Одержимость (гет)

Сириус терпит это, потому что они лучшие друзья. Столько лет.

Сириус терпит это, потому что Джеймс был первым человеком, кто, узнав его фамилию, наплевал на все стереотипы, связанные с ней. Он видел Сириуса плачущим, смеющимся. Он слышал, как Сириус кричал, ругался. Он был свидетелем его взлётов и падений. Именно поэтому Сириус смирился с этим.

НО!

Между любовью и ненавистью есть чёткая грань и, очевидно, Эванс на неправильной стороне.

(То есть это согласно убеждениям его семьи, она на неправильной стороне — ведь только Предатель Крови может полюбить Грязнокровку).

Она не сделала ничего плохого.

(Но для его семьи, плохим было уже само её существование).

Сириус осознаёт: Эванс красивая. Он замирает, когда видит её ярко-рыжие волосы, взгляд зелёных глаз, который она растеряно отводит в сторону каждый раз, как замечает его.

Сириус понимает: Эванс умная. Его внимание на каждом уроке привлекает взметнувшаяся вверх рука.

 Сириус считает (как, впрочем, любой подросток, в котором бурлят гормоны), что Эванс сексуальна.

 Всё это только мысли.

 Если Джеймс когда-нибудь об этом узнает (Мерлин, упаси), ему придется покупать на Рождество на один подарок меньше.

 Но, когда он замечает молочную кожу её шеи в те редкие дни, когда она закалывает волосы назад, когда видит, как качаются её бёдра, когда она медленно идёт по коридору. Когда она надевает носки вместо чулок, открывая ноги, он знает…

 Сириус размышляет.

 (Одно из преимуществ принадлежности к Волшебному миру —

окклюменция, которой Сириус овладел в совершенстве. В семье, где о грязнокровках разрешено думать только как о предмете уничтожения, —пришлось).

 Но.

 Джеймс совсем не владел окклюменцией — в первый раз Сириус очень удивился, услышав его мысли. Джеймс постоянно думал о Лили, и Сириусу приходилось слушать его сетования, его любовные стенания.

 — Лили улыбнулась мне сегодня, Бродяга.

 — Да, Джеймс. Она улыбнулась.

 Из-под длинной чёлки она замечала каждого парня, который, облизываясь, пялился на неё на уроках.

 — Лили улыбнулась мне сегодня, Бродяга.

 — Правда? Мне кажется, у тебя появился шанс, дружище!

 Джеймс никогда никогда не подозревал его. Только не Сириуса.

 Между любовью и ненавистью есть чёткая грань, и Эванс на неправильной стороне. Потому что каждый раз, когда она улыбается Джеймсу, каждый раз, когда качает бёдрами, каждый раз, когда… просто существует, она пересекает эту черту.

 Она ничего не сделала плохого.

 Только не Лили Эванс.

 Его влечёт к ней.

 Между обожанием и восхищением есть чёткая грань.

  (Не то, что бы он чувствовал что-то подобное к кому-либо).

 Сириус хранил эту тайну, когда она влюбилась в Джеймса. Тайну, написанную карандашом, тайну, спрятанную меж книжных страниц, тайну, которую никто не сможет узнать.

 Он хранит эту тайну, когда Джеймс берёт её за руку, кидает на диван, Сириус, шутя, восклицает:

 — А ты не так плоха, Эванс!

 Его влечёт к ней.

 Его возбуждает осознание того, кто она; девушка, которая боролась против всего мира за право дружить. Девушка, которая знает, какое впечатление производит на других.

Её глаза сверкают драконьим блеском. Одним взглядом она может превратить всех вокруг в застывшие камни.

 (Такой была она: грязнокровка, грязнокровка).

 Она прятала глаза за рыжей чёлкой. И всё равно Сириус видел их.

 Она тянула руку на уроках, всегда зная ответ.

 Она демонстрировала шею, фигуру, ноги. Но только, когда была уверена, что на неё смотрят.

 Лили напоминала Сириусу, кто он есть. Постоянно.

 Он отводил глаза, прятался. Но Джеймс всё равно видел его.

 Он поднимал руку, но только когда хотел напомнить учителям о своём существовании.

 Он открывал свои синяки, ушибы, шрамы. Он показывал свой страх. Но только, когда все вокруг могли обвинить в этом Слизеринцев.

 (Конечно, сейчас он должен быть с Беллой, с Цисси и с Регулусом. Вдали от всех этих грязнокровок, предателей крови. Всех этих хороших людей, которые не прячутся. Которые остаются смелыми в любой ситуации. Спины которых прикрывает их общий Лев).

 Они не прячутся в листве, словно змея.

 Вот почему Сириус смирился с этим. Джеймс слушал Сириуса, когда он рассказывал о семье. Всегда.

 Джеймс воровал зелья и зубрил заклинания, пытаясь вылечить его ушибы, ссадины, шрамы. Джеймс был с Сириусом, когда тот не мог спать, в страхе ожидая что может принести наступающая ночь.

 Джеймс подарил ему надежду.

 Джеймс был первым человеком, кто, узнав его фамилию, наплевал на все стереотипы, связанные с ней. А не стоило. Джеймс видел, как Сириус плакал.

Кричал. Смеялся. Врал. Подстраивался. Извивался.

Именно поэтому Сириус смирился с этим.