Наставники тоже ошибаются (джен)

Осень вступала в свои права. Тучи всё чаще закрывали небо, последние ласточки покинули свои гнезда, чтобы отправиться в те страны, где будет легче найти пищу, а в лабораториях Кавендиша появлялось все больше студентов — впрочем, Патрик Блэкетт, погруженный в свои исследования и так и не ставший преподавателем для кого-то ещё кроме Хадсона, не слишком знал всех этих новичков.

В тот пасмурный день, когда тускло-серое небо ни на миг не озарялось солнцем, Блэкетт, как и вчера, возился с камерой, когда заметил в комнате постороннего.

Джозеф Томпсон, седой полноватый профессор, приветственно улыбнулся.

— Забрёл вот на огонёк. Доброго дня, Блэкетт. Как ваши дела?

— Благодарю, прекрасно.

— Приятно слышать... Исследования продвигаются?

— Понемногу. Есть пара мыслей, как улучшить эту штуку, — Патрик кивнул на камеру Вильсона, с которой всё ещё возился.

— Хорошо... Хм. Понимаете, Блэкетт, у меня есть просьба... возможно, несколько необычная.

— Хм?

— Не могли бы вы дать пару занятий одному новичку? А то совсем не справляется...

— Ну... — молодой исследователь задумался. Он уже немного обучал Хадсона; тот неплохо освоился в лаборатории, и теперь они вместе слаженно работали над усовершенствованием устройства Вильсона. «Но моя ли это заслуга?»

Блэкетт покачал головой:

— Я не слишком силён в преподавании. Едва ли я тот, кто ему поможет.

— И всё же я прошу, — Томпсон вздохнул. — Из всех наших коллег я не знаю никого более искусного в этом всём, — пожилой профессор обвёл взглядом приборы, мотки проводов, дуговые и паяльные лампы.

— К тому же, — добавил Томпсон. — От вас же и не потребуется многого. Просто научите парня пользоваться приборами, а дальше уж мы и сами справимся.

«Просто научите... Хотя может и правда хватит пары занятий — и не придется отвлекаться от основных исследований?»

— Что ж, пару занятий проведём, — наконец произнес Патрик. Улыбка профессора Томпсона стала ещё шире.

— Не представляете, как я вам благодарен. Представлю вас после ланча.

...Пообедав и вернувшись в кампус, Патрик почти и забыл об утренней встрече — и вспомнил только сейчас, увидев неизменно жизнерадостного Томпсона вместе с... Видимо, тем самым студентом. Мальчишка радостным не выглядел, но Блэкетту кивнул.

— О, вот и вы! — обрадовался профессор. — Роберт Оппенгеймер, Патрик Блэкетт. Вот он вам и поможет.

— Рад знакомству... — пробормотал Роберт, тоскливо протягивая руку.

— Взаимно, — Патрик ответил на рукопожатие, разглядывая нового подопечного. Бледный какой-то — как не слишком здоровый... «Ну да моё ли дело?»

— Если свободны, — добавил Блэкетт. — Можем начать хоть сейчас.

— Как скажете, — Роберт кашлянул, полез за сигаретой, но Патрик, заметив коробку в кармане, остановил его:

— И начнем мы, судя по всему, с того, что в пределах лаборатории не курят. — «Ещё не хватало спалить тут всё дотла. Тут точно хватит пары уроков?..»

...Пробное занятие Блэкетта не порадовало. Неудивительно — после смышлёного Хадсона, который через пару лет и сам мог бы стать прекрасным экспериментатором, обучать мальца, который даже паяльник в руках никогда не держал! «Да уж... Удружил старик...»

Подавив вздох, Патрик повернулся к ученику. «Спокойно. Все целы — может, он и небезнадежен. Он не может быть настолько плох».

— Оппенгеймер, на сегодня всё. Приходите завтра, начнем с правил безопасности.

— Как скажете...

Второй месяц осени был на исходе — а занятия с Оппенгеймером («пара уроков, не более!» — так говорил Томпсон, да?) продолжались без особых результатов. Устроить на ровном месте пожар? Чуть не затопить лабораторию? И это только прошлая неделя... Чёртов старик, чёртов мальчишка... И когда тут заниматься с Хадсоном и камерой Уилсона?

А ведь какие планы были — ещё в сентябре, когда Блэкетт вернулся из Геттингена к «своим исследованиям»...

...Вещи были благополучно разложены по своим местам, чемоданы и сумки больше не загораживали проход в коридоре и гостиной; жизнь обитателей уютного двухэтажного дома на Бейтмен-стрит вернулась в прежнее мирное русло.

Патрик, как и хотел, вернулся к своим исследованиям — и экспериментам с оборудованием. Блэкетт хотел, чтобы камера Вильсона срабатывала автоматически — это могло бы экономить время и создавать ещё больше снимков взаимодействия альфа-частиц с ядром атома; но для этого надо было изменить механизм камеры. Но как?

В тот день, когда за окном лаборатории с клёна медленно сыпались золотые и огненно-рыжие листья, устилая увядающую траву, и стаи ласточек прощально свистели над крышами колледжа, Патрик, отложив аппарат, направился перекусить, когда его окликнули:

— Вернулся! Надолго к нам, Пат?

— Надеюсь, — Блэкетт с улыбкой пожал руку Кингсли Мартина — друга, которого нашёл, ещё когда учился в колледже Магдалины. В тот год Патрика и ещё несколько сотен офицеров, которые не смогли доучиться в тысяча девятьсот четырнадцатом, отправили на курсы в Кембридж — «закончить образование». Вольные порядки, замечательная местная лаборатория и, что для бывшего моряка было ещё более поразительно, интересные разговоры с умными людьми настолько впечатлили молодого человека, что тот так и остался в Кембридже.

— Мог бы и заглянуть, — буркнул Кингсли, впрочем, без особой злобы. — Всё с железками своими?

— Не совсем своими, — поправил Патрик. — Придумал Уилсон, я так...

— Да ладно, — хмыкнул Мартин. — Настолько «так», что только о тебе все и говорят.

— Рад за них, — хмыкнул Блэкетт. — И всё же без идеи Резерфорда и устройства Уилсона едва ли что-то бы получилось. Да и работать ещё много — ну да Хадсон, может, поможет...

Хадсон, студент Королевского колледжа, стал аспирантом Патрика ещё до немецкой поездки Блэкетта вместе с Джеймсом Франком. Он немного смыслил в технике; возможно, придумал бы что с камерой...

— Кстати, зайдёшь ко мне в субботу? Джеффри тоже придёт.

— Как не зайти? А сейчас куда, кстати?

— В «Луну», как обычно. Там, надеюсь, ничего не изменилось?

— Ну... — Кингсли задумался. — Вроде есть можно.

— Тогда в «Луну», — решил Блэкетт.

...«Луна» и правда оказалась прекрасной — вот только какие теперь альфа-частицы? Лабораторию не разгромили — и то хорошо... «Даже Хадсон занят куда более полезными штуками!»

— Пустая трата времени... — мрачно буркнул Блэкетт, заходя в тот день в лабораторию, где должно было состояться очередное занятие с Оппенгеймером. Стоп; разве не должно было быть закрыто? Обычно Патрику приходилось отпирать двери ключом; но сегодня кто-то пришел раньше него.

— О... Здравствуйте...

Блэкетт ожидал увидеть здесь Хадсона, или Томпсона или даже Резерфорда; но этот мальчишка?

— Здравствуйте, Оппенгеймер. И давно вы здесь?

— Ну... — студент долго рассматривал часы, словно вспоминая, что эти стрелки обозначают. — Кажется, с десяти...

Патрик, листавший тетрадь с заметками, замер. «Какое — с десяти? Сейчас же и девяти нет!» Бред какой-то. Разве что...

— Вы тут что, всю ночь?

— Э... Ну... Похоже на то... Пытался опыт вчерашний повторить, но то ли провода не те, то ли ставлю не туда...

Блэкетт покачал головой. Что сбивало с толку больше — собственная безответственность, по которой дверь оказалась незапертой и благодаря которой этот мальчишка торчал здесь всю ночь и лишь чудом не спалил всё, или фантастическое упрямство Оппенгеймера, — Патрик понять не мог.

— Что ж, тогда давайте повторим его вместе... Какого?!

Мальчишка, вцепившийся до этого в стол, сполз на пол. «Вот же...» Какие уж тут опыты...

Прошло несколько часов, прежде чем студент наконец пришёл в себя.

— Лежать, — рыкнул Блэкетт; мальчишка, попытавшийся встать, вздрогнул и лёг обратно.

— И давно у вас такое?

— Нет... Ну, в Гарварде не было... Вроде, — растерянно добавил Оппенгеймер.

— Мда... — Блэкетт хмуро убрал провода на место. Ни занятий, ни исследований... Одна морока...

— Так... Пока полежите здесь. Потом пойдёте домой.

— Но опыты...

— Чтоб вы тут ещё раз в обморок грохнулись? — перебил студента Блэкетт. — И так время тратите.

— Простите... — мальчишка растерянно опустил голову. Патрик раздражённо вздохнул.

— И вот что, Оппенгеймер. Если вновь почувствуете себя дурно, не сюда тащитесь, а лежите дома.

Бесплодные усилия Блэкетта обучить Оппенгеймера хоть чему-нибудь продолжались. Бывший моряк мало надеялся на хоть какой-то успех, но... Не бросать же начатое — хоть старик и «удружил»?..

— Что ж, на сегодня с вас хватит, — вздохнул преподаватель после очередного урока. — И вот что: зайдёте ко мне за одной книгой. Может, пригодится...

Этой книгой была переизданная брошюра Смита для инженеров флота. Конечно, моряком мальчишка бы вряд ли когда-нибудь стал; но техника безопасности там была расписана недурно — лишним не будет.

...О том, что Оппенгеймер должен был прийти именно сегодня, Патрик совсем забыл — пока трескучий звонок не оповестил о появлении гостя.

— Здравствуйте... — пробормотал мальчишка, косясь то на Блэкетта, то на дом — сам Роберт снимал не столь роскошное жильё; хотя квартира в Нью-Йорке, где жили его родители и брат, едва ли уступила бы этому особнячку.

— Здравствуйте. Проходите, что ли, — Патрик махнул рукой, приглашая внутрь. Оппенгеймер суетливо кивнул и неловко шагнул за порог. «Точно дворянское жилище...»

— Библиотека... Нет, она дальше!

...Растерялся Роберт не от богатства дома, но от прекрасной незнакомки, — впрочем, почти все незнакомки прекрасны. Но тут — само совершенство, точно с картины Вермеера...

— Оппенгеймер? — Блэкетт обернулся к студенту, и, проследив за его взглядом, подавил вздох.

— Ты не говорил, что у нас гости, — заметила Констанция.

— Вылетело из головы. Роберт Оппенгеймер, Констанция Блэкетт.

— Здрасьте... — покрасневший Роберт склонил голову и шагнул назад, чуть не опрокинув полку для обуви. Миссис Блэкетт прикрыла рот рукавом платья. «Забавный...»

Ещё раз обернувшись, Блэкетт вздохнул и сам направился в библиотеку, благо найти нужную книжку получилось быстро.

— Держите. Вернёте, когда прочитаете. Можете не торопиться.

— А? — Роберт вздрогнул, услышав голос наставника, и чуть не выронил брошюру.

— Удачного чтения. Не смею вас задерживать.

— Да... Спасибо... — еще раз неловко кивнув, юноша поспешил прочь.

— Всё хорошо, милый? — миссис Блэкетт посмотрела вслед ушедшему гостю. — Вы с ним не очень дружны?

— Да как сказать... Сложный студент, — Патрик устало приложил ладони к лицу. — Вот вам и исследования...

Блэкетт тоскливо усмехнулся. Летом всё казалось куда проще...

— ...Когда мы ехали туда, такой горы вещей не было, — протянула Констанция Блэкетт, со вздохом глядя на чемоданы, картонки, сумки, корзинки, загромоздившие просторную гостиную со светлыми обоями, неброским, но мягким диваном у стены напротив сложенного из темно-коричневого кирпича камина и с высоким широким окном — почти на всю сторону комнаты.

— В путешествиях всегда так, Пэт, — усмехнулся Патрик, поправляя несуществующую складку на рукаве пиджака. Констанция улыбнулась тоже; её муж умудрялся выглядеть безупречно даже в хлопотах после переезда! «И как он получился такой идеальный?»

Жизнь мужа Констанции могла казаться мечтой. Безупречная служба на флоте, где Патрик, разумеется, преуспел; блистательная учёба в Кембридже под руководством великого Резерфорда; и, наконец — поездка в Геттинген, откуда Блэкетт вернулся окрылённым успехами. И было отчего — в Германии по достоинству оценили его труды.

Патрик экспериментировал с камерой Вильсона — коллеги по Кавендишской лаборатории, чьё устройство исследователь усовершенствовал самостоятельно. Из снимков, полученных Блэкеттом при помощи этой камеры, выходило, что при определённых обстоятельствах происходит превращение ядра одного атома в ядро атома иного вещества. Не иначе алхимия — но тем не менее ядро азота, как показали фотографии, смогло превратиться в изотоп кислорода. Именно с этими открытиями Патрик и поехал в Германию — хоть и Резерфорд не был слишком этому рад: «Прерывать наши исследования на целый год... Надеюсь, это и в самом деле будет полезно...»

Было ли оно полезно? Да. В Британии ещё ничего не слышали о новой, так называемой квантовой, физике — а на континенте, где не так давно закончилась кровопролитная война, наука англичан совершенно устарела.

— Надеюсь, теперь переезд будет нескоро, — Констанция, или Пэт, как её называли близкие, со вздохом вынула из чемодана помятое платье.

— Нескоро. У нас с Резерфордом будет много дел. Я и сам надеюсь, что не придётся вдруг заниматься какой-нибудь чепухой, — Патрик, отогнав ненужные мысли, отвёл с лица супруги выбившуюся из причёски прядь.

...Так думал он в августе, когда только начал наводить порядок дома после переезда. Но теперь — какие уж планы?

— Тяжко с ним, — добавил наконец Блэкетт.

— С Хадсоном же сладил? — не поняла Констанция.

— Хадсона не приходилось учить забивать гвоздь. А тут... Черт, я же сразу сказал Томпсону, что не умею преподавать... — Блэкетт выдохнул и продолжил:

— Я не знаю, как его учить. Я не знаю, чему его учить. Он чуть пальцы себе не сжёг паяльником... А уж дать что-то более сложное... Понятия не имею, как с ним справиться. Наверно, нужен кто-то более талантливый к преподаванию...

— Может, все ещё обойдется. Все ведь живы, вроде даже здоровы.

— Что тут обойдётся? Мы месяц топчемся на одном и том же — и это вместо камеры Вильсона... Хоть пособие писать — «Как не надо делать в лаборатории»...

— Так, может, отказаться? — предложила миссис Блэкетт. Патрик задумчиво покачал головой.

— Отказаться... Я уже пообещал ведь Томпсону. Нет, надо хоть чему-то обучить — хотя бы самому примитивному...

— Как сложно с этими обещаниями, — протянула Констанция. — Ты только уж не переутомляйся!

Тот день выдался холодным даже для конца ноября; пришлось ускорить шаг, чтобы не замёрзнуть под пронизывающим насквозь ветром.

— Добрый день, — в ответ ученик лишь вяло кивнул — кажется, ещё более вяло, чем обычно; да и выглядел Оппенгеймер неважно... Но он бы не пришёл вновь в таком состоянии, в каком уже падал в обморок?

— Сегодня у нас настройка линз для микроскопа. Возьмёте в том ящике.

Студент направился к нужному стеллажу; Патрик потянулся к тетради, в которой делал заметки к черновику будущего «Пособия для экспериментаторов» — надо же хоть как-то использовать опыт обучения этого бестолкового мальчишки, — когда грохот от падения и звон разбитых стёкол заставил исследователя обернуться. Да. Пацан всё же притащился полудохлым на занятие — и, похоже, едва ли очнулся бы скоро. «Вот вам и добрый день...»

— Оппенгеймер, чтоб вас!

Мальчишка не мог слышать Блэкетта — он так и лежал без сознания.

«Вот чёрт. И что с тобой теперь делать?»

Досадливо вздохнув, Блэкетт закрыл тетрадь, задвинул на место стул. И куда теперь его? Может, к Томпсону — пора бы и вспомнить про «заблудшую душу»? Но — рано, тот только ближе к обеденному времени приходит... «Что ж всё так некстати?»

— Оппенгеймер!

Ответа не было. А у него ещё и жар...

— К чёрту всё... Пошли, что ли... — подхватив подопечного, Блэкетт покинул лабораторию. «Дверь бы закрыть... Хотя что тут воровать?» Мальчишка оказался на удивление лёгким — с его-то немалым ростом, хоть пацан и сутулился. «Тощий совсем... Этот упадет не так — и уже не жилец... Но ведь жив...»

Как он добрался с нежданным гостем до дома, Блэкетт не помнил — помнил только, как удивлённо охнула Констанция, встретившая супруга дома.

— Это... это не тот «сложный студент»? — миссис Блэкетт помнила Роберта по тому визиту неловкого нескладного паренька, красневшего всякий раз, как случайно видел хозяйку дома. Кажется, этот мальчик тогда пришёл за книгой из библиотеки мужа или чем-то подобным, и больше Оппенгеймер в их доме не бывал.

— Неважно... не сейчас, — отмахнулся Патрик, укладывая мальчишку на кровати. Как он вообще довёл себя до такого? Ответ, впрочем, пришёл быстро, даже слишком. Откуда взяться здоровью, если вне лаборатории дымить как паровоз, никогда не бывать ни на каких стадионах и питаться чёрт знает чем — «а может даже и чёрт не знает...» Да и бессонные ночи, как та, в конце октября, в лаборатории, едва ли полезны для здоровья — тем более и так не сильно крепкого.

Блэкетт вздохнул, убирая всклокоченные и слипшиеся черные пряди с горячего лба мальчишки. Тот, казалось, спал — только вот бормотал какую-то бессмыслицу — про яблоко, яд, лабораторию, ещё что-то. Наверно, что-то из тех книг, которые Оппенгеймер нередко листал в коридоре Кавендиша.

— Тот суп ещё остался? — Патрик вышел в гостиную, прикрыв дверь.

— Да. Ты, кстати, тоже бы поел! — Констанция нахмурилась.

— Непременно. Как разберусь с гостем.

— Раньше ты не слишком хотел ему помогать, — озадаченно протянула Констанция.

— Я... просто не придумал, на кого его спихнуть. Вот он и будет здесь... пока что, — вздохнул Патрик.

— Как скажешь, — миссис Блэкетт улыбнулась. И почему её супруг вдруг смутился?

...Блэкетт думал, что гость проснётся через несколько часов; но и ночь прошла, и утро наступило, и солнце уже светило сквозь задёрнутые шторы, когда мальчишка наконец пришёл в себя и попытался вылезти из постели.

— Полегче, Оппенгеймер. Вставать вам пока не надо. — «Да уж... Пару-тройку дней тебе бы полежать...», добавил мысленно Патрик.

— А... а что со мной? — тихо кашлянул ученик.

— Это я бы у вас хотел спросить. Как и о том, что я вам говорил, если почувствуете себя дурно.

— Ну... — мальчишка замялся. — А как я... здесь...

— Это не то, о чём вам нужно сейчас думать, — Блэкетт вздохнул, вспоминая хлопоты вчерашнего дня и вечера. — Вчера вы потеряли сознание, у вас был жар и вы что-то бормотали про отравленное яблоко на моём столе.

Студент странно побледнел — как будто Патрик сказал нечто совершенно поразительное.

— Я... Я не помню... Но что же... Неужели я в самом деле?..

— Оппенгеймер, тихо, — грубо перебил Блэкетт, приложив ладонь к лицу. — Вы даже не дослушали.

Дождавшись, пока мальчишка наконец закроет рот, Патрик продолжил:

— Я бы знал, если бы вы в самом деле это сделали, тем более в моей лаборатории. И уж поверьте, разговаривали бы мы не здесь и не так.

— Но...

— О вашем состоянии я уже сообщил вашим родителям, — оборвал мальчишку Блэкетт. — Они приедут в ближайшие дни. Да... И знаете... Потом вам лучше встретиться с психологом. Я не сильно разбираюсь, но...

— То есть я... Я правда сделал...

— Оппенгеймер, просто дайте уже договорить, — Блэкетт с трудом подавил стон. «Какого чёрта? Ясно же сказал, что это бред! Лучше бы вовсе про это не говорил... Почему с ним всё так сложно?!» Ещё раз вздохнув, преподаватель продолжил:

— Не знаю, слышали ли вы что-то про «нервные срывы». Но сходите.

— Но... Как же... То яблоко...

Блэкетт со стоном приложил обе руки к лицу. «Спокойно. Спокойно. Почему он вообще так легко поверил в этот бред? Почему с ним так сложно? Хотя с ним всегда сложно... И почему он смотрит так, как будто я хочу его по меньшей мере убить?.. И как с ним говорить?!»

— Роберт, — аспирант дёрнулся, услышав странное обращение — преподаватель называл его всегда по фамилии. Голубые глаза подопечного чуть оживились. Блэкетт кивнул сам себе и продолжил:

— Забудьте про то яблоко, что я вам сказал. Забудьте. Просто забудьте. Это приказ.

— Э...

— Просто. Забудьте. Забудьте об этом чёртовом яблоке. Понимаете? — «Вбил же себе в голову...»

Судя по растерянному лицу, юноша не особо понимал — но наконец судорожно кивнул.

— Я... Ладно...

Блэкетт выдохнул — громче, чем хотелось.

— Если голодны, дайте знать. Почувствуете себя достаточно хорошо, провожу вас домой.

Дождавшись кивка Оппенгеймера, Блэкетт вышел из комнаты, оставив гостя одного. «Да уж. Создал себе проблему из ничего. Как этот мальчишка вообще дожил так до своих лет?» Но и не бросать же эту бестолочь — домой он сам точно не доберётся... Хотя какое домой — об этом лучше думать завтра или послезавтра, не раньше...

Приведя сумбурные мысли в порядок, Блэкетт вернулся к гостю; тот вздрогнул, обернувшись к преподавателю. «Чего он так дёргается? Он же просто в гостях, а не... За кого он меня вообще принимает?..»

— Есть будете?

— Ну... — мальчишка начал было говорить, но смолк, быстро глянув на преподавателя. Тот тяжело вздохнул. И почему смотреть на этого запуганного мальца было так... неприятно? Это ведь не из-за него?

— Не представляю, почему вы так поверили в этот бред. Но... Обещаю: никакие кары на вас за бредовое яблоко не свалятся.

— То есть? — юноша наконец поднял голову. Во взгляде впервые появилось что-то осмысленное.

— Во-первых, Оппенгеймер, вам надо сесть и поесть как следует. Во-вторых...

— Что... Во-вторых?

— Во-вторых... Во-вторых, вы слишком неуклюжи, чтобы в самом деле провернуть вашу бредовую, — это слово Патрик произнёс громче. — Махинацию. Яблоко с ядом? Вам надо было бы извести их тысячу, не меньше, чтобы оно не выглядело как кошмар Франкенштейна.

— А...

Наверно, смеяться в такой ситуации было бы недостойно для офицера, хоть и в отставке; так что Блэкетту пришлось прикрыть рот рукой, чтобы растерянно хлопающий глазами Оппенгеймер не увидел его улыбки.

— Вижу, вам лучше. Скоро вам принесут еду. — Бывший моряк наконец вернул себе самообладание.

— Вот как... Но... Я ведь всего лишь «трата времени»...

Блэкетт замер. Улыбка исчезла; неприятный холод разошёлся по телу. «Трата времени...» Он и в самом деле говорил такое...

— У меня были... более талантливые студенты, — наконец тихо произнёс Патрик. — Но... Я ещё должен вернуть вас к Томпсону. И мне не нужно, чтобы мои студенты гробили себя.

Оппенгеймер вскоре поправился — хоть на занятиях Блэкетт и ловил себя на мысли, что иные из заданий сильно упрощал, как для первокурсников-бакалавров — а то потом ещё так возиться... Только вот когда там Томпсон собирался его обратно забрать? После того дня, как профессор представил их друг другу, старик не виделся ни со студентом, ни с Патриком. Дела, наверно, некогда; но мог бы хоть иногда заглядывать!

В тот декабрьский ледяной день, когда ветра под обманчиво ярким солнцем на ясном небе грозили стужей, Блэкетт наконец смог застать Томпсона у дверей одной из аудиторий и, приняв невозмутимый вид, подошёл к коллеге. «Хоть раз бы зашёл! Это же его студент, чёрт возьми!»

— Доброго дня, профессор.

— Доброго, Блэкетт. Как ваши исследования?

— Идут, — не сразу нашелся с ответом Патрик, непонятно на что хмурясь. «Исследования... Ни о чем или о ком не забыл?»

— Рад слышать. Не пообедаете сегодня в «Луне»?

— Возможно. А тот студент, которого вы ко мне направили, — Блэкетт всё же не удержался от тревожного вопроса. — Разве вы с ним не хотели работать?

— Какой тот? А, Оппенгеймер? — Томпсон весело и равнодушно улыбнулся. — А... Понимаете, у меня уже хватает талантливых студентов, не думаю, что потяну ещё одного.

Сохранить невозмутимое выражение лица оказалось сложно; но Блэкетт справился.

— Тогда не буду вас отвлекать.

...Оказавшись далеко от профессора, бывший моряк чертыхнулся. Но в этот раз недовольство было не в сторону того мальчишки, не рассчитавшего силы по глупости и свалившегося от простуды и переутомления — но из-за одного улыбчивого старикана. «Не потянет он ещё одного... Отлично... А мне что делать?»

Может, бросить всё? Может, ну этого Оппенгеймера, Томпсона — пусть само уляжется?

Хотя... Тот мальчишка сам разве что угробит себя... Но и возиться с ним... «И что с тобой делать?» Не сказать же, в самом деле, что его преподавателю на него плевать и что пусть ищет себе место где хочет посреди года — без всяких там рекомендаций и тем более степени...

— Мистер Блэкетт, всё в порядке?

Патрик вздрогнул, когда к нему обратился Роберт. «Уже и лаборатория...»

Блэкетт не сразу собрался с мыслями. Легко думать там — а не здесь, когда он чуть ли не в рот смотрит... Но делать что-то надо. Ну да что тут придумать?

— Не стоит волноваться, Оппенгеймер, — произнес наконец Патрик. — Лучше... Лучше повторим вчерашний опыт.

— Хорошо!

Удивительно, но электрическая цепь, которую Оппенгеймер собрал, сработала. Да, не в одиночку, да, Блэкетт помогал с каждым шагом — и тем не менее обошлось без коротких замыканий и травм. Лампы зажглись; и взгляд юноши сиял не менее ярко.

— Я что, правда это сделал?- юноша неверяще глядел то на Блэкетта, то на лампочки. — Хотя без вас бы наверно опять не сработало...

— Не стоит так. Усердие в работе значит не менее, чем талант. И... Мои поздравления, — Блэкетт чуть улыбнулся. Успех — да; но единственный успех за три месяца; степень это ему не даст — «как будто я уже решил с ним работать!» Или... Нет, если браться за него — хотя какое тут уже «если», — надо придумать для него что другое... «И лучше, чтобы это „что-то“ не взрывалось и не горело», подумав, добавил мысленно Патрик. Но что это может быть?..

— На сегодня свободны. Можете домой идти.

— Ладно... Как скажете!

Патрик посмотрел вслед студенту и достал журнал — так и не дочитал ту статью Гейзенберга. Там, на рабочем столе, журнал и остался...

Вроде тот журнал был в сумке... В лаборатории, что ли, остался? Что ж, всё равно туда идти...

Идти надо было — Блэкетт всё ещё не придумал, что может стать для Оппенгеймера если не заделом на докторскую степень, то на хоть какой-то дебют в науке. Ясно было одно: это не могла быть экспериментальная физика. Но что? «Как же с тобой непросто...»

Привычную заснеженную дорогу под монотонно-серым небом Патрик не заметил, размышляя об ученике и его будущей работе — в отличие от спешащего к нему беспокойного студента, чьи торопливые шаги было слышно из другого конца коридора. «Только вспомнишь — тут как тут». Рано он... Впрочем, этого мальчишку можно было бы ругать за многое, но точно не за лень.

— Мистер Блэкетт! — Оппенгеймер, на удивление взволнованно, подскочил к наставнику, тяжело дыша.

— Тихо. И вам доброго утра. Опять ни свет, ни заря... Не во вред сну, надеюсь?

— Не то, чтобы... Слушайте... — мальчишка, чуть покраснев, прокашлялся и продолжил. — Я там тот журнал нашёл... Можно... Можно взять? Я верну через... через пару дней!

— Журнал? А... — Блэкетт не сразу сообразил, что Оппенгеймер, видимо, говорил о тех «Заметках о квантовой физике», которые преподаватель оставил на столе. Догадка эта озадачила Патрика. «Новую физику», которую в Германии разрабатывали ещё в прошлом семестре, здесь, в Британии, до сих пор считали чем-то важным только несколько знакомых Блэкетта из клуба Капицы. Неужели и этого недотёпу заинтересовало? Впрочем, теорией физики они и не слишком-то занимались, напирая на практику — хоть и получалось дурно. «А ведь ни я не удосужился спросить про теорию, ни старик ни слова, когда ко мне его спровадил... Ну да чего уж теперь...»

Что ж... Если в самом деле вести его к докторской степени, эксперименты Оппенгеймеру не доверить. А тут — теории, формулы, с которыми мог бы совладать и такой неуклюжий парень, как Роберт. К тому же тут вроде уже не с нуля... «Может, оно и к лучшему? Формулы или журнал не взорвутся, и их не слишком легко сжечь...» Да и найти ещё одного любителя новой физики, хоть и в лице этого беспокойного студента — тоже недурно. «Вот, похоже, все и решилось...»

— Отчего бы и нет. Только я и сам ещё не дочитал...

— Спасибо!

Блэкетт ожидал чего угодно — но не того, что мальчишка бросится ему на шею; впрочем, через мгновение юноша, смутившись, сам попятился. «Совсем ребёнок...»

— Рад, что «Заметки» вам пригодились, — наконец произнёс Патрик. — Если хотите, можем потом их обсудить.

— Давайте!

«И чего так радуется? Странный он...»

Рождественские каникулы наконец закончились; студенты и преподаватели вспоминали про лекции и семинары с конспектами. Университетские здания вновь были многолюдны — и Патрик Блэкетт тоже торопился в свою лабораторию. На днях вышел новый номер «Заметок о квантовой физике»; свеженапечатанный экземпляр уже лежал в портфеле Блэкетта, и молодой исследователь решил изучить его после занятия с Оппенгеймером. Но скорее всего стоило бы ему достать «Заметки» из портфеля, и мальчишка не успокоился бы, пока ему бы не разрешили почитать вместе — как в итоге и вышло в прошлый раз. Впрочем, Роберт, никак не блиставший в работе с приборами и находивший себе проблемы даже когда просто передвигал стол, удивительно легко воспринял новые теории, и проницательные рассуждения студента иной раз изумляли Патрика. «Надо бы его в клуб Капицы позвать, наверно...»

Раздумывая так, Блэкетт не заметил, как добрался по усыпанной снегом дороге к лаборатории. Начинался день как обычно — только, листая «Заметки», Патрик подмечал: что-то не так. Но что? Всё на своих местах, никакого бардака, посторонних тоже нет...

«...И Оппенгеймера тоже нет».

Блэкетт нахмурился, закрыл журнал. Этот студент не был хорош в лаборатории; многие его действия исследователь не понимал, а последствия других приходилось расхлёбывать иногда не за один день. И всё же при всех своих изъянах ленью Оппенгеймер не отличался — особенно в последние недели, когда они в основном рассуждали об идеях Гейзенберга или Шредингера. Паренёк слишком им увлёкся, чтобы вдруг пропасть. «Не в его духе прогуливать... Может, заболел и в кои-то веки догадался остаться дома? Был ли у него телефон?»

Жильё мальчишки — довольно скромное, хоть и Оппенгеймер не выглядел бедным, — Патрик видел, когда провожал того домой. Роберт тогда схватил простуду, не озаботился её лечением — и свалился без чувств прямо на занятии. Ещё и помощь с трудом принял... Неужели решил в этот раз дома отлежаться? Растёт...

Блэкетт задумался, посмотрел на часы, на журнал. То, чем студенты занимались за пределами университета — не его дело; но... «Нет. Не в духе Роберта прохлаждаться дома, хоть бы и с недугом; тот скорее бы попёрся несмотря ни на что...»

Вздохнув, Патрик надел пальто и шарф, запер лабораторию. Адрес, по которому проживал его ученик, Блэкетт знал — так что, раз уж занятие не вышло, почему бы не пройтись?

...Квартал, где Оппенгеймер снимал жильё, не отличался изысканностью построек. И дома все почерневшие от угольной пыли, и прохожие, которых здесь куда меньше, не слишком приветливы... Впрочем, разговаривать с ними Блэкетт и не собирался; исследователь шагал к нужному дому с некогда синей дверью.

— Оппенгеймер, вы тут? — звонок, похоже, не работал давно, да и не Роберту же его ремонтировать; так что Патрику пришлось по старинке стучать в дверь.

— Оппенгеймер?

Прошло, должно быть, несколько десятков секунд — «чертовски длинных» — прежде чем дверь всё же открылась.

— Здрасьте... А... Зачем вы здесь?..

— Вы не пришли на занятие. Хотел бы знать, почему.

Блэкетт пристально разглядывал паренька, не понимая перемены его облика. До каникул Роберт, казалось, оттаял, и взгляд, когда он с восторгом и до хрипоты спорил о принципе неопределённости или корпускулярно-волновом дуализме, загорался ярче тех лампочек из его удачной электрической цепи. Но насколько не похож тот Роберт на этого тоскливого парня, ещё более растрёпанного, чем обычно, в мятом расстегнутом жилете, в не самой свежей рубашке, которую малец даже не удосужился заправить в брюки, — того парня, который нерешительно топтался на пороге, избегая взгляда Блэкетта.

— Так что у вас случилось?

— Нет... Ничего... Всё хорошо... — Оппенгеймер отвёл взгляд. Блэкетт вздохнул.

— У вас не очень получается лгать. Так что?

— Какая разница... Всё равно исключат...

— Не понял. О чём вы? — если бы такой приказ в самом деле был, преподаватель бы знал. «Опять какой-то бред?»

— Как... Я же там... Чуть не убил... — мальчишка опустил голову.

— Так. Давайте выпьем чай и вы расскажете нормально, — перебил Патрик, снимая пальто. — Здесь есть чай?

«Да уж... Это явно не на пять минут. Что ж с тобой так сложно?..»

— Ну... Кажется, где-то был на кухне...

«Не в спальне, и то хорошо», хотел было добавить Блэкетт, но промолчал.

Чай получился крепким — даже слишком; но искать другой не хотелось.

— Что ж. Приятного аппетита, — Патрик глотнул темный напиток. — А теперь по порядку. Что вы там натворили?

— Я... Френсиса... Я... Разозлился на него, он хвастался, и я...

— Напали на него, — закончил Блэкетт, сделав ещё один глоток. — Что с ним сейчас? В какой больнице?

— Нет, он не в больнице, он уже в порядке...

— Тьфу ты. Так это просто драка. Даже у нас на «Стерджене» не редкость было... — Патрик фыркнул, допивая мутный чай. «Стёрдженом» звался корабль, на котором младший лейтенант Блэкетт провел последние месяцы войны в составе эскадры Харвича. Порядки в той эскадре были так себе; война их не касалась, и развлечениями было не подготовка к возможным столкновениям, а карты, драки и — что тоже немало удручало Патрика — алкоголь. «Хоть Оппенгеймер этим не балуется...»

— И вы из-за такой ерунды заперлись здесь? — не отставал Блэкетт.

Роберт молчал, все так же не глядя на преподавателя, но чай всё же отхлебнул.

— Не знаю, сколько дней вы думали дышать здесь этим табаком, — Патрик поставил на стол пустую чашку и оглядел кухню. — Но завтра жду вас в лаборатории.

— Так я правда... Смогу учиться дальше? — мальчишка наконец поднял взгляд на Блэкетта. Тот кивнул, надеясь, что не выглядит так, словно ему смешно:

— Даже за драку в стенах университета давно не исключали, а тут... Боже, я ожидал куда более худшего...

— И...

— Допивайте чай, пока совсем не остыл. И нет, — добавил Блэкетт. — Завтра я все ещё жду вас в лаборатории.

Стужа отступала; снег размокал, и, стоило Блэкетту лишь пройтись до кампуса, как пришлось браться за щётку — больно много грязи налипло на пальто.

— Вроде зима ещё... — пробурчал Патрик, смахивая с одежды остатки слякоти. И въелось же... А, потом слякоть, пора к студенту...

Роберт, разумеется, уже ждал с «Заметками» — выпросил на выходные.

— Мистер Блэкетт, добрый день! — Патрик вздрогнул от громкого голоса. «А ещё пару месяцев назад Оппенгеймера было еле слышно...»

— Добрый. Уже одолели? — Блэкетт кивнул на журнал.

— Ага. А ещё я тут подумал, в общем... А что если электроны — это тоже сразу и частицы, и волны? И другие частицы тоже... Я даже начал черновик, чтобы статью написать, вот! — паренёк придвинул тетрадь с открытыми страницами, испещренными закорючками.

— Хм... — Патрик задумчиво взял тетрадь в руки. — Это конечно смело... Но это ведь будет ваша первая публикация?

— Вроде того, — Роберт озадаченно почесал голову, спутав и без того взъерошенные волосы.

— Для первой публикации лучше бы что-то более простое взять. Хм... — Блэкетт полистал журнал. — Возможно... Что-то вроде этого... В общем, думаю, лучше будет взять что-то чуть более известное и рассмотреть его... Скажем, с точки зрения этих законов.

— Более известное? Как задача двух тел?

— Верно, хороший пример, — Патрик кивнул и положил тетрадь обратно. — Например, возьмём...

— Молекулу из двух атомов, и что, если... Если вращение и колебания этих молекул дают особые спектры этого... Как его... Электромагнитного излучения? — перебил Оппенгеймер, уже что-то черкая в тетради.

— Не так быстро, — Патрик слегка улыбнулся. — Торопиться тут не стоит, хотя звучит любопытно. Да, скажем, рассмотрим молекулу кислорода...

...Разговоры о молекулах увлекли преподавателя и студента так, что оба забыли о времени — и о голоде. Но если Оппенгеймер, казалось, вообще не заботился о пище — «А ведь я и не видел в университете, чтобы он чем-то питался», — Блэкетту справиться с напастью оказалось труднее.

«Чёрт. Есть хочется. Надо было взять с собой».

— А... Будете?

Блэкетт удивлённо обернулся. «Похоже, не заметил, как сказал это вслух». Но...

Молодой исследователь не мог понять, что удивило больше — то, что он начал разговаривать сам с собой — «и кто тут сумасшедший?», — или то, что мальчишка пытался его угостить?

Но именно это и произошло; ученик в самом деле протягивал ему один из двух кусков хлеба, густо политых арахисовым маслом — наверно, масло было такой же толщины, что и сам хлеб. «Как такое можно есть? Гадость же...» Впрочем, этот мальчишка менее всего походил на того, кто питается хорошей пищей.

— Это... — Патрик не сразу собрался с мыслями. Отвратительное масло, отвратительная пища... Сам он бы ни за что не притронулся к такому. Но есть хотелось, и прямо сейчас. «И почему он решил помочь? Сам же не ел до отвала, верно, никогда...»

Блэкетт покачал головой, посмотрел на ученика.

— Я... благодарю, — Патрик медленно принял нагретый чужими ладонями кусок хлеба с маслом. Надо было сказать что-то ещё — но слова комом застряли в горле.

— Приятного аппетита? — неуверенно произнес Оппенгеймер, глянув на наставника.

— И вам... Приятного аппетита, — согласился Блэкетт.

Работа над статьей Оппенгеймера хоть и неспешно, но продолжалась. Студент и его наставник не сошлись во взглядах на объем будущей публикации. Сам Роберт решил было, что пары страниц хватит — «всё же понятно!» — но Блэкетт настаивал — и убедил Оппенгеймера расписать подробнее.

— Нет, написано недурно, лишнего ничего нет; придраться даже не к чему. И всё же... Оно слишком уж сжато. Конечно, вам это все, может, и понятно, — объяснял Патрик. — Но вашим слушателям, которые не так погружены в тему, придется слишком сложно.

— Так их пока и нет, слушателей, — Оппенгеймер лишь пожал плечами. — Да и они ведь тоже физики, разберутся. Да и почему слушателей? Статью же читают?

— Ну... — Патрик отложил в сторону черновик. — Кто сказал, что мы только над статьёй работаем? Хотя как знаете. Впрочем, пара недель у нас ещё есть, так что...

— То есть пару недель? — перебил студент, взволнованно вскочив.

— Боже, тише вы, — Патрик укоризненно вздохнул. «Вот же беспокойный...» — Видите ли, тут есть клуб — клуб Капицы, где собираются наши одаренные коллеги. Их весьма заинтересовала тема вашей статьи, так что через две недели вы сможете сделать там доклад по ней.

— Д-доклад?.. Но... — мальчишка потянулся было к сигаретам, но вспомнил про запрет — они ведь все ещё сидели в лаборатории. — Не знаю... Вдруг не смогу?

Готовить доклады в Гарварде Роберту приходилось; но тут-то не для студентов, которые вполуха слушали докладчика и больше думали о футболе; тут-то серьезные люди! Да и про клуб этот Оппенгеймер и не слышал; точно ещё более строгие, чем Блэкетт... «А что, если это окажется ещё более слабо, чем вся экспериментальная работа?»

— А почему нет? Я ваши отметки из Гарварда глянул, «А» у Кембла, у Бриджмена... Уж доклады вас обучали писать?

— Обучали. Но... Вдруг в том клубе все такие умные, а я тут... Вдруг это всё окажется чушь?

Блэкетт вздохнул.

— Оппенгеймер, после всего, что вы тут спалили, — Патрик обвёл взглядом лабораторию. — Это просто не может быть чем-то ужасным, или, как вы сказали, "чушью".

— Но... — студент не был бы так уверен. Хотя... Наставник ведь не слишком часто хвалил... Сложно...

— Роберт, — тихо произнес Блэкетт. — Просто подготовьте доклад по теме вашей статьи — так же, как готовили в Гарварде.

— Ну там-то легче... — буркнул Оппенгеймер.

«Боже...» Блэкетт с трудом подавил тоскливый вздох. "Заурядная задача же..."

— Роберт. Вы всего лишь студент. Никто не будет ждать от вас нового «закона всемирного тяготения» или нового «закона сохранения энергии». Одного недурно написанного — и, желательно, понятного не только для вас — доклада вполне хватит.

— Значит... Просто расписать подробнее? — уточнил Оппенгеймер, словно смирившись, что «похоже, всё решено».

— Именно, — Патрик кивнул, слегка улыбнувшись. — Для начала этого будет достаточно. А уже потом займёмся доработкой доклада в статью — со всеми формулами, расчётами... Но пока что займёмся вашим дебютом с докладом.

Две недели пронеслись кометой. Доклад, который Оппенгеймер готовил, чтобы представить в клубе Капицы, был закончен — и весьма недурно, на взгляд Блэкетта. Но сам автор с наставником не соглашался, то и дело переписывая «слишком кривое» или «слишком глупое» предложение.

— Таким образом, колебания и вращение... Вращение... Чёрт... — Оппенгеймер замолчал, нахмурившись, и с досадой долбанул кулаком по столу. "Никак не запомнить..."

— Спокойно! — Блэкетт схватил недовольного студента за руку. — От вас и не требуется заучить всё это наизусть.

— Не требуется... — хмуро повторил Роберт, морщась на покрасневший палец. — Всё равно выступать так скоро, а это совсем ужасно!

— Смею вас заверить, Оппенгеймер, это не самое ужасное, что мне — и вашим слушателям — доведётся увидеть. Лучше... — Патрик глянул на часы. — Лучше сходим перекусить.

— Я... Я вовсе не голоден. Лучше ещё раз повторю... Так, вот... Рассматривая молекулы из двух атомов, как, например, молекулы водорода и кислорода...

— И всё же, — с нажимом добавил Блэкетт. — Будет не очень хорошо, если вы посередине доклада свалитесь, как тогда в лаборатории.

Роберт промолчал, ещё раз посмотрел в листы бумаги, где в машинописном тексте то тут, то там мелькали пометки карандашом или ручкой, от которой оставались чернильные помарки.

— А мы успеем до начала?

— За три часа? Если только мы не собираемся съесть всё, что у них в «Луне» наготовили.

— Как знаете...

Всю дорогу до кафе Оппенгеймер молчал, то и дело сверяясь с часами и обрывая с пальцев неровные, как будто обгрызенные, ногти. На вопрос о заказе юноша лишь отмахнулся, так что Блэкетт выбрал обед сам. Тем не менее отказываться от пищи Роберт всё же не стал; студент сначала неохотно поковырял хлеб, а затем жадно выхлебал всю тарелку супа. «Ребёнок...»

— Помедленней, забрызгаетесь ведь, — Блэкетт подвинул к ученику салфетку. Обычно Роберт не слишком заботился о своём наряде, но сегодня костюм на нём, из добротной шерсти, был идеально выглажен, да и волосы Оппенгеймер как будто пытался причесать. Паренек даже взял сегодня с собой щётку для одежды, чтобы счистить грязь, которая могла налипнуть на брюки с луж после темного мутного растаявшего снега.

— Не забрызгаюсь, — буркнул Оппенгеймер, ставя обратно пустую тарелку. — Мы ведь ещё не опаздываем?

— Не должны.

— Это хорошо, — Роберт на мгновенье улыбнулся, но тут же достал часы.

Дожидаться решили у той аудитории, где проходили встречи участников клуба — но спокойного ожидания не получилось. Когда они только начинали доклад, Блэкетт сомневался в подопечном; но сегодня наставник был куда более уверен в работе ученика, чем сам Роберт.

— Почему их так много? — недовольно бурчал Оппенгеймер, косясь на всех проходивших мимо.

— Не так уж и много, — Блэкетт задумчиво огляделся. — Но думаю, ваш доклад их не слишком разочарует.

— Они просто скажут: «Что за чушь?»

Патрик вздохнул, поправил подопечному выбившийся воротник рубашки.

— Роберт, — юноша наконец поднял на него взгляд. Блэкетт улыбнулся:

— Не думайте о них. Не думайте обо мне. Просто расскажите ваш доклад.

...На удивление выступил подопечный неплохо — хоть и заикался вначале сильно, и скомкал выводы, толком не объяснив их. Вот только...

Вот только зачем же сбегать сразу после последнего слова?

— Оппенгеймер!

Мальчишка нашёлся на лестнице, где он сидел на ступеньках, обхватив руками колени.

— И куда вы сбежали?

— Это... это же плохо?

«Боже...»

Патрик со вздохом сел рядом.

— Всё хорошо. И было бы ещё лучше, если бы вы не сбежали.

— То есть? — юноша посмотрел на наставника.

— После доклада обычно идёт обсуждение. Вас там ждут, Роберт, — Блэкетт похлопал подопечного по плечу и, вставая, протянул руку. — Пойдёмте?

Роберт помедлил, прежде чем стиснул пальцы Патрика.

— Ладно... Пойдёмте.

К немалому удивлению Роберта, и доклад его, и сам он были тепло приняты в клубе. Конечно, в первые встречи мальчишка терялся, сжигал одну сигарету за другой и лишь молча слушал других, но затем он всё же начал подавать голос, хоть Оппенгеймер то и дело боролся с заиканием. Но даже запинающегося и заикающегося Роберта слушали; с ним общались — и он общался; его фамилия всё чаще звучала в беседах участников клуба и даже за его пределами. Душой компании ученик не стал; но Блэкетт заметил, что Роберт нашёл себе приятеля в лице Поля Дирака. Неудивительно — тот тоже не слишком легко заводил друзей.

Впрочем, клуб Капицы не отвлекал Роберта от его статьи, которую тот последние дни доводил до ума. За окнами уже по-весеннему тепло грело солнце, и голоса птиц вторили нескончаемой капели, но ни Блэкетт, ни его ученик, по обыкновению вместе читавшие «Заметки», не спешили на улицу — только Роберт отлучился «на минутку»; покурить, наверно...

Вот только и минута прошла, и другая, а ученик всё не возвращался. «Не в его духе. И куда тебя опять занесло?» Блэкетт задумчиво выглянул в коридор. Далеко идти не пришлось — знакомый растерянный голос звучал чуть правее.

— Я... В общем, да... — неуверенно закончил Роберт.

— И всё же... — Блэкетт нахмурился, узнав голос Томпсона. Чего ему понадобилось от мальчишки? «Сколько месяцев даже не вспоминал о нём, а тут пристал!»

— Добрый день, профессор, — Патрик шагнул ближе. — Оппенгеймер, приберитесь в лаборатории.

— Да! — мальчишка просиял и чуть ли не бегом скрылся в дверях, отчего Блэкетт ещё больше напрягся. «О чём таком они беседовали?»

— Я вас не заметил, Блэкетт, — Томпсон как всегда улыбался. — Рад встрече.

— Взаимно. Как ваши успехи?

— Жаловаться не приходиться, — улыбка Томпсона казалась наигранной. — Вижу, вы поладили?

— Вроде как.

— Рад слышать, рад слышать... Отвлёк он вас от исследований, да?

Блэкетт ответил не сразу.

— Иногда полезно передохнуть, профессор.

— Вы правы. Иначе и сорваться легко. Впрочем, если он вам в тягость, думаю, я смогу принять его обратно. Кажется, из Оппенгеймера и выйдет толк.

Блэкетт замер. «Принять обратно, значит?! Как будто это игрушка!» Нет... Он и сам тогда, в начале декабря, думал бросить — да отказ Томпсона от мальчишки всё спутал...

«...Только Томпсону не приходилось почти что насильно вливать в рот этому мальчишке жаропонижающее, чтобы ему хоть немного лучше стало... Или слушать, как он задыхается от кашля, от которого малец мучался от боли в горле так, что даже бульон глотать было пыткой... Да и зачем оно, возиться с никчёмным неумёхой? Зато как недотёпа оказался толковым, так сразу вспомнили...»

Блэкетт тряхнул головой, отгоняя злость. Да, Томпсон не сидел тогда у постели мальчишки. Но надо собраться. Успокоиться.

— Можете не волноваться, — Патрик приложил все силы, чтобы его голос звучал как обычно сдержанно. — Мой студент не доставил мне никаких хлопот. Мы прекрасно работаем вместе. А теперь прошу меня простить.

— Рад... слышать, — не сразу ответил Томпсон. — Полагаю, я не могу иметь удовольствия пообедать с вами в «Луне»?

— Как знать, — Блэкетт не обернулся.

...Роберт и в самом деле наводил порядок, протирая чёрную доску от разводов мела. «Милый ребёнок...»

— Мистер Блэкетт? — Оппенгеймер обернулся к наставнику. — Всё хорошо?

— Да, Роберт. А... — Патрик вздохнул, пытаясь выгнать из головы только что случившийся разговор. — О чём вы беседовали с профессором?

— Ну... Он сказал, что хотел бы ещё поработать со мной.

— И вы..?

— Что я, — Оппенгеймер по-детски насупился. — Мы с ним толком и не работали, когда он к вам отправил... А тут уже... Ну... Не знаю даже, чего уходить, если я его толком не знаю, а вас вот знаю уже... Вот я и сказал ему, что у вас останусь! Вот... Хотя ему, кажется, не понравилось, — задумчиво закончил Роберт.

Патрик молча сцепил пальцы рук.

— Мистер Блэкетт?

— Неважно, Роберт, — наконец произнёс Патрик, качая головой. — Давайте лучше вернёмся к «Заметкам».

— Хорошо!

Неприятный разговор с Томпсоном вскоре забылся; да Блэкетту и не до того было — молодой исследователь куда больше радовался поездке в родной Хиндхед в пасхальные каникулы; несмотря на то, что исследования Блэкетт толком не вёл, обучение того беспокойного, хоть и одарённого, студента давалось Патрику нелегко. Поэтому поездка в провинциальный Хиндхед случилась как нельзя кстати. К сожалению, Констанция занемогла, и ей пришлось остаться в Кембридже; но миссис Блэкетт настояла, что "переживёт эти пару недель" и одна, и отказываться от встречи с родителями — «ещё пару месяцев назад обещал» — Патрик не стал; хоть и предстояло слушать про «какой учёный стал, скоро главным в Кембридже будешь?» Скажет тоже... Но это в духе отца.

— ...Да, разумеется, напишу, как приеду, — улыбнулся Патрик, принимая от матери угощение в дорогу — куда же без её особого пирога с курицей? Вот только стоило добраться до станции, как Патрик понял: вернуться в Кембридж будет непросто.

Железнодорожная станция не принимала поезда и пассажиров — рабочие требовали более хорошей заработной платы и сокращение рабочего дня. Патрик не слишком внимательно следил за новостями и не осуждал рабочих. Правда, как теперь попасть в Кембридж? Разве что опять, как тогда, когда он ещё учился в колледже Магдалины, брать велосипед и ехать так.

— Поездов всё ещё нет, что ли... А, где-то видел лодки... — Блэкетт удивлённо обернулся, услышав знакомый голос.

— Оппенгеймер? А вы чего тут?

— Ой... Мистер Блэкетт, и вам здрасьте! — Роберт, тоже в простом костюме, без жилета, улыбнулся и подошёл ближе. — Да вот возвращался из Франции, а поезд только досюда дошёл... А теперь их и вовсе нет... Ну да под парусом наверно быстро будет!

— Наверно... Стоп, — не понял Патрик. — Под каким парусом?

— Да я тут на реке видел лодки, вроде по этой карте, — Оппенгеймер достал сложенные листы бумаги. — Если вон туда плыть, то Кембридж там... Только не понял, сколько именно миль... Но вроде недалеко...

«Вроде? Серьёзно?»

— И вы в самом деле... Собираетесь так?

— Ну... Это лучше, чем пешком.

«Глупости. Хотя... Если с попутным ветром, возможно, и выйдет. Но...»

— Кхм. Думаю, тогда мне стоит отправиться с вами. Скажем так, я немного понимаю в парусах, — говорить о том, что был моряком до того, как попал в Кембридж, Блэкетт не стал; главное, чтобы мальчишка глупостей не натворил, и поездка выйдет что надо.

— О? Ну ладно. Тогда я за лодкой, — Роберт пожал плечами и тут же юркнул прочь со станции.

...Поездка и правда удалась. Умелый моряк и правда справился с парусами, хоть и не всегда знал их названия. Вот только Блэкетт никак не ожидал, что этим умелым моряком оказался бы не он, а этот малец — малец, который не смог бы и полку прибить! «Бред. Нет, бред».

И всё же это не был «бред»; Оппенгеймер, который, казалось, весил меньше, чем паруса на мачте, с самых первых минут убедил: ему не то что помощь не нужна — любые попытки вмешаться лишь испортили бы дело. Патрик только успевал открыть рот, чтобы подсказать — а тот и сам перетянет парус.

— Но... Как? Откуда? — спросил всё же Патрик, когда Роберт наконец уселся перекусить. Ветер стих, и Оппенгеймер остановил лодку у берега, где чуть колыхались зелёные стебли рогоза.

— Да отец купил когда-то, вот и ходил, — Оппенгеймер впился в кусок пирога. — Чем ещё в Нью-Йорке зани...

Роберт закалялся и продолжил:

— Заниматься? Ну и вот... Летом самое то...

Блэкетт покачал головой. «Просто так? Сходу? В клубе яхтсменов так не каждый может...»

— Мистер Блэкетт?

— Прошу прощения, задумался, — Патрик тряхнул головой, словно пытаясь отогнать наваждение. Но и лодка, и Роберт никуда деваться не собирались. «И что он ещё умеет? Много же я о тебе не знаю...»

— Вот как... Слушайте... А вы не помните, тот черновик статьи, он у вас на столе не лежал?

— Не помню. Чего это вы спросили? — Блэкетт оторвался от пирога.

— Я просто понял, что там ошибка одна... А может, и не одна... Ее же не отдавали публиковать?

— Нет, конечно. Вы сами закончите и отдадите.

Роберт облегчённо выдохнул, улыбаясь и подставляя лицо солнцу, по-летнему тёплому, хоть до лета и оставался месяц.

— Тогда отлично!

Блэкетт улыбнулся в ответ.

— Если это будет так же хорошо, как ваше умение обращаться с парусами, будет и в самом деле отлично.

К досаде Оппенгеймера, первая же его статья, которую он назвал «О квантовой теории вращательно-колебательных спектров», идеальной не получилась. Хоть Роберт и исправил те ошибки, ради которых он покинул Корсику, Оппенгеймер заметил, что некоторые вычисления оказались «не слишком точными», как сказал Блэкетт.

— И, тем не менее, для первой статьи это всё ещё недурно, — заметил Патрик, вручая студенту журнал, чей запах типографской краски смешивался с ароматом яблочных цветов с улицы.

— Наверно... — Роберт по-прежнему хмурился, но журнал взял. Вот у Дирака — да, недурно; а тут... Хотя и свою фамилию увидеть на странице так странно. И даже... Радостно?

А поводы для радости у Роберта были. В клубе статью уже видели, и Кембриджское философское общество, куда Оппенгеймера позвали по инициативе Блэкетта в январе и где Роберт появился лишь пару недель назад, тоже оценило оригинальность работы.

— Но почему вы так и не приходили? — поинтересовался тогда Блэкетт, когда его ученик наконец предстал перед философским обществом

— А чего там приходить... — буркнул Роберт. — Что мне им рассказывать было? Про пожар или про провода сожжённые?

— И всё же могли бы слушать других, познакомиться с кем-нибудь...

— Знакомился уже, — тихо пробормотал Роберт. Блэкетт замолчал.

И тем не менее мальчишка всё меньше сторонился людей и всё больше беседовал с Дираком, каждый раз восторженно рассказывая наставнику о трудах нового друга и изучая незнакомые идеи. Бывший одиночка и неудачник медленно превращался в талантливого теоретика с «диковатыми» манерами и острым умом, в чьём успехе, быстром или позднем, Блэкетт уже не сомневался. «Наверно...»

— Тут можете не сомневаться, — Патрик позволил себе слегка улыбнуться. — Кстати, как ваши успехи с новой статьёй?

— Ну... Она получается более... Абстрактной, что ли... Но вроде что-то выходит, — новая работа Оппенгеймера тоже была посвящена взаимодействию двух тел. Однако если в первой статье Роберт рассматривал двухатомные молекулы кислорода и водорода и то, какие спектры электромагнитного излучения возникают от колебания и вращения этих молекул, то в новой работе Оппенгеймер пытался построить модель вращения вокруг друг друга двух тел, исходя из идей квантовой механики.

— Не забудьте потом про расчёты.

— Да я уж помню, — Роберт смутился. — И сам проверю, и Джон согласился глянуть.

— Ваш друг?

-Угу. Только он занят был... Но согласился вот глянуть... Мы с ним по Корсике и путешествовали.

— Хорошо. Рад за вас, — Блэкетт вновь улыбнулся.

Работа над статьёй продолжалась — хоть и медленнее, чем хотелось Роберту. Уже и яблони отцвели, и на рынке прилавки ломились от земляники; но «О квантовой теории задачи двух тел» так и оставалась ворохом исчёрканных листов. Вот и в тот день, когда Блэкетт вернулся из кафетерия по блестящей под солнцем улице после недавнего дождя, мальчишка всё ещё раздражённо грыз карандаш, буравя взглядом черновик.

— В «Луне» куда более вкусные салаты, — не удержался Патрик. Роберт лишь отмахнулся.

— Ерунда какая-то выходит... Ничего ни с чем не сходится...

— Так передохнули бы.

— Потом... — Оппенгеймер не обернулся и к Резерфорду, заглянувшему в лабораторию, и к тому, кто пришёл вместе с ним.

— Доброго дня, Блэкетт, Оппенгеймер. Не помешал вам?

— Доброго. Не слишком.

— Угу... — буркнул Роберт. Патрик глянул на гостя.

— Мы не знакомы? — Блэкетт, конечно, его знал, в отличие от ученика.

— Прошу прощения. Наш перспективный теоретик, Роберт Оппенгеймер, — Резерфорд милостиво представил гостю студента. Блэкетт тихо хмыкнул — впрочем, его не услышали. «Не ты ли сам ему тогда отказал?» Впрочем, сам Роберт, казалось, уже и вовсе не думал обо всех тех неурядицах прошлого семестра. Его куда больше заботили хлопоты со статьёй... «Ну и правильно».

— Нильс Бор, — продолжил Резерфорд. Мальчишка явно не ожидал; и как только в обморок не хлопнулся?

Роберт и гость о чём-то заговорили; студент — растерянно и ошарашенно, Бор — как всегда неторопливо. Блэкетт не вслушивался в беседу, раздумывая, как продолжить уже работу с Хадсоном: и так почти на год оставил его одного...

— Смотрю, всё-таки справились, — Резерфорд кивнул в сторону Роберта.

— Как знать, — Блэкетт пожал плечами. — Статью он сам написал.

— И тем не менее в Лейдене им довольны.

Блэкетт вновь пожал плечами. Неделю назад несколько талантливых студентов, в список которых попал и Оппенгеймер, вернулись из голландского Лейдена. Подробностей Патрик не знал; только отметил, что мальчишка без умолку рассказывал о новых знакомых — о Гаудсмите и Уленбеке. Блэкетт слышал о них обоих; и если Роберт стал для них «своим», это... Достижение.

— В Голландии неплохая теоретическая физика, — заметил Патрик. — Возможно, там он бы научился большему, чем у меня.

— Возможно. Но не знаю, приглашали ли они кого-то из наших.

Патрик помолчал. «Лучше бы пригласили. Провести ещё год-два с ним? Глупым его, конечно, не назвать, но... Не знаю, что ему ещё дать. Ему бы кого-то, кто по теории...»

— Посмотрим, — произнес наконец Блэкетт.

Видимо, тот Джон, с которым подружился Роберт, и правда помог; может, он и сам справился; но так или иначе статья Оппенгеймера о задаче двух тел наконец вышла в свет. Новая публикация упрочила положение Роберта; тот теперь слыл «истинным гением», талантливее которого был только Поль Дирак. Блэкетт с насмешливым удивлением замечал, как мальчишка, что был чуть ли не изгоем осенью, превратился к лету в «остроумного молодого человека, кумира молодёжи, не скупившейся на комплименты.

— Талант!

— Феномен...

— Пойдёшь с нами в кафе?

Так говорили с Оппенгеймером и о нём в последние дни. И кто теперь вспоминал о его «неправильной» фамилии или о его неуклюжести? Куда делись «неумёха» и «трата времени»? Как будто и не было ничего осенью и зимой... Роберт, который теперь был завсегдатаем всех возможных клубов любителей физики, радовался любым улыбкам в свою сторону; Блэкетт иной раз хмурился. «Пару месяцев назад они бы и не поздоровались с ним... А тут навалились... Не много ли на одного?» Впрочем, Патрик не слишком об этом беспокоился. Да и успех заслуженный... Не лучше ли заняться уже камерой Вильсона?

Так Блэкетт и решил; вот и в тот знойный день Патрик наводил порядок с инструментами, когда в лабораторию влетел запыхавшийся Роберт.

— Мистер Блэкетт!

— Можно и не так громко. Доброго дня.

— Да... Доброго, — Оппенгеймер откашлялся и, отдышавшись, продолжил:

— Тут... В общем... Мистер Борн сказал, что он тоже занимается моей темой, и... И он предложил к нему, в Геттинген...

— Что ж, — Блэкетт отложил в сторону паяльник. — Едва ли вы найдёте кого-то, кто знает о квантовой механике больше, чем Борн. Так что... Мои поздравления.

— А вы... ну... не против, если я туда поеду? — Роберт как будто хотел сказать что-то ещё, но оборвал сам себя.

— Отнюдь, — Патрик покачал головой. — Теоретическая физика в Германии расцветает. Лучшего преподавателя, чем Борн, я и назвать так не смогу; впрочем, если ваше здоровье вам не нужно, можете оставаться.

Оппенгеймер нахмурился, но тут же лицо его потеплело.

— Да, у него классные работы. Он у меня одну попросил вычитать. Ни одной ошибки с цифрами! Вот бы мне так...

— Для этого всего лишь нужно чуть больше усидчивости и терпения, — Патрик пожал плечами.

— Сложно... — протянул Роберт, впрочем, без особой тоски.

— Возможно. Значит, осенью перебираетесь в Германию?

— Ну... Если там в самом деле эту теорию так знают...

— Её в самом деле там так знают, — кивнул Блэкетт. — Езжайте, Роберт. Там вам дадут больше, чем здесь.

— Тогда... Тогда и вправду поеду, — заявил Оппенгеймер. — Раз уж такой шанс...

Лето заканчивалось; с деревьев уже слетали первые золотистые листья; стаи стрижей улетали вдаль на юг; на рынке прилавки ломились от кабачков и свежесобранных грибов. Надо бы туда зайти, взять яблок для Констанции; но Патрик всё ещё сидел у кампуса, разглядывая пожелтевшие кроны дубов. Оппенгеймер, столь же беспокойный, сколь и талантливый, должен был уезжать. Возможно, стоило бы попрощаться. Всё же чужим Патрик назвать его бы не мог.

— Значит, уезжаете, — Блэкетт разглядывал чемоданы из добротной кожи, которые сейчас небрежно пылились на земле.

— Да. Решил вот в Гёттинген, с мистером Борном, — Роберт улыбнулся, затем осторожно достал из чемодана нужную коробку, стараясь не замечать заинтересованный взгляд Блэкетта.

— В общем... Это вот... Вам... Правда, в этой части истории я не слишком смыслю, но...

— Уверенность вам больше к лицу... — Блэкетт, потрясённо разглядывающий подарок, ответил не сразу. «Арк Ройял», один из великих кораблей своей эпохи... Ещё и в виде столь искусно выполненной модели. «Даже в кабинет поставить не стыдно...» И как только догадался? Неужели с той прогулки?

В тот майский день Блэкетт вспоминал товарищей из прошлой, морской, жизни — некоторые из них так и остались около Ютландии. Тот бой стал первым для Патрика, получившего тогда звание младшего лейтенанта — и выдалось сражение тяжёлым...

...Орудийная башня, которую покинул девятнадцатилетний младший лейтенант Патрик Блэкетт, осталась целой — не иначе как чудом. О двух других так сказать было нельзя; впрочем, останавливаться и разглядывать обуглившийся и искорёженный металл Блэкетт не стал. И так отсюда, с палубы, было видно, как почернел борт «Бархэма», где последний год и служил Патрик. «А ведь наверно снарядов пятьсот выдержал — наверно, столько в нас и выпустили...»

— ...Каковы наши потери? — Блэкетт старался сдерживать дрожь, что мешала говорить, и не смотреть вниз, под ноги, где оставались размытые и потускневшие кровавые пятна.

— Двадцать восемь погибших. Ранены тридцать семь. И это мы ещё легко отделались, — вздохнул офицер.

«Легко отделались?» Патрик вздрогнул, представляя, что творилось на других кораблях.

— Остальные? — дрожь в голосе, кажется, унялась, но запах крови и тротила всё ещё оставался невыносимым.

— «Непобедимый» и «Королева Мэри» погибли. И это не считая...

«Паршиво». Оба эти корабля были сильными линейными крейсерами. Но как уцелеть им, если даже его «Бархэм», один из самых современных линкоров, мог здесь погибнуть?

— Потери врага известны?

— Не очень, — признался офицер. — Но по данным с «Вэлиента» многим вроде как удалось уйти.

«Куда больше, чем нам», хотел договорить Патрик, но сдержался.

— Кстати, палубы расчистили от обломков. Можете пройти в столовую...

— Не до столовой, — Блэкетт покачал головой. Даже если бы сейчас была не его вахта, обедать младшему лейтенанту не хотелось. «А ведь это ещё повезло...»

Да, тогда им повезло — повезло вернуться из боя, чтобы готовиться к новым сражениям. Почти два года прошло после Ютландии, когда объявили долгожданный мир; и именно в десятилетие со дня той битвы Патрик и навестил бывших товарищей. Оппенгеймер увязался тогда следом; прогонять его Блэкетт не стал. Впрочем, случайный попутчик не мешался с разговорами и обошёлся без глупых вопросов — уже хорошо. «Чего тут удивительного... Дураком уж его не назвать. И ведь пришёл... Попрощаться...»

— Благодарю, Роберт, — Блэкетт слегка улыбнулся, бережно принимая «Арк Ройял». — Удачи вам в Германии.

— И вам здесь... — пробормотал юноша, смущённо хватая чемодан.