(Не)обломанный (гет)

Полупустой бар принимает Хидана каждые его выходные смены, Хидан принимает алкоголь и тот факт, что вмазался по уши в розоволосую медсестричку — подругу детства. Врезался до скрежета метала и посыпался обломками.

Для медленного разложения себя его жизнь идёт слишком быстро в одной и той же последовательности: дом, работа, Сакура, алкоголь, Сасори, курение, Сакура.

Сакура, Сакура, Сакура.

Телу в помещении душно, мыслям в черепной коробке тесно, провести бы по нему ластиком, чтоб стерся окончательно, он и так уже полупрозрачный.

Сакура — яркое солнце, а Хидан чувствует себя принтом на футболке, выцветает от прямых лучей-взглядов, блекнет постепенно. Уйти в тень как спасение, только тьма сожрет быстрее, завернет в кокон, даже щелочки не оставит. Его максимум — солнцезащитные очки, чтоб глазами беспалевно по ней бегать, а наткнувшись на ее зеленую радужку, не опускать нос в пол, избегая. Метод работает, проверено.

Невысказанное признание на протяжении хуевы тучи лет покрылось мхом где-то в обшарпанном углу сердца. Черт знает почему так страшно связать и адресовать пару слов о своих чувствах. Мужик, который лезет в драки, покрывается синяками, задыхается от ударов в солнечное сплетение, боится признаться в — слово на букву «л» — и принять исход какой бы он ни был. Боязнь равняется уверенности, что как только с уст сорвется его откровение, то все обрушится, как башня дженга — дернет не ту дощечку и на него пластом упадет отказ Сакуры.

Самое страшное, чем может прибить, что плотная нить дружбы оборвется, а он только этим дышит, с перебоями, но дышит, поэтому предпочитает жить в привычном режиме Хатико, где в принципе все очевидно. Роль брата играет, тот, блядь, ещё актерище.

Сакура поступила в медицинский, успешно окончила и работает вблизи своего дома в больнице. Ходит на свидания — спасибо, что редко, — сплетничает с подружками и режет Хидана этими самыми блядскими словами «я рада, что ты у меня есть, ты мне как брат». Вряд ли она знает, что брат не прочь инцеста.

Легкий шум по правое плечо возвращает в реальность с пульсирующими висками. Пальцами растирает, но бесполезно.

— Как будто втресканный в кого-то, — саркастично выплевывает Сасори, подсаживаясь к Хидану за барную стойку, и кивает бармену, невербально делая заказ. Он единственный человек, который знает о неразделенной любви, но молчит, не вмешивается по причине заявления «если что-нибудь ей расскажешь или намекнешь — будешь своим кукольным личиком шлифовать трещины в стенах у нас на работе, усек?»

В небольшой кофейне, где они работают в одну смену, трещины, появившиеся от чего-то в углах, слишком бросаются в глаза. Зашлифовать и правда нужно, но уж точно не лицом Сасори. Несмотря на угрозу, у друга поразительное терпение, если он не рассказал все Сакуре. Возможно, он просто садист и ему нравится наблюдать за мучениями Хидана, поэтому обет молчания принял.

— Лучше бы я был въебаный, меньше проблем. — Голову запрокидывает назад, опустошая стакан виски, топливо жжет глотку, а лучше бы прожгло дыру в области сердца.

— Так ты въебаный. Или у тебя алкометр полетел?

— Видимо, недостаточно.

Лицо Сасори почти не выражает эмоций, если что мелькнет — можно легко проморгать. У Хидана календарь отмечен двумя красными крестами в прошлом месяце — это Сасори искренне смеялся. Внешность миловидная, клиентам нравится, жалоб нет, но если бы Хидан пил, когда эта куколка улыбается, то был бы трезвенником, и клиентов, кстати, было бы больше, поэтому он пьет, когда улыбается Сакура, и рассыпается на мурашки по коже.

Эта розоволосая опухоль разрастается по всему телу.

Быть другом Сасори сложно, быть другом Хидана — еще сложнее, быть влюбленным трусом в свою болезнь сложнее в нной степени.

Сасори подпирает рукой подбородок, скользит взглядом по Хидану, который склонил голову над стаканом, выглядит мрачнее тучи, и ровным тоном, маскирующим беспокойство, говорит:

— В тебе двадцать четыре года жизни, из них семнадцать ты втрескан в Сакуру, — с видом ученого произвел расчет, барабаня пальцами по барной стойке в ожидании заказа.

— Давай подождем еще три года, юбилей отметим, — мрачно вставляет Хидан, — может, если еще подождать, то обрету бессмертие и звание великого мученика.

Или великого ковра, о который вытирают ноги, вроде как не специально, сам стелется. Кажется, даже бутылка смотрит на него с жалостью — бесит, разбить хочется о свою же голову.

Недовольный от долгого ожидания заказа Сасори наконец-то получает свой ничем не разбавленный виски со льдом и отправляет его одним глотком вниз по горлу. Со стуком возвращает стакан на стойку, Хидан морщится от звука, ударившего по вискам, поворачивается в его сторону с кривым лицом, а ему на выдохе с небольшой хрипотцой в голосе говорят:

— Психушка по тебе плачет.

— Жопа твоя по дилдо плачет, — огрызается в своей типичной манере, но без энтузиазма и вспыльчивости, как-то бесцветно.

— Твоей жопе пора домой, завтра на работу, проспись. Не хочу, чтоб посетители от твоего аромата теряли сознание, не оставляя чаевых. — Глаза Сасори осуждающе сужаются, когда он представляет пустую банку для денег.

Хидан пытается игнорировать, его пятая точка плотно сидит на стуле, поднимать ее кажется мукой, но от приближающегося рабочего дня не убежать. Сасори всем вайбом показывает, что будет не в восторге от его помятого вида. Но, может, он будет любезен и даже предоставит стакан воды, чтоб разгладить, у него бывают припадки альтруизма. Хидан, шатаясь, поднимается на ноги, корпусом расслабленный, вальяжный, пьяный в общем. Сасори взглядом подталкивает к выходу со словами «сам дойдешь?», в ответ кивок, а после пары шагов остается шлейф из алкоголя.

Погода обильно хуярит осадками, кроссовки наглухо промокли. Всегда зачесанные назад волосы выбиваются мокрыми прядями, свисая на лицо. Дождь добирается до земли любыми путями — напрямую об асфальт или стекает по препятствиям типа крыш, зданий и заебанного Хидана, который тащится из бара, стирая свое плечо о забор. Пьяный, но не в стельку, какая-никакая опора не помешает.

Максимально оттянутый приход домой все равно по итогу заканчивается поворотом ключа в замке и скрипучей дверью. Хидан переступает порог своей квартиры и поджимает пальцы на ногах — из кроссовок просачивается вода, коврик у двери покрывается мокрыми пятнами. Разувается, не нагибаясь, носком давит на пятку, отшвыривая один ботинок, за ним второй, и проходит вглубь, сливаясь с тишиной квартиры. Тень в собственном доме, только мокрые следы — доказательство, что существует.

Тишина глушится телевизором. Стягивает неприятно прилипшую к телу одежду, бросает в угол комнаты и ровно по приземлению на телефон приходит сообщение.

Сасори:

как добрался?

Пальцы промахиваются мимо нужных букв, в ответ отправляет:

заибсь, мокро

чмок тя в пупоккк

Сасори:

проспись.

Можно было подыграть настроению, а не поднасрать.

Сжимает телефон в руке. На полу валяются разорванные куски бумаги, что-то из рекламных объявлений. Хидан проводит параллель, представляя себя на их месте, валяющимся ошметками, где его путь только в мусорку. На его теле должна быть бирка с пометкой — склейке не подлежит. А никто и не собирался.

Сакура бы отпиздила за такой беспорядок.

Хидан курит, пьет, ругается матом. В присутствии Сакуры меньше, чем обычно, маты кажутся более запретными, хотя она никогда не показывала возражений на его лексику, закатывание глаз и толчок в бок не считаются.

Он прожигает взглядом контакт Сакуры, еле сдерживается написать какую-нибудь пьяную херню, которую на трезвую придется разгребать. Швыряет телефон в угол дивана, мягкий стук и тишина.

Хидан нетерпеливый по жизни, но по отношению к Сакуре его выдержка прокачивается с каждым днём, каждый раз выходит на новый уровень. Когда ее волосы беспорядочно выбиваются на лицо, требуется неебическое усилие, чтобы не протянуть руку и не заправить прядь за ухо. Он громко глотает и терпит. Чувства, запертые в клетку, наблюдают через железные прутья, скребут по металлу, разливаясь вибрацией по телу. Он думал, что ключ выбросил, но толку, если она сама может открыть в любой момент.

Розовая макушка вспышкой появляется в сознании вместе с желанием почесать кулаки об стену или чье-то лицо и по щелчку пальцев и набирает обороты. Разбить ее образ хочет, вытеснив из головы, или самому раскрошиться. Он жалеет, что не втащил какому-то алкашу, который до него доебался из-за цвета волос возле его дома. Жалеет настолько, что становится не в падлу спуститься и расшибить свою жалость кулаком об его скулу.

Первый пролет лестницы.

Наспех накидывает байку на замке на голое тело, не застегивая.

Второй.

Хочется скинуть свое тело между перил.

Третий.

Представляет месторасположение синяков от полета.

Четвертый.

Кулаки сжимаются до побелевших костяшек.

Пятый.

В нос ударяет запах стухшего мусора.

Шестой.

Дверь на выход. Единственный выход, который он может найти.

И землистый запах от дождя выбивает мусорную вонь.

Мужик никуда не ушел, увидев Хидана, сначала расплылся в насмешливой улыбке, с каждым его шагом улыбка опускалась уголками губ вниз, и стало совсем не смешно, когда Хидан подошел впритык, замахнувшись кулаком. Алкаш перед ударом успел наклониться вбок, повалившись на землю, кулак врезался в стену. У боли звук удара костей о кирпич и громкое хидановское «да блядь». Наверно, так даже лучше, так больнее, чем кость о кость. А того и след простыл, не замешкался и уполз в ахуе, возможно, протрезвел.

Хидан уж точно.

Он забывается в боли, пока Сакура проваливается в безмятежный сон.

Покалечить себя случайно — чаще намеренно — лишний повод зайти к ней. Чувствует себя паршиво, но от мысли, что завтра заглянет в больницу и ее руки будут заботливо его бинтами заворачивать, жить захотелось чуть больше, а дышать чаще. Мазохизм крепчает. Серьезно же так в ноль сотрется, как карандаш.

Дождь продолжает барабанить по телу, кровь просачивается пупырышками, разбавляется водой, моментально скатываясь по руке. В голове отчетливая картинка, как Сасори со скучающим видом, увидев его, скажет «долбаеб».

— Долбаеб, — констатирует Сасори, заметив криво замотанную руку, лениво облокотившись бедром о стойку с кассой. — Синяки есть? Лед прикладывал?

— Твое сердце в морозилке не держу.

— Тогда страдай.

Рука как по сигналу начала зудеть. Хидан раздраженно отхлебывает свой остывший американо — черный, без сахара, как его жизнь в тишине квартиры, — противно морщась. Пара глотков не смогла перекрыть горечь в горле от двух выкуренных подряд сигарет, только добавила отвратительный вкус поверх прошлого. Застряло осадком, комбо.

Сасори выглажен до блеска — ни пылинки, ни одного лишнего изгиба на одежде, ровный будто по нему асфальтоукладчиком проехались. А воду, кстати, не предложил, говнюк. На футболке Хидана складок больше, чем морщин на лице старухи.

Колокольчик над дверью оповещает о зашедшем клиенте. Они одновременно поворачивают голову в сторону звука, натыкаясь на розовую макушку, а за ней следом какая-то брюнетка. Насколько Хидан помнит, это Хината — новенькая медсестра, приставили к Сакуре, чтобы она быстрее освоилась на рабочем месте. Подружиться у них получилось сразу, о чем подруга ему все уши прожужжала на радостях.

Забегать к ним в кафешку перед работой или в обед у нее уже привычка, традиция. По большей части он ради этого просыпается: угощать ее стаканчиком кофе по утрам — капучино без сахара и незаметная щепотка любви. Хотелось бы сразу в постель, но несоблюдение дистанции влечет за собой колебание башни, поэтому желания ограничиваются.

— Привет, котята, — чуть запыхавшись, произносит Сакура, смахивая упавшие волосы с лица.

У нее хорошее настроение, а у Хидана при виде нее глаза загораются, чуть искры не летят, Сасори становится от него подальше, чтоб не задело.

— Хочу вас официально познакомить с моей новой коллегой Хинатой, которая очень быстро обрела еще и статус подруги, — она тараторит и поворачивается в сторону девушки, торжественно указывая на нее ладошками. Затем поворачивается обратно к парням, поочередно представляя: — это Хидан, к его лексикону нужно привыкнуть, а это Сасори, — небольшая пауза, — эм, к нему просто нужно привыкнуть.

— Йоу, — приветствует Хидан без заинтересованности, коротко бросает на брюнетку взгляд, а после прилипает к Сакуре. Пробегает с ног до головы, оценивая на следы усталости, головной боли или еще чего. Просто, на всякий.

Вроде все в норме. У нее.

А его будто мыльный пузырь поглотил, оставив без воздуха: задержал дыхание на ее зеленой радужке и дышать разучился.

— Доброе… — подхватывает Сасори и в моменте столбенеет, уставившись на Хинату, походу пузырь и до него долетел — …утро, — произносит совсем тихо, с каким-то замешательством.

Хидан думает, что ему показалось, и с подозрением косится на друга, следя за его мимикой.

— Здравствуйте, приятно познакомиться, — стеснительно бормочет Хината.

Эта девушка синоним слову смущение, лицо приобретает оттенок красных волос, как у Сасори, в секунды, все эмоции на лице написаны. Про его друга такое не скажешь, там вечный траур застыл. Ходячий труп, тыкнуть палкой — завоняет.

Однако!

Пузырь лопнул и, кажется, к уголкам губ Сасори что-то прилипло, потянув вверх, как иллюзия улыбки. Стоп, это и есть улыбка. Это, блядь, улыбка Сасори. Хидан быстро моргает так, что готов взлететь, еще для уточнения увиденного глаза протер. Из-за неверия в происходящее спрашивает у Сакуры:

— Я один это вижу или он улыбается?

— Он улыбается, — подтверждает Сакура в оцепенении. — А я думала у него мышцы лица повреждены, и этого никогда не произойдет.

Хидан в ахуе наблюдает, как на лице Сасори, словно барабан, прокручивается спектр эмоций в быстрой последовательности и не успевает обрести статичность. Это промелькнуло волнение? Освещение так падает или Сасори… покраснел? Не, наверно, свет так преломился, от его же волос отсвечивает.

— Чт… что будете заказывать? — запинаясь, спрашивает Сасори, стараясь не встречаться взглядом с Хинатой, тыкая что-то на кассе. Еще немного и он продавит клавиши к херам.

Все, занавес.

Хидан с хлопком прижимает руку ко рту, пытаясь сначала не присвистнуть, а затем приглушить смешок, перерастающий в крик чайки, наблюдая за этим. Сасори за сегодня успел улыбнуться и покраснеть — планеты встали в ряд, Хидан точно будет пить и календарь приобретет третий жирный крестик. Образ ледяного сноба разбился за секунды об эту девушку, стоящую перед ним и мимикрирующую под цвет волос Сасори, и сам Сасори все больше приобретает красный оттенок.

Картина «два помидора в кофейне». На нем пять оттенков красного, на Хинате шестой.

Сакура на фоне сжимает губы и прячет улыбку в кулак.

Этот день нужно ввести как праздник на официальном уровне.

Потерянный Сасори старается вернуть маску спокойствия и слышит за спиной тихий скулеж Хидана, похожий на смех, сжимает и разжимает кулак, представляя, как чешет ему нос для очередного похода к Сакуре. Чешет не один раз и не только нос. Хината возвращает его в реальность, делая заказ.

— Большой капучино, пожалуйста, — она смущенно бубнит, прикусывая губу.

Только Сасори хотел обратиться к Хидану, чтобы тот налил, помимо стаканчика, еще и себе в рот кипятка, как Хината волнительно спрашивает:

— Ему плохо? — И указывает на Хидана.

Он, услышав заказ, поворачивается к ним задом и сотрясается всем телом, словно стиральная машина, с какими-то всхлипами, смахивая выступившие слезы. Очень ловкие руки в приготовлении кофе стали вдруг не совсем ловкими. Питчер с молоком чуть не опрокинулся дважды. Сасори знает, что он ржет, девушка обеспокоено думает, что он чем-то очень огорчен.

— Ему будет хуже, если он не поторопиться с заказом, — сквозь зубы цедит Сасори, ловя себя на мысли, что ошеломлен своим же поведением. Его стойкую безэмоциональность застали врасплох, и спрятаться некуда. Разве только под вдавленные кнопки на кассе. Время на подумать, что к чему, отводит на послерабочее, если доживет в таком темпе.

Стрелки часов, как назло, еле секунды переваливают.

Он раздраженно складывает фак за спиной, адресуя Хидану, и бормочет под нос «сдохни, умри», жаль тот не видит, но, возможно, услышал.

Точно услышал. В ответ ему прилетает мстительное шипение «щеголь недоделанный».

Сакура, смотря на все это, успешно держала улыбку до последнего, но не смогла больше сдерживаться и, подойдя к Хидану, рассмеялась, прикрывая рот ладошкой. У него что-то екает внутри, отрывается, падает вниз с оглушительным звоном и дает по перепонкам. Попал в считалочку: раз, два, три, морская фигура на месте замри. И он замирает.

На мгновение становится вообще плевать, что происходит вокруг.

Взгляд не может от нее оторвать, будто смотрит через объектив портретной съемки: только ее лицо четкое, вокруг все замылено. Моргает пару раз подряд — фоткает — и опускает голову, продолжая делать капучино.

Сохранил на свою карту памяти.

Сакура мажет взглядом по его поврежденной пофигистично замотанной руке, следя за механическими движениями. Радость в глазах мрачнеет, улыбка тухнет, ей непроизвольно хочется заботливо дотронуться и накричать, чтобы перестал. Хидан делает вид, что не замечает перемены, и радуется, что успел запечатлеть ее до. Думает, ей, наверно, надоело за ним ухаживать, просто приходится, потому что статус друзья.

У нее забота и беспокойство к нему взаправду, только с пометкой дружественная. А ему чуть больше хочется, немножко совсем, чтоб руку на ее талию спокойно класть, нажимать подушечками пальцев, чувствуя, как ее тело обмякает от его прикосновений и что все принадлежит ему. Немного же просит, блядь.

— Капучинка готова. — Ставит кофе перед Хинатой. — Я пытался нарисовать цветочек, но больше похоже на член, сори, зато от души. — Здоровой рукой чешет затылок.

Сасори стреляет взглядом в Хидана, пули ощущаются почти физически, кажется, градус опускается до нуля и в помещении сквозит, хотя окна закрыты. Он берет трубочку и перемешивает кофе, чтобы скорее убрать творчество коллеги, прикрывая сверху крышкой, и пододвигает стаканчик к Хинате. Хината благодарит с кривой улыбкой, выглядит немного сбитой с толку, но тянется за кофе. Сасори, не успев убрать руку, чувствует чужое мимолетное прикосновение пальцев и отдергивает, будто обжегся.

— Осторожно, горячий, — отличный предлог прикрыться, что это не прикосновение заставило резко вздрогнуть, а горячая жидкость.

Хороший маневр, Хидан с усмешкой показывает лайк.

Обхватив стаканчик у верхушки, Хината притворяется, что правда горячо, и краснеет чуть меньше, чем в первый раз.

— Пошли в больницу, я тебя перебинтую нормально. — Сакура хмурится, создавая на лице морщинки, и приковывает внимание Хидана назад к себе.

Все равно красивая.

— И лоботомию ему заодно сделай, — вставляет Сасори, тяжело вздыхая.

— Погнали, и как раз провожу тебя… — прикусывает внутреннюю сторону щеки, уже тише, будто сам себе говорит, добавляет: — …как обычно.

Как обычно десять минут рядом пешком и потеряется в своей больничной коробке.

Провожать Сакуру до работы, которая находится совсем рядом, закрепилось в утреннюю практику. Упустить шанс побыть с ней побольше времени равно быть утопающим и лишний раз не хапнуть воздуха.

Не надышишься.

День без нее и он чувствует под ногами дно. День с ней — дно меняется местами с небом, и каждый раз его перекатывает, как в песочных часах.

— А ты, куколка, пока расслабься, — Хидан обращается к Сасори со слащавой улыбкой, настолько, что почти вызывает у того рвотные позывы, — а то какой-то напряженный, — начинает медленно растягивать слова, — вот если бы какая-нибудь девушка тебя прижала к своей гру…

— Хидан! — Сасори повысил голос чуть ли не с рыком. В какой-то точке Земли, вот прям здесь, началось землетрясение. Чтобы не чувствовать, как почва уходит из-под ног, Хидан кладет девушкам руки на спины, подталкивая к выходу.

Хината почти у двери, обернувшись, говорит «до встречи, Сасори», мило улыбаясь, а тот стоит как немой, еле руку смог поднять — на помахать сил не хватило. Хидан не забудет день, когда появление темноволосой девушки раскололо обертку вечно недоступного друга, прячущего эмоции за скучающей физиономией. Ему не хватило на это всей жизни, Хинате хватило двадцати минут.

Спокойная кофейная локация меняется на шумный город.

Шлепая по тротуару, Хидан пишет сообщение Сасори:

я, кстати, с работы уйду ненадолго

Сасори:

спасибо, что своевременно предупредил

Сарказм улавливается через буквы.

Сакура идет слева от него и щебечет, какой милый новый бариста работает в любимой мини-кофейне на ее этаже. От упоминания «милый» зубы смыкаются до появления желваков на скулах.

Может, кофейня потому и стала вдруг любимой, и, видимо, поэтому она уже с неделю как просто заскакивает к Хидану, но кофе не берет. А он готов приносить ей свой капучино по уведомлению из сообщений, почты, голубя, чего угодно, лишь бы попросила и все ее внимание было обращено на него. Загвоздка только в том, что все может стать подозрительнее.

Хотя по-дружески же.

Он все чаще опускает глаза под ноги, сопротивляется повороту в ее сторону, чтобы не видеть лица, оно и так слишком часто представляется в голове в ее отсутствие, будто вся черепная коробка обклеена изнутри ее плакатами.

Хината идет рядом с Сакурой, слушая разговор вполуха, погруженная в свои мысли, и сжимает стаканчик с выпитым кофе в руке. Каблуки стучат по асфальту, и стук смешивается с шумом машин. Резкий теплый ветер подхватывает вверх длинные розовые волосы, они оголяют шею и попадают на личную территорию Хидана, щекоча ему нос. Он даже не отходит и чувствует, что сам похож на каблук, даже не находясь в отношениях.

Шумно сглатывает, когда пряди хаотично падают на ее лицо, ведет челюстью в сторону, сжимая руку в кулак.

Терпит.

До больницы добираются втроем, но в здание заходят двое. Сакура просит Хидана подождать на улице, не стоит ему мешаться в коридорах и ходить хвостиком, пока она проведет Хинату на рабочее место: туда, где вход только для персонала. Уходит, оставляя после себя запах вишни.

Она вся им пропитана.

Хидан считает секунды.

Раз.

Два.

Три.

Аромат пропал.

Рука на автомате достает пачку сигарет из кармана. Зубами сжимает фильтр, только вместо сигареты хочется подпалить свой кончик языка, как вместо фитиля, пара секунд и рванет. Ошметки тела прямо перед больницей, какая ирония, и пластырь с хеллоу китти не спасет.

Под восьмую затяжку к нему спешит Сакура — дать подзатыльник.

— Рак легких хочешь?

— Хочу, если ты к нему прилагаешься. — Хидан подмигивает, обращая в шутку. — Да ладно, ты ж медик, вылечишь, — в словах свищет безнадега и ясно, что не вылечит.

Рак — нет, сердце — вполне.

— Не нужен тебе этот рак легких со всеми дополнениями, дыши глубже.

Хидан чувствует, как сигарета выскальзывает из пальцев. Сакура осторожно ее вытягивает, тушит о столб и кидает в мусорку. А он просто наблюдал, не смея двинуться, так и застыл с почти поднесенной ко рту рукой для затяжки.

Дышать глубже, куда уж блядь.

— Пошли. — Берет за руку и тянет в помещение.

Тело забрасывается в больничную атмосферу, и он морщится от запаха, пытаясь уловить во всем этом нотки вишни. В носу свербит до раздражения.

Сакура останавливается перед большим холлом, где за углом находится рабочая мини-кофейня, и дает указание идти в смотровую, пока она возьмет себе кофе.

Хидан складывает два плюс два и в сумме получает сквозную в груди. Она скрывает его, чтобы бариста не подумал о наличии у Сакуры второй половинки? Вау, математик, садись — зачет.

Хочется выйти широкими шагами по направлению к девушке, пока она стоит, мило улыбаясь светловолосому уебану, готовящему кофе, и по собственнически притянуть к себе, назвать своей. Хочется, а на деле плетется в смотровую со сжатыми кулаками, по пути нарезая взглядом парня с бейджиком «Наруто» по кускам. Организм нуждается в никотине, а ему даже докурить не дали, сука.

Нужно представить, что Сакура не его и ему не принадлежит, да это, блядь, в представлении не нуждается, потому что так и есть.

Хидан рядом с ней теряет ясность и инстинкт самосохранения, охранять только ее хочется от всего, от всех, на себя давно плевать. Он готов дать Наруто недельку выходных в палатах больницы с двумя фонарями под глазами, тут как раз недалеко, чтобы через свои заплывшие щелки Сакуру не видел.

Физические травмы заживают быстрее душевных, так что только на время выведет из строя, знает, о чем говорит, — сам себя выводил.

Ожидание Сакуры продлилось недолго. Заходит с двумя стаканчиками. Хидан, сидя на кушетке, принимает кофе и пробует на вкус, пряча улыбку. Думал возьмет только себе, в теле стало тепло, но не от жидкости — от ее внимания.

— Всратый кофе, я готовлю вкуснее, — подытоживает он, накидывая гримасу отвращения.

— Я неприхотлива во вкусах, могу пить даже разбавленный три в одном.

И замедлять его дыхание, когда один на один.

Сакура мило улыбается, ставя кофе на стол, и подходит к пациенту. Хидан протягивает руку и считает секунды, пока бинт разматывается кольцами, падая на пол. Лицо у нее сосредоточенное с тенью беспокойства, губа прикушена, а подушечки пальцев успели остыть от горячего стаканчика. Дистанция между ними минимальная, боится разрушить лишним вздохом.

Сакура ослепительна, у Хидана нет с собой солнцезащитных очков, сетчатку сейчас прожжет, но смотреть не перестанет. На атомы расщепляется, когда ловит ее не в меру обеспокоенный взгляд, который раз уже, между прочим.

Наверно, показалось, и отбрасывает мысль.

Забывается вмиг, мечтая создать свою вселенную, где она всегда под боком, бормочет истории на ушко, параллельно вставляя, что счастлива, и их пальцы переплетены в замок. Боль по тканям кожи вырывает из омута фантазий, а ему хочется впасть в кому, чтобы продолжить видеть несбыточные картинки.

Последний оборот бинта и потеря ее прикосновений.

— Ну я пошел. — Вяло поднимается на ноги в надежде, что его рывком усадят назад, но удерживать никто не собирается, и направляется к двери. — Спасибо большое. — Сухость в горле режет.

— Хидан, — Сакура колыхнула секундную тишину в кабинете слишком резко, окликнув его почти у двери, — аккуратнее, пожалуйста, — ее голос стал тихим, с нотками печали, как на органе играет, струны лиры здесь не услышать, как бы ни хотелось.

Беспокоится.

— Не пропаду, чао, — давит оскал, придавая голосу веселье, и вскидывает руку вверх в прощальном жесте, но даже не оборачивается.

Ее «пожалуйста» изматывает с каждым шагом возвращения на работу, бьет непониманием под чужой стук мимо проходящих каблуков.

Какого черта происходит? С ней, с ним, с ебанным миром, в котором он не умеет жить, притворяется взрослым и тонет в зависимостях.

Он чиркает зажигалкой, затягивается, на ходу выпускает клуб дыма, врезаясь в него телом, рассекая. Консистенция разная, ему с ним не раствориться. Хмуро отсчитывает восьмую затяжку, только в этот раз к нему никто не спешит, чтобы вырвать из рук сигарету.

Сакура в последнее время ведет себя не так, как обычно. Словно в его сторону больше заботы, в ее глазах грусть и кажется еще что-то, что не может рассмотреть, он же от нее слепнет, блики ловит.

Может, ей стало больше, чем не все равно, и этому заблуждению легко поддаться.

Хидан у своего подъезда нажимает в плейлисте на репит, и день начинается заново. Трещина на телефоне деформирует его отражение в экране, перечеркнув диагонально, и расползается мелкой паутиной. Пальцем проводит по линии, доходя до края, где немного раскололся и осыпался угол.

Если искать адреналин в драках чуть меньше, то, может, вещи сохранят свою целостность дольше. Пусть в этот раз экран пострадал не от махача, хотя он был и он его не искал, а от алкоголя, где печень по страданиям не отстает от синяков на теле, — это еще обиднее.

После бара кинул с расфокусированным взглядом телефон на диван по привычке, а тот не долетел до цели, прилег экраном вниз на полу. Подняв побитую технику, произнес «вот уебище» то ли трещине, то ли своему отражению — кривое, будто в тетрисе детали не сходятся.

Собрать бы хуевые моменты жизни в линию, чтобы так же рассеялись, уничтожились и освободили место для новых, а старые бы не маячили воспоминаниями, освободив поле.

Почти заживший кулак, тот самый, который промахнулся и поздоровался со стеной, вчера повторно впечатался в скулу пьяного мужика, который грязно начал подкатывать к Сакуре. Хидан посмотрел на него с омерзением, надеясь, что сам он в алкогольном опьянении выглядит получше, но сомневался.

Она просто стояла у дома Сасори и ждала, пока Хидан сбегает отдать поделенные чаевые: после работы в спешке закинул все себе, друг не подал вида, а он вовремя опомнился и лениво потащился возвращать, прихватив Сакуру.

Спокойно стоит, а проблемы сами к ней клеятся, как лента для мух. Ее страшно на минуту оставить, рой налетит.

Отшвырнув говнюка куда-то в кусты, Хидан разминает шею, приподнимает локоть здоровой левой руки и подходит к Сакуре, чтобы она за него уцепилась. Ладонь мягко ложится в изгиб, он рефлекторно прижимает руку ближе к себе.

Проводить ее до дома займет минут пятнадцать, слишком быстро. Мысленно материт местность за хорошую пешую доступность. Невозможно Сакурой насытиться даже, если растянуть минуты в вечность — всегда недостаточно, всегда мало дозы.

Ему нравится в ней все, кроме ее отсутствия.

Путь сопровождается ленивым шарканьем ног. Его вторая рука почти без повреждений, приложился ударом только один раз, саднит, но не особо. Вцепившиеся в него женские руки оставляют след ощутимее, чуть не печет, но как же приятно.

— Спасибо большое, — тихо шелестит Сакура, поднимая голову и встречаясь с ним взглядом. — Прости, вечно я доставляю тебе проблемы и физическую боль.

Не только физическую.

Что-то зачастила она с извинениями. Теплый летний ветер отрывает от Сакуры кусочек вишневого аромата и добирается до его носа. Хидан медленно вдыхает, забирает все без остатка.

— Пустяки, ты себя видела? Тебя обнимать страшно — хрупкая, а тут кони всякие пристают. — Он глупо улыбается, наслаждается ее близостью и немного нервно перебирает монеты в кармане.

Хочется курить, но тогда перебьет ее сладкий запах своим дымом — токсичным, вонючим и, кажется, неуместным.

Сакура устало опускает плечи и чуть сильнее сжимает его руку — чем-то обеспокоена. Хидан чувствует перемену, молча наблюдает, как она хмурится, царапает взглядом асфальт под ногами, разрастающейся тишиной тоже скребет у него где-то под кожей, но он ждет, когда сама дойдет до состояния невозможности молчать и выплеснет.

Периодически Хидан был на подмене у Ино, когда у Сакуры случались загоны до слез и она нуждалась в плече поддержки. Она плакала, а он все впитывал, что-то невнятно бормоча, пытался утешить, сжимал в объятиях и всегда проклинал происходящее. В такие моменты на его месте должна быть Ино, у нее определенно лучше получается вернуть Сакуре спокойствие, а он бы не захлебывался от ее потока боли, конвертируя в свою.

Хидан считывает, что плакать Сакура сейчас не собирается, но от тихого шарканья и редко проезжающих машин становится душно. В голове маячит вариант броситься под колеса, чтобы услышать гудок машины — какой-нибудь звук громче, чем его мысли.

Она молчит, а он не выдерживает.

— Что-то случилось?

— Не могу отделаться от чувства вины. — Стоило только спросить, как она легко все высказывает. — Ты столько делаешь для меня…

— Побольше, чем парень из кофейни? — прерывает и говорит с ехидным подколом, хочет размазать душную атмосферу и ее напряг. — И кофе у меня вкуснее… — чуть слышно подавленно цокает. — Только ты мой напиток в последнее время не берешь, избегаешь.

Блядь, размазал не атмосферу, а себя. Пытается сдержаться и не спрашивать дальше, знает, что не стоит, но на кончике языка вертится тупое продолжение, не успевает его сглотнуть, и с уст слетает:

— Или избегаешь меня?

Он пытался. Где там зажигалка, чтобы язык подпалить?

Она вздрогнула и, набрав в легкие побольше воздуха, выдохнула со свистом.

Курить, как же, блядь, хочется курить.

— Малыха, ты какая-то странная в последнее время, объяснишь? — Рука в кармане пропахла железом от перебирания монет, ноги еле поднимаются, и земля кажется не такой твердой.

Сакура натянуто улыбается, а Хидан натянуто верит улыбке. Сердце с цепи сорвалось и колошматит, в голове мельтешат предположения: может, парень появился, может, кто обидел, а он не в курсе, может, поссорилась.

Может быть что угодно, пока она сама не озвучит правду. Пусть это будет что-то неважное, какой-то бабский загон, который можно исправить в миг.

Она пихает его в бок и с интонацией ноток лиры, не органа, произносит:

— Ты не дал мне договорить вообще-то… — ее тон набирает оборот веселья, перестраивается на новую волну, и Хидан облегченно выдыхает. — Так вот, мне кажется, я делаю для тебя меньше, чем ты для меня. То есть все, что я делаю, это перевязываю тебя после драк, а в драках ты за меня заступаешься, получается я виновник.

— Храни Бог женскую логику. — Хидан со смехом поднимает голову к небу и продолжает: — Раз ты виновник, значит, будем тебя судить. Всем встать, суд идет! — Воображаемым молотком стучит в пустоту.

Сакура успевает и фыркнуть, и посмеяться. От ее реакции земля под ногами твердеет, шаги становятся увереннее и жаром обдает.

— Никто не виноват, что ты такая красивая и к тебе пристают. А заступаться за тебя это мое желание, в котором ты тоже не виновата, и долг мужчины, исполнять который тоже мое желание. Вопросы? — пытается произнести в аристократической манере, без суеты, гордо подняв подбородок, и манерно поправляет несуществующие очки на переносице.

Он косится на нее и улыбается одной стороной губ, а заметив румянец на ее щеках, удивленно поднимает брови, но она не видит. Ему же не показалось? Хидан никогда не замечал ее смущения, адресованного ему. Внутри что-то секундно вспыхивает и оседает покалыванием на кончиках пальцев.

— Вопросов нет, сэр, ответ весьма исчерпывающий, — со смешком отвечает куда-то в асфальт Сакура, подыгрывая в тон ему.

Они доходят до ее дома, и Сакура будто хочет что-то сказать, но в последний момент глотает слова, закрепляя неловкой улыбкой. Пятится к подъездной двери — скорее спрятаться то ли от Хидана, то ли от какого-то своего внутреннего конфликта.

Хидан наблюдает, как она молча что-то в себе переваривает, открывая дверь, и, видимо, не справляется со своими мысленными цунами, что даже на лбу прорезались линии. Замешательство от ее поведения Хидан скрывает вскинутой рукой в прощальном жесте, а после прячет сжатые кулаки в карманы, спускаясь по лестнице. Типа виду не подаёт, когда внутри все шатается хуже, чем при землетрясении.

Неожиданный стук подъездной двери заставляет вздрогнуть. Прошлый вечер с опять чуть травмированной кистью Хидан старается оставить там же — в своем вчера. Вместе с запахом железа на руках и вишневым ароматом.

Он уже везде мерещится.

Перекатывает сигарету с одного уголка рта в другой, затягивается до першения и, переключая песню в плейлисте, потому что заебала, тащится на свою смену.

* * *

Рабочий день проносится на скоростях, Сакура, как пчелка, облетает палаты, обслуживая больных. Только вибрация телефона с сообщениями от лучшей подруги разбавляет рабочий процесс.

Ино:

Значит, сегодня устраиваем вечерние посиделки? У тебя завтра выходной и без дежурств?

Сакура:

Да, но много пить не будем

Ино:

Да ладно, тебя всегда есть кому забрать. У него случайно нет такого же дружка?;)

Сакура:

Есть Сасори, но ШОК КОНТЕНТ судя по тому, что мы с Хиданом видели, Хината ему вроде понравилась

Ну типа, он от нее глаз не отрывал

Ино:

А, это который с вечным трауром на лице? Спасибо, не надо

Удачи Хинате, надеюсь, он будет ей дарить не искусственные цветы, лол

Сакура:

И не венерический букет, лол

Отправляет последнее сообщение, смотрит на дисплей часов, подсчитывая, сколько осталось до скорейшего отдыха. Чуть ниже в списке натыкается на диалог с Хиданом, тяжело вздыхает, заправляя прядь волос за ухо, и слегка трясет головой, пытаясь отбросить недавний разговор с Ино: подруга уверенно заверяла Сакуру, что Хидан к ней неровно дышит.

Если раньше это были шуточные намеки, то в последний раз Ино смогла привести доводы, благодаря которым посадила в голову Сакуры семя сомнений и чуть-чуть надежды, и прорастают они с каждым днем.

Где-то полгода назад, ожидая пока Хидан сделает ей капучино, Сакура вдруг словила себя на мысли, что она откровенно пялится на его руки, на которых от движений выпирают вены, на мужественные черты лица, о которые можно порезаться, и его внезапный взгляд в ее сторону заставил покрыться румянцем. Выскочив со стаканчиком в холод, она пожалела, что в нем не было холодной воды, чтобы окатить себя для устранения наваждения. Идущего снега и мороза было недостаточно для обретения ясности и вытеснения мыслей, что Хидан привлекателен.

Совсем не как друг.

И она совсем не влюбилась.

С тех пор Сакура стала чуть больше волноваться за его легкие, не пропускающие день без никотина, и печень, пропускающую алкоголь каждые его выходные. Волнуется чуть больше дружественного, но не выдает себя, прикрываясь обыденностью в их отношениях.

Как ей кажется — она не выдает себя.

По словам Ино, у Хидана далеко не дружеская симпатия, но он все маскирует по каким-то видимым ему причинам, а Сакура из-за слов подруги начала все больше обращать на него внимание, только остается все по-прежнему.

Подняв глаза к потолку, Сакура молится, чтобы вечер прошел только в сопровождении алкоголя, без продолжения темы, испытывает ли к ней что-то Хидан, потому что она испытывает. Сама себе не признается, пытается отмахнуться, но не выходит, и сегодня хочется обо всем этом забыть.

Отрицание выкручивает на максимум, но все равно недостаточно.

* * *

В доме Ино играет музыка на фоновой громкости, разговору не мешает, а периодический звонкий смех девушек перекрывает все звуки в помещении. Стук бокалов, отпечатки помады на краях и мутный взгляд от алкоголя — то, что Сакуре не хватало довольно долго.

На ее белой блузке уже красуются два маленьких пятна от вина, и сама она из твердого состояния превращается в жидкое — скатилась на пол и сидит, оперевшись спиной о диван, на задравшуюся юбку ноль внимания.

— Неужели за всю вашу дружбу у вас с Хиданом не было неловких интимных моментов?

Ино резко вбрасывает вопрос, и Сакура убеждается, что Бога нет — утренняя мольба не дошла. Или, возможно, в это же время молилась Ино, и ее просьбу рассмотрели первее: поговорить вечером о чувствах.

— Было пару раз… — неохотно припоминает Сакура. — Но он быстро отстранялся и менял русло, показывая свою незаинтересованность.

— А может, ты сама отпугивала его от дальнейших действий?

— Каким образом?

— Ну-у-у не знаю, может, говорила ему, что он тебе как брат, и у него в голове постоянно сидит эта мысль? Знаешь, мужиков такое не заводит. — Ино с ехидством поднимает бровь. Сакура поджимает губы с тихим «блин».

Часто, слишком часто Сакура бросает эту фразу, подчеркивая большую значимость Хидана в ее жизни, но тем самым, вероятно, отрезает путь к своему возможному счастью, которое не могла найти в других мужчинах.

А в нем нашла.

С ним комфортно молчать, комфортно говорить, комфортно творить всякую чушь. Он выносливый, как машина, — тащил ее на руках, когда стерла ноги от туфель. Бьет морду тому, кто похабно, неуважительно себя ведет в ее сторону. Укрывает, когда холодно, покупает мороженое, когда жара. Ведь друзья же так и делают — поддерживают и заступаются… наверное.

Друзья. Саму себя обмануть пытается, она с ним уже передружила.

Ей давно не шестнадцать, разбирается же и понимает все, но своими мыслями противоречит чувствам, закрываясь, потому что вдруг будет больно, вдруг это не то и не взаимно?

Останется влюбленной дурой без отношений и без друга.

Слышно, как в бокал подливают вино, рука тяжелеет от веса вместе с соображениями, а Сакура зависла, уставившись в одну точку.

— Уверена, ты как минимум ему нравишься из-за своей толстолобости. — Ино чокается с ее бокалом.

Подруга — мастер в романах и интрижках, если захочет, то сможет определить, какие взаимоотношения у людей, в большинстве случаев попадая в точку, и Сакура ей верит.

Верит во все предсказания в чужих отношениях, но не в свои.

— Ты слишком уверена в своей уверенности, что я ему нравлюсь… — Взгляд все еще упирается в стену, рука изящно висит в воздухе и покачивает бокал, а голос монотонный. — У него же были периодически связи с девушками.

— Он мужик, естественно, ему хочется физической близости, — подтверждает Ино, делая небольшую паузу, — как и тебе.

Сакура быстро выпивает полбокала вина в попытке заглушить услышанную фразу. Глотает, морщится и ловит отвращение.

От мысли, что Хидан где-то и с кем-то, неприятно тянет в груди. То, что она сама разбавляла свою жизнь мимолетными свиданиями, оправдывает тем, что было одиноко. И да, физической близости тоже хотелось.

Черт, она ничем не лучше него.

Он иногда может позволить себе руку на ее талию положить, в лоб чмокнуть, по-дружески конечно — до сих пор так думает и уверяет себя Сакура.

Привилегии долгой дружбы, хоть что-то в плюс.

— Ино, я не зна-ю-ю, — протяжно стонет Сакура, закрывая лицо ладонями, и медленно опускает вниз, оттягивая щеки.

— Ты просто пей и расслабляйся, — заговорщически шепчет Ино, подливая вино. В этот момент она похожа на лису, но Сакура не обращает внимания.

А подруга все замечает, наблюдательность течет по венам. Она будто книгу читает, зная, что в конце, но старается без спойлеров.

Из-за проницательной Ино в кругу друзей Сакуры Хидан размещается ближе к центру со статусом «все сложно». На самом деле все просто, но участвуют же два идиота со страхом потери того, что есть, и не умеющие в открытый разговор.

Алкоголь все больше оседает в теле, пролетают часы, за окном чернота. Мозг плохо справляется со своей функцией думать, правильное произношение слов отключено вовсе.

Пора заканчивать.

Ино:

она у меня, заьбери это пъяное чучло

Хидан ловит сообщение и думает, кто пьянее. Мысленно благодарит, ведь она вполне могла оставить Сакуру у себя.

Проверив наличие сигарет, накидывает байку и выходит в ночь — скорее встретиться с вишневым запахом.

Хидан:

уже иду

Примечания:

эта работа стала тяжело даваться. выматывает и ментально и вообще)

наверно еще одна глава, в которую постараюсь все запихнуть, чтобы скорее закончить, а не забросить

все же такие объемы с разбитием на главы — не мое :<

плюс мне (как обычно) не нравится, как пишу и что получается. казалось будет по другому. поэтому я параллельно начала писать другой фик по этой паре, чтобы переключаться :D

Звонок в дверь.

Ино открывает, а рядом уже стоит Сакура — поддерживает свое тело, облокотившись о стену. Запах вишни смешивается с алкоголем и каким-то травяным парфюмом — сочетание не из лучших. На ее блузке добавилось пятно, вид растрепанный.

Хидан смаргивает вопрос, точно ли они только пили, и бесконтрольно морщится от запаха.

— Давай забирай ее быстрее, ко мне сейчас еще гости должны прийти. — Подруга берет Сакуру под руку, подводит к двери и вручает ее Хидану.

— Приве-е-т, — тянет Сакура, вешаясь на него, и прижимается телом.

Хидан стойко выдерживает нападение, сопротивляясь желанию взять ее в охапку, украсть и никогда не отрезвлять. Ему всегда нравилась подвыпившая Сакура — тогда она была рядом и по своей инициативе.

— Вечер добрый, малыха, совсем без меня не скучаешь. — Он со смешком прижимает ее к себе еще ближе, вытягивая за дверь.

— Скучаю, — жалобно отвечает куда-то ему в шею.

Ее дыхание ударяет, как ожогом первой степени.

Нужно сердце Сасори приложить для охлаждения или пусть сразу все тело обожжет к хренам. Будет только рад подставиться.

Со вселенским разочарованием отстраняет ее от себя, ставя в более-менее устойчивое положение. Сакура по привычке цепляется за локоть, расплываясь в улыбке, и щекой жмется к руке.

Приятно. До чего же, блядь, приятно.

— Чтобы утром она была целая и невредимая, отпишись мне потом. — Ино двумя пальцами указывает на свои глаза, а потом тычет в сторону Хидана, и так несколько раз. — Я слежу за тобой.

Не дожидаясь ответа, хлопает дверью.

— Да, мам, — отскакивает от закрытой доски, не долетая внутрь квартиры.

У Сакуры безостановочно полыхают щеки. Прикладывает свои руки, чтобы остудить, но они еще горячее, и меняет их на руки Хидана. Неуклюже цепляется за его пальцы, притягивая ладони к лицу. Прикоснувшись, расплывается в улыбке от приятной прохлады.

А Хидан чувствует себя лежащим на рельсах — поезд приближается, чтобы выжить, нужно встать, дернуться, совершить действие, но картинка надвигающейся смерти завораживающая, и он не двигается.

Понимание, что ее лицо в его ладонях, а он стоит, не смея что-либо сделать, проходится железными колесами по плоти — пополам, со скрежетом и вспышкой фар.

Моргает, чтобы не слепнуть.

Картинка не рассеивается. Она застыла перед ним, наслаждаясь его холодным прикосновением. Хидан шумно сглатывает и сам начинает гореть.

— Пусть тебе и жарковато, но байку накинь. Там на улице уже ночь, прохладно.

Самому нужно выйти скорее и остыть.

Отлипает от нее со страдальческим вздохом и, вернув ее ладошку на законное место — сгиб в локте, выводит на улицу. Сакура ныряет в его бесформенную байку и, кажется, медленно начинает трезветь. Атмосфера неловкости сгущается, на ней стыдливый румянец за свое состояние.

До этого могла валяться на полу и плакаться ему в плечо без дискомфорта, а сейчас стесняется даже взгляд поднять.

Хидан щурится от света фонарей, зачем-то рассматривает столб с объявлениями о пропаже собак, кошек и думает, что в случае его исчезновения листовку с ним тоже можно повесить вместе с животными.

Он же верный друг, та еще псина. Бросается на защиту хозяйки, что глотку готов порвать, и скулит, когда нет внимания.

От отвращения хочется закурить. Медленно шагая под такт Сакуры, вспоминает о сигаретах в байке.

— Можешь сижки подкинуть, они в правом кармане.

Сакура шарится и достает вместе с зажигалкой. Вытягивает одну сигарету из пачки, зажимает губами и, кинув на него взгляд, спрашивает:

— Можно я тоже возьму?

— Можно.

Хидан не удивлен. У нее есть мания курить, когда выпьет.

Она чиркает зажигалкой и затягивается. Хидан старается не пялиться завороженно на то, как из ее рта вырывается струйка дыма, и прочищает горло с намеком, что пачка до него так и не дошла. Сакура со вскриком «а, ой» отдает ему.

Даже в пьяном растрепанном виде она сама эстетика.

Хидан затягивается до першения в горле, чтобы подавить скулеж. Он же не такой изящный, только картину портит, как вмятина на холсте, — трудно замаскировать. Если Сакура оригинал, то он ее репродукция сомнительного качества.

Она идет рядом под локоть, трется плечом, вызывая мурашки по телу. И такая теплая.

Как же приятно.

В такие моменты телесной близости легко забыть, что не дотягиваешь до оригинала. Она ломает рамки и одновременно загоняет в них, натирая до блеска.

Считаешь себя тем еще говнюком, прогоревший весельчак, вмятина, а рядом с ней хочется меняться.

Ебаные качели.

Сколько раз они вот так гуляли под ручку. Хидан будто живет этими моментами прогулок, без них цели на день отсутствуют, как и он в принципе.

Они не спеша доходят до дома Хидана, по пути поддерживая легкий разговор. Сакура стала менее зажата, больше смеялась с тупых шуток, запрокидывая голову к небу, а он любовался, восхищался и этим реставрировал свои повреждения.

Домофон противно пищит, впуская их внутрь. Сакура отрывает от Хидана свою руку, поднимаясь по лестнице.

Становится неприятно и холодно.

Лифт сломан, от ее мелких каблуков отскакивает тусклое эхо по этажам. Хидан плетется следом, пыхтя громче, чем стук эха.

Сакура приходит первой к его квартире и ждет, облокотившись о стену.

— Тебе надо меньше курить. — Сама запыхалась, но в меньшей степени.

— Брошу, когда не смогу с легкостью преодолеть два пролета, — Хидан подходит к двери, тяжело дыша, рукой ищет ключи в кармане, — а пока что я почти спокойно прошел четыре.

Даже щелчок замка звучит не так одиноко, потому что она рядом.

Он пропускает ее первой и заходит следом. Сакура нелепо разувается и проходит на кухню за водой. Под шум сильного напора из крана Хидан плюхается в кресло. Хмуро наблюдает, как Сакура выходит со стаканом воды и направляется к нему.

Она не вписывается в атмосферу этой одинокой квартиры — кажется чем-то лишним в этих изгибах, ломаных линиях, бардаке. Ее плавность срезает углы. Сколько бы ни появлялась здесь, видеть ее каждый раз непривычно, но так необходимо. Хочется думать, что ее присутствие правильно, что все на своих местах, но нет.

Слишком хороша. Слишком не его.

Сакура протягивает стакан, хотя он не просил, но берет и делает пару глотков. Сухое горло приятно обволакивает влагой.

Хидан чувствует себя комфортно на своей территории. Сакура обычно тоже не терзается смущением, но сейчас по ней видно, что немного не по себе — взглядом по комнате прыгает, внимание на нем не заостряет. От нее сквозит робостью. Хидан подходит к окну, чтобы закрыть, и надеется, что в комнату успел залететь ветер перемен.

Странность остаётся с ними, как третье существо — невидимое, без оболочки, но присутствие точно ощущается. У Сакуры поведение, словно готовится к катастрофе.

— Спим, как всегда, бочком к бочку? — Хидан возвращается к кровати и начинает расстилать, подушку помягче бросает на ее половину. — Твои футболка и шорты лежат где обычно.

Точнее его футболка, которую он одолжил ей, видимо, навсегда. Мысль, что какая-то часть Сакуры хотя бы в виде вещей есть у него дома, немного согревает. Еще бы стакан с зубными щетками разделить с ней.

— Спасибо, пойду переоденусь. — Шмыгает в ванную, по пути схватив вещи.

Хидан, не переодевшись, устало заваливается в кровать, будто отпахал грузчиком, когда за день тяжелее кружки кофе ничего не поднимал.

Сакура у него дома, такое уже было, ничего нового. Только немного тоскливо, что присутствие временное, выпускать ее нет желания, а насильно не оставишь.

Она вливается в комнату тихим шагом, как Иисус по воде, — невесомо. Откладывает свою одежду и очень осторожно, мягко ложится рядом на кровать. Удобно устраивает голову у него на плече и обвивает руку.

Хидан лежит частично придавленный, шумно сглатывает, слышит удары своего сердца вместо тиканья часов и молится, чтобы это не заканчивалось. В жизни никому не молился, но в моменты близости с ней поверит во что угодно, лишь бы продлить часы. И заплатить готов чем угодно.

Потолок неинтересный. Вспоминает правила приготовления кофе, чтобы отвлечься.

Такое тоже уже было — просто пьяная спит с ним, происходит не в первый раз, но всегда включается учащенное сердцебиение, сбивая норму дыхания. Диагноз ясен, даже есть кому лечить, только нужные рецепты не прописывают.

Сакура нервно закусывает губу, прижимается к его руке, которая обчесала все стены города. Она пытается дышать как можно тише, сохраняя в себе запах алкоголя.

Хидан лежит к ней профилем. Не спит, глаза даже не прикрыты. Он голову в ее сторону наклоняет, встречается с изумрудной радужкой и, не успев что-либо сказать, чувствует, как Сакура прижимается к его губам своими.

У Хидана все жизненные процессы по тормозам, что был бы в машине — вылетел в лобовое, прочертил красным линию и застыл в режиме стоп-кадра.

Сакура боязливо отстраняется — на поцелуй не ответили. К лицу приклеена неловкость вперемешку с отчаянием.

Хидан подхватывается в ошеломлении, нависая на нее сверху — локти у головы, тело под ним чуть прижато. Он в кому упадет, если это была иллюзия.

— Что это было? — голос хрипит сквозь шепот. Взгляд Сакуры как болото, его вяжет, тянет вниз, чтобы не уйти с головой — останавливает только ожидание ответа.

— Поцелуй. — Она вжимается в кровать, пытается просочиться сквозь матрас ближе к полу, подальше от нависающей над ней неловкости.

— Зачем? Вокруг совсем мужиков не осталось, чтобы им поцелуи дарить? — пытается в шутку, но голос трескается и смешок измученный.

Сакура своим молчанием погружает в тишину, хмурится, задумавшись. Хидан не торопит, но вот-вот расколется.

— Почему ты всегда рядом, но не подпускаешь к себе ближе дозволенного? — быстро выпаливает, зажмурившись, ее голос почти скрипит.

Треск, разлом маскировки, Хидан мечется по ее лицу, пытается за что-то зацепиться.

Не выходит.

Что это, блядь, за вопрос такой и почему адресован ему, если больше подходит ей? По правде, он сам не позволяет многого по отношению к ней по своим причинам.

Наверно, это тот самый момент, когда нужно перестать трусить и сказать как есть. Башня дженга опасно шатается в ожидании, какую дощечку выбьют, — завалит последствиями или нет. Он балансирует на тонкой грани признания, наступает себе на горло и слышит хруст.

— Я не подходящий кандидат для тебя в парни.

— А чувства ко мне есть?

— Есть.

Это оказалось проще, чем он думал, только изнутри будто лезвия перемешивают. Хидан не знает, что такое, когда засасывает в черную дыру, но сейчас, кажется, то самое ощущение.

— Как давно?

— Лет семнадцать, жду когда стукнет юбилей.

Нерастраченная нежность то ли щекочет, то ли саднит в легких, хрен знает, в любом случае хочется закурить. Происходит долгожданный разбор отношений по составу, и его внутренности кусками тоже расфасовывают по черным пакетам.

У Сакуры глаза светятся, блестят, влага сосредотачивается в уголках, но она успевает сморгнуть.

— Идиот, — шепчет, слегка ударяет по его плечу. — Ино была права.

Хидан в недоумении, брови ползут вверх.

— Я думала, что безразлична тебе как девушка, ты всегда казался отстраненным, только дружба…

— Я боялся, что признаюсь и ты от меня отвернешься, не захочешь держать рядом с собой, потому что мои чувства будут тебя обременять, — прерывает ее Хидан. — Я пью, курю, ругаюсь матом, посчитал, что ты заслуживаешь большего. И сейчас считаю.

— Ты всегда рядом, какое больше? — От ее улыбки у него колит сердце. — А научишь меня так же думать за других? — спрашивает с усмешкой.

— По-моему, у тебя самой неплохо получается.

Сакура сама тянется к нему за поцелуем, в этот раз Хидан не тормозит, отвечая как можно нежнее, вкладывает все семнадцать лет и еще три накидывает до юбилея. Она обвивает его шею, улыбается в губы и зарывается рукой в волосы.

Хидан в такой планке над ней готов стоять вечность. И простоял бы, но она перекинула его на другую половину кровати, по-хозяйски оседлав сверху. Наклоняется, щекочет волосами и целует тягуче, глубоко, настойчиво.

Руки, кажется, налились свинцом, Хидан еле поднимает и кладет их на ее бедра, сжимает. Сакура начинает двигаться, имитировать толчки — от этого он уже готов кончить. Ткань между ними мешает ощутить нежность ее кожи. У него проблемы с самоконтролем, и он, чуть слышно матерясь, прокладывает дорожку поцелуев по шее, параллельно избавляя Сакуру от одежды, а затем себя.

Хидан снова оказывается сверху, чуть отстраняется, любуется, а Сакура смущенно пытается прикрыться. Он запрещает, заводит ее скрещенные запястья над головой и неторопливо входит, наблюдая как у Сакуры ломаются брови и слетает стон удовольствия.

Как же, блядь, приятно.

Как же красиво.

Хочется максимально доставить ей удовольствие. Руки не пропускают ни одного участка ее тела. Он бы замедлился, чтобы это длилось дольше, чтобы эта картинка перед глазами не исчезала. Но очень трудно себя сдерживать, когда Сакура выгибается, стонет от оргазма, и Хидан следует за ней, растекается по животу, упираясь лбом в ее плечо.

Целует, заваливается сбоку от нее, тяжело дыша, находит майку и вытирает её тело.

Хидана распирает от чувств, грудная клетка может не выдержать. Он лениво кладет руку на талию Сакуры, подтягивает к себе, а она поворачивается и так же лениво мнет его губы своими.

Спать не хочется, они болтают обо всем, в том числе о них самих до шести утра.

Хидан выходит покурить на балкон, Сакура хвостом за ним и любуется рассветом, пока он пишет сообщение:

Я не выйду сегодня на работу

Сасори:

Надеюсь, у тебя уважительная причина, говнюк

Хидан смотрит на Сакуру и думает «очень уважительная». Стоит босыми ногами — она в его тапочках, футболке, волосы не уложены, такая домашняя, такая…

«Моя» — проносится в голове.

«Моя» — осознание стучит по вискам, расползается приятной вибрацией по телу, мурашками и блокируется улыбкой, разрезающей щеки.

Пока он завис, разглядывая Сакуру, она забирает сигарету и делает затяжку.

— Теперь у нас много чего одного на двоих. — Чуть наклоняет корпус за балкон и выдыхает дым.

— Малыха, ну с общими легкими ты перебарщиваешь. — Забирает назад сигарету.

Видимо, Хидан перевыполнил норму по эндорфинам за одну ночь. Эйфория до сих пор ощущается остатками в теле.

— Знаешь, я всегда искала идеал и поняла, что…

— Что твой идеал — я, — самодовольно чеканит Хидан.

— Что идеалов не существует, — флегматично заканчивает Сакура и, выдержав время, смеется, прикрывая губы ладонью.

— Люблю твои комплименты, но тебя больше.

Хидан обнимает ее, утыкается носом в макушку и мысленно благодарит Ино. Наверно, она посодействовала всему произошедшему.

◅ ◈ ▻

— Долбаеб, — констатирует Сасори, выслушав рассказ Хидана, как они с Сакурой начали встречаться. — Настолько затянул, что сама Сакура сделала шаг. Не стыдно, рыцарь?

— Хината тебе первая предложила встречаться. Ты чуть в обморок не упал, пока ей признавался, поэтому она завершила твое начало, — отражает Хидан. — Не стыдно, куколка?

Фак Сасори появляется перед лицом Хидана, Хидан парирует двумя.

В кофейню заходят Сакура с Хинатой и машут им рукой.

Хидан застывает с улыбкой. Он от Сакуры слепнет, блики ловит, но смотреть не перестанет.