…И справедливость для всех (джен)

Настал его час отмщения. Но сладость от предвкушения, что совсем скоро его обидчик получит по заслугам, отдавала неясной горечью на языке.

— Мистер Мюир, вы подтверждаете, что мистер Эндрюс и лорд Пирри намеренно скрыли от британского Министерства Торговли множество нюансов, хотя отдавали себе отчёт в том, что это может привести к катастрофе?

— Подтверждаю, сэр, — уголок губ дёрнулся в усмешке. — Этот меркантильный подход стоил жизней почти полутора тысяч людей. А всё в целях экономии, и спешка — в том числе. Отплытие и так постоянно переносилось, а, как мы знаем, время — деньги. А деньги до крайности важны как для Пирри и Исмея, так и для Эндрюса, пускай он и создаёт впечатление человека идейного и работающего не ради звонкой монеты. Но я за три года отлично изучил его: он наслаждается своим положением и богатством.

— Вы настаиваете на факте плохого качества стали, на неправильной технологии забивки заклёпок, на игнорировании вашей рекомендации об установке двойного корпуса в целях безопасности? — сенатор Уильям Олден Смит,⁽¹⁾ восседавший на председательском месте, посмотрел на Марка и чуть приподнял тёмные, и без того выгнутые брови. — Напоминаю, вы клялись говорить правду и ничего, кроме правды.

Стенографисты, усердно скрипя карандашами, записывали каждое слово. Мюир рассчитывал на точность. Всё это обязательно должно попасть в прессу, и тогда скандал с последующим за ним судом станет неотвратимым.

— Я клянусь каждой произнесённой мною буквой, сенатор Смит.

— Что ж, комиссия чрезвычайно признательна вам, мистер Мюир, за помощь следствию. На сегодня можете быть свободны.

— Благодарю, — кивнув, Марк поднялся и, поправив пиджак, попрощался.

Он уже почти достиг дверей зала заседаний, как его окликнул один из членов комиссии.

— Сэр, но почему же вы не обнародовали эту информацию заблаговременно? Трагедии можно было избежать.

Карандаши стенографистов снова забегали по бумаге. Усмехнувшись, Марк неторопливо развернулся и уверенно изрёк:

— Шантаж, угрозы и злоупотребление служебным положением — это чрезвычайно свойственно Томасу Эндрюсу. Он слишком ценил меня и не мог отпустить с верфи. Но, пожалуй, деньги он ценит больше всего на свете. Так что трагедия — это не что иное, как закономерная неизбежность.

Когда он уже шёл по коридору к выходу, то не мог скрыть ликования и улыбался во весь рот. Сейчас у него произойдёт ещё одна важная встреча — с журналистом, способным опубликовать и предать широкой огласке почти все касающиеся Эндрюса материалы, которые Мюир предоставил следствию. Опубликует официально, но, само собой, без какого-либо разрешения со стороны комиссии. Пускай все подозревают, что кто-то из стенографистов всё услышанное продал прессе — Марку до этого нет никакого дела. Как и до того, что будет с заподозренными.

Ему важно лишь, чтобы Эндрюсу было худо. Чтобы ему закрыли все пути к судостроению, перекрыли кислород. Чтобы он прозябал остаток своих дней, не высовывая носа за пределы своего дома. А лучше — в тюрьме. Да, так будет намного справедливее, учитывая все страдания самого Мюира, в которых виновен Эндрюс.

…Он понравился Марку ещё на собеседовании — мужественно-красивый, породистый, несколько надменный, но так искусно оформляющий каждую свою мысль в слова. Правда, сам Марк, по всей видимости, не понравился ему вовсе. Но это роли не играло — лорд Пирри надавил на племянника, и тот волей-неволей согласился взять «доктора Мюира» на верфь.

Томас, которому навязали абсолютно нежеланного сотрудника, на первых порах пытался держаться с ним дружелюбно и приветливо, но вскоре оставил эти попытки. Его откровенное раздражение и взор, полный скептицизма, красноречиво говорящий: «да, парень, ты неопытен и заносчив; тебе просто повезло быть взятым на столь высокую должность», очень задевали Мюира, и он постоянно обдумывал, как бы ему завоевать благосклонность и доверие непосредственного начальника. Но о таких вещах нельзя много грезить безнаказанно… Он и сам не заметил, что в какой-то момент захотел от Томаса гораздо большего.

И постепенно мистер Эндрюс смягчился по отношению к Марку, признав, что тот способен не только конфликтовать и задирать нос, но и приносить верфи пользу. И тем самым дал ложную, увы, надежду на возможность добиться и всего остального — того, чего так страстно возжелал Марк.

А ведь была ещё влюблённая в него София… Красивая итальяночка, работавшая на верфи копировальщицей, с которой Марк встречался для развлечения. Несмотря на удовольствие, получаемое от «тесного общения» наедине, и общую для обоих католическую веру, никаких обещаний Мюир ей не давал: ни слова о свадьбе между ними сказано не было. Переезжать с ней в Лондон или Нью-Йорк, как она хотела, Марк, конечно, не собирался.

Она потеряла для него всякое значение за пределами спальни, когда Томас вдруг стал охотно подпускать его к себе, порой болтал о жизни, делился своими сомнениями, даже пил с ним виски у себя в кабинете. Воодушевлённому Марку казалось, что сбываются сокровенные мечты, что он, наконец, может поверить во взаимность.

Так шло до того самого вечера…

Неверный свет настольной лампы выхватывал черты его лица, пускал по ним мягкие тёплые блики, скрывая почти болезненную бледность. Мистер Эндрюс был по-аристократически бледен, и даже летнее солнце не оставляло на его коже сильных отпечатков, когда он подолгу находился рядом с доками, тщательно контролируя весь рабочий процесс, отдавая распоряжения и вполне уважительно переговариваясь с обычными строителями.

Да, сегодня он был особенно бледен; круги синеватыми тенями оформились под его чёрными выразительными глазами. Тёмные волосы — всегда так аккуратно уложенные — растрепались, а галстук съехал набок. До покалывания в пальцах захотелось его поправить…

— Мюир, передайте мне, пожалуйста, транспортир, — его глубокий голос прозвучал хрипло и устало.

Был уже второй час ночи. Четырьмя часами ранее Марк зашёл в кабинет мистера Эндрюса попрощаться, но увидев его, склонившегося над многочисленными бумагами, вызвался помочь. Они сидели в основном молча; Томас, приступивший к чертежам, лишь озвучивал краткие просьбы, которые Мюир тотчас исполнял.

Сколько же всего навалилось на эти широкие плечи, всегда расправленные в безупречной осанке. Но не сейчас… Сейчас Томас ссутулился, то и дело потирал тонкую переносицу, бормотал что-то под выразительный, но изящный нос с горделивой горбинкой. Мюир рассматривал его с восхищением, пока Эндрюс не видел, и всем сердцем ему сочувствовал. Сроки по «Титанику», постоянные сложности то с электричеством, то ещё бог весть с чем… А теперь ещё и это разбирательство с «Олимпиком»,⁽²⁾ протараненным «Хоуком».⁽³⁾ Томас должен улаживать все возникающие сложности, знать весь проект вдоль и поперёк. Должен быть везде и сразу. Но к чему этому гениальному инженеру всякая бумажная волокита?

Мюир передал ему транспортир и огорчился, что его рука не соприкоснулась с ладонью Томаса. Да, в мыслях он обращался к главному конструктору по имени.

Томас… какое прекрасное, мягкое имя, перекатывающееся с языка к губам и обратно.

Мотнув головой в попытке сбросить наваждение, Мюир вдруг перехватил взгляд Томаса, откинувшегося на спинку кресла. Цепочка часов золотисто сверкнула на ткани идеально сидящего на подтянутом теле жилета, а изящные длинные пальцы царственно лежали на подлокотниках. Интересно, он играет на рояле? С такими руками он мог бы стать настоящим виртуозом!

Полуопущенные ресницы бросали острые тени на его кожу.

— Вы молодец, доктор Мюир. Не зря мы взяли вас на работу, — с лёгким флёром официальности проговорил Томас и усмехнулся уголком губ. — И спасибо за помощь. Думаю, на сегодня завершим.

— Я могу ещё что-нибудь сделать, — заверил Марк.

Ему не хотелось, чтобы эта ночь заканчивалась.

— Мы оба устали, Марк. Уже не выйдет ничего толкового, — Томас встал и принялся собирать разбросанные по столу бумаги.

Он не ослышался? Томас только что впервые обратился к нему по имени!

Не сдержавшись и вскочив со стула, Мюир накрыл своей ладонью его запястье, выглянувшее из-под белоснежного манжета. Эндрюс замер и поднял голову. Его зрачки таинственно и удивлённо блестели в полумраке. А губы… его чётко очерченные губы! Марк, сомкнув веки, подался вперёд, и ему показалось, что вот сейчас… вот сейчас…

Но вместо ощущения его дыхания на своём лице, его губ на своих — Марк почувствовал острую боль.

Он едва устоял на ногах, а кровь хлынула из носа. Марк открыл глаза и посмотрел на гневно дышащего Эндрюса. Ладони его были сжаты в кулаки, но через мгновение расслабились, и он поморщился, а затем строго и с отвращением выговорил:

— Я спишу ваше поведение на переутомление. Но советую вам завтра меньше мелькать перед моими глазами, а лучше вообще не попадаться. Подите прочь, Мюир.

Раскрасневшись и зажав нос, Марк вылетел из кабинета.

От этого эпизода, всплывшего в голове донельзя отчётливо, будто это произошло не далее чем вчера, он вздрогнул. Мюир уже сидел в кафе в ожидании приятеля-журналиста, с которым познакомился ещё несколько лет назад и активно поддерживал дружескую переписку, предполагая, что подобный друг точно когда-нибудь пригодится. И вот — пригодился.

Совместными усилиями они втопчут Эндрюса в грязь. А ведь Марк дал Томасу шанс избежать неминуемого краха — даже несмотря на всю его пренебрежительную холодность.

Он наизусть помнил то письмо, которое передал Томасу сразу после заселения в отель. Их номера располагались неподалёку друг от друга, но Мюир как не отважился подойти к Эндрюсу на «Карпатии», так и после не сумел найти в себе силы.

«Мистер Эндрюс,

Словами не передать, насколько я счастлив, что Вы нашли в себе силы выплыть и спастись. Не думаю, что когда-нибудь смогу понять степень Вашей личной трагедии. Я наблюдал, с каким трепетом Вы относились к постройке этого шедевра, с каким рвением Вы размышляли, творили, изобретали. А теперь мне так хочется избавить Вас от этой горечи. Страшно подумать, что Вы не хотели бороться за жизнь. Но мне хотелось бы верить, что жить Вы стремились. Если бы… если бы Вас не стало… не стало бы и меня.

Полковник Грейси рассказал, что был рядом, когда большая волна подхватила Вас с ним. Остальных от жизни отделял лишь прыжок вверх… Очень их жаль. А Вашей находчивостью я всегда восхищался.

Я всегда восхищался Вами. И, что бы ни происходило — всегда буду. Я знаю, что следственный процесс уже запущен, и я костьми лягу, чтобы помочь Вам, Томас, выйти сухим из воды. Я знаю, что недочёты есть всегда, но при данных обстоятельствах на них будут давить и указывать пальцем, лишь бы найти виновных. Я буду отрицать все нюансы. Лишь бы Вы были на свободе.

Но при всей моей любви к Вам, Томас, мне не нужно, чтобы Вы были счастливы без меня. Я могу Вас спасти, а могу сделать так, что Вы света белого не увидите. Простите меня за это, но спустя годы моих терзаний, после всех тех писем, в которые я, печатая в тайне ото всех, вкладывал свою душу, я считаю, что имею полное право ставить Вам ультиматум: либо Вы, мой дорогой, выйдете из этой переделки вместе со мной, либо не выйдете вовсе. Поверьте, на неразвитую фантазию я никогда не жаловался.

Выбор за Вами, Томас.

Любящий Вас,

ММ»

Ответ он получил спустя пару дней, когда мистер Эндрюс, всё же слёгший с простудой, пришёл в норму.

«Будьте так любезны, подите к чёрту, мистер Мюир. Возможно, он сможет обеспечить Вам взаимность».

И всё. На клочке бумаги, написанное не в привычной аккуратной манере, а резким, пропитанным гневом почерком.

Тогда-то Мюир и решил запустить процесс, который приведёт к социальной гибели этого несправедливого, бесчувственного человека. Видит бог, он не хотел любить Томаса. Но кажется, упомянутый Эндрюсом чёрт вздумал распорядиться по-своему.

Что ж, значит, и Мюир распорядится судьбой Томаса так, как пожелает.

Дверь кафе распахнулась, и Марк поприветствовал того, кто поможет ему восстановить справедливость.

* * *

Когда Томас открыл утреннюю газету и увидел жирный заголовок «Халатность, враньё и поклонение Золотому Тельцу: как жадность погубила „Титаник”», то поперхнулся кофе. Но стоило ему, сделав над собой усилие, дочитать этот бред до конца — он положительно пришёл в ярость. Он бы посмеялся, если бы его душа так не болела за всех тех, кто пошёл ко дну. Не болела за «Титаник» и колоссальные усилия тысяч людей — от проектировщиков до плотников и декораторов. Но он мужался, упрямо боролся с бессильным отчаянием, то и дело звонил Нелли, вслушивался в её нежные слова, просил послушать радостный смех их дочурки, вызванный лишь тем, что она узнавала голос своего папы.

Конечно, в сердце зияла неизлечимая рана, но ведь Томас не одинок. У него есть семья — большая и дружная, которую он так горячо любит. Они справятся. Они помогут всем, кто так или иначе пострадал от этой трагической случайности. Ах, если бы он мог повернуть время вспять…

Но та несусветица о стали, о заклёпках, о двойном корпусе — чистой воды месть. Томас и помыслить не мог, что этот подлец размахнулся настолько серьёзно! Он прошёлся по всем, обвинил в — о боже! — меркантильности, назвал их с дядей чуть ли не убийцами.

Говорил же он лорду Пирри, что не следует брать на верфь этого глупого мальчишку, сразу предупреждал, что его придётся обучать практически с нуля, что от него будут сплошные проблемы! Но дядя, подобно мистеру Моргану,⁽⁴⁾ рассмотрел в этом Мюире то, чего в нём не было и в зародыше!

Бесспорно, какое-то время Марк проявлял себя весьма недурно, и Томас был даже готов взять свои слова назад, но всё испортил тот затянувшийся вечер на работе, когда Марк попытался поцеловать его… Схватил его за запястье, воспользовался его замешательством, и вот — наглая усатая морда оказалась уже в паре дюймов от лица Томаса! Просто нонсенс! Кулак Эндрюса сам собой впечатался в его нос. После того, как Мюир выбежал из его кабинета, Томасу захотелось немедленно принять ванну. Надо же! Даже мысль о том, что мужчинам могут нравиться мужчины, вызывала у него сильное рвотное чувство. И вот он сам — какой вздор! — стал объектом симпатии со стороны…

Томаса передёрнуло при воспоминании. Тогда, после ночного происшествия, Мюир выполнил его требование «не попадаться на глаза» в буквальном смысле: взял несколько выходных. Но стоило ему появиться на работе — появилось и очередное анонимное письмо на столе Эндрюса. Секретарша оповестила, что заглядывал Мюир с какими-то бумагами. И тут-то до Томаса, наконец, дошло: все те письма, напечатанные на машинке и периодически оказывающиеся на его рабочем месте, были не от какой-то влюблённой девушки с верфи, а от… Мюира. От этого понимания стало неимоверно мерзко, так что Томас даже не прочитал это последнее письмо, а хотел было сжечь — заодно с прочими, которые хранил до выяснения личности девушки, намереваясь провести с ней беседу, дать понять, что он счастливо женат, и успокоить.

Но это была не милая, наивная девочка. Это был Мюир. Возможно, именно осознание его скользких повадок и заставило Томаса переложить его письма в отдельную папку, подписанную фамилией этого нахала. А мало ли что? От этого экземпляра можно было ожидать всего, чего угодно.

С тех пор он избегал оставаться с Марком наедине, однако, на людях своего неприязненного отношения не показывал и ценил как работника. Уволить Марка? Было, в общем-то, не за что, а Томас умел разделять рабочие отношения и личную неприязнь.

Но после этих опубликованных клеветнических показаний хочешь не хочешь, а придётся потолковать с Марком один на один. Какого чёрта он всё это нёс? Чего пытался этим добиться?

А то написанное от руки письмо, которое ему принёс портье в первый день его пребывания в гостинице, было после прочтения спрятано в сейф — тоже на всякий случай.

Вот и тот самый случай! Как хорошо, что Томас предусмотрительно сохранил и прошлый эпистолярный позор Мюира. Стоит уведомить его об этом. И окончательно заткнуть.

Но перед этим необходимо связаться с дядей и решить, как они будут отражать атаку этого подонка, усугубившего и без того тяжелейшие обстоятельства.

Номеронабиратель покорно пощёлкивал под пальцами Томаса, который, пытаясь унять колотящий его гнев, глубоко дышал.

— Резиденция лорда и леди Пирри…

— Мистер Дойл, — перебив дворецкого, спешно начал Томас. — Это Эндрюс. Срочно позовите лорда Пирри.

— Сию секунду, сэр.

Томас постукивал по столешнице всю ту минуту, что ожидал дядю.

— Томми, мальчик мой, здравствуй! — голос его был уставшим, но неподдельно радостным от звонка племянника. — Как ты?

— Дядя, у нас совершенно нет времени на светские беседы, вы просто послушайте! — и Эндрюс принялся зачитывать пресловутую статью вслух, иногда вставляя собственные комментарии.

После того, как он закончил, Уильям ещё долго сохранял молчание, а затем, вздохнув, промолвил:

— Плохо дело… Ты был прав, сынок, когда предупреждал по поводу Мюира. И вот теперь он предал нас в такое горестное время… И чего ради? Ради славы?! Кто бы ещё заикался о деньгах! Нет, это нельзя так просто оставлять!

Дядя был возмущён как никогда прежде — Томас отчётливо улавливал это в его интонациях.

— Не только… — Эндрюс вспыхнул. — Мне противно об этом даже вспоминать, но придётся. Он питает ко мне определённого рода… эмоции. И писал мне письма.

— О чём ты? — шокированно выдохнул Пирри. — Бога ради, не говори, что…

— Да. Именно.

— Когда он тебе писал?

— Регулярно… почти с того самого момента, как устроился на верфь. Сперва я не знал, что это от него… Предполагал, что какая-нибудь работница влюбилась в меня, — перед тем, как продолжить, Томас скривился, будто целиком съел лимон. — Но после одного гадкого инцидента всё понял. Последний раз он написал здесь, в Нью-Йорке.

Лорд Пирри потребовал зачитать послание, и Томас, хоть и внутренне противясь, выполнил его просьбу.

— Почему ты молчал, мальчик мой? Я бы его растёр в порошок и развеял над выгребной ямой!

— Вы не представляете, насколько мне неприятно, дядя.

— Это ещё мягко сказано! Мы раздавим этого проклятого содомита, словно жука! — воскликнул Пирри, и Томас услышал, как он ударил кулаком по столу. — Надеюсь, ты сохранил письма?

— На всякий случай. Они в папке «Мюир» в моём кабинете на верфи.

— Я завтра же сяду на первое судно и привезу всё: письма, образцы стали, его отчёты. Предложения — по двойному корпусу и нагреву стальных пластин. Мы его закопаем! — Пирри едва ли не крикнул. — Он отплясывает на костях!

— А уверял, что костьми ляжет, — выплюнул Томас.

— Замолчи, прошу тебя! Это просто омерзительно! Звони на верфь и прикажи, чтобы всё было готово. Я проконтролирую.

— Хорошо. Что делать с Мюиром?

— Не смей ему ничего говорить!

— Так точно, сэр.

— Жди меня.

Через полчаса, созвонившись с верфью и дав подробные инструкции, Томас всё-таки не сдержался и, поборов приступ дурноты, направился к Мюиру.

Томас не хотел, как выразился дядя, давить его, словно жука. Мюир запросто может оказаться в тюрьме, учитывая его ложь, высказанную прямиком в лицо комиссии, и извращённые пристрастия. Эндрюс должен быть благороднее этого грязного лжеца и дать ему шанс признаться во всём самостоятельно, отозвать показания и прилюдно раскаяться. Тогда он поможет Марку избежать справедливого возмездия, но предупредит: стоит этому молодчику ещё раз появиться в его жизни, и тот окажется за решёткой. Но сперва его письма станут достоянием общественности.

Мюир открыл сразу, стоило Эндрюсу громко постучать в дверь, и, расплывшись в улыбке, впустил в номер.

— Вижу, вы передумали, — промурлыкал он. — Я рад, Томас.

Гнев, который уже было приутих, вновь разгорелся настоящим пламенем, и Эндрюс вперился в Мюира взглядом, но подходить не стал. Один только вид этого прохвоста доводил до тошноты.

— Как ты смеешь, щенок? — прошипел Эндрюс.

— А как смеешь ты? — усмехнулся Мюир и подошёл к столику, где стояла непочатая бутылка вина. — Выпьем?

— Во-первых, не панибратствуй, — взяв себя в руки, уже спокойным тоном предупредил Томас. — Во-вторых, я даю тебе возможность избежать наказания за твою клевету и публично принести извинения. Лорду Пирри, мистеру Исмею и мне.

Пробка с хлопком повиновалась штопору, и тёмно-алая жидкость наполнила хрустальный бокал.

— С чего бы? — пригубив, Марк отставил вино. — Я и только я сейчас в положении сильного. Ты даже пришёл ко мне, Томас. О да, ты напуган.

Едва не рассмеявшись от подобной самоуверенности, Эндрюс решил сделать вид, будто Мюир не ошибается. Будто у Томаса никакого компромата на него нет. Да даже если он и не послушает дядю, заявит о сохранённых письмах — этот змей примется юлить и выкручиваться. Наверняка выдаст нечто, мол, Томас тоже якобы писал ему послания. Возможно, подделает — отчего-то Эндрюс догадывался, что Мюиру это по плечу. Нет, дядя безоговорочно прав: нельзя раскрывать козырные карты.

Но почему Мюир сам не обеспокоен фактом наличия у Томаса этих отвратительных писем? Быть может, он уже имеет что-то на сей счёт. Или же… он просто умопомрачительно глуп, раз даже в голову не берёт, насколько опасные для себя строки он писал.

В итоге Томас счёл за лучшее подыграть и притвориться, будто писем не существовало и в помине. А вот надавить на эмоции стоит.

— Я за шкирку тащил тебя, дурака, вверх по карьерной лестнице, даже после того инцидента в моём кабинете, а в благодарность ты хочешь уничтожить и меня, и доброго лорда Пирри. А всё из-за того, что я не принял твои извращённые порывы! Ты в своём уме, парень?

Вальяжно пройдясь из угла в угол гостиной, Марк замер напротив Томаса и смело заглянул в глаза.

— Да. Если бы ты знал, какую боль мне причинил! И продолжаешь причинять.

— Я же и так для тебя сделал всё, что мог. Невзирая ни на что. И перед советом директоров защищал, и главой гарантийной группы назначил, чего тебе ещё надо? — едва ли не прогремел Томас, но вновь совладал с собой. — Разве это не стоит того, чтобы отозвать всю ту пакость, которую ты натворил? Пока не поздно.

— Ты сам прекрасно знаешь, чего мне надо, — Марк вновь взялся за бокал и, делая глоток, жадно посмотрел на Томаса.

— Ты меня шантажируешь? — спросил Томас, мысленно выругавшись. — Сворачивай кампанию, Мюир. Подобру-поздорову. Иначе это действительно добром не кончится.

— Для тебя — да. Не кончится. У меня есть ещё порох в пороховницах. А ещё есть то, что перекроет все те обвинения. Но ты знаешь, что ты должен для этого сделать, Томас.

«Ударить. Хорошенько», — пронеслось в мыслях, и пока Томас размышлял, куда именно его стоит ударить, чтобы выбить всю эту дурь — Мюир оказался так близко, что Томас отшатнулся.

— Будь со мной. И мы станем великими. Никто не сможет нам помешать достичь успеха. «Титаник» забудут, а вот наши с тобой имена — никогда.

— «Титаник» никогда не забудут. И меня — тоже. А вот тебя…

— Ты не сможешь больше строить корабли, ты понимаешь? В моей власти устроить такой резонанс, что твоё имя станет нарицательным. Синонимом лжи и беспринципности. И тебя точно не забудут — в плохом смысле. Но! Ты всё ещё можешь это исправить, — Мюир сбросил пиджак, оставшись в одной рубашке, перетянутой подтяжками.

Томас напрягся. Неужто Мюир подготовил почву? Неужто наперёд просчитал и действия Эндрюса, и свои собственные? А вдруг он переиграет их? Вон как неправедно достаётся бедняге Исмею, и Томас избежал подобного исключительно потому, что не сел в шлюпку и спастись ему… ну просто повезло. Ещё и с полковником Грейси.

— Один твой поцелуй. И я сразу же запущу обратный процесс. А дальше — посмотрим.

Выпитый кофе и съеденный бутерброд подкатили к горлу.

— Ты сначала делаешь, а потом думаешь, Мюир. Надеюсь, мои слова станут тебе уроком. А возможно, ты осознаешь это, когда будет слишком поздно.

Развернувшись, Томас направился к дверям.

— Тогда до встречи на комиссии, мистер Эндрюс, — ехидно донеслось вслед.

Выйдя из номера Марка, Томас почти бегом отправился к себе. Щёки и уши горели, от гадливости всего произошедшего его подташнивало. Только-только отступившая простуда словно бы вновь готовилась навалиться на него.

«И что теперь делать?.. Вдруг он не блефует? Воистину, какая мерзость… Так, Эндрюс, соберись уже!»

Но собраться с мыслями получалось из рук вон плохо. Он не хотел подставлять под удар верфь, рисковать репутацией семьи, честным именем своего дяди. У них были козыри, тем не менее, не стоило легкомысленно исключать, что у оппонента их могло быть больше. Мюир всегда был вёртким. И Томас уповал на то, что он остался столь же недальновидным, как прежде. Хотя прежде он мог лишь делать вид…

Добравшись до своего номера, он мешком рухнул на кровать и пролежал не меньше часа — неподвижно, уставившись в потолок.

Вечером следующего дня лорд Пирри оттелеграфировал, что он уже в пути вместе с помощником и полноценным досье на Мюира. Томас порадовался бы, если бы днём к нему не заглянул посыльный от комиссии и не оповестил, что через сутки необходимо явиться для дачи показаний. Вполне логично — после грандиозного газетного переполоха, поднятого с лёгкой руки разлюбезного Мюира.

Поразило лишь то, что за все те три часа, что Эндрюс давал показания, его ни разу не допросили по поводу инсинуаций Мюира… Вопросы были предсказуемыми: что он делал до отплытия, во время плавания, до и после столкновения с айсбергом. Томас отвечал чистую правду; его показания то и дело сверяли с какими-то записями. Кивали. Это обнадёживало.

Вероятно, выпады Мюира решили оставить на десерт, потому что объявили о некоем «финальном слушании» — как раз через день после прибытия лорда Пирри. Совпадение ли это? Как бы то ни было, Томас перестраховался и телеграфировал дяде обо всём, что произошло.

При встрече Томас был заключён в крепкие объятия дяди. Его помощник тем временем разгружал автомобиль, и Эндрюс поразился, сколько чемоданов и саквояжей лорд Пирри с собой приволок, но был уверен: внутри большинства из них находится ключ к справедливости — торжеству над чёртовым Мюиром.

В ресторане отеля было немноголюдно. Лорд Пирри, несмотря на усталость, присоединился к Томасу за ужином, а вот мистер Исмей приглашение отклонил. Что ж… ему и так несладко. Безусловно, на Томаса тоже обрушился шквал несправедливой критики, и дядя, брезгливо отбросив газету, всё это прокомментировал коротко, но выразившись совершенно непечатно.

Они переговаривались о предстоящем слушании; Пирри попросил Томаса зайти к нему в номер сразу, как только тот проснётся, чтобы вместе изучить привезённые бумаги и обдумать план действий. Пока что в общих чертах картина складывалась довольно гладко. Неизвестным слагаемым оставался лишь Мюир с его «развитой фантазией» и отточенным до совершенства навыком превращать ложь в правду и наоборот.

— Не к ночи был помянут, — Пирри пригладил седую бороду, и взгляд его стал сравним со взглядом человека, который наступил в коровью лепёшку.

Чертыхнувшись, Томас отметил, что Мюир целенаправленно идёт к ним. И вот он уже, даже не предложив рукопожатия, бесцеремонно сел за их столик.

— Надо же, какими судьбами, лорд Пирри? Искренне рад вас видеть.

Томасу сперва даже причудилась вежливость в его тоне. Но никакой искренности у Мюира, естественно, не было и в помине.

— Повторите, пожалуйста, виски, — демонстративно не обратив внимание на их непрошенного визави, громко попросил Уильям у проходящего мимо официанта.

Смешок вырвался из груди Мюира, и он, сложив руки на груди, откинулся на спинку стула.

— Слышали новости про Исмея? Вот же ему достаётся! И это несмотря на то, что следствие даже не огласило никакого официального вердикта! — как ни в чём не бывало наигранно возмутился Марк. — А ты, Томас, считаешь Брюса тем, кто, поджав хвост, сбежал с тонущего «Титаника»?

Сжав ножку фужера, Томас вперил в него взгляд исподлобья, стараясь сделать тот максимально безразличным.

— Ты точно сам выплыл, да? — заметил Мюир.

— В отличие от тебя, — вполголоса парировал Эндрюс.

На краткий миг Марк замялся, но быстро нашёлся:

— Ох! Ну и потому тебя не трогают с этим шлюпочным безумием. Как бы Исмея не повесили за его дерзость, — он хохотнул. — А ведь Брюс очень влиятелен. Точнее, был влиятелен!

Это был ощутимый укол и камень в их, Томаса и Пирри, огород. Эндрюс старался отгородиться от этой вопиющей беспардонности, игнорируя откровенные потуги Мюира вывести его из себя. Коротко взглянув на дядю, которому в этот момент принесли виски, Томас постарался принять такой же безмятежный облик — пренебрежительный к Мюиру, будто того и не существует вовсе. Марк, видимо, заметивший это, подался вперёд:

— Но ничего, милорд. У нас с вашим дражайшим племянником есть некий закулисный договор. Я, сами знаете, весьма находчив, да и мелкие детальки подгонять друг к другу умею. Верно, Томас? Как удобно быть единоличным повелителем всей верфи! И с налогами суеты меньше. И родственничков прикрывать тоже легче лёгкого.

— Неужели? — Томас приподнял бровь. — И в чём же «родственнички» провинились?

— Не знаю, — Марк как бы примирительно поднял ладони. — Но в этом забеге я вас опередил. И все верят мне. О да, в этом ваша вина.

— А ты сам, я погляжу, слишком уж в себя поверил, — лорд Пирри отставил стакан и встал. — Я утомился. Советую и тебе отправиться спать, Томас.

— Конечно, сэр.

Лорд Пирри удалился в свой номер, а Томас, допив вино, вытащил из кармана купюру, положил её на стол и поднялся со стула. Он хотел молча и с достоинством покинуть помещение, но внезапно цепкие пальцы крепко сомкнулись на его запястье.

— Осторожнее, Томми, — издевательски прошептал Мюир. — Иначе целого океана не хватит, чтобы отмыть тебя. Уж я постараюсь. У тебя чуть больше суток, помнишь?

Выдернув руку, Томас спешно направился к выходу. Неужто у Мюира взаправду припасено нечто такое, что способно погубить их всех? Неужто он не оставит их в покое? А ведь ему действительно верят…

Бедный дядя, у него и без того уйма проблем, в том числе — со здоровьем, а тут как гром среди ясного неба эта трагедия… Томас найдёт в себе силы это перенести, пусть ему и приходилось очень и очень сложно. Он многое не мог себе простить, но пережить — ради семьи — он сумеет. Но если клевета Мюира сработает, а благородный и такой добродушный дядя Уильям этого не выдержит?..

А Мюир постарается, да. Томас был убеждён в этом. Этот тип способен спутать все карты, если даже сенатор Смит поверил ему, несмотря на все остальные показания. Он очень, очень опасен.

Бессонно прометавшись в кровати до глубокой ночи, Томас вскочил, быстро оделся и решил выйти пройтись, проветрить голову.

Спящий Нью-Йорк неожиданно давил на него высокими домами, но прохожих в столь поздний час не было, если не считать пары пропойц, которые плелись, ничего вокруг себя толком не замечая.

Когда именно за ним установилась слежка, Томас не знал. Просто явственно начал улавливать шаги за своей спиной — далёкие, но на слух он никогда не жаловался. Попетляв по тёмным переулкам, пару раз остановившись, он удостоверился, что не ошибся. Кто-то в самом деле преследовал его, но что за мотивы двигали этим субъектом? Убить его из-за той клеветы в газетах? Нет, тогда он бы уже валялся с пулей в сердце… Может, нож?

Прибавив шагу, Томас мельком огляделся: тёмный силуэт, облитый тусклым светом фонарей, следовал за ним по пятам.

Бояться нельзя. Ни в коем случае. Да он и не боялся — просто почувствовал себя героем дешёвого романчика с потугой на детектив. Захотелось рассмеяться над абсурдностью всего происходящего.

Шаги за спиной ускорились совсем недалеко от отеля. Перешли в бег. Томас не успел и глазом моргнуть, как к его горлу приложили нож; ещё один его шаг — и заточенный металл перерезал бы кадык. Вот зачем он только подумал про нож?

— Гуляем, мистер Эндрюс? — знакомый голос прозвучал совсем рядом с ухом.

И как ему удалось дотянуться? Нож исчез, и Томас, выдохнув, развернулся.

— Я доложу об этом комиссии, Мюир.

— Тебе всё равно никто не поверит.

Едва сдержавшись, чтобы не оттолкнуть этого безумца, Томас перевёл дыхание. И ощутил явный запах перегара.

— Что тебе от меня нужно? — сдержанно полюбопытствовал он.

— Твоя смерть. Или любовь.

Попытка Мюира прикоснуться к его ладони была пресечена Эндрюсом. Деликатно. Так, чтобы его просто-напросто не зарезали — ведь нож снова зловеще сверкнул в руке Марка.

— Тебе нужно в лечебницу. Ты нездоров.

— Да! Я впервые полюбил другого человека! Впервые за всю жизнь!

— Кругом столько красивых женщин, — мягко, как ребёнку, сказал Томас. — И ты же любишь такую красоту.

— Ни одна женщина не сможет завоевать моё сердце, — процедил Марк и быстро прикоснулся к своим векам двумя пальцами. — Ты…

— Чудно, — прервал его Эндрюс. — Давай-ка брось нож. Ты ведь хороший мальчик?

Нож со звоном упал на брусчатку. И только сейчас, будучи в полной безопасности, Томас по-настоящему испугался. Мюир смотрел на него блестящими глазами и был похож на зверька, который исполнит любой приказ хозяина. Поистине небывалое чувство контроля над чужой волей захлестнуло Эндрюса, пускай он к этому и не стремился. Застывший перед ним Мюир весь обратился в слух и ожидал команды. Всё происходящее представилось Эндрюсу каким-то сумасшедшим сном, на протяжении которого только и молишься о пробуждении. Впрочем, это его шанс утихомирить потерявшего рассудок Мюира, не так ли?

— Ты пьян, — констатировал Томас. — Отоспись, и поговорим по-хорошему.

— П… поговорим? — уточнил Мюир.

— Обещаю. А теперь ты стоишь здесь неподвижно, пока не досчитаешь до ста восьмидесяти, — велел Томас, прикинув, что трёх минут будет вполне достаточно, чтобы от него оторваться.

А Мюир и впрямь послушался, коль скоро Эндрюс спокойно вернулся в свой номер и наконец сумел уснуть.

Обещание Томас выполнил — они поговорили. Хвала небесам, лишь опосредованно — на официальном слушании.

Проведя весь следующий день с дядей и его помощником, Томас никак не мог отделаться от мысли, что Мюир обязательно подставит его. Про полуночный эпизод Эндрюс умолчал. Признаться, проснувшись утром, он вообще поначалу решил, что ему это привиделось. Но нет. А дяде о пьяной выходке Мюира знать необязательно — упаси боже, и удар хватит.

План, составленный совместными усилиями, был неплох, но при желании везде можно найти лазейки. Этим Мюир и пытался заниматься все три года, что провёл на верфи, так что опыт у него был. И всё же хоть какой-то намёк на уверенность в победе появился. Тем не менее, после вчерашних сцен от Мюира можно было ожидать любых выдумок, даже самых гнусных. Томас ни капли не сомневался, что так оно и случится, при том — с крепкой, на легковерный взгляд, аргументацией. Следует быть во всеоружии. Согласно планам комиссии, первым будет выступать Эндрюс, а уж после — Мюир, и этим преимуществом надо воспользоваться по максимуму.

Вот уж не думал Томас, что у него в жизни случится противостояние с мальчишкой! Болезненно влюблённым в него мальчишкой…

Благо, с Мюиром они так и не пересеклись, поскольку не выходили даже в ресторан: заказывали еду прямо в апартаменты дяди. Но возвратившись вечером в свой собственный номер, Томас обнаружил под дверью записку:

«Искал тебя. Поговорим? Зайди ко мне. ММ».

Разумеется, Эндрюс отправился не к Мюиру, а в свою постель. И спал столь крепко, точно подсознательно убедил себя предстать днём перед комиссией с холодной головой и горящим сердцем. Горящим — за семью, за «Титаник» и всех тех, кто упокоился вместе с ним; за верфь и дядю. За справедливость. За себя. Стучал Мюир ночью в его двери или нет — он не знал.

Ему снилась Ирландия с её великолепными полями, родители, стоящие на крыльце дома в Комбере, смеющаяся Нелли и Эльба, тянущаяся к нему своими пухленькими маленькими ручками. И всё это было объято золотистыми лучами солнца.

Проснулся Томас с улыбкой на устах.

* * *

Было непросто, но Эндрюс морально подготовился к подобному. На сей раз вопросы были каверзными; Мюир, присутствующий в зале, иронически ухмылялся и не сводил с Томаса колкого, насмешливого взгляда.

— Итак, мистер Эндрюс, вы утверждаете, что применяемая сталь была высокого качества? — продолжил сенатор Смит.

— Да, сэр. У нас есть отчёты доктора Мюира, который брал на тестирование образцы стали из каждой выплавки.

— Однако изначально сталь имела примеси?

— Да, сэр.

— Расскажите, пожалуйста, подробнее.

— Мы использовали сталь производства компании «Колвилл и сыновья». Стоит отметить, что их сталь применяется на верфи уже тридцать лет, — чеканил Томас. — Доктор Мюир обнаружил, что сталь, предназначенная для корпуса «Титаника», имеет избыточные примеси, и установил, что это происходит из-за недостаточного нагревания при плавке. Коллегиально было принято решение нагревать сталь до более высокой температуры, и тем самым от примесей удалось избавиться. У нас есть соответствующие отчёты, самолично подписанные доктором Мюиром. Также, руководствуясь пожеланиями доктора Мюира, мы начали использовать в плавильных печах иной сорт угля — под названием «Лучший уэльский».

Повисла звенящая тишина, прерываемая лишь приглушёнными шепотками. Сенатор Смит пролистал записи и, хмыкнув, продолжил:

— Таким образом, вы утверждаете, что доктор Мюир выдвинул эти предложения, а вы их приняли?

— Утверждаю, сэр.

Шуршали блокноты стенографистов, и этот звук, как причудилось Томасу, колыхал роскошные хрустальные люстры, свисавшие с потолка, словно ледяные сталактиты. Он физически ощущал обращённое на себя внимание — осуждающее и поддерживающее. Только лишь лорд Пирри, коротко отсалютовавший ему тростью, по-настоящему успокоил его и придал сил.

— Спасибо, мистер Эндрюс, — голос сенатора породил эхо. — Следующий пункт: сооружение двойного корпуса для «Титаника». Доктор Мюир выступил с такой инициативой?

— Да, сэр.

— Однако это предложение было отвергнуто?

— Верно, сэр.

— Поясните, пожалуйста, в чём заключалась суть этого предложения.

— Такая схема была применена в судостроении всего один раз, сэр. В «Грейт Истерн».⁽⁵⁾ А суть в том, что дно и боковые части судна имеют два полных слоя водонепроницаемой поверхности. Фактически два корпуса: один наружный, другой — внутренний.

— А какая схема была применена на «Титанике»?

— Стандартная схема, сэр. Одинарный корпус и двойное дно.

— Является ли схема с двойным корпусом более безопасной, чем стандартная?

— В целом, да, сэр, — незамедлительно откликнулся Томас.

— Но вы отказались от неё?

— Отказались, сэр.

— Объясните, пожалуйста, почему.

— Нам бы пришлось полностью перепроектировать корабль, сэр. Фактически это было бы строительство нового корабля с нуля.

— Доктор Мюир рассчитал стоимость постройки второго корпуса в триста семьдесят пять тысяч фунтов. Вы согласны с этой оценкой?

— Нет, сэр.

— Почему?

— Доктор Мюир некомпетентен в вопросах финансового планирования. Он упустил в своих вычислениях стоимость перепроектирования и перерасчётов, а также оплату труда рабочих.

— Ваша оценка?

— Минимум шестьсот тысяч фунтов, сэр.

— Но тем не менее, вы считаете такую схему более безопасной?

— Да, сэр.

— Если бы у «Титаника» был двойной корпус — это спасло бы его при столкновении?

— Нет, сэр. По нашим расчётам — нет. Двойной корпус мог бы быть эффективен при низкоэнергетическом столкновении. Столкновение «Титаника» с айсбергом произошло на большой скорости и было высокоэнергетическим.

— Хорошо, я понял вас, мистер Эндрюс. Вы сразу отвергли это предложение доктора Мюира?

— Нет, сэр. Мы с лордом Пирри решили представить все выкладки перед советом директоров верфи.

— И представили?

— Нет, сэр.

Зал вновь наполнился толками и смешками. Самый громкий из них принадлежал, конечно же, Мюиру.

— Прошу тишины! — звонко раздался голос Смита. — Почему же, мистер Эндрюс?

— Как раз в тот момент выяснилось, что доктор Мюир — не тот, за кого себя выдавал. Совет де-факто вынес вотум недоверия человеку, который пробился на высокую позицию на верфи обманом.

— Что случилось дальше?

— Совет потребовал увольнения доктора Мюира, сэр.

— И вы его уволили?

— Да, сэр.

— Как он попал обратно на верфь в таком случае?

— По личному приказу мистера Моргана, сэр.

— Хорошо, я понял, мистер Эндрюс… Ещё один вопрос: кто принял финальное решение об отказе от постройки двойного корпуса?

— Мистер Джон Пирпонт Морган, сэр.

— И вы, будучи профессионалом в своём деле, не смогли настоять на наиболее безопасном варианте?

Зал буквально взорвался: наполнился спорами, восклицаниями, призывами казнить и миловать. Томас стиснул зубы.

— Как я уже сказал: даже наличие двойного корпуса ничего бы не изменило.

— Теперь — об изменении процесса работы с заклёпками. Если я правильно понял, доктор Мюир предложил нагревать стальные пластины перед тем, как забивать в них заклёпки. Всё верно, мистер Эндрюс?

— Всё верно, сэр.

— Но эта идея была отвергнута?

— Да, сэр.

— Кем персонально?

— Мной и лордом Пирри.

— Укажите, пожалуйста, причины.

— На тот момент корпус судна был уже почти готов. Чтобы получить преимущества от этого нововведения, мы должны были бы разобрать весь корабль полностью и собрать заново, используя совершенно другую технологию.

— Какие преимущества дало бы применение другой технологии?

— Предположительно — уменьшение образования микротрещин в стали корпуса.

— Предположительно?

— Да, сэр.

— Но не точно?

— Доктор Мюир сделал свои выводы, основываясь на осмотре наружной обшивки «Олимпика» после его столкновения с крейсером «Хоук». Было неясно, чем конкретно вызвано появление микротрещин — таранным ударом со стороны «Хоука» или, собственно, технологией работы при постройке.

— Чем опасны эти микротрещины?

— Тем, что при новом столкновении или повышенных нагрузках на корпус они могли увеличиться в размерах и привести к разломам.

— Но до столкновения «Олимпика» с «Хоуком» вы не замечали подобных микротрещин непосредственно на «Олимпике»?

— Нет, сэр.

— И вы решили продолжать строительство прежним порядком?

— Да, сэр. К тому же хотел бы отметить, что доктор Мюир сослался на успешный опыт использования подобной технологии при строительстве судов «Кунард Лайн»,⁽⁶⁾ однако мы навели справки на верфях, построивших «Лузитанию» и «Мавританию»,⁽⁷⁾ и выяснили, что они работали с заклёпками стандартным образом, без нагрева стальных пластин. Соответственно, данные о применении указанной технологии на практике нам собрать не удалось.

— Если бы вы нагревали листы обшивки при постройке, то это могло дать больше шансов «Титанику» при столкновении с айсбергом?

— По нашим расчётам — никоим образом, сэр.

Просматривались чертежи; сенатор Смит приглушённо перебрасывался фразами с коллегами и, наконец, выпрямился, возобновляя слушание.

— Давайте перейдём к вопросу увеличения высоты водонепроницаемых переборок. Это было предложение доктора Мюира?

— Да, сэр.

— Но вы отвергли это предложение?

— Нет, сэр, я его полностью поддержал и поручил квалифицированным специалистам верфи выполнить необходимые чертежи и расчёты.

— И что было дальше?

— Мы представили результаты нашей работы лорду Пирри, сэр.

— И что он сказал?

— Он разрешил нам продолжить работу и сделать визуализацию, которую можно было бы продемонстрировать мистеру Исмею.

— И это было сделано?

— Да, сэр. Но мистер Исмей указал на недостаток.

— На какой именно недостаток?

— Все пассажирские коридоры судна были бы перегорожены тяжёлыми водонепроницаемыми дверьми на расстоянии нескольких десятков футов друг от друга. Эти двери постоянно пришлось бы открывать и закрывать. Мистер Исмей счёл, что это вызовет недовольство пассажиров, сэр.

— То есть мистер Исмей принял решение не повышать водонепроницаемые переборки до уровня верхней палубы?

— Да, сэр.

— Если бы уровень переборок был выше — помогло бы это «Титанику»?

— Я считаю, что в этом случае корабль оставался бы на плаву дольше, сэр.

— Благодарю, мистер Эндрюс. Но вы всё равно назвали «Титаник» практически непотопляемым?

— Нет, сэр.

— А кто назвал?

— Доктор Мюир лично, сэр. В интервью «Нью-Йорк таймс».

— Мистер Эндрюс, согласно показаниям доктора Мюира и мнению общественности, вы допустили множество непростительных оплошностей при постройке «Титаника». Чем вы оправдаете экономию средств?

— Вы ссылаетесь на показания Марка Мюира, сэр, хотя я только что опроверг большинство его тезисов. Возможно, общественность всё равно продолжает доверять доктору Мюиру, не так ли? — обратился Томас к залу. — Но во что верил сам доктор Мюир, что двигало им, когда он под присягой излагал неверные сведения и прибегнул к ложным обвинениям? На верфи «Харланд энд Вольф» доктор Мюир более трёх лет проработал не кем-нибудь, а главным металлургом. Качество стали являлось зоной его непосредственной ответственности. Почему же столь осведомлённый и добросовестный человек не донёс о нашей так называемой «халатности» ещё до отплытия? Времени на это было предостаточно: киль «Титаника» едва начали закладывать, когда мистер Мюир пришёл на собеседование. Представители Министерства Торговли инспектировали ход строительства более двух тысяч раз! Что мешало пожаловаться им?

— Протестую! — выкрикнул Мюир.

— Доктор Мюир обвинил вас, мистер Эндрюс, в шантаже и угрозах. И это исключая иные обвинения.

Зал вновь взбушевался, но лорд Пирри, стукнув тростью по паркету, умудрился выпалить:

— И эта бессовестная ложь была предана на суд общественности!

— Может быть, — не реагируя на шквал эмоций, настойчиво вёл свою линию Эндрюс, — доктором Мюиром руководила пресловутая месть? Я прошу лорда Пирри выступить в качестве свидетеля. С вашего позволения, сенатор.

Любопытство отразилось на гладковыбритом лице Уильяма Смита.

— Позволяю.

— Благодарю, — лорд Пирри, порядком уже успокоившийся, приблизился к племяннику. — У нас имеется неопровержимое свидетельство мотивации мистера Мюира к даче ложных показаний. Вот эти письма.

Кожаный дипломат оказался на столе сенатора Смита и, раскрывшись, представил на суд публики несколько толстых стопок писем. Заседание было приостановлено на время прочтения, однако, расходиться никто не спешил. Все замерли в ожидании. Наэлектризованный воздух, казалось, гудел, как будто возле мощного трансформатора.

— Письма напечатаны на машинке. Их подлинность установить не удастся.

Томас пересёкся взором с Мюиром и достал из кармана свой «козырь» — то самое «Нью-Йоркское письмо», которое Мюир опрометчиво написал от руки. И где бездумно выдал всё, что у него наболело. И не раз проговорился. Неужели это удача?

Лицо сенатора всё более вытягивалось по мере чтения, и он скрупулёзно сверял почерк с иными документами.

— Но отчего вы хранили эти письма, мистер Эндрюс? — подозрительно поинтересовался Смит.

— Первоначально я думал, что это пишет работающая на верфи девушка, и решил отложить их до выяснения обстоятельств. Хотел провести беседу и вернуть ей письма. Но после определённого инцидента я понял, кто именно является автором этих посланий.

— Какого инцидента?

— Я предпочёл бы об этом умолчать, сэр, потому что действия доктора Мюира по отношению ко мне я считаю глубоко оскорбительными.

— Какого характера были эти действия?

— С намёком на близость, сэр. Я сразу же их пресёк.

— Враньё! — закричал Мюир. — У меня тоже есть его письма! Он врёт!

— Мистер Эндрюс никогда не состоял в любого рода переписке с доктором Мюиром, — вступил лорд Пирри. — Кроме того, установив личность отправителя, мистер Эндрюс сразу ввёл меня в курс дела, и мы решили сохранить письма, напечатанные мистером Мюиром, поскольку тот проявил себя недобропорядочным образом. Мы с мистером Эндрюсом не исключали, что Марк Мюир вполне мог проявить себя ещё хуже. Тем не менее, он всё ещё казался нам обоим толковым сотрудником, и мы, посовещавшись, оставили его на верфи.

Конечно, утверждение, что Томас рассказал дяде обо всём «сразу», было приукрашиванием. Однако Эндрюс поведал о письмах тотчас, как в этом возникла необходимость, учитывая, что ранее просто не хотел шокировать лорда Пирри, да и устраивать очередную пертурбацию в управленческом составе верфи казалось лишним. Совесть Эндрюса была спокойна — тот же Мюир не сдерживал себя в своих лживых порывах.

— Мистер Эндрюс поставил доктора Мюира во главе гарантийной группы, а сам принял пост официального представителя верфи на борту «Титаника». Чем может быть обусловлена подобная благосклонность?

Внутри всё загорелось от подобных гадких намёков, но внешне Томас не подал никакого вида:

— Профессиональным разграничением. А также тем, что мистер Мюир своего рода протеже мистера Моргана. В свою очередь, я счёл абсурдным опускаться до уровня Марка Мюира и устранять его с должности за его неуместные эмоции. И настоятельно предупредил, чтобы он держал их при себе.

В висках кровь стучала столь сильно, что перекрывала волны шума, прокатывающиеся по залу.

— Я подтверждаю каждое слово мистера Эндрюса и лорда Пирри, — уверенно разнёсся звонкий мелодичный голос.

Со стула в дальнем углу поднялась смуглая девушка.

— Представьтесь, мисс, — обратился к ней сенатор Смит.

— София Сильвестри, сэр.

— Причина вашего заявления?

— Я работала копировальщицей на верфи «Харланд энд Вольф», — румянец внезапно покрыл её щеки. — И являлась любовницей доктора Мюира.

— «Являлась»? — уточнил Смит.

— Я уволилась ради того, чтобы поплыть на «Титанике» с сестрой, её мужем и сыном в Америку и начать там новую жизнь. Сначала я не знала о присутствии на борту Марка Мюира… который, будучи, как выяснилось чуть позднее, влюблённым в мужчину, — её глаза зловеще сверкнули, — тем не менее, не хотел, чтобы я отправлялась в Нью-Йорк. Ранее я даже не догадывалась, что мистер Мюир питает слабость к нашему директору-распорядителю. Но в каюте мистера Мюира, куда он меня всё-таки пригласил ради… известных целей, я обнаружила весьма смелые неотправленные письма, адресованные одному-единственному человеку. Томасу Эндрюсу.

— Где вы их нашли?

— На столе в каюте. Когда Марк Мюир спал.

— У вас есть доказательства?

— Да, сэр. Я выкрала одно из них.

— На это были весомые причины?

— Очевидно. Мюир разбил мне сердце.

Письмо оказалось на столе сенатора, который, прочитав его, даже немного зарделся.

— Вы — копировальщица? — прищурился Смит.

— Верно, сэр.

— Вы клянётесь, что это письмо было написано рукой Марка Мюира?

— Клянусь, — она вскинула подбородок.

Снова поднялся гомон. У Томаса закружилась голова. Надо же, его самого едва ли не обвинили в порочных связях, но вдруг откуда ни возьмись явилась эта девушка!

— Оглашение результатов слушания состоится ровно через полчаса, — сенатор Смит встал и покинул зал.

Все эти полчаса Томас сидел молча, но перед этим с благодарностью посмотрел на Софию. Он не знал, был ли у Софии сговор с дядей… вряд ли. Не иначе, сам всевышний ниспослал её им. Мюир, кажется, совершенно застыдившийся, где-то скрылся, но из здания сбежать не мог в любом случае — слишком уж много охраны было расставлено по периметру.

Стоило сенатору вновь появиться — все собравшиеся встрепенулись. Сердце Томаса подпрыгнуло к горлу. Всё или ничего. Дом или последующий за этим заседанием суд.

Дом… приснившийся ему накануне дом. Он начал молиться.

— Мистер Томас Эндрюс-младший, — сенатор выдержал паузу. — Следствие просит у вас и вашей семьи прощение за причинённые неудобства и благодарит за участие в расследовании. Обвинения против вас выдвинуты не будут. Вы можете возвращаться в Великобританию.

Ему показалось, что выдохнул он так громко, что его услышали, пожалуй, на другом континенте. Перед глазами всё мутно смешалось от неверия. Вот сейчас, сейчас он выйдет из этого зала, пропустит по стаканчику с дядей, и завтра они возьмут билеты, чтобы вместе отправиться домой! К семье! Но вдруг сенатор заговорил:

— Мистер Марк Мюир. Он же — Маркус Мэлоун. За клевету, за нарушение клятв, данных уполномоченным лицам и Господу богу, а также за склонность к содомии вы заключаетесь под стражу до завершения уже запущенного против вас судебного процесса.

Мюир вырывался, когда его схватили полицейские. Его запястья тут же оказались ловко окольцованы наручниками. Томас отстранённо наблюдал за тем, как брыкающегося Марка Мюира выводили из зала.

«Томас!» — читалось по его едва разомкнувшимся в немом крике губам. А по щекам текли слёзы.

Этого, кажется, никто, кроме Эндрюса, и не заметил. Поморщившись, Томас отвернулся — как раз в тот момент, когда Мюира силой вытаскивали за дверь. Поделом.

Приобняв племянника за плечи, лорд Пирри проговорил:

— Наша правда.

И это — истинно справедливо.

Скоро они будут дома.

⁽⁸⁾

⁽⁹⁾

---

1) Глава американской следственной комиссии по делу о крушении «Титаника».

Вернуться к тексту

2) Головное судно проекта, первый из трёх лайнеров «олимпик-класса», включавшего также «Титаник» и «Британник». Заложен 16 декабря 1908 года. Спущен на воду 20 октября 1910 года. Первый рейс — 14 июня 1911 года.

Вернуться к тексту

3) Бронепалубный крейсер «Хоук» (HMS Hawke) врезался в правый борт «Олимпика» 20 сентября 1911 года. В результате столкновения были повреждены и затоплены 2 отсека «Олимпика», «Хоук» практически потерял носовую часть.

Вернуться к тексту

4) Джон Пирпонт Морган. Один из богатейших людей мира, основатель треста ИММ (IMM, International Mercantile Marine), частью которого являлась «Уайт Стар Лайн»

Вернуться к тексту

5) «Грейт Истерн» — британский пароход, построенный знаменитым инженером Изамбардом Кингдомом Брюнелем. Спущен на воду в 1858 году. Был известен огромными размерами, множеством технических новшеств и крайней неудачливостью при постройке и эксплуатации.

Вернуться к тексту

6) Судоходная компания, главный соперник «Уайт Стар Лайн».

Вернуться к тексту

7) На тот момент — флагманы «Кунард Лайн», самые быстроходные трансатлантические пароходы своего времени.

Вернуться к тексту

8) Содомия считалась уголовным преступлением во всех американских штатах до 1962 года.

Вернуться к тексту

9) В реальности проблем, выдуманных сценаристами сериала «Титаник: Кровь и сталь», не существовало. «Титаник» превосходил действовавшие нормы по безопасности, используемые материалы были высокого качества. Хрупкость стали при низких температурах была открыта гораздо позже, да и температура воды в Северной Атлантике — не настолько низкая, чтобы сталь стала хрупкой. Нагревание стальных пластин перед забивкой заклёпок также относится к более поздним годам. До гибели «Титаника» считалось достаточным, если судно, даже военное, может остаться на плаву при повреждении двух водонепроницаемых отсеков (см., например, первое издание лекций акад. Крылова по теории корабля). Двойной корпус даже в наше время обязателен только для танкеров.

Вернуться к тексту