Проверено на грамотность 
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
«Небольшая мудрость от шисюна: никогда, слышишь? Никогда и ни под каким предлогом не отвечай на нашем пике согласием на предложение «Вместе насладиться женьшеневым улуном»!»(1)
Беспризорник и бывший раб ещë до попадания к неправедному культиватору относился к непрошенной мудрости с подозрением. Мало на свете людей, искреннее желающих другим добра, когда этот другой мылся во время последнего дождя, а вчера практически у тебя на глазах дрался с бродячими псами за объедки и победил. Шэнь Цзю не милый, и подобный «жест доброй воли» от сытого и ухоженного юноши, родившегося с серебряной ложкой во рту, выглядит зловеще.
После учебы у У Янцзы Шэнь Цзю и вовсе растерял остатки последней наивности, и чутье долго ворчало над решением принять предостережение загадочного шисюна с глубокими синими глазами. Благодарить «добродетеля» Цзю, во всяком случае, точно не собирался. Голодранца с сомнительным прошлым и покореженными духовными корнями никто приглашать куда-либо не спешил. С Цзю в принципе соученики, поголовно дети чиновников и аристократов, сближаться не горели желанием. Шэнь Цзю, принятый позже всех, да еще под косвенной протекцией главы школы, не вызывал у юных заклинателей ничего, кроме неприязни, впрочем, неприязнь была обоюдной.
До драки ни разу не дошло, хотя Цзю готов был драться, как горный тигр со стаей шакалов — на смерть. Конфликт завяз на стадии гадостей исподтишка, постепенно переходя в тотальное игнорирование — ученикам никто не собирался давать слишком много времени на занятия всякой ерундой. Обучение заклинательским премудростям невероятно дорогое, и не принятому «за спасибо» Шэнь Цзю роптать на грозящиеся переломить хребет бесконечные обязанности.
Напротив, Цзю вгрызся в предоставленную спасительную соломинку намертво, стремясь во что бы то ни стало стать достойным заклинателем праведного пути. Общая необразованность низкородного оборванца и сомнительный опыт обучения у демонического культиватора камнем тянули Цзю на самое дно, но он лишь сильнее сопротивлялся, выбросив из головы всякие мутные предостережения от мимо проходившего шисюна, которого Цзю после ни разу не видел.
Предостережение всë больше казалось дурной шуткой над новичком, пока однажды Шэнь Цзю не услышал то самое приглашение, предназначенное одной из шицзе по классу каллиграфии. Цзю навострил уши, подобно лисице, почуявшей близость охотничьих псов. Шицзе, чьего имени Цзю не знал, порозовела, в смятении бросая краткие косые взгляды в сторону притихших подруг, словно ища их одобрения?
Шэнь Цзю не был уверен, смог ли он верно истолковать то невысказанное, промелькнувшее в отрывистых жестах девиц, заполнивших долгие мгновения, прежде чем девушка ответила нерешительным согласием. Взгляд наставника каллиграфии Цзю не мог не узнать, так богатые клиенты ивовых беседок смотрели на юных торговок весной(2), чьи нежные первоцветы едва раскрыли лепестки из только-только набравших цвет бутонов: отвратная смесь из алчности и абсолютной уверенности в своем праве осквернять первозданную чистоту, уплатив медью.
Шэнь Цзю ощутил привкус желчи на корне языка. Подтекст происходящего отдавал едва ли не большей гнилью, чем гнусности, которыми занимался У Янцзы. Ублюдочный лаоши(3) не утруждал себя подобными словесными играми, забирая желаемое по варварскому обычаю демонов — по праву сильного. Наставник каллиграфии давно ушел, весело насвистывая мотив одной из популярных в народе песен. Девушки вместе с той шицзе принялись взбудораженно шептаться.
— Как же завидно! — донеслось до слуха Шэнь Цзю, и у того на миг потемнело в глазах от невероятного возмущения чужим поведением. — На тебя обратил внимание один из мастеров пика. Теперь шицзе быстро совершит прорыв! Вот бы и эту шимей какой-нибудь мастер пригласил разделить жэньшеневый улун…
Цзю сплюнул горькую слюну прямо на пол в классе, в сердцах бросив тихое «идиотки»! Вопиющее проявление невоспитанности аукнулось ему десятком ферул и месяцем тяжелого ручного труда, но ощущение гадливости от осознания полезности давнего предостережения. Хуже всего было то, что единожды заметив, Шэнь Цзю начал постоянно замечать творившийся вокруг разврат.
Среди праведных совершенствующихся занятие парной культивацией не считалось чем-то предосудительным, но люди, как всегда, извратили и опошлили нейтральный посыл предков, превращая небольшое допущение чуть ли не в главное руководство к действию. Мир праведных культиваторов захлебывался в порочной практике «путаться в чужих простынях» в погоне за обретением золотого ядра и вожделенного бессмертия.
* * *
Шэнь Цинцю усмехнулся, принимая исходящую белесым паром чашу с тем самым чаем, чье название на Цинцзин имело куда более пикантный смысл. Чуть сладковатый пар плыл по комнате, бередя никак не желающие покрыться пеплом забвения воспоминания о прошедшей юности. Нынешний владыка Цинцзин сделал небольшой осторожный глоток из чаши, жидкость обожгла рот горечью с едва заметным сладким послевкусием. Меч Синьши(4) по своему обыкновению передержал чайные листья, превращая богатый вкус напитка в невыносимую гадость, которой только врагов травить.
Цинцю едва удержался от соблазна выплеснуть горячее содержимое заварника на бестолковую голову шисюна. Глядя на подрагивающие в очевидном веселье уголки губ Меча Синьши, Владыка Цинцзин напомнил себе о почтительности к старшим и жалости к слабым умом — унять зуд в ладонях подобные мысли помогали слабо, руки так и тянулись к заварнику, но Цинцю продолжал держаться.
— Шиди так великодушен, — своеобразно одобрил итог моральных терзаний Цинцю шисюн, приняв более подобающий заклинателю его положения вид.
Лукавые звезды из глубоких, практически черных от насыщенности оттенка синего глаз Меча Синьши никуда не исчезли, и Цинцю только оставалось в очередной раз запастись терпением, наслаждаясь, пусть это и было невероятно трудно, чаем и компанией, вероятно, единственного заклинателя на пике, что никогда не пытался оказаться с Шэнь Цинцю на одних простынях. Сейчас за опасения в начале их знакомства Цинцю было почти стыдно.
* * *
«Приятное разнообразие, когда предложение испить практически легендарный напиток не подразумевает ничего иного, кроме чая!»
Шэнь Цзю воодушевления шисюна Синьши(5) не разделял. Если бы Цзю не наткнулся на Синьши, когда тот чуть ли не пританцовывал вокруг разложенного для чаепития столика, он бы в жизни не согласился испить улуна. Особенно когда это произносит человек, ранее предостерегавший от подобного. Особого доверия или приязни тип, способный отречься от имени, данного родителями, и обрить голову(6), называясь именем только-только полученного духовного меча, не вызывал. Цзю особо никого не расспрашивал, кто бы стал с ним откровенничать за просто так, да и не волновали его истоки вызывающих действий шисюна. Мало ли на свете неблагодарных и зажравшихся сынков богатых родителей? Шэнь Цзю иногда казалось, что из таких ошибок воспитания и состоит их горная вершина.
— Стыдно признаться, — Синьши хихикнул, почти захлебываясь невовремя сделанным глотком чая. — Но моë разочаровывающее открытие о двойном значении названия напитка настолько позабавило Госпожу, что еë ресницы увлажнились от смеха, а бледный лик окрасился бликами нежнейшего рассвета…
Шисюн мечтательно улыбнулся, не видя сморщившегося от отвращения лица Шэнь Цзю. Цзю думал, что не сможет разочароваться в заклинателях ещë больше. Синьши услужливо ткнул на незаметные ранее глубины Бездны.
— Госпожа была всегда так добра, — шисюн открыл глаза, темные, как самая непроглядная ночь, тень из глаз перекинулась на странно дернувшееся лицо Синьши. — Увы, мне редко благоволила судьба, а отравившемуся дашисюну(7) не нужна была даже видимость согласия.
Цзю почувствовал, как короткие волоски на затылке встают дыбом. Во время одного из «образовательных» наказаний в библиотеке Шэнь Цзю переписывал свод правил Цинцзин, ему особенно врезались в память разделы, где красными чернилами кто-то неряшливо выводил едва читаемые, до того беспорядочно лежали мазки кисти в иероглифах «согласие не требуется», строчки. До недавнего времени отравленным или проклятым заклинателям не требовалось согласие боевых братьев или сестер для получения незамедлительной помощи в парном совершенствовании.
— Хочешь дружеский совет? — практически тем же легкомысленным тоном, каким в начале беседы восторгался чаем, протянул Синьши.
Цзю с настороженностью глянул на заклинателя.
— Никто не удивится, если произойдет искажение ци до начала осуществления помощи, а вот после завершения будут задавать ненужные вопросы. Забавно, правда?
Истерический смешок Синьши вместе с пустыми темными глазами пробудил в Шэнь Цзю не самые приятные ассоциации с «охоты» на демонических тварей. Те, что были посмышленее под конец совершенствования с У Янцзы, иногда выглядели похоже, с поправкой на безобразную рожу и чешую с когтями и рогами в неожиданных местах. Отвратительные ассоциации. Шэнь Цзю совершенно не хотел получать ещë больше советов и непрошенных откровений от ставшего ему откровенно неприятным шисюна. К сожалению для Цзю, Синьши этой неприязни не замечал, с упорством, достойным лучшего применения, навязывая своë общество.
* * *
— Даже несмышленый юнец способен справиться с заваркой лучше! — шипит Цинцю, выплескивая содержимое пиалы прямо в окно.
— Именно поэтому шиди выплеснул чай в лицо самому младшему из учеников, — кивнул шисюн.
Владыка Цинцзин поморщился. Ничего ученику Ло от чая не сделалось, а если б и сделалось — не велика беда. Страждущих попасть на теплое местечко в заклинательской школе превеликое множество. Одним безродным щенком больше, одним меньше — Цинцю даже разницы в расходах особо не увидит. Содержание учеников нынче не столь дорогое. Куда занимательнее был вопрос, откуда вечно отсутствующий шисюн успел узнать о такой незначительной мелочи, когда никого, кроме мальчишки и самого Цинцю, в тот момент не присутствовало.
— Этот неблагодарный щенок! — соображал Цинцю достаточно быстро.
— Трудно быть благодарным, когда ужасный и злой учитель издевается над бедным и маленьким мной, — пожал плечами Меч Синьши, косвенно подтверждая подозрения Цинцю.
Цинцю скрыл недостойный его положения страдальческий стон за щелчком раскрываемого веера. Репутация злодея липла к Цинцю без особых усилий с его стороны. Если в ученические годы образ дикого неприученного к рукам кота был удобен — ни друзей, подбивающих на сомнительные авантюры, ни особо охочих смять простыни с кем-то настолько ядовитым, то в более сознательном возрасте Шэнь Цинцю всë чаще начинал спотыкаться о нелепые в своей гротескной мрачности слухи и подмоченную по юности репутацию.
Желающих если не урвать кусок от бессмертного заклинателя, так втоптать поглубже в грязь, продолжали множить гуляющие по земле слухи. Если послушать, о чем болтают заклинатели, хуже девок на базаре, то Шэнь Цинцю будет повинен во всем, начиная от внезапно начавшегося целибата Лю Цингэ до пропавшей со двора несушки в соседней деревне. Вздор!
День выдался на редкость погожий: мягкое солнце золотило нежную зелень бамбукового леса, умытую недавним дождем. В резной беседке, где традиционно и проходили встречи, их в кои-то веки не донимали жадные глаза бесконечного потока желающих подняться в Небесный город на горбу этого бессмертного Владыки Цинцзин.
Шэнь Цинцю искренне и от всей черствой души презирал всех любителей ходить коротким путем до Небес.
— Наш учитель был злее, — раскрывая и закрывая веер, подуспокоившись, заметил Цинцю.
— И мы ненавидели его молча, — неосознанно трогая розовым языком так и не сошедший до конца шрам в самом углу рта, согласился шисюн.
Цинцю закатил глаза. Шисюну удобно было не вспоминать лишний раз, что он никак не мог молча ненавидеть их «злого» учителя. Ту безобразную истерику, когда прохладные отношения между шисюном и прошлым главой пика в одночасье испортились, Цинцю практически не застал. Он вернулся с муторной миссии с дикарем Лю, ныне главой пика Байчжань, и никчемной тряпкой Шан, ныне вечно бубнящий проклятия вперемешку с молитвами глава пика Аньдин Шан Цинхуа, и увидел лишь то, как учитель хлестко ударил совершенно переставшего держать лицо Синьши.
— Не стоит ворошить прошлое, — вновь отказался развеять завесу тайны над причиной той ссоры шисюн.
— Однажды правда откроется.
— Не раньше, чем состоится финал драмы шиди с главой Юэ, — парировал шисюн.
Цинцю скривился, как от зубной боли. Один единственный раз Шэнь Цзю поддался слабости, позволив Ци-гэ за руку провести его по легкому пути. Оправдание в невозможности найти иной выход из той ситуации давно перестало работать. Были иные, более долгие и сложные варианты восстановления духовных корней. Даже Цзю о них знал. Знал и всë равно поддался горячечным уверениям Ци-гэ: «Ничто не восстановит изуродованное совершенствование вернее, чем правильное культивирование с сильным светлым заклинателем!»
Один единственный раз Цинцю пошел по легкому пути, и теперь оно преследует его несмываемым позором!
Цинцю накрепко запомнил совет шисюна и больше никогда не соглашался на любые вариации предложения «испить женьшеневого улуна», особенно от главы Юэ.
1) Завуалированное предложение разделить близость тел, которое породила больная фантазия автора из-за ассоциаций с названием: 兰贵人茶, lánguìrén chá [лануйжэнь чa] — чай «Наложница императора» (сорт чая)
2) Эфемизм для обозначения проституток в борделе
3) Учитель, наставник
4) Титул, присваиваемый заклинателю, когда тот становится мастером духовного меча
5) Синьши 信誓 [xìnshì] — Нерушимая клятва
6) В Древнем Китае считалось, что волосы даются ребенку родителями, и остричь или и вовсе обрить их означало проявить ужасную непочтительность не только к родителям, но и всем предкам.
7) Имеется в виду первый или же главный ученик пика
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Популярное
VKontakte
WhatsApp
Telegram
Отключить рекламу