Если... (джен)

«Если он выстрелит, я его убью»

Такая простая установка. Не предательство родины, не трусость, нет. Тупая усталость убивать, снова и снова обагрять свои руки чужой кровью.

Американец перед ним ещё молод. Парнишка в кепке, нервно тискающий винтовку. Таким мог быть и Зейн, если бы война продлилась чуть дольше и его успели забрать в армию. Эта мысль опаляет что-то внутри стыдливым, гневным жаром, пока Салим целится в незащищённую спину ничего не подозревающего врага, а тот целится в спину убегающего пастуха. И не стреляет. Чуть опускает оружие, шипит себе рассерженно что-то под нос, выпрямляется.

Салим выдыхает с облегчением, почти готовый благодарить Аллаха, что удержал руку, не допустил новой невинной крови на его душу. И пусть американца вряд ли можно назвать невинным — он солдат, как и Салим, но… Смерть за смерть. Жизнь за жизнь.

Парнишка выворачивает голову, бросает коротко, зло:

— Не промахнись.

Салим не может удержаться от ироничного смешка, опускает ствол вниз и произносит тихо, чётко:

— Хватит смертей.

Американец медленно разворачивается, приподнимая в защитно-мирном жесте правую руку, смотрит настороженно, с вызовом, но оружие поднимать не спешит. В головах обоих крутится, как бы теперь разойтись полюбовно, не показывая другому спину — доверие доверием, но война ещё не закончилась. А потом земля под их ногами начинает трястись и оседать…

* * *

«Если он меня пристрелит, значит, Дар был прав»

Салим сам до конца не верит, что творит, когда поднимает руки и громко объявляет навстречу приближающемуся свету фонарика:

— Я пришёл с миром.

В армии их учили по-другому — все неверные должны быть уничтожены! Никакой пощады и жалости проклятым собакам, вторгшимся в их страну! Резать их, убивать всех без разбору, ибо это угодно Аллаху!

Вот только никто их не предупреждал, что на поле боя кровь у всех одна — красная. И кричат иноверцы от боли также, как мусульмане. И в стекленеющих глазах, как и у его соратников, гаснет та же жажда жизни, та же отчаянная вера, что они выживут, вернутся к своим детям, матерям, отцам…

Сколько Салим насмотрелся на таких мальчишек и с той и с другой стороны, которые умирали непонятно за что. За строчки в книге, за приказы политиков, которые на этом поле никогда не бывали. От одних только воспоминаний мутило до тошноты. И всё это, в итоге, оказалось неважным здесь, в адских катакомбах под осквернённым храмом Аккада. Нации, стороны, глупые человеческие распри… Всё потеряло свой смысл перед ужасом, стрекочущим во тьме.

Глядя в тёмные глаза, настороженно сверкающие под старой кепкой, Салим видит отражение своих мыслей. Джейсон ещё щерится, цепляется за свои убеждения, слетающие с него, как шелуха с лука, ворчит что-то угрожающее и злое, но Салим видит, как опускается его винтовка, и напряжённые мускулы на руках расслабляются. До следующей битвы, но уже не с ним, нет. Вместе с ним. Спина к спине.

Неисповедимы пути твои, Аллах…

* * *

«Если выживу, я…»

Он не успевает закончить мысль. Очередь отвлекает одну из преградивших ему путь тварей. Кавалерия прибыла.

Салим приканчивает очень удачно отвернувшуюся от него тварь, улыбается подбегающему Джейсону.

— Решил присоединиться?

Всё вокруг рушится и взрывается, от стрёкота тварей раскалывается голова, но останавливаться нельзя. И медлить нельзя, когда один из вампиров вырастает за спиной американца. Салим только надеется, что тот поймёт, когда он истошно кричит его имя — и почти без перехода бросает своё самодельное копьё. Джейсон понимает и пригибается. И Салим счастливо добивает тварь.

Они смотрят друг на друга и смеются. Мир рушится на их головы, а они смеются и не могут остановиться. И бегут бок о бок, вместе, а в лифте Джейсон дружески хватает Салима за плечо, словно и не было никакой вражды. Словно они дружили так всегда.

* * *

«Если…»

Салим смотрит в тёмные глаза напротив — и почему-то теряет разом все слова. Всё его красноречие, так ярко показавшее себя в глубинах Аккадского храма, сейчас иссякло, и он просто смотрит на Джейсона — и молчит. А тот так же молча смотрит на него в ответ — и тоже не находит слов. Нервно кусает губы, переступает с ноги на ногу. Взрослый мужчина — а по сути, мальчишка, который только-только начал узнавать, что жизнь не делится на чёрное и белое. Что у добра и зла много лиц, и не всегда они являются тем, чем кажутся на первый взгляд.

— Салим… — беспомощно выдыхает, и столько в этом единственном слове вопроса, выборенной мольбы, сломленной гордости. На сердце сразу становится спокойно. Он тянется сжать чужую, жилистую руку, и ободряюще усмехается.

— Если мы с тобой снова встретимся, с меня пиво.

— Когда! Не если, а когда, — тут же сердито шипит Джейсон, и Салим смеётся.

Когда…

Ему нравится это слово.