Кукушка (гет)

Кукушка

Орихиме стояла на юру в пролете между домами, наблюдая, как маленький сын играет с первым снегом в парке. Его оказалось неожиданно много, и ноги вязли по щиколотку в успевшем подтаять за день покрове, и только рядом с деревьями он остался нетронутым ни дотошными людьми, ни животными. Мальчик набирал полные ладошки снежинок, подбрасывал, осыпая ими голову и плечи, весело смеясь и напевая себе под нос. Во взгляде Химе читалась невыразимая нежность и, может быть, капелька зависти, она невольно проецировала свои воспоминания о ранних годах на детство ребенка, Куросаки и всех, кто теперь ее окружал, ибо у нее не было подобных вещей, ни улыбок, ни счастья, они до сих пор казались ей чуждыми, вызывали неловкость; находясь в возрасте своего сына она думала лишь о еде и надеялась, что родители не будут слишком сильно бить, если она, забывшись, расплачется. Она стояла через дорогу у двери магазина и собиралась купить продуктов к ужину. Влажный, теплый вечер терялся в искусственном освещении улиц, искрился нимбом над макушками фонарей, отдавая легким оттенком прохлады, напоминанием о скорой зиме. Жизнь баловала ее, расслабила уставшие за годы войн и неудач нервы, приглашала заботливо к счастью. Жизнь, о которой Орихиме даже мечтать не решалась, которой никогда не было раньше, — тихая, светлая, безмятежная, полная простых семейных забот и любви, в которой она утопала, не привыкшая к нежности, существуя теперь словно в другом измерении, более чуждом и странном, чем пресловутый Уэко Мундо.

Она скрылась за дверью супермаркета, продолжая поглядывать на сына через большие витражные стекла, и, сделав покупки, вернулась на улицу. Следовало возвращаться домой, если они задержатся еще немного, Ичиго начнет волноваться. Улыбаясь сама себе, Химе поспешила перейти автостраду и вдруг замерла прямо посреди перехода. На той стороне рядом с мальчиком стоял невысокий мужчина, отчего-то показавшийся ей до дрожи знакомым; болезненно, одно за другим поплыли воспоминания, когда она выхватила сквозь стремительно опускающийся туман его ядовитый, волчий, требовательный взгляд, и задохнулась бьющей в набат мысли: «Выследил. Нашел!». Водители истошно принялись сигналить, она рванулась вперед, все еще отказываясь верить глазам. Колени дрожали, шаги давались так тяжело, будто ноги вязли не в снеге, а в тине. Она подбежала к нему, а казалось, что подползла. Отчаянно смело заглянула в лицо, а казалось, что сгорбилась под грузом вины и скорби, и едва не вцепилась в ворот одежды. Тот все молчал, глядел с чуть уловимым лукавством, любопытством и надменностью так, словно и не было ничего, словно она все еще в его власти. «Выслеживал. Искал. Выследил!», — логика загнанной жертвы вновь всколыхнулась, вдалбливая ужас в каждую конечность.

— Невозможно… — сипло выдавила Химе. Казуи, заметив ее, подбежал и принялся теребить за рукав.

— Мамочка, пойдем домой! — занудно тянул он снова и снова, капризничая и не понимая, почему та не реагирует на просьбу. — Папа будет волноваться, пойдем!

Мужчина словно насмехался над ее беспомощностью, и та, не вытерпев, коснулась его груди в области сердца.

— Извините, вы… — неуверенно промямлила она, бросив короткий, рассеянный взгляд на ребенка, — вы очень похожи на одного моего… — и осеклась.

Он по-прежнему не проронил ни звука, надменность сменилась ироничной полуухмылкой, так не идущей его строгому, худому лицу, и девушка ощутила себя неловко, быстро спрятала руку в карман и, переступив на месте, сделала шаг назад.

— Друга? — наконец, хрипло, будто молчал с их последней встречи, несмешливо и неохотно процедил он.

— Мама! — мальчик топнул ножкой и сильнее дернул за полу пальто, затем развернулся и направился к выходу, обиженно бормоча себе под нос, что непременно сам найдет дорогу домой, беспокоясь, однако, что с матерью что-то случилось.

— Не…не может быть, — запинаясь, путаясь в словах, воспоминаниях, шептала Химе, все глубже и глубже, безвозвратно, безысходно погружаясь в застенки, оттенки его тоскливого, меланхоличного голоса. И вдруг, словно очнувшись, выдернула из кармана завибрировавший мобильник. — Да! — принялась искать взглядом Казуи. — Да, мы уже идем, — затараторила она нелепо, обрывочно возвращаясь в реальность, разбитая образом Сифера. — Нет, нет, все хорошо, я просто встретила знакомого, и мы заболтались. Все в порядке! — она нагнала малыша и схватила маленькую ладошку, испугавшись внезапно, что после этой встречи уже ничего не будет, как раньше. — Мы идем домой! — как можно беззаботнее сообщила она в трубку и спрятала телефон назад в карман, стараясь не оглядываться на стоящего под деревом Сифера, и без того зная, что он изучает каждое ее движение, каждое слово запоминает, чувствуя его властный взгляд на себе.

Казуи весь путь до дома весело болтал о снеге, обещал, что завтра они втроем непременно вернутся сюда, чтобы отец научил его играть в снежки, и тогда Куросаки старший будет атаковать с одной стороны, а он — Казуи — станет защищать маму, и Химе впервые в жизни не слушала его, все еще напряженно оглядываясь по сторонам, боясь, что Кватро их преследует.

— Все в порядке? — встревоженный Ичиго встретил их у порога.

— Да, — с готовностью отозвалась Орихиме, натянуто улыбаясь, не успокоившись, даже оказавшись под защитой семьи Куросаки. — Извини, что мы задержались, — он открыл дверь, пропуская ее, — я просто…

— Ничего. Иди, а то не успеешь приготовить ужин, — и чуть подтолкнул вперед, слегка рассерженный, что девушка так беззаботна.

Жизнь, как в одном из романов, что она читала, будучи подростком: идеальная жена, идеальный муж, идеальный ребенок, все улыбаются друг другу и счастливы — идеальная ересь. Орихиме никогда не мечтала об этом, она хотела быть космонавтом, делать конфеты, учить детей — она всегда желала трудиться и любить Ичиго на расстоянии. И случайная встреча с Улькиоррой лишь всколыхнула с новой силой детские мысли. Она думала раньше, что будь Сифер жив, победи он тогда, несомненно, напичкал бы ее жизнь обещанием счастья, запечатал в красивые платья, ее дом ломился бы от бесполезных вещей, он создал бы рай, где не вдохнуть, ибо воздух пропитан его пароксизмальной любовью на грани помешательства и агонии, и каждый их день замыкался бы на «создании нелепых обоев для пустоты»*. Она грустила о нем, и все же, стыдно признаться, но стало чуточку легче, когда его сердце больше не билось. Она боялась его абсолютной пристрастности в ее отношении, не любила его избыточно властный нрав и старалась не замечать своего отражения в его нефритово-мертвых глазах. Но у судьбы свои планы на каждого, и Химе угодила в ловушку там, где не ждала, и вот уже пятый год изнывала от бездеятельности и скуки, парализующего покоя и блага, кухонь, стирки, детей и всего того, что «нормально» и что всегда было ей — Подлунной Принцессе Лас Ночес — чудовищно чуждо.

— Орихиме! — Куросаки выхватил у нее нож из руки, когда та рассеянно глядела на рассеченный палец.

— Прости, я, кажется… задумалась… — она виновата пожала плечами, наблюдая, как синигами обрабатывает рану. — Ичиго, скажи… тебе никогда не казалось, что все это, не знаю, ненастоящее? — голос звучал отдаленно, терялся в шипении масла на сковороде, бурлении супа в кастрюле, споре двух сестер, доносившемся из гостиной, как если бы сама личность Химе блуждала, как тень, по закоулкам этого дома, поглощенная, растворенная им.

— Ненастоящее?! — непонимающе повторил Куросаки.

— Яхве Бах как-то сказал, что создаст абсолютно счастливое будущее, а потом выберет самый прекрасный момент нашей жизни и нападет… Просто уже десять лет нет войн, и мы…

— Тебе не о чем волноваться, я всегда смогу тебя защитить! — самоуверенно заявил он, но во взгляде девушки отчетливо плескалось разочарование. Она всегда чувствовала Ичиго лучше, чем все остальные, понимала его, но это не было взаимным. Она не могла рассказать ему о родителях или о том, что пережила в среднем школе, о заключении в замке Пустых, о своих мыслях таким образом, чтобы ее не сочли сумасшедшей или не принялись дежурно жалеть.

— Да, — вздохнула она, натужно улыбаясь и возвращаясь к готовке.

— Что случилось? — Карин вошла на кухню и уставилась на капли крови на полу.

— Ничего. Просто порез. Я не очень хорошо себя чувствую, — Химе все еще продолжала виновато улыбаться, извиняясь за неловкость и ощущая нарастающий по непонятным причинам приступ удушья.

— Может, наша Орихиме-тян снова беременна? — девушка весело рассмеялась.

— Я был бы рад! — забасил Куросаки.

Она бросила на них затравленный взгляд — чужие. Когда новая семья, в которую ее так милостиво и радушно приняли, вдруг стала совершенно чужой?

— Да, конечно, — она едва могла сдержать икоту. — Было бы очень здорово.

Химе закончила с ужином, медленно, все силы бросая на подавление неожиданно проснувшихся эмоций, расставила тарелки и позвала всех к столу, на ватных ногах поднялась в спальню и судорожно, ощущая, будто теряет контроль над собой, бросая книги, ящички с бижутерией на кровать, принялась искать браслет, некогда подаренный Сифером. О нем никто не знал, даже Ичиго она не говорила, как смогла покинуть мир людей незамеченной, и, наконец, обнаружила его в кармане старой школьной формы, зажала в кулачок и только тогда смогла вздохнуть облегченно, как если бы все тревоги разом уложились в сознании, рухнула на постель, замирая от предвкушения, от грядущего обмана и, о нет, быть может, предательства, — на этом моменте Химе принялась смеяться в ладонь не то нервно, не то восторженно. Придавленная годами безынициативности фантазия ожила и рисовала все более невероятные сюжеты ее предстоящей встречи с Сифером. Она тайно выберется из дома, когда все уснут, браслет поможет ей в этом, выйдет к автостраде, уверенная, что Кватро почует ее, помчится по следу, словно ищейка, а она, предательница всей доброты семьи Куросаки, как любовница, будет ждать его в том самом парке, где впервые и встретила, зная, что он непременно придет. Химе ошарашено рассмеялась, пораженная собственной безрассудностью, беспринципностью и легкостью, с которой она приняла это решение. Разве она способна на это? А может, только на это она и способна?! Может, подлый Сифер знает об этом, потому и пришел, и молчал, уверенный, что ей и приглашения не надо? И она вспыхнула от возмущения, радуясь невольно обилию оживших эмоций. И ночью, словно воровка или плененная Принцесса, пробралась из темницы наружу и коротким путем, захлебываясь из-за порывов ветра, побежала к парку. Когда она достигла входа, пошел мокрый снег. Химе завертела головой и заметила сутулого мужчину, спокойно сидящего на скамейке несмотря на погоду. Она рванулась к нему, путаясь в длинной, вымокшей юбке, не обращая внимания на распахнутое, потяжелевшее от влаги пальто. Длинные волосы рыжей паутиной облепили лицо. Казалось, сама природа мешала ей добраться до Сифера.

— Улькиорра… — едва не выкрикнула она, в конец сорвав дыхание, взъерошенная, дрожащая от волнения, собственной опрометчивости.

— Ты все-таки пришла… Женщина, — выдохнул тот, посмотрел открыто и прямо, не скрывая, что рад ей.

— Это не можешь быть ты, просто не можешь! — с вызовом бросила девушка, отрывисто дыша, согнувшись и опершись руками о колени, — невозможно…

— Ты бы не пришла, если б не верила, — Кватро поднялся, невольно заставив ее потянуться к нему, и стоял теперь так близко, что та могла рассмотреть каждую крапинку темно-зеленого цвета в его запредельно ярких глазах. — Ты надеялась встретить именно меня, ты хотела этого, и потому теперь здесь.

Все так просто в его голове, так понятно, без лишних сомнений, эмоций и правил. Женщина сделала это, потому что хотела, — вот бы хоть день пожить с абсолютным равновесием внутри! Если тебе не отдали приказ, значит, ты сделала это сама, того пожелав, — смущающе верно и обнаженно логично.

— Невозможно, — упрямилась бывшая пленница. Ладони ее замерзли настолько, что давно перестали чувствовать холод, как если бы тело вдруг сделалось кукольным, неподвластным, сбитое с толку рассинхронизацией желаний и общественных правил. О, правила! Как бы она хотела сейчас обнять его, но… И мириады осколочных «но» роились в девичьем мозгу.

— Ты пришла сюда среди ночи тайком, потому что не веришь? — снежинки висли на длинных ресницах, текли по щекам, по губам, с подбородка на шею, и даже они были смелее Принцессы и к Сиферу ближе. Девушка всхлипнула громко и спрятала в ладонях лицо, как тот схватил ее за запястье: — Идем! — и она, отдавшись его нигилизму, безвольно подалась за ведущей рукой.

Они пробежали вдоль улицы, завернули за угол, преодолели еще один квартал и следом нырнули на тропинку между домами, после чего арранкар повел ее дворами, петляя, сокращая путь. Орихиме не думала ни о чем, не сомневалась. Вдруг ее отсутствие обнаружат? Вдруг Ичиго отправится на поиски? А что если Казуи приснится кошмар и он расплачется ночью? Вещи, важные до этого буквально момента, были грубо отодвинуты на задний план властной рукой Улькиорры — неожиданно теплой и сильной, удивительно нежной на ощупь.

— Входи. Проходи, — он подтолкнул девушку в темный коридор. — Там лестница. В конце. Иди туда, — а сам принялся возиться с проржавевшей, старой дверью.

— Ты здесь живешь? — опасливо прошептала Орихиме, осторожно продвигаясь вперед.

— Пошли, — он вновь схватил ее за запястье и потащил скорым шагом наверх.

— А лифта нет? — устало осведомилась она, преодолевая последний пролет.

— Не люблю лифты, — отпер вторую слева от лестницы комнату. — Давай побыстрее, — и протолкнул Принцессу внутрь.

— Боишься, что нас кто-то увидит? — испугалась та, отмечая, что в помещении, однако, тепло.

— Боюсь, что ты заболеешь, — и щелкнул замком.

Химе все неловко топталась на пороге, вымокшая до нитки, не решалась пройти дальше, боясь испортить пол, и беспокойно озиралась по сторонам. Совсем маленькая квартирка в шесть татами**, стандартная, в таких полстраны живет, но почему-то именно его, Улькиорры, не привыкшему к ограничениям мира людей, быт представлялся в таком месте с трудом. И все же он жил здесь. Все здесь пропитано им, его духом, присутствием, его характер отразился в вещах аскетизмом и скромностью…

— Раздевайся! — приказал он в былой манере.

— Что?! — она ошарашенно уставилась на арранкара. Тот деланно вздохнул.

— Ты вымокла. Оставь вещи здесь и иди в душ, — и демонстративно отвернулся лицом к окну.

Орихиме покорно стащила с себя мокрую одежду, стараясь гнать закопошившиеся сомнения. Почему она вообще решилась прийти сюда, что ожидала от этой встречи, что Сифер намерен делать с ней дальше… Вопросы, актуальные больше для заточения в темнице Лас Ночес, но не для крохотной комнатушки на окраине города. Наконец, отогревшись под теплыми струями воды, немного расслабившись, отпустив негатив и неуместное чувство вины за поступок, она решила, что не могла не прийти. Без причин и условий.

— Согрелась немного? — арранкар шагнул к ней, когда та вернулась в комнату, держа в руках простое юката. — Надевай, — и закутал, как ребенка, забрав полотенце. — Залезай, — он кивнул в сторону футона, — здесь довольно прохладно, — и Химе послушно забралась под одеяло. — Фена у меня нет.

— Пахнет тобой, — она подтянула край пододеяльника к лицу. — И подушки тоже… Удивительно!

— Ты все еще сомневаешься? — на нем был черный мешковатый свитер и старые, давно не стиранные джинсы, и все равно, все равно несмотря на всю неестественность обстановки, всю ее человечность, его человекообразность, это был Сифер, такой же, как прежде, — сдержанный и высокомерный одновременно, не терпящий возражений, приказывающий одним только взглядом, сухой, равнодушный, логичный — Химе могла хоть всю ночь перечислять черты его личности — или все-таки что-то в нем изменилось, раз он пришел в мир людей? Если это мираж или чей-то гипноз, если иллюзия Яхве Баха, то разве возможно узнать такие мелочи, разве могут они знать запах его, голос, ставший чуть хриплым за время, и ломающую нутро нежность к ней — к Орихиме — в каждом жесте, разве доступны им скрытые, голодные желания и страсти Улькиорры, которые он пристальным взглядом, пытливой беседой сообщал одной лишь Принцессе? А если она потеряла рассудок? Девушка даже вздрогнула и ужаснулась. Что если безысходно счастливая жизнь доконала ее? Она и не заметит перемен, будет фантазировать о нем сколько душе угодно потому, что знает его… И надсадно рассмеялась. Кватро настороженно замер с чашкой чая в руках. Точно! Она рехнулась, и ее разум не придумал ничего лучше, чем вытащить из подсознания образ вечно тоскующего Пустого с дырой между ключиц.

— Мятный чай. Возьми, — он протянул ей чашку.

— Я сошла с ума, да? — вновь рассыпалась смехом Химе, приподнимаясь и хватая арранкара за локоть.

— Почему? — мягко осведомился тот, а бывшая пленница расхохоталась сильнее, расплескивая горячий чай.

— Потому что ты не можешь быть жив, Улькиорра. Я видела, как ты умер. Нельзя воскреснуть из пепла. Мы же не в сказке, — она разжала ладонь, прислушиваясь к порывам дождя и снега за окном. Ветер ли выл, или душа Улькиорры стенала, объятая вновь одиночеством, или чувства Химе плавились, перетекали, возвращаясь на прежнее место, словно там, на крыше, Сифер взял ее личность на сохранение и теперь отдал назад. Она все рассматривала его худое лицо, запоминая каждую морщинку в уголках глаз, каждую трещинку губ, содрогаясь от желания прижаться к нему, — лишь бы ощутить его естество и реальность.

— Спроси меня о чем-то, что могу знать только я, но что ты сможешь проверить при случае у кого-то другого, — беззаботно предложил он, присаживаясь на пол подле нее.

Девушка задумалась, потерла переносицу и вновь уставилась на арранкара, надеясь отыскать в его образе какую-нибудь зацепку, способную ей помочь.

— Как противодействовать гипнозу Айзена? — радостно выпалила она.

— Как ты сможешь проверить правдивость моих слов? — в привычной для него манере вопросом на вопрос ответил Кватро.

— Ичиго знает. Айзен говорил, что он единственный, кто может противостоять силе его меча.

— Куросаки просто не видел высвобождения Кьека Суйгетсу, — парировал тот. — Но есть еще один способ. До того, как Владыка использует шикай, нужно успеть коснуться лезвия его меча, и тогда гипноз будет бесполезен. Куросаки Ичиго об этом не знает, я полагаю. Это известно лишь мне и Ичимару Гину. Ты можешь попросить его подтвердить мои слова, если встретишь.

— Он умер, — уточнила Химе, отмечая, что Кватро в самом деле не в курсе вещей, которые произошли после его так называемой смерти.

— Вот как.

— Что тебя больше всего раздражало во мне? — продолжила она, задорно улыбаясь.

— А ты знаешь ответ? — тот глянул искоса.

— Знаю! — с готовностью подтвердила девушка. Щеки ее раскраснелись от волнения и непрерывной тревоги.

— Тогда этот вопрос бесполезен, — отрезал арранкар.

— Все равно скажи, — нудно протянула она.

— Когда ты звала меня «Улькиорра-кун», — и вновь ее смех звенел в комнате. — И еще когда спорила со мной, бездоказательно отвергая все логичные доводы. Но это, разумеется, на втором месте, — та принялась утирать слезы, непрерывно хохоча, думая, что слишком давно не веселилась так беззаботно, открыто и честно.

— Это и правда ты… Разве такое возможно… — счастливо прошептала она, наполняясь неожиданной лаской. — Как, как ты выжил?

— А что? — Сифер подобрался мгновенно и стал привычно серьезным.

— Когда это произошло? — беспокойно пролепетала Принцесса.

— Не так давно, как ты думаешь, — он понизил голос и отвернулся. — Я несколько лет скитался по Уэко Мундо… Там ничего нет. Выжженная земля, как после катастрофы. Ни Пустых, ни арранкар — никого. Я едва не погиб от голода и жажды, едва не потерял окончательно силы, прежде чем решился прийти сюда, — он помедлил немного. — Здесь, в магазине Урахары Киске, я узнал, что была вторая война с квинси и мой мир пострадал из-за нее.

— У Урахары-сана знают, что ты жив? — перебила его Химе.

— А откуда, по-твоему, у меня этот гигай?! — вскинулся Сифер, не скрывая, что воспоминания и приход сюда ему неприятны.

Они замолчали. Орихиме бессмысленно обводила комнату взглядом, размышляя о причинах, по которым Кватро мог желать увидеть ее теперь, и машинально уставилась на обогреватель — ее юбка и свитер были накинуты на него по разные стороны. Словно бы она пришла в гости к старому знакомому вроде Садо-куна или Исиды-куна (впрочем вряд ли кто-то из них осмелился коснуться ее одежды и вел бы себя так бесцеремонно), ибо все эти мелочи вроде книг, авторучек и тетрадей, пары мятых рубашек, брошенных на пол, грязных ботинок при входе — все это могло принадлежать кому угодно и находиться в чьей угодно квартире, но не Улькиорре, не скрупулезному, строгому, расчетливому и дотошному Улькиорре. И все это словно заочно сообщало о его поражении, о подавленности и отчужденности, которую он испытывает от прихода в Генсей, все это было частью его внешней жизни, но не его самого, потому что сам он внутри остался прежним. И от того еще драматичнее выглядела эта убогая комната, еще тяжелее было увязать в мозгу факт, что Кватро — бывший Эспада и правая рука почти бога — теперь вынужден существовать здесь. Она тихо вздохнула. Разве подобное прозябание применимо к нему? Все, что он делает, просчитано, выверено, логически оправдано и непременно должно нести какую-то выгоду. Химе насторожилась: какая польза от ее присутствия здесь? Он ведом местью или… И не хватило смелости позволить себе не только желание, а даже мысль о том, чтобы быть любимой другим.

— Тот ребенок, — арранкар заговорил вполголоса, — это его сын? — взгляд пронизывал, рассекал поперек, провоцируя приступ страха. — Я узнал его по реацу, — продолжил он после кивка девушки.

— Улькиорра? — ее голос сочился унизительным беспокойством, как если бы он мог желать зла ее семье. Сифер поморщился. — Ты давно живешь здесь?

— Около полугода, — равнодушно бросил он.

— Ты пришел просто так? Потому что Уэко Мундо разрушен? — и тот ощутил себя жертвой из-за ее дурных убеждений о нем, напряг мышцы, сковывая раздражение, и сухо проговорил.

— Пришел, потому что Уэко Мундо разрушен.

Для Химе это был словно сигнал к наступлению, ибо решила во что бы то ни стало вытянуть из него как можно больше подробностей.

— И чем ты занимаешься здесь? — она даже придвинулась ближе, накинула одеяло на плечи и в ожидании вытянула шею. Но Кватро по-прежнему был мрачен и неприступен.

— Пытаюсь жить, как и ты говорила, — девушка вздернула брови, потому что прозвучало это как очередное признание проигрыша. — Когда я пришел, в магазине Урахары дали мне немного денег и помогли снять эту комнату, потом объяснили, что нужно для трудоустройства, потому что моих знаний о мире людей оказалось недостаточно. И теперь я работаю внештатным журналистом в редакции местной газеты, — заученно излагал он, но чуткая девушка уловила в его настроении неловкость. Он будто стыдился своей нынешней жизни, говорил подчеркнуто безэмоционально, неотрывно рассматривая давно неметеный пол. — Я не могу устроиться официально, потому что нет документов. И оформить их я, как ты понимаешь, тоже не могу. Здесь довольно строго с этим… Если не удастся решить проблему до нового года, я буду вынужден покинуть это помещение, но и другое без поручителя снять не получится,* * *

— тяготы повседневной жизни, монотонное бормотание Улькиорры, затхлая квартира на окраине города, быт, быт, суета, от которой Химе бежала сегодня, создавали ощущение иллюзорности, дефектности происходящего, как если бы ей снился сон из ряда тех, что навечно застрянут в сознании. Настолько неправильным, ненастоящим казался его рассказ, или это сам Сифер не годился для этого мира, ибо сложно было представить его, удачно встроившимся в бюрократическую машину реальности… Клерк в крупной биржевой компании в дорогом костюме, инженер с кучей чертежей наперевес, офицер полиции, требующий неукоснительного исполнения всех законов, юрист, врач, учитель — каждое возможное будущее применимо к нему вызывает смех да и только; суть вещей, полная условностей, предрассудков, заключенная в границу абсурда, — разве он сможет выжить здесь?! Разве такой, как Сифер, способен? — Иногда я даю уроки математики дочери главного редактора… Мне не слишком нравится ходить к ним в дом, но одно занятие способно покрыть плату за эту комнату… — он все говорил, говорил, сам себя не слушая, не заботясь о том, интересно ли его собеседнице, о неприятностях обычной жизни, так не идущие к его инфернальной внешности, прошлому беспринципного убийцы — того, кто терзал ее мужа, грозил ей расправой, кто смотрел лишь на нее когда-то… Когда-то, когда-то… — фраза рефреном дрожала в мозгу бывшей пленницы. — Она считает, что я смог бы поступить в университет на отделение философии, а после остаться там преподавать… Не знаю… Может, я так и сделаю, если улажу вопрос с документами, — тянул Улькиорра неспешно, длительное время не имея возможности ни с кем говорить, уставший от ложной личности, которую навязал ему Генсей.

— Она школьница? — прервала внезапно Химе, с интересом заглядывая ему в лицо.

— Что? — он моргнул, сосредотачиваясь. — Нет, студентка.

— Красавица? — девушка лукаво улыбнулась, рисуя воображаемый образ.

— Не знаю, — сухо оборвал ее фантазии Сифер. — Мне нет до этого дела, — он метнул на нее ужасающе тягостный взгляд, полный сомнений, смятения, и та отшатнулась, почуяв опасность, ибо не было в нем любви или хотя чего-то отдаленно похожего, одна лишь тоска, пустота, гулкое, голодное отчаяние, более горькое, чем было в Лас Ночес, более бессмысленное, безысходное и принятое с благодарностью. — Ты очень красивая. Орихиме, — отчаянье качнулось, плеснулось за границы мыслимых правил приличия, адреналином лизнуло выстилку вен, он подался вперед, вслед за ним, повалил на постель и потянулся за отрывистым, ледяным, как утроба Вселенной, ее поцелуем, чтобы замереть, как всегда, на половине пути, не позволяя себе личных желаний, словно все еще скован приказом. — Будь со мной… Не уходи никуда, — шелестело отчаянье. — Останься со мной, — молило оно исступленно устами безнадежного Сифера. Конечно, думала пленница, он не мог просить ее о меньшем, потому что меньшего ему недостаточно. Он еще вечером насмехался над ее потугами выдавить слово «друг» в его отношении. — Ты очень красивая, — прошептал он в приоткрытый рот, ловя прерывистый, испуганный выдох, и вдруг уткнулся лбом в шею. — Убей меня, — обронил навзрыд, обнял через спину, поцеловал влажно в скулу, — прошу.

Мир завертелся, забился в пульсации крови, бесшумно осыпался пеплом, и только слова Улькиорры били набатом, метрономом, секундомером. Она падает, падает, тонет, и на этот раз не в песке, не в страхе за товарищей, не в философии Сифера, а в своем собственном громоздком отчаянии. Он пришел сюда с единственной целью. Он выследил ее с единственной целью. Он привел ее в свой дом, чтобы эту цель осуществить. И она, конечно, знала об этом, догадалась еще в парке, и теперь бесполезно отказывать.

— Улькиорра, — горло саднило, как во время простуды. Химе уперлась ему ладонями в грудь, и он отодвинулся, отпустил, сел рядом и уставился на нее вполоборота, прекрасно зная каждый из вариантов ее ответа, — я…

— Не можешь? — высокомерно констатировал он. — Конечно, не можешь, — холодно повторил, не обвиняя, но требуя ответственности, и та стыдливо опустила глаза.

— Что ты такое говоришь?! Как подобные вещи могли тебе в голову прийти? — слезное изумление, картинное, театральное — за годы жизни в семье Куросаки она научилась скрывать свои настроения, мысли, эмоции, подменять их теми, которые от нее ожидают, которые будут уместны. — Как ты вообще мог решиться просить меня об этом?!! — возмущалась она, проклиная себя, зная, что Кватро видит ее насквозь.

— Ты, должно быть, очень несчастна. Орихиме, — подытожил он, делая намеренно ударение на ее пленительном имени, зная, что только из его уст оно звучит наравне с безысходностью, страстью и похотью и одновременно запретами, не надменно вовсе, а как бы с жалостью, унизительной, липкой, насмешливой, проникающей в ту область тьмы ее сердца, куда только он смог добраться. — Раз пришла сюда.

— Что? — она неловко сходу попыталась перестроиться, по инерции используя отрицание, как защиту, но лишь доказала Сиферу его правоту. — Я не…

— Разве? — тот встал и прошелся по комнате, заложив руки за спину, чеканя слова. — Ночью, в дождь ты бежала от своей семьи к другому мужчине, не зная наверняка, придет он или нет, потому что ощущаешь себя счастливой?

— Я… — Химе поднялась, принимаясь усиленно тереть глаза, запрещая себе плакать.

— Докажи мне! — нетерпеливо потребовал Улькиорра.

— Доказать?! — она сопротивлялась новому плену внутри его мировоззрения.

— Да, я хочу увидеть, пусть даже услышать, объективные доказательства твоего «счастья», — непосредственно, без стеснения заявил он.

Сифер всегда видел больше, чем все остальные.

Орихиме запаниковала.

Ходили слухи, что он мог читать мысли.

Она уставилась недоуменно на то место, где он секунду назад стоял, судорожно подбирая подходящий для него ответ. Нет. Нет. Неверно. Все, как обычно. Стандартная ситуация. Она просто забыла, каким он бывал раньше. Но на деле это все тот же бесцеремонный Сифер с интеллектом гения и любознательностью ребенка, он не изменился, может, добавилось чуть больше проницательности в ее отношении, только и всего, нет причин для беспокойства. Он ведет себя так, потому что не умеет иначе, — злится, что она предсказуемо отказала на все его гласные и невысказанные просьбы.

— Улькиорра, я не хочу скатываться снова в наше так называемое противостояние… — серьезно начала Химе, решив показать ему, что больше он не в силах ей манипулировать.

— Знаешь, что ты должна была ответить? — беспощадно перебил тот. — Что у тебя есть семья, — он замолчал, давая ей время напитаться ужасом ловушки, в которую та угодила. — Ты должна была сказать, что у тебя есть семья и они твое счастье, что ты любишь их, — это следуя твоей же логике о ценности связей. Из чего я делаю вывод, что ты очень несчастна, — равнодушно подытожил арранкар, наблюдая, как глаза Принцессы наполняются слезами, как она смаргивает их, нервно размазывает по щекам и в итоге прячет лицо в ладонях, рыдает в голос, бессильно вопит, сползая на пол по стене.

Двенадцать лет прошло, а он все думал об этом… Сумасшедший! Зачем она пришла сюда, когда знала его больную натуру? Зачем бежала к нему? Надеялась, что он изменился? Нет, наоборот, тосковала по прежнему Сиферу, отравленная до смерти приторным «счастьем». Изголодавшаяся по боли, по ненависти к себе, по саможалению. Вот он — готовый жертвенно все это дать ей, растерзать ее в абсолютно прекрасной попытке познать влюбленную душу. У нее не было поводов для слез десять лет. Десять долгих лет идеальная жизнь вилась вокруг нее спиралью безвременья — виток, виток, кольцо, петля на шее, идеальная по размеру, текстуре — отвратительно идеальная жизнь. Она ведь не этого хотела…. Она любила Ичиго всегда, несомненно, но горела при этом жаждой дела, она не желала быть бесполезной; замкнутая, привыкшая решать свои проблемы сама, мечтательная, но лишь как способ спастись от гнетущей реальности, она вдруг утонула в семейном быту, и неизвестно сколько барахталась бы в нем, если не… нет, не Улькиорра. Если бы она не стала вдруг замечать за собой усталые, мрачные мысли; движения сделались механическими, ожидание мужа с работы — дурной привычкой, и только забота о дитя все еще помогала держаться за эту жизнь, но и его, непременно, отнимут, отправят в Общество Душ в Академию синигами, и он завязнет в бесчисленных войнах с Пустыми, и квинси, и еще черт знает с кем — все ровно так, как и прочит ему отец, а ей лишь останется скромно, смиренно, бесправно улыбаться, приняв чужое решение. Это не Яхве Бах создал для них идеально счастливое будущее, это Орихиме закрылась от прочего мира, отрицая саму себя.

— Господи… Столько лет прошло, а ты все говоришь об этом, — безысходно выдавила она, касаясь затылком стены. — Ты когда-нибудь сможешь думать о чем-то другом, или мы так и будем мучить друг друга? — навалилась усталость как освобождение от бремени извечного благополучия. — Ты ‒ это что мой вечный крест?!

Сифер стоял спиной, сутулый, осунувшийся, внезапно показавшийся ей очень старым, угасающим. В прежние времена он бы добил ее фразой: «Ты успешно обманывала всех на протяжении столь долгого времени», — или нет, для него это слишком просто. Что-то вроде: «Ты не могла выбрать тогда, в тронном зале, между мной и Куросаки, металась до самого конца, не можешь и теперь. Бессовестная, не способная к любви и вовсе. Любишь ли ты хотя бы свое дитя?» — так больнее, так он бы и сказал, — Химе горько усмехнулась, — а теперь вот жалеет — такой обреченный.

— Почему ты хочешь умереть? — собравшись с мыслями, произнесла Орихиме, и, удостоившись его презрительно настороженного взгляда, продолжила: — Миллионы, миллиарды людей живут обычной жизнью на этой планете. У тебя есть дом, работа, ты планируешь поступить в университет… Многие могут лишь мечтать о подобном. Ты умен, хорош собой. В дальнейшем ты можешь найти себе достойную женщину и жить с нею вместе, ты можешь построить карьеру, стать уважаемым человеком, но выбираешь смерть. Почему?! — конечно, она и так знала причины, но смириться самому проще, чем допустить безволие другого. Она встала позади него и тронула за рукав, осмелев. — Тебе скучно? Тогда ты должен попробовать найти себе друзей или хобби.

— Я… — начал Кватро, и та замолчала, закусила губу, — я живу здесь уже почти полгода и за это время мне удалось немного узнать людей, их быт, их культуру. Я думал, что нужно просто привыкнуть, нужно быть терпеливее, — он осекся, взял Химе за руку, словно ища опору. — Все это просто набор бессмысленных ритуалов, Женщина. Набор примитивных, эгоистичных желаний, — глухо сообщил он. — Я не могу найти здесь ничего ценного для себя.

— Но послушай, — она порывисто сжала его плечи, — смыслом твоей жизни в Уэко Мундо было служение Айзену. Но неужели ты способен лишь жить по чужой указке и не можешь найти что-то еще?

— Почему?! Могу, — не согласился Кватро. Та уставилась на него в недоумении. — Я могу найти для себя новый смысл. Я хочу, чтобы ты осталась со мной, — прямолинейно выдал он, открыто глядя Химе в глаза, и та многократно пожалела, что вообще вернулась к этой теме.

— Улькиорра, я не… — все, что она скажет ему, не возымеет эффекта, он рассердится, обидится, станет давить, шантажировать, и в итоге все выльется в очередной самый банальный скандал.

— Зачем тебе возвращаться туда? — Химе коротко вздохнула — все шло по известному сценарию, снова, снова, и нет для нее спасения ни в доме Куросаки, ни здесь, ни где-то еще, а может, все потому, что она просто не умеет принять чужую жертву и счастье? — Ты несчастна. Ты утонула в семейном быту. Возможно ли — Солнце, Принцесса тратит время на подобные вещи! Богиня, которой завидовал даже Владыка! Ты забыла, как пользоваться своими способностями! — он обошел ее, разгневанный непреклонностью бывшей пленницы. А та собиралась было вставить наивное «но ведь хорошо, что нет войн и мне некого лечить», но застыла, пораженная жестокостью Сифера, обрушенной на нее. — Следовало натравить на твой дом сотню-другую Пустых, чтобы проучить.

— Что ты говоришь?! — бессильно взмолилась она, и тот мгновенно уловил ее настроение, понял ошибку и сменил тактику. Сел на футон и потянул ее за собой, не выпуская рук, покрывая их поцелуями. — Прекрати… — слабо протестовала девушка. — Как я могу оставить все?.. Господи, Улькиорра, разве это возможно?! Я не знаю… — она вновь несмело попыталась высвободить ладони. — Разве мы смогли бы жить вместе?

— Ты не сказала «нет», — он горячо поцеловал ее запястье, едва не поставив синяк. — Ты стала рассматривать это как возможный вариант, ты сказала, что не можешь, — под давлением обязательств, ответственности. Ты не сказала мне «нет», — он коснулся языком подушечки большого пальца, и Орихиме вздрогнула.

— Перестань… — неуверенно прошептала она. — Такое поведение подходит больше Гриммджоу, — он посмотрел на нее одним из своих едких взглядов с легким укором. — Я… не могу, — почти сожалея, выдавила она.

— Ты несчастна, — бархатным баритоном убеждал, гипнотизировал Кватро, вливая по капле в нее новую истину, открывая ей понимание причин всех ее потаенных страданий, самообмана и заведомой обреченности ее неискреннего счастья. — Ты пришла ко мне, потому что хотела, — он с придыханием коснулся губами центра ладони, — ты не отвергаешь меня, не гонишь, ты не отказываешь мне потому, что несчастна, — она задышала чаще. Голос, его прикосновения распаляли, соблазняли запретным, как в дни заключения в замке, и сердце трепетало в ладонях.

— Все не так просто, — сбивчиво пробормотала Химе.

— Все очень просто, если отбросить ложные эмоции, — он совращал своей абсолютной свободой, и та не находила ничего лучше, как беспомощно улыбаться и качать головой. Он прав, эти бесчисленные правила, законы, которые всегда будут чужды Подлунной Принцессе, отринь их, шагни навстречу горячим объятиям Сифера, и он покажет тебе сотни других миров, и в каждом из них ты будешь богиней. Ты ошиблась, ты думала, он запрет тебя в клетке, сделает наложницей или рабыней, думала, сожрет твое сердце, а он лишь стремился лишить тебя бремени бессмысленных связей, балластом висящих на чувстве свободы. Ты убедила себя, что он навязал тебе свой нигилизм и чувство отчаяния, а он лишь желал показать тебе счастье внутри великого тела Ничто, он лишь желал сообщить, что ты — его счастье, ибо ты — его пустота. — Ты завязла в традиционной для этого мира фальши; улыбки, объятия, ободрения — все это ненастоящее, приторно фантазийное, навязшее в зубах, — он говорил ее сегодняшними мыслями, слово в слово, всегда настроенный на волну ее сердца, и не переборщи он, не дави, заложи крошечное зерно сомнений, Орихиме бы поверила; остановись он сейчас, молчи и продолжай целовать — к утру она безвозвратно была бы в его власти, но он так изголодался по ней, так измучился, что упоенно продолжил распинать ее душу, уверенный, что сейчас она слаба перед ним как никогда. — Я для тебя — словно глоток прошлой жизни, возможность спастись от губительной рутины, как в нашу первую встречу. Это так очевидно. Это…

— Я знаю, знаю, что ты скажешь, — она, наконец, высвободила ладони и прижала к лицу, скрывая румянец. — Все не так просто… Все не так, как ты думаешь…

— Я наблюдал за тобой, — неожиданно произнес Улькиорра. Девушка вздрогнула. — Следил. На протяжении полугода. Иногда. Если было свободное время, — и лучше бы оправдывался, а не уточнял. — Видел и слышал, как ты говоришь с Куросаки и его семьей. Твой голос словно скован. Ты держишься напряженно, как будто тебе неловко, прежде всего за себя. Он, не стыдясь, тобой помыкает. Даже я не позволял себе никогда подобного, — та схватила одеяло и затравленно прижала к груди, как если бы пыталась защититься. — И ты меняешься только наедине со своим дитя, когда никто не видит тебя, когда Ичиго нет рядом. Моя убежденность в твоем несчастье отнюдь не беспочвенна, Женщина, я видел это своими глазами. Ровно так же, как вижу сейчас, что здесь, со мной, твое сердце пылает.

— Это неправда, — в панике зашипела Химе, — это неправда, — готовая вновь разрыдаться.

Сострадание отчетливо обосновалось в глазах Улькиорры, он смотрел так, когда девушка пыталась привести в чувства безжизненное тело Ичиго, — печально, обреченно, болезненно, заранее предугадав каждое ее слово, каждое движение, каждый всполох реацу. Она может сейчас попытаться убедить его в обратном, доказывать, бить себя в грудь кулаком, что его выводы неверны, но он, конечно, всегда видит чуть больше, чем все остальные.

Как он живет здесь, словно очнулась Химе, в такой маленькой комнате, как он, привыкший в просторам Уэко Мундо, гигантским масштабам замка, вдруг решился жить здесь, пытаясь встроиться в городскую суету с ее вечной теснотой, духотой, дурнотой?!

— Ты полгода следил за мной, чтобы в итоге встретить в парке и попросить тебя убить? — настороженно переспросила она.

— Чтобы попросить тебя остаться со мной, — без надежды на положительный исход этой ночи поправил ее Сифер.

— Ты знал, что я откажусь, и заранее готовился к смерти? — в ужасе произнесла девушка.

— Воину не нужно готовиться к смерти, — арранкар чуть дернул уголками губ, — он всегда счастлив принять ее.

Он стремился приспособиться, проверить ее рассказы о мире людей на деле, он искренне старался выбраться из пустоты, вдохновленный ее призывом. Она говорила об этом месте так, словно здесь был сущий рай. Она отравила его. Она сломала его. Она уже убила его, заложив в него веру и бросив. Потому что нельзя увидеть ничего, кроме боли, когда ты один, едва не закричала Орихиме, но поняла, что тот знает это, потому и просит остаться, — как последний шанс спастись, уверенный, что она не предаст Куросаки, все равно просит ее об этом. До какой степени отчаяния нужно себя довести, чтобы, несмотря на отказ, продолжать умолять! Ибо это не попытка убедить, настоять, приказать, это мольба о помощи.

— Как ты себе это представляешь? Как мне потом с этим жить? Разве я могу совершить подобное?! — вскинулась девушка, сопротивляясь инстинктивно безысходности, предложенной Кватро.

— А ты думала провести всю жизнь, прячась за спины друзей? — зло зашипел Улькиорра к удивлению пленницы. — Тебя всегда кто-то защищает. Куросаки, твои подруги, тот квинси, я, наконец. Сделай что-то сама. Возьми на себя ответственность. Ты не слабая, не трусливая. Хитрая! — Орихиме вздернула брови. — Эгоистичная!

— И… как ты заставишь меня? Нападешь? Вынудишь применить силу? — загнанно бормотала она. — Это бесполезно! Я научилась управлять своими способностями, и они во много раз превосходят твои! Я могу одолеть тебя и не убивая, — спокойнее добавила Принцесса. — Я позову Куросаки, в конце концов, он обратится в Сообщество Душ. Тебя запрут в Гнезде личинок или отдадут на опыты, ясно? — в истерике прокричала она, сотрясаясь всем телом.

Сифер долго молчал, словно ее жестокость в самом деле задела его, тишина угнетала, и Химе в итоге подавилась чувством вины.

— Улькиорра, я… — она потянулась к его лицу, но тот отвернулся.

— Уходи, — сухо бросил он.

— Я не хотела, я… Ты вынудил меня… — она все же поймала его ладонь, но тот оставался безучастен. — Улькиорра, я, правда, не могу этого сделать. Я не могу! Как я могу убить тебя?.. — надеясь убедить, она заглянула ему в глаза, но Сифер вновь стал безжизненным, блеклым.

Брезжил рассвет, и у них оставалось меньше часа. Орихиме вдруг испугалась, что это последний раз, когда она видит арранкара, и обняла так крепко, насколько хватило сил.

— Ну что за глупый шантаж? «Если не можешь остаться со мной, то убей», — ну что за ребячество?.. — сквозь слезы шептала она ему в грудь, зная, к чему он ведет, что уже все решил. — Я не могу так, понимаешь? Не могу!

— Ты ничего не можешь, — без укоризны, апатично констатировал Кватро. — Не можешь остаться со мной, не можешь убить, не можешь быть счастливой со своей семьей — ты ничего не можешь. Уходи. Уходи, — а он не мог оттолкнуть ее, высвободиться из объятий, не было воли. Так и стоял, потупившись, свесив голову на грудь, слушая всхлипы бывшей пленницы.

— Я не могу… не могу… Я даже представить не могу, чтобы лишить тебя жизни! — она снова исступленно прижалась к нему и зарыдала. — Не могу… — почти умоляла, оглаживая его спину, принимаясь целовать его руки, лицо, зная, что судьба больше никогда не даст ей такого шанса. — Подожди, подожди, — она принялась судорожно рыскать взглядом по комнате. — У тебя есть телефон? Дай мне свой номер, я буду тебе звонить, — Сифер не шелохнулся, и тогда она сама схватила со стола мобильный и сделала вызов себе. — Вот. Теперь мы обменялись номерами, — с нервной радостью возвестила она.

Конечно, он знал, что все будет именно так, знал, что правильнее было бы остаться в Уэко Мундо и там умереть, но… надеялся? Он закусил губу от досады. Надеялся, как бы абсурдно это ни звучало. Хотел доказать ей, что может прижиться в мире людей, что принял за истину суть ее убеждений, что научился. Как глупо, — криво усмехнулся арранкар, — непозволительно глупо…

— Одевайся и уходи, — он схватил ее под локоть и подтащил к двери.

— Улькиорра? — испуганно вскрикнула девушка.

— Прекрати. Хватит. Солнце встает, тебя будут искать. Ты верно заметила, мы больше не в сказке, — он взял в охапку ее вещи. — Одевайся, — но больше не отворачивался, наблюдая бесстыдно и горько, как та натягивает юбку и свитер. — Теперь уходи.

— Улькиорра, я позвоню! — тараторила Принцесса и снова обвила его руками. — Позвоню, обещаю. Только дождись, хорошо? — уговаривала она, зная, что никогда этого не сделает, зная, что Сиферу не нужна ее ложь, он предугадал все наперед и теперь раскаивается, что нашел ее снова. — У тебя… у тебя есть здесь оружие? — она со страхом посмотрела на шкаф.

— Нет, — голос его — шипение видеопленки, шуршание песка под ногами, неизбежность принятого решения.

— А какие-нибудь лекарства? Сильные препараты, — глупо тревожилась Орихиме, уверенная, что он знает еще пару сотен способов самоубийства.

— Только ибупрофен, — он продолжал стоять в проходе, не давая ей возможности вернуться в квартиру.

— Хорошо, хорошо, — та закивала, надела пальто и сапожки и вновь вцепилась в его руку. — Я позвоню тебе, я позвоню, слышишь? Позвоню сразу, как приду домой, — нелепое обещание, данное сгоряча на скорую руку. Конечно, не позвонит. Там семья, и никто не должен знать о сегодняшней ночи, никто не должен видеть ее заплаканной или разбитой, только Сифер, только Улькиорре позволено. Он молчал, вымотанный, кающийся. Как наивно было полгода ждать и надеяться, словно бы заразился ее безумием…

— Я сожалею, — вполголоса начал он. — Я прошу меня извинить, что привел тебя сюда. Я сожалею, что дал о себе знать. Уходи и живи, как прежде, для тебя ничего не изменилось, — монотонно давил он.

— Замолчи! — Химе вцепилась ему в плечи и начала трясти. — Обещай мне, что дождешься звонка! Обещай! — Сифер отметил мысленно, что она не просит его жить, умоляет лишь дотерпеть до телефонного разговора, потому что жить для него теперь слишком трудно, и женщина знает это как никто другой. — Обещай! — и ударила кулаком в грудь. — Обещай, иначе я начну кричать на весь коридор, что ты хочешь себя убить! — отчаянно потребовала Орихиме, и Кватро покорно, равнодушно кивнул.

— Обещаю, — убежденный, что это пустой набор слов с обеих сторон, обман, к которому так привыкла Принцесса.

— Хорошо, да, — она кое-как размазала слезы, сделала шаг от него, а потом снова перехватила через спину, прижимаясь и рыдая в голос. — Не могу… Не могу больше… Не могу так… Я не могу так, Улькиорра, — словно умоляя спасти ее от возвращения домой, словно приглашая к двойному самоубийству. — Я не могу больше так жить… Каждый день… каждый день… — заикалась она, едва не падая от бессилия, и краем глаза заметила, что солнце встало.

Надо спешить к семье, готовить завтрак, собирать сына на подготовительные курсы, ведь в этом году ему исполнится пять, и он пойдет в школу. Надо возвращаться в реальность. Улькиорра останется здесь — в этой коморке в шесть татами, в Уэко Мундо, в ее памяти, но не в ее жизни, уже никогда в ее жизни. Ослабевшая от истерики, она едва не упала, расцепив руки, и Кватро с готовностью поддержал ее под локоть.

— Ладно… ладно… — отстранилась она. — Я сейчас вернусь домой и сразу тебе наберу, сразу, потерпи, — бессмысленно повторила девушка. Сифер молчал. Его руки плетьми повисли вдоль тела, он сгорбился снова, придавленный самобичеванием. — Потерпи сорок минут. Максимум час, ты слышишь? Я сразу тебе позвоню, — она все гладила его лицо, то судорожно обнимала, то начинала исступленно целовать впалые щеки, отказываясь верить, что это их последняя встреча. Ей бы благодарить судьбу за возможность увидеть его снова, понять, что для такого, как Сифер, мир людей, как могила, с улыбкой и теплотой проводить на тот свет, успокоить, обнять, а не требовать эгоистично все больше и больше, обвиняя заочно в слабости, трусости, глупости, ей бы попробовать быть счастливой. Она страстно поцеловала его в губы, стремясь запомнить о нем каждую мелочь, и тот ответил, не сразу, слабо и робко, боясь стать зависимым, уцепиться за этот приступ нежности и ждать, ждать ее снова. — Я… — слов для него, как всегда, не хватило, потому что все слова о любви отдала давно Ичиго. В дверях она поцеловала его еще раз, боясь оставлять одного и не в силах остаться, нервно прижалась и запустила руки под свитер, чувствуя, как он напрягся. — Улькиорра… Прости меня… Прости меня… — и побежала по коридору, оборачиваясь то и дело, захлебываясь рыданиями, проклиная свою ударившую обухом топора по темени взрослость, ибо знала, что не позвонит, что он не дождется, что забота о сыне важнее, ответственность, рутина, предрассудки — что все это часть ее бессмысленной жизни, а Улькиорра — экскурс внутрь привычных страданий, помогающий ожить, дышать чаще, чувствовать ярче, но непременно закончившийся трагедией.

Уже перед входом в свой двор она сняла браслет и ответила на очередной звонок.

— Я дома, — фраза приговором упала на дно ее сердца. «Дома», «дом» — где теперь ее дом? А был ли у нее дом? Или она, как кукушка, обласканная в чужом гнезде, неблагодарная и готовая к предательству, не в силах противиться своей натуре, заложенной еще в раннем детстве? «Не нужна, не нужна», — то, что она запомнила о родителях. Изнуренный работой Сора, отдающий последнее, чтобы сделать ее жизнь чуть счастливее, — то, что запомнила о брате. Тацки, разорвавшая все прежние знакомства, чтобы уделять Орихиме больше времени, — то, что знала о милой подруге. Ичиго, очертя главу бросавшийся спасать ее от всех опасностей, — это основа ее знаний о муже. И Улькиорра, умерший из-за нее… умирающий снова из-за нее… Каждый отдал ей частицу себя, и каждого она предала. Родителей тем, что, когда они умерли, отказалась ехать на похороны. Перестала разговаривать с душой брата, чем подтолкнула его к пустоте. Вместо подруги, отдавшей ей столько времени, побежала прощаться с Куросаки перед отбытием в Уэко Мундо. Вероломно предала Ичиго, когда не могла выбрать сторону перед его сражением с Кватро. А Сифера просто сломала, изуродовала, уничтожила…

— Где ты была? — тревожно и рассерженно одновременно прокричал синигами в трубку, выбегая на улицу и пряча телефон в карман брюк. — Я звонил тебе все утро! Мы беспокоились, — мягче продолжил он, видя виноватое лицо Химе. — Ты в порядке? — схватил за плечи и, безвольную, прижал к себе.

— Мне не спалось, и я немного прогулялась, — самая очевидная ложь в этой ситуации. — Прости, я не слышала, что ты звонил, — Ичиго недоуменно уставился на нее. — Со мной все хорошо, — натянуто улыбнулась девушка, отстраняясь, словно тот стал чужим, неприятным. — Я приготовлю завтрак.

Она прошла в дом, переоделась, медленно возвращаясь в ненастоящую больше реальность. Ее жизнь обесценилась. Она поняла это еще до Сифера, тот лишь указал на очевидное, как и раньше. Где-то вдали завыла сирена скорой помощи. Еще дальше осталось догорать сердце Подлунной Принцессы. Где-то Улькиорра готовился к смерти. Где-то он все-таки ждал ее звонка.

_________________________________________________

* «...создании нелепых обоев для пустоты» — фраза, принадлежащая солисту Radiohead Тому Йорку:"Моя жизнь — это создание обоев для пустоты", — выдернутая из интервью с ним.

** Квартира в шесть татами (примерно 10 метров) — стандартная квартира в Японии, которую может позволить себе снять студент или человек с достатком чуть ниже среднего. Выглядит так http://vfl.ru/fotos/5a26d8fd19104778.html У Сифера вместо дивана футон, вместо телевизора шкаф. Надо также иметь в виду, что 10 метров — это с учетом кухни и ванной комнаты.

* * *

В Японии человек без прописки и документов считается, грубо говоря, бомжом. Он не может нанять жилье, ибо не существует у них такой, как у нас, практики съема комнаты без заключения договора, не может устроиться на работу, ибо там также требуется заключать трудовой договор, даже если это просто временная подработка, не может стать полноправным членом общества, поскольку не платит налоги. Ситуация Сифера осложняется тем, что оформить документы он опять же не может из-за отсутствия подтверждения информации о нем где бы то ни было.