Нитка (гет)

— На сладкое, — на стол, между пузатыми чашками с теплым чаем, шлепается глянцевая стопка.

После напряженного трехчасового рабочего обсуждения нужен покой. Пятнадцатиминутный, не меньше. Лучше — полчаса. Их можно потратить на… Когда Мадара ел в последний раз? Часов семь назад?

Изуна смотрит на него не мигая, пока Мадара разбирает в своем холодильнике контейнера с закусками и чем-то готовым.

— Что? — импровизируя обед, спрашивает он младшего брата. — Тебе тоже инаридзуси?

Младший останавливает взгляд на лежащих фото.

— Ты их даже распечатал, — кивает Мадара и ставит тарелку на свое рабочее место.

Прямо между макбуком и бумажным веером документов.

Они работают на его кухне. В кабинете можно устроиться так, чтобы быть друг напротив друга. Но с младшим братом Мадара предпочитает ощущать партнерство, а не наемный труд. Кухня не слишком большая, но совмещена с гостиной, и поэтому не чувствуется давления стен, как в темном и деловом кабинете.

— Чтобы ты собрал фотоальбом, — Изуна сползает со стула и хрустит шеей. Потягивается. — Есть там у тебя морепродукты?

— Где-то были, — методично закатывающий белые рукава Мадара на секунду задумывается. — Посмотри на второй полке.

Пока брат разбирается в надписях на матовых контейнерах, Мадара успевает сжевать несколько инаридзуси и почувствовать, как один из видов голода внутри утихает. Он запивает это чаем и недолго смотрит в окно. Жалюзи подняты, и свет падает под углом, давая светлой кухне равновесия в виде теней.

Изуна садится напротив с горкой маринованных овощей, кальмаром и картофельным салатом на тарелке. Все это можно сервировать по-человечески, но брат пренебрегает такими мелочами, когда голоден. Мадара с усмешкой наблюдает за ним, умудряющимся есть, что-то доделывать в рабочих таблицах и посматривать в его сторону одновременно.

— И все-таки, — Изуна откладывает палочки, когда доедает большую половину.

Он берет стопку ярких фото, перебирает их как карточки в картотеке и вытягивает одну небрежным движением. Мадара не обманывается легкостью выбора. Но протянутое берет.

Между незнакомыми телами в фокусе два склоненных друг к другу лица.

Сакура смеется, поддавшись навстречу лучшему другу, Узумаки Наруто, держит руку на его плече, а второй зачесывает упавшие на лоб волосы.

Кадры у наблюдателей Изуны лучше, чем у его собственных.

— Сейчас у него снова есть шанс. И, как видишь, он собирается им воспользоваться, — младший брат рассматривает еще одну фотографию пристально, как если бы искал недочеты.

Прекрасно. Но ничего нового Мадара не узнает.

Он укладывает фото к остальным и, удобно расставив локти, сообщает:

— Это меня больше не волнует.

Изуна смотрит в его расслабленное и спокойное лицо не меньше минуты, прежде чем закатить глаза.

— Мне не нужна поддержка, — добавляет Мадара. — Фотоальбом тоже. Мне нужно, чтобы никто не попытался с ее помощью на меня надавить. Это все. Давай продолжим.

У Изуны долгий тяжелый взгляд. Младший не уступает в упрямстве старшему. Но сейчас у Изуны нет права голоса. Это не рабочий вопрос.

Они добивают общие задачи, накопившиеся за последние несколько суток. Это происходит ближе к вечеру, но все-таки случается. Мадара с наслаждением разминает шею, пока Изуна со старческим ворчанием ищет что-то в приложении доставки. Еще пару часов они оставляют на еду и почти семейный отдых.

Когда Изуна уходит, он хлопает старшего брата по плечу и обещает, что в случае чего… кого-то, кто попытается похитить Харуно Сакуру, найдет первым. Мадара криво усмехается и выпроваживает его с легким облегчением. Волнующийся Изуна — прилипчивый Изуна.

Он возвращается на кухню, которая меняет чернильные тени на мягкий и рассеиваемый подсветкой сумрак. Общие вопросы они разобрали на двоих. Ему остается еще часть своей работы. И лучше успеть до завтрашнего утра.

У Мадары нет времени на ностальгию и на ощущение чужого присутствия. Пусть оно и не раздражает. Без него было бы хуже.

Изуна прав в своих намеках: Мадара может надавить и все вернуть. Так просто и так банально — просто сделать вид, что не замечает ее выбора, дает отказу иной смысл. Женское «нет» ведь двойственно. Это развяжет руки.

Мадара хочет ее. Сакура, как оказывается, хочет правды. Ей хватает пары недель после двух месяцев тайных отношений, чтобы раскопать пару грязных вещей о нем. Остальное — дело ее умения сопоставить, проанализировать и сделать выводы. И еще пары дней, чтобы принять это, решить все для себя заранее и спросить:

— Ты ведь не бросишь это?

Мадара в тот момент вспоминает, где прокололся. Но даже не вдумываясь в вопрос, он дает четкий ответ.

У него есть возможность совместить две жизни, не больше. Но и не меньше.

Сакура оставляет после себя немного: забытую маску для сна, флакон антисептика и легкий запах на паре рубашек Мадары.

Она выбирает не закрывать глаза и не мириться. Говорит: я так ошибалась.

Спокойно спрашивает, смотря в глаза: ну что, убьешь меня?

Смелая принципиальная Сакура...

Мадара перебирает фотографии, рассматривая ее, застывшую во времени. Просмотренная стопка аккуратно опускается глянцем вниз. Чтобы не отвлекала.

Как босс мафии он привыкает отпускать людей — на задания, на рейды, на тот свет. Но ее он отпускает так, как мог бы отпустить простой человек. Живой.

Сакура понимает: им не перезимовать. А когда это происходит — не плачет и не готовится чинить разбитые ожидания.

Снаружи ее греет объемный свитер и плотные тренировочные штаны. А внутри колется льдинка в районе груди, там, где отогреть сложнее всего — не прикладывать же грелки.

Сакура не Кай, и Снежная Королева из грустных сказок Андерсена не предлагает ей выкладывать слово из льдинок. Для ее внутреннего мороза, скопившегося за полгода, есть очень простое решение.

В конце концов, мерзлота не должна длиться вечно, да?

— Давай расстанемся, — предлагает она вслух Мадаре после совместного ужина.

У него это вечер после работы. У нее — предусмотрительный отгул.

Мужчина отрывает прищуренный взгляд от какого-то уведомления, мелькнувшего на экране смартфона.

На его лице промельком отпечатывается удивление.

— Что-то не так? — не выветрившимся с работы деловым тоном спрашивает он.

Нужно ответить, наверное, так же. Выложить список причин, расписаться под ним и пододвинуть ему бумагу и ручку. По-деловому.

— Мне с тобой холодно, — признается ему Сакура с мягкой и растерянной улыбкой.

Она не планирует говорить это так, только почему-то все равно скользит на язык. Как мятная конфетка. Как та льдинка из груди.

Мадара откладывает в сторону телефон. То, как его ладони складываются в замок и опускаются на стол, говорит о желании как следует разобраться. И больше это не трогать. Он вообще не любит обсуждать что-то больше двух раз. А она уже это затрагивает пару месяцев назад. Тогда Сакура еще надеется, что со временем ее пустят за броню, что к ней привыкнут и что больше не будет одиноко даже вдвоем в одной квартире.

— Мы уже это обсуждали, — терпеливо напоминает ей мужчина.

— Да. Так и было, — Сакура улыбается, опуская взгляд на свои руки. — Я помню, что ты говорил. Но я думала, что смогу что-то исправить. А оказалось, что не могу, даже если постараюсь. Вот и все, — добавляет, помолчав: — Я уже собрала вещи.

— И что? — чужим металлическим голосом спрашивает Мадара, впиваясь в нее взглядом. — Мне умолять тебя остаться?

Сакуре не больно, когда она говорит о своей проблеме вслух. Ей не больно даже когда она собирает свои вещи, собираясь успеть до прихода Мадары. Это все придет потом, когда она оттает. Но часть прорываться начинает уже сейчас.

— Я не думаю, что ты это умеешь, — ответно колет его Сакура и встает с ощущением колотящегося почти в горле сердца. — А я хочу научиться снова выбирать себя.

У Мадары сжимаются челюсти. Что бы он ни хотел ей сказать, он почему-то молчит. На секунду — только на одну — Сакуре кажется, что он встанет за ней, что это для него что-то значит. Но если и значит... Мадара оставляет это при себе.

Когда-то он кажется ей идеальным. В каком-то смысле это так. Но, как и любой человек, он имеет список побочных эффектов и противопоказаний. Сакура в начале видит только показания к применению.

Мадара нужен дозированно, только когда уже закладывает уши и от тремора падают чашки из рук. Тогда его способность быть хладнокровным и отстранённым действительно имеет положительный эффект. Но обычно он нужен, когда хочется тактильного контакта, внимания и подтверждения: да, люблю. И это не его.

Сакура признается сама себе: она не сможет его изменить. Люди меняются, только если сами этого хотят.

Она оставляет ключи на специальной подставке в коридоре. Набрасывает на шею шарф, не застегивая куртку, выходит из квартиры и решает, что сегодня же найдет свой самый теплый свитер, самые теплые носки, а потом — горячую хвойную ванну. И плакать в ней не меньше часа, чтобы все отогреть, растопить, а потом постараться нежить и баюкать.

У нее больше нет ни Мадары, ни надежды спрятаться от зимы за чьей-то спиной. Зато нет целого списка с пунктами «как не стоит», «это не для него» и «как лучше».

Со временем — Сакура знает — она поймет, что так было лучше. А теперь, для начала, нужно хотя бы оттаять.

Сакура спит. Как ребенок. На боку, с приоткрытым ртом, сбив простынь в ком.

Сквозь полузадернутые шторы просачивается уличный желтый свет и смешивается с комнатными сумерками. Не хватает только елки, кучи подарков под ней, метели на улице и зловещего поскрипывания. Мадара не разбирается в триллерах, но сейчас задумывает воссоздать атмосферу.

До начала семейного рождественского ужина — сорок минут.

Он группирует задачи на день так, чтобы сделать его максимально наполненным и освободить вечер. А Сакура, которая имеет сегодня выходной, решает выспаться.

Мадара медленно вдыхает через нос, чтобы бесшумно выдохнуть. Если сейчас не подавить раздражение, вечер испортится до его официального начала.

Не бывает ни одного раза, когда их планы не подвергаются форс-мажорам. Причем форс-мажоры обычно несет Сакура. У нее их целая коробка: одежда не по погоде, перепутанное время, умение невовремя заснуть… Ему непонятно, почему так происходит. Гораздо проще читать прогнозы, ставить себе напоминания и держать режим сна (а не портить его — ему).

Но Сакура подвергает каталогизации и планированию только свои рабочие дни. Одна из лучших нейрохирургов в частной клинике под крылышком у вечных соперников по бизнесу. Даже тут идиотское совпадение (он проверял, правда совпадение).

У песка раздражения, скрипящего на зубах, постепенно снижается жесткость. Убедившись, что не обдаст Сакуру негативной реакцией с первого же слова, Мадара прикасается к ее лодыжке.

Сакура крупно вздрагивает и подтягивает ноги к груди нервным движением.

— Вставай, — требует он и похлопывает по теплой коже.

Сакура перекатывается на другую сторону кровати, избегая прикосновений. Медленно ерзает на сбитой простыни. Смотрит сонно, видя разом две реальности. И вдруг резко садится.

Она вязким движением зачесывает розовые волосы, морщится, как если бы ее разбудили в пять утра, а не в пол-седьмого вечера.

В Мадаре медленно гаснут остатки раздражения. Он ощущает бесконечное понимание: во-первых, они не успеют к началу, во-вторых, ему стоит предупредить об этом Изуну, в-третьих… Покрасневшие и нездорово блестящие глаза выдают Сакуру лучше, чем это бы сделала история отклонённых будильников.

— Я… эм… немного проспала? — сипло интересуется она, посматривает виновато.

На чудо можно не надеяться.

— Полчаса до начала, — Мадара опускается на край кровати и подманивает ее к себе. — Температура?

— Да… ничего страшного, — прокашлявшись, отвечает Сакура и перебирается к нему поближе. — Я уже выпила таблетку. Хотела прилечь на часик, но… Я забыла про будильник. Ничего, мне только волосы заплести и одеться! Начнут и без нас.

Мадара упирается локтями в колени, медленно вдыхает, медленно выдыхает. Пока он справляется с очередным приступом раздражения, Сакура резво сползает с кровати и действительно собирается одеваться.

Приходится определиться и выстроить план действий.

— Я позвоню Изуне. Попрошу нас прикрыть, — говорит Мадара, разглядывая ее, замершую у двери. — С твоим везением… клан вымрет от гриппа.

Согнувшаяся пополам Сакура триумфально чихает.

Черт бы ее побрал.

Мадара бросает пиджак на стул на кухне, закатывает рукава рубашки. Пока вскипает чайник — звонит Изуне. Младший брат, выслушав, раздраженно советует перед такими событиями заворачивать Сакуру в пупырчатую пленку, а разворачивать уже в банкетном зале. Мадара сквозь зубы отбивает непрошенный совет своим: предлагает Изуне представить семье его девушку и прекратить делать так, чтобы за их ветку отдувался один Мадара.

Как и всегда, они отлично договариваются и решают, что на следующий ужин Изуна берет «отгул».

И это еще по-божески.

Мадара заваривает чай, добавляет туда имбиря, корицы, меда, гвоздики — всего, что вспоминает как народное средство. Таблетки таблетками, конечно. Но с везением Сакуры лучше перестраховаться.

С этим ему приходится смириться.

— Тебе стоит объясниться, — металлически звучит Мадара и располагается на посетительском стуле так, будто это его кожаное кресло.

Сакура даже не знает, с чего начать.

Объяснить-то легко, а вот сделать так, чтобы не прозвучало нелепо...

В больничной палате стерильно, уютно, почти привычно. Она, конечно, бывает тут не в качестве пациентки. Но жизнь любит подмигивать неожиданностями.

От взгляда Мадары — тяжелого, не очень-то тут и уместного — хочется закрыться. Сакура думает: попробовать укрыться одеялом? Или ребра все-таки не выдержат такой нагрузки и пробьют намеками действие обезболивающего?

— У тебя была важная командировка, — напоминает ему Сакура, сшивая наскоро случившееся так, чтобы Мадара прекратил распространять вокруг себя жуткие эманации. — Я не хотела, чтобы ты волновался. Я же, ну, не умираю...

И это ведь правда. Она всего лишь шагает с лестницы не на ступеньку вниз, а на две. В одной руке пакет с продуктами, в другой — телефон, одним глазом в него, другим на дорогу. Теперь ребрам и ключице заживать и заживать...

Ну и не такая это и трагедия. Тем более для Мадары, который не любит, когда его отвлекают от работы, даже если у него выходной.

Сакура уверена, что уж с вынужденным больничным она способна справиться и одна. Не совсем — с Наруто, который собирается завтра притащить Саске, и с Ино, которая стабильно приходит на часик вечером уже второй день.

Мадара тут выглядит так же инородно, как и его деловой костюм, или как белый халат на этом костюме.

Ей тут проще без него.

— "Сакура в больнице. Заедь сначала к ней, а не в офис", — цитирует кого-то Мадара с таким лицом, что становится понятно: Сакура его не успокаивает. — Узнай я это от тебя, а не от Саске, я бы волновался меньше.

Сакура беззвучно проклинает Саске, использующего длинный язык не по назначению. Кто его вообще просит?! А ведь так убедительно кивает: да-да, дядя ни о чем не узнает!

В молчаливом раздражении ее щелкает по носу то, что Мадара говорит ей прямым текстом. Это как-то не сразу распознается... А он действительно редко говорит ей о том, что чувствует. Изредка есть ощущение, что он ничего не чувствует кроме расчетливого спокойствия. Но сейчас от него веет совсем не спокойствием, и Сакура добавляет это в копилку.

Надо бы ответить откровением на откровение: объяснить, что ей правда спокойнее, если он ничего не знает. И не видит ее, приехав на три дня раньше, вот такой — с синяком подбородке и разбитой бровью, в бинтах, повязках и пластырях. Сакура ненавидит выглядеть слабой и хрупкой перед лицом внешних обстоятельств. А сейчас она именно так и выглядит. В этих палатах по-другому не получается. Сложнее только отрывать кого-то от дел, чтобы получить ничего не решающее в заживлении внимание.

Лицо тяжелеет на ничтожное количество грамм — Мадара гладит ее по непострадавшей скуле. Не больно, невесомо, успокаивающе. Сакура вздыхает, разглядев его как следует только сейчас, наклонившегося к ней, слегка сгорбившегося, ужасно усталого. То, что редко проявляется снаружи, в больничной палате как-то особенно подсвечивается.

— Ты сумасшедшая женщина, — Мадара только качает головой, когда Сакура пытается ему улыбнуться.

— Разве ты не за это меня любишь? — она дергает разбитой бровью, собираясь сделать это игриво, но получается только больно.

— Я не буду любить тебя меньше, — со спокойствием на лице, с которым сообщают очевидные вещи, отвечает Мадара, — если узнаю о случившемся с тобой сразу.

Сакура прячет улыбку у него в ладони, так удачно скользнувшей по подбородку. Улыбаться, конечно, больно. Как и слишком сильно поворачиваться.

Но от Мадары, говорящего ей о любви вот так, между делом, не улыбаться невозможно.

Устроившаяся на идеально заправленной кровати Сакура вырезает снежинки. Одну за одной, скрестив ноги и упершись в колени локтями, она выкладывает в нестройный ряд. Обрезки уже не только на подложенной бумаге, а еще и на смятом покрывале и даже на полу.

Мадара не видит в этом смысла. Проще купить украшения целым набором и не изобретать уже изобретённое. Вдобавок, это быстрее и не так… остаточно.

Спать в бумаге не понравится никому.

Это утро их выходного, так уж удачно совпали графики. И Мадара предпочел бы провести время по-другому.

Но Сакура, которой давно уже не одиннадцать, упрямо сыплет обрезками, щелкает ножницами, когда думает, где отрезать, рассматривает получившееся на просвет и кажется безмятежной.

Впервые за несколько недель.

Ее работу нельзя назвать щадящей. Мадара иногда не представляет, как это — проводить несколько часов в попытках спасти человека. Иногда бессмысленных, но все-таки с надеждой на свои руки, знания и, слегка, на чудо. Иронично, но врачи бывают суеверны.

Мадара предпочитает математическую точность, факты и точные прогнозы. Это приносит ему доход, а его компании — развитие.

Сакуре ее работа приносит облегчение и острое чувство несправедливости одновременно.

Их знакомство не назвать спокойным. Тогда она проводит время в баре с друзьями, а Мадара заглядывает к владельцу. Однажды решивший, что офисная работа не для него, Изуна решает жить с нового листа. Только почему-то открывает не типографию, а злачное место. Но, на удивление, приятное. Но по вечерам выходных чересчур людное.

Сакура, тогда еще незнакомка с блестящими глазами и взъерошенными неоново-розовыми волосами садится рядом с ним, хотя неподалеку освободилось одно место. Переговаривающийся с Изуной Мадара поднимает брови.

— Сделайте, пожалуйста, неприятное лицо, — просит она, пропустив и приветствие, и причину, почему он вообще должен ее услышать.

Изуна расплывается в ухмылке.

— Что, Сакура-чан, твоей лучшей подруге больше не наливать?

Мадара поднимает брови.

— Наоборот. У нее кончилась текила, — говорит Сакура-чан и смотрит на Изуну выжидающе. Тот кивает, почему-то ей подмигивает и двигается в сторону компании из нескольких девушек. — Говорю вам, сделайте неприятное лицо. Иначе моя подруга, у которой сейчас переизбыток текилы в организме, решит к нам подойти и сделать так, чтобы мы пошли на свидание.

Мадара в недоумении отставляет бокал и упирается немигающим взглядом в девушку. Он бывает у Изуны не раз и как-то привыкает, что у него обычно собираются условно приличные люди.

— Нет, так не пойдет. Нахмурьтесь, хотя бы. Вы так, конечно, очень красивый… но лучше, чтобы вы были пугающим. Я серьезно. Моя подруга сходит с ума по моей личной жизни уже два месяца! И она не отстанет от вас, пока не вытянет номер телефона. А это испортит вечер и мне, и вам. Так что давайте вы превентивно разобьете мне сердце сейчас, и я пойду ее разочаровывать, — и она расплывается в белозубой улыбке так, что у Мадары дергается глаз.

Он поворачивает голову в сторону компании девушек. Те, как по команде, отворачиваются в другую сторону. Наливающий им Изуна посматривает на него с усмешкой.

Мадара серьезный человек. Он может перечислить достаточное количество социальных ролей, чтобы это подтвердить. Но мысль, что кто-то будет еще бесцеремоннее, чем эта Сакура-чан, заставляет его поддаться.

От внимательного и тяжелого взгляда, которыми он обычно пугает проштрафившихся подчиненных, девчонка одобрительно улыбается во все зубы.

— Да, так отлично! А теперь скажите что-нибудь и отвернитесь! — она внимательно разглядывает его лицо.

— Твоя подруга спрашивала у меня его номер, — подходит к ним Изуна. — На твоем месте я бы ее послушал, — обращается к Мадаре. — Это страшная женщина.

— Я ей передам, — обещает Сакура-чан сердито. — Как бы она не решила взять твой номер телефона.

— Это угроза? — Изуна внешне не меняется, но Мадара с легким злорадством замечает, что это имеет влияние на брата.

— Учитывая, что у тебя нет девушки… да, — подмигивает ему Сакура-чан и напоминает: — Ну так вы…

— Удачного вечера, — желает ей Мадара с ледяной вежливостью и таким же лицом.

— И вам, — она улыбается снова, обдавая его волной облегчения, и ловко соскальзывает с барного стула.

— Харуно Сакура. Ординатура. Пьет только сок. Умеет боксировать, — монотонно перечисляет ему Изуна.

Харуно Сакура, уткнувшаяся носом в плечо одной из своих подруг, кажется смертельно обиженной. Ее подруга, выразительная блондинка, сверкает на Мадару взглядом так, что ему даже становится некомфортно.

— И зачем мне это знать? — спрашивает он у брата и берет бокал.

Брат невозмутимо пожимает плечами, как бы говоря: догадайся сам. Мадара не собирается догадываться. Он избегает назойливого внимания, пускай и приходится решиться на жертвы, и этим доволен.

Они сталкиваются у Изуны еще несколько раз. Последний перед тем, как прекратить быть полузнакомцами, оказывается ночным и до алкогольного горьким.

На часах больше двух ночи, и Мадара, заглянувший в свой выходной перед самым закрытием, обнаруживает: Изуна на удивление лоялен к концепции «до последнего клиента». Последняя клиентка пьет шот за шотом, как будто не пьянея.

В полутьме, где из света — только лампочки над барной стойкой и подсветка у коридора в туалеты, странная обстановка. Мадара не любит манипулирование ощущением «в безопасности», но у Изуны это почти ненавязчиво. Сам Изуна приветственно приподнимает ладонь и приглашает кивком головы за стойку.

— Не говори, что только с работы, — просит брат и шуршит над небольшой красной кофеваркой. — Доппио? Трипло? Лучше американо… Ты чего так поздно? У тебя выходной.

Не то чтобы настоящий выходной. Мадара часто берет работу домой. И вот, когда заканчивает, понимает, что сна ни в одном глазу. Суммирующаяся усталость, решает он, слегка развеется ездой по ночному городу. К тому же, с братом они тогда не видятся больше двух недель.

— Сакура-чан, ты делаешь мне выручку, но, может, кофе и такси? — Изуна чуть повышает голос, но говорит мягко.

Мадара скашивает взгляд на последнюю посетительницу. Ее молочно-мутный профиль кажется растворяющимся в сумерках.

Харуно Сакура поворачивает голову. Приветственно приподнимает ладонь, почти не выглядя пьяной. Отвечает Изуне:

— Спроси меня через три порции.

— Подумай сейчас, потом ты можешь не встать, — по-доброму поддевает ее Изуна.

— Хочешь меня выставить? — щурится она и упирается локтями в стойку.

— Я опасаюсь, что завтра ты проснешься и не встанешь, — Изуна подходит к ней и ставит напротив маленькую белую чашку, которую Мадара, вообще-то, ждет первым.

— Завтра уже сейчас, — улыбается ему Харуно Сакура, но не во весь рот, как обычно это делает. Но чашку берет.

Изуна возвращается к нему и принимается за новую порцию кофе.

Мадара терпеливо ждет в тягучей и теплой тишине, изредка посматривая в сторону, на сгорбленную фигуру. Он не любит пьяных людей, а если человек — женщина, то тем более. Изуна, вероятно, относится к ним более лояльно, если решает вести такой бизнес. Но то, как он говорит с ней, заставляет Мадару усмехнуться. Изуна редко бывает с кем-то таким дружелюбным. Он чаще безмятежно спокойный.

«Отвези ее», — мигает на экране телефона. Изуна смотрит через плечо выжидательно.

«Она живет недалеко, а ты на машине», — экран назойливо вспыхивает снова.

Мадара раздраженно сводит брови на переносице. Изуна демонстрирует ему большой палец и опускает напротив чашку эспрессо.

Харуно Сакура то ли имеет высокую переносимость, то ли приходит очень поздно и выпивает мало, но почти не ощущается пьяной. Почти — потому что слегка выдает ненормальное доверие к брату владельца бара, предлагающему отвезти домой.

Она отличный молчаливый пассажир, и это слегка снижает раздражение.

Мадара высаживает ее около нужного дома. Отъехать мешает дернувшееся внутри воспоминание о том, как с ней говорит Изуна. Идиотизм идиотизмом, а приходится выйти из машины и довести ее до квартиры. Не то чтобы Изуна выглядит влюбленным, но лучше уж перестраховаться.

Доведенная до квартиры Харуно Сакура улыбается ему с натяжкой, едва попадает в замочную скважину ключом, спотыкается на своем же пороге…

Мадара выругивается сквозь зубы. Мадара мысленно обещает, что никогда больше. Мадара говорит себе: только потому, что Изуна попросил.

— У меня умер пациент, — говорит Харуно Сакура, разрезая тишину своей квартиры.

Наливающий ей воды Мадара не понимает, почему это должно быть ему интересно.

— Вы просто так смотрите, будто я… сделала что-то плохое. Но я не делала. Я просто не знаю, как мне с этим справиться, — она подтягивает колени к груди и устраивает на них подбородок.

Слова становятся длиннее, а выговор — менее четким. Алкоголь просто действует на нее отложено. Мадара не собирается ее утешать. Он понятия не имеет, как кому-то справиться с тем, что человеческая жизнь имеет порог прочности.

— Мое мнение не имеет значения, — он вручает ей стакан и надеется, что на этом альтруизм Изуны его отпустит.

Она улыбается мутно и рассеяно, случайно задевает его пальцы и вряд ли это замечает, смотрит в пустоту. Запотевший ледяной стакан она держит так, будто он ее страховка.

Уходя тогда, Мадара думает: с такой чувствительностью не стоит быть врачом.

Сейчас, спустя полтора года, он признает: если и быть врачом, то волнующимся за своих пациентов.

Сакура учится справляться с бессилием и каждый раз находит какие-то новые способы. Тогда алкоголь, сейчас — ручной труд. Мадара знает, что она и ель им заказывает. Значит, на очереди какие-нибудь хэндмейд-украшения, возня с установкой, вопросы: тебе нравится так или так?..

Мадаре все равно, как. Ёлке, он полагает, тоже — примерно с того момента, как ее срубают. Но Сакуре — нет. И ему придется одобрительно кивать, помогать вешать шары, варить какао, глубокомысленно смотреть на мерцание гирлянды.

И, в общем-то, он согласен.

— Смотри! — замечает его Сакура и поворачивает голову, а ее улыбка светится. — Красиво? Я нашла туториалы!

Мадара подходит ближе, внимательно осматривает образцы и садится на край кровати. Берет протянутый лист бумаги.

— Это ты из принтера вытащила? — уточняет.

— Там еще много осталось, — улыбка Сакуры слегка блекнет.

В принтере едва ли не четверть пачки ещё три дня назад. После набега Сакуры там едва ли что-то остается. Но Мадара кивает. Протягивает руку. Сакура торжественно кладет ему на ладонь ножницы.

— Смотри, нужно сложить вот так… — объясняет она, то и дело посматривая ему в лицо. — А вот тут отрезать. И вот тут получше сложить…

Белые обрезки сыплются на пол. Улыбающаяся Сакура поправляет движение ножниц, перебравшись ближе и оказавшись под рукой. Когда дырчатый треугольник разворачивается, она ободрительно треплет Мадару по плечу:

— Ну, это же первая… А нам нужно еще штук… — она осматривает два больших окна с подозрительной задумчивостью, — много штук. Ты попробуй еще, а я пока найду вторые ножницы.

Она выскальзывает, оставляя согретый бок остывать, и шлепает босыми ногами на кухню. Мадара смотрит вслед, переводит взгляд на оставшиеся бумажные листы, потом на окна, прикидывая масштаб.

Если ей нужно обклеить стекло бумагой, чтобы почувствовать себя лучше, он согласен. Пускай обрезки в кровати и на полу и пустой принтер. Снежинки провисят на окнах до весны вместо жалюзи — и черт с ними.

Все лучше, чем алкоголь.