Апельсины в снегу (джен)

Цифры на электронном табло снова мигнули. Девушка встала со скамейки, где просидела последние пять минут, и забросила на плечи огромный пёстрый рюкзак, который в сочетании с её новеньким тёмно-бежевым пальто смотрелся нелепо и неуклюже. Её внешний вид Юну сейчас не заботил совершенно, хотя ещё с утра она представляла, как триумфально вернётся домой из первой командировки. В её воображении элегантный женский силуэт (почти как с какой-нибудь обложки!) красиво дополнялся свечением гирлянды, которую мама зажжёт в коридоре, дожидаясь её возвращения, и белыми хлопьями снежинок, запутавшихся в волосах. А багажа не существовало совершенно. На практике в волосах запутались не легкие снежинки, а целые пригоршни тающего снега, рюкзак постоянно сползал с плеч, а о приближении нового года напоминали не любимые с детства четырёхцветные гирлянды, а электронные часы, которые с суровой сдержанностью сообщали: в этом году она домой уже не успеет.

Юна в который раз за последние полчаса горько вздохнула. С её-то везением, конечно, к такому не привыкать. Ну подумаешь, обратных билетов на поезд не нашлось. Это объяснимо, ведь канун нового года — поездки надо планировать заранее. Ну и что, если междугородний автобус, на котором она попыталась было всё-таки вернуться в Сеул, сломался ещё в Кёнсане, даже не дотянув до автовокзала? Пришлось три километра пройти пешком, только чтобы узнать, что следующий подходящий автобус будет только через шесть часов. Когда, разумеется, будет уже слишком поздно. Вот знала же, что нельзя на командировку соглашаться!

Юна предпочла бы оказаться в предновогодней суете автовокзала, но везде царило запустение, а от взглядов тех нескольких мужчин, которые всё-таки были в помещении, девушка тут же почувствовала себя неуютно и поспешила выйти на улицу. Там было темно, сыро и холодно.

Из замёрзших пальцев опять выскользнул мешочек с булочкой и мандаринами, для которых не нашлось места в рюкзаке. Юна с сомнением посмотрела на еду. Ей вдруг нестерпимо захотелось апельсинов, не мандаринов, которые у всех ассоциируются с праздником, а именно апельсинов. «А это здравая мысль, — сказала себе Юна. — В магазине я хотя бы смогу посидеть в кафетерии и не мокнуть под снегом». Она не сомневалась, что никто не позволит ей провести все шесть часов таким образом, но мысль о тепле всё равно приободрила её, и Юна бодро зашагала через занесённые снегом лужи.

Она не учла одного: закупающиеся в последнюю минуту люди смели с прилавков практически всё, а немногочисленные аджуммы, которым не посчастливилось работать в новый год, не торопились выкладывать новый товар. Когда в третьем по счёту ряду Юна нашла среди нескольких пустых ящиков тот самый, с заветными апельсинами, к ним протянулась большая мужская рука, и они тут же оказались в чьём-то чужом пакете. Девушка испуганно отдёрнула свою, может быть, боясь показаться невежливой, но скорее просто от неожиданности. Но уже через мгновение к щекам Юны прилило тепло, и она проворно схватила последний апельсин, прижав к себе. Другим этого не понять! Но ей и так в этот Новый год не повезло — значит, хоть апельсин должен её утешить!

Над ухом тут же послышался громкий грубый смех. Юна испуганно взглянула вверх и увидела двоих парней, которых её поведение явно насмешило. Впрочем, со стороны, наверное, выглядело и правда очень нелепо. Они ведь не понимают… Юна поёжилась под их явно оценивающими взглядами и пошла на кассу. Двое мужчин пошли в кафетерий, значит, путь туда для осторожной Юны был заказан, а покупать что-то ещё — уже бессмысленно. Лежащий в её ладони в гордом одиночестве апельсин воспринимался как трофей. Юна машинально поднесла телефон к терминалу и усмехнулась. Апельсины уже не впервые становились новогодней наградой.

* * *

Когда Юна с друзьями только-только перешли в среднюю школу, как-то раз Шинву пригласил всех к себе праздновать новый год. Это было очень волнительное событие, и Юне пришлось долго уговаривать родителей, чтобы ей тоже позволили пойти. Отец Шинву, как обычно, был в разъездах, не удосужившись вернуться к сыну даже на праздник. Шинву не унывал ни секунды (или хотел, чтобы другие так считали) и тут же пригласил своих лучших друзей на новогоднюю вечеринку. Но это значило, что Юна проведёт всю ночь в чужом доме, да ещё и у мальчишки! Как бы там ни было, Шинву производил впечатление хорошо проверенного друга, так что мама, наконец, отпустила Юну туда, наказав обязательно прийти с гостинцами — иначе невежливо! «Купи каких-нибудь фруктов! А лучше всего — апельсинов возьми, они сейчас хорошие!» Вот с таким напутствием Юна и направилась в ближайший супермаркет. В ближайшем, правда, хороших апельсинов не оказалось, и Юна, поплутав по дворам, нашла овощной киоск. Там был перерыв. Ждать полчаса показалось пустой тратой времени, и Юна зашагала через занесённую снегом игровую площадку к дому Икхана, чтобы хотя бы его не задерживать. А то он такой пунктуальный — обидится ещё, чего доброго.

Он и правда уже стоял у подъезда, похожий на низкорослого недовольного филина в своих огромных круглых очках. Но не успела Юна придумать, как будет оправдываться, как Икхан подскочил и круто развернулся, а потом наклонился и схватил пригоршню снега, которым тут же запустил куда-то в сторону окон на первом этаже. Юна было испугалась, что Икхан решил проучить кого-то из жильцов дома, но там, за крыльцом, всего-то прятался Шинву. Он первый это начал, как сам и признался: мол, пришлось обойти по периметру целый дом (Шинву случайно обозвал периметр радиусом), чтобы подкрасться к Икхану незаметно и застать врасплох.

— Ты где так долго ходишь, Юна? — отряхиваясь, спросил Икхан, тщетно стараясь опять выглядеть представительно. Но получилось не очень, потому что шапка у него съехала набекрень, а очки запотели на холоде. — Даже Шинву уже круги наматывает около дома, а ты всё не идёшь!

Юна вкратце пояснила свою проблему, и Икхан философски пожал плечами, похоже, рассудив, что невезучему человеку не везёт никогда. Если уж кому суждено везде опаздывать и приходить к перерыву на обед, тут ничего не попишешь. Но Шинву, который фаталистом никогда не был (ну разве что тогда, когда дело доходило до оценок), тут же схватил Юну за одну руку, Икхана — за другую и уволок в знакомый ему магазин. Понастроили же их тут в каждом дворе! А Юна раньше их и не замечала! Но их правда с улицы и не видно…

— А нам точно без апельсинов вот прям никак? — спросил Шинву, и Юна просто кивнула.

— Надо было Юну снаружи оставить, — вынес вердикт Икхан, разглядывая сиротливо лежащие в ящике три подпорченных апельсина. — Глядишь, и апельсинов больше оказалось бы…

Юна вспыхнула и собиралась обидеться, но потом поняла, что Икхан шутит, а Шинву в этот момент усмехнулся и ткнул пальцем в другой ящик, с огурцами.

— Может, вместо апельсинов мандаринов возьмём или ананас? — предложил тогда Икхан. — Огурцы меня как-то не впечатляют…

— Да не! — опять хохотнул его друг и выудил их ящика пакет огненно-рыжих апельсинов. — Их походу кто-то завесил, но не взял! Чур, мои будут! То есть, вот, Юна, держи, за них ещё заплатить надо!

Довольные собой, дети отправились на кассу, но там их ждала неприятная встреча. Человек пять мальчишек, явно старше, чем они сами, тут же выдернули из рук Юны пакет.

— Вы наши апельсины спёрли! — заявил их заводила. — Мы их даже завесили уже, куда несёте-то?

— Неправда, я видел, вы только что в магазин вошли! — возразил Икхан, осмелевший за время общения с Шинву. Когда они все только познакомились, Икхан был робкий, как мышка, и только Юна была ещё тише.

— Давай не будем ссориться? — осторожно предложила девочка, подозревая, что не просто так те пять апельсинов уже лежали в пакете с наклейкой. Наверняка всё было так, как те парни и сказали.

— Предлагаю пойти и потребовать посмотреть камеры видеонаблюдения, — очень взрослым тоном (только чуть-чуть слишком высокомерным) заявил всё тот же Икхан. Но его даже Шинву не поддержал, прошипев на ухо: «Да сдались им наши апельсины! Ничего они не завешивали, просто ко всем цепляются, кто младше их! Не видел, про это даже в диалоге писали!» И он отнял многострадальные апельсины, отсканировал код и заплатил.

Если кто-то думает, что инцидент на этом исчерпался, ничего подобного. Все дети вышли на улицу, где и развернулось нешуточное побоище, где ставкой были задетое обоюдными упрёками самолюбие главарей обеих сторон, звание лучшего бойца двора и уже чуть-чуть помятые апельсины.

— Это мы их первые увидели!

— А мы за них заплатили!

Хотя кричали много, а битва была ожесточенной, условия схватки, как ни странно, были соблюдены. (Наверное, Шинву подавил всех своим авторитетом вдобавок к кулакам). И ещё через пятнадцать минут взъерошенный и вывалянный в снегу Шинву всё-таки плюхнул апельсины в раковину и ушёл искать в кладовке обогреватель — надо же где-то насквозь промокшую одежду сушить! «Интересно, а как делить пять апельсинов на четверых? И считается ли это моим гостинцем, если за них заплатил Шинву? А мы точно не украли их у тех мальчишек?» — терзалась вопросами Юна, пока такой же всклокоченный и промокший Икхан, пыхтя и щурясь (зрение плохое, а очки ещё не оттаяли) уже рылся в ноутбуке, взламывая видеонаблюдение того самого супермаркета.

Неразрешимые вопросы Юны отпали сами собой, когда приехала Суйи и привезла «гостинец так гостинец», а Икхан ткнул её носом в запись, на которой пакет с апельсинами забыли «в огурцах» совсем другие люди. Проблема Шинву оказалась посерьёзнее, потому что в кладовке таки не оказалось никакого обогревателя! Путём несложных вычислений Шинву понял, что его отдали соседям, но идти за ним поленился и побросал мокрую верхнюю одежду в ванну — до конца каникул высохнет, как ни крути.

Тем вечером ребята попраздновали от души — пели, жгли бенгальские огни, прыгали и играли в «крокодила» и фанты, смотрели, как мальчишки пародировали скучные взрослые концерты, которые шли по телевизору, съели столько вкусняшек, что впору было снова идти за ними в магазин — короче, вели себя как самые настоящие ответственные подростки, которые сами могут себя занять и при этом не уничтожить дом. Но больше всего Юне запомнились тогда именно апельсины, которые так забавно гармонировали по цвету с волосами отвоевавшего их у забияк Шинву, и которые так чудесно пахли Новым годом, даря ощущение безграничной радости и свободы. И пусть гостинец в итоге был от Суйи, а не от Юны, запомнились-то всем как раз те пять апельсинов, ради которых, пожалуй, стоило так изваляться в снегу!

* * *

Юна тепло улыбнулась, глядя не на, а скорее сквозь апельсин. Те воспоминания были такими безусловно счастливыми, как будто уже тогда Юна знала, что надо ими дорожить. Хотя что-то подобное происходило каждый день. Теперь всё было не так. Жизнь развела друзей по разным городам, и даже теперь, закончив учёбу, Юна не была так уверена, что их былая компания соберётся на праздники. Когда-то они были так близки, но теперь у всех какие-то свои дела: Суйи опять работает все праздники напролёт, только и поспевая с одного концерта на другой. Это вам не юнина командировка. Выступлений Суйи никак не отменить и можно только порадоваться её неслыханной популярности. Спустя несколько напряжённых лет она всё-таки достигла своей вершины! И теперь уже никто не сомневается в её таланте певицы и актрисы. Шинву сейчас за границей, а Икхана просто не видно и не слышно. Без Шинву ему, видимо, не так интересно устраивать эти встречи друзей — и это несмотря на то, что в университете он так и остался замкнутым ботаником и новых приятелей там не нашёл.

Как и Юна, в общем. Её немного печалило то, что она опять проведёт Новый год тихо и скромно, но встретить его могла лишь дома…

Могла бы, если бы автобус не сломался.

Юна отряхнула с капюшона снег и поплелась по узенькой тропинке в снегу вдоль скользкого тротуара, чтобы хотя бы не стоять на месте. Держать апельсин пальцами было холодно, но съесть его сейчас Юна тоже не могла: он ведь у неё всего один.

* * *

— Пойдёшь сегодня к Шинву?

Юна отвлеклась от содержания конспекта и подняла взгляд. Рядом с её партой стояла Суйи, а за ней на некотором отдалении — робко мялась с ноги на ногу группка младшеклассниц, каждая из которых сжимала в руках по разноцветному блокнотику или открытке.

— Ну, только если кое-кто составит мне компанию, — благосклонно согласилась Юна, но прибавила: — Хотя этот кое-кто, похоже, слишком занят, — и она сделала большие глаза, намекая Суйи, что к ней уже выстроилась целая очередь.

Суйи отбросила назад прядь волос, и Юна с удивлением заметила, что подруга опять покрасилась. Она вообще выглядела в классе совсем не как ученица. Кажется, из-за нового стиля она стала выглядеть года на три старше, но Юна пока не видела в этом проблемы, напротив — в семнадцать лет такое даже кажется преимуществом. Суйи явно даже не собиралась сегодня на занятия, заехала, в чём была. И как её охранники до сих пор пропускают? Она же уже целую четверть не учится. Модный деловой костюм Суйи был диво как хорош. Впрочем, Юна не смогла бы вспомнить ни одного костюма, в котором подруга выглядела бы плохо. Некоторых хоть в мешок одень — будут выглядеть, как иконы стиля. Не мудрено, что Суйи теперь ещё и в рекламе снимается. Но за одну внешность такой популярности не добьёшься. Даже эти девочки, толпящиеся в дверях, за Суйи бегают хвостиком не потому, что она лицом и фигурой так хороша, а потому, что она для них прямо-таки идеал современной девушки-айдола, образец для подражания.

— Думаешь, зачем ещё я в Сеул два часа летела? Пойду, конечно! — как само собой разумеющееся заявила Суйи, а потом с привычной широкой улыбкой обернулась к девчонкам, которые тут же замерли от восторга и невольно вытянули вперёд блокнотики. — Юна, у тебя же есть ручка? Одолжи, а с меня для тебя апельсины…

Да, Суйи, похоже, никогда не забудет тех новогодних апельсинов, даже спустя столько лет продолжает подкалывать Юну. И не только она. В прошлый раз, когда они пришли к Шинву — это стало чем-то вроде традиции — оказалось, что он всю ёлку завесил фруктами, а на почётном месте трепетно разместил те самые апельсины. Только теперь до Юны запоздало — спустя год — дошло, что это не просто прикол, а попытка привлечь её внимание. Ну… спустя год уже поздно отвечать на неё, правда?

— Сколько ручек, столько и апельсинов? — весело откликнулась Юна. — Тогда держи весь пенал, у меня тут много цветов!

— Да мне и одного цвета хватит.

— А мне одного апельсина — нет!

Девочки-фанатки смотрят во все глаза, некоторые из них — с озадаченным выражением. Кто-то не верит, что айдолы могут быть такими непосредственными, кто-то не понимает, при чём тут апельсины. Но вот Юна точно уверена, что уже завтра каждая уважающая себя поклонница Суйи будет считать, что их звезда обожает цитрусы. Может, даже апельсин сделают эмблемой фан-клуба. Забавно, ведь сама Суйи к апельсинам прохладно относится. Может, спасти её? А то особо упорные могут ей и почтой начать их посылать. Негоже переводить продукты!

Юна деловито шарит в сумке и вытаскивает оттуда изрядно измотанное школьным днём яблоко.

— Вот, — торжественно протягивает она фрукт подруге, которая на неё даже не смотрит, занятая автографами. Но это не важно, главное, у её свиты ушки на макушке. — От сердца отрываю. Твоё любимое…

Теперь у фанатов хотя бы достоверная информация.

* * *

Мимо прошла парочка, по возрасту явно не старше самой Юны. У девушки в руках был изящный футляр с какой-то бижутерией, который парень явно не смог бы так вдумчиво подобрать сам, но, может быть, ему просто повезло или помог кто-то из продавщиц. Девушка смеялась и сжимала коробочку так крепко, будто ей подарили целый мир. Парень что-то сказал в ответ, и тут вдруг девушка развернулась, приподнялась на цыпочки и беззастенчиво обняла его, а потом поцеловала в губы. Этим промозглым и совсем не праздничным вечером эта девушка, казалось, сияла ярче, чем рождественские огни, и для этих двоих ни погода, ни время вообще не имели никакого значения.

В медлительной меланхолии Юна перекладывает апельсин из одной замёрзшей руки в другую, а потом подтягивает ремни рюкзака и бредёт дальше. Ей не то, чтобы завидно, просто чувство одиночества, и так преследующее её по пятам, вдруг становится нестерпимым. Хочется упасть в сугроб, взметнув облако снежной пыли, а когда она уляжется — наступит совсем другой день, а перед тобой будет стоять тот, кому есть до тебя дело.

* * *

С тоненьких веток неторопливо сыпались лёгкие снежинки, отчего казалось, что мир кто-то посыпал сахарной пудрой. Юна вприпрыжку подбежала к мужчине в осеннем плаще. Сама она была одета не в пример теплее — её ведь иначе из дома и не выпустят. Но молодой человек всё равно углядел в её одежде какой-то недочёт, потому что протянул руку прямо к её лицу и поправил ей капюшон. Несмотря на морозец, щекотно отдающийся в носу, Юна тут же узнала знакомый аромат и просияла:

— Я знаю, что там! От меня ничего не спрячешь, Аджосси!

Тогда он улыбнулся и встряхнул рукав, из которого в его ладонь тут же выпал небольшой апельсин. Аджосси поднял руку повыше, и Юна с готовностью подпрыгнула, уже зная, что он будет её дразнить, как собачонку. Но Аджосси тут же позволил ей поймать цитрус, а пока она удивлялась, схватил в охапку её саму и несколько раз покружил в воздухе.

Солнышко причудливо золотило его серые волосы, но Юна кружилась в воздухе так быстро, что предпочла закрыть глаза. Так ей сразу же показалось, что сейчас уже середина весны. Ни один Новый год не был ещё таким тёплым и пробуждающим желание жить и радоваться — может быть, потому что впервые в жизни Юна почувствовала, что всерьёз влюблена — и любит взаимно.

* * *

Юна смотрит на часы — она гуляет чуть больше часа. Может быть, стоило бы просто снять на ночь номер и ехать уже с утра. Но в Новогоднюю ночь везде взлетели цены, а Юне жалко денег на плохонький номер в гостинице или, и того хуже, кровать в шумной и многолюдной комнате какого-нибудь хостела. Пусть и не сказать, что бродить по улицам намного приятнее или безопаснее. Но ведь пятая часть от времени ожидания уже прошла? Всегда надо смотреть на вещи позитивно.

* * *

Юна сидит на обледеневших ступеньках школы — кажется, уже сама скоро в сосульку превратится. И слёзы на ресницах вот-вот заледенеют. Тут на плечо вдруг ложится знакомая рука, и Юна порывисто её скидывает.

— Сколько можно тут сидеть? — упрекает её знакомый голос. — Иди домой.

— Не хочу, — бубнит она. — Разве что ты меня к себе заберёшь.

Он поворачивает её лицо к себе и пристально смотрит; так, будто она сказала это на полном серьёзе. Но её просьба слишком невыполнима, и оба об этом знают. Наконец Аджосси говорит:

— Перестань, одна итоговая четвёрка — это не конец света. Теперь вообще домой не возвращаться, что ли? У тебя правда такие суровые родители?

— Уже и про четвёрку знаешь? — понурилась Юна, а про себя добавила: «Вот только тебе и невдомёк, что это я из-за тебя её схлопотала».

Но вообще-то ей не за что упрекать Аджосси. Она сама начала меньше внимания уделять учёбе, потому что так многое хотелось поделать со своим любимым: в кино сходить, на катке покататься, погулять, даже залезть на крышу, да мало ли разных дел. А Аджосси, кажется, город знает лучше всех, каждый раз ведёт её куда-нибудь в новое место. Но только тогда, когда она сама ему напишет или придёт к воротам школы. Он никогда Юну специально не отвлекает… И от этого ещё горше, даже обиду на себя ни на ком больше не выместишь: ни объективный учитель не виноват, ни объект воздыхания, ни родители, которые оценками Юны в последнее время даже не интересуются, считая, что у неё и так всё хорошо…

— Давай попросим директора Ли помочь тебе повысить оценку? Журналы все электронные: Тао в два счёта всё поправит, если…

— Не надо, — сухо отвечает она, хотя искушение велико. Но за собственные ошибки и расплачиваться надо самой. Что заслужила — то и получила. От такого правильного решения опять охота разреветься.

Аджосси рывком поднимает её на ноги и тащит за собой за руку, не тратя времени на лишние уговоры или споры. Вот он, тот первый раз, когда она и не просила о встрече, и он проявил инициативу сам. Всхлипывая, Юна бредёт за ним, изредка поправляя сползающий от тяжести учебников рюкзак за спиной.

— Куда это мы пришли? — оторопело спрашивает она, когда Аджосси толкает перед ними дверь в какое-то тайм-кафе. Навстречу ей несётся парочка пушистых мейн-кунов. А, нет, не к ней. Они просто друг за другом гоняются. — Так это котокафе?

— Не домой же тебя вести в таком виде, — отвечает Аджосси. Его логика непрошибаема! Куда Юна и может в любом виде вернуться, так именно домой, а вот что касается того, чтобы появляться на людях… — Тебе хотя бы оттаять и отогреться сначала надо.

А-а, так он не за внешний вид беспокоился, он про то, как она на крыльце замёрзла. Аджосси вообще удивительный. Ему нет дела до внешнего: как она одета, красиво ли накрашена или тушь поплыла, а его забота всегда какая-то неожиданная и угловатая, но от этого не менее приятная. В его присутствии Юна всегда нервничает, потому что её-то как раз волнуют все эти ничего не значащие внешние факторы, условности: как она что-то сказала, не подумав, как посмотрела, что-то задела, как оделась, что сделала или не сделала… Но где-то в глубине души ей очень спокойно, если он рядом, ведь он всегда придёт ей на выручку… Может быть, так было и не всегда — по крайней мере, не в первую их встречу — но потом уж точно. Мало какая девушка о своём возлюбленном на полном серьёзе скажет, что он за неё и жизни не пожалеет, а Юна — может. У неё было столько случаев убедиться…

Через полчаса до Юны дошло, что «оттаять» ей удалось не только от изморози. В душе под мурчание котиков разлилось тепло. Уходить не хотелось уже не потому, что надо всеми правдами и неправдами отсрочить момент с объявлением оценок дома. Просто тут хорошо.

— Что, больше не тянет всё в жизни драматизировать? — поддразнивает её Аджосси, как обычно, читающий её лицо, как раскрытую книгу. Потом протягивает ей стакан с едко-оранжевым соком. — Ты наверняка голодная, но тут ничего другого нет, так что держи.

— Это лучше, чем ничего, — соглашается Юна. — И с моей четвёркой так же. Знаешь, я теперь постараюсь всегда оптимисткой быть…

— Ты никогда и не переставала, — серьёзно говорит он, сверля взглядом коробку из-под сока. — Иногда даже излишне оптимистична. Ты лучше научись реалистично свои возможности оценивать и приоритеты расставлять…

Но Юна перебивает его и суёт ему в рот печенье.

— Зачем мне возможности, если я и невозможное в этой жизни уже сделала — встретила тебя? Ради этого стоило быть ну капельку чересчур оптимистичной!

Конечно, она поняла, о чём он говорил. О той самой первой судьбоносной встрече, когда она всего-то пошла ночью за соком. Даже радостно, что сейчас в кафе оказался именно такой сок, вдруг превративший этот момент в очень значимый. У Юны уже целая коллекция значимых моментов — или красивых, как в кино, или пронзительных, как песня о глубоких человеческих чувствах, или смутно представляющихся очень важными, хотя неясно, почему. Может быть, если бы они встретились в книге, Юна и поняла бы их значение, дочитав книгу до конца. Но их с Аджосси истории ещё не написаны, поэтому Юне остаётся лишь гадать, коллекционируя случайные мысли и ощущения, как крупицы цветного стекла.

Аджосси всегда делает точные замечания и даёт другим правильные советы и никогда не следует им, если их даёт ему кто-то другой. Они оба достаточно импульсивны — может, вот она, причина, по которой они познакомились, потом так часто попадали в переделки, а теперь вообще начали встречаться втайне ото всех? Такое до добра обычно не доводит, и Юна это прекрасно знает. И Аджосси тоже смутно догадывается, и оттого терзается очень глубоко в душе. Да вот только Юна и правда, похоже, оптимистка. Она верит, что если уж ей так часто не везёт в мелочах, то в любви просто обязано повезти основательно и бесповоротно. Может быть, ставка в этой игре высоковата, но иначе значимый приз и не выиграть, правильно? Поэтому она рискнёт, а дальше — будь что будет. Она будет с надеждой смотреть в будущее, а получит то, что заслужила.

Это непреложный закон жизни.

* * *

Юна сморгнула тающий на ресницах снег.

Кто такой этот молодой человек? Кажется, раньше она часто видела его в очень реалистичных снах. Уже четыре года прошло с тех пор, но он ни разу не встречался ей. А вот реальная жизнь действительно стала похожа на сон — круговорот каких-то не важных лиц и дел, сумятица событий, в которых иногда не хватало целых звеньев логических цепочек, и Юна начинала терять связь между ними. Она никогда не запоминала ни лиц, ни характеров тех, кто с ней учился в университете или работал — казалось, её просто никто не смог заинтересовать. Одинокая в толпе, с чувством мечтательной отрешённости, она жила, как Спящая красавица, в ожидании, что её однажды кто-то пробудит ото сна. Но шли годы, а невнятный сон так и не кончался, пока и воспоминания о том, красочном и чудесном, сне тоже не начали блёкнуть…

В конце концов, не всё ли равно, где она находится под Новый год? С семьёй она точно так же отметит его и завтра, когда всё-таки начнут ходить автобусы. Мир, сдаётся ей, и так хаотичен, а накануне праздника — особенно. К чему желать, строить планы, сожалеть о том, что не сбылось? Если не умеешь управлять калейдоскопом так, чтобы получить желаемую картинку, будь рад любому яркому узору, что получится собрать. Разве ей не хотелось хоть раз встретить Новый год в чужом городе, в необычной обстановке?

Снег растает, стоит лишь воздуху чуть потеплеть, фейерверки угаснут спустя пару мгновений. На смену одному плану тут же придёт другой — тогда к чему это томление души? И зачем она продолжает держать этот апельсин? Не лучше ли всё-таки съесть его или убрать в рюкзак и не думать о несбыточном?

Но всё-таки… тот человек — она не помнит его имени, оттого называет его Аджосси — почему он кажется таким настоящим?

* * *

«Так твой ухажёр и правда существует!» — приходит сообщение от взбудораженной Суйи, которой Юна с утра пораньше скинула фото. Дело было в том, что уже во второй раз за зиму тоскующая в студенческом общежитии Юна обнаружила под дверью целую сетку апельсинов. Кто принёс, зачем — непонятно. Все её соседки уже уехали домой на каникулы, это она задержалась на сессию — как обычно больше всего экзаменов именно у неё! Значит, это ей кто-то оставил… Суйи не поверила в первый раз — вот, пусть смотрит задокументированное подтверждение!

И всё-таки — кто мог знать, что она любит именно апельсины? Она редко общается с сокурсниками — так что это точно не они. Разве что удачно угадал кто-то.

Юна улыбается и начинает чистить один из апельсинов. В её-то одиночестве и стрессе от постоянной зубрёжки апельсин — это лучшее утешение. Вот бы встретить того, кто так о ней позаботился — хотя бы ради того, чтобы отблагодарить!

* * *

— Спасибо, что предложила, — бойко проговорила Юна по телефону так, чтобы мама не поняла, как ей завидно, — но ешьте всё сами. Меня не дожидайтесь, отпразднуйте уж как следует, а завтра я что-нибудь ещё приготовлю. С Наступающим!

Она положила трубку и вздохнула. Ещё бы ей не было завидно, что мама с папой сейчас в тепле, будут есть вкусности и праздновать, а ей ещё несколько часов предстоит гулять под снегом, а потом ещё трястись в междугороднем автобусе! А ведь все остальные будут отмечать… Она шла по тихой улочке, заглядывая в окна незнакомых домов. У кого-то комнаты украшены, радуя глаз переливами новогодних гирлянд, у кого-то просто в темноте горят экраны телевизоров, перед которыми их владельцы — наверное, старшее поколение — проведёт половину ночи. У кого-то ярче, чем в парке аттракционов, мигает ослепительная подсветка неоновых цветов, а у кого-то свет и вовсе выключен — вряд ли спят, наверное, уехали в родные города праздновать с семьёй… И только она одна-одинёшенька в этом бесприютном чужом Кёнсане…

— Девушка, позвонить дай!

За хлюпаньем слякоти под собственными ногами Юна не услышала приближающиеся шаги. Какой-то явно нетрезвый мужчина требовательно вытянул к ней руку, безошибочно определив, что в ней находится телефон. Юна, не говоря ни слова, рванулась с места и бежала долго — как ей показалось, а на самом деле до тупика в глубине незнакомого двора. К несчастью, по мокрому снегу ноги очень вязли, а рюкзак всё сбивался набок и тянул вниз, вещей было слишком много. Мужик не отстал, а с самодовольной миной, которая ему самому, может быть, даже казалась дружелюбной или обаятельной, перекрыл Юне пути к отступлению.

— Не будь жадиной, дай друганам позвоню!

Понимая, что ей не сбежать, Юна постаралась незаметно нажать на кнопку вызова, но под каплями тут же тающих снежинок экран перестал отзываться и завис. Даже на помощь она позвать не может!

— Ты всё-таки жадюга! — резюмировал мужик и выхватил из её онемевших пальцев телефон. — Или ревнуешь? Да не бойся, мужикам позвоню, жене не буду!

Он и правда что-то там начал тыкать на зависшем экране, когда Юна, сама себя не помня от почудившейся ей в словах мужчины угрозы, помчалась прочь. Теперь она пробежала, наверное, целый квартал, и за ней даже никто не гнался. Но… почти сразу Юну настигло просто ошеломительное осознание: она не просто лишилась телефона, но и единственного средства оплаты. Карточки у неё с собой не было, как и, разумеется, налички. Как же ей платить за билет?! Как вернуться домой?

Как ориентироваться уставшей иногородней девушке, боящейся любого шороха, в ночи так издевательски празднично украшенных улиц? Без телефона она осталась и без денег, и без связи с кем бы то ни было, и даже без приложения с картой. Юна брела наугад, видя перед собой только размытые кляксы городских огней. Она рассудила, что полиция, наверное, работает круглосуточно и даже в праздники. Если идти по улице достаточно долго, то рано или поздно наткнёшься или на отделение, или на какую-нибудь дорожную службу. Наверное…

Как выгнанная на мороз собачонка или голодная птичка, она, нахохлившись, словно ждала от кого-то какой-то подачки, но удача снова ей изменила, и Юна не нашла никого, чтобы попросить о помощи.

Из кармана торчал всё тот же апельсин, который она ухитрилась не выронить даже во время погони. Оказывается, она не учла такой момент, как отсутствие ножа. Как она апельсин-то собиралась резать, когда его покупала? Не домой же хотела везти? Теперь вот вообще кто знает, когда и как она дома окажется. А между тем, праздник, наверное, уже наступил. Даже салюты отгремели, заплутав эхом между лабиринтами домов. Юна остановилась и посмотрела в серое, засвеченное фонарями на каких-то главных площадях, небо. Наверное, тут и правда недалеко до площади. Эта улица выглядела бы основной, если бы сейчас на ней было какое-то движение. Вот сейчас Юна съест апельсин и пойдёт там проверит… Такого Нового года у неё ещё не было. Апельсины, сопровождавшие её от одного праздника к другому, никогда не были ещё её единственным рождественским угощением. Делать нечего, пришлось ковырять оранжевую кожицу прямо ногтями. Юна так увлеклась этим занятием, что чуть опять не пропустила надвигающуюся опасность.

— Девушка, а меня угостишь?.. А-а, это снова ты! — услышала она прямо над ухом развязное пьяное обращение. — Давай, поделись, красотуля!

Юна подскочила и попятилась, но тут же поскользнулась и выронила апельсин. Он отлетел и покатился по снегу куда-то на проезжую часть.

Дальнейшее произошло очень быстро. Измотанная Юна уже не могла никуда бежать, но ей и не потребовалось. Раздался звук тормозящей машины, напавший схватил девушку за руку, больно вывернув её, а потом сам закричал на всю улицу, по-прежнему совершенно равнодушную ко всему, что там происходило, и упал ничком. Над ним, заведя его руки за спину, стоял другой мужчина. Очевидно, это он и выскочил из машины, которая сейчас стояла поперёк дороги с открытой дверью.

Он медленно обернулся, и Юна увидела взволнованное лицо молодого мужчины, который гневно пнул её обидчика и мгновенно оказался рядом с ней. Юна закрылась от него руками, уже не в силах ни кричать, ни убегать. Несмотря на то, что он её спас, она испугалась, что её, как добычу, просто перехватили у более слабого соперника.

Судя по глухому оханью и чавканью грязи, этот самый соперник очухался и хотел скрыться под шумок.

— Аджосси, у него мой телефон! — секунду назад Юну внезапно озарило, что она ещё может вернуть себе средство связи и оплаты, раз уж её защитник оказался сильнее. Но теперь он вот-вот будет таков!

Молодой мужчина вздрогнул и замер, как вкопанный, но у вора шанса уйти всё равно не было, потому что уже в следующий момент его поймали за шиворот и хорошенько встряхнули. Юнин телефон полетел в снег, но она не ринулась его поднимать, всё ещё боясь оказаться рядом с мужчинами. Её спаситель между тем сразу же потерял к поверженному приставале всякий интерес, поднял телефон, покрутил его в руках и сделал несколько шагов к Юне.

Перепуганная девушка, хотя и понадеялась чужими руками вернуть себе телефон, но тут же попятилась, не ожидая ничего хорошего. Она не смела поднять взгляд, а мысли её метались в поисках спасения. Если бы только она знала, далеко ли бежать хоть до какого-нибудь людного места!

— Юна, он уже ушёл, не бойся! Можно возвращаться, — проговорил её защитник, явно не понимая, что она боится обоих сразу. Юна подняла взгляд, не сразу поняв, что ещё её смутило.

Молодой аджосси смотрел на неё с непередаваемым выражением изумления и недоверия.

— Так это и правда ты… — потрясённо проговорил он, а когда она сделала движение, чтобы убежать, вытянул к ней руку, словно пытаясь её успокоить и удержать одновременно. — Юна, ты меня совсем не помнишь?..

Хотя разумнее было просто убежать, она помедлила, задумавшись. Освещение на улице было не очень хорошим, но эта фигура, этот голос, эти тёмные выразительные глаза… Он и правда казался смутно знакомым.

— Аджосси, я… — начала она и заметила, как он дёрнулся от этого безобидного обращения к незнакомцу. — Спасибо, что спасли меня! Помогли совсем чужому человеку… И телефон вернули… М-можно, я его заберу?..

Аджосси молча протянул ей требуемое, а потом пошёл к машине, наверное, чтобы отогнать её поближе к обочине. Но Юне показалось — и не без оснований — что он сейчас сядет и уедет, чтобы никогда больше не появиться в её жизни. Стоило ей представить этот до боли знакомый силуэт, который был готов вот-вот раствориться в темноте улиц, как сердце Юны сжалось от необъяснимой тоски, и она крикнула:

— М-21!

Он тут же хлопнул дверью и в два прыжка оказался рядом, схватил её за плечи и поставил рядом с собой под свет фонаря.

— Юна… Так ты всё-таки вспомнила? — хрипло спросил он с такой надеждой, что у Юны снова тревожно заныло сердце. Что она должна помнить? — Помнишь меня? Ты всё вспомнила? Помнишь нас?

— Кого? — хлопая глазами, переспросила она, заражаясь его беспокойством, которое к шоку от недавнего нападения не имело никакого отношения.

— Ну… нас, модифицированных… агентов, охранников? — явно пытаясь ей подсказать, проговорил он, но она помотала головой. — А благородных… когда они вернулись в Лукедонию, вам всем стёрли память, но вы же так долго вместе учились… нет? Ну а… меня?

Она опять дёрнула головой, но задержала взгляд на его лице. Рядом со шрамом на губе теперь глубоко залёг второй порез. Серая чёлка как обычно в беспорядке падала на глаза, но не могла скрыть той смеси надежды и отчаяния, которое для них было несвойственно. На тёмное пальто — не то же самое, но похожего покроя — ложились такие крупные хлопья снега, что плечи аджосси вдруг показались Юне поникшими. Она его совсем не помнит, вот только…

Она его хорошо знает. Так, будто они были друг другу близки и дороги когда-то в прошлой жизни. Как будто это с ним она мечтательно гуляла под золотым листопадом осенью, радовалась не только первому снегу, но и первому чувству, водила в парк слушать весеннее пение птиц и ездила на пару дней к морю одним жарким летом. Как будто это о нём были те полустёртые вереницей ничего не значащих дней драгоценные воспоминания, которые она уже привыкла считать сном.

— Не важно, — вздохнул тем временем мужчина. — Не ломай голову. Лучше скажи, как оказалась в Кёнсане и почему ты не дома.

— Автобус на полпути сломался, — честно отозвалась Юна, всё ещё пытаясь сложить в голове кусочки паззла. — А почему вы спасли меня?

Улыбка её защитника была то ли язвительной, то ли горькой.

— Случайно, — махнул рукой он. — Мне под колёса прилетел мандарин, я взглянул в ту сторону и увидел, что на кого-то напали…

— Это апельсин был, — машинально поправила Юна, а потом что-то всё-таки щёлкнуло у неё в голове.

Не только с рыжей шевелюрой Шинву она ассоциировала этот вездесущий цитрус. Не просто так она покупала апельсины всякий Новый год последние пять лет. И вовсе не незнакомец приносил ей апельсины к двери, пока она сдавала сессию. Она не выдумала того заботливого и мудрого парня из грёз. Того саркастичного и нежного, наивного несмотря на ощутимую разницу в возрасте, остроумного и временами вредного, красивого и почти всемогущего, неловкого в отношениях, непостижимого, как тайна за семью печатями, но всё-таки такого родного ей… Аджосси!

— Всегда они, — усмехнулся он, — хоть погубить тебя, хоть жизнь спасти — всегда апельсины.

— Да, — эхом отозвалась Юна, — всегда они.

Как на раскраске водой, её память вдруг налилась цветами. Полупрозрачные воспоминания, ещё не имеющие контуров, побежали весёлыми полутонами в разные стороны от этих самых ярких огненно-рыжих фрагментов памяти. Нет, она не помнит никаких деталей. О ком Аджосси говорил, каких агентов и одноклассников имел в виду? Она ничего не помнит и не понимает, почему. Вот только верит ему — безоговорочно и отчаянно, так, как можно доверять только тому, кому до этого не раз был обязан жизнью.

Как во сне, Юна подошла к машине и оглядела её, не узнавая. Потом присела на корточки и взяла в руки грязный и снежный апельсин. Вернулась к Аджосси и встала перед ним, подняв сжатый в руке апельсин над головой. Ничего не понимая, молодой мужчина попытался забрать его, но Юна отвела руку в сторону и закружилась, смеясь над недоумённым выражением лица Аджосси. И всё вдруг стало легко и правильно. Всё вернулось на места; Юна не видит картины целиком и не смеет даже гадать, что на ней изображено, да только все кусочки паззла стоят на своих местах, подходя друг к другу и по цвету, и по форме.

Ей может не везти в чём угодно. Но не в главном.

— Ты же сказала, что ничего не помнишь… — обескураженно проговорил Аджосси.

— Ничего, — подтвердила Юна. — Но твой образ всегда был со мной, как и моя любовь… — она помедлила, — к апельсинам.

Аджосси вдруг рассмеялся и погрозил ей пальцем, а потом ловким движением выхватил из её руки апельсин, отряхнул и сунул в карман.

— Вернусь домой — в рамочку поставлю за героизм, — заявил он. — Ты ведь до сих пор в Сеуле живёшь, у родителей?.. Не побоишься… если я тебя сам отвезу?

Она даже не помнила его имени, а пять минут назад — сомневалась в самом существовании этого человека. Судьба свела их в чужом городе, ночью, и любой сказал бы Юне, что нельзя верить первому встречному.

Но она кивнула.

— Ты всё такая же, — сокрушённо покачал головой Аджосси. — Ты ведь даже не знаешь, кто я, но согласна поехать со мной… А я ведь говорил Франкенштейну, что опаснее оставить вас без нашего покровительства просто жить на свой страх и риск, чем вернуть вам все воспоминания… Почему ты такая неосторожная…

Несмотря на его ворчание, Аджосси уже открыл дверь машины, и Юна оказалась в тёплом салоне довольно-таки дорогого автомобиля.

— Расскажи мне всё, — не без стеснения попросила она, чувствуя себя словно виноватой в чём-то. — Агенты, благородные… я ничего не поняла.

— По такой погоде нам до Сеула несколько часов езды, как раз успею в общих чертах объяснить, — покладисто согласился он, но тут же снова остановил машину на обочине и пристально посмотрел Юне в глаза. — То есть… из всего, что было, ты помнишь… только меня и апельсины?

— Ну да, просто сказала она, — и этого достаточно.

Говорят, Новый год — это шанс начать жизнь с чистого листа. Любуясь на нетронутое полотно только выпавшего снега на совершенно свободной в новогоднюю ночь трассе, Юна и М-21 тоже в это поверили. В прошлом обоих осталось слишком много загадок, но они не требовали немедленного решения. Впервые за несколько лет для Юны и, быть может, впервые за всю жизнь для М-21, счастье рисовалось им не грёзой о былом и не несбыточной мечтой, а тем, что станет явным и таким достижимым уже сегодня, с самой занимающейся зарёй.