Истина сведёт тебя с ума (гет)

Яркий солнечный свет даже сквозь закрытые тяжёлые веки яростно сжигал своими безжалостными лучами глазницы и помятое лицо Гарри Поттера, который уже сильно успел пожалеть о том, что вообще открыл глаза нынешним утром. Немалую лепту во имя беспомощности организма тут же внёс и громкий звон в мозгах, поэтому Гарри ещё и неслабо оглох, чувствуя, как голова готова взорваться от столь дикого пробуждения.

Полуслепой, полуглухой Гарри застонал в попытке понять, где он и что вообще происходит — уж не вернулся ли случайно Волдеморт со своими приспешниками, и не пытали ли те несчастного парня Круциатусом несколько часов кряду? Ощущения, без сомнений, были довольно схожими. Впрочем, толком и не знал он сколько же времени прошло с последнего пребывания себя в сознании — в голове клубился густой и вязкий туман, не давая сосредоточиться и прийти в себя, поэтому не исключено, что минули даже годы. Последнее время он совсем потерял счёт дням, так что было бы неудивительно, если всё в действительности так бы на самом деле и оказалось. Но разве это так важно?

Но пробуждает Гарри совсем не факт собственной потерянности во времени и жизни, нет. Равнодушие к данным обстоятельствам лениво скользит где-то на краю сознания, но он даже не удосуживается остановиться и осознать столь безрадостную и мрачную мысль к столь наплевательскому отношению к себе.

Когда Гарри с усилием всё же поворачивает голову в сторону, направляя свой мутный взор на соседнюю подушку, то видит… кое-что странное, что заставляет непроизвольно собраться и мгновенно прийти в себя настолько, насколько это реально в его состоянии.

И это кое-что, вернее, кое-кто, кого он точно не ожидал бы увидеть рядом с собой на кровати ни при каких обстоятельствах, своим присутствием отрезвляет не хуже антипохмельного или хотя бы ледяного душа. И по какой причине столь неожиданная гостья может находиться здесь — Гарри сообразить не мог. Почему та также лежит поверх покрывала в свадебном платье, скрестив пальцы рук на животе и бездумно таращась в потолок — тем более.

Гермиона. В свадебном платье. В его постели.

Происходящее казалось даже более труднообъяснимым и столь из ряда вон выходящим, нежели Гарри вдруг бы узнал о возвращении Тёмного Лорда, отчего в итоге у него наступает неминуемый и закономерный в данной ситуации ступор.

Он косится на свою одежду — чёрный смокинг, хоть и смят до невозможности, но Гарри всё же мог поклясться, что в его планах не значилось играть роль жениха. Уверенности, правда, по этому поводу было совсем немного, учитывая сомнительное состояние его сознания в данный конкретный момент, но всё же пока ничего похожего в такой неустойчивой сейчас памяти не отыскалось. Но мог ли он доверять своим мозгам сейчас? Прошлый день словно начисто смыло мощным Обливейтом и не осталось ни единого, даже самого крошечного, воспоминания о произошедшем.

И даже в таком состоянии Гарри сильно не нравилось выражение лица лучшей подруги — поджатые губы, застывший взгляд, неподвижная поза, словно она находится под Петрификусом. Но по крайней мере, Гарри был уверен, что Гермиона точно жива-здорова — грудь в белом корсете безшумно то медленно вздымалась, то опускалась. И довольно скоро ему дало о себе знать знакомое чувство, которое сообщало, что ничего хорошего не произошло и вряд ли произойдёт в ближайшее время — такие вещи Гарри научился ощущать сразу и достаточно отчётливо, учитывая богатый опыт ловли неприятностей на одно всем известное место. Правда, что же случилось на этот раз — он не имел ни малейшего понятия, а фантазия отказывала в мало-мальски достоверных теориях. Вероятно, придётся всё же узнать у Гермионы, как бы чувство самосохранения не говорило ему об обратном и не кричало что-то похожее на «Уноси свою бренную тушку подальше, пока не стало слишком поздно».

Гарри медленно садится на кровати и нащупывает на тумбочке очки. Что ж, по крайней мере, он точно дома на Гриммо, у себя в комнате: мрачная обстановка, беспорядок на полу, да знакомое тёмное постельное бельё — здесь было трудно ошибиться. Впрочем, окажись он у какого-нибудь Пожирателя в плену, то вряд ли смог бы понять разницу — все эти поместья аристократов никогда не отличались своей радужной или хотя бы светлой гаммой в интерьере. Вероятно, стоило всё же Гарри заняться ремонтом своего дома, вместо бездумного втыкания несколько месяцев кряду в безрадостно-унылые стены, которые лишь сильнее нагнетали скорбь, депрессию, да усиляли лишь и без того острое ощущение собственной ненужности, которое настойчиво преследовало его с самого рождения.

Постепенно с пребыванием в этом настроении уже довольно продолжительное время он начал осознавать, что с некоторых пор начал воспринимать друзей, как нечто само собой разумеющееся. Нет, подспудно он их ценил, ими дорожил, но в целом из-за произошедших событий прошлого года голова чересчур была забита насущными проблемами и Гарри надолго ушёл в себя, так и забыв толком оттуда вернуться. Друзья в это время неслабо беспокоились о нём и навещали чуть ли не каждый день, рьяно осаждая его дом. Джинни же первое время была занята похоронами Фреда, как и все остальные Уизли, а после принялась периодически мелькать на Гриммо в попытке понять, куда запропастился её парень и какого дементора тот не стремится находиться рядом с ней каждую возможную секунду. Тот общаться категорически ни с кем не хотел и настойчиво просил, чтобы его оставили в покое хотя бы ненадолго. Но окружающие продолжали настойчиво досаждать, из-за чего он в гневе закрыл камин и входную дверь, чтобы неповадно было капать нравоучениями и ненужным сочувствием на его измученный мозг при каждом удобном случае. На письма не отвечал, на крики за дверью (в основном от Гермионы) не реагировал, желая побыть самим с собой, как это и бывало задолго до всей это чехарды после появления Хогвартса в его жизни.

Только вот он не заметил, что таким незамысловатым образом прошло месяца три кряду и унылое лето уже даже подходило к своему закономерному концу, пока не прочёл письмо от Рона, который звал его на собственную свадьбу, которая должна была вот-вот состояться, и сердито сообщал, что если тот откажется, то он его не простит. Гарри долго мешкался и неуверенно мял в руках пергамент, так в конце концов и не решившись ответить. Его всё ещё угнетала мысль о том, что нужно как ни в чём не бывало смотреть в глаза Уизли и делать вид, что всё в порядке, и что их рыжие макушки то и дело непроизвольно не напоминают ему о Фреде. Не изменяя себе, он по умолчанию считал, что виноват в смерти каждого человека, погибшего в этой войне, не говоря уж о друзьях, которых больше никогда не увидит и не обмолвится с ними ни единым словом.

Гарри едва не смеялся от этой противоречивой мысли — сам мучился от невозможности больше никогда не поговорить с погибшими друзьями, но игнорировал выживших, заперевшись, словно псих-одиночка и рыча на каждого, кто приближался к его дому, напоминая тех агрессивных старичков, что сошли с ума и встречали дулом ружья нежданных посетителей. Эта мысль периодически веселила, но громкий одинокий смех в большом пустом доме затихал довольно быстро, глухим и тоскливым эхом раздаваясь по тёмным коридорам.

И вот теперь присутствие Гермионы в его доме вселяло в него откровенную тревогу и заставляло сердце неровно биться в груди. Мало того — подруга была одета в свадебное платье и какого-то рожна лежала в его постели!

Что ж… свадьба, очевидно была. И он, очевидно, также умудрился поприсутствовать на ней. Что ещё Гарри там умудрился сделать — пока оставалось загадкой и он громко выдохнул, стараясь привести свои мозги в чувство и понять, где в очередной раз напортачил. Но пока он лишь мог предполагать произошедшее, хоть каждая следующая пришедшая в голову мысль казалась всё хуже и хуже предыдущей.

Гарри медленно сел на кровати, сдерживая тошноту, которая принялась осаждать его организм. Чёрт побери, ещё не хватало, чтобы его тут же вывернуло наизнанку прямо при Гермионе, он и без этого прискорбного состояния уже чувствовал себя отвратно. Гарри страшился посмотреть на неё, но уже ощущал взгляд девушки на себе, который буквально сверлил его спину и прожигал в ней ощутимую дыру.

— Давай ты убьёшь меня позже, — хрипит он, сползая с постели и опираясь о стену, едва не навернув по пути настольную лампу с тумбочки. Прижимает ладонь к лицу, закрыв на мгновение глаза и давая себе полминуты на приведение себя в некое подобие равновесия, а после бредёт в сторону ванной комнаты, продолжая придерживаться за стены.

Когда спустя полчаса Гарри наконец приводит себя в более-менее относительный порядок и вспоминает, как ходить, благодаря выпитой тонне зелий, выданных услужливым Кикимером, то с обречённым вздохом заставляет себя выползти из безопасного помещения и вернуться обратно в комнату. Как ни странно, Гермиона всё ещё находится в спальне, уже сидя на кровати и уставившись прямо перед собой.

— Я бы хотела переодеться, — сухо сообщает ему гостья, не глядя в сторону друга.

— Конечно, — тут же реагирует Гарри, быстро моргая. — В ванной комнате имеются халаты…

— Ты должен разрешить мне выйти из этой комнаты, — цедит сквозь зубы девушка и яростно выдыхает. Он видит, каких трудов ей стоит сдержаться и не заавадить его на месте и, вероятно, лишь отсутствие палочки в руках ощутимо мешает задуманному, что неслабо его радует. — Ты запретил Кикимеру выпускать меня из дома и из этой комнаты, и тот рьяно исполняет свой долг. И верни мне мою палочку.

— Да? — слабо отзывается Гарри, опираясь спиной о стену. Что б он помнил. — Конечно, ты можешь выйти… Но не из дома, — добавляет он тут же, поджав губы и в замешательстве потирая лоб. — Для начала, я бы хотел немного прояснить ситуацию.

— Отдай мне мою палочку и я с удовольствием прочищу твои мозги, — встаёт она с кровати и сверлит Гарри тёмным взглядом. Он судорожно сглатывает и спиной вперёд покидает комнату, понимая, что разговор лучше проводить без каких-либо палочек. Хотя, возможно, не стоит им никакие разговоры вообще проводить, а Гарри стоит банально начать спасаться бегством.

— Гермиона, не заставляй меня держать тебя взаперти, — бормочет он, искоса глядя на взъерошенную подругу, которая грозно наступает на него, явно не в попытке задушить в объятиях, а скорее просто задушить. Впрочем, она могла бы это сделать пока он спал, и Гарри в самом деле не был уверен, не осуществлялись ли уже такие попытки ранее — вероятно, Кикимер следил за ней всё это время и ей всего лишь не выпало подходящей возможности…

Похоже, он поступил опрометчиво, позволив ей покидать комнату, и им стоило бы вести дальнейший диалог только через дверной проём.

— Ты не имеешь никакого права держать меня здесь! — рявкает она и Гарри отскакивает подальше, едва не навернувшись с лестницы и хватаясь за перила. — Верни. Мне. Мою. Палочку.

Она хватает рядом стоящую вазу и без раздумий швыряет её в сторону Гарри. Тот умудряется увернуться, слыша, как та со звоном разбивается о стену.

— Пожалуй, нам сначала нужно как следует прийти в себя, — моргает он, продолжая пятиться назад. — Видишь ли, я бы хотел знать, за что меня собираются прикончить и что вообще…

— Знаешь, я тоже хотела бы знать, какого хрена происходит, — кричит Гермиона и Гарри застывает от неожиданности, услышав такие непривычные выражения от подруги. Похоже, дело действительно плохо. — Заявляешься на свадьбу как ни в чём не бывало, напиваешься в слюни и… и… похищаешь меня у алтаря! — тут её голос срывается и Гермиона, закрыв глаза, закидывает голову назад и выдыхает. Гарри замирает в нелепой позе, задрав руку и отставив ногу назад, будучи готов к бегству, и пытается понять, не шутит ли она. Да даже будучи в подпитом состоянии Гарри никогда бы такого не совершил! По крайней мере, Гарри на это отчаянно надеялся, но теперь же пребывал в полнейшей растерянности и неуверенности, переваривая подобное заявление. Уж не сошёл ли он с ума от одиночества в этом доме, и не потерял ли полностью контроль над происходящим, в том числе и над собой?

Он настороженно смотрит на неё — Гермиона выглядит поникшей, разочарованной, измученной. Её покрасневшие глаза и некогда красивая, но уже спутанная причёска говорят сами за себя, а измочаленное белое платье так и просится в утиль. Открытые плечи опущены, а тонкие полупрозрачные рукава смяты и даже кое-где порваны, как и её лёгкая воздушная юбка в нескольких местах. Но даже в таком состоянии она выглядит невыносимо притягательно и Гарри едва не хлопает себя по лицу, приказывая себе очнуться. Потерянный вид подруги приводит его в дикое смятение, щемящей болью отзываясь в рёбрах.

Нет, он не мог… Не посмел бы.

— Тебе действительно стоит переодеться, — бормочет Гарри, глядя на неудобный корсет, сдавливающий талию и грудь подруги. Это сколько же уже времени она в нём пребывает? — А потом мы обсудим твоё… твои нелепые заявления.

— Нелепые?! — тут же снова закипает Гермиона, топнув ногой, отчего выползшие из причёски прядки волос взмываются на мгновение в воздух, на щеках появляются красные пятна, а голос становится громче. — Я тебе покажу нелепые! Натворил чёрт знает что, а теперь заявляет мне о нелепости! МНЕ! Мало того — обозвал меня лгуньей! Разве я врала тебе когда-либо, Гарри?! Ну-ка отвечай!

— Так и что же я натворил? — тоже начинает злиться Гарри, скрещивая руки на груди и ощущая в груди нарастающую панику. Не лгунья. Не врала. — Давай, убеди меня, что это не полный бред!

— Что ж, что ж, — она прижимает пальцы к вискам и тяжело дышит. Гарри видит, как у неё начинает дёргаться глаз. — Я, конечно, не сомневалась в том, что ты всё забудешь, но наверняка же в твоей неуёмной бестолковой голове хоть что-то осталось!

— Мне требуется кофе, — бормочет Гарри, прикрыв глаза и тяжело опираясь о поручень лестницы. — И тебе советую.

— Мне не нужен кофе, мне нужна моя палочка, чтобы превратить тебя в червя! — шипит она и Гарри непроизвольно ёжится, понимая, что та на взводе и готова пойти на любую крайность. Он лишь слабо надеется, что догадался спрятать палочки в надёжное место, куда Гермиона точно не доберётся. Впрочем, учитывая количество ваз в этом доме, ей она может даже и не понадобится…

— Гермиона, — устало просит её Гарри, находясь на безопасном расстоянии от взбешённой девушки, — пожалуйста, ну давай всё обсудим…

Она закрывает лицо руками и неподвижно застывает. Это кажется ему хорошим знаком и Гарри расслабляется, выдыхает. В несколько шагов он преодолевает разделяющее их расстояние и неуверенно сжимает голые плечи Гермионы, отчего она вздрагивает и он чувствует, как девушка вся напрягается.

— Обещаю, после того, как я всё вспомню — верну тебе палочку и отпущу на все четыре стороны. Можешь даже перед этим меня заавадить, сопротивляться я не стану.

Она молчит и не шевелится.

— Мерлин, ну только не плачь, — бормочет Гарри, замечая, как та начинает подрагивать от беззвучных рыданий. Какой же он идиот, что же он натворил! — Гермиона, мы всё исправим! Я понятия не имею что, но уверен, что исправим!

Но она только мотает головой, давая понять, что то ли исправлять уже нечего, то ли отказываясь принимать его помощь. Гарри досадливо морщится, но решительно настраивается на то, чтобы хоть что-то сделать и наладить ситуацию, поэтому категорично заявляет:

— Давай-ка избавимся от платья, думаю, оно сейчас… тут ни к чему, — бормочет он, заводя Гермиону в ванную комнату, находя там халат и вручая его ей. Она стоит, безучастно глядя перед собой, напоминая безвольную куклу и Гарри подавляет громкий вздох. — Гермиона… слушай, или ты переодеваешься сама, или это сделаю я.

Это выводит её из ступора и она, почти испуганно глядя на Гарри, выхватывает из его рук чёрный махровый халат и отступает назад на несколько шагов. Реакция подруги же вводит в замешательство уже Гарри и он с ужасом думает о том, что же такого сделал, что Гермиона так дико на него реагирует. Он совсем не планировал её переодевать, лишь хотел привести ту в чувство!

— Здесь… есть всё, что может тебе понадобиться, — машет он рукой в сторону ванных принадлежностей, находясь в растерянности и собирая брови на переносице. — Ну ты и сама всё знаешь.

Отвернувшись, Гарри покидает ванную комнату с гнетущим чувством. Неужели он сделал что-то такое, что-то необратимое или запретное по отношению к ней? Уж не поэтому ли её платье выглядит настолько истерзанным? Не мог ли он случайно сойти с ума, пока торчал всё это время на Гриммо? Но даже если Гарри и напился бы на свадьбе друзей, то вряд ли бы наделал каких-то непоправимых делов, верно? Всё же он немало времени опустошал запасы алкоголя Блэков, безвылазно торча в четырёх стенах этого удручающе-мрачного дома, может, это как раз он на него столь сильно повлиял, заставив потерять остатки разума?

Гарри стоит у плиты, машинально помешивая кофе в медной турке и невидящим взглядом уткнувшись в заляпанную стену перед собой. Горько-противное ощущение в желудке от вчерашнего алкоголя и отвратного настроения из-за происходящего выжигает изнутри дыру непонятного происхождения, и он периодически задерживает дыхание, забыв, как дышать. Лишь шипение убегающей шапочки пены на плиту отрезвляет его и Гарри, тихо ругаясь под нос, быстро перемещает джезву подальше от огня.

Только когда он разливает кофе по чашкам и оборачивается, то замечает Гермиону, которая стоит у порога и без каких-либо эмоций на лице наблюдает за ним. Гарри не знает, как долго та стоит, следя за ним, но её мокрые распущенные волосы и босые ноги сразу бросаются ему в глаза.

— Замёрзнешь, тут же как в гробнице, — комментирует он, кивая на её ступни. — Может, тапочки?

Но она не реагирует, лишь усаживается за стол, подогнув под себя ноги. В этом большом халате она кажется ещё миниатюрней, чем обычно, а неожиданно робкая поза и скрытое влажными волосами лицо заставляют Гарри почувствовать себя так, словно он обидел котёнка. Ему и без того неуютно от того, что кто-то находится в этом доме спустя такое безобразное количество времени, а тут ещё и выходящая из ряда вон ситуация. Да почему с ним постоянно происходит что-нибудь кошмарное? И почему он вечно тащит всех за собой в этот ад?

Хмурясь и поставив чашки на стол, Гарри пытается отыскать хоть какую-то еду, но в ящике находится только одинокая пачка имбирного печенья. Рассеянно вспоминая, что именно это печенье любит Гермиона, он усаживается за стол напротив и делает глубокий вздох. Всё происходящее кажется диким сюрреализмом и его не покидает ощущение сильной тревоги, словно что-то было не так и без учёта происходящих событий, но сосредоточиться на этом чувстве толком не получается — будто он пытается вспомнить забытый сон, но тот ловко ускользает, оставляя за собой горькое послевкусие. Решив, что дело лишь в его остром похмелье, Гарри делает глоток бодрящего кофе и переводит взгляд на застывшую в той же позе Гермиону. Она немигающим взглядом смотрит в стол и ему кажется, что вместо неё сидит восковая фигура, слепленная по её подобию.

— Выпей кофе, Гермиона.

Но она не реагирует. Лишь губы дёргаются в слабой попытке что-то произнести, но так и не издают ни звука. Гарри же всё сильнее ощущает нарастающую панику и в несколько больших глотков опустошает чашку, неслабо обжёгши язык. Он был бы рад, если бы Гермиона просто наорала на него, может, как следует настучала бы чем-нибудь тяжёлым по голове, а после они вместе разобрались бы с проблемой.

Но, похоже, это не тот случай. Если Гарри действительно сорвал свадьбу друзей, то теперь не было ни единой мысли о том, как же такое можно исправить. Он закрывает глаза, ставит чашку на стол и сжимает её, стараясь унять неожиданную дрожь в пальцах, которая возникает от мысли, что подобное ни Гермиона, ни Рон ему не простят никогда и будут так и презирать до конца жизни.

Они прикрывали ему спину в бою, поддерживали его в трудные времена, а он в ответ поступил с ними максимально по-скотски. Сначала поволок за собой на смерть, после игнорировал на протяжении всего лета, а в итоге, вишенкой на торте, испоганил один из самых важных дней в их жизни. Похоже, Гарри только и способен, что отправлять жизнь окружающим, да оставлять за собой гору трупов. Да тут себе дороже с таким, как он, дело иметь, лучше уж окружающим подальше от него держаться, а то вдруг ненароком кирпич на голову упадёт, стоит Гарри рядом мимо пройти.

Горькая усмешка появляется на губах и ему становится практически больно смотреть на подругу, которая безжизненным взглядом продолжает сверлить пыльный и донельзя грязный стол. Кикимер уже давно забросил свои обязанности, лишь брюзжал порой из-за своего угла нелицеприятными фразочками в сторону нерадивого хозяина, едва тот пробредал мимо за очередной бутылкой огневиски или медовухи.

Когда молчание становится невыносимым, Гарри, ощущая как до боли пересохло в горле, подходит к Гермионе и присаживается рядом с ней на корточки. Дотрагиваться до неё он не смел, помня о острой реакции на его прикосновения, которая ощутимо тревожит и заставляет измученный мозг вновь и вновь прокучивать нелицеприятные варианты.

Неожиданно уставившись на её руки, которыми она обхватывает себя, Гарри вдруг задыхается, замечая фиолетовые синяки на бледной коже, что частично прячутся за закатанными рукавами. Голова тут же идёт кругом, зрачки расширяются, а горло сдавливает спазм от яркого и тошнотворного осознания правды. Не может быть! Он не способен… не может...

— Я… я… — хрипит он, неспособный собрать мысли и с силой жмурится, оттягивая ворот футболки, который, как ему кажется, принимается его душить. — Только не говори, что это… что это сделал я.

— Что такое? — раздаётся неожиданно презрительное и Гарри вздрагивает, осознавая, что впервые слышит от неё подобные интонации, направленные на него. — Доволен своей работой, Гарри? А видел, что ты сделал с моим платьем?

Он встаёт и отшатывается, не веря, что по-настоящему это натворил. Неужели, он действительно причинил ей боль? Ему что, не хватило похитить невесту у алтаря, так ещё и руки распустить надумал? Отвращение к себе затопило всё нутро и он не смел поднять взгляд, который оказался словно прикован к фиолетовым пятнам на тонких руках подруги.

— Говорил, что это платье вызывает у тебя только злость и попытался меня от него избавить. А потом хватал за руки и твердил, что любишь меня и не желаешь никогда отпускать. Что тебя не волнует, что думает Рон. Что я нужна тебе, как воздух.

Неужели он и правда это говорил это ей?

То, с каким отвращением Гермиона произносила эти слова, заставляло его ощущать себя всё хуже и хуже.

— Замечательно, что в итоге ты всё-таки спохватился, Гарри, — тихий смех подруги вызывал у него леденящую дрожь, что принялась пробегать меж лопаток, и он вынуждает себя посмотреть ей в глаза. На кухне полумрак и он едва может различить чёрные зрачки в радужке глаз Гермионы, из-за чего те кажутся бездонными омутами, что засасывают его в пучину разочарования и злости, что испытывает она к нему и он к самому себе. — Но этот поезд давно ушёл и у тебя нет никакого права рушить мою жизнь, понимаешь? И знаешь, не думаю, что я смогу простить тебя за твоё молчание и твой вчерашний поступок. Поэтому для всех будет лучше, если ты и дальше останешься здесь и не… и в дальнейшем мы… мы больше не будем пересекаться. Думаю, что я достаточно тебе помогала эти годы, чтобы ты прислушался к моей небольшой просьбе. А теперь, я хотела бы вернуть себе свою палочку и уйти.

Гарри, не в силах выдерживать её пронизывающий до костей взгляд, опускает его в пол и облокачивается о кухонный шкаф, который в ответ громко звенит потревоженной движением посудой в наступившей гробовой тишине. Он едва заметно кивает прятавшемуся за углом Кикимеру, давая разрешение вернуть палочку и выпустить подругу, и отворачивается.

Гермиону он не провожает, только слышит, как глухо хлопает входная дверь дома наверху.

Гарри не моргая изучает беззаботно проплывающие над головой пушистые облака. Скамейка под спиной кажется довольно жёсткой и ощутимо впивается в спину, но он даже не обращает внимания на столь досаждающую мелочь. В любом случае, она не ужаснее, чем его постель в злополучном чулане, которая была сделана из досок, да покрыта тонким, полным бугров матрасом, с которым он, в конце концов, не без труда, но всё же смог ужиться. Скамья хотя бы была ровной.

Прохладный осенний ветер ощутимо холодил лицо и рьяно продувал до самых костей сквозь тонкий и растянутый временем застиранный свитер и такие же прохудившиеся единственные джинсы, которые, судя по всему, остались ещё со времён их похода за крестражами. Новой одеждой Гарри так и не обзавёлся, считая это пустой тратой времени, хотя, честно говоря, ему в голову ни разу так и не пришла столь причудливая и странная мысль, как поход по магазинам. Покупка одежды? Наверное, прийти к этой идее было гораздо сложнее, нежели заставить себя побриться или хотя бы не забывать что-нибудь поесть. А побудить себя сделать это он так и не сумел. Если раньше Кикимер периодически удосуживался оставить ему еду, которую Гарри глотал не глядя и совершенно не ощущая вкуса, то теперь даже это стало невозможным.

Он лишился дома Блэков и Кикимера в частности. Теперь этот особняк принадлежал то ли Малфоям, то ли государству, он даже не стал узнавать, оставшись совершенно равнодушным к судьбе бывшего жилища.

Гарри не помнил, сколько времени он уже пребывал на свободе, может, день, может, даже год — любые даты в голове отзывались лишь невнятным туманом, но желания как следует призадуматься об этом у него и не было. Да какая разница? Пусть сейчас он, по сути, бездомный, но зато чувствовал себя всё же чуть лучше, чем раньше. Дом на Гриммо вызывал лишь дикое желание сжечь это проклятое мрачное место дотла и лишь усиливал желание погрязнуть Гарри в себе, так что всё действительно к лучшему.

Он вдруг тихо рассмеялся. К лучшему! Только Гарри Поттер мог посчитать, что скрываться от правительства в другой стране, лишиться дома и любых средств к существованию — к лучшему. Даже замороженные счета и признание его психически опасным больным, который находится на свободе и которого необходимо было словить, а после заточить в Азкабан или, как минимум, в Мунго, не сильно тревожили.

Но вот желания сбрить прилично отросшую бороду так и не возникло.

Теперь Гарри — просто собрание собственных ярких воспоминаний, которые он может переживать лишь в своей голове. Но проблема жизни всегда заключалась в том, что её надо прожить и отнюдь лишь не грёзами о былом, а эта мысль не на шутку волновала. Возможно, именно осознание данной неизбежности и заставляло Гарри с трудом, но всё же идти вперёд, не сдаться властям, отдав свою судьбу в чужие руки, а скрыться от них во Франции.

Пусть хлипкий потерянный им мир и был соткан словно из сказок и сновидений, где трава была сочнее, свет ярче, а амбиции и желание жить вели за собой к неведомым высотам и болезненным падениям, но всё же тогда Гарри чувствовал себя на своём месте, несмотря на страх оказаться в итоге на проигравшей стороне, не говоря уж о внутренних метаниях, что снедали его все эти годы.

Как если бы такие понятия как «предназначение» и «Избранный» воистину были чем-то ощутимым и реальным, давали силы и осознание того, что правильно, что есть цель и куда она должна привести. А теперь же на горизонте всё стало дико размытым, словно мираж, и он уже не понимал, что делать с таким количеством свободы, к которой стремился.

— Эй, парниша, совсем страх потерял? Свалил мигом с моего места, — раздаётся над ухом хриплое на французском и Гарри поворачивает голову. Седой грязный старик с гневом взирает на него, гремя бутылками и обдавая запахом немытого тела. — Молодой, найдёшь себе своё.

Гарри почти улыбается, заметив непроизвольную метафору и уступает старику скамейку. Страх? Похоже, и вправду тот где-то затерялся, оставив на его месте лишь протухшее безразличие. Да и где же то самое его место в действительности?

В Азкабане? В Мунго? Впрочем, как бы он не пытался избежать своей судьбы, но это и вправду могли оказаться те самые места, что предназначены для него. А слово «предназначение» Гарри уже как следует сумел ощутить на себе во всей красе, но мириться с этим отчего-то желания так и не возникло, и он пусть и бессознательно, но довольно отчаянно цеплялся за этот якорь.

Бредя по безлюдной улочке и разглядывая перед собой каменную кладку и потрёпанные кеды с частично отклеившейся подошвой, Гарри суёт замёршие пальцы в карман джинс и безрадостно вздыхает. Честно признаваясь себе, что Азкабан — это то, что он, по правде говоря, заслужил и то, что он избегал этого, вызывало у него и без того всегда так ярко ощутимое чувство вины.

Всё вышло случайно. Но было ли это оправданием? Возможно ли здесь оправдание в принципе? В душе зияла пустота, чёрной дырой засасывая и поглощая в себя всё, до чего могла дотянуться, и не оставляя времени на излишние раздумья. Гарри мог бы поразиться самому себе — пусть он совсем не был мастером разбираться в том, что творилось даже у ближайших друзей на сердце, но холодное застывшее безразличие к судьбе окружающих, а особенно к практически родным людям, было для него довольно чуждым ощущением, но именно оно не оставляло его столько времени.

Почему он так спокойно реагирует на смерть Рона? Если быть откровенным перед самим собой, то потеря друга должна была уничтожить его до самого основания и он должен был добровольно сдаться властям в ту же минуту. А вот осознание того, что Гермиона видела, как Гарри швырнул Рона заклинанием и тот ударился головой о каменную кладку кухонной печи, да так и упал, заставляли Гарри покрываться мелкой дрожью от одного лишь воспоминания об её окаменевшем взгляде. Он не собирался драться с Роном, но тот буквально сразу же после выхода Гермионы из дома сумел наконец ворваться внутрь здания и отыскать замершего в тени кухни Гарри. За ним по пятам следовала Гермиона, которая хмурилась и всё сильнее куталась в халат, словно только сейчас ощутив, как холодно было в этом проклятом месте.

Рон же, схватив Гарри за грудки и ощутимо встряхнув, рявкнул:

— Значит, вот как ты видишь нашу дружбу? Я ведь и раньше подозревал, что ты только и думал о том, чтобы увести у меня Гермиону, но стоило мне только расслабиться и довериться, как ты тут же её уволок к себе! Не говоря уж о том унижении, что я испытал, оставшись у алтаря в одиночестве!

Гарри, почти невидяще глядя на Рона, лишь произнёс:

— Тебе ли мне рассказывать о доверии, дружище?

За что получает мощным кулаком в нос, из которого тут же рекой брызгает кровь, заливая мятую футболку. Лениво думая о том, что оправдываться желания у него отчего-то даже и не возникает, он едва не улыбается этой мысли и понимает, что про Рона даже толком и не вспомнил ни разу, когда Гермиона ему сообщила о том, что Гарри натворил на их свадьбе.

А потом драка, безучастный вид Гермионы к происходящему, которая лишь наблюдала за ними и последующая случайная смерть Рона. Сухо сообщив застывшей Гермионе, что она должна сообщить о произошедшем Министерству, он некоторое время словно ожидает от неё каких-нибудь действий в свою сторону, возможно надеется даже на последующее смертоносное заклинание, но она лишь продолжает смотреть на него, не шевелясь и не дыша. Гарри, с трудом передвигая одеревеневшими ногами, выбредает из дома, аппарирует как можно дальше от мест событий и вскоре не без помощи знакомых обзаводится порталом и оказывается во Франции, которая встречает его тёплым лёгким ветерком, смехом туристов и свежей выпечкой.

А потом его накрывает. Ноги подкашиваются и он, выставив руки перед собой, буквально падает на аккуратно подстриженный газон и забывает как дышать, захлебнувшись воздухом и собственными эмоциями. Его не волнует, как он выглядит на данный момент — залитая кровью футболка, кровоточащий нос, тяжёлое дыхание, чередующееся с трудом сдерживающимися стонами, и разбитые очки, которые он роняет практически сразу же, едва его колени касаются мягкой зелёной травы.

Он падает на спину и жмурит глаза, оказавшись ослеплён ярким солнцем. Нащупывает рядом валявшиеся очки и, выставив их перед собой, замирает.

— Ре… Репаро.

Гарри понимает, что если что-то и могло максимально пойти не так — это случилось. Но разве можно было бы в этом сомневаться, с его-то везением?

Гарри живёт во Франции довольно долгое время, успешно скрываясь от авроров, которые периодически натыкаются на его след и практически наступают на пятки. Ежедневно он также остро ощущает, как не хватает рядом Гермионы, которая была с ним рядом, когда они путешествовали в поисках крестражей. Что нет человека, которому он мог бы довериться, нет того, с кем можно было бы обсудить волнующую тему, да даже просто обменяться улыбками и тёплыми взглядами, которые говорили бы «Понимаю, мне тоже тревожно, но я рядом и ты можешь на меня положиться несмотря ни что».

Он был бы рад даже слушать её привычное бормотание, которое всегда доносилось из-за очередного толстенного тома, когда она натыкалась на некий сложный абзац и принималась вполголоса рассуждать, стараясь вникнуть в тему. Гарри всегда помнил, что Гермиона заботилась о нём даже в самых мелочах — будь то стрижка его непокорных волос, целые носки, которые изнашивались в походе до невероятного быстро, или внимательный взгляд карих глаз, которые буквально копались в его мозгах, едва она замечала, что Гарри что-то волнует.

Наверное, Гарри смог бы отдать свою жизнь в очередной раз, если бы это помогло как-то исправить то, что он натворил, и снова появилась бы слабая надежда увидеть в её глазах не гнев и не презрение, а привычную нежность и тепло.

Вероятность этого стремилась к нулю, учитывая, что Гарри сейчас находится за три девять земель от хмурой Англии и от самой Гермионы. Но есть способ…

Когда в очередной раз авроры идут за ним по пятам, то Гарри, не скрываясь, выходит к ним. Пусть его и страшит возможное пребывание в Азкабане, где хоть уже и нет дементоров, но дальнейшая его судьба всё ещё останется в пугающей и расплывчатой неопределённости.

И он принимает эту неизвестность.

Гарри казалось, что он находится в невесомости — руки и ноги не ощущали под собой никакой опоры, его медленно покачивало, а глаза совсем не хотелось открывать. Сознание умиротворённо плыло словно вдоль тихой реки и не осталось ни единой мысли в голове, лишь освежающая лёгкость и блаженная пустота. Он совершенно не задумывался, где находится, что происходит и не стоит ли открыть глаза, поэтому, когда неожиданно раздаётся мужской голос, Гарри будто вырывается из кокона этой обволакивающей действительности, словно его резко окунули в ледяную воду.

— Мистер Поттер?

Распахнув глаза, он сразу осознаёт, что не имеет ни малейшего понятия о собственном местонахождении, и уж тем более почему его тело беспомощно болтается в воздухе. С лёгкой паникой оглядывается, но не видит рядом ни единой души, которая могла бы обратиться к нему — вокруг лишь ярко освещённая светлая комната примерно пять на пять метров и больше ничего. И совершенно никого.

Что за чертовщина?

Воспоминания мгновенно накатывают на него гигантской волной, выбрасывая из ровно текущей реки на сухой берег и заставляя сердце бешено стучать в груди, а ладони взмокнуть. Последнее, что он помнил — авроры тащили его за собой в Англию и намеревались передать Министру.

Это что же, тюрьма? Или пока только допросная?

— Что за нахрен… — бормочет он, пытаясь отыскать глазами выход из загадочной западни или нащупать палочку в кармане. Но её там, конечно же, не оказывается.

— Мистер Поттер? — снова зовёт его голос из ниоткуда и он с шумом втягивает в себя воздух, стараясь унять громко застучавший пульс и неожиданно появившуюся боль в голове.

— Да? — отзывается Гарри, прижимаясь спиной к стене. Какое. Странное. Место. — Где я?

— Вы не помните?

— Последнее, что помню — это как меня отвели Министру, чтобы он решил мою дальнейшую судьбу.

— Ох, — раздаётся растерянное в ответ и это заставляет Гарри нахмуриться. — Пожалуй, нам стоит вернуться к началу, мистер Поттер.

— К началу? — повторяет он, совершенно запутавшись. — К какому началу? Началу чего? Кто вы?

— Мистер Онест⁽¹⁾.

— Что? — усмехается Гарри и качает головой. — Какой бред.

— Разумеется, я сохраняю анонимность и мне не хочется сообщать своё настоящее имя. Мы согласились, что это необходимо, когда вы прибыли сюда и подтвердили своё участие в… хм, нашей программе.

Гарри кажется, что голова вот-вот грозится лопнуть от происходящего, он с силой потирает виски и хлопает себя по щекам, чтобы прийти в себя. Но увы, это не помогает. В какой программе? Когда согласился? Уставившись большими глазами в противоположную стену, он лишь слышит сочувствующее:

— Похоже, там вам хорошо досталось, мистер Поттер.

— Что за… там? — с трудом выдавливает он, утыкаясь лбом в довольно упругую стену. А может, он сошёл всё-таки с ума и теперь его держат в психушке с мягкими стенами? Голос-то хоть настоящий? Или может, это его лечащий доктор? В конце концов, теперь Гарри точно перестал понимать, что же творится на самом деле и эта неизвестность ощутимо напрягала.

— Ну как же, я говорю о месте, где вы пребывали последний час. Разумеется в своей голове!

Гарри стонет и с силой проводит руками по лицу, утыкаясь затылком в стену. Он точно выжил из ума!

— И что я ТАМ делал? — нервно смеётся он и глядя куда-то вверх, откуда, кажется и доносился голос. Гарри замечает, что звук исходит от маленького, почти незаметного динамика и немного успокаивается, когда понимает, что, вероятнее всего, хотя бы голос ему не мерещится. Впрочем, слабое утешение на данный момент.

— Я надеялся, что именно вы и расскажете мне, мистер Поттер, а мы сможем это обсудить. К сожалению, эта комната лишь может отслеживать ваше состояние и испытываемые эмоции на тот или иной момент, но возможности увидеть происходящее нет. Для такого всё ещё требуется получше изучить технологию работы Омута памяти и гипноза…

— Отслеживать что? Что, чёрт побери, это за место?

— Эта комната, ну вы знаете, наподобие Выручай-комнаты в Хогвартсе. Именно она навела меня на мысль о создании подобного места с целью помощи людям, которые… которые нуждаются в ней.

— О какой помощи речь? — настороженно интересуется Гарри, сдерживая стон, когда понимает, что он, похоже, был прав — и это самая настоящая психушка для магов, в которой его и заперли!

— Понять себя, свои страхи. Увидеть другими глазами происходящее таким, каким оно является для вас на самом деле, осознать, что гложет и не даёт уснуть по ночам. Я всегда замечал, что многие люди отказываются от самого себя и считают, что переступать через собственные желания в порядке вещей, подавляя то, что действительно важно. Я называю это комнатой Истины.

— Важно? — рявкает Гарри, стукнув кулаком по стене. — Посчитал ли я важным сорвать чужую свадьбу и убить собственного друга, как вы считаете? Ведь этого точно не случилось на самом деле, не так ли?

— Нам нужно обсудить… мы должны…

— Могу я выйти отсюда? — перебивает Гарри, чувствуя, как рёбра затапливает клокочущей яростью и он пытается выровнять дыхание, которое тут же сбивается от накативших чувств. То, что важно? Собственные желания? Это именно они довели его до той ситуации в той реальности?

Но. Это. Всё. Ненастоящее.

— Вы хотите уйти? — раздаётся расстроенное в ответ. — Но мы…

— Я ХОЧУ ВЫЙТИ ОТСЮДА! — вопит Гарри, тяжело дыша и чувствуя, как ещё немного и он без палочки сможет разнести эти чёртовы стены одним лишь взмахом руки. Магия буквально начинать дребезжать в теле, готовая вырваться из него и разнести это проклятое место в щепки.

— Хорошо, мистер Поттер. Но давайте договоримся, что когда вы придёте в себя и поймёте, что вам требуется обсудить произошедшее, то вы вернётесь сюда. Ваша палочка в ящике, у выхо…

— ОТКРОЙТЕ ДВЕРЬ!

Раздаётся тяжёлый вздох, мгновение и Гарри падает на такой же мягкий пол, а в стене появляется дверь. Когда он, пинком ноги открывает её и вываливается оттуда, то видит ящик, откуда остервенело достаёт свою палочку, которая практически сама прыгает ему руку, после чего стремительно шагает по прямому коридору, что ведёт к выходу из здания и буквально выпадает на улицу.

Согнувшись он упирается дрожащими ладонями в колени, от греха подальше сунув палочку в карман и всё ещё чувствуя, как магия в нём продолжает звенеть, словно церковные колокола, а спина становится мокрой, несмотря на освежающий вечерний ветерок. Громкое судорожное дыхание так и не удаётся унять и он опускает голову, стараясь дышать медленнее.

Когда вы придёте в себя…

Придёте в себя? Он только что узнал, что не срывал свадьбу друзей, не убивал Рона, не жил во Франции, ночуя на улице, не скрывался от авроров, не сдавался в руки правосудия! Гарри прожил чёртову целую жизнь за всего лишь какой-то жалкий час! И он должен был вернуться сюда, чтобы что? Поговорить по душам с этим загадочным мистером Онестом?

Да гори он в аду!

* * *

Гарри не сразу вспоминает, что всё ещё живёт на Гриммо. Осознание данного факта заставляет на мгновение зависнуть его на пороге, прежде чем войти в злополучное жилище. Дом кажется чужим, незнакомым, так в итоге и не став ему родным и уютным пристанищем, в которое хотелось бы возвращаться.

Осторожно закрыв за собой дверь, Гарри входит и медленно направляется вперёд по коридору, словно ожидая, что кто-то выскочит из-за угла и сообщит ему, что как раз именно происходящее сейчас — всего лишь шутка, а реальность на самом деле закончилась на Франции, где его и повязали авроры. Голова тут же принимается неистово болеть, вызывая у Гарри болезненный стон и желание отключиться на месте.

С трудом добредя до дивана в гостиной, он падает на него, взметнув этим движением гигантский слой пыли в воздух и тут же отключается.

Впервые он спит без изматывающих событий и целых девять часов, что с ним давно уже не случалось. Обычно Гарри либо просыпался по нескольку раз за ночь, вскакивая с колотящимся сердцем, либо метался в кошмаре, отчего наутро ощущал себя ещё паршивее. Хуже этого, разве что, была только бессонница, которая помимо надсадных мыслей в голове гоняла его за выпивкой в небольшой погреб, да порой заставляла шататься по улице в попытке надышаться воздухом, дабы худо-бедно суметь отключиться. Помогало, по правде говоря, слабо.

Когда наутро он приходит в себя, то долго лежит с открытыми глазами, изучая потолок. Мысли бешено скачут в голове, перебивая друг друга и Гарри понимает, что не может сосредоточиться и разобраться в этом сумбуре. Морщась, неожиданно ощущает довольно забытое чувство голода, о котором даёт себе знать урчащий желудок. Он помнит, как неслабо голодал во Франции, пока жил на улице и теперь одно лишь воспоминание о запахе свежих булочек буквально вызывает слюну во рту.

Твою мать. Да какие булочки? Даже они были ненастоящими!

Он всё ещё с трудом переваривает осознание того, что столько событий в итоге были не взаправду, что они лишь жили в его голове и никогда не случались в реальности. Не было никакого похищения Гермионы из-под алтаря, случайного убийства друга, бегства от авроров. Навязчивая мысль «А мог бы он совершить такое в реальности?» продолжала крутиться в его голове всё утро и не давала возможности разложить по полочкам всё остальное.

Гарри лишь ощущал, что остро желает увидеть Гермиону, посмотреть ей в глаза и увидеть привычный взгляд, направленный на него, а не тот холодный и безжизненный, что так и стоял перед взором также настойчиво, как и мучающий вопрос о том, способен ли он поступить со своими друзьями так, как ему выдал его разум.

Означает ли это, что Гарри может причинить им боль, если пойдёт на поводу собственных желаний? Значит ли то, что его они ведут только к тяжёлым необратимым последствиям? Он и ранее ничуть не сомневался в том, что даже одно его существование может круто отравлять жизнь окружающим, что уж говорить, если он начнёт поддаваться своим порывам?

— Кикимер, — хрипло зовёт Гарри домовика и поворачивает голову в сторону появившегося домовика, который с нечитаемым выражением на лице глядит в упор на хозяина. — Пожрать бы?

— Конечно, хозяин, — вытаращив глаза, кивает Кикимер и тут же исчезает, забыв от удивления про своё привычное ворчание.

Гарри же плетётся в душ, надеясь холодной водой остудить пылающую от размышлений голову и собрать их в адекватную кучу. Душ бодрит, но мысли продолжают хаотично бесноваться в голове похлеще пикси, и он раздражённо стучит кулаком по стенке кабинки. Проклятье! Похоже, он и в самом деле не знает, как с этим разобраться…

Мрачно жуя бекон с яичницей, Гарри сверлит взглядом неожиданно заблестевшую кухню, которую Кикимер на радостях в связи с пробуждением хозяина решил всё-таки отмыть, каким-то немыслимым образом успев сделать это едва ли за полчаса, пока Гарри яростно намыливался в ледяном душе и безрадостно изучал в зеркале своё заросшее за практически три месяца лицо невидящим взглядом.

А после он лихорадочно и совершенно беспорядочно носился по дому, то тихо рыча, то порываясь швырнуть ту самую злополучную вазу об стену, как это делала Гермиона в его воображении. Изумрудная изящная ваза то и дело раздражающе попадалась на глаза и Гарри в итоге закрылся в своей комнате, дабы совсем не впасть в лютый неконтролируемый гнев.

Упав поперёк кровати, он случайно обнаруживает на полу открытое и довольно мятое письмо, которое валялось рядом с пустыми бутылками, да так и застывает, вчитавшись в строчки.

Гарри,

Не могу передать, как же я чертовски устала от твоего игнора, хоть и могу понять твоё неразумное поведение. Возможно ты считаешь, что это пройдёт, а пока всего лишь не следует показываться окружающим на глаза, но это не мешает мне ежедневно испытывать чудовищную панику в отношении тебя. Когда ты закрыл камин и входную дверь, сообщив, что хочешь побыть один — я это приняла, пусть и скрепя сердце. Когда ты продолжил молчать в ответ на письма — с обидой, но тоже приняла.

Но прошло два с половиной месяца и четыре дня с момента, как всё закончилось, а от тебя по-прежнему ни слуху, ни духу. Я знаю, что ты жив только потому, что письма доходят, а это, веришь или нет, совсем не утешает. Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не начать принимать радикальные меры, но у тебя всё же имеется шанс остановить меня от того, чтобы не пробить входную дверь дома или попытаться открыть камин (уверена, Министр меня поддержит, ещё и выдаст что-нибудь тяжёлое в дорогу с напутствием настучать этим тебе по заднице).

Итак, мы пришли к тому, что я, испытывая невыносимую ярость, беру штурмом дом или организовываю новую входную зону, и совсем не ручаюсь за то, что сделаю с тобой, когда доберусь до твоей бренной тушки.

Или есть другой вариант — ты немедленно встаёшь и со всех ног несёшься по адресу в приложенной визитке и тогда мне не придётся заканчивать начатое Волдемортом. А я не заслужила от тебя такого. И если ты считаешь также, то в ту же секунду сделаешь так, как я тебя прошу. Да, пока всего лишь настойчиво ПРОШУ.

А после У ТЕБЯ НЕДЕЛЯ на то, чтобы добровольно появиться в поле моего зрения. Да, это откровенный и беспощадный шантаж, но ты предупреждён, а значит, совесть моя чиста.

С наилучшими, но довольно гневными пожеланиями, Гермиона.

Глазами Гарри находит на полу и визитку. Да, то самое место. Долбанная «Комната Истины». Долбанная свадьба, долбанная Франция.

Что ж. Что ж. Так вот кому Гарри обязан своим нынешним состоянием. Спасибо, Гермиона, удружила от души. Взбодрила. И откуда только об этом месте узнала? А он, похоже, в то время как раз заливался алкоголем, пока читал её письмо. И после, ощутив перед ней прилив вины, таки ломанулся в это… Чистилище!

Неудивительно, что ТАМ он очнулся с диким похмельем и долго приходил в себя, учитывая своё далеко не самое трезвое состояние на тот момент. А уж после пробуждения вспомнить о том, куда повёл его заспиртовавшийся мозг Гарри, разумеется, не смог.

Надо бросать пить, пока он снова не натворил дел.

1) честность, правдивость

Вернуться к тексту

— Я очень надеялся, что вы вернётесь.

Гарри лишь громко и с досадой скрипит зубами в ответ, не желая признавать правоту владельца этого донельзя подозрительного места. Прокручивая вновь и вновь произошедшие события в голове («Ненастоящие, ненастоящие события» — то и дело упорно напоминал он себе), Гарри неохотно признал, что ему всё-таки требуется взгляд со стороны, потому что в таком взвинченном состоянии он не был способен рассуждать здраво. Ранее в таких случаях всегда рядом оказывалась Гермиона, которая умела расставлять всё по полочкам, отрезвлять лишь одним словом, и совсем даже не хуже качественного Агуаменти, а теперь же рядом был только Кикимер, и Гарри не представлял, насколько же сильно нужно залиться спиртным, чтобы выложить душу домовику, поплакаться ему в плечо и попросить у него совета. Ну уж нет, тьфу.

Сейчас же к Гермионе он опасался идти, понимая, что в подобном раздрае не посмеет показаться ей на глаза. Хотя та, вероятно, могла вполне даже подозревать, что с ним может сделать эта комната, когда отправляла сюда! Ох, наверняка… Она всегда понимала Гарри, порой даже лучше, чем он сам. Но говорить о произошедшем с ней ему категорически не хотелось. Гарри и без того ощущал себя неприятно уязвимым и это сильно раздражало, ещё не хватало перед подругой свои слабости демонстрировать. Да и сюда он пришёл буквально наступив себе на горло, и только потому, что всё происходящее было достаточно анонимным.

— Почему вы злитесь?

— Я не злюсь, — процедил он, скрещивая руки на груди и болтаясь в воздухе. — Я разочарован.

— В ком?

— Разумеется, в себе.

— Гарри Поттер, победитель Тёмного лорда, спаситель магической Британии разочарован в себе? Вы ещё страннее, чем я думал. Даже страннее меня!

— Бла-бла, Избранный и так далее, разве такой может косячить и в чём-то сомневаться? — закатывает он глаза, а потом с досадой хмурится. — Но ладно, вы правы. Я и разочарован… и зол.

— А злитесь вы, вероятно, на Рона Уизли?

— Нет.

— Но судя по вашему рассказу, вы его немного… хм, убили, — он слышит в голове мистера Онеста плохо скрытую усмешку.

— Очень смешно.

— Но это ваше подсознание выдало вам там такую ситуацию. Вы уверены, что в ваших с ним отношениях всё в порядке? Возможно, между вами остались какие-то неразрешённые ссоры или обиды?

Гарри молчит, поджав губы. Может и остались.

— С друзьями такое случается, мистер Поттер.

— Ну да, случается. Но это не значит, что я способен увести у него любимую девушку или желаю ему смерти. Или что я настолько равнодушно отнёсся бы к тому, что он погиб от моей руки. А после ещё и позорно скрывался, — последнее он выдавливает с отвращением. Хорош друг.

— Ну-ну, не стоит относиться к себе так сурово. Как я уже говорил, произошедшее в этой комнате — всего лишь проекции ваших подсознательных страхов и желаний, в которые вы можете открыто заглянуть. Очевидно, вы как раз-таки опасаетесь сделать больно вашему другу, а после и вовсе остаться безучастным к тому, каких жутких делов натворили. А ваше последующее бегство — всего лишь боязнь оказаться трусом перед возникшими… трудностями. Готов поклясться, в реальности до этого дело бы не дошло, и здесь вы меня не переубедите.

И хотя Гарри хмурился и всё сильнее стискивал локти уже занемевшими пальцами, но дышать вдруг становится чуть легче. Ему уже приходила мысль, что в реальности он не стал бы прятаться, но всё же это казалось ему дичайшим самообманом, словно он отчаянно пытался оправдать себя за подобное малодушие, ведь его сознание, как он посчитал изначально, выдало ему свою… правду. Но после слов мистера Онеста у него словно булыжник упал с души.

Так это именно страх? Что ж, с ним-то он неплохо справлялся все эти годы и Гарри даже слегка улыбнулся этой мысли. Правда, последующие слова собеседника возвращают мрачное выражение лица на место и мощным пинком выбивают из него дух.

— Вы совсем не говорите о своей подруге.

— Угу.

— Которую вы увели из-под алтаря…

— Угу.

— И у своего лучшего друга…

— Угу.

— На которого совсем не злитесь.

Гарри молчал, только с шумом втянул воздух в лёгкие.

— Ваши ответы о многом говорят.

— Угу.

— Думаю, вы и сами всё понимаете.

— Она выбрала того, кто ей по душе, здесь нечего понимать.

— Вы не опасаетесь повторения ситуации с похищением?

Гарри подавляет смешок. Не боится ли он? Да он в настоящем ужасе от подобного исхода. Вероятно, даже принесение тогда себя в жертву Волдеморту не вызывало столь леденящую и сковывающую сердце панику и удушливую волну отчаяния, как лишь одна мысль о том, что он осмелится «рушить её жизнь» подобным образом, как она тогда ему сообщила. Пусть и не на самом деле, но Гарри был уверен, что она права.

— Это она отправила меня сюда.

— Ох? Она действительно заботится о вас.

— Никогда не сомневался в этом, — криво улыбается Гарри и безрадостно вздыхает. — Со мной всегда было немало мороки.

— Похоже, вы пытаетесь оградить её от себя.

— Да, но она бывает до невозможного настойчивой, — бормочет он, дёргая плечом. — И всегда знала, чего хочет.

— И хочет она быть с Роном?

— Очевидно, — цедит Гарри, щурясь и вновь ощущая, как волна гнева поднимается в душе. — Несмотря на то, как он обращался с ней, сотни раз доводил до слёз, а в итоге бросил на произвол судьбы в тяжёлое время и…

Он замолкает, морщится. Ему не хотелось это произносить, но слова вдруг сами вырываются откуда-то из глубин души и он буквально давится ими, ощущая, как те застревают поперёк горла. Он ведь сам говорил, что не злится на Рона, верно? Хоть друг и с ним не раз поступал по-свински, но отчего-то это не виделось такими возмутительным, практически вопиющим поступком. По крайней мере, сейчас.

Просто это почему-то казалось совсем неважным по отношению к себе, да и Гарри друзьями разбрасываться не привык. Но может, подобное и было незначительным для него самого, а вот если это касалось Гермионы…

— А вам кажется, что вашей подруге нужно найти кого-то получше, кто будет по-настоящему ею дорожить?

— Я не… не говорил этого.

— Ах, да, вы уважаете её и считаете, что она сама способна сделать выбор. Но давали ли вы ей этот выбор?

— Нет.

— Почему?

— Есть множество причин и я не хочу их озвучивать, — неохотно произносит Гарри, закрыв глаза. Миллиард. Грёбанных. Причин. И не только в собственной голове.

— Тогда вернёмся к вопросу с похищением.

— Да, я опасаюсь натворить делов, — рявкает Гарри, открыв глаза и собрав брови на переносице. — Но больше не собираюсь нажираться до скотского состояния и уж тем более творить какую-нибудь идиотскую херню, нет, спасибо. Не уверен даже, что осмелился бы сделать это на самом деле, даже явись я на ту проклятую свадьбу в максимально невменяемом состоянии! Да я вообще не собирался туда идти!

— Я рад, что вы видите разницу между вымыслом и реальностью. Тогда вам нечего опасаться, когда в следующий раз встретитесь с подругой. Вы же не можете прятаться от неё вечно?

После этого разговора у Гарри же желание встретиться с Гермионой заметно тает с каждой секундой. Он ощущал сильную и непривычную неуверенность и подозревал, что всё-таки несмотря на собственные слова в итоге может между ними снова всё испортить, а это ощутимо останавливало его от того, чтобы её увидеть и произносить какие-либо слова в сторону подруги.

Но всё же мистер Онест был прав и он не может бегать от неё вечно. Особенно с учётом того факта, что Гермиона активно готовила тяжёлую артиллерию и собиралась на полном серьёзе (в этом он ни секунды не сомневался) штурмовать дом на Гриммо. А позорно бегать от неё в одном белье, прячась в комнатах дома, гордость всё-таки не позволяла. Уж лучше сдаться с потрохами и добровольно явиться к ней на порог.

Пусть как следует отсыпет ему Ступефаев, да забудет о произошедшем.

Разглядывая себя в зеркале, Гарри пришёл к неутешительному выводу, что пачку боевых заклинаний от подруги он получит сразу и прямо в лицо (вероятнее всего от испуга), едва та увидит его в подобном виде. Волосы уже практически не топорщились, учитывая их длину, из-за которой он непроизвольно вспоминает Билла Уизли; борода успешно достигла ключиц и бодро торчала во все стороны, а тени под глазами не внушали доверия от слова совсем.

С облегчением выдохнув, он понял, что пока будет приводить себя в порядок, у него будет время на небольшую передышку, прежде чем он увидит сердитые карие глаза напротив.

Но когда спустя пару часов Гарри уже стоит напротив её двери, то всю готовность сдувает словно порывом ветра, и он едва не прикладывается лбом о стену, дабы изгнать все посторонние и мешающие мысли из собственной головы.

Приказывая себе собраться, Гарри задерживает дыхание и быстро стучит в дверь. Тут же одёргивает руку, пряча её в карман толстовки и с силой сжимая пальцы в кулак.

Когда дверь в итоге распахивается, то он судорожно сглатывает и настороженно взирает на подругу, которая, оглядев его быстрым взглядом, длившимся буквально не дольше секунды, и не дав ему толком осознать их встречу, тут же молча бросается на шею, обдавая Гарри своим цветочным запахом волос и чем-то сладким, словно… теми самыми ароматными булочками из Франции.

Проклятье. Он не без иронии усмехается, с наслаждением утыкаясь носом в копну непокорных волос, что были собраны в хвост, и понимая, что именно Гермиона не раз рассказывала про свои поездки во Францию с родителями.

Как же чертовски приятно держать её в своих руках! Он отчего-то раньше не замечал, что она настолько ниже его, вероятно, всё дело в её прямом и всегда таком решительном взгляде, которым она одаряет окружающих, а теперь же тот был спрятан где-то в районе его ключиц.

И всё же Гарри скорее был готов к тому, что при встрече она сначала наградит его парочкой ощутимых шлепков или Непростительных заклинаний, а после примется отчитывать своим строгим и поучительным тоном, который возникал у неё каждый раз, когда кто-то из её друзей творил что-то неразумное.

Гарри понятия не имел, сколько они так торчали молча на пороге, с силой стиснув друг друга, пока Гермиона, втянув носом воздух, не воскликнула:

— Круассаны!

Тут же вырвалась из объятий и бросилась на кухню, где принялась судорожно вытаскивать выпечку из духовки. Те отчего-то разложились, превратившись в плоские лепёшки вперемешку с растёкшимся шоколадом, и она сердито сморщила нос, недовольная полученным результатом.

— Вот чёрт. То ли с тестом что-то не то, то ли в инструкции ошибка… И это уже вторая партия! Снейпа на вас нет!

Гарри, закрыв за собой дверь и пройдя вслед за ней, молча наблюдает за подругой, следя за каждым её движением. Сглотнув комок в горле, он на деревянных ногах подходит ближе и тихо произносит:

— Похоже, здесь маловато муки.

— Ты что-то понимаешь в этом? — оживилась она, притягивая Гарри ближе и впихивая ему книгу с рецептом, отчего он в замешательстве моргает, но берёт её в руки. Рецепт кажется довольно сложным для новичка, и он сдержанно отвечает:

— Совсем немного.

— Этого достаточно! Давай попробуем ещё раз, у меня всё ещё осталось немного продуктов…

Следующие полчаса они пытаются совладать с несчастным тестом, полностью измазавшись в ингредиентах по самые уши. Гермиона в процессе постоянно спорила на тему того, что в рецепте написано иначе, нежели пытается сделать Гарри, на что он только сначала закатывал глаза, но в итоге поднял венчик на уровень её глаз и красноречиво замахал им, разбрызгивая жидкое тесто вокруг.

— И что ты собралась лепить вот из этой водички?

— Наверное, нужно всё просто размешать как следует, да и тут сказано, что после смешивания нужно подержать тесто в холодильнике. Думаю, оно должно просто немного там застыть…

— Гермиона, здесь не хватает муки, — бурчит он, упрямо всыпая горку муки в жидкое тесто.

— Но в рецепте сказано…

Но Гарри, уставившись на неё, сыпет ещё больше муки в тесто и она сердито хмурится.

— Твоё упрямство стоит нам круассанов!

— Ну твоё-то уже стоило двух испорченных партий!

Гермиона сначала недовольно кривится, а после, весело глядя на него, начинает тихо посмеиваться от их чумазого вида. Тёмные волосы Гарри были белыми от муки, а её руки испачканы в растопленном шоколаде, который она взяла на себя, делая начинку. Продолжая едва слышно смеяться, она украдкой облизнула свои пальцы и не заметила, как Гарри, резко отвернулся, продолжая помешивать загустевшее тесто.

Он вдруг вспоминает, что за последние полчаса они ни разу так и не затронули тему касательно его затворничества, а Гермиона даже не делала попытки начать длинную поучительную речь. Ловя порой на себе её задумчивый взгляд, он вопросительно приподнимал брови, но Гермиона только улыбалась в ответ, неотрывно глядя на него и тут же придумывала очередную постороннюю тему для разговора.

Когда тесто наконец отправляется в холодильник, оба падают на диван, тяжело вздыхая.

Гермиона ловит задумчивый взгляд Гарри, который странно смотрит на неё, словно ожидая, что та всё же примется отчитывать его, словно нарушившего правила первокурсника.

— Смотрю, ты пришёл в себя, — усмехается она, подогнув ноги, стянутые в бриджи.

— Уж не без твоей ускоренной помощи, — хмыкает он, откидывая голову назад на спину дивана. — Не дала толком расслабиться.

— Прости, терпение иссякло, — виновато бормочет она, пожав плечами. — А я чертовски по тебе соскучилась.

— Да? — хрипло отзывается Гарри, ощутив, как грудная клетка словно заполняется теплом и поворачивая голову к ней. — Я тоже по тебе скучал.

Он не удерживается, берёт её ладонь в свою руку и слегка сжимает. Её улыбка становится шире, а глаза начинают буквально сверкать не без удивления. Гарри и подумать не мог, что его присутствию можно радоваться настолько сильно.

— Ты побывал по тому адресу, верно? — вдруг спрашивает она, пристально изучая друга своим цепким взглядом.

Гарри только кривится в ответ, но она понимает и без слов.

— Когда вернётся Рон?

— Рон? — поднимает брови Гермиона, удивляясь резкой смене разговора. — А почему он должен сюда вернуться?

— Разве вы живёте не вместе? — удивляется Гарри, будучи уверен, что они давно уже числятся мужем и женой, разве что только не на бумаге.

— Нет, и никогда не жили, — хмурится она, отводя взгляд и высвобождая руку из его хватки. — Ты хотел бы с ним повидаться? И с… Джинни?

— Нет, — Гарри отвечает чуть резче, чем планировал и замолкает. О Джинни он даже ни разу не вспомнил за всё это время и её имя буквально резануло слух. — Я хотел увидеть тебя.

Гермиона снова поражается тому, как открыто он говорит об этом, едва ли впервые показав свою привязанность, и это заставляет её откровенно растеряться. Но последующая же фраза совершенно выбивает её из колеи.

— Знаешь, кажется, я потерял приглашение на вашу свадьбу.

Голос Гарри звучит хоть и шутливо, но в нём всё же ощущаются напряжённые нотки, которые он старательно прячет.

— Мы не рассылали приглашений, — бормочет она, во все глаза разглядывая Гарри. — И уже вряд ли когда-нибудь разошлём.

Наступает долгая звенящая пауза, пока Гарри разглядывает Гермиону во все глаза и пытается догадаться, верно ли он понял то, что она имела в виду.

— Почему? — голос всё же подводит, когда он смотрит на неё, не моргая. Щёки девушки заливает румянец, а пальцы принимаются теребить края футболки.

— Ну мы… То есть, я… Мы…

Гарри терпеливо склоняет голову, напряжённо прислушиваясь. Сердце глухо стучит где-то в груди и отдаёт эхом в ушах, отчего он с трудом контролирует своё сбившееся дыхание.

— В общем, я тоже была по тому адресу и немало для себя открыла, — выпаливает быстро Гермиона, обхватывая себя руками, словно резко замёрзнув. — Ну и оказалось, что наши с ним отношения — совсем не то, что мне нужно.

— Он… он не тот, кто тебе нужен? — в прострации повторяет Гарри, запуская пальцы в волосы и вскакивая.

— Понимаю, ты теперь думаешь, что мы больше не сможем общаться втроём, как раньше, — расстроенно сообщает она, вздыхая, с сожалением глядя на него и вставая вслед за ним. — Но я постараюсь с ним не пересекаться, когда вы будете видеться и не…

Гарри хватает её за плечи и рывком поворачивает к себе. Гермиона от столь неожиданной порывистости замолкает и смотрит на Гарри большими глазами. Тот же несколько секунд сначала судорожно оглядывает её смущённое лицо частично скрытое мягкими выбившимися прядями из хвостика, а потом притягивает к себе и горячо целует. Её губы такие податливые, мягкие и слегка отдают шоколадом, из-за чего у него буквально голова идёт кругом.

Гарри слышит изумлённый заглушенный поцелуем возглас, но продолжает с наслаждением касаться её губ своими. Он чувствует, что Гермиона вцепляется в его плечи и это мгновенно отрезвляет, из-за чего он медленно и неохотно отстраняется, резко выдыхает и почти гневно произносит:

— Прости, всё же не сдержался. Проклятие! Понимаю, что нафиг тебе не упал, а особенно сейчас в своём идиотском состоянии, поэтому даже не знаю, есть ли для меня хоть какое-то оправдание. Если ты скажешь, чтобы я сейчас же валил к чертям собачьим, я пойму.

Он замолкает, а после косится на затихшую девушку, которая так и сидит, распахнув глаза и слегка приоткрыв губы в удивлении. Гарри, ощущая сухость во рту, с досадой стонет. Хоть он и так собирался открыто сказать ей о своих чувствах, придя сюда, но её слова о том, что она больше не с Роном, что он всё же не тот, с кем она хотела бы быть, буквально взрывает все преграды и… и… он всё-таки всё испортил, да?

Гермиона переводит на него взгляд, который становится чуть более осмысленными и во все глаза разглядывает его словно впервые. Он скорее угадывает, нежели слышит, когда она очень тихо спрашивает:

— Я нужна тебе?

— Нужна, — тоскливо подтверждает он, вспоминая, что Гермиона из его выдуманной реальности говорила о том, что он будто бы накануне твердил ей именно это. Что было истинной правдой.

Гермиона в ответ ласково проводит пальцами по его волосам, стряхивая оставшуюся муку и вдруг с лёгким весельем в голосе негромко произносит:

— Тебя постриг Кикимер? Что ж, из него вышел лучший парикмахер, нежели из меня.

— И всё равно я бы предпочёл, чтобы это делала ты, — слабо улыбается Гарри, видя как вновь загораются её глаза.

— Если хочешь, — кивает она неожиданно застенчиво, а потом обхватывает ладонями его лицо и сама ласково целует его. — И да, ты тоже нужен мне. Всегда был нужен.

Гарри ощущает, как её губы нежно ласкают его, как она неровно дышит и от этого в сердце зарождается тихий восторг. А её слова заставляют пульс биться быстрее, перемешиваясь с растекающимся по венам безграничным счастьем. Бережно обхватив её плечи и талию, он притягивает Гермиону к себе, желая буквально вжаться в её хрупкое тело, да и остаться в таком положении. Он чувствует, как Гермиона улыбается и с удовольствием целует эту улыбку в ответ.

— Гарри, — бормочет она, то и дело проводя руками по его плечам, торсу и запястьям. — А скажи-ка мне…

— М-м-м? — он как раз касался своими губами её скул и сильно отвлекал от волнующего вопроса.

— Скажи… скажи, а что ты видел в той Комнате?

Гарри замирает и она поворачивает голову в его сторону. Гермиона чувствует, что колени уже не способны её держать и поэтому падает на диван, выпав из его хватки. Гарри же так и остаётся стоять, замерев, словно каменное изваяние.

— Ничего хорошего.

— Как и у меня, — она переводит дух и поднимает на него глаза. — Но я просто… хотела узнать, не она ли тебе помогла понять то, что ты чувствуешь ко мне?

— Не совсем.

Видя пристальный взгляд Гермионы, он морщится и с неохотой произносит:

— Я догадывался и так. Просто… не мог иначе.

— Не мог?

— Не имел права рушить твою жизнь, — безэмоционально выдаёт он, скрещивая руки на груди и постепенно мрачнея. — У меня впереди жертвоприношение значилось по плану, если помнишь, да и ты ведь уже для себя всё решила.

— Как видишь, не совсем, — слабо улыбается она, опуская плечи. — Могу я узнать, что произошло в той Комнате?

— Только через мой труп.

— Гарри! — возмущается она, хватая его за локти и притягивая к себе. Он неохотно усаживается рядом, понимая, что та сейчас начнёт допрос с пристрастием. — Там же всё было не по-настоящему. Ты же не воспринимаешь какой-нибудь сюрреалистический кровавый сон за действительность? А ведь сны — это тоже подсознание! И я не собираюсь тебя осуждать. А ещё ты и сам будет в шоке, когда узнаешь, что творилось со мной, — тут у неё вырывается нервный смешок и она медленно заправляет пряди за уши.

— Так может нам просто забыть об этом, — напряжённо предлагает он, облокачиваясь о спинку дивана.

— Ох, Гарри, — усмехается она. — Я всегда знала, что ты чертовски скрытный и не любитель откровений, так что так и быть, расскажу первой.

Гарри подняв брови в удивлении с интересом прислушался. Гермиона, сделав глубокий вздох и сцепив пальцы на коленях, начала рассказ:

— Очнулась я в доме, похожем на «Нору» с шестью рыжими детьми. После очередной ссоры с Роном на тему его… э-э-э… уф… нереализованности, хлопнула дверью и ушла на работу в Министерство. А там мы с тобой… мы… — она порозовела и Гарри с любопытством уставился на неё. — В общем, у нас были отношения, но без каких-либо обязательств, ведь у нас у обоих были семьи. И когда ты прямо сообщил мне о том, что я тебе нужна только для… для… удовлетворения потребностей, то я поняла, что мои чувства не взаимны и начала встречаться с большим количеством других мужчин, таким образом заработав себе репутацию крайне ветренной женщины, — кривится она, съёживаясь. — И что самое ужасное, при этом была ещё и Министром магии. Которая своей неосторожностью и глупостью в итоге развязала войну между магглорождёнными и чистокровными. Ну… как тебе?

— Что ж, — усмехается Гарри, сдерживая рвущийся смех, — очевидно, ты жаждешь встречаться с толпой мужиков, развязать гражданскую войну и до чёртиков боишься меня. Я всегда это знал.

— Гарри! — возмущается Гермиона, хлопая его по плечу. — Да всё наоборот же… ах, ты просто издеваешься надо мной! Прекращай ржать! — но сама уже улыбалась, глядя на его веселье. — Ладно, теперь ты видишь, как это всё нелепо выглядит, так что можешь рассказать мне свою историю.

— Вот же любопытная, — стонет он страдальчески и тяжело вздыхает. — Ладно. Я похитил тебя у алтаря, будучи в нетрезвом состоянии, случайно убил Рона и сбежал от властей во Францию, где жил с бездомными. Всё.

— Лаконично, — бурчит Гермиона, — и совсем не похоже на тебя. В жизни не поверю.

Гарри кисло смотрит на неё в ответ, с облегчением замечая, что в её взгляде нет ни разочарования, ни злости. Зато Гарри, так непривыкший рассказывать о своих чувствах и проблемах с кем-либо, неожиданно осознаёт, что может поделиться с ней чем угодно и не встретит холодного осуждения с её стороны, и в ответ она лишь попытается разобраться в происходящем и в случае чего помочь, если возникнет такая необходимость. А от этого факта у него на душе становится легко и опьяняюще тепло, словно он вернулся в уютный дом, которого у него никогда не было.

— Похитил у алтаря? Мило. И ужасно. И я тебя даже не заавадила после такого?

— Пыталась. Но под рукой были только вазы, — вздыхает Гарри, отводя взгляд. — Гермиона, я чертовски не хочу это всё обсуждать, ну серьёзно. Я и так едва с ума не сошёл, пока пытался понять, где правда, а где вымысел, не говоря уж о том, чтобы после хоть как-то разобраться в той чертовщине и при этом не считать себя полным ничтожеством. Где ты эту Комнату вообще отрыла?

— Да Луна подогнала. Ну ладно, ладно, не буду больше тебя мучить, — милостиво соглашается она, глядя на него. — Ты же помнишь, что мы так и не доделали круассаны?

— У меня есть идея получше, — с облегчением отзывается Гарри, хватая её и усаживая на колени. Гермиона обхватывает его шею руками и мурлычет:

— А как же круассаны?

— Ничего не выйдет… Кажется, я всё же переборщил с мукой.

— Что ж, это убедительный аргумент, — серьёзно соглашается она, потеревшись носом о его щеку. — И какая же идея у тебя на уме?

— Сейчас узнаешь, — прищурившись отвечает он и порывисто её целует, а она не менее горячо отвечает, зарывшись пальцами в его волосы.

— Но круассаны мы всё равно доделаем! — на мгновение открывается она от него и сурово глядя в его зелёные глаза.

— Ничуть не сомневался в этом, — фыркает Гарри, закатывая глаза и возвращаясь к прерванному приятному занятию, которое явно не закончится поцелуями, а о круассанах если они и вспомнят, то только на следующий день.

Который будет идти так, как они оба всегда желали — будучи вместе.

Примечания:

омноном, круассанчики, принимаю к ним и помидорки, если они всё ещё имеются х)