Компромат на Хауса (гет)

Хаус проснулся от сильной боли. Он уже привык, столько лет… Раньше тешил себя тем, что физическое состояние будет радовать его, а на моральное можно и забить. После операции понял, что две боли разом — это слишком. Но он был до сих пор жив, а, значит, мог считать себя везунчиком. Нет, ребята, он считал себя неудачником, ведь жить без надежды на эту самую жизнь… Разве так можно? Можно, это лучший путь к смерти.

* * *

Тауб не мог заснуть, потому что думал. Прошёл год, Боже, даже больше. Две дочери от совершенно разных женщин. И ни капли счастья, одно бремя, которое ему нести теперь до смерти. Этого ли он хотел? На тот момент он жутко хотел кофе с молоком. А молока не было… Софи выпила? Или София? Господи, его жизнь стала одной сплошной глупостью, как и дочери с одинаковыми именами. И вот как они будут общаться, когда подрастут?

* * *

Чейз перед сном вспоминал бывшую жену — Элисон. Она вела себя глупо, но быстро училась. Работа у Хауса её закалила, сделала более стрессоустойчивой. Кто виноват в их разводе? Хаус? Ну, да, винить его было легко. Нет, Роберт сам для себя мотал головой и поворачивался на бок. Может, он всё ещё её любил, но взрослым очень сложно просто сказать прямо. Они любят всё усложнять.

* * *

Адамс не имела привычки думать о своих проблемах. Богатая, красивая, успешная, добрая — чего ещё надо? Но всё чаще её стало глодать чувство вины. За что? Да всё сразу. Ложишься спать и думаешь, как много ты не сделал, игнорируя при том всё, что сделать успел. Чувство постоянной задолженности поселилось глубоко в милой головке Джессики Адамс.

* * *

А вот Чи Пак спала, будто кто-то насквозь голову прострелил. Мёртвым сном. Под боком мама, папа, бабуля каждый вечер. Семья — это фундаментально, это важно, это здорово… Бедная птичка Чи не могла себе позволить жить, только сосуществовать с такими же невольниками случая, как и она сама. И что дальше, мисс Пак, как быть? Хаус просто угарал на этот счёт, когда сам с собой перемывал косточки всем работникам, ведь в случае Чи Пак можно было просто убежать. Он бы сбежал. А вот она…

* * *

Майка, молодой интерн «Принстон-Плейнсборо», играл на гитаре, пока соседи не застучат по стенам. Им нравилось, но не всю же ночь? А парень не мог понять, чего ему больше хочется: лечить больных или играть? Жить или умереть? Блондинку или брюнетку? Он стоял перед вечным выбором и постоянно бежал от него.

* * *

Молодая журналистка ненавидела своё имя. Ещё бы, а вас назови Грир, вы бы обрадовались? Она засыпала поздно, так же поздно и просыпалась. Но звонок от редактора сбил все её планы. Зря она заикнулась как-то раз, что училась два года в меде. Ох, зря…

Примечания:

Кто не понимает/не помнит/не знает, кто такой Майка — напоминаю: это проходной персонаж, 17 серия 8 сезона.

У него хотела купить гитару Чи Пак.

Роль исполнил Патрик Стамп.

Чи Пак не отвечала на звонки, игнорировала электронные письма, да и вообще она была какой-то странноватой, дикой, что ли. Милая девушка, ну не красавица, ну и что с того? Люди, если их чем-то обделили, так стараются это подчеркнуть. А всё из жалости к себе. От этого интерну Майке становилось в сто раз хуже, чем было. Девушка ему явно понравилась, но эти её побеги, да и не пришла она, когда он приглашал первый раз… Странно всё, он-то вроде симпатичный, ну и что, что рыжий? Да и ведёт себя как джентльмен. Что её не устраивает?

Мимо пронёсся Роберт Чейз. Майка смекнул, что лучшего случая может просто не подвернуться.

— Доктор Чейз!

— А? — австралиец обернулся на оклик.

— Здравствуйте, я Майка, работаю тут в «скорой» по…

— Какое-то дело? — Чейз не любил долгих разговоров ни о чём с теми, на кого ему было плевать.

— Вы работаете с Чи Пак?

— Ну, да.

— Передайте ей, что я, вообще-то, ещё существую.

Чейз кивнул и отправился дальше, он очень торопился.

* * *

Пак сидела в лаборатории с Адамс. Она так увлеклась анализом крови пациента, что и не слышала вопроса от коллеги.

— Пак, ты вообще слушаешь?

— А, что?

— Тауб сказал, что ты позвонила тому парню. Ну, как?

— Эм… поиграли на гитаре, он мило поулыбался, а потом я ушла домой, так как сказала маме, что на пару часиков. Секса не было.

— Ты сама в этом виновата, ты ушла, а не он.

— Ты хочешь скинуть с себя всю вину всех красоток? Всё равно такие, как я, будут ненавидеть таких, как ты. Вам всё, а нам по определению — ничего. Даже если мы с тобой в хороших отношениях, баланс в мире из этого не сделается.

Джессика вздохнула. Она бы хотела, чтобы Пак уже наконец-то с кем-то переспала и перестала загоняться по поводу своей внешности. Комплексы, какие же они вредные сожители!

* * *

В это время в редакции журнала, который мы не называем из этических побуждений, журналистка Грир Хейз, заядлая любительница красить волосы в медный оттенок, спорила с редактором:

— Это как минимум незаконно! У меня нет полного образования.

— Тебе лечить никого не надо. Работа с бумажками, с чем угодно, только не с людьми.

— Да кому интересно читать про несколько дней на побегушках в больнице?

— Ты добудешь не это.

— А что же тогда?

— Компромат на Хауса.

— На доктора Хауса? Того самого, шизанутого? Да Вы в своём уме?

— Либо ты добываешь компромат, либо вылетаешь прочь, и едва ли ты найдёшь работу в этой сфере, а она тебе так нужна.

— Я не стану.

— Ты знаешь, кто такой этот Хаус?

— Нет.

— Вот узнаешь и сразу захочешь ему напоганить. Он гад.

Не было сомнений, что и начальник тоже гадства не избежал. Чем ему так напоганил какой-то Хаус, раз он был готов поднять все связи и пристроить своего человека в одну из лучших клиник города? Не так-то это было просто, но когда у тебя есть знакомства, деньги, время этим заниматься... Возможно, видимо, было всё. Но доступ к таким вещам был не у всех.

Девушка не медлила с ответом:

— Я не лучше.

— Значит, у тебя точно получится, — редактор похлопал Грир по плечу.

Та дёрнулась и нахмурилась. Только не это, только не возвращение в медицину!

* * *

Хаус подгонял Тауба и Чейза, те несли какой-то тяжёлый мешок, а сам диагност шёл позади с пакетиком.

— Быстрее, дети мои, быстрее, иначе пациент проклянёт нас на чём свет стоял! — воодушевлённо «декламировал» Хаус.

По «довольным лицам» Роберта и Криса было ясно, что они эту идею нисколько не поддерживали.

Из «скорой» с грудой папок пробегал по этажу интерн Майка. Случайности не случайны, если ты сталкиваешься с Хаусом. Доктор осмотрел парня с ног до головы, сделал не очень приятный вывод и протянул парню пакет.

— О, а вот и настоящая помощь, не то, что вы, упыри.

Чейз и Тауб фыркнули, мешок был очень тяжёлым.

— Д-доктор Хаус? — спросил Майка, еле удерживая груду папок да теперь ещё и пакетик.

— Ну.

— А я Майка… Знакомый Чи Пак. Она же с Вами?..

— О, нет, она ни с кем, может, фригидная? С тобой тоже нет?

— Я не это имел в виду, — залился краской рыжий парень.

— А-а-а, вы всё о работе, — буркнул Хаус. — Ну да, тогда со мной. Хотя и тут можно поспорить. Мальчики, пошли-пошли, нам нужно торопиться!

* * *

— Это хорошо, что у нас будет человек, которому нравится бумажная рутина, — кивнул доктор Форман, подписывая документ о принятии на работу Грир Хейз.

Девушка была очень недовольна, не то, что её волновал обман, на который она пошла. Нет, просто атмосфера больницы угнетала и без того ужасное для неё существование.

— Знаете, у нас интерн с папками где-то задержался, может, новенькая как раз и сходит, проверит, где он там? — спросила медсестра, заглянув в кабинет главврача.

Форман кивнул в только ему ведомой манере.

— Грир, поздравляю Вас с началом первого рабочего дня.

Рукопожатие, и Грир уже спешит на этаж Хауса.

* * *

В кабинете Хауса был кавардак. Майка уронил все папки, Чи Пак решила сбежать, спрятавшись за Чейза. Одна лишь Адамс вызвалась помочь Майке, да и та была отправлена Хаусом прочь. Грир вежливо постучалась в дверь и вошла. Все уставились на хмурую девушку с медными волосами, она же оценивающе пригляделась ко всем и поздоровалась.

— Ищу интерна с папками, похоже, это Вы? — она обратилась к Майке.

— Эм… да… — ответил тот, опустив глаза.

— Давайте я Вам помогу, заждались же в «скорой».

Грир стала собирать папки вместе с Майкой. Хаус выглянул из своего кабинета, но никто этого не заметил.

— Меня Майка зовут, кстати, — смущённо улыбнулся парень.

— Майка? Правда?

— Да.

— Господи, глупее имени не слышала, — вырвалось у Грир.

Неловкое молчание повисло в кабинете.

— Грир? Мать вашу, глупее имени не слышал, — подметил Хаус, глядя на бейдж девушки.

— Я понимаю Ваши чувства, но и Вы поймите, ему нужно немного сна, — Роберт Чейз убеждал подругу пациента в том, что пора бы и ей сходить домой.

Молодая девушка не выходила из палаты больного почти 24 часа, всё болтала и болтала.

— А могу я здесь подождать? — спросила девушка, сверля взглядом Чейза.

Тот вздохнул, она, похоже, была непробиваема.

— Можете, но он проспит порядка десяти часов, это долго.

— Понимаете, я очень давно его знаю… И я не хочу его бросать сейчас, когда возле него никого нет, только я. Это как…

— Как шанс? — догадался Чейз.

— Как Вы?.. Хотя да, правда. Я не могу его добиться уже столько времени. Точнее… Я не могу признаться ему, ведь это не так просто.

— Почему же? Просто выдавить из себя определённый набор звуков. И будь, что будет!

Девушка пожала плечами, хотя всё её нутро не соглашалось с доктором.

— Не скажите. Это страшно, можно всё разрушить.

— Ну, откажет он Вам. Найдёте другого.

— А зачем, если я уже нашла его? Я хочу инициативы с его стороны, потому что я уверена в себе: я не откажу.

— Может, он в том же положении, что и Вы?

— Не мне судить, я могу быть уверена только в себе. Что же, я, правда, пойду домой, посплю. Пусть он позвонит мне, как проснётся.

Чейз усмехнулся. Это было смехотворно. Уж по сколько лет этим людям? К тридцати годам, а она всё боится, будто ей четырнадцать. Что сложного в том, чтобы сказать? Многие страдают от недоговорённости. Конечно, есть такие, как Хаус, кто мелет всё, что в голове. Но если слова важные, если они о любви, о дружбе, о чём-то хорошем, почему же люди их держат при себе? Глупости, даже если будет не так, как ты ожидал, ну и что? Нечего себя заведомо жалеть, желая себе только положительных ответов и исходов.

— Бедный австралийский мальчишка не знает, как для себя решить чужую проблему, — послышался голос Хауса почти над самым ухом Чейза.

— Вовсе нет, просто мне это кажется глупым. Она его любит, ну так пусть скажет. Тем более, сейчас, когда вероятность его смерти близится к шестидесяти процентам.

— Душечка, для любви никакие цифры ничего не решают.

— Вам ли говорить о любви, Хаус?

Грегори обошёл Чейза кругом.

— Когда мы любим, в нас всё переворачивается, наш эгоизм возрастает вдвое больше. Мы твердим, что любим объект нашего чувства и всё ради него сделаем, но мы делаем это не для него, а для себя. Мы хотим, чтобы этот объект был с нами, чтобы он целовал нас, спал с нами, всё с нами делал. А признаться, сделать шаг к такому объекту всегда болезненно, потому что ему этого, может, просто и не нужно. Люди, читающие мысли, не существуют. Ох, нет, погоди-ка! Я явно слышу, как ты думаешь! Господи, какое просветление, я уж считал, что ты не умеешь дума…

— Хаус! Что Вы хотите этим сказать?

— Ты паришься о вопросах любви, так и не определив для себя, что такое в твоём понимании любовь. Ты спал с женой настоятеля семинарии, ты завёл служебный роман на почве секса, женился, развёлся, спал со всем, что движется. А, погоди, со мной не спал... И не смотри на меня так, Чейз, у меня есть УИЛСОН!

Все обернулись, потому что на фамилии друга Хаус повысил голос. Но это же Хаус, через минуту все занялись обычным делом.

— Вы идиот, Хаус. Человек, который искренне не смог быть с любимой женщиной, когда той было плохо, учит меня, да уж.

— Я не смог искренне этого подать, да и что ты думаешь о человеке, который верит в вечность секса, но не в вечность какой-то духовной привязанности. Она ушла.

— Но не факт, что она не забрала с собой какие-то важные слова.

— А для этого, Чейз, есть догадка. Человек может догадываться. И наша подружайка предусмотрительна: она любит пациента, но не говорит ему, потому что он, догадываясь, никак не реагирует.

— Это бред, — отмахнулся Чейз.

— А ты всё сказал Кэмерон?

— Всё.

— Покопайся в груде пустоты своей головы, может, вспомнишь чего-нибудь, — Хаус ушёл прочь, заглатывая очередную порцию викодина.

Грир Хейз хмуро наблюдала за этим разговором. Чейз не вызывал у неё неприязни, но впечатления человека определённого в чём-либо он не создавал. Хаус провоцировал его на определение в жизни, начал с малого: с любви. Чего придумал этот социопат? Грир решила повыпытывать в первую очередь у Чейза что-нибудь о Хаусе. Именно поэтому она и направилась за Робертом в кафетерий.

— Можно? — спросила она разрешения подсесть.

Чейз немного испугался, но кивнул.

— Не пугайтесь, я не хочу с Вами спать, пусть и по симпатичности Ваша мордашка тут лидирует, — улыбнулась Грир.

— Ах, а я-то уж надумал себе…

— Не нужно иронии, Вы вправду подумали, что я к Вам подкатываю.

— Почему?

— Потому что Вы во всём склонны искать подтекст. По той причине Вы и не можете понять, почему люди скрывают положительные эмоции от других. Ладно бы ложь, да? Ладно бы дурное? Но почему хорошее?

— Верно. Вы слышали наш с Хаусом разговор?

Грир кратко пересказала всё, что она слышала. Чейз удивился. На личные вопросы Грир не отвечала, поэтому Роберт создал своё собственное восприятие этой девушки: приятная оболочка, но горькая, саркастичная начинка. Казалось, из неё скоро вылупится Хаус.

— То, что для Вас хорошая новость, — не всегда благо для другого человека. Все жалуются на то, что радости человек не делит ни с кем, оставляя себе, а горести стремится растрепать близким. Дерьмом не жалко делиться, доктор Чейз. А вот кусочком редкого в наше время пирожка под названием «Счастье»… Можно отдать его и вовсе потом не встретить. Люди склонны загадывать на будущее, потому что настоящее их чаще всего не устраивает, а прошлого уже не воротишь.

— То есть любить человека и молчать лучше? Лучше не знать, чем знать наверняка, даже если ответ будет не в вашу пользу?

— Знание приносит боль. А кто ищет боли осознано? Она боится принести боль ему, в первую очередь, не только себе. Если он откажет, то дружбе конец, ему больно. И ей больно, потому что любви конец, хотя не было и начала.

— То есть она обоим делает одолжение?

— Верно. Люди так делают, и нередко не ошибаются. Было бы куда проще, говори люди правду. Но правда сопряжена с болью, даже если у неё самый чистый посыл. Мы разные, вот где проблема.

— Мои убеждения не должны касаться остальных?

— А Вы эти убеждения для себя определите, — Грир вдруг перестала быть хмурой, она поглядела на Чейза так, будто отдавала ему последнюю кроху, последнюю каплю чего-то важного.

Чейз подумал и понял, что не знает, что именно его гложет. Любовь, да, он отвечал себе на вопрос. А что для него любовь? И тут-то пришло осознание, почему все боятся: для каждого это своё, и процент несовпадения куда более вероятен, чем любое совпадение. Вот в чём «магия» всех тех, кто находит в себе силы быть вместе всю жизнь — они изучают понимание любви партнёра. Многое становилось ясно при таком раскладе.

— Спасибо Вам, Грир, Вы тут, похоже, не только за бумажками следите.

— Что Вы, только за ними. Так вот, скажите мне, кто этот Хаус?

Чейз понял, что не от доброты душевной был этот разговор. Но хуже от этого не стало. Он привёл кучу примеров провокаций Хауса, даже не подозревая, что Грир всё записывает на диктофон.

— Хаус — провокатор, — закончил Чейз.

— Странно-странно, что она раньше не допёрла, — Хаус сидел за соседним столиком. — Философия принятия любой любви и боязни боли — как это мило, девушка с именем парня.

— А Вы что знаете об этом? Вы боли как огня боитесь.

— Я с ней живу.

— Ну, а приумножить страшно. Поэтому Вы все моральные границы отправили куда подальше, Вам и физической боли достаточно!

— А ты, я вижу, наоборот. Укусик комарика тебя в кому не введёт? А то сколько в этих речах моральной боли, что я даже не могу себя, как следует, сдержать, чтобы не добавить тебе физической. И, ой, как нечестно получается: в моём случае добиться желаемого легче.

Хаус стукнул тростью по ноге Грир. Та не отреагировала, но в голове пронеслась уйма нелицеприятных выражений.

— И ты ставишь любовь под какую-то систему, говоря, что никакой системы нет. Вы идиоты, — на том Хаус покинул Чейза и Грир.

* * *

Грир собиралась домой злая, полная ненависти к Хаусу. Он говорил интересные вещи, а главное, он говорил то, что и она бы сказала, будь смелее в своих высказываниях. Это пугало. На выходе Грир так задумалась, что столкнулась с Майкой. Парень поспешил извиниться.

— Это я виновата, не нужно идти впереди планеты всей, лишь бы поскорее уйти. Майка, так ведь?

— Да, глупое имя…

— Да ладно тебе. Я вообще Грир. И ты запомнил, как Хаус унизил меня тогда. Тебе это даже польстило. Слушай, а, может, чтобы мне было не так смешно, а тебе не так обидно, я буду звать тебя Майком? Или Майки?

Рыжий парень почему-то залился краской. Он натянуто улыбнулся и кивнул, поправив свои очки.

— Отлично. И ты тогда можешь придумать что-то менее дурацкое, чем Грир.

— Нет, мне очень даже нравится Ваше имя. До завтра.

Грир Хейз стояла в оцепенении. Интересно, а каковы у этого парня представления о любви? Грир сама не понимала, что для неё есть любовь, что есть любое из вечных понятий…

— Тупое имя, — крикнул Хаус, помахивая тростью.

«Действительно, провокатор», — подумала про себя мисс Хейз.

— Если этот идиот не согласится на наше предложение, то точно отбросит коньки к завтрашнему вечеру, — подытожил Хаус. — И тогда ни одна светлая любовь больше не сможет быть озвучена! — он глянул на Чейза.

Но Роберту было всё равно, после разговора с Грир что-то изменилось. Он будто отпустил обиду на любовь, теперь мог сосредоточиться на чём-то другом, не боясь в случае чего осознать: он влюбился.

— Итак, раз красавчик, красотка и малышка Пак сегодня на побегушках у меня, то Тауб идёт и выбивает в кровавом бою веры и неверия разрешение!

— Почему я?

— Потому что не мы. Бегом!

Такое объяснение как-то автоматически придавало стимула идти с неохотой к пациенту. Любое дело, начатое с отрицания, будет провалено, так и знайте. НЕ хочу, НЕ знаю, НЕ буду. И всё — валится к чертям. Тауб этого не знал, хотя, может, и подозревал. В любом случае все его убеждения звучали с натяжкой, улыбка была похожа на кривляние клоуна, а голос фальшивил на каждом слове сожаления. Пациент не дурак, поэтому и замотал головой.

То, что Крис сам себя не смог убедить в надобности такого дела, как убеждение пациента, вдавило его в асфальт общей жизненной массы. Он вдруг стал ещё мельче, совсем дурацким и ненужным.

И такие ситуации не раз всплывали в жизни Тауба. Он не был плохим человеком, но проблемы с искренностью в нём явно прослеживались. Купить дочкам игрушки подешевле или подороже? А почему? Потому что любит. Нет, потому что «папа». Так было принято обществом.

Красивая девушка. И та красивая. И та красивая. А вот та не особая красавица, но у неё такой живой взгляд… Она, видимо, интересная. Нет, Тауб пошёл к первой красивой. Так ведь принято обществом?

Тауб вышел к административной стойке в холле, а после поймал Роберта у лифта.

— Чейз, скажи, вот что лучше: арахисовое масло или садовое яблоко?

Роберт засмеялся.

— Сравнения у тебя, Тауб, конечно, шикарные. Ну, я бы выбрал яблоко. А ты?

— А я масло.

— Почему?

— Потому что о нём хоть говорят, в той же рекламе.

— А-а-а… ты признаёшь свою зависимость от чужого мнения?

— Ну, нет! С чего бы вдруг?

— Это своего рода мелочность. Если ты предпочтёшь масло яблоку, то станешь не хуже таких же, кто выбрал масло. А если наоборот, то можешь оказаться среди меньшинства с яблоком. Тебя пугает быть не в большинстве.

— А ты такой исключительный? — фыркнул Тауб с обидой.

Чейз же положил руку на плечо коллеги и сказал, да так мягко, будто папа на путь истинный наставлял:

— Нет, я просто люблю яблоки. Но среди яблок тоже можно делать выбор, так? Всё зависит от личных предпочтений, но и тут нам предоставляют проявить свою мелочность и сделать выбор, да такой, какой бы большинство сделало. Вот в чём суть тех, кто всё отрицают: они это ясно видят.

Тауб приободрился. Но всё испортил Хаус, стоявший у перил этажом выше.

— Всё бренно, как сказал наш пациент!

Благо, народу в холле было немного.

— И что это значит? Я наказан, папочка? — язвительно спросил Тауб, так как ожидать от Хауса чего-то хорошего было просто нереально.

— Нет, сын мой, я скажу, что ты мелочное дерьмо. Ты предпочёл выбору одной женщины двух — и напортачил с обеими. Ты предпочёл остаться в стороне при рождении своих «косяков» — и вот у тебя две дочери с одинаковыми именами. Ты предпочитаешь, чтобы за тебя выбирали. И даже пациенту ты оставил выбор. И он тебя послал! Ты мелочный еврей, Тауб.

— Не нужно переходить на… — Тауб поднял указательный палец вверх, как бы желая пригрозить боссу.

Хауса передёрнуло. Снова явилась она, с кучей ненужных бумаг, просто чтобы пройти мимо. Молодая девушка по имени Грир (что по вечерам веселило Хауса за стаканом виски) шла мимо. Опять хмурые брови и глаза, цвет которых диагност определить не мог, которые пронзали насквозь. Чем она недовольна в таком молодом возрасте? Что не так? Хаусу становилось интересно. Сначала он думал, что это напускное, она просто пытается привлечь внимание. Но теперь это становилось ясным, как мелочность Тауба: она не играет.

— Парень с внешностью девушки, скажи-ка, Тауб мелочный?

Грир обернулась на голос Хауса. Она только этого и ждала. Он провокатор, так почему бы и ей не провоцировать его на интерес к себе? Она хотела накопать о нём как можно больше, чтобы он подавился собственном стыдом. Её бесила его боль, то, как он всё это выставляет напоказ, отрицая всё, что попадается. Пусть давится морально. Как и она…

— Может, и так. А в чём мелочны Вы?

— Я? Да я не ограничен ни в чём.

— Правда? А, по-моему, все по-своему мелочны. И Вы в том числе.

— Хорошо, я мелочен в количестве викодинок. Пять или пять с половиночкой. Ну даже не знаю!

Это раздражало, зато Тауб и Чейз смотрели снизу и улыбались во все зубы. Им становилось всё интереснее. Ещё вчера они бы и не подумали о Грир Хейз, теперь же её личность поглотила докторов полностью.

— А ты мелочна в своём несчастье. Собираешь его по крупинкам каждый день и думаешь: «Почему так»? Ты не знаешь, что не даёт тебе покоя, а хочешь быть счастлива, такой же, как они, — Хаус повёл рукой в сторону входа.

Грир будто ножом в сердце ударили. Он… угадал?

— Вы такой же.

— Не утверждай.

— А разве желание быть счастливым, но упиваться своей болью, потому что так привычно и так проверено, — это не мелочность?

— Может.

— Так что же хуже, думать об арахисовом масле из рекламы или о том, почему ты в яме невесть откуда взявшегося депрессивного дерьма?

Хаус был доволен, девчонка оказалась не такой уж безнадёжной.

— Но пациента Тауб так и не убедил.

— Качество убеждения зависит от желания убеждать, — пожала плечами Грир.

— И к чему это идёт? Ты жаждешь меня убедить, но не сможешь, потому что я не хочу быть убеждённым.

— Что же, убеждение — обоюдный процесс, по-вашему?

— Нет. На то и существует ложь.

На удивление Хаус держался бодрячком. Но и Грир просто так не сдавалась. Здесь она больше проявила свою журналистскую хватку, нежели врачебную заинтересованность.

Тауб вошёл в лифт походкой победителя. Чейз даже позволил себе сам нажать на кнопку нужного этажа, молча наблюдая за тем, кто приободрился. У него всё было не хуже, чем у других. И он этим довольствовался.

* * *

Майка сидел в зале ожидания, все собирались домой. Дежурство сегодня выпадало не на Майку, он был свободен. Но что-то держало его тут, он и сам не знал, что такое произошло. Пойти бы домой да поиграть на гитаре. Может, позвонить друзьям, если те не работают, то… Собраться снова? Когда он их видел последний раз? С наступлением взрослой жизни всё стало таким… обыденным. Формальным, что ли. Нужно с кем-то спать, нужно кушать, зарабатывать и быть этим довольным. Но как?

Чи Пак так и бегала от него. Она всё чаще стала находиться возле своего коллеги — австралийца Чейза. Майка понимал, что проигрывает этому мужчине во многом. Но такой ли должен быть рядом с забитой комплексами Чи? Да кто бы знал.

Это угнетало.

Мимо прошёл Хаус. Вдруг он вернулся.

— Парень, ты мелочен?

— Н-нет… С чего бы?

— Если будет выбор отдать мне почку или сердце — что выберешь?

— То, что Вам будет необходимо.

— Даже сердце?

— Да. Если ситуация будет складываться соответствующим образом. Наверное, завещать своё тело во благо медицины и науки не так уж и плохо.

Хаус задумался.

— Бред, идиотизм.

Майка просто пожал плечами и не стал продолжать разговор. Он уже уяснил, что с таким самодуром, пусть и гениальным, как Хаус, лучше дел не иметь, если ты не пациент. Следующей жертвой Хауса стал Уилсон:

— Друг мой, скажи, а ты бы что мне отдал?

— Хорошую оплеуху, Хаус! Пошли уже домой.

— Кто лучше: я или Форман?

— Отвали, Хаус.

— Я знал, что ты выберешь Формана. Но я знаю, что это бред!

Мимо шла Грир с тяжёлым чемоданом. Всем говорила, что переезжает на новую квартиру. Но на самом деле она набрала кучи ксерокопий из личных дел врачей: всё, что упоминалось о Хаусе.

— Давай помогу! — подорвался с места Майка.

Не дождавшись ответа, он схватил чемодан и ждал указаний. Грир обалдела.

— Пойдём к машине, — тихо ответила она.

Этот парень нисколько не цеплял Грир до этого момента. Она как-то иначе поглядела на него. И что, что рыжий? Ну и что, что очки? Его зелёные глаза и робкая улыбка стирали все эти идиотские стереотипы. Он был милым.

— Ну, спасибо тебе, Майки, — поблагодарила Грир парня.

Тут бы чего-то типа рукопожатия или поцелуя в щёку, но Грир упустила момент. Кивком попрощавшись, Майка ушёл домой, довольный собой.

Мимо прошёл Тауб, сел в свою машину. Грир постучалась в окошко.

— Хаус — какой же он?

— Ему плевать на чужое мнение, если ты об этом. Ты не переубедишь его. А вот меня — запросто...

Джессике Адамс было настолько приятно, что заботу о пациенте ей доверили сразу, без споров. Ну, она себе дала такую установку. На деле пациент был человеком сложным, неоднозначным, и просто никто не желал с ним возиться. Тауб, уломав его на лечение, потребовал три выходных. И не без помощи «мощного» словца Формана он их получил. Остальные не желали связываться с таким пациентом, а ответственная и добренькая Адамс не видела иного пути, как убедить себя в желании ему помочь.

— Тауб уломал пациента! Читал ему Библию всю ночь.

— Уж не видишь ли ты в этом своей заслуги? — иронично заметил Уилсон.

Ответа и не нужно было, Хаус выхватил из тарелки друга бутерброд и ушёл. Значит, свою заслугу он точно видел.

Все эти разговоры про пациента не давали Джессике покоя. Конечно, тут стоит и самой попробовать выйти с ним на контакт.

— Как Ваше самочувствие?

— Жар, будто в Аду подожгли.

— Вскоре лекарства подействуют.

— Мне не нужна мнимая поддержка, всё зависит от моей веры: если я захочу, они подействуют.

Девушка улыбнулась. Как это было не по-научному, все эти мысли пациента…

— Уверяю, Вам станет легче.

— Нисколько! Если бы я только мог убедить себя в этом… Но моя проблема в том, что я верю в своё страдание.

Адамс вышла из палаты с округленными глазами. Да, ночь долгая, придётся помучиться.

И к чему такая упёртая уверенность в какой-то бредовой идее? Вроде, когда поступал, был не набожен, очень даже красив и ухожен. Теперь же болезнь, похоже, разъедала его разум. А это страшно. Без разума мы оказываемся хуже ребёнка, хуже животного. Ну, а куда уж хуже, если смотреть со стороны эволюции?

Звонок от подруги отвлёк Джессику, она с радостью ответила.

— Привет, Джесс! Не желаешь ли пойти сегодня выпить со мной? Знаю, так вот в лоб спрашиваю… Но мы же давно не виделись, я скучаю!

Какой милый голос, какая прекрасная просьба! Слёзы на глаза наворачивались, ну как тут откажешь? Умиляешься до той поры, пока пациент не заблюёт свою палату. С этими-то мыслями Джессика ответила вполне эмоционально для рационального склада ума:

— Здравствуй, дорогая! Я бы с радостью, но сегодня у меня ночное дежурство с пациентом. Так вышло, что мне пришлось остаться.

— Ну, а как насчёт завтра?

Адамс задумалась. Нет, и завтра никак.

— Не могу. У меня с утра диагностика, в обед я сижу с детьми пациентов, а на вечер иду в дом престарелых.

Смех в трубке оказался отнюдь не весёлым.

— Ладно. Я надеюсь, ты зарабатываешь так на клёвую вечеринку к выходным?

— Всё на добровольной основе, милая. Расскажи, как ты?

Пока подруга пыталась побороть в себе обиду и что-то увлечённо рассказывала Джессике, мимо пронеслась Грир. Она слышала всё от начала, пробежала лишь для виду. Да, её следующей целью была Адамс — что скажет эта красотка по поводу Хауса?

Да только разговоры красотки с подругой нисколько не прибавили у Грир уважения что к одной, что к другой. Как только Джесс произнесла заветное «Пока-пока», Грир выпалила:

— Добровольная основа? Добровольно-принудительная.

— Вы что-то хотели?

Какой типичный игнор!

— Подруга позвала Вас на встречу, Вы давно не виделись, но почему-то пациент, который мирно спит и видит сны об идеальной жизни, важнее.

— Нехорошо подслушивать.

— Это как часть жизни, знаете ли. Не подслушивали бы мы, тогда ходить нам с повязкой на ушах, а разговаривать лишь в приватных комнатках.

— Это мой долг, я же врач! Моя первостепенная обязанность — быть с пациентом.

— А ещё у Вас есть социальная роль девушки, в будущем невесты, жены, матери, бабушки… Продолжать?

Джесс фыркнула.

— И Вы всему этому предпочтёте пациента?

— На данный момент — да.

— Так будет всегда, потому что такое убеждение ставит Вас во главе всех остальных. Ваши коллеги плевать хотели на вредного пациента в нерабочее время. А Вы остались, зная, что никто не доплатит, да и похвалы едва ли схватите. Зачем?

— Да, обслуживающему персоналу, видимо, не понять, что такое быть врачом.

Грир вздохнула. Когда-то она могла стать хирургом. В кошмарах она становилась худшей из худших. И на то были причины.

— Альтруизм никогда не отрицал основы на собственную жизнь.

— А кто сказал, что у меня нет жизни?

— Ну, допустим, я знаю это наверняка, — Хаус появился из-за угла.

Девушки разочарованно выдохнули. Ну, началось!

— Если бы все жили по Писанию великому, кое читает наш пациент, то мир бы застрял: люди так бы и не смогли решить, кто первым зайдёт в лифт, так как желание благодетельствовать везде и всюду не дало бы им толчка сделать шаг первым! Тут соглашусь с крашенным в рыжий парнем.

М-да, так Грир ещё никто не называл!

— И что Вы хотите сказать, Хаус, что я неправильно поступила?

— Нет, что ты! Ты сделала такое одолжение коллегам, мне, да всей больнице.

Грир усмехнулась. Чувствовать себя на стороне Хауса оказалось приятно, в целом.

— Мне кажется, тут вопрос не в альтруизме, а в желании себя в таковом убедить. Хочется к подруге, но я откажусь, так как когда-нибудь где-нибудь я вспомню, как сидела с пациентом, и на душе будет легче, — пожала плечами Грир.

Адамс злилась.

— Если ты хочешь быть похожим на него, то у тебя плохо получается!

Хах, а вот это уже было интересно.

— Ты отрицаешь признание общества, благодетель и долг, потому что прокосячила когда-то и теперь считаешь, что сарказм и «хаусизм» тебя спасёт! Пришла сюда, поди, потому что узнала, что тут такой же пропащий, как ты сама! — да, Джессика разозлилась и разобиделась.

Мисс Хейз развела руками, а вот Хаус начал аплодировать.

— Шекспир бы не написал драматичнее, уверяю.

— Я осталась сегодня на ночь разбирать бумаги, — спокойно ответила Грир. — Но меня никто и не звал в гости. Нужно определять для себя приоритет и делать выбор в пользу того, что нужнее, а не того, что якобы должно.

Грегори забавлял этот накал страстей.

— Хочешь быть как Хаус, я тебе помогу! — вскипела Джессика после ещё нескольких «тезисов-антитезисов» от Грир.

Сильный толчок, скользкий пол, Хаус прочь. Грир стукнулась коленом о кафель. БУМ! Белая ткань медсестринской формы вмиг обагрилась. Журналистка даже осознать не успела, как она вообще позволила себе так глупо упасть.

— Господи! Это какое-то провидение прямо! — восхищался Хаус. — Девочки, а можно так же, только в мокрых футболках?

Джессика кинулась к Грир, причитая и извиняясь.

— Ты зла на меня, так иди и злись! Не нужно мне твоего лицемерного альтруизма.

Адамс даже не обиделась на удивление. Она пошла думать об искренности поступков. А Грир уселась тут же, на кафеле, держась за кровоточащее колено, обвиняя себя в безалаберности. Да как она вообще первая не ударила? М-да, что-то происходило внутри неё. И это её пугало.

— Я бы мог подать тебе руку помощи, о, дитя! Но есть одна штука: Хаус не альтруист. Так что посиди, погляди на испорченные штанишки.

На этом диагност ушёл.

Вроде ничего не сломала, но сидела и дулась на себя саму, а могла ведь идти! Сидела на холодном кафеле и дулась, будто в детстве. Сидела, готовая заплакать, пока не услышала шаги этажом ниже. Кто-то поднимался.

С грудой папок шёл Майка. Он чуть было не наступил на Грир, но вовремя свернул. Папки на диванчик, и вот он уже на корточках перед раненой.

— Что случилось?

— Да… поскользнулась.

— Чего же сидишь? Вставай. Давай, я помогу.

— Шёл бы дела делал!..

— Да я уже закончил, отношу в бухгалтерию, — улыбнулся рыжий.

А вот тут и не обвинишь в мнимом альтруизме. Закончил же дела!

Парень усадил Грир рядом с папками, закатал штанину девушки и обработал рану. Да, всё было не ужасно, но неприятно. Давненько Грир не падала. Не только физически не падала, но и духом. А тут… ночь явно не задалась.

Почему он помогает? Почему он молчит? Какой ему смысл всё это делать?

— Зачем ты помог мне?

— Я надеюсь, что и мне когда-нибудь помогут.

— А, «относись к людям так»…

— …«как хотел бы, чтобы люди относились к тебе», — кивнул Майка. — Да.

— То есть, это не альтруизм в чистой форме?

— Как сказать, это, наверное, гуманизм. Я бы не бросил ни одного человека в беде, будучи уверенным, что и он меня не бросит. Мне кажется, так должно жить самое правильное общество.

— Но ты же не уверен.

— А вот тут есть другое слово: я надеюсь на это.

Девушка пожала руку Майке и поковыляла вниз. Она и забыла про такое слово, как «надежда». Ей стало погано от этого разговора. Тошнило. Не от парня, но от себя самой. Он «взболтал, но не смешивал» все её мысли. Лучше бы она сидела на кафеле и думала, что мир гнилой и ужасный. Теперь же в этом мире Грир Хейз всплыло слово, которое привносило лучик света. Чёрт!

Одно мисс Хейз чётко отметила в блокноте для редактора: «Грег Хаус не альтруист».

Майка сидел уже двадцать минут возле палаты, в которой пряталась Чи Пак. Поначалу она правда разговаривала с отцом:

— Да, пап, конечно! Я написала тот тест на профпригодность, всё отлично. Буду дома в семь, но если пациенту станет хуже — то в десять. Ты заедешь? Ну, да, конечно же, ты заедешь…

Парень готов был кричать, что проводит, что сделает всё, что угодно. Ему нравилась Чи Пак. Она была простенькой, забитенькой, такой, какую можно «выращивать» верной и скромной.

Но простенькая Чи всячески игнорировала Майку. Ей было приятно его внимание, но к чему оно такое ежедневно? К чему все эти улыбочки, приглашения и звонки? Чи Пак хотела чего-то резкого, таких перемен, как по волшебству. А таких не было… Вот бы она, такая длинноногая, красивая и желанная, у её ног Чейз, Форман, даже Хаус… Все! А тут какой-то рыжий Майка из «скорой». Ну, для начала бы неплохо? Как бы не так!

Хаусу было интересно всё, что отвлекало его от боли. И вот интересная ситуация: за серой мышкой Чи Пак бегает довольно хорошенький интерн. И чего же ей надо?

— Мисс Пак, пожалуй, хватит разговаривать с телефоном, он и так знает, как ты любишь папочку! — крикнул Грег, постукивая по двери палаты тростью.

Майка вздрогнул. Чи же высунула голову, приоткрыв дверь.

— Чего Вам, Хаус? Что-то с пациентом?

— Нет, что-то с этим парнем. Майка?

— Можно просто Майк, — ответил рыжий тихо.

— О, а так даже лучше звучит, — сказал Хаус одобрительно. — Итак, мисс-доктор-Пак, какого хрена ты до сих пор ещё с ним не переспала?

Парень дёрнулся, Чи тоже стало не по себе.

— Хаус! Думайте, что говорите!

— Я… и не думал, что… — начал оправдываться Майка.

— Ну-ну, я не о том даже. Вот интересно получается: хочешь ты быть девушкой, хочешь парня, а на деле ты как огня боишься того, чего жаждешь.

— С чего Вы взяли, что мне нужен парень?

— Ну, ты бы не стала тогда говорить об этом с Таубом!

Майка не понимал, о чём речь. Чи говорила про него с Таубом?

— Я не говорила ни с кем, ни о чём.

— Тогда ты бы дружила с Адамс, принимала бы всякую помощь и не старалась одеваться как сорокалетняя девственница, — спокойно ответил Хаус, приглядываясь к Майке.

Да, парень был очень даже хорош, только слишком… не определён.

— То есть Вы обвиняете меня в неумении сделать выбор?

— Скажем так: в неумении признаться себе в желаемом. А вот по части выбора — это к парнишке. Да, Майк?

— Что Вы! Нет…

— Доктор Пак, если захочет, не станет совокупляться с тобой, даже если я всех в этом мире перережу, а сам обожрусь викодина. А захочет, запрётся с тобой в кладовке на сутки. Но я-то знаю, что даже при огромном желании она поступит так, как будет «по правилам». Парень, хочешь, открою секрет?

Майка кивнул, очень скованно, со страхом. Убежать прочь без слов было бы совсем комично и не взросло, да ведь?

— В этой чёртовой больнице есть ещё женщины! А что уж говорить о мире, он же тако-ой бо-о-ольшо-о-о-о…

— Не о себе ли Вы, Хаус? — хихикнула Грир, проходя мимо с кучей папок.

— О, не заигрывай со мной, шалун! — кокетливо отмахнулся Грег, ну сущая дама!

Конечно же, Грир хотела расспросить Чи Пак, но та закрылась в палате, как оказалось, от Майки. Что-то очень тяжёлое промчалось внутри мисс Хейз, одни зовут это ревностью, такие, как Грир, — ничем.

— Слишком много рамок для одной маленькой Чи Пак? — спросила Грир.

— Чёрт, парень, да ты мне нравишься! И не важно, что у тебя пухлость губ почти как у Джоли, — язвительно заметил Хаус, похлопав Грир по плечу.

Приятно ли? Да как сказать. Когда Грир так делала, она нисколько не верила человеку. Все те, кому она доверяла, оказывались как можно дальше.

— Давайте, как вы сплотились против Адамс, сплотитесь теперь против меня, — буркнула Чи.

Колено больше не болело, но ещё раз так глупо падать Грир не хотела. Хотя, конечно, получить помощь от Майки было приятно… Ну, нет, только не смотри в его сторону! Это такое странное состояние… Ты отрицаешь любовь, веришь только инстинктам и психологическим особенностям, но когда перед тобой сидит тот, кто прозрачен, на первый взгляд, а при близком рассмотрении полон нового, то… Ты интересуешься, ты вдруг ловишь себя на мысли, что человек тебя зацепил. А потом, особенно у девушек вроде Грир, выходит, что влюбилась. Будешь кричать, пить, захлёбываться снотворным, но не выкинешь эту чушь, пока не станешь ещё чуточку несчастнее от своих же убеждений.

Грир нравилась Майке. Девушка это была, сказать честно, шикарная. Красивая, яркая, умная. Правда, злая… Но не всем же быть идеальными! Полная противоположность Чи Пак. И как бедный парень умещал в себе столько симпатий?

Все разошлись. Чи вздохнула спокойно. Эти разговорчики её раздражали. И Грир ей не нравилась. Знаете, тут двойственное начало этой неприязни. С одной стороны Чи завидовала мисс Хейз (ну, не подумайте, что бедняжка осознано!). Новенькая была красивой, но хмурой и недовольной. Яркие волосы медного цвета, тёмно-синие глаза, острые брови, тонкие пальцы… Хорошенькая, но ядовитая. Как бы сказать, конкуренция. А с другой стороны, была уж совсем смешная ерунда: Чи боялась, что Хейз и Адамс станут подружками, и тогда уж не миновать насмешек и полного одиночества. Какой-никакой, а Адамс была коллегой Чи. О дружбе говорить не приходилось, но и подпускать красотку Адамс к красотке Грир не хотелось. Своё при себе. Может, именно поэтому она так явно и не оттолкнула от себя Майку, когда появилась Грир? Женщины, как их понять?

Кстати, о дружбе с мисс Адамс:

— Чи, чем занята вечером? — спросила Джесс, как только Пак появилась в кабинете диагностики.

— А что такое? Не буду подменять.

— Ну, чего же сразу подменять? Я хочу пригласить тебя выпить, поболтать.

В этот момент Адамс улыбалась искренне: свободный вечер, она не набрала лишней работы. Долой мнимый альтруизм! Ну… скорее всего.

— Сегодня меня отец забирает, мне нужно домой, увы, не могу. Позови новенькую из архива.

Да, проверить, а не подружились ли уже Грир и Джессика, да-да, необходимо.

— Ну, нет уж, тогда поеду с подругой, — просто ответила Адамс.

Хорошо, не подружились, значит.

Ближе к вечеру, сидя у своего шкафчика, Чи Пак ждала чуда. Маленького такого, ничем не объяснимого чуда. И оно явилось в лице симпатичного Чейза. Да, что бы кто ни говорил, а не могла эта австралийская мордашка не понравиться мисс Пак. Только кто-то говорит об этом в открытую, а кто-то будет скрывать и лелеять что-то хорошее и дико пошлое в своей голове.

— Какие планы на вечер? — спросил Роберт, закрывая дверь за Чи.

— А что?

— Может, сходим в бар, выпьем?

Господи, вот и чудо!

— Я жду отца, он заедет за мной.

— Ты как знаешь, естественно. Ну, я если что, буду…

И тут в голове пронеслась целая череда мыслей. Нельзя, можно, хочется, но не по правилам… Бум-бум-бум! Бомбёжка не прекращалась, пока Чи Пак вдруг не осознала, что можно было и настоять, сказать отцу, что приезжать не нужно, да пойти с Чейзом. Мало ли… что!

— Заманчиво, Чейз…

Ещё бы немного, и заветное «Да» достигло бы Роберта, но из-за угла «выплыла» Грир.

— И было бы то «да», вот только Чейз идёт в клуб вон с той красоткой на вечер.

У выхода стояла длинноногая блондинка.

— Правда, что ли? — возмутилась Чи.

— Нет, но я непременно с ней познакомлюсь, — Чейз поспешил удалиться.

— Это шлюха Хауса, — напоследок крикнула Грир, да только толку? — Он же пошутил, хотел проверить твою реакцию. Им, твоей команде, интересно, почему ты, имея два глаза, два уха, по паре рук и ног, умея говорить, думать и чувствовать, почему ты ограничиваешь себя, будто инвалид?

— Бред, — обиженно отмахнулась Чи.

— Я не лезу к тебе, не думай. Просто, так странно, учитывая, что ты не дефектная, а строишь из себя неполноценную…

— Ты красивая, тебе легко говорить.

— Наш милый Майка доказал, что понятие красоты — тема спорная. Я себя красивой никогда не считала, и это не мешало мне жить так, как я хочу. Иногда. Почему ты не можешь?

— Ты тоже строишь из себя обиженную. Почему ты такая хмурая, недовольная и злая? Потому что очень красивая, и никто не ценит тебя по достоинствам ума и души?

— Потому что у меня нет души, Чи Пак, — как-то приглушённо ответила Грир и ушла.

Впервые её задели так глубоко. Что-то мешало продолжать язвить.

А клетка Чи Пак замыкалась всё плотнее. Дома — родители. На работе — коллеги и босс. На улице — общество. Где же будет то место, когда бедненькая Чи сможет делать то, что хочет, сказать то, что думает? Ведь столько несвободы даже в тюрьме не сыщешь!

Всё же она позвонила отцу и попросила не заезжать за ней.

Что может нас освободить от этого глупого ощущения «птицы в клетке»? Классики говорили, что любовь или высокие намерения. Высоких намерений в тот вечер у Чи не было, а вот попробовать любви она была не прочь… За тем и отправилась к Майке.

Высокой любви не получилось, да и до низкой так и не дошли. Майка, честно сказать, ждал, что пройдёт Грир, но и против Чи он ничего не имел. Хаус даже немного разочаровался, увидев свою подчинённую и интерна на диванчике у стойки информации. Когда люди начнут выбирать, а не принимать всё, что так и норовит ворваться, случайно влететь в их жизнь? Никогда.

Милая беседа не сделала Чи свободной. Она не почувствовала той какой-то книжной, лиричной лёгкости, не ощутила радости. Просто пустой трёп, который очень смущал парня. Вроде бы сама пришла, но… Что-то не то. Он, как джентльмен, поддерживал разговор, задавал вопросы и был просто не в силах сделать выбор. А ведь всё так просто: послать или поцеловать. Нет, ничего из предоставленного.

А Грир уже привыкла по вечерам видеть Майку. Из этого зарождающегося чувства «чего-то к нему» она начала ловить кайф.

Натянутое «хи-хи-хи» от Чи напрягло Грир. Да, она увидела, что парочка на тот вечер уже сформировалась.

«И тут даже не скажешь, что мужики козлы. Он не должен мне».

Да, мысли Грир были правильны, но обида осталась. Он так и не смог выбрать, этот Майка. Будет бегать за мышкой Чи вечно, ведь она не изменится. Если только… Никто не знал, какой переворот должен был свершиться, чтобы Чи поступилась своим воспитанием.

Мимо проковылял Хаус с горсткой викодина в руке. Раз! И викодин отправился в занятное путешествие по организму доктора Хауса, избавляя его от боли, но не принося при этом радости.

— И Вам это позволяют?

— Ну а почему бы и нет? Моя боль хотя бы заглушаема.

— К чему Вы это?

— Потому что ты свою даже викодином не заглушишь. Напьёшься — и будешь думать. Обдолбаешься — думать. Только смерть поможет тебе, при ней мозг не работает.

Что же произошло в жизни Грир Хейз?

— Вы умеете поддержать.

— Что-то зверски переломное повернуло тебя к той Грир, какая ты есть. И это нельзя назвать плохим моментом.

— Но и хорошим не назовёшь.

— Знаешь, думаю, нам стоит это обсудить за парой-другой рюмочек? — Хаус взглянул на Грир чуть ли не с мольбой.

Идти с Хаусом? Господи боже, ну нет! Она бы пошла и поболтала с застенчивым Майкой. Хотя… Там Чи Пак.

— Идёмте же, Хаус.

Вечер в баре прошёл на удивление весело. Два хмурых человека напились, спели несколько песен по заказу таких же выпивших, подрались с попрошайкой у входа и разошлись по домам. Грир после этого вырубилась на диване, а с утра стала править свои записи для редактора. Кое-что ей очень срочно захотелось убрать…

Конечно, Грегори хотел её изучить. А она воочию убедилась ещё в одной детали: Грегори Хаус злоупотребляет викодином. Выходит, он наркоман.

Со стороны Чи Пак поступать так, как она поступила, было ну крайне невоспитанно. Зато она сделала всё, как хотела, на миг даже почувствовала свободу. Да, она прямым текстом сказала бедному Майке, что лучше за ней не таскаться.

— Не стоит, Майка.

— Можно просто Майк, — ответил рыжий подавленно, поправляя очки.

Так интересно, этих отношений и не было никогда, но Майка переживал это как свой собственный провал. Мало приятного, ведь можно было бы хоть общаться? Можно. Да только и это доктор Пак обрубила на корню. Похоже, перемены в её жизни могли стать не скорой перспективой.

Хорошо, раз выбор сделать не удалось в первый раз, давайте-ка второй! Да вот только Грир Хейз вторых шансов не давала, слишком уж больно отзывалось это потом на её не слишком здоровом сердце.

Когда-то молодая мисс Хейз, девушка, только окончившая школу, решила, что непременно будет помогать людям. Да вот только она хотела быть социальным работником, а не врачом. Мама же настояла: все в семье имели пошатанное здоровье, иметь при себе врача было просто необходимостью. Да и солидно, чего уж. Грир послушалась совета матери.

Миссис Хейз имела пристрастие требовать, чуть ли не тиранить дочь. И Грир замыкалась в себе всё больше, потому что не было возможности раскрыться так, как ей хотелось; не было возможности выбора; не было возможности просто любить. Искренний альтруизм и поддержка становились всё более мнимыми и наигранными. Отец Грир угасал на глазах, будучи «пучком» самых разных болезней. Грир училась, но все старания не спасали отца — а это было куда важнее того, какой статус в лице других приобретала её мать.

Два года Грир хотела быть врачом, пока жизнь её не изменилась кардинально. И вот перед нами журналистка Грир Хейз, которая не ищет чудес — она просто страдает.

— Привет, Грир! — здоровался Майка каждое божье утро.

Грир отвечала простым кивком. Пожалуй, обижаться на людей так просто. А обижаться на себя — ещё проще. У Грир эти два чувства смешались. Она не видела рядом с ним Чи Пак, но мало ли, что они скрывали? Боль стала сопутствующим атрибутом в жизни Грир Хейз, и как от этого избавишься?

Хорошо, обе девушки избегают интерна Майку. Тут остаётся только попросить совета у опытных «волков» Тауба и Чейза. Те как раз сидели на обеде. Майка, как всегда, неуверенно подошёл к столику, долго мялся, пока сам Тауб его не окликнул:

— Проблемы, парень?

— Да, — ответил тот, после чего плотно сжал губы, будто его ругать собирались.

— Садись, — подозвал его Чейз.

Пока Тауб ходил за кофе, Чейз успел рассказать Майке всё своё рабочее утро: Хаус снова подтрунивал, Адамс сломала каблук, Чи Пак выглядела недовольной.

— А у тебя чего?

— Я совсем запутался… Ничего не делал, никого не обижал. Мне очень нравилась Ваша коллега.

— Да, Адамс красотка, — вернулся Тауб с кофе.

— Нет, Чи Пак.

— А-ха, ну да, ты же гитару ей собирался продать, — вспомнил Крис.

— Да… Я пытался наладить с ней контакт, как вдруг объявилась Грир Хейз.

Это уже интереснее! Тауба интересовали мотивы Майки: внешность, характер, наглость? Что зацепило парнишку в этой стерве? Чейз даже немного ревновал. Он не был влюблён в Грир, не-е-ет, что вы! Но когда на твоём фоне маячит кто-то ещё, а девушка очень даже ничего… Неприятно немного.

В любом случае все эти разговоры закончились сугубо абстрактными выводами. А чтобы не заморачиваться дальше, Майки был послан. Ну, нет, конечно же, к Уилсону, а не куда-то там дальше!

— Хм, знаете, я бы поболтал с Вами, но у меня есть пациенты… Очень странно, что Вы обратились ко мне именно сейчас, Майка…

— Доктор Уилсон, я не собираюсь сидеть тут сутками и ныть. Просто скажите мне Вы, тот, кто ладит с женщинами, почему так? Я не знаю, к кому обратиться.

— Я ладил с женщинами. И мне это не принесло никакого счастья после. Я, пожалуй, сказал бы, что нужно следовать…

Звонок. Пора идти. Уилсон сто раз извинился перед Майкой и вышел, попросив подождать. Не мог отказать наш Джеймс.

А в это время на балконе происходила целая операция по проникновению на чужую территорию. Хаус, упираясь тростью в бетонный пол, перелазал через перила на балкон Уилсона. Всегда получалось как-то быстрее, но почему-то в тот день ноги подкашивались. Ага, он там. Отлично!

Взломать замок не составило труда. И вот Хаус перемахнул через диван, усевшись рядом с Майкой. Того передёрнуло.

— Д-доктор Хаус!..

— Я не глюк, да и ты не настолько Хантер Томпсон, чтобы их, глюки, видеть. Привет!

— Что Вам нужно?

Странно, почему Хауса интересовали чувства парнишки? Нет, дело не в чувствах, а в его умении выбирать. Умел ли парень? Нет, но вполне мог научиться. И Хаус хотел заставить его это сделать. Да, именно заставить, а не убедить.

— Почему тебе нравится быть тряпкой? И не говори, что это не так. Ты не можешь сделать выбор, довольствуешься тем, что падает тебе под ноги. Потребитель? Так ли? Да даже потребление у тебя никудышное, раз ты не можешь ухватиться за то, что подползало к тебе само. Чи Пак, а? Будь ты чуток настойчивее даже в своей лени — твоя. Грир Хейз? Хм, тут нужно бороться. Но за победу всегда дают конфетки. И такой конфеткой может быть и она.

— Она воплощение Вас. Это страшно. Но она очень… интересная.

— Я есть я, не путай, пожалуйста.

— И что же делать?

Хаус схватил Майки за грудки и потряс, хорошенько так, чтобы запомнил, ублюдок!

— Просто решись! Тебе понравится, я уверяю.

Майка вылетел из кабинета Уилсона со страхом в глазах, но с зачатками решительности где-то внутри. Да, он никогда не видел того, кто он есть. Теперь пора осознать…

Хауса немного трясло, сердце колотилось в бешеном ритме. Будто влюбился впервые. Нет, но он позволил себе сделать чью-то судьбу, сделать такой, какой, возможно, она не должна была быть.

Успел диагност поговорить и с Грир, да только ничего не добился. Она страдала, больше из-за неумения жить с тем, что происходило. И что? Не одна такая.

И вот она сидит в подсобке для уборщиков, нюхает средство для мытья пола и грустит. И почему? Сколько себя помнила, всегда грустила. По-че-му? Самое страшное — не знать почему, когда, казалось бы, нет причин.

— Привет, — Майки подсел рядышком.

— Здравствуй.

Тихонький голосок, такой беззащитный и ужасный. Майки стало холодно, так был холоден и печален этот голосок. Она и сама будто стала меньше, поджав ноги к груди, с бутылкой чистящего средства.

— Так и будешь несчастной?

— Так и будешь неопределённым?

— Я уже сделал выбор. Пожалуй, откровенно признаюсь, ты куда интереснее Чи Пак.

— У меня сиськи больше? Вроде, нет.

— Интереснее, а не красивее. Интереснее, повторю.

А вот голос Майки стал твёрже, мужественнее, увереннее. Грир даже обернулась. Да, всё тот же рыжий очкарик. Но… почему теперь он всем своим видом говорит о мужественности, а не о мальчишестве и милости?

— Когда-то я могла стать хирургом. Но не стала.

— Почему?

Она настолько устала, что готова была выпалить всё на свете. И это тоже. О таком нужно было говорить с психотерапевтом, но Грир всегда рассчитывала на себя, тянула до последнего, пока нарывало рану не так сильно. Хаус хорошенько бил по ранам. Да и сама Грир понимала, что пора. Ей просто захотелось рассказать. И она сделала это, не взвешивая рассуждения о том, какие могут быть последствия.

— Меня никто не спросил… Знаешь, я так нервничаю… Никому не говорила об этом, а сейчас я нарушаю всё. Всё, что столько лет себе внушала. Можешь уйти потом, мне плевать. На мою первую операцию, первую практическую часть, только лишь поглядеть да помочь главному хирургу, привезли женщину с серьёзной болезнью. Я с этим справилась, но была в шоке, не по себе было. А потом в тот госпиталь привезли оперировать человека, которого я безмерно любила.

— Умер? Ну это не стоит того, чтобы бросать профессию. Ты же не доучилась на хирурга, так? Теперь простой медицинский работник низшего уровня.

Грир вспомнила, как собиралась домой после практической части. Подружка закинула ей успокоительных, предложила хорошо отоспаться. Вдруг позвонила мать, от неё уже было несколько пропущенных. Сказала, что отцу стало очень плохо. Увезли. Нужно оперировать. И Хейз рванулась в операционную, хотя знала, что нельзя. Не имела она прав, чтобы видеть, как оперируют отца, не могла и помогать. Ей просто хотелось удостовериться, что он выживет. Но нет, в тот вечер он умер. Она всё это вспомнила, смахнула слёзы и пересказала Майке.

— На меня словно вывалились все его кишки, я, мать твою, как будто держала внутренности собственного отца в руках и понимала, что не в силах ничего сделать. И я была вынуждена это осознавать, пусть так и не хотела! Он пытался, карабкался, но ничего не вышло. И мои мечты, мои попытки, моё образование его бы уже не вернули...

Майки дёрнулся, а Грир вдруг преобразилась: лицо её стало страдальчески прекрасным, нижняя губа затряслась, глаза опять наполнились слезами.

— Ты до сих пор там, Грир.

— Теперь я здесь, я рассказала об этом в прошедшем времени, — Грир вытерла глаза, не позволяя себе плакать.

Он бы мог уйти, мог бы напоить её, мог бы просто промолчать. Но он сел ближе и взял её за руку. Так просто, но… так ценно?

Не чувствуя несколько лет ничего, к нему она почувствовала всё сразу. Любовь и ненависть одновременно усиливала нахлынувшая страсть. Грир Хейз клюнула парня быстрым поцелуем. Майки просто оторопел от такого ответа в свою сторону. Весь свой восторг он выразил в самой искренней ласке, с каждым его прикосновением грубая, апатичная Грир Хейз становилась мягче, нежнее и лучше. Самовнушение? Возможно. Но тогда это был лучший обман в жизни девушки. Она впервые за столько лет была счастлива, впервые наслаждалась и желала остановить мгновение. Знаете, как у Гёте:

"Остановись мгновенье, ты прекрасно".

И не важно, что тирания Хауса распространилась на всех вокруг. Да, мистер Хаус — тиран.

— У тебя так чисто, как у бабы.

— Знаешь, Чейз, у меня хоть не бабское лицо.

Форман и Чейз рассмеялись, пока Элисон набирала ответ на очередное сообщение, касающееся, казалось бы, чего-то важного. Так близко и так одновременно далеко находились эти люди. Одни были друзьями, другие — в браке. И теперь их соединяли глупые шутки и Интернет. Всего-то. Так мало, но достаточно, чтобы почувствовать себя живыми.

[что ты думаешь о детстве?]

[Наверное, там было круто. Я не помню.]

[Всё ты помнишь! : ) Не юли! От Чейза.]

[Хм… Скорее всего, ты прав. Там было не особо круто. Как и сейчас.]

[каждому своё детство. от Формана.]

[Тебе ли говорить! Знаете, парни, об этом не стоит… так вот, по сети. Это нужно обсуждать. По-настоящему.]

[Если бы нас учили радоваться, всё было бы лучше. Почему в нашем детстве упустили эту деталь? Учись, не пей, не гуляй, но… а как же радость? : ( ]

[Ты теперь об этом думаешь, а раньше что? Научись сейчас.]

[Взрослым сложнее.]

[Нет, взрослые просто умеют строить больше преград, чем дети. У детей нет алгоритмов, они берут и делают. А мы… мы тупые схемы, которые когда-то просто развалятся. И такими мы сделаем и наших детей.]

[где прокол?]

[Не знаю.]

[А как узнать?]

[Пожалуй, это не к нам.]

Грир Хейз просто заикнулась при Чейзе и Формане о том, что неплохо бы им пообщаться с бывшими коллегами да пересмотреть своё сраное представление о жизни. Ничего же такого? А этим «ничего» она устроила прекрасный вечер троим.

* * *

Джессика Адамс сидела в уютной кафешке, ожидая кого-то. Конечно, нового парня. И вот он, заходит. Невысокий, очкастенький… Ох, извините, обознались! Это же Чи Пак!

— Привет, Джессика.

— Приветик, Чи! Ну, как настроение?

— Пожалуй, паршиво.

— А мне как-то даже приятно сегодня посидеть тут с тобой.

— Хорошо. Расскажи, каково это — быть девушкой.

Об этом много пишут в модных журналах, много обсуждают на форумах и думают на ночь глядя. Но никогда и никто ещё не сказал точной формулы: а как же стать девушкой, такой, какую все захотят?

Есть ли такая? Чи Пак не знала точно, чего он желает. Какой хочешь быть, Чи? А она молчит, но знает, что такой, какая она сейчас, быть не желает.

Ну и о чём ещё может разговаривать замухрышка с красавицей? О второй чаще всего. Ведь это типичная пара: две подружки: одна хорошенькая, а вторая умненькая. Да, в этой паре по части ума одеяло будет перетянуто не один раз. А красота? Да что уж там!

— Майка больше не бегает вокруг да около.

— Он закрутил с этой Хейз.

— И что в ней такого? Разве ты не лучше?

— Эти понятия слишком абстрактны, Чи. Ведь ни у кого нет определённой запрограммированной части по таким понятиям, которые не излагаются в цифрах. Каждый горазд мыслить по-своему, выбирать. Наверное, это-то и вносит в нашу жизнь хоть какое-то, а разнообразие?!

— Скорее всего, — пожала плечами Чи, помешивая сахар в остывающем кофе.

Джесс помедлила, долго глядела в окно, там люди улыбались и, казалось, не думали о том, что будет завтра.

— Ты будто расстроена, Чи?

— Не то, чтоб… Но… Ведь… Внимание…

Вот оно как бывает! Внимания безумно хочется. Вот оно — держи. Поверить не можешь, от природной скромности (а по правде говоря, чаще всего это вредность) отвергаешь желаемое. Нет его. Нет. И тебе становится горько.

— Ох, эта Хейз…

— Да уж, Хейз…

А почему бы и не подружиться? Джессика и Чи — лучшие из лучших, баланс, команда мечты! Дружба дружбой, а ненависть по отношению к Грир Хейз — аргумент куда более весомый, чтобы сплотиться.

* * *

Опять они кричат. Снова.

А-а-а-а…

А-а-а-а.

А-а-а-а!

Всё твёрже этот крик, всё основательнее. Что мамашки, что дочери — ну почему бабы так любят кричать?

Крис поругался с обеими своими пассиями, поэтому был хмур и недоволен (больше, чем обычно). Это бы мало помогло ему справиться с проблемами, но подгадить настроение другим было так приятно.

Подарки не помогают, еда тоже не спасает. Что же заставит их заткнуться? Крису Таубу было невдомёк, что можно просто прижать к себе покрепче дочерей и помолчать (порою и поплакать разрешалось). Нет, он думал, что материальная основа спасёт чёртов мир от неминуемой гибели в собственном эгоизме.

Крик раздражал Тауба всё сильнее. Ещё момент, и он бы взорвался, но Марта Мастерс, показавшаяся из-за угла, помахала бывшему коллеге и улыбнулась, мерзко, если честно, улыбнулась.

— Здравствуй, Крис!

— Привет. Чего ты тут забыла? Идёшь поиздеваться над убожественным папашей?

— Нет, что ты! Давай я помогу тебе! Девочек двое, и нас будет двое. Идём в парк, им там должно понравиться.

Тауб не успел среагировать, а так хотелось ответить гадостью и почувствовать себя Грегори Хаусом хоть на мгновение. У этой рыжей выскочки Грир получалось вот…

На удивление руки Марты, неумелые по части детей, но настоящие, старающиеся помочь, успокоили двух Софи. Тауб вздохнул с облегчением. Тишина, можно отдохнуть, ну и придётся купить Мастерс кофе.

— Ты не торопишься?

— Нет, больше не тороплюсь.

— Чего бы это? — Тауб готовил поганую шуточку.

— Зачем торопиться, когда всё вокруг может и без нас существовать?

Рыжая девушка, пробегая мимо Мастерс, тонко намекнула, что та будет куда полезнее возле Тауба, чем на входе в больницу. Марта так и сделала — ушла. Спасибо рыжей девушке. Правда, Марта не знала, что это была Грир Хейз, поэтому и посплетничать с Таубом было не о чем.

* * *

Уилсон не мог отложить телефон в сторону, всё строчил сообщения, реагируя на каждый шорох. Казалось, все подслушивают. Реми, она же Тринадцать, давно уже забила на чужие мнения и на желание Хауса её вернуть. А смысл? Смысла не было, когда ты умираешь.

Нечто подобное чувствовал и Джеймс, что-то холодное, склизкое касалось его каждую ночь и шептало на ухо самые ужасные вещи. Все ошибки, которые сам Уилсон даже и припомнить бы не смог — всё всплывало само собой. И так вся эта компания с гнусной тирадой и стояла за спиной у склизкого Нечто.

Предчувствие чего-то плохого не покидало Уилсона. Конечно, начались проверки, сдача анализов… Но как всё это могло помочь, если опасения подтвердятся?

Реми писала следующее: «Просто не думай о том, что будет, Уилсон, живи сейчас».

«Тяжело».

«Страшно, может?»

«И страшно».

«Ты ещё ничего не знаешь».

«Ну и хорошо. Мой друг тоже не знает, ведь это у него проблемы…»

Ложь про какого-то там друга, у которого проблемы — по-детски, но зато изымают любой намёк на ответственность.

«В нашем случае, случае тех, кто непременно умрёт, притом скоро, самое лучшее, что мы можем себе позволить — это жить. Мы умрём и так, лишний раз думать о смерти — себя не уважать».

Джеймс вздохнул спокойно. Грир Хейз была права: нужно было просто поделиться.

* * *

Грег Хаус напился, выкурил пару сигарилл и думал о Кадди.

Она была хороша. Да и Доминика тоже неплохая. Что тебя не устраивает, ублюдок ты этакий? Хаус похохатывал и снова выпивал очередную рюмку. Было хорошо.

Что-то не так, не то… Что же угнетало весёленький вечер Хауса?

Само собой сотней (примерно) кликов Хаус наткнулся на сайт каких-то журналистских работ.

Хороший слог, дерзкие выводы, отсутствие страха. Хаус читал и не мог нарадоваться на автора: «Будто я сам писал».

Авторство: Грир Хейз.

— Ха, вот где прокол, рыжий мальчонка, вот где прокол! — возликовал Хаус.

Не постеснялись оставить имя, неужели редактор не боится судебных тяжб? А они будут, ой как будут... Наверное, если Хаус очень уж захочет. Грир Хейз не давала ему покоя, вот так-то.

— И ещё я бы хотел отметить, что была нарушена врачебная тайна. Накопала на меня, узнала кучу ерунды о пациентах, а стоит только всё это придать огласке… — продолжал Хаус.

Грир Хейз держалась спокойно. Редактор обещал поменять её имя, написать любое другое. Нет, он оказался не настолько умён (или это было специально?), чтобы менять не только в своём издании. А она забыла… Так бывает, что люди забывают.

В общем-то, она, Грир, была рада, что именно Хаус её рассекретил. Он понял, узнал, а теперь уничтожает её при всех. Вот отдел диагностики, вот они хирурги. Все знали её, видели каждый день, успели привыкнуть. И тут она оказывается журналистом. Никто же не знал, что в сердце журналиста есть сломленный хирург-недоучка.

— Я сволочь, знаю. Но это пик аморальности — разнюхивать обо мне по всей больнице, копаться в документах!..

— Хаус, Вам плевать на документы, Вы хотите унизить меня.

Главное, чтобы Майка не слышал. Его ждёт завтрак на кухне, сегодня китайское блюдо… Ей нравилось чувствовать к нему «что-то».

— Нет, какие-то глупости, мисс Хейз! — отмахнулся Хаус.

— Вы сейчас нисколько своего эго не принижаете, раз публично говорите якобы о мелочности Вашей личности. Пострадал хотя бы один пациент? Произошла утечка медицинской тайны? Нет, я всего лишь наблюдала за Вами.

— Ты лезла в чужую жизнь, девочка, а это карается законом, если уж без разрешения…

— Я лезла в Вашу жизнь, а она, если так подумать, не такая уж и чужая.

Хаус фыркнул. Начались вычитки из правовых документов, законов, устава больницы… Он подготовился. Высказаться пока никто не желал. Но всего один лёгкий хлопок по плечу.

— Грир, это правда?

Его голос… Ох, Майки…

— Я думал, ты всё же оказалась сильной, вернулась в медицину, пусть и не тем, кем хотела быть когда-то. Но история с отцом сломала тебя и сделала таким, как он? — Майки указал на диагноста.

Что это? Слёзы? Да, именно солёные противные слёзы навернулись на глаза Грир. Вот перед кем было действительно стыдно! Он не знал многого о ней, но вот такая правда била его в самое сердце.

— Я хотела рассказать…

— Это не так важно, как то, что ты врала не только другим, но и сама себе в первую очередь. Мне тут ещё работать, я уверен, но не буду кривить душой, сказав, что мистер Хаус такой привилегии не стоит! А ты так хочешь быть им!

— Нет же!

Не заплакала, хорошо. А он ушёл. Плохо. Нет, не смогла кинуться за ним. Ещё скупа на чувства.

— Вот так, дамы и господа, у нас на борту была крыса, которая ещё сумела покусать милого парня, не помню, как по имени!..

— Опять Вы устроили цирк, Хаус… — раздосадовано ответила Грир.

Некоторые повадки Грега Хауса её разочаровывали. А он всего лишь видел в них дополнительную защиту.

* * *

Дамская солидарность — миф. Джессика Адамс и Чи Пак слушали Хауса внимательно, прокручивая в голове разного рода мысли. Если бы этот диалог был переведён в вербалику, звучало бы как-то так:

Адамс: Эта сука получила!

Чи: Да уж, верно…

Адамс: Так ей и нужно. Журналистка, подумаешь! Журналюшка!..

Чи: Джессика!

Адамс: Она переспала с парнем, который мог быть твоим.

Чи: Ой, больно-то и нужно было…

Возможно, зависть глодала обеих девушек. Хаус смотрит не на них, он говорит о Грир. Он публично порицает её, думает о ней, а не о них… Значит, она всё же чего-то стоит.

А вот если бы в разговор влезли ещё и Чейз с Таубом, выглядело бы примерно так:

Чейз: Не знаю, Чи, не стоит отнекиваться. Ты сама виновата в своём упущении. Парень неплохой. Грир — вот кому особо не нужно было, но она получила.

Адамс: Ты просто бы тоже не против с ней переспать!

Тауб: А как мужчине быть против? Дело не в этом — она до последнего хранила тайну расследования, значит, и в жизни идёт до последнего.

Чи: Чего? Да это всевозможные нарушения.

Тауб: Зато истина.

Чейз: И про Хауса. Согласитесь, приятно знать, что кто-то смог его задеть, раз он устроил такое шоу в честь Хейз? Она накопала много, вот что. И она в этом молодец.

* * *

Эрик Форман был в ярости. В ЕГО БОЛЬНИЦЕ произошла такая ситуация! А если проверки? А если она напечатает это? А если расскажут? Нет, с сегодняшнего дня жесточайшие требования к отделу кадров!

— Вы, мисс Хейз, поступили очень непрофессионально и…

— Таково было моё задание, это скрытое наблюдение, мистер Форман. А Ваш косяк в том, что такого рода наблюдение смогло просочиться.

— Мисс Хейз!

— Что правда, то правда, доктор Форман. Но за поступок своего начальника я тоже отвечать не хочу, он меня, можно сказать, подставил. Пусть тоже ответит.

Шоу набирало обороты.

* * *

Грир Хейз достала из сумки папку с документами и выписками. На пол полетели фотографии Грегори Хауса, листы, вырванные из блокнота и исписанные от и до, распечатки дел диагноста и парочка вещдоков. Девушка демонстративно собрала всё в кучу, ухмыльнулась и обратилась к доктору Хаусу:

— Это всё — любой может взглянуть, касается только Вас. Есть такой метод в журналистике: интервью. Я спрашиваю Вас, Вы отвечаете. Таким образом, я собираю информацию и делаю материал. Вы, мистер Хаус, под такой метод не подходите — с Вами можно вести только язвительную полемику или спор ни о чём, но никак не диалог. Так как же быть? Мне дано задание, которое может стоить мне карьеры. Я умру без своей работы, да, именно так. Как и Вы. И что же? Я соглашаюсь априори, потому что об этом знает мой редактор. И он ставит условия, на которых я точно смогу собрать о Вас информацию. Он ненавидит Вас, как и многие в этом помещении. Вы живой пример того, каким человек не должен быть в обществе. Порождение чистого эгоизма, трусости и малодушия. Вы поддались своей боли, устали бороться, а ведь некоторые, как Сизиф, катят свой камень вечно. И это их смысл жизни! А Ваш каков? Унижать их, всех этих людей, при которых Вы меня позорите. Они будут презирать меня. И что? Вы просто скидываете на меня часть того дерьма, которое люди льют на Вас, потому что тяжко, а Вы всё же ещё человек. Хорошо, я вынесу это, мне плевать, как и Вам. Но хорошо плюётся только на публике, а наедине с собой тошно становится! Да, господа и дамы, мы похожи, но только я не стану оправдываться и говорить, что Хаус плох, а вы все хороши!

Незаметно Грир вытащила зажигалку. Щелчок, падение, пламя. Вода, сигнализация, паника. Лишь двое встретились взглядом:

— Я уничтожу всё, что знаю о Вас, Хаус. Пусть это останется между нами!

Оба захохотали. Они похожи, да.

* * *

Грир Хейз увезли в полицейский участок. Сутки в камере, выговор и штраф — легко отделалась. Даже удивительно... Но если подумать, и хорошо. Нужно было что-то менять, хорошо, что не сожгла всё здание или помещение, а просто отделалась "хулиганством". Ещё и залог внесли, чем поспособствовали её скорейшему выходу.

— Ах, Хаус, я так и думала…

— Ждала своего рыженького, знаю.

— Ну.

— Всё, что ты сказала там, — правда?

— Вы меня плохо знаете, раз спрашиваете.

— Один вопрос: кто твой редактор, раз он так меня ненавидит? Не помню, чтобы я ругался со СМИ…

Грир назвала имя редактора. С ним уже никаких дел иметь не хотелось. Пусть мальчики разбираются сами в своих обидах.

* * *

Мисс Хейз держала в руках последнюю зарплату. Редактор уволил её. Во-первых, провал задания. Во-вторых, редактор лишился своего мужского величия (если вы понимаете, о чём речь).

Грег Хаус вспомнил, что всегда не любил бахвальство. Однажды у него была пациентка с раком шейки матки, который бы не проявился так быстро, если бы не её бойфренд.

— Сложные химические процессы и ужасно грубые поступательные движения, — пояснил Хаус корреспонденту конкурирующего СМИ, — вдаваться в подробности не буду, но я должен был сказать пациентке…

Скандал, ссора, слёзы. Увеличение члена для мистера редактора оказалось не лучшей затеей: горькие воспоминания, дурная правда и смерть любимой женщины. Хаус — он сказал ей, Хаус — он настроил её против! Х-А-У-С.

Может, Грег был не прав в грубой передаче правды пациентке. Может, его догадка не была настолько правдива. Но в смерти девушки виноват не он? Конечно, нет. А объясни это мужчине, который любил, хоть и был глуп…

Разгромная статья уничтожила редактора как личность. Обвинив во всём Грир, он уволил её (ну, спасибо, она и сама собиралась уйти). Теперь она была свободна.

* * *

Утихло, против Грир Хейз не выдвинули обвинения, все судебные процессы полегли на плечи редактора, которого нельзя было оправдать. Не без вмешательства Грегори Хауса, конечно же.

У Грир немного отрасли корни волос. Тёмные, слишком выделяются на рыжих крашеных волосах. Но ей было плевать.

Она шла просто сказать им всем «Спасибо». Они изменили её, сделали сильнее, научили играть разные роли. Она шла просто увидеть их, потому что понимала, что хорошей дружбы, да даже простого общения не получится. Таковы люди, податливы к любому программированию.

Каждому по сувениру. В кабинет Формана — пачку анкет с выдающимися выпускниками медицинского университета. Настоящими выпускниками. Таубу — немного терпения в виде комедийных фильмов о детях. Чайзу — горсточку внимания в фельетоне о том, «Как Роберт Чейз не смог, или почему я так и не переспала с австралийцем». Девочкам — ничего, а это для них хороший повод позлиться и посплетничать.

Все получили «что-то» ценное, но Хаус…

* * *

— Я обошёлся с ней правильно, она смогла осознать свои ошибки, — Хаус продолжал идти за Майки.

— Отстаньте, Хаус!

Осмелел.

— Я говорю тебе, что она виновата только в том, что проникла сюда не… Не по закону это было! Но не более того. Нет её вины в том, что она Грир Хейз.

— Разве за это я обижен?

— Именно, парень. Ты же сказал, что она похожа на меня. Разве был акцент на том, что «ой, какая Грир плохая, людей обманула»? Ты сказал, что тебя расстраивает она сама, пусть и не прямым текстом. Ты не хочешь, чтобы она была мной.

— Да. Это ужасно — быть Вами.

— Допустим. Но… ты же вроде как любишь её, раз не кинул после первого секса?

— Может и так.

— Я профан по этой части, но как по мне, счастливые людишки поговаривали, что любить нужно человека, а не его проекцию. Не тот человек хорош, каким бы ты хотел его видеть, как тот, каков он есть. Грир есть Грир — люби её той, какая она есть.

— Я чёртов эгоист! — Майка хлопнул себя по лбу, бросил папки и убежал прочь.

— Сестра, тут кто-то папки раскидал, совсем оборзели! — крикнул Хаус, возвращаясь в свой кабинет.

* * *

Майка сдавал свою форму, благодарил всех коллег и улыбался. Вот, забрал гитару из подсобки — улыбка до ушей. Он рад. У входа ждала Грир Хейз.

— О, ну что же, идём к метро? Ещё не поздно заработать на ужин.

— Грир! Перестань. Мы обязательно найдём другую работу.

— Конечно, милый, — через силу ответила Грир.

Сложно ещё, да. Эмоции, комплименты, приятные слова… Ей тяжело, но она чувствует эмоциональный подъём и свободу — значит, всё идёт как надо. И она будет стараться ради этого чувства и сопутствующего ему — парня по имени Майки.

— О, заражаешь всех бесстыдной безработицей? — выкрикнул Хаус из окна.

Грир подняла голову и улыбнулась.

— Спасибо Вам, Хаус!

— Да не за что! — как ни в чём не бывало ответил тот.

— Я не Вы, Хаус! Я не Вы!..

Радостные крики девушки разнеслись по улице, все обернулись, в соседнем окне появилась голова Уилсона.

— Попрыгай ещё, ну же! Парень, играй, а она будет танцевать. Я же спою.

— Я Грир Хейз, но никак не Грег Хаус! Я не Вы!

— Я рад, — сдавленно ответил Грег и закрыл окно.

Больше Грир Хейз не приходилось видеть диагноста, зато много было слышно. Лишь спустя достаточное количество лет девушка поняла, что на тот момент, несмотря на всё показное поведение, Грегори Хаус действительно был рад.