Брошь Медеи - третья часть "Диалог"-а. (гет)

Новый учебный год не задался у директора Альбуса Дамблдора с самого начала. После того, как выяснилось, что мелкий зас... , надежда волшебного мира, Мальчик-который-выжил, Гарри Поттер в Хогвартс на первый учебный год не приехал, в магмире взорвалась бомба разрушительной силы. СМИ ничего о сем печальном стечении обстоятельств не подозревали и ничего вразумительного не могли рассказать своим читателям, чтобы как-нибудь осветить сам факт исчезновения победителя Того-которого-не-называли по имени.

Закономерно, что в Министерстве магии разразилось торнадо писем и громовещателей с требованиями немедленного и сиюминутного розыска последнего Поттера и установления его судьбы. В Министерстве, конечно, ничего не то, что об исчезновении одиннадцатилетнего Гарри, они и подробностей об его жизни в течение последних десяти лет не знали.

Все груды писем отправили директору Хогвартса, Альбусу Дамблдору как назвавшемуся опекуном МКВ и, по совместительству, Главе Визенгамота, тем самым разрушив спокойствия в микромире его личного пространства и так долго устраиваемый старым колдуном личный комфорт. По понятной причине, всплывшие в свете колдокамер обстоятельства этим злосчастным летом уничтожили непререкаемый авторитет последней инстанции у победителя Гриндевальда, а также старательно подготовленный им, еще со времен молодости, самый грандиозный План — план жизни, который был альфой и омегой всех интриг, всех махинаций и деяний, которыми никто не стал бы гордиться.

Свой план Альбус Дамблдор назвал Всеобщим Благом. Благом, блин! Ха-ха, всеобщим!

Но, неурядица с исчезновением намеченного ручного героя уничтожила тихое, мерное существование старого колдуна, который жил припеваючи и спокойно ждал времени воплощения Плана, т.е., приезда маленького Поттера в Хогвартс первого сентября. К большому огорчению директора, неудачи не приходят в одиночку, а кучей — среди первокурсников темноволосая лохматая голова Гарри не появилась, к этому еще прибавилась и порочащая школу смерть хранителя ключей, Рубеуса Хагрида, в борделе. Но все это были только цветочки в сравнении с утратой Философского камня, и его фальшивки. Вишенкой на торте неудач директора была та роковая и угрожающая записка, подписанная буквой «Ф».

Кто такой «Ф» Дамблдор догадался и похолодел от осознавания его личности сразу. Николас Фламель выскочил так внезапно, как джин из бутылки, забрал из ручек непутевого ученика свою собственность и дематериализовался так же таинственно, как и появился. Еще существовала вероятность, и немалая при этом, что вместе с камнем «Ф» забрал с собой и Надежду волшебного мира, самого МКВ.

Утрата ценного артефакта оставила директора школы скорбящим и ясно осознающим бренность своего давно состарившегося тела.

Если бы проблемы старого директора ограничивались только этом, было бы куда лучше — все могло бы замяться и так и оставаться личной проблемой одного человека, Дамблдора. Но не тут-то было! События в Волшебном мире стали разворачиваться устрашающими темпами и секреты известного своей незапятнанной до сих пор репутацией Альбуса Дамблдора стали раскрываться один за другим. Нелицеприятные факты его деятельности в качестве Главы Визенгамота поставили добросовестность его решений под вопрос, а СМИ, ошарашив обывателей Волшебного мира новостями, угрожали выставить его имя в самом неприемлемом свете.

Сначала его призвали отвечать перед Визенгамотом за преднамеренное сокрытие завещаний родственников маленького Гарри Поттера. Когда опечатанные Дамблдором бумаги семьи МКВ нашлись, и назначенная комиссия прочитала содержание каждого завещания, выяснилось, что именем директора Хогвартса в качестве опекуна маленького Гарри, нигде в них и духом не пахло. Выяснив обязанности Поттеров, их огромное, даже роковое значение для существования самого Волшебного мира, репутация уважаемого профессора резко пошатнулась, его обвинили в преступной халатности, а в кулуарах суда в его адрес начали обсуждаться меры наказания за превышение полномочий по отношению к отпрыску древнего рода. Назначив себя Опекуном маленького наследника благородной семьи, Дамблдор сам нарушил принятые давно, веками назад, законы, которые обеспечивали соблюдение правил самой магии.

Внезапно в пространстве СМИ всплыл инцидент с магловской родней Гарри Поттера и нелицеприятные факты его проживания с ними. Заговорилось о содержании Героя магмира в чулане под лестницей, об его систематическом постоянном недоедании, пренебрежении его элементарными нуждами, избиениях, травле родственниками. И снова, в который раз, на поверхность всплыло неправомерное опекунство Альбуса Дамблдора.

Лишь узнав подробности содержания маленького Гарри у сестры-магглы его матери — в полном пренебрежении с указаниями завещания Джеймса и Лили Поттеров, наконец, в головах членов Визенгамота щелкнуло, и оформилась вся подготовленная Главой Визенгамота картинка маслом, от которой запахло тухлятиной.

Альбусу Дамблдору начали сниться покрытые инеем стены Азкабана.

Расследования достигли гротескных размеров в свете изъявлений самой близкой родственницы, с отцовской стороны, Героя Волшебного мира и самого вероятного в будущем опекуна мальчика, леди Нарциссы Малфой Ежедневному Пророку, что не только он пропал без вести летом, но и в его Целевом сейфе недостает большой суммы золотом. Откуда она узнала о пропаже, леди Малфой не распространялась, лишь указала ухоженным пальчиком журналистам на белокаменное здание Гринготтса.

Гоблины утверждения уважаемой родственницы Гарри Поттера подтвердили и, кроме того, объявили, что отчисления провел тот же Дамблдор, предоставили поверенному документ об опекунстве.

Картинка, кроме тухлятины, запахла еще и криминалом.

— Я был должен думать только о ребенке, — с потускневшим взглядом опущенных глазах и раскаянием на лице оправдывался Дамблдор, — о сохранении его жизни. Семья его тетки была самымИ близкими его родственниками, но они сами нуждались в поддержке, недавно у них самих родился собственный сынишка, я выплачивал им ежемесячную компенсацию, чтобы они заботились и о племяннике.

— Но они держали его в чулане под лестницей, кормили объедками! — возразили ему с галереи зала, где проводилось открытое для всех слушание дела в суде.

— Мне самому непонятно как можно так относиться к родному племяннику, — оправдывался старый школьный директор. — Петуния была такой доброй девочкой, я вел с ней переписку перед первым курсом сестры. Думал, она будет хорошей матерью для бедного сиротки.

Дрожащий голос Дамблдора произвел впечатление на членов суда, как иначе — почти все из них были его бывшими учениками, обучавшимися в Хогвартсе, со школьной парты привыкли ему верить. Чуть позже Министерство Магии получило приказ бросить все наличные ресурсы и людей на поиск последнего отпрыска семьи Поттеров. После его нахождения — освободить из плена и вернуть живым в магическую Британию.

Впервые за все века своего существования Министерство не считало маловажными приказы суда, а сам министр проникся важностью созданной исчезновением МКВ проблемы.

А вся проблема была в пузыре.

Волшебный мир сравнивали с огромной амебой, повсюду граничащей с обычным миром посредством защитной мембраны, созданной во время Инквизиции личной и родовой магией двадцати восьми семьей — вдвое больше, чем было необходимо, среди которых числилась и семья Поттеров. Большое число семей, принявших на себя задачу первоначального воздвижения и дальнейшего поддерживания в обособленности этого пространственного кармана, в котором существовал Волшебный мир Британии — маленькой Вселенной, прикрепленной к основной несколькими присосками, такими, как Дырявый котел, например, — не позволяло волшебству просачиваться сквозь мембраны.

Волшебно созданный пузырь раздувала магия, которая внутри и оставалась, не терялась вовне, а делилась между обывателями карманного мира в соответствии с их собственными возможностями. Сквибы в те древние времена не рождались, все дети были магически одаренными и, самое главное, семьи были многочисленными.

Накопление магической энергии в небольшом и замкнутом обществе, каким оказался Волшебный мир Британии, закономерно привело к поляризации оттенков самой Магии. Вместе со Светлыми, то тут, то там, появлялись Темные, а иногда и поистине Черные колдуны, которые звали себя Лордами Света или Тьмы, соответственно. Объединяло и раздирало всех их — тех, вторых — и в особой степени, третьих — неистовое стремление владеть, управлять всем обществом и подминать его под собя.

Маги народ гордый, добровольно подчиняться кому-бы-это-ни-захотелось они не стали, а возомнившим из себя вот таким крутым и единственно достойным вершить судьбы людей Лордам магии и их приспешникам отвечали соответствующим образом — сопротивлением. Появление любого Лорда встречалось волшебниками в штыки и приводило к сражениям, убийствам и, наконец, к сокращению численности магического общества.

Но самым роковым следствием этих стычек, было исчезновение некоторых из тех двадцати восьми семьей, которым было под силу поддерживать защитную оболочку — мембрану между мирами и этим обеспечивать обособленность миниатюрной Вселенной магической Британии.

Пока в середине двадцатого века число все еще существующих Важных семьей не сократилось до угрожающего числа четырнадцать — вполовину от первоначального. И соответственно — критического.

По мере вымирания тех, Важных, семей мембрана, огораживающая волшебный мир, стала медленно, но закономерно утончаться, и как следствие — магия стала просачиваться наружу, в обычный мир к магглам, а внутри — способности и сила волшебников незаметно стали снижаться. В волшебных семьях стало рождаться невиданное число сквибов, практически, в каждой семье были маломощные дети. А в обычном мире рождались во все большем количестве и все более одаренные магглорожденные волшебники. Возможно, возрождались ранее утерянные линии древних семей, но это достоверно установленным фактом не было.

Рождение маленького мага среди магглов само по себе не было какой-нибудь новостью и диковинкой, такое случалось и во времена Основателей, но с развитием обычного общества и увеличением числа магглорожденных Статут секретности трещал по швам.

После катастрофы с наследниками семьи Блэк — изгнания старшего сына Сириуса Блэка из Рода и смерти младшего, Регулуса, последним звеном круга, ответственным за поддержку магической мембраны внезапно пала на семью Поттеров.

А пропажа последнего отпрыска роковой, четырнадцатой, из Важных семей, Гарри Поттера, ставила магическое общество перед очень неприятной дилеммой — или рассыпаться убежав из Британии, или напрямую сдаваться в руки маглов на растерзание. В любой момент времени Вселенная волшебного мира могла бы соединиться с остальной частью Британии, Статут секретности улетел бы в тартарары, и простецы открыли бы начало охоты на ведьм. Последствия этого для британских магов были бы сокрушительными.

Когда Альбус Дамблдор, наконец-то узнал и осознал, к чему привел его План всеобщего Блага, то не на шутку ужаснулся и растерялся. Важные семьи, охраняющие мембрану и еще столько секретов, о которых он и не подозревал, хоть и в десять раз избирался Верховным Колдуном МКМ, вот они — наверное — над ним надсмехались и потешались над его самомнением. Осознание этого привело Дамблдора к резкому переходу от состояния примирения к внезапному разбегу с места в карьер.

Во время разгоревшихся в Визенгамоте шумных дебатов, обсуждавших его преступления и соответственные наказания, он принес в зал суда две книги, сыгравшие роковую роль в судьбе Дамблдора.

Первой из них была книга будущих учеников. На странице первогодок имя Гарри Джеймса Поттера все еще фигурировало, что указывало на то, что мальчик, по меньшей мере живой и находится в магической Британии. Это давало какую-нибудь, крохотную, но реальную надежду вернуть мальчика в стены родной школы.

Второй была книга была из Департамента магического населения, где черным по белому существовала запись о рождении некоего Гарольда Регулуса Блэка, бастарда брата выгнанного наследника одной из Важных семей.

К большому сожалению Альбуса Дамблдора, а также всего Визенгамота, этот неизвестный отпрыск, являясь племянником Малфоев, точнее — Нарциссы, был ей найден. С его судьбой они, Малфои, распорядились. Они помолвили его с такой же неизвестной племянницей Люциуса — новоявленной, и этим фактом своего рождения очень ценной невестой и отправили обоих, вместе со своим сыном Драко, учиться в Дурмстранге. Среди дикарей.

Находка Дамблдора повернула отношение членов Визенгамота из однозначно негативного на просто неодобрительное, и судьба старого колдуна более-менее определилась — Азкабан ему уже не светил. Даже, стали озвучиваться предложения не лишать его всех должностей, чтобы он мог успешно бороться за возвращения молодых волшебников обратно на Остров, где им было и надлежащее место.

В конце продолжительных и тяжелых дебатов в зале суда предложение Люциуса Малфоя отстранить профессора Альбуса ПБВ Дамблдора с поста Главы Визенгамота принялось единогласно. Его отстранили не только с поста Главы, но и вообще из состава Визенгамота.

Заслуги Дамблдора в ключевой победе над Темным Лордом Гриндевальдом подтвердились и Ордена Мерлина первой степени его не лишили.

Но за выполнением приказа суда вернуть с лихвой все снятые «опекуном» суммы из целевого фонда Гарри, как и за возвращением всех семейных артефактов обратно в сейфы семьи Поттеров, следила специально выбранная, бескомпромиссно действующая, комиссия. Так, скрепя сердце, Дамблдор расстался с мантией-невидимкой Джеймса и с хроноворотом его отца, Карлуса Поттера.

В конце октября, когда все уже утряслось и урегулировалось, старому колдуну оставили только пост директора школы волшебства и колдовства Хогвартс, с чётким указом воспользоваться всеми рычагами для давления на МКМ, чтобы вернуть последнего Блэка, Малфоя и ту девушку, Дагворт-Стоун, обратно в Британию, к своим. Такое неожиданное решение Визенгамота было продиктовано и фактом автономности Хогвартса, из-за которой волшебник, занявший пост директора, волшебством связывался с магией замка и ни Министерству, ни прочим организациям было под силу разорвать эту связь.

Раз директор — директор навсегда!

Прежде чем освободить его, Альбуса Дамблдора заставили поклясться Непреложным обетом исполнять все написанные в Уставе Основателей школы обязательства, согласно которым директор был обязан сохранять здоровье и жизнь учеников и гарантировать им самое лучшее образование. В связи с этим он был должен немедленно, хоть и не с первого дня нового учебного года, восстановить ранее урезанную — им же, программу и возобновить изучение таких направлений магии, которые напрямую попахивали Тьмой.

В программе снова появлялись такие дисциплины, снятые как ненужные Дамблдором, как Теория магии, Этикет и общество магической Британии, Ритуалистика, Артефакторика — только основы, чтобы вдолбить в головы молодых магов, что создание и использование артефактов не под силу всем подряд и весьма, и весьма опасное дело.

В списке рекомендаций к новому году делался акцент на изменение и повышение квалификации преподавательского состава. В связи с этим, из числа учителей отстранялся призрак профессора Бинса, который давно уже потерял свою дееспособность из-за простого факта своей смерти. Преподавательнице по Гаданию Сибилле Треллони предстояла аттестация, которая должна была удостоверить ее прорицательские способности и ей грозило увольнение ее, если таковые не обнаружилось.

В связи с появлением новых предметов в программе обучения, состав персонала Хогвартса предстояло увеличить на несколько новых профессоров, на должность которых в СМИ объявилялся конкурс.

Дамблдор надеялся, что низкая ставка не прельстит желающих занять преподавательские посты, но, к его большому сожалению, готовые работать с детьми появились и не кто-то заурядный, а огого! Приняв к сведению личности кандидатов на вакантные должности, директор свил полотна своего тонувшего корабля и назначил их всех.

На должность преподавателя по Этикету и знакомству с обществом магической Британии претендовала — и он её назначил — Августа Лонгботтом, одноклассница его заместительницы, Минервы МакГонагалл.

На этом нововведения не кончались.

Чтобы вести занятия в Хогвартс появилась автор учебника по Истории магии, по которому та преподавалась вот уже столько десятилетий, древняя старушка Батильда Бэгшот. Вот такого подвоха судьбы Альбус не ожидал.

Потому что старая Батильда знала своего директора с его самых юных лет, т.е., она знала о нем все. Он не посмел ей отказать и дал ей вести ещё и Теорию магии, и Историю магии всем классам, удивляясь выдержке колдуньи, к которой он, во времена своей зеленой молодости, обращался «бабуся Бэгшот».

Ритуалистика и Артефакторика преподавались только студентам— выпускникам, поэтому новому профессору, Гризельде Марчбанкс, перегрузка работой не грозила. Но появление Троицы старых дам прибавляло директору Хогвартса недюжинные проблемы и ему стоило держаться от них подальше и перед их подслеповатыми глазами не высовываться.

Директор Альбус Дамблдор почувствовал себя первогодкой.

Вернувшись к своей работе директором в Хогвартсе, Альбус Дамблдор стал придумывать новый план, но уже под Дамокловым мечом клятвы и цепким взглядом новоназначенных профессоров. Нужно было, впервые в жизни, научиться действовать втихую, ненавязчиво, не опираясь на авторитет и не рассчитывая на, по подразумеванию, полное понимание, подчинение всех окружающих.

Альбусу Дамблдору предстояло играть не свою обычную, а чужую и навязанную роль, а там, в глубине, на задворках, двигаться к своим целям. Первостепенная задача, среди этих самых целей, была кем заменить пропавшего с поля зрения Гарри Поттера — Героя и, по совместительству, Надежду волшебного мира. Невилла Лонгботтома, второго ребенка, попавшего под пророчество, старательно охраняла и одновременно, мучила, вся его родня — все его прабабушки, прадедушки, двоюродные тети из Штатов, кузены, кузины и т.д., и т.п. А теперь и его бабушка-профессор в школе.

Охранять его — понятно, но мучить тоже имело свою подоплеку, так как с магическим ядром мальчика что-то произошло во время „посещения доброй воли” Беллатриксы Лестрейндж с прихвостнями. После многочасовых издевательств над родителей малютки у его на глаза, Фрэнк и Алиса перекочевали в особое отделение Святого Мунго на „лечение” — бесполезное, между прочим, но живые. В живых остался и маленький Невилл, но его магия замкнулась и не хотела проявляться обычным для детей способом путем стихийных выбросов.

Пока его дедушка Элджи не умудрился бросить его с ... в общем, свысока.

Но Альбус Дамблдор боялся вообще заикаться, не то что объявлять, Невилла Лонгботтома ребенком Пророчества, якобы укрытым в подполье, пока запасной вариант — полукровный Гарри Поттер — расчищал ему путь к победе. Боялся он, прежде всего леди Августу Лонгботтом, уж очень вспыльчивой гриффиндоркой была она еще во время обучения в Хогвартсе. Отшивала она своих обожателей путем угрозой отрыванием не меньше чем всего того, что торчало из тушек храбрецов.

Не меньше.

Старый колдун с дрожью вспоминал о прошлом, скрашенном молоденькой Августой, пока она, закономерно, не бросила глаз на него, своего профессора по Трансфигурации, Альбуса Дамблдора.

После некоторых случайно подстроенных ей же встреч ночью в коридорах школы, он стал бояться ей до дрожи в поджилках, а она заимела на него зуб. Месть — вещь холодная, морозная, пахнущая трупами.

Поэтому Альбус Дамблдор притаился и стал ждать звездного момента.

Хоть именно ждать он не знал, как это делается.

Весь его старательно обдуманный План рухнул и утек под лёд Черного озера, а за преподавательским столом выстроился ряд старых, но духом и магической силой не постаревших дам, которые следили за каждым его шагом. Без своего ручного героя в наличии терялся смысль его жизни. Не сидел за столом Гриффиндора его маленький герой на убой, ни белобрысый отпрыск Люциуса, который должен был стать школьным врагом МКВ.

Ученики мелькали перед подслеповатым взором директора и были для него на одно лицо. Только рыжие дети выводка Артура и Молли, иногда, привлекали внимание к себе, прежде всего своим развязным, шумным поведением и особо злостными шутками-приколами близнецов.

Надо было втянуть маленького Невилла в погоню за „Философским” камнем и старательно обыграть ситуацию так, чтобы он смог бы победить одержимого паразитом Волдеморта Квирелла, чтобы указать пальцем на мальчика и смело утверждать: „Вот кто был настоящий Герой волшебного мира, господа!”, да не решился на такое Дамблдор. Невилл Лонгботтом не был одиноким сиротой без магической родни.

Принятие одержимого Квиринуса обратно в Хогвартс, когда здесь появилась тройня колдуний из старой гвардии, было дело, которое могло бы сорваться с самого начала, но, почему-то, фиолетовый тюрбан на голове молодого волшебника ничего, кроме тоненьких ухмылок старых дам не вызвал. Или Альбус ошибался в чем-то? Но они молчали, молчал и он. Однако, в Большом зале ощущалось дикое потрескивание магии в ожидании первого шага на шахматной доске. Напряжение нарастало, но пока стоял жесткий паритет готовности к действию, никто не хотел пасть первой жертвой партии.

В школе ощущалось затишье перед бурей...

С другой стороны, задумка с Философским камнем провалилась изначально, так как Распределяющая шляпа отправила мелкого Лонгботтома не на Гриффиндор, как ожидалось, а на Хаффлпафф. Далеко от личной псарни директора, где уживался весь рыжий выводок Артура и Молли Уизли.

Августа, профессор Лонгботтом, сначала ходила холодной как тот айсберг, из-за которого утонул трансокеанский лайнер Титаник, но студенты барсучьего факультета приняли Невилла как своего и она успокоилась.

С самого первого дня хаффлпаффцы невзлюбили шестого, такого же рыжего, мальчика Уизли, Рональда, из Гриффиндора, который, по указанию директора, набивался в друзья к Невиллу. Молодой Рональд оказался тот еще подсвинок за обеденным столом, да и интеллектом мало чем от него отличался. Увидев перед собой полные подносы с едой, он терял дар речи и набрасывался на пищу словно жил впроголодь.

Зная способности Молли Уизли за плитой, Альбус Дамблдор сомневался, что Рону дома доставались лишь сухие корки хлеба, но, увидев повадки самого младшего сына Артура, шокированный директор школы засомневался не существует ли некое влияние на манеры поведения человека его место жительства. В доме под названием Нора (Borrow) принцев не вырастишь.

И, вот тебе на! Сидит за гриффиндорским столом Рон и двумя руками загребает пищу, нагружая себе в тарелку такое количества, что она рассыпается, испачкав все вокруг — поверхность стола, одежду, соседей рыжика. Ел Рон как гиена, заглатывая целые куски мяса, не разжевывая их и не переставая говорить, говорить и говорить ... Был еще Рон шумным, невоспитанным, навязчивым и т.д. и.т.п. Это всё, что о нём можно было подумать.

Барсуки, с их тихой аккуратностью, не позволили шестому Уизли даже приблизиться к ним, а почуяв его рвение любым способом подружиться с Невиллом, стали стеной для того чтобы воспрепятствовать этому.

Задуманная еще в прошлом году череда препятствий к таинственному предмету, спрятанному в укромном местечке с входом на третьем этаже, так и остался таинственно спрятанным для предполагаемого „настоящего Героя”, которому только дай копаться в грядках оранжереи и петь дифирамбы о каком-нибудь волшебном растении.

Ударом для директора оказалось и то, что выпущенного Квиреллом тролля кто-то съел, и он к приобщению Невилла с Рональдом Уизли не привел. Дамблдор чесал репу в раздумьях, боясь предположить, что за создание сделало это, откуда оно как таинственно появилось и таким же образом исчезло, как оно могло победить, убить и проглотить огромную тушу горного монстра.

Но факт оставался фактом — на лестнице из подземелий на первый этаж, испачканной сверху донизу кровью тролля, нашлась омерзительно пахнущая тряпка из чей-то кожи, сломанная пополам огромная палка и до неузнаваемости изогнутый артефакт подчинения, сделанный как металлическое кольцо-сережка, при помощи которого подавляли волю монстра.

Вечером барсуки не выходили из своих помещений, кроме как посетить расположенную недалеко кухню замка, просто перебежав через коридор.

Ни Зеркало Еиналеж не увидело кандидата-героя, ни о Николасе Фламеле он не поинтересовался. Услышав от громко рассказывающего неподалеку Рона Уизли, что на третьем этаже есть трехголовый пес-цербер, который сторожит чего-то, настолько ценное, что директор школы рискнул с выбором стража, Невилл не бросился удовлетворять обычное ребячье любопытство, как сделали бы некоторые из гриффиндорской башни, а сказал напрямую своей бабушке.

Августа сразу связалась с ДМП каминной сетью и это спасло директора Дамблдора от серьезных неприятностей, потому что связь с замком никуда не девалась. Он поспешил вернуть в его убежище в Запретном лесу Пушка, щенка цербера, где его растил с зимой прошлого года печально почивший лесник Рубеус Хагрид.

* * *

Делегация кентавров, во главе с предводителем табуна, светловолосым Бейном, нагрянула в замок одновременно с отправленной из Аврората комиссией проверки верности слухов о наличии в школе цербера.

Бейн воинственно махал руками и кричал:

— Люди, ваше пренебрежение к исконным договоренностям приведет к мерзким событиям, разве не видите, как ночью светится красное око Марса?

— Что хочешь этим сказать, уважаемый Бейн? — невинным голосом туповатого старичка спросил его Дамблдор, а настороженные маги из министерства стали прислушиваться к разговору.

На лицах кентавров появилась дикая ярость и они натянули направленные на людей луки со стрелами.

— Не глумись ты, старый колдун, твоя природа не секрет для нас! — закричал темнокожий кентавр из-за туловища Бейна. — Убери из нашего леса свою адову собаку, кольца Сатурна уже видны в линию. Пес скоро возмужает и беды всем достанутся...

* * *

Трехголовую псину авроры нашли в небольшом, сильно засоренном участке в Запретом лесу и утащили ее в министерский заповедник, где условия для его проживания были гораздо лучше, чем под попечительством хогвартских эльфов.

Вина проживания щенка цербера в близости до школы, в которой жили дети, Дамблдор приписал своему умершему летом леснику, Рубеусу Хагриду, широко известный своей нежной любовью к всевозможным жутковатым тварям. Как не хватало Дамблдору его простоватого друга-полувеликана, который слепо верил и верно служил ему, не задумываясь, не спрашивая, не интересуясь — сразу выполнял команды директора с автоматизмом добротного голема.

Проблема с Пушком замялась, а знание о существовании и самого факта близкого проживания трехголовой собаки приписывалась неусидчивости и непомерному любопытству близнецов Уизли, как и большому рту их младшего брата. Упоминание им третьего этажа замка в связи с щенком цербера, отнеслось к чрезмерной тупости последнего сына Артура Уизли. Рональд получил сполна от своих братьев, от родителей и от своей деканши, Минервы МакГонагалл, за болтливость и распространение порочащих школу колдовства слухов, поэтому он притаился и стал ниже травы, тише воды .

* * *

По возвращению из Запретного леса, директор уселся перед камином в своем кабинете и, вертя рассеянно пупырчатую палочку в руках, задумался о всех тех невеселых вещах, которые случились летом и до сих пор продолжались. Например — сумеет ли довести до победного конца план с его же Благом, если данная расстановка тяжеловесных фигур на доске, о которых он и не предполагал, что появятся так внезапно, превращало его Большую игру в смешную пародию? И как, простите, ему играть дальше, если Квиринус Квирелл той же ночью, как только директор удалил Хагридового Пушка с третьего этажа, тут же полез смотреть „философский камень”.

Потом, целую неделю он поглядывал с презрением на директора и — как об этом докладывали портреты на стенах замка, строил рожи за его спиной.

Внезапно, снова появились кентавры — слава Мерлину, в Большом зале не посмели войти, а остались на опушке в самом краю Запретного леса, подавая сигналы и ожидая прихода представителя преподавательского состава школы. К ним сразу прибежала профессор Грабли-Планк и принесла в учительскую страшную весть.

Кто-то смог уговорить единорогов, и не одного, добровольно отдать свою бесценную кровь!

Новость подвергла в шок не только пошатнувшегося от внезапной слабости в коленях Дамблдора, но и его заместительницу — Минерву МакГонагалл, у которой с прошлого лета, весь мир повернулся наизнанку.

Она чувствовала себя виноватой, чувствовала себя предательницей и ничем не годной старухой. И все, из-за маленького сынишки ее любимой ученицы — Лили Эванс. Минерва знала свои ошибки — начиная с того момента, когда позволила Альбусу разыграть карту с Пророчеством, давая ему Непреложный обет неразглашения. Она позволила Альбусу прятать в рукаве своей дорогой атласной мантии карту кровной защиты на тот случай, если, когда-нибудь, в ней будет спрос, отдав полуторагодовалого Гарри его маггловской родне — тупые ханжи, вряд ли оценили ход Дамблдора, как полезный для себя.

Минерва не могла простить себе попустительство своего давнишнего друга и наставника — директора Хогвартса, который отправил к герою волшебного мира, самого Гарри Поттера, не ее, заместительницу директора и декана будущего факультета мальчика, а самого распоследнего служителя школы — хранителя ключей и лесника. Она против Рубеуса Хагрида ничего плохого сказать не могла, он был добрый и доверчивый как малое дите, но — Мерлин сохрани! Он даже школу не мог закончить и вляпался в дерьмо — прости меня, Господи! — до самой макушки! Ему даже палочку сломали!

Хотя и пробовал Альбус объяснить свое решение именно тем, что Хагрид, не имея право колдовать, не смог бы засветить место проживания Гарри, был бы вынужден передвигаться магловскими способами, ее не переубедил.

Вот теперь результат — разгребать проблемы должны все они.

— А где Квиринус? — озвучила она свои наблюдения на педсовете. — Вроде бы у него нет поздних занятий с семикурсниками!

Преподавателя по ЗОТИ нигде на территории замка не нашелся. Ни сегодня, ни позже.

* * *

— Люциус, почему не явился на мой зов? Круцио! — красный луч заклинания извергается из кончика светлой палочки, не принадлежавшей Темному Лорду Волдеморту, и летит к элегантному аристократу.

До своей цели заклинание не достигает.

Вдруг, маленькое ушастое создание в грязной наволочке материализуется между хозяином и его нежданным гостем, растопырив пальчики правой руки навстречу красному лучу Круциатуса, где он и попадает. На миллисекунду раньше белый свет окутывает ушастика и резкий выкрик пугает наглого агрессора:

— Ты не посмеешь угрожать моему хозяину! Замри, Волдеморт!

Высокая фигура внезапно вышедшего из камина взрослого мужчины в длинном черном балахоне окаменела и стала напоминать пугало на арбузном поле. Но не этим удивился светловолосый Люциус Малфой, а поведением и рвением его защитить его домашнего эльфа Добби, который никогда раньше отвагу и храбрость не показывал.

— Добби, что ты наделал, это же был мой Лорд!

— У Малфоев нет хозяев, — пропищало лопоухое создание. — Они никому не поклоняются. Моя госпожа Гермиона приказала нам, домовикам, всеми способами, даже собственными телами, защищать членов семьи хозяев! — глаза ушастика лихорадочно горели пламенем преданности и у Люциуса в душе зашевелилось чувство благодарности и уважения к нему.

— Что ты натворил, как смогу я выкарабкаться из этой заварухи, когда Лорд придет в себя?

— Не придет, хозяин, я его и в правду превратил в камень, дотроньтесь до его руки, — домовик схватил старшего Малфоя за мантию и притащил до торчащей вблизи камина фигуру Темного Лорда.

Дрожащими пальцами Люциус потрогал державшую палочку руку статуи Волдеморта -и о! да, Добби был совершенно прав, она была каменной. Все еще теплой, но твердой и абсолютно неживой.

— Это навечно? Как ты сделал это?

— Эльфийская магия, хозяин Люциус, нам госпожа Гермиона позволила пользоваться ею для защиты семьи. Я защищал семью, я мог использовать всю свою силу, это тело никогда снова живым не будет. Но, если хотите и дальше подстраховаться, прикажите мне сделать его деревянным и бросьте в камин, чтобы сгорело.

— А где душа Лорда, Добби? Не говори, что она внутри этой ... фигуры.

— Пока камень не превратится в пыль, пока дерево не сгорит, она внутри и останется, хозяин.

Люциусу ничего не осталось как хлопать беспомощно глазами и внутренне дрожа, задаваться вопросом с какими удивительными созданиями вошли в симбиоз волшебники и как здорово, когда они тебе не враги.

— Тогда, Добби, пусть так и останется. Вот какие вот делаааа ... — думал Люциус, направляясь на поиски своей Нарциссы, урождённой Блэк. Она могла бы и не такое прочитать в своей отцовской библиотеке.

* * *

Тело профессора по ЗОТИ, Квиринуса Квирелла, нигде в замке не было найдено, но, после целой недели бесплодных поисков, нашелся только его фиолетовый тюрбан и найден он был Северусом Снейпом во время его весенних паломничеств, чтобы собирать особые травы в лесу на опушке Запретного леса.

Высоко, среди ветвей векового леса, бегали и шелестели конечностями бесчисленное множество бессловесных пауков, потомков первого в этом районе волшебного мира акромантула Арагога.

Так и в ничью закончился учебный год, к которому Альбус Дамблдор так долго и так заранее подготавливался, не получив в прибыль ничего.

Приглашать на следующий год Гилдероя Локхарта не имело смысла, но другой кандидат на пост преподавателя по ЗОТИ так и не объявился. Директору школы Хогвартса ничего другого не оставалось, как назначить его, строго-настрого приказав зазнавшемуся писаке хоть наизнанку вывернуться, но вести свою дисциплину как нужно. Все-таки Гилдерой Локхарт не один год проработал в Министерстве Магии и не где-нибудь, а в Отделе тайн. Прославился он тогда своим классным Обливиейтом, за что его и терпели в этом недоступном для обычных работников и посетителей отделе министерства.

Работа мастера-обливиатора, в должностной характеристике которого большими буквами была сделана надпись „Строго секретно!” не сопутствовала известности и признанию достижений, поэтому оказалась не по душе молодому, привлекательному и жадному до внимания и популярности волшебнику. Поработав несколько лет обливиатором, Гилдерой уволился, вроде бы из-за потери интереса к работе, в действительности среди сотрудников министерства стали поговаривать про какие-то его темные делишки — то ли интимного, то ли криминального свойства.

Спустя год после увольнения Локхарт объявился в громе вспышек колдокамер и, в связи с выходом в продажу его первой автобиографической книги „Встречи с вампирами”, дал длинное интервью в Пророке.

Никто из его восторженных читателей не усомнился в правдивости содержания, так как у выпускника Рейвенкло были весьма неординарные способности в области магических наук. Все, кто присутствовал на его выпускном вечере, увидели самолично созданное Гилдероем заклинание, которое, подобно Черной метке, показывало лицо златокудрого волшебника высоко над квиддичным полем.

Книги Локхарта, вышедшие одна за другой после его продолжительного отсутствия в волшебном мире Британии, сделали Локхарта самым популярным писателем и героем по совместительству, а множество слухов об его подвигах по освобождению далеких краёв от темных существ создало головокружительный успех его книгам — к огромному удивлению сильного пола, среди представительниц прекрасной части человечества в основном.

Но этого было достаточно. Ему присудили орден „Мерлина” третьей степени и пять лет подряд — приз за самую белозубую и обворожительную улыбку женского журнала „Ведьмополитен ньюз”, что и объясняло бешеную популярность бывшего сотрудника Отдела тайн среди ведьмочек.

Назначение Гилдероя Локхарта преподавателем по ЗОТИ принялось как должное признание заслуг этого воителя с темными силами и создало ажиотаж в книжном магазине „Флориш и Блотс”, когда он сам рекламировал себя, свою новую должность профессора в Хогвартсе и свою новую книгу „Я — волшебник”.

Но как профессор Локхарт был так себе.

Когда вынужденный подчиняться данной перед Визенгамотом Нерушимой клятве и критике присутствующей в Хогвартсе троице профессорш из старой гвардии директор Альбус Дамблдор узнал, что новый преподаватель по ЗОТИ указал свои полные самовосхвалением книги как учебники для всех курсов школы — с первого до седьмого, Локхарта пригласили на ковёр к начальству.

Что говорил директор зазнавшемуся профессору, история умалчивает, но к своему кабинету Гилдерой возвращался, боясь собственной тени. Даже его старательно уложенные в кудри золотистые волосы напоминали лохматостью швабру.

Качество преподавания на занятиях по ЗОТИ резко повысилось, все шло тихо и спокойно. Студентам преподавали по-серьезному все предметы, даже профессор Северус Снейп умерил неприязнь к подопечным, стал менее придирчивым и его занятия проходили плодотворно и с успехом.

Альбуса Дамблдора одолевало отчаяние, события развивались в нежелательном и все более и более отличающемся от его Плана направлении. Он бился головой о столешницу своего необъятного рабочего стола и гадал — быть или не быть?

* * *

К Рождеству на стенах замка над окаменевшими телами — сначала миссис Норрис, затем — первокурсника с Гриффиндора, Колина Криви, второкурсника с Хаффлпаффа, Джастина Финч-Флетчли, старосты Рейвенкло, Пенелопы Кристал и маячившего недалеко от нее призрака Гриффиндора, сэра Николаса, стали появляться кровавые надписи.

Профессорский состав собирался каждый вечер в учительской и обсуждал кровавые сообщения, в которых говорилось, что Тайную комнату открыли, Ужас Подземелий выпустили и грязнокровкам придет песец.

— Северус, я думал, что тебя никто и не запирал! — шутил маленький профессор по Чарам, декан Рейвенкло, Филиус Флитвик.

— Не понимаю, о чем ты, — огрызался Профессор Снейп и хмурился в ожидании подкола своего коллеги.

Который и не опаздывал:

— Все говорят, что Ужас Подземелий это ты, а тут пишут, что тебя из Тайной комнаты выпустили. Как ты объяснишь такое противоречие нам? Ха-ха-ха ...

— Очень смешно, — прерывал веселье доброго преподавателя угрюмый зельевар и уходил с собрания, не дослушав дальнейшие перемывания одного и то же — что такое Тайная комната и имеет ли она место в школе с детьми.

* * *

Когда после Нового года и начала учебных занятий, наконец, появилась надпись о том, что кости некоей девушки так и останутся белеть в подземельях Хогвартса, из Министерства прибыла на помощь бригада авроров во главе с мадам Амелией Боунс.

Кавардак начался с того, что директор тем временем пребывал в Больничном крыле, как установилось, уже больше месяца, с жутчайшей слабостью вследствие воспаления легких. В больничном крыле мадам Боунс увидела нереальную картину маслом — на трех кроватьях, отделенные друг от друга ширмами, лежали в виде каменных статуй три студента Хогвартса, а ни родители детей, ни Министерство, ни Аврорат, ни больница Св. Мунго уведомления об этом инциденте не получали.

В отдельной комнате, с температурой, лежал сам директор школы, Альбус Дамблдор.

Срочно прибыла бригада колдомедиков и после тщательного обследования установила, что и студенты, и миссис Норрис, которую плачущий завхоз, Аргус Филч, принес на руках в Больничное крыло — являются не мертвыми, а только окаменевшими. Никто не смог дать вразумительный ответ на резонный вопрос «Почему?». Но настой из мандрагоры вдруг дал положительный результат с кошкой Филча, поэтому в кратчайшие сроки из Св. Мунго достали необходимые количества настойки. К вечеру пострадавшие вернулись в нормальное, т.е. живое состояние и их сразу стали допрашивать авроры.

Показания студентов сходились в одном, все они видели — или в отражениях на стекле, на водной поверхности, или сквозь колдокамеру — загадочные желтые глаза. Как ни пробовали авроры добраться до воспоминаний учеников, даже при помощи специально вызванного из Отдела тайн министерства штатного легилимента, больше ничего не выяснилось.

На ужине разразился новый скандал, и аврорская бригада вернулась в замок. Случилось неслыханное событие. Несколько событий.

Первым из них было то, что младший из сыновей министерского работника, Рональд Уизли, слывший своим недюжинным — что говорить, надо точно сказать — зверским аппетитом, на ужине не появился. Его братья, учившиеся на том же Гриффиндоре, вразумительные ответы на вопрос: „Где ваш брат Рон?”, не могли дать. Не знала ничего о старшем брате и единственная сестра Уизли, Джинивера, которую еле оторвали от дневника, в котором та старательно что-то писала.

Вторая новость была связана именно с той же черною тетрадью Джиниверы, которая на магическом уровне оказалась артефактом такого черномагического свойства, что авроры, допрашивающие гриффиндорцев, чуть не потеряли сознание. Дневник девочки тут же был изъят из вцепившихся в него ручек собственницы, которая ревела белугой и кричала „Он мой, отдайте его мне, я сама его нашлаааа...”.

Сильнее дочери смогла кричать только прибывшая в Хогвартс камином матриарх клана Уизли — Молли, визг которой особо и не помог. Единственное, что она успела вытянуть из плачущей Джинни и чем помочь в расследовании было то, ГДЕ Джинни нашла зловещую черную тетрадь. А именно, в туалете на третьем этаже, там, где нашлась подвешенная на факеле окаменевшая, но уже сегодняшним вечером старательно мурлыкающая своему заплаканному хозяину миссис Норрис, кошка завхоза.

Тетрадь-дневник унесли, без объяснения, без расшаркиваний, напрямую в Отдел тайн, не уведомив об этом даже директора Дамблдора, все еще бредившего в лихорадке в Больничном крыле.

Третья новость объявилась тоже во время ужина.

Отсутствовал профессор Гилдерой Локхарт, преподающий в этом учебном году в Хогвартсе ЗОТИ. Принятием пищи до сих пор он никогда не пренебрегал. Пощеголять сказочно красивыми радужными мантиями, потрясти золотыми локонами, посверкать белозубой улыбкой — этого любимец всего женского населения замка лишить себя не мог. И вдруг его нет.

Как не было в Большом зале на ужине и тихой ученицы из Хаффлпаффа, Салли-Эн Перкс.

Кому-то из авроров пришло в голову провести связь между исчезнувшими учениками и туалетом на третьем этаже и, как оказалось позже, это было божественной вспышкой интуиции служителя закона.

Вся аврорская команда в сопровождении деканов Хогвартса, которые после ужина отправили учеников по гостиным, бросилась на третий этаж, когда вдруг профессор Снейп резко остановился как вкопанный и отказался идти дальше.

— Северус, — крикнула ему Минерва МакГонагалл, — что ты делаешь? Почему ты остановился?

— Минерва, — своим глубоким, как говорили старшекурсницы, чувственным голосом ответил зельевар, — что мне делать в туалете Плаксы Миртлл? Это ведь женский туалет, к чертям?

— Северус, не будь дураком, авроры тоже мужчины, мы не справлять нужду, а исследовать его направились! — рявкнула ему заместитель директора. — Иди за мной, не строй из себя зеленого подростка!

Нехотя, декан Слизерина подчинился своей начальнице. С того момента, как где-то месяц тому назад Альбус Дамблдор заболел, впервые за все время их знакомства, зельевар чувствовал себя в невесомости. Он потерял свою безмерную уверенность, ощущение безопасности и защиты излучающей магическую мощь фигуры директора, потерял весь свой кураж и стал бояться засады за каждым углом.

Неспроста.

Посередине туалета, там, где были раковины для мытья рук, открылась пугающая картина. На месте одной из секций в полу зиял огромный, угарно пахнущий колодец, и оттуда слышались какие-то стоны и подвывания.

Внезапно над головами ошарашенных волшебников, всплыло привидение некрасивой очкастой девочки.

— Миртлл, — с места в карьер начала профессор МакГонагалл, словно каждый день приходила болтать с погибшей неизвестно когда ученицей. — Что здесь произошло?

— Почему я должна тебе отвечать, а, Минни? Когда Плаксе Миртлл хочется с кем-то поговорить, поплакать над своей печальной судьбой, все сторонятся и удирают отсюда. Даже тебе, моей соученице, меня не жалко и ты перестала пользоваться этой уборной. Но когда Миртлл стала полезной, вы толпами приходите! — потусторонним голосом затараторило привидение. — Не скажу я вам ничего.

— Миртлл, не будь злой, там, возможно, умирают ученики...

— Ну и что? Будет у меня компания, — упрямилась полупрозрачная девочка. — Зато вся будет из мужчин. Тот, рыженький, еще подросток, но зато другой, златокудрый — няшка!

Легким толчком сзади пристыженную Миневру отстранили, и вперед вышел Северус Снейп, который взял инициативу в свои руки.

— Миртлл, — обворожительный тембр голоса преподавателя приковал к себе внимание привидения девочки. — Они живы, рыжий и золотоволосый придурки?

На щеках мертвой девочки всплыли подозрительные синеватые пятна, и она стала ёрзать, вися в воздухе над головами взрослых. Она тихонько захихикала, вертя глазками за призрачными стеклами очков, и игриво ответила зельевару:

— Они — да, но, Северус, я не имею ничего против, если бы ты умер на их месте и остался со мной в туалете.

Собравшиеся в кучу авроры старательно не слушали подвывания бесстыдно флиртующего привидения, заглядывая во внутренности темнеющей широкой дыры в полу. Кто-то из них трансфигурировал из мыла метлу, сел на неё и прыгнул внутрь шахты. Остальные повторили манипуляции первого и минуту спустя в компании Плаксы Миртлл остались только четверо хогвартских профессоров.

Минерва МакГонагалл решила воспользоваться отсутствием авроров , чтобы допросить мертвую девочку поподробнее. Ответы Миртлл испугали деканов — Тайную комнату открыла при помощи найденной ей же черной тетради-дневника первокурсница из Гриффиндора, Джинни Уизли.

Миртлл утверждала, что рыжая девчонка шипела наподобие оного наглеца, Тома Ридлла, который во время преследования ее, Миртл, по коридорам школы, осмеливался приходить даже сюда, в женский туалет. А за шипением следовало открытие таинственного входа в полу. В него заскочила и другая девочка, которая старательно подглядывала за рыженькой и обратно все еще не вернулась.

Привидение призналось, что боится исследовать, что же там на дне колодца находится, потому что отсюда приползла и ее смерть в виде больших завораживающих желтых глаз.

Пока двое преподавателей разговаривали, из колодца вылетел грязный по уши первый прыгнувший внутрь аврор на метле с обвисшим на руках трупом тоненькой, сломанной как тряпичная кукла, девочки.

Ступив на пол помещения, аврор смахнул прилипшие к посиневшему лицу бедолаги пряди светлых волос и вопросительно посмотрел на прибежавших преподавательниц — заместительницу директора Минерву МакГонагалл и декана Хаффлпаффа Помону Спраут.

С полными страдания и слез серыми глазами профессор Спраут протянула дрожащую руку и кончиками пальцев потрогала холодную щеку девочки.

— Да, это Салли-Эн Перкс, аврор Дейвис. Она — моя ученица, точнее, была ей, — подтвердила преподавательница по Гербологию догадку служителя министерства. Потом ее глаза округлились от беспокойства. — А что с другими?

— Они живы и в порядке, по крайней мере, мальчик в порядке. Боюсь, в школе появилась вакансия преподавателя по ЗОТИ, мэм.

— Что с Гилдероем? — то ли с насмешкой, то ли с досадой спросил и Северус Снейп, присоединяясь к своей коллеге.

— Боюсь, он сам себя заобливиейтил, сэр. Палочкой рыжего мальчика, — разъяснил он своим слушателям случившееся внизу, под туалетом.

Голос Минервы МакГонагал чуть ли не зашёлся в истерическом крике, когда она это прокомментировала:

— Говорила я Молли, даже Артуру писала, что этой палочкой — от умершего родственника — не надо колдовать, но они уперлись как ослы. Рону другая, видите ли, не подошла! — Минерва уже психовала. — Не подошла, черт с ними двоими, нарожали, наплодили, сами не знают, как всех прокормить, калеками хотят сделать...

* * *

Локхарта, бормотавшего и у всех спрашивающего: „Кто я?” (Who am i?*), увезли в больницу Святого Мунго на исследования. Вдруг кто-то вспомнил, что ранее, прежде чем стать известным своими подвигами, романами-автобиографиями и наградами „Ведьмополитена-ньюз”, он работал штатным обливиатором в Отделе тайн Министерства Магии и дело запахло жареным.

То, что спасло Гилдероя Локхарта от расследования, следствия и прямого пути в Азкабан, было полной потерей памяти, которую диагностировали у него легилименты из больницы.

Иначе и он, и второкурсник Рональд Уизли бы отделались только несколькими синяками и ушибами.

Узнав во время допроса, что только он из братьев Уизли, прочитав угрожающую надпись на стене про „...кости, белеющие...”, подумал о младшей сестре и бросился искать и спасать ее, принудив угрозами единственного героя магмира в наличии и поблизости — Гилдероя Локхарта, родители Рона прониклись его героизмом и увезли его в Косой переулок покупать ему подарки.

Но это случилось после того, как прослезившаяся Молли Уизли чуть не погубила младшего из сыновей удушающими объятиями, вкупе с оглушительным визгом в правое ухо мальчика:

— Роооон, деетка, как я тобой горжуууусь....

=======================

* Who am i? („Кто я?”) — последняя из книг Гилдероя Локхарта. В филме (только в фильме) ГП и ТК, когда прошли уже заключительные титры, на витрине „Флориш и Блоттс” появляется обложка книги с надписом „Who am i? ” („Кто я?”) и живая фотография автора, растерянно допытывающегося, кто он.

К концу учебного года, выпив такое количество зелий, которое не выпивал за все свои сто с лишним лет жизни, Альбус Дамблдор, наконец, переборол болезнь, настолько поправился и окреп, что стал выходить и появляться среди людей. Никому из целителей волшебной больницы, ни самой колдоведьме Хогвартса Поппи Помфри не было известно, что выздоровлению и восстановлению магических сил директора способствовали две вещи, о которых знал только он. Ни зелья, ни целительское колдовство врачей Мунго не имели значения.

Дамблдор еще в сентябре прошедшего учебного года осмелился снова пытаться воплотить в жизнь План о Благе, подбросив на пути бродившей в одиночку Джинни Уизли дневник Тома Ридлла, мальчика, который стараниями своего профессора по Трансфигурации ушел по пути в направлении темных искусств настолько, что в дальнейшем превратился в Лорда Волдеморта.

Дамблдор надеялся заманить в пучину происшествий Невилла Лонгботтома, несмотря на неустанный присмотр его бабушки. Внезапно по директору ударил данный летом Непреложный обет, он стал хворать и болеть из-за потери магической мощи, а не магической лихорадкой, как объявили ученикам. Насколько далеко заходила маленькая Джинни в общении с крестражем Тома, настолько плохо чувствовал себя директор, но он терпел и от Плана не отказывался. Когда девочка, одержимая духом темного мага, стала выпускать из труб канализации замка монстра подземелий, из-за которого окаменели ученики, Дамблдор сдался и лег в больничное крыло, так и не узнав, что за монстр, что за зверь жил глубоко под замком.

Смерть замаячила на периферии зрения своей костлявой фигурой, и старый колдун приготовился умереть.

Аврорские инспекции в Хогвартсе он пропустил, бредя от высокой температуры, с которой ни целительские заклинания мадам Помфри, ни блестяще сваренные Северусом Снейпом зелья не смогли справиться.

Пока неожиданно и без разумной причины Альбусу Дамблдору не стало легче дышать, и он медленно пошел на поправку.

Позже, когда все в школе уладилось, и он сумел собрать все части пазла, то понял, что жизнь к нему вернулась, когда из рук Джиниверы забрали дневник Тома Ридлла, будь он проклят трижды. Это была первая причина его, директора школы, выздоровления.

Второй вещью были тщательно оберегаемые с прошлого года и сохраненные в сейфе лимонные дольки. Когда директора выпустили из Больничного крыла, и он вернулся в свой недоступный для посторонних кабинет, его первым решением было сразу съесть несколько из них. Не те, обычные, которые он стал покупать в маггловском мире на заказ и есть на виду у всех, а те, которые обогащал магией настоящего Философского камня, пока тот был в его распоряжении.

Альбус Дамблдор все еще боялся, его трясло так, что поджилки каменели, когда перед внутренним взором ему являлся образ того куска пергамента, на котором красными чернилами шло замечание:

„Старому лису........Ф”

Это „Ф” пугало больше всего. Он не смел даже представить себе способ расправы Наставника, когда тот закончит разбираться с другими делами и переключится на месть вороватому ученику.

Но пока Альбус был живой, а имя Гарри Поттера, Мальчика-который-выжил, все еще значилось в Книге, это означало одно — надежда была тоже жива. Надежда, что План имеет свои шансы не только возродиться, но и осуществиться. Нужно только найти и вернуть маленького зверька в Хогвартс и заманить его в ловушку.

* * *

Появившись в Косом переулке в середине июля, чтобы увидеться и договориться со своим старым другом Гарриком Оливандером об оплате новой палочки для младшего сына Молли и Артура в подарок от имени школы, Дамблдор увидел ИХ.

Они шли, взявшись за руки, две пары подростков, больше похожие на деток богов, снизошедших с небес к простым людям, чем на обычных молодых волшебников, какими они и были.

Впереди шагали синеглазый парень с платиново-русыми волосами и девочка, очевидно младше него, с длинной, до пояса, каштановой косой и темнеющими в этот жаркий день глазами на зарумянившемся от волнения лице. Спутать мальчика с кем-то другим было невозможно, это был сын Люциуса Малфоя, Драко. Девочку директор Хогвартса не узнал, она не была его ученицей. Кто она была такая?

За руку с Драко — это означало только одно. Сына Люциус уже помолвил, а зная их чистокровные повадки, помолвка могла быть только магической.

Это со своей стороны обрывало все планы Молли спасти род Уизли от клички Предателей крови посредством замужества Джинни с отпрыском старшего рода Малфой. Все ее старательно претворяемые в жизнь планы летели коту под хвост! Как он скажет ей об увиденном?

Пока Дамблдор щурился, поглядывая сквозь очки на гуляющую молодежь, к окнам магазина Оливандера приблизилась и вторая пара. Высокая кудрявая шатенка с прекрасными карими глазами двигалась с видом королевы бала, колыхая шелковой мантией цвета нежной резеды. Для проходивших мимо представителей мужского пола она выглядела как сказка, как восход и закат в одном, потому что они пялились на нее, как одурманенные.

Но глаза девушки не видели никого, кроме стройного, прекрасно сложенного парня, примерно одного с ней возраста, шедшего рука об руку с ней. Парень был то, что надо — иссиня-черные волны превосходных ухоженных волос лежали на голове волосок к волоску, обрамляя его лицо, детские черты которого маняще перевоплощались в такие же красивые, но уже мужественные. Щеки, плотные, как у подростка из хорошей семьи, имели уже легкую угловатость, нос нежно заострялся, а на мир смотрели затенённые густыми черными ресницами сверкающие лазурью синие глаза.

Парень был настолько привлекательным, что в душе старого колдуна зашевелились давно забытые желания, а в уголке его рта заблестела капелька слюны.

Но красавец смотрел на свою спутницу такими же завороженными глазами, как и она на него. На правых мизинцах пары сверкали родовые кольца, чьих родов — Дамблдор не смог рассмотреть.

Тут все было ясно, нечего было распускать нюни, пара была обручена, как и прежняя.

— Кто эти дети, Гаррик? — спросил он у своего так же подсматривающего из-за окна друга.

— Мне сказали, что Люциус помолвил единственного отпрыска и наследника с младшей дочерью Гринграссов...

— С младшей? А почему не со старшей, она у меня на Слизерине учится, красавица бесподобная.

— Хм, — потер подбородок в раздумьях мастер волшебных палочек, — мне об этом никто не отчитывался, но старшая, вроде, наследница. Может быть Гринграсс с этим считался, когда давал согласие на помолвку Малфоя с дочерью.

— Быть может, мой друг, быть может. А кто вторые, из каких родов, знаешь?

— Говорят, малец — не кто иной, как найдёныш Блэк. Найдёныш не найдёныш, бастард не бастард, но он в настоящее время и есть Лорд Блэк, мой друг!

Лоб старого директора ударился в стекло окна при его попытке лучше разглядеть парня. Да, похож на сыновей Вальбурги и Ориона. Те же черные волнистые волосы, те же синие глаза...

— А девушка?

— Та же история — найдёныш. Как оказалось после проверки в Гринготтсе, она не магглорожденная, а вполне себе чистокровная. Двоюродная племянница Говарда Стоуна, владельца адвокатской конторы, знаешь его?

Глаза Альбуса потухли за очками.

— Вижу, знаешь, — продолжил Оливандер. — Это с одной стороны, но с другой она двоюродная племянница Люциуса Малфоя.

В голове Дамблдора сверкнула и прогремела молния воспоминания — это были те дети, которых изворотливый Пожиратель, Люциус, отправил учиться среди дикарей, в Дурмстранг. Последний Блэк, роковой отпрыск.

Нужно было расшевелиться, дернуть струны тут и там, и вернуть этих высокомерных аристократишек обратно на Родину. Если нужно — умереть, но вернуть.

Эээ, умереть — нет, но все остальное — да!

Внезапно его осенило — надо сыграть карту Сириуса Блэка. Пора было вытащить из бездонного рукава мантии старательно спрятанный ото всех козырь.

* * *

Пока директор шагал по дороге к замку, аппарировав не напрямую в него, а в Хогсмид, чтобы встретиться кое с кем в кабачке своего брата, Аберфорта, и дать соответствующие указания, Альбус Дамблдор делал вычисления, неосознанно махая широченным подолом вязаной мантии.

Думал он о том же Сириусе Блэке, виртуозным трюком отправленном в Азкабан прохлаждаться и не вмешиваться в игры своего старого директора. Но сейчас он был нужен на свободе, да так, чтобы не смел пошевелиться без разрешения того же директора.

„Надо организовать ему бегство, но как?” — думал Альбус, размеренно, в такт с мыслями, шагая. В его голове стал оформляться феерический план с участием семьи Уизли, их любимчика-крысеныша и СМИ. Как, как подстроить все так, чтобы всю многочисленную семью сфотографировать и выставить на первой странице Пророка? И как этому изданию попасть в руки Сириуса Блэка? — „А что, если организовать лотерею, которую выиграет многочисленная и нуждающаяся семья министерского служащего? А потом с Фаджем посетим Азкабан, якобы для инспекции?”

Чем больше обдумывал и проигрывал в своем уме эту идею, тем больше она нравилась директору школы. И как нет? Подбросит он газету Сириусу и тот, не имея представления о судьбе ни крестника, ни племянника, бросится бежать из тюрьмы.

О незаконной анимагии своих бывших учеников Мародеров Дамблдор знал так же, как знал и об оборотничестве Ремуса Люпина. Знал он и о том, что молодой Сириус обращался в большую черную собаку, а это, несомненно, означало, что переплыть через пролив до земли он сможет.

К кому тогда обратится за помощью по первости орденовец? К своему руководителю, т.е. — к нему, Альбусу Дамблдору. А там старый колдун даст своему ученику дельный совет — как отыграть попечительство над единственным племянником и вернуть его, с невестой наперевес, на Родину.

Эх, придется снова краснеть и ерзать перед Визенгамотом, признавая свою ошибку с обвинением Сириуса в том, что он приспешник Волдеморта, но что поделаешь. Борьба требует жертв и он, Дамблдор, готов отступить на шаг назад, чтобы однажды сделать десять тысяч вперед.

* * *

К концу лета Альбус Дамблдор, изнемогая от нетерпения и ожидания, стал думать, что перепутал свои мысленные планы с реальностью. Потому что прошел уже месяц после их с министром Фаджем посещения Азкабана и камеры Сириуса, а последний перед ясными глазами директора до сих пор не появился.

Как его найти, Альбус себе уже не представлял, после тех нескольких попыток отправить на поиски Фоукса. Феникс все еще дулся, фыркал и строил из себя обиженную недотрогу. Совиная почта в отношении анимагов была бесполезна, а все существующие до прошлого лета запасы крови и волос бывших и настоящих учеников, которые директор собирал без позволения и не испытывая чувства вины за детей, внезапно стухли и стали неиспользуемыми в Поисковом зелье.

* * *

Уже месяц, как Сириус Блэк пребывал в Малфой-мэноре под опекой и непрерывным наблюдением семейных врачей своих родных. Каждый день у него в комнате появлялась его кузина, Цисси, которая, хотя ничего ему не говорила, приносила странное успокоение в смятенные чувства беглеца и тем самым способствовала его выздоровлению. Врачи Малфоев тоже были немногословны, они махали над тощим телом Сириуса палочками, бормоча диагностические заклинания, их лица все больше светлели, а продолжительность обследований стала короче.

Куча склянок из-под лечебных зелий уменьшилась, зато количество и калорийность пищи увеличились. Сириус чувствовал себя все более и более здоровым, и его голова прочищалась от десятилетних наслоений животных инстинктов, за которыми он был вынужден закрываться, чтобы избежать влияния дементоров в Азкабане.

Сириус все еще был не в состоянии отвечать за себя, но он уже начал задаваться вопросом, какими богами Люциус Малфой, являющийся зятем Блэка, появился одновременно с ним на берегу океана в тот самый день, когда заключённый волшебной тюрьмы сумел сбежать.

Не мог знать бывший мародер о существовании одной молодой ведьмы, которую звали Гермиона Дагворт-Стоун, невесты его крестника, Гарри Поттера.

Все еще предстояло узнать.

Коринф, древность.

Рабыня, вся в слезах, корчилась в ногах бушевавшей госпожи и не знала, что ей говорить. Все новости были одна хуже другой, поэтому она беззвучно глотала слезы и ждала вопросов нависшей над ней женщины.

— Ты хочешь сказать мне, что ночью твой господин пробрался в гинекей* и рылся в моих вещах? Говори же, говори!

Кудрявые волосы хозяйки растрепались, ее лицо пылало — то ли гневом, то ли предчувствием беды, но она не унималась и настаивала на правдивом ответе. Что ж, Антуса (цветок) все ей расскажет.

— Госпожа, я слышала от служанок принцессы Главки, что она попросила у хозяина Ясона подарить ей вашу золотую брошь — ту, с которой вы появились позавчера в доме ее отца на празднике.

Девушка непроизвольно склонила лохматую голову ниже к земле, опасаясь удара своей гневливой госпожи, но его не последовало. Зато из уст старшей женщины вылетело устрашающее шипение, от которого кровь в жилах испуганной рабыни застывала каждый раз, когда удары судьбы доводили госпожу до белого каления.

— И что? Не молчи, Тусо, не укрывай от меня ничего, а то достанется же тебе!

Скорчившаяся на земляном полу девушка не представляла себе, как сообщить госпоже основную новость и что дальше с ней, Тусой, случится, когда хозяйка Медея услышит все и разбушуется. Но она хотела правду, правду и услышит.

— Еще служанки говорили, что хозяин Ясон договаривался с царем Креонтом о свадьбе с его дочерью Главкой, госпожа.

— Ааааххх! ... — взвыла старшая женщина и в комнате внезапно стало настолько холодно, что изо рта пошел пар.

Госпожа Медея схватилась двумя руками за горло и стала истошно выть и покачиваться, закрыв глаза к всему, что творилось вокруг. Рабы, присутствующие в комнате с очагом, в котором готовилась пища для хозяйства Ясона, разбежались, чтобы не получить от хозяйки по своей спине за необдуманные речи мелкой дурехи Антусы.

— Предатель! Предатель, ублюдок, ... — сквозь хрипы пробовала кричать Медея, не до конца понимая причины измены своего мужа. Оставить ее, ту, что спасла его шкуру там, в Колхиде, в доме ее отца, поменять верную подругу на жалкую обычную девку — это в голове гордой принцессы далекой заморской страны не укладывалось! Куда ей, Главке — этой тупой корове, до величия внучки Гелиоса, бога Солнца? До Медеи, которая способна оживлять мертвых, летать по воздуху на колеснице, запряженной крылатыми конями, а иногда — драконами!

Спотыкаясь в провисшем подоле хитона, она побежала к своим помещениям, чтобы порыться в шкатулке с драгоценностями, унесенной ею из отчего дома во время побега на „Арго”, к любимому. В этой шкатулке она унесла с собой самые дорогие вещи, подаренные Гелиосом сыну Ээту, чтобы обеспечить своим потомкам красоту, привлекательность и счастливую удачу — золототканную накидку, золотой головной убор и самое ценное — золотую брошь с образом Солнца. Накидка и венец просто делали человека невыразимо прекрасным в глаза остальных, но брошь была волшебной. Пока это украшение хранилось любым потомком бога, что бы не делали члены его семьи, люди воспринимали их восторженно, их домогались и пытались породниться с ними.

Медея не представляла, чем для ее брата обернется кража семейных реликвий, поэтому слух о его смерти застал ее врасплох. Хотя весть бросила ее в уныние и скорбь, в то время не о брате или отце думала она, а только об Ясоне — о красивейшем юноше, увиденном ей и о диких горячих ночах с ним.

Дрожащими пальцами она перебирала золотые, серебряные и медные безделушки, которыми одаривал влюбленный в нее Ясон в самом начале их совместной жизни. Среди украшений не было расшитого золотом мешочка из красного, привезенного керванами с далекого Востока, безумно дорогого шелка. В нем хранила она свою брошь.

Благодаря этой волшебной броши дедушки Гелиоса удача позволила Ясону и Медее отомстить коварному Пелею — сводному дяде-узурпатору, незаконно занявшему трона Иолка и затем невредимыми добраться до Коринфа, и много лет счастливо здесь прожить. Родить мужу двух прекрасных мальчиков, золотокудрых и ясноглазых, как отец.

Ясон украл ее собственность и отдал в руки недостойной божественного дара девке.

Предал свою верную подругу и соратницу, которая ради него, приехавшего из дальних далей чужака, втоптала в грязь свою честь, честь семьи, отца и деда, превратилась в жалкую воришку и беглянку!

Порывшись в сундуке с хитонами, она на самом дне нашла сверток, в котором хранила остальные подарки Гелиоса — золотканый шелк и венец и решила примерить их. Давно было то время, когда почти каждый день она украшала свое белое тело, чтобы возлечь в постель супруга. Сколько времени прошло — три, четыре года?

Одевшись, она посмотрела на вычищенное до блеска серебряное зеркало и вскрикнула. Оттуда на нее смотрела не та молодая и прекрасная темноволосая женщина, которой она была вчера, а старуха со впавшими глазами и с поседевшими всколоченными прядями волос!

Главка уже укололась о Брошь и та признала ее как хозяйку! Аид, когда успела чертовка, когда?

Перед глазами женщины поплыли темные круги и ее пошатнуло. Еле удержав себя на ногах, она побрела в мужскую половину дома, чтобы дождаться возвращения Ясона домой.

В ее голове стал оформляться план мести.

Конец августа 1991 года. Малфой-мэнор.

Игорь Каркаров, директор Дурмстранга, просьбу Малфоев так поздно зачислить двух детей из Магической Британии — сына и племянницу, принял с глубочайшим сомнением. Конфронтация с величайшим магом столетия, Альбусом Дамблдором, который смягчил обвинения во время суда над приспешниками Темного Лорда в адрес Каркарова настолько, что его оневинили (что его признали невиновным) и освободили от ответственности, сулила большие неприятности. Поэтому он сразу начал торговаться с белобрысым соратником по Метке.

Но ему предложили такую цену, что отказать он не смог.

Каркаров дураком не был и, взвесив плюсы этой сделки — неожиданное предложение Люциуса и минусы с другой стороны весов — ухудшение отношений с Дамблдором, решил, что не стоит так бояться победителя Гриндевельда в связи с его отстранением от поста Главы Визенгамота и внезапной потерей его популярности в туманном Альбионе.

* * *

Для четы Малфоев встреча с Каркаровым обещала быть довольно тяжелой в плане комфорта. Все бывшие Пожиратели Смерти, которые успели спасти себя и не загреметь в Азкабан после исчезновения своего Лорда, чувствовали себя неуютно и натянуто в обществе друг друга. Каждый из них знал, что отмазаться от наказания можно было лишь не слишком достойным способом. Кто-то из них — Люциус в том числе, заплатил Министерству и Министру лично кругленькую сумму, чтобы те закрыли глаза на явную ложь с заверением о принуждении принять Метку под Империусом. Другие не выдержали пытки во время допросов и слили Аврорату информацию о своих товарищах из круга Темного Лорда, тем самым став предателем, как сделал Каркаров.

Но это были известные случаи. Сколько из имен предателей осталось просто подписью под списками перечисленных соратников, было неизвестно, поэтому все бывшие пожиратели таили друг к другу сомнения. Всем им было до жути тяжело встречаться, общаться, даже видеться на светских событиях или на праздниках детей. Люциус попадал в то же число избежавших наказания и чувствовал себя так же, как и все остальные пожиратели, но ради сына и племянников он сделал шаг навстречу предателю Каркарову, чтобы попросить его принять детей в свою школу.

* * *

Каркаров был в полном смятении.

Сразу после перемещения портключем в мэнор бледной моли, именуемой Люциусом Малфоем, домовой эльф в белой шелковой (Шелковой? Что за странности?) накидке пригласил его в кабинет хозяина, не выделяя даже и минуту на лишние расшаркивания.

На столике в пустом помещении, в ожидании отведывания — в самом жутком сценарии — выпивания до дна, стояла хрустальная бутылка, полная янтарной жидкостьи. Бутылка была ёмкой — очевидно, предстояла тяжелая ночка.

Гость медленно обвел глазами полумрак комнаты, нарушаемый несколькими свечами, и устало отпустился в одно из кресел у камина. В ожидании хозяев он незаметно уснул, убаюканный теплом огня.

Его разбудили тихие шаги и он резко встряхнулся, широко раскрыв глаза.

Какая-то мелкая кудрявая пигалица стояла напротив взрослого волшебника, беззастенчиво пялилась на него огромными темными глазищами, и мяла в руках какую-то потертую женскую сумочку. Чуть позади нее с ног на ногу переступал застенчивый темноволосый худой коротышка в очках-кругляшках.

Разве это те таинственные племянники гордого аристократа? Каркаров стал внутренне веселиться, представляя себе, как тонко подколет своего соратника по приспешничеству к разным темным лордам, что тот не слишком близко к сердцу принимал неприязнь Волдеморта к нечистокровкам.

Директора Дурмстранга застал врасплох резкий голос девочки, который приказал ему задрать рукав мантии, а лучше всего — просто снять ее, чтобы та не мешала и сесть в кресло поудобней, а не раскорячившись, как он сидел сейчас, потому что ему будет: „Ой как больно, мистер Каркаров!”.

Коринф, древность.

Породнившись с царским домом, Ясон надеялся смягчить для себя жребий изгнанника и достигнуть высоких почестей. Кроме того, молоденькая Главка так призывно зыркала в его сторону, соблазнительно покачивая голую чуть ли не до пояса длинную ногу, белеющую между небрежно повязанными колпусом (Иногда хитон имел над талией напуск — колпос. Он получался следующим образом: хитон, более длинный, чем обычно, опоясывали на талии, а затем часть хитона подтягивали поясом и спускали над ним.) частями хитона, что его кровь не на шутку разбушевалась. А Медея уже давно превратилась как бы в часть меблировки и обслуживающего персонала дома.

Наконец, его домогания увенчались успехом, ему охотно обещал руку дочери сам Креонт, царь Коринфа, назначив день для свадебного пира. Нужно было только благополучно избавиться от надоевшей жены.

Но Медея не была простой женщиной. Внучка бога Гелиоса и принцесса Колхиды увещания Ясона в правильности своего выбора не приняла с той покорностью, которая ожидалась от хорошей гречанки.

Сначала, она бросилась на своего мужа с растопыренными в хищном захвате пальцами с внезапно удлиннившимися когтями и изодрала его грудь и плечи до крови. Молча. С посеревшим лицом и пылающими огнем, но пустыми на эмоции глазами.

Затем неожиданно смирилась и пошла готовить подарки Креонту и его дочери.

Ясон не распознал коварство отверженной супруги. Страстная колхидянка, решившаяся последовать за своей любовью вопреки несогласию отца, брата и своего народа, так просто не могла выпустить из рук мужа — такое Ясон не должен был даже мельком подумать, но, ослепленный слепым желанием иметь молоденькую Главку в своем распоряжении в самое ближайшее время, он тупо недосмотрел.

Тонкий, золототканый шелк, который принесла Медея из своей комнаты в гинекее, так сладостно струился мягкими складками и стекал по коже, что Ясон весь задрожал от нетерпения одеть в него, а потом и раздеть будущую молодую невесту после свадебного пира.

— Возьми с собой и наших детей, пусть познакомятся с новой матерью. Я тем временем пойду в изгнание, чтобы не мешать тебе и твоей счастливой жизни, Ясон, — севшим голосом почти шептала Медея. — А это покрывало и этот золотой венец подарил мой дедушка, бог Гелиос, матушке, когда та выходила за отца, Ээта. Я дарю все это Главке в подарок к свадьбе.

Конец августа 1991 года. Малфой-мэнор.

Боль приспешнику Темного Лорда, с его ежедневными круциатусами, была не в новинку. Не боль его испугала, а этот выступивший вперед темноволосый паренек, который поднял необычно зеленые глаза, когда черная Метка появилась из-под закатанного рукава и стал по-детски непринужденно таращиться на нее. Палец его правой руки, странно мозолистый при соприкосновении с тонкой кожей предплечья самого Каркарова, но с напяленным на него родовым перстнем Блэков, медленно очертил линии Метки.

Кто, кто был этот мальчик? Это ли тот таинственно выплывший на свет бастард Регулуса? Но его черты лица не былы чертами Блэков, напоминали их чем-то, но не совсем. А его гипнотизирующие глаза... зеленые, как две Авады...

Что-то замерещилось (замаячило) в задворках сознания Каркарова, какой-то факт пробовал выйти на поверхность и осветить этот ребус, который организовался в кабинете Малфоя.

Люциус тем временем вместе с женой и сыном — будущим первокурсником в Дурмстранге (Дай, Мерлин!) сидели на диванчике у камина в сумраке и никоим образом не мешали действиям этих двоих чудаков, не участвовали,а только изображали из себя недвижных истуканов. Их сын, Драко, прислонившись к своей матери, сверкал серебряными глазами и его, по всей видимости, раздирало едва сдерживаемое любопытство, но он оставался примером послушания. Хоть на том спасибо, что все хозяева молчат и не вставляют замечания.

Но дать Непреложный обет молчания его заставили палочками в руках.

Как-то странно все это было, никак иначе не скажешь.

Кудрявая шатенка впереди порылась в своей, видавшей и лучшие дни сумочке и вытащила из нее толстую, потрепанную частым использованием тетрадь, которую открыла и, с видом заучки, стала ее перелистывать, ища в ней нужную страницу. Найдя ее, она дотронулась до руки мальчика и он сразу убрал взгляд от метки и впился им в глаза девочки.

Не просто впился взглядом, а весь обернулся к ней, как подсолнух к Солнцу. Выражение его зеленых глаз, перемещаясь с рабского пожирательского знака на девочку, четко изменилось из ядовитого на излучающее полное обожание.

Каркаров посмотрел в ее сторону и заметил то же самое глубокое, как бы, неверящее счастливое выражение глаз, которое обволакивало ее сиянием при взгляде на мальчика.

Да он был совсем недорослый, этот маленький мальчик-ребенок! Мерлин, да что здесь происходит? Эти двое обвенчаны, что ли? Ум Каркарова воспалился от плодящихся лавиной вопросов, всех до единого без ответов. У кого мог он спросить об этих странностях с детьми? У Малфоев? А если их спросишь, кто из них признается и скажет тебе правду? Отмажутся, черти!

Тем временем, пока мужчина терялся в догадках о характере их отношений, дети, не обменявшись между собой ни словом, дошли до некоего соглашения, потому что девочка отступила в сторону, давая пацану доступ к „пациенту”, стала, не отрывая глаз от тетради, петь на латыни.

Коринф, древность.

Приглашенные на свадьбу во дворец Креонта не встретили детей Ясона с распростертыми объятиями и, быстро покормив их, вернули обратно в дом отца.

Но Главка, ничего коварного не подозревая, смеясь от радости и подпрыгивая от нетерпения показаться быстрее гостям и супругу, немедленно украсила свое гладкое белое тело невиданной тканью, закрепляя ее на левом плече той прекрасной золотой брошью, которую запыхавшийся Ясон утром принес ей.

Маленькая ранка от укола, когда Ясон закреплял брошь на складках простого шерстяного хитона, еще болела, но лик Гелиоса так заманчиво смотрелся поверх выпуклой девической груди, что Главка, засмеявшись от удовольствия, подарила сладкий поцелуй благодарности своему будущему супругу. А брошь постаревшей прежней супруги героя уже ее, принцессы Коринфа.

Чудный головной убор, подаренный той же старухой, Медеей, восхитительный и разукрашенный сверкающими драгоценностями, Главка возложила на свои отливающие медью локоны. Предовольная редкими подарками старушки, она засмотрелась на себя, прекрасную в блестяще вылощенном зеркале и с детской радостью прогулялась несколько раз перед ним, чтобы потренировать походку и движения ног, чтобы лучше подать себя гостям, чтобы больше из своей непокрытой золотым шелком кожи показать Ясону.

Внезапно ее стошнило и девушка, с побелевшим лицом, стала вся дрожать, пока смертельная боль не подкосила ноги и, с пеной на устах, она не упала на землю. Золотой венец, сжавшись поверх головы, начал извергать страшные языки огня и воспламенил ее длинные, шелковистые волосы. Это принудило ее вскочить с дикими воплями, пробуя сбросить венец с оголенной и всей в ожогах головы. Но, насколько сильней девушка пыталась освободиться от обруча, настолько крепче он сжимал ее изжаренную голову.

Прислуга и испуганный отец нашли Главку полумертвой, жалобно кричавшей, с лицом и телом, покрытыми волдырями так, что только несчастный Креонт смог узнать дочь.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

* гинекей — женское отделение дома в древней Греции.

*колпус — напуск хитона над талией. Он получался следующим образом: хитон, более длинный, чем обычно, опоясывали на талии, а затем часть хитона подтягивали поясом и спускали над ним.

Конец августа 1991 года. Малфой-мэнор.

От осознания правды Каркарова затрясло и он покрылся холодным потом.

Люциус обещал ему, в ответ на согласие принять в неположенное время двух — не трех! — первокурсников к себе в Дурмстранг, организовать снятие Темной метки. Но взрослый волшебник из Болгарии ожидал, что снятием Метки займется какой-нибудь привезенный из таинственных далей древний-предревний Маг с раскосыми, по меньшей мере, глазами. Или что между обычными двумя глазами, внезапно засверкав мудростью, будут еще три. Или на голове будет причудливый пернатый набор то ли из чужих, то ли из своих перьев.

А тут такая неожиданность! С меткой будут играться двое детей-недомерков. В действительности, вслушавшись в пение девочки, Каркаров осознал, что она хорошо справляется с передовой ритуальной магией, с которой и он, директор волшебной школы, был знаком. Не как эта лохматая пигалица, но и не на поверхностном уровне.

Смотря на ее невысокую, совсем по-детски плоскую фигуру, Каркаров задался вопросом, когда успела она, в свои-то одиннадцать лет, настолько поднатореть в глубинах магии, в Темной магии, чтобы снять Метку Лорда Волдеморта?

Вдруг настала пора новой загадки.

Зеленоглазый пацаненок вынул из рукава рубашки странную белую палочку — сделанную из кости, что ли? — а из кармана брюк — простое желтоватое кольцо, уже безусловно костяное, которое натянул на палец левой, меченной руки гостя Малфой-мэнора. Потом этой странно-теплой палочкой, дотронулся до змейки на татуировке метки и впервые этим вечером открыл рот.

Тихое, размеренное шипение вплелось в пение девочки и создало невидимую паутину, которую Каркаров чувствовал, как перчатку поверх меченной руки, но глазами ее не видел.

Мужчина, застигнутый врасплох, выпал из реальности, услышав знакомое шипение, но из уст ребенка. Для Каркарова наступило странное смещение кадров и он напомнил себе о той убегающей по темным проходам сознания мысли, которую, сразу, как посмотрел на мальчика, пробовал, но не успевал уловить.

Волдеморт погиб, когда, поддавшись предосторожности, пошел предотвращать угрозу своей жизни из-за Пророчества, пока она была еще молодая и неокрепшая. Короче, пошел в дом Поттеров убивать их годовалого сына, Гарри. Лица погибшей тем Хэллоуинским вечером четы всплыли перед прикрытыми веками глазами мужчины — Джеймс с его лохматой черной шевелюрой, молоденькая жена с красивыми, необычно зелеными... Стоп!

Прозрение ударило по сознанию так сильно, что Каркаров аж вытаращился. Зеленые глаза самозабвенно шипящего мальчика внимательно смотрели на него и были полны пониманием и глубоко спрятанным умом.

Был этот мальчик никакой не Блэк, а убивец Лорда Волдеморта, черт его возьми! Перед ним стоял и шипел на метку сам Гарри Поттер! Вот делааа...

Темный Лорд был парсельмаутом, его победитель, видимо, тоже, но почему? Разве существует способ, который переносил этот дар от одаренного волшебника к другому, неодаренному, делая его тоже парсельмаутом? Или существует какая-то сокровенная и неоглашаемая в Министерстве магии тайна происхождения мальчика? Откуда мог появиться этот дар в Поттерах, через Блэков? Но и одни, и другие с Салазаром Слизерином связаны не были — это был известный в волшебном мире факт.

Разве что в молодой миссис Поттер, как там ее звали, причина?

Потому что эти глаза паренька, сверкающие изумрудной зеленью, такой особенной, какой изображали глаза Салазара Слизерина и всех его потомков на портретах в Хогвартсе, часом, не с неба на мальчика упали. И еще, Темный Лорд тоже был парсельмаутом и гордился своей родословной, ведущейся от того же Слизерина, но цвет глаз не унаследовал, а это удивляло. Разве что кто-то из родителей Волдеморта был не волшебником, а магглом? Чушь, чушь и бред сивой кобылы.

Каркаров отличался четким умом и его сразу удивила та странная одержимость Лорда отпрыском обычной во всех аспектах семьи Поттеров. Но теперь, вслушиваясь в шипение мальчика, посмотрев на его искрящиеся зеленые глаза, в голове директора Дурмстранга выстроилась вся картина целиком. И он стал задаваться вопросом, а не за свое ли наследство боялся Темный Лорд, когда погнался за годовалым ребенком, а не из-за какого-то глупого пророчества, как говорил всем упивающимся! Не за свое ли главенство Рода Слизерина боялся он и поэтому пошел убивать в ту ночь Хэллоуина Гарри, а не второго ребенка Пророчества, как-там-его-звали Лонгботтома?

Или все это были праздные домыслы и выводы воспаленного неожиданностями мозга самого Каркарова?

Наконец, директор Дурмстранга решил, что, вероятней всего, мальчик является не бастардом Блэков, а в действительности он и есть Гарри Поттер, враг его Лорда. Люциус и Нарцисса соврали ему, что в школу в следующем году к нему придет учиться их племянник, внебрачный сын Регулуса, Гарольд. Посмотрим, посмотрим.

Соврали — соврали, но как, КАК такое вообще было возможно, чтобы эти двое могли бы снять Метку, выжженую самим Темным Лордом?

Внезапная огненная боль прервала не только рассуждения, но и дыхание мужчины. Перед глазами заиграли цветные круги кроваво-красной тональности и он утонул в море боли, потеряв сознание.

Отключка „пациента”, после перехода за порог боли, не остановила колдующих детей. Они продолжили начатое, потому что припадок шел им только на руку. Не рассеиваясь на болевые переживания своего будущего директора, они могли спокойно, без необходимости щадить его, видавшего в своей жизни немало чужой боли, освободить мужчину от рабской метки.

Девочка продолжила петь, мальчик — шипеть, пока змейка не пошевелила головой и не выползла изо рта черепа метки. Под звуки манящего шипенья, выходящего из уст говорящего, змейка медленно-медленно поползла по бледной коже мужчины к костяном кольцу на пальце его руке. За ней потянулся шлейф черной краски, медленно освобождая предплечье от клеймящей татуировки Волдеморта.

После того, как уставшие во время ритуала дети закончили свое колдовство, на руке Каркарова не осталось никаких следов того, что на чистой белой коже час назад существовала уродливая татуировка организации Пожирателей Смерти. На пальце левой руки матово чернело ранее желтоватое костяное кольцо, наподобие того, что было показано гостю на пальце Люциуса Малфоя...

* * *

Отдохнув ночью в одной из гостевых комнат мэнора, Игорь Каркаров проснулся странно бодрым перед самым восходом Солнца. Открыв широкостворные двери к небольшому круглому балкончику, он вышел наружу, чтобы встретить первые лучи позднего лета. Горизонт обрамлял Пояс Авроры. Сегодня ожидалась прекрасная для Британии погода.

Босые ступни дрогнули, дотронувшись до холодного мрамора, но это неожиданно доставило ощущение счастья повеселевшему магу.

Кто-то кашлянул за спиной гостя и он быстро повернулся. Тот эльф, который встретил его прошлым вечером в приемной комнате с включенным в сеть камином. Белая шелковая накидка сверкала багрянцем под лучами восходящего Солнца.

— Мистер, хозяин Люциус пригласил вас в свой кабинет, — хлопая ушами, маленькое создание старалось точно передать слова Люциуса. — Приглашает вас немедленно, как проснетесь. Вы уже проснулись, можете следовать за мной.

— Немедленно? Но я не совершил утренний туалет, я только что... — начал удивляться Каркаров, но его прервали.

— Добби подождет, пока уважаемый гость посетит ванную и оденется подобающе.

Огромные глаза домовика смотрят уверенно, полны странным для этих созданий сознанием собственной значимости и это настораживает волшебника. Но он здесь гость, поэтому лучше помалкивать и особо не проявлять любопытство.

* * *

Коринф, древность.

Громко жаловался Креонт на свое горе, бросался к бездыханной дочери, обнимал, целовал ее и плакал. Его принцесса, его дочка-красавица, цветок его дворца — мертвая, изуродованная. Ее огненные локоны пали жертвой пламени, ее алебастровая кожа покрылась огромными, источающими гной волдырями...

Напрасно отец плачет и призывает ее восстать, назад, в мир живых, ее уже не вернуть и надо готовить ее уже не к свадьбе, а к похоронам. Кряхтя, Креонт пробует отпустить потяжелевшее мертвое тело дочери, но не может оторваться от него. Так плотно пристало к ткани дряхлое тело царя Коринфа, что никакими усилиями не может старик освободиться от него. Измученный, настолько подавленный силой пагубного волшебства золототканной накидки Медеи, что падает он поверх трупа Главки и жизнь его оставляет. Прибыл и его конец, и Ясон увидел лишь страшно изуродованные волшебным пламенем трупы дочери и отца.

Переживая свою неудачу, сипя скверные слова в адрес своей бывшей жены, он забрал ее подарки и бросился бежать к старому дому, надеясь, что застанет ее там и убъет собственной рукой.

* * *

Когда дети возвратились из царского дворца, в сердце Медеи началась страшная борьба. Ее сердце жаждало мести, она возжелала, чтобы Ясон страдал, но не только сейчас, а вовек.

Смерть соперницы и ее отца, с которыми вероломный и непостоянный супруг сошелся, давно уже должна была произойти и отчаянный молодожен, наверное, спешит обратно, чтобы наказать ее.

Медея ожидала, что Ясон захочет ее убить, поэтому она заранее подготовилась к этому моменту.

Страданий мужчины из-за смерти молоденькой любимой и ее отца было Медеи мало, чтобы потушить воющий в ней ураган ненависти.

«Чего хочу я? — думала горюющая женщина. — Быть посмешищем, оставить неверного супруга ненаказанным, бежать? Нет! Я не должна трусить, не должна колебаться. Призываю подземных богов мщения, я должна разорвать сердце Ясона, наши дети должны умереть! Я их мать и сама позабочусь о них, не оставлю я их своим врагам на посмешище. Я их родила, я сама их и убью!»

— Придите ко мне, дети! — сладким голосом позвала она сыновей, пряча в складках хитона острый кинжал. — Дайте своей матери щечки, чтобы она поцеловала их.

Ничего не подозревающие малютки бросились в объятья своей матушки, но их встретило холодное острие, которое выцелило маленькие сердечки. Жалобный вой бедняжек не остановил ее твердую руку, когда металл разрывал грудь мальчиков.

Дело совершено, но достаточно ли оно, чтобы ненавистный муж страдал до конца дней, сожалея?

Или, убив Медею, женится на другой, породят новых деток и скорбь утихнет?

Тут нужно придумать что-то еще страшнее. Подумав немножко, тронувшаяся умом женщина придумала новую затею, которая так ей понравилась, что на ее лице выступила ужасающая коварная улыбка.

Она быстро принялась за работу.

Большой котел, полный воды, разогрелся над пылающим огнем и уже кипит. В нем, среди овощей, готовятся тельца детей и ждут голодного отца.

А он особо и не опоздал. Прибежал весь заплаканный, голодный как зверь, его глаза зыркают вправо и влево, стараясь найти, что поесть. Охапкой в его руках поблескивает чудная шелковая ткань — чистая, мягкая, и невиданной красоты головной обруч — весь в драгоценных камнях. Нос Ясона сразу чувствует готовящееся на огне яство, и он бросает в углу кухни принесенные из дворца подарки Медеи, про которые она, лгунья, уверяла, что от чистого сердца дарит их его новой невесте.

Запах, доносящегося из котла выталкивает из головы несчастного почти вдовца все мысли и он бросается искать самую большую миску, в которую можно налить себе этой волшебной пищи.

После третьей миски, объевшись вкусным тушеным мясом, его стало клонить ко сну, и он завалился на бок, очистив сознание от утренних тревог.

Во сне к нему вернулась Медея, которая, найдя брошенные в сторонку подарки мертвой невесты, разделась и напялила их на свое загрубевшее после родов тело. Вдруг она стала снова блистать прежней красотой и Ясон, выпучив глаза, почувствовал, что в нем пробудилось желание к ней. Но она остановила его двумя ладонями и с горящими ненавистью глазами оскалилась.

— Скажи, Ясон, как тебе новая невеста? Разве одев подарки моего дедушки, Гелиоса, она не стала самой красивой в мире девушкой? — сладким голосом зачирикала она. — Ой! Прости, я забыла предупредить, что накидка моей матушки заколдована ей же и ее, без опасности для жизни и здоровья, могут надевать только ее потомки. Ясон, дорогой, разве твоя Главка умерла? О, не только она, но и твой друг, ее отец? Как жаль.

Холодной рукой она теребит его хитон, а от ее волос пахнет лилиями.

Медея не унимается, не замечает как глубоко страдает ее муж, ее бывший муж.

— Не горюй, утешать тебя будут твои золотоволосые сынишки, когда я уеду отсюда. Мой дедушка уже извещен, вот-вот прилетит колесница, запряженная драконами, и больше ты меня не увидишь. Но где наши мальчики? Давай поищем их вместе. А, посмотри, что это такое! Разве это не головка нашего маленького Ферета? Где все остальное, не в котле ли готовилось? Ой, я нашла и голову старшего, Мермера, разве он тоже в котле? Ну же, насколько жирное яство стало, после всего этого мяса в нем!

Ноги пошатывающегося Ясона не удержали его и он упал на пол, громко рыдая. Его вырвало там, где упал и он захлебнулся рвотой. Медея пнула его ногой, резко крикнув:

— Где моя Брошь, паршивец! Где она, воришка гребанный? Говори!

— Не нашел ее, но даже если б и нашел, я тебе обратно не принес бы... — промямлил теряющий сознание Ясон.

* * *

В дворце Креонта десятилетняя младшая сестра Главки прибиралась под присмотром своей матери в комнате сестры, в которой ей позволили жить до замужества. Подметая в самом темном углу, она укололась, нечаянно наступив босой ногой на что-то.

Не увиденная ею сразу золотая брошь, вероятно, подарок неудавшегося супруга старшей сестры, сразу приглянулась девочке и она, на время, пока не подрастет, скрыла ее в тайнике бывшей обитательницы комнаты.

* * *

Пройдут века, Брошь Медеи будет менять своих хозяек много-много раз, но однажды она снова выйдет на белый свет, неожиданно подключившись к нашей истории.

Малфой-мэнор, конец августа 1991 года.

— Игорь, я прошу тебя, переведи мою племянницу Гермиону на ускоренный курс обучения и не спрашивай зачем, я настаиваю на этом.

Люциус Малфой, в тот ранний час выглядел, как всегда, лощенным и ухоженным, вроде ничего особенного вчера вечером и не случилось. Его гость впивается взглядом в лицо приятеля, пробуя разглядеть что-то дополнительное в его выражении. Но, нет! Блондинистый мужчина похож на айсберг — волосы блестят и отражают солнечный свет, серые глаза скрывают его мысли, гладко выбритые щеки очерчивают его холодную северную красоту — счастливчик он, зарраза!

— Я понял, что твоя племянница необычная девчонка, но и у твоего племянника секретов хоть отбавляй. Кто он такой, Люк? Не верю я, что это просто внебрачный ребенок Регулуса, уж очень загадочный Дар у него открылся в его-то годы. Скажешь кто он или я должен гадать? — Каркаров внимательно следил за любыми изменениями на лице хозяина поместья, боясь перешагнуть границу приличия.

В серых глазах Люциуса мелькает какая-то настороженность, которую быстро заменяет тонкая ирония. Видимо, он тоже у границы дипломатического терпения, но с другой ее стороны и ждет следующего вопроса гостя, не роняя ни слова.

— Не принуждай меня озвучивать свои подозрения, Люк, — не унимается гость, по-прежнему гарцуя у черты. — Просто ответь, есть ли основания чего-то бояться? Пойми меня, на моих руках лежит ответственность за несколько сотен чужих детей, я должен быть максимально предупредительным.

Старший Малфой отводит взгляд в направлении двери и задает встречный вопрос:

— А стоит ли тебе чего-то остерегаться, после того нового имиджа? Тебя освободили от рабского клейма, Игорь, не забывай об этом!

— Как могу забыть, Люк? Но забудут ли наши ... друзья, скажем так, обо мне?

— Не морочь голову, приятель, стоит показать им свое чистое предплечье и все они заползают у твоих ног, как миленькие, прося криками помочь им тоже освободиться от метки. Будь оптимистом и помни, ты обязан двоим детям, так что, не угадывай, не утруждай себя вопросами, которые тебя не касаются. В следующем году к тебе придет учиться племянник моей прекрасной жены, Гарольд Регулус, лорд Блэк, и никто другой.

— Но его глаза ...

— А что глаза? У маглов уже продаются великолепные цветные линзы, которые вставляются поверх глаз, надо только подходяще заколдовать их, и никто не узнает какой у пацана истинный цвет.

Каркаров прихлебывает ароматный кофе из красивой фарфоровой чашки и с облегчением вздыхает. В кабинете устанавливается удобная обеим тишина. У двоих мужчин, вроде все расставлено по полочкам, но какая-то мысль гложет сознания гостя и он, стараясь не звучать слишком заинтересованно, спрашивает:

— Я заметил, у твоих племянников непростые отношения, мне кажется.

— Почему спрашиваешь?

— Потому что я не слепой, — продолжает излагать свою идею гость. — Заметил, как они пребывают в коконе очень близкой связи. Люк, ты их уже поженил?

Малфой упирается взглядом в Каркарова и думает стоит ли обсуждать с ним характер отношений детей. Потом решает, что директор Дурмстранга нужен ему в союзники и отвечает:

— Они помолвлены. У них объявилась душевная связь, ты должен принимать правильные решения, связанные с ними, учитывая эту подробность.

— Но почему отправляешь ко мне только девочку? — наконец, вопрос Каркарова ставит точку над i.

Люциус медлит с ответом, пока обдумывает что из вещей озвучить перед гостем, а что умолчать. Наконец, он вздыхает и говорит:

— Гарольд младше необходимого возраста, он на год младше ее и рос в неблагоприятных условиях, среди маглов. Его нужно подлечить, дать ему соответствующее его статусу воспитание, потренировать, дать ему свободное время поиграть, если надо быть точным. Он должен подрасти, чтобы отправить его учиться в магическую школу.

Снова тишина спускается в ярко освещенном утренним солнцем кабинете. Двое мужчин молча отпивают свой кофе и каждый думает о своем. Через несколько минут Каркаров поднимается с удобного кресла и cтряхнув крошки сахара, которым он обильно подсластил напиток, говорит:

— Люк, спасибо тебе за щедрость ко мне, я не ожидал, что избавлюсь когда-то от чертово надоевшей метки. Передай мои благодарности за гостеприимство твоей красивой жене, детям — тоже. Меня зовет долг, надо возвращаться в Дурмстранг, дела ждут.

Протянув руку для прощального рукопожатия, он внезапно спрашивает:

— А почему не Хогвартс, Люк?

— Ты шутишь?

Моргнув несколько раз, Каркаров поглаживает ухоженную черную бороду и коротко соглашается.

— Ммдааа, понимаю.

* * *

1993 год.

Появление в стенах замка без предупреждения для Председателя Попечительского совета Хогвартса, мистера Малфоя, было обычным делом, поэтому никому из живущих в замке не могло прийти в голову, во что обернется сегодняшний его визит. Кружащие вокруг защитного купола дементоры, прибавляли к настроению отца Драко искрящую радость, что ни его чадо, ни племянники не учатся и не исполняют в этой обители Дамблдоровских экспериментов роли лабораторных крыс. Какое облегчение, что в жизни семьи Малфой появилась ранее неизвестная, но так любимая уже племянница Гермиона. И Гарольд вместе с ней.

Отправить единственного сына далеко за пределы Британских островов одним, как ему, Люциусу, хотелось раньше, даже под защиту старого „друга”, было невозможно из-за горьких слез и переживаний Нарциссы. Но, отправить его в сопровождении кузины, которая только внешне выглядела сверстницей Драко, но в действительности была сверстницей его, Люциуса, было совершенно другое дело.

Для бедных родителей уверенность, что сын будет расти под зорким взглядом умной „девочки”, которая будет помогать и оберегать его, принесло чете Малфой огромное спокойствие и семейное счастье.

Когда на следующий год к отбывающим в Дурмстранг детям присоединился изрядно подросший, натасканный знаниями о магическом обществе и повеселевший Гарри, у Драко появился школьный друг, которого сам он стал оберегать и опекать, а это сильно изменило характер младшего Малфоя в лучшею сторону.

Драко уже учился на третьем курсе, а Гарри был на втором. Гермиону в Дурмстранге считали чудо-ребенком, потому что за два года обучения она успела закончить шестой курс и в этом году уже была выпускницей. Чету Малфой этот факт успеваемости племянницы не удивлял, потому что в первой жизни у их племянницы был диплом Магического университета и специальность „Чары и Трансфигурация”, защищенный на „превосходно”. Как, с такой выдающейся квалификацией, и тем незаурядным умом и замечающейся даже в сегодняшнем молодом возрасте красотой, она позволила себе упасть так низко, чтобы жениться на последнем отпрыске Уизли и подчиняться ему во всем, ни Нарциссе, ни Люциусу, ни даже удочерившему девочку Говарду Стоуну, понятно не было. Сколько не перечитывали записки взрослого Драко из прежнего мира, сколько не слушали рассказы самой Гермионы о ее бывшей жизни, все равно, они не то что не верили — верили ей, но сравнение с сегодняшней молодой ведьмой не прибавляло достоверности этим фактам. Хоть эти факты и были правдивы, но им они казались небылицами.

Драко и Гарри относились к Гермионе каждый по-своему — первый, как к старшей сестре, а второй, о нем нечего было и говорить. Он был околдован ею. Смотрел на нее, как на снизошедшее к нему небесное создание, которое появилось по повелению богов, чтобы спасти его и принимал ее слова, как вердикт последней инстанции. Надо было признаться, что и обратное имело силу. Девочка тоже любила мальчиков, но по-разному — Драко был ее любимый брат, а Гарри — он был ее любимым.

Хорошо, что их сокурсники в болгарской школе быстро сориентировались в характере взаимоотношений иностранцев и приняли их такими, какими они есть, не создавая проблем, не комментируя их.

Дурмстранг оказался лучшим выбором школы для детей Малфоев.

* * *

Как обычно в таких случаях, Люциус Малфой появился в Большом зале раньше появления толп голодных детей и юношей, в то время, когда за преподавательским столом уже сидели в ожидании сервировки обеда только некоторые из профессоров. Среди рано проголодавшихся были только двое из троих ветеранш-преподавательниц.

Гризельда Марчбэнкс, наклонив голову к преподавательницы Истории магии, Батилде Бэгшот, что-то ей говорила, а она просто кивала головой. Увидев красивого мужчину, обе расцвели в улыбках и Люциус, зная, что женщина до конца жизни остается женщиной и хочет мужского внимания, приступил к ним и галантно поцеловал обеим ручки, говоря им комплементы.

После светского расшаркивания, трое приняли уже более серьёзное выражение, мадам Марчбэнкс спросила напрямую:

— Мистер Малфой, по каким вопросом пожаловали сегодня в Хогвартсе?

— Леди’с, только смотрите! Подготовьтесь, заранее приняв Успокоительное! — игриво ответил волшебник, поигрывая бровями.

— О! Обещайте, что будет забавно, — играючи, тоже двинула брови бабушка Бэгшот, как называли полюбившие ее студенты.

— А то! — воскликнул Малфой и уселся за столом в пустом кресле до ней.

Входная дверь Большого зала открылась и внутри стали прибывать кучами студенты из всех факультетов и курсов и быстро присаживались за своими столами.

Люциус следил за заполнением зала уголком глаза, пока орава шумных гриффиндорцев-третьекурсников, во главе с младшим сыном Артура Уизли — рыжий, как и все его дети, не ворвалась внутрь, шумно обсуждая занятие по Уходу за магическими тварями. Увидев их, мужчина сразу подтянулся и слегка наклонился вперед, чтобы проследить за действиями ребят. Сидящие до него профессорши заметили это его пристальное внимание и даже перестали есть, чтобы не пропустить шоу.

Серые глаза гостя школы неуклонно следили, как рыжик, присев за столом, вытащил из кармана испачканной мантии облезлую крысу, которую оглядел со всех сторон, погладил по голове, поцеловал в мордочку и осторожно поставил на поверхность стола, между тарелками и посудой с пищей.

Старушки-преподавательницы заразились интересом мистера Малфоя к происходящему за гриффиндорским столом и с повышенным вниманием стали наблюдать, что там происходит. Пока ничего нового не случилось, но это было только их мнение. Посмотрев на белобрысого соседа, они остолбенели — он стал похож на натянутую пружину, на охотничьего пса. Его глаза вцепились в манипуляций Рональда с его любимой крысой и он был готов вскочить в любой момент.

Этот момент наступил, когда директор Дамблдор прошествовал между факультетскими столами и поровнялся с тем местом, где принимали пищу соседи Рональда. Люциус прыгнул с места с направленной в сторону рыжика палочкой, которую он одним движением вытащил из трости и крикнул:

— Ступефай! Ревелио верум*!

Крыса, до этого момента грызущая кусок сыра, внезапно замерла и стала меняться. Несколько секунд она просто увеличивалась в размере, а затем превратилась в толстого мужчину, низкого роста и совершенно голого.

Тишину нарушили громкие крики девушек, маты парней и вопли учителей.

Дамблдор стоял, как истукан, застигнутый врасплох, с таким растерянным выражением, что Люциус даже поверил на секунду, что к присутствию в школе незаконного волшебника-анимага в роли любимца ученика, директор отношении не имел.

Вошедшая сразу после Дамблдора в Большой зал Августа Лонгботтом на выявление анимага среагировала, как действующий, а не в отставке, аврор, рявкнув:

— Инканцерро, Петрификус Тоталус!

Глядя на спеленатого с головы до ног волшебника на поверхности стола, Люциус внутренне усмехнулся. Дело сделано, но зачем? Зачем, черт возьми, они с Августой орали заклятия, а не колдовали их невербально?

— Потому что крик пугает врагов, молодой человек, — скрипучим старческим голосом ответила сидящая справа старушка Бэгшот и Люциус опешил. Что, разве он вслух сам себя спрашивал или она была не просто бабушкой, а реально незаурядной и опасной ведьмой?

* * *

К Рождеству Сириус Блэк был освобожден Визенгамотом и с пополненным в несколько сот тысяч галеонов, изъятых из сейфов виновных в его неправомерном осуждении, бюджетом. Вместе с детьми, к праздникам, в Малфой-мэнор должен был приехать, и директор Дурмстранга, Игорь Каркаров. Люциус намеревался показать обоим взрослым волшебникам, которые в прошлом были — врагами друг другу, а в настоящем — его гости, содержание одного из подвальных помещений в своем замке.

Каменная статуя, в которую превратился Темный Лорд при помощи эльфийской магии домовика Добби, который после этого одолжения своим хозяевам разгуливал в шелковой с вязаньем наволочке, все еще оставалась каменной и уже изрядно похолодела. Недавно, старший Малфой, напоив своего бывалого дружка, Яксли, в ходе разговора попросил его показать ему свою метку и удивился насколько бледной и слившейся с чистой кожей на предплечье бывшего пожирателя выглядела она. И Люциус поверил уверениям своего домовика, что Волдеморт, хоть и этим извращенным способом, добился в конце концов бессмертия.

Малфой хотел посмотреть на реакции Сириуса с Каркаровым, показывая им двоим каменную фигуру Лорда Волдеморта. Но, сначала, надо заставить их дать Непреложный обет молчания, чтобы нечаянно не проболтались об увиденном.

==================

*Ревелио верум — раскрой свою природу.

Несколько раз за то время, после поселения племянников в мэноре, там приглашали детей из круга семей, с которыми общались старшие Малфои. Иногда они ходили к ним в гости. Сначала, Гермиона и Гарри сторонились Винса, Грега, Панси, Дафну и Астории, но, постепенно, совместные игры, прогулки на воздухе, непринуденные разговоры растопили лед и отношение к будущими слизеринцам стало заметно более теплым.

В Малфой-мэноре детям можно было колдовать из-за защитного купола, накрывающего обширную територию, окружающую замок. Поэтому, Гермиона многому научила мальчиков. К концу августа был выучен весь материал первого курса обеими мальчиками.

Малфои следили за ребятами, но, зная кто Гермиона в действительности, в их занятия не вмешивались, только боялись, что что-то можно пойти не так и разрушит всю красивую конструкцию, созданную и расписанную их же сыном в его взрослой жизни в другой реальности. Той, из которой прибыла сюда племянница Гермиона, глава рода Малфой, факт, которым она не кичилась и не злоупотребляла.

Хорошая девчонка и родственница.

Так прошел месяц август.

„Мерлин, пусть все пойдет так, как надо! Пусть никто больше не умрет, чтобы стать платой за новую жизнь детей!” — думала леди Нарцисса, провожая Драко с кузиной в Дурмстранг и тайно от мужа скрещивала пальцы, чтобы не призвать зло домой.

* * *

Рождество, 1993 год. Малфой-мэнор

— Куда идем, Малфой? — наконец, не выдержав молчания спросил, у хозяина дома Каркаров, после двадцатиминутной ходьбы по коридорам мэнора, преимущественно вниз.

За двоими, покачиваясь из-за большого количества выпитого вина, шатался и третий участник похода в подвалах, Сириус Блэк.

Сириус чувствовал себя не в себе, а как-то отстраненно, после взбучки, устроенной ему невестой Гарри, когда он попробовался прилюдно оповестить, что сей темноволосый парень, которого представили ему, как сына родного брата и главой рода Блэк, по совместительству, никак сыном Регулуса быть не может. Конечно, всё это он выплюнул после того, как, на него наложили невербальное Силенцио, вытащили из столовой и затащили в кабинет белобрысой моли, Люциуса, где ему и упомянатую взбучку устроили. Тем временем, Гермиона ехидным голосом дала знать, что о смерти несчастного сынишки Регулуса известно и, тем не менее, пришлось разбудить ребенка, забрав его и меня, чтобы спасти другого ребенка, о котором Сириус был должен, но не позаботился, — о своем крестнике, Гарри Поттере.

И немедленно заставила его дать ей Непреложный обет, напугав его, что поставит СМИ в известность, что он, взрослый тридцати с лишним лет от рождения маг, находится под властью своего „племянника, лорда Гарольда Блэка”.

Сириусу пришлось отпустить всю свою гордыню и сдаться на всех фронтах.

Теперь его вели туда, не, знаю, куда, чтобы показывать ему то, не знаю, что.

— Увидишь, как только доберемся, — не стал распространяться светловолосый хозяин поместья и продолжил уверенно шагать дальше.

Вокруг уже простирались проходы, расположенные глубоко под поверхностью земли, потому что по каменным стенам потеками блестела при свете факелов влага. Кроме лишайников, не было никакой прочей жизни в этих туннелях, даже крысы не смели тут появляться.

В конце пугающе длинного коридора их встретила большая, солидно выглядевшая дверь из какого-то темного, почти черного, дерева с металлическим, не проржавевшим оковом и замок, без скважины для ключа, только с ручкой.

Малфой странными движениями пальцев ощупал змеиную голову трости, с которой не расставался, и изнутри появился длинный острый стилет.

— Малфой, я всегда думал, что ты внутри трости носишь вторую палочку! — воскликнул Каркаров.

— Ха-ха! — лающим смехом озвучил свое отношение с сему факту Сириус, которому было до лампочки, что скрывает Люциус в трости.

Ничего не выражающими глазами хозяин посмотрел на гостей, ничего, ни слова, им не ответил, только, так же молча, пырнул по ладони. Полилась кровь. Этой окровавленной рукой, скривившись, Люциус схватился за ручку двери. Красный свет обвил кисть и ручка щелкнула, открывая дверь вовнутрь.

Каркаров, пристыженный за свое ребяческое высказывание, переглянулся с непонятно почему повеселевшим Сириусом и оба, веревочкой, последовали за широкой спиной хозяина поместья, ничего не могли увидеть впереди из-за близости стен нового коридора.

К счастью, тот оказался коротким, и они снова столкнулись с дверью, которой Малфой открыл той же порезанной рукой.

За ней была маленькая комнатка, почти каморка, посередине которой, связанная короткой, тускло светящейся цепью, возвышалась статуя Темного Лорда. Статуя была настолько реалистичной, что выглядела живой.

Посмотрев на нее, новоприбывшие замерли. Каркаров потрогал, на всякий случай, руку статуи, чтобы убедиться настоящая она или ему просто мерещится. Глаза третьего волшебника, Блэка, блестели как звезды. Он стал судорожно бегать вокруг каменной фигуры и мелко поскуливая, незаметно для себя, превратился в свою анимагическую форму — огромную лохматую черную собаку.

Каркаров это зрелище не выдержал и, побледнев, грохнулся на пол без сознания. Люциус Малфой, растерялся и стал накладывать на своего гостя одно за другим медицинские заклинания и поливать его водой из палочки. После третьего Энервейта полностью мокрый Игорь пришел в себе, и, еле собрав силы, спросил:

— Люк, а Люк! Хочешь меня убить, показывая каменную статую Лорда? И этого лохматого придурка-анимага, в придаток, — прохрипел он, покачиваясь туда-сюда. Перед глазами все шаталось, в ушах звенело ... — Похоже у тебя родственники все чудаки?

Старший Малфой выглядел холодным и каменным наподобие фигуры Волдеморта.

— Хм, Игорь, разве ты не усек, что это не статуя. Посмотри поподробнее, подумай, зачем мне держать статую глубоко под землей, под защитным уровнем поместья? Под тюремной защитой, за заколдованной кровными чарами дверью?

Каркаров забыл как дышать, только перемещал взгляд выпученных глаз, то на неподвижную фигуру Лорда, то на такую же неподвижную фигуру Люциуса. Скачущая фигура собаки внезапно замерла напротив, высунув длинный влажный язык наружу.

— Хочешь сказать?... — выдавил он, наконец.

— Да, — отсек светловолосый.

— Как?

— Хм, не буду углубляться в подробности.

— Почему?

— Потому.

Внезапно Каркаров взбесился и рявкнул:

— Да прекрати же, Блэк, играть в дурака! Верни свою человеческую форму, мало мне окаменевшего Волдеморта!

— Аууууууу! ....

* * *

Нора. Сентябрь, 1994

Молли Уизли, толстенькая домохозяйка, живущая в Норе, убежище многочисленной семьи Артура Уизли, сидела одна за столом в своей большой, заполненной старой, давно пережившей свои лучшие времена, меблировкой.

Темнеющий буфет, со сломленным и никем не починенным стеклом, на одной из витринной дверки, содержал ее сокровище, матово белеющий на полке праздничный комплект из фарфоровой посуды. Поверх буфета были установлены еще в те времена, когда ее братья-близнецы, Фабиан и Гидеон, были живыми, ими же, странные, на первый взгляд, часы. Множество стрелок, на каждой из которой было написано каллиграфическим почерком имя членов клана Уизли.

На данном моменте, четыре стрелки, с именами близнецов Фреда и Джорджа, Рона и Джинни указывали на Хогвартс. Две стрелки, Артура и Перси, указывали на Министерство Магии, стрелка Уильяма, старшего из сыновей — Гринготтс, Чарли — Румыния, а ее стрелка — дома.

Все выглядело по-обычному и не было видимой причиной быть Молли такой неспокойной и дерганной.

Директор Дамблдор не сумел перебороть и принудить холенного аристократа, Люциуса Малфой, вернуть своего отпрыска обратно в Британию доучиваться в Хогвартсе. Вернуть-то он его не вернул, но в ходе обмена новостями выяснилось, что сына Драко он уже скрепил узами магической помолвкой с меньшей из дочерей Гринграссов. Как будто бы он и вправду знал насколько важно было для далеких и бедных родственников его мальчик и лишил их преднамеренно надежды на спасение.

Молли так надеялась, что ее дочка, ее сокровище Джиннивера, понравится мелкой бледной моли, Драко, и, наконец, исполнится заветная мечта семьи Уизли избавиться от прилипшей к ним всем клички „Предатели крови”. Осуществиться этому браку семье Артура было позарез необходимо, так как настоящее поколение детей Уизли оказалось, то роковое восьмое поколение, после которого проклятие далекого предка входило в действие и делало внуков, в самом лучшем случае, сквибами.

Рожденная в хорошей семье, Молли Уизли, в девичестве Прюэтт, с детства была правильно обучена и отличалась метким глазом к прекрасному. Ей было больно смотреть на несовершенства Джинниверы. К большому сожалению и разочарованию своих родителей, дочка так же, как и все ее братья, родилась рыжей и веснушчатой.

Быть рыжей и веснушчатой в Волшебном мире старого континента не было какой-нибудь редкостью и диковинкой, но у маленькой девочки все это было чересчур. Но самое плохое было то, что характер Джиневеры был еще тот. Она, как только подросла настолько, чтобы сориентироваться в отношений между членами своей семьи, сразу почуяла свою особую, центральную роль в кадриле матушки Молли. Дергать ниточки, связывающие благополучие и собственное процветание с заботой родителей к остальным детям в семье, Джинни научилась рано и дергала эти ниточки безжалостно и бессовестно.

Выросла Джинивера на редкостью неприятной даже для своих братьев и родителей. Хныкала без какого-нибудь повода и выпрашивала у всех полюбившиеся ей вещи и прочие удовольствия, не заботясь ни о чем или о ком из близких.

К членам групп, подчиненных девочки, неожидано для семьи и для него самого, оказался и сам директор Хогвартса — частый гость в семье Уизли в их, державшемся лишь на магии, доме — Норе. Появлялся он с приглашением, а часто и без него, потому что Молли отлично готовила.

Поняв из разговоров взрослых, что ее „суженный” из мира магии исчез в никому неизвестном направлении, Джинни переключила свой жгучий интерес на остальных мальчиков-сокурсников своих старших братьев.

Джинивера с нетерпением ждала свой первый год в Хогвартсе, чтобы встретиться с намеченным быть новой — как говорил директор Дамблдор, „истинной” надеждой магического мира в борьбе против Того-чьё-имя-не-называем, Невилла Лонгботтома.

Но получилась неожиданная осечка матримониальных планов ведьмочки-подростка, бабушка нового Героя волшебного мира, который и герой не оказался, стала профессором в Хогвартсе. Почуяв давление директора на ее единственного внука в направлении сближения с девочкой из семьи Предателей крови, появилась в Большом зале с этой своей походкой старой женщины и показала всем желающим, что неспроста ее зовут Железной леди.

Хогвартс, Большой зал. 1992 год.

Вторгаясь, подобно снежному торнадо в Большой зал, размахивая и тростью, и палочкой, она сразу припечатала всех учеников к скамьям за столами, чтобы не вмешивались в разборку и громким, басовитым голосом рявкнула:

— Дамблдор, хочешь чтобы я тебя прокляла и выгнала, как провинившегося щенка из удобного кресла директора Хогвартса?

— Августа, дорогая ... — вскочил из-за своего места профессор Дамблдор, изображая высшей степенью удовольствия видеть бабушку Невилла.

— Каким образом, я тебя „дорогая”, Альбус, если ты ко мне в молодости интерес не проявил, куда тебе сейчас, когда я еле хожу? — прервала его бешенная дама. — Я тебя предупреждаю, как способствовала твоему назначению на этот пост, так могу тебя и уничтожить! И меня ни чуточки не интересует останешься ли ты в памяти людей как Мерлин двадцатого века или тебя низвергнут и втопчут в грязь.

Августа Лонгботтом стояла, опираясь на свою трость, сверкая бешенными темными глазами, напротив директора школы, который на глазах учеников белел, затем стал зеленеть от злости.

— Что от меня хочешь, Августа, — сказал он сквозь зубы, с трудом сдерживая дрожь в руках.

— Августой ты мог бы и вправду звать меня, когда-то, но перед учениками обращайся согласно уставу школы. Ты и твои маленькие заигрывания отняли у меня единственного сына и невестку, а теперь посягаешь на самое сокровенное — на внука. Вздумалось тебе, делать из него героя и центральную пешку в твоей партии. Даже не надейся! Обещаю тебе быструю и неожиданную смерть, как только узнаю, что впутываешь Невилла в какую-нибудь несанкционированную мной игру. Не позволяю тебе и сводить наследника рода Лонгботтом с этой ... девочкой Уизли. Не позволяю тебе вмешиваться в мои семейные дела и брак внука.

— Но ... — начал профессор Дамблдор, но его резко прервали рычащим голосом.

— Молчи, Дамблдор, а то, прокляну я тебя на глазах твоего королевства!

С неожиданной прытью женщина повернулась на сто восемьдесят градусов и отправилась к входной дверьи. Когда поровнялась с обомлевшем от ее поведения Невиллом, она крикнула:

— Невилл, следуй за мной! Нас ожидает твой дедушка Элджернон в Гринготтсе.

У самого выхода зала она повернулась к так же, как и хаффлпаффец Невил, обомлевшим слушателям за факультетскими столами и объявила:

— Сегодня мои занятия отменяются. Всем прочесть следующую главу и написать конспект.

* * *

Нора. Сентябрь, 1994год.

Молли Уизли сидела в одиночестве, опустив руки, и думала. Ей в голове мерещилась какая-то мелкая деталь, которая давно сидела притаившись в ее памяти, ожидая своего часа, но утруждённая заботами женщина все не могла вспомнить, о чем эта деталь была. Помнилось ей, что была связана с кровавой жертвой ... Кровавой ... жертвой... Что это было? Где это встречалось и что такое с этой кровавой жертвой было связано, что Молли начисто про ней позабыла?

Новый учебный год детей уже начался месяц назад и Джинни написала матери, что в Хогвартс состоится Тримагический Турнир. Директор Дамблдор объявил всем студентам и профессорам, что надо ужесточить занятия по танцам и этикету, чтобы не ударить лицо в грязь перед гостями из Шармбаттона и Дурмстранга.

Что делать, что делать ...

Надо вечером посоветоваться с Артуром, но какой с него толк? Он только и закрывается в своей мастерской, которую соорудил в сарайчике за курятником и, дай ему порыться среди магловского хлама.

* * *

— Артур, дорогой, наша дочка написала, что в Хогвартсе проведут в этом году Тримудрый Турнир, слышал об этом? — осторожно зондирует почву заботливая домохозяйка Молли.

Средних лет рыжий мужчина поблескивает в направлении достопочтенной супруги очками и утвердительно хмыкает, поглощая зачетную похлебку.

— Знаешь, дорогой, я тут подумала, не пора ли продвигать наши планы насчет Джинни? Пора думать об ее замужестве, искать ей достойнейшего мужа. Не принарядить ли нам девочку?

— Ни о чем не думай, Молли, я о всем позабочусь, дорогая.

Съев последнюю ложку, Артур поднимается из-за стола и ковыряя ногтём между зубами, медленно шаркая шлепанцами, отправился в свою святую святых — мастерскую.

Там его вялость как ветром сдувает и он быстро скрывается за грудами картонных коробок.

На задней стене сарая есть, собственоручно сооруженный и под защитой многочисленных чар, небольшой тайник, в котором ждала свое время шкатулка его матери.

* * *

Цедреллу Блэк, как и саму Молли Прюэтт, сразу после брака с мужьями Уизли, выгнали из рода, отрезав от родовой магии, отказав обеим в приданном. Но шустрая матушка Артура, убегая из своего родного дома за своим любимым Септимусом, сумела утащить кое-что с собой. Кроме кошелька с золотом, она забрала из родного дома шкатулку с несколькими ценными реликвиями и артефактами, весьма темномагического свойства, рода Блэк.

Умирая, его матушка призвала Артура на уединенный, тет-а-тет, разговор, отдала ему шкатулку, указывая на небольшую золотую брошь.

— Сын мой, — сказала умирающая. — Я знаю, что в жизни сделала немало ошибок, в том числе, выбрав в мужья Предателя Крови. Но, Артур, ты должен все устроить правильно, чтобы избавиться от этой клички. Помнишь семейное предание?

Удрученный близкой потери матери, молодой тогда Артур еле сдерживал хлынувшие из глаз слезы, но утвердительно кивнул ей головой, ответив:

— То ли предание, в котором говорится, что дочь из наших должна выйти за сына из ... Малфоев? — сквозь зубы процедил он имя злостного врага. — Но я еще не женат, мама! И кто из девушек выйдет за меня, бедного и обездоленного?

— А зелья, мой мальчик, на что? — возражает ему больная мать. — Твой отец меня так же обворожил, за что и поплатился.

— Матушка!

— Что „матушка”? Подло приворожить меня, девушку из знатной семьи и заставить пережить такое, позже попробовать украсть мое личное богатство — содержание этой шкатулки — и отдать его на войну с Гриндевальдом, навязать мне свое семейное Проклятье, из-за которое мой первенец, мой прекрасный Рэджи, превратился в жалкого упыря и воет ночью на чердаке ....Оооо, ааааа...

— Мама, — мог только вымолвить напуганный исповедью Цедреллы Артур.

— Тебя ждет то же самое, сын. Твоего первенца покусает какая-нибудь тварь и он превратится в ужасное чудовище. Чтобы избавиться от этой участи, тебе надо родить девочку, посвататься с Малфоями и смотреть как у тебя на глазах умирают твои мальчики.

— Нет ли спасения, мамочка? — заплакал уже в серьезному рыжий парень, увесив голову на груди матери.

— Есть. Только, не знаю, пойдешь ты ли на это, — слова звучат уже совсем немощно из уст старухи. — Твоя жена должна рожать, но не твоих сыновей. Твоя должна быть только девочка и она должна быть седьмой в твоей семье ребенок.

— Как это?

— Да так. Жена нагуляет на стороне — ты всех усыновляешь. А, когда придет время, дай дочке эту брошь, пусть она ею уколется. Тогда она будет привлекательной для всех настоящих мужчин, и они все до единого, даже отпрыск Малфоев, упадут ей в ноги просить, чтобы она вышла за них замуж. То, что ее братья умрут, тебя не касается. Они, ведь, не твои будут. А, если старшего что-нибудь покусает и будет коротать свой век в компании Рэджинальда, пусть. За то твои внуки сквибами не будут.

Артур Уизли берет из рук умирающей женщины резную деревянную коробочку и сокрушенно обещает матушке сделать все, как надо.

Увидеть снова гордую осанку замка под именем Хогвартс было неожиданно сокрушительным воздействием для ее чувств. Гермиона смотрела сквозь иллюминатор и замирала от восторга — стены здания величественно возвышались, бойницы на Астрономической башни напоминали зубы тролля, от всего замка веяло историей и загадочным волшебством. Она снова почувствовала себя маленькой первоклашкой, плывшей на шаткой лодочке в фиалковом сумраке раннего вечера, пока холодные глубины Черного озера мерцают мириадами светящимися созданиями и обещают ей настоящую сказку.

Оттряхнув от себя наваждение воспоминания, она повернулась к так же, как и она, завороженному видом Хогвартса Гарри и пожала его теплую ладонь.

— Красиво выглядит, тебе не кажется? — с мягкой улыбкой сказала она. Высокий и стройный парень с очень темными, почти черными волосами и прозрачно синими глазами, вернул ей улыбку, только кивнув головой.

— Каково это, вернуться в гнездо ос?

Прагматизма у него не отнять. Принадлежность Гарри к зодиакальному знаку Льва хлестало из всех пор его существа. В прошлой жизни Гермиона его не знала с той стороны — быть внешне веселым и беспечным подростком, а внутри — холодным и трезво рассуждающим мужчиной. Иногда она пугалась его точными, режущими наподобие стального острия, высказываниями насчет их окружения. Он мог в несколько метко высказанных слов разоблачить и самых завуалированных поступок людей и выбрать единственно правильное решение. Мог быть одновременно до боли деликатным и чутким с ней и чудовищно бесчувственным, даже грубоватым, к чужим людям, но мастерски скрывая свое к ним отношение, пуская пыль в глаза, быть очаровашкой. Только Львы могут все это, не смущаясь, не парадируя, только хитро ухмыляясь над своими выходками, Гарри справлялся с этим лучше всех. За те его качества, бесконечно благодаря судьбу и того Драко Малфоя, из другого мира, который позволил ей купаться в этом счастье — иметь Гарри Поттера только для себя Гермиона и любить его до самой глубины души.

— Знаешь, сегодня я ощущаю себя двояко; меня радует возвращение в старую школу, но попасть в паутину паука Дамблдора так не хочется ... — задумчиво, роясь в своих переживаниях, ответила ему девушка, теребя свою длинную, ниже пояса, каштановую косу, заканчивающую вьющимся локоном, с которым Гарри, в период расслабленности, любил играть, обертывая его вокруг пальцев. — Но нам не надо расслабляться, а нужно незаметно добраться до диадемы, чего бы это не стоило.

— А где Драко с Асторией? — задал вопрос Гарри и повернулся назад к звуку открывающейся двери. Двое подростков, белобрысый кузен и его маленькая, двенадцатилетняя невестушка, только что вошли в помещение, занимаемое ими с Гермионой. Астория выглядела испуганной и бледной, она с большим усилием сдерживала выступающие слезы. Видимо, Драко, наконец раскрыл ей план на пребывания в Хогвартс.

— Хэтти, почему, почему Гарри с Драко должны идти на этот чертов Турнир? — заскулила младшая девушка. — А если Кубок выберет их, и они будут вынуждены участвовать в испытаниях? Разве не боишься за них?

Гермиона положила руку на плечо Астории и успокаивающе потеребила воротник ее тёмно-синей, форменной для ее направления обучения в Дурмстранге, мантии.

— Торри, нечего боятся, мы, сразу по открытию корабля, отбываем домой, в Малфой-мэнор. Даже не коснемся ногой пристани, а в Хогвартс появимся лишь после отбора чемпионов, уже с дядей Люком договорились об этом. Дамблдору, до момента нашего прибытия, не будет известен состав нашей делегации ...

— Обещай, что все время ты будешь вместе с нами в этом замке, Хэтти, — умоляюще посмотрела на старшую девушку Астория. — Пусть директор Каркаров скроет, что ты уже не ученица, а зачислена в Магический Университет ... О! Все улажено с ним? Ладно, тогда не буду больше бояться. Драко, пошли собираться!

И светловолосый парень, сдержанно вздохнув, кивнув кузенам, последовал за невестушкой, чтобы заранее приготовиться и вовремя добраться до точки аппарации корабля, находящейся на мостике.

Гарри, обняв свою Хэтти, уменьшает палочкой несколько саквояжей до размера маленькой коробочки, рассеянно призывает их к себе, укладывает их в карман такой же тёмно-синей, как у Астории Гринграсс, мантии и вдвоем направляются к мостику.

Вечером в Малфой-мэноре, предстоит званный ужин, но Корнелиус Фадж, Министр Магии уже там, чтобы засвидетельствовать час появление ребят. Вечером намечался званный ужин, на котором должны прибыть чета Гринграссов, и приемный отец Гермионы, Мистер Говард Стоун. Люциус Малфой не особо уважает Фаджа, но сегодня он нужен и его присутствие полезно всем. Если что, никто в Хогвартсе не сможет провернуть трюк с подставой, якобы изъявленном желании участия в Тримудром Турнире никого из мальчиков. А то, мало ли что может закрутить Альбус Дамблдор.

* * *

Утром того же дня, Большой зал

Крылья сов захлопали над головами студентов, когда директор взмахом палочки открыл окна Большого зала, и они стаей влетели внутри к своим хозяевам или адресатам.

Настороженные глаза раскрасневшейся Джинни Уизли с трепетом и удивлением проследили как небольшая крикливая совка закружила над ней, а не над любым из ее старших братьев. Это был Эрол, почтовая сова ее семьи и сегодня она несла письмо ей.

Мальчики Уизли, близнецы Фред и Джордж, и их младший брат, четверокурсник Рон, с удивлением наблюдали, как маленькая совочка с писком приземлилась у тарелки Джинни и подала ей правую ножку, на которой был повязан маленький сверток. Рон даже забыл есть, а с некоторой доли алчности следил глазами за действий сестренки и забыв закрыть рот, сгорал от любопытства.

Рыжая девочка дрожащими пальцами отвязала и открыла пакетик, откуда вытащила свернутый в трубочку кусок пергамента и небольшую сверкающую вещицу. Письмо, написанное не матерью, а отцом, вкратце давало представление, что за вещь доверяется в руки дочери, и как ею пользоваться не только в своей, но и в выгоде семьи.

Вещица в пакетике была брошкой, сделанная в виде солнца с десятью лучиками, из чистого золота и, увидев ее, Джинни тихо пискнула от восторга. Рон, занимающий место рядом с ней, протянул испачканную едой руку, чтобы вырвать приглянувшуюся вещь из дрожащих пальцев сестры, но та толкнула его, крикнув:

— Рональд, убери лапы, это прислали мне, а не тебе. Ты что, хочешь напялить женскую брошь на мантию и разгуливать вокруг, изображая девчонку?

Покрасневший, как варенный рак парень отстранился от бушующей сестры и стал что-то бормотать с полным ртом. Джиневра, выбрав подходящее место для броши, принялась закалывать ее на своем галстуке, но иголка болезненно кольнула и капля крови выступила на пальчике у нее, быстро впитываясь в золото украшения. Боль внезапно пронзила девушку в самое сердце и она охнула от неожиданности, но не стала обращать внимания на такую мелочь. После того, как приколола брошь на выбранное место, не заметив, что кровь все еще течет, Джинни залюбовалась маленькому золотому солнышку и порадовалась тому, как оно классно смотрится на красно-золотой гриффиндорский галстук.

* * *

Студенты Шармбатона уже приземлились и выходили из огромной синей кареты, запряженной дюжиной крылатых золотых коней. Пока разогретые от длинного полета кони трясли, головы, развевая роскошные белые гривы и таращились на встречающих огромными огненно-красными глазами, французские ребята, один за другим выходящие наружу, задрожали от холода и стали укутываться в теплые шарфы.

Студенты Хогвартса, построенные шеренгой для встречи гостей, впечатляло, как внешность и величие коней, так и карета с размером башни. Но, когда появилась похожей своим ростом инвентарю сама директриса Шармбатона, мадам Максим, они все ахнули. Женщина была выше всех людей, виденными ими, но, тем не менее, она двигалась неожиданной грацией. Спрыгнув с последней ступеньки лестницы она отправилась к широко улыбающемуся навстречу ей директору Хогвартса.

Грудным голосом с сильным акцентом, она громоподобно заговорила, поздоровавшись с ним:

— Дамбл-до'г?, надеюсь, вы находитесь в добром зд'гавии?

Не обращая внимании ни на чего, Альбус ответил ей, глядя на свою коллегу снизу-вверх:

— Спасибо, мадам Максим, я в лучшей форме.

— Ка'г-ка'гов уже приехал? — спросила огромная женщина и укуталась поплотнее в свою красивую мантию из черного атласа со звёздами. — Как холодно у вас тут, лучше пойдем в замок. Только вот кони... — она посмотрела на скорбную мину Дамблдора и успокоительно положила свою руку, в черной перчатке, украшенной сверкающими драгоценностями, на плечо своего коллеги, — не беспокойся, Дамблядурь, их отпустят домой. Вернут их обратно, когда придет время возвращаться во Ф'ганцию.

— Нет, еще не приехали, но прибудут, — уверил ее белобородый директор Хогвартса. А потом, позвав рукой стоящую недалеко от них Минерву МакГонагалл, свою заместительницу, продолжил. — Вижу, вы не ожидали такую непогоду, поэтому, последуйте за моей дрожайшей заместительницей внутрь замка, а мы тут подождем Игоря.

Двое женщин поздоровавшись, отправились к входу в замок, а за ними зашагали странной подпрыгивающей поступью из-за холода колонна из двадцати, одетых в голубые шелковые мантии, шармбатонских студентов.

* * *

Наконец, со стороны Черного озера послышалось погромыхивание, всасывающее хлюпанье и гладь воды покрылась мелкой, а затем и крупной рябью. Среди завихрений и пузырей глинистой жижи, в самом центре воронке поднялся высокий черный шест.

За ним из воды выплыл величественный корабль и, покачиваясь, заскользил к берегу.

— Смотрите, это самый Виктор Крум! — восторженно закричал Рональд Уизли указывая своему однокласснику, Симусу Финигану, рукой ловца Болгарской сборной по квиддичу. — Но почему он здоровается только со слизеринцами?

Русоволосый гриффиндорец сопричастно покивал головой, как бы говоря: „Все хорошее достается одним лишь слизеринцам”.

— Крум один из сильнейших в мире ловцов, Симус, но о том, что он еще школьник, я понятия не имел. Если он будет соревноваться от своей школы, всем остальным чемпионам — крышка.

Стоящая за спиной брата третьекурсница Джинни заинтересованными глазами проследила приближение группы, здоровенных на вид, студентов из Дурмстранга, среди которых были и несколько, такие же девушки, среди которых она не могла рассмотреть блондинистого сына Люциуса Малфоя. Были ли среди болгарской делегации его кузены — того Гарольда, который лорд Блэк и девушка, на которой он был помолвлен, рыжая девушка не знала и не интересовалась. О том, что роковой отпрыск Малфоев не был среди прибывших, она должна была написать отцу. Но не сразу же, могла бы поглазеть и полюбоваться на остальных парней.

Среди Дурмстранговцев, привлек ее внимание тот Виктор Крум, ловец, который еще летом, на Квидичном турнире пленил ее своим неподражаемым способом летать за сничем, подобно охотящемуся ястребу. Девочка несознательно потрогала золотую брошь, воткнутую в красно-золотой галстук ее факультета. Кривая, пугающая улыбочка, растянула тонкие губки ее рта.

* * *

Дурмстрангцы сразу отправились к столу слизеринцев, не посмотрев даже мельком в сторону остальных факультетов, студенты Шармбатона уже расселись за столом Рейвенкло.

Преподаватели из всех трех школ заняли свои места по обе стороны от Дамблдора.

После богатого угощения, в честь прибывших делегаций, когда золотые тарелки опустели, директор Хогвартса встал и громким голосом возвестил:

... — Настал торжественный миг — объявляю Турнир Трех Волшебников открытым! — Подождав, пока стихнут аплодисменты, он с энтузиазмом продолжил. — Представляю всем мистера Бартемиуса Крауча, главу Департамента международного магического сотрудничества и мистера Бэгмена, начальника Департамента магических игр и спорта.

Щедрыми были аплодисменты в честь Бэгмена и жиденькие, в честь Крауча. Тем временем Дамблдор продолжал свою речь:

— Эти господа участвовали в организации Турнира и станут участниками состава жюри, которое будет судит состязания. Филч, — крикнул он в направлении хмурого старого мужчины, завхоза Хогвартса, как объяснили новозачисленным слизеринцам их сокурсники. — Можешь принести ларец с Кубком.

Старинный деревянный ларец был установлен на особой поставке напротив преподавательского стола и приковал к себе внимания всех студентов.

— Все для Турнира уже подготовлено и проверено, задания будут три и основаны исключительно на школьной программе. Так, как Турнир называется Тримагическим, в нем участвуют три чемпиона, по одному из каждой школы-участниц. Победителем Турнира считается чемпион, набравший больше всех баллов. Кубок огня, — белая борода директора колыхнулась в направлении ларца, — будет отбирать из школьных команд чемпионов.

Дамблдор стукнул своей палочкой по крышке ларца три раза, и он открылся, одновременно разваливаясь в четырех направлений, выставляя на всеобщее обозрение грубо оттесанный из темного дерева кубок, полный пляшущим синим пламенем.

— К участию Турнира будут допущены лишь совершеннолетние ученики. Чтобы младшим не позволять поддаться искушению попробовать свои силы, вокруг Кубка очерчу возрастную линию запрета. Всем желающим, кому разрешается участвовать в конкурсе, дается сутки на размышление. Заявки участия подаются путем написания собственноручно своего имени и названия своей школы на куске пергамента и опущенного в Кубок. Завтра, после ужина, из огня будут выброшены имена достойнейших представителей трех школ. Они и будут чемпионами Тримагического турнира в Хогвартсе.

Громкие аплодисменты прервали выступления Дамблдора, под которые он, довольным собой и своей затеей с Турниром, занял свое место за преподавательским столом.

Мистер Бартемиус Крауч встал и прокашлялся, чтобы привлечь внимание галдящих между собой учеников.

— Дорогие кандидаты, должен предупредить вас, что, бросив свое имя в Кубок, обратного хода нет, так как этим своим действом вы заключаете с ним магический контракт, нарушить которого нельзя. Если ваше имя выйдет из Кубка, вы должны пройти конкурс до конца, каким бы он ни был. Хорошенько подумайте, прежде чем опустить пергамент с именем в Кубке.

Чтобы прекратить дальнейшие обсуждения в Большом зале, Дамблдор объявил:

— Теперь, пора отправиться по своим гостиным. Занятия завтра отменяются. Доброй ночи всем. ...

Ночью, вокруг Кубка Огня синим светом засияла запретная возрастная линия, но, когда через неё переступали старшекурсники из трех школ, она никак не реагировала и не воспрепятствовала доступу к мягко пылающему Кубку. Директрисса Шармбатона, мадам Максим, изначально, не допустила в состав делегации подопечной ей школы несовершеннолетних волшебников, а Игорь Каркаров, каким был, таким и остался — скрытным и о составе своего отбора не распространялся. На расспросы Альбуса Дамблдора отвечал многозначительным хмыканьем и саркастическими улыбочками.

Всю ночь, пока младшие курсы спали (или притворялись глубоко спящими), дверь Большого зала открылась, и внутрь на цыпочках входили молчаливые старшекурсники, бросали в Кубок свое имя и уходили, не обронив ни одного словечка, даже если происходила случайная встреча.

В кромешной тьме часа Быка, к Кубку огня приблизились двое, которые отличались от остальных претендентов необычайно побелевшими волосами и короткими, такими же белыми, бородами. У самой черты запрета сутуловатые фигуры остановились и глубоко вдохнув воздух, одновременно шагнули вперед, пересекая ее.

Не почувствовав со стороны барьера, возведенного самим Альбусом Дамблдором, никакого сопротивления, они, кряхтя, ринулись вперед и, бросив в Кубок куски пергамента, повернулись и, наутек, семенящей старческой походкой, покинули Большой зал.

Перед большой картиной с натюрмортом они остановились и, еле дыша, пощекотав грушу на холсте, вошли в открывшийся освещенный коридор. Он вел к большому кухонному помещению, в котором вовсю кипела работа, несмотря на поздний (или ранний, смотря как) час ночи. Сотня домовых эльфов сновали там и сям, готовили пищу: пекли хлеб и булочки, резали овощи, варили суп в огромных котлах, на вертелах жарились большие куски мяса.

На вошедших обратило внимания только одно из маленьких созданий и то только, чтобы отдать им в руки заранее заполненную снедью корзину и две склянки с желтоватой жидкостью.

Двое, выпив сразу зелье из склянок, стали меняться: космы бород втянулись в кожу лиц, среди белых волос перемешались рыжеватые пряди, которые увеличивались с каждой секундой, пока головы не покрылись красноватой шевелюрой. Сутуловатось исчезла, спины и плечи выпрямились и стало видно, что это были одинаковые на вид, очевидно близнецы-старшекурсники.

Закончив с этим, они переглянулись, заржали как кони и ударили друг друга ладонями.

— Что это было, Дред? — выкрикнул один из парней.

— Мы поимели Кубок, Фордж! И подставили Ронникинса! — продолжая ржать, ответил другой.

Потом, обнявшись за плечи руками, забрали корзину и отбыли в направлении к факультетской гостиной Гриффиндора, шепотом подпевая смешную песенку, состроили танцевальное па по коридорам спящего замка.

* * *

— Корнелиус, у меня к тебе есть просьба.

Толстенький мужчина не поверил своим ушам. После того зашифрованного разговора во время ужина между владельцем самой значимой адвокатской конторы, Говардом Стоуном и владельцем замка, и хозяином вечеринки, Люциусом Малфоем, после всех маленьких подсказок среди брошенных реплик теперь и это! О чем могла быть просьба белобрысого нахала? Не будет ли, часом, о пересмотре приговора сестре его жены, Беллатриссы Лестрэйндж?

Министр Магии, после оправдания Сириуса Блэка, считавшегося на долгие годы правой рукой В...хм, Того-самого, уже ничему не удивлялся. Год назад развернувшийся феерически пересмотр, как оказалось, не состоявшегося процесса над волшебником, которого обвиняли в предательстве друзей и убийстве маглов, закончился полным посрамлением Визенгамота вместе с Министерством и СМИ. Корнелиус Фадж побоялся представить себе, даже угадывать не осмелился, что за козырь прячет в рукаве скользкий блондинистый удав, раз просит у самого министра магии. Но продолжение высказывания Люциуса оставило Фаджа надолго в тупик.

— Жду от директора Хогвартса любого, даже самого мерзкого подвоха, Корнилиус. Прошу тебя, закрой комнаты Драко и Гарольда своей палочкой, чтобы ни какими выкрутасами наш бородатый друг, Альбус Дамблдор, втянуть их в Тримагический Турнир не успел.

Что за? ... Сперва, Фадж не понял во что его впутывают, так быстро случился переход с Суда на Хогвартс и подростки Малфоя.

— Но почему? — недоумевал министр. Каждый молодой волшебник мечтал быть чемпионом своей школы в Турнире, почему Люциус думал, что его мальчики этого не захотят? — Разве не порадуешься, если парни поучаствовали в таком выдающемся турнире. Знаешь, это принесет им послабление на то время, когда им придется искать работу.

— Какая работа, Корнилиус? Мы говорим о моем сыне и о лорде Блэке, на кой им поблажки?

— Да, да! Ты прав, я не сообразил, извини меня. Но, Люциус, парни, может быть, захотят повыпендриваться перед ведьмочками ... — сказав это, Фадж тут же вспомнил, что и Драко, и тот выскочивший, как заяц из шляпы маггловского фокусника, мальчик, Блэк, уже помолвлены и невесты сидят у женихов на коленях неподалеку от взрослых. С досадой, он злостно ударил себя по лбу и подумал, какой он сегодня придурок.

Парнишки, белобрысый и черноволосый, виновато посмотрели на своих невест и пожав плечами, со снисхождением кивнули в направлении министра магии. Фадж заметил это и был благодарен им, хоть за то, что пальцем не повертели у виска в его же адрес.

— Но они входят в состав делегации своей школы, ведь так?

— Да, но это формально, потому что оба они несовершеннолетние. Драко этой весной исполнилось четырнадцать лет, а Гарольду зимой будет тринадцать. Им участвовать в соревнованиях запрещено Правилами Турнира. А я, в качестве отца и опекуна, запрещаю им появляться на территории Хогвартса до того времени пока не пройдут выборы чемпионов. Да будет так! — резко взмахнув тростью, из вершиной которой отделилось золотистое свечение магии, он запечатал свой запрет. — Так, что, будь добр, закрой их в комнатах, а завтра, на отборе чемпионов, мы все тебя поддержим.

Корнилиус Фадж ошарашенно таращился на руку старшего Малфоя, в которой матово сияла черная, украшенная серебряным набалдашником, трость.

— Люциус, я думал ты в трости прячешь кинжал, оказывается, там есть и палочка.

Блондинистый мужчина ухмыльнулся удивлению своего гостя и помедлив немножко, решился открыть тому глаза:

— Она и есть моя палочка, Корнилиус, но больше подробностей не ищи!

* * *

После ужина, когда, наконец, золотые праздничные тарелки опустели, зал зашумел в ожидании следующего события — отбора чемпионов. Дамблдор, пошептавшись с директорами Шармбатона и Дурмстранга, поднялся с места и объявил:

— Кубок огня должен уже начать выбор, друзья. Каждого, кого он выберет, прошу зайти в комнату, примыкающую к залу. — Палочкой он указал на открытую дверь за преподавательским столом. — Там мистер Бартемиус Крауч проинструктирует их о первом туре состязаний.

Упоминаемый министерский работник, бывший Глава Аврората, но сидящий теперь за преподавательским столом с потрепанными крыльями, так и не оправился после показательного процесса и последующего полного оправдания Сириуса Блэка. Сегодня мистер Крауч, с повисшими плечами и безучастным видом, смотрел на свою пустую тарелку и молчал.

Дамблдор махнул узловатой палочкой и все свечи в зале погасли. Кубок огня остался единственным источником света и его синеватое сияние делало лица присутствующих смертельно бледными. Вдруг, синие языки пламени вспыхнули и ослепили прикованные к нему глаза зрителей.

— Еще секунда и-и-и-и ... — объявил Дамблдор.

Пламя налилось красным, снопом искр вместе с кусочком пергамента взлетели к потолку. Зал замер в ожидании. Отбросив бороду за плечо, Дамблдор протянул руку и подхватил листочек и на свете снова посиневшего пламя Кубка, высоко прочитал:

— Чемпион Дурмстранга — Виктор Крум.

Зал содрогнулся аплодисментами. Все восхищались молодому ловцу болгарской сборной по квидичу и выбор его в чемпионы никого не удивил.

Высокий, но сутуловатый парень, поднялся со своего места за слизеринским столом и слегка пружинистой походкой отправился к задней комнате. Его шаги сопутствовали громкие крики одобрения всего зала.

Кубок снова изрыгнул красное пламя, искр и новый листочек. Прочитав его, Дамблдор объявил на во всеуслышание:

— Чемпион Шармбатона — Флер Делакур!

Светловолосая девушка невиданной красоты встала с места на столе Рейвенкло и танцующей походкой, собрав восхищенные взгляды мужской части и ненавистные — женской части публики, прошествовала за Крумом. Одинокие аплодисменты рейвенкловцев и расстроенное молчание остальных шармбатонцев, среди которых были и несколько спортивно выглядевших парней, указывали на то, что выбор Кубка всех ошеломил.

Зал опять утих в ожидании имени чемпиона принимающей Турнир школы, Хогвартса.

Все опять повторилось — красное пламя, искры и третий кусок пергамента вылетел из пылающего жерла Кубка.

— Чемпион Хогвартса — Рональд Уизли! — севшим от удивления голосом прочитал Дамблдор и зал, услышав имя, затравленно смолк.

Все уставились на ошарашенного рыжего парня из Гриффиндора, а некоторые из школьников принимающей Турнира школы, зная из первых рук возможности рыжего мальчика, стали биться головами об столы и стонать от отчаяния.

Взмахом палочки Альбус зажег свечи, чтобы снова прочитать имя на пергаменте: да, действительно, там стояло имя младшего из сыновей Артура и Молли Уизли. Ничего не понимая, директор Хогвартса стоял с отвисшей челюстью и впился взглядом в покрасневшего от внимания всех присутствующих в зале Рона, который сидел замерший на своем месте и никак не реагировал на тычки близнецов.

Наконец Джинни, его, за ночь похорошевшая сестра — третьекурсница, крикнула ему в ухо:

— Рон, Рональд Уизли! Чего спишь, иди, давай, тебя в чемпионы выбрали!

На автомате ее брат поднялся и обернулся к входной двери Большого зала, не понимая, что это с ним случается, что от него хотят и, самое главное, кто во всем виноват.

— Не туда, а туда! — указала ему Джини направление, повернув его к задней комнате, куда ушли двое других чемпионов.

— Но я не ... — начал парень возражать, потом настоящее его настигло и захлестнуло шквалом эмоций. Его коленки стали подгибаться и, увидев это, близнецы вскочили и придержали младшего брата с обеих сторон, что-то ему зашептали в уши, объясняя ему как он должен правильно отвечать, а тот закивал как болванчик головой, соглашаясь с ними.

Кое-как собравшись, Рон побрел шаткими шагами к преподавательскому столу. Шел целую вечность, пока не посмотрел в глаза Дамблдора и не увидел в них ужас и непонимание. Рону стало не по себе. Как ему быть, если даже директор не в состоянии понять случившееся и не хочет поддержать его.

Но, вот, белая борода колыхнулась в сторону задней комнаты, давая знать парню куда он должен зайти и Рон, как во сне, последовал в указанном направлении.

— Рональд, ты наш царь! — к крикам близнецов присоединяется весь стол Гриффиндора и сердце парня замерло от радости. Наконец, наконец ему одному из всей семьи предстоит что-то волшебное.

Мадам Максим и Игорь Каркаров последовали за мелко дрожащем и шатающемся чемпионом Хогвартса. У самой двери директриса французской школы повернулась, чтобы позвать Дамблдора, но он отрешенно стоял и взирал на Кубок, какбы ожидая новой красной вспышки.

Но такая не последовала, напротив, синеватое сияние постепенно угасло и Кубок стал выглядеть как простая, оттесанная деревенским столяром чаша — пыльная, некрасивая, слегка отталкивающая.

Уже дойдя до самой двери комнаты, в которой его ожидали чемпионы Тримагического Турнира, вместе с директорами других двух школ, профессорами Хогвартса и судьи, за спиной Дамблдора вспыхнуло красное свечение и он, на автомате повернулся и сумел словить парящий среди искр обгоревший листочек пергамента.

Наконец! Все-таки ожидания Альбуса увенчались успехом, и он развернул кусочка, чтобы прочесть имя Гарольда Регулуса Блэка, но там, незнакомым почерком, стояло совсем другое имя.

Прочитав его, ноги у старого волшебника подогнулись от страха и ужаса. „Ф” померещилось перед глазами красным светом.

На листочке он прочитал „Гарри Поттер”.

Пока директор принимающей Турнир школы дрожал и держался рукой за дверной косяк, чтобы не упасть, дверь Большого зала открылась и внутрь прошествовала группа людей, впереди которых, красуясь новой полосатой мантией и подпрыгивая из-за избытка эмоций, шел сам министр магии, Корнелиус Фадж.

За ним, между двумя прекрасными девушками-шатенками, плыла как лебедь на воде леди Малфой, с отсутствующим выражением лица, не смотря ни на кого. Шествие заканчивала троица джентльменов: посередине бодро шагал лорд Малфой, с левой стороны присутствующие в зале заметили младшею копию Люциуса — такой же блондинистый подросток, с правой — не отставая, пружинистой походкой шел парень, появление которого дурмстранговская делегация встретила бурными рукоплесканиями и криками.

Дойдя до середине Большого зала, молодые люди отделились от взрослых и отправились к покрытому зеленой скатертью столу факультета Слизерина, помахав на прощанье чете Малфой.

Им освободили места в самую гуще дурмстрангцев и, когда четверо расселись среди друзей, все начали им рассказывать, как прошел отбор чемпионов. Пока новоприбывшие слушали подробности, министр и чета Малфой скрылись в комнате чемпионов, куда отправился и чем-то удрученный Альбус Дамблдор.

А внутри разгорался недюжинный спор.

— Но это пти гарсон, мадам Максим! Он не может состязаться с нами! — восклицала красивая француженка Флер. -И как он п'гошел че'гта зап'гета? Он сказал, что учиться на четве'гтом ку'гсе!

— Успокойся, Фле'г, он выб'ган Кубком, значит, от чемпьон, — успокаивающе бубнила высокая директрисса Шармбатона.

Стоявшие в куче у горящего камина профессора Хогвартса тоже громогласно обсуждали случившееся, а среди остальных выделялся голос профессора Лонгботтом:

— Почему никто не уведомляет Молли Уизли? Минерва, мальчик с твоего факультета, чего ты медлишь?

Минерва МакГонагалл, как всегда, прибывала в ожидании распоряжений, и, как всегда, от своего кумира, Альбуса Дамблдора.

Со своей стороны, ее кумир на данный момент пребывал в полной отключке, потому что в его голове не могло уложиться то, что с его затеей получилось. Он хотел попробовать заставить рокового подростка Блэка прожить хоть один год в Британии, путем его участия в Тримагическом Турнире. Но Кубок выбрал не парня Блэк, а снова, пугающим звоном колокола в голове он осознавал имя выбранного — Гарри Поттер.

Пока Виктор Крум, сдвинув брови еще больше нахмурившись, пробовался на внятном английском высказаться насчет Рональда Уизли:

— Это ошиб-ка, он маленький и не можи соревнуется! — в комнату вошли Малфои в своем качестве попечителей Хогвартса, а за ним и министр магии Корнелиус Фадж.

Увидев трясущегося у двери Дамблдора, Фадж обратил внимание, что тот держит кусок пергамента с именем еще одного чемпиона Турнира.

— Альбус, разве Кубок выплюнул имя четвертого участника? — спросил он, повеселев, не понимая какой взрыв произойдет в следующий момент. Дернув пергамент из ослабевшей руки старого директора, он прочитал вслух: — Гарри Поттер. Какой еще Поттер, Альбус?

Взгляды всех присутствующих скрещиваются на неспособном ничего ответить директоре Хогвартса. Тот стоял окаменевший и не соображающий, пока министр магии продолжал наседать на него:

— Дамблдор, ты обезумел? Почему имя Гарри Поттера выпало из Кубка, как оно там, вообще, появилось? Люциус, что ты по этому поводу думаешь?

Внезапно похолодевший от осознания происходящего, старший Малфой, встрепенулся и ошалевшими глазами посмотрел на Фаджа. Тот его о чем-то спрашивал, нужно было ответить, но что, Люциус не знал, такой пустой бывала его голова.

— Ты, о чем, Корнилиус? — сглотнув судорожно, спросил он, чтобы выиграть время собраться и что-нибудь придумать.

— Люциус, разве не понимаешь, кто-то умудрился бросить имя Мальчика-который-выжил, в Кубок. Понимаешь или нет, но мы говорим о мальчике, который исчез из Волшебного мира в тот самый день, когда впервые после десятилетнего отсутствия, в нём появился. И Кубок его выбрал в чемпионы.

— Которой из школ?— замогильным голосом выдавил Малфой.

— Какое имеет значения, Люциус, важен факт, что Гарри Поттер исчез, и никто не знает живой он или нет! — удивление Фаджа непонимания старшего Малфоя зашкаливало. — Никто не знает.

— Думаю, что кто-то, все-таки, знает, Корнилиус, — вдруг объявляет блондинистый волшебник внезапно повеселел и, в шутку бросает: — Может быть, его опекун, Альбус Дамблдор, держит мальчика невольником где-то в Хогвартсе ...

— Нет-нет, это неправда! — расшевеливается старый колдун и рывком делает два шага внутрь комнаты, внезапно осознавая, что внимание всех присутствующих сосредоточенно на нём. — Я не знаю где Гарри, я не о нем думал, а ... Я ничего не понимаю ...

— Это означает, что, если кто-то бросил листок с именем Гарри Поттера, чтобы подставить его, или директора Дамблдора, или Турнир, должен отвечать по всей строгости закона! — включилась в разборки, и старая профессорша по Артефакторике, бывшая Министерская служащая, Гризельда Марчбэнкс. — В истории Тримагического Турнира есть упоминания о других подобных случаях, когда Кубок заставлял того, кто бросал чужое имя, самого участвовать вместо того, кого он хотел подставить.

Дамблдор начал выдергивать из бороды целые клочья белых волос.

Никто не замечал сидящего позади всех, на кресле у окна, отставного аврора, Аластора Грюма, который дрожал, как осиновый лист, и лишь открывал, и закрывал, как рыба на берегу, изуродованный шрамом рот.

Тем временем присутствующие уставились на эксперта по Турниру Мистера Крауча, ожидая от него подтверждение или отрицание слов мадам Марчбэнкс. Не задумываясь и на минуту, тот кивнул утвердительно и обреченным голосом говорит, что — да, уважаемая Гризельда, права.

Услышав это, силы покидают старого директора, и он начинает сгибаться, падая вниз. Его падению воспрепятствует бросившийся на помощь профессор Снейп, декан Слизерина.

На кресле у окна теряет сознание Аластор Грюм, профессор Защиты от Темных Искусств в Хогвартсе с этого года, но этого никто не замечает.

Люди начали галдеть и давать каждый свое предложения, как справиться с инцидентом, пока растерявшийся сильнее всех преподавателей, и местных, и гостящих, директор Дурмстранга, не смог перекричать всех:

— Я, в качестве директора и временного опекуна студентов Дурмстранга, разрываю контракт Между Кубком огня и любым моим студентом с именем Гарри, Гарольд или Гаррет, которого этой заявкой или любой другой подставили участвовать в Тримагическом Турнире. Да будет так!

Из поднятой палочки Каркарова вспыхнул сноп искр, подтверждающие, что слова приняты. В ответ, из Кубка вылетает еще один лист пергамента и сгорает во вновь вспыхнувшем пламени. Большой зал смотрел на представление, трепеща от любопытство, но сохраняя звенящюю тишину, чтобы кто-то из взрослым не пришло на ум, что студенты должны уже отправится в свои помещения.

Мадам Максим, не мешкая, повторяет клятву-разрывание своего коллеги, а за ней, удрученный Дамблдор произносит те же слова, чтобы люди не сомневались в его непричастности.

* * *

Оседая, наконец, на кресло у самого огня камина, чтобы согреться и прийти побыстрее в себя, несколько минут позже он поднимает затравленный взгляд на свою заместительницу и упавшим голосом спрашивает ее:

— Минерва, как такое могло случиться, что мистер Уизли успел бросить свое имя в Кубок?

— Не спрашивай меня, Альбус, я ни причем, — дернув подбородок с независимым видом ответила ему профессор МакГонагалл.

Корнелиус Фадж сверкнул глазами — тут, один за другим, с неба падали сюрпризы Турнира.

— Альбус, ты возрастной барьер поставил? — с неверием спросил министр.

— Корнилиус, не сомневайся, конечно же, поставил! — воскликнул старый колдун. Все директора поучаствовали в укреплении барьера.

— Скажи, тогда, как четверокурсник смог преодолеть его. Настолько слабым создали вы барьер или парень настолько силён магически?

— Ни одно, ни другое, мне кажется, — призадумался отвечая Дамблдор. — Но, давайте спросим у мистера Уизли, как он справился с защитой Кубка. Мистер Уизли, Рон, как ты успел добраться до Кубка огня, мой мальчик?

Рон заерзал на месте, пряча глаза от всех. Весь покраснев, он не знал, что ответить. Признаться, им, что он свое имя в Кубок не бросал, и сказать „Прощай” будущей славе и богатству? Нет уж. Надо, в кои-то веки, впервые воспользоваться советом близнецов.

— А я никакое сопротивление со стороны черты запрета не почувствовал, профессор Дамблдор.

Ведь все так и было, но случилось это не с ним, а теми оторвами, близнецами.

— Правду говоришь, парень? — сдвинув бровь высокомерно, спросил лорд Малфой.

Рон мог только кивнуть головой.

— Да, я бросил свое имя в Кубок огня и, раз меня выбрали, я буду чемпионом Хогвартса.

Вокруг рыжего мальчика вспыхнул красноватый свет и Контракт заключился.

В помещении ворвался еще один парень Уизли — Персиваль, который, с осени, работал в Министерстве Магии помощником и секретарем мистера Бартемиуса Крауча. Он одним рывком схватил своего младшего брата за плечи и тряхнул его так сильно, что последний, с перепугу, поднял глаза посмотреть и, ответить ударом в нос за такое грубое отношение к себе, но, увидев Перси, стушевался.

— Рон, откажись от этой затеи! — крикнул Перси брату. — Если с тобой что-то случится, мама мне голову оторвет и сотрет в порошок.

Людо Бэгмен вытер лицо рукавом мантии и начал уж возражать, но его перебил мистер Крауч, который, брюзгливым тоном заговорил:

— Боюсь, молодой Уэзерби, что мы должны следовать правилам Турнира. Раз имя вашего брата выпало из Кубка, и он подтвердил свое участие в Турнире, значит он участвует в состязаниях. Контракт с Кубком действительный, он не простой, а магический. Если чемпион откажется от состязаний, расплачивается магией.

Братья Уизли повесили головы, Дамблдор продолжал выглядеть потерянным, как маленький ребенок, который ожидал, но не получил конфету.

* * *

Вечером на корабле, куда вернулись студенты Дурмстранга, в комнате Гарольда с Гермионой состоялось обсуждение.

— Увидел их? — спросила она парня, слегка дотрагиваясь до его руки. — И как они тебе?

С ее стороны, первое впечатление от рыжиков оказалось неожиданно приятное. Они сидели не высовываясь со своих мест, не ерзали, не кричали, не выпендривались. Их веснушчатые лица не показались ей отталкивающими как в прошлой жизни, ее не стошнило при виде Рональда, которого, как оказалось, Кубок выбрал в чемпионы Хогвартса.

— На галстуке девочки я рассмотрел зачетный артефакт, который глушил по-настоящему отрицательные черты всей семейки. — Задумавшись, ответил ей Гарольд и поднял глаза к лицу сидящей напротив девушки. — Разве ты не посмотрела своим особым взглядом, Хэтти? Такая оплошность! Завтра приготовься вглядеться, чтобы поподробнее узнать, что за заколка у нее на одежде, чтобы мы могли подготовится к любому их действию.

* * *

Утром, четверо уселись за слизеринским столом так, что могли смотреть, не оборачиваясь, на гриффиндорцев. Джиневра Уизли появилась к середине завтрака, сияя белизной кожи лица, золотистыми отливами шелковых волос и белозубой улыбкой. Ее приход не остался незамеченным, напротив, сразу привлек внимание завтракающих студентов. Она, ощутив на себя восторженных взглядов парней четырех факультетов, еще больше засияла и пританцовывая, прошагала до свое место и плюхнулась рядом со своими братьями-близнецами, которые вовсю флиртовали с француженками из Шармбатона.

Посмотрев, что делают близнецы, Джинни первоначально вся зарумянилась от смущения, но видя каких успехов добиваются ее братья, сразу стала оглядываться с кем бы, и она сама попробовала поиграть в глядельки.

Точно, напротив нее, за столом скользких слизеринцев, сидели те четверо, которые прибыли вчера вместе с министром магии. Это были студенты из состава делегации Дурмстранга, двое девочек и два парня. Не обращая внимание на то, что пялиться на незнакомцев можно растолковать, не как дерзость, а как наглость, она стала щепетильно их разглядывать.

Первое, что заметила Джинни, было то, что они моложе осталных болгарских студентов.

Старше всех ей показалась шатенка с буйными, до пояса, кудряшками на голове и большими карими глазами. Но она, вряд ли, была старше пятнадцати-шестнадцати лет, хотя выглядела достаточно женственной и за слизеринским столом была в почете.

Другая из гостей была еще маленькая, второкурсница, наверное. Девочка разговаривала с Холодной королевой Слизерина, Дафной Гринграсс и была с ней в самом близком знакомстве так, как они что-то обсуждали и посмеивались, и темой разговора явно была не учеба, а что-то злободневное.

Вдоволь рассмотрев мантий девушек и навешанные на них украшения, по всей вероятности, какие-то артефакты, не меньше того, Джинни переключила внимание на парней и ахнула от неожиданного открытия, один из них был тот роковой Драко Малфой, за которого она должна была выйти замуж. Он сидел слева от второй девицы и сиял.

Джинни аж захлебнулась от волны эмоций. Драко был блондинистый, как и его отец, но не такой светлый. Его глаза с места гриффиндорки выглядели темноватыми и таинственными. Тёмно-зелёная мантия контрастировала с бледным цветом его лица и растягивалась в ширину в плечах, указывая на его мужественность. Парень был до боли привлекательным и Джинни стала ерзать на место, бесстыдно пялясь на него.

Мельком посмотрела она и на второго парня, который смотрел на шатенку с восхищением и Джинни подумала, что тот ей не нравится.

* * *

— Смотри, Драко, у тебя появилась поклонница с Гриффиндора, — толкнула острым локтем своего жениха Астория Гринграсс.

Ее замечание привлекло внимание всех соседей четверки, и рыжая девушка приковала к себе взгляды всей компании.

Гермиона, с ненавистью посмотрев однажды в ее направление, снова продолжила с овсянкой, осведомляя друзей:

— Джиннивера Молли Уизли, третий курс, седьмой ребенок в семье Предателей крови, единственная сестра шести братьев. Опасность ХХХХХ. Приближаться к ней нежелательно, кусает. Ядовитая.

Слизеринцы уставились на Гермиону, не веря, что она так широко осведомлена о студентах не из своей школы. Сестра Астории, Дафна, красивейшая девушка Хогвартса, с любопытством спрашивает:

— А что скажешь, Хэтти, о двух близнецах Уизли? Смотри, смотри! Они сегодня очень популярны среди француженек, хотя, до вчерашнего, никто из девушек не рассматривал их в романтическом плане. Все они, рыжики, сегодня в ударе и внимание к себе недюжинное привлекли.

— О-о, — сказал Драко, — когда у рыжих нищебродов радость, кому-то будет пакость.

— Точное замечание, кузен, — ответила ему Гермиона.

— Посмотрим кто кого, — решил поставить точку в обсуждении Гарольд, погладил побледневшую щеку невесты и, преданно посмотрел ей в глаза и, но когда не увидел в них восстановления обычной ей уравновешенности, продолжил, успокаивая ее. — Ничего не бойся, Хэти, они просчитались, думая, что мы не начеку.

Сидящий с другой стороны своей кузины Драко придвинулся к ним и стал шептать:

— Хэтти, посмотри на ауру украшения девушки Уизли. Мне кажется, на ней закреплен какой-то приворот. Может быть, ты сможешь увидеть еще что-то?

Гермиона скрыла под столом обе руки, чтобы никто не мог рассмотреть ее манипуляций и повернула родовое кольцо Малфоев на безымянном пальце, резко сжав ладонь в кулак настолько сильно, что острый край разрезал ей кожу.

Боль укола ударила током в сердцевину солнечного сплетения и глухо запульсировала в затылке, но она не позволила даже тени промелькнуть на её красивом лице. Веки упали над побелевшие глаза девушки, и она вошла в транс, прощупывая внутренним взором вихрящиеся вокруг странной вещицы Джиниверы магические волокна.

Три-четыре минуты стояла она как статуя, пока Гарольд и Драко, отвлекая внимания слизеринцев на себя, шумно разговаривали между собой, пока не вышла из транса и резко рявкнула пугающе пискливым голосом:

— Мы на тропе войны, они вышли на охоту, всем нам — и вам тоже, — обратилась она к знакомым слизеринцам, — следует остерегаться.

Тихий голосок Астории Гринграсс, невесты Малфоя, привлек внимания троих к себе:

— Джиневра нацелилась на Драко, Хэти, я заметила, как она вся загорелась и завелась, глядя на моего жениха. Она не ведает характера наших помолвок, но стоит опасаться, раз ты предупреждаешь. Скажи, что за брошь у нее?

— Не знаю, как это обозначить, Торри, но она сильна, очень сильна. Еще вчера Гарри нас предупреждал, но я не верила, что все так плохо. Надо держаться подальше от этой девушки и, если понадобиться, отправим парней обратно в Дурмстранг.

Гарольд, как обычно происходило раньше в их компаний, поставил точку в обсуждении.

— Уходим! — сказал он командным голосом и четверо, как один, встали с мест и собравшись попарно, быстро удалились.

Их внезапный уход не остался незамеченным, передвижение молоденьких студентов из Дурмстранга следило множество глаз. Из факультета отважных и храбрых за ними смотрели все рыжие дети Артура и Молли Уизли, а из преподавательского стола — с цепким интересом — директор школы, Альбус Дамблдор.

За ним поднялись и быстро догнали группу Малфоя их давнишные знакомые Панси, Крэб и Гойл.

Закрыв за собой дверь зала, прежде чем растаться, они обменялись последними впечатлениями:

— Но почему не только Джинни Уизли, но и все ее присутствующие братья внезапно так изменились, как думаете? Вы заметили как заглядывались на них девушки? — замогильным голосом заговорил Грегори Гойл, до сего момента молчавший.

— Мы еще Рональда не видели, — сказала Панси Паркинсон. — Зуб даю, что и со старшими что-то такое могло бы случиться.

— Присматривать будем и за ними тоже, — подвел итоги Драко и, прощаясь с друзьями из зеленого факультета, вчетвером отправились на корабль Дурмстранга.

Уже целая неделя прошла с момента отбора чемпионов. Студенты обеих гостящих школ изредка появлялись в Большом зале замка Хогвартс и садились за столы Рейвенкло и Слизерина лишь во время приёма пищи. Все остальное время они пребывали в своих средствах передвижения — Дурмстранг на своем корабле, Шармбатон — в своей огромной карете. С хозяевами они не общались, сколько не пробовали эти самые хозяева завести разговор с гостями.

В Хогвартсе занятия шли своим чередом, Трансфигурация чередовалась дуэлями, Зелья — танцами, ЗОТИ — этикетом и поведением за столом и т.д..

После изменения программы обучения и ввода новых (бывших старых) предметов, свободного времени, чтобы заниматься чепухой у студентов Хогвартса оставалось мало. За те три года, после рокового события девяносто первого, уровень занятий отметил резкий подъём. Новые (старые по возрасту) профессора леность и халатность решительно не поощряли и безжалостно искореняли. Попытки близнецов и дальше шутить, пакостить и создавать приколы для малышни закончились уныло для них двоих.

Профессор Лонгботтом, после самой первой попытки продать Невиллу рвотную конфетку для прогула занятий по Зелеварению, разнесла в щепки кабинет деканши Гриффиндора, оглушила ее своими криками, угрозами и обвинениями в халатности и под прицелом палочки привела ее в гостиную ее же факультета, чтобы она воочию порадоваться беспорядку, устроенному в ней близнецами.

Такой студенты красно-золотого факультета свою деканшу никогда раньше не видели и понадеялись, что никогда больше такой ее не увидят и не приснится она им ночью.

Обе дамы устроили сперва обыск в спальнях мальчиков, где, в сундуках Фреда и Джорджа нашли много всего и украденного среди остального. Затем собрали всех студентов факультета, храбрых и ответственных и втолковали им в пустые башки новые правила игры.

После погрома в гостиной, восстанавливать который они заставили всё тех же пострадавших, не снижая в себе градус гнева и готовности к самосуду, обе посетили того из своих коллег, — самого дражайшего, который жил, преподавал и властвовал в Хогвартских Подземельях.

Профессор Северус Снейп долгое время, после их посещения, заикался, пугался тени и пил Успокоительное, но оно особо ему не помогало в прекращении тех ужасных и порочащих его приступов жуткого мороза в желудке каждый раз, когда образ взбесившейся леди Лонгботтом всплывал в его голове.

На факультете Годрика настала тяжелая для некоторых студентов пора. Утром, в семь часов, назначенный деканшей для этого домовик, играл утреннюю:

— Тру-ту-ту-ту, тру-ту-ту-ту, тру-ту-туууу! — звенела медная труба и заспанные гриффиндорцы, кучками, бегали вниз по лестницах так, как были в пижамах и строились в пустой гостиной делать утреннюю гимнастику.

Потом, под присмотром старших учеников, ходили в ванную, одевались и строем, по курсам, отправлялись в Большой зал завтракать.

Лень мальчиков Уизли улетучилась за месяц при таком жестком режиме.

Но правила поведения за столом Рону дались не так просто. Он проходил материал снова и снова три года подряд, пока в башке не впечаталось наконец, что он человек, а не боров и принимать пищу надо соответствующим образом.

Выбор Рона в чемпионы упал посередине Гриффиндорского стола и взорвался, как бомба. Для своих он внезапно превратился в опасную белую страшилку, чуть ли не в скользкого слизеринского змея, замаскированного под образом благородного гриффиндорского льва. Его стали сторониться его же друзья и как ни оправдывался он, ему не верили ни черта.

Радость успеха, упавший неожиданно парню на голову, так же неожиданно превратилась в тихий ужас и боязнь одиночества. Рону стали слышаться шорохи, шепоты и потрескивания в темноте, он стал бояться подвоха со стороны каждого, даже со стороны братьев и сестры. В особенности от братьев-близнецов.

Они ему ни слова не сказали о том, что это они бросили имя Рональда в Кубок. Выбор Кубка их сначала досадил, потом озадачил, в конце — развеселил и они стали ждать развязку.

* * *

Директор Хогвартса, Альбус Дамблдор, уже целую неделю ждал появление Гарольда Блэка в Большом зале, но напрасно. Парень, как будто, испарился. А с ним надо было поговорить, чтобы разъяснить его роковую роль в сохранении Волшебного мира Британии. И провести над ним кое-какие исследования и внушения, если удасться затащить его в директорский кабинет.

Но парень, как в воду, окружающую корабль Дурмстранга, канул. Не появлялись и его дружки, Драко с невестой. Даже та девушка, Дагворт-Стоун, которую, судя по увиденному в Косом переулке, экстренно помолвили на маленьком лорде Блэка, здесь тоже не появлялась.

Что ему делать, профессор Дамблдор не знал. А и Молли с возрастом старого колдуна не считалась и настаивала свести ее Джинни с отпрыском Малфоев. Как их свести-то, если Люциус такой кульбит с помолвкой отпрыска сделал, что мама не горюй. Убьет, если что, воскресит и снова убьёт. Некроманты хреновы, аристократишки чертовы, все дороги отрежут, чтобы ни-ни не пикнешь!

Вот, Каркаров, например, кто его от Азкабана спас тогда, кто? Дамблдор. Но что делает треклятый пожиратель в благодарность? А что, молчит и секретничает, не то, что возьми и поделись составом своей делегации, нееет.

— Что хочешь, Альбус, мою голову? Да родители моих учеников десять раз ее мне с плеч оторвут, если скажу тебе хоть словечко об их детях. Ты на что надеялся, что всюду тебе как в Британии? Нет уж! Люди над своими наследниками бдят, как орлица. Даже в школу каждый раз, когда им покажется, что с ними не все в порядке, могут нагрянуть. Расстояние для болгаров нипочем, Альбус. Почуят, налетят, как стервятники, растерзают тебя в клочья и косточки не найдут от тебя. Ничего тебе не скажу. Имеется чемпион с нашей стороны — имеется, это раз. Знаешь, как его зовут — знаешь, это два. Большего и не ожидай.

Делай после такого добро, чтобы тебя с землей сравняли, черти!

Объявить Рождественский бал, что ли?

* * *

Накрытый мантией-невидимкой, Гарри шел по направлению к восьмому этажу, где, по словам Гермионы, должна была находиться Выручай-комната. Девушка строго ему запретила там ходить одному, но он хотел, как можно скорей закончить свои дела в Хогвартсе и отбыть, как можно дальше от туманного Альбиона.

Он столько раз слушал рассказы о сокровищах, сохраняющихся на складе забытых вещей, но настоящее положение с первого взгляда его ошеломило.

Тут было пещера Али-Бабы. Полки до потолка, набитые всякой всячиной. На первый взгляд, пыльные кучи были похожи на мусор, но это было не обычная, а магическая школа. Тут бесполезные, никчемные вещи не могли бы быть сохранены.

Глаза Гарри разбежались, ища полку, на которой стояла покрытая, когда-то белой, тряпкой голова неизвестного волшебника. Гермиона говорила, что надо искать на первом ряду, но парень ее не нашел и слегка запаниковал. Он думал, что дело будет на раз — пришел, два — нашел и взял, три — отбыл.

Шаг внутрь и он стал разглядывать второй ряд полок.

На прочие забытые на стеллажах вещи, он даже не посмотрел. Но большой стеклянный шар для гадания, весь в пыли, сразу приковал к себе его внимания и Гарри приблизился к нему, чтобы получше его разглядеть. Пыльный покров мешал, но даааа, внутри ползли темные тени, которые сразу по приближении парня стали сгущаться и собрались в чей-то образ.

Гарри никогда раньше не видел такую жуткую морду и отпрянул назад от испуга, потому что ему показалось, что безгубый рот на безносом лице открывается и закрывается, вроде кричит что-то. Но самое отталкивающее в этом лице теней были его глаза — красные, но не как у альбиноса, а как у вампира. И зрачки, зрачки были вертикальные.

Что это было? Неудачная попытка волшебника принять свою анимагическую форму змеи, что ли? Чья попытка, к черту?

Волдеморта! Да, наконец Гарри вспомнил, как его Хэтти описывала Волдеморта. Вот такой вот красивейшей мордашкой, хехе ... Но почему в гадальном шаре она вдруг появилась? Она, вроде, должна спать в Диадеме Ровены. Почему шар выбрал показать эту морду именно ему, Гарри?

Шар был прелюбопытнейший и парень решил забрать его с собой, на всякий случай. Хэтти предупреждала, что в реальности могли бы проявляться отличия от того, что она вспоминала и им рассказывала.

Подумав немножко, парень вытащил из кармана мантии заколдованный мешок из драконьей кожи, который не позволит никаким волшебным эманациям выйти наружу, и защита Хогвартса не ощутила бы появление странного артефакта в коридорах замка. Перчатки из того же материала были спрятаны внутри мешочка и Гарри быстро их надел. Внимательными движениями он накрыл шар мешком и затянул завязки, чтобы беспроблемно и безопасно поднять его с полки и взять с собой.

За шаром что-то, ранее не видимое, блеснуло и привлекло взгляд парня. Он не стал бы терять время рассматривать пустышки, поэтому, почувствовав тягу к блестяшке, доверился своему чутью и не пожалел. Протянув руку и забрав с полки вещицу, он посмотрел на нее и ахнул.

Это была Диадема Ровены! Боже!

Какое везение!

Но везение Гарри на том и закончилось, потому что, уже схватившись за ручку двери, чтобы выйти из Выручай-комнаты, он услышал голоса снаружи и остановился.

Кто-то пытался войти, но не мог, и это его злило. Разговаривали не меньше двух человек.

* * *

— Драко, где Гарри? — Взбудораженной Гермионы стоило опасаться.

Но просто взбудораженной, ворвавшуюся в комнату младшего Малфоя кузину, назвать не мог, потому что она изображала бешенного гиппогриффа.

Гиппогриффихи. Она пылала гневом, испугом и угрозой одновременно и Драко захотелось быть далеко отсюда, в замке Дурмстранга, чтобы не отвечать на вопросы девушки.

— А что, разве от не в вашей каюте? — Драко тянул время, чтобы разобраться в причине такого поведения Гермионы.

— Драко, я тебя не раз предупреждала, не сводить с него глаз. Мы на территории врага, среди чудовищ, а ты мои приказы не выполняешь. Гарри дали новое имя, но ни имя, ни воспитание характера не меняет. Я уверена, он куда-то пошел геройствовать, по-старому не уведомив никого. Зная его повадки, он может быть повсюду, вплоть до заграждений драконов, вплоть до Тайной комнате знакомиться с василиском или убивать акромантулов ...

— Акромантулов уничтожили два года назад, — вметнул Драко, но его не услышали.

— Давай идти его искать!

Стально-серые глаза парня впились в шагающей из угла в угол девушку и ставили ей диагноз. Что ни говори, как не работай над поведением этих, гриффиндоркой была, гриффиндоркой и останется.

— Сядь, — рявкнул он и Гермиона машинально плюхнулась на койку Астории. — Мы на нелегальном положении, помнишь? Нас никто не должен видеть ...

— Мантия, нам надо накрыться мантией ... — начала было девушка, но ее прервали.

— Думаешь, Гарри совсем олух? Если он поперся геройствовать, мозгов у него хватит, чтобы самому ею накрыться.

Гермиона уронила голову на руки и стала трястись, бормоча только:

— Что делать, что делать?

— Ждать. Ждать хоть до ночи, — отрезал ее попытки возражать Драко и оба уставились в открываюшиеся двери.

Тоненькая невеста кузена Драко, Астория, сразу почуяла неладное, так как ее самые близкие люди были встревожены не на шутку. Она быстро уселась рядом с парнем и, взяв его руку, спросила его:

— Что случилось?

— Гарри куда-то ушел, ты не знаешь куда он отправился? — шепотом спросил он. Они имели привычку уведомлять друг друга о своих передвижениях, особо здесь, на территории Хогвартса.

Они, иногда, появлялись в гостиной Слизерина, чтобы Астория могла пообщаться со своей старшей сестрой, Дафной, или посплетничать с девочками.

Драко и Гарри нравилось разговаривать с Грегори Гойлом и с Винсентом Крэбом, которые забавно рассказывали и интерпретировали события прошлых лет в Хогвартсе. Вместе смеялись и шутили над потугами профессора Дамблдора сохранить старые порядки в замке, даже после изменения, внесенные новыми профессорами и новой программой обучения.

Астория не поняла, они оба что, не знали о намерении Гарри, пока Гермиона отбыла от корабля Дурмстранга на свои занятия в Университете, достать сегодня утром из Выручай-комнаты хоркрукс Темного лорда, Диадему Ровены?

— Знаю, он мне, уходя, сказал.

— Почему не мне? — воскликнул ее жених.

— Драко, ты был на занятия с профессором Поляковым, а у нас с Гарри было окно. Мы учимся с тобой на разных направлениях магии, у нас разные занятия. Так, что Гарри сказал, что раз у нас перерыв на час, он сходит в замок, чтобы достать из Выручай комнаты ту диадему.

Драко бросил на пол подушку и смачно выматерился. Астория подняла подушку и ею же шмякнула его по голове.

Гермиона тихо заплакала.

* * *

— Не сходить ли нам к профессору Дамблдору, Дред? — прозвучал снаружи юношеский голос. — Надо уведомить его, что показала Карта, что в Выручай комнате находится Гарри Поттер.

Услышав это, сердце у Гарри ушло в пятки, и он весь покрылся холодной испариной. Что будет?

— Не будь дураком, Фордж, уведомишь директора и придется с Картой расстаться. Иди, докажи потом, что мы Карту сделали! Нет! Лучше помолчать, а еще лучше — написать ему анонимную записку.

— Ты иди и напиши, а я здесь подожду. И принеси мне что-нибудь, я проголодался и хочу жрать.

— А на занятия ходить не будем? Маккошка нас размажет по стенкам...

— Не знаю, Дред, меня любопытство раздирает...

— Раздирает его, а раздрай, который устроит мама тебе ни к чему? Смотри, точка с названием „Гарри Поттер” ни на шаг не продвинулся — может, его оглушили или ...

— Или он без сознании находится ... Разделиться с тобой, что ли? Фред, ты иди и напиши записку профессору Дамблдору, а я мигом приведу мадам Помфри.

— Ладно, но, Фордж, не говори, что о Гарри Поттере идет речь, она тебе не поверит. Скажи, что нашел на восьмом этаже оглушенного первокурсника из наших.

Снаружи установилась тишина, но означает ли это, что эти Дред и Фордж, кто бы они не были, ушли?

Минуту спустя Гарри услышал удаляющиеся шаги и чуть-чуть открыл дверь комнаты и заглянул в коридор. Увидев рыжие волосы и одинаковые фигуры удаляющихся парней, Гарри сообразил, что это никто другой, а те близнецы Уизли, о которых его предупреждала Хэтти. Вздохнув от облегчения, он обвился полами мантии-невидимки, быстро вышел из Выручай-комнате и закрывая за собой дверь, сделал несколько широких шагов в обратном, от уходящих гриффиндорцев направлении.

Те что-то почуяли, потому что одинаковыми, но противоположными полуоборотами, повернулись к невидимому Гарри, и их глаза лихорадочно заметались, ища причину тревоги.

Никого не увидев, они, так же синхронно, повернулись вперед и продолжили свой путь. Опасаясь засады, Гарри наложил на себя несколько заклинаний сокрытия, и быстро исчез с этажа, а спустя некоторое время, из замка.

Появившийся незадолго до этого директор Дамблдор целый час рыскал по коридору, развевая белой бородой и пробовал неоднократно достучаться до портрета Варнавы Вздрюченного, чтобы тот рассказал ему, кто здесь приходил, но портрет упрямился и, кроме имен близнецов, никого больше не выдавал. Тролихи продолжали подпрыгивать на холсте в своих розовых пачках и не думали замечать попытки Дамблдора пообщаться с ними.

* * *

— Гарри, я тебя сейчас убью! — кричала Гермиона и трясла его за плечи. — Нет, нет! Я тебя разорву в клочья и съем живьём. Как тебе не стыдно, ты хочешь, чтобы я умерла?

Посмеиваясь над вспышками кровожадности своей Хэтти, парень достал мешок из драконьей кожи и плюхнул его на ее койку. Проследив полет вздутого мешка, а затем, посмотрев в глаза Гарри, она успела выдавить:

— Нашел?

— О, Хэтти, ты не представляешь, что там было!

Взрослые смотрели на пристыженных подростков и надеялись испепелить если не их самих, то хотя бы их высокое о себе мнение. После прокола с соло— выступлением Гарольда в Выручай-комнате, дырявой памяти Гермионы, считающей себя взрослее и умнее всех на свете, избирательности выполнения задолженностей Драко и халатности Астории, надо было всех отшлепать и отправить спать без ужина на неделю.

Огонь в камине приятно разогревал помещение, но настроение людей было ниже нуля. Неприятный инцидент, разыгравшийся с неутомимыми рыжими исследователями и обнаруженный ими же Гарри Поттер в школе, увидев его имя на Карте Мародеров, нужно было быстро и насовсем закрыть. Но как это сделать?

Внезапно мать Драко поддалась вперед и спросила у сидящего напротив мистера Стоуна:

— Говард, мне помнится, что Дамблдор вернул в сейфах Поттеров что-то этакое, — она рассеянно протерла висок длинными бледными пальцами. Взгляды всех присутствующих уперлись в красивую женщину, надеясь, что у нее есть стоящая идея в голове. — Тебе легко будет быстро получить списки имущества Гарри?

Приемный отец Гермионы заерзал на месте и не спешил отвечать. Все ждали.

— Я имею ввиду, что прокол с Картой Мародеров надо исправить — продолжила леди Малфой. — Иначе, Дамблдор будет копаться и рано или поздно — скорее рано, чем поздно — докопается до настоящей личности моего племянника. Сириус, как ты мог так проколоться и оставить в Хогвартсе такую опасную вещь?

Сириус Блэк яростно вздыхает и залпом выпивает бокал виски. Огденское выпить одним глотком — это не пивко пить и мужчина резко кашляет, чтобы восстановить способность дышать, глотает и говорит :

— Нарси, да что ты говоришь — Карту оставил? Джеймс, вообще, Мантию-невидимку отдал директору, а ты из-за какой-то карты меня обвиняешь. Отдал я ее Дамблдору — попросил он нас после выпускной позволить ему изучить и больше ее не видели, даже забыл о ней. Но как она попала в руки близнецов Артура, вот это я не понимаю? — Глаза Сириуса округлились, представив себе как это могло произойти. Существовала только одна возможность этому случится — если сам директор вручил парням чужую вещь. Или подбросил ее там, где они могли легко ее найти, сам он оставаясь ни причем.

— И как она работает? — полюбопытствовал Люциус Малфой.

— Надо дотронуться до нее палочкой и произнести: „ Торжественно клянусь, что замышляю шалость и только шалость!” Тогда она из пустого пергамента превращается в карту. Закрывается словами „Шалость удалась!”

Глаза взрослого Малфоя начинают искриться от внутреннего веселия.

— Ну и затейники вы были, Сириус! — восклицает он и поднимает полувыпитый бокал с янтарного цвета выпивкой. Его родственник со стороны жены указывает на свой пустой стакан и Люциус выплескивает ему новую порцию виски.

Пока эти двое веселятся, вспоминая школьные годы, в голове Говарда Стоуна вертится не школьное прошлое, а списки содержимого Детского сейфа Гарри Поттера.

„Так-так-так, золотой снитч — раз, — перечисляет он, — ментальный оберег в виде обсидианового кулончика — два, оберег-предупреждающий о ядах и приворотном в пище — три ... „

Список недлинный, содержимое несущественное — обычное для таких, детских артефактов. Заканчивался тот список на пунктах, возвращенных Дамблдором вещей в 1991-ом году — Мантия-невидимка, делюминатор и хроноворот, созданный Карлусом Поттером, дедушкой Гарри.

— Мантия ... хроноворот ... — задумчиво и только для себя говорит мистер Стоун, но его тихие слова слышит сидящая рядом с ним Гермиона.

Название последнего указанного предмета включил в голове девушки целый мир забытых вещей. Как давно все это было! Она увидела себя молоденькой третьекурсницей, спешащей одновременно на два, а то и на три занятия и удивленные лица ее друзей, не понимающие как она может утверждать, что была на Арифмантике, когда они вместе проходили Уход за волшебными тварями. Вспомнила как они, Золотая троица, гонялись за Питером Петтигрю и упускали его, как возвращались назад во времени вместе с Гарри, при помощи хроноворота, чтобы исправить будущее.

Вдруг она представила себе очень занятную картинку, которая могла бы исправить инцидента с Картой и немедленно озвучила свою идею остальным.

Те долго ржали, а потом, отсмеявшись, осознали, что шутка шуткой, но идея была стоящей и стали ее обсуждать и планировать во времени.

* * *

Фред и Джордж, после отправки анонимной вести директору о своем открытии, что Гарри Поттер находился в замке, спешили по лестнице вниз к Больничному крылу. Это была газетная новость и на ней они могли бы хорошо подзаработать, не боясь потерять бесценную Карту. Но надо было все хорошенько обдумать, как обогатиться не подставив себя.

Чтобы предотвратить нежелательную встречу с завхозом или — не дай, Мерлин, с профессором Снейпом, они сверялись по ней, когда ходили в спецпоходы. Вот и сейчас Фред медленно передвигался за своим братом, уперев глаза в карту. Внезапно он остановился и вскрикнул, привлекая внимание Джорджа.

— Что такое, брат? — спросил тот, останавливаясь, чтобы посмотреть что могло вспугнуть Фред.

— Мерлин меня побери, брат! Гарри Поттер движется по первому коридору сразу за поворотом!

Джордж не поверил и сам впился взглядом в пергамент, чтобы удостовериться не ошибся ли его брат-близнец. Но, нет — Фред не ошибся! Точка с именем „Гарри Поттер” медленно двигалась к лестнице за поворотом. Взглянув друг другу в глаза, они молча сообразили что им лучше надо сделать и одновременно бросились бежать вдогонку за легендарным мальчиком.

Но за поворотом коридор оказался пустым.

Пустой оказалась и лестница, по которой спустились бегом оба рыжие парни, а внизу никого не было видно. Вернувшись на верхний этаж, они снова посмотрели на карту и заметили точку Поттера в пустом классе, недалеко от них. На этот раз они двигались крадучими шагами, чтобы не вспугнуть птичку. Схватили ручку двери и дернули к себе одновременно, широко открывая дверной проем.

Классная комната была пыльной и на полу хорошо выделялись следы подошв, но человек, который их оставил, отсутствовал.

Карта указала им, что Гарри Поттер тут, но находится вне помещения, у самой дверью. Джордж протянул руку и резко толкнул дверь. Коридор за дверью был пустым. Они не успели удивиться такой странности, когда яркая красная вспышка ослепила их и внезапное оцепенение, сопровождаемое полной отключкой, накрыло их. Уже грохнувшись на пол от Петрификуса невиданной мощи, они не могли воспрепятствовать дальнейшему развитию событий.

Кто-то невидимый притащил их, один за другим, в классную комнату, закрывая за собой дверь и лишь тогда начал постепенно появляться. Сначала появилась темноволосая голова аристократического вида парня, в котором они узнали бы, если бы не были оглушены, Гарольда Блэка — одного из гостей из Дурмстранга. Тот, о котором было известно, что является незаконнорожденным племянником предателя идеи Света, Сириуса Блэка. Но они не могли его увидеть, как и были не в состоянии воспрепятствовать лишению себя бесценной Карты Мародеров.

Еще на первом курсе, отбывая наказания у школьного завхоза, они нашли Карту в кладовке Филча. Чьей она была и как там оказалась им было до лампочки, но прикрепленная к старому пергаменту записка с текстом „Торжественно клянусь, что замышляю шалость, и только шалость!” открыла им какое сокровище в шкафчике с конфискованными вещами нашли. Карта возвращала свой обычный вид простым „Шалость удалась!” и позволила затейникам устраивать шуток уже крупномасщабного калибра.

Но, после того странно дня, о котором позже ничего не могли себе вспомнить, близнецы Фред и Джордж навсегда лишились своей самой лучшей помощницей в шалостях.

* * *

— Корнелиус, мне доложили, что кто-то видел в Хогвартсе самого Мальчика-который-выжил, Гарри Поттера! — округлив серые глаза, изображая неподдельное удивление, вещал на ухо министру Люциус Малфой, встретив его „нечаянно” в Атриуме Министерства Магии.

— Что ты говоришь, разве он в Хогвартсе? — нос Фаджа заострился как у охотничьей собаки, почуявшей добычу. — Да это же сенсация! — Вдруг, опомнившись, министр стушевался и продолжил уже без запала. — Кто тебе это сказал?

— Кто-то. Корнелиус, я тебе свои источники не укажу, но поверь мне — это стопроцентная правда. Знал я, с того лета девяносто первой, что нечисты дела Альбуса Дамблдора. Нужно было выпроводить его со всех должностей, но все заверещали, что магия замка не отпустит его из-за контракта директора с Хогвартсом и т.д. Убить должны были мы его тогда, а не баловать — не было бы сейчас всех этих проблем.

— Ты, конечно, прав, Люциус, но и остальное верно. Директора Хогвартса не уходят на пенсию, а доживают свой век на своей должности.

Люциус собирался с мыслями и продолжил атаковать министра магии.

— Представь себе такое, что в Хогвартсе проводится Тримагический турнир, а нам еще не известно что съело тролля три года назад! Девочка Уизли пускала какого-то монстра по коридорам, но ничего об этом не помнит. Мы не знаем — тот ли этот монстр, который съел тролля или другой, но если другой — упаси нас, Мерлин! — он также шастает вокруг и никто нам обещание не даст, что не начнет внезапно нападения по-новому, потому что мы и того, как и прежнего, не уничтожили!

Фадж весь съежился, представив себе эту картину. Но, соображая, что с ним сделают родители учащихся и гостей Хогвартса, посерел лицом. Несколько раз судорожно глотнув воздух, он успел выдать:

— Понадеемся на волшебное везение, Люциус. Нам ничего другого не остается.

— И не будем искать в замке Гарри Поттера? Не расспросим Дамблдора — где он его скрывает? — Выпучив глаза и брызнув напоследок слюной, чтобы было убедительнее, спросил белобрысый аристократ.

— Подождем пока, — сдавленно сказал министр. — Будем начеку и ждать, открыв глаза пошире. Также поговорю с Августой и Гризельдой, они, хоть и в отставке, хватку не потеряли и я уверен, что они проследят за Альбусом.

* * *

Каждый вечер директор Дамблдор стал гулять до восьмого этажа и расхаживаться между портретом Варнавы Вздрюченного и картиной с троллихами в надежде, что Выручай-комната откроет ему ту дверь, за которой скрывается Надежда волшебного мира, МКВ, Гарри Поттер.

Но комната играла с ним злую шутку, каждый раз показывая ему одно и то же — чулан. Что за чулан было это, у Альбуса сомнения не было. Это был тот чулан под лестницей, в котором жил его ручной герой в доме своей тети Петунии. Тонкий матрас на полу, продырявленная грязная накидка — то же самое одеяльце, которым был накрыт полутора годовалый Гарри, когда его оставили у порога Дурслей в холодную ноябрьскую ночь. Надпись на стене какими-то коричневыми чернилами „ Гарри 6 лет” — все повторялась из раза в раз. Только, иногда, возраст менялся на семь, восемь, девять лет.

Дамблдор был подавлен, потому что слежку за собой почувствовал с самого начала. Каждое его передвижения сопровождалось цепким взглядом не одной пары ненавидящих его глаз. А было время, когда взгляды были полными восхищением и уважением. Альбус хорошо помнил те годы, когда его слова принимали как чистая монета, а его бывшие ученики продолжали искать его советы.

Он не понимал как могло все так обернуться, что вдруг его везение испарилось и осталась одна горькая реальность. И он уже не мог ее исправить никакими ритуалами, не и без необходимого на это артефакта — хроноворота.

А как жить дальше без эликсира, когда он закончится? Чувствовать нагрянувшую боль старости и осознавая приближение часа смерти, ощущая ее дыхание, все это пугало старого волшебника до чертиков. И он продолжал настойчиво приходить на восьмой этаж искать мальчика, потому что необходимость найти и запереть его под замком до самого момента провождения ритуала перемещения в его же тело, принуждала его действовать очень быстро.

Нужно было провести Рождественский бал, чтобы появился какой-то шанс осуществить вышеуказанное.

* * *

Джинни вся задрожала от нетерпения, услышав утреннее выступление директора Дамблдора перед всеми тремя школами, по объявлению Бала к Рождеству. Студенты зааплодировали и тут же началось обсуждение — кто кого пригласит.

Пора было вынуть Брошь Медеи себе в помощь и молодая волшебница пристальным взглядом стала рассматривать парней в плане возможных партнеров на Бал. Драко Малфой был бы самим удачным выбором, но в Хогвартсе он не появлялся. Был ли он в списке команды Дурмстранга — неизвестно. А, если и был, пригашать ее — Джинни, на бал, вряд ли бы стал, потому что у него была долбанная невеста Гринграсс. Другой из приехавших парней, тот, что был лордом Блэком — тоже был помолвлен, там тоже вряд ли светит Джини успехом... С кем? Может быть появиться на Рождественском балу под ручку с Виктором Крумом, это принесло бы Джинни репутацию неменьшую, чем с теми двумя?

Но, посмотрев на длинноносое лицо болгарина, ей вдруг показалось, что оно чем-то напоминает лицо Снейпа, ненавистного препода по Зелеварению. Мдаа, репутация еще не все.

Уже целый месяц ее братья-близнецы расхаживали вокруг, состроив на своих лицах самые скорбные мины, которые ей доводилось видеть у них. Попробовала их расспросить, они ее отправили подальше, поэтому, обидевшись на братьев, она перестала их досаждать своими проблемами и решила действовать напрямую — напролом.

* * *

Драко с Асторией и Гермионой сопровождали на завтрак своих друзей из Слизерина, обсуждая будущее испытание чемпионов, которое ожидалось на двадцать четвертое ноября. Все шли вместе, разговаривали о неудаче Хогвартса иметь в чемпионы Рональда Уизли, когда, откуда не возьмись им встретилась его сестра.

Развевая длиными огненными прядями шелковистых волос, сияя глазами, улыбкой и всем остальным что можно, она ринулась навстречу оторопевшему Драко, с намерением броситься ему на шею и поцеловать на глазах у всех.

Невеста младшего малфоя, Астория, округлив глаза, оцепенела от внезапной атаки рыжей девушки и не смогла даже сдвинуться с места.

Зато Гермиона, заметив светящуюся Джинни, сразу вспомнила сцену из прежней своей жизни, когда та же Уизли отрезала ей доступ к Гарри Поттеру навсегда со своим, таким же, неожиданным поцелуем. Поэтому, не желая подобному снова случиться, хоть не с ее, Гермионы, женихом, среагировала молниеносно в то время, когда Астория стояла и лишь смотрела, оторопев.

Гермиона сделала шаг навстречу приближающейся с распростертыми объятиями Джинни и схватила ее обеими руками за воротник.

Что-то среди складок одежды рыжей кольнуло руку Гермионы. Резкая боль сжала ее сердце и застучала в висках. Рыжая, вдруг изменила направление движения и вскрикнув, яростно набросилась кулаками на помешавшую осуществить намеченное девушку.

Слизеринцы среагировали на автомате и мигом оглушили сестру чемпиона своей школы. Кто-то из них придержал Джинни, чтобы не упасть, остальные окружили сцену плотной стеной, чтобы никто из прохожих не заметил бы что здесь творится.

— Меня что-то здесь порезало, — зализывая кровь из прореза на пальце, сказала Гермиона и стала искать острый предмет, роясь в верхней части одежды Джинни.

На галстуке гриффиндорки нашлась золотая брошь в виде лика Солнца, весьма старинного вида. Отколов брошку, девушка показала ее остальным, не рассматривая ее в подробностей пока, и окруженная мальчиками, быстро удалились в направлении Большого зала.

К счастью, все это произошло прежде, чем коридоры наполнились студентами, так что этот незначительный на первый взгляд инцидент прошел никем незамеченным.

* * *

Существо спало урывками и пробуждалось только тогда, когда его шестое чувство чуяло угрозу. Так было некоторое время раньше, когда отвратительный каменный человек появился внутри школы.

Даже не понадобилось глядеть ему в глаза, чтобы окаменять его. Кусай и жди, чтобы стал удобоваримым для придирчивого желудка создания.

Пришлось спящему пробудиться и в то время, когда перед статуей Салазара предстал дух его наследника и призвал его искать врагов. Врагов создание в коридорах школы не нашло, зато встретило учеников-недоучек, которые глазели на него с ужасом. Какие времена настали?! О, Салазар! Ученики великой школы, созданной Основателями, не знают о своем охраннике, что живет в спячке в подземельях замка? Не знать, что не надо смотреть в глаза василиска. Они напротив, пялились, как тупые маглы. Был бы живой Салазар, сразу бы заавадился.

Да что это такое? Снова пробуждение. Кому-то придется отвечать за это беспокойство, но на територии школы снова появилась угроза, и не одна, а сразу три. Существо прислушалось к своим ощущениям и они ему жутко не понравились.

Драконы!

Кто-то глупый и приговоренный к смерти привел в школу драконов.

Надо с этим разобраться.

Артур Уизли аппарировал домой в удивительно приподнятом настроении. Во внутреннем кармане мантии он спрятал забранный у мадам Малкин сверток невиданной красоты девичей мантии. Легкий шелк цвета шампанского, с золотой вышивкой и камушками сделает его Джинни королевой Рождественского бала. Легкие атласные туфельки дополняли наряд. Он надеялся, что Молли поймет неожиданные затраты семейного бюджета и поможет ему выбрать для дочки подходящее украшение из шкатулки Цедреллы.

Жена Артура встретила его своими обычными причитаниями как ей скучно дома весь день в одиночестве, но ее интерес сразу переключился на сверкающий своей дороговизны наряд, распростертый поверх кухонного стола.

— Это для нашей красавицы Джинни, да? — восхищалась Молли, проводя рукой по гладкой поверхности шелка. — Смотри какая вышивка, как сверкают стразы ... во сколько раскошелился ради этого наряда, Артур?

— Да какое имеет значение, Молли? Она будет Королевой и все будут у ее ног! — вспомнив о последней детали, он посмотрел жене в глаза и сказал. — Принесу шкатулку матери, надо выбрать украшение к мантии, и отправился наверх к их общей спальне.

Слова мужа вдруг насторожили достопочтенную мать семьи, потому что она несколько раз открывала эту реликвию свекрови, чтобы заглянуть внутри, роясь среди драгоценностей. Молли сожалела, что приняв предложения Артура, она не поступила как Цедрелла — собрать свои собственные украшения и опустошить свой Целевой фонд, и лишь тогда ставить в известность родителей о предстоящем браке. Но нет, Молли сглупила и сначала уведомила отца, что выходит за Артура. Случилось неожиданное, отец взорвался дикими ругательствами в адрес будущего зятя, его семьи, безмозглой дочери, спутавшуюся с отпрыском Предателей крови и, наконец, произнес ритуальные слова, которые окончательно разорвали ее связь с родовым камнем Прюэттов.

И она пришла в Нору невестой, но бедной и голодной, как церковная мышь.

Пока Цедрелла была жива, помогала семье сына, вручая им в руки галеон-два, но в шкатулку заглядывать снохе не позволяла.

Но, однажды, оставшись одной дома, ей удалось заглянуть в заветную коробочку. Увиденное бросило молодую еще миссис Уизли в дикий восторг, вернув ее в годы молодости, в те времена, когда еще носила фамилию отца, мисс Прюэтт, и такие вот украшения заполняли целый ящик ее туалетного столика.

Молли стала примерять на себя сверкающие драгоценности Блэков. Золотые серьги с бриллиантами, с изумрудами, с топазами. Пара за парой, все шли рыжей женщине. Потом пришла пора примерять кольца, браслеты, медальоны, цепочки, колье. Все нравилось, только вот эта обычная, без ни единого камешка, брошь, которая больно кольнула ее палец, аж кровь выступила, ей не понравилась.

Вернувшаяся вечером Цедрелла, посмотрев на сына, учуяла неладное и не сказав ни слово, бросилась в свою комнату.

Обратно на кухне появилась не обычно выглядящая пожилая женщина, какой помнила ее Молли, а настоящая дочь темной семьи Блэк. На опешивших молодых надавила магическая мощь такой силы, незаподозренно таившаяся до сих пор в хрупкой фигуре Цедреллы, что они забыли, а и не могли, дышать. Шевельнуться они не посмели.

— Молли, что ты наделала, дура ты безмозглая? Зачем рылась в моей шкатулке? Чтобы вертеться приукрашенной перед зеркалом?

— Ма-ма-матушка, яаа ...

— Молчать! — рявкнула Цедрелла и оконные стекла зазвенели. — Брошь примеряла?

— Ддда, но ...

— Поранилась?

— Да, но быстро ...

— Вот, теперь, милая моя сноха, жди беды, — заключила пожилая женщина и лизнула кровь на своем пальце.

Два дня спустя в Нору пришло известие, что братья-близнецы Молли Уизли, которые состояли в Ордене при директора Хогвартса, Фабиан и Гидеон, погибли в схватке с Пожирателями.

Не прошла и неделя и случилось новое несчастье — умер мистер Прюэтт, отец Молли, так и не простив дочери, лишив ее наследства и родовой магии.

* * *

Джинни пришла в себя на каменном полу и, вспомнив случившееся, судорожно стала ощупывать свою одежду. Брошь Медеи нигде не находилась и девушка стала искать ее вокруг себя, в надежде, что она могла отколоться и упасть неподалеку.

Но золотое украшение как в воду кануло.

Рыская на четвереньках, рыжая девушка ощупывала каждую щель между плитами пола, надеясь, что увидит золотой проблеск, но напрасно.

Испуганная пропажей бесценного артефакта, не зная, как ей быть дальше, как известить отца, представляя себе наказание, которое ее ждет, она села прямо на голые камни и горько заплакала. В таком положении ее и застала группа студентов из Рейвенкло. Сжалившаяся над ней девушка, посмотрев на испачканную мантию и обмусоливенное лицо Джинни, брезгливо придержала за руку и помогла ей встать.

Помощь ограничилась только этим. Отрешенные от окружающего мира заучки большего внимания страдающей гриффиндорке не уделили и, обсуждая между собой высокие материи магической науки, размеренно удалились, оставив Джинни Уизли одинокой и несчастной.

После завтрака, не встретив участия со стороны братьев, у которых своих проблем хватало, она решила прогулять бессмысленные занятия по Этикету и знакомству с обществом магической Британии бабушки Лонгботтом, как называли преподавательницу гриффиндорцы, и пойти куда-нибудь поплакать в одиночестве.

Ее несчастье, на своем же факультете, никто не заметил — ни братья, ни сокурсники, ни намечающиеся бойфренды. Особенно последние, потому что сегодня утром Джинни выглядела весьма неважно: вся заплаканная, с опухшими веками и покрасневшим носом, ее лицо стало непривлекательным, таким, каким было раньше и даже снова стали заметны ее внезапно поблекшие веснушки.

Многие из ребят имели веснушки, это не было какой-то там помехой, чтобы быть интересными. Некоторых из них веснушки красили, делая выражения их лиц игривыми и забавными. Количество веснушек Джинни было чересчур. Они роились и сочетались в звездных скоплениях, густо прилипая друг к другу и местами производили впечатление старческих пятен. Она думала, что это отталкивало ребят от нее, в действительности, отталкивал ее вспыльчивый и пренеприятный нрав. Джинни была избалованна. Дома ей дозволялось все. Родители вбивали дочке в голову, что ей уготована прекрасная судьба, потому что она лучше и красивее всех. Поняв, что родители ее соврали, она стала завидовать всем и вовся, неприкрыто и мелочно.

Брошь Медеи, которую подарил дочке Артур Уизли, сделала свое дело. С начала этого года, характер Джини людям, вдруг, пришелся по нраву. Она видимо похорошела и стала привлекать жгучий интерес парней к себе. Они, стаями, начали ходить за ней по пятам с висящими до пояса языками, сопровождать передвижения девушки взглядами, и дышать неровно к ней.

Сегодня все вернулось в старую колею. Она снова почувствовала себя невидимой.

За уходом Джинни из Большого зала следили только некоторые из слизеринских студентов и трое ребят, их друзья, из Дурмстранга.

В полные ненавистью глаза Гермионы, которые неотрывно смотрели на рыжую гриффиндорку, невозможно было смотреть без содрогания. Удовлетворение реализованного возмездия пылало в темном взгляде, сидящей за столом факультета зеленых девушки, а ее рука любовно гладила раритетную вещицу, отобранную с галстука Джинниверы.

О, об этой золотой броши она знала еще с прошлой жизни. Недаром, ох, недаром библиотеки были ее вторым домом и у нее имелся Университетский диплом законченного магического высшего образования.

Гермиона, неосознанно тряхнула длинными, каштановыми кудряшками и вокруг запахло сиренью. Соседних парней, сидящих напротив, заворожила тень, которая легла на розовых, словно лепестки роз, щеках девушки, когда длинные ресницы затрепетали и прикрыли звездное сияние ее темных глаз. Драко Малфой, который сидел слева своей кузины, проследив взгляды друзей, мягко улыбнулся и двое слизеринок схватились за сердце.

Астория потянулась и беззастенчиво поцеловала на глазах у всех своего суженного. Слизеринки побледнели и стали неровно дышать.

Гермиона, смотря на эти безмолвные эмоциональные перестрелки, призадумалась и стала о чем-то рассуждать.

„Чего парни стали пялиться на меня? ... А! Драко воспроизвел фуррор среди девушек. ... Брошка Джинниверы — это та легендарная Брошь Медеи, о которой я читала в Магической библиотеке в Афине. Но она уже моя. Ага-ага! Ну и ну!”

Минуту спустя ее звонкий смех огласил стол зеленого факультета и привлек внимание преподавателей к себе.

* * *

Тем временем, Джинни Уизли, роняя потоки слез, бежала по третьему этажу, ища куда спрятаться ото всех. С кем бы она могла поделиться и поплакаться девушка не знала, поэтому бежала вслепую, пока туалет Плаксы Миртл не приковал к себе ее внимание своей открытой дверью. Джинни бросилась внутрь, вспомнив, как первогодкой приходила сюда поговорить с привидением давно погибшей девочки.

Миртл в туалете не было.

Зато там было жуткое чудовище, которое медленно выползало из широкой дыры на полу. С первого курса Джинни помнила незабываемое зрелище большущего змея, выползающего из трансформированной в дыру раковины, но никому об этом не рассказывала. В кошмарах ей снились ее разговоры с василиском, но в его желтые глаза она посмотрела сегодня впервые и тут же окаменела, с какой была удивленной и заплаканной миной на лице.

Осознав, что случилось, василиск в отчаянии лизнул окаменевшую ученицу. Ее вкус припомнил ему кто она такая. Это была та лгунья, которая два года назад создала такой беспорядок в школе, выпустив его и приказав ему преследовать невинных учеников, представившись наследницей самого Салазара Слизерина.

Она была враг школы и должна была ответить за свои шалости.

Василиск обвил похожую на реалистическую статую фигуру каменной Джинниверы и покусал ее, брызнув поверх ядом. Надо было подождать, пока тело размягчится из-за действия яда зубов, чтобы проглотить его одним глотком и закрыть ту историю.

* * *

Это были самки-наседки и никакую реальную угрозу для Хогвартса не представляли. Зря проснулся. Но надо было поздравить их, раз оказались в близости его места обитания.

Драконицы встретили василиска, своего почти сородича громким угрожающим шипением, не подпуская его близко к своим гнездам. Но Царя змей в нем признали и не убили его огнем из пасти. Василиск вытанцовывал приветствия самкам-наседкам в знак уважения и взял у них обещание, во что бы то ни стало, не убивать учеников Хогвартса.

В уверениях дракониц, что они выполнят уговор, василиск ни чуточки не сомневался, поэтому простился с ними и спокойно уполз в сторону Запретного леса, чтобы поохотиться и удовлетворив чувство голода, вернуться в логово, поспать еще несколько лет. Или столько, сколько ему позволят эти невежды, сегодняшние студенты великой школы.

* * *

Исчезновение дочери министерского работника и сестры троих старших братьев, все еще учащихся в Хогвартсе, обнаружилось гриффиндорцами не сразу. Лишь к ночи ее однокурсницы, с которыми она делила спальню, забили тревогу.

Староста красного факультета, уведомленная, из-за ее запоздалого возвращения после любовной встречи с парнем из Дурмстранга слишком поздно, сразу побежала будить деканшу. Профессор МакГонагалл спала с затычками в ушах и не услышала громкого стука в двери своего помещения. Бродивший после отбоя по коридорам замка декан Слизерина долго не мог поверить уверениям взбалмошной пятикурсницы из ненавистного факультета и громко над ней насмехался, пока она не впала в истерию и, потеряв всякое чувство самосохранения, не начала его обзывать и угрожать.

Полчаса спустя гостиная Гриффиндора была похожа на рассерженный пчелиный улей. Братья Джинни, посрамленные и бледные, с опущенными головами слушали причитания деканши и ее заслуженные обвинения в халатности по отношению к младшей сестре.

Профессора Дамблдора к утру убедили позвать ДМП и к завтраку в школе появилась бригада авроров. Они разделились на группы и допросили учеников, которых с Джинни Уизли общались больше всего, так же учителей и гостей, но никто не мог ничем помочь поискам пропавшей девушки.

Напряженная атмосфера в школе стала еще хуже после появления матери потерявшейся девушки. Молли Уизли со своими громкими криками и безудержным плачем, мешала и смущала работу авроров, но они ее терпели и сочувствовали всей семье Уизли. Все сыновья Артура собрались в замке, чтобы помочь в поисках служителям Министерства магии.

Казалось бы, что мероприятия, связанные с Турниром Трех Волшебников ушли на второй план. Прошумели высказывания, что его надо отменить или отсрочить, хотя бы, но магия Кубка не позволяла ни первое, ни второе, так что все продвигалось одновременно.

Молли ревела и обвиняла всех подряд, но никого конкретно не могла назвать виновным, кроме своих младших сыновей. Артур следовал за женой с покрасневшими глазами, что-то обдумывая себе на уме, но не озвучивая свои домыслы ей. Старшие сыновья Уизли, как могли, поддерживали родителей, но не были в состоянии найти сестру.

Так шло время и осиротевшая семья как бы смирилась с тем, что, если бы Джинни была жива, давно бы появилась, а раз не появилась, значит с ней случилось что-то нехорошее и она, скорее всего, уже скончалась. Молли даже оделась во все черное, сильно похудела и горько оплакивала свою любимую дочку, свои несбывшиеся мечты по очистке семьи от обидной клички и свою жизнь в целом.

Директор Дамблдор хотел, но не был в состоянии что-нибудь сделать в направлении нахождения тела девушки. Так как никого в причастности ее исчезновения невозможно было обвинить, вскоре аврорская бригада вернулась обратно в Министерство ничего не добившись.

Зато, среди учеников пошли слухи о некой самозакрывающейся комнате в замке. Рассказывали друг другу о том, что комната была заколдованна так, чтобы вошедшие в нее люди не могли найти обратный путь наружу и так оставались заключенными в ней навсегда. После своей смерти, конечно.

Никто не смог с уверенностью указать на котором этаже находится эта комната, и как избежать попасть внутри этой ловушки.

Все стали бояться даже своей тенью.

* * *

Настал день первого задания Турнира. Драконицы спокойно лежали в своих гнездах, время от времени согревая яйца струей пламени и не обращали никакое внимание на шумную публику на трибунах. Охранникам в последнее время стало неожиданно легко заботиться о драконах, потому что они присмирели, не изрыгали огонь на людей, позволяли к ним приближаться и дотрагиваться до яиц. Такое поведение громадных созданий было им в новинку, но волшебники, работающие с драконами, приняли это как нежданный подарок и медленно снизили свое внимание и осторожность во время выполнения обязанностей.

Чарли Уизли был среди охранников и своего младшего брата Рональда, которого Кубок Огня внезапно выбрал в чемпионы Хогвартса, вовремя предупредил о них. Даже привел его к ним, чтобы познакомить страховидных ящериц со своим братом. Чарли надеялся, что знакомя Рона с ними и рассказывая ему о характере каждой из них, поможет брату выжить и как-то справиться с этим заданием Турнира.

Первым, в заграждение зверей, вошел чемпион Дурмстранга, Виктор Крум, с палочкой наготове. Увидев самку китайского огненного шара, он сразу бросил на нее заклинание Коньюктивус и, пока драконица приходила в себя после временного ослепления, поспешил забрать из гнезда золотое яйцо. Пока Крум бежал к ограждениям, воющая от боли, огромная мамаша начала топтать все вокруг, чтобы придавить вредителя, посмевшего ослепить ее, но его следы исчезли с поля и она топтала собственных детенышей, раздавив пол гнезда. Осознав, наконец, что сделала, она легла поверх разгромленного гнезда и громко заревела от горя.

Решение Крума этой задачи было грязное и некрасивое и ему дали 40 баллов.

За ним, на поле вышла тоненькая француженка Флер Делакур. Она выпустила наружу всю свою вейловскую силу и очарование, надеясь ввести дракона в транс, но ввела валлийскую зеленую драконицу лишь в дремоту. Зато, наблюдающие ее выступление волшебники мужского пола на трибунах, впали в эмоциональный и гормональный транс. Лишь некоторые из мужчин спаслись от ее обаяния и не оказались в числе тех, которым после окончании задания мисс Делакур, пришлось втихую наложить на себя Очищающее заклятье.

Наконец, пришло время выполнить первое задание Турнира трех волшебников и третьему чемпиону, Рональду Уизли. Ему пришлось сражаться с венгерской хвосторогой и его били дикие, ничем несдерживаемые судороги страха. Парень до настоящего момента не имел представления, как справиться с самым страшным и опасным из троих зверей.

Вышел он на поле боя бледным, вспотевшим и с головой пустой, как свой расставшийся с завтраком накануне испытания желудок. Палочка дрожала в его руке, бросая время от времени пучки искр. В отличии от головы и желудка, свой мочевой пузырь парень почувствовал переполненным и вот-вот готовым опустошиться.

Почуяв бесспокойство молодого парня, венгерская хвосторога посчитала себя должной приблизиться к нему, чтобы успокоить и демонстрировать свое дружелюбие, подчиняясь данному Царю клятве. Но Рону приближение страховидного создания не прибавило спокойствия, а оказалось последней каплей адреналина в крови и он пустился бежать наутек, спасаясь от зубастой ящерицы. Ткань мантии третьего чемпиона покрылась большими мокрыми пятнами спереди, а чуть позже, и сзади.

Чарли, увидев темные пятна на мантии младшего брата, подумал, что драконица цапнула его и эти пятна — кровь Рона. Страх за брата сподвигнул старшего Уизли, совсем недавно потерявший младшую сестренку, прыгнуть за ограждения и припустить в сторону драконицы, чтобы помочь Рону.

У хвостороги на хвосте водились шипы, а не глаза, и она видеть не видела и знать не знала, что, гарцуя перед публикой, чтобы показать ей свою красоту и несказанное величие, взмахнув хвостом напоследок, пронзила потерявшего чувство самосохранения охранника шипом. И продолжала подпрыгивать, выписывая длинным хвостом, с застрявшим на шипе и брызгающий кровью Чарли, изящные полукольца в знак публике рукоплескать ее дружеского танца.

Но публика, на удивлении расстаравшейся хвостороги, почему-то не хотела рукоплескать, а тот мелкий рыжий трус продолжал припускать, но уже не по краю трибуны, а к ее гнезду. Хвосторога обиженно остановила свой танец, ожидая приветствия неблагодарных двуногих, рассеянно стуча хвостом о землю.

Потом заметила, что некоторых рвало и ее обуревала заслуженная обида. Она так старалась танцевать, а они ...

Тем временем, воспользуясь странным поведением драконицы, Рон успел забрать золотое яйцо и спокойно удалиться в направлении шатра, не задумываясь ни на секунду, что за кровавое месиво там, у ее хвоста, болтается.

Десятью минутами позже его уведомили, что он виновен в смерти старшего брата, Чарли. Громко и очень болезненно так уведомили. Сначала его матушка, за ней его несколько раз уведомили братья-близнецы, отец, снова мать и так по несколько раз каждый. После этого Рон, мало чем отличался от трупа Чарли, кроме, разве что тем, что его оставили в живых.

Рождественский бал чуть не превратился в сплошной провал. Скорбная мина директора Хогвартса, медленная музыка „Ведуней” в ключе Похоронного марша, не способствовали разрядке тягостного настроения присутствующих в Большом зале людей. Смерть охранителя драконов на глазах у всех учеников, учителей и прочих гостей, бросили на праздничную затею организаторов Турнира Трех волшебников покров обреченности. Младшее поколение волшебного мира начало бояться и шепотом, собираясь в группы по три-четыре человека, обмениваться информацией о предыдущих турнирах.

Те триста лет, прошедших после последнего противоборства трех школ, никак не сгладили краски всеобщего ужаса поколений учащихся волшебников, из-за гибели сразу всех чемпионов вкупе с внезапной смертью десяти, никак с Турниром несвязанных школьников и двух преподавателей. Трагедия, которая и до сих пор тонула в зоне домыслов и догадок.

Исчезновение единственной дочери министерского работника Артура Уизли — третьекурсницы из Гриффиндора, Джиневры, как и смерть ее старшего брата Чарли — бывшего ловца гриффиндорской команды по квидичу, прибывший из Румынии вместе с охранниками драконов, погибший во время первой задачи, не придавали Балу праздничного настроя. Близнецы Фред и Джордж ни с кем не шутили, не балагурили и никому не предлагали свои опасные экспериментальные приколы, а устроились на самом заднем столе, в молчании разделяя компанию лишь нескольких пустых бутылок из-под сливочного пива.

Зал тихо гудел в ожидании чемпионов с партнерами, чтобы дать старт Балу.

Когда входная дверь открылась и пропустила в Большой зал первую пару, все затаили дыхание — мисс Флер Делакур была блистательна в платье цвета серебра, тесно облегающее ее, по-французски хрупкую и тонкую, но всем необходимом оснащенную, фигурку. Лунно-серебристые вейловские волосы свободно развевались по ее голой спине и распространяли сладостный запах дорогих духов. Она шла род руку с высоким парнем из Рейвенкло, который не мог оторвать от нее завороженного взора, и на каждом втором шаге спотыкался.

За ними вошли чемпион Дурмстранга, Виктор Крум, в сопровождении ледяной принцессы Слизерина Дафны Гринграсс. Факт их знакомства остался в стороне от общественного интереса и поэтому, публика таращилась на вторую пару с упавшими от неожиданности челюстями. Белокурая девушка двигалась с изящной, манерной походкой балерины, чтобы ее темно-зеленая бархатная мантия колыхалась, а красивая вышивка сверкала на каждом ее шагу, подняв подбородок и потупив взгляд. В этой паре тоже был завороженный партнёр, им был Крум.

Наконец появился и чемпион Хогвартса Рональд Уизли под руку со своей сокурсницей Лавандой Браун. Красивая, русоволосая девушка в сиреневой мантии прекрасно смотрелась. На фоне своего партнера она была похожа на бабочку рядом с мохнатой гусеницей. Но своим партнером Лаванда, было видно, что гордилась неимоверно, потому что держала его двумя руками и слегла на ним свисала, шагая почти вслепую, потому что смотрела на Рона неотрывно и с пылким обожанием.

Но во что был одет Хогвартский чемпион! Посмотрев на его украшенную кружавчиками мантию, провисевшую не меньше столетия в пыльном уголке магазина поддержанной одежды, студенты впали в когнитивный диссонанс и заметно повеселели, обмениваясь колкостями и шутливыми замечаниями в адрес Рона и семьи Уизли в целом. Знал бы чемпион Хогвартса, как хорошо скажется его шутовской наряд на настроение Рождественского бала, не стал бы так убиваться насчет скупости своих родителей, которые утонув в пучине своей скорби по умершим детям, забыли о тех, кто были еще живые.

Странный разговор между двумя, нарядно и со вкусом одетыми студентами Хогвартса, в самой гуще зыркающей на чемпионов толпы зрителей, остался ею незамеченным. Выросший темно-русый парень, все еще слегка полный и с застенчивым детским выражением на лице, слушал шепот своей подруги, индианского вида девушки в бирюзовом сари и с длинными темными волосами, намного ниже пояса.

— Невилл, — обратилась она к своему другу, — ты видишь то, что вижу я?

— Если ты о том, что наша сокурсница Лаванда висит на руке Рона Уизли, да.

Девушка слегка поднимается на пальцах ног, чтобы лучше посмотреть нереальную картину и снова комментирует увиденное:

— Невилл, как так можно? До вчерашнего вечера Лаванда и не думала никоим образом общаться с рыжим придурком, а сегодня его уже обожает. Скажи, в верном ли направлении рассуждаю?

— Мне кажется, что да, Парвати. Тут дела нечисты, но я не вижу, как этот факт нас касается.

— Невилл, ты всегда такой незаинтересованный, но Лаванда моя подруга. Как мне ей помочь?

Девушка, которую назвали Парвати не отрывает жгучий взгляд черных глаз от парочки сокурсников и нервно притоптывает ножкой.

— Я думаю, что он подлил ей что-нибудь или дал ей в руки какую-нибудь еду с Приворотным, не меньше того, — предполагает она вслух.

Парень Невилл задумывается, и на минуту-две отсутствует от разворачивающегося в Большом зале праздника, утонув в своих мыслях. Наконец, найдя в себе какое-то решение, он незамедлительно озвучивает его своей подруге:

— Подождем вступающего танца и, когда все перемешаются, найдем их. Я отвлеку внимание Рона какой-нибудь ерундой, а ты займись Лавандой.

— Она будет упираться, — начала Парвати.

— Если хочешь спасти свою подругу от пут Предателей крови, оглуши ее. Но она должна быть осмотрена мадам Помфри и приведена в порядок.

* * *

Альбус Дамблдор ждал появление привлекших его внимания студентов Дурмстранга — тех, кто были подопечными Люциуса Малфой, с нетерпением. Директор британской магической школы надеялся, что ему удастся отловить отпрыска Блэков наедине и сладкими уговорами убедить его, что ему, уроженцу туманного Альбиона, будет гораздо интереснее учиться в Британской магической школе, а не в том далеком (и неподвластном его влиянию) крае.

Но подростки приехали не одни, а в сопровождении четы Малфой и вездесущего министра магии, Корнелиуса Фаджа. Весь вечер Леди Нарцисса Малфой провела, сплетничая с хогварсткой Железной троицей — профессоршами Лонгботтом, Марчбэнкс и Бэгшот, ввергая заместительницу директора, Минерву МакГонагалл, в дикую ревность и обиду.

Три старушенции, собрав посеребрённые головы, перешептывались с Нарциссой, которая им и в качестве молоденькой внучки годилась бы, но никак не в сверстницу-подружку, обходя взглядами присутствующих и, было видно, всех обсуждали и всем перемывали косточки. Никто из окружающих не мог услышать из этого разговора ни словца, потому что старые проказницы подстраховались наложить на себя Муфлиатто. Но то, что любое передвижение профессора по ЗОТИ, бывшего Главы Аврората Британского министерства магии, Аластора-Бешенный глаз-Грюма, хотя бы одна из них прослеживала, каждый мог заметить.

Если, конечно, стал присматриваться к ним. Кто-то, все-таки, заметил необъяснимый интерес старых дам к профессору-калеке.

Медленное протискивания Грюма между танцующей молодежи в направлении выхода зала, не ускользнуло от пристального внимания троих профессорш и они, увлекая за собой и стиснувшую в линейку губы Нарциссу Малфой, с видом незаинтересованной небрежности последовали за ним.

Стук деревянной ноги отставного аврора, спешащего к своим помещениям, женщины слушали, следуя за ним во всем протяжении до его комнаты, пока он не прекратился под звонким тенором молодого мужского голоса:

— Петрификус Тоталус! Инкарцеро!

Несмотря на пожилой возраст и отсутствие достолепия в подобном развороте, четверо дам бросились бежать трусцой к месту событий. Там, над распростертым на голом каменном полу, онемевшим и опутанным черными веревками телом Аластора Грюма, нависал частично невидимый молодой темноволосый парень.

— Гарри, что делаешь вне Большого зала? — раскричалась побелевшая от испуга леди Малфой.

— Подстраховал вас, тетушка, — повеселев, смотря на выдыхающиеся дам преклонного возраста, ответил ей парень и снял с себя мантию из удивительно струящейся материи.

Леди Августа Лонгботтом впала во временную дыру, проследив как из-под ткани начали появляться второе плечо, рука и нижняя часть тела парнишки. Картина снимания Мантии-невидимки вернула ее почти двадцать лет назад, когда, приходя погостить у них, в Лонгботтом-мэнор, другой такой же темноволосый парень, гриффиндорец Джеймс Поттер, красовался своим, артефактом, унаследованным после смерти отца. Имя, с котором Нарцисса обратилась к молодому человеку, подействовало как ключ, который открыл тайный ларец и оттуда пролился свет, который осветил картину и поставил все по своим местам. Леди Августа выпустила вздох и завороженно присмотрелась к нависшему над Аластором парнишке. В ее голове начала сформироваться какая-то идея.

„Нарцисса назвала его „Гарри” — наверно, это ее племянник Гарольд Блэк, признанного сына Регулуса. Но, объясни мне, добренький Мерлин, как артефакт Поттеров оказался в руках Блэка? Или это ... не может быть! — подумала она и внезапно спохватилась. — Надо сразу замять, замять к чертовой бабушке, иначе от Альбуса не отвяжемся!”

Августа была пожилой, можно сказать даже, уже старой, но возраст и горе за единственного сына и его жены, уже столько лет пребывающие в закрытой палате Св. Мунго, затронули только здоровье ее тела, но не ее ум. Она очень быстро сложила два и два и сделала совершенно правильные выводы, которые ей несказанно понравились. Поддавшись веселью она, неожиданно звонко и заливисто рассмеялась.

Смеялась, пока слезы не потекли из ее глаз, и она начала судорожно всхлипывать, из-за нахлынувшего шквала эмоций. Остальные старушки почуяли что-то и впали в собственные, не озвученные расследования. Гризельду Марчбэнкс и Батильду Бэгшот не за красивые глаза студенты Хогвартса любили и, в некоторой степени, обожали — отличались те отменным умом, эрудицией и памятью, полной тысячу фактов и примеров.

Они начали вертеть головы, поглядывая то на парня, то на побледневшую Нарциссу, то на глотавшую слезы и, все-таки, смеявшуюся Августу, то друг на друга. Понимание пришло одновременно в головы старых волшебниц и они, задорно сверкнув глазами, напоследок, стали кивать головами в удовлетворении.

Тихое кудахтанье старушки Бэгшот присоединилось к захлебывавшейся смехом профессора Лонгботтом, а секунду спустя и тоненькое попискивание мадам Марчбэнкс, составила им компанию.

— Нарси, — сказала, отсмеявшись, бабушка Невилла, — надули вы Волшебный мир сполна ... Хихихи.

— Надули, это ничего, они его затрахали почти до смерти, — присоединилась к ней, и преподавательница по Истории магии, профессор Бэгшот. — Я три года жду этого момента, боялась, что не доживу.

Нарцисса посмотрела укоризненно своего племянника и от этого взгляда ему стало не по себе. Медленно, его щеки покрылись красными пятнами стыда, и он начал переступать с ноги на ногу от смущения.

— Тетя, прости мою оплошность, но я побоялся, что если этот хмырь войдет в комнату, на свою территорию, мы его упустим и до утра к ним не доберемся. А, если доберемся, он добровольно нам в руки не сдастся.

Мадам Марчбэнкс выступила вперед, обходя растянувшегося колодой на полу профессора по ЗОТИ и поставила свою тонкую старческую руку на плечо темноволосого парня.

— Гарри, — начала было она, но вовремя спохватилась, что она ему не преподаватель и незнакома этому молодому волшебнику, и продолжила официальным тоном. — Мистер ... Блэк, мы все дадим Непреложный обет о неразглашении вашей тайны, но, просите нам, старушенциям, некая догадка нас настолько обрадовала, что возликовали слишком несдержанно. Спасибо за пережитый из-за вашей оплошности момент счастья, дорогой. Думаю, вам нечего нас бояться.

Время, необходимое для закрепления непреложного обета, заняло лишь нескольких минут. По прохождении этого периода легкое шевеление, со стороны оглушенного Аластора Грюма, привлекло внимания женщин и парнишки. Что-то странное стало происходить с его внешностью и леди Малфой крикнула:

— Гарри, открывай дверь — он начал возвращать свою внешность!

* * *

В Большом зале, тем временем, разразился скандал не меньшей силы.

Час спустя начала общих танцев, во время которых молодежь, не беря во внимании наложенного руководством Хогвартса официального траура, веселилась и скакала, школьная медиведьма мадам Поппи Помфри, изображая собой тропический тайфун, вихрем ворвалась в Большой зал. С новостью устрашающей силы. Об отравлении чистокровной ведьмы с факультета Годрика Гриффиндора Приворотным немереной концентрации, из-за которой девушка впала в приступ „панического недомогания”. Так, цензурированно, назвала Мадам Помфри истерию сексуального характера и невоздержанные крики мисс Лаванды Браун, которая вопила во всю глотку, что хочет милого Вон-Вона прямо сейчас, голого и готового к действию.

Колдоведьма тонула в пучине стыда и краснела от смущения, что ей пришлось рассказывать скандальные подробности во всеуслышание перед навострившими уши мужчинами из преподавательского состава трех школ, министерских и перед престарелым директором, в добавок.

Альбусу Дамблдору эта „новость” пришлась, как последняя капля дурного везения — так не вовремя Поппи ее огласила. Он и не думал, что его затея с Приворотным раскроется. Молодой Рональд ... Да сколько капель он должен был добавить в сок девушки, чтобы ... как бы то ни было. Подробности были пагубные, и Дамблдор вдруг осознал, что ему придется — так или эдак, отвечать за нарушение ТОЙ клятвы. Внезапно, он почувствовал внутри себя приступы паники. Прежде чем подняться со стула, чтобы убежать из Большого зала, скрыться в своём кабинете и пережить волну отката, его рвануло и он начал оседать на пол. Кто-то подхватил старого колдуна под мышки чтобы тот не упал на глазах веселящихся учеников, помог положить его на носилках и понести куда-то. Мерное покачивание убаюкало старого волшебника и он утонул в темной, теплой и влажной глубине, где не существовало направления, время и других людей, которые стали бы судить его поступки и отвергнуть его решения.

* * *

После Рождества, студенты разъехались на каникулы, чтобы отдохнуть после напряженного семестра, разукрашенного исчезновениями, смертей, новым заболеванием директора Дамблдора, сплетен.

Два дня спустя Сочельника, экстренный выпуск „Ежедневного пророка” вышел, чтобы взорвать новую за эти три-четыре года, бомбу.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

Пожиратель Смерти при помощи Оборотного становится профессором по ЗОТИ в Хогвартс. Директор Альбус Дамблдор подмену не замечает

В школе колдовства и чародейства Хогвартс, во время Рождественского бала, леди Августа Лонгботтом, аврор в отставке, а в настоящем, профессор по Этикету и знакомству с обществом магической Британии, вдова и регент рода Лонгботтом, вычислила и задержала известного Пожирателя Смерти, Бартемиуса Крауча-младшего, который прятался под личиной Аластора-Бешенный глаз— Грюма.

В ходе расследования и разразившегося скандала стало известно, что бывший Глава Аврората, Бартемиус Крауч-старший, сам осудивший и упрятавший за стенами Азкабана своего единственного сына, умер от его руки. Тело старшего Крауча нашлось на опушке Запретного леса.

Ваш корреспондент, Ритта Скиттер, уверяет вас, что Барти Крауч-младший в его камере в Азкабане поменялся со своей больной матушкой под обороткой и, оставив ее умирать, последовал за своим отцом, с коим жил под заклятьем Империуса последние десять лет. Эта информация — истина в первой инстанции. Пожиратель Крауч освободился из-под Империуса и заманил своего врага, Аластора-БГ-Грюма — того, который его арестовал и предал в суд Визенгамота, в ловушку. С первого сентября до Рождественского бала Барти скрывался под Оборонтым зельем в Хогвартсе, под личиной друга и соратника директора Альбуса Дамблдора, используя волосы настоящего Грюма, проживающего в его многокамерном чемодане.

Наши доблестные авроры сразу, после Патронуса профессора Лонгботтома, появились в Хогвартс и арестовали восстановившего свою настоящую внешность Барти Крауча-младшего.

Известие о подмене лучшего друга и соратника, приверженцем Сами-знаете-кого, не достигло до ушей директора Дамблдора, потерявшего, ранее тем вечером сознания, из-за другой пренеприятной новости во время бала. Школьная колдоведьма, известная всем мадам Помфри, установила, что школьнице четвертого курса было подлито в пищу Приворотное зелье в больших, в несколько раз превышающие необходимую дозу, количествах и девушку отправили в Св. Мунго на лечение. Весть о такой невежественности застала Альбуса Дамблдора врасплох, и он упал в бессознание.

Директор Хогвартса тоже находится в Св. Мунго на лечении.

Предстоит расследование по обеим событиям. Ждите эксклюзивные новости от меня, вашей Ритты Скиттер.

Что за тайна заключена в золотом яйце Рону раскрыть не помог никто и он до последнего маялся в догадках. Близнецы, если и догадывались о чем-то, молчали и с братом-чемпионом не делились. Таких озабоченных и молчаливых никто, кто хоть однажды видел Фреда и Джорджа „в действии”, их не узнавал. Для всех, кто учился в Хогвартсе, они до недавно были еще теми затейниками, балагурами и приколистами, наследники первых Мародеров, от которых близнецы старались не отставать ни на шаг.

Что-то с ними случилось после исчезновения сестренки и оно навсегда стёрло веселье в глазах парней. Смерть Чарли их сломала.

Но то, что их угнетало, было не столько горе от потери сестры и брата, сколько некая обреченность и примирение, так несвойственно их огненных натур. Фред и Джордж перестали дразнить собеседников, в шутливой манере перебрасывать друг другу реплики, от чего ставили в ступор и друзей, и преподавателей, и недругов.

То и дело, они изолировались от друзей в самом укромном уголке гостиной, где и перешептывались о чем-то настолько секретном, что окружали себя заклинанием Муфлиатто. Их сокурсник и общий друг Ли Джордан тонул в догадках — таких он близнецов еще не видел, но списывал их поведение на траур и не стал мешать им пережить горе.

Иногда, поздним вечером, когда все расходились и в гостиной Гриффиндора не оставал никого, Фред вытаскивал из кармана мантии порядком потертый пергамент и снова, и снова перечитывал его вслух, чтобы Джордж слушал вместе с ним то письмо отца, которое он прислал их сестре Джинни, пока та была еще среди них.

„ Милая доченька, — писал Артур Уизли, — на твоих плечах лежит тяжелая ноша — спасти нас от клички „Предателей крови”. Тебе нужно привлечь внимания молодого наследника лорда Люциуса Малфоя — Драко, и настолько серьёзно, чтобы он в тебя влюбился и сделал тебе предложение руки и сердца.

Нам сердце молодого Драко никчему, нам нужна его рука, т.е. чтобы ты стала следующей леди Малфой. Чтобы помочь тебе в твоей нелегкой задачи, я дарю тебе наследственную вещь твоей бабушки Цедреллы, которую она принесла из своего в наш дом, когда выходила за дедушку Септимуса. Это золотая брошь, да не простая она, а волшебная. Матушка, передавая ее мне, назвала ее Брошью Медеи. Девушка или женщина, которая владеет эту вещью, становится Хранительницей семьи. Внешне она меняется, превращаясь в прелестницу и все мужчины стараются ей понравиться, чтобы она их выбрала в партнеры или в мужья. Чтобы брошка стала твоей, надо об неё уколоться и дать ей свою кровь.

Но не только тебе достанутся красота и везение, ими ты порадуешь и всех своих братьев, популярность которых среди девушек сразу подскочит до небес. Они быстро должны найти себе пару, чтобы создать наследников, потому что, доченька моя, все имеет свою цену.

А цена будет тяжела.

Сразу, как твой Драко сделает тебе предложение, с братьями начнут случаться несчастья, которые будут стоить им жизни. Все они должны умереть из-за проклятия нашего предка, но только так кличка „Предателей крови” сотрется с нашей фамилии, вместе со смертью всех нас, мужчин Уизли.

Джинни, я знаю, ты умница и красавица, и примешь правильное решение. Только у тебя есть возможность освободить от клеймящего пятна семьи. Но, даже если ничего с Драко не получиться, не горюй. Однажды твоей дочери, м.б., повезет со следующим Малфоем и у нее не будет братьев на убой. Решение у тебя в руках. Я поддержу любой твой выбор.

Приказываю тебе, храни брошку ото всех, доченька. Ни в коим случае к ней не допускай своих братьев, потому что она уколет любого, кто коснется ее. Если дотронулся мужчина/парень, с ним произойдет страшная метаморфоза. Тот Упырь на чердаке в Норе, это мой старший брат, Рэджинальд. Береги братьев, потому что есть судьба страшнее смерти!

Если броши коснется девушка/женщина, брошь становится ее брошью и вместе с брошью от нас снова уйдет везение и удача и твои братья, скорее всего, так же погибнут.

Люблю тебя. Отец.”

После очередного прочтения письма, близнецы долго и удрученно молчат, бледные, испуганные. Потому что их сестра потерялась, ее тела не нашли, а это указывало только на то, что роковая Брошь Медеи ускользнула из семьи Уизли.

Но в чьи руки попала волшебная брошка?

* * *

Гермиона ждала предложений со стороны родственников по поводу золотой вещицы, спрятанной в стеклянном футлярчике. Она находилась сейчас в руках и под пристальным вниманием четы Малфой.

Люциус не смел приближаться к опасному артефакту, услышав от племянницы все подробности о нем, в основном, ту ее часть, в которой говорилось что произойдет с неосторожным мужчиной, бравшим в руки все, что блестит.

Зато Нарцисса проявляла заметный интерес.

— Говоришь, что всем, кто с тобой связан кровью — т.е. моему мужу и сыну, жизнь станет легче и счастливей, им будет везти неправдоподобно и они станут красивей? — спросила пытливо волшебница постарше с некоторым подозрением. — Хэтти, я не знаю, будет ли красота наших мужчин нам в счастье.

И она впилась взглядом в лицо Люциуса, чтобы поискать любые изменения в том направлении в нем. Хм, лицо как лицо, он всегда был жгучим блондином, на котором липли взгляды представительниц волшебного мира от пяти до стопятилетнего возраста. Леди Малфой вздернула плечами, не заботясь о вещах, над которыми она перестала трепаться, после стольких лет супружеской жизни в любви и верности с самым привлекательным мужчиной магмира.

— Цисси, не надо, милая, — ухоженная рука Люциуса ложится на колено жены и он всматривается в ее потревоженные глаза. — Я тебя люблю, мы поженились магическим браком, нас никто и ничто не разделит. Подумай о Драко. Он будет счастлив, жена его будет обожать, у них родятся много детей, наш род разрастётся и возвысится, наша племянница в любви с другим нашим племянником. Что еще тебе нужно для полного счастья?

— Чтобы та статуя в подземельях взорвалась к чертовой бабушке! — со всего сердца бросила Нарцисса. Все трое рассмеялись ее необычной вспышки.

Когда отсмеялись, на лицах троих опустилось выражение глубокой задумчивости и тишина легла в кабинете хозяина Малфой-мэнора. Гермиона первая нарушила ее, со вздохом вставила:

— Будем думать, тетя Нарси. Будем и дальше думать.

* * *

Заместитель директора школы Хогвартса, с чувством вины рылась в столе своего друга и наставника, с Рождественского бала пребывающего в Св. Мунго на лечении. После вчерашнего визита в специальном отделении больницы, она застала его выздоровевшим и бодрым, но врачи его не отпускали, оправдывая своего решения тем, что профессор Дамблдор весьма пожилой и ему нужен покой, чтобы восстановиться насовсем.

Увидев Минерву МакГонагалл, престарелый директор обрадовался, как маленький ребенок своей матушки.

— Минерва, ты принесла мои лимонные дольки? — спросил он сразу, как увидел ее у двери комнаты.

— Какие дольки, Альбус? Ты забыл, что на входе в твой кабинет стоит пароль? Как мне в него войти? — удивилась она неожиданному вопросу директора.

— А? Разве не помнишь, что пароль Клюквенные леденцы?

— Нееет! Когда удосужился поменять старый на этот? — губы строгой преподавательницы утончились неодобрительно в линию, но ее глаза повеселели. Он был таким всегда, Альбус Дамблдор — добрый веселый дедушка. Напридумывает такое, что сама не понимаешь: вырос ли он с возраста десятилетнего мальчика.

И вот, сейчас, она роется, чтобы найти в ящиках рабочего стола те специальные лимонные дольки, которые изготавливают на заказ в известной только Дамблдору немецкой кондитерской, с начинкой, смешанной с зельями, поддерживающие здоровье и ясность ума старому директору.

Картонная коробка с надписью „ЛИМДЭЖ” * нашлась в самом нижнем ящике, а под ней лежала папка красного цвета с огромными буквами на ней — „ГДжП”.

Взяв коробку, Минерва закрыла ящик и сделала два шага в направлении двери, но за время, что она сделала эти два шага, шестеренки в ее голове сами завертелись и перевели на понятный язык аббревиатуру на папке — Гарри Джеймс Поттер.

Минерва застыла на месте.

Подумала.

В ее голове все перемешалось, мысли и отрывки событий завертелись в неведомом танце, водимые своей внутренней логикой. Она не пыталась вмешиваться, а пустила все на самотек. Не в первые с ней такое случалось, когда логика уходила покурить в сторонку, а ее водила чистейшая интуиция.

Стала оформляться какая-то идея, что-то связанно с тем несчастным мальчиком, сынишки ее учеников Джеймса и Лили Поттеров. Зачем Дамблдор все еще думает о маленьком ... стоп! Уже не маленький, если он живой, Гарри Поттере? Знал ли директор что-то, что могло пролить свет на странное исчезновение Надежды волшебного мира? Возможно, очень даже возможно. Ну, почему бы не посмотреть, что в той папке собрал Альбус?

Достиг до этого сакрального вопроса, Минерва не стала медлить, а повернулась назад, открыла заветный ящик и, вытащив красную папку на стол, присела на кресло Дамблдора и углубилась в чтение.

Часом позже, познакомившись со всеми документами, актом о рождении Гарри, завещаниями его родителей и их родителей, с письмами из Гринготтса, с записками Петунии Дурсль, сестры Лили Поттер и с теми, подписанными некоей А. Фигг, с выписками из школьных дневников маггловской школы, где учился Гарри до поступления, хотя он и не поступил реально, в Хогвартс и прочие, и прочие, заместительница директора выглядела довольно разгневанной и раздраженной.

Взмахом палочки она скопировала все документы из папки, которые собрала в другую, пустую, найденную среди прочих бумаг на столе Дамблдора.

С уменьшенной папкой в кармане и коробкой в руках, она шагнула в зеленое пламя зажженного камина директорского кабинета.

Вышла из камина в приемной Св. Мунго.

— Минерва, ты принесла мне лимонные дольки, те, которых я тебя указал? — встретил ее появление лежащий на больничной кровати белобородый колдун.

Профессор МакГонагалл бросила ему на одеяло коробку со сладостями, которые загребущие костлявые руки Дамблдора схватили на лету и сразу вытащили горстью пахнущих лимонами желейные полумесяцы и он стал заталкивать их в свой рот, не заботясь о манерах.

Посмотрев на это безобразие минуту, Минерва прокашлялась и ледяным голосом заявила:

— Альбус, нам надо поговорить!

Но Альбус Дамблдор не стал обращать внимание своей заместительнице, а поев свои обработанные эликсиром жизни дольки и ощутив прилив энергии в жилах, вскочил с палочкой в руках, трансфигурировал свои больничные одежды в длинную красную мантию, уверенным шагом отстранив ошарашенную Минерву со своего пути он вышел из палаты.

Она нашла его десяти минут спустя в директорском кабинете, заглядывающим в тот ящик, где пребывала папка с документами, повествующими о жизни Гарри Поттера в маггловском мире.

Увидев выходящую из камина Минерву, директор напрямую встретил ее словами в упор:

— Будь готовой, чтобы призвать молодого мистера Лонгботтома ко мне вечером перед вторым испытанием.

— Но, Альбус, Августа нам этого не простит! — воскликнула пожилая волшебница.

— А мы найдем ей задание вне школы, чтобы она узнала постфактум, — сказал Дамблдор, думая, что этим успокоит свою заместительницу.

Но только раздул ее сомнения.

— Она не нас, она тебя за это убьет.

— Пусть убьет, но я так решил.

Сказав эти слова, больше не обращая внимание Минервы, Дамблдор удалился в свои комнаты приготовиться к выполнению экстренного плана победы. Надо было тепло одеться, потому что ему предстоял длинный, с несколькими аппарациями, и неизвестно в плане продолжительности переезд в Литлл Хенглтон.

В дом Гонтов.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

ЛИМДЭЖ * — ЛИМонные Дольки с Элексиром Жизни.

Альбус Дамблдор

Я знаю, что Бог — Судьба или, как там его, Злой рок, быть может, сводит счеты и все выровняет. За долгую больше чем век жизнь я понял, что любое неравновесие создает в Мироздании потоки, которые его уничтожат. Поэтому всю свою сознательную жизнь я стремился к всеобщему благу магов и магглов. Но ни те, ни другие меня не понимали, и всеми силами мешали моим стремлениям к лучшей участи. Каждый из них имел в голове собственные представления о личном счастье. Зубами и ногтями боролся только о себе любимом, не видя Общей картины. Своими ничтожными мозгами обыватели Магмира никак не осознают, что любой их успех однажды возвратится камнем в их собственный огород. Что говорить о магглах, которые в том направлении ничего не смыслят, и надо их, как овец, направлять, чтобы они не упали в ловушку собственных иллюзий.

Целый век я стремлюсь ухаживать за всеми, забыв о личном, устраивать им легкую и беззаботную жизнь. И что получаю я, когда нуждаюсь в помощи? Упреки. Бессмысленные попытки устраивать мир под эгоистичными стремлениями к личному и собственному семейному благополучию.

Ничтожества! Букашки! Да что в сравнении с Общим Благом их муравьиные закидоны возвысить муравейник? Кто Я , а кто они? Где Я, а где они?

Сравнивать орла с червяком, да ни за что!

Устрою я им феерическую ловушку, все окажутся у меня в кармане. Будут прыгать в моем блошином цирке, как миленькие.

Так-так, а вот и тайник Тома. Фу-у-у, как фонит от него!

Вокруг защита устроена по учебнику, все тут так, как надо. И как мне распотрошить все это, если я не парсельмаут, скажите?

Правильно, моей любимицей — Старшей палочкой, с таким виртуозным финтом выигранной у Геллерта.

Взмах! Как жжет зарраза, силен, силен был парень, должен же я признать. Все-таки, происхождение не водичка. Таких должно уничтожать, чтобы не угрожали Лучшую участь обычных, добрых людей, вроде Артура и Молли, Мунгундуса, Северуса ... Ань, нет. Насчет Северуса загнул палку, его тоже нужно уничтожить, когда его полезность выдохнется.

Эх! Том! Том! Куда тебя, черт тебя подери, занесло? Где пропадал ты последние два года?

А! Наконец-то, вот шкатулка, в которой он спрятал кольцо предков. Кольцо Перевеллов. Хех, быть настолько одаренным, настолько талантливым, таким красивым и обаятельным, а так легко поддаться уговорам и легкой рукой испоганить семейное достояние. Сделать из Дара самой Смерти крестраж, ей на зло. Мерлин и Моргана, насколько удачно и вовремя я выбрал себе карьеру! Быть преподавателем, добрым и уступчивым в глазах маленьких гаденышей — это означает владеть Миром! Кто не видит картину будущего, тот сам себе дурак.

Министерские, те же имбецилы, как и сидящие в зале Визенгамота пустоголовые выскочки. Правильно предвидел я возможность однажды пасть им в руки и снизил уровень обучения и осведомленности в Волшебном мире. Хехе, Непреложный обет, который меня заставили дать им, касается только учеников Хогвартса! На-на-на-на-на-на! Все остальные, однако, так и остались на моих охотничьих полях.

Последняя защита, та, которая на шкатулке, жалит как бешенная оса, но терпимо. Цель оправдывает средства, потерплю.

Гомункулус давно готов и ждет свое наполнение, крестража надо забрать любой ценой. Ауч!

Вот и он, перстень Смерти! О, какой он неприглядный, ни камушек драгоценный, ни ободок золотой. Ну, хоть бы серебряный, но нет. А как тянет поставить на палец, как манит ...

Может быть, хоть на минуточку, посидит у меня на..., да хоть на безымянном пальце, согреть его и он изменится во что-то другое? Попробуем, попробуем.

Аааааа, да что это такое, что за ... черт, черт, черт! Что за черные пятна появляются на руке из гребанного кольца? Снять, снять его!

Почему, почему мне стало так не везти, Господи?

* * *

Десять минут после того, как директор вышел из камина собственного кабинета, сигнализация входной двери оповестила, что кто-то из его подчиненных будет капать ему в мозги о чем-то, что в данный момент, он не был готов выслушать. Но права на выбор у него не было, потому что, сразу после стука, дверь открылась и внутрь, без спроса и разрешения, вошла его заместитель, Минерва МакГонагалл в сопровождении смутно знакомого взрослого мужчины.

— Альбус, — начала без вступлением Минерва, — к нам пожаловал мистер Браун и настаивает на объяснении, угрожая, что подаст иск в суд на школу за пренебрежение здоровьем его ребенка.

Нападение деканши Гриффиндора с места в карьер застала директора врасплох. Из её скудных, объяснений, он не понял, о чем таком ужасном идёт речь, чтобы сразу подавать иск в Суд, и он стал подслеповато мигать из-за очков-половинок, ничего не соображая. Вкупе к этому, у него страшно болела рука. Пульсации острой боли шли от кольца на безымянном пальце правой руки и постепенно двигались вверх к локтевому суставу. Альбус не смел себе представить, что визуальная картина почернения точно повторяла те жалящие ощущения.

— Минерва, позови сначала Северуса, — простонал директор и упал назад на свое кресло за рабочим столом. — Быстро!

— Но мистер Браун ... — начала возражать заместитель МакГонагалл, но ее вопли прервал глухой голос начальника:

— Мистер Браун подождет.

Мистер Браун аж подскочил, услышав эти слова, весь покрывшись алыми пятнами гнева.

— Как Вы смеете, директор Дамблдор, пренебрегать моей единственной дочерью. Моя Лаванда попала в Св. Мунго из-за вашего недосмотра, вашего и вашей заместительницы, которая, так же и декан моей доченьки.

Голос мужчины оказался зычным и мощным, к нему вплелись дикие вихри магии — стекла окон и буфетов взорвались и рассыпались в мелкую крошку на полу.

— Репарро! — на автомате сказала Минерва МакГонагалл, мельком проследив восстановление стекол. — Как я могла бы уследить такой незначительный инцидент, мистер Браун? Приворотное льется в Хогвартсе, сами знаете, как тыквенный сок во время пищи.

— Мадам, я хорошо это помню. Но тот факт не из моих любимых воспоминаниях, потому что Приворотным пробовались увести мою Селестину не единожды. Но дозу, в четверо превышающей предельную, никогда. Сегодняшние ученики одни придурки! За чем вы следите? Если не за теми „Три О”, как нам говорили — Образованием, Обучением и Осведомленностью, а? Мадам? Что вы на это ответите?

Декан Грифиндора сначала покрылась красными пятнами возмущения, затем, к концу выступления мужчины, лицо ее резко побледнело, и она начала судорожно глотать воздух и держаться за сердце.

Все еще сидящий в своем кресле директор Хогвартса с отсутствующим видом убаюкивал свою правую руку и тихо стонал, очевидно, ничего не замечая из разыгравшейся ссоры.

Мистера Брауна не интересовало ни бесчувствие к его горю директора, ни показные приступы недомогания заместительницы. Он хотел узнать правду об инциденте с дочерью и, если на том пути кто-то умрет, пусть и умрет.

— Кто, кто дал Лаванде Приворотное? — наставив палочку на Минерву взревел он. — Не молчите, а то прокляну к чертовой бабушке, вас обоих!

— Мистер Браун, убавьте свой гнев, надо понять парня. Он хотел так, как лучше. Это просто случайная ошибка ... — подал слабым голосом директор.

Его жестко прервали. Мужчина неожиданным прыжком оказался на корточках поверх стола Дамблдора, схватив того за длинную пушистую бороду и стал трясти его голову в такт своих слов:

— Слушайте сюда, мистер Дамблдор! — глядя в помутневшие от встряски глаза старика, отчеканил мистер Браун. — Лаванда моя единственная дочь и, к сожалению, такой и останется после тех семи лет регулярного отравления всевозможной бурдой в Хогвартсе. Если она не поправится и не придет в себя, если я не увижу ее такой же адекватной, какой я вам её вручил на первом курсе, чтобы ее обучать, а не травить, я вас двоих уничтожу. Я столько времени ждал, чтобы она поправилась и пришла в норму, но — нет! Она так же плоха, как ее в Мунго и доставили — воет белугой и просит о каком-то „Во-Вона”. Кто он, чтобы я ему оторвал все хозяйство с потрохами? Убью его! Вас — тоже! На хрен! И меня никто в этом обвинять не будет. Кто. Дал. Моей. Дочке. Приворотное.

Сзади Минерва подала дрожащим голосом:

— Ммммистер Ууууизззли ...

Не оборачиваясь, все еще сжимая в руках директорскую бороду, мужчина процедил сквозь зубы:

— Кто именно из всего тараканьего гнезда?

— Младшший. — ответила ему деканша Гриффиндора.

— Рональд? — одним глазом уперся в дрожащую женщину мистер Браун, слегка повернувший свою голову, Минерва чуть присела от хлынувшей на неё ненависти бывшего ученика. — Тот, который оправдал своим поведением наименование своего отчего дома?

Нижняя губа Минервы мелко-мелко затрепетала, а в ее, слегка-навыкате серых глазах, появились слезы. Не могла вынести осуждение отца своей ученицы, она только кивнула, и быстро отстранилась с его пути, когда он энергично прыгнул со стола и в два шага скрылся за дверью директорского кабинета.

— Альбус, мне надо идти, чтобы предотвратить самосуд над мистером Уизли, — начала она. Но полный страданий стон директора привлек, наконец, ее внимание. — Альбус, что с тобой?

— Позови Северуса, немедленно!

* * *

Рональд Уизли

„Прыгать в Черное озеро? Зимой?— думал чемпион Хогвартса Рональд Уизли. Как в последние время он начал настаивать, чтобы его так звали друзья — больше никакого Рона, только Рональд, эээх! — Какого х — , пардон, черта, напридумывали организаторы Турнира, пихать их, ЕГО, в почти замерзшею воду, в феврале, доставать что-то или кто-то? Близкого? И что или кто может быть ему, Рональду, настолько близким, чтобы тот, в угрозу себя и своему здоровью, прыгал к русалкам искать его?”

Вдруг, перед внутренним взором самого младшего Уизли появился образ плачущей сестренки Джинни. Маленькой девчушкой с косичками, пяти-шестилетней, а не такой женственной, какой напоследок видел и помнил ее Рон.

Джинни! Ярким светом могущественного Люмоса представилась в голове шагающего в сторону башни Гриффиндора парня гениальная задумка организаторов Турнира по исчезновению его сестры.

„Так-так, вот как обстоят у нас дела! — порадовался своим открытием рыжий чемпион Турнира. — Спрятать Джинни, чтобы все начали, и я в том числе, думать, что с ней случилось плохое, чтобы все о ней страдали и убивались, а в действительности, ее упрятали. И вот, прихожу, т.е., приплываю я, Рональд Уизли — ее старший брат и герой-умница, спасаю ее от злостных похитителей, и выставляю глазам родителей. Как будут они благодарны мне!”

Жабрросли приятно пригрели тело сквозь ткань штанов.

То, что его, повеселевшего от своих фантазий, застигло он так и не понял. Огромного размера кулак ударил его между глаз мощью десяти Авад, разбил его вздернутый нос в лепешку и моментально отправил в море боли и забвения.

Рональд, к его счастью, перестал дальше ощущать удары уже обутыми в тяжелой обуви ногами себе в почки, в пах ... в основном, в пах. Его обидчик оставил рыжика еле живого, чтобы не попасть под прицел — нет, не Суда и нет, не его братьев, а собственной гриффиндорской совести.

Нашелся самый младший Уизли чуть позже своими же друзьями, которые шли к себе в гостиную красного факультета и отнесли они своего чемпиона в Больничное крыло на спасения школьной медиведьмы. Мадам Помфри состояние избитого Рональда порядочно напрягло, но не возмутило. Этого от отца мисс Браун, которая лечится от передозировки Приворотным в Мунго, Поппи ждала. Честно говоря, она бы не удивилась, если Рональда постигла смерть, а не только участь ... Мерлин, Мерлин — евнуха. А завтра 24 февраля, Второе задание — Спасение узника. Надо пострадавшего подлатать, привести в порядок, и к утру выпустить его в своем уме из Больничного крыла.

Ему предстояло спасать Невилла Лонгботтома. Мерлин, Мерлин! Нужно найти Северуса, после завтрашнего поединка профессора Августы против ... хм, в общем, многих, понадобится большое количество лечебных зелий.

* * *

Малфой мэнор

— Гарри, Драко, Торри! — заповедным голосом наставляла своих друзей Гермиона. — Запрещаю вам появляться в Хогвартс во время проведения Второго задания. Я тоже присутствовать не буду. Появимся там вместе после конца состязания, во время разборки. Дядя Люциус обещал позвонить по сквозному зеркалу и придержать Сириуса не буйствовать и не включаться в намечающиеся поединки.

Глаза парней внезапно и очень некстати заблестели от предвкушения.

— Будут поединки! — мечтательным голосом пискнул белобрысый кузен. Оба с Гарри повернулись друг к другу и с задорным визгом начали выполнять правыми руками давно вошедший в биту ритуал постукивания кулаками, скрещивания пальцами, поворачивания запястьями и снова стук-стук кулаками. И это свистя, улюлюкая и похрюкивая от восторга. Дураки, подумали девушки и возвели глаза к потолку, изображая усталость от ребячеств парней.

— Будем только зрителями, а не участниками! — отрезала Гермиона и тряхнула копной прекрасно пахнущих кудряшек.

Астория, невеста Драко, с восхищением проследила за танцем каждой из них и с некоторой завистью вздохнула. Ее длинная каштановая коса перекочевала со спины на грудь девушки и она стала поглаживать свои сплетенные подобно змее волосы. А ничего, у нее были не меньше красивые волосы. Просто ей не нравилось развевать их свободными, но как только чуть-чуть подрастет, распустит свое украшение свободно и пусть Драко падает в обморок. Девушка улыбнулась своим размышлениям и веселым предчувствиям.

— Я о Сириусе гарантию дать не могу, если в поединки втянут Дамблдора, — засмеялся Гарри и к нему присоединились все остальные ребята.

Им было хорошо вместе: жить, учиться, дружить.

Никогда в своей прежней жизни Гермиона не чувствовала себя настолько завершенной. Все складывалось прекрасно, надо было уже готовиться к концу.

Уничтожить угрозу и зажить счастливо.

Яички рыжего придурка заметно улучшили состояние Лаванды Браун. Тестостерон, или как там его звали маглы, извлеченный из причиндалов виновника, с чем-то в ней „совокупился” и нейтрализовал жесточайшие ощущения неудовлетворенности невинной гриффиндорки. На вторые сутки, после доставки ценнейшего ингредиента в Св. Мунго, уставшим и порядочно взбаламоченным отцом Лаванды, она перестала вопить: „Во-Вооон, приди ко мне! Я тебя тааак хочуууу ...” и, наконец, под воздействием зелья Сна без сновидений, позволила тишине воцариться в отделении „Отравления и привороты” волшебной больницы.

Как прошло второе задание Турнира она пропустила, но, вернувшись обратно в Хогвартс, ей пространно и в подробностях о нем рассказали.

Немного погодя после этого к ней заявилась невеста того Блэка из Дурмстранга, которая снизошла до того, чтобы принести Лаванде думосброс с воспоминаниями о том дне и с подозрительно пылающими местью глазами окунулась вместе с гриффиндоркой в перламутровую жидкость. День Спасения узника просмотрели обе.

* * *

День 24-ого февраля был солнечным, но холодным до оцепенения. Ветер дул над поверхностью Черного озера, вода бурлила мутная и темная под мерцающей сетью чар. Чемпионы должны были вот-вот появиться из глубин и все зрители на трибунах уже стояли на ногах, всматриваясь в середину огромного водоема, откуда ожидалось всплытие троих соперников с узниками.

Мисс Браун и девушка, которая представилась ей как Гермиона Дагворт-Стоун, приблизились к только что появившейся порталом группе из четырех школьников Дурмстранга. Чужаки держались парами и около оригинальной Гермионы стоял высокий темноволосый парнишка, обнимающий ее рукой за талию. Ветер колыхал прекрасную копну кудряшек на голове девушки, и парень зарылся носом в ее локоны, мечтательно закрывая глаза. Посмотрев на эту демонстрацию нежных чувств со стороны парня, Лаванда вся обзавидовалась, но, что поделаешь, ей оставалось лишь ждать своего принца. Надеясь, что он не будет рыжим.

Другая пара была чуть позади, но мисс Браун узнала Малфоя младшего в платиновом парне рядом с девочкой, которая строила тому глазки и играла своей длинной тёмно-русой косой. Гриффиндорка впервые встречалась с подобным проявлением привязанности между молодыми людьми, ее сверстниками, и это наполнило ее тоской и надеждой, что и у нее все образуется.

Тем временем, над поверхности воды всплыла чудовищная акулья голова и Лаванда закричала от испуга, но нырнувшая в думосброс кареглазая девушка улыбнулась и спокойно объяснила:

— Успокойся, это наш Виктор. Виктор Крум. У него не получается преобразиться в свою анимагическую форму до конца, но и то, что успел трансформировать, видишь, как помогло. Но, давай не отвлекаемся, а смотрим.

Обе стали дальше рассматривать воспоминания.

Стоящая у самой кромки воды оригинальная Гермиона повернулась к другой девушке — еще совсем девочка, о которой среди хогвартских учениц говорилось, что она невеста наследника семьи Малфой, Драко и громко сказала той:

— Торри, смотри, узницей у Виктора была твоя сестра, Дафна! Она уже пришла в себя и сама держится у него за спиной, чтобы не мешать Вику плыть быстрее.

— Вчера она мне поведала, что ее ответ будет „ДА”, — ответила девушка Малфоя. — Ты не заметил, но мои мама и папа сидят рядом с родственниками Крума.

Парни, темноволосый и светлый, переглядываются и их ладони летят друг к другу, чтобы хлопнуться и поприветствовать себя с удачным пополнением семьи. Лаванде стало чуть обидно и тоскливо, что не будет у ней места среди этих веселых друзей.

Мокрая и посиневшая от холода, слизеринка Дафна Гринграсс сама вынырнула на берег, где ее подхватили и сразу обернули огромным мохнатым полотенцем, поверх которого набросили теплое одеяло. Виктор Крум, все еще с уродливой рыбьей головой, успел присесть на помост и палочкой начал сам над собой колдовать, пока не вернул свой обычный внешний вид. Для привыкшей к лошадиноподобным лицам британцев гриффиндорки, Крум был немного диковинным и чужим, но тем же странно привлекательным и по-своему красивым.

Чемпиона Дурмстранга и Дафну увели в специально подготовленную организаторами Турнира палатку скорой помощи, где их встретила встревоженная медиведьма мадам Помфри.

В последнюю минуту заданного на выполнение второго задания часа, из воды всплыли сразу три головы: две настолько светлые, что казались серебряными и одна намного темнее.

— Это чемпионка Шармбатона, Флер Делакур с сестренкой и твой одноклассник Невилл Лонгботтом, — заговорила стоящая рядом Гермиона Лаванде. Другая Гермиона, у берега, чем-то наставляла своих спутников и те, повесив головы, покорно ее слушали. Нырнувшая в думосброс снова заговорила:

— Теперь внимай, начинается представление. Давай приблизимся, чтобы смотреть его в первых рядах.

На помост собралась целая толпа взрослых волшебников, которые все еще сохраняли тишину и ожидали троих пловцов. Внезапно, над притихшей толпой раздался резкий женский окрик:

— Альбус, а где мой сын Рональд?

— Молли, откуда мне этого знать? — растерянно ответил ей Альбус Дамблдор. А потом, чтобы взбодрит женщину, сказал — Давай подождем еще минуточку и во всем разберемся.

Может быть, директор Хогвартса надеялся, что это разбирательство будет спокойным и поверхностным допросом, но не тут-то было. Неожиданно для него, назад в замок вернулась ранее отправленная в Министерство магии профессор Августа Лонгботтом и появилась на помосте у берега, как раз во время приближения Невилла со стороны озера. Увиденное взвинтило старуху настолько, что она тут же начала кричать:

— Альбус Дамблдор, что делает мой единственный внук в воде Черного озера? — Ее громоподобный голос прозвучал как Иерихонская труба и заставил многих присесть от испуга. — Кто позволил тебе, злостный ублюдок, помещать единственного наследника волшебного Рода в угрожающие обстоятельства, не посоветовавшись с его опекуном?

— Августа, ничто не угрожало молодому Невиллу ... — начал свои объяснения директор британской магической школы, но бывшая аврор особым образом повернула кистью и слегка светящийся сгусток то ли энергии, то ли воздуха, отделился с ее растопыренных пальцев, ударив его с силой недюжинного снаряда.

Альбус Дамблдор полетел прямо в направлении озера, раскрыв пустые руки, чтобы поймать кого-то из толпы. Люди не могли поверить своим глазам насколько почерневшей оказалась правая рука оплота Света, когда с неё слетела перчатка телесного цвета.

Игорь Каркаров, случайно оказавшийся на пути его полета, с заинтересованной миной проследил за летящим навстречу коллегой с красиво развевающейся белой бородой, и воспитанно отстранился с его траектории, чтобы не мешать тому показать обывателям свой мастер-класс низкого полета.

— Убью тебя, Дамблдор! — кричала вслед ему профессор Лонгботтом, — Нет, не убью, оторву и заставлю тебя съесть свои дохлые никчемные причиндалы ! — а потом, уже к внуку: — Невилл, плыви сюда!

Но старому колдуну не позволили пережить унижение плюхнуться в Черное озеро под носом приплывших уже к помосту подростков. Высокий и статный темнокожий колдун в алой аврорской мантии отреагировал молниеносно, и палочкой сбил скорость летящего прямо в морозную воду и быстротечную пневмонию летального исхода Альбуса Дамблдора. Над самой поверхностью озера он словил его Левиозой и Локомотором внимательно отпустил того на берег. К директору спустился с нахмуренной миной профессор по Зельеварению в Хогвартсе, Северус Снейп и начал ощупывать и принюхиваться к его почерневшей конечности.

Действия Снейпа, почему-то, не понравились объекту осмотра, и тот толкнул зельевара подальше от себя, одновременно дернув рукава мантии вниз, чтобы прикрыть свой недуг.

Та первая женщина, которая кричала и спрашивала о своем сыне Рональде, чемпионе Хогвартса, тоже не унималась и не убавила прыть, набросившись на плывущих уже из последних сил ребят в воде:

— Что с Роном случилось, где он? Почему он не с вами?

Помощники Турнира зря пробовали отвести рыжую толстуху подальше от посиневших от холода пловцов, убеждая чуточку подождать, пока те придут в себя.

— Смотрите, кто-то плывет сюда! — крикнул кто-то из толпящихся у самой воды взрослых. — Кого-то несут ... Это русалоид, он машет передней конечностью нам.

Человекоподобная рыба, или рыбоподобный человек, каждому это существо выглядело по-разному, несло одной рукой бледное тело рыжего парня, в котором волшебники узнали третьего чемпиона Турнира, Рональда Уизли. Но с рыжим парнем что-то было не так: его голова болталась туда-сюда, выставляя на показ огромную, зияющую рану на шее, откуда текла кровь, как только она показывалась над водой. Если хогвартский чемпион не был уже мертвым, то был у порога смерти.

Увидев тело сына, рыжая волшебница обмякла и, закатив глаза, грохнулась на мокрые доски.

Доплыв до деревянного помоста, существо сбросило тряпичной куклой тело Рона, чем давало всем понять, что тот не живой, и стало что-то клекотать в направлении доковылявшего до него Дамблдора. На удивлении толпы, тот тоже начал клекотать, давая всем понять, что разговор идет о подробностях трагической развязки второго задания.

Сразу как разговор с русалоидом кончился, и тот скрылся под водой, на директора набросился тощего вида лысеющий мужчина средних лет, схватив за воротник мантии, выставляя этим почерневшую руку колдуна. Это был Артур Уизли, отец погибшего чемпиона Хогвартса. Одним движением он поставил на ноги Дамблдора и крикнул ему в лицо:

— Что, что он вам сказал, Альбус? Говори же! Что случилось с моим сыном?

Бородатый колдун, подслеповато хлопал глазами в очках, и пытался угадать правильно или неправильно будет поведать тому всю правду. Перед всей этой сгорающей от любопытства публикой? Периферийным зрением Дамблдор удостоверился, что его Немезида — Августа Лонгботтом, все еще тут как тут с палочкой наготове и понял, придется сказать все до конца. Ээээх, не все, конечно, но ... И он начал:

— Глава общины русалок поведал мне, что там, внизу, между мистером Уизли и мисс Делакур — мисс Флер Делакур, — уточнил он, — разгорелся спор. Мистер Уизли пробовал увезти заложницу чемпионки Шармбатона, начисто отказываясь спасать своего же заложника, мистера Лонгботтома. В руках мистера Уизли появился нож, в разрез правилам Турнира, а в руках мисс Флер — ее палочка, которой она воспользовалась, чтобы оглушить чемпиона Хогвартса. После того, как она освободила свою сестру от веревок, она принялась за веревки мистера Лонгботтома. Так как под водой заклинания слабеют быстрее, чем в воздухе, мистер Уизли быстрее пришел в себя и, увидев расстановку вещей, с ножом напал на свою соперницу. Та увернулась, схватив обоих заложников за руки, и попыталась уплыть дальше от буянившего мистера Уизли. Тот последовал за троими, чтобы отбить хотя бы своего заложника, но нож был вне договоренностей с русалками и они воспрепятствовали мистеру Уизли ... как могли ...

— Уууууу, — запричитала пришедшая в себя миссис Уизли, — проклятые русалки, они убили моего маленького Рончикаааа ... Альбус, я хочу войну, я хочу кровную месть, я хочу съесть их печень сырой.

— Хм, Молли, — вмешался молчавший до сих пор Людо Бэгман, отвечающий за второе задание Турнира. — Все не так просто. В контракте есть специальное указание, что в руках чемпионов не должно быть человеческого оружие, кроме волшебной палочки и русалки имели право наказывать любого за нарушение договора.

Взгляд рыжей толстухи сфокусировался на пижонски одетом волшебнике, и она, сквозь зубы, процедила ему в лицо:

— Это. Их. Слова. Что там, в действительности, случилось, никто не знает.

— Как никто? — прозвучал сзади звонкий девичий голос. — Там были все мы — я, моя сест’га и мосью Лонгботтом. П’гавда, Габ’гиель и тот па’гень п’гишли в себя лишь после того как всплыли, но увидели, как Уизли б’госался на ’гусалках ножом. Те только защищались. Попадание копьем в шею Уизли было чистая случайность, он совсем озве’гел к концу. Но я подтве’гждаю слова ’гусалоида, хоть под клятвой.

— Замолчи, дрянная девочка! — рявкнула Молли Уизли. — Да кто тебя спрашивает?

— Миссис Уизли, закройте свой дурно пахнущий рот и слушайте сюда! — неожиданно правильным английским заговорил взрослый француз, под мышкой у которого ютились две обмотанные одеялами платиновые девочки — Флер и ее сестра, Габриель. Очевидно, мужчина был отцом девочек. — Я, конечно, соболезную Вам в связи с утратой сына, но позволить такие грубости в отношении моей дочери я вам не могу. Она довольно внятно объяснила, что даст клятву. Это должно быть вам достаточно.

Слова мужчины, наконец, подействовали на миссис Уизли как ушат холодной воды и привели ее в нормальное состояние. Посмотрев на разметанные под неестественными углами конечности младшего сына, на склоненного над трупом и плачущего Артура, ее прорвало и она взревела белугой:

— Роон, Джинниии, дети моиии ...

Добрые люди бросились помочь ей, взяли под мышки и увели в сторонку.

Какие-то, одетые во всё черное взрослые волшебники, аппарировали недалеко от мертвого Рональда Уизли и стали шептаться с Артуром. Пять минут спустя, они испарились, унося с собой труп третьего из чемпионов Турнира Трех Волшебников.

* * *

Гермиона взглядом указала Лаванде на шедших кучей директоров трех школ, которые спорили между собой и с Людо Бэгманом.

— Надо узнать, о чем они говорят, — сказала она гриффиндорке, и та согласно кивнула головой, сама сгорающей любопытством.

— Надо провести вторичный выбор чемпионов, — вещал одетый в желтую мантии с черными полосками Бэгман. — Только для Хогвартса. Предстоит третье задание, а у принимающей Турнир школы чемпион скончался. Что скажете, господа? Мадам?

— Но в п’гедидущем Ту’гни’ге вто’гичный выбо’га не было, — возразила огромная по сравнению с мужчинами мадам Максим.

— Олимпия, в предыдущем Турнире все чемпионы сразу и вместе погибли. Кроме того, немало народу в замке тем временем перерезало и поисчезало тоже! — отрезал Игорь Каркаров, директор Дурмстранга. Его немало потрясла смерть молодого гриффиндорца и он боялся за своих учеников, прибывших в Хогвартсе в составе делегации. Он боялся за своего чемпиона, Виктора, как и за тех четырех подростков, которых оберегал пуще зеницы ока.

— Крауч так некстати заболел, а молодой Персиваль еще неопытный, — начал рассуждать вслух шедший в конце процессии Дамблдор.

— Я думаю, что нечего крутить вокруг да около, а надо провести этим вечером новый отбор, — отрезал дальнейшие дебаты Бэгман. — Иду искать Аластора, чтобы тот подготовил и заколдовал Кубок.

Его полосатая мантия развернулась за спиной толстоватого волшебника, как крылья диковиной бабочки-переростка, взмах которых мог создать бурю на другом конце мира.

Настороженные глаза Дамблдора проследили за уходом Бэгмана. Когда тот скрылся из виду за поворотом к главному входу замка, директор остановился, задумался и дал выход своим самым худшим опасениям:

— Надеюсь, Аластор согласится помочь, а то он в последнее время сам не свой. Хм.

— Альбус, что ты сказал? — повернулась назад мадам Максим, и ее лицо так маняще засияло перламутрово-белым цветом, оттеняя угольную тьму ее огромных, красиво вырезанных глаз, что Альбус застопорился на месте.

Время в одно мгновение повернуло вспять свой ход, и он ощутил себя семи-восьми летним мальчиком. Точно такой помнил он свою маму-метиску, маглорожденную дочь белого человека и индианки. К концу зимы ее летний, красноватого оттенка, загар исчезал и она становилась вот такой вот молочно-белой, чуть тронутой румянами богини Авроры. И глаза у нее принимали похожее выражение, светясь изнутри заманчивым темным огнем.

Тряхнув голову, чтобы освободиться от наваждения и прийти в себя, старый колдун ответил:

— Говорю, что обещаниям бывшего аврора надо верить через раз. Осенью он клялся, что не устроит в Хогвартсе филиал Аврората и с учениками будет ласковее, чем с преступниками, но, после Рождественского бала, он взялся за старое и забыл обещание, данное мне. Не знаю согласится ли он помогать с Кубком.

* * *

Пришлось трем директорам колдовать над Кубком Огня, чтобы тот произвел вторичные выборы чемпиона Хогвартса. Аластор — Шизоглаз — Грюм начисто отказался иметь что-либо общее с этим дурдомом, устроенным в Британской школе Чародейства.

Во время ужина сообщение о гибели Рональда Уизли не подействовало на учеников так, как директор Дамблдор ожидал. Они не стали грустить, напротив — заметно оживились и начали шумно обсуждать, что будет дальше с Турниром.

Дамблдору стало не по себе от холодности своих студентов, и он удрученно размышлял, что такое могло произойти, в Хогвартсе чтобы те добрые, милые и сострадательные мальчики и девочки могли так ожесточиться? Стоил ли повышенный уровень образования то общее погружение молодежи в темноту? Поймут ли стремление своего директора к Всеобщему Благу или поступят, как свои родители раньше, которые приняли с сомнением свою Лучшую участь?

— Завтра утром, сразу после завтрака, будет произведен новый отбор чемпионов только для учеников Хогвартса — начал профессор Дамблдор свое выступление. — Условия подачи заявок — старые ...

— ... и лживые! — прервал директора кто-то из полного учеников трех школ и преподавателей зала.

— Как это „лживые”? — вопросительно поднял брови профессор Дамблдор, не понимая степень наглости крикуна.

— А так, — продолжил наглец и выпрямился. Как оказалось, это был ученик Шармбатона.

„Хоть не свой,” — подумал Дамблдор.

Француз, тем временем, продолжил:

— В условия указывалось — „Только совершеннолетние имеют право подать заявки”. А кого выбрал Кубок в чемпионы? Четверокурсника Хогвартса. И тот, закономерно, погиб. Надеюсь, на этот раз, поставите по-настоящему мощный барьер, а не ту хлипкую игрушку, которая стояла раньше.

— Monsieur Claude , vous laissez-vous trop grande! (Мистер Клод, вы позволяете себе слишком много. — Гугл-переводчик.) — крикнула мадам Максим своему ученику. Но тот не унимался, а продолжил бы и дальше возражать, но друзья дернули его вниз и он присел, красный, как помидор и очень взволнованный.

— Ужесточим барьер, — сказал директор Хогвартса и поставил точку обсуждений, выходя из Большого зала сквозь дверь за преподавательским столом.

За стеклами высоко расположенных окон Большого зала светилась бледная Луна, единственный свидетель появления заинтересованных в участии в Турнире Трех волшебников, которые не так и многочисленными оказались.

Ночью, к мерцающим занавесом преграды вокруг Кубка пришли только два кандидата на участие в Турнире, бросили внутрь свои заявки и тенями, удалились. Нелепая смерть бывшего чемпиона Хогвартса в Черном озере заметно приубавила энтузиазм кандидатов.

* * *

Синий огонь Кубка внезапно хлынул выше и сменил окрас на кроваво красный. В Большом зале все замерли в ожидании приговора, так стали воспринимать Турнир молодые волшебники. Среди искр к потолку полетел маленький кусок пергамента, который директор Дамблдор поймал волшебством своей палочки и взял его свободной рукой.

Прочитав про себя написанное там имя, он побелел подобно своей бороде, и начал мучительно глотать воздуха открытым ртом.

— Фредерик Уизли, — сказал он наконец, и его глаза заметались среди голов сидящих за Гриффиндорским столом студентов, чтобы найти нового чемпиона.

Но не успел директор найти его взглядом, тот сам вскочил и завопил:

— Возражаю! Мое имя среди кандидатов оказаться не должно, так как я заявку в Кубок не бросал!

— Но, мистер Уизли ... — начал подниматься со своего места Людо Бэгман.

— Вы меня за сумасшедшего держите? — кричал разъяренный Фред. — После смерти Рональда вчера и Чарльза во время первого задания? После исчезновения сестры? Нет! Я не сторона контракта, нет у меня желания состязаться и умирать, из-за чей-нибудь ошибки! Оте — -ь и организаторы, что за х — -я и хр — — — а ... — бросил он наконец, убегая из Большого зала.

Его брат-близнец, Джордж, погнался за ним, но у самой двери остановился и медленно обернулся к уставившегося на нем множество.

— Я узнаю кто устроил ЭТО моему брату и смерть будет ему избавление. Запомните мои слова, объявляю Кровную месть тому ублюдку...

— Мистер Уизли, — крикнула декан Гриффиндора. — Кровная месть запреще...

— А мне плевать на министерские запреты, мадам! — рявкнул ей в ответ Джордж. — Мы с братом из этого дурдома отчисляемся, считайте с этого момента. Вам внятно сказали, что мы заявки вторично не подавали, но вы, как заведенные шарманки повторяете и повторяете ... Редукто! — вдруг взревел он в направлении Кубка Огня и из его палочки взлетело настолько мощное заклинание, что перемещение невидимой энергии могло проследить глазами.

Артефакт тысячелетней давности взорвался маленькими щепками, каждая из которых воспламенилась и среди света, огня и искр посыпались сотни и сотни кусочков обгорелого пергамента, старые и не использованные заявки желающих с прошедших Турниров, сохранившиеся внутри Кубка после каждого отбора.

Организаторы теперешнего Турнира схватились за голову.

Как им довести состязание до конца?

Отправив учеников трех школ после отмены занятий восвояси, директор Дамблдор созвал совещание в своем кабинете, пригласив министра магии Карнелиуса Фаджа, главу Совета попечителей Люциуса Малфой, Людо Бэгман, Персиваля Уизли, с одной стороны посрамленный поведением своих братьев-близнецов, но с другой, нафуфыренный честью присутствовать на высоком собрании. Мадам Максим, следом за ней ее коллега Игорь Каркаров и заместитель директора Хогвартса, профессор МакГонагалл вошли последними в проход за горгулей, и не застали свободные кресла в кабинете Дамблдора.

Каркаров немедленно отправился к холодному камину, прислонился к каменной раме плечом и исподлобья стал наблюдать за развитием разговора.

А разговор велся на высоких тонах, в основном между хозяином кабинета Альбусом Дамблдором и мистером Фаджем. Министр магии настаивал закрыть Турнир из-за высокой смертности во время испытаний, как и прочих неприятностей, произошедших в замке в этом году. Он защищал свою точку зрения, мотивируя тем, что Кубок огня уничтожен, контракт с чемпионами разрушен и не за чем продолжать и дальше с затягиванием ненужных заданий, что чревато дальнейшими угрозами над участниками.

Альбус Дамблдор благо улыбался гостям, мерцал глазами, но не отступал ни на дюйм со своей позиции, что Турнир должен продолжаться любой ценой.

— Дамблдор, зачем ты упрямился, как мул и не понимаешь, что все пошло коту под хвост! — воскликнул Фадж и краешком глаза заметил, как покраснела Минерва МакГонагалл. — Турнир закончился, Хогвартс проиграл, потому что его чемпион погиб. Зачтем победу Дурмстрангу, потому что Виктор Крум вернулся с его заложницей первым, отдадим ему приз в тысячу галеонов и проводим гостей обратно в их школы.

— Корнилиус, все не так просто, — начал издалека отмазываться директор Хогвартса. — Над чемпионами висит магический контракт закончить испытания, вне зависимости того, что Кубок уничтожен. Мистер Фредерик Уизли должен выступать на месте чемпиона принимающей школы, здесь нечего рассуждать.

Альбус боялся до чертиков, что, отпустив гостей домой, с ними уплывет его План, как сказал раньше Корнелиус, коту под хвост, что не говорила об этом дорогая Минерва. В Дурмстранг вернется и молодой Блэк, а он нужен здесь, в Британии!

Кроме того, хотя остальные не обратили достаточное внимание на факт появления имя Мальчика-который-выжил во время первого отбора чемпионов, но имя „Гарри Поттер” красным цветом мигало в голове старого колдуна. Более того, стало звенеть и колокольчиком после той анонимки, прилетевшей на лапке школьной совы.

Мальчик маячил где-то здесь, на краю видимости. Альбус чуял его присутствие шестым чувством, и надеялся, чтобы тот как-нибудь объявился, и тогда ловушка захлопнется, закрывая тому путь к отступлению. Турнир должен был продолжаться любой ценой, вплоть до третьего задания. Надо предоставить герою Пророчества все отпущенное этого учебного года время, чтобы совершить, хоть и маленькую, но ошибку и выдать себя.

— Но Фредерик от конкурса отказался, контракт с ним не был заключен! — воскликнул Корнелиус Фадж.

Его крик на грани истерики резко выдернул Дамблдора из глубоких раздумий и он дезориентированно стал оглядываться. Расстановка людей в круглом помещении не изменилась. Каркаров по-прежнему поглядывал волком с места у камина, Минерва столбом стояла у окна, остальные расположились на разбросанных в живописном беспорядке креслах. Длинные ноги Олимпии привлекали взгляд Фаджа и он беззастенчиво пялился на ее красивые коленки. Альбус закатил глаза с досады, ну как такое возможно, а? Грандиозный План самого выдающегося мага двадцатого века проваливается в тартарары вместе с Турниром Трех волшебников, а они приглядываются к ножкам женщин, хоть эта женщина и сама директрисса Шармбатона.

— Предлагаю рассмотреть резервный план, — пошел на попятную Дамблдор, лишь бы спасти что-нибудь из задуманного. — Все мы знаем, что на второй отбор пошли лишь двое конкурсантов: мистер Седрик Дигори и мистер Захария Смит ...

— Но мистер Смит учится на четвертом курсе, Альбус! — воскликнула настороженная Минерва Мак Гонагалл и поддалась вперед. — Ты, ведь обещал, что барьер вокруг Кубка включает и возрастное ограничение! Как так получилось, что несовершеннолетний студент и на этот раз смог преодолеть его и опустить свою заявку?

Все присутствующие в директорском кабинете внезапно осознали, что снова получился промах с Турниром и вперили полный любопытством взгляд на Дамблдора. Тот поднял руки в недоумении и начал хлопать невинными глазами.

— Над барьером колдовали все мы: и Олимпия, и Игорь, и я. Не понимаю, как могло такое случиться — стал отбиваться от ответственности директор Хогвартса. — Что ты предлагаешь, Минерва?

— Ничего не предлагаю, я только удивляюсь. Решение насчет Турнира должны принять его организаторы, Вы и Корнилиус.

Все взгляды переместились на внезапно покрасневшего министра магии и тот стал ерзать в своем кресле от нежелании брать на себя ответственность. Но люди ждали его слова и он начал хмыкать:

— Эээээ ... почему я? Что я могу сказать, что? — он почесал редкие волосы на круглом черепе и вдруг его осенила стоящая, по его мнению, идея, которую он сразу озвучил. — Нуу, а почему не спросить мистера Диггори? Может быть, он и впрям захочет участвовать в состязании, как чемпион Хогвартса!

Все начали обсуждать это предложение. Заместитель директора профессор МакГонагалл, отправила Патронус в виде резвой полосатой кошки, чтобы пригласить декана Хафллпаффа, Помону Спраут вместе с семикурсником Седриком Диггори в кабинет Дамблдора.

* * *

Вернулся Седрик в свою гостиную уже в качестве чемпиона своей школы на третьем, последнем задании. Его сокурсники, узнав новость, ее не оценили, а начали сомневаться в правильности решения парня. Но тот заупрямился, и в гостиной барсучьего факультета, впервые за те семь лет, во время которых он учился здесь, разразилась ссора. Чтобы дальше не нагнетать напряжение среди друзей, Седрик ушел из подземелий, населенных учениками факультета Хельги Хафллпаф и до поздней ночи мерил шагами коридоры школы в гордом одиночестве.

Сова, отправленная Седриком домой, чтобы вовремя уведомить родителей о своем выборе, вернулась с прикрепленными к ее ножке гневным письмом от матери и восторженным — от отца.

Таким раздвоенным, какие противоположные по духу и содержанию были письма родителей, чувствовал себя и Седрик. Его разум говорил ему, что у него есть все шансы победить в Турнире, потому что он старше погибшего Рональда из Гриффиндора, но его сердце сжималось в предчувствии неизбежного провала. Парень должен был попытаться, если судьба давала ему второй шанс и его решение было, хоть это было чистое упрямство, не отступать от намеченной цели. Даже если в конце пути маячила одетая в черное и вооруженная косой скелетообразная фигура Смерти.

* * *

Наступил день третьего задания. С самого утра погода обещала быть прекрасной и солнечной. На трибунах квидичного стадиона быстро собиралась толпа зрителей, честно закупив себе талоны стоимостью один галеон. Далеко вниз от уровня скамей, своими диковинными извилинами из выросших свыше четырех метров зарослей, простирался необъятный по размеру лабиринт. Над растительностью, ровно подрезанной по ниточки, некоторые из присутствующих волшебников могли видеть сверкающую пленку магического барьера, который гарантировал, что конкурсанты не искушатся полететь на метлах.

Среди публики сидел Корнилиус Фадж в компании своих коллег — болгарского и французского министры магии. Людо Бэгман конферировал начало состязания и щеголял в новой шелковой мантии, черного цвета в желтых крапинках.

Ученики начали прибывать на квидичное поле, куда впервые с зимы их пустили и шумно озвучивали свои впечатления от масштаба залесения ранее ровного поля. За ними медленно прошествовала процессия профессоров, возглавляемая красивой директриссой Шармбатона, Олимпией Максим, рядом с которой шла Минерва МакГонаггал, а не Альбус Дамблдор, как все ожидали.

Но никто не стал задаваться вопросом, почему директор, принимающий ТурнирТрех волшебников, отсутствует на последнем задании, потому что все пялились на одетую в спортивный маггловский костюм мисс Делакур. Девушка одетая в брюки, и какая девушка! — для зрителей-мужчин это было слишком заводящее зрелище. Они пускали слюни, разглядывая каждую извилину спереди и сзади француженки. Женщины, увидев бесстыдство француженьки, посмевшая явиться на общественное мероприятие в этих ... этих облегающих ... , горели от справедливого гнева.

Но повышение температуры в рядах зрителей нимало не занимало в настоящее время мысли красивой девушки. Она думала о предстоящем состязании. Хотя мадам Максим довольно подробно растолковала ей характер препятствий и предложила способ преодоления каждого из них, Флер боялась. Пережитое на дне Черного озера оставило неизгладимый отпечаток в ее сознании и показало ей, что и самое маленькое пренебрежение к опасностям может стоить ей жизнь.

За французским чемпионом широкими шагами шли Виктор Крум и Седрик Диггори. Они были нахмуренными и задумчивыми, с глазами, направленными вниз, а не вперед, где могли бы созерцать картину, гораздо приятней своей обуви, в виде вертящейся попки соперницы.

Зазвучал свист, призывающий зрителей к тишине и вниманию. Людо Бэгман выступил вперед и, наложив на себя Сонорус, объявил:

— Леди и джентльмены, третье и последнее состязание Турнира Трех Волшебников начинается! Разрешите мне напомнить вам турнирное положение участников на сегодняшний день! На первом месте мистер Виктор Крам. Что? — Стоящий за ним директор Дурмстранга толкнул Бэгмана локтем в бок и что-то прошептал тому. Ведущий на заданиях Турнира кивнул головой в знак согласия и продолжил. — Простите, мистера Виктора КРУМА, — подчеркнул он правильное произношение фамилию болгарского чемпиона. — У него восемьдесят пять очков!

Крики, гром аплодисментов болельщиков, возвысились до Запретного леса, и с тревожным гомоном, из своих гнезд в синее утреннее небо, поднялись стаи птиц.

— На втором месте мисс Флер Делакур из французской академии магии Шармбатон с восьмьюдесятью тремя очками! — снова гром аплодисментов последовали сим объявлением. — На третьем месте в лабиринт войдет мистер Седрик Диггори, который выступает от имени школы волшебства и чародейства Хогвартс.

На трибуне миссис Диггори смотрела отчаянными, заплаканными глазами в отличии от своего напыщенного супруга, который сиял и излучал довольство и гордость за своего сына.

— Мистер Крум, по моему свистку начинаете! — сказал Бэгмен. — Три… два… один…

Резкий свист разнесся над притихшей толпой на трибунах, и болгарский чемпион устремился внутрь лабиринта.

Как только высокая, слегка сутуловатая фигура убегающего парня скрылась за живой изгородью, Бэгмен снова дунул в свисток. В лабиринт вошла Флер Делакур, а вскоре за ней по дорожке между зарослями, в преследовании своей цели, побежал и Седрик.

Вдруг, погода резко изменилась. Солнце скрылось за облаками, небо с каждой минутой становилось всё чернее, и в лабиринте тени начали сгущаться.

Трое чемпионов бежали от развилки к очередной развилке, не ведая живы ли соперники и, если они живы, где находятся, впереди или сзади участника.

Дорожки пустовали и усыпляли внимание молодых волшебников, заманивая всех троих к определенному месту, это все они чувствовали. Кроме того было ощущение чей-то неведомого интереса.

Вдруг над зарослями раздался дикий девичий крик, зовущий на помощь. Оба парня, каждый на своей дорожке, остановились и прислушались. Ничего! После визга снова опустилась безбрежная тишина, в которой, на грани слышимости кто-то начал шуршать.

Через следующую развилку прошествовала вереница чудовищных жуков-переростков, черных и пугающих. Седрик и Виктор, каждый в отдельности и вне зависимости друг от друга, вжались среди веток зарослей в попытке изобразить из себя растение. Когда и последний жук скрылся, и оба чемпиона отделились от изгороди с намерением быстро продолжить свой путь дальше, к центру лабиринта, где, согласно регламента, их ожидала награда, вслед за жуками ту развилку пересекли двое одинаковых рыжих парней. Близнецы Уизли находились в зарослях и участвовали в третьей задаче без разрешения, без знания организаторов.

Нелегально и без право находиться в этом месте, в этот час.

Или, раз Фред Уизли пребывал в границах лабиринта, это Седрик Диггори не имел право здесь находиться?

Красивый представитель мужской половины барсучьего факультета, остановился и призадумался. В определенный момент он стал загибать пальцы,пересчитывая что-то на ум. Казалось, Седрик забыл о Турнире.

Вправду говоря, он о Турнире не мог забыть. Он рассуждал, продолжать ли ему дальше по трассе или вернуться назад. Но тогда он вспомнил предупреждение профессор Мак Гонагалл, сказанное ему еще в Большом зале.

POV Седрика.

— Мистер Диггори, Седрик, — говорила она, поджимая тонкие губы в знак неудовольствие. — Если в рамках лабиринта сочтете, что вам грозит опасность, пустите с палочки красные искры и вас отсюда заберут.

— Кто заберет, мэм? Авроры? — ехидно спросил молодой волшебник, криво усмехаясь своей преподавательнице.

— Да, авроры, мистер Диггори. И не ехидничайте! Если аврорами работали студенты, вроде вас, над волшебной полицией никто не мог и не стал бы насмехаться. Но в Аврорат уходят работать лишь те, которых нигде больше на работу не приняли, понимаете?

— Да, мэм!

Конец POV Седрика.

Мощный сноп красных искр полетел в устрашающе потемневшее небо, из которого в любой момент ожидалось обрушиться катастрофический ливень.

Две минуты спустя за Седриком явились двое авроров, одну из которых он хорошо помнил. Это была бывшая выпускница родного факультета Хафллпафф, хохотушка-метаморф Дора Тонкс. Оба схватили за руки смутившегося Седрика и исчезли из лабиринта.

* * *

Чемпиона Хогвартса встретили нахмурившееся зрители и учители, факт, который Седрику очень не понравился. К нему бросилась школьная медиведьма мадам Помфри, следуемая по пятам за заместителем директора, профессором МакГонагалл. Медиведьма приближалась с воплем:

— Мистер Диггори, с вами все в порядке? Вы ранены? Где?

— Стоп, стоп, стоп! — поднял парень руку ладонью вперед, чтобы остановить устремленную медиведьму. — Со мной все в порядке, мадам Помфри, но я услышал внутри лабиринта крики Флер о помощи. Кто-то должен найти ее и помочь девушке.

— Но сигнал бедствия не был... — начала было прибежавшая профессор Мак Гонагалл, но вдруг спохватилась. — Это весьма пугающе! Попи, иди уведоми Олимпию, пока я тут справлюсь.

Серые, слегка навыкате глаза старой волшебницы, проследили, как удаляется ее подруга, после которого снова посмотрела строгим взглядом на Седрика.

— Если вы не пострадали, мистер Диггори, почему позвали помощь?

— Я не о помощи позвал, мэм, а чтобы уйти от состязания, — ответил ей, неудобно себя ощущаясь, парень.

— Зачем это? — не понимала преподавательница по Трансфигурации.

— Внутри лабиринта я увидел близнецов Уизли, мэм, и задумался имею ли я право продолжать задание дальше. Простите мои слова, профессор, но я решил, что раз в состязании участвует чемпион, выбранный Кубком, прежде чем того уничтожили, мое участие анулируется. Правильно?

Старая волшебница вздохнула и еще теснее поджала губы, но должна была с молодым волшебником согласиться.

— Вы свободны, мистер Диггори.

Родители Седрика встретили его на трибунах каждый по-своему. На этот раз нахмуренный оказался его отец, а восторженной — мать парня.

— И почему так? — сердито спросил Амос сына.

— Увидел внутри лабиринта близнецов Уизли. А Кубок выбрал Фреда в чемпионы, меня он не выбрал.

Громкий визг привлек к себе внимание всей семьи Диггори и они посмотрели кто кричит. Миссис Молли Уизли, по всей вероятности, услышала их разговор и теперь ревела, и била кулаками по голове, причитая, не обращая внимания на попытки своего мужа остановить ее:

— Фред, Джордж, идиоты! А еще вчера божились и клялись мне, что в Хогвартс ни одной ногой не ступят, а сегодня в Турнире участвуют. Билл, Биилл, сделай с братьями что хочешь, но верни их немедленно сюда!

Приятный на вид, не настолько рыжеволосый, как остальные Уизли молодой мужчина, сидящий с другой стороны матери, встал и начал оглядываться вокруг, пока не привлек к себе внимание младшего брата, Персиваля, подобострастно подлизывающаяся вокруг Фаджа, чтобы сделать хорошее впечатление.

Заметив прямо стоящего старшего брата, наследника, Персиваль вопросительными жестами изъявил свое недоумение. Билл, одними губами прошептал „Близнецы в лабиринте” и побежал вниз, чтобы забрать Перси и аппарировать с трибун в лабиринт.

Возможно, организаторы Турнира думали о себе, что они обладают выдающейся магической мощью и их барьеры никто не в состоянии нарушить. Но ни запретная возрастная черта вокруг Кубка огня остановила желающих ее пересечь, ни сегодняшний барьер вокруг лабиринта был в состоянии воспрепятствовать двоим старшим братьям Уизли броситься в пекло спасать младшеньких близнецов. Как мы знаем, все сыновья Молли, без самого младшего Рона, были только на словах Уизли, но не об этом теперь речь.

К сожалению, попали они точно в пекло среди пары десятков соплохвостов, жуков-переростков выведенных профессором Грабли-Планк к Турниру. Те, спасаясь или нападая, бросали, так сказать, задним отверстием струю пылающих какашек, которые могли продырявить медный лист толщиной полдюйма.

Кожа двоих молодых волшебников медной планкой не являлась, поэтому все открытые участки их лица и руки мигом закровоточили, а мантии загорелись.

Битва с гибридными созданиями была короткой и беспощадной. Для обоих магов.

Зелье бурлило и обливало стены огромного котла, воняя дохлыми крысами. Но смрад не останавливала снующего вокруг костра белобородого колдуна, атласная мантия у которого была уже похожа на тряпку вся испачканная сажей и кипятком. Тощие, покрытые синими венами ноги, иногда поглядывали из-за оторванных и висящих кусков дорогой ткани одежды старика.

Альбус Дамблдор спешил, но это нелегко ему давалось.

Действовал он только левой рукой, потому что правая, вся почерневшая и пахнущая дурнее даже варева в котле, висела неподвижно и доставляла своему владельцу немало хлопот и боли. Сучковатая волшебная палочка плохо слушалась в непривычной руке колдуна, но он старался изо всех сил, чтобы довести до конца начатое.

А начатое ревело в сторонке, закутанное в сероватых тканях. Коричневатые ручонки, то и дело, мелькали между складками. На одном из тоненьких скрюченных пальцев виднелось огромное для такой маленькой конечности кольцо.

Старый колдун преобразил палочкой найденную неподалеку ветку в нож и пырнул им свою почерневшую из-за некроза правую ладонь, отрезая ее точно над котлом и она плюхнулась в кипящую муть, создавая небольшой фонтанчик.

— Плоть союзника, добровольно отданную, возроди Тома Ридлла! — проскандировал бородач и подождал, пока черная плоть рассосется в вареве.

Из тряпья донеслись протестующие крики, но на них внимание он не обратил.

Палочкой Дамблдор наколдовал Ферула и белые повязки легли поверх почерневшего обрубка руки. Потом он повернулся от надгробия могилы, на котором читалось „Томас Эдвард Ридлл, эсквайер” и махнул палочкой. Давно улегшаяся земля взлетела словно пыль в песчанной буре и оттуда, из середины вихря выскочила длинная белая кость, которая была поймана и медленно отпущена в котел, где она потонула среди воняющих испарений вглубь зелья.

— Кость отца, — прорычал колдун с нечитаемым выражением лица, — забранная без разрешения, возроди своего сына!

— Неееет, — пищало создание в тряпках.

Но старый колдун гнал ритуал дальше, не соображаясь ни с кем другим, кроме с собой и своими намерениями. А намерения директора британской магической школы были предельно ясными — возродить Темного Лорда Волдеморта.

Альбус Дамблдор считал себя прежде всего ученым и исследователем и гордился своим приносом в магической науке. Был знаком и с кое-какими трудами магловских ученых, мало понятными, но весьма занятными с философской точки зрения.

В любой магловской науке признавалось существование двух антагонистических принципов — принцип симметрии и принцип антисиметрии. В согласии с ними, Альбус верил, что воскресив Темного Лорда Волдеморта и отпустив его на свободу, тот, как бешенная собака, найдет героя Пророчества, Гарри Поттера, сам, без подсказки.

Исход встречи Лорда с четырнадцатилетним мальцом, без вмешательства обладателя Старшей палочки, однозначно привел бы к смерти сына Джеймса и Лили. Поэтому, Дамблдор намеревался вовремя вмешаться в тот решающий момент, когда Волдеморт убьет Гарри. Тогда ему придется встретится на поле боя со своим бывшим преподавателем по Трансфигурации. И погибнет смертью храбрых, хехе.

Но, чтобы этот грандиозный План мог воплотиться в жизни, надо сначала воскресить пугало волшебного мира — Темного Лорда. И выбрал Дамблдор для своей цели ритуал „ Плоть союзника, кость отца, кровь врага”, как самый простой и доступный из всех. Пора было приступать к собиранию крови, и старый колдун, кряхтя, обошел нагробия могилы старого Ридлла.

За ним, кучей, лежали безвольные и оглушенные тела близнецов Уизли. Ножом, ранее наколдованным, Дамблдор надрезал руку одного из парней и его молодая чистая кровь забрызгала в небольшой сосуд, который старик поставил снизу. Взгляд директора остановился на другом из братьев, который оказался в куче-мале битвы ниже и призадумался.

„Если что-то пойдет не так, — думал Альбус, — второй вернется и вскроет мне глотку за то, что я пожертвовал его близнеца. Нет, это недопустимо!”

Нож вонзился в руку и второго Уизли и его кровь так же потекла струей в сосуд.

Когда емкость заполнилась до краев, Дамблдор выпрямился и, оставив все так, как было с парнями, не заботясь о глубоких и смертельных ранах, которых создал сам, он отравился к котлу, уже заметно потухшиму. Вылив в центр гладкой и почти зеркально отражающей поверхности зелья всю кровь братьев, проскандировал:

— Кровь врага, насильно взятая, возроди Тома Ридлла!

Зелье внезапно стало красным, а стенки котла покрылись с внешней стороны инеем. Колдун наклонился вперед, чтобы лучше рассмотреть эту деталь реакции ингредиентов, о которой ничего в тексте не указывалось, но счел, что не стоит о второстепенных эффектах думать. Поэтому, он отправился к свертку и вынул оттуда монстровато выглядящее создание коричневого цвета.

Гомункулусы создавались на основе человеческого д — -а, големы — из глины. Делать големов было проще и гигиеничнее, но они не обладали собственным разумом и не могли участвовать в ритуалах воскрешения. Поэтому, Дамблдор создал омерзительное создание — гомункулус, в котором впихнул крестраж Ридлла, поставив на палец кольцо Гонтов.

Вместе с кольцом создание полетело в котел.

* * *

Вокруг статуи, окаменевшего годы назад Волдеморта, кольцом на голом полу, Гермиона поставила все собранные ею крестражи — чаша Хельги, диадема Ровены, медальон Салазара и меч Гриффиндора, в котором гоблины зимой 1991-ого года впихнули ту часть души Ридлла, которую нашли в шраме Гарри Поттера. Отсутствовал только Воскрешающий камень, но им теперь колдовал Альбус Дамблдор.

Ранее подготовленная и запущенная на кладбище, недалеко от могилы отца Риддла, камера, записывала весь ритуал воскрешения, и на этот раз старому пауку пристукнут доказательствами такой весомости, что раздавят его в лепешку, если тот сможет выжить после сегодняшнего дня.

Вторая камера, уже заколдованная, передавала изображение напрямую в установленном в подземельях думосбросе и над ним парила голографическая картина, которую волшебники, вместе с Гермионой, смотрели с интересом.

Вне круга крестражей образовался второй круг, из волшебников — все Малфои, Сириус, Говард Стоун, Гарри и Гермиона. К ним, в последний момент присоединился и Каркаров, в качестве добровольца, чтобы подстраховать уничтожения самого Темного мага двадцатого столетия ... Альбуса Дамблдора.

Домовик Добби трясся от волнения и ощущения собственной значимости, но насколько важным он себя чувствовал, настолько сильнее к своим хозяевам он привязывался. Так действовала на домовых эльфов связь с волшебниками. Как бы то ни было, он был на седьмом небе от восторга и ждал вышеуказанного момента с не меньшим нетерпением, чем его хозяева.

Голлограмма над думосбросом показала, что директор Дамблдор бросает в кровавый кипяток гомункулуса ...

... над поверхности зелья сформировался человекообразный силуэт из густого темноватого пара, который держался долгих три секунд и, сам по себе, рассеялся ...

... в подземельях запахло тленом и вокруг каменной статуи закружил воняющий вихрь ...

... из каждого предмета, в котором сохранялся якорь души Ридлла, потянулся ответный, черного цвета, дым, который смешался с вонючим воедино. Потусторонний вопль пронесся под низким потолком помещения и все, собранные в одно целое осколки души, втянулись в камень сквозь приоткрытый рот статуи.

Статуя, на мгновение ожила, но домовик Добби тут же вскочил и двумя руками бросил во второй раз эльфийское волшебство окаменения и все вернулось к прежнему положению вещей.

Внимание присутствующих привлек запаниковавший на кладбище Альбус Дамблдор. Он ждал возрождения своего давнишнего ученика достаточно долгий интервал времени, но тот так и не вылез из жидкости в котле. Напротив, на поверхность всплыли отвратительно выглядящие куски д — — а, а никак не новый Темный Лорд. Но, видимо, старый колдун что-то, все-таки, почуял. Такое специально заговорщиками устраивалось, чтобы Дамблдор мог легко почувствовать, куда улетел кусок души Ридлла — и аппарировать с кладбища.

Среди каменных надгробьях находились ненужные уже останки истекших кровью близнецов Уизли и тот полный беспорядок, который устроил величайший маг столетия, которого в волшебном обществе Британии звали „Оплотом Света” и „Мерлином двадцатого века”.

* * *

Появился директор Хогвартса в середине круга, сформированный палочками волшебников, настроенных весьма воинственно. Рядом с собой он увидел возвышающуюся статую из белого мрамора, совершенно реалистическая, а не те результаты больного воображения современных мастеров художественного оформления камня, стиль, которые те называли невыразимыми заумными словечками, лишь бы скрыть за ними полного отсутствия таланта у себя.

Лицо статуи каменоделец изобразил кричащим, и оно подходило ... Хм, было кому-то довольно похоже, но кому?

— Экспелиармус! — выкрикнул молодой мужской голос и глаза Дамблдора обошли присутствующих, посмотрев сначала на свою опустевшую руку, а потом увидеть, кто выиграл его Старшую палочку.

Слава богу, это был молодой, а не старший Блэк. Гарольд, а не Сириус. Последний был бы слишком большой угрозой для Плана.

— Браво, Поттер! — рявкнул незнакомый мужчина и обращение к парнишки громом поразило старика. Какой Поттер? Тем временем мужчина продолжил. — Собрал в своих руках два Дара смерти, пора тебе позвать и Воскрешающий камень.

Дамблдор подслеповато мигал, ничегошеньки из происходящего не понимая.

— Спасибо за поздравления, мистер Стоун. Мой дедушка Карлус гордился бы мной. Признаюсь, это приносит мне глубокое удовлетворение.

— Тобой бы гордился и твой отец, Гарри, не попади мы в молодости в руках старого паука, — заговорил и высокий темноволосый мужчина, в котором Дамблдор с трудом узнал молодого Сириуса.

Что делает Сириус среди Малфоев, среди Пожирателей? Этот парень, разве он был тот исчезнувший больше четырех лет назад Гарри Поттером, а не известный в магмире сыном Регулуса? Дамблдор решил рискнуть.

— Гарри, мой мальчик, я так долго тебя искал, — завел шарманку директор, надеясь обаять парнишку своим елейным голосом.

Но его нагло прервали.

Девушка, которая весь год вертелась вокруг темноволосого парня и мешала старому колдуну привлечь того в своих сетях, резко крикнула:

— Заткнись ты, глупый старый лис!— и подбросила ему в руки какую-то блестящую вещицу, которую Дамблдор врасплох машинально словил, потому что в его голове эхом звучало „ ... старый лис ... старый лис ... старый лис „.

Предмет больно задел и поцарапал кожу здоровой руки директора и капелька крови оттенила золото небольшой женской брошки.

Лицо Солнца смотрело в середине венца острых лучей и завораживало взгляд Альбуса, вытягивая из самых глубин его сущности неожиданно созвучный ритм. Тон неслыханной раньше мелодии возвышался и принуждал клетки его организма петь одновременно эту странную песню и плясать загадочный, пришедший из древности танец.

Волшебники, окружающие статую и дергавшегося неслышным ритмом директора, вытянулись в струнку, в ожидании превращения последнего в чего-то чудовищное. Магия брошки Медеи действовала на мужчин таким вот способом, преобразуя их в монстров.

Действительно, то, что несколько минут спустя стояло и ритмично дергалось, мало чем напоминало человеком. Оно стояло уже не на двух, а на четырех ногах и телом напоминало льва, но с рыжей гривой. Лицо у него продолжано быть лицом Альбуса Дамблдора, но в открытой пасти смотрелись целые три ряда зубов, а глаза были налитыми кровью. Чудовище ревело и размахивало хвостом с длинными шипами и норовило бросится на людей.

— Это мантикора! — рявкнул Люциус и набросил дополнительный защитный купол перед новопоявившейся угрозой в виде ревущего людоеда.

Меч Гриффиндора внезапно материализовался в руках молодого волшебника, Гарри Поттера, и блеснув синевато сталью, развернулся полудугой, разрезал наложенный старшим Малфоем щит и обрушился на шею сказочного создания, отрубив тому голову одним ударом.

Тело дернулось пару раз и упало на пол, брызгая ядовитой кровью, очерчивая границы щита.

В Подземелья Малфой-мэнора воцарилась тишина. Никто не отрывал глаз от трупа в середине помещения, каждый думал о чем-то своем.

Наконец, Нарцисса Малфой, как хозяйка дома и самая ответственная в глазах остальных женщина компании, вздохнула с облегчением, рывком бросилась к мужу, поцеловала его, потом, своего сына, Гарри и, наконец — Гермиону и голосом беззаботной девушки сказала:

— Добби, дорогой, не пора ли тебе отпустить уважаемого Лорда Волдеморта в следующее большое приключение?

Под взрывом заливистого смеха присутствующих домовик согласно закивал головой, да так сильно, что его уши стали шлепаться друг к другу, а это вызвало новый взрыв смеха.

Все было прекрасно, потому что закончилось прекрасно.

Плохих парней наказали, невинные и добрые — получили награду по чудесной красивой девушке, чтобы жить припеваючи, не зная забот.

Конец