Кто друг, а кто враг? (джен)

Слышался тихий стук толстой подошвы сапог, тяжело шагающих по бетонным ступеням одной из хрущёвок. Он был размеренным, но порой прерывистым. Старый обшарпанный лифт, повидавший за свои десятилетия немало пакости, как обычно, не работал. Наверно, должно было случиться чудо, чтобы в этой одиннадцатиэтажке он снова ожил. Впрочем, я уже привык ходить пешком. Для меня подобное было не в тягость. Пока медленно поднимался, заслышал собачий лай. Авган опять разбушевался, приняв меня за незнакомца. Видимо, слух у бедолаги уже совсем поплохел, раз он не узнавал мой тяжёлый шаг. Жаль эту дворнягу, я знал его ещё будучи карапузом, да и с Львом Петровичем был на одной ноге. Хорошим он был мужиком, часто мне помогал. Где-то внизу услышал знакомые кряхтения. Тётя Люба опять притащила какой-то ерунды, забыв о сломанном лифте. И я бы спустился, помог донести кульки, да она была такой сварливой и скабрёзной, что отбивало любое желание ей помогать. Казалось, что за простой благодарный кивок её хватит инфаркт, а то и инсульт. Противная бабка.

— Да заткнись ты, шафка! — ругалась та, попутно кряхтя из-за больной спины.

Я заглянул в пространство между лестницами, углядев её медленно поднимающуюся тушку. Мысленно послав куда подальше, я направился дальше, ловко преодолевая пролёт за пролётом. Довольно быстро я достиг своей цели — небольшого закутка наверху, что служил выходом на крышу. Сунув руку в карман зелёной парки, пошерудив, я выудил моток наушников, напоминающих спутавшийся клубок ниток. Тихо пофырчав на него, сунул обратно, продолжив поиск. Сколько же брахла скопилось. Монеты, какие-то бумажки, пара леденцов, крышка от бутылки, чек из супермаркета и всякая дребедень. У меня ушло некоторое время, чтобы достать оттуда связку ключей с милым брелком в виде небольшого плюшевого далматинца. Оглядев ключи, я нашёл тот самый, что отворял заветную дверь.

— Сезам откройся… — прошептал я, повернув ключ и толкнув дверь, которая с противным скрипом и неохотой поддалась манипуляциям, пустив меня на открытое пространство.

Прикрыв за собой створку, я огляделся, боясь, что кто-то из местной гопоты сюда проник. Кто знал, может, нашёлся ещё один умник, который догадался сделать слепок ключа. Собеседников мне здесь не хотелось увидеть.

— Никого, — я вздохнул, сунув руки в карманы, зашагав к знакомому закутку, где обычно прохлаждался.

Валяющиеся здесь провода, опасными ловушками разбросанные по округе, я уверенно перешагивал, стараясь не торопиться. Всё же не хотелось зацепиться и упасть, тем более в такой опасной близости с краем. Небо серело, а ветер усиливался, предвещая дождь. Его обещали в прогнозе, поэтому я был к этому готов. И пусть мой дом был не самым высоким из местных построек, с него открывался достаточно красивый вид на район и простилающуюся вдалеке реку. Однотипные старые дома выстраивались в какой-то непонятный узор, словно лабиринт. Между этими каменными постройками можно было углядеть зелёные зоны, сейчас пожухлые из-за своенравного периода. Всё же стояла глубокая осень, располагающая к омертвению всего живого. Остановившись рядом с небольшой надстройкой, где находился инвентарь для работников ЖЭКа и прочих уборщиков, я сел рядом с разукрашенной корявыми граффити стеной, не боясь испачкать куртку. Недалеко ходили озадаченные голуби, видимо, гадающие, что здесь забыл человек. Порой можно было заметить и прячущихся от ветра кошек, забежавших сюда ради лёгкой добычи. Но на живность я не обращал никакого внимания. Оперевшись о кирпичную стену, смотрел вдаль, гадая, почему всё так вышло.

Я был удивлён, как легко рушатся человеческие связи, напоминая карточный домик. Любое неаккуратное дуновение — и всё, он разрушен. Тогда стоит ли вообще пытаться его построить, раз он настолько хрупок? Ведь цена этому всему — время, а оно дорогого стоит. И тратить время на ненужных нам людей так не хочется… Вот только на них не написано, хороший он или же нет. Это как… Лотерея. Вот знакомишься ты с человеком, думаешь, какой хороший, добрый, отзывчивый. Помогает тебе и вообще он такой замечательный. Ты начинаешь ему открываться, пускаешь его в свою душу, а он неожиданно берёт, плюёт в неё, а потом, не сказав «прощай», уходит, громко хлопнув за собой дверью. Ну не зараза ли? А ты сидишь на полу весь в слезах и думаешь, что же я наделал?

И как после такого доверять людям? Да никак… Они воспитывают в тебе осторожность, с самого детства уча держать сердце закрытым. И я бы назвал этот подход достаточно прагматичным, но есть одно «но». В будущем тебя называют холодным и несговорчивым. Клеймят хиккой или интровертом, тут уж кто во что горазд. Достаточно обидно, ведь я хочу общаться с людьми. Я хочу гулять с друзьями, находить приключения на свою голову, а потом вспоминать всё это в милой сердцу компании за кружкой прохладного спиртного. Всего этого я жажду как никто другой, вот только я, в отличие от вас всех, учусь на ошибках. Я не пускаю кого-то постороннего в душу, пока не удостоверюсь, что могу ему стопроцентно доверять. Это достаточно долгий и выматывающий процесс, во время которого многие не выдерживают и уходят. При этом называют меня мелочным, апатичным, глупым и вообще вечным одиночкой, не понимая, что сами не стоят и гроша.

Человек должен ставить себя выше всего, чтобы жить нормально. Я не хочу сказать, что нужно плевать на остальных и устраивать анархию. Нет. Это неправильно. Я хочу сказать, что человек не должен под кого-то подстраиваться, если не видит для себя в этом выгоды. Если ему это не нужно, тогда в этом нет необходимости. Если кому-то не нравится ваш стиль, и из-за этого вы становитесь центром насмешек — дайте этому идиоту в жбан и плюньте в лицо, напомнив, что его мнение здесь не приоритетное. И пусть вас будут называть выскочкой и идиотом, зато вы будете знать, что не дали себя в обиду. Здоровый нарциссизм — вот залог успеха умного человека.

В любом случае судьба подкинет вам того, кого по итогу вы сможете назвать другом, открыв сердце и впустив в душу, но нужно набраться терпения. К сожалению, подобные люди, как и вторые половинки, находятся абсолютно случайно, в самых неожиданных местах. В поликлинике, парке аттракционов, другой стране, интернете или в соседней квартире, вот вообще везде. И ведь главное, вы даже можете не сразу понять, что нашли того самого. Он долгое время может быть просто близким, но даже не другом. Так, приятелем, с которым вы порой пересекаетесь. А потом настанет момент, когда этот приятель протянет вам руку помощи в тот самый разгромный момент, собрав буквально по частям. И в этот миг вы поймёте, что всё это время были слепы. Удивительное и достаточно забавное чувство. И все те уроды, что пытались с помощью вас превозвыситься, сразу отойдут на второй план, а то и вовсе исчезнут, оставив лишь радость.

— М-м…? — я приподнял руку, развернув ладонь к небу, почувствовав маленькие холодные капли. — А вот и дождь…

Поднявшись, я вытащил из-за пазухи складной чёрный зонт, встав подальше от края крыши. Меня всё ещё одолевали мысли. Я вспоминал всех тех, кто когда-то отравлял мне жизнь. Помню парочку ехидных девчонок, что имели отвратительную привычку шушукаться обо всех где-то в стороне, при этом так, чтобы все всё понимали. Их многие недолюбливали, но, к сожалению, у малого количества ребят поворачивался язык послать их куда подальше. Вспомнился мне и пацан-хулиган, что держал в школе небольшую банду старшеклассников-гопников. Эти сволочи обирали малышню и приставали к девчонкам, ещё и учителям хамили направо и налево, отравляя всем жизнь. И с ними было ещё сложней, ведь, в отличие от девчонок, эти могли с лёгкостью надавать по щам. Помню, после стычки с ними я загремел в больницу, провалявшись там две недели. Наверно, вы подумали, как печально, что так вышло. Но правда такова, что это был самый светлый период в моей жизни. Через пару дней после операции ко мне в палату пришёл участковый для взятия показаний. Оказывается, из-за поднятого шума дирекция взялась за дело всерьёз, ещё и подключив ко всему этому пару родителей, связанных с прокуратурой и судом. Благодаря им заявление на хулиганов смогло пройти мимо щита богатых родителей, покровительствовавших этим идиотам, и я стал ключевой фигурой в их судебном деле. Конечно, я дал показания против шайки, поимённо назвав каждого из её членов и рассказав о других инцидентах, которые не дошли до глаз правосудия.

Когда я вернулся в школу, никого из банды уже не было, а меня встречали чуть ли не как главного героя какой-то фэнтезийной саги. Невероятное чувство. Да и было ещё кое-что. В больнице я познакомился с одним пареньком, что был моим одногодкой. Он лежал в соседней палате и, заинтересовавшись полицейским, пробрался ко мне, расспросив по поводу случившегося. Так мы и познакомились с Максом. В больницу он попал из-за перелома, полученного во время катания на роликах. На кой чёрт он ранней весной попёрся кататься на роликах, я до сих пор не понимаю, да и он сам ответить не может, но это был Макс, так что там и гадать не следует. На протяжении всех двух недель моего заточения в больнице мы проводили время вместе, играя в его приставку или настолки, которые притаскивали родители. Так-то, несмотря на то, что он был из богатенькой семьи, Макс оказался хорошим парнем. Смышлёным, не считая того случая с роликами и парочки других идиотских историй, весёлым, готовым рвануть хоть на другой конец страны, только бы не было скучно. Он напоминал верного корги, что хоть и выглядит таким милым растяпой, но всё ещё является охотничьей породой, готовой укусить за жопу.

И, хочу заметить, мы продолжили общаться даже после выписки из больницы, что для ребят нашего возраста было огромной редкостью. Мы жили в разных районах, ходили в разные школы, у нас были достаточно разные увлечения, но при этом мы незаметно выстроили между собой такую сильную связь, что были готовы мотаться в соседний район, только бы провести время вместе.

Дождь усиливался, с шумом стуча по зонту, будто умелый барабанщик. Чувствовался приятный запах влаги и прохлады, в которых гулял тонкий аромат мокрой древесины. Пахло осенью. Уже засыпающей, смурной и нежеланной. Не сказать, что я любил это время года, но было в нём что-то приятное. Что-то близкое.

— Прохладно… — я выдохнул клуб пара, быстро исчезнувшего в каплях воды.

Так приятно барабанило по крыше, призывая закрыть глаза и раствориться в этой какофонии звуков. Я убрал зонт, поддавшись детскому желанию постоять под дождём. Они быстрым потоком начали бить по плечам и лицу, орошая одежду. Мне было приятно, ведь это напоминало стояние под душем. Было в дожде что-то уютное, несмотря на весь дискомфорт, что он за собой нёс. Признаться честно, я растворился в своих ощущениях, не услышав скрипнувшей двери.

— Да божешь ты мой, Вадя! — раздался знакомый недовольный голос.

Открыв глаза, я увидел идущего ко мне навстречу друга, который с хмуростью смотрел мне в глаза. Почему-то я начал улыбаться, радуясь его приходу.

— Макс, здорова, братишь, — я махнул мокрой рукой, вызвав на его лице ещё большее недовольство.

— Ведь знал, что так выйдет! — фырчал Вадя, накрывая меня зонтом. — А ну живо домой! Заболеешь ведь!

— Ой да ладно тебе, я только пришёл.

Вот только оздоровительный щелбан, что у Вади был похоронным, дал понять, что с ним лучше не спорить.

— Я сказал живо домой! Я тортик купил. Чай пить будем, — всучив мне зонт и потряся красивой фирменной коробочкой со сладким угощением, он направился в сторону двери, вынуждая удерживать зонт над его светловолосой головой.

— Ла-а-адно…