Я не гребаный мальчик-который-не-мальчик-и-который-не-выжил, я теперь Спаситель! или Поворот не туда (гет)

«Ну почему мне всегда так везет?!» — несчастно думала Эмма, прячась за мусорными баками.

Нет, само перемещение прошло удачно, и она и впрямь вернулась в Сторибрук.

Вот только не в то гребаное время!

Более того, она попала в те времена, когда ее прошлое я, не обремененное апгрейдом, еще даже не разрушило чертово проклятие, а значит магии тут было тю-тю. А так, как ее местное я, не могло шаманить, она тоже осталась без волшебства, причем без всякого. Дурацкие путешествия во времени. К счастью, до этого, если верить газете «Зеркало», которою она нашла в урне, осталось еще около четырех недель. Месяц, блин. Все это время, Эмма, в очередной раз вспомнив свое воровское прошлое и грабанув продуктовый, просидела в лесу, в уже родной, мать ее, хижине.

Этот чертов месяц тянулся, как резина.

Вломиться без магии в ломбард Темного, она не решилась. Поэтому поиски палочки тоже пришлось отложить, да и смысл? Магии-то нет. Эмма чуть с ума не сошла, хотя все же хорошее кое-что было. Рана, наконец, зажила, оставив после себя не очень симпотный шрам, но ей к таким украшением не привыкать, да посещение пляжа в бикини Эмма не планирует, так что ее это особо не трогало. Но вот тоска, которая с каждым днем все больше ее сжирала, а особенно по ночам, была ужасна.

Кто бы знал, что она так соскучится по этому проклятому бесу?

Знание, что конкретно того Румпеля, который знает ее, она вообще больше никогда не увидит, ведь даже вернувшись в свое время, тот не будет ее помнить, еще больше вгоняло ее в депрессию.

Когда же фиолетовое облако, слава Моргане, пронеслось через хижину, принося с собой благословенное ощущение магии, гудящей в ее жилах, Эмма чуть не завизжала от радости, но быстро придя в себя, она удалила следы своего присутствия в домике, и быстрее Уизли, бегущего за едой (а в школьные годы тот воистину мог составить конкуренцию любым спринтерам, если несся в Большой зал, боясь не нажраться, свинота бессовестная) помчалась в ломбард, надеясь все обшарить, пока Темный будет вершить свою страшную мстю Реджине.

В ломбард Эмма вошла уже, как к себе домой. Но так как в предыдущие рейды палочек она не видела, причем никаких, поэтому пришлось в темпе вальса обшаривать все по новой. К сожалению, этот процесс забуксовал, когда она случайно пролила на себя какую-то гадость.

— Вот гадство! — тихо прошипела Эмма, рассматривая отвратительное фиолетовое пятно на своей майке. К ее ужасу, магией убрать его не удалось. Тут Эмма вспомнила, что в одном из шкафов видела пару запасных рубашек хозяина сего магазина. Она пару минут колебалась, но здраво рассудив, что не с пятном же ходить и уж тем более не голой, без зазрения совести увела темно синюю шелковую рубашку.

«Ничего, не обеднеет», — подумала она, тайком наслаждаясь мягкостью и гладкостью ткани. То, что она ее взяла еще и потому что она принадлежала Румпельштильцхену, Эмма будет отрицать до конца жизни.

Когда палочку она так и не обнаружила, Эмма потихоньку стала впадать в панику. Но остановив истерику, вспомнила, что не обшарила еще тайники. Она решила начать с самого большого сейфа. Взломать его было трудно, но Эмма это сделала. Она, черт возьми, Гринготтс ограбила, который прежде никто не грабил, Волда Морда не в счет, что ей какой-то сейф? К ее облегчению, там палочка обнаружилась, и не одна. Решив не рисковать, она стянула именно черную, и вовремя. Едва она закрыла тайничок и вернула защиту на место, в главном зале раздался звон колокольчика. Эмма быстренько оттуда смылась. Но магия что-то расшалилась и она оказалась не в лесу, а как раз за теми несчастными мусорными баками!

К сожалению, едва она из-за них вылезла, начали взрываться лампы и затрещали электропровода.

«Бл*дский рейф!» — сердито подумала Эмма, и тут, словно по щелчку, это чудовище вылетело из-за угла. Она в последний момент успела прыгнуть обратно за баки. А когда Эмма во второй раз попыталась выйти из-за помоек, мимо пронеслись ее родители вместе с ней. То есть… с прошлой ее версией. Она же уже упоминала, что ненавидит путешествия во времени?

В третий раз она все же вылезла оттуда и несколько раз бросив на себя очищающее заклятие, Эмма попыталась еще раз перенестись. Она вновь чутка промахнулась, но все же оказалась в лесу.

В этот раз состряпать портал, оказалось даже легче.

Но мерлинову мать за ногу! Она опять промахнулась! Причем в этот раз было все еще хуже. Эмма оказалась в Гайд-парке. В Нью-Йорке. В период, когда Сторибрук не существовал!!!

Слава тапкам Мордреда, фирменная удача не оставила ее, и Эмма оказалась там, где ее «обновление» уже произошло, так что магия была при ней, но, к сожалению, ее прошлое я, вместе с Генри, только через пару дней отчалит в Англию, и только тогда можно будет высунуться, но едрёный корень, ей придется торчать здесь три месяца! Еще целых три!

Но делать было нечего — пришлось ждать.

Жить в квартире, которую она занимала здесь, живя с Генри, как и показываться в том районе, Эмма не могла, поэтому пришлось искать другой выход. А выход оказался прост.

Квартира Нила. Та была далеко от ее прежнего места жительства, если что, ее никто и не узнает.

Ей свезло и здесь, эту халупу еще никто не снял, более того, Нил, оказывается, стал более далеко смотрящим человеком и оплатил хату на год вперед, и до конца аренды осталось как раз два месяца. Ну, чуть меньше, но для Эммы и того хватит.

Чтобы вновь не сойти с ума от скуки и не погрузится в уныние, Эмма устроилась на работу. Охотником за головами она вновь устроиться не могла, а вот флористом — запросто. Наконец-то, знания о садоводстве и цветах, тщательно вдолбленные в нее теткой Петуньей и профессором Спраут, пригодились.

К удивлению Эммы, простая и монотонная работа ее успокаивала, и последующие месяцы она восприняла как отпуск. По крайней мере, это успокаивало ее днем, а вот ночью она — то бродила по квартире без сна ни в одном глазу, то рыдала в подушку. Кажись, печаль-тоска, как по колдуну, которого она оставила позади, так и по родным, особенно сыну, стала расти не по дням, а по часам, так как к исходу второго месяца Эмма вообще стала вся дерганая и даже работа с цветами перестала ее успокаивать. Пару раз, от волнения и нервного ожидания, когда уже Сторибрук появится, ее даже вырвало, а потом она вообще сознание потеряла прямо посреди рабочего дня! Но не это главное. Очнувшись в больнице, на нее свалилась очередная шокирующая новость.

Она оказалась беременной! Двойней!

А Эмма все думала, чего она в джинсы больше не влазит, да еще и так быстро стала поправляться. Причем только в районе живота, да и грудь немного увеличилась, а оказалось, что не пончики надо меньше жрать, к которым у нее внезапно появилась странная тяга, а проклинать одного колдунишку, который с одного раза, ладно, с пары раз, умудрился ее обрюхатить.

Двойняшками.

Но дурное дело — не хитрое, так что… Да что уж там говорить? Что уже есть, то есть.

Как выяснилось, к тому моменту, когда Сторибрук должен был появится, у нее будет еще один сын и доча, от чего Эмма не знала, радоваться ей или плакать. Хотя, когда она впервые увидела своих крох на мониторе УЗИ и услышала их стук их сердечек, то делала и то, и другое. Эмма, хоть и ворчала про себя на Темного, но все же радость победила. Она ведь так долго мечтала о детях!.. Особенно в первой жизни. Там-то она с Генри все упустила, а тут такое счастье привалило. Двойное. Хотя и не вовремя. Но все же, она уже любила этих чертяк. И хотела их защитить. А главное, безопасно вернуть домой и благополучно родить. Прыгание по порталам не лучшее в этом плане решение, но и с двумя младенцами входить в портал она хотела еще меньше, поэтому придется рискнуть.

К четвертому месяцу, ее пузожители стали быстро расти, и пришлось носить бесформенные свитера, чтобы никто ничего не заметил. Все-таки когда она вернется домой, будет трудновато объяснить, как за пару часов отсутствия, она умудрилась забеременеть и почему ее живот так быстро вырос.

Черт, а ведь еще придется придумать отмазку!

И найти новую квартиру. Не с родителями же и их собственным пучком радости в маленькой квартирке ютиться. Правда, нужно найти няню. Работать-то все равно придется, и больше, чем раньше. Алиментов-то ей не светит. Эмма знала, что ее дети остались, как бы она не хотела, чтобы было иначе, без отца. У Румпеля, которого она найдет, вернувшись домой, уже есть своя Истинная любовь, которая ему со временем родит. Их личные плоды настоящей любви.

А ее дети — будут только ее. Но ничего, она сильная — справится. Ну и пусть, что подушку по ночам слезами поливает, все равно. Детей своих она уже бесконечно любит и искренне надеется, что ее любви им хватит. Быть любимой кем-то Эмма уже давно не стремилась, разве что только своим потомством, которого скоро станет больше. И все.

Когда Сторибрук, наконец-то, появился, Эмма туда не решилась перемещаться, все еще помня свой полет мимо моста, как и запах помойки, за которой она оказалась, промахнувшись с местом назначения, когда уносила ноги из ломбарда Темного. Да и малыши вряд ли оценят. А она не хотела ими рисковать больше, чем нужно. Хватит того, что скоро придется сигануть в портал. На машине было дольше, зато безопаснее. Когда время, наконец, пришло, она не стала ждать и минуты, взяла машину напрокат и покатила в Сторибрук, предвкушая скорую встречу с сыном, и нервничая о том, как она ему, да и родителям, будет объяснять свою беременность. Но все же предвкушение от возвращения домой, спустя почти полгода, (боже!.. Неужели ее и впрямь не было уже почти полгода?) было самым сильным чувством в ее метущемся разуме.

В этот раз взламывать лавку не пришлось. Эмма даже в город не заезжала, а отправилась в ту часть леса, откуда перемещалась в последний раз, надеясь, что палочку никто не нашел, включая дикую живность, которая могла, приняв ее за ветку, утащить волшебный артефакт для постройки гнезда, к примеру. Когда Эмма туда добралась, уже стемнело. Пришлось порядком повозиться и полазить на карачках пол пролеска с фонариком в зубах, а это с уже подросшим пузякой делать весьма трудно, прежде чем она отыскала таки палочку, которую здесь по глупости оставила.

Дура.

Кто бросает артефакты, которые могут помочь вернуться в прошлое, да и скорее всего не только это, посреди проклятого леса?!

«Я, конечно», — иронично ответила сама себе Эмма, вспомнив, как она бросила Камень Воскрешения в Запретном лесу. Со стоном поднявшись с колен, Эмма выпрямилась, и потирая одной рукой ноющую спину, она торжествующе посмотрела на палочку в своих руках. Покрепче сжав ее в кулаке, она уже привычно воспроизвела заклятие и с молитвой всем высшим, кто ее мог слышать, что в этот раз окажется именно дома, Эмма, похлопав себя по животу, прыгнула в материализовавшийся портал.

Вывалившись из портала, Эмма только чудом вовремя успела выставить перед собой руки, чтобы не упасть на живот. Хотя болезненного вскрика сдержать все же не смогла. Все-таки упасть с высоты своего роста прямиком на лед очень больно. Весьма.

Стоп! Какой еще лед?

С трудом поднявшись, Эмма огляделась. Все вроде было так же, как и в тот момент, когда она провалилась в портал: сарай тот же, все на ме… А где Арчи?

Осмотревшись повнимательнее, Эмма не нашла ни одержимого Арчи, ни даже следов их борьбы. Лишь только следы ритуала Зеленки и странную дорожку льда, ведущую к широко распахнутым дверям сарая.

Блондинка нахмурилась.

Отчего-то у нее внутри, вместо радости от возвращения, закопошилось странное предчувствие очередной беды. Но это же бред.

Бред же, да?

Когда Эмма добралась до закусочной, то это не утихающее беспокойство, подкрепляемое бодрящими пинками ее крох, которые явно не оценили «болтанки», возросло до небывалых высот. И когда она вырулила из-за угла, за который едва успела вновь нырнуть, она поняла, что предчувствие ее не обмануло.

Ведь перед закусочной уже стояла она и целовалась с… Крюком?

Эмму чуть не вырвало. То ли от отвращения из-за вида перед ней, то ли от осознания, что, кажется, она вновь вляпалась в какую-то хрень.

Немного понаблюдав еще за этой нелицеприятной картиной, она окончательно уверилась, что вернулась-то она в нужное время, вот только не в свой гребаный мир! Пришлось вновь уносить ноги, пока ее не застукали. И куда же? Верно, в чертову хижину.

«Перекупить ее что ли у Румпеля в нашем мире, когда вернусь?..» — немного истерично подумала Эмма, стараясь игнорировать тот факт, что «когда» может превратится в «если». Причем быстро. Двойняшки-то растут, а она уже почти на пятом месяце. Еще пару недель, и ей будет не до скачек по порталам. Ей будет нужна больница и врач. Да, это ей уже очень нужно. Все-таки вынашивать двух младенцев куда сложнее, чем одного, и всякое может случится.

— Ну, или я всегда могу вырвать сердце Вейлу, и приказать меня осмотреть, а потом забыть, — проворчала она себе под нос уже привычно, хотя и неловко застилая кровать в домишке. Судя по тому темпу, с каким растут ее крохи, ноги она скоро не увидит, и нагибаться тоже не сможет.

Но заснуть в ту ночь она так и не смогла.

* * *

На утро Эмма встала злая и невыспавшаяся.

Черт! Она была в такой растерянности! Более того, Эмма не представляла с чего ей начать. Вновь стянуть палочку феи и нашаманить еще один портал? А вдруг местный Темный ныкал свои сокровища в другом месте? Или, не дай бог, застав ее в ломбарде за кражей, нападет? Нет, она колдуна не боялась, но сейчас при ней был слишком ценный и хрупкий груз, чтобы рисковать.

Но в город все же выйти пришлось, и конечно же Эмма первым делом наткнулась на себя, Генри и маман с младенчиком. Ну, то есть местные версии. Блин, у нее голова уже начинает от этого болеть. В последний момент нырнув за угол и накинув на себя заклятие отвлечения, она подслушала разговор местной Эммы и Белоснежки, из которого узнала еще пару отличающих их миры моментов.

Во-первых, местная Свон, Эмма так ее решила звать, и местный Крюк и впрямь вроде как встречаются. Во-вторых, Свон тоже была в прошлом с вышеупомянутым и, кажись, случайно притащила с собой умершую жену Гуда, с которым начала крутить роман Реджина, ну, местная уже поди не крутит, жена, конечно, не стена, но все же. А в-третьих… Нил был здесь мертв. Не удивительно, ведь здесь апгрейду Свон не подвергалась и ритуалов из другого мира не знала, но все же это было поразительно больно узнать. Все же Нил — отец Генри, и пусть сейчас она была беременна от его родителя, он ей был дорог. Тот еще балбес, но балбес родной. Хотя Свон отсюда явно особо не страдала. Когда приперся Крюк, и они отошли помиловаться, Эмма незаметно ушла.

Ну, как ушла.. Завернула в соседний проулок, где врезалась в какую-то перепуганную блондинку, которая выглядела как одна из аниматорш в Диснейленде, сказочное платье, прическа с блестками и все такое. Та вскрикнула и, отпрыгнув от нее, только чудом не запутавшись в своем платье, и вскинув руки, наколдовала…

Огромного снежного Кинг-Конга!

Эмма даже не стала пытаться его уничтожить, а спряталась за урны, опять, и вовремя! Блондинка та уже тоже сбежала, а из-за угла появилась Свон и Крюк. Здраво рассудив, что это их мир, а значит проблема тоже их, она махнула рукой и хотела перенестись, как вдруг заметила немного смятую газету за баком, которую видать сюда ветром занесло. Но не это ее привлекло, а фото на главной странице.

Румпельштильцхен и Белль.

И заголовок… С сообщением о их недавней… свадьбе.

«Счастливые…» — горько подумала Эмма, смотря на явно влюбленную парочку на снимке. Против воли, на ее глазах выступили слезы от осознания, что дома ее вполне может ждать подобное газетное объявление. Ей вдруг стало так обидно и одиноко. Подобное объявление о собственной свадьбе она никогда не увидит.

С Румпелем уж точно.

Но реветь времени не было, услышав еще один вопль этого кошмарика, которого наколдовала фанатка диснеевских принцесс, Эмма наконец перенеслась, не желая попасться ему на пути.

Да и покушать было бы неплохо. Вон, ее двойнята уже бушуют. К тому же, что лучше всего может скрасить депрессию, чем не большой торт и банка мороженого?

* * *

— Извини… — вновь прошептала Эльза, наблюдая, как Эмма, укатанная в одеяла, обнимала сына.

— Н-ничего, — выдавила та, чувствуя, наконец, как начала согреваться. — Все в порядке. Со мной все в п-порядке.

Эльза вздохнула, вновь вспомнив о потерянном кулоне сестры, и печально сказала:

— Я не только из-за произошедшего прошу прощение… Но и за то, что напугала твою собственную сестру, тем более, что…

Эмма нахмурилась и переглянулась с недоуменным отцом.

— Эльза… У меня нет сестры, — уверенно сказала Эмма, и усмехнувшись, добавила: — Я бы знала… — и подняв бровь, посмотрела на Дэвида и на всякий случай уточнила, — ведь нет же?

А то мало ли, в Сторибруке все возможно.

— Нет, точно нет, — едва заметно усмехнувшись, сказал Дэвид. — У меня только одна дочь. Уж в этом я уверен, — и глянув на Эльзу, он добавил: — Может ты ошиблась?..

Но Эльза только свела брови.

— Да, нет же, — твердо сказала она, ясно помня женщину, как две капли воды похожую на Эмму, которую она встретила днем ранее. — Я уверена, в том, что видела. Женщина, которую я встретила утром, была как твое отражение. Я думала, она — твой близнец!..

— Но у меня его нет, — настороженно сказала Эмма, приподнявшись в кресле.

— Но кто же тогда это? — хмуро сказал Крюк, поглядывая на блондинку.

— Мне бы тоже это весьма хотелось выяснить, — твердо сказал Дэвид.

Ему совсем не нравилось, что по городу теперь будет бегать кто-то, посмевший украсть внешность его дочери. Хватает и того, что сестра Эльзы пропала и нужно найти ее как можно скорее, а теперь еще и это.

— Обычный день в Сторибруке… — пробормотал Генри и вздохнул.

Отключено электричество, девушка, попавшая в беду, непонятный близнец… Да, это определенно типичный день в этом чокнутом городке…

Примечания:

Эмма, моя, так и будет зваться Эммой. А та, что будет в этом мире, будет Свон, кроме тех моментов, когда моя Эмма не будет находиться с ней в одном помещении или не связана с той диалогом. Надеюсь, мои дорогие читатели, вы поняли, что я имела ввиду)

— … и каждый раз нужна плата за услугу, не так ли? — услышала Эмма голос Крюка из торгового зала.

Она явилась сюда в надежде все же найти палочку темной феи, но поняла, что наткнулась не только на новобрачных, но и на Свон, пирата и еще на кого-то. Женщину, судя по голосу.

«Значит не нашли еще мой свадебный подарок» — хмуро подумала Эмма. А ведь она так старалась, даже вспомнила рецепт близнецов Уизли, с неохотой, но все же, и забацала ту ядреную краску, которую даже магией не вывести. Наподобие той, что облили Амбридж на пятом курсе. А они вон, здесь.

Эмма не удержалась и вслух громко фыркнула от слов пирата, а потом в ужасе зажала рот.

Черт!

Она буквально чувствовала, как все замерли в соседней комнате. Но прежде, чем она успела исчезнуть, перед ней появился в бордовой дымке Румпельштильцхен собственной персоной, а сзади резко открылась занавеска и в заднюю комнату ворвались, топая, как стадо слонов, остальные.

— Бл*дь, — обреченно выдохнула Эмма, стараясь унять сердце, которое забилось при виде колдуна. Мысль, что он не ее Румпель, хотя и в ее мире Темный тоже не ее, как-то не помогла.

Голд, как она решила звать этого… мага, поднял бровь и внимательно посмотрел на нее снизу вверх. А Свон за ее спиной, шокировано выдохнула:

— Какого?..

Колдун поднял вторую бровь и насмешливо сказал:

— Ну, кто бы не была эта… леди, она весьма емко уже обозначила эту… ситуацию.

Эмма фыркнула, но почти сразу неожиданно охнула, и прижала руку к животу. Двойнята в ее утробе, услышав голос папеньки, еще не разбирались, что это всего лишь альтернативная версия их второго родителя, буйно заплясали в чреве. Когда один ребенок шевелится — это еще ничего, но когда два начинают пинаться в восемь, пусть еще и крохотные конечности — это весьма… чувствительно.

— А ты, смотрю, независимо от мира, тот еще остряк, — язвительно сказала Эмма, немного отдышавшись.

Голд, проглотив свое изумление, прищурился и спросил:

— От мира?

Он был удивлен появлением подобной гостьи, но в тоже время заинтригован.

— А то не понятно? — раздраженно сказала Эмма, чувствуя, как дети вновь зашевелились. Голос колдуна в них видать побуждал жажду движения. — Я — Эмма Свон, только из альтернативного, ну или параллельного мира. Вот и все.

— Вот и все? — спросила Свон, подняв бровь, все еще изумленно разглядывая эту свою… копию.

У той были чуть длиннее волосы, чем у нее самой, собранные в две небрежные косы, и заколота челка, на ней были высокие сапоги и черные эластичные брюки, черная кожаная куртка, и свободная, кажется, мужская рубашка, довершающая образ, но самое главное, она была беременной. И весьма сильно. Даже свободная рубашка не помогала скрыть животик, который та сейчас бережно обнимала.

— А что? Нужно что-то еще? — резковато сказала Эмма, недовольная столь пристальным вниманием к своему животу. Кажется, все здесь присутствующие считали нужным на него посмотреть, будто раньше беременных не видели.

— Нда, видать из весьма параллельного, — насмешливо сказал Крюк, выразительно махнув в сторону ее утробы.

Эмма прищурилась.

— Да, не то слово, — желчно сказала она. — Ты вот, например, все же отвалил от меня в моем мире…

Крюк поджал губы, видя блеск неприятия в глазах той, что носила лицо девушки к которой он неровно дышал.

— Наверно, ты страдала… — жестко сказал он и скривился от тычка своей Свон.

— Да, счас, — грубо сказала Эмма и закатила глаза. — Сдался ты мне. Если местной мне нравится целоваться и обниматься с благоухающей ромом и вонючкой вроде тебя, да еще размалеванной, как портовая шлюха — это исключительно ее проблема, — и не удержавшись, она ехидно добавила: — Я больше ведусь на мужчин постарше, которые знают толк в моде. Костюмах там, — выразительно глянув на колдуна перед собой, закончила: — Или кожаных штанах.

Голд пораженно распахнул глаза, уловив намек, как и игривые нотки в голосе отражения мисс Свон. Белль, которая недовольно поджала губы, кажется тоже все поняла.

— Ну, да ладно, — резко сменила тему Эмма. — Я пошла.

И уже было хотела переместиться, как Голд, нахмурившись, схватил ее за руку и холодно сказал:

— Ах, нет, дорогуша, ты еще забыла поделится, почему тайком бродила по моему ломбарду.

Эмма, не чуть не испугавшись его темного взгляда или угрозы в голосе, наклонилась к его лицу, чтобы ее слова слышал только он, и спокойно выдохнула ему в губы:

— Искала твой хребет. Но кажется Белль все же забрала его себе на бусы.

И исчезла в белой дымке прямо из его хватки, оставляя позади шокированного колдуна и прочих «клиентов» его ломбарда.

* * *

В последующие пару дней Эмма больше не смогла войти в лавку. Этот чертов Голд наложил охранные чары на ломбард. Нет, конечно она могла их взломать, но тот узнает об этом и примчится сюда, да и сил в последнее время у нее все меньше и меньше. Причем как физических, так магических. Малыши-то тоже волшебством не обделены, но пока они зависят от нее, чтобы в будущем родиться с сильным и главное со стабильным даром, сейчас силы они должны брать у нее.

Но в одну из прогулок по лесу, которую Эмма себе для успокоения нервов устроила, ей повстречалась дамочка, в которой она смутно признала бывшую приемную мать. Точнее, так и несостоявшуюся приемную мать.

— О боже, ты и впрямь Эмма, — выдохнула Ингрид. Когда она прослышала, что в городе появилась еще одна Эмма, но из другого мира, она ушам своим не поверила. Но все же решила проверить. Возможно, эту женщину легче удастся уговорить стать той, кем не хотела становиться Эмма здесь.

— Была с утра, — настороженно сказала Эмма и добавила: — Ингрид.

Блондинка в белом платье, которое блестело словно иней, удивленно моргнула.

— Ты знаешь, кто я? — пораженно спросила женщина.

Эмма подняла бровь. Если честно, она даже не удивилась, что очередной человек в ее жизни, ну, или в жизни местной Свон, оказался из гребаного Заколдованного леса.

«Чую, меня и дома ждет подобный же сюрприз» — уныло подумала Эмма, а вслух непонимающе спросила:

— А не должна? — и сердито добавила: — Или тут ты не пыталась местную Свон под машину толкнуть?

Ингрид поджала губы.

— Это был несчастный случай, — умиротворяюще сказала она и сделала шаг к Эмме, которая недоверчиво подняла бровь.

— Несчастный случай? — изумленно спросила Эмма, понимая, что в этом их миры все же схожи. — Да, ты шутишь что ли?

Мадам в белом сделала еще один шаг в ее сторону.

— Я лишь поторопилась… — начала она. — Я просто хотела пробудить ее магию.

Эмма фыркнула и не к месту вспомнила беднягу Невилла, которого родственники как только не мучили, чтобы пробудить в том магию и убедиться, что он не сквиб. Помниться, они его даже в окно выбрасывали… Судя по всему, Ингрид придерживалась подобного же метода воспитания.

— Ну, как? Пробудила? — саркастично спросила Эмма. — Какого черта, было вообще играть в семью? Если тебе нужна была ее магия?

Ингрид слегка улыбнулась.

— Я не играла. Я и впрямь хотела стать ей семьей. Стать ей сестрой, — тепло сказала блондинка, и преодолев оставшееся расстояние, женщина коснулась щеки Эммы и радостно добавила: — Но если хочешь, я могу стать семьей тебе… Ты ведь осталась здесь совсем одна.

Против воли, сердце Эммы сжалось. Она ведь и правда осталась одна, и сможет ли домой вернуться, она уже не знала. И…

«Стоп»! — решительно остановила себя она, ощутив еле ощутимые пинки в животе, на который тут же положила руку, а вслух твердо сказала:

— Нет. Я не одна.

Ингрид сжала зубы, понимая, что ей не удалось добиться расположения этой женщины и придется продолжить увещевания Эммы из этого мира.

— Значит, все же эта Эмма станет моей семьей, — уверенно сказала женщина и отошла. — Ей придется.

После чего, она растворилась в ворохе снежинок.

Когда Эмма пришла в участок, вся компашка была уже в сборе, и… смотрела запись из приемного дома, в котором она и познакомилась с Ингрид. Хотя, судя по разговору, часть которого она услышала, Свон о нем не помнила, как и об Ингрид.

— …сам этот детдом я не припомню, или… — как раз говорила Свон, когда Эмма решила объявить о своем присутствии.

— Это временная приемная семья, — сказала она и вошла в офис, чьи обитатели тут же повернули голову в ее сторону и стали моргать на нее круглыми, как у сов глазами.

«Ну, и ничего удивительного. Меня только часть из них видела», — подумала Эмма, и пройдя мимо Крюка, подошла ближе к Свон.

— Хотя ты, кажется, о ней не помнишь, — сказала она, махнув в сторону экрана, где застыла запись.

— А ты, кажется, помнишь, — ехидно сказала Свон и встала со стула. Сложив руки на груди, она встала перед ней, прищурив глаза.

Эмма хмыкнула.

— Надеюсь тот факт, что я беременна, не ввел тебя в заблуждение, что ты сможешь своим «авторитетом» меня запугать, — сказала она, махнув себе за спину на набычившегося пирата, Эмма добавила: — А если сейчас же не приручишь своего щенка, я ему и вторую руку оторву.

— Ух, да ты прямо зверь, — язвительно сказал пират.

— Мне уйти? — желчно спросила Эмма. — Ведь вы здесь собрались на вечеринку, как я понимаю, а не потому что на кое-кого из вас кое-кто охотится?

Она выразительно огляделась и развернулась к выходу.

— Стой, — устало сказала Свон и опустила руки. — Ладно, я не специально… Просто не каждый день встречаешь свою копию.

— Нда, — протянула Эмма и обернулась. — Я вот тоже не каждый день шляюсь по-прошлому, как и по другим мирам, по крайней мере, раньше у меня такого хобби не было. Но вот теперь уже почти полгода я сначала несколько раз по собственному прошлому прыгала, а потом оказалась здесь, и все никак не могу найти дорогу домой. Гребаная Зелена…

Последние слова она пробормотала себе под нос, но Реджина ее услышала.

— Зелена? — сказала она. — А причем здесь?..

— Ты упала в портал, — понимающе сказала Свон, прервав бывшего мэра, и пораженно добавила: — Стой-ка! Полгода?

— Ага, — подтвердила Эмма. — Хотя, как понимаю ты, пробыла в прошлом не так уж и много.

— П-пару дней, — растерянно сказала Свон.

— Свезло тебе, — усмехнувшись, сказала Эмма.

Реджина, тем временем, нетерпеливо закатила глаза.

— Это все чудесно, но может мы вернемся к нашей теме? — недовольно сказала она.

Эмма хлопнула в ладоши и с улыбкой сказала:

— Палочка Темной феи.

Все непонимающе замерли, кроме Голда, который подозрительно прищурился.

— Ч-чья палочка? — растерянно спросила Мэри Маргарет, которая все еще не могла прийти в себя, видя перед собой двух дочек.

— Это то, что мне нужно, в уплату за информацию, — сказала Эмма и добавила: — Она мне нужна всего на пару минут, и все.

Голд усмехнулся.

— В уплату? — с усмешкой сказал он. — А вы не так проста, мисс Свон, — и выразительно посмотрев на ее живот, он добавил: — Если вы конечно еще мисс Свон?

Эмма тяжко вздохнула, не желая показывать, как ее укололо его замечание, и сказала:

— Да, я все еще и скорее всего, всегда буду мисс Свон.

— Ну, и не удивительно, — с усмешкой сказал пират.

Блондинка скривилась, но промолчала.

— Чего ради мне вам помогать? — спросил Голд.

Он все еще несколько обижен словами этой несносной женщины, насчет того, что он был под каблуком у Белль. Да, и впрямь. Какая ему-то выгода?

— Бей, — лаконично сказала Эмма, уже заранее подумав об этом.

В течение этих пары дней она все не могла забыть о том, что этот балбес здесь мертв, и в какой-то момент ей пришла безумная мысль. Провернуть тоже, что она сделала ради Сириуса на третьем курсе. Вернуться в прошлое и спасти этого дурака. Она хотела это сделать еще и ради Генри. Того, что был отсюда. Эмма честно признавалась, что несколько раз тайком наблюдала за мальчиком, тоскуя о собственном сыне. Но у этого мальчика, сколько бы он не походил на ее Генри, были ужасно печальные глаза. Потеря отца, страдающая приемная мать, еще и родная маманя тут личной жизнью занялась… Бедный ребенок явно разрывался и жутко тосковал. Эмма дважды видела, как тот незаметно от всех убегал и навещал могилу отца. В первый раз, когда она его там нашла, он так горько рыдал!.. И тихо просил отца вернуться. Эмма с трудом сдержала слезы, и инстинкт, который вопил внутри нее: Подойди! Утешь!

Честно говоря, она и так собиралась, прежде, чем пытаться вернуться домой, спасти Нила, но раз уж так сложилось… К тому же, так она убьет одним выстрелом двух зайцев.

— Что? — жестко прошипел Голд, делая шаг вперед и смотря на нее почерневшими от злости глазами.

Да, как эта женщина посмела?!..

— Что слышал, — спокойно сказала Эмма, совершенно его не испугавшись и не проникшись повисшим в комнате напряжением. — Я предлагаю тебе довольно неравноценную, причем для меня, сделку. Ты дашь мне палочку Темной феи, а я помогу тебе вернуть сына, — и на миг глянув на Белль, она скривившись, добавила: — Если ты конечно хочешь. А то вдруг тот теперь не вписывается в твое долго и…

— Замолчи, — холодно прервал ее Голд, с трудом подавив желание схватить ее за горло. — Мой сын мертв, и вернуть его невозможно! Думаешь, я бы не попробовал?..

Эмма усмехнулась.

— Нет, не пробовал бы, — уверенно сказала она, подойдя к нему и вскинув голову. — Ведь время у тебя есть только на одно. Либо на сына, с которым твои отношения оставляют желать лучшего. Как в общем-то и с внуком, которого ты, как последний идиот, продолжаешь отталкивать от себя. Либо на Белку, твою бесценную, которая отнюдь не молодеет и, несмотря на свою якобы доброту и чистоту, нихрена не будет ждать, пока ты со своими кровными родственниками отношения будешь налаживать.

— Что? — возмутилась Белль. — Я бы никогда…

— Чего ж тогда, раз ты такая любящая и хорошая, — насмешливо сказала Эмма, прервав лепет библиотекарши взмахом руки, — сама хранилище Темного не открыла? Ведь вы тогда не знали, что придется обменять жизнь на жизнь. Вон, Прекрасные тут, как и мои папенька с маменькой, я уверена, тоже одно сердце теперь делят, лишь бы быть вместе. А ты?.. Что ты, кроме бесконечных лекций о морали и унылой долбежкой насчет того, что ему нужно измениться, для своего теперь уже мужа сделала?.. Что довольно поразительно. Как ты за такую хрень, как Голд, вышла замуж? Он же такой плохой, интриган и манипулятор. Которым он и останется, как бы не он делал вид, что он иной. И будет он таким всегда.

— Смотрю, вы весьма уверены в своих словах, — желчно сказал колдун, внутренне вздрогнув. Что-то слова женщины затронули внутри него, но он боялся даже думать об этом. Ведь в словах той была доля истины, в которую он верить не хотел.

Белль нахмурилась и сложила руки на груди.

— Да, слишком, — сказала она. — Но наши миры все же разные, и здесь все будет по-другому.

Эмма хмыкнула.

По-другому!.. Как же!..

— Значит сделки не будет? — спокойно спросила она, уже мысленно перебирая чары, которыми можно будет вскрывать ломбард.

Генри, стоящий позади всех, сжал кулаки и с надеждой глянул на деда. Он так хотел, чтобы тот согласился!.. Вернуть отца! Такой шанс!.. Он отчего верил женщине, которая выглядела, как его родная мать. Увидев, что дед колеблется, он не выдержал и сделал шаг к женщине.

— Ты и впрямь можешь вернуть папу? — с горящими глазами спросил он, закусив губу.

Эмма тоскливо вздохнула, и не удержавшись, коснулась щеки мальчика.

— Мое время ограничено, и мне нужно вернутся домой, — с сожалением сказал она. — И да, я могу Нила спасти, но только если твой дед согласится на сделку, — она посмотрела на Голда, который все так же продолжал молчать, и скривившись, добавила: — Но с дедушкой тебе, как и Нилу с отцом, кажись не повезло, поэтому… Прости Генри.

После чего она исчезла в белой дымке, оставляя позади себя толпу напряженно застывших людей, которые отчего-то не могли смотреть друг другу в глаза и на одного несчастного мальчика, чья губа против воли задрожала, и кинув взгляд полный предательства на человека, чья кровь, так уж вышло, течет по его жилам, он, сжав кулаки, крикнул:

— Ненавижу тебя! Неудивительно, что отец не хотел с тобой мириться! Ты не заслужил никакой семьи! Чудовище бесчувственное!

Голд против воли вздрогнул.

Слова внука больно ударили прямо в его черное сердце, а от взгляда карих глаз, которые так похожи на глаза его сына, на его собственные глаза, его душа скорчилась в агонии.

— Генри… — тихо выдохнул он, не замечая, как у него по щеке скатилась слеза, но мальчик лишь схватил рюкзак и выбежал из участка.

В задней комнате лавки, освещаемой лишь одной настольной вычурной лампой, сидел мужчина и неподвижным взглядом темных глаз смотрел на тонкий, сделанный словно из черного стекла, предмет, походящий на палку с необычной ручкой, лежащий на столе перед ним.

«Неужели я и впрямь по глупости упустил шанс вернуть сына?» — с мукой думал Голд, смотря на лежащую перед собой палочку Темной феи.

Могущественную и редкую, но по сравнению с жизнью сына, ничтожную.

Он закрыл лицо руками и подавил стон.

После того, как внук накричав на него, убежал, он и сам не стал долго задерживаться, и даже не предупредив Белль, трусливо сбежал. Точнее, перенесся в ломбард и заперев двери, разнес пол магазина, после чего достал из сейфа палочку, и рухнув на стул, вот уже несколько часов сидел и смотрел на этот уникальный артефакт.

Голд не знал, как эта взбалмошная девчонка хотела вернуть Бейя, но отчего-то он все больше верил, что она могла это сделать.

Вот эта вера его и пугала. Как и ее слова, несущие силу, как и слова пророчицы, из-за которых он себя искалечил, чтобы вернуться к сыну, и чей дар спустя годы получил от нее же.

…время у тебя есть только на одно…

Спич этой странной Эммы Свон до сих пор крутился у него в голове. И он даже не знал, что его в нем тревожило: правдивость, холодность излагаемых фактов или… принятие в голосе блондинки, когда она говорила. Принятия его таким, каким он был. Вот это и было самым жутким. Злость, отвращение, испуг — эти эмоции по отношению к нему были знакомы, но вот принятие его сущности… Простое и окончательное. Такого он еще ни от кого не слышал.

Даже от Белль.

А еще… А еще его тревожило то, что слова женщины о том, что Белль не стала вскрывать ради его спасения хранилище сама, а дала это сделать Бейю, посеяли в его душе семена сомнения. Глупо! Ведь Белль не знала, что потребуется жертва, но все же… Сомнения в ее любви, сомнения в ее действиях, сомнения в его любви к ней, сомнения… в том, что брак с девушкой был правильным решением, его не оставляли, а все больше росли.

«Какой бред! Это всего лишь слова!..» — пытался убедить себя он, но как не ему знать, что слова — сильнейшее оружие. Обычно ими любил сражать он, но в этот раз этим оружием сразили его.

А ведь все стало налаживаться!.. У них с Белль!..

«Что? Что у вас с Белль? Вопреки своим слова, ты даже ей не доверяешь. Кинжал-то фальшивый ей отдал, — высоким голосом воскликнуло его темное я, где-то в глубине его разума. — А налаживается? Что у тебя наладилось-то, а? Сын, которого три столетия искал — мертв, внук, последняя твоя в это мире родня — ненавидит. Еще и Крюк… Которому ты, кстати, угрожал, что если он откроет свой большой рот, то ты навредишь его новой подружке. Матери вышеупомянутого внука. Так что… О чем ты? Что у тебя хорошего-то в жизни? Ведь ты, как и я знаешь, что эта необычная особа права и…»

— Хватит! — вслух воскликнул Голд, стукнув руками по столу.

Голоса прежних Темных и прежде его беспокоили, но после плена у Зелены, все будто обострилось.

Он провел ладонями по столу, после чего, сцепив их перед собой, уронил на руки голову. Его вдруг одолело невыносимое желание разрыдаться. Он даже не знал отчего: от обиды, что его желание, которое, как думал, стало притворяться в жизнь, желание быть счастливым отчего-то теперь ощущалось, как всего лишь жалкая пародия на счастье, от боли, что последняя его плоть и кровь его теперь ненавидит, хотя чему удивляться? Он сам не очень-то и старался наладить отношения с внуком, мучимый страхом, что тот станет его погибелью. Или от ощущения никчемности и ужаса, что он и впрямь упустил шанс вернуть своего мальчика…

Он не знал.

Возможно, от всего этого сразу.

Отчего-то колдун был уверен, что эта Эмма Свон не так проста, да и заметить то, что она колдует куда с большей легкостью, чем Спасительница из этого мира, могли все достаточно внимательные, да и странная уверенность, что ее найти, если она того не захочет, никто не сможет, была в нем сильна, как и вера в ее способность исполнить то, что она пообещала.

Была лишь надежда на то, что она сама явится сюда за палочкой, но когда?... Могут пройти недели, прежде чем она может решиться придти... Если придет вообще...

От множества мыслей в голове и смятения в его душе колдун, наконец, не выдержал. Его плечи мелко задрожали, а по комнате стали разноситься глухие рваные вдохи и выдохи. Те были не столь громкими, сколько несчастными.

Такими несчастными...

Темный был так погружен в себя, что даже не заметил, что в комнате он больше не один.

Когда Эмма немного подуспокоилась, и собравшись силами, решила заполучить чертову палочку во чтобы то не стало, последнее, что она ожидала увидеть, проникнув таки в ломбард, это полный разгром в торговом зале и горько рыдающего Румпельштильцхена из этого мира в задней комнате, уткнувшегося лбом в сложенные на столе руки.

Невольно ее глупое сердце сжалось от звука несчастных и тихих всхлипов колдуна. Эмма понимала головой, что это не ее мир, не ее проблема, а главное не ее Темный, но все же сердце сводило от боли из-за вида перед ней и жаждало его утешить.

После непродолжительной борьбы, сердце победило.

Она тихо подошла к мужчине, и поколебавшись, мягко погладила его по волосам. Тот мгновенно замер, а его рыдания стихли.

— Не надо, — ласково сказала она. — Вот уж кому-кому, а тебе нужно выплакаться, — и усмехнувшись, добавила: — Я уж точно тебя не буду осуждать.

Колдун, наконец, слегка приподнял голову, и стараясь незаметно стереть следы своей слабости, еле слышно проворчал:

— Да, ладно? Если верить вашим же словам, я — отвратительный дед и отец.

Он был поражен, что предмет его мыслей появился перед ним столь внезапно и даже пытался его утешить. Румпельштильцхен-то думал, что ему придется ее искать или караулить в лавке, а она вон, сама пришла. То, что ему было неожиданно приятно ощутить ее краткую ласку, он не признается никогда в жизни.

Эмма закатила глаза, и взмахнув рукой, наколдовала стул прямо напротив него, после чего с тихим вздохом села. Двойнята вновь заплясали от голоса Темного и никак не могли угомониться.

Маленькие предатели…

— Не драматизируй, — дразняще сказала она, смотря на колдуна, который вытерев лицо, по-детски надулся и не смотрел на нее. Эмма посерьезнела, и как всегда не фильтруя, что вылетает из ее рта, с клинической честность произнесла: — Ты ведь и впрямь хреновый родитель и дед. По крайней мере, первым ты стал со временем, а последним ты и не старался быть. Так увлекся прыганием на задних лапах перед какой-то чушкой с завышенным самомнением и высокими моральными принципами, что забыл о сыне, которого искал триста лет. А теперь и вовсе его потерял. Про Генри, я вообще молчу. На бедного ребенка ты с самого начала, как я поняла, забил, и даже игнорируешь тот факт, что мудак, который увел у тебя первую жену, теперь к нему в отчимы набивается.

Румпельштильцхен вскинулся, и резко повернув голову, сердито на нее посмотрел.

— Может уже прекратите оскорблять Белль? — прошипел он.

Эмма фыркнула.

— Значит, кроме моего честного мнения о твоей супружнице тебя ничего не оскорбило, и с остальным ты согласен? — спокойно сказала она, совершенно не впечатленная его злым взглядом.

Колдун вдруг устало выдохнул и жалобно сказал:

— Ну почему вы свалились на мою голову, а? Моя жизнь…

Блондинка махнула рукой и перебила его:

— Только не говори, что стала налаживатся. У меня аллергия на чушь, поэтому не тревожь меня выбросом излишних аллергенов в виде этой хрени.

— И как мой двойник вас терпит? — риторически спросил Румпельштильцхен.

— Я спасла его сына, так что у него выбора нет, — весело сказала Эмма

Пару минут они помолчали.

— Вы и впрямь… Спасли Бейя в своем мире? — со странной робость спросил колдун и посмотрел на блондинку.

Эмма печально глянула на него, прекрасно видя надежду в его взоре. Видать, очухался и передумал насчет сделки, ну, или по крайней мере задумался насчет ее заключения.

— Конечно, — ответила она и слегка улыбнулась. — Этот балбес больше не интересует меня как мужчина, но он — отец Генри, да и родной уже что ли. Как придурковатый брат или кузен, которого я никогда не хотела.

Румпельштильцхен помолчал пару мгновений и внезапно признался:

— Генри меня ненавидит. Как только вы ушли, он сказал мне это, а еще назвал бесчувственным чудовищем…

— А ты удивлен? — жестко сказала Эмма, чувствуя раздражение от обиды в его голосе.

Порой, этот человек, как и его двойник, вел себя, независимо от мира, как ребенок. Он хотел, чтобы его любили, и сам был полон любви, несмотря на свою сущность, но сам же отталкивал родных людей, свою семью, и цепляется за тех, кто его не ценил и хотел переделать, а потом удивлялся, отчего все так…

Ну что за человек, а?

В ее мире, Темный наконец вроде понял, частично, ошибочность своих действий, хотя все еще продолжал встречаться с Белль, но все же начал стараться возродить свои отношения с сыном, помирился с ним, и даже с внуком стал теплее общаться, и кажется хотел стать ему дедом. Именно оттого ее порой накрывала такая печаль. Нила он обожал, Эмма это прекрасно видела и сожалела, что ее двойнята этого не ощутят. В Румпеле были задатки чудесного отца, задавленные, возможно, его темным проклятием, или его слепотой и любовью к Белль, но все же они были и даже стали проявляться несмотря ни на что, и Эмме было искренне жаль, что ее дети этого не почувствуют. Она с ужасом и обреченностью неизбежного ждала того момента, когда Белль ему родит. Эмма не дура, и знала, что рано или поздно это случится, как и знала, что в тот же миг, когда это произойдет, ее сердце окончательно будет разбито. Вытерпеть вид мужчины, к которому она неровно дышала, и который был отцом ее детей, хотя и не знал этого, с другой, Эмма, с трудом, но могла, по крайней мере пока, но это… Знание, что он будет качать, обнимать и любить детей женщины, которой он дорожит, в то время, как ее дети будут знать лишь ее руки, лишь ее заботу — это ударит ее в самое сердце.

А этот?

У него, кроме Генри, вообще никого из родственников не осталось, и внук, которого он не очень-то и ценит, да, и шанс вернуть сына, ему, кажись, вообще не очень-то нужны.

Но тем не менее его поражал и обижал факт, что его Генри возненавидел!..

Чудак-человек!

Румпельштильцхен, тем временем, вздрогнул и поджал губы.

Ему не очень-то хотелось признавать, что та в чем-то права… Да, черт возьми, во всем права! Что его бесконечно и бесило. Ну вот откуда она его столь хорошо знает? Или точнее, знает его двойника…

— Кажется, вы весьма близки с моим отражением, — раздраженно сказал он.

Эмма вдруг хихикнула и погладила живот.

— О, да, по крайней мере, один раз мы с ним были весьма близки, — с весельем сказала она.

Колдун непонимающе нахмурился и посмотрел на нее.

Женщина со странным озорством и лукавством во взгляде смотрела на него в ответ, и обеими руками гладила свой округлый животик. Он вдруг пораженно моргнул, когда его посетила безумная мысль. Но этого ведь не может быть, верно?

Румпельштильцхен сглотнул, и облизав внезапно пересохшие губы, хрипло спросил:

— Отец вашего ребенка, это?..

— Детей, — вдруг перебила его блондинка, и выразительно подняв руку, подняла два пальца. — У меня двойня. Мальчик и девочка.

— Но… Как?.. — выдохнул он, поняв, что она не отрицает, что его двойник и есть отец ее… детей.

Эмма закатила глаза.

— Серьезно? — насмешливо спросила она. — У тебя уже было две жены, один ребенок, по крайней мере был, до недавнего времени, и кажется, если наши миры и здесь не отличаются, был небольшой романчик с маман Реджины, так что… Я думаю, ты должен прекрасно знать, как это вышло.

Темный почувствовал прилив смущения и любопытства. Его глаза против воли упали на утробу блондинки, которая в защитном жесте обнимала ее, и вдруг печально вздохнув, та сказала:

— Хотя тебе, в кой-то мере, везет… Мой вот Темный, а точнее даже и не мой, вообще не знает о двойнятах и вряд ли когда-нибудь узнает…

— Почему? — хмуро спросил колдун, отчего-то оскорбившись от лица своего двойника. Лично он бы вот не простил, если бы от него скрыли двоих его же детей. Особенно сейчас, с учетом того, что Бей…

Боже, у него все еще в голове не укладывалось, что в каком-то другом мире он и Эмма Свон… Женщиной, которая там, как и здесь, была матерью сына Бейя… Что они… Они были… В общем, что у них было то, отчего могут быть дети…

Даже мысленно, Румпельштильцхен испытывал смущение, но и в то же время… Он не мог подавить в себе извращенный интерес, как же так вышло.

Эмма, тем временем, вновь вздохнула.

— Я же говорю… Я провалилась в прошлое. Побывала в местах своего рождения, до того, как на Заколдованный лес пало проклятие… — грустно сказала она и в неожиданном приступе откровенности добавила: — …вот там-то и познакомилась и заценила твой темный облик, то есть его, — тут она нахмурилась и проворчала: — Боже, ненавижу эти чертовы перемещение… — а потом вновь вздохнув, продолжила: — Короче, мы заключили сделку, и я там пару недель пробыла, пока мы смогли найти способ меня вернуть… И вот, перед самым своим отбытием… и произошло то, после чего у меня теперь, — она похлопала себя по животу, — в чреве танцуют эти два хулигана. Вооот… Но чтобы не портить прошлое, ему пришлось забыть. Правда, домой я не вернулась. Попала сначала в свое прошлое, в свой Сторибрук, но почти за месяц до того, как пало проклятие, пришлось прятаться и ждать, пока магия вернется, а потом я попыталась вновь переместиться, но я вновь промахнулась и попала в Нью-Йорк тогда, когда Сторибрука-то и не было. Там-то я и узнала, что беременна… Но когда я вновь попыталась переместиться…

— Вы попали сюда, — закончил колдун, с интересом слушая ее историю.

— Нда, — протянула Эмма, устало откинувшись на спинку стула. — Попала…

— Я так понимаю, память моему двойнику вы возращать не намерены? — удивительно печальным голосом спросил он.

Эмма поджала губы.

— А зачем? — резко спросила она. — У него, как и у тебя, есть уже своя библиотекарша. Истинная любовь и все такое. К тому же Нил у нас жив, да и с внуком, в отличии от тебя, он общается… Так на кой ему мои дети? О зачатии которых он даже не помнит? Да, если и вспомнит? Мне только прослыть проституткой и разлучницей истинных возлюбленных еще и не хватало… И так придется как-то объяснять родителям и сыну, да и прочим… Как, когда, а главное от кого я забеременела.

— Он имеет право знать, — тихо сказал колдун.

— Нет, не имеет, — тут же твердо сказала Эмма, и фыркнув, добавила: — Ты вот хочешь? Случись такое здесь. Знать о детях, которых когда-то давно случайно бы зачал с матерью своего же внука, а? Причем узнать об этом сразу, как женился на своей бесценной? Что-то я сомневаюсь… Ты вон, даже сына вернуть не хочешь…

— Хочу, — решительно сказал Румпельштильцхен, причем на все ее вопросы, но решил сделать вид, что лишь на последний, и кивнув в сторону палочки, наконец поняв, зачем ей этот артефакт, добавил: — Это с помощью нее вы ведь прыгали по порталам?

— Ага, — согласно кивнула Эмма.

Колдун вдруг замялся, и не удержавшись, задал вопрос, который не относился к обсуждаемой ими теме.

— Так… Ваши дети были зачаты в Заколдованном лесу? — спросил он, подняв бровь.

Ему отчего-то было любопытно… Неужели ее не испугал его тамошний облик? Белль вот, хотя и поцеловала его тогда, в Темном замке, но все же старалась избегать долгих взглядов на его лик, хотя и старалась делать вид, что это не так. Но он же не первое столетие живет и все прекрасно видел. Та даже во время поцелуя, которое едва не разрушило его проклятие, глаза закрыла… Но вот эта мисс Свон, кажется, была иной дамочкой.

Эмма прищурилась, после чего тихо засмеялась.

— Ах, ты старый черт… — сказала она и покачала в его сторону пальцем. — Ты разве не слышал, что любопытство — сгубило кошку? Но… Если тебе и впрямь так интересно, да. Я переспала с твоим двойником, в его золотисто безумной славе!.. — и подмигнув ему, добавила: — К тому же, как я уже упоминала, кожаные штаны — это весьма сексуально. На тебе, как и на нем, уж точно.

Румпельштильцхен покачал головой и засмеялся.

Вот дерзкая женщина!..

Отсмеявшись, он посерьезнел и сказал:

— Ваше предложение еще в силе?

Эмма кивнула.

— В силе, — уверенно сказала она и жестко добавила: — Но для этого придется немного переписать прошлое. Ты уверен, что хочешь рискнуть своим новоявленным браком с Белль, ради сына? Я, конечно, хочу все провернуть быстро и, как можно более незаметно, но все же… Взмах крыла бабочки и все такое…

Колдун на миг задумался.

Но лишь на миг.

Ведь если их любовь с Белль и впрямь была Истинной, то ничто не помешает им стать мужем и женой, но если нет… Что ж. Так тому и быть.

Он любил Белль, но сына любил больше.

— Я согласен, — сказал колдун и решительно посмотрел на нее. — И каков план?

Эмма хлопнула в ладоши и потерла их друг об друга.

— Чудесно, — радостно сказала она, чувствуя, как в груди разгорается надежда вернуться домой, и жизнерадостно добавила: — Но для начала ты мне должен подробно рассказать, как в вашем мире Нил умудрился откинуть свои тапки.

Румпельштильцхен поднял брови, но вздохнув, с неохотой, но начал рассказывать, как все было.

— Что вы делаете? — уже в который раз пораженно спросил Румпельштильцхен, наблюдая за тем, как эта взбалмошная дамочка что-то с маниакальным видом варила в котле. Он в жизни не видел столь странного сочетания ингредиентов и поэтому понятия не имел, что та творила.

Колдун вообще в последние пару часов, после того, как они заключили сделку, правда немного другую, на информацию про Снежную королеву ему-то было плевать, пребывал в состояние непонимания и шока.

Ему это не нравилось.

Он любил быть в курсе того, во что он ввязался и что его ждет, но в этот раз ему, кажется, уготована участь его клиентов.

«Теперь понимаю чего они так бесятся и злятся…» — недовольно подумал Румпельштильцхен, смотря, как его очередной бесценный ингредиент летит в котел этой безумной.

— Я шаманю нам голема, — сказала Эмма с удовлетворением смотря, как ее варево приобретает землистый цвет.

Она не ас в алхимии, все же ее специальность артефакты, их создание и разрушение, но все же этот полезный рецептик, который она нашла в книге, которую ей задарил когда-то Малфой, запомнила. На всякий. И вот, пригодился. Хотя она и раньше големов делала. Испытывать новосозданные артефакты нужно было же на ком-то. Защитные там или боевые. Не на себе же проверять. Она, конечно, безбашенная дама, но все же не настолько.

— Голема? — изумленно и с искрой интереса спросил колдун, подойдя ближе и заглянув в котел.

Он все же колдует не один год, и даже не одно столетие, и даже големов — этих созданий, имитирующих живой организм, уже встречал, но такого способа их создания не видел. Колдун вообще все больше понимал, что магия этой женщины какая-то странная. Вроде и похожая на привычное волшебство из Заколдованного леса, но в тоже время какая-то другая. Более старая и… Другая, в общем.

— Его родимого, — сказала Эмма, и кивнув самой себе, беспардонно нагнулась над столом, и схватив руку мужчины, посмотрела на часы на его запястье.

Тот фыркнул и закатил глаза.

«Кажется, понятием личное пространство эта женщина не страдает», — подумал он, невольно уловив приятный аромат от ее волос. Едва поняв, что он делает, колдун тряхнул головой и вырвал руку их хватки блондинки.

— Если время хотели узнать, могли просто спросить, — сердито сказал он и поджал губы.

Эмма покачала головой.

— Какие мы мнительные, — весело сказала она и затушила огонь под котлом. Осталось дождаться, когда зелье загустеет и остынет, а потом вперед. Но, а пока нужно найти остальные предметы для ритуала, который она провела над своим Нилом и Румпелем. А если быть точным, ей нужно сердце. И кулон Зелены.

Последний ей был нужен для проведения ритуала. В прошлый раз она без сознания рухнула от истощения, а сейчас и вовсе… Куда ей? Сил-то и так маловато. Да, и детишками рисковать она не собиралась. А кулончик, который она сорвала с шеи Зелены в своем мире, оказался как раз мощным проводником и накопителем для магии. Знала бы сразу и там бы им воспользовалась, но слишком отвлеклась и забросила его в дальний ящик, потом уже только сообразив, что ей попало в руки. Но сейчас у нее при себе его не было и придется украсть его у Зеленки в этом мире, когда они вернутся в прошлое.

Она надеялась, что ей удастся открыть портал именно в прошлое этого мира. С ее послужным списком это может быть затруднительно, но показывать Темному, что ее одолевают сомнения и неуверенность, Эмма не собиралась.

— Ну, и зачем он нам? — нетерпеливо спросил Румпельштильцхен, оперевшись руками об стол.

Его уже начала выводить из себя это неведение. А с его чернеющим сердцем лишняя злоба и прочие отрицательные эмоции были вредны. Кстати, о сердце… Он с каким-то трепетным ужасом понял, что неприятные ощущения, ощущения того, что кровь в его жилах стала густеть, как сироп, мешая сделать свободный вздох, и чувство того, как его эмоции стали с каждым днем все более и более приглушёнными, кроме злости и ненависти, вдруг стали не так… Явственными. Будто процесс обращения его сердца в окончательную тьму замедлился. Ему даже стало легче дышать. Особенно, в последние пару часов.

Румпельштильцхен вновь посмотрел на блондинку, которая без всякого стыда шарилась по шкафам его ломбарда, и с недоверием понял, что именно в ее присутствие ему стало легче.

Но почему?..

Он даже полного дня не провел с этой женщиной, а уже столько всего произошло.

«Боже!.. А ведь прежде я считал Спасительницу занозой в заднице, порой непредсказуемой занозой, но по сравнению с этой женщиной, мисс Свон в их мире так… невинная овечка», — то ли с весельем, то ли с обреченностью подумал Румпельштильцхен.

Но не только это его волновало.

Он не мог ничего с собой поделать, и то и дело поглядывал на ее живот. Так необычно было осознавать, что в ее утробе растут двое детей, детей, в чьих жилах текла его кровь, хотя он и не был тем, кто их зачал. Как ни странно, но им так же овладела зависть. Такая сильная и черная, что даже он сам поразился. Ему было так по-детски обидно, что его двойник, пусть не знал, а судя по решительности блондинки, и не узнает, но все же смог дать жизнь сыну и дочери, за один раз, плюс и старшего сына уберечь смог, хотя и не своими силами, да и с Генри смог наладить отношения, в то время, как он остался совсем один, не считая Белль, лишь только с внуком, который его ненавидит, причем за дело, и в этом, он наконец признал, не кого винить, кроме него самого.

А ведь еще утром он думал, что его счастливый конец стал ближе и реальнее. Но теперь он чувствовал себя поразительно обманутым.

Эх…

— Да не вздыхай ты так, — сказала Эмма, ставя на стол то, что ей пригодится для ритуала. — Все у нас получится. А зачем нам голем? Потом расскажу. Кстати… Последний ингредиент за тобой. Мне как-то тяжко бегать, так что… Вперед, разомни-ка свои старые кости.

Румпельштильцхен, в очередной раз поразившись наглости и беспардонности этой женщины, фыркнул и сказал:

— Получится что? За последние пару часов я вообще чувствую, что попал в какой-то сюрреалистический дурдом!.. — и подняв бровь, язвительно добавил: — А насчет костей… Мой двойник не многим-то моложе, и у вас явно не было претензий.

Эмма игриво усмехнулась.

— Так я и не спорю. Секс-то и впрямь был хорош, — сказала она, и подойдя к нему ближе, соблазнительно произнесла хрипловатым голосом: — Вся эта золотистая кожа… Немного шершавая, но все приятная на ощупь. Курчавые волосы, за которые так удобно хвататься, когда…

— Хватит, — сипло сказал колдун, чувствуя, как в нем стало нарастать… возбуждение.

Позор. Но даже мысли о жене не помогали унять жар внизу живота, который вспыхнул, стоило блондинке открыть свой рот и окинуть его тлеющим взором зеленых глаз. Невольно он даже пожалел своего двойника, рядом с которым бродит такой соблазн, да еще и без тормозов, перед которым явно трудно устоять. Хотя… С учетом того, что чаровница перед ним была весьма беременна, его коллега и не устоял.

— Почему это? — невинно спросила Эмма и похлопала ресницами.

Ей льстило, что несмотря на свою любовь к Белль, глаза колдуна все же потемнели от похоти и возбуждения, и теперь он то и дело кидал взгляды на ее губы.

— Просто. Хватит, — твердо сказал он и облизал пересохшие губы.

У него возникло резкое желание выпить, желательно чего-то алкогольного. Все, что угодно, чтобы подавить эти неуместные чувства и порывы.

— Ладно, — с легкостью согласилась Эмма, и как ни в чем не бывало отошла от него. — А насчет плана… Он таков: мы берем палочку и возвращаемся в прошлое. Вашего мира, естественно. А конкретнее, в тот момент, ну или приблизительно к нему, когда моя местная версия разделила тебя и Нила. Мы должны вовремя уловить момент. Судя по тому, что ты мне рассказал, у нас будет минут пять, плюс-минус пару минут. Именно тогда мы должны вырубить тебя и Свон, и провести ритуал…

— Ритуал? — непонимающе спросил колдун, немного успокоившись.

Эмма вздохнула, и разведя руками, пояснила:

— Да, ритуал. Благодаря которому, можно обменять жизнь Нила…

Румпельштильцхен подозрительно прищурился.

— Обменять, то есть убить кого-то взамен? — спросил он, понимая, на что намекает блондинка.

— Да, для этого и нужно сердце живого человека, — сказала Эмма, на миг прикрыв глаза.

Ей это не нравилось, но из двух зол, как говорится…

— Эмма Свон из этого мира, никогда бы не убила невинного человека, даже ради спасения другого, — изумленно спросил он, вновь понимая, что эта женщина лишь внешность делит с местной Спасительницей.

Блондинка усмехнулась.

— Ну, тогда хорошо, что я — хоть и Эмма Свон, но не из этого мира, — дразняще сказала она, уперев руки в бока. — Ну, так как, готов к охоте на сердце?

Колдун прищурился, и понимая, что женщина перед ним абсолютно серьезна, его губы невольно расплылись в улыбке. У него возникло неожиданное ощущение родства по духу и равенству с этой женщиной, и это было фантастически приятно. Да, и давно приглашение кого-то убить не звучало столь привлекательно для него.

Особенно, если это вернет ему Бейя.

Но охоту пришлось отложить.

Скуби-банда смогла поймать Ингрид, аки Снежная королева, которая теперь сидела в участке, и все участники компашки отчего-то хотели, чтобы Темный непременно присутствовал там при допросе, а сообщить это пришла лично его женушка. Эмма в последний момент успела перенестись, не желая участвовать в очередной семейной драме, ей, при мысли, что дома ждет такая же фигня, и так становилось плохо.

Котел, с почти готовым големом, она забрала с собой, как и все нужное для ритуала, кроме палочки, которую Темный заныкал.

Недоверчивый бес!..

Пока Эмма ждала колдуна, она решила убить время, и включив один из фильмов о ней же, а точнее одну из частей «Гарри Поттера» (да-да, помимо дурацких книг, обнаружились еще и фильмы) на ноутбуке, который она «временно одолжила» в одном их магазинов электроники (скучно же!), она расположилась на диване, в уже родной хижине, и приступила к просмотру.

Давно она так не смеялась!..

Столько ляпов, и прочей отсебятины, она в жизни не видела! Хотя увидев актеров, которые выглядели, как точные копии ее профессоров — Снейпа и Макгонагалл, Эмма даже всплакнула. Вот кто-кто, а эти двое были так похожи.

К тому моменту, когда колдун таки явился, она уже посмотрела две части и приступила к третьей (черт, а на Сириуса-то как актер похож!), при этом умяв уже банку мороженого и начав еще одну.

* * *

Так он ее и застал.

На диване, в дурацких ярко-желтых плюшевых тапках, в виде диснеевской Белль, и банкой мороженого, стоящее у нее на животе, хихикающей над фильмом.

Ох, как он был зол, пока искал ее! Мало того, что эта девица, не предупредив его, исчезла, оставив на растерзание клану Прекрасных и его жене, так еще и уволокла все, что повытаскивала из шкафов, как и котел. Но самое главное, не сказала, куда исчезла и где ее потом искать! Хотя нет, она оставила записку с лаконичной фразой: «Я в хижине», но там, где он ожидал найти в последнюю очередь!

В кармане его брюк.

Как она ее туда положила, без его ведома, он и знать не хотел.

«Вот наглое создание!..»— бушевал он, переместившись к собственной хижине, где она, судя по всему, все это время и пряталась, бессовестная, оставив остальных разбираться с еще одним кризисом.

Но вид внутри лишил его всей злости. Только небольшая толика раздражения все еще горела в его душе из-за вида ее тапок. Он не дурак, и прекрасно понял, что это еще один незаметный плевок в сторону его жены, которую эта мадам очевидно невзлюбила. Но в остальном…

Блондинка была такой милой и смешной, что он не удержался от тихого смеха.

— Ну и чего ты ржешь, бес проклятый? — хмуро сказала Эмма, наконец заметив, что больше не одна.

— Ничего, — все еще посмеиваясь, сказал он, прикрыв рот рукой. Давно он так искренне не смеялся…

Эмма фыркнула и кинула в него подушкой.

— Дурак! — сердито сказала она.

Колдун не сдержался и еще раз хихикнул, поймав подушку. Он почувствовал себя вдруг непривычно легко и свободно. Это было так приятно… Он из-за всех сил постарался зацепиться за это чувство, и подойдя к блондинке, сел рядом с ней. После чего, наглейшим образом наколдовал себе ложку и окунул ее в банку.

Боже! Как же вкусно!..

Почему-то именно эта украденная ложка лакомства показалась ему воистину божественной. Он даже зажмурился от удовольствия. Мороженое было таким сладким и на вкус, как… дом. Будто он пришел не к подельнице по будущему проникновению в прошлое, ради спасения его сына, а… к жене.

К теплой, немного хмурой, беременной и родной жене.

Он еще никогда такого не испытывал. Ни с одной из своих реальных жен. Ни с Милой, ни с Белль. Что с первой, что со второй, его всегда не покидало странное напряжение, а сейчас…

От этих мыслей, неуместных, неправильных, нереальных, послевкусие после холодного десерта стало отдавать пеплом, и сжав челюсти, он бросил ложку на стол.

— Что случилось? — тихо спросила Эмма, заметив, как быстро настроение колдуна с озорного сменилось холодной печалью. Она, не думая о своих действиях, протянула руку и коснулась пряди его волос, которая упала мужчине на лицо.

Колдун замер, но не отодвинулся от нее, лишь отвел взгляд и сцепил руки перед собой.

— Почему?.. — тихо выдохнул он. — Что ты со мной сделала?..

Эмма непонимающе моргнула.

— А что я с тобой сделала? — неуверенно спросила она. — Кроме сделки, которую мы заключили, и небольшой кражи в местных магазинах, я вроде ничего, пока, в этом мире страшного не натворила… Уж тем более с тобой.

Румпельштильцхен едва заметно усмехнулся и посмотрел на нее.

«И впрямь не понимает, ну что за странное создание!..» — устало подумал он, а вслух сказал:

— Ничего, забудь.

Блондинка фыркнула.

— Наконец-то, — дразняще сказала она. — А то все на вы, да на вы.

Он тоже тихо хихикнул.

Они пару минут помолчали, но Эмма не выдержала первой и с любопытством спросила:

— Ну, и что там приключилось? Не поделишься? А то чувствую, дома меня ждет такая же чертовщина. Так хоть знать буду.

— Если кратко… Магия вашей коллеги после общения с Ингрид резко взбесилась, она сделала новый проход в участке, и теперь в бегах, потому что случайно уронила фонарный столб на своего отца, а Белоснежка на нее накричала, — решил все рассказать колдун, желая перевести тему и как можно скорее забыть о своих недавних мыслях.

С каждым его словом брови Эммы поднимались все выше, а под конец его речи она вздохнула.

— Ненавижу этот город, — буркнула она, и поморщившись, положила руку на живот.

Румпельштильцхен, заметив ее движение, немного нахмурился.

— Все в порядке? — еле слышно спросил он, чувствуя, что это не его дело, но в тоже время ощущая, как в нем поднимается волна покровительства и инстинктивное желание защитить. Именно эти чувства когда-то толкнули его стать Темным.

Чувства, что были сильнее даже его трусости, но, к сожалению, слабее алчности.

Слабее его страха потерять магию.

— Да, — скривившись, ответила Эмма. — Просто двойнята, каждый раз, когда слышат твой голос, бросаются в пляс. А я только на пятом месяце… Боюсь представить, что будет дальше. Все же, их двое…

Покрепче сжав кулаки, чтобы Эмма не заметила, его внезапно задрожавших рук, он хрипло спросил:

— Они… они пинаются из-за моего голоса?

Эмма хитро улыбнулась, и игриво толкнув его в плечо, сказала:

— Ну, я могу их понять. Твой неподражаемый и весьма сексуальный акцент, может возбудить не только жажду движения.

Колдун изумленно посмотрел на нее. Вот уж чего-чего, а ему никогда не говорили этого. А уж тем более он никогда не ожидал, так это того, что мать его внука будет столь бессовестно с ним флиртовать.

«Хотя… Как это бесстыдница уже заметила, она — Эмма Свон из другого мира. Определенно из другого», — весело подумал он, качая головой, а вслух сказал:

— Ну и язык у тебя… Я вообще-то женат.

Эмма фыркнула, и махнув рукой, встала.

— А мне вообще-то пофигу, — смело сказала она и пошла на кухню, оставляя позади закатившего свой карий взор к потолку колдуна, все так же сидевшего на диване.

На кухне Эмма сразу подошла к столу, на котором стоял котел с тем, что выглядело, как очень густая глина. Наконец-то был готов голем, и пора ему уже придать нужный для их операции облик.

— Эй! Очаровашка, очнись уже! — сказала Эмма, толкнув Темного, который, едва увидев, какой конкретно облик она придала голему, побледнел, да так и застыл изваянием самому себе.

«Нда, все-таки надо было его предупредить. Для него то он мертв. Пока», — немного неловко подумала Эмма, смотря то на шокированного колдуна, то на лежащего на столе голема, который теперь выглядел, как точная копия Нила.

Какой-то труп нужно было оставить для похорон, чтобы не испортить линию времени, вот она и придумала этот план с фальшивым Нилом, правда рассказать об этом Румпельштильцхену запамятовала.

— Что. Это. Такое? — прошипел колдун, указав пальцем на стол. А точнее, на его содержимое. Нет, он знал, что это такое, но видеть тело своего мертвого сына перед собой, когда так мало времени прошло после его потери, было весьма болезненно.

Эмма закатила глаза, в тайне обрадовавшись, что тот отмер.

— Голем, забыл что ли? — сказала она. — Мы же не хотим испортить прошлое больше, чем нужно. Поэтому нам нужно будет подменить настоящего Нила, того, которого мы заберем с собой, — тут она указала на стол, — на эту фальшивку, которую там найдут и как положено похоронят.

— А предупредить? — устало сказал он, наконец отведя взгляд от стола.

Эмма неловко пожала плечами.

— Я забыла, — виновато протянула она и легонько похлопала себя по животу. — А все они. Я даже стала забывать, где обувь оставляю, так что…

Румпельштильцхен махнул рукой, останавливая ее.

— Ладно, — умиротворяюще сказал он. — Я понял. Мне стоит ждать еще каких-нибудь сюрпризов?

— Нет, — быстро сказала Эмма, качая головой из стороны в сторону. — Осталось только найти сердце и в путь.

Мужчина вздохнул.

— И на том спасибо, — спокойно сказал он, и посмотрев на Эмму, указал ей пальцем в лицо и нетерпящим возражением голосом добавил: — Я добуду сердце, а ты, взбалмошная девица, сиди здесь и жди меня. Ясно?

Эмма надулась. Ей же не пять, ей богу, она большая девочка. Хотя…

— С тебя коробка пончиков, большой стакан горячего шоколада с корицей, и тогда я буду вести себя, как паинька, — с улыбкой сказала она, а потом прищурилась и добавила: — Ну, по крайней мере, ближайшие пару часов.

Румпельштильцхен неверяще посмотрел на эту хитрюгу, и вновь поразившись, как он в это вляпался, взмахнул рукой и исчез в бордовой дымке.

Блондинка нахмурилась и топнула ногой.

— Вот так всегда!..

* * *

Сначала Темный хотел забрать сердце у Крюка. Чисто из вредности и желания заткнуть ему глотку, чтобы тот не разболтал Белль, что кинжал, который он ей отдал, фальшивый, но передумал.

За последние сутки, многое из того, что он знал и что желал, вдруг изменилось или стало несущественным.

Например, он не хотел более навредить Эмме Свон. Никакой из них. Даже в качестве мести.

Особенно с учетом того, что если все же все пройдет гладко, и он сможет вернуть сына, тот ему уж точно не простит смерть матери своего ребенка. А он хотел помириться наконец с Бейем. Нормально, а не так, как вышло. Не на смертном одре его глупого мальчика, который желал, как когда-то и он, лишь вернуться к своему сыну, а вместо этого невольно обменял свою жизнь на его свободу, так и не увидев Генри.

То, что в его душе зародилась странная привязанность к отражению Спасительницы, он никогда не скажет вслух. Он даже себе не хотел в этом признаваться. Ведь он любит Белль, свою жену, свою Истинную…

Ведь любит?..

Конечно любит!

Любит…

Но тем не менее, первым делом, как только он перенесся из хижины, Румпельштильцхен пошел добывать не сердце, для спасения своего сына, не пошел к своей жене, которую не предупредил, где он, и даже не отвечал на ее звонки, а направился за пончиками и горячим шоколадом для одной наглой, невыносимой, и… и милой, забавной, но в тоже время такой упрямой и сильной дамочки. Для той, что носила под сердцем детей его двойника, который их, скорее всего, никогда не увидит.

Этот факт все так же, как и когда он узнал в первый раз, чьих детей носила эта мисс Свон, вызывал в его душе странные чувства. С одной стороны, ему было жаль своего двойника. Он потерю одного ребенка с трудом смог пережить, если это можно так назвать, каково же тому будет, когда он узнает, что от него скрыли не одного, а сразу двух детей. Произойди такое с ним, он был бы убит горем, что вновь все пропустил. Но с другой… Он не хотел, чтобы Эмма, эта Эмма, из другого мира, уходила. Тому Темному она не нужна!.. Ведь не нужна?.. Да, его и не должно это интересовать! Ведь и ему она тоже не нужна!.. И дети ее. Не нужны они ему!

Но тогда отчего так сердце тянет? Отчего так руки сводит от желания коснуться ее живота, чтобы ощутить, как пинаются дети в ее утробе?

«Чужие дети», — шептал разум. — «Чужая женщина».

«Наши, они наши», — в тоже время стенало сердце, а ему вторили сотни глоток других Темных в глубине его души: — «Наши!»

Последнее поражало и пугало его больше всего.

Отчего же они подобное кричат? Раньше лишь на вред другим подбивали, а сейчас стонут, чтобы он украл девицу, оставил ее себе, претендовал на ее детей.

У него есть Белль! Скоро у него вновь будет Бей! И этого ему должно быть достаточно!..

Но будет ли сын с ним говорить? Генри его теперь ненавидит, да и за что внуку его любить? Он не очень-то старался прежде, хоть как-то сойтись с мальчиком. Да, вряд ли тот забыл, как он, едва часа и не прошло после того, как они узнали о своем родстве, как он напугал бедного ребенка, накричав на него, а еще и обвинил в том, что в ране от пирата была вина мальчика! Боже… Теперь, вспоминая об этом, ему стало так стыдно!.. А зная сына, тот, скорее всего, встанет на сторону своего ребенка…

«В этом он, к счастью, не в меня. Мой сын может поставить своего ребенка на первое место», — горько признал он.

…И он даже не будет винить Бейя, если он так сделает. Ну… Ну и пусть! Зато живой будет!

Забрав заказ у Красной Шапки, у которой, от его столь необычного набора закусок, стали глаза идеально круглой формы, в которых вспыхнул ненормальный блеск, подсказывающий ему, что уже через полчаса весь город будет знать, что он, обычно не увлекающийся сладким, по крайней мере не прилюдно, взял целую коробку пончиков, этих мучных ужасов, и большую чашку горячего шоколада с корицей, который никто, кроме Белоснежки, шерифа Свон и Генри, в этом городе не пьет, но ему было плевать. Даже учитывая то, что его жена, скорее всего, узнает об этом первая. Жена, которая, судя по звонкам, ищет его не один час. Но на это ему было тоже удивительно плевать.

Спасение Бейя важнее.

А для этого осталось только найти сердце.

«И кажется, я его нашел», — подумал он, выйдя из закусочной и увидев, как по той стороне улицы быстро шла Реджина, вытирая щеки, а за ней бежал Робин Гуд.

Он, конечно, не сестра милосердия, но сейчас вдруг решил побыть «добрым» фейем и «помочь» своей бывшей ученице.

«Это все вина этой взбалмошной женщины», — проворчал про себя Румпельштильцхен и перенесся в офис бывшей мадам мэра, где, как он знал, лежала сейчас, вероятно, без присмотра, проклятая Мэрион.

Супруга Гуда.

Своим присутствием нарушившая наклевывающийся роман между Робином и Реджиной.

«Но сейчас все поправим», — хихикнув, подумал «добрый» фей, потерев ладони между собой, вошел в пустой офис, где на диване лежала «замерзшая» жена разбойника.

— Ну, и чье оно? — поморщившись, спросила Эмма, смотря на сердце, которое лежало в небольшой коробочке, которую принес Темный.

Румпельштильцхен поднял бровь.

— Разве это важно? — спросил он. — Я думал, что это лишь ингредиент. Не более.

Блондинка дернула носом и откусила кусочек пончика, которые, к ее удивлению, таки принес этот бесенок.

— То, что я приняла факт того, что должна кого-то убить, не значит, что мне это нравится, — буркнула она, жуя лакомство.

— То-то я смотрю, уже два пончика в коробке осталось, — насмешливо сказал он и махнул головой в сторону почти пустой коробки. — Переживания, видать, возбуждают аппетит.

Эмма прищурилась, а потом стукнула его по плечу.

— Тебе что, для беременной женщины пончиков жалко? — возмущенно сказала она. — Неудивительно, что тебя зовут чудовищем…

Услышав, столь бесчувственное, но в чем-то правдивое утверждение, Румпельштильцхен поморщился.

— Не морщись, — резковато сказала Эмма. — Не хочешь, чтобы тебя так звали, начни меняться наконец.

— Я как-нибудь сам разберусь, хорошо? — жестко рыкнул он блондинке, которая на его вспышку даже бровью не повела, а лишь взяла стакан с горячим шоколадом со стола, и смотря ему прямо в глаза, с шумом втянула в себя напиток.

Колдун поднял глаза к потолку и тяжко вздохнул, на миг отпустив плечи.

«Неужели вот оно, наказание, за все мои прегрешения?» — несчастно подумал он.

— Да, я — твое наказание, — довольно сказала Эмма, прекрасно прочитав по его глазам, что он подумал, и судя по его поднятой брови, читать людей она еще не разучилась.

Мужчина вновь вздохнул.

— Когда мы уже отправимся? — устало спросил он, желая, чтобы уже все это закончилось, а его сын, наконец, был спасен.

Эмма подняла задумчиво брови.

— Ну… Сердце — есть, голем — есть, палочка, если ты ее не потерял, есть… — протянула она, выразительно загибая пальцы на каждый пункт. — Так, что… Можно хоть сейчас начинать свою операцию «Феникс».

Румпельштильцхен поднял бровь.

— «Операция Феникс»? — удивленно спросил он.

Блондинка замялась, и тоскливо вздохнув, ответила:

— Я по Генри соскучилась. По-своему. А он так любит называть подобные дела всякими замысловатыми названиями.

— Это то, что в наших мирах неизменно, — с едва заметной ухмылкой сказал он.

Они понимающе переглянулись. Генри, казалось, был особенным мальчиком, независимо от мира.

— Помирись с ним, — неожиданно мягко сказала Эмма и притронулась к его локтю. — Слышишь? С ними обоими. Баб у тебя может быть еще с десяток, и даже не начинай мне задвигать чушь про Истинную любовь, а сын и внук у тебя одни. Все мы рано или поздно сдохнем, даже ты. Так неужели тебе хочется, чтобы твоя родная кровь помнила о тебе, как о чудовище, бесчувственном и мелочном, или они вообще предпочитали бы о тебе не помнить, а? Они — это единственное, что после тебя останется. Ни твоя магия, ни твое золото… А они. И только они подарят тебе покой и истинное прощение, истинное принятие, а не Белль. Она тебя даже до конца принять не может, хоть и вышла за тебя. Подумай об этом, хорошо? Не выбирай легкий путь. Оглянись! Куда тебя он уже привел? Куда это привело твоего собственного отца? Как он хочешь стать? Если так, то ты на верном пути и уже почти ненавидим всеми, особенно своей семьей…

Румпельштильцхен все это время, как зачарованный, слушал ее речь и чувствовал, как каждое слово блондинки, словно осколок стекла, врезалось ему в сердце. Ведь она была права, он не хотел этого признавать, но она права.

Уже в который раз…

— Не хочу, — тихо выдохнул он. — Я не хочу становится, как… он. Но…

— Не может быть никаких «но», — оборвала его Эмма.

— Может, — еле слышно сказал он и устало прислонился к стене. Неожиданно, на него накатил приступ честности, и он добавил: — Мое сердце… Оно… Из-за того, что я натворил за свою длинную жизнь… Теперь оно чернеет, и очень быстро…

«Чего ради он вообще открыл свой рот?!» — тут же отругал себя колдун и хотел было отмахнуться, сменить тему, все что угодно, лишь бы…

— Покажи, — твердо сказала Эмма, сложив руки на груди и прервав его мысленные метания.

Румпельштильцхен немного растерянно моргнул.

— Что? — спросил он.

Нет, он понял, о чем она его попросила, но все же не мог скрыть растерянность.

— Сердце, — терпеливо сказала Эмма. — Покажи его мне.

— Зачем? — упрямо спросил колдун и поджал губы.

Блондинка вздохнула.

— Я, как ты понял, знаю парочку ритуалов и заклятий не из вашего мира, да и не из моего тоже, ну да неважно, — сказала Эмма, ругая свой вновь взбрыкнувшийся инстинкт всех спасать. — Глядишь, чем-то и смогу помочь. Ничего не обещаю, естественно. Но… — протянула она, и выразительно глянув на колдуна, добавила: — Зная тебя, ты непременно заваришь какую-то кашу, которая вылезет тебе боком, — тут она прищурилась, заметив, как колдун на миг отвел взгляд, и вздохнув, произнесла: — Хотя, судя по твоим наглым глазищам, ты уже что-то натворил.

— Ничего я не натворил, — буркнул Румпельштильцхен и сложил руки на груди.

О том, что он нашел шляпу и с ее помощью, и помощью Крюка, заточил в ней ученика чародея, он не собирался говорить. Колдун и так чувствовал, что его в ближайшее время эта девица, у которой не было тормозов и инстинкта самосохранения, еще не раз назовет идиотом. Поэтому он не собирался давать ей лишний повод, хотя выяснить, откуда она так хорошо разбирается в магии и откуда ей известны эти странные знания, о которых он сам не знает, что странно, и ему это совершенно не нравилось, Румпельштильцхен был твердо намерен.

— Сердце! — нетерпеливо рявкнула Эмма. — Если ты сам мне сейчас его не покажешь, я сама его из твоей груди выну! Боже мой, я же не твой кинжал прошу! Можешь даже мне в руки не давать свой бесценный орган. Я просто хочу оценить масштаб твоей проблемы! Вот и все.

Колдун помялся, но все положил руку себе на грудь и с неохотой вынул свое сердце. На миг на него свалилось облегчение. Будто камень с груди снял, но в отличии от Коры и ее дочерей, он не хотел оставаться бессердечным. Во-первых, хватало и того, что у него была слабость в виде кинжала, с помощью которого им могут управлять против его воли, а еще и с сердцем, отдельно от него… По его мнению, как бы оно ему не мешало и каким бы тяжким грузом не давило, по крайней мере, за его сохранность беспокоиться не стоило. Ну, за его физическую составляющую. А во-вторых… Без него он боялся, что окончательно и впрямь станет Чудовищем.

«Если верить окружающим, ты уже им являешься», — ехидно подсказал его внутренний голос.

— Нда, — протянула Эмма, немного наклонившись вперед и с научным интересом смотря на бьющееся, почти полностью черное сердце. Лишь несколько розовых пятен еще пробивались сквозь эту черноту.

«Бедняга…» — грустно подумала Эмма, понимая, что таким оно стало не только из-за того, что он натворил за свою жизнь. С помощью волшебного зрения, она прекрасно могла видеть, как сердце, словно паутина, оплетала, судя по всему, его темное проклятие. Оно, как пиявка, вцепилось в несчастную пташку, выпивая из сердца все соки.

И из него тоже.

Но она не понимала отчего! Оно явно питалось им уже не первый год, даже не первое столетие, но почему именно сейчас процесс ускорился?.. Только если…

— Оно только в последние месяцы стало столь активно чернеть, верно? — спросила Эмма, не отрывая взгляда от сердца и не замечая изумленного взгляда колдуна, который не заметил и капли отвращения или еще чего-то подобного на ее лице.

— Да, — подтвердил он, все продолжая выискивать неприятие или корыстное побуждение на лице блондинки, которых там все так же не было.

— Все-таки странный ты человек… — пробормотала Эмма, мысленно перебирая чары, заклятия и ритуалы в голове, которые могли помочь.

Румпельштильцхен, покрепче сжав свое сердце и вернув его на место, непонимающе спросил:

— То есть?

Эмма вздохнула и серьезно посмотрела на него.

— Твое сердце триста лет медленно чернело, но лишь после смерти сына, этот процесс ускорился… — сказала она и покачала головой. — Боже, Румпель… Как в тебе сосуществует такой потенциал для любви, особенно к своему ребенку, вместе с такой феноменальной способностью отталкивать как раз таки всех членов своей семьи!.. Неужели ты так и не понял, что именно она и была твоим спасением все эти годы! Ты держался за любовь к своему сыну три столетия, а как потерял его, ты потерял и себя! И даже твоя, якобы, большая любовь к Белль не помогла… — сказала она и вздохнула. — Ну, да, это не мой мир и не мне тебе указывать на то, что ты идиот, который сам во всем виноват!..

— Вот именно, — грубо сказал Румпельштильцхен.

Его душа и так вся была изорвана, и обливалась кровью, и ей не нужно было лишний раз вслух озвучивать все то, что он отчаянно желал игнорировать.

— Может, лучше приступим к спасению Бейя?

— Приступим, — устало сказала Эмма, видя, как он закрылся от нее, и словно еж, выпустил свои иголки в защитном рефлексе. Говорить с ним более было бесполезно.

Осел упрямый!..

Дальнейшее их времяпрепровождение было в полнейшей тишине.

Эмма молча уменьшила голема, оделась в более подходящую для путешествия одежду и вышла на улицу, вслед за таким же молчаливым колдуном, который продолжал хмуриться и смотреть куда угодно, кроме нее.

«Боже, как дитя малое…» — качая головой, думала Эмма, глядя в его напряженную спину.

Они недалеко отошли от хижины, буквально на пару метров, но Эмма считала, что им и этого хватит, поэтому замерла и требовательно вытянула руку.

— Палочку давай, — резко сказала она.

Румпельштильцхен, застывший рядом с ней, все так же молча вытянул руку, в которой тут же в бордовой дымке появилась знакомая черная палочка. Эмма на миг замерла, смотря на артефакт в ладони колдуна. На нее вдруг накатила неуверенность, что она вновь может промахнуться и перенести их не туда. Но пинки двух крох в ее утробе, которые становились день ото дня все сильнее, быстро избавили ее от этого чувства. Ей уже тяжко порой ходить, а через пару месяцев, да что там месяцев… Через пару недель она вообще с трудом сможет передвигаться. Про скачки по порталам и говорить нечего. Поэтому она вздохнула, и решительно взяв палочку в руки, Эмма сосредоточилась, и с надеждой, что их выкинет в нужном месте, взмахнула ею. Перед ними тут же возник уже знакомый зеленый портал, куда они не сговариваясь, синхронно шагнули.

* * *

К счастью, в этот раз Эмма даже не грохнулась. Темный тоже спокойно появился рядом с ней, явно не собираясь падать.

Она кратко огляделась и поняла, что они все так же были перед хижиной, но на улице было темно, хотя, когда они вошли в портал, было едва ли за полдень.

— Ну… — протянула она. — Тут уже придется полагаться на твою память, в моем-то мире этот момент был «немного» иной.

— Насколько иной? — прохладно спросил Румпельштильцхен, просто ради того, чтобы заполнить возникшую между ними гнетущую тишину, да унять свое волнение от мысли, что его сын где-то здесь, в этом времени, живой.

— А! — махнула рукой Эмма. — Я искала Нила, а нашла немного потекшего крышей Темного в подвальчике зеленого Сатаны, и… Чуть-чуть его похитила.

Румпельштильцхен поднял бровь и посмотрел наконец на блондинку. Его все еще поражал жаргон этой дамочки, но думать, кого она имела в виду, под словами «зеленый Сатана», ему и не нужно было. Это была Зелена, не иначе.

— Чуть-чуть его похитили? — уточняюще спросил он. — А смысл? Без кинжала…

— Я нашаманила вокруг хижины, ну, в нашем мире, — начала Эмма, махнув рукой в сторону темного домика, — небольшой зачарованный круг, сквозь который не проходил зов кинжала, так что твоего двойника никто бы не смог умыкнуть.

Колдун нахмурился.

— Откуда у вас вообще подобные знания? — спросил он, наконец задав вопрос, который его столько тревожил. — Ритуал по обмену жизнями, зачарованный круг этот… Я в жизни не слышал о подобном заклятии. А уж о своем кинжале, поверьте, я знаю многое… И чары, которые могли бы его подавить — не существуют. Я бы знал, если бы такие были.

Эмма поморщилась. Она не хотела обсуждать свою прошлую жизнь с кем бы то не было. Господи! Она просто хотела вернуться домой! И все.

— Не важно, — отрезала она. — Знаю, и все. Просто радуйся, что я готова помочь твоему сыну. А теперь пошли в город, нужно узнать, в какой момент мы точно попали. Палочка все-таки без навигатора, поэтому куда точно нас закинуло, я не знаю. К тому же, надо еще придумать, как умыкнуть незаметно кулон у Зеленки.

Румпельштильцхен, поняв, что ничего от девицы не добьется, непонимающе спросил:

— А зачем нам ее кулон?

— Я, в прошлый-то раз, без сознания грохнулась, когда разделяла своего Нила и Темного, а сейчас то уж что говорить, — сказала Эмма и погладила себя по животу. — Малышней рисковать я не собираюсь, поэтому нам нужен дополнительный источник магии, а побрякушка Зеленки нам как раз подойдет для этой цели.

Колдун глухо рыкнул и сжал кулаки. А он ведь спрашивал, нужно ли им еще что-нибудь!..

— А сразу предупредить? — сердито прошипел он. — Я думал…

— Я забыла, ясно? — резко сказала Эмма. — Я — беременная склеротичка. Я признаю это и принимаю, и ты должен, если хочешь, чтобы мы продолжили путь. Так что, хорош фыркать. Если не знаешь, где нам добыть другой артефакт, с достаточно мощным зарядом магии, то…

— Мой кинжал подойдет? — резко прервал ее Румпельштильцхен. Он не хотел лишний раз даже приближаться к Зелене, он вообще видеть ее не хотел. Поэтому желал найти другой выход. Или замену кулону ведьмы. Пусть даже, если это был его кинжал.

Боже… Он просто хотел уже вернуть сына!.. Неужели, он так много просит?..

Эмма на пару минут умолкла.

В принципе, почему бы и нет. Кинжал — весьма мощный инструмент, пусть даже и магия в нем темная. Для ритуала-то любая сойдет. Он больше к магии крови относился, а там линии в большинстве случаев размывались. Магия — есть магия. Черная или белая, в этой категории колдунства, какая сторона была источником силы было без разницы.

— А ты мне его дашь? — неверяще спросила Эмма. — Мне придется подержать его в руках, как минимум пару минут…

Румпельштильцхен поджал губы.

Нет, он отчаянно не хотел давать кому бы то ни было кинжал, все еще ярко помня плен у Зелены. Он даже жене фальшивку отдал, но… Это же Бей. Однажды, он уже пожертвовал сыном, из-за этого кинжала и его силы, и не хотел делать этого вновь. Еще одного шанса у него не будет, и если он и его упустит, то в жизнь себе не простит.

— Дам, — с трудом выдавил колдун. — Я дам кинжал.

Эмма удивленно посмотрела на него, и вздохнув, легонько коснулась его плеча.

— Не бойся, — тихо сказала Эмма. — Я клянусь, что ничего тебе приказывать не буду.

Колдун закусил на миг губу и посмотрел в глаза блондинки. Ничего, кроме искренности, он там не нашел. Сколько не искал, в ее глазах не было злого умысла.

— Нам нужно в город, — еле слышно сказал он и отвел от нее взгляд.

— И то верно, — согласно кивнула Эмма, не став ему мешать менять тему. — Надо узнать точно, куда нас занесло.

Темный молча кивнул, и поразительно бережно обхватив ее за талию, перенес их в бордовой дымке в проулок, неподалеку от его ломбарда, где, как он знал, Белль и нашла Бейя.

Ну, точнее в тот момент их обоих.

Как оказалось, они почти верно попали.

Точнее, они попали в ночь, перед тем, как Бей, взявший вверх над отцом, в их едином тогда теле, заявился сюда. Но сейчас до этого была целая ночь, а Эмма не железная и весьма беременная женщина, которая быстро устает. Поэтому, когда они заявились в ломбард, она без всякого стыда улеглась на кровать в задней комнате, и сказав Темному, чтобы он разбудил ее незадолго до прихода местной версии его женушки, довольно крепко уснула. Завтра день тяжелый и ей нужны все силы, которые только возможно.

Румпельштильцхен даже не удивился уже подобному поведению этой строптивой женщины. Она вообще, кажется, делала лишь то, что хотела. Да и сил спорить с ней не было. К тому же, она была в чем-то права. В ее-то состоянии, ей нужен весь отдых, какой только возможен.

К счастью, он всегда, с тех пор, как пало первое проклятие, держал здесь прялку, но к его изумлению, любимое занятие не приносило обычного покоя. Вместо этого, его глаза то и дело возвращались к блондинке, мирно сопящей на небольшой кушетке, которая стояла как раз напротив того места, где он прял. Та спала на боку, лицом к нему, подложив одну ладонь под щеку, а другой в защитном жесте обнимала свой живот. Ее вздернутый носик то и дело дергался во сне, а лоб немного хмурился.

«Даже во сне с кем-то спорит, не иначе», — с тихим смешком подумал колдун. Он даже не сомневался, что именно это она и делала. Эта женщина, в отличии от своего двойника, вообще не знала, когда остановиться. Она, наверное, даже со смертью не побоится спорить. Хоть… Они, в какой-то мере, и пришли сюда поспорить как раз со смертью.

И ставлю все, что у меня есть, на то, что она выиграет…

* * *

До утра время пролетело удивительно быстро.

Едва задребезжал рассвет, колдун разбудил Эмму, и они, удалив следы своего присутствия, перенеслись прочь из ломбарда.

— И когда конкретно ваша общая тогда тушка завалилась в лавку? — недовольно буркнула Эмма, прячась в засаде на одной из крыш, откуда виднелась лавка.

Румпельштильцхен невольно фыркнул от вида ее немного заспанного и надутого лица, и сказал:

— Мне почем знать? Тогда вверх над телом взял Бей…

Эмма тяжко вздохнула, чувствуя, как у нее в животе урчит от голода, а двойнята, в солидарности с ее желудком, бодро запинали ее в бока.

— Мы голодные, — жалобно сказала она, обняв руками живот. — Может сделаем перерыв на завтрак, а? Все равно Нила нужно ловить в лесу, а до этого еще валом времени.

Колдун закатил глаза, но услышав и впрямь громкое и голодное ворчание из живота блондинки, опустив плечи, миролюбиво сказал:

— Ладно, черт с вами. Но в закусочную и прочие заведения мы заявится, понятное дело, не можем, поэтому давайте дождемся Белль, и тогда можно будет перенестись ко мне домой, — и кинув озорной взгляд на ее утробу, он дразняще добавил: — Надо же накормить бунтующий против голодовки народ.

— Иди ты, — с улыбкой сказала Эмма и слегка толкнула его в плечо.

Наконец, спустя полчаса, они заметили сначала метнувшуюся к лавке, походкой пьяного матроса, мужскую фигуру, от вида которой сердце Темного болезненно сжалось, а потом почти сразу за ней вышедшую из-за угла Белль.

Эмма утешающе сжала локоть Румпельштильцхена, когда увидела Нила и тихо сказала:

— Потерпи немного, и он будет с тобой.

Колдун лишь кинул на нее благодарный взгляд, после чего перенес их к нему домой.

Как только они оказались там, он тут же пошел на кухню. Времени у них было не так уж и много, да и нервное напряжение, которое росло всю ночь у него в душе, не давало ему покоя. Поэтому, решив занять руки, он быстро снял пальто и начал готовить завтрак для своей подельницы.

— Ты еще и готовить умеешь? — удивленно спросила Эмма, прошедшая на кухню следом за ним, при этом с любопытством оглядываясь.

В этом доме она была лишь раз, еще до апгрейда, да и то только в разрушенной Мо Френчем гостиной, поэтому сейчас она, не удержавшись, осмотрелась по сторонам, но заметив, как ловко орудует на кухне Темный, она отвлеклась от этого занятия.

— Умею, — усмехнувшись, ответил колдун и глянув на Эмму, ехидно добавил: — Вас это так поражает? Отчего же? От того, что я занимаюсь такими свойственными обычным людям занятием? Или от того, что в холодильнике вы не заметили трупов младенцев и крови, которыми, я уверен, что все так думают, я питаюсь? Или просто не привыкли видеть, как готовится еда?

Эмма фыркнула и села за стойку.

— К твоему сведению, не знаю, как там ваша местная Свон, но я умею готовить, — гордо вскинув голову, сказала она, и покачав пальцем в его сторону, добавила: — И между прочим, очень хорошо. А еще я печь умею. Вот. Твой двойник, к примеру, вместе с Нилом и Генри, за обе щеки уплетали мои стейки и вишневый пирог. Так то!

Колдун поднял бровь.

— С чего это мой двойник, его сын и ваш сын, лопали вашу стряпню? — с любопытством спросил он, разбивая яйца о сковородку.

— Праздновали воссоединение семейства, — сказала Эмма и печально вздохнула. — Первый и в последний раз.

Кто бы знал, как ей хотелось, чтобы тот момент не кончался. Особенно сильно ей этого хотелось каждый раз, когда двойнята пинались. Но таких семейных посиделок ей больше не видать, а крохам и того никогда их не узнать. У Темного в ее мире есть Белль, чтобы его ужинами, обедами и завтраками потчевать, Нил, если узнает, что она залетела от его отца, ее возненавидит, как пить дать, да и Генри… Боже, она до сих пор не придумала, что сказать сыну, а ведь почти половина ее беременности уже прошла! Тот скорее всего ее возненавидит, как она своих родителей. Подумает, что она захотела его заменить и что теперь будет меньше его любить… Глупость, конечно, но объяснить маленькому мальчику, что она не планировала этого и что все равно будет его любить, одинаково, на ровне с двойнятами, она пока не придумала как. Хотя теперь она чуть лучше понимала родителей и хотела даже с ними помириться, когда вернется.

— Смотрю, вас это печалит… — тихо сказал Румпельштильцхен, краем глаза наблюдая за блондинкой.

— А чего радоваться-то? — уныло сказала Эмма. — У него, как и у тебя, есть своя Белка, Нил меня тут же возненавидит, если, не дай бог, узнает, от кого я беременна, Генри… Ох, я и думать боюсь о реакции ребенка. Мои родители… У них своя лялька, и теперь им не до меня и до моих двойнят. Так что… Если какие семейные вечера у моих детей и будут, то только со мной.

Исовсем тихо добавила:

— Чую, придется вспоминать воровское прошлое. Шерифом меня вряд ли надолго оставят. Да и квартира новая нужна. А все вещи и мебель для крох, боже… У меня для них даже ничего и нет!..

Колдун с печалью посмотрел на загрустившую женщину, в очередной раз поняв, что та и впрямь не собиралась посвящать его двойника в то, что он станет отцом, и тихо сказал:

— Не переживайте. Вы же Спасительница… Не думаю, что горожане оставят вас на улице с детьми на руках…

Эмма нахмурилась.

— Но и фонд имени меня или моих детей открывать вряд ли станут. Тут не Заколдованный лес, и жизнь, пусть и в изолированном городке, штука дорогая, иначе здесь бы давно уже никто не работал. И вообще… Сама как-нибудь управлюсь. Раньше никогда ни у кого помощи не просила и сейчас начинать не собираюсь, — стиснув зубы, сказала Эмма и сменив тему, вредно добавила: — Где там мой завтрак? А то я тут помираю с голоду.

Колдун вздохнул и безропотно поставил перед ней готовую яичницу с беконом и стакан сока.

Поела Эмма быстрее, чем все Уизли вместе взятые.

Сразу после этого они перенеслись в лес, благо, хоть место, где произошло трагическое разделение местного Нила и его самого, Темный помнил. Времени становилось все меньше до этого, и пока сюда не явились действующие лица, Эмма как можно быстрее расстелила на нужном месте водонепроницаемую бумагу, с уже заранее нанесенными на нее рунами, и присыпала ее землей.

— Весьма… современный подход к магии, — заметил Румпельштильцхен, увидев ее манипуляции.

Эмма оглянулась на него.

— У нас нет времени руны рисовать или вообще на что-либо еще, — спокойно сказала она. — У нас есть всего пара минут, прежде чем Нил погибнет. Второго шанса не будет.

Колдун и не спорил.

Лишь удивился немного, хоть чем больше он проводил времени с этой интересной, во всех отношениях, копией Спасительницы, тем меньше удивлялся. Ему просто не хватало сил на это.

— Знаю, просто поразился, — сказал он.

Эмма хмыкнула, и закончив свою работу, с трудом встала с помощью Темного, молча подавшего ей руку.

— Спасибо, — прокряхтела она и потерла спину. — Скоро подобные «упражнения», кажись, мне станут недоступны. Поди придется перейти на обувь без застежек и прочего. Обувать-то меня некому.

Румпельштильцхен поджал губы, и подавив вновь пробудившееся желание коснуться и почувствовать детей в ее утробе, хмуро сказал:

— Если бы вы перестали упрямиться и все же решили рассказать моему «коллеге»…

— И что? — грубо перебила его Эмма. — Он бы тут же бы все бросил и побежал угождать моим гормональным капризам? Да не смеши.

— Ну, я же побежал вам за пончиками, — вредно пробурчал он.

Эмма закатила глаза.

— Ну, какой ты молодец, — саркастично сказала она и потопала к небольшим кустам, которые успела уже заприметить, и где они прекрасно смогут спрятаться, поджидая своих «жертв».

Колдун тоже закатил глаза, но промолчал, а потом просто пошел следом за ней, легким взмахом руки заставив исчезнуть их следы.

— Давно я не делал чего-то столь нелепого, — проворчал он, присев за кустами.

Блондинка, наколдовав себе небольшую подушку, чтобы не сидеть на холодной земле, ей вредно в конце концов, тихо хихикнула.

— Да, ладно? — весело спросила она. — Неужто костюм боишься попортить?

— Костюмы не предназначены для сидения в кустах, — возмущенно сказал Румпельштильцхен, выразительно погладив лацканы пиджака и отряхнув рукава.

На его лице было столько детского возмущения, что Эмма не удержалась и вновь хихикнула.

— Как и кожаные штаны, — ехидно сказала она, и покачав головой, добавила: — Я даже боюсь спросить, как ты выжидал своих «клиентов» в Заколдованном лесу, сидя в кустах в подобном прикиде. Нет, в кожаных штанах ты был весьма горяч… Но если подходить к этому в практичном смысле слова, то это не лучший наряд для «сидения в кустах».

— Я не сидел в кустах, — буркнул он, но заметив выразительный взгляд блондинки, неохотно добавил: — Ладно, может и было такое пару раз. Признаю, признаю, вредная ты женщина.

Последние слова колдун проворчал себе под нос, но Эмма их прекрасно услышала и толкнула его в плечо. Он возмущенно посмотрел на нее и потер плечо.

— Что за необъяснимая склонность к насилию? — вредно сказал Румпельштильцхен.

Он не очень-то привык, чтобы его так тыкали, но это женщина, кажется, прямо не могла прожить и часа, не ткнув или не ударив его.

— Это все гормоны, — сказала Эмма, отмахнувшись, как ни в чем не бывало.

Колдун покачал головой с едва заметной улыбкой на губах.

— Хорошая отговорка, — шепотом сказал он.

— Все претензии к твоему двойнику, — отозвалась Эмма и нахмурилась.

В отдалении ей вдруг показалось, что она услышала голоса.

— Ты слышал?..

— Да, — резко сказал он и рефлекторно ниже пригнулся.

Нил появился первым, а следом за ним появилась и местная Свон, они о чем-то говорили, но им было плохо слышно о чем. Да, это было и не столь важно.

При виде сына столь близко, сердце Темного вновь сдавило болезненной судорогой. Эмма неловко подвинулась к нему и сжала его предплечье.

— Тшшш, подожди совсем немного, — ласково сказала она, видя, как в его темных глазах отразилась мука.

Румпельштильцхен лишь молча сжал ее пальцы в благодарном жесте, не отводя взгляда от сына. Лицо того как раз исказилось от боли и он рухнул на колени.

— …раздели нас, — донесся до них отчаянный голос Нила, на миг по нему прошла рябь и вот уже на коленях стоял Темный.

Такой же растрепанный и несчастный, каким Эмма нашла своего Темного, тогда, в подвале. Он сжимал голову и что-то тихо сказал Свон с искаженным от боли лицом.

Эмма против воли прижалась к плечу колдуна, который весь словно окаменел рядом с ней. Нет, она знала, что это не ее мир, но все же ее глупое сердце кровью обливалось от вида боли на лице, а точнее на лицах Темных.

И того, что сейчас вновь стал Нилом, и того, что сидел рядом с ней.

«Страдальцы несчастные…» — печально подумала она, краем глаза поглядывая на колдуна рядом с собой. Тот побледнел и не отводил замершего черного, как ночь, взгляда от разворачивающейся сцены перед ними, которую он сам пережил не так давно.

Свон, тем временем, с неохотой сжала руки отца своего сына, и зажмурившись, разделила Нила и Темного. Нил тут же упал в ее объятия, издав задушенный вздох.

Эмма почувствовала, что еще немного и сама глупо разревется, смотря, как отец и сын перед ними прощаются.

«Все. Хватит с меня», — решительно подумала она, услышав, как голос Нила становится все тише. Эмма резко засунула руку в карман и схватив пузырек с оглушающим зельем, которое как раз для этого припасла, бросила в троицу.

Те мгновенно вырубились, а благодаря молчаливо брошенному Эммой тут же вслед Петрификусу, так и застыли в своих позах, не успев упасть.

— Идем, — твердо сказала она и дернула Румпельштильцхена следом за собой.

Эмма быстро подбежала к Нилу и проверила его дыхание. Тот едва дышал, а его губы уже начали синеть. Она достала из другого кармана уменьшенного голема и вернула ему нормальный размер.

— Румпель, — резко сказала она, не оборачивая к колдуну. — Быстро убери этих, — тут она махнула рукой в сторону местной себя и его прошлой версии, — отсюда. Только себя не касайся.

Колдун отрывисто кивнул и взмахом руки передвинул их.

— А теперь давай сюда кинжал и следи, чтобы остальные сюда раньше времени не приперлись, — сказала Эмма и протянула ему руку.

Румпельштильцхен на миг заколебался, но кинув взгляд на уже едва дышащего сына, махнул рукой, и в ее ладони в бордовой дымке появился кинжал, а он сам сжал зубы и отошел.

Эмма не стала терять ни минуты. Она тут же взмахнула рукой, и нужные предметы для ритуала появились вокруг Нила, включая сердце, которое местами светилось странным голубоватым светом. Она встала перед Нилом на колени, и вытянув над ним руку с кинжалом, молясь, что не совершает ошибку и не навредит таким образом своим детям, начала скандировать нужное заклятие.

В этот раз руны под слоем земли засветились быстрее, а магия заклубилась вокруг куда охотнее. Поднялся легкий ветер, но Эмма этого не замечала. В отличии от первого раза, она почти не чувствовала слабости, потоки магии в этот раз были сильнее и рунам этого хватало. В этот раз ее жизненные силы не стали дополнительным питанием для них.

Наконец, ее голос затих, а сердце несчастного издало последний удар и обратилось прахом.

А Нил тут же изогнулся дугой и широко распахнув глаза, сделал глубокий вдох.

На разговоры времени не было, и Нила, теперь уже живого и здорового, пришлось вырубить.

— Перенеси его в хижину, — сказала Эмма колдуну, который присел рядом и дрожащей рукой, с неверием на лице, коснулся щеки своего сына, который теперь просто спал.

Живой.

Такой живой и теплый, что Румпельштильцхен был готов расплакаться от радости.

— Он — живой, и таков останется, — тихо сказала Эмма, заметив бурю эмоций на лице Темного. Будь ее воля, она бы и трогать не стала обрадованного родителя, но у них нет времени.

Колдун сглотнул и неохотно оторвав взгляд от Бейя, посмотрел на блондинку, которая с сожалением и в тоже время со срочностью смотрела на него. Он сжал зубы и отрывисто кивнув, схватил сына, после чего перенесся в хижину.

— Чудно, — прошептала Эмма и глянув быстро на часы, она взмахом руки удалила все следы ритуала, подвинула на место своего двойника, как и двойника Темного, и вложив в так и застывшие руки, местной себя, голема, который был запрограммирован на пару слов и эмоций, чтобы смерть «Нила» казалась как можно реалистичнее, перенеслась сама.

* * *

Едва они оказались в хижине, Румпельштильцхен бережно уложил спящего Бейя на кровать. Он присел рядом и не отрываясь, смотрел на сына.

— Бей… — тихо прошептал колдун, вновь коснувшись щеки сына, к которой вернулся румянец. — Мой глупый, но смелый ребенок…

Он все еще не верил, что Эмме и впрямь удалось спасти его сына. Эта блондинка и впрямь невероятная женщина.

«Которая скоро уйдет…» — тихо прошептал его внутренний голос.

Но углубиться в эти печальные мысли он не успел, так как предмет его метаний появился посреди хижины в белой дымке.

— Румпель… — с едва заметной улыбкой сказала Эмма и подошла к колдуну. Она тепло на него посмотрела, и вытерев слезу с его щеки, добавила: — Не плачь, кареглазый… Жив твой сыночка, и все с ним хорошо. Я же обещала.

— Спасибо, — искренне сказал он, посмотрев в ее глаза, которые с непривычной нежностью смотрели на него.

Эмма еще шире улыбнулась и наклонившись, поцеловала его в макушку.

— Да, пожалуйста, — сказала она и сжала его плечо.

Долго они ждать не стали, они и так здесь достаточно пробыли, и как можно скорее отчалили в свое время.

И даже не промахнулись.

Ну, на пару часов всего. Но это не в счет. В хижине решили не оставаться, а перенеслись в ломбард. Нила Эмма приложила от души, поэтому он вряд ли быстро очнется, а едва уложив того на кровать, она и Темный неловко замерли.

— Я благодарен за то, что мой сын и впрямь был спасен, — нарушил тишину первым Румпельштильцхен.

— Уговор есть уговор, — спокойно сказала Эмма.

Она буквально чувствовала, как между ними, в преддверии скорого расставания, сгустилось напряжение.

— Побудьте с ним, — вдруг сказал Темный и махнул головой в сторону сына. — Мне нужно кое-куда отлучиться.

— Куда это? — хмуро спросила Эмма, сложив руки на груди.

Колдун умиротворяюще поднял руки и мирно сказал:

— Я выполню свою часть уговора, не беспокойтесь, мисс Свон, но перед этим мне нужно сделать что-то весьма важное.

Эмма пару минут смотрела на него и молча кивнула. Румпельштильцхен благодарно на нее посмотрел и нагнувшись к спящему сыну, коснулся губами его лба, после чего исчез.

* * *

Если честно, сначала Румпельштильцхен лишь хотел хотя бы на миг оттянуть неизбежный уход этой Эммы Свон, но теперь, когда он уже был здесь, то понял, что на самом деле хотел сделать то, о чем подумал лишь мимоходом, но теперь все сильнее хотел притворить в жизнь. Ведь эта невыносимая блондинка, которая столь неожиданно свалилась ему на голову и помогла вернуть то, что он думал безвозвратно для него утеряно, была права, и он больше не хотел этого отрицать.

Устал.

Поэтому он сделал успокаивающий вдох и постучал в дверь.

— Что вы здесь делаете? — едва открыв дверь и увидев его, воскликнул Прекрасный.

Колдун закатил глаза.

— Я хочу увидеть Генри, — твердо сказал он.

— Еще чего, — рыкнул Дэвид и хотел уже захлопнуть перед его носом дверь, но Темный ему не дал этого сделать.

Он перехватил дверь и с силой, которой по его виду и не скажешь, что обладает ей, толкнул ее и вошел.

— Вы что, совсем стыд потеряли? — возмущен сказал Дэвид. — Вы…

Но колдун его перебил.

— Ты, со своей женой, одну единственную дочь, которая заплатила более чем дорогую цену за ваш счастливый конец, поддержать не смог, поэтому помалкивай, — резко сказал он, указав на принца пальцем. — А Генри, если ты вдруг забыл, и мой внук тоже…

— Удивительно, что вы об этом помните, — ехидно сказал Дэвид, стиснув кулаки.

Ему было неприятно слышать от Темного, как он и Белоснежка так облажались с Эммой. И вообще, это не его дело!..

— Что происходит? — спросила Мэри Маргарет, выйдя из спальни, где укладывала сына, и вытирая немного припухшие глаза.

С тех пор, как Эмма исчезла, она то и дело ударялась в слезы, чувствуя ужасную вину, а давление со сторону горожан, ведь теперь она мэр, этому не помогало, только еще больше вгоняло ее в тоску.

Увидев Румпельштильцхена, который ни того ни с сего заявился к ним, она была поражена и напугана. Вдруг с Эммой что-то случилось? Но судя по всему, тот пришел не поэтому поводу.

— Почему ты здесь? — резко сказал Генри, тоже спустившийся с чердака на звук голосов, на миг застыв около лестницы и увидев своего нерадивого родственника.

Он все еще был так зол на него!.. Побег родной матери, после ее случайного выброса магии из-за Снежной королевы, и депрессия приемной, не улучшало его без того ужасное настроение. Казалось, в последние месяцы весь мир был против него. Отец, с которым он даже увидеться не успел, погиб, бабушка с дедушкой были заняты маленьким Нилом и им было не до него, как и другому деду, которого волновала лишь Белль, а матери его, обе, были слишком заняты своей личной жизнью, чтобы волноваться еще и о нем. Казалось, все разом про него забыли. Он чувствовал себя таким одиноким и брошенным!.. Аж до слез. Только на могиле отца ему становилось немного легче, но в тоже время в тысячу раз тоскливее.

— Генри… — тихо сказал Румпельштильцхен, повернувшись к мальчику, и увидел в глаза внука все тот же холод и горечь, что и в участке. Он не хотел видеть более этих чувств в глазах мальчика. Ему хватило и того, что он видел это в глазах Бейя. Хватит!..

— Уходи, — жестко сказал ребенок, сжав кулаки. — Тебя наверное Белль заждалась, а здесь ее уж точно нет.

Генри хотел уже было повернуться и пойти вновь наверх, но его дед был явно другого мнения. Колдун быстро подошел к мальчику, и удержав его за плечо, повернул к себе лицом.

— Генри, — твердо сказал вновь он, смотря мальчику в глаза. — Я хочу с тобой поговорить.

— А я не хочу, — сказал мальчик и поджал губы. Он попытался дернуться, но хватка деда была сильнее. — Пусти меня! Пусти!..

Губы Генри отчего-то задрожали, а слезы, которые в последнее время стали его постоянным спутником, вновь навернулись на глаза. Он резко потер щеки, но слезы лишь сильнее заструились по его лицу. Румпельштильцхен печально посмотрел на внука, и неожиданно опустился на колени. Он обнял ребенка, который несколько минут, как испуганная пташка, бился в его руках, но он лишь крепче сжал мальчика, одной рукой сжимая его плечи, а другой баюкая его затылок.

— Тихо, тихо, — успокаивающе шептал он Генри, прижавшись щекой к виску мальчика.

Именно сейчас он, наверное, впервые и впрямь ощутил, что вот он, его внук в его руках. Его плоть и кровь. Его мальчик, как и Бей. Его очень грустный и расстроенный ребенок, который уже притих и ударился в полноценные слезы. Давно дремавшие инстинкты в его душе проснулись и он, как когда-то Бей, стал успокаивать мальчика, мягко поглаживая того по волосам и шепча тихие слова утешения.

Постепенно слезы мальчика сошли на нет. Но Генри не отодвинулся, а лишь устало прислонившись к его плечу, и замер, выпуская рваные вдохи и выдохи. Вероятно, эта истерика давно уже ждала своего часа и наконец нашла выход.

Румпельштильцхен прижался губами к виску ребенка и отодвинувшись немного, обхватил щеки мальчика ладонями, коснулся своим лбом лба Генри.

— Прости, что я был таким отвратительным дедом… Да что там, я вообще никаким дедом тебе не был, — тихо сказал он. — Мне правда жаль… Я такой трус… К счастью, это ты от меня не унаследовал, — и проведя большими пальцами по щекам ребенка, он усмехнувшись добавил: — Разве что, только глаза…

— И хитрость, — тихо буркнул Генри и шмыгнув носом, еле слышно произнес: — Так папа сказал…

Колдун фыркнул.

— Ну, может он и прав… — сказал он и хитро добавил: — Об этом нам нужно будет спросить его поподробнее, когда он проснется…

Генри широко распахнул глаза и робко спросил:

— Т-то есть…

— Отражение твоей матери, как и она сама, имеет свойство совершать невозможное, — с улыбкой сказал он, видя, как в глазах внука загорается надежда.

— Ты все-таки заключил сделку! — радостно сказал мальчик и сам обнял деда за шею.

Тот лишь тихо засмеялся и подхватив внука, встал на ноги, после чего, не обращая внимания на Прекрасных, перенесся вместе с мальчиком в ломбард.

Там их ждал кто-то очень-очень важный для них обоих.

Воссоединение немного растерянного Нила и Генри было весьма трогательным. Даже Эмма, стоящая поодаль, прослезилась.

— Молодец, — тихо сказала она, незаметно вытерев слезы и легонько хлопнув стоящего рядом Румпельштильцхена, который, как и она, блестящими глазами смотрел на внука и сына, в грудь, добавила: — Я тобой горжусь.

Колдун, польщенный ее искренними словами, закусил губу и немного опустил голову, отчего волосы упали ему на лицо, скрыв несвойственный ему обычно легкий румянец, появившийся на его щеках. Если честно, блондинка, наверное, первая женщина в его жизни сказавшая, что гордится им.

Искренне и от души.

Он в глазах ее видел, что она не лжет. Ни одна из его жен такого ему не говорила. Ни одна из них не смотрела на него, подобно Эмме Свон, что столь неожиданно свалилась ему на голову из другого мира.

Тем временем, Бей и Генри наконец оторвались друг от друга и с похожими улыбками на довольных мордахах посмотрели на них.

— Ну, кто-нибудь мне может объяснить? — сказал Нил, сжав плечи сына и ведя его за собой, подошел к ним. — Я, конечно, рад, что не умер, но…

Судя по тому, как его глаза то и дело возвращались к ее животу, он жаждал знать не только это. Но объяснять ничего не понадобилось. В торговом зале вдруг послышался звук резко открывшейся двери, сопровождаемое звоном колокольчика, а потом по паркету раздался топот стада слонов, становящийся все громче и громче.

— Голд!

— Румпель!

Почти одновременно рявкнул голос Белль и Свон, судя по всему, решившая прервать свой побег, видать, после новости, что ее сына увел Темный в неизвестном направлении, которые первыми залетели в заднюю комнату, да так и застыли, увидев Нила. Не прошло и секунды, как следом за ними забежали Прекрасные, пират и Реджина, так же замершие в шоке при виде того, на чьих похоронах не так давно присутствовали.

— Нил… — выдохнула Свон, изумленно смотря на своего ожившего бывшего.

Сам Нил, тем временем, побледнел и круглыми глазами смотрел то на Свон, то на Эмму, обнявшую руками живот.

— К-какого? Я, что, что-то пропустил? — удивленно сказал Нил, и переводя взгляд с женщины на женщину, которые выглядели, как две капли воды похожими друг на друга, разве что только одна из них была довольно беременна, иронично добавил: — Хотя, я все понимаю, в этом городе, кажется, все может быть, но близнеца у тебя точно вроде не было, Эмс.

Свон сглотнула и хрипло сказала:

— Она… Она не мой близнец, а…

Эмма фыркнула, уже устав от этого цирка и обращаясь к Нилу, сказала:

— Да, да. Я тоже Эмма Свон, только из альтернативного мира. Так что не трясись, у тебя не глюки из предсмертного опыта и в глазах у тебя не двоится.

Нил моргнул, а потом потер виски.

— Ясно. Я все понял, — ошарашенно пробормотал он, а потом усмехнулся и произнес: — Ну, в общем, типичный день в старом добром Сторибруке.

— Что-то типа того, — весело сказала Эмма.

Темный с едва заметной улыбкой посмотрел на сына и блондинку, слушая их перепалку, а потом перевел взгляд на толпу, собравшуюся в его ломбарде.

Опять.

— Это все, конечно, хорошо, — ехидно сказал он, — но может вы мне объясните, что вы здесь все забыли. В очередной раз.

Тут отмерла Белль и ткнув в мужа перстом указующим, обвиняюще заголосила:

— Как ты мог?! Ты поклялся, что изменишься! Ты во время нашей свадьбы клялся!

— Свадьбы? — тихо спросил Нил, подняв бровь.

Нет, он уже понял, что, кажется, с того момента в лесу, где он чуть не умер, прошло уже несколько месяцев, судя по словам сына, хотя он пока и не понимал как, но вот про то, что у него теперь есть мачеха, Генри забыл упомянуть.

— Всякий может оступится с горя, — с притворным участием прошептала Эмма ему.

Нил, как и Генри, приглушенно хихикнул. Но их смех потонул в еще одном вопле разъяренной банши аки Белль.

— …мерзавец! — крикнула она, стукнув в грудь своего мужа.

Темный перехватил ее запястья, ощутив внезапный прилив злости к женщине перед ним.

— Ты что несешь? — рыкнул он, отчего Белль невольно вздрогнула, не ожидая от него такой вспышки, но быстро встряхнувшись, она вздернула нос.

— А то ты не знаешь! Ты убил вчера Мэрион! — воскликнула Белль.

Колдун поднял бровь.

— Что? — возмущенно сказал он.

Нет, конечно, он поспособствовал смерти супруги разбойника, но вот откуда об этом Белль узнала?

— Мы все видели, — воткнулся Дэвид, сложив руки на груди.

— В офисе есть камеры, — добавила Реджина, которая, если честно, и не знала, что думать. С одной стороны, бедный маленький Роланд, который едва обретя мать, вновь ее потерял, а с другой… Робин снова может быть ее. Желание быть с Гудом все же перевешивало, но она не могла просто так спустить все на тормозах. Она ведь поклялась меняться. Ради Генри, ради Робина, ради себя.

— И что? — спокойно сказал Темный. — Я то тут причем?

Он не собирался просто так сдаваться и признавать свою вину.

— Да, вот именно, — сказала Эмма, решив не бросать своего подельника. За то, что он увел сердце у супруги Гуда, она ему потом втык сделает. Наедине, так сказать. Она подошла ближе к колдуну, и поравнявшись с ним, с прищуром посмотрела на Белль. — Ты же вроде его супруга и должна защищать в первую очередь его, а не орать при всем честном народе, какая он дрянь. За которую тебя, кстати, замуж за шевелюру не тащили.

— А вы бы вообще помолчали, вас это не касается, — резко сказала Белль, посмотрев на блондинку.

Эмма подняла брови и выразительно положила руку себе на грудь.

— Меня, душа моя, это как раз касается, — с фальшивой улыбкой сказала она и нависла над Белль, которая даже на каблуках дышала ей в подбородок. — Ведь твой бесценный супруг вчера никого убить не мог. Потому что мы с ним вчера ушли в прошлое, чтобы спасти Бей-мать-его-лфайера. Сына его, пасынка твоего. Помнишь? Ты его, случайно, свела в могилу. А вернулись мы только пару часов назад. Так что, если на камерах и засветился какой Темный, то это не твой супружник. Которого ты бы уже или принимай, какой есть, или разводись нафиг.

— Так на камерах он вчера и засветился, — прямо сказал Дэвид.

— Днем? — деловито спросила Эмма, и увидев кивок двойника своего отца, она тут же добавила: — Ну, вот видишь. Мы еще утром вчера ушли. Так что это не он.

Это было не правда, но кто докажет иное?

Колдун у нее за спиной, с трудом сохраняя спокойное выражение лица, в душе был поражен. Это было так странно… Что его кто-то защищает. Особенно женщина, с которой он, технически, знаком всего сутки.

«А не жена, которая первая же и ткнула в меня пальцем и заорала: Виновен!» — горько подумал он, посмотрев на Белль. Румпельштильцхен знал, что та до конца его так и не приняла, и вряд ли когда-то примет. Но его не отпускала детская обида. Ну почему? Почему она не может этого сделать, а едва знакомая женщина может? Эта Эмма Свон его ни пилит, ни винит во всех бедах, и даже зная, что он виновен, не устраивает скандал, не читает ему нотаций, а просто защищает перед той, которая как раз это и должна была делать. Нет, он признает, что погубил Мэрион, но ради сына он бы вновь это сделал, и ему не стыдно. Он слишком много раз подводил Бейя, и не мог допустить этого еще раз, особенно когда на кону была жизнь его сына. Еще один грех на его душе, еще одна отнятая жизнь… Пусть, лишь бы его мальчик жил.

— Ложь! Я днем приходила в лавку и говорила с ним, — жестко сказала Белль.

— Да, крокодил еще и в участке был, — поддакнул Крюк.

Эмма хмыкнула и уверенно сказала:

— Нет, не мог он там быть, — после чего, она повернула голову к Темному, и слегка прищурившись, твердо добавила: — Этого же не может быть?

Румпельштильцхен сжал зубы, и чувствуя себя так, словно его жизнь сейчас безвозвратно изменится, посмотрел в глаза жены и спокойно сказал:

— Она права. Я последний раз всех вас видел в участке. Тогда, когда выяснилось, что Снежная королева в прошлом была знакома с мисс Свон. Из нашего мира, естественно.

На миг все примолкли, а Эмма внутреннее вздохнула с облегчением, что он подтвердил ее слова.

Но скандал только набирал обороты, а это была лишь прелюдия.

Эмма внутренне выдохнула и приготовилась к следующему раунду баталий.

— Вот видите? — спокойно сказала она, махнув рукой. — Не во всех местных бедах он виноват…

— А чего это ты так крокодила защищаешь, а? — фыркнул Крюк. — Он даже сделку с тобой заключать не захотел!..

— Хей! — воскликнул Нил и разведя руки, вышел немного вперед. — Может прекратишь моего отца оскорблять? Я, конечно, все понимаю, но в этот раз он, кажись, и впрямь не виноват, так что хорош.

На сердце Румпельштильцхена потеплело от того, что его сын встал на его защиту. А уж когда Генри внезапно взял его за руку и хмуро глянул на пирата, тоже за него заступаясь, он был готов растаять. И даже ростки вины в его душе не могли задавить его ощущения радости и тепла от того, что его семья впервые встала на его сторону. Его черное сердце стало вдруг будто легче и чище. Будто поддержка его мальчиков сняла часть ноши с его сердца и смыла грязь с души.

Они — это единственное, что после тебя останется…

…только они подарят тебе покой и истинное прощение, истинное принятие…

Эти слова, сказанные блондинкой, так и стремились всплыть на поверхность. Он робко глянул на Эмму, которая угрожающе смотрела на Белль, и в который уже раз понял, что эта дамочка была права. Он буквально чувствовал, как его сердце стало светлее именно рядом с его мальчиками, а не с Белль, чья любовь, кажется, была не столь сильна. Вон, Прекрасные, друг за друга горой стоят, чтобы не случилось… А у них что? Эх… Румпельштильцхен тряхнул головой и покрепче сжал теплую ладошку внука, который, он вдруг понял, ему достает до плеча.

«Еще немного и совсем большой станет», — печально подумал он, осознав, что как и с Бейем, пропустил почти все в жизни еще и внука. Как ни странно, весь его страх, что Генри станет его погибелью, куда-то исчез и теперь в его душе царила лишь тоска по упущенному понапрасну времени.

Что с сыном, что с внуком.

И уже Белль не казалась ему достойным призом, а ведь он буквально еще пару дней назад чуть ли не боготворил ее.

И как только его жизнь успела так быстро измениться за столь короткий срок?

Впрочем, такое с ним уже не в первый раз. Стоит только вспомнить, как он стал Темным. Он тогда буквально за день из бедного калеки, который зарабатывал тем, что прял, стирая в кровь пальцы, стал могущественным колдуном, которого все боялись.

Эмма, заметив, как Румпельштильцхен загрустил, хлопнула в ладоши, чтобы угомонить разбушевавшийся табор.

— Так, народ, хорош буянить. Голд ни в чем не виноват, лучше тряхните стариной и найдите, наконец, истинного виновного в смерти Марион, Мэри, или как там ее, — жестко сказала она.

— Нет! Я тебе не верю, и хочу узнать правду! — вдруг упрямо воскликнула Белль и достала кинжал из внутреннего кармана своего пиджака.

Кинжал Темного.

Эмма мысленно выругалась, а Румпельштильцхен напрягся.

— Белль… — прошептал он.

Колдун не мог поверить, что она так рисковала и принесла его сюда. Да, тот фальшивый, но, а что, если был бы настоящим?

От него ведь буквально зависела его жизнь!..

Так неужто она не понимает, что любой мог у нее его отнять и он вновь бы оказался под властью чужой воли? Неужто ее любовь к правде была сильнее, чем любовь к нему? Неужели его свобода была менее ценна, чем ее истина? Неужели… Неужели его жизнь для нее так мало значила?

Отчего-то у него возникло чувство, что его жестоко обманули, еще и ушатом грязи облили. Он почувствовал себя так… Унижено. Даже, когда солдат все те годы назад заставил его поцеловать свои ботинки, ему не было так мерзко. Ведь Белль не только подвергла его риску, она… предала его.

Как Мила когда-то.

Но та хотя бы просто сбежала, а Белль… Она при всех показала его кинжал, кинжал, который она буквально на днях клялась хранить, как самое бесценное сокровище. Клялась, что будет молчать о нем и никогда не расскажет, что артефакт у нее. Он подарил ей свою волю, свою свободу, а она…

Да еще и при всей его семье.

При Крюке.

Кстати, о нем…

— Бесполезно, лапуля, — ехидно сказал пират Белль, нагло смотря в почерневшие глаза Темного. — У тебя…

Эмма, которая буквально пару часов назад держала в руках кинжал, и который Румпельштильцхен никак за это время не мог отдать своей супруге, поняла, что у той фальшивка, как и то, что она, кажись, не единственная, кто знал об этом. Она не думала, а просто действовала.

Блондинка резко ударила ребром ладони по запястью Белль, и когда та вскрикнула, рефлекторно выпустив кинжал, сама поймала его. Мимолетно она еще раз убедилась, что кинжал — подделка, не почувствовав от него ровным счетом ничего. Просто оружие. Искусно сделанное, но не магическое. Но на размышление у нее не было много времени.

Белль возмущенно фыркнула, и выпустив свое запястье, которое инстинктивно сжала, сделала выпад в ее сторону. Кажется, даже тот факт, что она явно хотела ударить беременную женщину, ее не смутил.

«Вот тебе и чистая душа — благородное сердце», — иронично подумала Эмма, и увернувшись, быстро обошла стол, который их теперь разделял.

— Воу, воу, девочки, — начал Нил, скинув с себя изумление. — Давайте успокоимся.

— Ха, я-то спокойна, — с усмешкой сказала Эмма, и выразительно окинув взглядом стремительно краснеющую Белль, ехидно добавила: — А вот твоя мачеха не очень. Истеричка.

— Я?! — воскликнула та и вдруг схватив книгу, лежащую на столе, кинула ее в Эмму. — Отдай его! Он мой!

Блондинка увернулась и поморщилась от звука разбитого стекла у себя за спиной. Снаряд все же нашел свою цель.

— Твой? — зловеще протянул Темный, пораженно наблюдая за этим цирком. — Вообще-то, кинжал мой, и ты обещала молчать о том, что он у тебя, дорогуша.

Белль, услышав, как он ее назвал, сжала челюсти. Ее муж обычно так звал только тех, кто его раздражал или тех, над кем он насмехался.

Но не ее.

Ее он так не звал уже очень очень давно.

— Румпель… — поджав губы, сказала Белль, совершенно не чувствуя себя виноватой. Ведь она лишь хотела узнать правду, ничего больше приказывать она не собиралась.

— Что? — жестко сказал он, ощущая, как чувство предательства все сильнее растет в его душе.

Тот факт, что в ее васильковых глазах не было и капли вины, а лишь упрямая уверенность в том, что она права, еще больше причиняло ему боль. Он понял, что что бы он не делал, он никогда не будет для нее достаточно хорошим. Никогда не достигнет ее высоких стандартов. С горечью он также понял, что внутреннее чутье его не подвело, когда оно вопило, что Белль отдавать настоящий кинжал нельзя. Румпельштильцхен отчетливо осознал, что рано или поздно кинжал все же пошел бы в ход. Узнать ли правду от него, против его воли, приручить его или ради чего еще, но все же пошел бы.

«Зелена, по крайней мере, не скрывала своих намерений под маской любви и невинности», — уныло подумал колдун, давя в себе желание вновь расплакаться от несправедливости.

— Я должна знать правду, а ты уже не в первый раз мне лжешь, — твердо сказала Белль, вскинув подбородок.

Эмма по ту сторону стола возмущенно фыркнула.

— И это по твоему достаточный веский аргумент в пользу того, чтобы корежить волю мужа? — жестко сказала она.

Белль зыркнула на нее.

— А вы вообще почему еще здесь? Раз сделка все же бы заключена, вам не пора ли домой? — холодно сказала она.

— Хватит! — вдруг сказала Реджина. — Я уже устала от этой драмы. Генри в безопасности, и это главное. А Мэрион, судя по всему, и впрямь убил кто-то другой, что указывает на то, что у нас есть еще одна проблема. Так займемся же уже нашими вредителями и закончим эти взаимные обвинения, — и посмотрев на Эмму, она добавила: — А вы, мисс Свон, и впрямь вернулись бы уже домой, нам и своих проблем хватает.

— Вот именно, — поддакнула Белль, впервые согласившись с бывшей Злой Королевой.

Эмма лишь подняла бровь.

— О, какие мы быстрые! — желчно сказала она. — Значит, когда вас заставляют что-то делать против вашей воли — это нормально, а как Темным помыкать, так давайте побыстрее обо всем забудем и разойдемся? Чудно, мать вашу, — и выразительно посмотрев на совсем поникшего Румпельштильцхена, Эмма махнула в сторону Белль кинжалом, добавила: — И на ней ты женился. Молодец.

— Эмма… — тихо прошипел Нил, тоже видя, как взгляд его отца совсем погас. Как когда-то после того, как его мать сбежала, точнее, как он сам тогда думал, умерла.

Но ее уже было не остановить. Эмма терпеть не могла лицемерие и не хотела, чтобы Темный из этого мира продолжал в нем жить, да, ему будет больно, но правду, похоже, ему в лицо кроме нее не скажет. С внуком, он, кажется, и сам уже понял, что облажался, и сделал первый шаг, чтобы это исправить. Теперь осталось открыть ему глаза на ту, с кем он хочет связать свою жизнь, а там пусть тоже, сам, решает. В конце концов, Спасительница она или где? Брак — это тоже, как маленькая война, вот и пора вытаскивать контуженых в ней.

— Что «Эмма»? — сказала она и потерла переносицу. — Я…

— Стоп! — тихо, но достаточно внушительно, сказал Румпельштильцхен, тоже устав от этого бардака. Его жизнь буквально на глазах вновь разваливалась на части и все, чего он хотел, так это забиться в угол и завыть, как раненое животное. Только стоящий рядом Бей, живой отныне и здоровый, еще не дал ему окончательно расклеиться. Он сглотнул и махнул рукой в сторону молчаливых Прекрасных, их дочери, пирата и Реджины, и твердо произнес: — Вы — все, быстро развернулись и ушли. Сейчас же.

Реджина хмыкнула, а Свон упрямо сложила руки на груди.

— Мы без Генри не уйдем, — сказала шериф, а бывший мэр лишь согласно кивнула.

Мальчик, все еще сжимающий руку деда, краем глаза посмотрел на него, и решительно поджав губы, сказал:

— Я с дедом и папой останусь. Вот.

Судя по его упрямому лицу, спорить с ним сейчас бесполезно.

— Да, господи, — не выдержала Эмма. — Не съест он его. В конце концов, Генри с Нилом останется.

Женщины переглянулись.

— Она права, я сына столько времени не видел, пусть он со мной останется, — сказал Нил, встав на сторону Генри. — Вечером я его приведу.

Свон поджала губы и отрывисто кивнула.

— Ладно, — неохотно сказала она, все еще поглядывая в шоке на ожившего отца своего ребенка.

Вот сколько раз ей нужно попрощаться с ним, прежде чем она окончательно его отпустит? Кажется, бесконечно много раз и ни одно не будет достаточно. Ведь даже сейчас, когда она вроде как с Крюком, ее сердце все равно пустилось в радостный скач, едва она увидела Нила.

Реджина была против, но по лицу Генри она видела, что его сейчас от отца, и как ни странно деда, которого он кричал, что ненавидит буквально на днях, а сейчас держал за руку, явно не оттащишь.

Наконец, потихоньку ломбард опустел.

Теперь здесь остались лишь Эмма, Генри, Нил, да разъяренные супруги. Второй раунд скандала был окончен и вот-вот должна была грянуть развязка.

Пару минут в лавке было тихо.

— Генри… — сказал Нил, чувствуя, как в комнате нарастает напряжение. — Пойдем-ка в закусочную. Я проголодался, да и ты наверное тоже.

И твердо сжав плечо мальчика, тем самым прервав его протест, он посмотрел на отца и, вздохнув на секунду, его обнял.

— Я не солгал, — тихо сказал он ему. — Я и впрямь тебя люблю, па.

Румпельштильцхен на миг прикрыл глаза и тоже сжал плечи сына.

— И я тебя, Бей, — еле слышно выдохнул он и с неохотой отпустил его.

Он с сожалением проводил взглядом своих парней до двери, и поморщившись, повернулся к двум столь разным, но дорогим ему женщинам, пусть даже одну из них он и знал всего ничего, но все же она уже успела проникнуть ему под кожу, а другая сейчас вызывала лишь желание отвернуться, а лучше сбежать.

— Ну, а вы? — нетерпеливо сказала Белль, глянув на Эмму. — Не могли бы уже покинуть помещение, а? У нас с мужем здесь частный разговор.

Румпельштильцхен вдруг горько рассмеялся и устало сел на кровать.

— С мужем, ха?.. — тихо пробормотал он и потер лицо руками. — Что-то этот «титул» мне, кроме горя, ничего не приносит…

Белль вздохнула.

— Румпель… — еле слышно сказала она и сделала к нему шаг, но колдун жестом остановил ее.

— Ты меня при всех подставила и опозорила… — сказал он и посмотрел на нее с выражением предательства на лице. — Выставила мою слабость на публику. Я ведь тебе кинжал доверил, надеясь, что у тебя он будет в безопасности. Я доверил тебе свою жизнь, можно так сказать. Ты клялась, что будешь его беречь и ни одной живой душе не скажешь, — тут он едко усмехнулся, — но и пары дней не прошло, как ты нарушила слово. Меня винишь в том, что я лгу? Может быть, но, по крайней мере, я стараюсь держать свое слово.

У него вообще, после того, как он не сдержал слово данное сыну, был пунктик насчет этого. Он терпеть не мог людей, которые давали пустые обещания, и никогда более сам таких не давал. Искал лазейки, выкручивал слова, это да, но если все же давал слово, заключал сделку, то всегда его выполнял. А ведь он искренне думал, что Белль не такая. Боже… Почему-то сейчас ему было так тошно от тех слов, которые он с открытым сердцем и душой говорил ей во время их свадебных клятв…

…ты смогла прогнать тьму и принести свет в мою жизнь…

Ха. Да, как же!… Рядом с ней его сердце и на миг чище не стало. С Эммой Свон, что прибыла из другого мира, ему за пару часов стало намного легче, чем с женой за все это время.

…разглядела человека за обличием монстра…

Какая чушь!… Будь это так, она бы сначала разобралась, а потом его винила, и уж тем более не таскала бы с собой кинжал, словно плетку для непослушной собаки.

— Я… Я… — начала Белль, только сейчас поняв, что натворила. — Я просто…

— Что ты «просто»? — устало сказал колдун, сцепив на коленях руки. — Просто показала Крюку, что кинжал у тебя, чтобы ему легче было меня убить? Или ты просто предала меня?

— Я не предавала тебя! — возмущенно сказала Белль, и подойдя ближе к нему, присела перед ним. Она хотела коснуться его рук, но он отшатнулся от нее.

— Не предавала? — неверяще выдохнул он и усмехнулся. — Белль, ты моя жена! И тем не менее ты первая, кто прилюдно, при моем сыне и внуке, ткнула в меня пальцем и обвинила в убийстве! Мы должны были быть друг за друга горой стоять, а ты?.. И месяца не прошло с момента нашей свадьбы, как ты уже меня так подставила!.. Что это за любовь такая?.. — он на миг прикрыл глаза и тихо добавил: — Если в тебе так мало ко мне доверия, какой смысл нам быть вместе?..

— Румпель… — с мукой выдохнула Белль. — Я люблю тебя…

По ее щеке скатилась слеза, но страдания в ее глазах его отчего-то не тронули. Он покачал головой, отведя от нее взгляд.

— Посмотри на Прекрасных… — еле слышно сказал колдун. — Они умрут друг за друга… Доверие между ними… Оно безоговорочно… Вот уж пример Истинной любви… — тут он повернулся к ней. — А мы? Мы даже в мелочах друг другу не доверяем.

— Прости, Румпель… — сказала Белль, по щекам которой уже градом катились слезы. Если честно, она просто не знала, что еще сказать. Шатенка видела по глазам мужа, как ему больно от ее необдуманного поступка, но даже сейчас она не чувствовала вины. Ведь он уже убивал и врал ей до этого. Она лишь хотела честности и справедливости, вот и все… Неужели это так плохо?..

— Уйди, — твердо сказал Румпельштильцхен, сжав челюсти, не способный найти в себе даже толику сочувствия к девушке перед ним. — Я не хочу на тебя даже смотреть.

Белль всхлипнула и медленно встала, но как только ее взгляд упал на молчаливую Эмму, она стала стремительно краснеть, а ее лицо исказилось в гримасе злости.

Блондинка обошла стол, не желая им мешать, как и не желая показывать, что ей причинял боль один только их вид вместе, и тихо хотела выйти. Она обнимала свой живот, в котором подозрительно спокойно себя вели ее обычно юркие двойнята, и была так погружена в то, что пыталась незаметно подойти к выходу, совершенно забыв, что могла просто переместиться, что проморгала момент, когда из рыдающей страдалицы, Белль обратилась в злобную фурию. Она даже от стола-то отойти далеко не успела, как тут случилось это.

— Это все твоя вина! — неожиданно рявкнула Белль, эгоистично желая на кого-то скинуть вину за разлад собственным мужем, и заметив Эмму, она нашла свой громоотвод. Белль сердито огляделась, и схватив с полки антикварное пресс-папье, кинула его в блондинку.

Эмма только чудом успела увернуться.

Опять.

Пресс-папье было увесистым, поэтому оно далеко не улетело, а упав на стол блондинке за спину, свалило по инерции оттуда несколько предметов и потревожило бумаги.

— Ты че, охренела? — со злостью выпалила Эмма, разогнувшись и в защитном жесте обхватив свою утробу. — Совсем в своей библиотеке ослепла? Ты мне чуть в живот не попала, истеричка!

— Зачем ты сюда пришла?! — крикнула Белль, сжимая кулаки. — Пока тебя здесь не было, все было хорошо!

Румпельштильцхен, вскочивший с места, пораженный выпадом Белль, неверяще сказал:

— Хорошо?! Белль, мой сын был мертв!

Если честно, не только это его возмутило. Его сердце внезапно ухнуло вниз, когда он увидел, как тяжелый предмет летел прямо в живот Эмме, с которой он сейчас разделял испуг и возмущение. У него даже руки задрожали. Ведь если бы та не увернулась… Не он зачал детей в ее чреве, но все же в них текла его кровь.

— Ах, ты дрянь… — тем временем выдохнула Эмма, чувствуя, как ее глаза начинает застилать пелена ярости. Ее дети чуть не пострадали, и она не собиралась это прощать. Она оскалилась и посмотрела на Белль.

— Лучше беги, с*ка, или я тебя убью.

— Эмма… — попытался ее успокоить Румпельштильцхен, но та была неумолима, и вот уже в Белль летел огненный шар.

Шатенка ойкнула и нырнула за стол.

— И я еще истеричка, — воскликнула она из-за своего укрытия.

Эмма сердито фыркнула.

— Я-то беременная, а у тебя какое оправдание, лицемерная чушка? — рыкнула она.

Белль вскинулась и выскочила из-за стола.

— Не смейте меня оскорблять, — гордо сказала она, вспомнив, что она вообще-то принцесса. — Я…

— Замолчи! — прошипел на нее Темный, видя, что Эмма от ее взбрыков гордости только сильнее злилась. Он быстро подошел к блондинке, в чьей руке уже появился следующий огненный снаряд, и перехватил ее запястье одной рукой, а другой обхватил ее за талию.

— Тихо, Эмма, — умиротворяюще сказал он. — Тебе вредно так нервничать…

Увидев, как ее муж утешает чужую женщину, касается ее, Белль почувствовала прилив ревности и злости.

— Почему ты ее защищаешь? — обиженно крикнула она, позабыв о недавней ссоре с мужем и сделав шаг вперед, не замечая, как под ногой что-то треснуло. — Да еще и утешаешь? При мне! Своей законной жене!

Темный, честно говоря, растерялся. Он никогда еще не видел у Белль подобных истерик, обычно она была спокойной женщиной. Хотя нет. Пару раз все же видел, но вот склонность навредить другим — ни разу. Особенно беременной женщине. Где ее сострадание? Где сочувствие? Она могла навредить двум невинным детям, но ее лишь заботит то, что он утешил другую. Сама ведь просила, чтобы он был мягче к другим… Она вдруг показалась ему такой чужой. Незнакомой и отталкивающей. Лицемерной.

— Румпель… — вдруг как-то задушено вымолвила Эмма, погасив шар в своей ладони и вцепившись в его рукав. Она побледнела и с ужасом смотрела под ноги Белль.

Колдун с тревогой посмотрел на блондинку, которая внезапно ухватилась за него, но проследив за ее застывшим взглядом, сжал зубы и понял, отчего ей так поплохело.

Палочка.

Палочка Темной феи, которую он по неосторожности оставил на столе, и которая, вероятно, упала вместе с бумагами с него, теперь была лишь кучей черных осколков и бесполезной ручкой под ногами у Белль. А точнее под ее туфлёй, которой та на нее наступила… И тем самым лишила Эмму единственного билета домой.

Эмма поверить не могла в то, что видит. У нее же просто галлюцинации, да? Эта чертова библиотекарша не могла же и впрямь наступить на палочку и лишить ее единственного пути домой.

Ведь не могла?

Но по изумленной моське Белль, которая пару раз хлопнула ресницами своими и театрально зажала себе рот руками, Эмма поняла, что это правда.

Она поняла, что и впрямь здесь застряла.

Одна.

А самое главное, далеко от Генри.

От ее Генри.

Перед глазами у нее вдруг все поплыло, а земля ушла из-под ног. Эмма даже не помнит, как падала, лишь ощутила пару крепких рук, и все…

Темнота.

* * *

«Ненавижу больницы!» — первым делом подумала Эмма, едва очнувшись и увидя перед собой потолок с флуоресцентными лампами, и ощутив запах антисептика. Но эти мысли быстро выветрились, когда она вспомнила слабую боль внизу живота, перед тем как отключиться.

Она резко села, игнорируя боль в руке, и задрала рубашку. К счастью, тугой изгиб живота, к которому она уже начала привыкать был на месте, и несколько сильных, но вялых толчков, успокоил, ее метущийся от паники, разум и заверил в том, что малыши были все еще с ней.

«Слава Мерлину! Моргане, Мордреду, богу и прочим высшим!»… — облегченно подумала она, нежно погладив живот. Против воли, с ее уст сорвался всхлип, а из глаз потекли слезы. Эмма не знала, отчего точно рыдала. От облегчения, что с ее крохами все в порядке, или от того, что они — это все, что у нее осталось. Нет, она была рада, что они есть, но тоску по Генри это не уменьшало. Нет, по родителям она тоже, как ни странно, скучала, но без них она уже жила, дважды, так что скучать ей не впервой, как и жить без них. Но дети… Они у нее были лишь в этой жизни, и Генри… Боже, она уже однажды его подвела и бросила! А теперь сделала это вновь. Невольно, но сделала, а все из-за гребанного Уизли!.. и Белль-мать-ее-Френч!

А ее крохи? Нет, она, конечно, решила, что Темному в своем мире о них не расскажет, да он ее на смех поднимет, но все же… Теперь у ее детей отца не будет, не по ее выбору, а потому что просто не будет. Никогда.

«По крайней мере, у моего Генри осталась приемная мать и отец, плюс бабушка и дедушки», — попыталась успокоить себя Эмма, но даже это слабо помогло. Ну, это хоть что-то. У двойнят, кроме нее, вообще никого не будет.

— Столь горько рыдать вряд ли в вашем положении полезное занятие, — тихо сказал Румпельштильцхен, незаметно войдя в палату.

Он не знал, если честно, почему здесь.

После того, как блондинка рухнула буквально ему в руки, у него в груди замерло его черное сердце. Но быстро скрыв свои эмоции, он подхватил ее и перенесся в больницу, игнорируя горящий взгляд жены.

Пока он ждал в коридоре вердикта Вейла, он испытал такой прилив злости. На блондинку, что свалилась сюда нежданно-негаданно, как раз тогда, когда он наконец смог воссоединиться с Белль, которая теперь вызывала лишь стойкое желание уйти, и на себя. На себя особенно.

Какого черта, его сердце замерло от того, что той стало плохо? Отчего его душа заныла от вида боли в ее глазах, когда она увидела, что палочка превратилась в кучу мусора? Ведь она почти такая же, что и мисс Свон в их мире, так почему его реакция столь разная на столь похожих женщин?

«Неверное от того, что внешность одна, но характер и глаза, особенно глаза, совсем другие», — прошептало что-то внутри. Но не только это его беспокоило.

Ведь помимо этого он испытал странную, извращенную радость, что Эмма, эта Эмма, никуда теперь не уйдет. По крайней мере, в ближайшее время. Ее срок уже слишком большой. Если он правильно понял из того, что она говорила, половина ее беременности уже прошла, к тому же она вынашивает двойню. Ей сейчас о детях нужно думать, а не по порталам прыгать. Да и потом, с двумя младенцами в портал не войдешь, он сильно сомневался, что конкретно она собиралась так рисковать своими детьми.

К счастью, как выяснилось, Эмма потеряла сознание просто от перенапряжения и волнения, и с ней, как и с малышами, все в порядке. То, что он испытал облегчение от этой новости, в жизни не признается, но так оно и было.

И вот. Теперь он стоял здесь, и чувствуя странную робость, смотрел на блондинку.

Эмма удивленно на него посмотрела и тихо икнув, стерла слезы с щек.

— Тебе-то что, — пробурчала она. — Для тебя я лишь левая беременная плакса. И кстати, мы что, снова на «вы»?

Невольно его губы расплылись в улыбке от ее по детски надутых губ.

«Да что с тобой такое, старый идиот?!» — изумленно думал он, ругая себя, но тело словно не слушаясь, сделало пару шагов вперед.

— Снова? Ты, юная леди, как я уже успел заметить, вежливостью не страдаешь, в отличии от твоего двойника, у которого все же бывают приступы учтивости, — весело сказал он и усмехнувшись, добавил: — Ну, тогда, когда ей что-то от меня нужно.

Эмма закатила глаза.

— Не стыдно ругать несчастную женщину? — сказала она. — И вообще… Я беременна от твоего двойника: начиная с внешности, заканчивая отвратительным характером. Так что имею право.

— «Отвратительным характером»? — обиженно спросил колдун, делая еще один шаг вперед.

Блондинка фыркнула.

— Да, не притворяйся, кареглазый ты мой, я же не Белль. Передо мной не надо выделываться, — насмешливо сказала Эмма, окончательно угомонив слезы. — Я прекрасно знаю, какой ты.

— А вот ты, дорогуша, загадка для меня, — с искреннем интересом сказал он, остановившись около кровати. Голд и впрямь был заинтригован. Чем больше он говорил с этой девицей, проводил с ней время, тем сильнее убеждался, что внешность — это все, что в ней было похоже на их Спасительницу. Нет, та тоже была дерзка, смела и безбашена, но в этой женщине этого было с избытком, но самое любопытное, что она его совершенно не боялась. Более того, она защищала его, хотя и знала, что он виноват.

Кстати, об этом…

— Почему? — тихо спросил он и присел на край кровати. — Почему…

— Я заступилась за тебя? — сказала Эмма и когда увидела его слабый кивок, фыркнула. — Я подельников не сдаю, — тут она нахмурилась и ткнула в него пальцем. — Хотя, о чем ты думал, а? Стырил сердце у жены Гуда… Вот отчудил, черт старый. У Реджины же наверняка парочка сердец завалялась, да, блин, украл бы у кого-нибудь прохожего сердце, но нет, мать его, надо было выпендриться.

Румпельштильцхен отвернулся и насупился. Он и сам знает, что зря это сделал, но что уж теперь-то спорить?..

— Да, не дуйся, — сказала Эмма, стукнув его в плечо, а потом тяжко вздохнула. — Что мне делать?

Последние слова она обращала скорее к воздуху, чем к колдуну. Палочки нет, а как по другому вернуться домой, причем желательно в течение ближайшей недели, она не знала. Эмма тоскливо посмотрела на Темного и безнадежно спросила:

— Палочку ведь не восстановить?

Колдун отрицательно покачал головой.

Эмма еще раз вздохнула и упала на подушки.

— Какой хреновый год, — сказала она, глядя в потолок, и сложив руки на животе. Ну, не весь год, конечно, но конкретно эти полгода были полным звездецом.

— Это довольно драматичное утверждение, — сказал он, решив, что дуться долго смысла не было.

Блондинка еле слышно хихикнула.

— Говорит тот, кто любит театрально взмахивать руками, издавать ужасные смешки и строить интриги, — со слабым весельем сказала Эмма. — О, еще забыла упомянуть любовь к коже.

— Кажется, этот факт не оставляет тебя больше всего, — с озорством сказал колдун, помня, как она упомянула об этом тогда, в ломбарде, да и потом в участке, и вообще.

— Твой зад в коже ведь и впрямь хорош, хотя я тебе уже это говорила. Неужто любишь слушать, как хорош? — дразняще сказала Эмма и вдруг посерьезнела. — Какого черта ты здесь, а не с женой? Которую, кстати, лучше держи от меня подальше, иначе я ей точно ту самую туфлю, которой она раздавила мой шанс вернуться домой, воткну в ее отвратительно голубой глаз.

Колдун поднял бровь, но не стал комментировать то, что она столь откровенно угрожала его жене. И вдруг вздохнул.

— Я и сам не знаю, — немного растерянно сказал он. — Если честно, я ее видеть не хочу…

Более того, он даже говорить о ней не хотел. А ведь еще на днях угрожал Крюку, говоря, что если тот тронет то, что принадлежит ему, а особенно вздумает открыть свой большой рот и растреплет Белль, что кинжал, который он ей отдал, фальшивка, то он заберет у пирата все то, что дорого ему. Включая Эмму Свон.

А сейчас он, как последний дурак, сидел в палате с двойником той самой Эммы Свон и не мог найти в себе силы уйти.

Что за напасть?..

Блондинка вздохнула, и вновь сев на кровати, протянула ему руку в приглашающем жесте.

— Иди сюда, — устало сказала она, заметив в его глазах знакомую ей растерянность, отчаянное желание хоть на миг обо всем забыть и чтобы тебя просто обняли, сказав бессмысленное, но нужное: «все будет хорошо». Ох, сколько раз она видела подобное выражение в собственных глазах, вот только для нее утешальщиков так и не нашлось. Так пусть хоть этому горе-Темному она сможет помочь. Сама ведь поспособствовала тому, чтобы он с супружницей рассорился.

Эх…

Румпельштильцхен настороженно посмотрел на нее.

— То есть?.. — спросил он, но Эмма устала ждать, и взмахнув рукой, заставила исчезнуть его пиджак и туфли. После чего, схватила за предплечье не ожидавшего таких ее выкрутасов и потянула на себя.

— Ляг уже на гребаную кровать, я же не собираюсь тебя насиловать, — раздраженно фыркнула она и еще раз дернула его на себя.

Темный не знал, почему подчинился. Он просто понял, что в один миг растерянно моргая сидел на кровати, а в следующую, лежал на боку, на той самой кровати, а к его спине прижималась эта странная женщина.

Теплая и невыносимая.

Эмма тоже улеглась и мягко начала поглаживать волосы Темного.

— Да, оттай ты уже, я кинула чары на дверь. Сюда никто не войдет, — ласково сказала Эмма ему на ухо. — Я знаю, что тебе хреново. По глазам вижу, поэтому просто расслабься и лежи. Я тебя не съем.

Поудобнее устроившись, он, чисто из вредности, проворчал:

— Кто вас знает…

За что тут же получил тычок в плечо.

Темный проснулся от того, что ему в глаза беззастенчиво лезли лучи солнца, а под его ладонью что-то едва ощутимо шевелилось.

Он с усилием разлепил веки и немного поморщился. Давно колдун уже столь крепко и, судя по всему, долго не спал. Рефлекторно, он на миг заворочался и зарылся носом в золотистую гриву женщины, которая уютно спала рядом с ним.

«Стоп! Золотистые?» — вдруг подумал он и наконец вспомнил, что вообще за последнее время произошло и где он вообще.

Бей был спасен, он разругался с Белль, которая к тому же еще умудрилась раздавить палочку Темной феи, но в тоже время помирился с внуком, а сейчас… А сейчас он проснулся после довольно глубокого сна, рядом с альтернативной версией Спасительницы.

Ему должно быть стыдно, он должен встать немедленно, ведь женатый же человек, черт возьми! Но… Но ему было и не стыдно и вставать лень, даже несмотря на то, что кровать была не очень удобной, зато компания слишком приятная. Которая опять же была не его женой, но ему как-то было плевать.

Тут под его ладонью вновь почувствовалось слабое шевеление, и женщина в его объятиях завертелась, но не проснулась. Вот тут то он и понял, что его недавнее желание, о котором старался не думать, сбылось.

Он ощутил, как двигаются дети в утробе Эммы.

Дети его двойника.

Но сейчас Румпельштильцхен с трудом мог думать об этом, ведь немного сосредоточившись, он смог ощутить магию в этих невероятных малышах, и она чувствовалась, как его. Точнее идеальная гармония, его магии и магии Эммы. Он буквально мог ощущать, как в этих еще маленьких и хрупких детях пульсировало и кипело великое волшебство.

Такое сильное…

Без сомнения, эти дети будут весьма могущественны. Но он вряд ли это увидит.

Тут им вновь овладела черная зависть.

Но почему не он?! Почему его двойнику досталось то, чего он глубоко в душе теперь жаждал? Ну почему, а?! От этих противоречивых мыслей, которые должны чувствоваться неправильно, ему хотелось закричать.

Но тут Эмма вновь зашевелилась и перевернулась на спину. Она довольно забавно поморщилась во сне, но глаз так и не открыла, а лишь положила ладонь поверх его ладони, которая все еще лежала на ее животе, и притихла.

Румпельштильцхен несколько обреченно вздохнул и… поудобнее устроившись, покрепче обнял блондинку.

«Мне все равно суждено попасть в ад, так что…» — уныло подумал он и прикрыл глаза. Вставать ведь ему все еще было лень.

* * *

Палочка крестной Золушки в буквальном смысле осыпалась пеплом.

Темный догадывался, что по сравнению с палочкой Темной феи, эта не выдержит сотворения столь сложной магии, но увидев жалобный и несчастный взгляд Эммы, его черное сердце дрогнуло и он предложил ей попробовать использовать другую палочку.

Он вообще с ужасом понял, что ему все труднее отказать этому взгляду.

Сначала в больнице, после того, когда она наконец проснулась, не выдержав этого, он помог ей сбежать оттуда, потом, вновь, купил ей пончиков из-за него же, а теперь вот они вновь были в его ломбарде, уничтожали его ценное имущество, которое он заранее знал, что не выдержит напряжения.

— …Черт! — простонала Эмма, сжимая запястье руки, на которой теперь красовался неприятный ожог из-за развалившейся палочки.

Румпельштильцхен вздохнул и хотел уже было подойти и вылечить ее, как вдруг ее ладонь слегка замерцала бледно фиолетовым светом и ожог исчез.

— Ого! — вдруг воскликнула Эмма.

Темный поднял бровь, увидев ее явно пораженный взгляд, и сказал:

— Я так понимаю, это не результат ваших талантов.

— Нет, — выдохнула Эмма, удивленно смотря на свою ладонь. — Моя магия белым мерцает, а не фиолетовым, как у…

— …как у меня, — хрипло закончил он.

Эмма робко коснулась живота исцеленной рукой и ласково сказала:

— Это я вас должна защищать, а не вы меня.

В том, что это именно двойнята ее исцелили, она даже не сомневалась. Слабый толчок куда-то в бок был ей ответом. Эмма улыбнулась и не заметила, каким горящим взглядом на нее смотрел колдун.

— Они будут весьма могущественными… — тихо сказал Румпельштильцхен, с трудом отведя от нее взгляд и посмотрев куда-то в сторону.

Блондинка подняла голову и усмехнулась.

— Да, я не сомневаюсь, — уверенно сказала она. — У двух столь сильных и своеобразных существ, независимо от мира, как мы, не может родиться обычного потомства, — Эмма вновь посмотрела на свой живот и добавила: — Хотя, мне плевать. Пусть даже без магии родятся, лишь бы живые и здоровые.

Румпельштильцхен едва заметно улыбнулся и посмотрел на нее.

— Ты и впрямь их любишь… — немного удивлено сказал он.

Эмма фыркнула.

— Конечно, люблю, — твердо сказала она. — Пусть они и не плоды великой любви, от которой в Заколдованном лесу и здесь все так тащатся, а лишь результат одной ночи, но не поверишь, и такие дети весьма ценны и любимы, — и уже тише она добавила: — Особенно для меня.

— Верю, — правдиво сказал колдун, и впрямь видя, как ее глаза буквально светятся любовью, когда она говорила о своих малышах. — Я тебе верю.

Они переглянулись и пару минут просто молча смотрели друг на друга.

— Ну, да ладно, — первой нарушила тишину Эмма, отчего смутившись. — С палочкой — беда, и поэтому пока я не разрыдалась от бессилия и вновь не хлопнулась в обморок, пойду-ка я что-нибудь поем.

Темный едва заметно ухмыльнулся.

— Я угощаю, — сказал он и взял свое пальто со стула.

Эмма подняла бровь.

— Ого, — сказала она и дразняще добавила: — И что мне за это нужно будет тебе дать? Детей моих даже не проси, предупреждаю сразу.

Мужчина засмеялся.

— Не бойся, — весело сказал он. — Считай, что обед — это небольшая компенсация за то, что моя супруга лишила тебя шанса вернуться домой.

— Пока не могу, — с нажимом сказала Эмма. Она все еще не хотела верить, что способа вернуться домой больше нет.

— Пока, — согласно кивнул колдун и приглашающе махнул головой на выход. — Ну? Мы идем?

— Идем, — сказала Эмма и вышла из комнаты. В конце концов, ее желудок в данный момент требовал куда более явного внимания. А остальное может подождать.

* * *

Но в закусочную Эмма не захотела заходить. На нее и так косо смотрели. Все-таки, она здесь как береза в сосновом бору. Тоже дерево, но не такое. Да еще и разлад в темном семействе… Ей не было стыдно, что она поспособствовало этому, и все еще твердо стояла на своем. Если Белль и впрямь любит Румпеля то не должна его пилить и уж тем более позорить, а принимать такого, какой он есть. Но если нет…

Какой тогда смысл в их браке?..

Но все же по мнению местных, она скорее всего будет лишь разлучницей Истинно любящих, или как там их еще называют. И плевать, что один из них Темный… Он-то местный, а она — чужестранка.

Но пока Эмма ждала Темного, который в последние пару дней, что удивительно, подрабатывал ее курьером по доставки еды, к ней на улице подошла… Белль.

— Я… Я хотела сказать… — начала та, после того, как они несколько минут сверлили друг друга взглядом. — В общем, мне жаль, что я кинула в вас тот предмет, и за палочку тоже. Я правда не хотела ее раздавить.

Пока Белль говорила, брови Эммы поднимались все выше. Вот уж чего она не ожидала, так этого. Девушка примолкла и нервно заправив прядь волос за ухо, огляделась, и покрепче сжала в другой руке пакет.

— Если ты ждешь, что я извинюсь в ответ, то мы здесь надолго, — ехидно сказала Эмма. — Я все еще считаю, что ты хреново поступаешь по отношению к человеку, с которым обещала быть и в радости и в бедности, и все такое.

— Я понимаю, — сказала Белль, и несмотря на свои слова, зло сверкнула глазами в сторону блондинки. Но быстро оправилась и слегка улыбнувшись, протянула ей пакет. — Надеюсь, это немного ослабит напряжение между нами?

Эмма подняла бровь и настороженно взяла пакет.

— Что это? Дар перемирия? — спросила она и неуверенно открыв пакет, то ли с дуру, то ли с голоду, а может это гормоны подорвали ее способность к бдительности, а может и все сразу, но все же сунула туда руку и почти сразу вскрикнула. Она вынула руку и посмотрела на кровь на пальце, которой оцарапала о что-то острое внутри. Эмма подняла голову к Белль и хотела было возмутиться, но тут она почувствовала, как ее тело резко налилось свинцом, а сознание начало стремительно затуманиваться.

«Вот дрянь…» — вяло подумала Эмма и почувствовала, как земля закачалась у нее под ногами. Беспокойство о двойняшках было последним, о чем она подумала, прежде чем окончательно отключиться.

Белль была на причале, и сидя на скамейке, горько рыдала.

Она была в таком отчаянии!..

Ее долго и счастливо оказалось столь мимолетным!.. Даже полгода не продержалась. Но почему она такая невезучая? Румпель ее теперь ненавидит. А все из-за этой Эммы Свон из другого мира, свалившаяся на их голову! И почему она попала именно сюда?!

Она же не дура и не слепая, прекрасно видела, как на блондинку смотрел ее муж. Та и пары дней здесь не пробыла, как уже успела вскружить голову Темному. В отличии от Эммы Свон из их мира, эта явно не страдала страхом или чем-либо подобным по отношению к Румпелю. Более того, она бесстыдно флиртовала с ним прямо у нее на глазах! На глазах у его законной жены!

Но и Румпель тоже хорош! Да, возможно она поступила необдуманно, но это не повод на нее так злиться, тем более бросать, ради едва знакомой женщины. Она до сих пор в шоке, что он даже не оглянувшись на нее, подхватил эту женщину и исчез с ней в неизвестном направлении.

«Не просто женщину, а ту, кто ему сына вернула, да еще и, судя по всему, принимала его ложь и дурные склонности!» — прошипел ее внутренний голос.

Белль сердито поджала губы и утерла слезы.

Внутренний голос, как бы ей это не нравилось, был прав. И от этого ей становилось все более обидно и… завидно. А еще она боялась. Ведь теперь колдун мог ее и не простить, да ему и не до нее. Она знала, что отныне сын для него на первом месте. Особенно после того, как тот погиб у него на глазах, и сейчас тот наверняка с ним захочет проводить больше времени. Как и с юным Генри, с которым, кажется, смог сблизиться. Что удивительно, ведь прежде о мальчике он даже и не вспоминал, как и о их родственной связи. Ну, почти.

Какая-то часть нее эгоистично злилась, что Бейлфайр вновь жив. Румпель вроде только начал мириться с его гибелью и отпускать сына стал… И начал уделять время исключительно ей и их браку. И плевать на остальных. Но нет, теперь все было иначе. Она просто чувствовала, что их брак дал трещину. К тому же ощущать себя вторым, а то и третьим человеком в жизни Темного… Белль как-то не привыкла, что ли…

Да, нет, ей это не нравилось, черт возьми!

Она — его Истинная любовь! Он должен быть с ней! Любить и лелеять их детей! А не нянчиться с сыном, который давно вырос, и внуком, которым до сей поры не интересовался! Вот!

«А все эта Эмма Свон!..» — сердито подумала вновь шатенка. Пока та здесь не появилась, все было хорошо! У них с мужем все было хорошо! А теперь что?..

Теперь он возится с этой, по сути, незнакомкой! Ну конечно, она-то сквозь пальцы смотрит на те ужасы, что он творит, еще и защищает его! Небось, такая же ужасная! Но Белль не такая, она верит, что его можно исправить, и она это сделает. Жена она или кто?..

Тот факт, что она делает именно то, в чем ее обвиняла блондинка, Белль успешно проигнорировала.

— Отчего столько слез? — вдруг спросил голос неподалеку от нее.

Белль вздрогнула и обернулась.

Рядом с ней присела Ингрид. Та самая, кого весь город ищет. Ее сердце забилось быстрее, и она хотела уже было встать, но та ее остановила.

— Постойте, миссис Голд, верно? — вежливо сказала Ингрид, по доброму смотря на девушку. — Я лишь хотела помочь.

— Мне не нужна ваша помощь, — гордо сказала Белль, но с места все же не встала.

Ингрид, поняв, что не смотря на свои слова, девушка заинтересовалась ее предложением, слегка улыбнулась.

— Ну как же, милая, — спокойно сказала она. — Я так понимаю, эта незнакомка из другого мира настроила твоего супруга против тебя.

Вообще-то ей было плевать на это. После отказа этой другой Эммы стать ей сестрой, она вернулась к своему первоначальному плану, но пока все было неустойчиво. К тому же, немного поразмыслив, Ингрид вдруг поняла, что ей это даже на руку. Если отвлечь всех драмой в семье Темного, то о ней временно забудут, и тогда она приступит к последнему этапу своего плана.

А эта незнакомая Эмма Свон поплатится за свой отказ.

Нет, убивать она ее не собирается, но вот устранить ее… Да, это сделать возможно. Дитя, которое та носила в своем чреве, это не коснется. Оно невинно и ей ничего не сделало, поэтому придет время и оно будет жить. Ингрид уверена, что найдется тот, кто захочет его воспитать. Возможно позже, его заберет даже она. В конце концов ей не впервой воспитывать сирот.

О том, что ребенка сиротой как раз она и делает, Снежная Королева даже и не думала.

— Откуда вы знаете? — настороженно спросила Белль, сжав кулаки на коленях. Ей бы уйти… Но что-то не давало. Она старалась не думать «что».

Ингрид улыбнулась.

— Неважно, милое дитя, — спокойно сказала она. — Важно лишь то, что я хочу тебе помочь.

— С чего бы это? — спросила Белль, против воли чувствуя, как в ней зажегся интерес.

— Эмма Свон, — сказала Ингрид, утешительно положив ладонь поверх сжатых кулачков девушки, и добавила: — Та, другая. Ей здесь не место. Она занимает законное место Эммы, нашей Эммы, к тому же, она весьма неподобающе ведет себя, особенно с твоим мужем, и ей нужно уйти.

Белль поджала губа, не желая соглашаться с женщиной, но все же именно это и делая. Но несмотря на это, убивать она никого не хотела, тем более беременную женщину. Даже эту.

— Я не хочу никого убивать, — резко сказала Белль, и покачав головой, вновь хотела подняться и уйти, но вновь не смогла.

Ингрид крепче сжала руку и остановила ту.

— Никого убивать и не придется, — сказала женщина и улыбнувшись, добавила: — Я лишь хочу, чтобы она перестала мешать, и слегка ее… устранить.

— Устранить? — повторила Белль. Ей это уже совсем не нравилось, но какая-то темная часть нее была все больше и больше заинтересована в том, что говорила Снежная Королева.

Та еще шире улыбнулась, видя по глазам девушки, что она вот-вот сломается и согласится.

— Не бойся… — сказала Ингрид и подала ей пакет. — Просто отдай ей это, и все. Только сама не открывай, хорошо?

Белль покачала головой, с трудом давя в себе желание, принять предложение женщины. Она не хочет никому вредить!.. Но эта Эмма… Она все только портит!.. И!..

— И что с ней будет? — тихо спросила она, не отводя взгляд от свертка.

— Она не умрет, и это главное, верно? — ласково сказала Ингрид, внутренне ликуя.

— А ее ребенок? — спросила Белль, крепче сжимая в руке свою юбку. — Я не…

— Дитя вообще не пострадает, я обещаю, — сказала Ингрид и увещевательно добавила: — Да и не о нем тебе нужно думать, милая. Подумай лучше о тех детях, которые могут быть у вас с мужем, — и чтобы еще больше добить сопротивление девушки, добавила: — Если, конечно, будут. Ведь пока эта женщина здесь, она лишь сбивает с пути истинного твоего супруга. Еще и уведет его у тебя…

— Нет! — воскликнула Белль, которая как раз этого и боялась. — Он любит меня и я его люблю, и…

— И где он, милая? — сказала Ингрид и утешающе посмотрела на девушку, которая было вскинулась, но тут же поникла, а потом произнесла: — Ведь он сейчас с ней, я права?

Белль всхлипнула. На нее вновь накатила такая обида и злость!.. Ну почему это все с ней происходит, а? Она же этого не заслужила!.. Как же несправедливо!.. Ведь Румпель ее, и только ее мужчина! Ее Истинная любовь. Ее! А не этой женщины!.. Поэтому… Почему бы и нет? Ведь она не убьет ее, как и дитя, верно?..

— Да, — вымолвила она и пару раз шмыгнув носом, вытерла слезы и решительно подняла голову. — Хорошо, я это сделаю. Но вы не должны трогать меня и моего мужа.

— Договорились, — довольно сказала Ингрид, торжествующе сверкнув глазами.

Они пожали друг другу руки и разошлись.

Когда Румпельштильцхен вышел из закусочной с пакетом в руках, ощущая горящий взгляд Красной у себя между лопаток, отчего он лишь насмешливо закатил глаза, у него на миг замерло сердце от вида перед ним.

Эмма… Эмма лежала на тротуаре, там, где он ее оставил всего на пару минут, словно сломанная кукла.

Он даже не заметил, как выронил пакет с едой, как и не запомнил, как подходил к блондинке. Лишь боль в коленях, когда он упал рядом с ней, немного привела его в чувство.

— Эмма… — еле слышно выдохнул колдун и дрожащими пальцами коснулся ее шеи. К счастью, пульс у нее был и довольно ровный. Более того, она не выглядела слишком пострадавшей, скорее так, словно…

…словно она спала.

Но этого же не может быть?..

Румпельштильцхен тут же осмотрел пустынную улицу, надеясь, что его мимолетная догадка — ошибочна, а потом посмотрел на ее руки. Яблока рядом он не обнаружил, но вот царапину на ее пальце, от которой так и веяло знакомым ему до боли сонным проклятием, колдун заметил почти сразу.

«Нет… Нет… Только не это…» — в странном ужасе думал он, понимая, что эту невыносимую, но отчего-то уже дорогую женщину прокляли как раз сонным проклятием. Проклятием, которое может снять только поцелуй Истинной любви, которой, как колдун понял, у Эммы не было.

Кроме ее детей.

Лишь о них она с любовью говорила, но ее первенец в другом мире, куда ходу нет, а двойняшки еще даже не родились. При мыслях о них, Румпельштильцхен рефлекторно посмотрел на ее живот, и положив руку на него, сосредоточился. Ведь прежде беременных девиц никто не проклинал, и поэтому точно сказать, как на детей это подействовало, он не мог.

К счастью, судя по бодрым пинкам, даже без всякой магии, колдун понял, что дети в порядке.

Но как надолго?

Темный без труда поднял блондинку на руки, со всей осторожностью, на какую был способен, и перенесся в бордовой дымке прочь, так и не заметив, как из-за угла выглядывала его бледная супруга, зажимающая себе рот ладонью, которая наконец полностью осознала, что натворила, ощутив, что не спасла свой брак, а только что его разрушила.

* * *

Сначала Румпельштильцхен хотел перенести Эмму в больницу, но потом решил, что смысла в этом нет. По крайней мере, пока. Ведь те, кто попадают под заклятие сна, в некотором смысле словно замирают, их тела уж точно. Но дети в утробе Эммы, в отличии от нее, явно не спали, и…

Господи! Он даже не мог логически мыслить сейчас, если совсем быть уж честным!..

Как только колдун бережно уложил свою ношу в кровать, которая стояла в задней комнате ломбарда, он бессильно упал на стоящий рядом стул и посмотрел на свои руки.

Те тряслись так сильно, что у него аж в глазах зарябило. Румпельштильцхен резко сжал кулаки, и один их них прижал к груди. Его сердце, казалось, внезапно сковало в тиски и не отпускало.

Да что с ним такое?..

Его глаза против воли упали на спокойное лицо Эммы, и ответ сам собой напросился, но он тщательно его проигнорировал. Румпельштильцхен все равно, несмотря на разногласия, любил Белль, любил свою жену.

Любит!..

Ведь любит, да? Конечно, да! Он ради нее столько всего натворил! Угрожал, убивал, столько сил потратил, чтобы заслужить ее прощения, заслужить ее любви, даже сына поставил на второе место, что клялся никогда не делать, не желая стать похожим на своего отца!..

«Но именно им ты и стал! Эгоистичным, трусливым лжецом и чудовищем!» — прошипел его внутренний голос, сейчас отчего-то похожий на голос Эммы. Твердый и правдивый.

Ведь он и впрямь сделал все это. Мог бы еще тогда, когда нашел сына попытаться заслужить прощение своего мальчика, но вместо этого предпочел искать способ вернуть Белль память. Предпочел выслуживаться перед женщиной, которая даже до конца не может принять его, хотя и вышла за него замуж, вместо того, чтобы попытаться получить прощение того, о ком грезил и проливал слезы три столетия. И даже когда Бей умер у него на глазах, спасая его жизнь, он предпочел забыть, отринуть эту боль, предпочел побыстрее снять траур, женился на Белль и предпочел…

Предпочел, как и его отец когда-то, забыть о своем сыне, как и Малькольм о нем.

Про то, как он в некоторой мере жестоко обошелся с внуком, он даже не хотел думать. Со своей родной кровью. Боже, он ведь и впрямь всерьез думал о том, чтобы убить мальчика!..

— Я правда Чудовище… — разбито прошептал Румпельштильцхен, закрыв лицо все еще дрожащими руками, не желая смотреть на блондинку перед собой. Он отчетливо ощущал вину еще и перед ней. Все внутри него буквально вопило, что это из-за него Эмму прокляли. Прокляли ту, что помогла ему вернуть сына, помогла открыть глаза на многие вещи в его жизни, на которые он предпочитал не смотреть и не думать, хотя и пробыла здесь всего ничего, прокляли единственную женщину, которая принимала его таким, каков он есть.

И не только ее.

Невольно еще пострадали и два невинных ребенка, две крохи, которых столь уже любила Эмма, несмотря на то, что их отцом был его двойник.

Румпельштильцхен с трудом подавил всхлип, который стремился сорваться с его губ, и отведя ладони от лица, посмотрел на блондинку. Он робко поднял руку и вновь коснулся ее живота. Даже сквозь одежду, колдун мог почувствовать сильные пинки детей.

Но как долго те таковыми будут?…

Они ведь полностью зависят от матери. А Румпельштильцхен не знал, как ту пробудить.

«Зато мог узнать, кто посмел это сделать…» — сердито подумал он, что есть силы уцепившись за эту злобу. Иначе, колдун знал, что впадает в отчаяние, а этого он не желал. Но и Эмму одну он оставлять не хотел. Но кому можно доверить ее безопасность, если всего миг на улице, в одиночку, привел к этому? Хотя… Есть кое-кто у него на примете.

* * *

Тоску Реджины, сидящей в своем доме, в гостиной, свернувшись калачиком в кресле, прервал громкий грохот распахнувшейся входной двери. Она вздрогнула и вскинула голову.

«Кто посмел?..» — хмуро подумала она и быстро встав с кресла, вышла в холл, уже приготовившись запустить огненным шаром в наглеца. Но увидев гостя, Реджина замерла.

Это был Темный. Очень злой Темный. Его глаза были черны, а губы искривлены в оскале.

— Лучше тебе быстро мне сказать, кому ты отдала или помогла создать сонное проклятие, а то хуже будет, — рыкнул Румпельштильцхен, стремительно подойдя к своей бывшей ученице и встав напротив нее.

Он и думать не стал, а первым же делом направился к ней. Сонное проклятие — штука сильная. Такое проклятие, кроме него, только она и могла создать. Сам ведь ее и научил.

Реджина фыркнула и сложила руки на груди.

— О чем это ты? — непонимающе спросила она. — Я не понимаю…

Колдун рыкнул.

— Не держи меня за дурака, дорогуша, — со злостью сказал он. — Кроме нас двоих, никто не может сотворить это проклятие…

— Стой, — взмахнув рукой, сказала Реджина. Она вообще не понимала, что тут черт возьми происходит. — Кто-то был проклят?

«Только этого и не хватало», — подумала она. Снежная Королева, бродящая по городу, гибель Мэрион… А теперь еще и кто-то уснул? В Сторибруке и впрямь не было места покою.

Румпельштильцхен прищурился. Он видел, что та, кажется, и впрямь ничего не понимала. Уж кого-кого, но его Реджина редко могла обмануть.

— Да, Эмма Свон, та, что из другого мира, — сказал он, сжимая кулаки. Ведь если это не работа Реджины, то чья?

Ведьма подняла бровь.

— Вот как, — протянула она, изумлено смотря на бывшего учителя.

Реджина не знала, что ее больше поразило. То, что кто-то проклял двойника Спасительницы, или то, как из-за это обозлился Темный. Подобную ярость в его глазах она видела лишь тогда, когда кто-то, или она сама, смели вредить его бесценной Белль. Хотя, помня вчерашнюю сцену в ломбарде, в новоявленном семействе Голдов был разлад. И судя по всему, как раз из-за этой другой Эммы Свон.

— Реджина, — рыкнул Румпельштильцхен и вдруг схватил ее за предплечье, больно впившись пальцами ей в кожу, отчего та зашипела, притянул к себе. — Я знаю, что тогда, когда мы прокляли принца, чтобы он смог встретиться в огненной комнате с Белоснежкой, пока его жена и дочь были в лесу, зелье для проклятия получилось больше, чем на одну порцию, и не думай, что я не заметил, что часть из него ты забрала себе…

Ведьма поджала губы.

Она и впрямь взяла себе немного, и глупо было думать, что Темный этого не заметит. Мало ли, что могло пригодиться. Но она совершенно точно его не использовала, чтобы проклясть двойника Свон.

— Но я его не применяла! — зашипела она, не став отпираться, и попыталась вырваться, но все тщетно. Пальцы колдуна лишь еще сильнее впились в ее нежную кожу.

— Тогда где оно? — прорычал Румпельштильцхен ей в лицо. — Кто-то явно его использовал. А у меня запаса не было. Значит его украли именно у тебя. Если ты конечно не лжешь и ты впрямь его не использовала.

Реджина скривилась.

— Никто не мог его украсть, — резко сказала она и подошла к одной из картин. Реджина сняла ее и взмахом руки сняла защитное заклятие с сейфа за ней. Она открыла дверцу и уже было хотела торжествующе сказать Темному, что он ошибся, вот уж чего редко можно было сделать, но так и замерла с открытым ртом. Про этот сейф мало кто знал, ведь почти все Реджина хранила в хранилище под склепом, но судя по всему, кто-то все же узнал.

— Черт! — выругалась она, поняв, что пузырька с сонным проклятием, как раз и не было. Реджина лихорадочно пошарила в сейфе, в слабой надежде его все же найти, но того там не было.

Но кто посмел? Кто смог столь аккуратно вскрыть ее сейф, снять ее защиту?

— Никто говоришь? — насмешливо протянул Румпельштильцхен за ее спиной. — Ну, ну.

Реджина закатила глаза и сжала зубы, болезненно скривившись. Она терпеть не могла этот тон. Она всегда против воли чувствовала себя ничтожеством, слыша это.

И как только у него это выходило? Вот же бес проклятый!..

Ждать, пока пыхтящая от негодования Реджина, как так ее, королеву, обокрали, отойдет, Румпельштильцхен не стал и закатив глаза, подошел к брюнетке и беспардонно локтем отодвинул ее в сторону. Раз защитные чары его бывшей ученицы кто-то вскрыл, а потом восстановил, значит должны остаться следы магии того, кто это сделал.

Колдун провел раскрытой ладонью по дверце сейфа, и тот на миг замерцал. От него отделились дымка и спиралью шмыгнув в ладонь Темного, обратилась снежинками.

Так же, как и проклятие, которое лежало на Мэрион.

«Ингрид», — с рычанием подумал Румпельштильцхен, резко сжав кулак, отчего снежинки вмиг исчезли. Он недоумевал, какого черта та прокляла Эмму. Именно эту. Снежная королева вроде только за местной Спасительницей охотилась, а уж перепутать тех трудновато, в виду того, что одна из них весьма беременна.

Он взмахнул рукой и перенесся прочь из особняка бывшей мадам мэр, которая провожала его возмущенным взглядом.

Долго думать, где Ингрид находится, не пришлось.

Не прошло и минуты, как Румпельштильцхен уже был в ледяной крепости, которую создала Эльза, та самая девчонка, которая таинственным образом свалилась им на головы.

— Ингрид, — рыкнул он, едва завидев блондинку в белом, которая любовалась своим зеркалом.

Женщина обернулась, придерживая полы своего платья, и подняв бровь, сказала:

— Темный. Что ты здесь делаешь?

«Неужто девчонка не смогла сделать то, что ей велели, да еще и проболталась?» — недовольно подумала Ингрид про себя, сжав кулаки. У нее в душе зародилась искра страха. Все же, насколько она не была сильна, Темный сильнее.

— Зачем ты прокляла Эмму? — прямо спросил Румпельштильцхен, сделав шаг к женщине.

Колдун не видел смысла юлить и хотел как можно скорее узнать, зачем эта женщина посмела покуситься на эту несносную блондинку.

— Которую из них? — спросила Снежная Королева, притворившись, что не знает о чем он, но она, кажется, недооценила привязанность колдуна к этой другой Эмме, потому что мужчина глухо рыкнул и вот уже в следующий момент, не успела Ингрид даже дернуться, ее горло было зажато в тиски, а спина и затылок прижимались к зеркалу, которое она с таким трудом восстановила.

— Не придуривайся, дорогуша, — с оскалом прошипел ей в лицо колдун, смотря на нее почерневшими от злости глазами. — Твоя магия была на сейфе Реджины, из которого ничего, кроме сонного проклятия не пропало. Так что быстро мне сказала, зачем ты это сделала, и твоя смерть будет быстрой.

Вот теперь Ингрид по настоящему поняла, что ее жизнь может вот-вот оборваться.

— Я ей ничего не сделала, — прохрипела она, схватив его запястье. — А вот твоя жена…

Румпельштильцхен распахнул шире глаза.

— Что ты несешь? — неверяще прошипел он.

Укоренившийся инстинкт защищать Белль вдруг дал о себе знать, и Темный сильнее сжал горло ведьмы. Ведь несмотря ни на что, Белль…

«Что? Не смогла бы этого сделать? — ядовито проворчал его внутренний голос. — У кого-то склероз, поди… Раз забыл, как твоя бесценная бросила в живот беременной женщине тяжелющее пресс-папье, или как она притащила кинжал, который обещала спрятать, кажется, отчаянно желая доказать всем, снова, какое ты чудовище…»

И ведь правда, Белль сделала все это. Но проклясть…

— Я лишь предложила ей выход, — сипло сказала Ингрид. — Я ее не заставляла отдавать проклятую иглу этой Эмме. Белль все сделала добровольно.

От этого «добровольно» в душе Румпельштильцхена неожиданно что-то, по отношению к жене, погасло. Резко и навсегда. Он даже на миг ослабил хватку на шее Снежной Королевы, и та попыталась его заморозить, но колдун вновь стиснул ее глотку.

— Зачем? — холодно спросил Румпельштильцхен. — Эта другая Эмма тебе ничем не мешала. Так зачем?

Этого он тоже понять не мог. Насколько колдун знал, Ингрид даже не виделась с другой женщиной. Так зачем ее устранять? Особенно таким способом?

— Она мне отказала, — обиженно сказала Снежная Королева. — К тому же, если бы все отвлеклись на нее…

— …и тебе бы никто не мешал дурить голову местной Спасительнице, — закончил Румпельштильцхен и усмехнулся. — Умно, но глупо.

Вдруг он поднял руку и одним резким рывком сломал шею блондинке. Та даже не успела поняла, что произошло. Вот так быстро и незаметно пришел конец Снежной Королеве.

Выпустив из рук безвольное отныне тело Ингрид, Румпельштильцхен сделал пару шагов назад и присел на край одной из тумб, которая стояла перед зеркалом.

Он со стоном прикрыл лицо руками.

Если честно, колдун не собирался убивать ведьму. Просто его душу в один миг накрыла такая черная злоба!.. И он выплеснул ее, сломав позвонки Снежной Королеве.

Тут Румпельштильцхен замер, и отняв одну из рук, положил ее себе на грудь.

«Сердце вновь начало чернеть…» — с ужасом понял он. Именно такие приступы злобы на него накатывали, когда Бей умер, и его сердце стала стремительно пожирать тьма. Лишь с Эммой, той, что из другого мира, этот процесс замедлился, но сейчас все вновь началось. Так же быстро, как и замедлилось. Если раньше его и мучили сомнения, что дело было в этой взбалмошной блондинке, то теперь они исчезли.

Но что ему делать теперь?..

Использовать шляпу, как он изначально хотел? Но… сможет ли теперь он это сделать? За этот короткий промежуток времени, Эмма Свон, пусть и пришедшая из другого мира, стала ему… Небезразлична. Поэтому Темный не уверен, что сможет навредить Эмме из его мира. Да и Генри… Румпельштильцхен понял, что не хочет, чтобы внук его вновь возненавидел. Как и Бей.

А именно это и случится, если он навредит Спасительнице…

Как ни странно, но не сам факт того, что в его сердце вновь сгустилась тьма, приводила его в столь сильную панику, а то… Что Эмма теперь может не проснуться.

И это будет его вина.

* * *

Это было… забавное место.

Сторибрук, но в тоже время нет.

Сам воздух ей напоминал то место, где она была после того, как Волда Морда приложил ее Авадой на той дурацкой полянке.

А точнее, ей это напоминало вокзал Кингс-Кросс, который она видела… На том свете.

— Неужто Белль меня траванула? — в ужасе прошептала Эмма, обнимая руками живот, в котором весьма бодро и ощутимо барахтались ее крохи, и смотря на разрушенную башню с часами, лежащую прямо посреди дороги, под оранжево-багряным небом.

Но нет.

Ощущала себя Эмма вполне живой. Хотя, кто знает…

— Хммм… — вдруг протянул за ее спиной голос, отчего Эмма резко развернулась. Перед ней стоял мужчина в костюме, приятной, но довольно угрожающей наружности.

Вообще такие, какие ей обычно и попадаются.

— Ты еще кто? — довольно грубо спросила Эмма.

Мужчина поднял бровь.

— Нет, кто ты такая? И как ты попала в мой мир? Ты же живая… — изумленно сказал незнакомец, вновь оглядывая Эмму с головы до ног, а особенно пристально он смотрел на ее живот.

Блондинка мысленно выдохнула от облегчения.

«Значит, все-таки живая… Это утешает», — подумала Эмма, покрепче обняв живот, уже устав от столь навязчивого внимания этого хлыща к ее утробе.

— Может прекратишь уже пялится на мой живот? — рыкнула она. — Что, беременных раньше не видел?

— В моем мире, нет, — сказал мужчина и сделал к ней шаг. — Здесь лишь смерть царит и разрушение… А не жизнь и созидание.

Эмма прищурилась.

— В «твоем мире»? — подозрительно спросила она.

Блондин остановился, и выпрямившись во весь рост, гордо сказал:

— Да, смертная. Я — Аид, бог подземного мира, в коем ты сейчас пребываешь.

После чего он, задрав нос, уставился на нее, но Эмма, отнюдь не впечатленная его представлением, только застонала и обреченно сказала:

— Ну, что за невезуха. Почему снова я?..

— Обычно оказываясь в моем мире, все хнычут или стонут, — хмуро сказал Аид. Он смотрел на нее с какой-то детской обидой во взоре, на что Эмма закатила глаза.

— Да ладно? — саркастично сказала она. — Ты же сам сказал, что обычно живых здесь не бывает. Но вот, я здесь. Что уже не так уж нормально. Так что не понимаю твоего удивления из-за моего поведения.

Аид насупился. Нет, правда. Древний греческий бог сложил руки на груди и надул губы.

«Видать, с возрастом мужчины все превращаются в детей», — раздражено подумала Эмма, помня, что некий Темный, а точнее две его версии, «страдали» такой же фигней. Ну, или ей просто везет на таких великовозрастных бук.

— Домой меня вернуть можешь? — устало спросила блондинка.

Мужчина поджал губы и вздернул нос, а потом выпалил:

— Так здесь лишь твой дух.

И шокировано закрыл рот. У него был вид попавшего в свет фар оленя. Или того, кто явно не собирался ей отвечать.

Эмма прищурилась, и решив проверить свою догадку, спросила:

— Ты не хотел мне этого говорить, верно?

Аид еще сильнее стиснул зубы, но не удержавшись, вновь выдохнул:

— Нет, — тут он скривился и сделав шаг вперед, яростно добавил: — Что во имя Тартара?.. Почему я не могу тебе солгать или не ответить?

Эмма хихикнула.

— Че, правда не можешь? — спросила она, и чисто ради шутки, да и из любопытства, правда ли он не может ей соврать, с озорством добавила: — Кто твоя первая любовь?

Аид разочаровано рыкнул, но вновь послушно ответил:

— Зелена.

Блондинка снова было засмеялась, но так и проглотила смешок, когда до нее дошло, что бог подземного мира ей сказал, а точнее какое имя назвал, имя, которое, она уверена, носило не так уж и много женщин. Эмма покачала головой и изумленно воскликнула:

— Чего?! Рыжая и зеленая бабеха? Эта мадам твоя первая любовь?

Аид заторможено кивнул. А Эмма выпала в осадок.

«Ну, блин, и связи, родственные ли или романтичные, в этом мире», — ошарашено думала она. А ведь когда-то думала, что более запутанных отношений, чем у чистокровных в ее бывшем мире, где генеалогические древа были, как заросли в джунглях, хрен пролезешь, быть не может. Но нет. Сказочный мир все еще продолжал ее поражать своими закидонами.

Эмма тряхнула головой.

— Ладно, забудем об этом, — сказала она. — Лучше ответь-ка мне, как свалить моему духу из твоего не шибко симпотишного мира.

— Я даже не знаю, как вы, леди, сюда попали, — сквозь зубы выдавил Аид, уже пытавшись уйти от этой странной женщины, но как и в случае с его невольными, но честными ответами на ее вопросы, не смог этого сделать.

Эмма нахмурилась, вспоминая мгновения перед тем, как попала сюда. Белль, пакет, что острое и, судя по всему, проклятое…

Стоп!…

Иголка, рана, потеря сознания, подземный мир…

«Черт! Гребаное сонное проклятие!.. Это, бл*ть, рок нашего семейства», — сердито подумала Эмма, наконец сообразив, что именно с ней сделала эта… библеотэкарша.

— Меня приложили Сонным проклятием!.. — прорычала Эмма.

Аид поднял бровь.

— Точно? Обычно в таком случае появляются в другой части моего царства, — удивлено сказал он.

Блондинка махнула рукой.

— Да, да. Комната с огнем и прочие прелести, — сказала Эмма, помня описание подобного места от маман, Генри и Авроры, которым уж довелось бывать в том «веселеньком» месте. Она свела брови к переносице и пробурчала: — Но я-то здесь.

— Нда, — протянул Аид. — Вы здесь.

Пару минут они молчали, пока Эмма вновь не сказала:

— Ну, и? Что, нет какого-то способа, чтобы свалить отсюда?

— Кроме поцелуя Истинной любви? — скептически спросил Аид. — Я другого не знаю.

Эмма прищурилась и указала в его сторону пальцем.

— Точно? Только честно.

— Точно, — хмуро сказал Аид, сложив руки на груди. — Так что надеюсь, у вас «там» есть кто-то отчаянно вас любящий. Муж там, или родители. Дети, в конце концов. Если, конечно, помимо того, которого вы носите сейчас, есть другие.

— Есть, — печально выдохнула Эмма, думая о Генри. О своем Генри, которого, скорее всего, больше никогда не увидит. Опять же из-за Белль и копыт. Она опустила плечи и уныло добавила: — Только он, как и родители, в альтернативном мире, в который, из-за той же дурехи, из-за которой я здесь оказалась, мне ходу нет. Черт!..

— Не свезло, — равнодушно сказал Аид.

Блондинка устало фыркнула.

— Мудак ты, — сказала Эмма, и оглядевшись, стала искать лавку.

Ее спина ее убивала, а ноги гудели. Поэтому, прежде чем ее окончательно прошибет истерика, она хотела бы присесть.

* * *

Когда Румпельштильцхен устало забрел в лавку, первым делом его встретил встревоженный Бей, которого он и попросил посидеть с Эммой. Правда, колдун не сказал точно, что с ней, а едва тот пришел, умчался искать виновника в том, что произошло с блондинкой.

— Пап? Может наконец расскажешь мне, что, черт возьми, происходит? — резко спросил Бей, и махнув рукой в сторону кровати, на которой все так же неподвижно лежала Эмма, добавил: — И объяснишь, что с ней такое?..

Колдун тяжело опустился на стул и сцепив руки перед собой, кратко ответил:

— На нее наложили Сонное проклятие.

Бей замер и непонимающе спросил:

— Кто это сделал? Да и смысл?..

— Белль, — поразительно равнодушно сказал Румпельштильцхен и, едва заметно усмехнувшись, добавил: — Моя уже почти бывшая жена.

— Зачем ей это? — тихо спросил Бей, подойдя ближе к отцу. Он был поражен словами колдуна. Ему, если честно, не верилось, что Белль могла подобное натворить, но раз уж отец об этом говорит… То дело капут.

Румпельштильцхен горько рассмеялся и потер лицо руками.

— Потому что она бестолковая дуреха, которую я думал, что знаю. А выходит… Что я совсем не знаю эту безумную, — уныло сказал он.

Несколько мгновений между ними висело мрачное молчание, пока Бей не нарушил его, робко спросив:

— И что теперь делать? Эта Эмма же из другого мира, и…

Договорить, что без поцелуя, пусть и альтернативная версия его бывшей, не проснется, он не смог. Слова так и застряли в его горле. Но отец его прекрасно и так понял, и болезненно скривился.

— Я не знаю, Бей… Я не знаю, — тихо сказал Румпельштильцхен, которому все это и самому отчаянно не нравилось. Но и признаваться в своем бессилии он неожиданно не хотел. Он хотел найти способ пробудить эту вредную женщину. Ему вдруг невыносимо захотелось услышать ее ворчание. Захотелось увидеть, как она с любовью гладит свой живот. Он хотел… Боже, да Темный просто хотел, чтобы она проснулась!

Черт, эта заноза, у которой не закрывался рот, не могла же настолько глубоко пробраться ему под кожу? Так, как не смогла за все эти годы местная Спасительница?

Ведь не могла же?..

Эмма сидела на берегу Ахерона и страдала.

После того, не внушающего надежды, разговора с местным «мэром», она просто сбежала. Ей стало вдруг так хреново, хотелось забиться в угол и повыть. Но с ее-то пузякой далеко не умчишься, и вот она оказалась здесь. У жуткой реки, из которой то и дело доносились стоны. Заплесневелая и полугнилая табличка на берегу страх-реки с названием вышеупомянутой тоже не внушал доверия.

Короче, все было мрачно, депрессивно и мертво.

Как в аду.

Эмма немного истерично хихикнула и со стоном закрыла лицо руками.

— Черт, — страдальчески сказала она. — Я же просто хотела домой. Неужели это так много?..

— Знакомое чувство, — вдруг сказал рядом с ней голос.

Голос, который она не слышала уже несколько десятилетий, но до сих пор помнила. Голос, который однажды подарил ей надежду на семью.

Эмма неверяще отняла руки от лица и медленно повернула голову. И против воли тихо всхлипнула.

— Привет, Сохатик, — с немного печальной улыбкой сказал Сириус Блэк собственной персоной. Крестный Гарриет Поттер.

Ее крестный.

Блондинка еще раз всхлипнула и пробормотала:

— Бродяга…

На большее ее не хватило, так как по лицу градом покатились слезы. Опять. Чертовы гормоны.

— Ну, ну, не реви так, — ласково сказал мужчина и наклонившись, обнял свою взрослую уже крестницу. Как ни странно, его совсем не смущало, что та выглядела совсем по другому. Сириус все равно, едва увидев эту женщину, понял, что это Гарриет.

Его несчастный щенок.

С которым они все облажались. И Джеймс с Лили, и он, и даже Ремус. Молодые дураки, которые верили на слово «светлому и мудрому».

Сириус еще до своей смерти перестал доверять Дамблдору, но выбор был невелик. Либо и дальше притворяться веником, то бишь преданным ему псом, и иметь возможность быть с крестницей, либо умереть. Хотя все равно не помогло. Он все равно умер из-за своей же глупости, которая даже после Азкабана из него полностью не выветрилась. Он сожалел, что так подвел девушку, которой и так в жизни не повезло.

Что он всех так подвел…

— К-как?.. — пролепетала сквозь слезы Эмма. Она даже не знала, что точно спрашивает.

Как крестный здесь оказался?.. Как он ее узнал?..

Или еще что. Дурацкие слезы и так долго сдерживаемая истерика наконец нашли способ выплеснуться, и теперь не останавливались.

Сириус слегка отодвинулся.

— Что конкретно? — дразняще спросил он и слегка щелкнул ее по носу.

Эмма хихикнула и попыталась вытереть щеки.

— Как ты здесь оказался? — спросила она, немного успокоившись. — Это же вроде «местный» Подземный мир? Или он общий?..

Сириус беззаботно пожал плечами.

— Не знаю, но судя по тому, что никаких других колдунов, как мы, я здесь не видел, полагаю, я здесь один. И здесь я потому, что влетел в Арку. Видать, это прямой портал до этого места, — сказал он.

Эмма поджала губы. Ей до сих пор причиняли боль воспоминания о том, как крестный упал в Арку Смерти.

Она тряхнула головой и спросила:

— А меня ты как узнал?

Сириус усмехнулся.

— Не поверишь, — таинственно протянул он и чуть чуть наклонился к ее лицу. Он постучал себя по носу и заговорщицки добавил: — Но мой собачий нос меня все еще не подводит, а ты все еще пахнешь, как и прежде.

— Фу, — по-детски скривившись, сказала Эмма и толкнула его в плечо. — Надеюсь, это не был тонкий намек, что мне надо чаще мыться.

Мужчина громко засмеялся знакомым лающим смехом, от звука которого губы блондинки против воли дрогнули в улыбке.

— Нет, Сохатик. Я просто шучу, но сказать, кто мне помог тебя увидеть, не могу, уж прости, — с улыбкой сказал он. И тряхнув головой, добавил: — Хотя, нюх меня и впрямь не покинул. Но ты можешь не волноваться. Ты очень вкусно пахнешь горячим шоколадом и корицей. Я так понимаю, во второй своей жизни, ты все так же любишь этот напиток.

И это было правдой. Эта привычка была одна из тех черт, которая у нее была, что как у Гарриет (первый раз ее Ремус угостил этим напитком, в который она буквально влюбилась и пила при каждой возможности), так и у Эммы.

Тут Сириус выразительно глянул на ее живот, чей не столь незаметный изгиб он почувствовал, когда ее обнимал.

— Кстати, поздравляю, — искренне сказал он и нахмурившись, добавил: — Хотя отец твоих щенков мне доверия не внушает. Мерлин, Сохатик, он же старше, чем поедатель долек!.. И хуже, чем Нюниус.

Эмма фыркнула.

— За поздравления, спасибо. А насчет отца… Об этом ты откуда узнал, собака ты прозорливая? — спросила она и рефлекторно обняла место обитание ее пузожителей.

— Я в покер выиграл зеркало, с помощью которого можно подглядывать за живыми. Думал бесполезная штука, но когда ты появилась в этой плоскости, я немного подглянул, — честно сказал Сириус.

Блондинка недоверчиво подняла бровь.

— В покер? Выиграл? В Подземном мире? Шутишь, что ли? — ошарашенно спросила Эмма.

— Да, нет, — весело сказал Сириус и прищурившись, добавил: — У первой жены местной версии отца твоих щенков, кстати, и выиграл.

Эмма нахмурилась, и тщательно порывшись в памяти, пытаясь вспомнить, как зовут мать Нила, изумленно сказала:

— У Милы? Она что, тоже здесь?

— Дааа, стервозная бабеха, — с притворной дрожью сказал Сириус, и махнув рукой вокруг, продолжил: — Здесь застревают те, у кого остались незаконченные дела. Вот и она здесь подвисла из-за того, что с сыном так и не помирилась.

Женщина закатила глаза.

— Ну, тогда она здесь надолго, — вредно сказала Эмма. — Местный Нил, да и в том мире, откуда я пришла, они оба только более или менее с отцом начинают контачить, а уж с маман… Я думаю, встречи с ней они даже после смерти будут избегать.

— Могу его понять, — сказал Сириус, вспомнив про собственную мать.

Пару минут они помолчали, глядя на зеленую реку.

— Что мне делать?.. — безнадежно прошептала Эмма. Она, как маленький ребенок, вдруг захотела, чтобы пришел какой-то мудрый взрослый и решил ее проблемы. Она, черт возьми, так устала!..

Сириус с печалью посмотрел на крестницу, чьи плечи, кажется, независимо от жизни или мира, были согнуты под тяжестью ноши избранной ли, или Спасительницы, неважно.

— Мне жаль, Сохатик, но здесь я помочь не могу, — тихо сказал он. — Могу только посоветовать, чтобы ты самое главное заботилась о своих крохах…

Эмма повернула к нему голову и тихо сказала:

— Да, ладно? А я думала, что ты скажешь что-нибудь наподобие — «слушай свое сердце» или еще чего…

— Это тоже неплохо, — сказал Сириус и серьезно добавил: — Но я так всю жизнь прожил. Бесполезную и бессмысленную. И куда это меня привело?.. Я о тебе должен был позаботиться, а не гоняться за Хвостом, — он горько усмехнулся, — но я послушал сердце, и вот. Ты осталась сиротой. Не будь я таким придурком, было бы все иначе. Была бы у тебя семья и ты не жила бы как затворница. Ты бы, возможно, была жива. Как Гарриет…

— Но у меня не было бы Генри. И не было бы двойнят, — тепло сказала Эмма, сложив руки поверх живота и посмотрев на крестного. — Да, та жизнь была хреновой и кончилась так себе. Эта в принципе не лучше, но если пришлось бы выбирать, я бы не стала ничего менять…

Сириус улыбнулся.

— Ну, тогда я могу хоть немного собой гордится, — сказал он и увидев ее поднятую бровь, пояснил: — Как крестным. Хотя один хороший совет я тебе все же смог дать.

Эмма засмеялась и весело сказала:

— Да, определенно, ты можешь собой гордиться, — она резко погрустнела и добавила: — Я скучала по тебе, ты знаешь?..

— И я по тебе, Сохатик, — честно сказал Сириус и оглядевшись, добавил: — Но все же не настолько, чтобы желать увидеть тебя здесь.

— Но я здесь, — уныло сказала Эмма.

Мужчина грустно посмотрел на крестницу и искренне сказал:

— Надеюсь, не навсегда.

После чего он на миг ее прижал к себе и поцеловал в макушку. Едва его губы коснулись светлой гривы, от них разошлась еле заметная радужная волна, и Эмма исчезла прямо из его объятий. Сириус вздрогнул и недоуменно посмотрел на свои руки, которые до сих пор обнимали воздух. Он с сожалением опустил их, и продолжая смотреть на то место, где только что была его крестница, сказал:

— Она проснулась, верно?

— Да… — ответил ему бесплотный голос. — В этом мире магия любви весьма сильна… Независимо от того, какая она… Романтическая или родительская… А ты, хотя и не кровный родитель, но все же достаточно сильно любил моего мастера… И теперь она об этом знает. И ты можешь идти дальше. Твое неоконченное дело было завершено.

Сириус, как собака, тряхнул головой.

— Не сейчас. Сначала я хочу убедиться, что она вернется в тот мир, который вы для нее выбрали, — твердо сказал он.

— Если она туда вернется… — вновь прошелестел голос.

Сириус тут же обернулся, чтобы уточнить, что тот имел в виду, но за его спиной было пусто. Ибо Смерть уже покинула чертоги одного из миров мертвых, где правил один из ее многочисленных жнецов.

Эмма проснулась с тихим стоном.

Ее тело все затекло, в горле пересохло, а взгляд она с трудом смогла сфокусировать. Но все же смогла и с удивлением посмотрела в незнакомый деревянный потолок.

«Хотя нет, знакомый», — вяло подумала она, слегка повернув голову и поняв, что находится в погруженном в тьму ломбарде. Но сейчас Эмма думала даже не об этом.

А о Сириусе.

Она же не дура и сразу поняла, как проснулась.

«Вот… собака», — ласково подумала Эмма. Она искренне была рада вновь увидеть крестного. И хотя этот «визит» был не запланирован и печален, все же да, радости было больше. К тому же она чувствовала, что у нее в душе будто, наконец, затянулась давнишняя рана, которая то и дело кровоточила. Рана, которая появилась после смерти Сириуса. И которая не могла никак затянуться из-за вопроса… Правда ли крестный ею дорожил или видел в ней лишь потерянного друга?

Ну вот ей ответ.

Она пробудилась от сонного проклятия так же, как когда-то и Генри. От поцелуя человека, который ее любил как все же дочь, а не тень своего приятеля.

— Эмма?!.. — услышала она хриплый шепот и посмотрела на его источник.

Это был Темный. Он сидел около прялки, которая освещалась тусклым светильником, и изумленно распахнув глаза, смотрел на нее.

— Привет, — сипло сказала она. — А водички нет?

Колдун слегка тряхнул головой и тут же встал. Он налил из графина в стакан воды и подошел к кровати.

— Спасибо, — сказала Эмма и сделала глоток. И чуть не застонала от блаженства. В жизни еще вода не была такой вкусной. Опустошив стакан, она с трудом села.

— Как?.. — ошарашенно выдохнул Румпельштильцхен, все еще неверяще смотря на проснувшуюся блондинку. Сначала, когда ему послышался тихий вздох, он подумал, что ему показалось. Ведь невозможно проснуться от сонного проклятия вот так запросто… Но нет, когда Темный все же повернул голову, то увидел пару немного мутных зеленых глаз, чья владелица, как он думал, навсегда была потеряна для мира живых, смотрящих в потолок.

Эмма оперлась на руки и прищурившись, посмотрела на колдуна.

— Я могу все, — гордо сказала она и подмигнула ему. — Разве ты еще не понял?

Румпельштильцхен против воли издал смешок. Потому что да, эта женщина может все.

— Вот это я как раз уже понял, — качая головой, сказал он.

Эмма огляделась и спросила:

— Кстати… Сколько меня не было?.. Долго видать, так как я жутко хочу жрать.

Колдун засмеялся, чувствуя странную легкость и облегчение оттого, что эта женщина определенно проснулась. Что она вот здесь, живая, вредная и голодная. И такая удивительно быстро ставшая родной.

— Всего пару дней, но думаю для кое-кого — это долгий срок, — с озорством сказал Румпельштильцхен и тут же получил подушкой в лицо.

— Ха-ха, — буркнула Эмма, насупившись. — Очень смешно. И вообще… Грешно над беременными смеяться. Лучше бы покормил.

— Хорошо, — удивительно легко согласился колдун и встав со стула, приглашающе подал ей руку. — Так и быть, я угощу тебя ужином.

Эмма смерила его взглядом, пораженная его добротой и сговорчивостью, но даренному коню, как говорится, под хвост не заглядывают. К тому же есть и впрямь хотелось просто дико, так что смысл выеживаться? Да и Темный, как показал недавний, по крайней мере для нее, опыт, повар весьма неплохой. Так что… Она смело вложила руку в его ладонь и они растворились в бордовой дымке.

* * *

После того, как разорила холодильник Темного, Эмма, к своему удивлению, вновь уснула, но в этот раз нормальным человеческим сном, а не впала в летаргию.

А проснулась от воплей.

Она со стоном встала с мягкой перинки кровати в гостевой спальне, куда ее очевидно перенес колдун, когда Эмма вырубилась в гостиной на диване, и потирая поясницу, потопала вниз, чтобы узнать, что за банши напали на дом.

Правда банши оказалась только одна и до боли ей знакомая.

— Ты!.. — воскликнула Эмма, вмиг проснувшись, и указала пальцем в сторону Белль.

Та замерла на полуслове и медленно повернулась к Эмме, и тут же отпрыгнула, удивительно ловко для той, кто носит такие каблуки, за диван, спасаясь от огненного шара, который в нее запустила блондинка. Румпельштильцхен, который сидел на том самом диване и устало слушал вопли девушки, которую он решил не убивать, а оставить Эмме, но с которой был твердо намерен больше не связывать свою жизнь и прекратить этот ошибочный брак.

Развестись с ней решил, короче.

Та не оценила. Нет, сначала она робко поскреблась в дом, чтобы извиниться? Помириться? Он не знал. Да и плевать было. Едва ее увидев, Темный понял, что разочарование и злость, кажется, выжрали в нем всю любовь и нежность, по отношению к этой женщине. Ему даже видеть ее не хотелось. Не то что говорить. Но все же говорить пришлось и едва он упомянул о разводе, как та завопила. А потом спустилась Эмма.

И стала делать ремонт в его гостиной. А он спокойно сидел и не мешал. Пусть душу отведет.

Ввиду своего состояния Эмма быстро выдохлась и плюхнулась на уцелевшее кресло.

— А ну вылазь, болезная, — устало сказала она Белль, которая все еще пряталась за столом. — Я закончила сбрасывать пар, пора побеседовать.

Белль возмущенно встала и уперла руки в боки.

— Сбрасывать пар? — сердито сказала она и пригладила растрепанные волосы. — Вы меня чуть не убили!..

Эмма пошире раскрыла глаза и неверяще сказала:

— Ты еще и возмущаешься? Самоубийца, что ли? — и со злостью добавила: — Или забыла, что ты, моль библиотечная, прокляла меня вечным сном? Наплевав, что я вообще-то беременна и это могло навредить моим детям!..

Шатенка растерянно моргнула.

— Детям? — тихо спросила она. Белль не знала, что у их гостьи из другого мира двойня. Ее и так мучило чувство вины, а теперь оно увеличилось вдвое. Она внезапно закрыла лицо руками и зарыдала. Белль чувствовала, что своими руками все разрушила.

Свой брак, свой счастливый конец, свои отношения с Румпелем… Да все!..

Эмма, увидев это, скривилась и хлопнув по подлокотникам кресла, на котором сидела, ладонями, с отвращением сказала:

— Терпеть не могу сопли и прочее, — она посмотрела на колдуна и добавила: — Сам подтирай за ней лужи. Это твоя, в конце концов, жена.

После чего встала и пошла в сторону кухни. Разборки разборками, а завтрак по расписанию.

* * *

Полчаса спустя Румпельштильцхен вошел на кухню. Несмотря на утро, его плечи были устало согнуты, глаза потухшими, а уголки губ утомлено опущены…

Картину печали и страдания с него писать можно, короче.

— Только не говори мне, что это я виновата, — хмуро сказала Эмма, наблюдая за колдуном, который тяжко опустился на стул перед ней.

Тот печально вздохнул и оперевшись локтями на стол, потер лицо.

— И не собирался, — честно сказал Румпельштильцхен. Да и за что блондинку винить?.. За то, что его жена оказалась такой… мстительной и импульсивной дурехой? За то, что разрушила его гостиную? Или разорила его холодильник?

Глупо все это.

Наоборот, Эмма была в полном праве отомстить за себя и за своих детей. Пусть Белль радуется, что та ее не убила.

Эмма тем временем вновь окинула его внимательным взглядом и сочувственно спросила:

— Что, все так плохо?

Колдун убрал руки от лица и едва заметно улыбнулся.

— Да, нет. Хотя я думал, что будет. И больно и плохо. Но только усталость чувствую и странное облегчение. Кстати, спасибо, ты буквально открыла мне глаза на то, с кем я чуть не разделил жизнь, и на то, кто и впрямь мне дорог.

Эмма непонимающе похлопала глазами и сказала:

— Эээ… Пожалуйста, конечно, но не мог бы ты расшифровать склеротичке, о чем ты.

Румпельштильцхен рассмеялся и почувствовал тепло и веселье, смотря на ее надутые губы и ее лицо, на котором так мило смотрелось непонимание. Он выдохнул, ощутив вдруг, как с его плеч свалилась невидимая ноша, и с улыбкой сказал:

— Доедай уже свой завтрак и не забивай свою славную головку ненужными мыслями.

Эмма насупилась.

— Это такой намек, что я тупая? — хмуро спросила она.

Темный закатил глаза.

— Это такой намек, чтобы ты торопилась, — ехидно сказал он, а потом серьезно добавил: — У меня есть одна идея насчет того, как вернуть тебя домой.

Нет, ему отчаянно не хотелось ее отпускать, но впервые в жизни Румпельштильцхен не хотел быть эгоистом и искренне хотел помочь ей вернуться к собственному сыну.

Хотя бы попробовать.

Ничего не вышло.

Его идея с палочкой теперь уже Голубой феи, которую он «вежливо» попросил помочь, не сработала. Ее рабочий инструмент бесспорно был сильнее, чем обычные палочки, но вероятно недостаточно, хотя она и выдержала нагрузку, покрывшись лишь парой небольших трещин, из-за которых Голубая фея еще долго продолжала возмущаться.

Мнительная букашка.

Но способов вернуть эту Эмму домой было не так уж и много, и довольно быстро они иссякли, хотя Румпельштильцхен искренне пытался помочь. От всего своего черного сердца.

Кстати о нем.

В отличии от его неспособности помочь блондинке, она сама помочь ему смогла. Частично, но смогла. Румпельштильцхен не знал, что за ритуал, как она сказала, очищения Эмма совершила над его сердцем, но ему определенно стало легче. А более тесное общение с внуком и сыном, который таки отбил местную Спасительницу у пирата, помогли закрепить, так сказать, результат.

Нет, его сердце все еще было не так уж и чисто, как например, некогда у Белоснежки, но теперь это его не тревожило, его разум не тонул в злобе, а кровь не густела, как сироп.

Эмма, конечно, предупредила, что это временное решение, но его хватит на ближайшие десятилетия, а Темный уж найдет способ, что делать позднее. В идеале он хотел бы перестать быть таковым вообще. Темным, то бишь.

Это понимание пришло к нему внезапно. А точнее в день рождения его внука, которому исполнилось четырнадцать.

В отличии от предыдущих празднеств, на которые его приглашал клан Прекрасных, в этот раз он не сидел в стороне, а был рядом с Генри, когда тот задул свечи, как полноценный член семьи. И ему было непривычно радостно и хорошо в тот день. Рядом был Бей, который весь вечер обнимался с местной Эммой Свон, внук, который весь вечер улыбался и смеялся… Именно тогда он понял, что не хочет больше жить вечно.

Румпельштильцхен впервые ощутил, что наконец готов продолжить жизнь в человеческом темпе и подвести ее к логичному финалу.

Колдун хотел прожить жизнь. Простую, смертную жизнь. А не замереть в ужасе и в ожидании, когда Бей состарится и станет выглядеть старше, чем он, когда Генри станет выглядеть старше, чем он.

Не хотел ждать, когда они оба покинут его.

Нет, этого он не желал. Румпельштильцхен с самого начала стал Темным, чтобы сберечь сына. И теперь это было не нужно. Тот был рядом, счастлив и здоров. И Генри тоже.

…и Эмма.

Не та, что отсюда, а та, что так здесь и осталась. Сейчас она уже была на восьмом месяце беременности и проводить эксперименты на предмет возвращения домой не могла.

Вспомнив о наверняка загрустившей женщине, Румпельштильцхен попрощался с внуком и поспешил домой. Блондинка теперь обитала именно там. Не век же ей в его хижине жить. Правда переехать ее заставить было трудно, но когда он наконец развелся с Белль, колдун таки буквально силком отвел упрямицу к себе, аргументируя тем, что беременной женщине, конечно, полезно свежим воздухом дышать, но там нужно топить камин, готовить, сквозняки, да и рожать же не посреди леса она собралась?..

А с учетом того, что к седьмому месяцу у нее безбожно стала сбоить магия, запас которой весь уходил на развитие двойняшек, ей пришлось согласиться, но с условием, что он перекрасит особняк из розового цвета в любой другой.

Колдун тогда лишь закатил глаза, но согласился. Ему, если честно, и самому не нравилось, но второй особняк, который сделал под себя, так сказать, Румпельштильцхен оставил Белль, так что пришлось вернуться в старый дом. Где Эмма учинила ремонт, стараясь отвлечься от факта, что больше, скорее всего, никогда не вернется домой и не увидит свою семью.

Не увидит своего Генри.

Отчего-то особенно сегодня, в день рождения местного Генри, вряд ли сможет отвлечься. Даже разрушением его дома.

И оказался прав.

Едва колдун вошел в дом и прошел в гостиную, то услышал печальное сопение. Эмма сидела на диване и, обняв подушку, горько рыдала. Он вздохнул при виде этого душераздирающего зрелища, прекрасно ее понимая, сам не раз так выл, когда потерял Бейя.

Тут блондинка заметила его и, усиленно начав тереть глаза и щеки, буркнула:

— Ты чего так рано? Неужто праздник так быстро кончился?

Эмма не хотела, чтобы кто-то видел, как она тут слезами подушку поливает, но и сдержаться уже не могла. Она скучала по своим родным, особенно по сыну, способа вернуться домой она так и не нашла, а давящие на ее мочевой двойнята, из-за которых ее гормоны пришли в полный хаос, были как вишенка на торте.

Короче, она была в раздрае.

Ей было одиноко, тоскливо и... страшно. Да, да, страх обычно ее не часто посещал, но сейчас он цвел в ней буйным цветом, причем Эмма даже не знала отчего точно. Оттого, что застряла здесь? Из-за того, что она не сможет достойно вырастить детей? Что растить их придется в одиночку?

Эмма не знала. Может все вместе.

Честно говоря, она вообще подумывала уехать отсюда. А зачем оставаться?… Здесь были сплошь живые призраки, версии которых из своего мира ей не видать. Особенно больно было видеть Генри. Видеть, как он растет, смеется… И понимать, что как это делает ее сын, Эмма не увидит.

Хотя… Кое-кто ее все же здесь держит.

Эмма наконец перестала тереть глаза и посмотрела на того, из-за кого город еще и не покинула.

Что уж сказать, привязалась она к Румпельштильцхену. Именно к этой версии. В последние месяцы именно он ей помогал искать путь домой, не прося ничего взамен, именно он вытащил ее из хижины и привел сюда, позволив крушить свой дом под видом ремонта, в общем был рядом и не пытался сделать вид, как все в этом городе, что ее не существует.

То, что она могла влюбиться еще и в этого Темного, Эмма старалась не думать, чтобы не было больнее. Хотя… С Белль-то он таки развелся, и Эмма даже не чувствовала себя из-за этого виноватой. Так что… И что?.. Глупость. Кому нужна женщина с двойным прицепом?.. Да никому.

Кстати, о «прицепе».

Прежде чем Румпельштильцхен даже открыл рот, чтобы что-то сказать, боль в спине, которая сопровождала ее последние недели и была особенно сильна, вдруг усилилась, как и боль внизу живота, отчего Эмма непроизвольно ахнула.

«Неужели?.. Еще же рано!» — растерянно подумала Эмма, а потом чертыхнулась, вспомнив, что близнецы часто рождаются раньше срока. Но все же ее это напугало и она не могла не лелеять надежды, что это просто боль…

…которая развеялась, как пыль по ветру, когда она почувствовала, как по ногам что-то потекло.

— Эмма?.. — очевидно уже не в первый раз позвал ее колдун, который быстро прошел через комнату и присел перед стонущей от боли женщиной.

Блондинка выдохнула, чувствуя, как на миг боль отступила, но она не расслаблялась, понимая, что это просто схватки, и растерянно сказала:

— Румпель… Кажется, у меня воды отошли…

Темный облизал вмиг пересохшие губы и решительно кивнул.

— Ладно, тогда чего мы ждем?

— Детей, очевидно, — с потерянным смешком сказала Эмма.

Румпельштильцхен засмеялся и коснувшись рук блондинки, он на миг приподнялся и прижавшись утешительным поцелуем к ее лбу, перенес их в больницу.

Вернуться в свой мир Эмма, уже давно как не Свон, так и не смогла.

Нет, она пыталась. Искала способы даже после того, как родила Еву и Джеймса. Двух ее маленьких бузотеров, которые без труда, едва появились на свет, обвили вокруг своих пальчиков, а особенно Ева, ее нынешнего мужа и единственного отца, которого двойнята знали. Впрочем, технически, любой тест ДНКа подтвердит, что Румпель-то как раз и есть их отец.

Да, да, она — Эмма Свон, некогда Гарриет Поттер, стала третьей миссис Голд. Женой альтернативной версии Темного, так же известного как Румпель-мать-его-штильцхен.

Хотя сейчас он носит имя Роберт Голд, ибо в мире без магии его настоящее имя не прокатит и не впишется. Впрочем по личному мнению Эммы, оно и в Заколдованном лесу было весьма нетипичным.

И вновь — да, спустя четыре года ее приземления в этом мире, бесчисленных попыток вернуться в свой мир, три с половиной с момента рождения двойняшек и два предложения руки и сердца от Румпеля, Эмма наконец смирилась, что застряла здесь и уже в третий раз, а в этом Темный оказался поразительно настойчив, она сказала «да» (не то, чтобы ей не хотелось сказать это еще в первый раз, она ведь искренне полюбила этого лиса, именно из этого мира, но на тот момент надежда вернуться в свой мир еще теплела в ней, поэтому она и воротила нос) и стала его женой, и уже на четвертый день рождения Евы и Джеймса они торжественно свалили из Сторибрука, так как ее муж, даже спустя годы ее поражало то, что у нее есть муж, несмотря на любовь к власти и магии, пришел к выводу, что не хочет пережить свою семью. Ни сына, ни ее с двойнятами, ни внука, которому к тому моменту уже стукнуло восемнадцать и тот, как сорняк, вымахал даже выше Прекрасного, который мог похвастаться весьма высоким ростом, и собрался оставить свое магическое на всю голову семейство, чтобы поехать в колледж.

Но так как способов избавиться от тьмы и кинжала он не нашел, то довольно быстро согласился с предложением жены уехать за черту города, где магии и нет вовсе. Следовательно и проклятие Темного не действует.

Теория была лишь теорией, но как выяснилось на практике — действенным решением.

Проклятие его оставило медленно, хотя и не так как все смертные, Румпель стал вновь стареть, на что он не переставал жаловаться, а его имя на кинжале стало постепенно выцветать. И хотя порой его накрывал страх приближающейся смерти, он никогда так больше и не ступит ногой в Сторибрук.

Эмма тоже магией после того, как они ушли за черту, больше и не пользовалась. Лишь единожды она это сделала, не желая смотреть, как ее муж вновь мучается с ногой, вылечив его травму.

И все.

Как ни странно, ей было вполне хорошо и без этого. Ведь наконец у нее было то, чего она желала целых две жизни. Своя семья, большой дом, любящий, хотя и вредный муж, и трое детей.

Трое, все верно.

На третий год брака, когда двойняшкам исполнилось по семь, Эмма неожиданно для себя забеременела вновь и родила девочку — Лили-Маргарет, названную в честь ее матерей из первой и второй жизни.

Она была рада такому сюрпризу, как и ее муж, но еще в тайне ее радовало то, что у нее родилась именно еще одна дочь, ведь будь это мальчик, то в ее душе непременно вновь открылась бы никогда незаживающая рана.

Рана, имя которой было Генри.

Ее сын.

Ее первенец, которого она никогда не увидит и которого невольно вновь оставила. Эта вина и боль всегда будут ее преследовать. И будет одной из причин, почему Эмма так и будет всю оставшуюся жизнь избегать и держаться подальше от местного Генри.

Нет, тут он вырос неплохим парнем и со временем весьма сильно сблизился со своим дедом — Румпелем, а их детей всегда будет считать своими сестрами, а Джеймса — братом, как и дочь, что родила местная Свон, и тех детей, что появились у Реджины от Гуда, включая Ролана, и будет чудесным старшим братом, но… Все семейные торжества, которые могла, она так и будет стараться избегать. А на тех, где все же присутствовала, будет держаться в стороне.

Сначала здешнего Генри это весьма обижало, но когда однажды он все же подошел к ней и спросил, почему Эмма избегает его, как чумы, она не сдержалась и, не желая, чтобы он обиделся, объяснила причины своего поведения. К счастью он все понял и обняв ее, в первый и последний раз, с тех пор и впредь старался уважать ее чувства, и не нарушал ее личное пространство без ее согласия или желания.

С остальными, как и со своей местной версией, Эмма тоже так и не сошлась. Да и они не торопились с ней дружбу водить.

Кроме Нила.

С которым со временем, к своему удивлению, смогла завязать все же дружеские отношения. Да и как было не наладить их?.. Если ее муж — его отец, а ее детям он приходился старшим братом, которого те обожали не меньше, а может даже и больше, чем Генри, потому что он всегда совал им конфеты и позволял делать то, что родители запрещали.

Так что это было неизбежно.

И ее все устраивало.

Вся ее дальнейшая жизнь здесь, кроме тех моментов, когда ее накрывала ужасная тоска по ее родным и по ее сыну, которые остались в другом мире, была самим воплощением того счастливого конца, о котором еще мелкой она мечтала, лежа в чулане под лестницей, как Гарриет. Или засыпая на промозглых остановках, после побега из приюта, как Эмма.

Она впервые и по-настоящему была счастлива.

Ведь почти все о чем мечтала — воплотилось в жизнь, осталось только, как и во всех сказках, умереть в один день в глубокой старости рядом с любимым мужем, в уютной постельке, и в окружение детей, внуков и правнуков.

Но помирать было еще рано и до этого было далеко, а сейчас…

…а сейчас Эмма Голд будет просто наслаждаться выпавшим ей шансом. Выпавшим, благодаря одному взрыву и волшебной палочке, в которой не было навигатора, и из-за которой она совершила поворот не туда.

Или все же туда?..

Конец