Дух не усмирить (джен)

Маленькая комнатка сохраняла запах сырости даже знойными летними днями. Казалось, влага копилась годами, а когда на улице становилось тепло, испарялась из самих стен. Но так как сырых дней в году было гораздо больше, это напоминало замкнутый круг с всё возрастающей прогрессией.

Саша со вздохом оглядел тесное помещение. Все здесь ему было немило. Старый письменный стол, приспособленный из списанной школьной парты, сохранил нелестные надписи школьников. Бледно-бежевый шкаф с прогнутыми полками и скрипучая полутороспальная кровать, на поверку тесная и для одного самого среднестатистического мужчины. Днем помещеньице освещалось светом из маленького деревянного окна, подобные ему были свойственны домам старой планировки. Сейчас белая краска рамы облупилась, даже весёлые шторы в цветочек не могли скрасить общую унылость спальни. Для своих шестнадцати лет Саша очень много размышлял. Ему казался странным тот факт, что при маме их дом переполнялся теплом и уютом, хотя оставался все таким же старым да бедным. Иногда, мысленно разговаривая сам с собой, он произносил: «Наш дом умер… умер вместе с мамой». В несформированном сознании подростка зрела идея о душе, заключённой в любом предмете, будь то камень или старый дом. И вовсе Саша не соглашался с японской философией мировоззрения, нет, просто наивный ребенок не нашёл иного объяснения. Он решил для себя, что с уходом родителя все связанное с ней умерло, и в их доме, в нем самом… Отце. Жива осталась только старая скрипка, впитавшая всю любовь матери. Местами на инструменте потёрся лак, но для Саши он был настоящим сокровищем.

Худой и маленький даже для своего возраста, подросток спустился в прихожую. Отец уже вернулся с работы, а это означило — не следует и думать об игре на скрипке, по крайней мере до завтра. Мальчик с трудом находил время между школой и возвращением отца. Вечно недовольный родитель работал на заводе, единственном действующем в их городе. Из-за скверного и вспыльчивого характера мужчина никогда не получал повышения, хотя отдал заводу большую часть своей жизни. Их маленькая семья жила небогато, а после того, как отец пристрастился к выпивке, Саша стал опасаться прихода работников соцслужбы. Поэтому мальчик взял за правило выглядеть счастливым на глазах соседей и различных двоюродных, троюродных сестёр отца.

Деревянная ступенька скрипнула, Саша про себя называл лестницу — предатель. Мужчина тут же повернул взлохмаченную голову. На его лице чернела трехдневная щетина.

— А, сын… — прохрипел он, как — будто чье-то появление стало неприятной неожиданностью. Обычно мужчина утыкался в маленький пузатый экран телевизора, сидя на диване спиной к лестнице. Саша гадал, отчего отец всегда смотрит без звука? Возможно, суетливые слова телеведущих раздражали мужчину, и он целыми вечерами смотрел в ящик, лишь бы ни куда больше не смотреть.

Саша, не в пример отцу, имел светло-русые, можно сказать, пепельные волосы и карие глаза. Такое редкое сочетание он унаследовал от бабушки по материнской линии. Возможно, это послужило ещё одной причиной недовольства отца. Теодора Изольдовна была женщиной прямолинейной, но доброй. В юности она стала актрисой театра и поздно родила дочь. Мальчик никогда не видел бабушку, хотя точно знал, что именно Теодора привила дочери любовь к музыке. Как, в свою очередь, его мама поступила с сыном.

Подросток молча стоял и ждал, пока отец выскажет очередную претензию. На что косматый мужчина лишь фыркнул.

— Куда намылился?

— На кухню.

— А, ну да, куда же ещё то? Кушать мы все хотим. Вот работать не особо! — Саша прекрасно понимал о чём говорит отец. Он давно привык спокойно переносить его критику.

— Я не играл.

— Конечно! Что бы играть, уметь надо, — на музыкальное образование у семьи мальчика никогда не было денег, а мать всё равно занималась с сыном. Она не оставила надежды дать ему хорошее будущее.

— Мама учила, ты же знаешь, как хорошо она играла!

— Пф! Такая же бабочка растёт, как бабка и жена. Иди лучше в магазин! — Мужчина достал из кармана потрепанных брюк смятые купюры, не глядя швырнул за спину.

— И не думай, будто я не знаю, сколько там. Купишь хлеба, молока, а на остальные пиво мне, как обычно. — Мужчина съехал ниже по дивану, что означало, разговор окончен, возражения не принимаются.

Мальчику ничего не оставалось, как поднять смятые купюры и, набросив куртку, покинуть дом. Вещи на нём висели мешком. Из-за худобы и скупердяйства отца, который постоянно велел покупать одежду на несколько размеров больше. Как — будто Саша вообще подрос за последний год. Обычно он снашивал одежду прежде, чем она становилась по размеру, и когда этот ужасный круг закончится, подросток не знал. Как потешались над его видом в школе, говорить не стоило.

Уже вечерело. Саша поспешил в ближайший супермаркет, когда дорогу ему преградила скрюченная карга. Бабка не по-осеннему тепло облачилась в две замызганные куртки и опиралась на деревянную клюку. Из-под цветастого платка торчали спутанные седые волосы. На ногах были грязные валенки. Саша замер на месте, учтиво ожидая, пока женщина, хоть и очень странная, пройдёт мимо него. На мгновение старуха приподняла взгляд, осмотрела мальчика с ног до головы. «Только не говори со мной! Только не говори!» — взмолился тот, понимая, что не сможет отвязаться или нагрубить устрашающей женщине. Но она только прошамкала беззубым ртом, прежде чем скрыться за углом здания. Заходя внутрь, подросток всё ещё не мог успокоить сумасшедшее биение сердца.

Молоко и хлеб нашлись сразу же. Хотя политика супермаркета и предполагала хитрый план фасовки товара, чтобы заставить покупателей подолгу бродить между рядами и накупить как можно больше товара. На Сашу подобное не действовало из-за отсутствия общих семейных денег, не то что уж карманных. В данный момент мальчик стоял возле стеллажа с алкогольной продукцией и ошарашенно хлопал глазами. Оставшихся денег едва хватало на литр папиного пойла, неужто так подскочили цены? Саша молча запаниковал. Его взгляд зашарил по всему прилавку в попытке найти двухлитровую бутылку, на которую хватит денег. Но тщетно. Тяжело вздохнув, подросток схватил что есть и отправился на кассу, благо очереди не наблюдалось.

— Что это? — Продавщица строго посмотрела на подростка.

— Пиво, — удивлённый вопросом, ребёнок хлопал глазами.

— Сколько лет? — Строгий голос женщины наводил на мысль, что она уже знает ответ и спрашивает просто ради приличия.

— Шестнадцать.

— Вот-вот! Мы отпускаем алкогольную продукцию только совершеннолетним до двадцати двух часов, — словно заучила, отрапортовала она.

— Но я не себе, а папе. Да вы же знаете, я уже много раз покупал у вас, — Саша отчаянно взывал к последнему аргументу, на что продавщица нахмурила брови. А после, посмотрев по сторонам, наклонилась чуть вперёд.

— Да знаю, знаю. И отца твоего тоже. Только вот раньше видеонаблюдения не было. Так что, мальчик, пиво я изымаю… времена уж не те.

Саша был так расстроен, что, когда выходил на улицу, не заметил ту самую старуху сбоку от себя. А вот она провожала его сощуренным взглядом.

— Детка, удели бабушке минутку, — серебряный набалдашник тяжело опустился на плечо подростка. Всё еще пребывая в своих мыслях, Саша вздрогнул всем телом. Медленно, словно во сне, он посмотрел на своё плечо, где умастилась увесистая волчья морда, инкрустированная камнями чистейшего голубого цвета. Детали рукояти были настолько точны, что мальчик воистину поверил, будто зверь вот-вот оживет и тяпнем его за руку. А тем временем незнакомка настойчиво потянула клюку на себя, мальчик оказался вынужденным повернуться. Прежний страх настиг с новой силой, старая смотрела прямо в глаза. Её собственные, словно звериные — слегка поблекли, но не утратили неподвижной внимательности.

— Помоги бабушке, дай денег.

С трудом оторвав взгляд от сморщенного лица, мальчик уставился на рукоять. Её ценность была видна даже невооружённым взглядом. Продай старуха клюку, и просить подаяния не понадобилось бы довольно долго. Как в бреду вытащив оставшиеся купюры из кармана, Саша содрогнулся от страха, но протянул руку незнакомке. Та с завидным проворством впилась в худую ладонь. Возможно, деньги были только предлогом. Подросток напрягся всем телом и зажмурил глаза, а потом, к своему удивлению, совершенно безо всякого страха уставился на старуху. Её рука была немного сухой на ощупь, но очень тёплой и мягкой. Саша просто не мог поверить, что человек с такой живой рукой может быть ведьмой или кем-то подобным. Всё закончилось быстрее, чем началось. Сухо рассмеявшись, бабка опять свернула за угол. Не понимая, зачем это делает, Саша кинулся за ней, но с ужасом понял, что открывшаяся перед ним улица абсолютно пуста.

Время словно исчезло. Ноги послушно несли по привычному маршруту, а голова отказывалась верить в увиденное. Только уткнувшись носом в дверь, Саша очнулся и зачем-то постучал.

— Кого там черти принесли? — Недовольный голос отца вернул к действительности. Он оплошал, не купил пиво, да ещё и деньги отдал. Реальность выгнала все остальные страхи из головы. Распахнув входную дверь, подросток уверенно вошёл. Следует отвечать за свои поступки. Он ведь всё-таки мужчина, да и в конце концов, не убьёт же его отец?

— Что значит, не купил?! — Мужчина расхаживал туда — сюда вдоль дивана. Стоило ситуации пойти не по его плану, он проявлял удивительную заинтересованность.

— Отказались продать, потому что я несовершеннолетний.

— Как так? Раньше же продавали! — Отец разыграл настоящую драму из-за отсутствия алкоголя.

— Там камеры поставили. За продавцами теперь следят.

— Что за чёрт?! Ну почему в другой магазин не зашёл, а сыночек?! — Саша понять не мог, каким образом опять оказался во всём виноват.

— Там скорее всего тоже не продадут. К тому же цены повысились, мне бы только на литровую хватило.

Отец подозрительно сощурился.

— Литровую. Ха, мне с ней что чайку запить? Ладно…давай что осталось.

Мальчик мысленно заперся в комнате.

— А у меня их нет, — прошептал он тихо.

— Нет? Как это нет?

— Там была бабушка… она попросила, — неуверенно замямлил подросток.

— Понятно, — от спокойного голоса отца Саша резко поднял глаза. На секунду ему показалось, что всё будет хорошо. Подумаешь, сто пятьдесят рублей. Но глаза мужчины разбили наивные детские надежды. В них было удивительное по своей величине разочарование.

— Придумал всё, — от тихого уверенного голоса начало тошнить. Ведь мальчишка знал, переубедить родителя хоть в чём-то невозможно.

— Отца решил ограбить.

На глаза навернулись слёзы. Ограбить? Отца? Переживания дали о себе знать. Да он чуть не умер от страха и стеснения, что там, в магазине, что возле него. Он уже больше не может выносить вечных издевательств в школе и внимания соседей, которым приходиться старательно улыбаться каждый раз. Понимая, что объяснить всё это не выйдет, Саша кинулся в свою комнату прямо в грязной обуви. Только оказавшись внутри, он заперся и даже придвинул стол к двери для надёжности. А потом с уже мутными от слёз глазами подросток откопал из-под вещей мамину скрипку. Отец пока вёл себя тихо. Да это пока. Сегодня мальчик не перестанет играть, пока из него не выйдет вся боль. Или измученный разум накроет забытье сна.

* * *

Первым, что увидел Саша после пробуждения, стали тени старой кряжистой яблони на потолке. Он лежал поверх неразобранной кровати, сжимая гриф скрипки в руке. Лёгкость хрупкого инструмента не могла защитить от бед, хотя сейчас закрывала своим деревянным телом сердце мальчика. Пошевелив ступнями в кроссовках, Саша попытался разогнать кровь. Его ноги дико замёрзли. Вчера, наверное, он лишь на секундочку присел, чтобы упасть навзничь и погрузится в спасительный сон. В голову вернулись воспоминая о случившемся, заставляя подростка резко вскочить. Вчера ни вопли отца, ни постоянный стук в дверь не смогли остановить плачь его скрипки. Но боль ушла. Только вот расплата осталась — как обычно.

Поднявшись с кровати, Саша неуверенно подошёл к двери и прислушался. В доме всё было тихо, спокойно. С трудом отодвинув стол, юный скрипач распахнул дверь ровно настолько, что бы выглянуть одним глазом. По коридору гуляли подвижные узоры пыли, сверкая в узких полосках света. Сейчас она казалась россыпью какой-то волшебной пыльцы. В местах же, где пряталась тень, мелькали странные фигуры, которые можно было заметить только боковым зрением. Но стоило перевести на то место взгляд, исчезали любые доказательства их существования. Саша очень любил такие моменты — их унылый бедный дом вдруг наполнялся волшебством, стоило солнышку ненадолго заглянуть внутрь.

Внимание привлёк странный предмет под самой дверью. Он совсем не вписывался в волшебную картину, царившую сейчас в коридоре. Позабыв о всякой опаске, подросток вышел из комнаты и уставился на большой старый чемодан у своих ног. Сверху скукоженной от времени кожи лежал свернутый пополам лист. Стоило поднять его, пол у ног подростка усыпался ровненькими купюрами. Какой-то тяжелый старинный ключ глухо стукнулся об кроссовок. Совершенно ничего не понимая, Саша развернул лист. Там ровным, только слегка дрожащим почерком было написано следующее:

«Поживи пока в старом доме бабушки. Вот тебе деньги, позже пришлю ещё. Адрес прежний — Соловьиная улица, дом 5. Поезд до Шери уходит в 13: 45. Не опаздывай. Папа».

Простояв с бумажкой в руках несколько минут, Саша не мог поверить во всё происходящее. Отец его выгнал? Хочет, что бы он уехал в Шери, в этот маленький пристоличный городок? А как же школа? Коридор опустился во тьму. Солнце за окном укрылось под пушистой тучкой. Тени, пляшущие по бокам, стали тем явственней, чем приходило понимание — нет никаких призраков и волшебства. Реальность такова и вот она изложена на бумаге. Рассыпалась на полу собственной персоной. Первым детским порывом было рвануть, куда глаза глядят, не важно, лишь бы подальше. Но Саша вырос довольно смышлёным подростком, он быстро осадил себя и собрал с пола деньги.

Отец как в воду глядел, в старый чемодан поместилось всё и даже потрёпанные учебники. Которые неизменно отдавали соседи, их дочка училась на класс старше. Стащив чемодан на первый этаж, Саша всё же оставил отцу послание. Сзади его собственного письма, косой почерк мальчика был уверен и краток:

«Позаботься о переводе в школу Шери. Сын».

Бумажка упала на пол возле старого, промятого в одном месте дивана.

Стоило таксисту услышать адрес и его поведение стало тревожным. Он ещё дважды уточнил, прежде чем тронуться в путь. Саша смог дотащить свой багаж до вокзала, но до дома бабки это сделать было просто нереально. Шофёр остановился посередине длинной центральной улицы, даже помог выгрузить вещи. Кинув последние неуверенный взгляд на подростка, мужчина уехал, махнув головой. А взгляд мальчика был прикован к узкой тропинке. Она поднималась вверх от самого асфальта на большой пригорок, где среди диких зарослей всегда и стоял дом бабули — маминой матери. Тропинка пришла в запустение, среди вольного кустарника и высокой травы. Отыскать её казалось нелёгким делом. А уж кряжистые многолетние деревья и их густой молодняк впереди обещали усложнить путь. Не зная, что увидит, когда тропинка всё же закончиться, Саша медленно побрёл вверх. Тяжёлый чемодан приминал траву да цеплялся за каждую поросль на земле.

Железные ворота первыми встретили подростка, неожиданно выныривая из кустов. Одна половина их болталась на ветру, а округу оглашал неприятный скрип. Саша отпихнул её ногой. Большой двухэтажный дом со светлой верандой раньше мог называться поместьем. Хотя в современное время более чем загородным коттеджем его никто бы и не назвал. Старая планировка предполагала длинные узкие коридоры, всяческие чуланы, погреба и чердак. На этом продолговатом пригорке, который расположился в зарослях вдоль дороги, стояло ещё два дома, только поменьше. Их заборы окружали бабушкин аккурат с двух сторон. Насколько Саша помнил, в том, что справа, жил дедок, а слева — вредная, навязчивая бабка. Правда, он не мог быть точно уверен, что они ещё живы.

Заброшенный палисадник, как и внешний вид поместья, находились в состоянии, достойном фильма ужасов. Почему-то Сашу никогда не пугали вампиры или оборотни, он боялся чего-то более реального на его взгляд, например — призраков. Наконец, тяжелый чемодан опустился на последнюю из трёх входных ступеней. Порывшись в карманах джинс, подросток достал большой красивый ключ, по виду напоминавший букву «Ф». Дверь на удивление легко поддалась. Сразу за ней открылся прелестнейший вид на узорчатую паутину, которая своими размерами могла бы удивить и арахнолога. Городской житель не догадался взять палку, сам того не понимая, Саша схватил её прямо рукой. Захотелось поскорее убедиться, что она вполне себе реальна, а значит, и нечего её бояться.

— Влип я! — Двусмысленно констатировал подросток, рассматривая бархатистое плетение на своей руке и темноту помещения впереди.

Холл с большими арочными окнами и округлой лестницей на второй этаж встретил благородной тишиной. На плитчатом полу лежали темно-красные дорожки, из-за густого слоя пыли цвета вокруг казались размытым. Что бы хоть как — то разогнать темноту, Саша подошёл к одному из окон. Бархатные, цвета вишнёвого компота, шторы легко разъехались в стороны. Стало немного светлее, но общая обстановка оставалась довольно мрачной. Рассматривать что-либо ещё у подростка не оставалось сил. Он подумал обосноваться в одной из комнат наверху. Саша схватился за уже ненавистный чемодан. Конечно, следовало для начала обойти огромный дом. Проверить, заперты ли двери на задний двор, посетить мансарду, покопаться в вещах. Его собственных явно не хватит на благополучное проживание. Но моральное состояние заставило просто безвольно подниматься по лестнице.

Ножки чемодана глухо стучали по дереву. Мальчик почти достиг последней ступени, когда его взгляд привлекло движение сбоку. Едва заметное, на рефлекторном восприятии. Саша повернул голову и встретился глаза в глаза с пыльным портретом. На нём мужчина в сине-зеленом камзоле, с очень бледным лицом и шикарными усами, холодно смотрел вперед. И все бы ничего, обычный старый портрет какого-то честного человека, что жил несколько веков назад. Но Саша не мог разорвать зрительный контакт. Рука уже стала изнывать от тяжести чемодана, когда подросток понял, что его так ошарашило. Может быть, от сырости или времени краска слегка потрескалась, но дело было совсем не в этом. Само полотно ссохлось неровной рябью, отчего казалось, что строгое безжизненное лицо смеётся. Саша отогнал наваждение, подумаешь — картина испортилась. Больше не обращая внимание на всякие глупости, он поднялся-таки на второй этаж и замер. Длинный тёмный коридор вмещал в себя множество дверей с обоих сторон. А между ними висели портреты, портреты, портреты — в одинаковых рамах и одинакового размера. По три картины от двери до двери.

Сглотнув, Саша двинулся к ближайшей из них. Заперто.

— Да что же это такое? — Шепот пронёсся эхом, отскакивая от стен, сложилось впечатление, будто это хмурые лица со стен перешептываются за спиной подростка. Саша кинулся ко второй двери, снова закрыто. Снова и снова. Тяжелый чемодан оказался брошенным ещё у ступеней. Наконец шестая и, получается, третья дверь по правой стороне оказалась открытой. Радостно вздохнув, мальчик вернулся за вещами.

До спасительного убежища оставалась пару шагов, когда послышался тихий смех. Саша замер, неосознанно навострил уши.

— Показалось? — Тихо спросил он сам у себя, а в следующую секунду осознал: вокруг полная тишина, никакого эха. С ужасом приглядевшись к портретам, юный музыкант отступал в комнату. Все они смотрели прямо на него. Старые полотна коробились, заставляя бесчувственные лица улыбаться. Несколько долгих секунд он просто стаял, вытаращив глаза, как мышь перед змеёй. А потом прозвучал он — тихий смех, отскакивающий от стен. Или портретов. Ровно одного мгновения Саше хватило, что бы оказаться внутри комнаты и задвинул простой железный засов.

Сердце никак не хотело успокаиваться. Уткнувшись лбом в холодную дверь, мальчик наконец выпустил ручку чемодана из сведённых страхом пальцев. Всего произошедшего сегодня ему бы хватило с лихвой, чтобы неделю не вылезать из своего убежища. Но судорожно работающий мозг подкинул еще одно странное осознание. Саша поднял взгляд на большую щеколду. Значит ли это, что те комнаты, которые он не смог открыть, заперты изнутри?

* * *

Светлая спаленка наполнилась щебетом птиц. Давно привыкли маленькие певуны, что фруктовые деревья под окнами — безопасное, а главное, безлюдное место. Саша, зевнув во весь рот, долго и старательно тянулся. Всё-таки первые ночи в незнакомом месте весьма тяжело переносятся. Он опять спал в одежде, лежа поверх покрывала, кажется, это начало входить в привычку. Еще раз осмотрев спальню на отсутствие портретов, подросток поднялся с мягкой кровати. Которая тут же весело отпружинила, а матрац принял обычный выпуклый вид. Оставалось только догадываться, как раньше могли делать такие хорошие долговечные кровати, и почему не делают сейчас?

Последний раз потянувшись у окна, Саша распахнул шторы. Птички тут же устроили сцену катастрофы и паники древесного масштаба. Выходить наружу совершенно не хотелось, и тогда подросток решил заняться вполне оправданным делом — найти повод не выходить. Высокий пузатый шкаф хранил множество книг на латинском языке. Саша полистал некоторые из них, лишь для того, чтобы убедиться в порядочности литературы. Он не собирался спать в комнате, где хранятся фолианты с бесовщиной или такого же рода макулатуры. Но его страхи не подтвердились, судя по рисункам, это были всего лишь энциклопедии лекарственных трав. Видимо, ранее в доме увлекались составлением отваров и вытяжек. Против подобного подросток ничего против не имел.

Письменный стол обрадовал ворохом документов. Саша с непередаваемым интересом разложил их на кровати, ибо пространства самого стола крайне не хватало. Сразу же попалось письмо бабушки. Его можно было узнать по такому же косому размашистому почерку, как и у самого её внука. Благоговейно развернув немного пожелтевший лист, он прочёл:

«Уважаемый Ахмет, тот камень что вы привезли, совершенно не подходит моему дому. У него неприятный землянистый цвет. Я конечно же заплачу за доставку, но любезно попрошу Вас привезти именно тот, который я заказывала в каталоге.

С уважением Теодора».

Саша только посмеялся, откидывая листок в сторону. Он явно был куда-то пришпилен, возможно, к двери. О том свидетельствовала маленькая дырочка сверху. Следующей к рассмотрению попала в руки стопка квитанций. Бумажные прямоугольнички пожелтели от времени и влажности воздуха. Чернила и того более почти исчезли. Саша отложил их в стопку уже проверенных бумаг. Но вот его вниманию попалась очень интересна записка. Дрожащий почерк, на который местами размылся круглыми разводами. Подросток сообразил, что это, по всей вероятности, от слёз писавшего. С первых строчек стало понятно, адресант — женщина.

«Дорогой Юрий, прошу меня простить!»

Саша встрепенулся. Неужели адресат его отец? Если это так, то писавшая одна из его тётушек.

«Я больше не могу выполнять твою просьбу…»

Далее, текст был очень размыт, но мальчик разобрался, отрезок содержал извинения женщины.

«Этот дом, он сводит меня сума! Я больше так не могу. Они… Эти голоса… Смех…»

Как ни старался Саша рассмотреть письмо даже на свет, у него ни чего не вышло. А в конце почерк и вовсе съехал вниз, видимо, женщина находилась на грани истерики.

«Извини братец. Попроси кого — нибудь другого. Может, любопытную соседку? Пока».

Записка отлетела в сторону. Оперившись обеими руками на кровать, юный музыкант стал думать. Если письмо находиться здесь, значит, его так и не отправили. Да и отец ни когда не отзывался о своей сестре как о странной особе. Хотя одного такого вот послания хватило бы на вечное клеймо с его стороны.

— ЭХ! Папа, папа! Никто тебе довериться не может. Так и останешься один, — втайне подросток мечтал хоть об одном родном человеке.

Птицы весело чирикали. Они быстро побороли страх и уже вернулись на облюбованные яблоньки. А Саша продолжил размышлять. Воспоминая о докучливой соседке всплыли в его голове. «Надо с ней встретиться. Но для начала, хотя бы умыться и сходить в магазин за продуктами». Саша открыл большую сумку. Там в битком набитом ворохе вещей откопал зубную нить, мыло.

— Надеюсь, хоть вода тут есть?

Вода нашлась. А если сказать конкретней, журчала с завидным напором из гордого, как шея лебедя, крана с декоративными ручками. К удивлению подростка, ванная комната оказалась более чем приличной. В его городе такую могли позволить себе только владельцы больших богатых квартир или домов. Почистив зубы, Саша рискнул и хлебнул воды прямо из-под прозрачной струи. В овальном зеркале напротив отразилось крайнее недоумение.

— Свежая, как из родника! — Наплескавшись, а заодно и нахлебавшись влаги, подросток осознал, что совершенно забыл взять полотенце. Пришлось возвращаться на второй этаж. Как-то так уж получилось, что находясь под впечатлением от записок, он совершенно спокойно смог выйти из комнаты и спуститься вниз. Но сейчас поднимаясь замер на последней ступени. Мужчина в сине-зелёном камзоле улыбался с укоризной. Он будто, поправляя пышный ус, говорил: «Ты мужчина или кто?!»

— Да мужчина, мужчина я! — Бубнил Саша, шагая по коридору. Сейчас, когда за окном его спальни щебетали птахи и он наконец выспался, страх уступил место любопытству. Чтобы раз и навсегда избавиться от сего неудобства, мальчик внимательно рассматривал портреты. Странно, но он не испытывал к ним отвращения или иных негативных эмоций. Наоборот, их простодушные лица с вынужденными улыбками заставляли чувствовать какое-то стороннее присутствие. И чувство одиночества совсем покинуло подростка.

Рано обрадовавшись, Саша не смог открыть дверь в свою комнату. Более того, при попытке с силой дёрнуть её железных засов издавал натужный звук. Навязчивое чувство наблюдения за спиной вернулось и заставило сердце бешено колотиться. А тихий вздох, казалось, прозвучавший у самого уха — сломя голову убежать обратно на первый этаж. Только там Саша рухнул в деревянное кресло-качалку у окна и схватился за волосы.

— Да что же это такое? Стоит хоть на секунду успокоиться, всё летит обратно в пропасть! — Карие глаза невольно вернулись в сторону лестницы. Там на уровне предпоследних ступеней на него, а не куда иначе, смотрел строгий мужчина. Издалека непонятно было, улыбается он или укоряет. Видимо, и то и другое одновременно. Тяжелый вздох заставил собраться. Саша остался одетым всё в те же джинсы, в коих покинул отчий дом. По крайней мере, деньги и ключ лежали в карманах.

Входная дверь весело скрипнула. Удивительно, но ключ как по маслу входил в скважину старого узорного замка. Здесь на улице, без гнёта старых картин, Саша вдохнул полной грудью. Птицы возмущались, им не нравился непрошеный гость. «Ничего-ничего, до первой кормёжки!» — Мысленно хохотнул подросток. Куда идти, он примерно помнил из детства — вниз по центральной улице и вот она — круглая площадь из магазинчиков и офисов. К ней стекались все улочки Шери.

Благо начало осени позволяло щеголять в одной футболке, правда только днём. Хоть и потерял большую часть вещей, Саша особо не переживал. Материальные ценности для него вообще не имели должного веса. Вот скрипку было невыносимо жаль, но она же под замком, а это значит, никто её не возьмёт. Пока и таких утешений подростку хватало. По левую сторону от дороги раскинулось отдыхающее поле. Чем оно засеяно, музыкант не знал, но был уверен, что это именно пахоты, а не вольный луг. По правую — почти от самой кромки асфальта возвышался тот самый подъём, на котором была улочка из трёх старых домов. Средний из них принадлежал когда-то его бабушке — Теодоре Изольдовне. И так продолжалось почти до самой центральной площади. Поместье расположилось почти на самой окраине маленького городка.

— Интересно, как к бабушке относились горожане?

Поле постепенно убегало вниз к ивовым деревьям, меж которыми заболачивалась маленькая речушка. А там вдали, почти у самого горизонта, проходила трасса. Ночью можно было увидеть множество движущихся огней. Детские воспоминания об одном единственном лете, проведённом в этом городке, несли горечь обиды. Саша смутно помнил, что тогда происходило, но сейчас, анализируя эти кусочки, он мог с уверенностью сказать, что попал к бабушке из-за смерти матери. Как ушла Теодора, он не знал. Впрочем, много ли надо старому человеку, потерявшему единственную дочь? Отец, в свою очередь, уделял внимание сыну едва ли более, чем пивной крышке.

Размышляя над всем этим, Саша оказался в центре. Двадцатиминутная дорога позволила тревогам выветриться на свежем осеннем ветерке. Стоило подростку показаться на глаза, он сразу же привлёк к себе внимание местных. С населением в пять-шесть тысяч человек то являлось обычным порядком вещей. Хотя городской подросток и не привык к такому. В его родном мегаполисе можно пройти вдоль всей площади без штанов, едва ли кто удивится. Заметили бы для начала.

Странная память штука. Она периодически подкидывает нам волшебные картинки из детства, и мы каждый раз разочаровываемся, стоит столкнуться с их оригиналом в действительности. Вот и сейчас Саша стоял в центре площади, разглядывая киоски и магазинчики, которые когда-то казались огромными дворцами. Правда, с тех пор их стало значительно больше, а вот сущности поубавилось… Пожав плечами мальчик отправился в ближайший. Он не стал закупать вещи из списка запертых в комнате. А зачем? Пусть добро недоступно, оно же рядом так? Не где-то в мечтах или за горизонтом средь мелькающих огней.

Радостно было, возвращаясь, заметить, что дорожка довольно притоптана. Сей факт обжитости порадовал нового жильца. Уже у самих скрипучих ворот Саша заметил какое-то копошение за соседним забором. Догадываясь, кто это мог бы быть, он оставил сумки, подошёл поближе. Забор соседки не в пример его состоял из простых досок, а местами и палок, что потолще да попрямей.

— Извините?

Старуха резко подняла голову из зарослей травы. Что она там искала в бурьяне, мальчик мог только догадываться. Но её сад находился в полном запустении. Чёрные глазцы бабки цепко прошлись по пришельцу.

— Саша? — прошепелявила она, немного сгорбленно, но шустро подбираясь к забору.

— Да, а вы помните меня, эээ, баба Клава?

— От чего ж не помнить-то, милок? — Последнее слово заставило вздрогнуть. Воспоминания оставались по прежнему яркими.

— А ты чегой-то тут забыл, а? Неужто на летние каникулы приехал?

— Тёть Клав, осень же. Я теперь тут живу.

— Живеоошь? Вона как. Один?

— Нуу папа занят, он в общем потом заедет, — подросток оправдывался. Врать ему никогда не удавалось — мамино наследие.

— Ладно, я пойду… Попозже тогда поговорим, тёть Клав.

— Давай, давай.

Бабка внимательно следила за каждым движением юного соседа, как заправский шулер отмечала все детали. Саша ещё не успел скрыться за дверь, когда она махнула кому-то рукой.

— Семёныч, иди сюда чегось расскажу!

«А вот и дед нарисовался,» — подумалось, стоило закрыть за собой дверь. Тяжёлые пакеты отправились на кухню. Подросток прикупил половую тряпку да и иных принадлежностей по мелочи. Каким бы ни был дом — ему тут жить. Часа через три прихожая вполне подходила для жизни. Похимичив с краном газовой трубы, Саша понял, отец всё же следил за состоянием дома. По крайней мере вода и газ были доступны. Проверить наличие света жильцу еще на приходилось. Чайник весело пыхтел, когда вдруг зазвонил мобильный телефон. Саша подпрыгнул у плиты. Звук шёл со второго этажа, причём так отчетливо, как-будто был совсем рядом. Хотя он совершенно точно знал, что оставил мобильник в чемодане. Старый аппарат пригождался едва ли раз в три месяца, молодой музыкант вообще использовал его только как будильник или калькулятор.

Бросившись наверх, Саша без всякой надежды дёрнул дверь, которая к удивлению широко распахнулась. Телефон надрывался в боковом отделе чемодана. Ошарашенный подросток схватит тяжелый саквояж и как мог быстро вернулся в прихожую.

— Что это было?

Пока он рылся в вещах, по спине бежал неприятный холодок. Наконец кнопочный мобильник прильнул к уху.

— Да?!

— Сын? Чего так долго трубку не берёшь? Я уж подумал — что случилось! — Слегка встревоженный, грубый голос отца звучал глухо из-за старости мобильника. Подростку очень захотелось съязвить на это вопрос, но он был бесконфликтным человеком.

— Эээ, не слышал, дом большой.

— А понятно. Ну держи тогда трубку при себе. Я звоню на счёт твоей школы. Не переживай, у меня есть подходящие знакомые, в общем всё будет хорошо. Налоги я тоже заплатил, нуждаться ты ни в чём не будешь. Деньги в начале следующего месяца пришлю.

— А, угум, — Саша хотел сказать спасибо, но не нашёл в себе силы произнести это.

— Ммм, чем занят сейчас? — Было заметно, отец не хотел прекращать разговор.

— В магазин ходил. Убираюсь, здесь очень пыльно.

Родитель облегчённо рассмеялся. Для Саши это оказалось чем-то по настоящему необычным. Как и тревога в голосе, а ещё… Может, стыд?

— Да, конечно, там давно никто не жил. Точно! Сейчас позвоню сестре, она приедет уберётся.

— Нет, не надо! — Слишком эмоционально выкрикнул мальчик. Спохватившись, он попытался придумать скорое алиби своему порыву. Родитель едва ли видел то странное письмо.

— Она же работает. А мне надо самому учиться делать такие вещи… Я же теперь буду жить один.

Ответом прозвучала тишина. Только тихое гудение динамика старого телефона подтверждало, что он ещё не отключен. Саша ожидал чего угодно, только не спокойного голоса отца.

— Это только на первое время…

— Нет, меня правда всё устраивает, — голос начал подводить подростка, но спасением послужил свисток чайника.

— Ладно пап, мне пора идти — чайник кипит. Пока.

— Пока… Будь осторожен.

Прихлёбывая сладкий чай, Саша одной рукой отволок чемодан в гостиную. Он решил, что не будет больше оставлять его на втором этаже. Уже смеркалось, когда подросток сделал все дела и неожиданно поддался любопытству. Старая лестница слегка поскрипывала. Уже по традиции, юный скрипач остановился за пару шагов до её окончания и стал рассматривать лицо усатого дворянина. Совсем осмелев, потрогал ссохшуюся краску.

— Тёплая! — Удивлённо выдохнул он.

«Тёплая, тёплая, тёплая…» — отозвался эхом коридор.

— Ну всё, хватит! — Быстро минуя половину пути, мальчик дёрнул шестую дверь — снова заперто. Поддаваясь странной догадке, он быстро шнырял по коридору и беспорядочно дёргал двери. На это раз открытой оказалась первая, почему-то снова с правой стороны.

— Ладно. Если это какая игра, то я согласен?! Выбора всё равно нет. — Саша зашёл в комнату. Она была совершенно иначе обставлена, но кровать такой же уютной, как и в первом случае. С разбегу плюхнувшись сверху, мальчик уставился в потолок.

Посмотрим, что будет завтра!»

* * *

Дом бабушки вдруг стал таким чистым и светлым. Медленно паря по коридору, Саша слышал множество голосов. Двигаться было крайне сложно, словно через невидимое желе или как во время слабости при очень высокой температуре. Когда кажется, что сам воздух стал в десятки раз тяжелее. Ведомый любопытством, мальчик стал осматриваться по сторонам. К его великому удивлению, никаких картин на стенах не было, только простые скучные обои. Подросток решил заглянуть в одну из комнат, но не смог открыть дверь. Не потому что она была заперта, ему просто не хватило на это сил. «Я стал призраком?» — произнес он, а изо рта вырвалась только тишина. Тем временем на первом этаже происходила какая-то суета.

Ощущая себя беспомощным облачком, юный скрипач приблизился к лестнице. Уже на уровне пятой ступени он понял, что не знает, как заставить своё эфемерное тело спуститься вниз. Так и парил Саша под потолком в переполненной людьми гостиной. Внизу он увидел много незнакомых людей. Была там и баба Клава, правда, ее явно никто не приглашал. Женщина была одета в ужасное старое зеленое платье ниже колен, и собрала свои лохматые патлы в пучок. Хотя умыться совсем забыла. Лицо, шея и руки были перепачканы огородной грязью. Маленького роста соседка, приставала ко всем подряд гостям с глупыми вопросами. Но её не воспринимали всерьез, некоторые даже брезгливо морщились.

Нашелся и сосед. Престарелый худой мужчина в серой клетчатой рубахе сидел в уголке. Пользуюсь тем, что все заняты своими разговорами, курил самокрутку. Вся эта суета едва ли касалась его.

Входная дверь распахнулась. На пороге стояла Теодора Изольдовна. Саша только сейчас обратил внимание — все гости, кроме двух странных соседей, одеты в тёмные тона, а головы женщин покрыты чёрными уборами. Бабушка была в шляпке с вуалью. Даже через кружево виднелись усталые заплаканные глаза. А общий вид оставался собранным и даже беспристрастным. Саше подумалось: какая сильная женщина перед ним. Точнее — под. Как нельзя кстати припомнились кадры из старых ужастиков, в которых полтергейсты кружат вокруг огромной хрустальной люстры. Поддавшись порыву, Саша сделал кружок радиусом около метра и снова уставился вниз.

— Тео, прими мои соболезнования, — худая высокая женщина положила ладонь на плечо бабушки подростка. «Призрак» узнал в ней ту самую тётушку — двоюродную сестру отца.

— Спасибо, Нина. Как там Юрий?

— Молчит… Ты же знаешь, он такой. Никогда непонятно, что у него на душе, — Женщины молча стояли в центре гостиной.

— Он справится. Я больше волнуюсь за тебя. Потерять дочь, это… — Нина поняла — не стоило лишний раз напоминать о трагедии, но Теодора гордо подняла голову.

— Перестань. Моя дочь всегда была слаба… здоровьем, — почему-то эта заминка и странный взгляд бабушки больно кольнули сердце бестелесного Саши.

— У меня есть внук, — с облегчением выдохнула женщина. — И в этом — величайшее спасение.

— Да, я слышала, Майя, долго не могла забеременеть, — строгий взгляд Теодоры заставил сестру отца Саши поперхнуться воздухом. А душу подростка еще больше терзаться в сомнениях и предчувствиях. Что бы сейчас не происходило с ним, это явно было не сном. Чувства людей, запахи, детали одежды — настолько четкое восприятие действительности сравнимо только с жизнью. Напряжение между собеседницами снял стук открывающейся двери. В холл вошел отец Саши, держа на руках ребёнка лет семи, невероятно белобрысого. Отец как всегда был сдержан и хмур, хотя хорошо выбрит. Подросток еще никогда не видел его так опрятно одетым. Лицо мужчины сильно осунулось, под глазами пролегли синяки. Тем не менее, он все равно выглядел лучше, чем в настоящее время.

Теодора просияла, увидев внука. И даже не поздоровавшись, молча забрала мальчишку к себе на руки. Отец проводил ее хмурым взглядом. А дальше Саша почувствовал себя странно. Его словно затягивало в трубу, всё сильнее и сильнее. Бестелесный, он беззвучно закричал, когда его сущность с силой помчалась обратно к коридору. Саша испугался, что разобьется о дверь комнаты, но она распахнулась перед ним и подросток рухнул на кровать. Мощные пружины подкинули мальчика вверх, уже оглашая дом настоящим криком, он больно приземлился коленями об пол.

Дверь глухо захлопнулась, заставляя от испуга вскочить на ноги.

— Она закрыта, — обреченно произнес Саша, но всё равно подошел и дёрнул за ручку.

Стопка пожелтевших бумаг лежала на кровати. Пролистав несколько выпусков местной газеты, мальчик посматривал на письмо. Его он сразу же отложил в сторону, ибо чувствовал — в нем-то уж точно будет какая-нибудь тайна. Девятилетней давности пресса утверждала: засуха погубила половину урожая; местный агроном дал обширное интервью на эту тему. Все же схватив листок, Саша с неохотой прочитал:

«Рабе Божье Теодоре отчитываюсь: дом ваш чист да светел, чувствуется, как любовью согрет. Только ни одной иконы я не нашел. Плохо это. Немедля зову в храм, на исповедь да за образами святыми. Для того делу стены водой святой окроплены, жду визиту в воскресенье на вечернюю.

P.s. Перед сном «Отче наши» — обязательно!

Отец Никодим».

Саша призадумался. Во всей этой истории нарисовалось еще одно лицо. Некий святой отец. Священников мальчик с детства боялся. Большие, в черной рясе да с лохматой бородой — они говорили громким грубым голосом. А в душу смотрели строго, как-будто видели насквозь.

Засунув письмо в карман, подросток без проблем вышел из комнаты. И уже не удивляясь, подергал запертую за собой дверь.

Холл встретил его утренним теплом и увесистым чемоданом. Впервые за несколько дней мальчик улыбнулся. Значит, он может сделать что-то по-своему. Обмануть этот дом и неплохо жить тут. В конце концов — даже интересно. Увидеть бабушку, какой она была при жизни; молодого отца. Ставя чайник, Саша стянул с себя грязную одежду. Не может же он идти в церковь в таком неопрятном виде.

На этот раз пришлось надеть тёплый свитер. Ранняя осень накрыла Шери порывистым ветром. Юный скрипач задержался на пороге, думая, здороваться ему с соседкой или прошмыгнуть мимо. Бабка как раз возилась во дворе. Её сгорбленная спина в потрепанной телогрейке торчала из-за забора. Пока стоял и крошил краюху для воробьёв, старуха сама приметила соседа.

— Саша? — Прохрипела она, как будто давно не видела.

— Здравствуйте, баб Клав.

— Воробушков кормишь! Добрый ты малый, хоть и внук Теодорки, — подросток рассыпал крошку на верхней ступени, после спустился вниз.

— А что, бабушка злой была?

— От чего же? — Старая слишком наигранно удивилась.

— Добрая, как и мамка твоя. Вот же ж говорят: Семена одного подсолнуха — одно горчит, иное сладит!

Ничего не понимая, мальчик таращил глаза на соседку.

— Это как, баб Клав?

— Дык, по-разному, милый, по-разному. Ты далече идешь-то?

— В церковь, — старуха округлила чёрные глаза.

— Либо молиться?

— Да нет, — замялся подросток. — А вы не знаете, отец Никодим, там будет?

— Где же ему еще быть. Ты беги, беги, пока служба не началась. Да за оградку-то, милок, не заходи, на улице поговори. Мало ли что…

Саша не придал последним словам старухи никакого значения. Он знал — надо успеть поговорить со священником до службы. Иначе потом подобное будет сложно сделать.

Круглая площадь встретила суетой. Интеллигентный дедушка, выходящий из книжного магазина, указал Саше, куда идти. Храм оказался не так уж и далеко. В конце параллельной улицы среди дубравы стояла довольно большая белая церковь с позолоченными куполами. Аркообразные двойные двери, по виду дубовые, то и знай распахивались. Место явно было часто посещаемым. Но подросток постеснялся заговорить с кем-нибудь из прихожан. Он дождался, когда из церкви выйдет молодая женщина в рясе, после чего тихо окликнул её.

— Извините? — Пухленькая монашка обернулась и подарила мальчику тёплую улыбку.

— Что такое, дитя?

— Мне нужен отец Никодим.

— Ах, он как раз пошел во двор, посидеть отдохнуть. Пойдём за мной, — женщина двинулась к железному заборчику. Следуя за ней, Саша вдруг почувствовал себя неуютно. Ему было страшно ступать на каменную дорожку за калиткой. Но монашка удалялась, и преодолев страх, подросток миновал ограждение. Ничего не произошло. Ступни через кроссовки слегка покалывало. Сей феномен был списан подростком на волнение.

Священник нашелся на заднем дворике церкви. Чуть ближе к опоясывающим территорию дубам расположилось небольшое кладбище. Пара-тройка могил прежних служителей. Батюшка сидел на скамеечке перед клумбой и тихонько молился, закрыв глаза. А может, разговаривал со своими предшественниками, кто знает. Сестра прочистила горло, привлекая внимание.

— Отец Никодим, тут к вам юный прихожанин.

Бородатый мужчина поднял на Сашу синие глаза. Из-под густых черных бровей его взгляд походил на волчий, но угрозы от него не исходило. Наоборот, чистота и простота души. Священник пробасил, опираясь локтем на колено:

— Ну присаживайся рядом, чего застыл?

Монашка, улыбнувшись, оставила их одних. Ветер принес порыв пыли и сухого запаха дубов. Почему-то у Саши сложилось впечатление, что церковь так и должна пахнуть — дубами и осенним воздухом.

— Ты не бойся. Коль с виду я грозен, это еще ничего не значит. Кто таков да с чем пришел?

Саша не представлял, как начать разговор, поэтому решил показать батюшке то письмо. Он как раз переложил его в карман новых джинс. Вынув бумажку, Саша с ужасом смотрел, как она в несколько мгновений истлела у него на ладони. Наблюдая то же самое, священник хмыкнул.

— И чего только в жизни не увидишь. Ты давай, садись да рассказывай все по порядку. Вижу тревогу на твоей душе. А еще судьба у тебя явно не простая… По глазам заметно.

Стоило опуститься на деревянную скамью, подростку стало так легко, что он выложил как на духу священнику несколько дней своей жизни. Правда, Саша умолчал о смеющихся портретах и закрывающихся дверях. Он подумал: такой верующий человек примет его бабушку за колдунью и его заодно.

— Про сон твой — нечему тут удивляться. Ты ведь всегда хотел увидеть, как оно раньше было?

— Да, очень.

— Вот твоя душа и отправилась в прошлое. Бестелесная да беспомощная, она могла только наблюдать. Да ты, Александр, брось это! Живи настоящим. Лучше скажи: почему отец тебя одного бросил?!

— Он не бросил… Я поживу тут пока, — стесняясь, подросток уставился в асфальт и зашаркал ногами.

— Эх! Дитя-дитя. У меня служба скоро. Приходи еще да в любое время. А церкви ты зря боишься. Каждый сам выбирает, кем ему быть… — последние слова священника заставили вспомнить мальчика, зачем он пришел. Батюшка уже встал, чтобы уходить, когда Саша окликнул его,

— Отец Никодим, можно последний вопрос? Зачем бабушка просила вас освятить дом девять лет назад?

Спина высокого мужчины вздрогнула. Все же повернувшись, он странно посмотрел на мальчика.

— Все-таки хочешь знать… Бабушка твоя, раба божья Теодора, не то, что бы все службы посещала, да за делом темным никогда замечена не была. Наоборот — добротой да отзывчивостью отвечала всем и каждому. Как и ее дочь — раба Божья Майя, Мария по-нашему. Жаль, пожила мало, но пути Господни… — священник нахмурился.

— А вот прабабка Полина всегда ведьмой слыла. Еще при отце Петре — наставнике моем и учителе.

Сашу прошиб холодный пот. Теперь, когда он снова стоял на земле, ступни неприятно покалывало изнутри.

— Я тогда ребенком был. Помню смутно. А вот наставник мой покою ей не давал. Все на путь Божий старался перетянуть. Да пустое то. Так что ты, Александр, живи — не тужи. Когда тяжко, ко мне приходи да церковь почаще посещай. Хотя… — батюшка порылся в глубоких карманах.

— На-ка, вот, надень. Новый он, освященный.

Саша взял в руки цепочку с довольно большим серебряным крестом.

— Я не могу! Он, наверно, дорогой.

— А ну надень немедленно! И чтобы не снимал! А то где это видано — дитя, мною лично крещённое, без присмотру да креста Божьего ходит!

Саша, краснея, улыбнулся. Тот факт, что отец Никодим крестил его в этой церкви, стал очень приятной новостью. Мальчик уверенно накинул цепочку и закинул крестик за свитер и майку. Серебро обожгло кожу холодом, но в целом весьма приятно отяжеляло шею.

— Большое спасибо! — чувствуя, что так надо, Саша поклонился батюшке. Тот расплылся улыбкой, правда, в косматой бороде ее трудно было отыскать.

— Но все, иди, дитя, с Богом. Да отца своего не вини. Он сам во все должен раскаяться.

Когда худенький мальчик, последний раз улыбнувшись, скрылся за углом церкви, священник подошел к одной из могил. Его кустистые брови почти сошлись вместе. Под густой растительностью лица прятались глубокие морщины.

— Наставник Пётр, сможет ли он выбрать верный путь? Твое дело не умерло. Который раз благодарю тебя за спасение двух душ той бедной семьи. Да только от судьбы нельзя бежать вечно… Как жаль, что этот мальчик должен принять ее всю на себя.

Окрыленный добрыми словами батюшки и его бесценным подарком, Саша не заметил, как оказался возле ворот. Конечно, он узнал и много нехорошего, например то, что его прабабка была ведьмой. Но отец Никодим сказал — каждый сам волен выбирать свой путь, и к Саше ошибки семьи никак не относятся.

Воробушки разлетелись в стороны, а порог уже пребывал в полной чистоте.

— Ну как, нашел батюшку-то? — Неприятный голос соседки вывел из забытья.

— Да, все хорошо. Спасибо, баб Клав, — большой резной ключ уже щёлкнул в двери.

— И к церкви смог подойти? — Неверие в голосе старухи заставило неприязненно вздрогнуть. Саша тяжело вздохнул, постарался принять добродушный вид.

— Баб Клав, а вы можете рассказать о тех, кто жил в этом доме? А я вас чаем напою.

Старуха засияла как начищенный самовар. Уже на середине фразы она вприпрыжку двигалась в сторону калитки.

* * *

Баба Клава, сгорбившись, сидела на стуле. Саша суетился у плиты.

— А что, милок, чисто у тебя, как я погляжу. Прибрано.

Мальчик оглядел запылённую комнату, подумал, какого же в доме старухи, если она его заброшенное поместье чистым называет?

— Баб Клав, сколько вам сахару?

— Три ложки, милок. А ты, значится, семьёй своей интересуешься? — Старушка приняла бокал дрожащими руками. Саша поставил на стол пиалу с конфетами и печенюшками. Сухонькие пальцы тут же провели ревизию посуды.

— Ну да. Отец мне ничего не рассказывает.

Какое-то время двое молча прихлебывали чай. Гостья внимательно разглядывала задумавшегося мальчишку. От её взгляда не ускользнула добротная серебряная цепочка, которая как раз поблескивала в вороте майки.

— Отец Никодим сказал, моя прабабушка была ведьмой. Это ведь её дом. Расскажете, баб Клав, а?

Соседка сощурила чёрный глаз.

— От чего же. Ту историю все местные знают. Да, за годы обросла она небылицами. Истину токма те, кто постарше, и знают.

— А вы знаете, баб Клав?

Старушка рассмеялась.

— Я похожа на молодуху? Ну слушай, коль хочется. Полина — красивая девка была, токма не нашенская, понимаешь? Другие дивчины в ее возрасте всё гулять вечерами ходили, в догонялки играли у околицы да гаданьями там какими на суженного баловались. А Полька всё в лесах и низинах шастала. Бывало, идёшь по грибы, а она шнырь из папаратнику — что твой леший. Вся в репьях, ноги босые, грязные. Слухи ходили, что из семьи она потомственных ведунов.

— Баб Клав, а вы в это сами верили?

— Нет, конечно. Пока случай один не произошел. Это сейчас тут город, раньше деревня была простая — Шерикина падь. На древних уснувших болотах раскинулась. От того леса тут такие курчавые и ягоды крупные. Земля, видать, жирная, вот всякую нечисть и тянет сюда.

Саша сглотнул. Захотелось повидать тёмный и загадочный лес.

— А сейчас-то лес где?

— Дык, за городом и продолжается. Как народ наплодился, повырубили все деревья вокруг, дороги положили, магазинов вона пруд пруди. Ты давай не отвлекайся, лучше чайку подлей.

— Мне тогда почитай годков десять было, а Полька уж давно в девках засиделась. Ни кто ей не ровня был. Высока, по тем временам, да статна. Волосы белые как снег, а глаза червлёные. Мужики глазами на неё стреляли, но всё мимо проходили, — соседка звучно прихлебнула чаю. Саша слушал раскрыв рот. Он воочию представлял происходящее. Образы мелькали в голове, словно картинки диафильма.

— Остальным девкам это явно глаза мозолило. Дык, смелости не хватало прямо сказать. А одна молодуха не выдержи да и ляпни Польке: Мол, толку с той красоты, ежели ни один мужик с тобою не будет? Остальные осмелели, смеяться стали да ёрничать, — баба Клава замолчала, думая о своём. Через минуту Саша не выдержал,

— Ну, а что тогда случилось?

Собеседница вернулась к действительности, что бы продолжить рассказ.

— А то, милок, самое колдовство и случилось. На следующий день мужики все как с ума посходили. Только Польку взглядом и провожали. Ни есть ни пить не могли, вздыхать тягостно только. Даже к бутылке прикладываться позабыли. Через неделю ни одного спокойного мужика не осталось. Один отец Пётр равнодушен был к чарам ведьмы.

— Наставник отца Никодима?! — Саша даже на месте подскочил.

— Он самый. Мужчина суровый да справедливый. Кузнечное дело ведал. Все оградки на кладбище или для церкви сам ковал и освящал заодно. Так вот, не сломила его Полина. Наоборот, Пётр, доселе не верящий слухам, взялся за неё серьезно.

— Ух ты! А как?

— О! Во-первых, всю деревню освятил. Все земли, подвалы да дома. Потом мужиков зачарованных прилюдно каяться заставил. До тех пор, пока хворь навеянная не отпустила. Ох, и наслушались жёны тогда про благоверных своих. Но и впрямь помогло. Пётр на площади громогласно пояснял, мол, коль душа обманом да пороком загрязнена, так и волю чужую ей навязать пуще простого. Силён мужик был! Честный. Всегда как есть говорил.

— А Полина что?

— Ну, с тех пор Польке свободного проходу не было. Жители её сторонились да боле не боялись. А отец Пётр всё на путь Божий привести старался. Тока она свою правду вразумила. Война у них была негласная. Полька Петра побаивалась, но колдовать не стеснялась. Батюшка одним днем в другую деревню уехал, ко своячнику своему погостить, ведьма тут как тут. Женатого мужика охмурила, так Теодорка и родилась.

Саша опять подорвался на месте.

— Баб Клав, а зачем же ведьме так делать и вообще детей рожать?!

— Понятно зачем, Сашка… Выбору у них нетути.

— Как так?!

— Эх ты, дитя городское — неразумное. У ведем сила их от бабки к внучке передаётся. Через одно колено, стало быть. А ежели колдунья знание свое не передаст ученице — вечно ее душа покою не будет знать. А это, милок, в никакое сравнение со смертью не идёт.

Саша попытался сглотнуть. Горло мгновенно пересохло.

— Моя мама? — Баб Клава кивнула.

— Бабку твою, Теодору, отец Пётр почти после рождения в храм забрал. Покрестил, да на воспитание монашеское оставил. Только Польке она всё равно не требовалась. А когда мамка твоя родилась, то в тот же день спешно и ее покрестили. Ну к твоему уж появлению отец Никодим во храме том служил. Наставник его состарился, тихой мирной смертью ушел.

— Получается, баб Клав, что, возможно, душа моей прабабки еще не успокоилась?

— Могёт и енто быть. Ежели она дар свой не успела продать.

— Продать? Может вы хотели сказать отдать? — Саша чувствовал, как дрожат его похолодевшие руки.

— Нет, милок, наши ещё матери говорили — ведьма своей наставнице, должна продать силу. Ежели та добровольно еённую купит, тогда и сделке быть. А какая уж там расплата, я не ведаю. — Чувствуя что падает со стула, подросток спешно встал, облокотился на стол. Он еще не совсем понимал в чём дело, но холодное мерзкое предчувствие не давало успокоиться.

Соседка давно ушла. Мальчик молча сидел за столом. Его накрыло вязкой паутиной одиночества. Юный скрипач и до этого общительным не был, а теперь и вовсе узнал, что правнук ведьмы. Которая чуть деревню не уничтожила. Два пустых бокала стояли на кружевной скатерти, кому они принадлежали, Саша не знал. Нашёл их в тумбочке над плитой. Кто знает, могло так случиться, что из них пила та самая Полина — беловолосая ведьма. Мальчик схватил бокалы и швырнул их в ведро с мусором, пустующее под раковиной. Кухню огласил неприятный звук разбивающегося стекла. Он поверить не мог, будто и его мама могла быть ведьмой. В конце концов, Саша очень смутно помнил, какой она была. Те воспоминая закрылись, словно их и не было. Кажется, смеялась и учила его держать скрипку, играть. Оставила кучу тетрадей, в них она объясняла всё легко и подробно. Саша до сих пор хранил мамины записи как сокровище. Зачем? Зачем писать инструкции, если решила сама учить сына? Но, а если, всё-таки, она была ведьмой — почему так рано ушла, и кому передала бабкину силу? Нет, многое не складывалась в Сашиной голове. Он всё больше и больше склонялся к выводу, что мама была простой женщиной, со слабым здоровьем и небезоблачной судьбой.

Стемнело. Поникший подросток поднимался по лестнице, чтобы рухнуть на кровать в любой из комнат. Какая на этот раз откроется. По пути он флегматично пожелал доброго вечера мужчине с портрета. Коридор отозвался тихим вздохом. Зевая во весь рот, мальчишка неосознанно зашёл в третью комнату. Тусклого света Луны было явно мало, чтобы разглядеть её содержимое, да и зачем? Рухнув поверх покрывала, Саша глубоко вздохнул, отключаясь.

Эфемерное облачко парило над садом. Таким Саша его никогда не видел. Множество цветущих клумб и круглых кустов, каменные дорожки. Теодора Изольдовна всё ещё пребывала в трауре. На её голове была надета шляпка с кружевной вуалью. Подросток завис над ней и решил не отставать, всё-таки страх быть затянутым в невидимую трубу преследовал его ещё с первого раза. Теперь он подозревал, что начнёт бояться узких и длинных проходов. Женщина в шляпке уверенно направлялась к группке мужчин. Они выглядели неопрятно, а их смуглая кожа и акцент говори о другой национальности.

— Здравствуй, Ахмет! — Теодора слегка кивнула головой рабочему. Вот она — выдержка и вежливость настоящей женщины.

— Декоративный камень, как вы и заказывали.

— Да-да, я вижу. Скажите, Ахмет, когда вы сможете заняться отделкой?

— В любой время, хозяйка, — смуглолицый говорил, растягивая слова и коверкая звуки. — Но я должен вас предупредить о хранений этот дорогой материал. О-очень хрупкий, да.

— Это лишнее, Ахмет. Я хочу, что бы вы занялись делом уже сегодня.

Место поменялось. Саша завис над головой интеллигентной женщины, которая разглядывала длинный узкий коридор. Стены его были отделаны в виде больших серых камней, под стиль средневековых замков. В настоящее время Саша мог наблюдать такие же стены своего коридора, только с небольшим отличием. Там, где сейчас висели картины, были белые прямоугольники совершенно чудесного камня. Гладкие, они переливались перламутром. Стоило немного подвигаться, камни словно оживали, переливаясь всеми цветами радуги.

Теодора Изольдовна выдохнула. Подростку и самому хотелось смотреть на них вечно. Такое странное сочетание — грубых средневековых камней и жемчужного блеска.

— Саше понравиться! Он такой грустный после… — Женщина осеклась. Находясь в невесомом теле, мальчишка полетал туда-сюда. Камни сверкали и изгибались ему вслед разноцветными всполохами. Спустя время его внимание привлёк чей-то голос, он восторженно и громко выдохнул.

— Вау! — На последней ступени стоял белобрысый худой мальчишка, в руках он держал грязную палку, а с его ботинок отваливалась на дорожку влажная грязь. Теодора уже успела куда — то исчезнуть.

Бросив палку прямо на ковёр, ребёнок подбежал к ближайшему камню и шлёпнул ладонью. «Что ты делаешь?!» — мысленно заорал Саша. Но малец его не слышал. Он радостно носился туда-сюда, следя за своим размытым силуэтом в камнях. Неожиданно остановившись, маленький Саша нырнул в одну из комнат. Видимо, его посетила гениальная идея. Вернулся он уже с большим чёрным маркером, а призрак мысленно застонал. Интуиция предвещала что-то нехорошее. Подросток стал кружить над мальчиком, в попытке привлечь его внимание. Тот всё равно шлёпнул ладонь на белый камень, после чего обвёл маркером. Посчитав данный отрезок интерьера вполне украшенным, мальчик кинулся к противоположной стене. Попытка перерисовать подошву ботиночка увенчалась падением и грязным отпечатком на стене. Летая над проказником, Саша махал несуществующими руками, пытался как-то вразумить прошлого себя. Тщетно. Через каких-то пять минут дело было сделано. А точнее, уничтожен шикарный интерьер злосчастного коридора. Хохоча, ребёнок всё еще подрисовывал по углам человечков, когда по ступеням поднялась бабушка. Её тёплая улыбка плавно перетекла в удивление, а потом и ужас. Оба — призрак и ребёнок — заёрзали на месте. Малец среагировал первым. Кинулся к ближайшей двери, которая не открылась. Тогда он нырнул в соседнюю.

Злоба Теодоры сменилась подозрением. Её брови почти сошлись у переносицы. Подойдя к заклинившей двери она без всяких проблем открыла и обратно закрыла её. После и вовсе повела себя странно. Ушла. Что бы вернуться с ведром и тряпкой. Мелкий проказник выглянул из соседней комнаты, с удивлением посмотрел на бабушку. Ему было совсем не понятно, почему она не пошла за ним и так спокойно себя ведёт? А тем временем Теодора, сколько бы не старалась, не смогла даже слегка обесцветить простой маркер. Он намертво отпечатался на гладкой как стекло поверхности камня.

Прежняя сила схватила Сашу за ноги. С испуганным криком он пролетел через узкую трубу времени, чтобы рухнуть на мягкую кровать. Вскочив с оной, подросток выбежал из комнаты. Предусмотрительно оставил дверь открытой. Одинаковых размеров портреты смотрели на него и гротескно улыбались. Медленно подойдя, Саша приподнял один — там, на чудесном белом камне, прыгали и скакали маленькие человечки. Жемчужная поверхность переливалась, словно в ней текла энергия. Саша провёл пальцами по тёплой поверхности, рисунок смазался, а на его пальцах остались чернила. От них всё еще пахло свежим маркером.

* * *

На этот раз подросток проснулся среди ночи. Из открытой двери комнаты светила белая Луна. Вернувшись в спальню, юный скрипач подошёл к комоду. Над ним в большом квадратном зеркале отразилось худое лицо, светло-серые пепельные волосы и тёплые карие глаза.

— Чем дальше, тем чудней, — прошептал он. Его внимание привлёк едва слышимый звук снизу. Опустив взгляд, Саша заметил, что одна тумбочка слегка приоткрыта. В голове застряла странная мысль: там лежит очень важный предмет. Стоит его увидеть и все тайны, терзавшие душу, раскроются. Просто размотаются как спутанный клубок.

Содрогаясь от волнения и любопытства, Саша резко дернул ящик на себя и чуть не взвыл от разочарования. В нём лежало одно единственное письмо.

— Ну вот, снова! — однако, развернув конверт, подросток застыл с раскрытым ртом. Этот почерк он не спутает ни с чем на свете. Косой почерк мамы. Мальчик выучил его наизусть, каждый завиток и чёрточку. По старым тетрадям с нотами, которые заботливая родительница оставила сыну. Письмецо было коротким, но радостным:

Дорогая мама, у меня просто потрясающая новость! Строчу тебе, а сама едва могу усидеть на месте. Мамочка, мамуля — я беременна! У меня будет ребёнок, твой внук. Ой не знаю, почему я такая уверенная, но думаю, это непременно сын! Врачи ошиблись, и такое бывает. Я как чувствовала, стоит только уехать из Шери, и всё получиться! Ах, сколько же забот предстоит. Сколько нужно всего купить. Выбирайся из Шери и приезжай к нам как можно быстрее! Мама, я люблю тебя!

Твоя Майя».

Сейчас, сидя на кровати, озарённой тусклым светом луны, мальчик перечитывал письмо снова и снова. Он, как и каждый ребёнок, рано лишившийся родителя, постоянно думал: а любила ли его мама? А был ли я ей нужен? Детям просто необходимо подобное подтверждение. Сейчас, держа в руке слишком короткое письмо, Саша поверить не мог, сколько в нём любви и счастья, а главное, ожидания, когда же появиться долгожданный сын? Прижав бумажку к груди, мальчик упал на спину. Один Бог знал, как он сейчас хотел увидеть маму! Хоть одним глазочком. Хоть на минуточку…

Лето нещадно томило деревья, машины и людей в общем котле. Вечно спешащие прохожие обмахивались чем угодно, попавшимся в руки. Или вовсе старались укрыться под тенью навесов, редких деревцев, дорожных знаков. Одна Майя шла широко шагая и улыбаясь солнцу. Её белый, в крупный цветок сарафан, развевался на слабом ветерке. Как и светлые волосы в высоком хвосте. Майя держала свой путь на почту. В маленькой сумочке лежало очень важное письмо, для самого пока дорого человека — матери. Которая жила в маленьком городке под странным названием — Шери. Молодая женщина уплетала сливочное мороженное, Саша мог поклясться, что чувствует его вкус. Чувствует, как это необычно — идти в развевающемся платье. Он даже испытывал смущение от того, что его ноги выставлены на всеобщее обозрение. И не зря. В след словно парящей блондинке оборачивались все встречные.

Вскоре Саша в теле женщины бросил конверт в большой синий ящик с надписью «Почта России». Он даже смог разделить чувство важности сего момента вместе с матерью.

Постоянно напевая, Майя пешком шла по городу, хоть путь был и не близким. Саша не знал, откуда он был уверен, но его мама предпочла пешую прогулку из-за того, что так будет полезней ребёнку.

Женщина уверенно шагала к супермаркету, в котором, подросток совсем недавно не смог купить папе пиво. Находясь в теле матери, он сильно заволновался. Боялся узнать, что отец уже тогда увлёкся выпивкой и просит беременную женщину покупать её. Так разочароваться в отце Саша совершенно не хотел. Но его тревоги оказались напрасными. Мама купила лишь молока и хлеба, но когда вышла, путь ей преградила та самая лохматая бабка.

Оба сердца в одном теле сжались от тревоги. «Только не говори со мной! Только не говори!» — прозвучало в голове, будто старая запись. Майя попыталась обойти устрашающую старуху.

— Детка, удели бабушке минутку.

На плечо опустилась клюка с рукоятью в виде оскаленной волчьей морды. Незнакомка потянула её на себя и девушка была вынуждена обернуться.

— Помоги бабушке, дай денег.

Завороженная неподвижными черными глазами старухи, Майя вынула деньги из сумки и протянула. Ей ладонь тут же оказалась в захвате старухи. Саша снова ощутил тот страх и удивление одновременно. Странное тепло, сухость и сила бабкиной руки. На этом все не закончилось. Старуха притянула девушку к себе. Её костлявые пальцы плотно прижались к худому животу.

— Ну здравствуй внучка, дорогая. Долго же ты от меня пряталась, — прошептала она на ухо девушки.

— Продано! — Рассмеявшись, выкрикнула ведьма и растворилась в воздухе. Саша почувствовал невыносимую боль в области живота. С криком он рухнул на колени. Пакеты с провизией разлетелись в стороны. Последнее, что видел беспомощный подросток, теряя сознание, как подбежали прохожие. Их глухие встревоженные голоса:

— Девушка, что с вами? Вам плохо? Быстрее, вызовите скорую!

На мгновение Саше показалось, что он тонет в воде. Все звуки доносились будто через толстое стекло. А потом его разбудил настойчивый стук. Очнувшись, юный скрипач сощурил глаза. Солнце кидалось в глаза из проёма окна. Стук повторился, только уже более настойчиво. Кто-то тарабанил во входную дверь. Вскочив с кровати, мальчик выбежал в коридор. Дверь его комнаты сама собой захлопнулась. Саша готов был поклясться, что слышал, как защелкнулась щеколда изнутри. Но на раздумья не оставалось времени, ведь стук повторился снова.

Лестницу на первый этаж подросток буквально перепрыгнул за пару шагов, а когда открыл входную дверь, разинул рот от удивления.

— Тетя Нина?!

— Ну да. А ты кого ожидал увидеть — призрака? — Тетушка рассмеялась, потом вошла в дом. Высокая брюнетка со строгим пучком волос придирчиво осмотрелась вокруг. Скинула на диван пальто.

— Да, дел море. Как Юра и сказал.

— Теть Нин? — Саша мялся на месте, не зная, как спросить. Но этот вопрос был крайне важен для него, поэтому он тяжело вздохнул и произнёс:

— А вы не боитесь сюда приходить?

— Что? Какой странный вопрос. Лучше бы чаем угостил. У тебя вообще чай тут есть?

Понимая, что иначе разговор не получиться, Саша спешно побрел на кухню. Включил чайник. Его родственница зашла следом, присела за стол.

— О, ну я смотрю, на кухне-то ты убрался. Так с чего мне бояться сюда приходить?

— Я нашел письмо. В нем вы писали отцу, что слышите голоса и больше не можете тут находиться.

— Ах, это. Да. Юра и правда попросил меня, тогда еще давно, присмотреть за домом. Убраться тут, пожить. Я как раз была свободна от всех дел, но…

— Вы слышали голоса?

— Ну ни в буквальном смысле глупый! — Тетушка грустно улыбнулась.

— Просто тогда прошло еще слишком мало времени после смерти твой матери. А мы здесь вместе выросли, понимаешь? Любой уголок, любая деталь напоминала о ней. Как мы смеялись, играли и бегали в этом доме днями напролет. А почему ты спрашиваешь?

Саша судорожно соображал. Получается, не было ни каких голосов. Ему одному они слышаться? Приходят видения?

— Кстати, где взял это письмо? Я точно помню, что сожгла все бумаги после смерти бабушки.

— В комнате на втором этаже.

— Ты что, милый, там и мебели-то нет. Вся на чердаке пылиться. К тому же они уже лет пять как заперты. Ох, как быстро закипел. Ну конечно, ты в него всего три капли залил! — Тётка засуетилась у плиты, полезла доставать кружки.

Пока она отвлеклась, Саша быстро вышел из кухни. Забежав на второй этаж, он сполз по стене в середине коридора. Судорожно схватился за волосы. Все вставало на свои места. В памяти всплыла яркая картина:

«Вдалеке молодой ученик священника — Никодим, стучал молотом по наковальне. Звук разлетался по всей деревне. Полина сидела простоволосая на траве и хитро щурила чёрные глаза. Здесь, в небольшой рощице на околице, они могли тайно встретиться, чтобы опять начать свой бесконечный спор.

— И не тяжко тебе летом-то в рясе, Пётр?

Высокий священник строго взглянул на плутовку сверху вниз. Ветер с трудом кидал смоляные волнистые пряди по плечам. Сухие мозолистые пальцы схватились за короткую бороду. Отец стоял, прислонившись к берёзе, да задумчиво разглядывал зеленые луга.

— О себе думай, Полина, о душе своей.

— А что мне о ней думать? — Девушка беспечно разлеглась на траве, закинула руки за голову. Тут в тени берез, под покрывалом ласкового ветра да на кровати из духмяных трав, мог блаженно уснуть даже самый привередливый вельможа.

— Она в порядке. Живёт и множится, — девушка погладила себя по ещё плоскому

животу.

— Не гневи Бога, душа у каждого своя. И дочку нашу я тебе не отдам!

— Так она мне и не нужна. Внучку заберу, ты мне не преграда.

— Обе вырастут во Христе, и точка! Неужели, Полина, ты хочешь свою кровь на муки вечные обрести?! Продолжишь этот порочный круг?

— Ой ли, муки? А ряса твоя в летнее пекло не мука? — Девушка поправила сарафан, закусила во рту тонкую да горькую травинку.

— Послушай меня, Пётр. Я тебя в свою веру не тяну. Моя постарше будет. Да и сам подумай, дитя ведуньи всегда в осуждении людей расти будет. Так отчего же не пользоваться силой природы, предками нами завещанной?

— Понимаю я тебя, Полина. Сам до служения Божьего кузнечным молотом стучал, да песнь земли матушки слушал. Иной раз не в настроении металл, коваться ни в какую не хочет, а словом ласковым его обогреешь, так и податливей глины становится.

— Это сила земли, Петруша. А ты её оставил.

— Да потому как каждый волен решать, кем ему быть и в какую правду верить!

— Так я и верю! А ты мне про порок говоришь, коль ребенка твоего под сердцем ношу? Разве то не грех?

— Нет в любви греха, — Пётр тепло посмотрел на девушку.

— И Господь меня за неё простит. Но девочек наших я тебе не отдам, и всё тут, Полина! На этой земле тебе их не забрать. Освятил я все уголки много раз. Нетути места силе твоей в Шерикиной пади!

Девушка взбеленилась. Встав напротив мужчины, она уперла руки в бока. Ветер тут же разметал белые волосы.

— А ты знаешь, друг мой ситный, коль внучка моя от дару откажется, своих детей ей не видать в помине! Так вот, этот порочный круг разрывается!

— Не верю, что бы Господь рабе своей дитятко не послал!

— А я как же? Мне век слоняться меж мирами?!

— Так прими Господа, глупая. Он тебя не оставит. Грехов на тебе страшных я не вижу, окромя массового приворота, — отец Пётр улыбнулся в бороду, прошлые деньки вспоминаючи. Но его собеседнице было не до смеха. Полина скрестила руки на груди, сощурила глаза.

— Твой Бог искренности просит, а я не хочу! Мне вода, огонь да небо ближе. Я чувствую, как они переплетаются и бегут по всему живому, даже по тебе, бестолковый ты мужик! — Полина резко отвернулась от мужчины. Её белоснежные волосы мазнули по чёрной рясе. Девушка высоко ступала босыми ногами по траве. Но вскорости обернулась.

— Я сделаю всё по-своему. И вот увидишь, ты уйдёшь к Господу, а я продолжу жить, Пётр. Обещаю!»

Саша выплыл из забития так же неожиданно, как и канул в омут воспоминаний. Его отвлёк стук входной двери и голос отца.

— Я приехал. Кто дома есть?

— Юра, здравствуй! Как дорога?

— Да нормально, нормально всё. Где мой сын?

Услышав голос отца, Саша вздрогнул. Медленно, как в бреду, он сунул руку в карман лёгкой курточки. Кажется, в ней он покинул дом. Там, в недрах глубокого кармана, мальчик нашел злосчастные сто пятьдесят рублей.

— Я буду жить! — Тихо выдохнул он, разглядывая смятые купюры. А тем временем послышался скрип лестницы.

— Саша? Ты чего тут стоишь один? — Стоило увидеть отца, подросток кинулся к нему и крепко обнял.

— Прости, пап, прости! Вот твои деньги, — мальчик хотел было отстраниться, чтобы отдать купюры мужчине, но тот лишь сильнее прижал его к себе, погладил по голове.

— Это ты меня прости, сын. Теперь все будет хорошо.

Пока они стояли так, на второй этаж поднялась Нина.

— Это, конечно, очень трогательно, но может, приступим к уборке? У меня только неделя отпуска.

— К уборке? Зачем?

Мужчина потрепал сына по голове.

— Мы решили продать этот дом. Уже покупателей нашли. Да и наш старый заодно. Эх, Сашка, как переедем в пентхаус! — Отец рассмеялся, с силой пихнув сына. Худенький мальчик чуть на колени не рухнул.

— Вот-вот! А для начала убраться надо. Так что, братец, живо в сарай за ведрами! А ты оболтус, каракули свои стирай! — Тетка кивнула на стены коридора.

— Но тёть Нин, они же не стираются. Для этого и картины повесили.

— Еще как стираются! Просто твоя бабушка запретила их трогать. Сказала, когда внук любимый уедет, ей память будет. А портреты это уж я потом на чердаке нашла да прибила.

Саша снова подошел к одной из картин. Приподнял. Послюнявив палец, слегка потер. Рисунок с трудом, но начал стираться с гладкого как стекло камня. Было еще много вопросов, в которых мальчик не разобрался. Только знал одно — обычной его жизнь больше никогда не будет. Ну, а разве это плохо?

Вернулся отец, испачканный в пыль и паутину. Крайне довольный собой, продемонстрировал два слегка проржавевших ведра.

— Я вот подумал, чтобы придать этому старинному поместью значимости, надо придумать название. Только какое?

— Я знаю! — Тетка и отец уставились на загадочно улыбающегося Сашу.

— Дом смеющихся портретов.

— А, что? Мне нравится. Молодец сын!

* * *

Стоит изба в глухом лесу. Стоит на реку смотрит.

У ёлки старой на носу, ворона клюв воротит.

Огонь сгибается в ночи, за слюдяным оконцем.

И травы млеют на печи, рождённые под Солнцем.

Девица тонкая сидит, над книгой жухлой старой,

И в строки древние глядит, с седой Луной на пару.

Качнётся добрая коса, белее зимней ночи.

И засверкают небеса, звездой Полиньи очи.

Вдруг расхохочется она, туман стеной кружится.

И прыгнет кошкою с окна, в подлеске растворится.

Минуя леса седину, да прямиком в ворота,

Крадётся к первому окну, чтоб не заметил кто-то.

Девицей станет вдругорядь, в серёдке той деревни,

Что смела ведьму проклинать. И молвит сказ напевный.

Как только ночь и светлый день, меняется на вечер,

Любой влюбиться в её тень, готов при первой встрече.

Но ведьма гордая, косу за плечи перекинет,

И нарисует полосу между собой, отныне,

Кто от Полины убегал, как от чумной напасти,

Теперича совсем пропал, от безответной страсти.

Который день в деревне ор, то мужики стенали,

А бабы им наперекор в сараях запирали.

Полине дела нет до них, всё бродит веселится.

А как наскучит в тот же миг, летит до дому птицей.

Устал измучился народ, да гнев не по умерил,

Как утро встало, наперёд, все отворились двери.

Полина облик обрела, девицей за ворота,

Лишь только первый дом прошла, а там священник Пётр.

Красна рассветная пора, да небеса так ясны!

Сама Полинушка красна, застыла не напрасно.

Священник Пётр строг, велик да как очами грозен,

Единым взглядом повелит — ударится об оземь!

Не выдержав суровый взор, Полинушка сбежала.

Зааплодировал весь двор, с велика и до мала.

А на нехоженом лугу, под кустиком Рябины,

Клялась о мщении лопуху, рассерженно Полина!

— «Ох завтра я ему задам! Падёт пусть на колени!

И на себя пеняет сам, не дам ему прощенья!

Такую девицу как я любой в дом привечает!

Пристанут словно орепья! Лишь он не замечает…»

Горели уши, в этот день всё с рук валилось малость.

А грозная кошачья тень, прижать к земле старалась.

Опять по пальцу молотком! Но Пётр улыбнётся —

Ведь там под рясой да крестом, сердечко жарко бьётся…

* * *

Девица-краса, белоснежная коса,

По полю цветущему стелется роса.

А глаза хитрющие, смотрят в небеса,

Где разверзлась маревом бури полоса.

— «Полюшка, Полиночка, ты прими ответ,

За грехи Безбожные, спасу тебе нет.

Веры придорожные, отреки во век.

Ты же не чудовище — Русский человек!»

Но Полине каяться, только у огня.

— «Пусть врагам икается! Пусть не злят меня!

Волочьё туманное призову с реки,

Пусть помашут вилами даром мужики!»

Соловей заливистый до потёмок пел,

Пётр деву вздорную праведно терпел.

Но куда заносчивей матушка-судьба:

Надолго затянется ихняя борьба.

Встретилась священнику девица давно,

Когда кошкой чёрною прыгала в окно.

Жаль что не крещённую полюбил зело,

Богом не прощенную, а она его...

Девица-краса, белоснежная коса.

Во полях раскидистых высохла роса.

Веры чтятся многие — одни небеса,

Разорятся попусту ихи голоса.