Ветер с Севера (гет)

Ветер в ту ночь выл за окошком голодным зверем. Срывал с деревьев листву, кидался в окна, и маленькой Алеретт, дочери Рамиэля, герцога Месаины, казалось, будто они не в благословенной богами земле, омываемой с трех сторон теплыми морями и обдуваемой ласковыми ветрами, а на далеком Севере. Там, откуда была родом ее няня, когда-то давно угодившая в рабство, а с помоста работорговца попавшая в покои к маленькой герцогине.

За окном бесновалась непогода, но в малой гостиной было тепло и уютно. Потрескивал разожженный камин, слуги несколько минут назад принесли горячий травяной напиток с пирожными, и малышка, подойдя к резному столику, инкрустированному диковинным, привозимым с загадочного востока малахитом, взяла чашку из тонкого фарфора и отпила глоточек, затем села в кресло, и няня встала, чтобы укрыть ноги подопечной бархатным покрывалом.

— Бериса, — попросила ее малышка, состроив умильную физиономию, — расскажи мне о своей родине, Вотростене.

Няня, еще не старая женщина, остановилась, окинула юную герцогиню оценивающим, пристальным взглядом, и сторонний наблюдатель, окажись он в эту минуту в покоях, подумал бы, до чего же они обе разные.

Бериса была роста вполне среднего, крепкого сложения. В каждом движении ее чувствовались уверенность и сила. Было видно, что годы рабства не сломили, но закалили ее. Впрочем, по лицу ее, по умным выразительным глазам можно было понять, что образование она получила хорошее и вообще была весьма и весьма умна. Но, может быть, другие и не выживали в суровых условиях дальнего севера? Ее легко было представить если и не на светском балу, какие частенько давали в более легкомысленной Месаине, но на каком-нибудь заседании совета гильдии уж точно. И кто знает, как сложилась бы судьба Берисы, если бы ее отец, глава оной торговой гильдии, не решил однажды взять дочь с собой в поездку на восток. Поездку, из которой она уже не вернулась.

Совсем иное дело Ретта. Тонкая и легкая, как будто воздушная, с белокурыми локонами и голубыми глазами, она казалась посланницей богов в этом грубом мире, и каждому, кто приближался к маленькой герцогине, хотелось оберегать ее и защищать.

Но только сама Бериса да еще мать Ретты, женщина умная и властная, знали, что девочка вовсе не так проста, как это могло показаться со стороны. В движениях ее, в повороте головы, в серьезном не по годам взгляде читались ум и воля, унаследованные от матери. И когда, случалось, в ее присутствии говорили о делах, Ретта высказывала суждения, которые и мать, и отец одобряли.

— О Вотростене? — спросила Бериса, усаживаясь в кресло напротив и беря в руки вторую чашку. — Что же ты хочешь услышать?

— Что-нибудь интересное, — не задумываясь, ответила Ретта. — И страшное!

Няня улыбнулась.

— Что ж… Тогда слушай. Вотростен располагается далеко на севере, и отделяют его от Месаины два длинных горных хребта и Пустынные земли.

Девочка вскочила и, подбежав к полке, достала карту. Расстелив ее на полу, принялась уже более наглядно следить за рассказом няни. Вот их земля — Месаина со столицей Эссой — расположилась на треугольной формы полуострове и весь его заняла. Берег богато изрезан бухтами. С севера тянется длинный хребет, за ним пустыня, такая огромная, что можно подумать, там вместится спокойно с десяток Месаин, а то и больше. Потом еще один горный хребет, и к северу от него страна, о которой в Месаине мало кто знает, до того скрытны ее обитатели. Ну, а еще севернее тех загадочных земель лежит Вотростен. Тоже полуостров, только больше Месаины размером.

— Нужно родиться в наших землях, чтобы их любить, — тем временем продолжала няня. — Это суровый, безжалостный край, и люди в нем сильны. Лето длится чуть больше двух месяцев, не то что на юге. Когда долгими зимними ночами принимаются выть ураганы, то кажется, будто демоны вырвались из подземного царства на волю. Море там не замерзает круглый год и бьется о скалы, словно раненое чудовище.

— А почему оно не мерзнет? — живо спросила Ретта.

— Легенды гласят, будто первый князь, пришедший в северные земли, принес человеческие жертвы владыке вод, прося избавить народ от голода. С тех пор море там никогда не покрывается льдом и рыба в нем обильна. Но это только легенда. В наших краях рождается скудный хлеб, а леса густые и сумрачные. От всей души не желаю тебе когда-либо попасть туда.

Стекло в окне вздрогнуло от особенно резкого порыва, и Алеретт, поежившись, живо взобралась обратно в кресло.

— Расскажи мне еще что-нибудь, пожалуйста, о Вотростене, — попросила она.

* * *

10 лет спустя

Лохматое рыжее солнце с ленивой неторопливостью опускалось за горизонт, словно в насмешку окрашивая море, разбитый причал, а также то, что осталось от некогда цветущей Эссы, в нежные оранжево-розовые тона.

На одном из кораблей, стоявших на рейде в виду городских стен, показался высокий широкоплечий мужчина лет двадцати восьми — тридцати на вид с выделяющимися на лице умными зелеными глазами. У него были длинные, по северной моде, золотистые волосы с легкой рыжеватой искрой, усы и короткая аккуратная бородка. Оглядевшись по сторонам, он подошел к другому мужчине, такому же крепкому, но темноволосому, на вид ровеснику, до сих пор словно бы нарочно прятавшемуся в тени.

— Ну что, Аудмунд? — спросил с волнением в голосе ожидавший. — Как дела?

— Нам надо спешить, Бёрдбрандт, — последовал негромкий ответ. — Мой брат вот-вот ударит.

— Проклятая сука! — прошипел тот, кого назвали Бёрдбрандтом, и его собеседник кивнул, соглашаясь. Он явно понял, о чем идет речь.

— Бардульв некромант, и он уже попробовал крови, — вновь заговорил Аудмунд, плотнее закутываясь в плащ и натягивая кожаные перчатки с раструбами. — Крови людей. У него обширные планы насчет завоевания окрестных земель, и он теперь не сможет сдержаться. Он выпьет Вотростен до дна, чтобы заполучить вожделенную силу и достичь цели. И мы должны его остановить.

Бёрдбрандт выразительно огляделся по сторонам, и его собеседник качнул головой, давая понять, что они одни и их никто не услышит.

— Как ты думаешь, — спросил у Аудмунда его друг, — он будет просить о помощи Фатраин?

Тот в ответ коротко кивнул и вслух пояснил:

— Наверняка. Он уже сказал, что после заключения договора отправится в Рагос, чтобы навестить деда. Магистр, без сомнения, окажет Бардульву помощь. Теперь, когда больше нет моего отца, который много лет сдерживал жену и сына, а войска почти все тут, в Месаине, некромантам не составит труда незаметно проникнуть на территорию полуострова.

Аудмунд отчетливо скрежетнул зубами и так сильно схватился за фальшборт, что побелели костяшки пальцев.

— Я, в общем-то, понимаю, что виноват не сам Бардульв, а его покойная мамаша, эта проклятая сука Кадиа, — вновь заговорил он шепотом, тщательно сдерживая гнев. — Но нам от этого не легче. Она напоила сына человеческой кровью сразу после рождения, и тот был обречен. До сих пор Бардульв держался, но эта война предоставила ему слишком много возможностей, чтобы безнаказанно почерпнуть силы в крови людей. Он не устоял. Хотя я, признаться, до последнего все же надеялся на чудо. Но его не произошло. И совсем скоро Бардульв превратится в зверя.

И снова повторил:

— Нам надо спешить.

Некоторое время оба молчали, обдумывая сложившуюся ситуацию, и наконец Бёрдбрандт произнес, все так же тихо, но серьезно и торжественно:

— Ты сын князя и маршал Вотростена. Мы привыкли в бою видеть тебя впереди. Мы пойдем за тобой и на этот раз.

Аудмунд кивнул, принимая клятву товарища, и тот засуетился, спуская шлюпку на воду.

Догорали последние отблески заката. Небо темнело. Море шептало, лениво ударяясь в борт корабля. Хотелось отдаться этой ласковой неге и ни о чем не думать, но ни тот, ни другой не могли себе позволить подобной роскоши.

Вдруг Аудмунд ощутимо напрягся, обернулся и приложил палец к губам, делая знак другу. Тот кивнул, без слов давая понять, что увидел и понял, и через несколько минут на палубу вышел еще один мужчина. Невысокий и худощавый, с узкими холеными руками и с глубоко посаженными глазами на костистом, угловатом лице, он не был похож ни на одного из присутствующих. Ничем не стянутые темные волосы в беспорядке спадали на плечи.

— Уже уезжаешь, брат? — спросил пришелец у Аудмунда, и Бёрдбрандт перевел взгляд с одного на другого и обратно, словно оценивая.

Действительно, трудно было не поразиться, увидев их вместе. Бардульв, молодой князь двадцати двух лет, только недавно, незадолго до войны, взошедший на трон Вотростена, выглядел сущим мальчишкой по сравнению с собственным младшим братом, которому, несмотря на обманчиво взрослую внешность, шел всего лишь двадцатый год. Впрочем, тут тоже крылась своя загадка, ответ на которую заключался в расе матери Аудмунда.

— Еду, — ответил тот, явно решив без нужды не вдаваться в подробности.

Бардульв чуть заметно приподнял брови, но настаивать не стал, только сухо приказал:

— Когда в Вотростен прибудет моя невеста, встреть ее, как подобает.

Аудмунд приложил руку к груди и склонил голову в почтительном поклоне:

— Слушаю, повелитель.

Стоящие на рейде корабли Вотростена были хорошо видны из покоев юной герцогини Алеретт. Длинные и в чем-то даже изящные, с обитыми бронзой, слегка приподнятыми носами и закругленной кормой, они всем видом внушали уважение, и она невольно залюбовалась их опасной красотой. Сейчас боевые башни с пространством для стрелков пустовали, а корабельные орудия и абордажный ворот — перекидной мост с железным крюком на конце — были тщательно укрыты, но Ретта прекрасно помнила, как буквально несколько дней назад эти вот корабли расстреливали их флот.

Ретта вздохнула и, устало прикрыв глаза, потерла виски. Запаха гари, долгие дни неотступно стоявшего над городом, уже почти не чувствовалось.

Теплый ветер шевелил легчайшие занавеси. Шелк обивки напоминал, что совсем недавно была другая, куда более легкая и приятная жизнь. Однако позолота канделябров уже успела потускнеть, и даже львиные головы дверных ручек, казалось, скалились не столь грозно, как прежде.

На море у Вотростена не было конкурентов, но увы, отец позволил себе об этом забыть. И не только об этом.

Герцог был человек, в общем, не злой, скорее, наоборот: слишком добрый и чересчур мягкий, местами даже легкомысленный. Книги и музыку он любил больше, чем что-либо иное, и эти недостатки компенсировались тем, что Рамиэль был младшим сыном. Править его никто не учил, но ему это и не было нужно. И только внезапная смерть его старшего брата поставила покойного ныне деда Ретты перед сложным выбором — либо самому жить вечно, что, конечно же, было невозможно, либо подобрать оставшемуся сыну умную жену, которая будет за него править. Так он и поступил.

...Тени сгущались, накрывая осиротевший, обезлюдевший город пыльным пологом, но не было тех, кто бы зажег огни. Если даже не считать того, что масло теперь стоило непростительно дорого, а значит, решительно невозможно было тратить его на освещение улиц, почти все люди сейчас находились либо на службе в армии, либо в госпитале. Последних, впрочем, было гораздо больше. Так много, что даже Ретта, в детстве забавы ради и с позволения матери изучившая лекарское искусство, с недавних пор трудилась в главном госпитале Эссы почти неотлучно. Теперь, к концу дня, тело у нее ломило, глаза слипались, но Ретта все не находила в себе сил отойти от окна, гадая, с какими известиями прибудет отец, отправившийся к Бардульву на переговоры.

О, если бы они с братом были дома, когда умерла от болезни легких их мать, герцогиня Исалина, и отец остался без ее мудрых советов! Но увы, тогда, год назад, сама Ретта путешествовала по Месаине с подругами и придворными дамами, а младший брат ее Теональд гостил у родителей матери, где обучался искусству управления страной. Оба они опоздали предупредить несчастье. Ретта примчалась в Эссу, когда война Рамиэлем уже была объявлена, а брата дед их просто-напросто не отпустил в самую гущу боевых действий. Теональд рвал и метал, но поделать ничего не мог. Все, что ему оставалось, — это слать отцу гневные, полные резких отповедей и наставлений письма. Читая их, Рамиэль краснел, но признавал правоту наследника, тяжело вздыхал и передавал послания дочери, чтобы та могла ознакомиться.

Разведка лорда Валерэна сработала из рук вон плохо — уже через неделю после объявления войны армия Бардульва блокировала Месаину с моря и с суши, и спешно приехавшей домой Ретте оставалось лишь беспомощно наблюдать, как воины северян выкатывают пушки и собирают осадные орудия. Народ все больше слабел от голода, ибо поля и склады продовольствия были первым, что враг приказал уничтожить. Конечно, достали вотростенцы далеко не все, но их пушки били очень старательно.

«Что это? — спрашивал Теональд в личных письмах к старшей сестре. — Преступное ротозейство или предательство? Кто внушил отцу мысль, что пора отбить у северян богатые золотом острова?»

Брат обещал разобраться, едва вернется домой, а Ретта и сама задавала себе те же самые вопросы. Сколько раз ее мать убеждала супруга, что не стоит трогать колонии северян и лучше бы оставить острова в покое, пусть даже они равно удалены от обеих стран и выглядят соблазнительно. Вотростен никогда не отдает своего. Но увы, едва ее не стало, как герцог Рамиэль тут же совершил роковую ошибку, решив, по-видимому, что старого князя больше нет, а новый — неопытный юноша, и совершенно не учитывая наличие у Бардульва ума, советников и умелого маршала.

Ретта тяжело вздохнула, отошла от окна и подумала, как много запросит Бардульв за мир. Молодой возраст князя больше никого не обманывал.

Дверь скрипнула, и в покои, осторожно ступая, словно боясь кого-нибудь разбудить, вошла няня.

— Что это ты в темноте сидишь? — спросила она, снимая шаль, и потянулась к лампе. — А я к тебе с новостями. Походила тут по улицам, послушала кое-что.

Ретта вопросительно подняла брови. Вид у Берисы был серьезный и крайне загадочный. А если учесть, что в городе теперь чаще можно было увидеть вотростенские патрули да отпущенных на берег матросов, то послушать старую няньку и впрямь стоило.

Между тем Бериса зажгла светильник, за ним другой, забрала у пришедшей служанки поднос с двумя порциями скудной каши и травяным отваром и только потом, устроившись в кресле у разожженного подопечной камина, принялась выкладывать добытые сплетни:

— Для начала могу сказать, что, вероятнее всего, Бардульв скоро покинет Месаину.

— Ты уверена? — встрепенулась Ретта.

О, если бы это было так, как сразу бы изменилась их жизнь к лучшему! В голове герцогини одна за другой стали рисоваться самые радужные перспективы. Они еще успеют посеять хлеб и собрать урожай, хотя бы один. Успеют наскоро подлатать дома. Конечно, это не поднимет из руин страну, однако, по крайней мере, поможет пережить грядущую зиму. А уже потом можно будет начинать строиться.

Ослепленная радостными видениями, Ретта даже зажмурилась от удовольствия. Вновь появятся на столах персики, гранаты, хурма и инжир, будут восстановлены разоренные виноградники. Какие восхитительные известия!

Однако Бериса еще не закончила. Дождавшись, пока воспитанница вернется из мира грез назад на землю, няня продолжала:

— Думаю, тебе это тоже будет интересно: объявление войны застало Вотростен накануне какой-то внутренней драмы. Полагаю, это одна из причин, по которым Бардульв не станет медлить.

— А что у них случилось? — удивилась Ретта.

До них, в Месаину, никакие вести на этот счет не доходили.

«Впрочем, мы о многом не знали, не только об этом», — напомнила сама себе Ретта и вновь обратилась в слух.

Бериса огляделась по сторонам, наклонилась и сделала воспитаннице знак приблизиться. Та с готовностью подалась вперед.

— Он некромант, — прошептала Бериса. — Так говорят.

— Кто? — испуганно ахнула потрясенная Алеретт.

Хотя она уже заранее догадывалась, какой последует ответ. Бериса посмотрела ей в глаза и кивнула, подтверждая догадку:

— Бардульв. Некромант, испробовавший крови людей.

Ретта схватилась за голову, мысли ее смешались.

— Некромант…

— Да.

История хранила немало примеров, когда некроманты пробовали черпать силу в крови людей, и никогда это не заканчивалось ничем хорошим. Они уже не могли остановиться и убивали все больше и больше, пока топор палача или кинжал наемного убийцы не обрывал их жизнь. Но некромант у власти?

Радужные видения мгновенно растаяли, словно дым от костра. Конечно, он теперь не уйдет навсегда, но непременно вернется позже, когда ему понадобится восстановить силы.

— Возможно, все дело в его матери. Даже наверняка. Уж тут-то я могу поведать не понаслышке. Она с Фатраина, дочь магистра Джараака. Народ княгини Кадиа славится сильными колдунами, и старый князь Эргард женился на ней лишь потому, что остро нуждался в войске. Что ж, свою помощь он получил.

— Бардульв его единственный сын? — поинтересовалась Ретта.

К ее удивлению, няня покачала головой:

— Нет. Есть еще младший, эр-князь Аудмунд. Он незаконнорожденный.

Герцогиня поморщилась. Несмотря на мотивы, побудившие ее родителей к браку, Исалина и Рамиэль прожили всю жизнь в любви и согласии, поэтому теперь их дочери не доставляло удовольствия выслушивать истории об адюльтерах. Хотя, конечно, Ретта при дворе за восемнадцать лет жизни навидалась всякого.

Бериса между тем продолжала:

— Никто не знает, как это произошло. Бардульву едва исполнился год, когда его отец ушел в поход. Вернулся он с младенцем на руках. И должна тебе сказать, что о брате князя тоже ходят странные слухи.

— Какие же?

— Точно никому не известно, однако подозревают, что его мать была рысью.

Ретта не удержалась и вскрикнула от удивления:

— Как такое возможно?

Няня пожала плечами:

— Во всяком случае, старый князь привез сына именно из земель оборотней. Он официально усыновил мальчика и беззаветно любил всю жизнь.

— Признал сына?

Ретта была фраппирована.

— Ну да. Княгиня, конечно же, ненавидела Аудмунда, но ничего не предпринимала. Или просто не могла ничего сделать, что тоже вероятно. Говорят, брат равным образом настороженно относится к нему. Несмотря на юный возраст, Аудмунд на редкость сильный воин и талантливый полководец. Он маршал Вотростена и, пока не умер его отец, частенько водил войска на битву.

— Сколько ему теперь?

— Должно быть, около двадцати лет. Я уже давно сбилась со счета, но он немногим старше тебя. Все это только слухи, девочка, но я даже не знаю, право, кто же из братьев на самом деле опасней.

За окном уже успело стемнеть. Молчали цикады. Не было слышно ни выкриков подгулявших прохожих, ни звуков песен.

Ретта вздохнула и покачала головой. Что ж, по крайней мере, Бардульв скоро покинет Месаину, и за это стоит благодарить отца богов Вийюту. Как будет дальше — узнают потом.

За спиной тихонько приоткрылась дверь, и в покои проскользнули несколько фрейлин. Одна из девушек забрала опустевший поднос, другие начали готовить постель ко сну. Достали ночную рубашку с пышными, тщательно отглаженными кружевами и приблизились, дабы помочь герцогине разоблачиться.

— И правда, шла бы ты спать, девочка, — проворчала Бериса. — Уже еле на ногах держишься.

Ретта коротко кивнула в ответ. Дел у нее больше на сегодня не было, а потому она молча позволила помощницам расплести ей волосы и уложить в постель.

— Спокойных снов, — пожелала воспитаннице няня и поцеловала в лоб.

Вскоре светильники были затушены, и спальня опустела.

Ретте не спалось. Колыхались от ветра занавеси и листва за окном, отбрасывая на паркет кривые, длинные тени. Герцогиня смотрела на них, пытаясь угадать фигуры, и в размытых очертаниях ей чудились то крылья сказочного дракона, то разверстая пасть, то чьи-то клыки. От духоты вскорости разболелась голова, и Ретта встала, распахнула высокое окно и вышла на балкон. Укрытый благосклонным пологом ночи, город спал, нервно вздрагивая во сне, и можно было легко представить, что и не было этого изматывающего, страшного года, и что мама жива. Вот сейчас откроется дверь, и Исалина войдет, по привычке спрашивая, что тут происходит и почему дочь в столь поздний час до сих пор не спит.

Ретта улыбнулась воспоминаниям и, не желая огорчать маму, пусть даже и оставившую этот мир, вернулась в постель.

Скоро ей удалось забыться тяжелым, беспокойным сном. Снились ей бои, чьи-то гневные крики и пронзительно-зеленые кошачьи глаза на мужском лице. И Ретта никак не могла понять, что же эти видения означают.

Утро началось для нее, как всегда, с первыми лучами рассвета. Распахнув глаза, Ретта позвонила в колокольчик и отрывисто бросила пришедшим на зов заспанным фрейлинам:

— Одеваться.

Те послушно полезли в шкаф.

— Вы сегодня снова пойдете в госпиталь, ваше высочество?

— Да.

Девушка постарше извлекла рабочий наряд Ретты — зеленое хлопковое платье. Вторая заплела волосы госпожи в тугую толстую косу и уложила их венцом.

— Можете идти, — отпустила их герцогиня, когда с утренним туалетом было покончено.

Девушки сделали реверанс и безмолвно испарились.

Встающее из-за крыш золотистое солнце силилось разогнать густой туман. Корабли Вотростена все так же покачивались на рейде, и Ретта подумала, что пора бы уже отцу дать знать, как у него дела и как продвигаются переговоры на флагмане северян. Само собой, Бардульв обещал безопасность герцогу, но все же война еще не закончилась, а потому Ретта допускала любой теоретически возможный вариант развития событий.

Внизу под окнами раздались резкие, отрывистые команды и топот ног — это как раз сменился караул.

Дверь распахнулась, и в покои герцогини вошел гвардеец. Коротко кивнув ему в знак приветствия, та взяла сундучок со снадобьями и первая покинула комнату. Страж направился вслед за ней.

Фрейлин герцогиня с собой в госпиталь никогда не брала. Их глупые охи, закатывания глаз и демонстративные обмороки раздражали Ретту и отвлекали от работы лекарей, у которых, без сомнения, было более важное и нужное занятие, чем хлопотать над балованными девицами.

Убиравшиеся во дворце в столь ранний час служанки приветствовали госпожу глубокими реверансами. Та любезно здоровалась с каждой девушкой, и они в ответ желали ей доброго дня.

Впрочем, мог ли день на войне быть добрым? Философский вопрос, и в иное время Ретта охотно бы его обсудила. Вероятно, да, если считать хорошим день без десятков и сотен новых раненых. День, когда стоны пациентов будут раздаваться не так громко, как прежде.

Дар или проклятие? Ретта с детства чувствовала души и боль людей, и ей было почти физически тяжело видеть, как умирает какой-нибудь парень с чистым, на редкость добрым сердцем, еще совсем молодой. Он мог бы жить долго и счастливо, встретить любимую и родить детей. Но, конечно, уже не встретит, умерев в тяжелой атмосфере и зловонии городского госпиталя. И такое случалось практически ежедневно. И она ничего, абсолютно ничего не могла со всем этим поделать, несмотря на свое высокое положение, — только немного, в меру собственных возможностей, облегчить страдания. И она приходила в госпиталь снова и снова, проводя там дни напролет, с раннего утра и до позднего вечера. Рамиэль подобных занятий дочери, разумеется, не одобрял, но Ретта не обращала на его ворчание никакого внимания. Не отец ли всему виной? На этом безмолвный поединок взглядов обычно заканчивался, и герцог первый опускал глаза.

Утро разгоралось, и Ретта торопилась, прибавляя шаг. Под ногами противно чавкала грязь, юная герцогиня то и дело обходила помои, которые давно уже никто не убирал, и с грустью смотрела на обшарпанные, с выбитыми окнами и проломленными стенами дома. Еще совсем недавно Эсса по праву считалась красивейшим городом Месаины. Чистые широкие мостовые, увитые диким виноградом дома, многочисленные цветы, пестрые краски и шпили башен; и синее, теплое море почти у самых стен, где-то вдали сливающееся с небесами. Теперь же на разбитых мостовых чаще всего копошились тщедушные дети вперемешку с тощими же свиньями и собаками, цветы иссушил летний зной, дома побили осадные машины Бардульва, и густой, тяжелый смрад плыл над все еще окруженным городом.

— Осторожней, госпожа! — услышала она голос гвардейца и поняла, что, задумавшись, едва не споткнулась о валяющийся поперек дороги труп тощего старика.

Стражник поспешно оттащил его в сторону, и путь продолжился, а Ретта подумала, что, встреться ей сейчас Бардульв, она с удовольствием бы высказала ему о работе вотростенских патрулей. Впрочем, Месаина пока еще не признана побежденной, а также не успела стать колонией северян, поэтому генерал-полицмейстер для выволочки тоже вполне подходил.

«Вот этим я по возвращении домой и займусь», — твердо пообещала она себе.

Так, за невеселыми размышлениями, они незаметно дошли до госпиталя.

Первоначально местный странноприимный дом представлял собой просто длинное низкое прямоугольное здание, окруженное крохотным садиком, неопрятным и неказистым. Было это около ста пятидесяти или даже двухсот лет назад — точную дату основания Ретта не помнила. Денег на строительство и содержание лечебного дома для нищих и бездомных однажды дал потерявший после долгой болезни любимую жену аристократ. Постепенно здание разрасталось, были пристроены флигели и новые этажи, основана школа для лекарей. Главный госпиталь Эссы превратился в одну из жемчужин города с роскошной лепниной на потолках и стенах залов и тщательно спланированным садом.

Однако теперь, в конце войны, он больше напоминал помесь склада с конюшней, а от былой красоты остались лишь воспоминания: палаты, залы, даже подсобные помещения и сам сад — все было забито ранеными до такой степени, что иногда просто свободно пройти казалось серьезной проблемой. И над всем этим — над стонущими солдатами, над переломанными и гниющими конечностями, над перебинтованными головами — стоял непереносимый, густой смрад, от которого не спасало даже постоянное проветривание помещений.

Ретта толкнула дверь, переступила порог, и на нее сразу обрушился гул голосов.

Поначалу слегка терявшаяся, теперь она совершенно привыкла и уже без стеснения промывала и перевязывала, очищала раны и при необходимости брила волосы, если младшие служители были заняты.

Оглядевшись по сторонам, Ретта поискала взглядом мастера Малиодора — того самого лекаря, который и обучил ее в свое время целительскому искусству. Однако он первый заметил ее и помахал рукой:

— Доброе утро, девочка! Рад видеть, ты как раз вовремя. Присоединяйся, мне нужна твоя помощь.

— Сейчас иду, мастер! — ответила Ретта и пошла мыть руки.

Малиодор — бодрый старик лет примерно шестидесяти пяти с длинными седыми волосами, стянутыми в высокий пучок. Ходили слухи, что то ли бабка его, то ли мать вели происхождение из восточных земель, однако отец совершенно точно был младшим отпрыском одного из знатнейших семейств Месаины. В юности покинув родину, Малиодор в течение двенадцати лет путешествовал, а вернулся уже опытным лекарем и вскорости возглавил и сам госпиталь, и школу при нем.

По его приказу полы и стены здесь регулярно мыли, ткань для перевязки и инструмент кипятили, а белье меняли раз в три дня. И как младшим служителям удавалось поддерживать установившийся порядок в столь невыносимых условиях, какие сложились теперь, для Ретты оставалось поистине загадкой.

— Что случилось? — спросила Ретта, подходя к длинному, покрытому облупившейся зеленой краской столу, на который двое дюжих солдат как раз укладывали гвардейца.

— Смех сквозь слезы, — охотно начал делиться с ученицей Малиодор. — Мало нам ран и порубленных северянами конечностей, так еще и воспалившиеся отростки привозят.

— Это тот, о котором вы мне рассказывали? — уточнила она и, взяв со столика поменьше зерновой спирт, помыла им руки.

— Именно, — подтвердил старый мастер. — Тот самый гнусный маленький червячок, который дает о себе знать обычно в самый неподходящий момент. Говорят, наш бравый гвардеец до последнего сопротивлялся отправке в госпиталь, и лишь клятвенные заверения командира, что он сможет вернуться в бой сразу же, как позволят лекари, помогли бедолаге смириться с печальной участью. Его уже напоили вином, так что можно приступать.

Малиодор протянул руку, беря со стола небольшой, остро отточенный ножичек, и Ретта поняла, что вступительная часть окончена и начинается дело.

Лежавший на столе гвардеец был еще не стар — всего лет тридцати с небольшим. Ретта чувствовала, да это и так было в общем понятно из рассказа мастера, что нынешний пациент действительно чист душой. Сколько их таких герцогиня перевидала в стенах лечебницы? Десятки, сотни? И сколько умерло от воспаления вот этого самого отростка? Много. И отдавать еще одного Ретта точно была не намерена.

Мастер тем временем разрезал живот больного, и она потянулась за пинцетом. Двое дюжих солдат стояли рядом, чтобы держать бедолагу в том случае, если он вдруг вздумает прийти в себя.

К счастью, тот вел себя вполне смирно, и операция шла своим чередом, как и жизнь в госпитале. Сновали туда-сюда младшие служители; молодой лекарь что-то сосредоточенно втолковывал школяру, а тот слушал, смиренно опустив глаза.

Ретта прислушивалась к звукам с улицы, между делом заодно размышляя, какие условия может потребовать Бардульв для заключения мира. Дань? Единовременную или постоянную? Или, может быть, часть территорий? Хотя зачем они ему, если разобраться? Месаина столь удалена от Вотростена и его колоний, что удержать вновь приобретенные территории князю будет крайне сложно. Значит, все же, вероятнее всего, дань. Но в каком размере? Что понадобится отдать, чтобы собрать необходимую сумму? И оставит ли Бардульв в Эссе гарнизон? Впрочем, все эти размышления носили больше отвлеченный характер. Какой смысл рассуждать, не имея на руках текста договора?

Ретта вздохнула, откинула с лица упавшую прядь, а Малиодор между тем наложил последний шов, сверху повязку и объявил восхитительно бодрым, даже радостным голосом:

— Ну все, готов. Забирайте!

Солдаты подхватили гвардейца и понесли его в сторону как раз недавно освободившейся койки, а старый лекарь, вымыв руки в тазике, заметил мечтательно:

— Может быть, твой отец подпишет договор, и поток пациентов наконец иссякнет? А, малышка? Что скажешь?

Он посмотрел на ученицу и заговорщически ей подмигнул:

— Пойдем поедим? У меня был припасен кусочек свининки. Сочный! Вот увидишь, тебе понравится!

Ретта намеревалась было вежливо отказаться, но после операции всегда хотелось мяса, а потому она позволила себя обнять и увести в огороженный невысокой ширмой уголок, где они с аппетитом поели.

Время резвыми конями бежало вперед. К Малиодору то и дело подходили с вопросами младшие лекари, и Ретта, прибрав следы их скромного пиршества, поспешила в общий зал — работы там хватало на всех.

В основном, конечно же, это были перевязки разной степени сложности, отличавшиеся одна от другой лишь уровнем однообразия манипуляций. Снять старые повязки, обработать рану, наложить мазь, перебинтовать. Ничего хоть сколько-нибудь занимательного или интересного. Только вот пациенты, безусловно, попадались разные. Одни лежали спокойно и смирно, не желая мешать целителям, другие принимались молоть языками и выкладывать всю подноготную, включая историю семьи до седьмого колена, так что к вечеру частенько от таких разговоров начинала всерьез болеть голова. Некоторые вели себя достойно, не издавая ни единого звука, даже если целителям приходилось очищать рану от омертвевших тканей или убирать нагноения. Другие же начинали громко стонать, даже когда к их коже присыхал небольшой кусочек бинта.

Пот заливал глаза, ломило спину. Ретту на перевязках сменил только что вернувшийся из деревни неподалеку молодой лекарь, и она, кивнув благодарно, отошла в сторонку, где стоял тазик для умывания, и с облегчением и непередаваемым удовольствием ополоснула лицо.

Молодые и старые, аристократы, купцы и крестьяне — в главном госпитале, казалось, смешались все имеющиеся в стране сословия. И удивительно, почти никто не требовал для себя особых условий. Хотя, конечно, бывало всякое. Но редких скандалистов быстро и ловко ставил на место Малиодор.

— Сестренка, — послышался тихий голос, и Ретта, обернувшись, увидела молодого парня не старше восемнадцати лет с перебинтованной рукой. — Не поможешь мне? Хочу письмо родителям написать, а самому неудобно с такой-то рукой.

— Разумеется, — согласилась Ретта и, взяв перо и писчие принадлежности, устроилась у кровати и принялась записывать под диктовку солдата.

Новости его были, в общем, все те же самые, что и у других страдальцев в его положении. Живой, руки-ноги на месте, голова цела. Лекари обещали отпустить его скоро домой на побывку, и это действительно была правда. Надписав на чистой стороне адрес, она запечатала послание и сказала:

— Его отправят с утренней почтой.

— Спасибо тебе, — поблагодарил солдат.

Она улыбнулась:

— Теперь отдыхай.

Тот послушно закрыл глаза, Ретта же отнесла и положила письмо в специально отведенный для этих целей ларец.

— Шла бы ты домой, девочка, — заметил Малиодор, приблизившись и покачав головой. — Вечер уж наступает. Устала ведь, на ногах не стоишь.

Красное солнце и впрямь висело уже над самыми крышами. Еще один день, словно выпущенная стрела, просвистел мимо. И когда только успел? Ретта провела ладонью по лицу и ответила:

— Пожалуй, вы правы, мастер. Пойду я.

Стражник, все это время терпеливо ожидавший госпожу, подобрался и вытянулся по стойке смирно. Ретта, впрочем заметив его движение, привычно махнула рукой, разрешая расслабиться.

— До свидания, мастер, — попрощалась она.

— До свидания, девочка, — отозвался Малиодор. — Надеюсь, вести будут хорошими.

Герцогиня вопросительно подняла брови, но старый учитель ничего пояснять не стал, лишь загадочно и ободряюще улыбнулся. Гвардеец распахнул дверь, и Ретта вышла на свежий воздух. Свежий, конечно же, лишь по сравнению с атмосферой госпиталя.

Далеко над морем противно кричали чайки, к городу подступал милосердный вечер, пряча в складках темного покрывала разруху и боль. Мраморные колонны прозрачно розовели в закатных лучах, и можно было легко вообразить, будто вот-вот заиграет музыка и юные девушки заведут протяжную, нежную, мелодичную песню, как часто бывало в прежние времена. Всего год — а кажется, будто минули столетия, и мирная, беззаботная жизнь с веселыми ярмарками и поэтическими состязаниями подернулась пыльной, густой, удушающей пеленой.

Ретта вздохнула и ускорила шаг. От скорбных воспоминаний толку не было никакого, лишь сильнее начинало болеть сердце.

Впрочем, по сравнению с утренним временем улицы стали как будто более оживленными. Кто-то вернулся с дневных работ либо просто часть солдат распустили по домам? Но что это могло означать, если не то, что в их службе больше не было необходимости? И не значит ли это?..

Додумать мысль она не успела — из ближайшего проулка выбежал вестовой и, заметив герцогиню, поспешил к ней.

— Моя госпожа, — начал он торопливо, останавливаясь перед Реттой и вытягиваясь по струнке, — герцог вернулся час назад.

— Где он?! — не сдержав нетерпения, вскрикнула та и резко подалась вперед.

— У себя в кабинете.

Алеретт подобрала юбки и побежала во дворец, едва разбирая дорогу. Отец вернулся! Какие известия он привез?

Дыхание ее сбилось, волосы растрепались. Она перепрыгивала через клумбы и тощих кошек, испуганно смотревших ей вслед.

— Поворот, госпожа! — крикнул гвардеец. — Налево!

И она послушно свернула в указанном направлении.

Дворец, до последнего камня, до малейшей выщербины знакомый и бесконечно родной, предстал ей, словно видение принцессы Грезы: окутанный прозрачным туманом и розовыми вечерними лучами.

Ретта остановилась и несколько минут стояла, впитывая волшебную, чарующую картину всем существом, каждой клеточкой измученного, исстрадавшегося тела. Отчего-то казалось, что больше родной дом таким она никогда не увидит. Но что может быть глупее и нелепее подобной мысли?

Вновь ускорив шаг, она вошла в парадный холл, в изобилии украшенный вазами и скульптурами юных дев, вручила сундучок со снадобьями ближайшему стражнику и побежала на второй этаж.

Именно там, в дальнем конце тихой, уединенной галереи, убранной в соответствии со вкусами герцога картинами и музыкальными инструментами, располагался его рабочий кабинет. В мирное время здесь можно было встретить много народу: министров, просителей, успешно миновавших первый кордон из секретарей, и придворных дам, стреляющих по сторонам глазами. Однако теперь вокруг было на удивление пустынно и тихо, если не считать, конечно, лейб-гвардии, по-прежнему стойко несущей бремя охраны герцогских покоев.

При виде Ретты они брали на караул, и та неизменно приветливо кивала каждому из встреченных стражей. Последний предупредительно распахнул дверь, и герцог Рамиэль, до сих пор задумчиво смотревший в окно, обернулся, а увидев дочь, побледнел.

— Что случилось? — в нетерпении спросила Ретта, подбегая ближе и заглядывая отцу в глаза. — Какие вести?

Тот заметно смешался, и она внутренне похолодела. Что же произошло?

— Присядем, дочка, — мягким голосом сказал Рамиэль, указывая на пару кресел у стола.

Ретта села, терпеливо ожидая, а герцог устроился напротив, достал бумаги, некоторое время читал их, будто впервые видел, а потом отложил в сторону и потер затылок. Ожидание становилось невыносимым.

— Понимаешь, — заговорил он наконец, — нам, по сути, нечего было предложить Бардульву. А ему с нас взять. Переговоры шли сложно. В конце концов князь согласился удовлетвориться единовременной кабальной данью, которую, право, я даже не представляю, из каких средств платить. Но речь не об этом.

Рамиэль встал и подошел к карте, что висела на стене напротив стола. Заложив руки за спину, долго стоял, что-то высматривая и время от времени шевеля губами. Наконец произнес:

— Ведь князь молод.

Ретте показалось, что он продолжал разговор, который до сих пор вел сам с собой мысленно, но на всякий случай ответила вслух:

— Я знаю.

— Это хорошо, — кивнул герцог и снова потер затылок. — Понимаешь, я у него спрашивал, зачем ему это надо. Он сказал, что вовсе не для того, чтобы дополнительно нас унизить, и что я могу быть совершенно спокоен на этот счет. Мне кажется, девочка, все дело в том, что окрестные властители не горят желанием отдавать за него своих дочерей, а жена Бардульву все же нужна.

Тут Рамиэль обернулся, и Ретте показалось, что в алеющих закатных лучах глаза его полыхают каким-то мистическим, нереальным светом, так что она даже всерьез испугалась, хотя никогда себя не считала трусихой.

— В общем, дочка, — вздохнул герцог, — Бардульв предложил, и я согласился. Ты должна будешь стать его женой. Я продал тебя. Завтра утром он начнет отводить от Месаины войска. Прости меня, так получилось.

В этот момент закат окончательно прогорел, и на кабинет как-то внезапно упала тьма. Дверь осторожно приоткрылась, и один из слуг вошел, чтобы зажечь светильники, но Ретта этого уже не увидела. Она встала, слегка покачнувшись, и поспешно ухватилась за спинку кресла. Перед глазами плыло, но она ценой неимоверных усилий сохраняла неприступный, надменный вид.

Некромант! Предел мечтаний, что и говорить. Каково это — пойти под венец с человеком, который в любой момент может убить тебя, едва твоя жалкая жизнь станет ему не нужна? Интересный, должно быть, окажется опыт.

Герцогиня гордо, саркастически усмехнулась и, не проронив ни слова, направилась к выходу. Отец молча глядел ей вслед.

Ретта миновала две галереи, поднялась на третий этаж дворца, в свои покои. И только войдя и плотно притворив за собой дверь, наклонилась, скорчилась, словно ее раздирала изнутри невыносимая боль, и закричала. Закричала беззвучно, но оттого не менее страшно.

Бериса, увидев воспитанницу, бросилась к ней:

— Что такое, девочка? Что случилось?

Ретта вздохнула тяжело, приходя в себя и вытирая невольно проступившие на глазах слезы, и ответила:

— Он отдал меня в жены Бардульву.

Затем распрямилась и вдруг, плавно осев, упала без чувств.

К ночи Ретта слегла с лихорадкой.

Ретте казалось, что она куда-то бежит. Впрочем, нет — она совершенно отчетливо это ощущала.

Кругом раскинулся лес — непроходимо-густая, окутанная тишиной чаща. Высокие, иссохшие деревья упирались острыми, словно лезвия мечей, верхушками в серые небеса. На голых ветвях не росло ни единого листочка или иголочки, кора облетела, зато под ногами стелился толстый, пышный, колючий ковер из пожелтевших и опавших прошлогодних игл.

От земли поднимался серый густой туман. Вязкий, точно фруктовый кисель, что в детстве так любила Ретта. Можно было подумать, будто неведомый повар плеснул, не глядя, и оставил на мутно-прозрачном полотне несколько неравномерных по густоте серых пятен.

Ретта бежала, то и дело оглядываясь себе за спину, и казалось ей, что от страха сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Первобытный, непереносимый ужас распирал изнутри, рвал грудную клетку. Она падала, раздирала руки и колени в кровь, но сразу же снова вскакивала и неслась еще быстрее. Волосы растрепались, ветки хлестали по лицу, оставляя царапины, но она не обращала на это никакого внимания. Из потрескавшихся, кровоточащих губ рвался истошный, леденящий душу крик.

А за спиной, за жидкой границей мертвых деревьев, вставала первобытная тьма. Откуда пришла она? Из каких теснин поднялась? Вряд ли кто-то из ныне живущих мог ответить на подобный вопрос. У нее были очертания, сходные с человеческими, — высокий рост, фигура, будто укрытая плащом, а еще глаза. Два горящих факела, нестерпимо ярко пылающие среди древесных крон. Они наступали, становились ближе и ближе, и тьма расползалась, обнимая выпирающие из земли корни деревьев, увалы, пни и колючие кусты, стекая в овраги.

Куда бежала, Ретта вряд ли могла бы сказать, но она понимала, что остановиться означает умереть. Впереди блестело непонятное сине-серое марево, и она стремилась туда в безумной надежде, что сможет спастись.

Марево росло, превращаясь в полосу прибоя. Ретта выбежала на берег, оглянулась в последний раз, желая убедиться, что у нее есть небольшой запас времени, и, вдохнув поглубже, нырнула в море.

Вода обожгла и почти сразу вытолкнула на поверхность. Внезапная радость опьянила, придав сил, и Ретта поплыла, мощными гребками бросая тело вперед. Берег стремительно отдалялся, море волновалось, взбивая густую пену, и вот, когда уже начало казаться, что дыхания не хватает, волна приподняла ее и выбросила на песчаный отлогий пляж.

Впереди, на расстоянии полета стрелы, начинался густой живой лес. Непонятная сила подхватила Ретту и понесла. Все, что она могла разглядеть, — это рыжая шерсть гигантского зверя да огромные мраморные валуны, поднимавшиеся из земли. Словно великаны начали строить нечто неведомое, но потом бросили, и следы их трудов поросли травой, и теперь осталась лишь тень былого величия.

Внезапно в чистом голубом небе закричала птица. Ретта подняла голову, проводила ее глазами, а потом вдруг раскинула руки и полетела все выше и выше. Небо становилось ближе, земля уменьшалась, а в груди росла непонятная, беспричинная на первый взгляд легкость, и хотелось петь. А Ретта все кружилась и кружилась в диковинном танце, и крылья, огромные и белоснежные, росли за спиной.

Она тихонько покачивалась на облаках. Со всех сторон лился золотистый свет, прозрачный воздух звенел и искрился. В душе царили покой и умиротворение, и Ретте казалось, что так было, есть и будет всегда.

Однако со временем до нее стали доноситься звуки. Сперва далекие и обрывистые, постепенно они становились все ближе и громче. Взволнованные. Негодующие. Голоса юных девушек и взрослых мужчин. Поначалу Ретта никак не могла понять, кому они принадлежат. И о чем идет речь? Кажется, спорят или горюют о чем-то. Море. Корабль. Смысл казался понятным и близким, однако почему-то ускользал, словно живая рыба из рук.

— Выпей, девочка, — тихо шептал знакомый, родной голос, и она послушно приоткрывала губы: обладатель его не способен был причинить ей вреда, в этом Ретта была уверена.

Потом она стала различать наступление ночи и дня: просто время от времени перед глазами то начинало темнеть, то светлело. Голоса становились все оживленней, и в конце концов ей стало невозможно интересно, что же такое вокруг происходит. И Ретта открыла глаза.

Конечно, удалось ей это далеко не сразу — поначалу веки не поднимались, и можно было подумать, будто их налили свинцом, до того они стали вдруг тяжелы. Но прошло время, и, немного передохнув, она поняла, что теперь вполне может попытаться совершить это без преувеличения героическое усилие.

— Ваше высочество! — звонко и радостно воскликнула одна из фрейлин, всплеснув руками, и на лице ее, наивном и юном, расцвело выражение искреннего счастья. — Вы проснулись! Сейчас, подождите, я позову госпожу Берису!

Девушка умчалась, громко хлопнув дверью, однако не прошло и пяти минут, как в гостиной вновь послышались шаги, и няня герцогини со всех ног вбежала в комнату.

— Малышка моя! — улыбнулась она светло, подбегая и глядя Ретте в лицо. — Наконец! Очнулась!

И, не удержавшись, обняла и крепко расцеловала воспитанницу. Та в ответ тоже улыбнулась слабо, но на большее у нее пока не хватало сил; затем попыталась что-то сказать, однако звуки так и не сорвались с потрескавшихся, пересохших губ.

— Сейчас, подожди минутку, — всполошилась Бериса.

Подойдя к столу, нянька налила воды из графина в фарфоровую, расписанную крупными розами чашку и поднесла больной, немного приподняв ей для удобства голову.

Ретта с благодарностью посмотрела на старуху, отпила пару глотков, но потом закашлялась и сделала знак, что пока больше не хочет пить. Однако теперь, по крайней мере, появился голос.

— Сколько? — чуть слышно поинтересовалась она, и Бериса, присев на стул рядом с кроватью, расправила складки юбки.

— Ты была без сознания десять дней, — сказала она и взглянула вопросительно, по-видимому, ожидая новых расспросов.

И те не замедлили прозвучать. Очевидно, хотя Ретта пока еще была не в силах пошевелиться, мысль работала почти так же хорошо, как до болезни.

— Отец?

— Раздавлен твоей внезапной хворью и ждет известий.

Больная в ответ нахмурилась, некоторое время молчала, а потом решительно покачала головой. Бериса неодобрительно поджала губы:

— Не слишком ли резко вот так поступать, деточка? Да, он виноват, не спорю, и все же он твой отец.

Ретта слегка прикусила губу, думая над словами няни, а та, поднявшись, распахнула окно, и в спальню ворвался чистый, свежий морской воздух.

— После, — наконец прошептала герцогиня, очевидно имея в виду отца и предполагаемую встречу с ним, а потом спросила: — Бардульв?

Бериса вновь уселась на прежнее место и заговорила:

— Наверное, это можно счесть хорошей вестью: князь несколько дней назад покинул Эссу. Блокада снята, однако на сборы у нас осталось не так уж много времени — не больше недели, а учитывая твое состояние, так и всего ничего. А еще столько разных дел, которые необходимо сделать перед отъездом!

Ретта движением век дала понять, что совершенно согласна с няней. Однако теперь скудные силы ее иссякли, и она прикрыла глаза, отдавшись во власть блаженному покою.

Дверь снова тихонько приотворилась, и вошли фрейлины с двумя подносами в руках. Бериса, завидев их, встала и велела поставить ношу на стол. Обмакнув батистовое полотенце в чашу с розовой душистой водой, она подошла к постели и обтерла Ретте лицо. Затем со второго подноса взяла кувшин и налила в чашку ароматного куриного бульона, которым немедля с помощью фрейлин и напоила подопечную.

Кажется, больше пока желать было нечего. На губах Ретты расцвела слабая, но совершенно очевидно радостная улыбка. Девушки ушли, забрав с собой оба подноса, а нянька, взяв с одного из столиков лютню, уселась в кресло и запела. Не колыбельную, нет, для этого Алеретт была слишком взрослой, но одну из песен, что в прежние годы любила петь герцогиня Исалина. Больная слушала, и перед глазами ее вставали счастливые, безмятежные сцены детства — игры с матерью и младшим братом, совместные прогулки по дворцовому саду, вечерние чтения книг у камина. Ретта слушала, постепенно уплывая в страну снов, и реальный мир со всеми его горестями и бедами становился дальше и дальше, по крайней мере, на некоторое время.

Не прошло и четверти часа, как она уже крепко спала. Только на сей раз это был здоровый, без малейших признаков болезни, отдых.

* * *

Силы к ней возвращались медленно, постепенно, шаг за шагом. Сперва Ретта начала присаживаться в постели, затем стоять, обеими руками держась за спинку кровати, потом смогла при поддержке няни пройти с десяток шагов до кресла и сесть, закутавшись в плед и плотно обхватив ладонями чашку крепкого ароматного чая.

Соловьи под окна еще не успели вернуться, конечно нет. Однако в распахнутое окно залетал свежий прохладный ветер, остро пахнущий солью и водорослями, а на рейде не было мрачных теней боевого флота северян.

Впрочем, стоит ли теперь делиться на Вотростен и южан? Ведь с недавних пор они ей не чужие. Ретта хмыкнула и плотнее, по самые глаза, закуталась в теплый плед. Могла ли она подумать еще в начале войны, как именно для нее все закончится? Отъезд из родного дома, свадьба. Хотя, конечно же, она всегда знала, что ее судьба — договорной брак. Она ведь дочь герцога, и такое понятие, как долг, для нее не пустой звук. И все же она не предполагала, что ее вот просто так отдадут победителю, как военный трофей. Хотелось бы знать, спрашивал Бардульв о внешности будущей нареченной или для него подобные мелочи не имеют значения?

— Няня, — позвала Ретта все еще слабым голосом вышивавшую у окна Берису, — дай мне, пожалуйста, лютню.

Та встала и пошла за инструментом. В будущей жизни эта северянка может стать воспитаннице серьезной опорой, поняла герцогиня. А вот брать служанок с собой не стоит. Зачем обрекать бедняжек на жизнь в чужой, незнакомой стране? С фрейлинами тоже придется проститься. Получается, только Бериса. Конечно, князь не захочет унизить будущую жену и даст ей помощниц после прибытия. Или все же нет? Как угадать, что у него в голове и как он намерен поступать впредь? Вопросы, вопросы… А ответов нет, как ни ищи. Значит, остается только ждать и надеяться.

Дверь тихонько открылась, и три любопытные фрейлины осторожно заглянули в покои молодой герцогини. Заметив, что та не спит, проскользнули внутрь и поставили на столик поднос:

— Вот, полакомьтесь, ваше высочество. Сегодня повар приготовил совершенно изумительный малиновый пудинг. Сказал, что специально для вас старался. И еще вкуснейшие пирожки.

— Благодарю, — улыбнулась Ретта и сделала знак подать ей блюдце.

Девушки радостно бросились выполнять поручение. Дождавшись, пока госпожа подкрепит силы, забрали посуду и понесли на кухню, чтобы лично передать повару сердечную благодарность герцогини. Может быть, по такому случаю у него найдется еще немного пудинга, уже для них?

А та, проводив их взглядом, вновь взяла в руки лютню, подтянула колки и коснулась струн.

Музыка лилась из души, из самых потаенных и сокровенных ее глубин, и все, что требовалось, — это подобрать более-менее подходящие ноты. Конечно, в искусстве импровизации Ретта прежде не была сильна, но теперь играть уже знакомый, написанный каким-нибудь композитором мотив не хотелось.

Музыка выходила неровная, как и настроение исполнительницы. То она текла неспешно и плавно, то взвивалась бурным аккордом, подобно горной реке, а после разбивалась легким каскадом. Бериса слушала, качая головой и ласково улыбаясь, и можно было подумать, что ей слышится в порывистом напеве призыв к жизни, к воле и свету. Молодая кровь брала верх, и хотя страх по-прежнему гнездился в глубине сердца Ретты, все же герцогиня улыбнулась светло и искренне, когда некоторое время спустя дверь отворилась и в малую гостиную, куда допускались только избранные приближенные, вошел Малиодор.

— Мастер! — воскликнула она, откладывая инструмент и протягивая обе ладони.

— Здравствуй, девочка, здравствуй, — проворчал старик, наигранно хмуря брови. — Что это тебе вздумалось заболеть?

Впрочем, лукавая, веселая смешинка в глазах противоречила строгому, суровому тону. Малиодор крепко пожал руки ученицы и в знак почтения поцеловал.

— Ну, рассказывай, как себя чувствуешь, — велел он решительно и сел рядом.

Бериса отложила шитье и вышла, чтобы не мешать разговору, а Ретта начала рассказ.

— Вот, мастер, — закончила она, — не получилось в этот раз добрых вестей.

— Как же не получилось? — удивился старик. — А конец войны?

— Но…

Малиодор сделал знак молчать, и Ретта привычно послушалась.

За окном все так же ярко светило солнце, и было странно думать, что светит оно отныне для всех, кроме нее самой. Больше она не принадлежит югу, и следует вырвать из сердца все то, что до недавних пор было дорого. Творения архитекторов, сады, музыка — что толку в них? Впрочем, может, стихи и музыку она возьмет с собой. Но об этом потом. На эту тему она еще успеет поразмыслить после.

Тем временем Малиодор заговорил:

— Так ли уж страшно то, о чем ты думаешь?

— Вы о будущем? — не поняла Ретта.

Старик кивнул и почесал бровь:

— О нем, родимом. Понимаешь, я прожил длинную жизнь и могу сказать, что фантазии наши обычно оказываются куда страшнее реальности. У жизни есть ограничения и рамки, в отличие от воображения, которое, как правило, ничем не стеснено. Вот и подсовывает оно нам всяческие ужасы. Да, я тоже слышал, что Бардульв некромант. Но так ли уж ты уверена, что боги потребуют от тебя самоотречения и невосполнимых жертв? Может быть, есть какой-нибудь выход из положения?

Ретта резко подалась вперед:

— Какой?

— Ну откуда ж я знаю? — развел руками Малиодор и все так же лукаво, заговорщически улыбнулся. — Я ведь не Вийюта, и даже не вотростенская Великая Мать Тата. Эти ответы тебе предстоит найти самой. Просто поверь старику, обдумай все тщательно и будь наготове.

— Хорошо, мастер, — отозвалась Ретта. — Я сделаю, как вы просите. Еще один последний раз.

— Ну вот и славно.

Оба замолчали, и герцогиня посмотрела в окно. Может быть, старый учитель прав? Но какая жизнь ее ждет? Кто скажет?

Однако все приятное имеет свойство рано или поздно заканчиваться. Пришла и им пора прощаться.

— Кто знает, увидимся ли мы еще когда-нибудь, — заметил мастер Малиодор, вставая и от всей души пожимая ладони Ретты. — Вспоминай старика.

— Непременно, учитель, — пообещала она. — Ваших наставлений я никогда не забуду.

— Буду молить богов о твоем счастье.

— Прощайте, мастер, — прошептала Ретта и порывисто, но крепко расцеловала старика в обе щеки.

Целитель ушел, а герцогиня еще долго сидела, глядя в окно и стараясь не думать о том, что этот визит стал определенным рубежом в ее жизни. Дольше откладывать и тянуть нельзя. Хочется или нет, надо брать себя в руки и начинать собираться. И для начала сделать самое необходимое. То, чем следовало заняться, по большому счету, уже давно, если бы мысли ее не витали все это время столь далеко от Эссы.

Протянув руку, Ретта взяла со стола колокольчик и позвонила. Ждавшая, по-видимому, под дверью Бериса вошла в ту же минуту и остановилась, вопросительно приподняв брови.

— Мой брат уже знает? — спросила Ретта.

Голос герцогини был по-прежнему тих и слаб, однако глаза смотрели уверенно и решительно.

Нянька в ответ покачала головой:

— Еще нет. Твой отец опасается гнева наследника. Он понимает, что реакция Теональда может быть весьма бурной.

Ретта вздохнула и прикрыла ладонью глаза. Слабость герцогского характера даже ее время от времени приводила в изумление. Однако, как бы то ни было, брат должен знать — оставлять отца без присмотра никак нельзя, а она через несколько дней уедет.

— Предупреди гонца, чтобы был наготове, — приказала Ретта. — И подай мне перо и бумагу.

Бериса помогла воспитаннице устроиться поудобнее, затем подошла к бюро из орехового дерева, достала необходимое и поставила на низенький круглый столик. Ретта кивнула, давая понять, что теперь все в порядке, и тогда старуха выскользнула из покоев, плотно притворив за собой дверь.

Герцогиня же, взяв в руки перо, задумалась. Несмотря на горячий нрав, Теональд был юношей весьма умным и осмотрительным. Даже если, прочитав письмо, он взорвется гневом, что достаточно вероятно, он все же не кинется домой в тот же миг, очертя голову. Нет, сперва брат позаботится о надлежащей охране, посоветуется с дедом, вышлет вперед разведку. И только после этого начнет собирать вещи. А это значит, что можно просто изложить ему все как есть.

Ретта решительно обмакнула перо в чернила и начала выводить:

«Любимый брат мой, пишу тебе, дабы сообщить весьма прискорбные известия. Нет, с нашим отцом и со мной все в порядке, на этот счет можешь быть совершенно спокоен. Тем не менее, есть то, что заставляет мое сердце обливаться кровью.

Мирный договор с Вотростеном заключен. Но, милосердные боги, на каких условиях! Ты сам хорошо понимаешь, что заплатить дань, пусть даже единовременную, Месаине нечем. А ты еще не слышал, сколько Бардульв запросил! Наши города в руинах, экономика уничтожена, и я день и ночь молю Вийюту послать благоприятную погоду, чтобы мы могли собрать хоть один урожай до наступления холодов. Впрочем, обо всем этом ты либо уже знаешь, либо догадываешься.

Но и это еще не все. Подготовься, Теональд, и вдохни поглубже. Отец меня отдал в жены Бардульву. Через несколько дней я уезжаю, и, скорее всего, мы больше никогда не увидимся. Это то, что действительно приводит меня сейчас в отчаяние. Но, может быть, боги все же будут благосклонны, и наши пути еще когда-нибудь однажды пересекутся? Мы не можем знать, но я обещаю молить богов день и ночь.

Однако не думай обо мне теперь, любезный брат, тут ничего уже не исправишь, а лучше поспеши домой. Без тебя Месаина погибнет, ибо кто же еще позаботится о ней и спасет? Ты один отныне ее хранитель, не считая богов.

Теперь прощай, и снова и снова умоляю тебя — поторопись.

Твоя единственная сестра Алеретт.

P.S. Пожалуйста, не будь слишком суров с отцом — он очень переживает, что довел до такого».

Тяжело вздохнув, Ретта отложила перо и прикрыла глаза. Послание вышло непривычно кратким, и тем не менее оно было завершено. Можно отправлять.

О, как хотелось бы ей поделиться с братом всем тем, что гнетет ее! Они привыкли делить печали и радости пополам. Может быть, Теональд посоветовал бы что-нибудь, подсказал выход из положения. Но подобные излияния, безусловно, не для депеш. А это значит, остается только запечатать и передать письмо гонцу, что уже с полчаса ждет под дверью.

За окном успели сгуститься первые сумерки. Тело ломило от усталости, и Ретта подумала, что сборы она начнет, пожалуй, уже завтра утром. Что ж, у нее осталась еще одна, последняя ночь, дабы проститься с прежней, теперь навсегда оставшейся в прошлом жизнью. Перемены неизбежны, так уж заведено, хотя и не всегда желанны. Что ждет ее? Никто не знает. А это значит, нет смысла гадать.

Вновь позвонив в колокольчик, она передала письмо вошедшей Берисе:

— Для брата. Пусть поторопится.

Нянька кивнула и быстро вышла из покоев, словно тень растворившись в темноте коридоров.

Хотелось есть, и Ретта принялась размышлять, что именно сегодня приготовит повар. Быть может, мяса? Сочного, жареного, с густой подливкой, тающего на языке. Как это было бы восхитительно! Да, надо будет обязательно попросить мяса.

И еще непременно искупаться. Сегодня же. Сразу после ужина.

* * *

Утро выдалось мрачным и серым, под стать хмурому настроению самой Ретты. Жидкие белесые лучи проглядывали время от времени сквозь густые, тучные облака, однако прогнать тяжесть с сердца герцогини они, конечно же, не могли.

В дверь постучали, и одна из фрейлин, самая младшая и бойкая из всех, спросила:

— Ваше высочество, мы вам нужны с утра? Мы хотели сходить за город на виноградники.

— Нет, — решительно покачала головой Ретта. — Оденете меня и можете быть свободны.

Девушки заметно обрадовались и проворно бросились к шкафу выбирать платье.

Вот еще одна и, пожалуй, пока что самая значимая проблема из всех, что перед ней стоят. Климат в Вотростене суровый, а ее наряды из легких тканей. Безусловно, в Месаине тоже случались зимы, но только мягкие и бесснежные, и Ретта серьезно сомневалась, спасут ли ее собственные платья от пронзительных, холодных ветров.

Конечно, будь у нее побольше времени, все вопросы наверняка удалось бы решить. Но где взять здесь и сейчас, в разоренной стране, необходимые ткани? Купцы еще не успели привезти товары, а имевшиеся запасы давно иссякли. Значит, и в этом ей придется положиться на милость будущего супруга.

Герцогиня украдкой вздохнула и резко дернула головой, когда причесывавшая ее фрейлина уж слишком сильно потянула прядь.

— Простите, ваше высочество, — поспешила извиниться та.

С трудом дождавшись, когда девушки закончат, Ретта сделала нетерпеливый жест, приказывая убираться вон, и те проворно ретировались, плотно прикрыв за собой дверь.

Всего два дня. Уже послезавтра ей предстоит отправиться навстречу новой жизни. А готова ли она? Конечно нет.

Алеретт подошла к распахнутому окну и долго смотрела, как в гавань входят вотростенские фраггаты. Всего только два, и этого более чем достаточно. Ни один пиратский корабль из тех, что шныряют во Внешнем море, не рискнет приблизиться к судам северян.

На улицах возникло было некоторое оживление, но потом резко схлынуло. Видимо, люди, опасаясь нечаянно навлечь гнев Бардульва, предпочли убраться подобру-поздорову, просто на всякий случай. Что ж, их можно понять — война закончилась совсем недавно, всего несколько дней назад, и впечатления были еще свежи.

В дверь постучали, и Ретта со вздохом отошла от окна.

— Войдите! — пригласила она.

Дверь отворилась, и в комнату вошел отец.

— Здравствуй, девочка, — заговорил он тихо, избегая при этом смотреть в глаза. — Как ты?

На герцога было больно глядеть. До недавних пор красивый и моложавый, он резко постарел за последнее время, а в глазах застыли тоска и печаль.

Пару мгновений Ретта молчала. Она не знала, о чем ей следует говорить с отцом.

— Уже в порядке, — наконец ответила она. — Болезнь отступает.

— Ну вот и славно.

И снова повисло неловкое, скупое молчание. По-видимому, не только дочь, но и ее отец никак не могли подобрать слов. Все было сказано еще в тот роковой для них обоих вечер. И что добавишь? Взывать к дочерней любви бесполезно — той семьи больше нет. Наконец Ретта просто подошла к отцу и крепко обняла, положив голову ему на плечо. Он стиснул ее в ответ и тяжело вздохнул:

— Прости меня, если сможешь. Наверное, я все же был не слишком хорошим отцом, хотя, видят боги, я очень старался.

— Все в порядке, папа, — сказала она и улыбнулась искренне, хотя и слабо, — никто не мог бы сделать для нас с братом больше тебя.

Они сели на диван и долгое время молчали, размышляя каждый о своем. Слова явно были бы лишними и пустыми. Однако и эти объятия, и общие, весьма нелегкие думы казались исполненными глубочайшего смысла и самого оживленного, искреннего общения.

Когда солнце перевалило зенит, вошла Бериса, и герцог встал:

— Меня ждут дела. Не буду больше отнимать у тебя время. Надеюсь, мы еще увидимся до отъезда.

— До свидания, папа.

Они вновь сердечно обнялись, и герцог вышел, а Ретта, проводив его взглядом, направилась к шкафу. Надо было все же отобрать платья.

А кроме одежды их ждали еще необходимые мелочи и, самое главное, целительские принадлежности Ретты. То, с чем она не согласилась бы расстаться ни при каких обстоятельствах. Предоставив няне укладывать в сундук яркие, по-южному изящные наряды, герцогиня лично взялась упаковать каждый инструмент, каждую хрупкую керамическую баночку, дабы корабельная качка впоследствии не повредила их.

А еще не следовало забывать о лютне и книгах. То, без чего она предпочла бы не покидать отчий дом.

Сундуки с вещами слуги унесли еще утром. Ретта в последний раз оглядела покои, проверяя, все ли необходимое взяла с собой. Кажется, ничего не забыла, включая небольшую коленную арфу, а также медальон с портретами родителей.

«Интересно, как сейчас выглядит Теональд?» — подумала вдруг она.

Последний раз Ретта виделась с младшим братом давно, больше трех лет назад, и теперь он уже отнюдь не ребенок, но юноша. Почти мужчина.

«Может быть, потом, когда обустроюсь на новом месте, попросить брата прислать портрет?»

Но это все, конечно же, будет потом.

А пока она смотрела, как солнечный зайчик играет, отражаясь от зеркала, как весело кружатся в луче света крохотные пылинки, и думала о том, что больше никогда, совсем никогда не увидит родного дома. И хотя она всегда знала, что этот грустный день однажды наступит, все же мысль оказалась неожиданно тяжела.

За спиной всхлипнула одна из фрейлин, и Ретта, обернувшись, подошла к девушке и обняла ее.

— Прощайте, госпожа, — загомонили вдруг разом все остальные.

— Вспоминайте нас!

— Счастья вам, ваше высочество!

— Мы будем молиться за вас!

Подошла Бериса и взяла в руки целительский сундучок воспитанницы. На дворцовой площади забили барабаны, запели трубы, и толпа, собравшаяся, чтобы проводить герцогиню, вдруг зашумела, разразившись выкриками.

— Пора, — спокойно и отстраненно объявила Алеретт непонятно кому, словно все происходило теперь не с ней, а с кем-то другим.

Может быть, с какой-нибудь другой Реттой? Или это она сама смогла неведомым образом покинуть тело и теперь со стороны наблюдает, как герцогиня, подобрав юбки и распрямив плечи, выходит из покоев и спускается вниз по широкой, украшенной живою листвою и мраморными цветами лестнице?

Солнечный луч ударил прямо в глаза. Ретта неловко моргнула и огляделась по сторонам. На лицах безмолвно взиравших на происходящее мужчин читалось отчаяние, женщины тихонько плакали, прикрывая глаза уголками шалей, а дети застыли крохотными неподвижными изваяниями, еще плохо понимая, по-видимому, что же делается вокруг.

Вновь забили торжественный марш барабаны, стоявшие на карауле гвардейцы сделали шаг вперед, и герцог Рамиэль, терпеливо ожидавший неподалеку, подал руку, намереваясь сопроводить дочь на корабль.

Ретта украдкой пожала ладонь отца. Серьезные статс-дамы, надевшие по такому случаю свои лучшие украшения, важно выстроились позади в соответствии с заслугами мужей и собственным возрастом, и торжественная процессия тронулась в сторону гавани.

К счастью, идти им предстояло не слишком долго, однако герцогиня все равно старалась как можно реже оглядываться по сторонам. Меньше всего она хотела запомнить город в его нынешнем состоянии — разрушенным и убогим. И хотя тела с обочин уже успели убрать, а грязь вымести, разбитые дороги и стены спрятать было куда тяжелее.

По мере приближения к причалу толпа редела, но самые смелые и настойчивые долго еще махали ей руками и платками вслед, выкрикивая добрые пожелания и навсегда прощаясь.

Ни роз, ни лент, ни витых арок на их пути, само собой, не было. Как отличался ее отъезд от прибытия в Эссу много лет назад ее матери Исалины! Тогда три дня подряд длился праздник, а народ угощали за счет казны, не считая расходов.

«Но в то время и обстоятельства были другие, — одернула сама себя Ретта. — Да и проводы — повод куда менее радостный».

Жидкое золото небес редело и растекалось, уступая место голубизне моря. Дворцовый почетный эскорт остановился на границе порта, и Ретта увидела, что там ее уже ждет другой, вотростенский.

«Счастливый», — прочла она название судна, с которого были спущены сходни. Второй, застывший на рейде в отдалении, носил гордое именование «Князь Эргард».

Матросы торжественно выстроились по обеим сторонам широкой ковровой дорожки, однако подвижные глаза их с искренним, почти детским любопытством рассматривали будущую пассажирку.

Пропел рог, по звучанию схожий с охотничьим, и Ретта, обернувшись к отцу, в последний раз обняла его.

— Хорошего пути, дочка, — пожелал Рамиэль и поцеловал ее в лоб. — Напиши мне, как доберешься.

— Хорошо, папа, — пообещала она. — Прощай.

— До свидания.

Бериса, до сей поры молча следовавшая позади, выступила вперед, и в этот момент седой, в годах, офицер в кожаном доспехе подал руку герцогине, представившись:

— Я капитан этого судна, Клеволд. Добро пожаловать на борт, княгиня.

— Я пока еще не княгиня, — отметила та.

Капитан, впрочем, на прозвучавшее заявление ничего не ответил, а Ретта порадовалась, что в детстве выучила вотростенский язык.

«Ненужных знаний не бывает, запомни, дочка, — говорила Исалина упрямившейся малышке. — И язык такой страны, как Вотростен, необходимо знать».

«Но зачем? — удивлялась она. — Ведь он на другом конце света!»

Но мать настояла. И сейчас, прощаясь с родиной, дочь подумала, не была ли Исалина провидицей? Или то был просто богатый жизненный опыт? Как бы то ни было, теперь она не испытывала ни малейших неудобств при разговоре и за это была благодарна той, что дала ей много лет назад жизнь.

Опираясь на руку капитана, Ретта осторожно ступила на сходни. На мачтах трепетали пурпурные паруса с белыми девятиконечными звездами, и это означало, что фраггаты военные.

— Быть может, у нас на «Счастливом» не столь комфортные условия, как на торговых кораблях, — говорил между тем капитан, — но в столь беспокойное время нельзя пренебрегать безопасностью. Именно поэтому эр-князь Аудмунд приказал послать за вашим высочеством нас.

— Я понимаю, — ответила Ретта вслух. — И полностью согласна с господином маршалом.

А про себя удивилась, отчего не будущий супруг, но его брат озаботился вдруг проблемой благополучности ее путешествия? Но это был, безусловно, не тот вопрос, который стоило задавать капитану судна в первый же день их вынужденного знакомства.

На палубе, как и внизу, стояли матросы, выстроившись в два ряда. Блестели начищенные пуговицы и пряжки. Грозно зияли открытые жерла пушек. Абордажный ворот недвусмысленно предупреждал всякого, что к судну лучше не приближаться, если дорога жизнь.

Вдруг один из членов команды выступил на шаг вперед и, к немалому изумлению Ретты и, похоже, самого капитана, протянул ей букет:

— Для будущей княгини от команды «Счастливого».

Рука Алеретт дрогнула. Такого приема она не ждала, конечно же, нет. А точнее, просто не думала о том, как отреагирует на ее появление в Вотростене ее будущий народ.

— Спасибо вам, — прошептала она. — От всей души благодарю.

Сухоцветы, хлопчатник, шишки. Букет, который будет храниться долго и никогда не завянет. Ценный дар.

Команда разразилась приветственными криками, а капитан повел пассажирок в сторону кормы. Распахнув дверь, он вошел в просторную каюту с большим квадратным окном и объявил:

— Моя каюта. На время путешествия она в вашем распоряжении.

Ретта ступила следом и огляделась. Узкая койка, стол, стул. Все на случай качки привинчено к полу. Подвесная койка у стены, по-видимому, предназначалась для няни. На потолке и стене крепились два светильника. На столе стояли миска с яблоками и кувшин воды. В общем, конечно же, было видно, что каюту в обычное время занимает военный, однако Ретте показалось, что удобней жилья ей еще не встречалось.

Ее собственные сундуки с вещами терпеливо ожидали прихода хозяйки в углу, а рядом с ними располагался еще один, незнакомый.

— Я подумал, что вам захочется в пути развлечься, — пояснил капитан, перехватив ее вопросительный взгляд. — К сожалению, романов или баллад на борту «Счастливого» не имеется, но есть труды по истории и географии, рассказы знаменитых путешественников об обычаях других народов. Возможно, вам будет интересно.

— Благодарю вас, капитан Клеволд, — вполне искренне ответила Ретта. — Ваша предупредительность удивительно своевременна. Я действительно хотела бы что-нибудь почитать о моей будущей стране.

В конце концов, нужно же ведь чем-то занять бесконечные дни пути.

— Сколько нам плыть? — решила сразу уточнить она.

— Если все будет хорошо, то дней десять, — сказал капитан. — Если что-то понадобится — зовите.

— Непременно.

— Обед по расписанию через два часа. Вас устроит?

— Вполне.

— Хорошего отдыха.

Капитан вышел, а Ретта вздохнула с облегчением и сняла плащ. Бериса тут же забрала его и уложила в сундук.

— Ну что, в путь? — спросила герцогиня у няни.

— В путь, — ответила та и подмигнула.

* * *

На палубе послышался топот ног. Загрохотали поднимаемые на борт сходни.

— По местам стоять! — раздался зычный крик, нимало не похожий, впрочем, на капитанский. — Отдать швартовы!

Ретту разбирало естественное женское любопытство: что же сейчас происходит на палубе? Несмотря на то что детство и юность ее прошли в морской державе, водным путем она путешествовала не так уж часто, и зрелище пока еще не успело приесться.

— Может быть, сходим посмотрим? — предложила она няне.

Бериса кивнула, подала легкий плащ, и обе женщины вышли на палубу, где уже царила хорошо слаженная подготовительная суета.

— Осторожней, княгиня! — предупредил капитан, заметив пассажирок.

Ретта молча сделала знак рукой, призывая не обращать на нее внимания, и перевела взгляд на берег. Там, на далеко выдававшемся в море пирсе, все еще толпился народ. Она вгляделась, ища отца, и помахала ему.

— Поднять якоря! — раздалось за спиной.

Паруса наполнились ветром, корабль дрогнул, и можно было подумать, что это гигантское морское чудовище пробуждается от тяжелого многолетнего сна.

Команда работала слаженно и почти бесшумно. Ретта с удовольствием наблюдала, как быстро и ловко лазают по реям и вантам матросы, и думала о том, что это в самом деле было безумием — надеяться на воде одолеть Вотростен.

«Счастливый» развернулся бушпритом к морю. «Князь Эргард» дрогнул, ложась на параллельный курс, и вдруг с борта второго корабля раздался двойной залп.

— Салют в вашу честь, — пояснил капитан и сразу же вновь поспешил вернуться к команде.

Соленый ветер свежел, трепал подол платья, норовил вырвать прядь волос из прически. Берег таял вдали, фигуры становились все меньше и меньше. Ретта стояла, и ей казалось, что прошлое, все долгие годы детства и юности, затягивается туманом, скрываясь из глаз и из мыслей. И что же толку скорбеть и оглядываться назад? Прошлое минуло и больше никогда не вернется. Но вот этот корабль и люди, что составляют его команду, и сам Вотростен — все это теперь и есть ее жизнь, отныне и навеки. И она была к ней готова с детства. А это значит, что нужно постараться их получше узнать. О чем они думают, чем живут? Десять дней — большой срок, при желании можно успеть многое. Так почему бы не начать действовать прямо сейчас?

— Ваше высочество, — услышала Ретта голос капитана и обернулась. — Обед прикажете подать вам в каюту?

— Нет, отчего же, — отозвалась она и поплотнее запахнулась от свежего ветра в тонкий плащ. — Мне бы не хотелось никого утруждать. Если для нас с няней найдется местечко за общим столом, то мы охотно присоединимся к команде.

Если капитан Клеволд и был шокирован, то виду не подал.

— Слушаюсь, княгиня, — ответил он.

И удалился, оставив Ретту размышлять, что речь и манеры выдают в капитане благородного человека. Впрочем, может ли быть иначе на столь крупном, сложном для управления судне? А ведь он еще и военный, а значит, должен уметь вести бой. И кстати, не означает ли это все, что он мог бы рассказать ей о будущем супруге и его семье? Что-нибудь более существенное и определенное, чем пустопорожние слухи?

Взяв себе на заметку при случае постараться расспросить капитана, Ретта снова обратила взгляд к берегу.

Плавание, судя по всему, ожидалось каботажное. Оба корабля уже успели изменить курс, и теперь по правому борту проплывали извилистые, изрезанные длинными бухтами берега, а по левую сторону расстилалась бескрайняя морская гладь, пронзительно-синяя, сверкающая в золотых солнечных лучах приветливыми, яркими бликами.

— Обед подан, княгиня, — объявил капитан и, склонив голову в легком поклоне, подал Ретте руку.

Прозвучал сигнал корабельного колокола, и в сторону кают-компании, расположенной по соседству с временным жилищем Ретты, потянулись свободные от вахты моряки. Кто из них офицер, а кто подчиненный, на первый взгляд было не разобрать. Теперь, когда торжественная церемония встречи закончилась, все казались одетыми одинаково небрежно. Или просто удобно? Приглядевшись, она подумала, что второе определение, пожалуй, будет более верным.

За длинным общим столом, как оказалось, сидели все без разбору. Не было привычного для Месаины деления на офицерский стол и солдатский. Одно и то же для всех мясо, сыр, свежие яблоки, галеты и чай.

Капитан подвел Ретту к месту во главе стола, сам же уселся с противоположного конца.

— Приятного аппетита, — пожелала Ретта, доброжелательно улыбнувшись, и приступила к обеду.

Матросы нестройно, но очевидно одобрительно загудели и последовали ее примеру.

Трапеза началась.

* * *

Команда разошлась по своим местам, а Ретта вернулась в каюту и, затеплив светильники, залезла в оставленный капитаном сундук.

Книги об обычаях и географии иных стран она решила оставить на потом, теперь же начать с того, что действительно занимало в данный момент все ее мысли, — с истории Вотростена.

Томик был небольшим по размеру, в кожаном переплете, с потемневшими от времени пергаментными страницами. Обширные сведения из него ей почерпнуть вряд ли удастся, и все же для первого серьезного знакомства с будущей родиной это было, возможно, действительно то, что требовалось.

Ретта устроилась поудобней на стуле, с благоговейным трепетом погладила корешок и перелистнула первую страницу.

От Месаины ее будущий дом отделяют две высоких горных гряды и бескрайняя пустыня. Быть может, именно поэтому он до сих пор во многом остается загадкой для южан?

Самой Ретте тоже, как и всем прочим, север казался окутанным густым покровом тайны. И вот теперь постепенно туман рассеивался, и мир, величественный и манящий, обретал очертания.

Вотростен — край искусных мореходов, где люди рождаются «ногами в воде». Не только мужчины, но и женщины могут в случае необходимости встать у руля и провести практически любой корабль сквозь ловушки и мели. Полуостров, расположенный на самой северной оконечности материка, омываемый холодными полярными течениями. Край мощных льдов и пронзительных ветров, там сосны упираются кронами в небо, а леса растут столь густо, что не всякий зверь может проложить себе дорогу сквозь чащу.

Но как прекрасен бывает Вотростен по весне, когда, сбросив белое снежное одеяло и пробудившись от сна, одевается в яркое, буйное разнотравье! Голубые, белые, алые, желтые — цветы самых разных форм и оттенков покрывают поля и горы, и запросто может показаться, будто какой-нибудь безумный живописец встал в одну из ночей и разлил краски, превратив весь мир в художественное полотно. И тогда все живое окрест начинает славить жизнь. Птицы и звери спешат произвести на свет и вырастить потомство, и люди стараются им не мешать — охота с весны до осени в Вотростене строго запрещена.

Но увы, короткое лето быстро заканчивается. Облетают лепестки, наступают с моря ветра и вьюги. Хрупкие, нежные цветы и деревья увядают и осыпаются, впадая до следующего года в глубокий, беспробудный сон, и только самые стойкие в конце концов побеждают холод и смерть и дают жизнь плодам.

Короткое лето не позволяет кормиться за счет сельского хозяйства, поэтому основу рациона северян составляют мясо и дары моря. Фрукты, овощи и хлеб, впрочем, тоже присутствуют, но в основном привозные и не столь обильно, как в других частях света. Однако имеются в изобилии местные орехи, мед и ягоды: морошка, голубика, клюква, брусника. Наливные краснобокие и ярко-желтые яблоки всю зиму украшают стол, а уникальная северная капуста, сочная и мясистая, служит богатым источником витаминов наравне с диким щавелем, черемшой и другими дикорастущими травами. Произрастающий в горах голубой лен дает масло в пищу и ткани. И конечно же, сыры, в приготовлении которых вотростенские женщины весьма искусны, — без них также невозможно представить стол северянина.

А еще вотростенки ткут удивительные по красоте шерстяные ковры, которые, несмотря на высокую стоимость, славятся на всем континенте.

Земные недра там хранят обильные запасы металлов и драгоценных камней, а мужчины-вотростенцы, помимо мореходства, великолепно разбираются в металлургии и кузнечном деле.

Боги же северян… О, они суровы и загадочны, как и сам край, что дал им жизнь.

Что Ретта знала о них? Почти ничего, кроме пары наиболее широко известных имен. И поэтому теперь она с особым интересом перевернула страницу.

Говорят, что в начале не было ничего — ни земли, ни неба, ни света, ни тьмы. И времени тоже не было. Была лишь она — Великая Мать Тата. Она пребывала в Великом Ничто, и не о ком было заботиться ей или любить, не с кем поговорить.

Богиня скучала. И вот в один прекрасный момент она открыла глаза, огляделась по сторонам и глубоко вздохнула. И от этого дыхания появилось белое облачко. Тата улыбнулась, подняла голову и повела плечом.

И тогда начался танец. Облако кружилось вместе с ней, свиваясь в спираль, и богиня, взмахнув рукой, отделила от него земную твердь и придала ей форму шара.

Но суха и камениста была земля, и тогда Великая Мать отделила воду и, плеснув щедро, разлила по тверди океаны, моря и реки. Забурлила радостно влага, растеклась по низинам, долинам и террасам.

Но не было еще того, что вода могла бы питать, и тогда насадила Тата кусты и травы, яркие цветы и густые леса. Улыбнулась богиня, полюбила свое творение и решила украсить. В небесах развесила она яркие звезды, ожерельями раскидала холмы и горы. На равнинах и в лесах расселила зверей и птиц, а вслед за ними и людей — разумных созданий.

Великая Мать танцевала, и танец этот был полон света и жизни. Но скоро Тата начала уставать, и свет, испускаемый ею, стал постепенно меркнуть. И тогда создала она солнце, дабы светило оно и согревало землю вместо нее.

И все же по ночам по-прежнему оставалось темно, и тогда пожаловались богине люди, любимейшие ее создания. И вздохнула Тата, вняв горячим мольбам, и сотворила луну, которая светила бы ночами в отсутствие солнца отраженным светом.

Но в конце концов тяжело ей стало одной управляться со столь большим хозяйством, и тогда породила Тата пятерых сыновей, дав им жизнь без помощи мужа.

Первым на свет появился Скререх, бог грозный и мрачный. Ему отдала мать небесную сферу и все дела и науки, что из оной проистекают.

Следующим родился Фейрман, вечно юный бог земли, лесов, земледелия и всех ремесел, что с ними связаны.

Залграутт, третий сын, получил от матери в управление море и морские науки.

Молгат стал владеть подземным миром.

Самый же младший, Шарзал, взял в управление мудрость людскую, а также военное дело и прочие науки и ремесла, которые оказались по каким-либо причинам не подвластны старшим братьям.

Себе же Тата оставила верховную власть над миром, а также любовь во всех ее проявлениях — то, без чего прекратилась бы самая жизнь. Она лично помогает женщинам во всех их делах и благословляет новые семьи. Жрецы и князья, многократно видевшие Великую Мать своими глазами, говорят, что является богиня в образе прекрасной молодой женщины с двумя толстыми светлыми косами, в длинном платье и в меховой накидке на плечах.

Тата начало и конец всему. Она дает жизнь и она разрушает, уничтожая отжившее. Она была в начале мира и будет в конце, когда все прочее уже исчезнет и обратится в ничто, из которого вышло.

Дверь тихонько отворилась, и в каюту вошла Бериса. Ретта улыбнулась и отложила уже дочитанную книгу.

— Ну как? — спросила няня, ставя на стол поднос с чаем и галетами. — Интересно?

— Очень, — подтвердила она. — Я зачиталась.

Солнечный свет за бортом уже успел померкнуть, хотя вечер еще не наступил. Сколько же она просидела?

Ретта встала и подошла к окошку. Берег все так же неспешно проплывал мимо, однако ландшафт успел измениться. Эсса окончательно скрылась за горизонтом, и теперь перед глазами проходили холмы и долины, время от времени прорезаемые извилистыми заливами. Все давно до боли знакомо, но ей сейчас казалось, будто видит она привычные с детства пейзажи в первый раз. Постепенно опускающееся к горизонту солнце ласкало берег, окутывая его золотистым прозрачным маревом, и Ретта стояла, запоминая, стараясь сохранить в сердце восхитительную картину утраченного отныне навсегда мира.

Коротко вздохнув, она отвернулась, прошла обратно к столу и взяла протянутую няней кружку:

— Благодарю.

С палубы доносились громкие голоса, слышались взрывы бурного смеха, и такие привычные, знакомые звуки вселяли в душу умиротворение и покой. Словно кто-то неведомый протягивал руку, давая точку опоры и помогая перешагнуть через пропасть.

Бериса взяла книгу, очевидно намереваясь ее убрать, и Ретта решила задать вопрос, который во время чтения ей не давал покоя:

— А скажи, кто из ваших богов управляет темными сторонами жизни?

— Чем-чем? — удивилась нянька и обернулась к воспитаннице.

— Ну, например, глупостью или ложью. Или кровавой, несправедливой стороной войны?

— Хм, — задумалась Бериса и почесала бровь.

Ретта заинтересовалась. Кажется, ответ оказался не столь прост, как ей было сперва подумалось. Во всяком случае, кое-кого он явно озадачил. Наконец северянка усмехнулась иронически и ответила:

— Девочка моя, а зачем в таких делах нужны помощники? С глупостью или ложью люди и сами прекрасно справляются. Боги необходимы, чтобы направлять к добру и свету, а не толкать к тьме.

— Что ж, теперь понятно, — улыбнулась Ретта.

Несомненно, логика в воззрениях вотростенцев была, и она подумала, что вполне готова принять подобную точку зрения. Хотя в Месаине, например, пантеон был куда как более сложным и разветвленным, и в нем без труда можно было найти покровителей почти для всех пороков и недостатков людских. Последнюю мысль она высказала вслух.

— Вместо того, чтоб работать над собой, — ответила воспитаннице едко Бериса, — сваливаете ответственность на богов, вот и все. И гордиться тут совершенно нечем.

Алеретт рассмеялась и, поставив на стол пустую кружку, снова полезла в сундук. На этот раз внимание ее привлек один небольшой пергамент, свернутый в рулон. Он был мало похож на серьезный, подробный научный труд и тем не менее лежал вместе с остальными книгами.

Устроившись на крышке сундука, она прочитала название и поспешила развернуть пергамент. Аст-Ино. Территория оборотней. Страна, которая для жителей Месаины была громадным размытым белым пятном. Однако Вотростен граничит по суше с их землями, хотя и отделен от них грядой высоких, поросших лесами и лугами гор, и, соответственно, северянам про соседей кое-что известно. Правда, тоже не слишком многое.

Люди-рыси. Что за создания эти загадочные и, несомненно, разумные существа? Проблема во многом заключается в том, что те живут чрезвычайно замкнуто и не очень охотно идут на контакт.

В окрестных землях лишь знают, что они сильные бойцы и могут оборачиваться в любое время по своему желанию, сохраняя таланты и разум человека. Впрочем, в зверином облике оборотни напоминают рысь лишь отчасти, размеры и массу сохраняют людские, и все же именно это именование закрепилось за ними на удивление прочно.

Соседям точно известно, что взрослеют котята быстрее человеческих детей и к двенадцати годам уже полностью вырастают, живут же рыси в среднем в полтора раза дольше. Звериная ловкость делает их выдающимися воинами и в людском обличье. В человеческой ипостаси рыси могут заводить общее потомство с людьми — и мужчины, и женщины, — в звериной же только с себе подобными, однако в обоих случаях у них рождаются исключительно котята-оборотни. Ходят также неподтвержденные слухи, что оборотни передают имеющиеся у родителей знания потомству, как цвет волос или глаз, и что родившийся котенок, взрослея, лишь вспоминает полученное. Отношения же оборотней с магией остаются загадкой. Вот, собственно, и все, что в окрестных землях знают о них.

«Кажется, брат князя — оборотень? — подумала Ретта, сворачивая пергамент и глядя невидящим взглядом в пространство перед собой. — Похоже, здесь кроется еще одна тайна. Как старому князю Эргарду удалось заполучить столь необыкновенного сына? И это та загадка, ответ на которую очень бы хотелось найти. Хотя бы просто потому, что ужасно любопытно!»

Она вернула свиток в сундук и задумчиво перебрала содержимое. А это что? Еще одна тонкая книжица. Ретта перелистнула несколько страниц. Фатраин, родина княгини Кадиа.

Пол слегка накренился, светильник под потолком качнулся, и Ретта поспешила усесться со своей находкой к столу, чтобы продолжить чтение со всем возможным удобством.

От Вотростена Фатраин отделяет лишь узкий пролив. И именно там живет большинство известных миру колдунов.

Маги. В северных землях о них хорошо известно. В столице островного государства Рагосе имеется даже Академия магии. Их уважают и опасаются, но мало кто любит, а некромантов открыто ненавидят, поскольку те черпают собственные силы в смерти живых существ. Магистр Джараак — их нынешний правитель.

Соседний полуостров колдуны навещают редко, в основном по приглашениям князей, однако их охотно зовут в иные прибрежные государства. Вотростен же опирается не на магию, а на меч и на силу князя.

Ретта прикусила губу и задумчиво закрыла последнюю страницу. Какой причудливый, многогранный, противоречивый мир, и отныне ей предстоит попытаться стать его частью.

Солнце тем временем уже окончательно опустилось за горизонт. Последние алые блики погасли, и море погрузилось в густую, чернильно-черную тьму, лишь кое-где разгоняемую прибрежными светильниками да отблесками корабельных огней.

Сможет ли она? Сумеет ли? Стать не чем-то чужеродным, не просто тем, кто отдан на заклание, словно жертвенный телец или голубь, но частью естественной и гармоничной? Кто знает. Ответов нет, и в будущее смотреть она не умеет. Но раз уж ей суждено прожить в Вотростене все отпущенные ей богами годы, то она будет стараться. Изо всех своих скромных сил.

* * *

— Скажите, княгиня, сегодня вы тоже будете играть на арфе?

Вопрос прозвучал неожиданно и был встречен взрывом бурного веселья. Бериса тихонько хмыкнула себе под нос, а Ретта подняла взгляд и посмотрела через стол, чуть заметно приподняв бровь.

— Буду, — ответила она и приветливо улыбнулась, — если вы, конечно, не возражаете.

Спросивший, матрос уже в солидных годах, еще, впрочем, очень ловкий и крепкий, добродушно усмехнулся в усы и кивнул:

— Ничуть не возражаем. Даже, можно сказать, рады.

Прочие сидящие за столом члены команды все разом загомонили и одобрительно загудели. Ретта весело посмотрела на капитана Клеволда, и тот, перехватив ее взгляд, выразительно пожал плечами, снисходительно и как-то по-отечески усмехаясь и словно говоря всем своим видом: «Как дети, право же. Взрослые дети. Ну что с них взять?»

Но Ретта, в общем, нисколько не возражала. Каждое утро она, позавтракав, выходила на палубу, чтобы размяться немного и подышать свежим воздухом, и, если погода позволяла, устраивалась поближе к корме вместе со своей арфой. Сначала команда поглядывала на пассажирку с некоторым недоумением, но вскоре привыкла, и теперь появление будущей княгини с инструментом в руках вызывало оживление в рядах серьезной на первый взгляд, собранной и деловитой команды.

Всю минувшую ночь они были вынуждены простоять на рейде. Легкий туман, поначалу не вызывавший тревоги, к вечеру столь сгустился, что капитан, по ночам всегда лично управлявший судном, приказал остановиться и бросить якорь.

Но теперь в окошко радостно светило солнце, играя на воде золотыми бликами, и Ретта с удовольствием предвкушала приятный день.

Каша и сыр с яблоками уже были съедены. Руки дружно потянулись к галетам и кружкам с чаем, как вдруг дверь чуть слышно скрипнула, и проскользнувший внутрь матрос поспешно подошел к капитану и, склонившись, принялся шептать ему что-то на ухо.

— Прошу прощения, княгиня, — заговорил вскоре капитан Клеволд, — но, с вашего разрешения, я вас покину — дела.

Ретта встала, давая понять, что считает завтрак законченным, и капитан торопливо вышел. Команда вернулась к прерванной появлением посыльного трапезе, а герцогиня вновь села и обернулась к Берисе.

— Думается мне, что впереди сложный участок, — высказала предположение нянька. — Мы ведь приближаемся к островам.

— Похоже на правду, — согласилась та и заметила: — День слишком хорош. Пойдем на палубу?

— Пойдем, девочка. Сейчас принесу твою арфу.

Ретта поставила на стол пустую кружку и направилась к выходу. Если накануне утром погода не слишком способствовала приятным прогулкам, то и дело посылая резкие порывы ветра, то сегодня промешкать казалось непозволительным преступлением. Теплый бриз ласково обдувал лицо, «Счастливый» летел вперед, рассекая волны. Однако Ретта вскоре заметила, что скорость в самом деле снижается. Прошло еще немного времени, и впереди показалась россыпь крохотных темных точек. Острова. Старая нянька оказалась права.

— Вот, возьми, — как раз сказала та, протягивая инструмент и придвигая поближе к фальшборту пару стульев.

— Благодарю.

Ретта села, устроилась поудобнее и подтянула колки.

— Говорят, у князя в замке тоже арфа есть? — вдруг послышался голос одного из матросов.

— Да в замке, надо думать, чего только нет, — ответил его сосед и заметно помрачнел. — Княгиня Кадиа вроде была страсть какой охочей до этого дела.

Первый матрос подумал мгновение, потом плюнул и вернулся к работе. Ретта промолчала — разговор явно не предназначался для ее ушей, да и велся, по совести говоря, тихо. Однако она не могла не отметить тот факт, что упоминание имени Бардульва не вызывает восторга у его подданных, не говоря уже о почившей матушке.

Острова приближались. Ретта разглядывала их, пытаясь угадать очертания, а музыка, напевная и плавная, лилась прямо из сердца. Она внимала ей, угадывая мотив, а потом переводила услышанное на язык струн. В этот раз выходило нечто легкое и светлое, почти ажурное, словно месаинские кружева, выходящие из-под рук искусных мастериц.

Бериса улыбалась ласково одними глазами, разглядывая воспитанницу, а Ретта смотрела на проплывавший берег, на вдающиеся далеко в море песчаные косы и думала о том, что грядущий брак уже не вызывает у нее прежнего панического ужаса. Хотя, конечно, кандидатура князя, пусть даже молодого и полного сил, по-прежнему не вызывает у нее сколько-нибудь приятных эмоций. Что говорить, быть женой некроманта — плачевная участь. Но есть ли хоть малейшая возможность ее избежать? Что, если мастер Малиодор ей солгал, и судьба не приготовила никакой лазейки? Тогда действительно останется лишь взойти на супружеское ложе, подобно жертве, как ее учили и как велит долг.

Ретта вздохнула, и музыка дрогнула, разразившись звенящим каскадом. В самом деле, брак ее собственных родителей был счастливым, но многим ли девушкам из благородных семей так везет? Герцогиня была достаточно умна, чтобы не питать иллюзий. Пусть жизнь идет, как ей уготовано то богами, она же поглядит и решит потом. Ни к чему расстраиваться и портить такой замечательный, уютный день.

Корабль накренился на левый борт, обходя очередную мель, но вскоре вновь выровнялся, а Ретта спросила у няни:

— А почему мы не отойдем подальше от берега?

— Потому, — заговорила северянка, — что участок с мелями совсем небольшой, а подальше в море начинается длинный хребет подводных скал. Не слышала ни разу?

— Нет, — ответила Ретта весело и беспечно пожала плечами. — Ведь я дочь герцога. С чего бы мне взбрело вдруг в голову изучать в подробностях навигационную карту?

— И то верно, — согласилась нянька. — А вот я слышала, хотя родом и не из ваших мест.

— Так ведь ты же…

Договорить, впрочем, она не успела — свободные от вахты матросы вдруг закричали, бросившись к левому борту, и она услышала их дружный радостный крик:

— Дельфин!

Ретта вскочила, отложила в сторону инструмент и побежала вслед за остальными. Там, впереди, то взлетая в воздух, подобно птице, то вновь ныряя, играл дельфин.

— Хороший знак, княгиня, — сказал капитан, уже успевший спуститься с мостика.

«Значит, мели пройдены», — поняла Ретта, а вслух ответила:

— Ваши бы слова да к ушам богов донести.

— Тата никогда не посылает знамения просто так, — серьезно заметил Клеволд.

Герцогиня кивнула, молча принимая слова капитана к сведению, а потом поинтересовалась:

— Разве море не во власти Залграутта?

— Вы правы, однако будущее в руках Великой Матери.

— Я поняла. Спасибо вам.

Вскоре капитан удалился, явно намереваясь вновь заняться делами, а Ретта спросила Берису:

— А ведь ты тоже наверняка умеешь управлять кораблями?

Старуха улыбнулась серьезно и слегка снисходительно:

— Конечно же, деточка, я ведь тоже из Вотростена, если ты не забыла.

— Расскажи, — попросила Ретта.

Нянька оглянулась:

— Тогда, может быть, мы присядем?

Они вернулись к оставленным у правого борта стульям, и Бериса, чуть помолчав и собравшись с мыслями, начала:

— Мои детство и юность прошли в Асгволде, столице Вотростена. Это совсем недалеко от моря, хотя и не прямо на берегу, как стоит Эсса. Я море любила с младенчества.

Няня замолчала ненадолго, погрузившись в воспоминания, и на лице ее блуждала светлая, мечтательная улыбка. Ретта не мешала ей. Куда спешить? Ведь впереди у них еще множество дней пути.

Нос корабля чуть вздыбился, поймав волну, Бериса моргнула и продолжила рассказ:

— Отец нас с братьями часто брал по делам в порт. Да мы и сами бегали постоянно посмотреть, как заходят суда, глазели на капитанов. Самых прославленных и отважных все, конечно же, знали по именам. А уж как гордились, когда удавалось заполучить любой мало-мальски серьезный знак внимания! Если кого-нибудь между делом потрепали по голове, то разговоров потом хватало на целый день. Но, конечно же, поездки с отцом были для всех настоящим праздником. Ведь в такие дни мы могли не просто посмотреть издали, но и лично подняться на борт, а потом, когда будут закончены все дела, повыспрашивать у команды и чему-нибудь поучиться.

Когда ребенок чуть подрастал, ему давали первую простенькую в управлении лодочку. Малыш учился…

— И ты тоже? — уточнила Ретта.

— Конечно, — улыбнулась старуха. — Чем я хуже других? Потом, когда ребенок входил в возраст, его отдавали в морскую школу в порту. Там опытные, но уже отошедшие от дел капитаны обучают всякую мелкоту. Девочки бегают заниматься наравне с ребятами. Никогда ведь не угадаешь, какие знания могут пригодиться в жизни.

Няня усмехнулась, невольно повторив давние слова герцогини Исалины. Впрочем, ни она, ни Ретта не обратили на этот факт никакого внимания.

— Каждый год у нас проходят соревнования молодых капитанов. Я тоже в них в свое время участвовала. Для вотростенцев это всегда праздник. Собирается народ со всех концов страны, устраиваются шумные ярмарки. Праздник проходит в начале осени, в день основания Вотростена. В эту пору уже начинают дуть ледяные ветра, да и Залграутт шалит, так что испытание отнюдь не формальное.

— А много бывает погибших?

Бериса покачала головой:

— Никогда еще не бывало — боги не допустили бы. Вот пощекотать нервы — это да, с большим удовольствием. Мне, правда, лично тогда ни разу не удалось победить, но вот третьей и четвертой приходить доводилось.

Ну, а после состязаний начинается ярмарка. Шумная и веселая, на целых две недели. Выступают уличные артисты из самых разных стран, приезжают купцы. Чего там только не встретишь! Впрочем, конечно, как и на любой другой ярмарке. Но ты ведь понимаешь, что для меня тогда тому осеннему празднику не было равных?

— Понимаю, — кивнула герцогиня. — И это естественно.

— Согласна, девочка. Отец нам с сестрой покупал шелка и украшения, братьям доспехи с кинжалами. Продавали лошадей, восточные сласти, диковинные фрукты из южных стран. И конечно же, по вечерам всегда начинались танцы.

Она вздохнула, и Ретта подумала, уж не приглашал ли Берису какой-нибудь молодой и симпатичный купец пройтись с ним кружочек-другой под музыку? Впрочем, спрашивать вслух не стала. Зачем бередить старые раны?

— А потом он мне покупал печенное в меду яблоко, — задумчиво продолжила няня, и Ретта так и не поняла, идет ли речь об отце, или все же о том, о ком старуха наверняка сейчас думала. — А если я замерзала, укрывал теплой накидкой.

Точно, любимый, поняла девушка. Как смогла она пережить такую ужасающую разлуку и не сойти с ума? Почему тот юноша не искал ее, как искали отец и братья?

— Он потом погиб, — вдруг сказала Бериса и подняла глаза. Лицо ее просветлело. — Ну да что тут грустить — слишком много лет прошло. А те дни были веселые, девочка, и я каждый из них вспоминаю с радостью. Все до единого.

Погода хмурилась уже второй день. Стылый, промозглый ветер забирался за воротник, то и дело начинал накрапывать моросящий дождь. Впрочем, солнце время от времени все же показывалось, однако налетавший ветер вновь быстро нагонял обильные, тяжелые тучи.

Время обеда еще не наступило, хотя с камбуза уже доносились пленительные, манящие запахи свежей выпечки.

«Возможно, не будет ничего худого, — подумала Ретта, — если я схожу попросить всего один пирожок?»

Оглянувшись на няню, она поймала ее одобрительный, заговорщический взгляд и решительно направилась в сторону носа корабля. Туда, где, собственно говоря, и располагалась кухня.

— Можно? — спросила Ретта, постучав, и распахнула дверь.

Повар услышал звук и оглянулся, нахмурившись, но увидел гостью, просветлел лицом и ответил вполне приветливо:

— А, это вы, княгиня. Заходите, заходите. Чем могу помочь?

С обращением «княгиня», впервые произнесенным капитаном и подхваченным вскорости всей командой, она уже давно перестала бороться. Хочется им, в конце концов, — так пусть называют.

На столах лежали чеснок и лук, всегда обильно подаваемый на стол, на сковородках аппетитно шкворчало мясо. В кастрюле что-то булькало, а компот уже был разлит по кувшинам.

— Меня привлек в ваши владения чудесный запах, — созналась Ретта и улыбнулась чуть виновато, словно извиняясь за то, что отвлекает занятых людей ничего не значащими пустяками. — Могу я попросить у вас пирожок?

— Конечно, — расплылся в счастливой улыбке повар.

Запустив пухлую руку под полотенце, он проворно извлек пару румяных пирожков и протянул герцогине и ее няне:

— Вот, держите. С капустой и луком.

— Благодарю вас! — ответила довольная Ретта, и Бериса с явной охотой присоединилась к ее похвалам.

Обе, не желая дольше мешать, поспешно ретировались на палубу, где и воздали должное искусству корабельного повара.

Море волновалось, вздымая пенные буруны, и Алеретт отметила, что капитан, обычно в это время отдыхавший перед ночной вахтой, сегодня не торопится покинуть палубу.

— Скоро уже Вотростен? — спросила она у няни.

На лице старухи появилась мечтательная улыбка:

— Верно, деточка, скоро уже прибудем. Завтра-послезавтра, если Залграутт будет милостив, обогнем мыс, а там и до дома рукой подать.

Ретта заметила так тепло и ласково прозвучавшее слово няни «дом», но поправлять не стала — пора бы уж и ей к нему привыкать.

Качка усиливалась, и она ухватилась за поручень фальшборта. Чайки кричали пронзительно и громко, летая практически у самой воды.

— Должно быть, в Вотростене летом такая погода не в диковинку? — поинтересовалась Ретта.

— Совершенно верно, — подтвердила няня. — Климат у нас на редкость переменчив. Есть даже поговорка: «Если тебе не нравится погода в Асгволде, подожди с четверть часа». Но все же и ясные дни бывают довольно часто, так что ты уж слишком сильно-то не грусти, девочка. Привыкнешь, я думаю.

— Надеюсь на это, — прошептала Ретта и зябко поежилась.

— Быть может, княгиня, вам стоит уйти в каюту? — спросил капитан, подходя к пассажиркам. — Ветер усиливается.

— Он задержит нас? — спросила та, и голос ее, к собственному весьма немалому удивлению, дрогнул.

Она прислушалась к себе. И правда странно, но хочется поскорее попасть в Вотростен. Словно тянет, зовет или манит что-то. Вкус опасности? Долг? Или простое женское любопытство? Как бы то ни было, дело уж точно не в воде вокруг и не в разыгравшейся непогоде — она выросла рядом с морем. Что значат для нее такие пустяки, как возможный шторм?

— Весьма вероятно, — не стал отпираться и увиливать капитан. — Но здесь неподалеку есть бухта. Не переживайте, княгиня, мы доставим вас по назначению в целости и сохранности. «Счастливый» выходил и не из таких передряг.

В голосе его прозвучала нежность, словно он говорил о близком, родном существе.

— Скажите, капитан Клеволд, — поинтересовалась Ретта, — а почему корабль называется именно так?

— О, это замечательная история, — оживился тот, и из уголков глаз его разбежались тонкие лучики морщин. — Корабль тогда едва успели заложить, когда на верфях вдруг случился пожар. Один из складов зажегся от молнии. Гроза была страшной. Девять судов разной степени готовности оказались начисто уничтожены огнем. Но один, десятый, гордо стоял невредимый, как ни в чем не бывало. Тогда его и решили, недолго думая, назвать «Счастливым». И он свое название много раз оправдал. Из каких только бурь и переделок не выносил команду! И в пурге, и в бою ему нет равных. Ни о чем не беспокойтесь, княгиня, этот мальчик вынесет вас из беды, как на крыльях, и привезет в Вотростен.

Ретта стояла, не сразу вернувшись после вдохновенного рассказа в реальный мир, а потом протянула руку и погладила осторожно и ласково обшивку борта. И ей почудилось, будто она уловила сердцем отклик, словно корабль был живым существом.

«Наверное, нечто подобное и чувствуют моряки, — подумала она. — Хотя, конечно, куда мне до них».

На мостик проворно взбежал старший помощник, что-то отрывисто приказал боцману, тот крикнул зычно, и матросы полезли на мачты убирать, судя по всему, часть парусов. Однако капитан по-прежнему стоял, невозмутим и спокоен, и Ретта решила, что наступил как раз удобный случай, чтобы задать пару вопросов на интересующие ее темы.

— Скажите, пожалуйста, — начала она, — ведь вы, вероятно, знаете мою будущую семью?

Капитан Клеволд кашлянул:

— Встречать приходилось. И в бою, и на дворцовых приемах. Хорошо или нет, правда, судить не берусь.

— Тогда, быть может, вы что-нибудь расскажете мне о них? О князе Бардульве и его брате. Что они из себя представляют?

Долгое время капитан молчал, и Ретта уже подумала, что он не ответит. Однако, когда уже она как раз хотела извиниться за бестактный вопрос, заговорил:

— Что я могу вам сказать, княгиня? Бардульва ненавидят, ведь он некромант. Некромант, попробовавший человеческой крови. Вы знаете, возможно, а может, и нет, что быть магом — для вотростенца само по себе более чем достаточная причина для глубокой, всеподавляющей неприязни. Однако ваш будущий супруг все же сын князя Эргарда, он наделен личным мужеством, да и человек, в общем, от природы весьма неплохой. Наверное, сложись все иначе, Вотростен смог бы смириться с ним. Он сильный князь.

— О да, — согласилась Ретта, невольно поежившись от леденящих воспоминаний, — в этом мы уже имели возможность убедиться.

— Но его мать, княгиня Кадиа, напоила сына человеческой кровью вскоре после рождения.

— Но зачем же ей это было надо? — изумилась герцогиня.

Если все обстоит именно так, как говорит капитан, она должна была понимать, что ни к чему хорошему это не приведет? Или нет? Быть может, маги иначе глядят на мир?

— Некромант, — начал объяснять капитан, — который не питает силы от крови людей, не будет сильным магом никогда, он обречен топтаться внизу магической лестницы и питаться жалкими крохами с трудом накопленной энергии. Возможно, она желала для сына лучшей, с ее точки зрения, участи. Но породила бурю. Теперь, когда Бардульв…

Капитан осекся, и Ретта невольно вздрогнула, так резко переменился его тон:

— Простите, княгиня, но это все же не та информация, которую мне хотелось бы передавать его будущей жене. Если хотите, спросите у Аудмунда.

— Непременно, — согласилась Ретта, — как только увижу эр-князя. А кстати, вы не знаете, когда это произойдет?

— Сразу по прибытии. Он встретит вас.

— Хм, — промычала Ретта неопределенно, но вслух мысль, безусловно, развивать не стала.

Не супруг, не кто-либо из старших женщин, но брат? С точки зрения самой Ретты это было, конечно же, верхом неприличия. Однако вина, в чем бы ни заключалась причина столь странного поведения, ложилась на самого Бардульва, а не на нее.

«Ну и пусть тогда князь сам переживает», — решила она с тщательно скрываемым злорадством. Вслух же спросила:

— А что же брат Бардульва? Что он за человек?

«То есть не человек», — поправила тут же саму себя Ретта мысленно. Но это были уже, само собой, несущественные подробности.

При упоминании имени Аудмунда лицо капитана сразу разгладилось, и Ретта не преминула отметить про себя этот факт.

— Эр-князь совершенно другое дело. Он любит Вотростен всей душой, и тот ему отвечает взаимностью. Солдаты и командиры хорошо его знают. Вы слышали ведь, княгиня, о расовых особенностях его матери?

— Вы правы, до меня доходили слухи, — не стала отпираться Ретта.

Капитан покачал головой:

— Это не слухи. Аудмунд оборотень, это вам с уверенностью скажет любой вотростенец. Да вы и сами поймете все, когда увидите его.

Он очень умен, и к тому же талантливый полководец. За время походов воины успели довольно хорошо его узнать. Уже в три года он лихо ездил на лошади, сопровождал войска вместе с князем Эргардом. К восьми годам отец доверил ему командовать небольшими частями под присмотром более опытных командиров. А в двенадцать Аудмунд стал маршалом Вотростена. Народ любит эр-князя. Солдаты готовы пойти в огонь и в воду, если он поведет. Вы знаете, он довольно безжалостен и скор на расправу, но никто никогда не мог бы обвинить его в несправедливости.

— Например? — тут же уточнила заинтересовавшаяся историей Ретта.

— Например, два года назад мы вели войну. В один из вечеров в расположение лагеря пришел перебежчик. Аудмунд выслушал его внимательно, но сразу после разговора самолично казнил.

Герцогиня поежилась. Она с трудом могла представить подобное действие со стороны отца. Хотя, конечно, сказать, что не понимает мотивов маршала, она не могла. Предавший раз передаст снова. К тому же кто может дать гарантию, что он не послан лазутчиком?

— А еще примеры случались? — спросила она.

— Это было чуть раньше. Аудмунду тогда исполнилось шестнадцать лет. Был морской бой, мы пошли на абордаж, и вот один мальчишка, еще совсем сопливый молодой солдат, увидел мага. Что с ним тогда случилось! Он побелел, потом позеленел, словно его сейчас вырвет, и бросился в воду.

Ретта вскрикнула.

— Не пугайтесь, княгиня, он не погиб. Бой происходил недалеко от берега. Но дело все в том, что вода блокирует силы магов.

— Не знала этого.

— Конечно, не знали — фатраинцы не афишируют. Но вотростенцам хорошо известна эта их особенность. На море они не в состоянии использовать преимущество в магии и дерутся, как все остальные. Мальчишку поймали и привели к Аудмунду. Он приказал поначалу выпороть его, но потом, когда все уже было готово к экзекуции, внезапно ее отменил и передал солдату письмо для матери с настоятельной рекомендацией наказать самолично.

— И впрямь милосердно. У нас за дезертирство его бы ждал трибунал.

Клеволд неопределенно пожал плечами:

— Да как вам сказать. Позор отправки из армии в отчий дом стал для бедолаги гораздо худшим наказанием. Невеста его бросила в тот же день, а прежние товарищи так затравили, что парня пришлось вынимать из петли. Палки бы он пережил. Однако, хотя Аудмунд родился с мечом в руках, это вовсе не означает, что он солдафон — эр-князь хорошо образован. Лишь боги знают, где он почерпнул свои знания, — старый князь Эргард презрительно относился к книжной науке. Я думаю, тут дело в личности матери Аудмунда. Однако какова бы ни была причина, факт, несомненно, остается фактом — он хорошо знает литературу, поэзию и историю, неплохо разбирается в самых разных науках.

— Он поддерживает отношения с родней из Аст-Ино?

В ответ капитан, к великому изумлению Ретты, покачал головой:

— Не знаю, княгиня, не буду вам лгать. Никто не может проследить за котом, если он этого не хочет.

— Вы любите его?

— Как и все. Мы соседствовали с оборотнями всегда, всю историю Вотростена, и вот что хочу вам сказать — они ни разу еще никому не причинили вреда. Рыси лишь защищают котят и собственные земли. Они даже в наемники не соглашаются идти, хотя, видят боги, очень многие мечтали бы их нанять.

— Я поняла вас, — проговорила Ретта, все так же задумчиво глядя вдаль. — Благодарю за интересный разговор. Он мне многое помог понять.

— А раз так, — заметил капитан Клеволд, на этот раз преувеличенно грозно посмотрев на непослушную пассажирку, — не стоит ли вам удалиться в каюту? Погода не благоприятствует беспечным прогулкам.

— Вы правы. Считайте, что я уже ушла.

Ретта посмотрела, как «Князь Эргард», подойдя ближе к берегу, убирает паруса, и подумала, что в самом деле не следует, пожалуй, мешать команде.

Где-то в отдалении прогрохотал гром, и капитан Клеволд, извинившись, поспешил на мостик.

На носу со скрипом отворилась дверь камбуза, и повар с подносом в руках поспешил в сторону каюты Ретты.

Постепенно начинал накрапывать дождь, с каждой секундой все усиливаясь, и стало ясно, что в самом деле, похоже, грядет буря.

— Капитан приказал подать вам обед сюда, — пояснил повар, расставляя на столе тарелки с кружками.

— Благодарю вас, — откликнулась Ретта.

Сняв плащ, она передала его няне и поспешила к столу. Конечно, невысокие бортики по краям стола не дадут тарелке упасть на пол, но это пока. Качка усиливается, так что стоит поторопиться.

Разумеется, ни ее саму, ни Берису уговаривать не пришлось — готовили на корабле отменно, и обе они с удовольствием воздали должное и густому ароматному супу, и жареной свинине с чечевичной кашей.

— Я сама сейчас отнесу на кухню, — сказала няня, когда тарелки с кружками опустели.

— Хорошо, а я тогда займусь вещами.

За окном успело окончательно стемнеть, и можно было подумать, будто вслед за утром сразу наступила глухая ночь. И лишь гроза с раскатистым громом, молниями и проливным дождем напоминали, что происходящее не имеет ни малейшего отношения к естественной смене дня и ночи.

Ретта тщательно проверила, закрыты ли окна, убрала со стола в сундук книги и рукописи и огляделась по сторонам, думая, не надо ли что закрепить, пока не начался шторм.

Корабль слегка накренился, разворачиваясь в сторону извилистой глубокой бухты, и она вглядывалась в проплывающие мимо скалистые берега, гадая, как долго может продлиться нежданная буря. Но выходить на палубу, чтобы спросить команду, было бы, конечно, чистейшим безумием.

Она, безусловно, не могла видеть, что происходит на борту «Счастливого», лишь слышала топот ног, возбужденные голоса и грохот чего-то тяжелого, зато более-менее видела хорошо подсвеченного огнями светильников «Князя Эргарда». Матросы крепили пушки и такелаж, возились с вантами, то и дело спускались зачем-то в трюм.

Снаружи послышался характерный скрежет, и Ретта поняла, что «Счастливый» тоже вслед за собратом стал на якоря.

Дверь вновь открылась, и вошла няня с солидным мотком веревки в руках.

— Ну-ка, помоги мне, — скомандовала она и принялась подтаскивать сундук Ретты к ножке стола.

Вдвоем они возможно надежней укрепили его, тщательно проверили содержимое, обернув в тряпицы хрупкие склянки.

Море у входа в залив густо пенилось, и «Князь Эргард» временами совсем скрывался из вида. Корабль раскачивало все сильнее, и Ретта предпочла улечься на койку. Бериса помогла ей устроиться поудобнее и привязала к светильнику пару крепких петель, чтобы воспитаннице было за что держаться, сама же предпочла устроиться на полу.

В открытом море ветер срывал верхушки волн, с остервенением кидая их на прибрежные скалы. Ветер выл подобно голодной волчице, и Ретта, закрыв глаза, принялась фантазировать, что она не в море сейчас, а в Вотростене. За окошком зима, беснуются ураганы, а она сидит у камина в кресле и греет руки. Конечно, обстановку зала она могла лишь вообразить в меру собственных возможностей, но здесь и сейчас картина выглядела вполне достоверной.

На палубе раздались громкие голоса, и Бериса, поднявшись на ноги, выглянула в окно. Долго вглядывалась она в темноту, щуря глаза, и наконец сказала:

— Похоже, какой-то торговый корабль попал в беду. Не выживет.

— Почему ты так думаешь? — встрепенулась Ретта.

— Его относит в открытое море. Вон как мотает — словно скорлупку.

Что-то натужно заскрипело, послышался зычный крик капитана, и вскоре звуки голосов вновь утихли. Ветер на верхушках скал трепал деревья, словно ленты на женском платье, и настойчиво пытался пригнуть кроны к земле. Иногда это ему вполне удавалось.

Трудно было следить в такой обстановке за ходом времени. Полчаса ли прошло или четверть суток — Ретта равно допускала обе возможности.

— Все, утонул, — сказала Бериса, имея в виду, должно быть, тот самый корабль торговцев.

Сама герцогиня никак не могла понять, как няня что-то там различает — тьма за окном казалась ей сплошным чернильным пятном. Но, по-видимому, для северянки это было не совсем так.

Бериса вздохнула и вернулась на место, и Ретта спросила:

— Тебе случалось прежде попадать в шторм?

— Безусловно, девочка, — подтвердила та. — Как же иначе? С нашей-то погодой. Только, сама понимаешь, давно это было.

Вскоре ветер как будто утих, и Бериса, прислушавшись, сказала:

— Сменил направление. Ты сама как, хорошо себя чувствуешь?

Алеретт обратилась с легким удивлением к собственному телу и ответила в конце концов:

— Да, вполне.

— Ну и славно, — довольно пробормотала старуха. — Морская душа. Если привыкнешь — станешь в Вотростене своей.

Ее воспитанница усмехнулась, поначалу намереваясь сказать что-нибудь ехидное, но потом передумала и просто сменила положение, ухватившись для удобства за одну из петель.

В щель под дверью потихоньку начала просачиваться вода.

— Страшно подумать, что с нами было бы, окажись корабль в открытом море, — заметила Ретта.

Бериса отмахнулась:

— Выжили бы. Шторм страшен только в том случае, если команда неопытная да гнилой корабль. Ни первое, ни второе к нам не относится.

Оптимизм няни вселял уверенность. Впрочем, волны заливали окно все реже, качка постепенно стихала, и в конце концов даже молодой герцогине стало ясно, что буря проходит.

В желудке голодно булькнуло.

— Как думаешь, когда нас накормят? — спросила она.

Бериса задумалась:

— На горячий ужин прямо сейчас мы вряд ли можем рассчитывать — конечно, у повара не было возможности ничего приготовить. Но яблок он нам наверняка выделит, так что дождемся, девочка, не переживай. Сейчас немного развиднеется, и я схожу. Еще несколько дней, и мы в Вотростене.

Ретта встала, откинув в сторону одеяло, и подошла к окну. Горизонт светлел, и даже она уже могла различить очертания корабля, деревьев и прибрежных скал.

«Князь Эргард» покачивался на волне как будто целый и невредимый. Матросы сновали по палубе, цепляясь за надстройки и снасти, приводя корабль в порядок, и она предположила, что на «Счастливом» происходит, должно быть, то же самое.

— Как думаешь, когда мы выйдем в море, нам разрешат половить рыбу?

Бериса ухмыльнулась:

— Поговори с капитаном. Команда, должно быть, обрадуется ухе, сваренной из пикши или сазана, что лично выловила княгиня. Насчет удочек я, конечно, не могу сказать, а сети уж точно на борту есть.

Нянька встала, оправила одежду и выскользнула за дверь. Ретта же, открыв свой сундук, принялась проверять его содержимое. У двух бутылочек с лекарствами откололось горлышко, но в целом потерь удалось избежать.

Мысли Алеретт унеслись вперед, к цели их путешествия. Она прижала руки к груди и задержала дыхание. Сердце колотилось, норовя пробить ребра и выскочить из рук. Ну вот и остались позади все препятствия. Дальше, должно быть, они доплывут без приключений. Как встретит ее новый дом? Как примет эр-князь Аудмунд? Что скажет будущий супруг?

Неопознанная мысль метнулась испуганной птицей в голове столь проворно, что Ретта не успела ее поймать за хвост. Она побледнела, вздохнула глубоко и, подойдя к окошку, ухватилась за стену.

Что ждет ее там, впереди? Кто подскажет?

И все же Ретта не заметила вовремя, когда окончательно сменился пейзаж. Просто вдруг однажды, выйдя утром на палубу, она осознала, что море вокруг больше не бирюзовое, а свинцово-серое, тучи нависают над головами, подобные ирреальным, призрачным городам. Словно те загадочные древние страны, о которых когда-то давно рассказывала в детстве няня и которые ушли, оставив в сердцах тоску и светлую печаль об иных, более счастливых, легендарных и героических временах.

Однако здесь, почти на самом краю света, древние легенды вдруг оживали, воочию вставая перед глазами, и сердце замирало, охваченное трепетом и восхищением. И все невозможное казалось возможным.

Белая пена набегала на каменистый берег, облизывала пеструю гальку и поросшие мхом валуны. Ровная береговая линия сменялась то и дело гигантскими заливами, и няня объясняла увлеченно, стоя рядом с воспитанницей:

— Это фьорды. Видишь, как глубоко тянется? Он длинный и извилистый, словно девичья лента. Здесь, на юге Вотростена, их много. А чуть дальше побережье становится уже более ровным.

— Должно быть, в таких местах удобно прятать флот на зиму.

— Верно, деточка, — одобрительно кивнула старуха, — тут много гаваней. Правда, с моря их не видно.

А какие на берегу росли деревья! Никогда не видела Ретта ничего подобного. Словно сказочные великаны, вздымались высокие, стройные сосны. Мощные, с раскидистыми кронами, они, казалось, упирались макушками в самые небеса, подобно древним, преданным стражам. Как много они знают, если их расспросить? Сколько на их веку прошло эпох? Должно быть, немало.

— Надо полагать, они знали еще те времена, когда на северном побережье никто не жил, — предположила Ретта.

Бериса кивнула:

— Вполне возможно. Если не все, то многие.

Корабль качало на волнах. Он птицей летел вперед, взрезая пенные шапки, и цель их короткого путешествия с каждым часом становилась все ближе. У Ретты от волнения дрожали руки, а по спине бегали мурашки. Она то и дело прятала пальцы под плащ и до рези в глазах всматривалась в горизонт, словно силясь разглядеть неведомое нечто.

— А это что? — спросила она и указала на постепенно растущий по левому борту остров.

Высокий и скалистый, он обрывисто спускался к самой воде, и все берега его, все вершины и выступы были густо засижены пернатыми. Толстоклювые кайры и краснолапые чистики, бело-черные люрики и напоминающие чаек глупыши — кого только не было на этом удивительном, с первого взгляда непригодном для жизни острове.

— Это птичий базар, — охотно пояснила Бериса. — У нас на севере много таких островов. Море в этом районе богато пищей, и вместе, само собой, проще отбиваться от коварных хищников.

Птицы кричали, галдели, словно бойкие торговки на рынке, и явно азартно спорили о чем-то. Потом они, резко сорвавшись, ныряли в воду и появлялись спустя какое-то время с рыбой в клюве.

— Удивительно, — пробормотала себе под нос Ретта, и Бериса, посмотрев на нее, понимающе улыбнулась.

— Север не может не очаровать, когда узнаешь его поближе. И тогда на такие мелочи, как короткое лето и суровые зимы, перестаешь обращать внимание.

Вскоре стало понятно, что «Счастливый» вслед за «Князем Эргардом» снижает скорость. За спиной скрипнула палуба, и герцогиня обернулась к спустившемуся как раз с мостика капитану.

— Мы высадим вас здесь, княгиня, — заявил тот.

Ретта с недоумением поглядела на берег. Все тот же камень, подступающие практически к самой воде леса.

— Что, прямо тут? — не удержалась все-таки от вопроса она.

Капитан Клеволд понимающе блеснул глазами, но вслух бросил лишь короткое:

— Да.

Несколько минут Алеретт молчала. Слова отчего-то никак не хотели подбираться. Наконец она заметила, слегка поежившись от налетевшего особенно резкого порыва ветра:

— Честно говоря, я представляла себе Вотростен страной, — она замялась на миг, но все же продолжила: — более цивилизованной. С портами и причалами.

— Все так и есть, — согласился капитан. — Но у меня на этот счет имеется однозначный приказ эр-князя Аудмунда.

Ретта сощурилась:

— Что ж, раз так…

Продолжать мысль она не стала, все и так было предельно понятно. Конечно, подчиненный не мог ослушаться приказа маршала.

— И все же, — заметила она, — загадочный человек этот младший брат князя. То есть не человек.

Ее собеседник молча кивнул, кажется соглашаясь с подобным выводом, и, обернувшись, начал отдавать приказания.

Вновь на палубе засуетились матросы. Оба судна бросили якоря, и тогда Ретта, посмотрев на берег, заметила, что от темной линии леса отделилась группа в полтора десятка человек, всех до единого одетых в кольчуги.

— Вас ждут, — заметил капитан Клеволд.

Море шумело, азартно бросаясь на борт корабля, и потому она не сразу расслышала, что именно ей говорят, а сообразив, кивнула несколько растерянно:

— Да… Да, хорошо.

— Эй, принесите вещи княгини! — зычно крикнул капитан, и двое матросов кинулись исполнять поручение.

За борт начали спускать шлюпку, и Ретта, бросив взгляд на берег, заметила, как от группы людей отделился высокий светловолосый мужчина. Вся фигура его, посадка головы, скупые, отрывистые жесты — все дышало уверенностью, и герцогиня подумала, что это, должно быть, и есть Аудмунд. Хотя, конечно, она могла и ошибаться.

Наконец в лодку был спущен трап, и Ретта, спустившись следом за няней, заняла место на корме.

— До свидания, княгиня, — попрощался за всех капитан Клеволд, и та, обернувшись, помахала команде рукой.

Матросы стояли на палубе, вытянувшись по струнке, и взглядами провожали недавнюю пассажирку. А лодочка сорвалась с места и легко заскользила в сторону побережья. Ретта кусала губу, а тот, кого она определила, как Аудмунда, подошел к самой воде и, как только шлюпка мягко ткнулась носом в пологий берег, подтянул ее и подал руку.

— Добро пожаловать в Вотростен, — поприветствовал он, помогая сойти. — Я эр-князь Аудмунд, брат князя Бардульва. А вы, должно быть, и есть Алеретт, герцогиня Месаины?

— Да… да… — пробормотала Ретта, неучтиво глядя на собеседника во все глаза, а потом не удержалась и воскликнула: — Это младший?!

И сразу же сердце ее затопила холодная, липкая волна страха. Ведь он зверь! Ретта чувствовала это сердцем, всем своим существом. Кто знает, как он отреагирует на подобную грубость?

Но Аудмунд, к ее великому изумлению, совершенно не рассердился. Глаза его слегка сощурились, из уголков глаз разбежались тонкие лучики морщинок, и, наконец, он рассмеялся вполне тепло и искренне:

— Да, я младший.

Ретта смешалась:

— Простите меня.

— Все в порядке, герцогиня, не стоит извиняться — ваше удивление вполне естественно для южанки.

Она кивнула с благодарностью и еще раз, более пристально, оглядела эр-князя. Как оказалось, знать в теории, сколь быстро оборотни взрослеют, и убедиться собственными глазами — вещи совершенно несопоставимые. И, наверное, ей предстоит привыкнуть не только к этому.

Топтавшиеся в отдалении воины Аудмунда переглядывались, старательно пряча легкие ухмылки в усы, и Ретта смущенно и чуть растерянно опустила глаза. Какое в этом краю все незнакомое и чужое! Природа, лица… И даже тот, кто стоял напротив и выглядел на первый взгляд как человек, на самом деле таковым не являлся. Капитан Клеволд оказался совершенно прав — она почувствовала сразу. Ее скромный дар просто вопиял. Но, удивительное дело, она абсолютно не ощущала в Аудмунде зла. Видела в нем зверя, но отнюдь не тьму.

Быть может, давала о себе знать усталость и длительное путешествие на корабле, забравшее все силы, но Ретта вдруг почувствовала, что голова ее идет кругом. Няня суетилась около сундуков, обстоятельно втолковывая что-то вполголоса одному из воинов, а брат князя просто стоял и терпеливо ждал, пока она придет в себя.

Прямо за спиной мерзко крикнула чайка. Ретта вздрогнула от неожиданности и подняла глаза. Во взгляде Аудмунда читались понимание и участие. И все же…

— Могу я что-нибудь сделать для вас, герцогиня? — спросил он.

Та в ответ покачала головой:

— Нет, благодарю вас. Я уже в порядке.

— Тогда, пожалуй, нам стоит заняться делом. Скажите, пожалуйста, у вас есть с собой теплые вещи?

Ретта растерянно и немного смущенно оглядела платье.

— Теплее этого нет, — извиняющимся голосом проговорила она.

Аудмунд нахмурился:

— Это скверно. Погода у нас даже летом может преподносить сюрпризы. Когда мы доберемся до Асгволда, вы сможете подобрать себе на первое время что-нибудь из вещей прежней княгини. Пока же могу предложить разве что свою рубашку.

Ретта чуть заметно улыбнулась и вновь покачала головой:

— Спасибо вам, Аудмунд, но мне бы не хотелось с первой же встречи вас грабить. Пока обойдусь тем, что есть. Если я вдруг замерзну, то сразу же сообщу вам.

— Ловлю на слове. Бёрдбрандт, — позвал он, обернувшись, одного из воинов, помогавшего Берисе устроить вещи Ретты, — как там у тебя?

— Все готово.

— Только везите очень осторожно, — предупредила ворчливо старуха. — Там хрупкие вещи. Разобьете — пеняйте на себя.

— Как скажешь, мать, — невозмутимо согласился тот, кого назвали Бёрдбрандтом, и вразвалочку пошел к своей лошади.

Море волновалось, с легким шорохом набегая на берег, и Ретте вдруг почудилось, что оно хочет им рассказать о чем-то.

Густой подлесок тонул в тени. Она поглядела на солнце и поняла, что до вечера остается не так уж много времени. Интересно, как много им нужно сегодня проехать?

— Скажите, Аудмунд, — вновь обратилась она к эр-князю, — мы теперь отправимся в столицу?

— Совершенно верно, — подтвердил тот. — Как раз лесом параллельно берегу.

Ответ этот, впрочем, Ретту не удовлетворил, напротив — породил новые вопросы:

— Но почему мы не продолжили путь на корабле?

Ретта предполагала, что маршал в этот раз ее вполне может проигнорировать. В конце концов, он ведь и не обязан объяснять ей каждый свой шаг. Однако он снова ее удивил, ответив без колебаний:

— Потому что в районе пролива теперь неспокойно. Один бы я отправился, не раздумывая, но вами рисковать не могу.

— Вы боитесь чего-то? — удивилась она.

С минуту Аудмунд молчал, пристально вглядываясь в подлесок, и наконец поправил ее:

— Скорее, не доверяю кое-кому. Однако, — добавил он уже совсем другим тоном, — нам пора отправляться. Скажите, герцогиня, вы умеете ездить верхом? Или предпочтете конный паланкин?

Ретта вспыхнула и воскликнула с возмущением:

— Конечно, умею!

— Отлично, тогда одной проблемой меньше.

Воины в это время как раз готовили лошадей к поездке. Приглядевшись, она заметила и вьючных, и заводных. Большинство стояли под мужскими седлами, но на двух красовались дамские. Их-то и подвели им с няней.

— Вот, на время поездки он ваш, — заявил один из солдат, молодой рыжеволосый парень лет восемнадцати на вид с веснушками на щеках и лукавой смешинкой в глазах. — Его зовут Астрагал.

Вороной конь косил на Ретту любопытный черный глаз, всхрапывал и чуть приплясывал на месте от нетерпения.

— У вас найдется кусочек яблока? — спросила она Аудмунда.

Тот понимающе кивнул и полез в карман:

— Вот, держите.

— Благодарю вас.

Ретта протянула лакомство Астрагалу, и конь, тщательно обнюхав, принял подношение, бережно забрав его с ладони теплыми губами. Она погладила его по шелковистому носу и подумала, что, в общем, компанию вполне можно назвать приятной.

— Вы готовы? — уточнил Аудмунд.

— Да, вполне.

— В таком случае…

Он подошел, опустился на одно колено и подставил руки, сложив их и вытянув перед собой. Ретта замялась на мгновение, не решаясь наступить, и беспомощно огляделась по сторонам. К прискорбию, никаких пней поблизости не наблюдалось. Бёрдбрандт разглядывал их с нескрываемым любопытством.

— Становитесь, не бойтесь, — подбодрил ее Аудмунд. — Поверьте, я удержу вас — я сильный.

— Не сомневаюсь, — вырвалось у Ретты.

За спиной раздалось сдавленное фырканье. Аудмунд оглянулся, и Бёрдбрандт подавился смешком.

— Вам удобно? — вновь обернулся эр-князь к уже сидящей на спине Астрагала Ретте, и ноздри его как-то чутко, совсем по-кошачьи дрогнули.

Та уже было открыла рот для ответа, как вдруг в этот самый момент облака на мгновение разошлись, и на землю брызнул яркий сноп солнечного света. Зрачки Аудмунда вдруг сузились, превратившись в две узкие вертикальные щелки. Ярко-зеленые глаза зверя на мужском лице! Это их она видела тогда во сне, еще в Эссе!

Ретту бросило в холодный пот, но огромным усилием воли, вспомнив все манеры, которым ее учили в детстве, она сумела взять себя в руки и ответить спокойно и доброжелательно:

— Да, вполне. Спасибо вам, Аудмунд.

— Отлично. Тогда в путь.

Воины вскочили на лошадей, и их маленький отряд тронулся.

Тропка поначалу вилась вдоль берега, и Ретта имела возможность беспрепятственно любоваться суровой, величавой красотой волн, столь отличных от теплого, ласкового южного моря. Кони мерно ступали, однако в воздухе, казалось, было разлито напряжение, природу которого она никак не могла понять. Эти взгляды, тишина вокруг…

«Тишина! — неожиданно поняла она. — Вот в чем дело!»

В этот момент из чащи послышался рык зверя, судя по всему крупной кошки, и Ретта испуганно вздрогнула. Аудмунд отозвался уверенно и спокойно:

— Не бойтесь, герцогиня. Те, кто издают эти звуки, для вас не опасны.

Она невольно с подозрением покосилась на командира отряда, но все-таки предпочла поверить его словам. Как же иначе? И потом, так ведь спокойней — знать, что у него все под контролем.

— А почему не поют птицы? — все-таки решилась спросить она спустя какое-то время.

Ведь они в лесу, пусть даже северном. И ни единой пичуги не пискнуло с момента ее прибытия!

Аудмунд прищурился и бросил отрывисто:

— Они чувствуют то же самое, что и я.

И уже в который раз обвел взглядом горизонт и кромку леса. Ретта поежилась.

— Что же это? — рискнула на всякий случай уточнить она.

— Опасность. Сила некромантов. Птицы ее ощущают и перестают петь.

Ретта не сразу нашлась, что ответить. Такая откровенность ее обескураживала, а смысл слов пугал.

— Но ведь они в Фатраине? — рискнула все-таки уточнить она.

Аудмунд не ответил.

Справа, совсем рядом, вновь раздался оглушительный рык. Маршал заметно дернулся и бросил быстрый взгляд вглубь леса. От давящей тишины, нарушаемой лишь голосами хищников, от беспокойства едущего бок о бок полузверя Ретте стало не по себе.

Вдоль берега они ехали, однако, совсем недолго. Очень скоро в лесном массиве показалась неширокая, извилистая тропа, и Аудмунд скомандовал:

— Поворачиваем!

Бёрдбрандт с пятеркой воинов поехал вперед, Ретте определили место в середине отряда, остальные всадники прикрывали тыл. Сам же командир постоянно перемещался: то его фигура виднелась в голове их маленькой кавалькады, где он переговаривался о чем-то с воинами и, судя по всему, разведывал обстановку, то оказывался далеко в хвосте.

Впрочем, иногда эр-князь как будто успокаивался и ехал рядом с Реттой. Удивительно, но в такие минуты она вздыхала с облегчением, словно присутствие рядом оборотня само по себе являлось гарантией надежной защиты от какой-то неведомой опасности.

«Но что же все-таки у них тут происходит?» — подумала герцогиня с некоторым удивлением и чуть заметно покачала головой в ответ собственным безрадостным мыслям.

Может быть, она попала из огня да в полымя? Война? Измена? А может быть, нечто, для чего и вовсе пока не существовало названия? Чего ей ждать? Одно было очевидно — разведка лорда Валерэна сработала не просто плохо, а отвратительно — ведь что бы тут в Вотростене ни намечалось, в Эссе обязаны были об этом знать. Но никаких докладов не последовало.

«Надо будет непременно написать обо всем брату, — в конце концов решила она. — Пусть разберется, что происходит в ведомстве внешней разведки».

Ветви деревьев смыкались над головами, образуя раскидистый зеленый шатер, тени сгущались, и было понятно, что ночь стремительно приближается, однако их сопровождающие внешне не проявляли по этому поводу ни малейших признаков беспокойства.

Ретта с неподдельным интересом оглядывалась по сторонам и, помимо сосен, разглядела ели, кусты орешника и…

— Лопух! — воскликнула она с искренним удивлением и восторгом.

Аудмунд, в этот момент как раз ехавший рядом, обернулся и несколько удивленно приподнял брови:

— Ну да, лопух. А что вас так удивило?

Ретта смутилась собственной бурной реакции, но все же нашла необходимым пояснить:

— Понимаете, — немного сбивчиво заговорила она, теребя в волнении повод, — это как привет с родины. Такая знакомая сорная трава, которая у нас в Месаине бесконтрольно растет вдоль дорог, и встретить ее здесь, на севере, я просто не ожидала. Не знаю почему. Простите.

— За что, хотел бы я знать? — ответил ей Аудмунд, и глаза его весело блеснули. Странно, но, несмотря на сумерки, она видела их совершенно отчетливо. — Я прекрасно вас понимаю и смею заверить — лопухов в Вотростене много. Их даже употребляют в пищу. Незаменимая приправа в наших условиях, должен сказать. Так что видите вы его совершенно точно не в последний раз.

Ретта улыбнулась. От слов Аудмунда, приветливых и беззлобных, стало чуточку легче на душе.

«А ведь это еще и лекарственное растение, — подумала она. — Надо будет, пожалуй, приглядеться к здешним травам повнимательней. Только не сейчас, конечно, а при свете солнца».

Вскоре Аудмунд объявил:

— Заночуем в лесу.

— Прямо тут? — удивилась Ретта.

— Совершенно верно. Через четверть мили есть подходящая поляна. Там мы будем в полной безопасности.

— А… — начала она, однако, подумав немного, закрыла рот. Время было явно не самое подходящее для глупых вопросов, да и Аудмунд не производил впечатления человека, который действует по наитию. Точнее, не человека. И почти сразу же перехватила его одобрительный взгляд.

Про себя же Ретта решила, что будет для удобства продолжать называть его человеком. Хотя бы просто потому, что слово «оборотень» в подобном контексте в ее устах звучало бы весьма странно. Много ли она видела, например, людей-рысей, чтобы рассуждать, как те обычно действуют? Одного-единственного, и того пока не слишком долго знала.

Решив таким образом пусть не самый важный, однако все же мучивший ее вопрос, Ретта заметно успокоилась и снова принялась оглядываться по сторонам.

Маршал опять ускакал вперед, и она подумала, что без него ей все-таки не слишком уютно. Или дело в чем-то другом?

Она вздрогнула, вдруг осознав, что тот самый дар, от которого обычно не бывает никакой пользы, на этот раз просто вопит во весь голос. В чем дело? Тьма? Ретта прислушалась к собственным ощущениям и поняла, что совершенно явственно чувствует непонятную злобу, исходящую от кого-то из членов отряда. От кого же?

Она вглядывалась в лица, стараясь угадать, однако все ее попытки оставались безуспешными. Было ясно только одно — дело вовсе не в тех, кто уже успел обратить на себя при встрече ее внимание. Аудмунд и тот рыжий парень были чисты, словно снег в горах, о котором рассказывала няня. Бёрдбрандт вроде бы тоже, но тут Ретта до конца уверена не была.

Но может, ей просто примнилось от усталости? Такое ведь тоже нельзя исключать. Хотя сейчас, когда она стала размышлять, ей казалось, что она ощутила тьму еще на берегу, но за всей последовавшей предотъездной суетой не придала ей значения.

Ретта еще раз незаметно огляделась. На первый взгляд все как будто было спокойно. Командир отряда сосредоточенно вглядывался в быстро темнеющий просвет между деревьями и не проявлял признаков беспокойства. А раз так, то не стоит, пожалуй, прежде времени поднимать тревогу. Завтра, отдохнув хорошенько, она еще раз попробует обо всем поразмыслить.

Вскоре лес расступился, и глазам их предстала обширная круглая поляна.

— Наконец-то, — вздохнул с заметным облегчением Аудмунд и обернулся к Ретте: — Сегодня ночью вы будете спать спокойно, герцогиня. В лесу мы все под надежной охраной.

Люди радостно загомонили и начали спешиваться, а маршал крикнул зычно:

— Бёрдбрандт, займись караулами!

— Внутренний периметр? — уточнил тот, посмотрев внимательно на командира.

— Да. Бенвальд!

Бёрдбрандт передал поводья одному из солдат и направился в сторону леса, на зов же Аудмунда откликнулся тот самый рыжий парень.

— На тебе ужин, — велел ему маршал.

— Слушаюсь!

— Давайте я помогу вам спешиться, герцогиня.

Аудмунд подошел к лошади Ретты и протянул руки, явно намереваясь ее подхватить. Всего одно мгновение она колебалась, а потом вдохнула глубоко и спрыгнула прямо в объятия эр-князя.

— Благодарю вас, — откликнулась она и, когда тот ее отпустил, поспешила перевести тему: — Скажите, а здесь в самом деле настолько опасно? Ведь вы же на своей земле.

В глазах Аудмунда на мгновение промелькнула глубокая печаль и давящая душу тоска. Однако исчезло это выражение столь быстро, что Ретта всерьез задумалась, уж не пригрезилось ли ей? Наконец он ответил:

— Здесь опасно с тех самых пор, как умер мой отец. Но сейчас вы можете не думать об этом — я сам обо всем позабочусь. Просто не забывайте о мерах предосторожности и не выходите за пределы поляны. Палатку вам сейчас поставят. Если же я вдруг понадоблюсь, то вы всегда можете послать за мной одного из солдат, что будут вас охранять.

— А если мне понадобится привести себя в порядок? — уточнила она. — И вообще…

— Для этих целей вон за теми кустами сейчас огородят пространство. Там будет вода и все необходимое.

Ретта посмотрела в указанном направлении, где за кустами лещины уже суетились люди, а сам Аудмунд направился к своему коню и, расседлав, принялся водить его по периметру поляны. Она проводила мощную фигуру маршала долгим взглядом и покачала головой.

— Ну что, сольешь мне? — спросила она Берису.

— Конечно, девочка. Пойдем.

С огромным удовольствием Ретта умылась и после даже почувствовала себя как будто слегка обновленной.

Солдаты тем временем накидали в центре поляны толстый слой лапника, постелили сверху ковры и теперь начинали растягивать палатку, на вид достаточно просторную.

Аудмунд, закончив выгуливать своего красавца-коня, достал щетку и принялся его чистить, нашептывая ему время от времени на ухо что-то явно ласковое. Конь довольно фыркал и время от времени тыкался хозяину в ладонь. Тот улыбался, и лицо его буквально светилось неподдельной лаской и нежностью, так что Ретта даже залюбовалась, не в силах отвести глаз. Судя по всему, коня соседство полузверя ничуть не смущало, в отличие от нее самой.

В сторону палатки пробежал еще один солдат с целым ворохом шкур. От костров доносился аромат еды, и в животе у нее голодно булькнуло. Что ни говори, а ела она еще на корабле.

Наконец Аудмунд закончил обихаживать своего коня и, накрыв его попоной, полез в седельную сумку за морковкой.

— Госпожа, — обратился к Ретте один из солдат, — ваша палатка готова.

— Благодарю вас.

Внутри их с няней ждали мягкие тюфяки с накиданными сверху пушистыми шкурами и даже крохотный круглый столик посередине.

— А ничего так, — одобрительно проворчала Бериса, входя следом за подопечной.— Уютненько.

Та невольно прыснула и, опустившись на самодельное ложе, с удовольствием вытянулась. Все тело после поездки немилосердно ныло.

— Можно войти? — раздался на удивление бодрый голос Бенвальда.

«То ли ему дорога нипочем, — подумала Ретта, — то ли он всегда такой жизнерадостный».

Вслух же ответила:

— Заходите!

Солдат протиснулся внутрь и принялся расставлять на столике тарелки с кружками. Густая, наваристая каша с фруктами, сыр, хлеб и ароматный напиток из местных трав.

— Спасибо, сынок, — поблагодарила старуха.

— Да не за что, — по-прежнему весело отозвался тот.

— Простите, а мяса у вас не найдется? — поинтересовалась Ретта, взглянув на предложенные блюда. — Жареного или хотя бы вареного.

Бенвальд вмиг стал серьезным:

— Простите, госпожа, но летом охота в Вотростене строго запрещена.

— А вяленое или соленое? — не сдавалась она.

Однако тот вновь покачал головой:

— Извините, герцогиня, но Аудмунд приказал в походе давать мясо только воинам.

Брови Ретты удивленно приподнялись:

— А мы в походе?

Но солдат не смутился ее чуть насмешливого взгляда:

— Господин маршал не давал разрешения отвечать на такие вопросы. Если хотите, спросите у него сами, а мне он, случись вдруг что, оторвет голову.

— Хорошо, спрошу непременно.

— Приятного аппетита, госпожа.

Солдат ушел. Полог палатки опустился на место, а няня пробормотала задумчиво:

— Причем ты знаешь, милая, я вовсе не уверена, что это был лишь словесный оборот.

Ретта встрепенулась, будто очнувшись от сна, и удивленно посмотрела на Берису:

— О чем это ты?

Северянка с деланым безразличием пожала плечами:

— Об оторванной голове. Он ведь оборотень, не забывай, а оборотни очень сильны. Однако стоит ли говорить о таких вещах на ночь глядя? Еще кошмары приснятся. Утром обсудим. Давай лучше ужинать.

На поляне раздавались голоса, было уютно и как-то мирно. Ретта наконец позволила себе расслабиться и, присев поближе к столу, с удовольствием воздала должное пище. Бериса последовала ее примеру.

Делать было, в общем-то, нечего. Книг под рукой не имелось, разговаривать Ретта не хотела, а что касается музицирования, то Аудмунд, скорее всего, не одобрил бы подобное занятие. Значит, не стоило и пытаться.

Няня завозилась на своем ложе, устраиваясь поудобнее, и Ретта сочла это хорошей идеей. Она легла и укрылась, надеясь уснуть.

Однако сон не шел. Звуки лагеря уже давно смолкли, а она все ворочалась, то погружаясь в полудремотное состояние, то опять просыпаясь, глядела в потолок и поневоле слушала, как перекликаются вдалеке часовые. Промаявшись так какое-то время, тяжело вздохнула, встала и, накинув плащ, вышла из палатки. Часовой у входа встрепенулся, но, увидев, что подопечная никуда не уходит, успокоился. Тучи уже успели разойтись, и на небо высыпали звезды. Почти такие же, как дома — обильные и яркие. Еще один привет из родных краев.

Ретта улыбалась — мысль, что Вотростен, возможно, не так уж и чужд, как ей прежде казалось, дарила успокоение.

— Я отойду на пару минут, — проинформировала она часового и направилась в сторону того огороженного участка.

Когда с делами уже было покончено, она вышла, напоследок еще раз ополоснув в бочонке руки, и вдруг услышала голоса, доносящиеся со стороны орешника. В одном из них она узнала Бёрдбрандта:

— …Мне кажется, ты все же слишком уж сильно перед ней расстилаешься.

— Бёрди, сделай, пожалуйста, такое одолжение, — спокойно, даже лениво проговорил Аудмунд, — заткнись.

Ретта прыснула беззвучно и продолжила путь к палатке.

На этот раз она крепко проспала до самого утра.

Сквозь неплотно задернутый полог палатки внутрь прокрался солнечный лучик. Замер ненадолго у самого порога, словно не решаясь войти, потом заскользил осторожно по коврам, высвечивая замысловатые вензеля и причудливых птах, забрался на ворс одной из шкур и, не растерявшись, осветил лицо спящей Ретты.

Та поморщилась, не открывая глаз, и на лице ее появилась чистая, светлая и радостная улыбка. Она попыталась перевернуться на другой бок, но от наступившего утра было уже не спрятаться. Тогда она широко зевнула, потянулась от души, разминая затекшие за ночь члены, и открыла глаза.

— С добрым утром, — в шутку пожелала Ретта сама себе, садясь на постели.

Бериса еще спала, и она не решилась беспокоить няню — безусловно, той в силу возраста поездка давалась куда труднее, чем молодой герцогине.

Быстро одевшись, Ретта приподняла полог и выскользнула на поляну.

Там уже вовсю царила утренняя суета. Воины занимались лошадьми, приводили себя в порядок, и Ретта решила последовать их примеру.

В бочку, как оказалось, кто-то успел уже натаскать свежей воды, и она сердечно поблагодарила того неведомого ей воина за заботу.

Когда с необходимыми утренними делами было покончено, она устроилась поближе к костру и принялась причесываться.

Хотя дома в Эссе ей всегда помогали в таких делах фрейлины, все же совсем беспомощной она не была. И хотя сама Ретта вряд ли смогла бы соорудить собственными силами какую-нибудь сложную прическу, тем не менее заплести пару кос и уложить их венцом она вполне могла. В этот раз, однако, она решила ограничиться просто одной косой.

В котелке над огнем что-то уютно булькало, остро пахло черным перцем, гвоздикой и карри.

«Вероятно, у них тут должны быть хорошо налажены торговые отношения с востоком, — подумала Ретта. — Конечно, самое необходимое в Вотростене имеется свое, но те же специи ведь делают привычную пищу куда более вкусной».

Она потянула носом, принюхиваясь к соблазнительным ароматам, и колдовавший над завтраком Бенвальд спросил не без затаенной гордости:

— Нравится запах, правда?

— Очень, — не стала отпираться Ретта и поинтересовалась, оглядевшись по сторонам: — Скажите, а где сейчас Аудмунд?

Только теперь она поняла, что не видит маршала. Бенвальд пожал плечами:

— Должно быть, отправился проверять внешние посты.

— А далеко они?

— Двести шагов вглубь леса.

До двухсот считать она определенно умела, а потому Ретта решила не беспокоить никого из солдат, у которых, судя по всему, и без нее хлопот было хоть отбавляй.

Перебросив заплетенную косу за спину, она поднялась и, подобрав юбку, направилась не спеша в указанном направлении.

Узкая нахоженная тропинка юркой змейкой вилась меж деревьев. Утро играло солнечными лучами в каплях росы, застывших на листьях и кончиках травинок, словно спешило показать гостье все, на что оно способно.

Пения птиц по-прежнему слышно не было, однако в отдалении уютно журчал ручей, и Ретта пошла на его зов, не забывая, впрочем, считать шаги. Но, в конце концов, если она зайдет не туда, ее ведь остановят стражники, верно? Конечно, герцогиня не была настолько наивна, чтобы полагать, будто ей удалось ускользнуть от охраны — скорее всего, за каждым ее шагом следят, только пока она не делает ничего недозволенного.

По пути Алеретт остановилась, чтобы полюбоваться ветками орешника. Ничего особенного, безусловно, из себя кустарник не представлял, однако теперь, посреди загадочного, манящего своей новизной северного леса зрелище показалось ей удивительно красивым и необычным.

Она опустила взгляд, чтобы перешагнуть через выступающий корень, и вдруг заметила на влажной земле четко отпечатавшиеся следы сапог. Аудмунд? Или кто-нибудь из солдат?

Любопытство победило, и она пошла осторожно в том направлении, куда вел след, раздвигая попадающиеся на пути ветки и пристально вглядываясь в просвет впереди.

Конечно, это не было похоже на поляну. Просто деревья чуть расступились, образуя прогалину, и Ретта вдруг отчетливо увидела силуэт. Огромного, размером со взрослого человека, кота, чем-то отдаленно напоминающего рысь.

Алеретт похолодела и приросла к месту, словно одна из парадных статуй дворца в Эссе.

Перед зверем на корточках сидел Аудмунд. Он шептал ему о чем-то чуть слышно и ласково гладил по мощной шее, по крупной голове. Кот в ответ зарычал, ткнувшись мордой в самое ухо маршала, и Ретта могла бы поклясться, что в ворчании этом она слышит ласковые, нежные нотки. Вдруг зверь утробно взрыкнул и широко облизал лицо Аудмунда. Тот засмеялся и со всей силы обнял зверя, ткнувшись ему лицом в самую шею. Тут кот заметил, что за ними наблюдают, отрывисто рыкнул и, выскользнув из объятий, скрылся в чаще. Аудмунд встал и медленно обернулся. С минуту он стоял и смотрел, не мигая.

— Это, — начала было Ретта. — Это…

— Это был оборотень, — договорил за нее Аудмунд и сделал шаг вперед. Герцогиня непроизвольно отступила. — Отец моей матери.

— Но ведь это же зверь! — вырвалось у нее.

— А вы бы предпочли встретить здесь некроманта? — уже более резким голосом спросил эр-князь.

Повисло неловкое молчание, и Ретта немного беспомощно огляделась по сторонам.

— Нет, — покачала она головой. — Конечно, нет…

Аудмунд молчал и смотрел внимательно, по-прежнему не мигая. Словно ждал чего-то.

На травинку опустился жук с блестящими зелеными крылышками, пожужжал недовольно, словно выискивая и не находя чего-то, и улетел. На прогалине вновь воцарилась тишина, нарушаемая лишь журчанием далекого ручья.

«Может быть, именно теперь наступил подходящий момент, чтобы задать вопросы, — поняла Ретта. — Хотя бы часть из них».

Она подняла взгляд и посмотрела на Аудмунда. Ноздри его как раз чутко вздрогнули, и в глазах отразилось непонятное, загадочное нечто, чего она никогда не замечала у людей.

— Скажите, пожалуйста, — заговорила она тихим, слегка дрожащим от волнения голосом, — в Вотростене ненавидят одних некромантов или всех магов вообще?

— Всех до единого, — ответил маршал и заметно расслабился.

Поза его утратила напряжение и приобрела ленивую вальяжность.

— Но ведь с обычными магами вы как-то уживаетесь? — уточнила она.

Ведь князья приглашали их в Вотростен, пусть лишь время от времени, и вряд ли только с целью прикончить торжественно на глазах у всех.

— Верно, по необходимости, — согласился эр-князь. — Безусловно, обычных магов у нас тоже не жалуют, однако у них есть перед некромантами существенное преимущество — они пользуются лишь той силой, что им дала природа. Может быть, присядем? Разговор намечается длинный.

Он широким жестом указал на поваленное дерево и, сняв плащ, расстелил на стволе.

— Благодарю вас, — откликнулась Ретта и постаралась устроиться возможно удобнее.

Аудмунд сел рядом, и она на одно короткое мгновение вздрогнула, однако быстро забыла о собственном дискомфорте и близости полузверя, столь захватывающим оказался рассказ.

— Понимаете, герцогиня, — продолжал между тем ее собеседник, — маги делятся на два типа. Обычные, мы их для удобства называем природными, и некроманты. Природные маги могут черпать энергию из окружающей среды, чтобы восстановить силы. Любой камень, дерево и даже сама земля активно им помогают в этом. Конечно, должно пройти какое-то время, однако не так много, чтобы проблема стала критичной. Если же им необходимо восстановить энергию срочно, то на помощь природному магу приходит Асцелина, или Слава Зари — мощнейший артефакт, хранящийся в Академии Фатраина. Они его почитают практически как святыню. Он может быстро наполнить силой истощенного мага, от него же они заряжают амулеты, если хотят всегда иметь энергию под рукой. Но для некроманта оба эти источника недоступны.

Аудмунд вздохнул и устало потер переносицу. Выдохнул и застыл, глядя куда-то вдаль, однако Ретта серьезно подозревала, что он, скорее всего, ничего не видит перед собой, целиком погрузившись в безрадостные мысли.

— Некроманты, — продолжил вскоре он, — черпают лишь ресурсы собственного тела. Конечно, со временем энергия, необходимая им для работы, восстанавливается, однако если расход был велик и требуется срочно восстановить силы, они убивают людей. В противном случае некромант может умереть.

— А животные? — спросила негромко Ретта. — В них некроманты не могут почерпнуть сил?

Наверное, она надеялась, что Аудмунд скажет «да». Ведь, в самом деле, невозможно представить, что кто-то может цинично и хладнокровно рассматривать людей как своеобразный аналог пищи. О какой вообще любви тогда с их стороны может идти речь? Кто видел когда-нибудь, чтобы человек питал пылкую страсть к курице или барану?!

Но эр-князь уверенно покачал головой:

— Кровь животных дает им жалкие крохи. Только жизни людей могут быть полезны.

— Какая страшная участь, — проговорила Ретта.

— Согласен с вами. И в амулетах накапливать силу, подобно прочим, некроманты не могут.

— Но, — растерялась герцогиня, — как же выжил ваш князь во время войны с нами?

Аудмунд обернулся, посмотрел на Ретту, и в глазах его промелькнула такая темная и бескрайняя бездна боли, что у нее на мгновение закружилась голова.

— Оставлять вас в неведении, полагаю, было бы преступлением, — спокойно, с расстановкой проговорил Аудмунд. — Приготовьтесь, герцогиня, ибо то, что вы сейчас услышите, может стать причиной ночных кошмаров.

— У меня достаточно крепкие нервы, — ответила она твердо, решив не заострять излишнего внимания на недавней лихорадке. Проще сделать вид, будто ее не было.

— Хорошо. Тогда вот вам факты. Я сам был им свидетелем. Бардульв убийца. Вы хорошо помните, сколько пленных попало к нам?

— Полагаю, тысячи три, — ответила она, судорожно вспоминая сводки с фронта.

— А сколько вернулось?

— Не знаю, — покаялась Ретта. — После подписания мира мне было немного не до того.

— Понимаю. Можете потом проверить мои слова у отца и брата — они подтвердят. Пока же я скажу вам — вернулось мало. Не больше двух сотен.

— Но куда же могли подеваться тысячи человек? — воскликнула Ретта, уже догадываясь об ответе.

Тот факт, что князь Вотростена успел попробовать человеческой крови, не вставал перед нею прежде во всей ужасающей наглядности.

— Мой брат их убил, — безжалостно, не оставляя места для сомнений, отрезал маршал. — Вы не знаете, герцогиня, как это происходит. Выбранную жертву связывают, чтобы не оказала сопротивления, некромант подходит, читает заклинание на языке Фатраина и протыкает яремную вену ритуальным ножом. Кровь устремляется из раны наружу, но течет она не вниз на землю, а вдоль лезвия к магу. Потом, дойдя до руки, испаряется, а некромант впитывает силу, словно ребенок молоко на ночь. Когда несчастная жертва падает без дыхания, некромант полон энергии и готов действовать.

— Какой ужас, — прошептала Ретта.

Голова закружилась, но она смогла достаточно быстро взять себя в руки.

— А если отобрать нож? — ухватилась она за последнюю надежду.

Аудмунд усмехнулся подобной наивности:

— Не поможет. Ритуальным ножом может стать любой острый предмет, над которым прочли специальное заклинание. Некроманты опасны, никогда не забывайте об этом, герцогиня. Ваша жизнь в их глазах стоит немного, и в выборе между собственной силой и вами они выберут силу. А мой братец персонально, чтоб ему пропасть, мечтает о троне Фатраина.

— Но зачем?

— Ну как же, ведь там он среди своих, среди равных. А тут, по его мнению, ему приходится управлять навозом. Скотом.

Аудмунд сжал кулак, так что побелели костяшки пальцев, и голос его завибрировал от еле сдерживаемого гнева. Ретта пытливо поглядела ему в лицо и спросила:

— Кроме силы некромантов, за что еще вы не любите магов, Аудмунд? Должно быть что-то еще.

Маршал глубоко вздохнул и заговорил уже более спокойно:

— Вы в курсе, герцогиня, откуда взялись пролегающие между нашими странами Пустынные земли? В Вотростене их называют Потерянными.

Вопрос был явно с подвохом. Ретта задумалась, вызывая в памяти все, чему ее учили в детстве, и сказала наконец:

— Какая-то давняя война магов. В наших летописях о ней рассказывается не слишком подробно.

Аудмунд горько искривил губы:

— Война, вы правы. Две тысячи лет назад маги уничтожили красивейший, плодородный край, и мой народ, точнее те, кто смог выжить, были вынуждены уйти на север, в единственные никем не заселенные на тот момент земли.

— Ваш народ? — быстро спросила Ретта, изучающе посмотрев в зеленые глаза полузверя. — Но какой именно?

Впрочем, тот с ответом не колебался:

— Народ моего отца. Когда они основали Вотростен, оборотни уже жили на своих нынешних территориях. Хотя и они пришли когда-то издалека, из Внешних Земель, но только много, много ранее.

Ретта сжала пальцами виски и на мгновение прикрыла глаза.

— Простите, Аудмунд, мне необходимо обдумать услышанное.

— Понимаю, — легко согласился тот, вставая. — Думайте, герцогиня, время пока есть. Но его не слишком много, так что поторопитесь. А теперь пойдемте в лагерь — нам пора завтракать и сниматься.

Ретта кивнула, и эр-князь протянул ей руку. Тут солнце окончательно взошло над лесом, и он взглянул вверх, в небо, подставляя лицо ласковому теплу. Зрачки его сузились, превратившись в две узкие вертикальные щелочки, и Ретта инстинктивно отпрянула, вновь испугавшись стоящего перед ней полузверя. Но тот все еще терпеливо ждал, и тогда Ретта, дрогнув, сделала несмелый шаг вперед и медленно, готовая в любую минуту отдернуть руку, вложила пальцы в протянутую ладонь оборотня. Тот приветливо улыбнулся и сжал их. И тут в памяти ее всплыли слова капитана, что никто не может проследить за котом, если он этого не хочет. Но тогда получается, что Аудмунд знал о ее приближении и просто-напросто позволил себя увидеть? У него должен быть острый слух и тонкий нюх, ведь он зверь. Но тогда какова его цель? Ретта почувствовала, как голова у нее начинает кружиться от бесконечных вопросов. Что ж, потом, в спокойной обстановке, она еще поразмыслит обо всем произошедшем. И, возможно, до чего-то додумается. А пока заметила вслух:

— У меня есть имя. Алеретт. Или просто Ретта. Пойдемте в лагерь, Аудмунд. Я проголодалась от всех этих волнений.

И они вместе двинулись прежним путем. Оборотень бережно поддерживал ее, сам отводил нависающие над дорогой ветви, так что Ретте делалось немного неловко, однако вслух она ничего не говорила. Ведь как ни крути, а подобная забота всегда приятна.

Солнце успело подсушить росу, высветить подлесок, расплескаться по листьям орешника. Хотелось присесть где-нибудь поблизости на кочке и никуда не уходить, а просто любоваться и грезить, пока еще есть возможность. Вот только очень жаль, что птицы по-прежнему не поют.

«Может быть, Аудмунд специально все подстроил, чтобы иметь возможность поговорить? — размышляла тем временем Ретта. — Но ведь он не мог знать, что я отправлюсь его искать? Значит, заслышав мои шаги, на ходу подстроился и воспользовался подходящей возможностью?»

Версия выглядела вполне логично и, конечно, представляла маршала в выгодном свете. Что ж, значит, можно на этом и успокоиться, во всяком случае пока.

В просвете между деревьями показалась фигура часового, и Ретта почувствовала, как просыпается в груди веселая злость на собственную глупость и беспечность. Отправляясь совсем недавно из лагеря, она даже не удосужилась оглядеться по сторонам, а ведь воин наверняка стоял там же, где и сейчас! Поведение, с ее точки зрения, совершенно непростительное для герцогини! Что ж, кажется, не зря когда-то матушка Исалина сетовала, что дочь слишком много переняла от своего отца.

«Но может быть, — пришла ей в голову мысль, — он просто спрятался, завидев меня? Тогда, конечно же, дело другое».

И все же… Что, если в кустах и в самом деле прятался бы не оборотень, не стражник, а некромант? Или медведь, что ничуть не лучше.

Ретта покачала головой и ответила на заинтересованный взгляд Аудмунда:

— Все в порядке, просто сама себе удивляюсь. И кстати, — решила задать она только что возникший вопрос, — те внешние посты, там ведь были?..

Она не договорила, но он понял ее мысль и согласно кивнул:

— Там были оборотни. Они всю ночь охраняли нас.

Некоторое время Ретта молчала, обдумывая сказанное, так что даже часовой, в пределах видимости которого они стояли, скоро начал с интересом на них коситься. Наконец очнулась и посмотрела на Аудмунда:

— Спасибо, — прошептала она и с благодарностью сжала пальцы спутника.

Тот кивнул, пожав их в ответ, и они пошли прямиком к поляне, с которой доносились оживленные голоса.

— У нас все в порядке, — доложил Бёрдбрандт, едва завидев командира. — Сворачиваем лагерь.

— Хорошо, — лаконично отозвался маршал. — Тогда завтракаем и отправляемся.

— Понял.

Палатки на прежнем месте уже не было, так же как и ковров со шкурами. Один из воинов подбирал последние ветки лапника, а Бенвальд, как раз накладывавший в миски завтрак, прокричал:

— Командир, идите скорей! У нас еще даже остыть не успело!

«Все-таки, несмотря на рассуждения об оторванных головах, — подумала Ретта, — отношения у него в отряде далеки от формальных».

Сама она к подобному, конечно же, не привыкла. Но, странное дело, такая вот веселая суета и дружеские выкрики, обращенные к командиру, — все это скорее нравилось, чем вызывало оторопь.

— Скажите, а мне порция каши найдется? — спросила она с улыбкой, подходя к костру. — Всего одна — я много не съем.

Бенвальд хохотнул и протянул ей одну из мисок:

— Хоть две, госпожа.

— Благодарю вас, — ответила она и перехватила одобрительный взгляд оборотня.

Несколько секунд они смотрели друг на друга, не мигая, пока, наконец, Ретта не опустила в смущении взгляд и не приступила к завтраку.

Бериса чуть в стороне паковала сундук, тихонько ворча себе под нос. Подошли двое солдат и забрали вещи Ретты. Няня, выговорив им что-то вдогонку, отряхнула руки и тоже села есть.

Утро было спокойным и мирным, так что казалось невозможным представить, будто совсем рядом на расстоянии пары миль бродит опасность.

— Хотелось бы мне знать, — заметила вслух она, — как выглядит этот лес во всей красе, с птичьим пением.

— Послушаете еще, — отозвался Аудмунд, тоже усердно работавший ложкой, — если, конечно, будет желание.

— Думаю, что будет, — ответила Ретта.

Молодой солдат, на вид чуть больше двадцати лет, очень серьезный, черноволосый и черноглазый, стал тушить костры. Подойдя к бочке, примостившейся на краю поляны, заглянул внутрь и крикнул:

— Командир, тут еще осталась вода!

— Не выливай! — мгновенно среагировал Аудмунд и, поставив уже пустую миску на землю, приказал: — Ну-ка, слей мне!

И принялся стаскивать с себя куртку с рубашкой. Солдат с готовностью ухватился за ковшик. А оборотень отошел в сторонку и принялся с удовольствием намываться, периодически громко, почти как настоящий кот, отфыркиваясь.

Картина была волнующая и завораживающая. Конечно же, обнаженный мужской торс был не тем зрелищем, к которому успела привыкнуть в Эссе юная герцогиня. Перевязки в госпитале, безусловно, не в счет — там все иначе. В пациенте, сколь бы красив он ни был, никогда не видишь мужчину — того, кто может заставить кровь бежать по жилам быстрее, это просто объект для работы.

Но здесь, в лесу Вотростена, на залитой ярким утренним солнцем поляне, она наблюдала, как моется Аудмунд, как мышцы его напрягаются под загорелой кожей, и чувствовала, что отчаянно краснеет, однако все равно не могла оторвать взгляда от крепкой, сильной фигуры брата князя.

Аудмунд вытерся старой рубашкой и полез в сумку, выудив оттуда новую, видимо ту самую, что накануне предлагал Ретте, оделся и снова, как недавно в лесу, замер, подставив лицо свету. На губах его играла легкая, мечтательная улыбка, во всем облике, в каждом взгляде и жесте читались уверенность и сила, и Ретта вдруг осознала то, на что накануне из-за собственной усталости и переживаний не обратила внимания — что Аудмунд не только командир отряда и брат князя, но и весьма привлекательный мужчина. Подумала и опять покраснела.

«А Бардульв, — вдруг подумала она, — легко убьет меня, когда я рожу ребенка».

Ведь после этого ее жалкая жизнь больше будет ему не нужна. Мысли ее разбегались. Возможно, то, что рассказал Аудмунд, произвело слишком сильное впечатление, однако охватившее ее душу смятение никак не хотело улечься.

Удивительно, но, кажется, Ретта была близка к тому, чтобы пожалеть. Пожалеть о том, что боги послали ей в мужья не того брата. С Аудмундом, несмотря на его полузвериную природу, ей вряд ли пришлось бы оглядываться и дрожать — до сих пор все его поведение говорило за то, что маршал Вотростена человек чести. Да и солдат не обманешь, уж это она хорошо понимала — недостойного командира они никогда не будут любить.

Аудмунд обернулся, посмотрев ей в глаза, но она не стала смущаться и опускать головы. Напротив — выдержала взгляд с достоинством.

— Ну что, Алеретт, — спросил он, подходя ближе, — вы готовы ехать?

— Да, — ответила она.

Тогда он протянул руку, и Ретта без колебаний вложила пальцы в ладонь полузверя. Ну, почти без колебаний. На одно короткое мгновение душа ее все же дрогнула, но ведь это не в счет, правда?

— По коням! — крикнул эр-князь и повел Ретту к терпеливо ожидавшему ее Астрагалу.

Воины загомонили и бросились выполнять приказ командира.

На первый взгляд все шло как будто точно так же, как и вчера. Впереди отряда ехал Бёрдбрандт с пятеркой воинов, Ретта с няней в середине, и со всех сторон их окружал густой, кажущийся южанке непролазным лес, и по-прежнему не слышалось стука, посвиста или цвирканья его пернатых обитателей. Вот только оглушительная, вязкая тишина по непонятной причине больше не давила на слух. Страх ушел из сердца. Быть может, причиной этому было солнышко, проглядывающее сквозь густые резные кроны, или утренний разговор, который многое прояснил для Ретты? Или же она просто хорошенько отдохнула за ночь? Как бы то ни было, настроение ее в это утро было замечательным.

— Скажите, Аудмунд, — с любопытством поинтересовалась она у командира отряда, как раз ехавшего рядом, — какие птицы обитают в обычное время в Вотростене? Ужасно любопытно, а попробовать определить по голосу я, понятное дело, пока не могу.

Ретта, словно бы извиняясь, пожала плечами.

Оборотень сощурился:

— И впрямь досадно, что вы упустили столь интригующее, на редкость увлекательное развлечение. Когда я был маленьким, то любил играть в такую игру — убегал в лес, ложился под каким-нибудь деревом или кустом и старался отгадать, чей голос до меня доносится. Потом лез проверять, ведь в детстве оборотень еще может перепутать.

— А… — начала было она и осеклась.

Перед мысленным взором возникла картина: вот юный рысенок карабкается по стволу высокого дерева, ловко цепляясь за кору когтями, находит гнездо, со вниманием, обстоятельно изучает, а потом, недолго думая, съедает содержимое, и изо рта его торчат перья.

Аудмунд, вероятно по лицу догадавшись о ее мыслях, расхохотался:

— Стыдитесь, Ретта, как можно такое предполагать! Я ведь все-таки оборотень, а не зверь.

Однако, несмотря на нарочитую суровость тона маршала, глаза его смеялись, поэтому она в ответ просто беспечно улыбнулась и пожала плечами.

— А птицы, — продолжал тем временем ее собеседник, — на севере обитают самые разные. Хотя наверняка не так много, как в Месаине. Гуси и казарки, лебеди и огари, шилохвосты, нырки, гаги, глухари и тетерева.

Аудмунд вздохнул, и в глазах его на короткое мгновение появилась тоска.

— Если бы вы проезжали этой дорогой весной, то оглохли бы от птичьего пения. Теперь же… Не знаю, но очень хочу верить, что голоса крылатого народа однажды в нашем краю еще зазвучат. Вы понимаете, Ретта, я не могу допустить, чтобы все вот так просто безвозвратно погибло.

Лицо его исказила острая судорога непереносимой душевной боли. Герцогиня в волнении закусила губу и, не дрогнув, посмотрела прямо в глаза Аудмунда:

— Вы уверены, что они уничтожат Вотростен?

— Наверняка, — коротко кивнул он. — Им нужна кровь людей, нужны богатства, спрятанные в недрах — металлы, камни и золото. И совершенно точно не нужны птицы и звери. Возможно, не все колдуны таковы, однако магистр Джараак беспринципная сволочь, уж простите за грубость. Пока у власти в Фатраине стоит он, пытаться договориться о чем-либо или взывать к разуму и совести бесполезно.

— А среди некромантов здравомыслящие люди встречаются часто? — озвучила Ретта неожиданно заинтересовавший ее вопрос.

— Не очень, — честно ответил Аудмунд. — Обычно все же среди природных магов.

— А если, — она запнулась, но после короткого колебания все же решилась продолжить мысль, — если убить магистра?

Совсем рядом раздался рев зверя, и герцогиня могла бы поклясться, что слышит в рыке огромной кошки смех.

Маршал обернулся, бросив быстрый взгляд вглубь чащи, и на губах его заиграла ухмылка:

— О боги, Ретта, вовсе не обязательно кричать о подобном вслух. Поверьте, я рассматриваю решительно все возможности. Но далеко не каждую из них можно воплотить в жизнь прямо сейчас.

— Понимаю, — ответила она и оглянулась на сопровождающих воинов.

Бёрдбрандт ухмылялся, и она была почти уверена, что тот все слышал и, скорее всего, одобряет идею. Остальные либо не уловили их разговора, либо не обратили на него внимания. Но, странное дело, мысль о тьме, что она почувствовала накануне вечером, вновь проснулась в душе. Как будто неприятно кольнуло где-то внутри, в районе сердца. Что, если в отряде предатель, и он-то как раз услышал ее слова? Тогда им всем могут грозить серьезные неприятности. Впрочем, жалеть о глупости или кусать локти было уже поздно. Следовало присмотреться к каждому из воинов повнимательнее и, если что-нибудь выявится, рассказать Аудмунду.

Тот тем временем проехал вперед, спешился и, бросив поводья одному из солдат, скрылся в чаще.

— Он, наверно, хороший следопыт? — спросила Ретта у Бёрдбрандта, проводив взглядом маршала.

— Конечно, — мгновенно отозвался тот. — Один из лучших.

«Что, в общем, неудивительно, — додумала она. — Раз он зверь».

Повисло молчание. Мерно покачивались разноцветные венчики и метелки трав, купаясь в солнечных лучах, словно стремились показать себя гостье во всей красе. Делать пока было нечего, и она принялась от скуки присматриваться к растениям, что попадались в пределах видимости. Кроме вездесущего лопуха встречался бадан — растение, которое мастер Малиодор советовал применять как кровоостанавливающее и мочегонное средство, а также использовать при некоторых видах воспаления.

«Полезная трава, — размышляла Ретта, искренне радуясь, что нашла ее в Вотростене. — После, когда представится случай, нужно будет съездить и пополнить запасы».

Или не ждать, а просто попросить того же Аудмунда выделить ей воинов для охраны.

Тропа чуть расширилась, образуя некое подобие поляны, и Ретта заметила покачивающиеся невдалеке головки кровохлебки. Хороши при кровотечениях, воспалениях, поносе. Старый мастер учил ее делать отвары и настои, заставляя назубок запоминать, какая часть растения для чего именно может быть полезна.

«Надо будет попросить няню рассказать мне о северных лекарственных травах подробнее, — подумала Ретта. — Наверняка я еще многого не знаю».

В этот момент справа зашуршало, и из кустов выбрался Аудмунд. Он потряс головой, почти как настоящий кот, и подмигнул Ретте. Та рассмеялась.

— У меня для вас новости, — заявил он, садясь на коня и подъезжая ближе. — Вам понравится.

— Какие же? — не удержалась от вопроса та.

— Мясо, — коротко пояснил он. — А именно, вяленый фазан. Подарок от оборотней.

Сердце Ретты радостно подпрыгнуло:

— Неужели это правда?

— Конечно, — пожал плечами Аудмунд. — С какой бы стати я стал шутить такими вещами? Я в разговоре с дедом упомянул, что вы просили мяса, и они решили поделиться собственными запасами. Хотя охота летом у нас и запрещена, оборотни питаться только кашами не могут и не собираются. Но и браконьерство не в их стиле — они захватили небольшой запас с родины.

— Спасибо им, — прошептала Ретта чуть дрогнувшим голосом. — Передайте, пожалуйста, мою сердечную благодарность.

— Обязательно, — пообещал явно довольный ее реакцией Аудмунд. — Сразу же, как только увижу.

Солнце тем временем уже успело забраться в зенит. Мысли Ретты были легкими, а настроение благодушным. О будущем муже и его сородичах-магах думать совершенно не хотелось.

«И в конце концов, разве есть в этом такая уж насущная необходимость? — размышляла она. — Пусть события пока идут своим чередом, а мыслями о Бардульве я еще успею испортить себе настроение. Потом, когда он появится в пределах видимости. Рано или поздно ведь это случится?»

Хотя, конечно, лучше бы позже, чем раньше, но тут уж повлиять на ситуацию было не в ее силах. Да и бесконечно убегать от проблемы не выйдет. Ну, а пока почему бы не позволить себе немного расслабиться?

Решив таким образом, Ретта расправила плечи и огляделась по сторонам. Воины, не занятые в данный момент дозором, все же в большинстве своем ехали молча и сосредоточенно, тревожно вглядываясь в подлесок. Один только Бенвальд весело щурился, явно погруженный в какие-то собственные загадочные думы, и время от времени пытался достать ветки растущих вдоль обочин кустов. Ретта ждала, что Аудмунд одернет солдата, однако маршал, к ее немалому удивлению, молчал.

Наконец Бенвальд сорвал недозрелый орех и радостно гикнул. Ехавшие с ним рядом воины заозирались, и во взглядах их можно было прочесть снисходительное умиление. А тот, убрав добычу в карман и подобрав поводья, вдруг начал насвистывать какой-то веселый мотив. Поначалу Ретта не обратила на шалость солдата никакого внимания, однако вскоре поняла, что высвистывает он, судя по всему, какую-то песню.

— Это называется художественный свист, — охотно пояснил Аудмунд, заметив ее вопросительный взгляд. — Он в нем большой мастер.

Ретта задумчиво закусила губу:

— Для меня, конечно, подобное искусство внове. В Месаине не любят свистеть, считая подобное занятие плохой приметой.

Аудмунд с искренним недоумением пожал плечами:

— Красота ничем не может оскорбить богов, в этом уверены в Вотростене. Конечно, если ты новичок, то лучше тренироваться в безлюдном месте, где никто не услышит, ну а мастер вполне может позволить себе усладить слух товарищей и не быть с позором изгнанным.

«Еще одно отличие наших народов», — подумала Ретта и прислушалась к свисту внимательней.

Даже не зная сюжета песни, его, безусловно, можно было нафантазировать. То звуки походили на топот лошадиных копыт по камням, то отчетливо слышался шум ручья. Мотивы, напоминающие разговор или скрежет стали наводили на мысль, что в песне речь шла о каком-то походе.

Дозорные по-прежнему ехали молча, внимательно и слегка настороженно присматриваясь к дороге, и можно было подумать, что они и вовсе не слышат экзерсисов Бенвальда, однако прочие охотно подхватили забаву и принялись напевать.

Слышать песню на чужом языке Ретте было непривычно и как-то странно. Оказалось, она может разобрать далеко не все словесные обороты, когда они шли в непривычном порядке.

«Кажется, мне еще есть, куда расти», — подумала она.

Однако общий смысл слов был вполне понятен. Действительно, армия отправилась в поход, и сюжет от куплета к куплету отличался лишь тем, что менялся антураж. То они шли пешком, то плыли на кораблях. Потом армия непонятным образом залезла в горы, но Ретта не стала уточнять, как именно, не желая отвлекать пустыми вопросами Аудмунда — тот как раз подъехал к Бёрдбрандту и о чем-то с ним разговаривал. А няня и сама подпевала вполголоса.

«Лучше потом немного подучу язык и попрошу еще раз мне спеть эту песню», — решила она.

Бёрди наконец коротко кивнул в ответ на слова командира, и тот, осадив коня, вернулся к спутницам и спросил:

— Вы как, герцогиня, не слишком устали?

— Пока еще нет.

— Хорошо, — кивнул он. — Примерно через час мы выйдем к реке, там и сделаем тогда привал.

— Поняла вас. Действуйте так, как считаете нужным, Аудмунд, не оглядывайтесь на меня. Легкие неудобства я вполне могу пережить. Было бы глупо с моей стороны лезть в дела, в которых я совершенно не разбираюсь, — такие, как безопасность пути или обустройство лагеря.

— Благодарю вас, — вполне серьезно ответил он ей и снова переместился в голову их небольшой колонны.

Остро пахло шишками, сосной и свежей зеленью. Аромат проникал в легкие, кружил голову, и Ретте тоже вдруг захотелось махнуть рукой на все приличия и запеть. Но, конечно, пока позволить себе подобного она не могла. Не считая того, что вотростенцы не знают языка Месаины, что они подумают о таком поведении герцогини?

«Или же это все отговорки, и дело в самой обыкновенной стеснительности?» — подумала она, однако выяснять правду не стала.

Она ехала, и на лице ее блуждала светлая, немного мечтательная улыбка. Бенвальд закончил с песнями и принялся читать стихи. Речь в них шла о белках и лебедях, о погонях и кораблях, о дамах, и Ретта понимала их содержание не в пример лучше.

— Просто стихи короткие и простые, без хитрозамудреных коленец, — пояснила Бериса воспитаннице.

— То есть в то, что мои знания языка улучшились, ты не веришь? — сощурилась та.

— За четверть часа? — ехидно уточнила нянька. — Нет, конечно.

Ретта вздохнула.

«Впрочем, радует хотя бы то, — подумала она, — что нет проблем с пониманием обычной речи. А песни и стихи, безусловно, не к спеху».

Вскоре они доехали до обещанной Аудмундом реки.

Лес тут раздавался, образуя довольно обширную прогалину, и снова начинал расти густой стеной впереди примерно на расстоянии мили. Широкая река выныривала из подлеска, делала крутую петлю и вновь исчезала в зарослях.

— Айтольв! — окликнул эр-князь одного из воинов, и Ретта, оглядевшись, заметила, что на зов вышел крепкий, кряжистый мужчина лет сорока на вид с чуть заметной сединой в темных волосах.

— Займись обедом, — приказал маршал.

— А я? — тут же спросил Бенвальд.

— А ты ради разнообразия пока в дозоре постоишь.

Бёрдбрандт ухмыльнулся и спешился.

— Караул на тебе, — велел ему Аудмунд.

— Понял.

Бенвальд же было приуныл, но уже через несколько секунд лицо его вновь осветилось радостной улыбкой, а глаза заблестели.

Воины занялись лошадьми, а тот, кого назвали Айтольвом, передал поводья одному из соседей и отправился разводить костры.

— Достань полотенце, — попросила Ретта няньку.

Старуха полезла в седельную сумку:

— Вот, держи.

— Спасибо.

Она отошла в сторонку, чтобы никому не мешать, и принялась умываться. Коса то и дело норовила соскользнуть со спины прямо в воду, но возвращаться за шпильками или просить о помощи Берису не хотелось. Кое-как, порядком намучившись, ей все же удалось привести себя в порядок и не искупаться. Довольная пусть незначительным, но все же достижением, Ретта вернулась к остальным и, отдав полотенце, принялась размышлять, чем ей заняться.

Часть отряда стояла на постах, охраняя лагерь, часть занималась лошадьми, и ни тем ни другим ее помощь явно не требовалась. Немного подумав, она отправилась к Айтольву, который как раз вешал котелок с водой над огнем. Рядом, над соседним костром, уже исходил паром второй.

— Моя помощь случайно не нужна? — поинтересовалась Ретта, присаживаясь на корточки.

Тот поднял взгляд и посмотрел на герцогиню откровенно скептически:

— Да нет, наверное. А впрочем… Вон в той сумке, с драконом, лежат травы для чая. Отберите пока на свой вкус.

— Хорошо, сейчас, — с готовностью откликнулась Ретта, радуясь, что поручение для нее все же нашлось.

Шиповник. Из него получится напиток с приятным кисловатым вкусом. А у отвара из перечной мяты нежный, приятный аромат. Цикорий, лимонник, имбирь… В конце концов Ретта отобрала зверобой, душицу, мяту, крапиву и мелиссу и передала Айтольву.

— Благодарю, — отозвался тот.

Ретта заглянула внутрь котелка. Там булькала гречневая крупа.

— Скажите, а в обычное время вы чем занимаетесь? — поинтересовалась она. — Если не секрет, конечно.

— Да какой секрет, — пожал тот плечами. — Я капитан лейб-гвардии.

— Ого! — не удержалась Ретта и новым взглядом осмотрелась по сторонам.

Зрелые и молодые, серьезные и веселые. Кто-то хмурится, сосредоточенно копаясь в седельной сумке, кто-то точит меч, пользуясь передышкой. Но кто все эти люди, чем они живут и дышат и в каких войсках служат в свободное от похода время? Этот вопрос она и задала собеседнику.

Аудмунд тем временем накормил и напоил своего коня и, оставив его на попечение одного из воинов, скрылся под пологом деревьев.

Айтольв, не прекращая помешивать кашу, попросил:

— Госпожа, не могли бы вы подать вон из той сумки сушеные грибы?

Ретта с готовностью бросилась исполнять поручение, а собеседник тем временем начал рассказывать:

— Кто чем занимается? Ну, из пятнадцати человек двенадцать — командиры.

— Так много? — удивилась Ретта.

— Ну да.

— А зачем же Аудмунд взял их столько?

Айтольв чуть заметно осклабился и пожал плечами:

— Как вы понимаете, влезть маршалу в голову я не могу. Однако предполагаю, что ему нужны были не те, кто привык лишь исполнять приказы, но люди, умеющие самостоятельно мыслить и принимать решения в сложных, нестандартных ситуациях. А дерутся солдаты и командиры совершенно одинаково, если что.

— Понимаю, — отозвалась Ретта. — И, наверное, вы правы. А остальные трое?

Айтольв высыпал грибы в кашу и принюхался. Кивнув одобрительно, продолжал:

— Бенвальд новобранец, в армию поступил перед самой войной, но уже успел неплохо себя показать. К тому же его легкий, веселый нрав — само по себе полезное качество для любого отряда. А двое других часто побеждали в состязаниях — они сильные и ловкие ребята.

«Интересно, кто из них носит в душе тьму?» — подумала с некоторой долей недоумения Ретта.

На первый взгляд как будто никто не вызывал подозрений. Значит, позже, во время дневного перехода, надо будет попытаться «послушать» всех еще раз, более тщательно.

Наконец обед был готов и разложен по мискам. Воины отпустили коней пастись и, рассевшись кругом костра, усердно заработали ложками. Айтольв извлек из сумки и раздал им по солидному куску вяленого мяса, а подошедший как раз Аудмунд протянул еще одно блюдо Ретте:

— Вот, держите. Обещанный подарок от оборотней. Тот самый вяленый фазан.

— Благодарю вас, — ответила герцогиня, и голос ее чуть дрогнул от волнения.

Таких подарков ей, конечно же, прежде никто не делал. Дарили шелка и жемчуг, драгоценности, духи и изысканные приправы. Но мясо, которое самим людям-рысям пригодилось бы гораздо больше, чем ей, было тем даром, значимость которого переоценить невозможно. Так же, как и заботу Аудмунда.

— Благодарю, — повторила она, и маршал немного неловко кивнул в ответ.

Кажется, его и самого смутила реакция подопечной.

— Так, все — привал окончен, — объявил Аудмунд, — собираемся и вперед.

Бёрдбрандт встал, проворно собрал посуду и направился к реке мыть ее. Бенвальд, Айтольв и еще пять воинов стали готовить лошадей, а Ретта, пользуясь случаем, спросила у Берисы:

— Скажи, а ты не знаешь, кто такой Бёрдбрандт?

Няня пожала плечами и посмотрела на подопечную с нескрываемым интересом и столь же искренним недоумением:

— Почему, знаю. Бёрди старший сын одного из советников, с младенчества, считай, при дворе. Не только я — его полстолицы узнает в лицо. А что случилось?

— Да так, — решила она пока не вдаваться в детали, — думаю кое над чем.

Значит, скорее всего, тьма и правда не в нем. С какой стати бы наследник столь знатного рода стал служить врагам? Хотя убедиться все равно не мешает.

Воспользовавшись тем, что объект ее интереса тушит костер, Ретта подошла к нему ближе и прислушалась. Нет, не он. Бёрдбрандт совершенно определенно не фонил тьмой, и в душе его ощущалась скорее искренность и добродушное лукавство, чем опасный обман.

— Могу я чем-нибудь помочь? — поинтересовалась она вслух.

Сын советника оглянулся и несколько удивленно приподнял брови:

— Да нет, мы уже и сами все сделали. Но за предложенную помощь спасибо.

Большинство воинов уже гарцевали в седлах. Ретта подошла к Астрагалу, погладила его по шелковистой шее и извлекла из сумки кусочек моркови. Конь заинтересованно всхрапнул и потянулся за лакомством.

«Надо бы мне самой научиться за ним ухаживать», — решила Ретта.

Все равно ей на стоянках решительно нечего было делать, а сидеть на подушках и терпеливо ждать, пока ее обслужат, не позволяла совесть — ведь все работают, включая эр-князя и аристократов! А она чем лучше?

«Решено — сегодня же вечером попрошу Аудмунда меня поучить».

Тем временем оборотень подошел и уже привычно опустился на колено, чтобы помочь ей сесть в седло. Поставить ногу на протянутые ладони Ретте, что ни говори, было трудновато. Нет, не физически, а морально. Но и создавать провожатым каждый раз проблемы было как-то не с руки.

Украдкой вздохнув, она все же наступила на предложенную опору, и Аудмунд легко ее подсадил.

— Благодарю вас, — сказала она, подбирая повод, и невольно вздрогнула, заметив, что зрачки его вновь превратились в узкие вертикальные щелки. Кажется, к полузвериной природе брата князя привыкнуть будет гораздо труднее, чем к его приветливому, благородному нраву.

Оборотень посмотрел внимательным, долгим взглядом, затем кивнул, давая понять, что услышал и принял слова признательности, и в свою очередь вскочил на коня.

Отряд тронулся, и Ретта принялась «прислушиваться» к душе каждого из невольных спутников.

Айтольв. В нем суровость и серьезность. Скорее всего, многое повидал. Но никакой тьмы и близко нет.

Бенвальд. С этим все просто — прозрачен, словно только что вымытое оконное стекло. Кроме веселья чувствуется серьезность и благоговение перед прославленным командиром. «Точно не он, — подумала Ретта. — Едем дальше».

Она немного придержала коня и поравнялась с воином лет двадцати пяти на вид. Предельно серьезен и собран. Вообще за все время поездки не улыбнулся ни разу. На мизинце левой руки шрам, отчего палец торчит в сторону под неестественным углом. Темноволос и голубоглаз — необычное сочетание в любом конце света. И вдобавок ко всему кристально чист.

«Интересно все-таки, кто из них? — размышляла Ретта. — И каковы мотивы?»

Одного за другим она вычеркивала воинов из воображаемого списка кандидатов в предатели. Или в лазутчики? Интересно, может ли быть этот загадочный человек магом?

От последней мысли Ретте стало не по себе, по спине побежали мурашки. «На ближайшей стоянке сообщу обо всем Аудмунду! — решила она. — В конце концов, он эр-князь и маршал, вот пусть и разбирается».

Однако дело следовало довести до конца, и она постаралась как можно незаметнее подъехать к очередному воину, уже девятому по счету. И поняла, что ей в конце концов повезло.

Нет, ее не обдало в один момент волной тьмы, как можно было бы ожидать: солдат явно маскировался и старался ничем не выдать своих истинных намерений. Однако в глубине его души она нащупала тонкую ниточку раздражения, осторожно потянула за нее и нашла, наконец, ту самую тьму, что была целью поиска.

Ретте показалось, будто ее окунули в смолу — настолько неприятным оказалось ощущение. Она присмотрелась внимательней — самый обыкновенный, совсем не примечательный облик. За все время он ничем не обратил на себя внимания, а увидь такого в толпе — забудешь через несколько минут.

«А впрочем, — вдруг подумала Ретта, — мама говорила, что настоящий разведчик именно таким и должен быть. Выбрать кандидата с примечательной, запоминающейся внешностью — значит заранее обречь задание на провал».

Выходит, дело сделано, и искомый носитель тьмы найден. Ретта вздохнула с облегчением. Теперь, пока они не доехали до места вечерней стоянки, можно и расслабиться.

— Сегодня мы остановимся раньше, чем вчера, — объявил Аудмунд. — Как раз будет удобный для лагеря ручей. Только не вздумайте пить из него, не вскипятив воду, — она слишком холодна.

— Хорошо, я постараюсь не забыть, — ответила Ретта и, в свою очередь, задала заинтересовавший ее с недавних пор вопрос: — Скажите, а почему нам не встречаются хищники?

Действительно, ни разу с момента ее прибытия не слышала она вой волка, не замечала медвежьей спины.

Аудмунд пожал плечами:

— Они боятся оборотней.

— Вот как?

— Именно. Они чувствуют то, чего не понимают, — сочетание хищной силы и разума, а потому избегают нас. Ни один дикий зверь не в состоянии выдержать прямой взгляд оборотня. Поэтому, герцогиня, пока рядом я и мои сородичи, на свидание с волками можете не рассчитывать.

— Меня зовут Ретта, — проворчала она просто для того, чтобы сказать хоть что-то: смысл слов Аудмунда непонятно почему пугал. Может быть, дело в том, что для нее это все внове и она, в отличие от вотростенцев, просто не привыкла к такому соседству?

Аудмунд довольно осклабился, и можно было подумать, что он достиг цели. Нарочно ее поддевает? А впрочем, даже если маршалу и захотелось немного развлечься столь несерьезным образом, то почему бы и нет? Имеет полное право.

Солнце постепенно начинало прятаться за облаками, и Ретта решила, что краткая передышка подходит к концу.

«Главное, чтобы дожди не начались, — забеспокоилась она. — Застрять в лесу или ехать под ливнем — не самые приятные перспективы».

А впрочем, Аудмунд в первый день говорил о конном паланкине. Кажется, дождь это то, о чем ей точно не стоит переживать, — у ее провожатых наверняка все предусмотрено.

Мысль оказалась весьма утешающей, и вскоре Ретта начисто забыла о воображаемых проблемах.

— Няня, — обратилась она к ехавшей неподалеку Берисе, — может, позанимаемся?

Осознание того, что она не поняла до конца песню, не давало ей покоя. Если она собирается прожить жизнь в Вотростене, навыки знания языка следовало довести до совершенства.

Старуха согласилась, и таким образом они скоротали до вечерней стоянки время. Когда Аудмунд объявил привал, Алеретт даже обрадовалась — няня ее гоняла безжалостно.

— Завтра продолжим, — пообещала она, уже оказавшись на земле.

— Как скажешь, — ответствовала Бериса и направилась к сундукам.

Воины вновь принялись готовить палатку, а Ретта подошла к Аудмунду, возившемуся с собственным конем.

— Не поучите меня ухаживать за Астрагалом? — попросила она. — Хочу быть полезной.

— Это похвально, — ответил оборотень, и она снова не поняла, шутит он или говорит серьезно.

Темнота все больше сгущалась, однако яркий, радостный свет костров разгонял тени.

— Для начала с конем необходимо пошагать, — объяснял Аудмунд, и Ретта, расседлав, взяла своего под уздцы и стала ходить по краю поляны. — Затем укрыть попоной и дать сена, можно моркови. Через полтора-два часа покормить. Воду, если конь не накидывается на нее и не горячий после шагания, можно просто в денник поставить. Хотя у нас тут денников, конечно, нет.

Ретта честно выполняла все, что ей объяснял Аудмунд, иногда переспрашивала, уточняла, но в целом учитель, кажется, был доволен и вскорости объявил, что урок усвоен и ее конь в полном порядке.

— Завтра перед поездкой его тоже необходимо будет отшагать, — напомнил он.

— Хорошо, — кивнула Ретта и отряхнула руки. — Я запомню.

— Ну вот и славно. А теперь ужинать.

Бенвальд, колдовавший над котелком, как раз объявил, что все готово и можно налетать. Воины радостно зашумели и потянулись за ложками.

— Сегодня у нас уха, — заявил он с гордостью.

— Тоже от оборотней? — спросила Ретта Аудмунда.

— Конечно, — подтвердил тот. — У нас ведь не было возможности порыбачить. А коты просто послали к морю двоих, и те добыли ужин себе и нам.

Перед глазами невольно встала картина, как две огромных рыси сидят на берегу, держа в передних лапах удочки, и Ретта хмыкнула. Зрелище выходило, что и говорить, впечатляющим. Аудмунд, догадавшись, видимо, о предмете ее веселья, тоже ухмыльнулся и покачал головой.

Уха оказалась густой и наваристой. Дело, разумеется, было не в том, что Ретта сильно проголодалась, хотя желудок уже недвусмысленно намекал, что он не прочь подкрепиться. Но какие же ароматы плыли над поляной!

— Бенвальд, вы прирожденный повар, — вполне искренне похвалила она, пристраивая поудобнее миску на коленях.

Довольный солдат протянул ей толстый ломоть хлеба.

— Спасибо, госпожа. Я вот недавно как раз подумывал, что потом, когда состарюсь и выйду в отставку, открою харчевню в Асгволде.

— Полагаю, что процветание твоему заведению обеспечено, — заметил Аудмунд, устраиваясь с противоположной стороны костра.

— Ваши бы слова до ушей Таты донести, — отозвался Бенвальд.

Дальше ужин продолжался в молчании — все усердно работали ложками, и слова по этой причине просто не успевали покидать уста.

«Интересно, — размышляла между тем Ретта, — чем занимаются воины на привалах, когда рядом нет неудобных спутниц в лице герцогинь?»

В самом деле, вряд ли в ее присутствии они могли себе позволить азартные игры или неприличные истории. Но что она вообще знает о жизни в армии? Даже о месаинской не слишком много. Можно сказать, вообще ничего. И няню спрашивать бессмысленно — откуда бы купеческой дочке вдруг стали известны такие подробности?

Она отставила в сторону опустевшую миску и потянулась к кружке с травяным отваром. Вот еще любопытный момент — они всегда пьют нечто подобное или, случается, перепадает что-нибудь по-настоящему горячительное?

В раздумьях, кого бы расспросить на столь щекотливую тему, Ретта начала оглядываться по сторонам.

— Что-то потеряли, герцогиня? — поинтересовался Бёрдбрандт.

Аудмунд тем временем поблагодарил Бенвальда за старания и направился к скинутой на землю седельной сумке.

— Леди, здесь же армия, — ответил Бёрдбрандт, когда Ретта изложила ему суть вопросов. — Аудмунд такие кости устроит, что мало не покажется. Если вдруг переход был не обременителен и сил осталось еще достаточно, он непременно найдет занятие, можете быть уверены. В карауле стоять, отхожее место готовить, оружие чистить. Также можно потренироваться копать укрепления.

— Я поняла вас, — ответила Ретта, пряча улыбку. — Благодарю за разъяснения. Кажется, я действительно дала маху.

— Бывает, — рассеянно махнул рукой Бёрди. — Откуда бы вам знать?

Темнота за границей костров клубилась, все сильнее сгущаясь, и Ретта подумала, как дозорные различают хоть что-то? Но спрашивать второй раз не решилась. В конце концов, если б они ничего не видели, в дозоре не было бы никакого смысла. С кошаками, впрочем, все и так понятно, ну а люди? Тренировки?

«Должно быть, так», — решила она.

Аудмунд наконец выудил что-то из сумки и направился к ручью. Приглядевшись, Ретта с некоторой долей удивления узнала рубашку.

— Неужели стирать собрался? — спросила она вслух, сама не зная кого.

Впрочем, ответ все равно последовал:

— А что тут такого необыкновенного? — удивилась Бериса.

— Но…

Что ни говори, она с трудом могла представить, чтоб генерал в Месаине собственными руками стирал белье.

— Кошки капризны в этом отношении и не переносят грязи, — начала объяснять нянька очевидные, в общем-то, вещи. — Однако слуг я поблизости не наблюдаю. Значит, остается только стирать самому.

— Логично, — пробормотала Ретта, задумчиво наматывая прядь волос на палец.

Аудмунд тем временем принялся намыливать грязную рубашку. «Вот, кажется, тот самый благоприятный момент для разговора», — поняла она. Встав, она огляделась по сторонам, проверяя, не идет ли кто в ту же сторону, и пошла к ручью.

Звезды обильно рассыпало на небе. Они покачивались в воде, загадочно мерцая, и можно было легко вообразить, будто не существует ни войн, ни магов, а только эти вечные огоньки в небе, музыка и еще, пожалуй, красота.

«А всему остальному и незачем быть на свете», — подумала Ретта.

Остановившись на берегу, она некоторое время внимательно наблюдала за размеренными, уверенными движениями оборотня, и от осознания близости опасного зверя мороз бежал по коже.

— Аудмунд, — позвала она наконец вслух вполголоса, — у меня к вам серьезный разговор.

— На какую тему? — поинтересовался тот, по-прежнему сосредоточенно пытаясь отстирать какое-то пятно.

Мешать ему Ретта, конечно, не стала, а просто уселась рядом на корточки:

— На тему загадок.

Эр-князь заинтересованно обернулся:

— И?

— Понимаете, — принялась по возможности обстоятельно объяснять она, — у меня есть дар. Не самый полезный в жизни, но и не причиняющий особых хлопот. Я чувствую души людей — добро, зло.

— Та-а-ак, — протянул Аудмунд. — Я вас внимательно слушаю, Ретта.

Занятия он, впрочем, своего не прервал. Она хотела было поначалу обидеться на такое невнимание, но потом поняла, что не стоит давать солдатам повода заподозрить, что разговор был серьезным.

— Так вот, — продолжала она, — один из ваших воинов вызывает у меня беспокойство.

— Кто именно?

— Тот, неприметный. У костра сидит третьим справа.

Аудмунд быстро обернулся, приглядываясь, и вновь вернулся к процессу стирки.

— Он ничем не обращал на себя моего внимание в походе. Но вот в чем дело — в глубине его души я чувствую тьму. Остальные как на ладони, а он словно прячется. Однако когда я предложила убить магистра, всплеск тьмы последовал сильный.

Эр-князь тщательно отжал рубашку и расправил, приглядываясь, словно проверяя, хорошо ли отстирал.

— Благодарю вас за информацию, Ретта, — проговорил он тихо. — От всего сердца.

— Он маг? — с тревогой в голосе спросила она.

Но Аудмунд, к ее удивлению, отрицательно покачал головой:

— Совершенно точно нет — я бы знал. Оборотни чувствуют этих тварей. Однако это не значит, что он не может на них работать.

— А вдруг он только собирается предать?

— Может быть все что угодно, но я бы поставил на шпиона. Вотростенец, любящий магов, — явление совершенно немыслимое. Поймите, я не идеализирую сородичей — все дело в истории Вотростена. Однажды вы и сами это поймете, когда подробнее с ней ознакомитесь. Пока же могу заверить, что каждый вотростенец с молоком матери впитывает ненависть к колдунам. Поэтому… скорее всего, шпион. Но я разберусь, уж в этом можете быть уверены. Так что выбросьте всякие тревоги из своей хорошенькой головы.

— Я дочь герцога, а не безмозглая кукла! — возмущенно фыркнула Ретта.

Аудмунд вполголоса рассмеялся и примирительно поднял руки:

— Простите меня, признаю — сказал глупость. Как насчет того, чтобы завтра в качестве компенсации съездить посмотреть на водопад семи радуг?

Ретта, сложившая было демонстративно руки на груди, передумала обижаться и подняла взгляд на Аудмунда:

— А что это?

— О, это местная достопримечательность, — загадочно улыбнулся он. — Водопад, над которым одновременно может быть видно до семи радуг сразу. Говорят, что перед поездкой нужно загадать желание и посмотреть, сколько их для тебя зажжется. Чем больше, тем благоприятней ответ Таты.

— А, так водопад священный! — догадалась Ретта.

— Именно так.

— А если едут несколько человек?

— Не имеет значения. Каждый видит свое число радуг над водопадом, даже если глядят все одновременно.

— Тогда какие могут быть сомнения? — с энтузиазмом воскликнула она. — Конечно, мы поедем!

— Отлично! Крюк придется сделать совсем небольшой, всего в пару миль, так что в пути мы не сильно задержимся. И знаете, если вдруг вас кто спросит, о чем мы тут так долго беседовали, скажите, что вы просили научить вас стирать.

В глазах Аудмунда прыгали смешинки — это она заметила даже в темноте.

— Хорошо, — согласилась она послушно. — А чем в Вотростене стирают?

Оборотень, уже протянувший руку, чтобы помочь ей встать, в голос расхохотался:

— О боги, Ретта! Мылом, конечно, чем же еще!

Алеретт уронила лицо в колени и вслед за эр-князем захохотала.

Сидящие у костра стали заинтересованно оглядываться.

— Все в порядке, — успокоил их Аудмунд, — можете начинать загадывать желания.

— А-а-а, так мы едем к водопадам? — обрадовался Бенвальд.

— Именно.

Ретта ухватилась за протянутую ладонь и легко поднялась на ноги. Вместе они пошли к костру, где солдаты уже начали строить планы на грядущий день. Бёрдбрандт чуть заметно ухмылялся себе под нос, и вид его в целом был весьма загадочен. Бенвальд сосредоточенно загибал пальцы, и можно было подумать, что вопросов к богине у него накопилось немало.

— Это хорошо, — пробормотал Айтольв и погладил короткую бороду. — Мне тоже есть о чем спросить.

— А бывает так, что ни одной радуги над водопадом не видно? — вдруг поинтересовалась Ретта.

— Конечно, — ответил ей Аудмунд.

— И что это значит?

Эр-князь пожал плечами:

— Тут уж каждый трактует, как ему хочется. Некоторые сразу отказываются от задуманной затеи, а кто-то, случается, возвращается к проблеме чуть позже. Иногда во второй раз радуга зажигается. Ну, а если Тата промолчала три раза, тут уж точно лучше выкинуть зловредную идею из головы — ничем хорошим она не кончится.

— Понятно, — ответила ему Ретта. — Благодарю за разъяснения.

— Да не за что.

И она принялась размышлять, какой вопрос ей задать Великой Матери. Понятно, конечно, что он должен, так или иначе, касаться Вотростена. Но что же ее интересует?

Пальцы слегка подрагивали от волнения, и Ретта подумала, глядя на звезды над головой:

«Кажется, ответ очевиден — хочу быть счастливой в браке. Вот о чем спросить надо».

Хотя, если вспомнить о кандидате в супруги… Какое уж тут можно ждать счастье? Однако она ведь может только гадать, будущее же в руках Таты. Вот она завтра и поинтересуется у богини, что та думает на сей счет.

— Наверное, стоит сегодня пораньше лечь спать, — высказался Бенвальд. — Чтоб завтрашний день поскорей наступил.

— Хорошая мысль, — поддержал его Аудмунд. — Ретта, ваша палатка готова.

— Спасибо. Добрых всем снов.

Воины нестройно загудели, и они с Берисой отправились отдыхать.

Поутру же первым делом она направилась готовить Астрагала к поездке. Почистила его, напоила, дала овса. Когда собственный завтрак, состоящий из жареной рыбы, сыра и хлеба, был съеден, вновь вернулась к коню. Теперь следовало с ним походить и поседлать, как объяснял Аудмунд.

— Проверьте, пожалуйста, все ли я правильно сделала, — попросила она в конце концов одного из солдат, что чаще других занимались лошадьми.

— Сейчас, госпожа, — с готовностью откликнулся тот.

А Ретта, уступив место, погладила Астрагала по шее и прошептала:

— Ну как, поедем смотреть, что нас ждет, дружище? Ты думаешь, день будет хорошим?

Конь в ответ закивал, словно пытался выразить согласие.

— Все в порядке, — объявил наконец ее невольный конюх.

— Благодарю вас.

Солнце с утра то пряталось за легкими облаками, то сияло ярче, чем в южный полдень. Ретта щурилась, закрывая глаза от света ладонью, и ждала, пока Аудмунд скомандует отправление.

Бериса тем временем укладывала последние вещи в повозку, солдаты приводили в порядок место стоянки. Всюду царили радостное оживление и суета.

— Ну что, Ретта, готовы? — поинтересовался оборотень, подходя к собственному коню.

— Вполне. Жду с нетерпением.

— Тогда вперед!

Из зарослей раздался негромкий рык рысей, и можно было предположить, что они тоже устали ждать отправления.

— А они не будут подходить ближе? — спросила Ретта, когда отряд уже ехал по лесной тропинке.

— Кто? — уточнил Аудмунд.

— Ваши сородичи.

— А вы очень хотели бы их увидеть? — приподнял он вопросительно брови.

В глубине глаз отчетливо плескалось лукавство. Она честно подумала над вопросом и покачала головой:

— Пожалуй что нет.

— Вот и ответ тогда на ваш вопрос.

«Должно быть, это и есть главная причина того, что мы поехали сушей. На корабле обеспечить защиту с помощью оборотней было бы не в пример труднее. А магия… она ведь еще ничего не значит. Кто захочет — найдет способ достичь цели. Особенно если его не связывают по рукам и ногам такие неудобные понятия, как честь и совесть».

Сосны тем временем все больше редели, постепенно сменяясь кедровым стлаником. Тучки окончательно рассеялись, и солнце щедро изливало на землю свои лучи.

Время от времени кусты поблизости начинали шевелиться, и если присмотреться, то можно было заметить мелькающий тут и там клок рыжей шерсти. Однако Ретта, естественно, предпочитала не разглядывать прячущихся рысей и, хотя ей было по-прежнему не по себе, уверенно глядела вперед, в сторону горизонта, где что-то отчетливо голубело.

— Мне кажется или там река? — наконец задала она вопрос Аудмунду.

— Вы абсолютно правы, — кивнул оборотень. — И нам предстоит ее преодолеть. А по другую сторону есть удобная, протоптанная тропа, ведущая как раз к водопадам.

Ретта задумалась. Вероятно, от того ответа, что ей скоро дадут, будет многое зависеть. Нетерпение в груди разгоралось, и она с трудом удерживалась от порыва перейти в галоп. Во-первых, на столь каменистой тропе это само по себе может быть опасно, а во-вторых, не хотелось доставлять нежданных проблем провожатым.

Астрагал тщательно выбирал, куда поставить ногу, и время от времени недовольно фыркал.

— Кажется, он предпочел бы почву помягче, — заметила Ретта вслух.

— Ничего, — отозвался ехавший впереди Аудмунд. — Когда доберемся до водопада, тропинка снова станет удобной. И да, на вашем месте я теперь не был бы столь внимателен.

«Значит, рыжие кошки будут переправляться на тот берег первыми», — поняла она.

Эр-князь подъехал, взял Астрагала под уздцы, и Ретта обратила глаза к небу.

В кустах с обеих сторон зашелестело, однако вскоре звуки стихли. Шуршал гравий, кони мерно пофыркивали. Прямо над головой летала птица, и Ретта не без удивления узнала ласточку. Значит, они тоже прилетают на север, чтобы вывести потомство.

— Удивительно, — пробормотала она.

Но ей никто ничего не ответил. Оглядевшись по сторонам, она поняла, что все готовятся к переправе. Аудмунд спешился и передал поводья своего коня Бёрдбрандту.

Река была отнюдь не широкая, но норовистая: справа и слева виднелись перекаты, да и сам брод оказался весьма каменистым.

— Держитесь крепче, — распорядился маршал и, дождавшись, пока Ретта обнимет Астрагала за шею, взял его под уздцы.

Вода с азартом плескалась, стремясь перелиться за край сапог, однако шаги оборотня были твердыми и уверенными. Конь, поначалу явно волновавшийся, успокоился, почувствовав сильную руку, и уже без страха ступил в воду.

Оказавшись на противоположной стороне, он радостно заржал и обернулся, словно хотел похвастаться перед сородичами достижением. Аудмунд погладил его и достал из кармана кусок яблока. Астрагал охотно забрал предложенное угощение.

Вскоре переправились и остальные члены отряда.

— Теперь куда? — спросила Ретта.

А впрочем, она и сама уже успела заметить широкую тропу, прорубленную в зарослях стланика, и ответ Аудмунда лишь подтвердил ее догадку:

— Именно туда.

Дорожка змеилась, постепенно забирая все выше и выше. По обеим сторонам голубели незнакомые цветы, и Ретта решилась, пользуясь случаем, уточнить:

— Что это?

— Северный лен, — отозвался Аудмунд. — Наши предки его вывели еще до катастрофы с прародиной и рассадили на полуострове. Он отлично прижился, а потом и сослужил хорошую службу. Во всяком случае, в тканях и канатах недостатка нет.

— Спасибо за разъяснения, — поблагодарила она.

Скоро стланик сменился елями. Поначалу тонкие, с каждой пройденной милей они становились все выше и толще.

— Стоять, — скомандовал Аудмунд и пояснил, обращаясь к Ретте: — Ну вот мы на месте.

— Но…

Ничего похожего на водопад поблизости не наблюдалось. Впрочем, прислушавшись, она вскоре уловила отдаленный шум.

Оборотень подошел и помог спешиться.

— Ну что, идемте? — спросил он Ретту, и на лице его светилось почти детское нетерпение.

Она и сама ощущала, как в глубине души растет восторг. Ведь это самое настоящее чудо, о подобном она прежде слышала только в сказках!

— Иди, малышка, — отозвалась Бериса, заметив взгляд подопечной.

И тогда Ретта, вдохнув поглубже, двинулась следом за Аудмундом. Через несколько сотен шагов деревья расступились, и она не смогла сдержать восхищенный возглас.

На противоположном конце поляны, оказавшейся подножием высокого обрыва, в ярком свете стоящего в зените солнца блистал водопад. Справа и слева обрыв понижался, сбегая вниз полукругом наподобие дворцовой лестницы, вода каскадами прыгала, резво убегая в сторону моря, а на самом верху, там, где вздымались к небу вековые сосны, сверкали радуги.

— Семь, — прошептала Ретта, для верности еще раз пересчитав.

— Да, семь, — последовал тихий благоговейный ответ.

— Вы тоже столько видите? — обрадовалась она непонятно чему.

— Именно так, — подтвердил Аудмунд, и на лице его Ретта разглядела непонятное выражение — смесь восторга и решительности.

«Интересно, что же он такое загадал?» 

Впрочем, было ясно, что ответа узнать пока, увы, не суждено. Разве только потом, когда пройдет время. Пока же…

Она прикрыла глаза, стремясь сохранить волшебное мгновение в сердце, и услышала тихие слова над самым ухом:

— Еще совсем чуть-чуть, и мы дома. Всего несколько дней. Вы готовы, герцогиня?

Ретта задержала дыхание, прислушалась к внутреннему голосу и сказала в конце концов:

— Да, готова.

Аудмунд кивнул, словно ничего другого не ждал, и ответил чуть слышно:

— Отлично.

И снова повисла всеобъемлющая, звенящая тишина. И можно было подумать, что само время остановилось в ожидании грядущего.

Когда их маленький отряд выехал на равнину, солнце успело окрасить западную часть небосвода в густые оранжево-розовые оттенки. Темная полоска леса у горизонта тонула в туманной дымке, будто окутанная узорочной шалью, и от края до края, насколько хватало глаз, простирались волнующе прекрасные вересковые поля. Сиреневые, фиолетовые, розовые метелки цветов сливались в причудливый, многообразный узор. Полосы то закручивались в спирали, то собирались в сложный орнамент, то вдруг разбрызгивались далеко в стороны широким веером.

— Здесь явно приложил руку садовник, — высказала посетившую ее мысль Ретта.

Аудмунд кивнул:

— Вы почти угадали. Вереск — священный цветок Фейрмана, и создание по весне таких вот узоров — часть ежегодно проводимых обрядов.

— Как интересно, — с благоговением в голосе прошептала Ретта.

Осторожно посмотрев на Аудмунда, она заметила, что хмурые складки на его лице разгладились, в глубине глаз затеплилась нежность, и было совершенно очевидно, что он с трудом сдерживает порыв пустить коня в галоп.

На западе синела тоненькая, чуть заметная полоска моря, сливаясь с постепенно темнеющим небом, золотые блики играли на воде, и можно было подумать, что какой-то неведомый мастер щедро рассыпал целую пригоршню бриллиантов, желая украсить и без того совершенное художественное полотно.

Со стороны порта через поля тянулась широкая мощеная камнем дорога. Далеко на востоке вставали холмы, и она петляла лентой, то скрываясь из глаз, то вновь появляясь. На расстоянии нескольких миль начинались городские предместья, и если хорошенько приглядеться, то можно было посреди крыш различить высокие серые островерхие башни, судя по всему каменные.

— Это Асгволд, столица Вотростена, — пояснил Аудмунд. — Замок построен нашим первым князем и носит его имя. Позже название перекинулось на весь город.

Он достал из седельной сумки подзорную трубу и начал что-то сосредоточенно изучать. Наконец, опустив ее, нахмурился и покачал головой:

— Знамен я никаких не вижу — выходит, брат отсутствует.

Он передал трубу Ретте, и та в свою очередь смогла в подробностях различить высокие зубчатые стены с бойницами и металлические ворота.

— Значит, в самом деле — грядет буря? — спросила она, возвращая прибор маршалу, и сердце ее дрогнуло.

Тот сдержанно кивнул.

— Скоро, как вы думаете?

Долгую секунду Аудмунд молчал, а потом ответил:

— В самое ближайшее время.

Ретта вздрогнула: от этого зловещего, тихого шепота мороз пробежал у нее по коже. Оборотень с силой сжимал поводья, и на скулах у него играли желваки.

— Понимаете, герцогиня, — наконец вновь заговорил он, — я хорошо помню, как это было. Помню, как измученные, голодные, падающие от нечеловеческой усталости люди пришли в этот край. Кончалась осень, дни становились все холоднее, а ветра резче. Это было две тысячи лет назад.

— А вы…

Ретта заговорила, но, не закончив фразы, смолкла. Неужели память оборотней простирается столь глубоко? Ведь это же невообразимая бездна лет! А для разумных кошек все происходило словно вчера? От подобной мысли сделалось немного неуютно, и она поежилась, плотнее запахнувшись в плащ.

Аудмунд продолжал:

— У них не было ни еды, ни домов. Ничего, что помогло бы им пережить зиму, до которой оставались считаные дни.

Он поднял глаза, и Ретте почудилось, что в них блестят слезы, хотя голос эр-князя по-прежнему оставался спокойным и ровным.

— Мой предок был там — он командовал отрядом оборотней. Только не думайте, пожалуйста, что кошки просто стремились помочь, вовсе нет. Хотя, конечно, им было жаль тех, кто не по своей воле навеки потерял родной дом. О нет, у рысей был свой вполне корыстный интерес, и именно поэтому их повелитель послал своих лучших мастеров помочь беженцам. И, как видите, расчет оправдался — уже двадцать столетий мы живем по-соседству в добром мире и согласии.

Ретта слушала, затаив дыхание, не сводя с лица Аудмунда внимательных глаз. А тот продолжал:

— Я хорошо помню князя Асгволда — я видел его глазами моего предка-оборотня. Это был еще совсем молодой человек, не так давно женившийся, потомок императорского дома Далиры по женской линии, а точнее сын сестры императора. Он был благородный мужчина и замечательный ученый. Растерянный, уставший, как и все, но не сдавшийся. Люди-рыси помогли беженцам построить первые деревянные дома и запастись едой на зиму. Вы понимаете, Ретта, память оборотней такова, что мне кажется, будто я сам лично присутствовал там. И я не могу, никак не могу позволить погубить все это!

Теперь Аудмунд почти рычал. Глаза сверкали от гнева, но, странное дело, Ретте вовсе не было страшно. Напротив, она всей душой понимала мотив, что движет им, и чувствовала в сердце горячий отклик.

— Я не могу допустить, чтобы жизни их, жертвы их оказались напрасны. Я скорей умру, чем позволю магам одержать победу и заполучить Вотростен!

Голос оборотня звенел, он говорил, не скрываясь, и воины за их спинами благоговейно внимали искренней клятве брата князя.

— Когда-нибудь позже, — уже гораздо тише продолжил он, — я расскажу вам эту историю. Обязательно.

— Я буду ждать.

Аудмунд выдохнул и устало потер переносицу, постепенно приходя в себя и возвращаясь из дебрей прошлого в реальный мир. Воины тихонько загомонили, заржали кони. Ретта заметила, что по дороге через поле неспешно едет телега с укрытым тканью грузом.

— Я полагаю, вы хотели бы отдохнуть и привести себя в порядок, прежде чем въезжать в город? — спросил эр-князь.

Она скорбно оглядела себя. Платье измялось и покрылось пылью, голова давно не мыта, а в желудке бурчит. Хороша княгиня, нечего сказать — в самый раз ворон в поле отпугивать. Что подумает народ, увидев ее в таком виде? Нет, опозориться решительно невозможно!

— Да, вы правы, — согласилась она.

— В таком случае, предлагаю заехать в дом к кузнецу. Это здесь, неподалеку, за городской чертой, — предложил Аудмунд и, оглянувшись, позвал: — Бенвальд!

— Слушаю, повелитель!

Непривычного обращения оборотень то ли не заметил, то ли не подал вида.

— Езжай в замок и передай советникам, что завтра прямо с утра мы с госпожой Алеретт въедем в город.

— Слушаюсь! Не беспокойтесь, я непременно обо всем доложу! — И с этими словами солдат, подобрав поводья, рысью припустил в сторону Асгволда.

— А мы куда? — уточнил Бёрдбрандт, задумчиво глядя вслед посланцу.

— А вы с нами — завтра все вместе и въедем, — откликнулся Аудмунд и перевел вопросительный взгляд на друга. — Ты как будто бы приуныл? Что случилось?

Ретта не без удивления покосилась на Бёрди. Наверное, только тот, кто давно его знает, мог вот так сходу заметить перемены в настроении. На первый взгляд все как будто осталось по-прежнему, однако теперь она видела, что блеск в глазах потух и появилось выражение неуловимой печали.

— По отцу соскучился, — совершенно неожиданно для Ретты ответил на вопрос сын советника. — Больше года уже не видел.

Аудмунд и сам, явно задумавшись о чем-то, сник. Быть может, вспомнил, что собственного отца ему увидеть больше не суждено? Как бы то ни было, он подъехал к Бёрдбрандту и положил ладонь ему на плечо:

— Я бы вас всех отпустил, но ты же понимаешь, что мы не можем сегодня остаться без охраны? Еще всего одна, последняя, ночь, а завтра утром ты уже будешь дома.

А Ретта вдруг подумала, что все ее провожатые едва успели вернуться с войны и скучают кто по родителям, кто по женам с детьми. Ей поневоле стало неловко, что именно она явилась причиной задержки, но Аудмунд прав — что, если их неведомые враги, от которых ее столь усиленно охраняют, узнают, что стражи стало вдвое меньше? Они ведь тогда могут рискнуть напасть.

— Все в порядке, — отозвался Бёрди преувеличенно бодрым голосом. — Завтра наступит уже совсем скоро. Ты прав.

И они все начали забирать вправо, к виднеющемуся впереди на расстоянии пары миль хутору.

— Вы знаете, Аудмунд, — покаянным тоном заговорила Ретта, одновременно с искренним интересом разглядывая крепкий тын и виднеющиеся над частоколом крыши строений, — стыдно сказать, но я никогда прежде не видела деревенских домов, и мне теперь ужасно любопытно.

Эр-князь рассмеялся, негромко и добродушно, и заметил вслух, чуть пожав плечами:

— Я нисколько не удивлен. С какой бы стати дочь правителя начал кто-то водить в жилища крестьян? А в самой Эссе их, естественно, нет.

Перед глазами ее встала столица Месаины в лучшие свои годы, увитая виноградниками, осыпанная цветами и обласканная солнцем, и в душе бывшей герцогини шевельнулась тоска.

— Вы правы, — прошептала Ретта, усилием воли прогоняя непрошеные видения, — но ведь целительству меня обучали.

— Это все же другое, — заметил Аудмунд и уточнил, чуть приподняв брови: — А вы разбираетесь в искусстве лечения?

В голосе его легко читался искренний интерес, и она ответила не без гордости:

— Конечно, и очень неплохо. Меня учил лучший лекарь столицы.

Оборотень сощурился, зрачки его сузились, а ноздри вздрогнули, и Ретта вдруг испугалась, не сочтет ли он ее слова пустым бахвальством? Но Аудмунд вдруг широко улыбнулся и проговорил, совершенно по-кошачьи осклабившись:

— Так вы в самом деле ценное приобретение.

Алеретт чуть было не задохнулась от возмущения, но сил выяснять отношения в данный момент не было, а запустить в маршала чем-нибудь тяжелым не позволяло воспитание. Поэтому она просто выдохнула и, поразмыслив немного, рассмеялась вместе с ним легко и непринужденно.

— Эй, хозяин! — неожиданно заорал Айтольв во всю мощь легких, — открывай скорей, пока мы тебе ворота не подпалили!

Остервенело залаяла и почти сразу смолкла собака. Ретта удивленно оглянулась на Аудмунда, ожидая от него какой-нибудь резкой реакции, однако он, как оказалось, ничуть не рассердился, а просто сидел, упершись ладонями в колени, и ухмылялся.

«Ну ничего себе приветствие», — подумала удивленно Ретта.

Однако еще сильней она поразилась, когда в ответ на столь нелюбезную реплику с той стороны тына донесся вполне дружелюбный утробный бас:

— Вот сразу видно, что это свои приехали. От врагов такого точно не услышишь — колдуны б, они сразу двери выносить начали, а не молоть языками.

Воины в ответ дружно расхохотались. Во дворе послышались торопливые шаги, засовы натужно скрипнули, створки распахнулись, и навстречу отряду вышел здоровенный кряжистый детина со стянутыми налобной лентой волосами и испачканным сажей лицом.

— Ну здравствуй, Аудмунд, с возвращением. Очень рад видеть тебя и эти вот похабные рожи, — мужик широким жестом обвел явно наслаждающихся пикировкой солдат и спросил: — А ко мне какими судьбами? Неужто дело есть?

— Я тоже рад тебя видеть, Холварс, — приветливо улыбнулся ему в ответ оборотень. — Ты не будешь возражать, если мы до утра воспользуемся твоим гостеприимством? Мы привезли в Асгволд невесту князя, и если наши покрытые пылью и копотью физиономии вряд ли кого-то сильно шокируют, то даме просто жизненно необходимо передохнуть и привести себя в порядок.

Подобные слова из уст оборотня, умывавшегося минимум дважды в день, звучали как слишком явное преувеличение, но Ретта уже успела понять, что пикировка носит исключительно дружеский характер, а потому пропустила все ехидные слова мимо ушей.

Хозяин же, услышав столь необычное заявление, переменился в лице:

— Невесту князя? Что ж вы молчите! Конечно, тут даже разговору никакого не может быть! Добро пожаловать, госпожа! Сейчас, моя жена вам все приготовит. Эй, Дэгрид, иди сюда!

Кузнец заметался, а потом махнул рукой и поспешил в сторону дома, по-видимому распоряжаться. Эр-князь, спешившись, привычно подошел к Ретте и подставил руки.

— Спасибо вам, — поблагодарила она, легко спрыгивая в траву. — Скажите, это ведь был хозяин дома? Я угадала?

— Все верно, — кивнул Аудмунд, ласково поглаживая по носу Астрагала. — Он живет здесь со своей семьей — женой, дочерью и двумя сыновьями. Парни уже взрослые и помогают отцу в кузнице.

Ретта кивнула, давая понять, что слушает со всем возможным вниманием, и огляделась по сторонам. Наверное, именно таким она и ожидала увидеть простое жилье: широкий двор с непонятными одноэтажными строениями без окон, будка, из которой выглядывал недружелюбно зыркавший в сторону гостей кобель, несколько куриц, блеющая где-то в отдалении коза.

Дом, однако ж, был крепкий и довольно большой, в два этажа.

— Должно быть, кузнец — человек зажиточный, — предположила она.

— Само собой, — подтвердил Аудмунд.

Солдаты занялись лошадьми, а высокопоставленную гостью с маршалом выбежавший хозяин пригласил внутрь:

— Проходите, проходите, — приговаривал он, — у нас и комната как раз для госпожи найдется. Только, Аудмунд, уж прости — тебя придется уложить на лавке.

— Тоже мне проблема, — отмахнулся тот, — я в случае чего и у камина на коврике поспать могу.

Ретта так и не поняла — шутит он или говорит всерьез.

Они миновали длинные полутемные сени и прошли в горницу. Камин, о котором только что говорил Аудмунд, оказался знатный, с полукруглым, облицованным серым камнем зевом. Прямо над ним под потолком висели пучки засушенных трав, вдоль стен протянулись широкие лавки, укрытые длинными и узкими узорчатыми коврами, у двери справа высился деревянный шкаф с резным растительным орнаментом на дверцах. В центре комнаты размещался стол с затертой практически до зеркального блеска столешницей. Ретта пригляделась. Блестящие медные светильники, витые чугунные ручки, кувшины на полке, у поставца кочерга с лопатой. В переднем углу у окна расположилась божница с вырезанной из дерева женской фигурой.

«Должно быть, Тата», — догадалась она.

Над огнем свистел, гордо пыхая дымом, важный пузатый чайник. Остро тянуло ароматом трав. Хотелось скинуть с плеч груз забот и тревог, растянуться на лавке поближе к теплу и тихонько блаженствовать, ни о чем не думая, задумчиво глядя на язычки пламени.

Вдруг дверь в противоположном конце комнаты отворилась, и невысокая, худощавая, вся словно бы высушенная временем и северными ветрами женщина, торопливо вбежав, остановилась и неловко склонилась перед гостями:

— Спальня для госпожи готова.

— Это хорошо, — пробормотала Бериса, неслышной тенью возникшая за плечом.

Ретта обернулась и посмотрела на няню. Оказывается, пока суть да дело, та успела достать из сундука и приготовить все необходимые им вещи: смену белья, разные мелочи и купальные принадлежности, новое платье и даже шкатулку с украшениями. Герцогиня было сделала движение, чтобы забрать хотя бы часть груза, но Бериса только дернула плечом:

— Иди уже.

Поняв, что настаивать бессмысленно, Ретта вернулась к хозяевам.

— Как вас зовут? — спросила она женщину.

— Дэгрид, госпожа.

— А меня Ретта.

Жена кузнеца подняла голову, и большие карие глаза ее сверкнули так ярко, что на миг показалось — от их блеска можно ослепнуть.

— Моя дочь уже занимается ужином, — сказала она. — Пойдемте, госпожа, я провожу вас в комнату.

Ретта вопросительно поглядела на Аудмунда, и тот кивнул:

— Идите, отдыхайте и ни о чем не думайте. Когда будет готов ужин, за вами пришлют.

— Хорошо, эр-князь.

И, подобрав юбки, поспешила следом за провожатой.

Хозяйка сняла со стены один из светильников и стала подниматься по узкой деревянной лестнице. Ступени чуть слышно поскрипывали, и от этого звука на душе делалось уютно и как-то мирно. Сквозь распахнутое окно доносилось кудахтанье куриц и громкий смех солдат.

— Сюда, госпожа, — пригласила Дэгрид, распахивая перед гостьей дверь.

Ретта вошла и с облегчением выдохнула. Отдых. То, чего ей, несмотря на всю заботу и предупредительность провожатых, так не хватало в последние дни: настоящая кровать с чистым, тщательно накрахмаленным бельем и мягкая даже на первый взгляд перина.

— Воду для купания вам сейчас принесут.

Хозяйка глядела с некоторым беспокойством, словно опасаясь, что может чем-нибудь не угодить невесте князя. Мысленно отметив про себя этот весьма важный, по мнению Ретты, факт, она поспешила успокоить:

— Все просто чудесно. Спасибо вам за заботу.

— Не стоит благодарности, госпожа, — сразу же расплылась в улыбке Дэгрид. — С вашего позволения, я пойду распоряжусь.

— Конечно, ступайте.

Дверь тихонько закрылась, и Бериса, внимательно оглядевшись по сторонам, принялась хозяйничать. Проверила постель, развесила на спинке стула одежду, осмотрела стоящий у стены сундук.

— Кажется, комната эта принадлежит одному из сыновей Холварса, — заметила вслух няня. — Дочь его явно не стала бы держать у себя в спальне молоток, обломок старой подковы и кусок цепи. Зачем ему этот хлам, хотела бы я знать? Надеется когда-нибудь в будущем переплавить?

— Почему бы и нет? — пожала плечами Ретта и подошла к окну.

Солнце уже успело почти полностью скрыться за горизонтом. Небо налилось густой синевой, и кое-где постепенно начинали проклевываться первые звезды, и лишь пара или тройка факелов во дворе разгоняли тени.

Вновь, уже в который раз, послышался взрыв хохота, и она пригляделась внимательней к происходящему. Двое воинов из числа ее провожатых кормили лошадей, а Холварс стоял рядом, что-то им говорил и выразительно водил руками в воздухе, описывая то круги, то волнистые изгибы, то прямые линии. От нечего делать она попыталась поугадывать, о чем идет речь, но не преуспела и оставила это пустое занятие.

— Скажи, а прежняя княгиня была действительно скверная женщина? — спросила она у няни.

— Кадиа-то? — встрепенулась Бериса, оставив в покое холщовую сумку, в которой только что сосредоточенно копалась. — Да второй такой стервы нарочно будешь искать — не найдешь. А ты почему интересуешься?

— Да вот поведение хозяйки навело на мысль, что она меня опасается. И поскольку сама я в Вотростене в первый раз, естественно зародились подозрения насчет предшественницы.

— А-а-а, — понимающе протянула старуха. — Ну, так-то да, ты права. Кадиа уже давно бы подняла шум.

— Из-за чего, например?

— Белье не шелковое, посуда не золотая, комнату не украшают цветы. Да мало ли поводов может отыскать вздорная баба, которой и вообще по жизни угодить невозможно?

Ретта еще раз оглядела предложенную ей спальню, уже более внимательно. Добротная кровать, стол, стул. У стены сундук и короткая лавка. С легким недоумением герцогиня Месаины пожала плечами. А что еще можно ожидать увидеть в жилье кузнеца? Это ведь не дворец. А вслух заметила:

— Довольно милое жилище.

— Ну, это по твоему мнению. А вот она…

Договорить нянька не успела: дверь распахнулась и два крепких, рослых парня втащили огромную бочку, уже до половины заполненную водой, и несколько исходящих паром ведер.

— Вода для княгини, — объявили они, пристраивая ношу посреди комнаты.

— Ага, хорошо, — мгновенно оживилась Бериса. — Вылейте воду в бочку и ступайте. Спасибо, мальчики.

«Мальчики» переглянулись и поспешили выполнить поручение.

— Если что-то еще понадобится, то только кликните, — заявил тот из них, что выглядел старше.

— Хорошо, обязательно, — ответила Ретта. — Можете идти. Спасибо вам.

Они неловко поклонились и поспешили удалиться, по пути чуть не вышибив плечом дверь. Герцогиня проводила их взглядом, решив как-нибудь при случае сказать хозяевам, что кланяться ей совершенно не обязательно. Видно ведь, что они к этому делу совсем непривычные. Ну и зачем тогда начинать?

Бериса попробовала локтем температуру и объявила наконец:

— Все отлично, можешь купаться.

Что Ретта с большим удовольствием и сделала. Проворно расплетя волосы, она скинула грязную одежду и забралась в бочку. Вода приняла истомленное тело, смывая пыль, пот и дорожные тяготы. Няня подала мочалку и мыло и принялась помогать воспитаннице. В конце концов та, спустя почти полчаса, вышла и, надев предложенное Берисой простое домашнее платье, устроилась у стола и принялась сушить волосы.

«Интересно, чем теперь занимается Аудмунд?» — подумала она.

Как получилось, что маршал Вотростена стал занимать в ее мыслях так много места, вытеснив оттуда даже страх перед будущим супругом? Такова ли была его цель или это лишь случайный побочный эффект их длительного пребывания бок о бок?

«А впрочем, что толку гадать? Все равно ведь не скажет».

Но, какова бы ни оказалась на самом деле причина, Ретта искренне обрадовалась, услышав спустя какое-то время голос эр-князя из-за двери:

— Ужин готов.

— Я сейчас иду! — крикнула она, поспешно вскакивая.

Бегло осмотрев себя, она заплела уже сухие волосы в ставшую за последние дни привычной косу и распахнула дверь. Аудмунд терпеливо ждал ее за порогом. Взгляды их пересеклись, и Ретта снова, уже в который раз, дрогнула перед пристальным, непохожим ни на что взглядом зверя. По спине ее пробежали мурашки, и все же она не смогла устоять перед безмолвным приказом и послушно вложила пальцы в протянутую ладонь.

— Я готова, — прошептала она.

Бесконечно долгую секунду оборотень молчал. Наконец сказал просто, не отводя глаз:

— Вы прекрасны.

Ноздри его чутко вздрогнули, и Ретта невольно порозовела, смутившись от такого напора. Душа ее заметалась. Никогда прежде за все прошедшие дни не вел он себя подобным образом. Что изменилось теперь? Осознание, что уединение их подходит к концу? Уже завтра на них обоих навалятся дела и обязанности. Но что скрывается за этими узкими вертикальными зрачками, она так и не смогла угадать. Однако какова бы ни была цель Аудмунда, в одном его подопечная была уверена наверняка — в оценке личности и характера брата князя она не ошиблась. А потому, хотя пальцы ее еще немного дрожали, она уверенной походкой спустилась вместе с ним вниз.

— Приятного аппетита, — пожелала Ретта, входя.

Холварс с Дэгрид, их дети, а также все свободные от караула воины дружно встали при ее появлении, и она с достоинством кивнула им в ответ. В горнице все было как будто точно так же, как минувшим днем, и все же кое-что неуловимо изменилось. Она пригляделась и заметила скатерть в бело-синюю полоску, укрывавшую стол, и кувшины с цветами. В центре стола возвышался большой каравай хлеба, и она смутилась, поняв, как дорого, должно быть, встало хозяевам их гостеприимство. А впрочем, возможно, мукой поделился Аудмунд? Тогда, конечно же, дело другое.

На соседнем блюде лежала остро пахнущая приправами жареная рыба, в которой Ретта не без некоторого удивления опознала осетра. Помимо главных блюд стояла капуста, ставший уже привычным сыр, яблоки, яйца и молоко, которому она обрадовалась практически как ребенок.

— Очень соскучилась по молоку, — с некоторой долей смущения объяснила она Аудмунду и остальным.

— Кто бы был против, — добродушно улыбнулся оборотень, снова становясь самим собой. То есть таким, каким она его знала все время поездки.

Он торжественно усадил ее во главе стола, сам сел в противоположном конце, и хозяева, дождавшись, пока брат князя и его спутница сядут, сами поспешили занять места.

Солдаты, нимало не церемонясь, расселись у стен на лавках, и завязался наконец разговор. Поначалу неловкий, он с каждой минутой становился все оживленней. Гости расспрашивали о том, что происходит в Вотростене, интересовались об общих знакомых, имен которых Ретта, само собой, не знала, и скоро Холварс и Дэгрид отбросили мешавшую всем стеснительность и принялись, в свою очередь, засыпать приехавших с войны вопросами.

О боевых действиях, впрочем, говорить опасались, возможно не желая расстраивать будущую княгиню, однако охотно выспрашивали об обычаях и жизни в Месаине, и тут Ретта смогла, к огромному своему удовольствию, поведать вотростенцам несколько интересных с ее точки зрения историй. О песенных конкурсах и состязаниях по игре на арфе, в которых зачастую участвовали и женщины тоже, о военных парадах, ежегодно проводимых в честь одной из прошлых побед в столице. Охотно рассказала о своем брате, сколь он умен, несмотря на возраст. Тут глаза Аудмунда блеснули, губы тронула чуть заметная улыбка, однако в облике его при этом отчетливо читалось одобрение, и Ретта поняла, что он просто умиляется ее сестринскому восторгу, хотя в целом согласен.

— Скажите, а Бенвальд… Он не с вами разве приехал? — задала вопрос до сих пор молчавшая дочь хозяина, быстроглазая девушка лет семнадцати.

Старший брат поднял голову от тарелки и посмотрел на отца, а Аудмунд ответил:

— Его я отправил с поручением в Асгволд.

Глаза девушки блеснули радостью, но вслух она не сказала больше ни слова, вновь смущенно потупив взгляд.

Ретта поставила на стол опустевший стакан из-под молока и поблагодарила хозяев.

— Если никто не возражает, я теперь отправлюсь спать.

— Конечно же, госпожа, — ответила ей хозяйка, поднимаясь с очевидным намерением проводить.

Аудмунд дал знак всем оставаться на месте и, встав, подал Ретте руку.

— Вы были на высоте, — серьезно сказал он, уже когда они стояли перед дверью ее комнаты. — Спокойно спите и ни о чем не думайте — мы по-прежнему начеку. Завтра уже будете в замке.

— Но что же дальше? — спросила она тревожно, подавшись вперед. — Мне стыдно признаться, но я боюсь остаться без вашей опеки.

Глаза оборотня блеснули в темноте, и Ретта вздрогнула, однако ставшая уже привычной робость перед опасным хищником смешалась в груди с каким-то новым, незнакомым и непривычным чувством.

— Все будет хорошо, — сказал он наконец. — Я позабочусь.

— Спасибо.

Еще минуту они стояли, каждый думая о своем, а потом герцогиня толкнула дверь и вошла в комнату. Через несколько минут к ней присоединилась Бериса, и обе женщины, измученные долгой дорогой, смогли предаться блаженному, спокойному, сладкому сну.

И только стражи под стенами дома до самого утра несли караул да раздавался время от времени в отдалении грозный рык людей-рысей.

— А, проснулась наконец, — обрадовалась Бериса, когда Ретта поутру открыла глаза. — Теперь давай-ка, красавица моя, вставай поживее, надо одеваться и поскорее завтракать. Посмотри, как солнце уже высоко.

Нянька захлопотала, упаковывая вещи, а ее воспитанница, широко улыбнувшись, потянулась сладко, зевнула и, откинув одеяло, вскочила:

— С добрым утром.

Со двора доносилось лязганье оружия и нестройные голоса. Подойдя к окну, Ретта выглянула и увидела, что воины, сопровождавшие ее все эти дни, как раз приводят себя в порядок. Кто-то чистил сапоги, кто-то проверял оружие. Надраенные кольчуги ярко блестели в утренних лучах, кони гордо помахивали расчесанными хвостами.

Бериса, отложив подходящие украшения, гребень и платье, подхватила дорожные сумки и выбежала за дверь. В это время ворота внизу распахнулись, и один из сыновей кузнеца, взгромоздившись на козлы, начал выводить телегу со двора.

«Должно быть, вещи сейчас повезут в замок», — поняла Ретта, и сердце ее обдало волной холода.

Возможно, только сейчас она со всей отчетливостью поняла, что обратной дороги больше не будет. Она уже не сможет остановить процессию, развернуть коня и вернуться домой. Нет, ее сундуки доставят в Асгволд, отнесут в будущие покои, и ей останется только войти в новый дом и постараться занять в нем свое, подобающее статусу, место.

Тяжело вздохнув, Ретта опустила глаза. Бериса выбежала во двор, пристроила на телегу сумки и принялась что-то втолковывать вознице. Тот сосредоточенно покивал, потом подобрал поводья и поехал не торопясь к встающему в розовой утренней дымке городу.

Дверь тихонько скрипнула.

— А где Аудмунд? — спросила Ретта вошедшую няньку.

— Обходит посты, к завтраку явится. Ну что, одеваемся?

— Да, пора уже.

Бериса проворно подхватила ковшик, намереваясь слить воспитаннице воды. Умыться, переодеться, уложить волосы. И не в косу, а в более сложную, изысканную прическу. Ведь первое впечатление самое важное, и Ретта твердо решила, что постарается понравиться по возможности и горожанам, и советникам, и придворным дамам, если они тут есть.

Зеркала в комнате, само собой, не наблюдалось, поэтому она, когда с одеванием было покончено, взглянула на собственное отражение в воде. Бледность за ночь вроде ушла, и Ретта немного пощипала щеки, чтобы придать им румянец.

— Добавь еще жемчуга, — велела она, и Бериса, выбрав длинную розовую нить, принялась украшать волосы подопечной.

С платьем, как и следовало ожидать, возникла проблема. Хотя оно было нарядным, пошитым специально для торжественных выездов, но все же слишком легким.

«Ну да делать нечего, — решила, мысленно махнув на все рукой, Ретта. — Погода, кажется, обещает быть хорошей, а значит, до замка я вполне смогу доехать, не околев».

Наконец она, еще раз критически оглядев себя, осталась довольна. Если прежняя княгиня, как все вокруг утверждают, была столь плоха, значит она, Алеретт, просто обязана произвести впечатление воздушного, трепетного создания. Будущие подданные должны решить, что новая властительница совсем другая. И, кажется, теперь у нее есть все шансы добиться поставленной цели.

Во дворе зашумели, и Ретта, выглянув в окно, увидела, что появился, наконец, Аудмунд: в блестящей кольчуге и алом плаще, отороченном мехом, с тщательно расчесанными волосами, стянутыми широким медным ободом, напоминающим по форме налобную ленту.

— Это что, корона эр-князя? — спросила она Берису.

— Ну да, — подтвердила та, поглядев во двор. — Такую диадему носит обычно старший принц.

— А как выглядит сам княжеский венец?

Старуха вздохнула, и выражение лица ее стало благоговейно-мечтательным:

— О, ему уже две тысячи лет. Его носил князь Асгволд еще в те года, когда жил в Далире до катастрофы. Это плетеный серебряный венец с изумрудом, напоминающий по форме виноградную лозу. Его возлагают на голову во время коронации всем князьям Вотростена.

Ретта попыталась вновь воочию представить себе эту бездну лет, и древнюю корону, прошедшую сквозь невзгоды и бури, но воображение ее спасовало.

«Однако, — подумала она, — такую реликвию в Месаине бы тоже хранили, будь у нас нечто похожее».

На лестнице раздался топот сапог, в дверь постучали, и Ретта крикнула:

— Входите!

На пороге появился Аудмунд, заполнив собою весь проем, и вновь в глазах его, обращенных к ней, прочла она то же странное выражение, что и накануне.

— Вы истинная княгиня, — проговорил через некоторое время с явным восхищением в голосе оборотень и добавил: — Вот, возьмите — это вам прислали из дворца.

Он протянул ей плащ, похожий на тот, что носил сам, с меховой опушкой, только небесно-голубого цвета. Ретта оглядела его и с восторгом выдохнула:

— Очень красив! Спасибо вам, князь!

Ни она, ни он не заметили слетевшую с ее губ оговорку. Или Аудмунд услышал, но не подал вида? Как бы то ни было, он подошел, закутал ее в принесенный плащ, и руки его, широкие и тяжелые, легли Ретте на плечи.

— Вы истинная княгиня, — повторил он шепотом, глядя прямо в глаза, и, хотя от голоса его по коже побежали мурашки, отвести взгляд ей не хватило сил.

Бериса отошла, делая вид, что увлечена собственными сборами, а эр-князь, отодвинувшись немного, подал руку:

— Спустимся вниз? Завтрак ждет вас. А после в путь.

— Хорошо, — согласилась она, послушно вкладывая пальцы в его ладонь. — А как же остальные?

— Парни уже поели. А я ждал вас.

— Спасибо.

Ретта первая в смущении отвела глаза. Аудмунд бережно сжал ее руку, и они пошли вниз.

В залитой мягким утренним светом горнице хлопотала Дэгрид, расставляя на столе миски.

— С добрым утром, — поздоровалась герцогиня.

Хозяйка, завидев гостью, расплылась в радостной улыбке:

— С добрым утром, госпожа. Проходите, садитесь, уже все готово. Вот каша овсяная с фруктами. Могу, если хотите, мед добавить.

— Спасибо, не стоит. Все хорошо, не переживайте.

Ретта уселась и оглядела стол. Рядом с исходящим паром чугунком стоял хлеб, блюдо с яблоками и кувшин молока.

— Кушайте, кушайте, — приговаривала хозяйка, пододвигая ей и Аудмунду наполненные до краев тарелки. — Когда еще вас в этом вашем замке накормят.

Она уселась на одну из лавок, вытерев руки о передник, а Ретта с эр-князем с удовольствием воздали должное угощению.

— У нас все готово, — доложил вскоре, распахнув дверь, Бёрдбрандт.

Ретта допила последний глоток молока и поставила на стол пустую чашку.

— Спасибо вам за гостеприимство, — поблагодарила она хозяйку, вставая.

Аудмунд поднялся вслед за ней:

— Благодарим от души.

— Ну что вы, не стоит. Какие пустяки, — откликнулась Дэгрид.

Эр-князь подал Ретте руку, и оба вышли во двор. С помощью спутника она села на Астрагала, нетерпеливо косившегося и бившего копытом, и поглядела на стоящего в стороне, недалеко от кузницы, Холварса:

— Спасибо, что приютили нас. Я этого не забуду.

— Даже говорить не о чем, княгиня. Нам было приятно принимать вас.

— До встречи.

— Заезжайте еще, коли возникнет нужда.

Воины повскакали на лошадей, и хозяин бросился открывать ворота. Плечом к плечу выехали с кузнецова двора Ретта и Аудмунд, вслед за ними Айтольв с Бёрдбрандтом, а после уже и остальные попарно.

Солнце било прямо в глаза, окутывая город розово-золотым густым поистине волшебным светом. Алеретт щурилась, то и дело приставляя ладонь к глазам козырьком, и любовалась открывшейся панорамой.

— Очень живописное место, — заявила с улыбкой она.

Аудмунд усмехнулся добродушно:

— Людям свойственно украшать свой дом.

— Да, вы правы, — согласилась она.

И все же было в этом утре нечто такое, что заставляло сердце взволнованно трепетать в груди. Хотелось то ли петь, то ли звонко смеяться, подняв глаза к небу, а то и все вместе, одновременно. Может, дело было в густом запахе меда и трав или в заливистом птичьем пении? Или просто в том, что она хорошо отдохнула за ночь?

— О боги, птицы! — встрепенулась Ретта, изумленно обернувшись к эр-князю.

Она так привыкла к молчанию пернатых, что теперь даже не сразу осознала, что поют дрозды. Поют звонко и радостно.

— Верно, герцогиня, — с улыбкой ответил Аудмунд. — Они приветствуют вас.

И опять она не поняла, шутит он или совершенно серьезен.

Развернув лошадей, кавалькада направилась прямо через поля в сторону города. Бёрдбрандт торопился, то и дело норовя вырваться вперед, и маршал над ним добродушно подтрунивал.

— Отец твой и сам, поди, в нетерпении, — говорил он.

— Наверное, — серьезно соглашался Бёрди, не отрывая глаз от растущего с каждой минутой города.

Скоро Ретта стала различать дворы, клубящийся над трубами дым, фигуры людей.

— У города нет стен? — спросила она.

— Нет, — ответил ей Аудмунд. — Хотя еще лет сто назад были.

— И что с ними стало?

— Обветшали, и прадед мой приказал их разобрать.

— Почему? — удивилась Ретта. — Не лучше ли было отремонтировать?

Оборотень пожал плечами:

— За две тысячи лет Вотростен ни разу не вел войн на собственной территории. Именно поэтому на починку решили не тратиться. Впрочем, мой отец собирался отстроить новые, да все руки не доходили — постоянно появлялись дела поважнее.

— Понимаю, — проговорила Ретта и, заметив впереди слева строение, спросила: — Что это?

Аудмунд поднял руку, давая сигнал остановиться, и пояснил:

— Это храм Всех Богов. На этом самом месте чудом спасшиеся беглецы из Потерянных земель разбили свой первый лагерь. Взгляните поближе.

С этими словами он достал из седельной сумки подзорную трубу и протянул Ретте. Та раскрыла ее, поднесла к глазам и присмотрелась внимательней.

Храм стоял за пределами города на высоком холме. Иных строений поблизости не наблюдалось, и поэтому осмотру ничего не мешало. Высокий и круглый, из серого камня, окруженный двумя рядами колонн, образующих галерею, он своим видом напоминал свечу, и островерхая, блестящая на солнце медная крыша лишь усиливала впечатление.

— Ее, надо полагать, регулярно чистят? — спросила Ретта у Аудмунда.

— Вы угадали, — кивнул оборотень. — Жрецы занимаются этим лично. Храм — место, где обитают боги, когда нисходят на землю. Так они говорят. И негоже держать его в запустении. Там внутри алтари Таты и ее пяти сыновей.

Она снова поднесла трубу к глазам, на этот раз присматриваясь внимательней к кладке. Было видно, что камень стар. Очень стар. Внизу полоса была заметно темнее.

— Стены за столько времени сильно ушли под землю, и уже при моем отце их откопали, вернув первоначальный вид.

— А можно будет мне заглянуть внутрь? — спросила Ретта. — Не сейчас, конечно, а как-нибудь потом.

— Безусловно. В любой момент, когда захотите, княгиня.

Она внимательно посмотрела на Аудмунда, и он встретил этот взгляд, гордо расправив плечи и подняв голову.

— Я поняла вас, — наконец проговорила она и, вернув подзорную трубу хозяину, пустила Астрагала вперед.

Скоро до них стали долетать голоса. Отряд свернул и поехал по земляному тракту в сторону главного въезда в город.

С правой стороны тянулись деревянные дома: иногда чуть покосившиеся, иногда добротные и вполне крепкие, покрытые чаще всего тесом, а иногда и травой.

— Такие крыши хорошо сберегают тепло, — пояснил Аудмунд, заметив недоуменный взгляд Ретты. — Да и шума меньше.

— Но если траву разметает ветром? — спросила она.

Оборотень чуть заметно покачал головой:

— Она хорошо закреплена.

Сквозь покосившийся деревянный тын с прорехами были видны снующие по двору курицы. Калитка распахнулась, и чумазый пацан в рубашке не по размеру, скорее всего с отцова плеча, выглянув на улицу, закричал:

— Она едет!

Воины засмеялись, а со двора выбежала не старая еще, в застиранном платье женщина и уставилась на Ретту во все глаза. Степенно вышедший следом за ней мужик, увидев Аудмунда, чуть склонил голову, и оборотень вежливо кивнул в ответ.

— С возвращением! — радостно закричал мужик, раззявив щербатый рот.

И жена его визгливо закричала, вторя супругу: 

— Рады видеть вас, князь!

Аудмунд помахал рукой в ответ. Из соседних домов начали торопливо выбегать жители. Кто с руками, перепачканными мукой, кто с инструментами или половниками в руках. Шустрые мальчишки, сбившись в ватагу, побежали впереди процессии, вопя во все горло:

— Князь приехал! Князь Аудмунд!

Ретта хотела было спросить у маршала, но потом просто махнула на все рукой. Абсолютно ясно, что жители столицы не могли не знать, кто в данный момент носит корону Вотростена. Значит, такое обращение было намеренным.

Женщины настороженно провожали будущую госпожу взглядами, и та совершенно явственно читала в них немой вопрос: чего ждать от нее? Кто она такая? Какова по характеру? И прямо сейчас она, конечно, не могла им ничего рассказать, лишь приветливо улыбалась и кивала время от времени.

Вскоре убогие хибары начали сменяться более крепкими и добротными строениями, и Ретта поняла, что они приближаются к главному тракту.

На беленом, покрытом черепицей доме висела табличка с изображением рулона ткани и ножниц.

— Это мастерская ткача? — на всякий случай уточнила она.

— Абсолютно верно, — откликнулся Аудмунд. — Здесь начинается ремесленный квартал. Плотники, гончары, сапожники и прочий работный люд.

Пахло сдобой и травами, свежими кожами и доской. Женщины, стоявшие у ворот и смотревшие им вслед, одеты были куда более опрятно. Однако радость на лицах была та же самая, что и в квартале бедноты.

— С возвращением, господин! — крикнул вслед им пузатый мужик, и народ, стоявший плотной стеной, подхватил.

Бойкая девчонка лет семи на вид с неровно заплетенными тоненькими косичками проворно протиснулась меж ногами взрослых и, подбежав к Астрагалу, протянула букет.

Конь важно фыркнул, останавливаясь, а Ретта наклонилась, принимая подношение:

— Благодарю.

— С приездом, княгиня!

Та с приветливой улыбкой кивнула, устраивая букет перед собой, а толпа разразилась криками радости.

— Кажется, Бенвальд не только советникам рассказал, — заметил Бёрдбрандт вполголоса.

Аудмунд кивнул:

— Скорее всего.

Вскоре копыта лошадей зацокали по камням, и процессия свернула на одну из центральных улиц, по которой могли свободно разъехаться две телеги.

Здесь заборов никаких уже, как и следовало ожидать, не было. Дома стояли, плотно пригнанные друг к другу, и лишь таблички над входом давали понять, живет ли внутри булочник, пекарь или скорняк.

Все чаще встречались дома членов торговой гильдии. Они легко угадывались по богатству отделки, по занавесям на окнах и цветам в горшках, украшавших подоконники. Вдоль дороги торжественно выстроилась, сверкая начищенными до блеска доспехами, замковая стража, однако это ничуть не мешало жителям, собравшимся за их спинами, радоваться столь редкому, необычайному зрелищу. В конце концов, не каждый ведь год в страну приезжает будущая княгиня! Да еще в сопровождении маршала, по которому все в столице, похоже, успели соскучиться.

Они выехали на площадь, дорога вильнула влево, начав взбираться на холм, и Ретта смогла, наконец, разглядеть верхушки башен. До замка оставалось уже совсем немного.

У одного из домов стоял мужик с телегой и кормил лошадь, пользуясь вынужденной остановкой. Фонтан в виде охотничьего рога выбрасывал к небу струйки воды. Солнца, впрочем, было почти не видно из-за островерхих крыш ввиду раннего часа.

— А где дома знати и казармы? — спросила Ретта.

Аудмунд махнул рукой вправо:

— Там, ближе к замку.

Они прибавили шаг, перейдя на рысь. Город плавно обтекал холм, избегая, однако, на него взбираться, и скоро глазам герцогини предстали высокие, вполне крепкие и мощные стены, ров с перекинутым над ним мостом, в данный момент опущенным, и восемь мужчин, выстроившихся перед ним в ряд.

— Это советники, — шепотом пояснил Аудмунд.

Самому молодому из них было на вид лет сорок. Все, как один, величественные и представительные, словно древние короли, на их фоне тот же эр-князь выглядел беспечным юным мальчишкой. Процессия остановилась возле того, что стоял впереди всех, высокого и седовласого, и Аудмунд объявил:

— Знакомьтесь, Ретта, это Горгрид, главный советник еще со времен моего отца. Человек опытный и столь умудренный, что я лично всегда робею перед ним.

Выражение лица вельможи мгновенно переменилось, в глазах, утративших серьезность, зажглось озорное лукавство, а эр-князь, словно не замечая этого, невозмутимо продолжал:

— А еще просто лучший человек во всей стране.

— Вот ведь обормот, — прокомментировал, уже откровенно ухмыляясь, старший советник.

И тут Бёрдбрандт все-таки не выдержал и нарушил торжественность момента громким возгласом:

— Отец!

Подобно выпущенной стреле слетел он на землю и бросился прямо в распахнутые объятия Горгрида.

— Отец, — прошептал Бёрди, и тот со всей силы стиснул сына.

— Мальчик мой…

Ретта улыбнулась и деликатно отвела глаза. Быть может, здесь, на Севере, в самом деле все немного не так, как в других частях света? Пронзительные ветра выдувают из душ наносное и лишнее, оставляя только то, что действительно имеет значение? Во всяком случае, ей определенно не приходилось видеть прежде, чтобы здоровенный детина от роду лет эдак тридцати столь бурно приветствовал родителя после годичной разлуки.

Горгрид крепко расцеловал сына и сказал решительно, взлохматив ему волосы:

— С тебя подробный рассказ.

— Непременно, отец, — ответил сияющий, словно начищенный меч, Бёрди. — Сегодня же вечером.

Тот обнял его одной рукой, прижав к себе, и обернулся к терпеливо ожидающим в стороне воинам:

— Благодарю вас всех за превосходную службу. Теперь вы можете отдохнуть и навестить родных, если хотите. Но я надеюсь, что вы все прибудете сегодня на обед, что состоится в замке. Разумеется, уже в качестве гостей, а не сопровождающих герцогини.

— Непременно придем, — ответил за всех Айтольв.

Однако церемония представления еще не была завершена.

— Ну, так вот, — заговорил Аудмунд, и внимание присутствующих вновь разом обратилось к нему. — Горгрид, как я уже сказал, второй человек в Вотростене после богов и князя. Именно он управлял страной в наше с братом отсутствие. А теперь позвольте представить вам остальных. Лорд Весгард.

Эр-князь указал на стоящего чуть поодаль мужчину лет примерно пятидесяти со следами былой красоты на лице. Золотые волосы еще не успели поблекнуть, а возраст выдавали скорее ум и опыт в глазах, чем морщины.

— На его широких плечах управление лесами и сельским хозяйством. Наверное, нет такого в подконтрольном ему ведомстве, чего бы он не знал. Совершенно незаменимый человек.

Возможно, последнее заявление было только знаком уважения, однако Ретта просто-напросто отмахнулась от подобных мыслей, решив не вдаваться в детали, и вежливо кивнула советнику в знак приветствия.

— Очень рада знакомству, — вслух сказала она.

— Взаимно, госпожа.

— А это Кьярбьерн, — объявил тем временем Аудмунд, указывая на худощавого, чем-то отдаленно напоминающего гончего пса мужчину с мышиного цвета волосами и серыми глазами. Его в целом невыразительная фигура дышала недюжинной волей и силой. — Он командует внешней разведкой.

Ретта с невольным уважением посмотрела на лорда. Самый молодой из встречающих, притом явно занимается своим делом не первый год, ведь всех их назначал еще князь Эргард.

«Надо полагать, что человек он в самом деле незаурядный», — сделала вывод Ретта и поприветствовала не менее радушно, чем его предшественников.

Аудмунд представлял советников одного за другим, а Ретта думала, позволено ли ей будет вникать отныне в государственные дела, как она привыкла делать в Месаине. Какое место ей отведет будущий супруг? Если бы речь шла об Аудмунде, она бы уже сегодня, не откладывая в долгий ящик, обсудила с ним свои будущие обязанности. Но Бардульв? Какой он видит собственную жену? Просто женщина, что исправно рожает детей, или нечто большее?

Князь по-прежнему вызывал в ее душе трепет. Но не тот, что порождал вид его младшего брата, вовсе нет. То был страх. Животный ужас. Всего два слова — некромант и маг, произнесенные шепотом, и вот уже Ретта готова бежать что есть мочи, куда глаза глядят, в леса и поля. Или хотя бы под защиту маршала. Но только как можно дальше от Бардульва.

«Быть может, мастер Малиодор прав, и воображение наше рисует ужасы, которых в действительности нет и быть не может? Но только опасность отнюдь не призрачна. И что же делать теперь? Что я могу, ведь я чужестранка и разглядела пока только самый краешек пестрого лоскутного одеяла под названием жизнь в Вотростене. Но стоит ли переживать? Ведь Аудмунд обещал, что обо всем позаботится, — значит, надо просто довериться ему и ждать».

— Да, кстати, Аудмунд, — заговорил Горгрид, когда с представлением советников было покончено, — у нас есть для тебя крайне интересные новости.

Как-то сразу все вокруг пришло в движение. Провожатые поспрыгивали на землю и начали заниматься лошадьми, советники принялись вполголоса переговариваться, и Ретта поняла, что торжественную часть на этом можно считать законченной.

Горгрид сделал знак, и все неспешно двинулись в сторону замка, беседуя уже на ходу.

Миновав ворота, Ретта не без интереса огляделась и увидела сад. Конечно, не тот, к какому она привыкла в Эссе. Было бы странно обнаружить под окнами розовые кусты или, например, пионы. Однако вдоль посыпанных гравием дорожек были насажены елки, а также спирея, кизильник, можжевельник и дерен белый. В дальнем конце виднелась небольшая беседка, увитая девичьим виноградом.

Горгрид продолжал:

— Пока вы там ровняли с землей ни в чем не повинные города, я задал себе вопрос, что за шлея попала под хвост Рамиэлю. Простите, герцогиня.

— Да все в порядке, — успокоила та вельможу. — Я и сама задаюсь тем же вопросом, так что не стесняйтесь.

— Благодарю.

Бёрдбрандт хмыкнул.

— Так вот, — продолжал старший советник. — Я велел Кьярбьерну разузнать по возможности на этот счет, и результаты, я думаю, тебя удивят. Он доложит сразу же, как только ты будешь готов.

Глава внешней разведки молча кивнул, подтверждая это заявление, и Аудмунд предложил:

— Например, сегодня часа в четыре, после обеда. Что скажете?

— Я буду у вас к назначенному времени.

— Отлично. Вы тоже приходите, Ретта.

— Благодарю, непременно.

Они прошли сквозь распахнутые тяжелые двери из орехового дерева и оказались в холле.

— О, боги! — изумленно ахнула Ретта.

Довольный произведенным впечатлением, Аудмунд блеснул глазами.

Наверное, она ожидала чего-то иного: мрачных серых стен, холодных и сырых помещений. Скорее всего, она просто не давала себе труда задуматься. Но как бы то ни было, а позолоченные колонны, наборный паркет из драгоценных пород дерева и расписанные плафоны под потолком явились для нее полнейшей неожиданностью.

— Очень рад, что вам нравится, герцогиня, — улыбнулся Горгрид. — Да, кстати, кабинет Аудмунда на втором этаже по коридору направо. На всякий случай, если когда-нибудь потом вам понадобится его увидеть. Хотя, конечно, любой стражник вас проводит. Сегодня же за вами придут.

— Благодарю за заботу, — с достоинством ответила Ретта.

Этот старый вельможа определенно нравился ей все больше и больше.

Они поднялись по полукруглой мраморной лестнице, словно обнимающей холл, на второй этаж и свернули налево.

— Жилые помещения в левом и правом крыле пролетом выше. Там комнаты фрейлин, статс-дам, советников, а также более мелких служащих, — пояснял Аудмунд. — Покои князя и его семьи в центральном донжоне. Туда мы сейчас и направимся.

— А женский двор в Вотростене имеется? — полюбопытствовала Ретта, с интересом разглядывая висящие в коридоре гобелены.

— Нет, — решительно покачал головой Горгрид. — После смерти княгини Кадиа в нем не было необходимости. Конечно, теперь, после свадьбы князя, будет собран новый.

— Я бы сама хотела им потом заняться, — поспешила вставить она.

С ее даром она, увы, не могла находиться в компании кого попало. Мужчины переглянулись как-то особенно выразительно, и наконец Аудмунд ответил:

— Разумеется, Ретта. Вы сами отберете себе подруг.

— Благодарю вас.

Оторвавшись от созерцания вышитых бело-розовых птиц, поющих в зарослях роз, она заметила, что прочие советники и стражи уже успели отстать и теперь ее сопровождают лишь Аудмунд, Горгрид и няня.

— Вы встретитесь с ними вновь за обедом, — пояснил маршал.

— О, понимаю — дела и семьи, — кивнула она.

— Именно так.

— А там что?

— Тронный зал.

Ретта сунула любопытный нос в приоткрытую дверь. Наверное, такое она ожидала бы увидеть в Месаине. В зеркалах и золоте отделки, в хрустальных светильниках отражался свет, слепя глаза. В дальнем конце зала на возвышении стоял обтянутый бордовым бархатом трон.

— Скоро там будет еще один, — заметил тихонько Аудмунд, подойдя со спины. — Ваш.

Она подняла на него глаза и посмотрела внимательно. На его каменном, нарочито бесстрастном лице ничего нельзя было разглядеть. Ретта вздохнула, так и не ответив, и опустила глаза.

— А вон та комната, — нарушил неловкое молчание Горгрид, — признаться, моя любимая.

— И моя тоже, — оживился эр-князь.

Они прошли чуть дальше по коридору и ступили в небольшое, отделанное панелями из красного дерева помещение.

Наверное, увиденное можно было охарактеризовать одним словом: уют. Широкий камин, отгороженный расписным экраном, пара массивных стульев, низенький круглый столик, медвежья шкура на полу. На гобелене потрепанный бурей корабль боролся с ветром, но на горизонте уже виднелась тонкая полоска земли, и было ясно, что моряки спасутся.

— Я бы сюда, пожалуй, никого не пускала, — задумчиво заявила она.

Мужчины дружно рассмеялись.

— Согласен с вами, — поддержал Горгрид.

— А это кто? — поинтересовалась Ретта, указывая на картину, висящую над камином.

— Мой отец, — чуть помолчав, ответил ей тихо Аудмунд.

Она подошла и пригляделась внимательней. На портрете князю было чуть больше сорока лет. Тот же золотистый цвет волос, что и у младшего сына, тусклые синие глаза, суровая складка меж бровей. Руки в кожаных перчатках покоились на навершии меча. Все в нем дышало мощью и силой. Ретта невольно обернулась и посмотрела на Аудмунда, сравнивая.

— Вы с ним очень похожи, — наконец сказала она.

— Спасибо, — поблагодарил эр-князь, и можно было подумать, будто он в самом деле ждал этих слов.

— В тронном зале висит такой же, только в полный рост, — пояснил Горгрид. — Сейчас, быть может, вы хотели бы осмотреть свои покои?

— Да, с удовольствием, — обернулась Ретта.

Они вернулись в начало коридора и поднялись на два этажа. Повсюду на пути их следования стояла стража.

«Похоже, заблудиться и в самом деле будет проблематично», — подумала она.

А вслух спросила:

— Здесь только мои комнаты?

— Теперь да, — отозвался Горгрид. — Бывшие покои Кадиа с другой стороны. Сейчас они закрыты. Аудмунд обитает этажом выше, а ваш будущий супруг, наоборот, ниже.

— Главное, не перепутай, где кто, — пробормотала Бериса, и Горгрид, не выдержав, в голос захохотал.

— Няня! — возмущенно воскликнула порозовевшая Ретта.

— Значит, наша разведка на твой счет не ошиблась, — заметил довольный Горгрид. — Бериса, старая ты плутовка. Признаться, не ожидал увидеть тебя вновь, да еще прибывшей с юга.

Герцогиня с удивлением перевела взгляд с няньки на советника:

— А я думала, что вы незнакомы.

— Ну почему же, — пожал плечами советник. — Было дело. Правда, давно. Скажите, Алеретт, как вы смотрите на то, чтобы назначить Берису вашей статс-дамой? Ее происхождение вполне позволяет.

«И в самом деле, — подумала та. — Здесь, на родине, конечно уже ни о каком рабстве не может быть и речи».

А вслух ответила:

— Я не против.

— Ну, вот и решили. Завтра утром, — продолжил Горгрид, — к вам придут модистки, так что готовьтесь. А пока до обеда можете отдыхать. Или погулять по замку, если будет желание. Вот, держите, это от покоев Кадиа.

С этими словами советник достал ключ из внутреннего кармана, который Бериса тут же забрала и поспешила спрятать.

— Хорошего отдыха, — сказал тихо Аудмунд, и Ретта, обернувшись, посмотрела ему прямо в глаза.

— Спасибо вам за все, князь.

Шаги на лестнице постепенно стихли. Ретта коротко вздохнула и толкнула дверь. Страхи, которые она всю дорогу от себя гнала, накинулись с новой силой, словно свора голодных псов. Вот, наконец, и Асгволд, столица Вотростена, но что же дальше? К чему готовиться ей, чего ждать? Все те же вопросы, на которые боги не торопились посылать ответы, а единственный из людей, кто мог бы прояснить ситуацию, тоже не спешил являться ей на глаза. Отчего, кстати? Есть более важные дела, чем встреча будущей жены? Скорее всего. И это уже само по себе было тяжким оскорблением. Даже несмотря на то, что вместо него прибыл Аудмунд.

Ретта возмущенно фыркнула и тряхнула головой. Положение, безусловно, складывалось возмутительное. Все правила приличия, которым ее обучали и в Месаине, и на родине матери в Треане восставали против подобного обращения. И теперь, окончательно убедившись, что будущий муж думает в данный момент о чем угодно, но только не о ней, мысленно поставила напротив его имени жирный минус.

— С приездом в Вотростен, ваше высочество, — в один голос поприветствовали ее ожидавшие в комнате две служанки, склонившись в почтительном поклоне. — Господин Горгрид прислал нас в ваше распоряжение.

— Рада познакомиться, — улыбнулась Ретта. — Советник очень добр и внимателен.

Девушки переглянулись, и на лицах их появилось робкое выражение облегчения и затаенной радости.

Бериса прошла вслед за воспитанницей и поставила холщовую сумку с вещами на пол.

— Сундуки уже привезли? — деловито уточнила она.

— Да, утром, — подтвердила одна из служанок. — Мы их уже разобрали.

— Очень хорошо, — с довольным видом покивала старуха. — В таком случае, быть может, вы теперь покажете нам покои?

— Только сначала закройте окно, — попросила Ретта.

Свежий воздух она, конечно, всегда любила, так же как и прогулки, однако ветер, в Вотростене и без того довольно пронизывающий, здесь, на высоте, дул заметно резче, вымораживая помещения. Гордость и элементарное чувство такта не позволили ей отобрать последнюю рубашку у Аудмунда, которую он предлагал, и теперь она возлагала большие надежды на сундук Кадиа.

Но это все будет немного позже, а пока она с искренним любопытством осматривала свои новые комнаты.

— Они предназначены для гостей? — поинтересовалась Ретта.

И тут же поняла, что сболтнула глупость. Ведь в донжоне обитала княжеская семья, а это значит…

— Это были комнаты матери князя Эргарда, — подтвердила ее догадку одна из служанок. — Но жила она не здесь, а в покоях своего мужа.

Широкая кровать из темного дерева с резной спинкой была укрыта тяжелым бархатным балдахином. «Должно быть, в северном климате это отнюдь не лишний элемент декора», — подумала Ретта.

Позолоченное трюмо, возможно привезенное с востока, гобелены на стенах. Деревянные панели с геометрическим орнаментом придавали покоям уют, и все же не было ощущения, что они обжитые — все вокруг сверкало поразительной новизной. Ни потертостей, ни шероховатостей. Нигде не валялись забытые предыдущей хозяйкой вещи.

«Значит, именно мне предстоит вдохнуть в них жизнь», — сделала вывод Ретта. Но эта мысль, в отличие от тех, что одолевали ее всего несколько минут назад, была однозначно приятной — украшать и вышивать герцогиня любила.

Спальня соединялась с небольшой гостиной, гардеробной и купальней. Имелись помещения для дежурных фрейлин и статс-дам.

— Комната для госпожи Берисы напротив, — сообщила их провожатая.

— Спасибо, — кивнула Ретта. — Думаю, вы пока можете быть свободны.

— Если мы понадобимся, — вставила одна из девушек, — то колокольчик на камине.

— Благодарю.

Дверь бесшумно закрылась. Ретта вздохнула и подошла к окну. Вот и началась ее жизнь в Вотростене. Она уже не гостья, но и госпожой пока не успела стать. Будто язык гигантского колокола замер вдруг, не завершив движения для удара.

— Ничего, — прошептала Бериса, подходя сзади и кладя ладонь воспитаннице на плечо. — Все будет хорошо.

— Очень на это надеюсь, — эхом откликнулась та.

Из окон была видна стена, крохотная часть сада и крыши города. Солнце уже успело забраться в зенит, однако со стороны моря набегали легкие облака, и это означало, что погода в скором времени может испортиться.

— Может, мы пока сходим и посмотрим, что там в сундуках Кадиа? — предложила нянька.

— Давай. Сейчас самое время.

Бериса достала ключ, и они, выйдя из покоев, направились дальше по коридору.

Какая она была, ее предшественница? О чем думала, как жила? Что хранила в сердце? Мечтала ли Кадиа покинуть Вотростен или смирилась со своей участью? Вопросы эти были отнюдь не праздными, ведь Бардульв — ее сын, и, может быть, ответы помогут лучше его понять.

Замок чуть слышно скрипнул. Бериса, первой переступив порог, решительно подошла к окну и отдернула шторы.

В воздухе затанцевали золотые пылинки. Ретта внимательно осмотрелась по сторонам.

На первый взгляд все то же самое, что и в остальных частях замка. Но если покои бабки Аудмунда были просто не обжиты, то на этих лежала печать безысходности и какой-то тоски. И сразу даже не скажешь, в чем тут дело. Быть может, в беспорядке, который за много лет так никто и не удосужился убрать? Или в том, что среди многочисленных миниатюрных портретов, украшающих каминную полку, не было ни одного изображения мужа?

Ретта подошла и пригляделась внимательней.

— Ты знаешь, кто это? — спросила она Берису.

— Хм, — задумалась та и пробежалась цепким взглядом по лицам. — Имен я тебе не смогу назвать, но это точно маги.

— Почему ты так уверена?

— Потому что на это указывает одежда — мантия. Конечно, колдуны ее носят отнюдь не каждый день, но в торжественных случаях надевают. И потом, я знаю всех хоть сколько-нибудь значимых людей Вотростена. Так вот, это не они. И вряд ли столь гордая женщина, как Кадиа, хранила бы портреты простонародья.

Логика в словах няньки, безусловно, была.

— Если тебе нужен более точный ответ, то спроси Кьярби.

— Не стоит, — пожала плечами Ретта. — Скорее всего, ты права.

— А это, я думаю, магистр Джараак: Бардульв похож на него.

Ретта присмотрелась. Худощавый, даже скорее тощий, с блеклыми чертами лица и пронзительными черными глазами.

«Должно быть, то, что о нем говорят, сущая правда, — решила она. — От одного этого взгляда мороз идет по коже».

Подойдя к столу, она принялась читать названия разбросанных в беспорядке книг. Все до единой по магии.

Недалеко от двери в углу валялся еще один небольшой том, и Ретта подняла его. Пергаментные страницы и кожаный переплет были разорваны, как будто кто-то очень сильный рванул тетрадь в ярости и швырнул, а после еще наступил сапогом. У ножки кровати обнаружился надтреснутый тяжелый шар со следами крови.

— Тоже магические принадлежности? — спросила Ретта Берису.

— Конечно. Обычные вещи уже давно бы убрали, а вот колдовские трогать явно не решились.

Герцогиня еще раз внимательно огляделась по сторонам и кивнула. Скорее всего, нянька была права. А это значит, что магия и Фатраин действительно занимали в жизни прежней княгини весьма серьезное место.

«Быть может, те же мысли она вложила и сыну своему в голову».

Ибо кто, как не мать, имеет первое и главное влияние на ребенка?

Однако, что тут все же произошло?

— Мне кажется, пора заняться нарядами, — невольно прервала ее мысли няня.

— Согласна.

Они направились в гардеробную, и Бериса принялась по одному извлекать платья.

— Проблема в том, — приговаривала она, — что вы с Кадиа совершенно разные. Она брюнетка, а ты блондинка. Однако, быть может, это красное платье тебе подойдет? И зеленое тоже глянь.

Ретта взяла отобранные наряды и подошла к зеркалу. Теплые, и это главное, и почти по фигуре.

— Я сама сейчас быстренько ушью, — сказала Бериса, критически оглядев воспитанницу. — Вот здесь, в талии. И будет все отлично. Ну что, берешь?

— Да, пожалуй, — согласилась та.

Зеленое было глухое, а вот красное интересно открывало плечи, и Ретта решила:

— Сначала им займись.

В конце концов, пока не настолько холодно. Старуха одобрительно покивала и хмыкнула:

— Сделаю. Пойдем, девочка, времени до обеда как раз остается достаточно.

Они забрали платья и направились к себе в покои. Ветер становился все резче и резче, небо окончательно заволокло тучами, и в стекла ударили первые крупные капли дождя.

— Как хорошо, что непогода повременила до нашего приезда в Асгволд, — заметила Ретта, выглядывая во двор.

Дорожки в саду потемнели, веточки чуть подрагивали, колеблемые ветром, однако у горизонта в плотной массе туч виднелся просвет.

Тихонько вздохнув, она проверила, надежно ли закрыты задвижки, и отошла от окна.

Бериса тем временем достала небольшой ларец с рукоделием и уселась в кресло. Шила вотростенка всегда превосходно, и когда-то давно именно она обучила этому искусству воспитанницу.

А Ретта между тем подумала, что время, оставшееся до обеда, как раз можно потратить на обустройство покоев. В интерьере должно появиться что-то, на чем будет отдыхать глаз.

Первым делом, пройдя в гардеробную, она достала из сундука арфу и поставила ее на каминной полке в гостиной. Рядом расположились портреты родителей и Теональда.

«Как он там?» — подумала она с грустью.

К мысли, что почти все, кто был дорог ей до сих пор, остались в прошлом, еще только предстояло привыкнуть. Конечно, даже самая оживленная переписка не заменит живого общения, но если вдруг и удастся уговорить мужа, она все равно не сможет навестить Месаину больше двух-трех раз, а это ничтожно мало.

«Сразу же после разговора с Кьярбьерном сяду за письма», — решила она.

На трюмо Ретта расставила баночки с мазями, духами, рисовой пудрой и ларец с любимыми драгоценностями. На столе оставила пару привезенных из Месаины романов. Кажется, теперь можно было сказать, что покои обрели жилой вид. Еще раз все тщательно оглядев, она осталась вполне довольна результатом.

— Подойди сюда, — попросила ее Бериса. — Примерь.

Ретта надела перешитый няней наряд и подошла к зеркалу. Неизвестно, как он сидел на Кадиа, но фигуру новой хозяйки облегал, выгодно подчеркивая все достоинства.

Няня подошла, осмотрела, сделала какие-то отметки кусочком мела и распорядилась:

— Снимай пока, сейчас еще кое-что подошью, и можешь одеваться.

Наконец, спустя примерно три четверти часа, Ретта смогла надеть уже полностью готовое платье.

Ливень за окном почти совсем прекратился, и солнце радостно брызнуло в просветы, щедро изливая животворную благодать на влажную землю.

Усевшись за столик, Ретта принялась подбирать украшения. Они должны быть достаточно нарядными, чтобы продемонстрировать ее радость от приезда в Асгволд, и не смотреться вычурно или вызывающе, ведь обладательница их еще не успела стать в Вотростене госпожой. В конце концов она отобрала нить из розового морского жемчуга и тонкую серебряную диадему для волос.

— Причеши меня, — попросила она няню.

Бериса споро взялась за дело. К тому моменту, когда раздался стук, последний локон успел занять место в прическе.

— Открой, — велела Ретта няне, вставая.

Дверь распахнулась, и вошел Аудмунд.

— Я вижу, вы оделись, герцогиня, — заметил он. — Очень хорошо. Подобная пунктуальность в женщине весьма похвальна. Обед уже готов, и все ждут только вас.

Ретта улыбнулась:

— Пунктуальность? Вероятно, вам частенько приходилось ожидать, да?

— Мне нет, — признался оборотень, и глаза его весело блеснули. — По счастью, вся моя сознательная жизнь прошла в походах, а опоздания прежней княгини можно не считать — отец распорядился никогда не дожидаться ее появления. Не соизволила прийти вовремя — ее проблемы. Но рассказов женатых мужчин я наслушался на этот счет предостаточно.

Ретта тихонько рассмеялась и вложила пальцы в протянутую ладонь Аудмунда.

«Мы были бы очень красивой, гармоничной парой», — вдруг подумала она, и на сердце ее набежала грусть.

Оборотень осторожно сжал ее руку, ноздри его чутко вздрогнули, а взгляд стал серьезным.

— Сегодня ваш первый обед при дворе Вотростена, — заговорил он. — Ничего не бойтесь. Во-первых, я с вами и в любом случае не допущу, чтобы вас обидели. А во-вторых, будут присутствовать лишь те, кто уже вам знаком. Все будет хорошо.

— Я верю, — серьезно ответила Ретта, глядя ему в глаза. — Спасибо вам, Аудмунд.

Он коротко кивнул, принимая благодарность, и они пошли вниз. Стража, подобно незаметным теням, стояла вдоль коридоров и на ступенях лестниц. Пламя светильников чуть подрагивало, колеблясь, и можно было подумать, что сейчас глубокая ночь. Или утро? Они будто угодили в безвременье, и нет ни прошлого, ни настоящего, только этот бесконечно длящийся момент. И людей вокруг тоже нет.

— О чем вы думаете? — негромко поинтересовался у нее эр-князь.

Ретта вздрогнула, выныривая из собственных мыслей, и вдруг, неожиданно для самой себя, поделилась со спутником одолевавшими только что фантазиями.

— Понимаю вас, — серьезно ответил он. — Я тоже любил забавляться в детстве подобным образом: коридоры замка весьма располагают к тому.

Ретта сжала в знак благодарности его пальцы, и Аудмунд вновь улыбнулся ободряюще:

— Ничего не бойтесь — я с вами.

Стражи вытянулись по струнке, приветствуя их, и распахнули двери. В уши ударил звук голосов, смех, и радость вдруг рванулась в груди, словно попали они не на простой обед, а на веселую ярмарку.

Горгрид, заметив вошедших, сделал прочим гостям знак молчать и чуть склонил голову, приветствуя. Присутствующие поспешили последовать его примеру.

— Добро пожаловать ко двору Вотростена, Алеретт, — поприветствовал он. — Рады видеть вас.

— Я тоже, советник, — с искренней улыбкой ответила та. — Очень.

Горгрид, Весгард, Кьярбьерн, ее дорожные попутчики. Были все, за исключением, пожалуй, одного — того подозрительного воина, в душе которого она разглядела тьму. Ретта посмотрела на Аудмунда, вопросительно приподняв брови, взглядом указывая в сторону Бёрдбрандта и Айтольва, и маршал кивнул.

— Прошу к столу, — пригласил всех Горгрид, сделав широкий жест.

Аудмунд подвел ее к месту во главе, сам же уселся напротив.

Один из слуг приподнял крышку супницы, и до Ретты донесся густой аромат солянки. Невольно сглотнув слюну, она оглядела стол и заметила на нем жареную рыбу, копченую зайчатину, рулетики с сыром, тарталетки с овощами и копченостями, а также салат с мясом и северной капустой и пироги.

— С чем они? — спросила она одного из слуг.

— С ягодами, госпожа, — ответил тот. — С голубикой, брусникой и костяникой.

— Выглядит восхитительно, — прокомментировала она и взялась за ложку.

— На вкус тоже прекрасно! — отозвался Бенвальд.

Советники засмеялись. Неунывающего солдата, казалось, ничем невозможно было смутить. Он весело переговаривался с сидящими за столом, рассказывая о проделках своего пса, и вотростенская знать вслед за ним то и дело разражалась вспышками смеха.

— Мне в самом деле очень жаль, Ретта, — тем временем заговорил Горгрид, — что все сложилось таким вот образом. Бардульв, конечно же, не должен был поступать столь недостойно.

— Что вы имеете в виду? — уточнила она.

— Ваш брак. То, что он взял вас в качестве приложения к договору, — тут Горгрид не выдержал и откровенно нахмурился, — нарушает все правила приличия и обычаи Вотростена. Это просто позор, если говорить прямо. Еще ни разу за две тысячи лет наши князья не брали себе жен силой. А подобный договор, как ни крути, насилие — ведь вам не оставили выбора.

Ретта грустно вздохнула — советник был прав.

— Бардульв обязан был подписать мир без условий подобного рода, затем вернуться домой и уже отсюда отправлять посольство, полагаясь на вашу благосклонность. Хотя, конечно, вряд ли бы вы ему ответили согласием.

Тут Аудмунд громко хмыкнул, и Ретта, подняв взгляд, посмотрела на оборотня. На лице его, однако, читалось отнюдь не веселье: на скулах играли желваки, а в глазах застыло выражение гнева.

— Ты, как всегда, прав, Горгрид, — сказал он вслух. — Но сделанного не воротишь. Придется жить с тем, что есть, и принимать меры, сообразные обстоятельствам.

Эр-князь и советник посмотрели друг на друга, и Ретта могла бы поклясться, что между ними произошел безмолвный диалог. И что они хорошо поняли друг друга.

— Скажите, княгиня, — нимало не смущаясь, спросил вдруг Бенвальд, — а вы умеете танцевать?

Ретта не без удивления поглядела на бывшего провожатого:

— Конечно.

— Э, нет, — сощурился он ехидно. — Я не о тех, что танцуют на балах, я про пляски, что с детства знает любой вотростенец.

Вопрос был с подвохом, Ретта чувствовала это, но никак не могла угадать, в чем он заключается. В конце концов она ответила честно:

— Нет.

Бенвальд радостно потер руки:

— И что ж вы тогда будете делать на городских праздниках? Быть может, Аудмунд сейчас вас поучит? А я поиграю?

Ретта удивленно посмотрела на маршала:

— Вы действительно умеете танцевать?

— А вот это уже прямой вызов мне, — мгновенно среагировал тот, вставая, и Ретта поняла, что снова брякнула глупость. Что-то очень уж часто в последнее время.

Один из слуг принес инструмент, по виду отдаленно напоминающий лютню, и Аудмунд, приблизившись, подал руку.

Ретта поняла, что обратной дороги нет, и, решительно выдохнув, вложила пальцы. Все ждали и смотрели на них, затаив дыхание.

Бенвальд заиграл.

Наверное, это был самый необычный и увлекательный урок в ее жизни. Несмотря на то, что взор помимо воли то и дело дольше необходимого останавливался на плечах, ногах и глазах преподавателя, она ухитрилась верно запомнить все движения кистей, повороты и хлопки. Или же, наоборот, благодаря тому?

Музыка играла все громче и громче.

— Все правильно, — подбадривал Аудмунд.

Ретта смеялась, и в конце концов они смогли исполнить танец от начала до конца вместе.

— Браво! — закричали гости. — Молодец, княгиня!

Советники, поднявшись, захлопали им обоим в ладоши.

Обед закончился. Вошедшие слуги начали убирать со стола приборы, а лорд Кьярбьерн, взяв со стола папку, первым направился в сторону выхода. Горгрид присоединился к нему, а Аудмунд еще раз сказал:

— Вы были великолепны.

— Спасибо вам, — ответила тихо Ретта, глядя в узкие щелки зрачков. — Мне очень приятно.

Ноздри его, уже в который раз, чутко вздрогнули. Наконец оба они, попрощавшись с гостями, поспешили в кабинет, где должен был состояться доклад.

— Это уже не лезет ни в какие ворота, — взорвался Горгрид, едва за Аудмундом и Реттой закрылась дверь. — Бардульв попирает все обычаи нашего народа один за другим!

Эр-князь подвел спутницу к мягкому дивану, предназначенному для гостей, сам же уселся у стола в кресле. Кьярбьерн расположился напротив него с бумагами. Главный же советник словно разъяренный зверь расхаживал по кабинету из угла в угол, заложив руки за спину.

— Сначала долгая осада противника, который заведомо слабее нас, потом смерть пленников! Затем он устраивает в высшей степени недостойное сватовство и, в конце концов, просто не является, чтобы поприветствовать свою невесту!

Горгрид отчетливо скрипнул зубами, а Ретта отметила по себя, что не только ей поведение Бардульва кажется неуместным. Данный факт сам по себе не мог не радовать.

— Где его носит? Сидит в Фатраине и строит козни против собственного народа? Весь лес кишит следами, ты мне сам говорил!

— Успокойся, мой друг, — вздохнул тихо Аудмунд, подняв в предупреждающем жесте руку. — Еще не поздно все исправить, я тебе обещаю. Этот позор ляжет на плечи моего брата, а не на всю страну.

— Брата, — проворчал Горгрид, с размаху усевшись в кресло и прикрыв ладонью глаза. — Сказал бы, где я видел таких братьев, да только здесь дама. Подобное предательство смыть нелегко. Я все еще считаю, что твой отец напрасно не послушал моего совета двадцать лет назад. Мы могли бы избежать многих проблем. Ладно, простите старика за лирическое отступление. Что там у тебя, Кьярби? Рассказывай.

Лорд Кьярбьерн выпрямился, расправил плечи и, взяв в руки один из листов, заговорил:

— Когда лорд Горгрид поручил мне заняться этим делом, я задал себе вопрос: кому это выгодно?

Аудмунд подобрался и, сложив руки на груди, обратился в слух. Ретта и сама затаила дыхание.

— Как вы все знаете, маги ведут весьма замкнутый образ жизни, а в Академию в Рагосе и вовсе никого не принимают, кроме самих фатраинцев. И вот что выяснилось.

Кьярбьерн взял в руки другой листок.

— Случилось так, что в семье одного вельможи в Месаине родился ребенок с магическими способностями. Весьма приличными, так, по крайней мере, считали родители. Они порядком намучились с младшим отпрыском, когда он то нечаянно мановением руки поджигал занавески, то заставлял левитировать кошку. Они хотели найти для непоседливого сына учителей, и Академия могла бы стать идеальным выходом.

Ретта вздрогнула, догадавшись, о чем может пойти речь дальше. Слухи о кошке, пусть даже в виде забавной шутки, доходили до нее.

Глава разведки продолжал:

— В один прекрасный день к вельможе пришли. Ему пообещали, что мальчика примут, однако для этого его отец обязан столкнуть лбами Вотростен и Месаину. Бардульв должен был сорваться и начать пить кровь людей осознанно. Тогда бы обращение его завершилось, и князь стал бы послушен и покорен воле Джараака. Ни один маг, будь он природный или некромант, не осмелится перечить воле магистра, своего владыки. Бардульв привел бы тогда в Вотростен некромантов и передал свою страну в дар Фатраину в качестве колонии. Вельможу того звали лорд Валерэн.

— Ох, — невольно вырвалось у Ретты. — Но ведь это предательство!

Аудмунд сжал руку в кулак с такой силой, что побелели костяшки пальцев.

— И притом двойное, — прошипел он, с трудом сдерживая ярость. — Ваш глава разведки предал свою страну, а Бардульв — нашу. И стоит за всем этим магистр Джараак.

— Я полагаю, он задумал это еще тогда, когда подложил свою бесценную доченьку под твоего отца, — вставил Горгрид. — Вопрос был исключительно в том, родится ли у нее маг.

— А что, — удивилась Ретта, — такое случается не всегда?

— Передается по наследству предрасположенность к магии, но она может быть и больше, и меньше. Случается, может даже появиться простой человек. Хотя таких фатраинцы, как правило, «из милости» убивают еще в младенчестве. В конечном счете, мнение Кадиа в данном случае ее отца не интересовало. Он отдал ее, как овцу на заклание, во имя собственных целей.

— Но я должна обо всем этом сообщить брату!

Ретта вскочила, намереваясь бежать, но потом остановилась и обернулась к лорду Кьярбьерну:

— Скажите, смогу я воспользоваться для доставки письма вашим каналом?

— Безусловно, — не замедлил ответить ей глава разведки. — Отдайте конверт мне, и я обо всем позабочусь. Наследник Теональд уже через несколько дней получит депешу.

— Благодарю, — выдохнула Ретта.

Аудмунд встал, приблизился быстрым шагом и заглянул в глаза:

— Мне очень жаль, что вам пришлось это выслушать, но так было необходимо.

— Я понимаю, — выдохнула она. — И поверьте, я гораздо сильнее, чем кажусь сейчас. Я просто в легкой растерянности.

За окном уже успели сгуститься сумерки. Тревожно кричала какая-то птица, и Аудмунд, глядя прямо перед собой, хмурился.

— Я клянусь, что в кратчайшие сроки решу эти проблемы. Все будет хорошо, верьте мне, Ретта.

— Я верю, — выдохнула она и, неожиданно для самой себя, порывисто прижалась щекой к его плечу.

Тепло тела Аудмунда проникло в ее кровь, разбежавшись по жилам. Ретта выбежала, на ходу извинившись, и бросилась к себе в покои. Написать письмо необходимо было немедленно, об остальном же она подумает позже.

Ночь была на редкость долгой и муторной. Сначала Ретта никак не могла уснуть, то и дело вставая, меряя шагами комнату, а после снова ложась в кровать. Воображение рисовало картины будущего, с каждым разом все ужаснее и мрачнее. Что ждет ее, все их? Жизнь в рабстве под властью некроманта? Кто сможет быть спокоен, зная, что князь, богами призванный защищать, в любой момент может позвать к себе и выпить жизнь, как бокал терпкого вина?

Постель давно сбилась, подушка стала горяча, и Ретта встала в очередной раз, намереваясь позвонить в колокольчик. Однако, уже подойдя к каминной полке, передумала. Какие слухи о ней поползут? Еще не хватало, чтобы слуги выдумали и разнесли по замку какой-нибудь неприличный мотив. Махнув мысленно на все рукой, она просто заправила постель сама.

Подойдя к окну, приоткрыла створку, впуская в комнату тонкую струйку свежего воздуха. Как она сама не догадалась, что Валерэн может быть предателем? Удивительно. Дети-маги вне Фатраина пусть крайне редко, но все же рождались. Правда, родители обычно либо покупали ребенку учебники, и тот, как мог, постигал науку сам, либо вообще ничего не предпринимали. Глава месаинской разведки более обстоятельно подошел к решению вопроса.

«Конечно, Аудмунд нашел бы, что мне сказать, — размышляла она, — но ведь теперь ночь. Не идти же, в самом деле, в покои мужчины? Брата будущего мужа! Нет, совершенно немыслимо».

В груди тревожно шевельнулось непонятное чувство, и легким облачком набежала грусть. Словно что-то украли, лишь показав самый краешек возможного счастья. Поманили и бросили, заставив силой вернуться в реальный мир. Муж-некромант.

«О боги, не допустите!»

Кому молилась она? Вийюте, коего в Вотростене нет, или, может быть, Тате, которую толком не знала? Наверное, Ретта сама бы не смогла сказать. Но эти слова, что шли от сердца, были пылкими и искренними. И если все же ей придется принести свою жизнь в жертву, вступив в брак с Бардульвом, то ради блага Месаины она готова. Хотя гораздо охотней сделала бы совершенно иное.

На чистом, ясном небе сверкали звезды, холодные и величественные. Такие же, как сто, как тысячу лет назад. Сменяются дни, года и эпохи, но они все так же глядят на землю и, быть может, переговариваются о чем-то. Послушать бы, но, увы, никто не знает их языка.

«Хотя, — подумала вдруг Ретта и улыбнулась собственным мыслям, — кто знает, вдруг оборотням известно и это? Пожалуй, надо будет спросить при случае».

В полях таинственно закричала незнакомая птица. Время от времени раздавались голоса караульных. Который теперь час? Скорее всего, немало — вон небо понемногу на востоке начинает светлеть. Пожалуй, стоит все же снова лечь в кровать и постараться уснуть. Лорд Кьярбьерн уверил, что брат получит вскоре послание. Оно, должно быть, уже в пути. Предатель будет обезврежен. А что касается ее…

«Ведь Аудмунд обещал, — напомнила себе она. — Так зачем тревожиться? Не лучше ли просто довериться ему? Не стоит давать волю воображению, о котором предупреждал мастер Малиодор».

Решив таким образом, Ретта вернулась в остывшую уже постель и закрыла глаза. Утро не настолько близко, и отдохнуть она вполне успеет. А завтра, если вдруг подобное повторится, сделает успокаивающий отвар.

Ей снилось, что письмо летит в виде бумажной птицы, какие она складывала в детстве с няней. Летит над морями, долинами и горами, и чувство свободы в груди рождает восторг.

Проснулась Ретта уже от солнца, бившего сквозь незашторенные окна прямо в глаза. Зевнув, откинула одеяло и встала. Голова немного болела.

«Пожалуй, когда уйдут модистки, — решила она, — стоит заняться чем-нибудь. Например, повышивать. Так в голову будет лезть меньше мыслей, да и время скоротаю. Дел ведь больше все равно нет».

Протянув руку, она позвонила в колокольчик. Вошла служанка и помогла ей умыться и причесаться.

— Что желает надеть госпожа? — спросила девушка.

Ретта подумала немного и выбрала:

— Зеленое платье, что лежит на сундуке.

Когда с одеванием было покончено, наступило время завтрака. Вошла Бериса, и вместе они направились в столовую.

Десерт со взбитыми сливками, мед, ягоды. Ретта запивала нежные, воздушные пирожные ароматным травяным чаем и исподволь наблюдала за Аудмундом. Эр-князь был мрачен и как будто задумчив. Он охотно поддерживал начатый ею или Горгридом разговор, но взгляд его был устремлен в пустоту, а под глазами залегли тени. Похоже, ожидание становилось тягостным не только ей. А может быть, он всю ночь работал? Какие-нибудь государственные проблемы, которые нельзя переложить на плечи верных советников? Или тот дорожный шпион? Разведка? Доклады оборотней? О, мало ли может быть забот в преддверии войны!

Тут Ретта вздрогнула. Конечно, не войны. Но, возможно, битвы?

— Спасибо за завтрак, — поблагодарил Аудмунд, отодвигая стул и вставая. — Хорошего вам дня, Ретта, не скучайте. Меня же ожидают дела. Если вдруг понадоблюсь — спросите у Горгрида, где меня носит.

— Лучше б ты поспал, — заметил старый советник.

Тут оборотень поднял глаза и, наверное, впервые за все утро посмотрел прямо на собеседника:

— Я рад бы, дружище, но не могу, сам знаешь.

— Удачного дня и вам, — пожелала Ретта.

— Благодарю.

Аудмунд удалился, а Горгрид подошел и подал руку, помогая встать.

— Вас ждут в голубой гостиной, — сообщил он. — Бериса знает, где это, и проводит. А я, пожалуй, воспользуюсь случаем и удалюсь — для подобных испытаний уже слишком стар. Предпочитаю старые добрые политические интриги.

Ретта рассмеялась, оценив шутку советника, и, попрощавшись с ним, отправилась обновлять гардероб.

— Горгрид давно занимает пост? — спросила она у Берисы, пока они шли по коридорам.

Старуха пожала плечами:

— Всю свою жизнь. Понимаешь, — начала объяснять она, — он рос при дворе, с самого детства дружил с Эргардом, тогда еще отнюдь не князем. Они через многое прошли вместе, и я не погрешу против истины, если скажу, что наследник опирался на ум товарища уже тогда. Гораздо позже, вступив в должность, Горгрид просто оформил свое положение, если можно так выразиться, официально.

Ретта всерьез задумалась над рассказом. Всегда около власти, и ни разу не воспользовался положением в личных целях?

— Такая преданность удивительна, — наконец сказала она.

— В Месаине да, — пожала плечами Бериса.

Яркое солнышко, щедро светившее за окном, так и манило прогуляться, но, увы, пока подобные мечты следовало отложить. Стражи распахнули дверь, и Ретта увидела не менее десятка женщин.

— Доброе утро, госпожа, — приветствовали они ее, присев в реверансе.

Пришлось призвать на помощь манеры. В конце концов, не в первый ведь раз.

«Но никогда прежде не приходилось шить одежду сразу в таком количестве», — напомнила она себе. Однако позорная мысль сразу после появления была решительно изгнана.

— Рада видеть вас, — вслух сказала она.

И началась работа. Вскоре выяснилось, что модисток было всего три, остальные состояли при них помощницами. Они тщательно сняли все мерки и, наконец, когда с главной частью было покончено, разложили ткани.

— Взгляните, госпожа, — щебетали служительницы красоты, — какие вам больше нравятся?

Признаться, посмотреть и впрямь было на что. Шелковые и бархатные, парчовые и шерстяные. И конечно, лен и хлопок самых разных расцветок. Пурпурно-красные и бордовые, небесно-голубые и изумрудные, цвета персика, коралловые и золотые.

— Как вам нравятся вот эти лилии? — спросила одна из модисток, указав на янтарный отрез.

— А эти васильки?

Видимо, поняв, что Ретта одна не справится, подключилась Бериса. Сходу отсеяв рисунки, неподходящие для княгини, она тем существенно помогла с выбором. Наконец два или три десятка подходящих тканей были отложены.

— Не стесняйся, девочка, — напутствовала няня, — не ходить же тебе каждый день в одном и том же. Вот этот винный с черным, мне кажется, вполне подойдет.

Она со знанием дела приложила отрез к плечу Ретты и велела помощницам:

— Заберите.

А ту вертели из стороны в сторону, словно куклу, все время спрашивали, оценивали и замеряли. Бериса вышла вскоре и вернулась со служанкой, несущей поднос с чаем.

Должно быть, это послужило сигналом модисткам. Отрезы с тканями были убраны, а на стол выложены многочисленные эскизы платьев. Тут уж нянька уселась рядом и принялась подавать советы.

— Это сразу уберите, — отодвинула она в сторону один из листов. — Он будет сидеть на княгине мешком.

Солнце ползло по небосводу все выше, приближалось время обеда. Голоса под окнами то становились громче, то стихали. Слышался лязг оружия.

«Тренировка там идет, что ли?» — лениво думала Ретта, приглядываясь к фасонам.

В конце концов настал момент, когда женщины начали собираться.

— Главное, не забудьте побольше белья и ночных сорочек, — напутствовала няня. — И покрасивей.

— Конечно, госпожа.

Когда за модистками закрылась дверь, а их голоса стихли, Ретта почувствовала, что голова ее идет кругом.

— Кажется, я понимаю советника Горгрида, — пробормотала она.

Бериса хмыкнула:

— Это еще что. Ты бы посмотрела на свадьбу леди Хельвеки…

До обеда еще оставалось время, и они решили спуститься в сад.

Стояла уютная, звенящая тишина. Над дорожками витал терпкий, густой аромат, и если закрыть глаза, то можно было легко поверить, что ты в лесу. Ретте было непривычно видеть такое обилие хвойных кустарников и деревьев. «Хотя, конечно, чему удивляться, ведь это естественно, — размышляла Ретта. — Разве выжили бы в столь суровом климате нежные розы? Конечно, нет. А элегантные, стройные туи будут даже зимой радовать глаз».

Она подошла к беседке и бережно провела рукой по витому столбу. Дуб. Интересно, какой мастер выточил столь искусно птиц и ажурные арки?

— Не знаю, — честно ответила на вопрос Бериса. — Ее поставили уже после меня.

Ретта заглянула внутрь и уже собралась было устроиться на одной из уютных скамеечек, как вдруг заметила на влажной земле следы.

Присев на корточки, она пригляделась и поняла, что внутри стен замка побывала огромная кошка. Оборотень. Последнее, впрочем, было только предположением, но наиболее вероятным.

— Должно быть, Аудмунд встречался с кем-то из своих хвостатых сородичей, — решила она. — Интересно, выслушивал доклад или давал поручение?

— Быть может, и то и другое, — в свою очередь высказала мысль Бериса. — Спроси у него — тебе он наверняка ответит.

— При первом же удобном случае, — согласилась Ретта.

Прогулки по саду, библиотека, арфа. До тех пор, пока не прибудет в Вотростен Бардульв, занятий у нее было не так уж и много. Аудмунд в последующие дни появлялся редко, а когда они встречались, то выглядел изможденным.

«Он что, вообще не спит?» — с тревогой в сердце спрашивала себя она.

Скулы маршала чуть заострились, глаза ввалились, а движения казались резче обычного.

— Все будет хорошо, — уверял он ее, замечая в глазах тревогу. — Не думайте ни о чем.

Чтобы отвлечься хоть немного от происходящего, Ретта все-таки решила вышивать. В покоях, однако, запираться не хотелось, и она попросила поставить пяльцы в золотой гостиной. До самого вечера там было много света, а обитые светлым шелком стены создавали уют.

Придвинув кресло с мягкими подушками поближе к окну, она уселась перед полотном и задумалась над сюжетом. Что изобразить? Герб Вотростена? Слишком самонадеянно, во всяком случае пока. Цветы и птиц? Изделие с таким сюжетом она не сможет никому подарить, только оставить себе. Наконец она решила, что конь Аудмунда послужит идеальной моделью, и принялась за дело.

Солнце вставало и садилось, золотя поля. Ожидание выматывало нервы, давило на душу. Ретта предпочитала держать сомнения и метания при себе и, может быть, поэтому довольно часто до середины ночи не могла уснуть.

Накинув на плечи теплый халат, она открывала настежь окна и вглядывалась в горизонт. Ветер рвал волосы, щипал лицо. Хотелось бросить все, поседлать Астрагала и скакать вперед, не разбирая дороги.

Вечерами же она довольно часто поднималась на смотровую башню. Застыв там, будто одна из статуй, вдали от людей любовалась вересковыми полями и скоро уже знала все хитросплетения узоров.

А вышивка, между тем, продвигалась вперед. Уже показался контур головы, и глаз обрел характерное умное выражение.

— Красиво. Очень, — услышала она как-то за спиной и, вздрогнув, резко обернулась.

— О боги, Аудмунд! — воскликнула она, прижав руки к груди.

Сердце бешено колотилось. Но сколь печален был маршал Вотростена! Она подалась вперед, тревожно вглядываясь в его глаза, а сам эр-князь проговорил тихо, без выражения:

— Я напугал вас? Простите, не хотел.

— Что случилось? — не сдержавшись, вскрикнула она.

Глаза оборотня блеснули, пальцы сжались в кулак, и по заигравшим на его лице желвакам Ретта поняла, что он сейчас скажет. И она угадала.

— Бардульв в одном дне пути, — сквозь зубы процедил Аудмунд.

Ретта как-то разом обмякла в кресле, словно из тела ее вынули все до единой кости, а брат князя постоял с минуту молча, потом саданул со всей силы кулаком в стену и вышел, больше ничего не сказав.

Перед глазами ее плыло, в ушах гулким колоколом билась кровь. Иголка дрожала, зажатая в пальцах, и Ретта, посмотрев на нее с недоумением, воткнула в ткань.

Раздался звук шагов, в темноте коридора мелькнула тень, и Ретта, бросившись к окошку, заметила вскоре, что на смотровую площадку вышел Аудмунд.

«Теперь или никогда», — решила она и, подобрав юбки, пошла вслед за ним.

Время ужина уже давно миновало, сгущались сумерки, и на небе иглисто-ярко разгорались звезды. Казалось бы, те же самые, что и на ее родном юге, и все же Ретта, глядя на них, не могла отделаться от мысли, что видит их в первый раз.

На лестнице, ведущей в башню, стояла стража, однако на самой площадке было непривычно пусто. Только фигура эр-князя одиноко возвышалась там, и порывистый ветер трепал его плащ, у самого подола заляпанный грязью. От маршала словно веяло невыразимой печалью.

Ретта приблизилась и положила руку ему на плечо.

— Вы устали, Аудмунд? — с неподдельной тревогой спросила она.

Услышав ее голос, оборотень кивнул, а потом провел ладонями по лицу и ответил глухо:

— Да, очень.

— Что же будет теперь?

Голос Ретты звенел, но за тревогой легко угадывалась решимость. Она тихонько сжала его рукав, ласково коснулась спины, и напряженные мышцы под руками ее расслабились.

— Если все продолжит идти так, как сейчас, то случится бой, — ответил Аудмунд твердо.

Ретта резко выдохнула:

— Но почему же колдуны не перечат магистру? В чем заключена его власть, что она столь велика?

— У него есть возможность, — медленно, с расстановкой заговорил Аудмунд, — перекрыть магу все каналы, по которым тот получает силу. Любые. Конечно, для этого потребуется специальный обряд, и все же примеры были.

«И несмотря на это, супругой князя Эргарда стала колдунья, — подумала Ретта. — И именно она дала Бардульву жизнь…»

— Расскажите же, Аудмунд, — вновь спросила она, — если, конечно, это возможно, как так получилось, что ваш отец женился на столь неподходящей для Вотростена женщине, которую к тому же, как я понимаю, никогда не любил?

Она посмотрела ему в лицо, ожидая ответа, и вдруг подумала, что эр-князь, в самом деле, очень красив. Красив настоящей, мужественной красотой. В нем не было никакого жеманства, нередкого среди придворных Месаины, и не было ничего от мужлана, варвара. Черты лица, фигура — все в нем, как и в его отце, было созвучно и соразмерно, как в добром музыкальном произведении, и лишь зрачки время от времени напоминали о полузвериной природе. Но теперь, по прошествии многих дней, ее больше не пугала эта сторона его натуры. В конце концов, до сих пор все поведение Аудмунда говорило, что ему можно доверять.

— Мой отец, — тем временем начал он, — вел тогда затяжную войну с Гроимом. Наша армия уже понесла серьезные потери, и вот однажды ему представился шанс покончить со всем, наконец, одним ударом. Но для решительного прорыва не хватало сил, предоставить же необходимую помощь мог только Фатраин.

— Понимаю, — кивнула Ретта. — Он отправил посольство к магистру Джарааку, и тот согласился ее оказать — в обмен на то, что князь Эргард возьмет не только воинов, но и его дочь?

— Совершенно верно, — скрипнул зубами Аудмунд. — Другого выхода не было. Горгрид искал тогда, но так и не смог доказать, что в войске Гроима бились колдуны. Как бы то ни было, в конце концов Вотростен победил. Кадиа прибыла в Асгволд. Поначалу казалось, что все еще может закончиться хорошо.

— Несмотря на ненависть вотростенцев к магам?

— Да. Мой отец пытался быть с женой вежливым, но она не оценила его стараний. С каждым днем княгиня заносилась все больше и больше. А когда родился Бардульв, стало ясно, что он маг. Некромант. И Кадиа напоила его человеческой кровью. Князь сам видел это.

Аудмунд замолчал, и Ретта застыла, терпеливо ожидая продолжения.

Наконец он снова заговорил:

— Когда стало ясно, что беда разразилась, отец собрал людей и под видом похода отправился в земли оборотней. Он знал кое-что, могущее исправить невольно причиненное им Вотростену зло. Он пришел на поклон к рысям, рассказал о своей беде и попросил, чтобы одна из их женщин родила ему сына.

— Но почему именно к ним? — снова не удержалась от вопроса Ретта. — И откуда ваш отец узнал тайну?

— Дело в том, что на оборотней не действует магия. Не то чтобы это был какой-то секрет, просто коты не трубят об этой своей особенности на всех углах. А отец узнал обо всем совершенно случайно. В молодые годы, когда он еще не был князем, во время одного из путешествий он спас жизнь незнакомцу — его корабль потерпел крушение.

— Это был ваш дед, — догадалась Ретта.

— Верно. Мой дед. Они с отцом подружились. Настолько, насколько вообще могут сблизиться два столь разных существа. И вот его-то дочь и согласилась стать моей матерью. Почти год прожил князь Вотростена в землях оборотней, а потом родился я. Он забрал меня и уже не выпускал из рук. Он берег меня пуще глаза, всем наукам, необходимым князю и командиру, обучал лично. Вы знаете, Ретта, в раннем детстве у котят могут случаться спонтанные обороты, которые по мере взросления проходят, но я ни разу не видел, чтобы отец переменился в лице, когда во время игры мои коготки внезапно вонзались ему в руку. Он в самом деле любил меня.

— Вам повезло, — заметила та задумчиво. — Даже среди простых людей подобное встречается не так уж и часто, а уж в венценосных семьях…

— Вы совершенно правы. Я стал для него утешением и радостью.

— Но от чего же погибла княгиня? Я видела беспорядок у нее в покоях.

— Этого я вам не могу сказать, просто потому, что не в курсе подробностей. В ту ночь, когда ее не стало, меня не было дома — я бегал в Исталу навестить мать. Не знаю, что между ними произошло, но отец был в ярости, когда я вернулся, и имени жены даже слышать не хотел. Официальная причина смерти княгини — выкидыш. Не знаю, право, от кого она забеременела, но совершенно точно не от отца — он после рождения Бардульва не делил с ней ложа. Хотя, впрочем, кое-какие догадки на этот счет при дворе ходили, но вам о них знать совершенно не обязательно. О Кадиа все скоро просто забыли. Бардульв — единственное, что от нее осталось. И вот теперь отца больше нет, а на меня легла ответственность за весь народ. В память о нем я не имею права проиграть в этой битве, Ретта. Да, кстати, я хотел поблагодарить вас. Ваше предположение насчет шпиона подтвердилось. Мы взяли его в порту, когда он пытался передать сведения.

Она вздохнула:

— И что же вы намереваетесь делать?

Аудмунд обернулся и посмотрел ей прямо в глаза:

— Сначала скажите, вы обдумали наш разговор в лесу?

— Да, — ответила Ретта без колебаний. — Я на вашей стороне.

— Хорошо, тогда слушайте. Нам придется сразиться с магами. Скорее всего, в день вашей свадьбы — это самое благоприятное время, и Бардульв обязательно им воспользуется. Основная ударная сила Фатраина — колдуны, они привыкли на них полагаться. Часть некромантов давно в Вотростене, и именно из-за их силы, как я вам уже говорил ранее, перестали петь птицы. Другая же часть прибудет под видом гостей жениха. Вот эти-то вторые и лелеют надежду убить меня.

Ретта вздрогнула. Аудмунд неумолимо продолжал:

— Разведка оборотней доносит, что маги хотят устроить засаду. Я пойду навстречу их горячим желаниям. Отправлюсь один, без сопровождения, через лес. Они непременно воспользуются любезно предоставленным им «судьбой» шансом. И вот тогда на них нападут оборотни. В этом бою мы существенно ослабим силы фатраинцев.

— А если вас убьют? — тревожно вскрикнула Ретта, ухватившись за его плечо.

Аудмунд усмехнулся, и непонятное выражение промелькнуло на его лице, почти сразу исчезнув.

— Не убьют, — успокоил он. — Оборотня не так легко прикончить. Вы когда-нибудь слышали, что у кошки девять жизней?

— Сейчас не время для шуток!

— Да уж какие шутки. Не тревожьтесь, Ретта, я сам обо всем позабочусь. Готовьтесь к свадьбе, она ожидается на редкость насыщенная. А я буду готовиться к бою.

С самого утра погода хмурилась. Небо затянули тяжелые кучевые облака, потом вдруг налетели порывы ветра, словно стремящиеся сорвать листву с деревьев.

После завтрака, впрочем, наступило затишье. Казалось, ни единая травинка не шелохнется в полях. Было душно и томно, и Ретта бродила по замку, подобно бесплотной тени, и никак не могла найти себе места.

В Асгволде царила непривычная, какая-то вязкая, словно старый мед, тишина. В коридорах не слышались оживленные голоса, не переговаривались свободные от караула стражи. Советников тоже не было видно, и только гвардейцы в дверях и коридорах напоминали, что замок пока не обезлюдел.

Что она будет делать, если в грядущей битве Аудмунд сможет одержать победу? Ретта подошла к окошку в библиотеке и теперь размышляла, глядя на волнующуюся бескрайнюю даль. Вновь разрезвившийся ветер играл метелками вереска, и ей казалось, что цветы танцуют загадочный, диковинный танец, приветствуя своего господина.

Ретта вздрогнула. От последней мысли ей вдруг стало холодно и неуютно, и она плотно обхватила себя двумя руками. Победа. Столь манящая и желанная. Пусть боги пошлют ее Аудмунду! Но все же, что станет с нею самою потом? Вернется домой?

Тяжелый вздох сорвался против воли с губ Ретты. Месаина. Удивительно, но теперь, по прошествии многих дней перспектива вновь ступить на родную землю вызывала грусть. Уплыть навсегда и больше не видеть ни этого неба, такого переменчивого и каждый раз нового, ни местной зимы с ее вьюгами и снегами, ни щедрого лета? Печальная участь.

— Скажи мне, няня, — спросила она Берису, безмолвно сидевшую у камина в одном из кресел, — а почему ты сама отказалась вернуться?

Старуха молчала, и Ретта, оглянувшись, встретилась с ее внимательным, умным взглядом.

— Ты имеешь в виду то письмо, в котором я просила отца меня не искать? — уточнила она.

Ее воспитанница кивнула.

— Понимаешь, — коротко вздохнув, начала объяснять няня, — мне не к чему было возвращаться.

— О чем ты?

— Отец бы меня, несомненно, выкупил, но что ждало бы здесь, по прибытии? Одинокая жизнь? Замуж бы я, конечно, не пошла. Детей бы тоже не было. А там, в Месаине, жила ты, моя маленькая герцогиня, и я успела тебя полюбить. Конечно, я скучала по Вотростену, но предпочла оставить прошлое за плечами и не оглядываться назад.

— Что ж, понимаю, — ответила тихо Ретта.

И вновь повисла гулкая, надрывная тишина. Вода сочилась сквозь клепсидру, отсчитывая минуты. Те складывались в часы. Говорить не хотелось, читать не было сил — строчки прыгали перед глазами, сливались, образуя нечто невнятное, и в конце концов Ретта оставила это занятие. Сходив за арфой, она попробовала играть, но музыка выходила нестройная и рваная, словно убогий инвалид, и инструмент вскоре вернулся на каминную полку.

— Сколько времени? — уже в который раз задала вопрос Ретта.

— Два часа пополудни, — ответила Бериса.

В одном дне пути, сказал Аудмунд. Значит, Бардульв прибудет вечером.

В груди вдруг образовалась пустота, ноги ослабели, и чтобы не упасть, она предпочла сесть в кресло.

«Скорее бы он приехал», — подумала она, и сердце сжалось от страха.

Однако ожидание было совершенно невыносимо!

— Пора и обедать, — объявила няня, и Ретта покорно поднялась и пошла вслед за ней.

Погода портилась все сильней. В стекло ударили первые капли дождя, и она вдруг подумала, не задержит ли это ее будущего супруга?

«Ну нет, пусть поскорее приедет! — решила она. — Любая опасность, встреченная лицом к лицу, лучше, чем бесконечное ожидание!»

Стражи распахнули двери столовой, Ретта вошла и почти сразу встретила взгляд Аудмунда. Он встрепенулся, заслышав шаги, посмотрел на нее, а потом стремительно подошел и обхватил руками за плечи:

— Я рядом, Ретта, ничего не бойтесь, — сказал он твердо, глядя прямо в глаза. — Клянусь, что не дам вас в обиду!

— Не оставляйте меня, — попросила она.

Эр-князь кивнул, и она почувствовала, как от него через взгляд его, через тепло рук передается сила и уверенность.

«Наверное, я не так уж мужественна, как думала о себе».

Но что из того? Пока ей есть на кого опереться, но ведь маршал уедет на свою битву, оставив ее наедине с Бардульвом.

Хотелось кричать, чтобы выпустить наружу боль и страх, но было нельзя. Советники стояли, внимательно наблюдая за каждым ее шагом, и когда Аудмунд ответил, кивнув: «Конечно», она вздохнула, улыбнулась через силу и, расправив плечи, пошла к столу. Что бы ни было у нее в душе, никто из подданных не должен этого видеть.

Уха была ароматной, густой и наваристой. Съев полную порцию, Ретта попросила налить ей еще и заметила, что советник Горгрид усмехнулся одобрительно, а глаза его блеснули весельем.

Она выпила полную кружку травяного чая с ягодным пирогом, и стало как будто теплее. Бросив на Аудмунда быстрый, умоляющий взгляд, вновь безмолвно попросила не покидать ее, и он кивнул, а затем подошел и подал руку.

— Спасибо вам, — непонятно за что поблагодарила Ретта советников.

Быть может, за присутствие рядом и ту поддержку, что оказывали они ей все время. Или за иное, чему пока сама не могла подобрать названия?

Стекла дрожали. Буря разъяренным зверем кидалась на стены замка, как будто хотела отомстить за что-то.

— Ничего не бойтесь, — прошептал ей Аудмунд, когда они оба оказались в библиотеке. — Когда я уеду, в Асгволде останутся трое рысей. Они присмотрят за вами.

— Спасибо вам, князь! — порывисто, от всего сердца поблагодарила она и снова не заметила невольной оговорки.

В тяжелой массе туч блеснул просвет, и Ретта подумала, сколь переменчива, в самом деле, северная погода. Однако для нее теперь при слове «Вотростен» перед мысленным взором вставали не дожди и вьюги, но вересковые поля, лесная тропинка, залитая солнцем, и водопад Таты. Красивое, не похожее ни на что, виденное ею ранее, зрелище. Дивная картина из волшебной сказки.

— Я полюбила ваш край, — призналась она, глядя на узор стола, и ощутила, как пальцы Аудмунда, сильные и горячие, взяли ее тоненькую, хрупкую ладонь и осторожно сжали. И больше не отпускали.

Пять минут ли прошло или целый час, она не знала. Наверное, даже много больше. За окном почернело, и было похоже, что свет дневной успел покинуть небосвод, уступив место ночи.

Послышалась шаги, уверенные и легкие, и Ретта побледнела, а сердце ее трепыхнулось где-то у самого горла.

— Это он? — резко выпалила она.

— Да, — ответил Аудмунд и отпустил ее руку, которую до сих пор держал в ладонях.

Она гордо выпрямилась, тряхнула головой, расправив плечи, и в этот самый момент дверь с шумом распахнулась, и вошел тот, кто занимал все эти дни их мысли.

Она не думала, в общем-то, каким ожидает увидеть будущего супруга. Портретов его она не встречала, а расспрашивать о внешности князя Вотростена как-то не приходилось. Миниатюра с изображением магистра Джараака давала лишь общее представление, но теперь, узрев воочию, она могла бы сказать только одно: «Похож». На кого? На самого себя. Порывистый и стремительный, напоминающий сгусток энергии, он словно дышал силой.

«И ничего общего с Аудмундом», — определила для себя Ретта, разглядывая Бардульва.

Маршал монументален и основателен, словно гранитная скала, его же старший брат подвижен и изменчив, как ртуть. И это не считая совершенно разной внешности. Если при взгляде на Аудмунда в сердце рождались уверенность и спокойствие, то вид Бардульва порождал бурю.

Князь Вотростена остановился, окинул выразительным, цепким взглядом их группу, и чуть заметная усмешка показалась на его губах.

— С возвращением в Вотростен, — сказал спокойно, с достоинством Аудмунд. — Мы ждали тебя.

— Нисколько не сомневаюсь, — ответил Бардульв и, скинув мокрый плащ и перчатки, швырнул их на деревянный столик.

Ретта поморщилась, подумав, что столь неделикатное обращение может повредить изящную, ценную вещь, и князь, заметив, по-видимому, ее взгляд, ответил:

— Простите, не подумал. Не буду так больше.

И, к ее великому изумлению, взял собственные вещи и швырнул их на пол, затем стремительно прошелся по комнате. А Ретта, посмотрев на Аудмунда, ощутила, как успокаивается, наконец, душа. Конечно, страх не ушел до конца, нет, но залег на самое дно, свернувшись клубочком, а присутствие рядом эр-князя, его спокойный вид без слов внушали ей, что все и в самом деле будет хорошо.

— Так значит, вы и есть моя будущая жена? — спросил Бардульв, останавливаясь напротив нее и глядя внимательно.

— Я Алеретт Месаинская, — спокойно ответила та, сцепив перед собой пальцы, и вновь замолчала.

Князь усмехнулся:

— Все верно, именно на вас я, кажется, и собираюсь жениться.

«Но почему? — возопила мысленно Ретта, и руки ее дрогнули. — Зачем именно я?»

Аудмунд пошевелился, передернул плечами и вальяжно, словно без определенной цели прошелся по комнате. Остановившись за спиной брата, он поймал заметавшийся было взгляд Ретты, и пошатнувшееся спокойствие вернулось, потеснив панику.

«Спасибо вам», — поблагодарила она эр-князя мысленно, хотя, конечно, слышать мысли ее он не мог.

Но ведь он зверь. Быть может, он улавливает эмоции как-то иначе?

Как бы то ни было, Аудмунд чуть заметно кивнул, на короткое мгновение прикрыв глаза, и вновь надел маску уверенного безразличия.

А Ретта тем временем попыталась прочесть душу князя. Ее словно отталкивала от него непонятная сила, хотелось бежать, но еще сильнее — выяснить, что же скрывается за внешне спокойным, безразличным видом. Ведь иной возможности может не представиться, ибо кто знает, что случится завтра? Верхние слои души занимает тьма. Это жизни тех, кого он убил, забрав силу. Они расплываются на поверхности, словно маслянистые грязные пятна, разъедают свет и питаются им. А из-под них прорывается… Нет, не чистота, но нечто, что есть в каждом — любовь к матери и, как ни странно, к отцу.

«Хотя, а почему странно? — одернула сама себя Ретта. — Ведь, несмотря на то что Эргард обожал младшего сына столь верно и преданно, никто им в Месаине не сообщал, что он не обращает внимания на Бардульва. Хотя тот и не оправдал его ожиданий, родившись магом».

Легко читалось то самое личное мужество, о котором говорил капитан и которое, должно быть, заставляло самого Аудмунда относиться к старшему брату с возможным почтением. Но за всем этим стояла, заглушая все, сила мага. Она подавляла, подминая под себя, и Ретта ясно видела, что борьба в душе Бардульва с некоторых пор уже не идет. Он некромант, совсем недавно напившийся человеческой крови, и именно этим объясняется ощущение фонтана, бури, что буквально выплескивается из него. Он маг. Он не человек. И никогда больше им не будет.

«Чью жизнь он забрал?» — со стоном в душе спросила себя Ретта.

Как ночной демон возвышается он перед ней, спокойный и безжалостный, и нет того, кто может его остановить. Или есть?

В ушах вдруг зашумело, воздуха стало не хватать. Вновь захотелось закричать, выплеснуть наружу боль и страх, но позволить себе подобного поведения она не могла. Не теперь, когда тот, кто может все уничтожить, стоит и смотрит столь безразлично и холодно. Перед глазами поплыло, она покачнулась, и Аудмунд, наплевав на присутствие брата, бросился к ней и подхватил, не позволив упасть.

— Бериса! — крикнул он.

Вбежала няня.

Бардульв отвернулся и махнул рукой:

— Я вижу, вы слегка не в себе. Ступайте в свои покои и отдохните. А ты, Аудмунд, останешься здесь и доложишь мне обо всем, чего я не знаю.

Эр-князь промолчал, и лишь убедившись, что Ретта вполне уже пришла в себя, позволил няньке принять заботы о подопечной и увести ее.

— Мы еще после поговорим, — сказал ей вслед Бардульв.

А в ушах ее звучал голос Аудмунда, повторявший: «Ничего не бойтесь».

«Пусть Тата будет с вами и ведет вас за руку, — взмолилась она. — Пусть защитит вас».

В покоях горел камин, даря мятущейся душе и исстрадавшемуся телу тепло, разгоняя тени. Под окнами слышались приглушенные голоса, но сил, чтобы пойти и посмотреть, что там происходит, не было.

Усевшись в кресло, Ретта задумалась. Эр-князь велел ей готовиться к свадьбе, но он, конечно, подразумевал не то, что ей следует подумать о брачной ночи, о нет. Но что же тогда?

«Быть может, мои целительские занятия?» — предположила она.

Завтра он уедет. Удачи ему. Она станет ждать. И, без сомнения, будет готова.

— Останься до утра со мной в покоях, — попросила Ретта.

Няня уже успела разжечь камин и укрыть ноги воспитанницы теплым пледом.

— Ты боишься Бардульва? — уточнила она и посмотрела внимательно, изучающе.

Та коротко кивнула в ответ. Старуха вздохнула:

— Не думаю, что он захочет прийти до свадьбы, — он некромант, а не глупец. Такого поступка не поймет ни знать, ни гвардия. Зачем бы он стал портить с ними отношения накануне решающей битвы? Нет, это совершенно исключено. Но я, конечно, останусь.

Бериса села на ручку кресла, крепко обняла воспитанницу, прижав к сердцу, и улыбнулась тепло и ласково.

— Мне отчего-то кажется, девочка, что все закончится хорошо, — сказала она. — Аудмунд из тех, кому можно верить.

— Пусть ему сопутствует удача, — прошептала она и со всей силой обняла няню, прижавшись щекой к ее плечу.

За окошком постепенно стихала буря. Нежный серебристый свет пробивался сквозь тучи и заглядывал внутрь покоев осторожно и с любопытством. Словно спрашивал, что здесь происходит, но будущей княгине нечего было ему сказать. Как описать все те метания, что терзали душу?

Она судорожно вздохнула. Горло сковал спазм, сердце бешено заколотилось о ребра, и Ретта вскочила порывисто, будто намереваясь куда-то бежать. Аудмунд! Один, без охраны, под удар некромантов! Хорошо, если его сородичи-оборотни успеют вовремя, а если нет? А она не сможет ему помочь ничем!

— Что с тобой? — спросила няня, и Ретте потребовалось несколько секунд, чтобы осознать смысл слов.

— Мне бы хотелось иметь в покоях изображения богов, — наконец заметила она.

— Вотростенских? — деловито уточнила Бериса.

— Да.

Некоторое время няня явно обдумывала ее слова.

— Подожди, я сейчас, — в конце концов сказала она и вышла, дав указание стражам никого не впускать.

Ретта подошла к окошку и распахнула створки. Холодный ветер ворвался, мгновенно пробрав до самых костей, однако судорога отпустила, и воздух, наконец, проник в легкие.

Аудмунд. Ни брат, ни жених, однако, странное дело, именно о нем сейчас все ее мысли. Не о собственной весьма плачевной судьбе, не о том, кто ходит, должно быть, теперь внизу, словно роковая тень нависнув над ее будущим.

Мысли путались, вероятно от страха, и Ретта махнула в конце концов на все рукой. Пусть идет так, как идет, она еще успеет обо всем подумать. Потом, когда свадьба останется позади.

Вошла Бериса и поставила на каминную полку деревянное изваяние Таты.

— Вот, — сказала она. — В спальне князя Эргарда нашлась лишь Великая Мать. Завтра велю принести остальные фигурки и повесить божницу.

— Благодарю, — словно эхо, откликнулась Ретта.

Старуха вышла, и через пять минут вернулась в сопровождении стражей, несущих небольшую банкетку.

— Вот здесь, поближе к двери, — скомандовала она.

Вздохнув свободней, Ретта встала на колени перед изображением местной владычицы и начала шептать слова молитвы.

Прямоугольник лунного света полз по полу, смещаясь ко входу в спальню. Занавески чуть колыхались. Она то и дело вздрагивала от ветра и сырости, пока Бериса не встала и решительно не закрыла окно.

Губы будущей княгини беззвучно шевелились. Из сердца шли все те же слова, что и накануне вечером.

«Пусть Аудмунду сопутствует завтра удача, — просила она. — Защити его».

На сердце было так тяжело, что хотелось плакать. В конце концов сон начал одолевать ее, и Ретта легла в постель, даже не раздеваясь.

«Он нужен мне», — была последняя мысль, и сон, наконец, поглотил ее.

Наверное, этого стоило ожидать, но снился ей Аудмунд. В доспехах, но без шлема. Он улыбался умиротворенно, и Ретта любовалась его красотой, однако подойти не решалась. Та самая сила, что ее завораживала, одновременно сковывала по рукам и ногам. В груди теснилось непонятное чувство, и она даже обрадовалась, услышав лязг оружия.

Вскочив с постели, она сообразила, что звук металла ей не пригрезился.

— Караульные сменяются, — пояснила Бериса.

Ретта прислушалась и поняла, что няня права. Вздохнув, она потерла пальцами разламывающиеся виски и выглянула в окошко. На востоке занималось серое, мутное утро.

— Скажи советникам, что есть я буду сегодня в покоях, — попросила она.

— Хорошо, девочка.

Позвав служанок, Ретта отправилась приводить себя в порядок.

Сидеть в комнате не было сил, и после одевания она, накинув легкий плащ, направилась в сад. Уже открыв дверь, оглянулась на фигурку Таты, и вдруг ей показалось, что Великая Мать улыбается.

«Прошу тебя, помоги Аудмунду», — вновь мысленно попросила она и выбежала стремительно, хлопнув дверью.

Бериса шла за ней, но держалась поодаль, не мешая воспитаннице, явно не желая лезть ей в душу без приглашения.

Прозрачный туман оседал на дорожки, на веточки жимолости, и Ретта остановилась, любуясь ее продолговатыми темно-синими ягодами.

«Интересно, где сейчас Бардульв?» — подумала она.

А впрочем, не все ли равно? Она что, без оглядки на некроманта не может побеседовать с его братом?

Презрительно фыркнув, Ретта зябко передернула плечами и решительным шагом направилась в сторону конюшни.

Слышалось ржание лошадей, приглушенные голоса конюхов, но эр-князя поблизости пока не наблюдалось, и она стала бродить, стараясь не отходить чересчур далеко.

— Это вы, Ретта? — услышала она вскоре за спиной голос и, обернувшись, увидела его.

— Аудмунд! — воскликнула она, порывисто бросаясь навстречу.

В двух шагах, впрочем, остановилась и посмотрела испытующе, не решаясь приблизиться. Он сам подошел, преодолев разделяющее их расстояние, и спросил, посмотрев прямо в глаза:

— Как вы, Ретта?

Ноздри его чутко вздрогнули, звериные зрачки сузились, и по ее спине побежали мурашки, но то был отнюдь не страх, нет. Но, может быть, предвкушение? Предчувствие опасного приключения, которое горячит кровь, заставляя ее быстрее бежать по жилам?

— Все хорошо, — сказала она. — Я пришла, чтобы пожелать вам удачи.

— О боги, Ретта, — прошептал он хриплым голосом, переменившись в лице.

Ей показалось, что не только она сама, но и он, и все окружающие слышат оглушительный стук ее мятущегося сердца. Аудмунд молчал, и выражение благодарности на лице его сменилось мрачной решимостью.

— Все будет хорошо, — сказал он наконец. — Я вернусь, не бойтесь ничего. Я не оставлю вас.

— Пусть вас хранят боги.

Он взял ее за руки, прикрыл глаза, приложив ладони к своему лбу, и Ретта вспомнила, что в Вотростене это жест благословения. Едва он отпустил ее, она, беззвучно шевеля губами, вновь призвала на него милость Великой Матери.

— До скорой встречи, — отрывисто бросил он и посмотрел в лицо.

— Я буду ждать вас, — ответила Ретта.

Конюх вывел жеребца, и Аудмунд, подавив тяжкий вздох, вскочил в седло. Раздался лязг открывающихся ворот, и вскоре фигура его исчезла, поглощенная туманом. Гораздо быстрее, чем ей бы того хотелось.

Больше, кажется, от грядущего дня ждать было нечего. Опустив голову, Ретта отправилась в донжон, в свои покои. Пока она гуляла, мастера успели прибить в переднем углу недалеко от окна полочку, и нянька теперь расставляла там изваяния Великой Матери и ее сыновей.

Душа томилась, и Ретта, вновь опустившись на колени, как минувшей ночью, зашептала молитвы.

Мысли ее то и дело улетали вдаль. Туда, где ехал теперь по лесным дорогам маршал Вотростена. Совершенно один. Он чутко оглядывается, должно быть, прислушиваясь к далеким шагам и шороху веток, а из темноты глядят глаза. Друзей и врагов. Но кто же ближе из них? Кто успеет первым? О, если б она могла знать ответы! Но их не было. Мироздание и боги молчали, и снова и снова возносила Ретта молитву в безмолвные небеса.

Завтрак няня в конце концов съела сама, а вот пообедать заставила, подняв подопечную с колен практически силой.

— Если ты от голода ослабеешь, — ворчала старуха, придвигая тарелку с густым, ароматным супом, — то уж точно ничем не поможешь делу. Давай-ка, поешь.

Ретта подчинилась, а после снова вернулась к прерванному занятию.

О Бардульве думать совершенно не хотелось. Ведь, если задуматься, она ничего ему не должна. Их даже узы брака пока не связывают. Он пришел в ее жизнь победителем и молча забрал, не спросив мнения, как военный трофей. Он оскорбил, не уделив должного внимания в самом начале, и с чего бы ей, Ретте, теперь переживать о нем? Некромант. Маг-недоучка.

Презрительная улыбка тронула уголки губ Ретты. Конечно, мать не могла бы научить его всему, а в Академии наследник князя Эргарда не учился. Амбиции и гордыня — вот что скрывается за его безжалостным спокойным взглядом.

В дверь постучали, и Ретта бросила, поднимаясь с колен:

— Входите.

На пороге показался незнакомый слуга.

«Должно быть, порученец Бардульва», — решила она.

— Князь просит вас спуститься к ужину, — проговорил тот.

Ретта чуть заметно вздохнула. Нарушить прямой приказ было бы безумием. К чему злить демона накануне битвы?

— Хорошо, я сейчас, — ответила она, делая знак убираться.

Посыльный вышел за дверь, а Ретта, выбрав одно из своих месаинских платьев, сняла все украшения и, кивнув Берисе, вышла за дверь.

Осторожные шаги отдавались в коридорах гулким эхом. Она шла, но образ будущего супруга заслонялся в мыслях ее другим — золотоволосым и зеленоглазым. Быть может, поэтому в сердце ее теперь почти не ощущалось страха?

Дверь распахнулась, и Ретта увидела длинный дубовый стол, заставленный блюдами. В разных концах его стояли ровно два прибора, и герцогиня в мыслях своих должным образом оценила чуткость Бардульва.

— Рад видеть вас, — сказал он тем временем, вставая навстречу.

Охотничьи трофеи на стенах, панели темного дерева без резьбы, на которых, однако, хорошо читался природный узор. Комнату можно было назвать уютной и спокойной, и только фигура князя заставляла то и дело вздрагивать.

— Садитесь, княгиня, — сделал он приглашающий жест, и Ретта подчинилась.

Рагу из зайчатины, пироги, капуста, сыр и овощи. Меню не отличалось разнообразием, но было сытным.

— А где советники? — спросила она и демонстративно огляделась по сторонам.

— Уже поели, — ответил князь. — Не желаете?

Он взял со стола бутылку, и Ретта поняла, что это месаинское. Один из тех сортов, что собирают в северных горах, отличающееся изысканным вкусом, легкое и волнующее кровь.

— Откуда? — не смогла сдержать она изумления.

Бардульв улыбнулся:

— Хотел сделать вам приятное.

Однако взгляд его не вязался со словами — глаза оставались спокойными и холодными, и от этого Ретте делалось не по себе.

Сквозь плотно задернутые шторы не было видно ни облачка. Она пожалела, что на обеде нет слуг и некого попросить открыть окна.

— Вы не спустились ни к завтраку, ни к обеду, — заметил Бардульв, все так же не сводя с невесты пристального взгляда. — Я надеюсь, вы не намерены до конца своих дней бегать от меня? Почему вы трясетесь? Кажется, лично вам я еще не успел сделать ничего плохого.

Князь замолчал, ожидая ответа, а внимательные глаза его, вперившись, все выискивали что-то, смущая ее и вызывая ужас. Но Ретта все же не была бы самой собой, герцогиней и дочерью Исалины, если бы дрогнула теперь. Расправив плечи, она смотрела на Бардульва в ответ, и сколько длился этот безмолвный поединок, не смог бы сказать никто.

— Мне нужно привыкнуть к вам, — наконец вслух произнесла она.

Бардульв вздохнул.

— Хорошо, — коротко бросил он, по-видимому принимая ответ, и, положив в ее тарелку рагу, сел на свое место.

Повисло неловкое молчание. Ретта мяла салфетку, не решаясь задать хотя бы один из десятка вопросов, что одолевали ее.

Попробовав зайчатины, она заметила вслух наконец:

— Очень вкусно.

И, дождавшись кивка, подтверждающего, что Бардульв услышал ее замечание, спросила порывисто, будто в холодную реку прыгнула:

— Скажите, князь, почему вы пощадили в конце концов Месаину? Отчего не добили? У вас ведь были для этого все возможности.

Он отложил прибор, откинулся на спинку стула и замер, скрестив руки на груди.

— Если у меня есть возможность прыгнуть с балкона, — наконец заговорил он медленно, со странной усмешкой в холодных глазах, — то это вовсе не значит, что я непременно должен это делать. Надеюсь, такая простая вещь вам понятна?

Ретта вздрогнула, словно ее окатили холодной водой, и кивнула. Плечи ее поникли.

— Но я, конечно, вам объясню подробнее, раз вы хотите, — продолжил Бардульв.

Было очень странно видеть на бесстрастном, не имеющем совершенно никакого выражения лице глаза, в которых попеременно отражались то гордость и надменность, то презрение.

— На самом деле, — проговорил он, — причин было три. Первая — ваш брат.

— Теональд? — воскликнула изумленная Ретта, и глаза князя блеснули насмешкой.

— У вас есть еще один? — уточнил он нарочито вдумчиво, и герцогиня смешалась.

— Конечно, нет.

— Значит, мы говорим о Теональде. Вот и разобрались. Тогда я продолжу, с вашего позволения. Так вот, в отличие от герцога Рамиэля он действительно способный мальчишка, а поскольку убить его, скорее всего, мне бы не удалось, то в будущем он бы изрядно попортил мне кровь, вздумай я его теперь лишить наследства. В мои планы это не входит.

Ретту покоробило такое циничное рассуждение о смерти брата, она вновь взяла вилку и принялась за ужин, чтобы только не видеть сидящего напротив некроманта. Однако следующая фраза опять заставила ее в удивлении вскинуть голову.

— Вторая причина, — продолжил объяснять Бардульв, — Аудмунд. Он из меня уже всю кровь выпил, настаивая на прекращении войны. Клянусь вам, проще было согласиться и подписать наконец этот проклятый мир. И третья причина — вы сами.

— Я?

Бардульв преувеличенно тяжело вздохнул:

— Послушайте, Алеретт, я что, невнятно говорю? Или у вас проблемы со слухом? Что вы все время переспрашиваете?

Он порывисто встал, стремительно обошел вокруг стола и, остановившись напротив, осторожно приподнял одним пальцем ее подбородок:

— В конце концов, мне действительно нужна жена, и ваша кандидатура меня вполне устраивает. Если, конечно, вы будете настолько любезны и перестанете трястись при виде меня так, словно я вас собираюсь убить.

В окно ударил резкий порыв ветра, заставив задрожать стекла, и Бардульв поморщился:

— Проклятая погода. В этой стране она меняется по пять раз на дню.

— В Фатраине, должно быть, не так? — спросила Ретта. — Скажите, князь, что вы любите?

— Вам правда это интересно? — уточнил он, и на лице его впервые отразилось искреннее удивление.

— Да, — ответила она.

«В конечном счете, ведь шанс на то, что он в итоге станет моим мужем, как планировалось, довольно велик, — подумала она. — Должна же я хотя бы попытаться его узнать?»

Бардульв подошел к окну и отдернул шторы.

— Вы любите Фатраин? — спросила Ретта.

Князь кивнул:

— Да. В отличие от Вотростена, две трети года там светло и тепло. Погоду на острове поддерживают природные маги с помощью Асцелины. Есть дюжина постоянно сменяющихся сильнейших волшебников, которые составляют ковен. Они быстро теряют силу, очень многие умирают. Аркан необычайно сложен, но оно того стоит. А еще я люблю свою силу.

Он обернулся, и ей вдруг почудилась в его душе борьба. Как будто он действительно хотел, чтобы будущая жена его поняла, и одновременно сомневался, что такое возможно.

— Вы знаете, Алеретт, у меня не было выбора. Я родился тем, кем родился, и ничуть не жалею об этом. Вам, людям, это сложно понять, но магия — она часть меня, как голова и ноги. Я мог бы ею не пользоваться, но спросите любого калеку, как он себя ощущает, или попробуйте себе самой отрубить руки по локоть. Быть может, тогда вы поймете хоть что-то. И то не до конца.

Ретта слушала, затаив дыхание. Пока все, что он говорил, оставалось для нее набором слов. Но вдруг, если она будет внимательна, ей удастся проникнуться?

— Я должен пить кровь, — продолжил он. — Конечно, не саму жидкость, что течет в венах, но энергию, которая в ней содержится. Конечно, обряд сопряжен со смертью жертвы, но это всего лишь люди. И потом, только он дает мне возможность самому быть полноценным.

«Не проще ли отказаться тогда?» — хотела было спросить она, и тут же поняла, что нет. Он ведь уже сказал.

Всего лишь люди. Горькая оговорка. Так значит, между ними действительно нет ничего общего. Ведь если рядом не окажется другой жертвы, он запросто убьет ее, чтоб выжить самому. Просто еда. Подпитка. Не равная, не подруга, с кем можно провести остаток жизни.

— Но как же Вотростен? — спросила она, цепляясь за последнюю надежду.

— А что Вотростен? — спросил Бардульв безразлично, пожав плечами.

Непогода за окном усиливалась, начался ливень, и Ретта с болью подумала, как там Аудмунд. Добился ли того, чего хотел? Жив ли, здоров? Есть где укрыться?

Взгляд Ретты подернулся печалью, плечи поникли.

— Когда перед глазами вырастает Рагос, — проговорил Бардульв, — сияющий золотом шпилей, пронизанный силой до самого основания, то понимаешь, что не было и нет в мире ничего прекрасней. Он как желанная женщина, за которую готов жизнь отдать.

Голос князя дрогнул. Он обернулся, взгляд снова стал холодным и безразличным.

— Значит, Вотростен вы совсем не любите? — спросила Ретта.

— А что тут любить, вы можете мне сказать? Заносчивый нрав жителей, непроходимые леса, бурное море или, может быть, переменчивую погоду? Что именно из этого всего вас лично привлекает?

Бардульв стоял, сложив руки на груди, и ожидал ответа. Ветер неистовствовал, дождь хлестал в окна. Казалось, что время замерло, и не только князь, но и вся земля, само мироздание прислушивается тревожно.

А перед глазами девушки предстал не Бардульв, не вересковые поля или что-то иное. Ей вдруг привиделся Аудмунд, его смеющийся, теплый взгляд и ласковая улыбка. И полуобнаженный торс, когда он на стоянке обливался водой. В груди потеплело, и ей показалось, будто ласковым летним южным ветерком дохнуло.

— Та-а-ак, — медленно протянул Бардульв таким тоном, что Ретта вынырнула из грез и мгновенно похолодела. — Кажется, я понимаю. Мой братец уже успел вас очаровать? Ведь верно? Что ж, это он умеет, если захочет. Это в его проклятой кошачьей крови!

Он подошел к столу и, схватив нож, с силой воткнул его в дерево, вогнав почти до половины. Лезвие задрожало.

— Не смею вас больше задерживать, госпожа, — сквозь зубы процедил он. — Впрочем, замуж вам выйти за меня все равно придется, примите мои соболезнования. Завтра утром. Все, вы можете идти.

Ретта вскочила, спеша воспользоваться драгоценным разрешением.

— Доброй ночи, — с трудом выдавила она и побежала, путаясь в юбках и спотыкаясь на особенно крутых поворотах.

Стражники с удивлением смотрели ей вслед. С силой захлопнув дверь покоев, Ретта обессиленно прислонилась к стене. Сердце бешено колотилось.

— Завтра утром, — повторила она, и Бериса встала, поняв, что это только начало. — Нам надо спешить.

Пламя светильников нервно дрожало, разгоняя по углам тени.

— Неси мой лекарский сундучок, — решительно велела Ретта.

— Что случилось? — серьезно спросила няня, глядя воспитаннице прямо в глаза.

Та помолчала недолго, собираясь с мыслями, и коротко ответила:

— Будет бой.

Подойдя к камину, она обреченно вздохнула и поднесла руки к огню. Тепло весело разбежалось по жилам, прогоняя легкий озноб. Всего одна последняя ночь, чтобы разобраться во всем и подготовиться. Знает ли Аудмунд, что свадьба назначена на утро? А если да, то успеет ли? Опять вопросы. Быть может, оборотни в этот раз смогут дать ответ?

Ретта чуть заметно вздрогнула и обернулась к Берисе:

— Завтра свадьба. Не знаю, понадобится ли моя помощь, но я должна быть готова.

Старуха хмыкнула в раздумьях и покачала головой:

— Необычайный, должно быть, вы предусмотрели церемониал. Ты хочешь приготовить отвар?

— Совершенно верно, — кивнула Ретта. — Подумай пока, как бы нам вскипятить воду, а я пойду и поищу оборотней.

— Хотела бы я знать, как ты собираешься это сделать, — сварливо заметила Бериса, уперев руки в бока. — Ты что, знаешь место их лагеря? Или, может быть, встречала кого-то из рысей в человеческом обличье?

— Нет, — немного растерянно ответила Ретта и посмотрела на няню, чуть приподняв брови.

Вопрос был интересный и своевременный. Предупредить Аудмунда, безусловно, необходимо, и по возможности скорее, но как? Не бегать же в самом деле ради этого по всему Асгволду, выспрашивая прохожих? А расспросы стражей в замке могут прозвучать подозрительно для их хозяина.

— Жди меня тут, — решительно распорядилась Бериса, видя растерянность подопечной.

— Хорошо, — откликнулась та.

Няня поспешно удалилась, а Ретта подошла к окошку и выглянула в сад. Буря постепенно стихала, порывистый ветер разогнал тяжелые тучи, и в просветах стали загораться первые неяркие звездочки.

«Каким будет завтрашний вечер?» — подумала она, и воображение послушно нарисовало сразу несколько вариантов.

Первый: Бардульв победит, и она станет его женой. В этом случае ее ничего хорошего ждать не может. Второй: победит Аудмунд, и она, свободная от неугодного жениха, будет в покоях собирать вещи, чтобы вернуться на ближайшем корабле домой. Перспектива чуть более приятная, но тоже не самая радостная. И третий: грядущий день противостояния не решит. Тогда ее судьба на неопределенное время обещает стать сложной и запутанной. Но как же на самом деле все повернется?

Дверь за спиной тихонечко отворилась. Ретта обернулась и увидела, что няня привела Бёрдбрандта.

— Что случилось? — спросил он, остановившись в дверях.

Умные глаза сына советника смотрели изучающе и решительно.

«Все верно, — поняла Ретта, — он друг Аудмунда и должен знать, где назначена встреча».

А вслух сказала:

— Свадьба завтра утром.

— Проклятье, — выругался Бёрди, переменившись в лице.

Кровь пульсировала в жилах Ретты, оглушительным звоном отдаваясь в ушах. Хотелось бросить все и бежать сломя голову, туда, где должен был минувшим днем состояться бой с магами, и неважно, что ей совершенно неизвестно это место. Но она стояла, сцепив руки, и лишь легкая бледность на щеках давала понять, что за буря творится в душе.

— Я все понял, княгиня, — ответил Бёрди. — Не беспокойтесь, я пошлю к нему сейчас же. Он успеет вернуться.

Бёрдбрандт стремительно вышел, не попрощавшись, и Ретта, с облегчением выдохнув, потерла виски. Что ж, об этой проблеме пока можно позволить себе забыть. Рыси все сделают. Могла ли она подумать еще совсем недавно, в чьем именно лице столь неожиданно найдет друзей?

Бериса тем временем принесла сундучок и водрузила его на столик. Ретта подошла и, отперев замок, начала перебирать содержимое. Жаропонижающее, противовоспалительное, снотворное, желудочные порошки. Брать все это с собой нет смысла. Она решительно вытащила часть бутылочек и банок, оставив только то, что может пригодиться для ран, полученных в бою.

— Принеси бинты, — велела она няне. — И вина покрепче.

— Я поняла, — кивнула та. — Все сделаю.

— Теперь вода…

С водой, однако, имелась проблема. Пусть небольшая, но тем не менее существенная. В покоях не наблюдалось никаких приспособлений для кипячения, а приготовление отваров где-нибудь на кухне было чревато тем, что обо всем узнает Бардульв. Конечно же, он тогда заинтересуется происходящим, в этом Ретта нисколько не сомневалась.

— Давай все же попробуем в покоях, — в конце концов решила Бериса, когда Ретта поделилась с нею соображениями. — Я сама подержу над огнем чайник.

— Давай, — согласилась с ней воспитанница.

На улице послышался шум голосов, заскрипели ворота.

— Как думаешь, те некроманты, что прибудут под видом гостей, но на охоту за Аудмундом не пойдут, остановятся в городе?

Нянька задумалась.

— Скорей всего, нет, — решила она. — Они прекрасно знают, что вотростенцы их ненавидят, и вряд ли захотят ввязываться в ненужные драки. Более вероятно, что маги придут прямо к храму.

Бериса вышла, а Ретта достала мешочек с травами и принялась отбирать. Ромашка, мелисса, тысячелистник, шалфей. Кору ивы, кстати, надо бы измельчить прямо сейчас.

Вернулась няня с чуть теплым чайником и, тщательно заперев покои, стала кипятить воду.

Ретта занялась приготовлением порошка, время от времени поглядывая на клепсидру. Время шло. Плечи ломило от усталости, глаза закрывались, и больше всего на свете она сейчас мечтала поспать, но пока позволить себе подобной роскоши не могла.

Наконец вскипела вода. Ретта принялась готовить отвар, а Бериса взялась прокаливать бинты.

Мысли, словно заговоренные, бродили по кругу, а в голове эхом пульсировало лишь одно имя: «Аудмунд… Аудмунд… Аудмунд…». Пока рыси его догонят, пока он завершит свои дела и вернется в Асгволд, пройдет немало времени. Скорее всего, до свадьбы им увидеться не суждено — вон время уже близится к полуночи.

Ретта распрямилась и усталым движением откинула со лба волосы. Было душно и томно.

— Шла бы ты спать, — заметила ей няня, упаковывая отвары и порошки в сундучок.

Та в ответ покачала головой:

— Пойду немного подышу свежим воздухом. Открой пока окно.

Бериса кивнула и послушно распахнула створки. Ветер радостно ворвался, принеся ароматы меда и трав, и Ретта, накинув плащ потеплее, вышла в коридор.

Сегодня стражей как будто было больше обычного. Они стояли, провожая взглядами, а когда она прошла мимо последних, двое воинов пошевелились и пошли вслед за ней.

Кто приказал им охранять ее и от кого? Ретта не спрашивала, опасаясь, что ответ может ей не понравиться.

Оглушительно пели незнакомые птицы, и будущая княгиня, усевшись на скамейку в беседке, стала слушать волнующие трели и переливы. О чем пытался рассказать этот маленький птах? О любви или, наоборот, о смерти? Что он предвещал? Она не знала, но сердцем надеялась, что хорошее, ведь голос его был радостным.

«Как жаль, что я не умею читать местных знамений», — подумала она между тем, сложив руки на коленях.

Луна плыла по небу, тени таинственно колыхались, и вдруг где-то совсем рядом за спиной раздалось шуршание. Стражи не пошевелились, и она подумала, что это, должно быть, друг.

Низкая тень загородила дверной проем, и Ретта, присмотревшись, поняла, что видит рысь. Кошак зевнул и, совершенно человеческим движением почесав передней лапой нос, заявил:

— К нему отправили. Гонец успеет.

Голос был мужской, а фразы короткие и рваные. В зверином облике им трудно говорить по-человечески? Весьма вероятно.

— Спасибо вам, — прошептала она.

Огромный кот усмехнулся и, устроившись поудобнее, положил громадную башку на лапы.

Ретта вздохнула и легла на скамейку. В покои идти не хотелось. Она прислушивалась к тихим, ласковым голосам сада и фантазировала о том, что завтра у них все получится. Они выиграют бой.

Глаза закрывались, и уже уплывая в мир покоя и грез, она вознесла еще одну, последнюю на сегодня, молитву Тате:

«Помоги ему».

Проснулась она от голоса стража:

— Не думаю, что спать прямо в беседке хорошая мысль, госпожа. Вернитесь обратно в покои. Уверяю, оборотни вас будут защищать и там.

Ретта села, потерла глаза руками и потрясла головой. Со сна соображалось неважно.

— Я что, уснула? — уточнила она.

Удивительно, ведь собиралась только погулять.

— Именно так, — подтвердил гвардеец.

«Хорошее меня ожидало бы пробуждение», — подумала она.

Продрогшая до костей, с затекшими членами. Счастье, если б не заболела.

— Спасибо вам, — от всей души поблагодарила она.

Вдалеке в полях завыла собака. Оборотень встрепенулся и вытянул морду, прислушиваясь. Ретта ждала в надежде, что он объяснит происходящее, но огромный кот лишь поскреб лапой пол беседки и негромко фыркнул.

Ночь близилась к середине. Ретта плотнее запахнулась в плащ и не спеша направилась в сторону донжона. В покоях спать, откровенно говоря, тоже не сильно хотелось. Мысль, что где-то совсем рядом, почти что на расстоянии вытянутой руки, ходит Бардульв, внушала трепет. Но делать было нечего.

Рысь проводил ее до самых дверей и, махнув хвостом, убежал, словно его и не было. Ретта вздохнула и поднялась в покои. Толкнула дверь и увидела, что няня не спит.

— Затянулась что-то твоя прогулка, — заметила та ворчливо.

Ретта в ответ пожала плечами и сняла плащ.

— Заснула в беседке, — пояснила она. — Рядом были стражник и оборотень.

Бериса с явным неодобрением покачала головой:

— Ну да, понимаю: где угодно, только бы не с Бардульвом под одной крышей. Хорошо, что он об этом не узнал. Такое оскорбление его бы точно вывело из себя.

Огонь в камине уютно потрескивал. Было тепло и тихо. Раздевшись, Ретта расплела волосы и нырнула в нагретую постель. В ушах звучали слова незнакомого оборотня.

«Интересно, — вдруг подумала она, — как звучит в кошачьем облике голос Аудмунда?»

Бериса завозилась, устраиваясь на своем неудобном ложе, и Ретта подумала, что завтра уже, возможно, в подобных жертвах не будет необходимости.

«Хотелось бы знать, чем сейчас занимается маршал? Быть может, рысь уже прибежал с докладом? Или еще в пути? — размышляла она. — Но, как бы ни сложился грядущий день, пусть он поскорее наступит».

Проснулась она в следующий раз уже утром от голоса няни. Та теребила ее за плечо, тихонько приговаривая:

— Вставай, дорогая. Пора собираться.

С трудом открыв глаза, Ретта широко зевнула и потянулась. Откинув одеяло, встала и подошла к окну.

— Бардульв приказал подать тебе завтрак сюда, — сообщила няня.

— Как мило с его стороны, — откликнулась немного ехидно Ретта.

Бериса фыркнула:

— Скорей всего, не хочет себе настроение портить.

— А все равно спасибо.

Взошедшее солнце гнало клубящийся у земли туман. Ретта вглядывалась в крыши Асгволда, в далекие вересковые поля, силясь прочесть хоть какой-нибудь знак. Вернулся Аудмунд или нет? А если не успел, то что же будет? Впрочем, советники и знать не допустят, конечно, чтоб долгие приготовления пошли прахом. Кто-нибудь из них наверняка примет командование. И хотя это были всего лишь домыслы, но они вселяли надежду.

Уже в другом настроении, гораздо более приподнятом, уселась Ретта за столик, на котором стоял, дожидаясь ее, поднос с завтраком.

— Как скоро я должна быть готова? — спросила она у няни.

— Пара часов у нас есть.

Ее подмывало сказать что-нибудь колкое, но страх, что может внезапно войти будущий муж, который все услышит, сковал язык. В конце концов она ограничилась коротким замечанием: «Что-то он уж очень торопится» — и принялась за еду.

Каша с фруктами была густой и наваристой. Совсем как дома в детстве. Усилием воли Ретта поспешила отогнать непрошеные воспоминания. Не время сейчас.

Бериса тем временем скрылась в гардеробной и вынесла оттуда несколько платьев. Два перешитых из нарядов Кадиа и три месаинских.

Закончив завтрак, Ретта встала и позвонила в колокольчик. Вошла служанка и забрала пустой поднос. Пора было начинать собираться.

— Что надевать будешь? — поинтересовалась няня.

Подойдя к банкетке, Ретта оценила предоставленный выбор. Красное, зеленое, синее, голубое и персиковое.

«Ну да, все верно, — подумала она, — то, что планировалось изначально, модистки пошить еще не успели, к тому же четких норм насчет расцветки и фасона наряда невесты в Вотростене все равно нет — главное, чтоб было красиво».

— У меня ведь, кажется, свадьба? — уточнила она. — Принеси белое из сундука.

— О нет! — всплеснула руками Бериса и покачала головой столь решительно, что воспитанница в удивлении на нее воззрилась. — Это в Месаине белый — символ невинности, а в Вотростене — цвет смерти. Я понимаю, что жених не вдохновляет, но зачем же оскорблять богов траурным нарядом?

— Хм, — задумалась Ретта.

Теперь она вспомнила, что няня ей в детстве что-то на этот счет говорила. Конечно, если бы речь шла только о свадьбе с Бардульвом, то Ретта с особым удовольствием настояла бы на своем. Но богов гневить и правда не стоило. Тем более что бракосочетание — это последнее, чего стоит ожидать от грядущего дня.

— Платья Кадиа убери, — решительно приказала она. — В такой день они послужили бы дурным знаком.

— Согласна, пожалуй, — откликнулась няня и сдвинула красный и зеленый наряды в сторону. — А что скажешь про этот, персиковый? Он более-менее теплый, красивый и очень тебе идет.

Подняв за плечики, Ретта осмотрела его со всех сторон. Он был пошит в Эссе, лиф должен был выгодно обрисовать ее стройную фигуру, и в конце концов она решила:

— Давай. Пусть Бардульв побесится.

Бериса удивленно приподняла брови и хмыкнула:

— Думаешь, ты его до такой степени раздражаешь? Знаешь, детка, я бы не рассчитывала — несмотря на свой характер, он все-таки достаточно уравновешенный.

— Очень жаль, — подытожила Ретта.

Вошли служанки и начали ей помогать одеваться.

— В моих сундуках была персиковая вуаль в тон платью, — сказала она Берисе. — Достань ее.

— Хорошо, сейчас.

Девушки суетились, укладывая волосы госпожи и расправляя складки шлейфа, но ни их хлопоты, ни по-южному изящный наряд не могли убрать с лица бледность, а из-под глаз глубокие тени. В зрачках читалась тревога, и меньше всего сама себе Ретта напоминала новобрачную, с предвкушением ожидающую главного дня своей жизни.

— Все готово, госпожа, — объявили служанки и отступили на несколько шагов, склонив головы.

За окошком пропел горн, и Ретта вздрогнула.

— Пора, — сказала Бериса.

Бывшая герцогиня посмотрела на изваяние Таты и мысленно вознесла молитву.

«Даруй Аудмунду победу в этой борьбе», — попросила она и, опустив вуаль на лицо, взяла со стола букет полевых цветов.

— Сундучок не забудь, — вслух распорядилась она.

— Не беспокойся, я все возьму, — ответила няня. — Иди вперед, я следом, в толпе буду.

— Хорошо.

Казалось, что в уши натолкали ваты или налили воды. Звуки совершенно не проникали извне, и можно было подумать, что они и вовсе по каким-то своим неведомым причинам исчезли. Вот только куда? Сбежали, потому что испугались происходящего?

Стражи стояли по двое в начищенных до блеска доспехах, образуя живой коридор, и Ретта пошла, не спрашивая, куда он ведет.

Торжественный караул привел ее на первый этаж, в гостиную. Двери распахнули, и Ретта, войдя в просторную, залитую мягким, золотисто-мерцающим светом комнату, увидела Горгрида.

— Советник! — встрепенулась она, и сердце подпрыгнуло, бурно затрепетав.

Мир закружился, а потом сразу, одним движением встал на место. Звуки вернулись, словно и не исчезали никуда, и Ретта заметила:

— Вот чьего присутствия мне не хватало, чтоб вернуть утраченное хладнокровие.

Старик улыбнулся тепло, по-отечески, и глаза его засветились лаской:

— Деточка, не мог же я, в самом деле, бросить вас в такую минуту.

Он был в доспехах, ладно сидевших на все еще мощной фигуре, из-под плаща виднелся эфес меча. Горгрид подал руку, и Ретта уже без трепета вложила пальцы.

— Как он? — спросила тихо она. — Вы не знаете?

Кому, как не советнику, доложит в первую очередь Аудмунд, примчавшись обратно в Асгволд?

— Вернулся час назад, — ответил так же тихо Горгрид, и Ретта ощутила, что радость, безудержная и стремительная, как горная река по весне, захлестывает ее. Они успели!

— Ну вот, теперь ваши глаза засияли, — заметил он довольно. — Прав был Аудмунд.

— В чем? — спросила, заинтересовавшись, Ретта.

Но Горгрид на этот раз промолчал. То ли не хотел делиться секретом, то ли дело было в том, что они пришли во двор.

— Бардульв и остальные советники будут ждать вас у храма, — сообщил он, ожидая, пока им подведут коней. — А я тут в некотором роде исполняю роль вашего отца.

— Чему я бесконечно рада.

Показавшийся в конце дорожки нарядный Астрагал громко заржал, увидев Ретту.

— Здравствуй, мой хороший, — прошептала она и погладила его по шелковистой морде. — Как ты живешь?

Конь ей, естественно, ответить не мог, однако выглядел он вполне довольным и сытым. Ретта взяла у конюха кусочек яблока и предложила другу. Тот с явным удовольствием обнюхал подарок и забрал его.

— Когда прибудем на место, сразу уведите Астрагала обратно в замок, — велел Горгрид, уже сидящий верхом.

— Слушаюсь, господин советник, — с готовностью отозвался конюх.

Ретта ступила на любезно приготовленную подставку и забралась в седло. Натужно заскрипели опускающие мост механизмы, и будущая княгиня в сопровождении Горгрида и десятка стражей выехала за ворота.

— Вы очень красивы, — сказал ей советник.

Встречавшая их толпа радостно заревела. Должно быть, сегодня в столице не найти ни единой работающей лавки или харчевни, ибо добрая половина города собралась перед замком. Они кричали, размахивая руками, нарядные женщины кидали букеты цветов. Дети бежали вслед за процессией, и Ретта улыбалась им, про себя размышляя, что будет немного досадно обмануть их ожидания, так и не став в итоге княгиней.

«Интересно, кого выберет себе в жены Аудмунд?» — подумала она, и в груди неприятно кольнуло.

Что ж, как бы то ни было, в должное время им в Месаине сообщат. Пока же титул госпожи Вотростена так или иначе формально оставался за ней, и Ретта осматривалась по сторонам, стремясь запомнить.

Оглянувшись через плечо, она заметила, что на башнях развеваются флаги.

— Знаки князя, — пояснил Горгрид.

Многие окна и двери домов на всем пути их следования были украшены гирляндами цветов. У женщин в волосах красовались ленты.

Однако чем ближе становился храм Всех Богов, тем больше менялось настроение в толпе. На лицах появлялись сосредоточенность и тревога, знать стояла во всеоружии, будто не на свадьбу пришла, а на бой.

«А впрочем, — подумала она, — мне ведь неизвестны обычаи на этот счет. Быть может, тут в торжественных случаях всегда носят доспехи и меч».

Хотя, конечно, предположение было все же маловероятным. Ведь это означает, что любая ссора может перерасти в серьезный бой.

«Эх, надо было расспросить Берису», — посетовала Ретта.

Скоро остались позади предместья, и все, кто встречал ее, направились к храму, силуэт которого уже виднелся впереди. Освещенный утренними лучами, сияющий подобно свече, он всем своим обликом дарил уверенность, покой в душе и мир.

Ретта пригляделась и различила фигуры Бардульва и семерых советников, стоящих у входа. На князе, как и на прочих, была надета кольчуга, и Ретта задалась вопросом, ждет ли он, как и все, в этот день битвы, или одеваться на свадьбу, как в бой, тут действительно в порядке вещей?

— Что ж, наконец я вас вижу, — заметил он, подавая руку, когда конь остановился. — Признаться, я полагал, что вы не решитесь.

Ретта гордо выпрямилась и с искренним возмущением заявила:

— Я умею держать данное слово.

Бардульв в ответ как-то принужденно рассмеялся:

— Похвальное качество.

Он лично помог ей спешиться, и конюх поспешил увести Астрагала. Она же, внутренне передернувшись от прикосновения, с сожалением призналась сама себе, что в силе князю Вотростена и впрямь не откажешь.

«Он действительно серьезный соперник».

Однако это ведь не смущает Аудмунда и остальных, а значит, и ее не должно.

Седой сухопарый жрец в светло-зеленой длиннополой одежде ждал их перед входом в храм. Штаны, прямая куртка почти до колен, на поясе широкий кожаный ремень.

«Ничего общего со служителями богов в Месаине», — призналась Ретта себе. Там черные мантии больше напоминали женские платья.

Бардульв подал руку, и она, почти не дрогнув, вложила пальцы. Ладонь у князя была холодна. Она сделала шаг вперед, с неподдельным интересом заглядывая внутрь храма, как вдруг Бардульв остановился.

— Не спеши, Алеретт, я должен кое-что объявить.

Отпустив ее, он обернулся к народу, и сразу же, словно по невидимому сигналу, установилась тишина. Князь обвел собравшихся цепким, серьезным взглядом, и тут только она поняла, как же много в толпе фатраинцев.

Ретта похолодела. На первый взгляд их было практически невозможно отличить от жителей Асгволда, но когда ты знаешь, что именно ищешь, то они бросаются в глаза, будто свет факела. Осанка, взгляд, сама аура, что их окружала, одежда, чуть более вычурная, чем у вотростенцев. А кроме того, они держались как-то обособленно, явно избегая подходить к горожанам ближе, чем на пять шагов. Словно брезговали.

В большинстве своем фатраинцы стояли по правую руку от князя. Бардульв вдохнул, и взгляд его чуть дольше положенного задержался на сородичах матери. Советник Горгрид напрягся, глазами выискивая кого-то в толпе. Бёрдбрандт положил руку на навершие меча. Казалось, установившуюся тишину можно было пощупать руками.

Бардульв набрал в грудь воздуха и заговорил ледяным тоном:

— Внемлите! Пусть запомнит каждый из вас и не говорит потом, что не слышал. С этого дня и до тех пор, пока будет существовать земля, Вотростен становится колонией Фатраина. Поклонитесь магистру Джарааку, вашему владыке.

Оного, конечно, среди гостей не было, и Ретта подумала, что это стандартная фраза.

«Или они сейчас просто вынесут его портрет?»

Народ застыл, забыв как дышать, и слышно было, казалось, как скрежещет зубами знать. Бардульв ждал. На лице его, холодном и безразличном, не отражалось ни единой эмоции.

— Только Вотростен в гордыне своей считает, что он выше магов, — прошептал он с отчетливо слышимой холодной яростью в голосе. — Давно пора поставить его на место.

Советники разом выдохнули, и Горгрид громко заговорил, чеканя слова:

— Ты ведь не думаешь, что кто-то сейчас тебе подчинится? — голос старика звенел от возмущения и с трудом контролируемого гнева. — Вотростен никогда не пойдет под магов!

Толпа вдруг разом зашумела. Несколько женщин пронзительно завизжали.

— Некроманты! — заорал уже знакомый Ретте кузнец.

То, что произошло дальше, заняло считаные секунды, но ей показалось, что минула вечность. Один из фатраинцев вдруг поднял руки и сложил, как будто в молитве. Потом он развел их в стороны, и между ладонями загорелся мерцающим голубоватым светом шар. Маг кинул его одним резким движением прямо в Горгрида, и старый советник, уже успевший вытащить меч, упал.

В глазах у Ретты потемнело, а воздуху вдруг стало не хватать. Захотелось плюнуть на все правила поведения, приличествующие герцогине, и пронзительно закричать, выпуская на волю боль.

Бёрдбрандт взревел:

— Не-е-е-ет!

— Оте-е-ец!

Она вздрогнула, поняв, что второй голос ей не знаком. Более того, принадлежит он не человеку, а… оборотню.

Все вдруг разом закричали. Бёрди бросился в толпу магов и с размаху начисто снес голову тому некроманту, что бросил шар. Недалеко от него рысь в звериной ипостаси, выпустив когти, рвал фатраинцев. Те, впрочем, недолго оставались в бездействии. Быстро придя в себя, они начали творить заклинания. Часть из них, по-видимому солдаты, выхватили мечи и бросились на потерявшего голову от горя зверя.

Дальше все происходило одновременно. Бёрдбрандт оглянулся и, поняв, что если дальше так пойдет, то оборотню просто не сносить головы, оставил бой и кинулся к нему:

— Тэньяти, нет!

Обхватив вырывающегося зверя поперек туловища, он начал оттаскивать его. Еще два незнакомых Ретте вотростенца, совершенно определенно из знати, кинулись помогать Бёрдбрандту.

— Тебя же убьют, идиот! — заорал один из них рысю прямо в ухо.

— Так ты за него не отомстишь точно!

Айтольв и еще с десяток гвардейцев ринулись в гущу свалки, прикрывая отход.

Ретта в панике оглядывалась по сторонам, не в силах понять, что ей делать и куда бежать. Прямо через головы толпы начали прыгать бесшумные и быстрые, подобно гигантским молниям, тени. Оборотни выстраивались перед горожанами в ряд, прикрывая их своими собственными телами, и первые боевые арканы некромантов врезались прямо в них.

Вдруг Ретту кто-то дернул за рукав и решительно потянул.

— Госпожа, — зашипел ей жрец прямо в ухо, — бегите в храм!

Подобрав юбки, она развернулась и бросилась со всех ног в спасительный полумрак. За спиной отчаянно кричали женщины, и Ретта, оглянувшись на ходу, увидела, как все, кто до сих пор по каким-либо причинам топтался в стороне, спешат укрыться за спинами оборотней.

Миновав колоннаду, она вбежала в круглый зал и на короткое мгновение ослепла от темноты, разгоняемой лишь скудным светом, льющимся сквозь распахнутые двери. Однако вскоре глаза привыкли, и Ретта осмотрелась. Резьбу на стенах было не разобрать, но тем не менее очертания шести статуй и алтаря в центре вырисовывались отчетливо. Кинувшись назад к дверям, она укрылась за косяком и стала вглядываться в происходящее.

На Бардульва, похоже, уже никто не обращал внимания. Теперь он был просто-напросто одним из магов, который, спрятавшись за спинами фатраинских солдат, бросал смертельные заклятья, метко поражая собственный народ. Только серебряный венец на голове напоминал, что еще нынче утром он был вотростенским князем.

«Как бы ни закончился сегодня бой, — подумала Ретта, — владыкой этой страны ему уже не быть никогда. Неужели то, что могут ему предложить маги, в самом деле стоит такого предательства?»

Ответа не было. Да и кто бы мог его дать?

Заметив, что Бёрди наконец оттащил с товарищами того оборотня, она невольно вздохнула с облегчением.

Теперь, когда она смогла перевести дух, происходящее больше не казалось ей беспорядочной свалкой. Фатраинцы спешно перестраивались, повинуясь приказам командиров. Часть некромантов творила заклинания, успешно поражая тех горожан, кто по досадной случайности или из неуместного любопытства высунулся из-за спин оборотней. Обожженные магическим огнем люди, корчась, падали на землю. А рыси стояли на задних лапах плотной стеной, одетые лишь в кожаные доспехи и свой собственный мех, и словно ждали чего-то. Зрелище было поистине удивительным и необычайным.

Где-то поблизости нарастал шум, Ретта выглянула, всматриваясь в происходящее, и вскоре увидела еще одну группу воинов, бегущих в сторону храма со стороны небольшой рощицы. Тоже оборотни, но уже в человеческом обличье. Все в тех же кожаных доспехах, с двумя чуть изогнутыми мечами в руках. Предводителем их был Аудмунд. Сердце ее бешено заколотилось, норовя вырваться из груди.

Фатраинцы, увлекшиеся сражением со знатью и рысями, увидели приближающийся отряд слишком поздно. Один из солдат, обернувшись, закричал что-то на незнакомом Ретте языке, но предпринять что-либо они не успели. Оборотни уже добежали и врезались на полном ходу в строй магов. Бой закипел с новой силой.

Вооруженная знать и часть вотростенцев победнее, что успели подобрать с земли оружие павших, ринулись им помогать.

В рядах врагов началось смятение. Один из оборотней-людей прыгнул прямо с места, как коты взлетают с пола на спинку кресла, взмахнул в полете мечами, и сразу два мага упали замертво. Еще один кот в человеческом обличье перемахнул через головы солдат, врезаясь в толпу фатраинцев, и следующие два мага пали от его мечей.

— На них не действует магия! — в панике закричал какой-то молодой некромант.

— Стойте! — вдруг закричал Бардульв, легко перекрывая шум битвы. — Аудмунд!

— Чего тебе? — не слишком любезно ответствовал младший брат, однако остановился.

Старший вышел вперед и поднял руку, призывая к вниманию:

— Давай решим наш спор как мужчины. Останови эту бойню. Только ты и я. Кто победит, тот и получит Вотростен.

Аудмунд ухмыльнулся, и от этой циничной, холодной усмешки мороз пробежал у Ретты по коже. Он половчее перехватил тяжелый меч, взял в левую кинжал и проговорил медленно, отчетливо чеканя каждое слово:

— Что ж, давай. Пусть боги рассудят исход поединка.

Бардульв ударил, и меч Аудмунда серебристой молнией сверкнул в воздухе. Послышался звон металла о металл. Фатраинцы и оборотни дружно расступились, освобождая пространство дерущимся, и все замерли, затаив дыхание.

Аудмунд двигался быстро и ловко, так что Ретта не всегда могла понять, что он делает. Бардульву скорость оборотня была недоступна, однако в силе он младшему брату не уступал. Рысь пока лишь защищался, предоставив некроманту возможность нападать, и Ретте показалось, что он собирается его измотать.

«А может, вывести из себя, — подумала она. — Или то и другое одновременно».

Горожане беззвучно шептали что-то, очевидно молясь, знать напряженно всматривалась, обнажив мечи. Ветер играл стебельками трав, а с чистого, пронзительно-синего неба светило солнце. Птицы беспечно летали над головами, словно не решалась здесь и сейчас судьба всей страны.

Ретта стояла, побелевшими пальцами сжимая дверной косяк, и на застывшем, неподвижном лице ее жили лишь глаза, неотрывно глядящие на поединщиков.

Аудмунд с кошачьим проворством уходил от ударов и время от времени делал быстрые, внезапные выпады. В какой-то момент Ретте показалось, что бой будет длиться бесконечно. Пройдет день и ночь, сменятся эпохи, а битва братьев все будет длиться. Однако вскоре стало ясно, что Бардульв начинает терять самообладание. Движения его стали более резкими и беспорядочными, один раз он споткнулся, сумев после быстро выровняться, но и Аудмунд, наверняка порядком уставший после нескольких бессонных ночей, двигался уже не столь проворно. Бардульв вдруг бросился вперед, меч прочертил воздух и пробил легкий доспех оборотня.

Ретта закричала и кинулась вперед, однако сильные, ловкие руки удержали ее.

— Не надо, госпожа, — узнала она голос Бенвальда. — Не отвлекайте его.

Солдат говорил уверенно, и Ретта затихла, до боли в глазах всматриваясь в происходящее.

Лицо Аудмунда перекосило яростью. Отшвырнув кинжал, он забранной в кожаную перчатку рукой схватил лезвие чужого меча и задержал. Потом он напрягся и со всей силы рванул плечо брата, открывая плоть его для удара. Меч некроманта при этом распорол ему бок и вышел, наконец, забрызгав кровью лицо, но, не обращая на это внимания, Аудмунд, стоявший к Бардульву почти вплотную, со всей силы ударил того в живот. Сталь легко пробила кольчугу, вспорола тело и вышла со спины.

Толпа потрясенно ахнула. Некроманты Фатраина опустили руки, признавая поражение.

Бардульв захрипел, покачнулся и упал на землю. Из уголка его губ потекла тонкая струйка крови.

Аудмунд тяжело опустился на землю, зажимая бок рукой, и проговорил:

— Ни в коем случае не вынимайте меч.

Ретта бросилась вперед, расталкивая толпу, и упала на колени рядом с ним.

— Как вы? — выпалила она, тревожно вглядываясь в его лицо.

Тот с видимым усилием улыбнулся и прошептал:

— Все хорошо. Не волнуйтесь так, Ретта. Оборотня убить не так уж легко. Рана пустяковая, и через три-четыре дня я буду здоров.

Она посмотрела с обсуждением и покачала головой:

— Но пока эти дни еще не прошли. Эй, кто-нибудь, — обернулась она к гвардейцам, — снимите с него доспех.

Те подбежали, вспороли шнуровку и сняли кожаные латы. Ретта поспешно задрала рубаху и осмотрела рану.

— Пустяковая? — искренне возмутилась она. — Да у вас весь бок распорот! Няня!

Она оглянулась, выискивая в толпе Берису, но та уже и сама спешила к воспитаннице. Ретта забрала сундучок и велела решительно Аудмунду:

— Лежите тихо и не дергайтесь.

— Хорошо, — пообещал он. Однако, когда она начала обрабатывать его рану вином, зашипел.

— Совсем как рассерженный кот, — прокомментировала с улыбкой Ретта.

Эр-князь хмыкнул, но промолчал. Она обрабатывала кровоточащую рану, накладывала мазь, а Аудмунд тем временем попросил подошедшего Кьярбьерна:

— Позови, пожалуйста, Горгрида.

Плечи главы разведки поникли, и лицо Аудмунда окаменело.

— Советник Горгрид погиб, — проговорил тихо Кьярби.

Аудмунд выругался длинно и заковыристо, но Ретта, к счастью, не поняла и половины.

— Фатраин заплатит за это, — отчеканил он.

На этот раз он даже не подумал извиняться за грубые слова, но Ретта и не ждала. Ее саму охватывала боль при мысли, что она больше не увидит улыбки старика, его лукавой смешинки в глазах, не сможет поговорить с ним.

Тяжело вздохнув, она закончила бинтовать рану Аудмунда и, достав один из флаконов, серьезно приказала:

— Пейте.

Оборотень открутил крышку, понюхал, скривился от резкого запаха, но послушно подчинился.

— Поднимите его, — велела Ретта гвардейцам.

Но Аудмунд решительно отстранил помощников и сказал:

— Я пока сам могу встать.

Он поднялся, слегка пошатываясь от слабости, и подошел к Бардульву. Издав утробный, поистине звериный рык, вдруг выпустил когти, а затем одним рывком оторвал ему голову и отшвырнул ее прочь. Княжеский венец покатился по земле и застыл в отдалении. Аудмунд был бледен, на висках его блестели капельки пота.

— Сожгите голову некроманта, — велел он. — И труп тоже. Магов выпроводить вон из Вотростена.

Несколько солдат поспешили унести тело бывшего князя прочь.

Вдруг сделалось тихо. Стало слышно, как шелестит, склоняя головы под ветерком, вереск. Ласточки все так же летали над головами. Все, кто стоял на поле, пытались осознать произошедшее. Отчаяние, боль, гнев, надежда. Наверное, не было ни одного равнодушного лица.

Народ расступился, и Ретта увидела лежащего в траве советника, а вокруг него несколько фигур.

— Я убил эту проклятую тварь, успокойся, Тэньяти, — шептал Бёрдбрандт и ласковыми движениями, словно маленького ребенка, гладил по голове оборотня.

Тот вздрагивал и время от времени из звериного горла его вырывались сдавленные человеческие рыдания:

— Отец…

Один из тех двоих, что в начале битвы кинулся помогать Бёрдбрандту, с силой вогнал меч в ножны и злобно прошипел:

— Единственный, кто во всем виновен, это магистр Джараак. Старая мразь. Падаль!

Он с силой пнул труп одного из магов, так что тот перевернулся.

Тот, кого назвали Тэньяти, обхватил Бёрдбрандта, и тот крепко обнял его в ответ. Так они и стояли все вчетвером около тела Горгрида — живое воплощение отчаяния и скорби.

«Неужели у советника тоже был необычный сын? — задала себе вопрос Ретта. — Сколь много тайн, оказывается, хранит северная земля. Но эту я еще, вполне возможно, узнаю. Чуть позже, в замке. Да, а эти двое? Быть может, единоутробные братья Бёрди? Они весьма похожи».

Советник Весгард подошел, снял плащ и накрыл павшего.

— Несите его в замок, — велел он гвардейцам. — Пусть все приготовят для прощания.

И тоже застыл, опустив голову.

Стоявший, сложив ладони на груди, жрец выдохнул, пошевелился и, склонившись, поднял княжеский венец.

— Советника Горгрида мы никогда не забудем, — сказал он, глядя на Аудмунда. — Но жизнь, несмотря на всю нашу боль, не остановилась, она не станет ждать. Князь Вотростену нужен сейчас. Готов ли ты, сын Эргарда, взять на себя эту ношу?

Аудмунд протянул руку, и один из командиров вложил в нее меч. Опершись на него, он тяжело опустился на одно колено и склонил голову. Жрец поднял вверх древнюю корону:

— Услышь, Великая Мать, голоса детей твоих. Вот стоит перед тобой сын князя Эргарда. Благослови же его и даруй мудрость и силу, чтобы править страной во благо ее народа.

Он подошел к Аудмунду и начал медленно опускать руки. И вдруг прямо из воздуха посыпались белые лепестки.

— Что это? — не сдержалась Ретта, с восхищением глядя на небывалое чудо.

Над головами их не было ни деревьев, ни крыши. Ничего, откуда неведомый некто мог бы бросать эти лепестки ромашек. А они все падали, ложась Аудмунду на плечи и волосы, и Бериса прошептала благоговейно:

— Истинный князь.

И пояснила удивленной Ретте:

— Когда Тата благословляет правление нового князя, она посылает вот этот знак.

Жрец надел древний венец на голову Аудмунда, и множество глоток вдруг разом взорвались приветственными криками.

— Бардульва Великая Мать не благословляла! — воскликнул кто-то за спиной.

— Да здравствует князь Аудмунд!

А тот встал, по-прежнему опираясь на меч, и прикрыл глаза. О чем он думал, Ретта не знала, но на лице его застыло выражение светлой печали, а еще решимости.

— Я поздравляю вас, — сказала Ретта, подходя ближе и даже не пытаясь скрыть восхищения.

— И только-то? — спросил он вдруг лукаво, открыв глаза.

— О чем вы? — удивленно спросила она.

Свободной рукой новый князь осторожно взял ее ладонь, бережно погладил большим пальцем, и Ретта вздрогнула от этой внезапной, прошившей все тело насквозь, ласки.

— О том, что Вотростену по-прежнему нужна княгиня, — ответил ей Аудмунд, глядя прямо в глаза. — Что скажете на такое предложение? Согласны? Не уезжать же вам теперь домой из-за того, что первый жених погиб.

Ретта ощутила, как душу ее разрывает счастье. Ему было тесно в груди, оно рвалось, отражаясь в глазах, и надо полагать, все, кто стоял вокруг, догадались о ее ответе прежде, чем он прозвучал вслух:

— Я согласна.

И, неожиданно для самой себя смутившись, опустила лицо.

— В таком случае, — продолжал Аудмунд уже громко, — не вижу смысла собираться два раза по одному и тому же поводу. Начинай церемонию, жрец. Свадьба сегодня все-таки состоится.

— Что ж, — отозвался тот. — Раз так…

Появившиеся из глубины храма служители распахнули пошире двери, чтобы возможно больше народу могло видеть происходящее, и Аудмунд, подав Ретте руку, повел ее к алтарю. Он все так же слегка покачивался от слабости, но пока шел уверенно. Зеленые глаза его сияли, да Ретта и сама ощущала, как пылают ее собственные щеки.

Теперь стало видно, что алтарь украшен гирляндами цветов. У стен вкруг него стояли изваяния богов, и жрец, разжегши огонь, обратился к Тате:

— В твоих руках судьбы мира, ты начало его и конец. Взгляни на пришедших к тебе, Великая Мать, и узри двоих, вступающих в брак. Благослови их, даруй счастье и процветание их семье…

Жрец говорил, а Ретта прислушивалась к собственным ощущениям и чувствовала в сердце радость, смущение и еще что-то, чему пока не могла подобрать название. Народ ждал, разглядывая пару во все глаза, а младшие служители вынесли тем временем поднос с дарами для Таты: медом, яблоками и двумя голубями.

Жрец взял их, возложил на алтарь, принеся в жертву, и Аудмунд, повинуясь его знаку, обвел невесту вокруг алтарного камня.

Народ зашумел, приветственно закричал, а жрец провозгласил, обернувшись к новобрачным и к дверям лицом:

— Отныне вы муж и жена.

Князь повернул голову и спросил новоявленную супругу, тихонько усмехаясь в усы:

— Ну что, княгиня? Стерпится-слюбится?

Она в ответ подняла глаза и посмотрела на стоящего рядом мужчину, супруга, и робкая, но счастливая улыбка осветила все еще бледное от волнения лицо Ретты:

— Многая лета, Аудмунд, князь-оборотень.

— Поцелуй ее! — закричали вдруг из толпы, и народ подхватил: — Поцелуй княгиню, Аудмунд!

Князь не глядя передал ближайшему солдату меч, склонился к ней, отвел выбившиеся из прически локоны от ее лица, потом обхватил его ладонями и осторожно коснулся губами губ, обдавая теплым дыханием. Ретта замерла. В груди вдруг стало томно и самую капельку страшно. Колени ослабели, а голова слегка закружилась. Весь этот шум, минувший бой, смерть Горгрида и осознание того, что она стала теперь женой мужчины, которого выбрала бы себе сама, если бы у нее была с самого начала такая возможность, заставляли сердце бешено биться в жестких тисках грудной клетки.

В ушах ее зашумело, ладони вспотели. Но люди ждали, предвкушая зрелище, столь желанное после пережитого всеми потрясения. И, самое главное, ждал ее муж. И тогда Ретта решилась. Она осторожно потянулась навстречу Аудмунду, и сразу колкие усы его защекотали лицо, а губы коснулись нежно и ласково.

И в этот самый момент Ретта успокоилась. Сердце выровняло ритм, а на душе стало восхитительно легко. И она положила руку Аудмунду на грудь.

Вновь со всех сторон полетели крики. Новый князь обнял Ретту, прижимая к себе, и на головы их посыпались заранее припасенные женщинами зернышки риса.

— Счастья вам, — пожелал им жрец, и народ с готовностью подхватил.

— Где рог Далиры? — спросил Аудмунд, оглянувшись на советников.

Лорд Весгард подошел и подал охотничий рог, отделанный серебром и слоновой костью. Аудмунд взял его, локтем оперся тяжело на одного из гвардейцев и вышел из храма, по-прежнему не выпуская руки Ретты.

Толпа вновь стихла, и князь, поднеся рог к губам, трижды протрубил в него.

Люди стояли у подножия холма, и Ретте казалось, что все они напоминают сейчас безбрежное море. Шелестели травы, блестела у самого горизонта полоска воды, а где-то далеко оборотни, взяв оставшихся в живых фатраинцев под охрану, вели их в сторону порта.

Аудмунд вернул рог Весгарду и прошептал:

— В замок. И позовите Кьярбьерна.

---

Примечания:

Что ж, на этом конец первой части. Но не конец истории. Впереди еще рассказ о первых днях совместной жизни Аудмунда и Ретты, а также история родителей Аудмунда и повесть о гибели прародины вотростенцев, о переселенцах и о герое-основателе Вотростена.

Далеко над морем начали появляться первые робкие стайки облаков. Ветер свежел, забираясь за ворот платья, и кое-кто из пришедших на свадьбу князя горожан, зябко поежившись, плотнее запахнулся в плащ.

Народ зашевелился, приходя в себя после церемонии. Кто-то направился обратно в город, кто-то все еще стоял, переговариваясь с соседями и широко водя в воздухе руками.

Аудмунд покачнулся, сдавленно зашипев сквозь стиснутые зубы, и Ретта поспешила подставить ему плечо. Солдат, поддерживавший князя с другой стороны, торопливо обхватил его, чтобы тот не упал.

— Как вы себя чувствуете? — встревожено спросила Ретта у мужа.

— Неважно, откровенно говоря, — прошептал он.

Похоже, две церемонии подряд выпили из него последние силы.

— Поищите повозку, — приказала она стоявшим рядом гвардейцам.

Сразу двое солдат кинулись выполнять ее приказание.

«Но сколь же пугающим и необычным оказался сегодняшний день», — размышляла Ретта.

Мысли набегали одна на другую, самые противоречивые чувства теснились в груди. Открывшееся предательство, бой, смерть Горгрида. Ей до сих пор не верилось, что старого вельможи с ними больше нет. И пусть она знала его совсем недолго, лишь несколько дней, однако скорбь от этого не стала менее сильной.

Вдалеке советники, наскоро соорудив из мечей и плаща носилки, подняли их на плечи и понесли тело Горгрида в город. Его сыновья шли за ними, опустив головы. Аудмунд стоял, провожая процессию взглядом, и на бледном, осунувшемся лице застыло страдание. Губы его шевельнулись, словно он намеревался что-то сказать, но рядом стояли солдаты, и он лишь вздохнул тяжело и склонил голову.

— Прощай, мой старый друг, — прошептал он. — Поверить не могу, что ты нас покинул…

Мышцы Аудмунда напряглись, жилы вздулись, и Ретта, осторожно протянув руку, ласково погладила его по спине:

— Я тоже скорблю о нем.

Тот бесконечно долгую минуту молчал. Но вот князь поднял голову, лицо его на несколько секунд исказила судорога, и видимым усилием воли в конце концов он взял себя в руки.

— Спасибо вам, Ретта, — проговорил Аудмунд, обернувшись к ней, и в сузившихся звериных зрачках его она прочла не только искреннюю благодарность, но также и уважение. Не выдержав прямого, немигающего взгляда оборотня, новоявленная княгиня опустила глаза.

«Что ж, очевидно, это не конец, — подумала она, — а только начало. Но что скрывается за этими вертикальными зрачками? О чем он думает, что чувствует? Сколь многое нам теперь предстоит понять друг о друге!»

Но это будет уже захватывающее, интересное узнавание. Чуть позже, конечно, не сейчас. Пока перед ними стояла задача каким-то неведомым образом добраться до замка. Сама Ретта серьезно сомневалась, что столь необходимая им повозка будет найдена. Откуда бы ей взяться в чистом поле около храма? Люди шли сюда на свадьбу князя, а не на базар. Но что же делать тогда? Ведь Аудмунд не сможет ехать верхом! Или сможет?

Она обернулась и пытливо посмотрела на мужа. Хотя он был бледен и очевидно не мог пока идти сам, тем не менее, с поддержкой передвигался вполне уверенно.

Горожане расступались, освобождая дорогу для раненого повелителя, кто-то оглядывался по сторонам, тоже, видимо, думая, чем они могли бы ему быть полезны, и тут Ретта увидела, что к ним стремительно приближается лорд Кьярбьерн.

— Я сам помогу князю, — сказал он, отстранив солдата. — Скажи лучше, чтоб привели коня.

— Слушаюсь, — ответил тот и убежал исполнять поручение.

— Простите, что вынужден вести с вами беседу на ходу, — заговорил тихо Аудмунд, едва помощник ушел, — но времени у нас мало.

Советник оглянулся и, убедившись, что поблизости никого нет, а толпа держится на почтительном расстоянии, ответил:

— Слушаю вас, мой князь.

Аудмунд подтянулся и зашептал почти в самое ухо:

— Вы должны действовать как можно быстрее. Магистр — вот ваша единственная задача на ближайшее время. Его необходимо убить. Тихо, без шума, не оставляя следов. Смерть должна выглядеть естественной. Пусть фатраинцы думают, что его подкосила гибель внука.

— Бардульва? — переспросил очевидно пораженный Кьярби и покачал головой. — Но нам никто не поверит. Всем прекрасно известно, что Джарааку плевать на семью.

— Хорош отец и дед, — не удержалась Ретта от возмущения. — Что за ужасный человек!

Аудмунд обернулся и серьезно ответил:

— Он не человек, а маг. Никогда не путайте эти понятия. Но Кьярби прав. Должно быть, от усталости я стал хуже соображать.

Он замолчал, по-видимому обдумывая, а Ретта потихоньку присмотрелась к повязкам. Те пропитались кровью, и с возвращением в замок, кажется, стоило поторопиться. Что бы там ни говорил Аудмунд о своей кошачьей регенерации, сегодня ему совершенно точно необходим покой.

Впереди показался гвардеец, ведущий под уздцы коня.

— Не так уж важно, — продолжил, наконец, князь, — что решит народ. Мотив они могут подобрать по своему вкусу. Например, что старый паук не пережил потери Вотростена. Однако сразу после того, как к нему прибудут с известиями отпущенные фатраинцы, он должен умереть. Вам все ясно?

— Да, мой князь, — серьезно ответил Кьярби.

— Кесау Тэньяти вам помогут. Сделаете дело и уходите, все до единого. После смерти Джараака начнется борьба за власть, и с этим они вполне справятся самостоятельно. У них более чем достаточно властолюбивых магов. Я не хочу, чтобы Фатраин заподозрил наше вмешательство.

— Я все понял. Сделаю.

— Ну, вот и отлично. Я ни секунды не сомневался в вас, Кьярби.

Начальник разведки жестом подозвал одного из солдат и, коротко поклонившись, растворился в толпе, словно и не было его здесь никогда. Ретта даже моргнула от неожиданности.

— Кесау? — спросила она через некоторое время у мужа. — Кто это?

— Я, — ответил он, тяжело дыша от напряжения. — И Тэньяти. И мой дед. Это название расы оборотней на нашем родном языке.

— О, теперь понятно, — кивнула она. — В самом деле, должны ведь вы себя как-то называть.

— Именно так.

Ретта хотела было спросить, какое отношение имеет младший сын Горгрида к отданному только что приказу, но, чуть подумав, решила повременить до тех самых пор, пока Аудмунду не удастся принять горизонтальное положение. Хотя сдержать любопытство было нелегко.

— Ваш конь, князь, — объявил гвардеец, подводя вороного жеребца.

Ретта с тревогой посмотрела на раненого.

— Вы же не собираетесь в самом деле ехать верхом? — спросила она и всплеснула руками.

Тот пожал плечами:

— Вы знаете другой способ добраться до Асгволда в кратчайшие сроки?

— Нет, — честно призналась она. — Но ведь вы не сможете на него забраться!

Князь подошел к коню, примерился, погладил животное по шее и наконец заявил:

— Смогу, если мне помогут.

— О боги! — возмущенно выдохнула Ретта. — А вы, оказывается, упрямы.

— Есть такое, — не стал отпираться Аудмунд.

— Но почему ваши родичи не могут вам помочь?

Оборотень задумался на мгновение, а потом фыркнул:

— Князь верхом на рыси. Зрелище было бы, надо полагать, незабываемое, хотя мой дед и не отказался бы. Но я все же предпочитаю не шокировать почем зря народ.

— А я бы предпочла доставить вас с возможно большим комфортом. Рана отнюдь не шуточная.

Аудмунд оставил коня, повернулся и, приблизив губы почти к самому уху ее, прошептал:

— Мне в самом деле приятно, что вы, заботясь обо мне, пытаетесь настоять на своем, но в данном случае я все же предпочел бы поступить так, как считаю нужным. Довольно уже на сегодня необычного.

Ретта открыла было рот, чтобы в очередной раз возразить, но, обдумав заявление мужа, вновь его закрыла.

— Вы правы, — признала она и коротко вздохнула. — Но я за вас беспокоюсь!

— Все будет хорошо, — заверил князь и посмотрел ей прямо в глаза. — Спасибо вам.

Двое гвардейцев держали коня, еще двое не без труда помогли Аудмунду усесться верхом. Ретта с тревогой увидела, что на бинтах выступила свежая кровь.

— Везите его очень осторожно! — велела она одному из помощников.

— Конечно, княгиня, не беспокойтесь, — ответил тот.

Ей в свою очередь подвели коня, и она, забравшись на него с помощью одного из солдат, поехала бок о бок с мужем.

Погода быстро портилась, усилившийся ветер нагонял тяжелые тучи.

«В Месаине теперь разгар лета, — подумала она, и сердце немного защемило от грусти. — А здесь, на севере, уже и до осени рукой подать».

И все же вглядывалась в будущее она с предвкушением и восторгом. Трудности есть и будут всегда, потерь в жизни не избежать, но сама возможность выбрать в спутники жизни того, о ком тоскует душа, дается в жизни герцогам и князьям далеко не всегда. Вот и отец Аудмунда был женат на женщине, которую терпеть не мог, да и брак родителей ее матери был договорной, и как раз такая ситуация нормальна и естественна, тогда как ее собственная — нет.

Аудмунд слегка покачивался в седле, морщился, если конь делал резкое движение, и Ретта несколько раз уже сдержала порыв подъехать ближе и поддержать мужа: вряд ли стоит без необходимости конфузить его перед подданными. Однако коня поближе все-таки подвела.

Князь поднял глаза, улыбнулся с видимым усилием и, протянув руку, взял ее тихонько подрагивающую ладонь.

— Все в порядке, правда, — заверил он. — Однако мне кажется, что вас одолевают вопросы. Не хотите их задать? Время тогда пройдет быстрее.

Асгволд постепенно рос вдали, но до пригородов было еще ехать и ехать.

«Еще бы, нашим-то шагом!» — подумала она, а вслух сказала:

— С удовольствием. Что такое, например, рог Далиры? Я правильно понимаю, что он, как и диадема, имеет отношение к вашей погибшей прародине?

— Абсолютно верно, — подтвердил Аудмунд. — Рог, так же как венец и меч, были на князе Асгволде в момент катастрофы. Только поэтому они уцелели. Согласитесь, было бы странно после этого бросать их.

— Вы правы.

— Рог Далиры поет лишь в исключительно важных случаях. Так и знайте — если слышите его, то произошло либо что-то очень плохое, либо очень хорошее.

— И что же он возвестил сейчас?

— Три вещи — смерть предыдущего князя, появление нового и нашу с вами свадьбу.

— А где же меч?

— В сокровищнице, — улыбнулся князь. — Им в первые столетия жизни в Вотростене пользовались весьма активно, поэтому он сохранился хуже, а перековывать такую реликвию, согласитесь, кощунство.

— О нет! — побледнела Ретта. — Только не перековывать! Ведь это почти то же самое, что уничтожить!

— Рад, что мы с вами думаем одинаково, — серьезно ответил Аудмунд. — Теперь меч извлекают лишь в исключительных случаях.

— Например? — заинтересовалась княгиня.

— Например, его всегда выносят на имянаречение наследника. Еще мой отец приказал достать реликвию, когда объявлял знати о моем усыновлении.

— Оу, — только и смогла произнести Ретта.

«Вот так прямо и откровенно заявить перед всеми, какое именно значение придаешь рождению младшего сына? — подумала она. — Смелый ход. Неудивительно, что княгиня Кадиа ненавидела пасынка».

— А кто такой Тэньяти? — продолжила она вслух. — Я правильно понимаю, что он тоже сын Горгрида? Но какое отношение он имеет к вашему сегодняшнему поручению?

— Самое прямое, — ответил Аудмунд, в который раз едва заметно поморщившись от резкого движения. — Он оборотень, глава военной разведки кесау. Ему, как и мне, почти двадцать лет.

— Он так рано ее возглавил? — не сдержалась Ретта.

Князь покачал головой:

— Ну да. Не забывайте, что мы взрослеем в двенадцать. В двадцать лет Тэньяти давно уже взрослый мужчина, к тому же официально главой пока числится его дед. Его наследница, Таяна, мать Тэньяти, не способна к управлению столь сложным ведомством. Для ведения подобных дел у нее нет ни ума, ни таланта, и даже память оборотней не спасает. Именно поэтому она, едва сын повзрослел, делегировала ему все свои полномочия, и ее отец охотно согласился с этим решением. Он пока помогает Тэньяти, вводит его в курс дела, но фактически уже несколько лет именно младший сын Горгрида командует военной разведкой оборотней...

Аудмунд говорил с заметным усилием, то и дело прерывался на середине фразы, чтобы перевести дыхание, но все же настойчиво продолжал рассказ.

— Бедная Таяна, — прошептал он и горестно покачал головой. — Что с ней будет, когда она узнает о смерти мужа?

— Они с Тэньяти так любили его? — спросила Ретта.

— Да. Таяна и Горгрид заключили много лет назад временный союз по обычаям оборотней. Но случаи, когда временный союз перерастал в постоянный и никогда не бывал расторгнут впоследствии, не столь уж и редки на самом деле. Горгрид навещал их так часто, как только мог. Еще чаще прибегал в Асгволд Тэньяти. Он надеялся однажды, когда отец выйдет в отставку, уговорить его переселиться в Исталу. Что ж, не судьба.

— А его человеческая жена? Мать Бёрди.

— Он уже почти двадцать пять лет как вдовец. Был.

Аудмунд вновь тяжело вздохнул, а Ретта вдруг подумала, что ничего, по сути дела, не знает о том мужчине, что стал ее супругом. Так не пора ли начинать исправлять эту оплошность?

— Расскажете мне как-нибудь о вашей семье? — попросила она. — Кошачьей и человеческой?

— Обязательно, — пообещал Аудмунд.

И тут неожиданно Ретта заметила впереди быстро приближающееся облачко пыли.

— Повозка! — приглядевшись, радостно воскликнула она.

Ехавшие по бокам телеги гвардейцы тоже явно заметили князя и его спутников, потому что пустили коней в галоп.

— Повелитель, как вы? — спросил встревоженно командир, поравнявшись с ними.

— Неважно, — признался Аудмунд.

Он стиснул зубы, на висках его выступили капельки пота.

Сидевший на козлах мужичок изо всех сил принялся понукать кобылу. Догнав провожатых, он соскочил и суетливо начал взбивать ворох сена. Аудмунд покачнулся, и спешившиеся гвардейцы подхватили его. Ретта с тревогой следила, как мужа укладывают в повозку.

— За лекарем послали? — спросила она.

— Так точно, княгиня, — ответил один из стражей. — Сейчас он придет в замок.

— Хорошо, — с заметным облегчением вздохнула она. — Тогда давайте поторопимся. Только не трясите его!

Мужичок покосился, проворчал себе под нос что-то о противоречивых женских приказах, но Ретта предпочла не замечать его болтовню. Еще не хватало ей вступать в пререкания с челядью замка или городской беднотой! Эмоционально отчитывать можно только равных себе, так учила ее мать, остальным же можно лишь спокойно давать указания.

Гвардейцы устроили наконец в телеге Аудмунда, и кавалькада тронулась. Князь заметно расслабился, и на губах его даже появилось слабое подобие улыбки.

— Я уже говорил вам, Ретта, чтобы вы не паниковали, — заметил он. — Мой организм зверя справится с любой напастью. Через три дня я буду здоров.

Та не сдержалась и громко фыркнула в ответ:

— Это самая невозможная вещь, какую мне приходилось слышать. Вы теперь мой муж. Как вы представляете себе, чтобы я не волновалась? Можно подумать, мне улыбается мысль в первый же день остаться вдовой.

Аудмунд тихонько рассмеялся, но охнул и, схватившись за бок, замолчал.

Город рос, и вскоре уже они выехали на мощеную дорогу. Телега покатила заметно резвее. Горожане, встречавшиеся им на пути, по каким-либо причинам не попавшие на церемонию, останавливались, заметив их группу, и с тревогой смотрели вслед. Когда впереди показался замок, гвардейцы снова прибавили шаг и прокричали:

— Открывайте князю!

Раздался натужный скрип, и деревянный мост опустился. Ворота распахнулись.

— Князь сильно ранен? — спросил начальник караула у гвардейцев, завидев телегу.

— Да, — лаконично ответили те.

Подбежали солдаты и, подхватив Аудмунда, со всем возможным бережением понесли в покои. Ретта шла за ними, стараясь не отставать, хотя подчас это казалось непростой задачей.

Они миновали этаж, где находились отведенные ей комнаты, и стали подниматься выше. Место, где она не бывала еще ни разу. Но теперь ей некогда было оглядываться по сторонам.

— Закройте окна! — велела она, почувствовав, что в спальне Аудмунда холодно.

Солдаты уложили князя в постель и поспешили выполнить приказание.

Наконец Ретта могла позволить себе перевести дух. Дорога позади, лекарь скоро придет, а муж ее утверждает, что рана для него несерьезная и долго болезнь не продлится.

«Хотя я бы лично поспорила. В Месаине люди умирали от таких ранений, уж я-то знаю», — подумала она и добавила вслух:

— Принесите горячей воды.

«Лекарю она в любом случае пригодится».

Дверь за солдатами закрылась, и стало тихо. Княгиня вздохнула и устало потерла лицо.

— Бурный выдался день, — сказала она.

— Воистину, — ответил Аудмунд.

— Почему вы не повременили со свадьбой? В вашем-то состоянии?

Присев на краешек кровати, она заглянула супругу в глаза. Зверь. Был, есть и будет. И теперь ей надо привыкать к тому, что именно он — самый важный для нее человек.

А тот улыбнулся, уже без усилия, и осторожно взял в руки ее ладонь.

— Хотел поскорее сделать вас своей женой, — охотно принялся объяснять он. — С сегодняшнего дня я объявлю траур, а это уже задержка. Само собой, никакие бракосочетания в такой период не проводятся.

— Конечно, я согласна с вами, — отозвалась Ретта.

— Ну и потом, неизвестно, как там пойдут дела у Кьярби. Я очень рассчитываю на счастливый для всех нас исход, но если случится осечка, то в результате может начаться война. Она не неизбежна, но вполне возможна. Вы понимаете?

— Безусловно.

— Прекрасно. Тогда вы согласитесь, я полагаю, что самый лучший момент для нашей свадьбы — именно сегодня.

Он шевельнул рукой и осторожно погладил пальцем ее ладонь. По спине Ретты побежали мурашки. Голова немного кружилась, а губы Аудмунда отчего-то манили. Хотелось наклониться и прикоснуться к ним. Какие они? Мягкие или нет? Ретта даже головой тряхнула, чтобы сбросить наваждение. Нашла о чем думать, когда он лежит чуть живой!

— Так вы согласны со мной? — повторил он тем временем и легонько сжал ее пальцы.

— Конечно, — ответила она чуть хрипло, постепенно приходя в себя. — Теперь, когда вы объяснили, все кажется логичным.

— Ну, вот и славно.

Она в смущении замерла, не зная, что ей теперь сказать или сделать. Уйти сейчас куда-либо она не решалась, Бериса, шедшая от храма пешком, пока не добралась до замка, а кого можно позвать, чтобы приглядел за Аудмундом, она не знала. Тут дверь без предупреждения распахнулась, и на пороге появился немного сутулый седой как лунь старик. Черные, яркие глаза его, выделявшиеся на морщинистом лице, смотрели по сторонам внимательно и живо.

«Должно быть, лекарь», — догадалась Ретта.

Наверно, они выглядят одинаково во всех частях света. И дело отнюдь не во внешности — в глазах вошедшего, в его движениях и осанке было то неуловимое, что замечала она неоднократно и в целителях Месаины.

— Меня зовут Ингдун, — представился он. — А вы, должно быть, и есть наша новая госпожа?

— Да, это я, — ответила Ретта, вставая и отходя в сторону, чтобы не мешать.

— Что с ним?

— Ранение.

— Бардульв?

Похоже, вести о том, что произошло на поле, уже успели разнестись. Или ему просто доложили?

Ретта кивнула, подтверждая, что виновником плачевного состояния пациента был прежний князь, а целитель тем временем подошел к постели и, прищурившись, с легким ехидством заговорил:

— Ну что, Аудмунд, ты живой? Это хорошо. На этот раз я все-таки уложу тебя в постель. Как ты мог быть настолько беспечным и позволить ранить себя? И кому? Магу! Тебе должно быть стыдно. Ты понимаешь, что твое здоровье больше тебе не принадлежит?

— Об этом я знаю лучше тебя, — проворчал Аудмунд. — А если ты будешь продолжать читать мне нотации, я выгоню тебя, так и знай, и буду зализывать раны сам. И пусть тебя тогда заест совесть. Простите, Ретта.

Та, растерявшись, не зная, как ей реагировать на эту явно дружескую перепалку, просто пожала плечами в ответ. Ингдун хмыкнул и поставил сундучок на стол.

В дверь постучали, и старик громко крикнул:

— Входите!

Появился солдат с водой. Поставив миску на стол, он удалился, а Ингдун принялся снимать бинты.

— Кто тебя перевязал? — поинтересовался он у Аудмунда.

— Жена, — отозвался тот.

Лекарь осмотрел открывшееся ранение и одобрительно хмыкнул:

— Так вы в самом деле знакомы с лекарским искусством, княгиня?

— Да, я училась в Месаине.

— Очень хорошо, рад обрести в вашем лице столь замечательного коллегу и, смею надеяться, союзника.

Ингдун начал обрабатывать рану, а Ретта, приблизившись, принялась наблюдать. Руки лекаря двигались уверенно и ловко. Свежей крови больше не было видно, и все же глубина поражения вызывала трепет. Любой человек уже давно метался бы в лихорадке, но этот полузверь стойко перенес две церемонии подряд, после ехал долгое время верхом, а теперь лежит и как ни в чем не бывало болтает.

— Эх, госпожа, — заговорил, не отрываясь от дела, Ингдун, — если бы вы знали, каким он был непоседливым ребенком. В этом он всегда был похож на своего отца.

— Я таким и остался, — не удержался от ответной реплики Аудмунд и поморщился, когда руки Ингдуна в очередной раз коснулись обнаженной раны.

— Будешь дергаться, я тебе еще и нитки наложу, — пообещал лекарь. — Чтоб шов был красивее.

— Он и так хорош, — проворчал оборотень.

— А вот об этом уже не тебе судить, — парировал его собеседник.

Он присыпал рану порошком, снимающим воспаление, наложил мазь и принялся перевязывать.

Дверь тихонько отворилась. Бериса осторожно заглянула в покои и, заметив Ретту, подошла к ней и прошептала на ухо:

— Там советник Весгард.

— Пусть подождет немного, — попросила та. — Как только целитель уйдет, я передам Аудмунду.

Старуха кивнула и торопливо вышла. Довольный лекарь наконец выпрямился и объявил, потирая руки:

— Ну, вот и замечательно. Все готово. Теперь ему необходимо лежать, это самое главное. Могу я оставить его на ваше попечение, госпожа?

— Да, конечно, — выразила готовность Ретта.

— Тогда постарайтесь, чтобы он не вставал хотя бы до завтра. Я понимаю, что это весьма сложная задача, и все же вынужден настаивать. Рано утром я проведаю его. Если что — зовите.

— Непременно.

Он собрал свои пузырьки и мази и, попрощавшись, удалился. Ретта вздохнула, и на бледном от волнения лице ее появилась улыбка.

— Вы устали? — спросил ее Аудмунд, и в тоне его прозвучало искреннее участие.

Ретта покачала головой:

— Совсем немного. Что значат такие пустяки по сравнению с тем, что сегодня произошло? Да, там советник Весгард дожидается.

— Позовите его, — попросил князь.

Княгиня кивнула и распахнула дверь. Лорд Весгард вошел и, приблизившись к кровати, спросил с тревогой:

— Как вы, повелитель?

— Все хорошо, — ответил тот, но, хотя он явно пытался говорить по возможности более убедительно, все же бледность щек, капли пота на висках и чуть подрагивающий от напряжения голос спрятать было невозможно. — Однако жена моя и Ингдун сговорились и на ближайшее время уложили меня в постель. Боюсь, вам некоторое время придется справляться со всем самому.

— Я все сделаю, повелитель.

— Нисколько не сомневаюсь. Где тело Горгрида?

— Только что принесли. Плотники сколачивают помост в тронном зале.

— Хорошо. Не забудьте объявить по нему траур и распорядитесь приспустить все знамена в стране.

— Непременно. Все будет исполнено.

Весгард стоял навытяжку, почти по-военному, и преданно смотрел своему князю в лицо. В глазах вельможи застыла тревога.

Аудмунд прикрыл на некоторое время веки, переводя дух, и в конце концов попросил:

— Дайте попить.

Ретта оглянулась по сторонам и, заметив на столе кувшин воды и кружку, поспешила налить и подать мужу. Присев на край кровати, она приподняла его голову, чтобы Аудмунду было удобней.

— Спасибо, — поблагодарил он ее наконец и снова обернулся к советнику. — Пока возьмите обязанности Горгрида на себя, а я, когда поправлюсь, решу, кого назначить на его место.

— Все будет исполнено, — все так же четко пообещал вельможа.

Аудмунд улыбнулся, глаза его блеснули, и вдруг он совсем другим тоном закончил:

— Мой поклон вашей уважаемой супруге, леди Хельвеке.

Весгард как-то разом расслабился, выражение лица его изменилось, и уже с заметной улыбкой на губах он ответил:

— Конечно, мой князь, обязательно передам.

— Кого же вы назначите на место Горгрида? — спросила Ретта, когда дверь за лордом Весгардом закрылась.

— Бёрдбрандта, — ответил Аудмунд, практически не раздумывая. — С должностью советника по обороне он справится превосходно.

Она удивленно подняла брови:

— Но разве нет более опытных командиров? Бёрди всего тридцать лет.

Она все еще немного судорожно вздохнула и прошлась по комнате. Напряжение последних часов оставляло ее неохотно.

— Понимаете, Ретта, — принялся объяснять Аудмунд, и она поспешила вернуться к ложу, чтобы муж мог говорить тише, не напрягаясь, — солидный возраст не всегда преимущество. Те, кто давно командует, уже привыкли к определенному объему работ и ответственности. Перестроиться им будет гораздо сложнее. Сейчас, когда ситуация с Фатраином столь сильно напряжена, у меня нет возможности постоянно контролировать действия нового советника и долго вводить его в курс дела. Будь обстановка более спокойной, я бы, возможно, рискнул. Пока же преимущество за Бёрди — у него в силу молодости мышление более гибкое, к тому же он талантливый командир и организатор. Горгрид частенько делился со старшим сыном своими делами и планами, поэтому он во многом уже в курсе ситуации. А вот до должности старшего советника он еще не дорос, тут вы правы. Этот пост перейдет к Весгарду.

— Что ж, я согласна с вами, — улыбнулась Ретта и наклонилась, чтобы поправить Аудмунду подушки.

Впервые с тех пор, как она оказалась в его покоях, у нее появилась возможность оглядеться. Наборные панели темного дерева, лаконичность и простота. Наверное, обстановка максимально соответствовала характеру своего владельца. Во всяком случае, обдумав эту мысль еще раз, Ретта согласилась с ней.

Широкая кровать, как и в ее собственных покоях, была укрыта балдахином, у окна расположился стол с письменными принадлежностями, картами и стопкой книг. Ретта оглянулась, подошла и, взяв одну из них, повертела в руках. Знаки, начертанные на толстых пергаментных страницах, ничем не напоминали привычные ей месаинские или вотростенские буквы, скорее запятые и черточки, раскиданные в весьма странной последовательности. Ничего не поняв, она положила книгу обратно.

— Она написана на языке оборотней, — прокомментировал Аудмунд.

На каминной полке стоял лаковый миниатюрный портрет и лежала свирель. Подойдя ближе, она взяла инструмент и оглядела. Потертости и царапины неоспоримо свидетельствовали, что им пользуются.

— Вы умеете играть? — спросила Ретта, обернувшись к мужу.

Ибо кому еще, если не ему, она могла бы принадлежать? Капитан Клеволд говорил об образованности и интеллигентности ее супруга.

— Умею, но делаю это не часто и под настроение, — отозвался он.

На миниатюре же оказался изображен князь Эргард. Почти такой же, как на парадном портрете внизу, только моложе.

— Кто написал его? — вновь спросила она.

— Моя мать. Здесь отец такой, каким был в момент их знакомства.

Ретта пригляделась к изображению внимательней и наконец вынесла вердикт:

— В самом деле, очень красивый мужчина.

— Благодарю вас, — искренне отозвался Аудмунд.

— А кстати, — продолжила она, прищурившись и чуть склонив голову на бок, — скажите, в Вотростене есть свои собственные художники, поэты, музыканты? Я много слышала о талантливых полководцах или ученых, но ни разу при мне не упоминали имен тех, кто делает мир прекрасней.

Аудмунд собрался было отвечать, но вдруг закашлялся, и Ретта поспешила подать ему воды.

— Спасибо вам, — поблагодарил он, и она, снова присев на край ложа, приготовилась слушать. — Вы понимаете, люди творческих профессий у нас, конечно, рождаются, но крайне редко.

— Но почему? — в изумлении воскликнула Ретта.

Что может быть естественней для человеческой натуры, чем красота? И куда же подевались ее естественные проводники здесь, на северном краю света? Не повымерзли же, в самом деле?

— Когда Далира погибла, так получилось, что выжили по большей части военные и ученые, а также некоторое количество инженеров и мастеров. И именно они передали в конце концов свои таланты потомству. Знания в этих областях до сих пор не утрачены нами и, более того, активно развиваются. Художники же, поэты, торговцы, знать, императорская семья в полном составе — все погибли. Это связано со структурой магической энергии и особенностями архитектуры Далиры. Вижу, Ретта, что вы сейчас мало понимаете, но в двух словах я объяснить не смогу. Давайте отложим этот разговор до тех пор, пока я поправлюсь. Тогда я вам с удовольствием поведаю всю историю.

— Конечно, Аудмунд, отдыхайте, — с готовностью отозвалась Ретта. — Мне было бы совестно доставлять вам сейчас столько хлопот.

Но сколь загадочен и прекрасен, вероятно, был тот мир, что вставал теперь перед ее глазами, — мир утраченной прародины! И муж ее, что лежит сейчас в постели, оправляясь от ран, его прямой наследник!

«Даже несмотря на свою кошачью натуру», — подумала Ретта и ощутила, как в груди ее просыпается нежность. Хотелось заботиться о нем, ухаживать, помогая оправиться от раны, и, к ее счастью, он ничуть против этого не возражал. По крайней мере, пока.

Аудмунд облизнулся, откашлялся и заговорил:

— Что ж, как бы то ни было, нам с вами обоим, кажется, повезло.

В голосе его отчетливо послышались мурлыкающие интонации, глаза засветились лаской.

— О чем вы? — спросила она, немного смутившись, но глядя, тем не менее, прямо мужу в глаза.

— О том, — охотно ответил он, — что у нас с вами появилось время просто познакомиться друг с другом как следует.

— И снова я не могу не согласиться, — поддержала она.

Попробовать узнать хоть немного того, кто стал ей мужем, это ли не подарок богов!

Он положил тяжелую ладонь ей на бедро, и Ретта вздрогнула то ли от неожиданности, то ли оттого, что прикосновение оказалось приятно.

— Спать приходите сюда, — вдруг велел он и выразительно похлопал по кровати. — И вообще, я думаю, вы можете перенести ко мне свои вещи. Вы моя жена, и теперь ваше место в моих покоях. Не волнуйтесь, я пока не в том состоянии, чтобы требовать от вас выполнения супружеского долга, а для вас это хорошая возможность привыкнуть к моему присутствию рядом. Вы согласны?

«Супружеский долг»! От этих слов Ретту бросило сначала в жар, потом в дрожь. Сердце бешено заколотилось, норовя вырваться из груди, а ладони вспотели. Ведь как бы то ни было, а уже очень скоро ей все же предстоит разделить с ним ложе. И это не Бардульв, объятия которого можно было бы просто вытерпеть, это тот, кто нравится, к кому влечет! Что станет делать она?

Мысли метались, но Аудмунд смотрел спокойно и ласково, и от мерного дыхания его, от все понимающего взгляда они успокаивались и потихоньку начинали приходить в порядок.

— Конечно же, Аудмунд, вы совершенно правы, — наконец сумела сказать она.

И мысленно поддела саму себя: «Какая дивная покладистость».

— Ну, вот и славно, — ответил муж.

Вдруг как-то незаметно сгустилась тишина. Не было слышно ни голосов, ни шагов. Ретта встала и подошла к окну. Во дворе стояли стражи, их было на первый взгляд как будто больше, чем в прошлые дни. Лица, в обычное время совершенно бесстрастные, выражали скорбь. С моря натягивало облака, ветер усиливался. Быстро темнело, и княгиня поискала, чем бы ей зажечь светильники.

— Огниво на столе, — подсказал муж.

— Спасибо.

Отыскав небольшой холщовый мешочек, она затеплила свечи, разожгла камин и спросила:

— У вас есть помощники?

— Здесь, в покоях? — уточнил он.

— Да.

— Нету. Я все обычно делаю сам. Хотя кто-то здесь определенно убирает.

— Что ж, ясно. Тогда мне стоит сходить и попросить кого-нибудь, чтобы нам подали обед. Вы ведь наверняка голодны.

— Есть такое, — признался Аудмунд. — Последний раз я ел еще вчера вечером.

— Так что же вы молчали? — возмутилась она и, обернувшись, нахмурилась и уперла руки в боки. — Надеюсь, вы не хотите сказать, что вашему кошачьему организму не нужна пища?

Аудмунд закашлялся, пытаясь скрыть смех. Глаза его блеснули весельем:

— Конечно, нет. Напротив, чтобы поправиться, мне нужно много сил. Но ваш упрек справедлив, признаю.

— Ох, Аудмунд, — с упреком проговорила Ретта и покачала головой.

«Иногда мужчины как дети, — подумала она. — Даже самые лучшие из них».

— Для поручений там должен быть ординарец, — подсказал князь.

Распахнув дверь, она выглянула и, обнаружив стоящего навытяжку солдата, велела:

— Пусть принесут обед в покои. И найдите Берису.

— Слушаюсь, княгиня.

Солдат убежал, а Ретта вернулась обратно в спальню.

— Наверное, я виноват перед вами, — сказал вдруг Аудмунд.

Огонь в камине уже успел разгореться, стало тепло и уютно. Она снова уселась на краешек кровати и вопросительно посмотрела на мужа, ожидая пояснений. Тот тяжело вздохнул:

— Не таким должен был быть день вашей свадьбы. Сложись все иначе, после церемонии состоялся бы пир. Вы были бы там самая красивая, вам говорили бы комплименты. Я обязательно преподнес бы вам подарок. И мы бы танцевали. А вместо этого вам запомнятся бой, предательство Бардульва и траур. И в довершение всего вы вынуждены теперь исполнять обязанности сиделки.

— Какие пустяки! — воскликнула Ретта с укором в голосе и покачала головой. — Вы уже сделали этот день счастливым, потому что избавили от своего брата. Ухаживать за больными я привыкла, а что до всего остального… Что ж, жизнь вносит свои коррективы в наши радужные мечты.

— Я постараюсь исправиться, — пообещал он твердо. — Как только встану на ноги.

— Не думайте об этом, — отозвалась она.

Он потянулся, накрыл ее ладонь своей и прошептал:

— Вы истинное сокровище, Ретта. И я в самом деле счастлив, что вы достались именно мне.

Тихий, вкрадчивый голос Аудмунда проникал в душу. Голова ее слегка закружилась, а по коже пробежал приятный озноб. Рука чуть дрогнула, Ретта осторожно потянулась и положила трепещущие пальцы мужу на грудь. Сердце зверя под ними бешено колотилось. Это тоже расовая особенность оборотней или он просто волнуется, как и она сама? Опять вопросы, на которые она не знает ответов.

Аудмунд сжал ее пальцы и принялся осторожно перебирать.

— Все будет хорошо, — пообещал он твердо. — Я вас вовсе не тороплю. Мне не нужна ваша покорность долгу, Ретта. Я хочу, чтобы вы по собственному желанию пришли ко мне.

Многообещающие слова! Воображение тут же нарисовало счастливые сцены семейной жизни. Внимание. Понимание. Согласие и любовь. Она даже зажмурилась, опасаясь спугнуть видение. Но что, если это все правда, единственное, что ей нужно, это побороть собственную робость перед неизведанным и незнакомым, перед силой оборотня?

Ретта резко распахнула глаза и посмотрела на Аудмунда. В его вертикальных зрачках читались мудрость и понимание. Конечно, ведь опыт сотен и тысяч предков в его распоряжении, и ему вовсе не нужно блуждать во тьме, чтобы получить ответы.

— Я обещаю, — прошептала она уверенно. — Однажды. Не знаю, когда.

Он явно собирался что-то еще сказать, но в этот самый момент в дверь постучали. С сожалением вздохнув, Ретта встала и отправилась открывать. Вошли слуги и поставили на стол обед.

— Можете идти, — отпустила их княгиня, и они с поклоном удалились.

Желудок голодно булькнул, давая понять, что идея насчет еды ему однозначно нравится. Соблазнительно пахло хлебом и мясом, кашей с фруктами и травяным чаем.

— Наверное, вам хочется умыться, — предположила она, обернувшись к мужу. — Да и руки бы помыть не помешало.

— Тут вы правы, — живо откликнулся Аудмунд и сделал движение, совершенно очевидно намереваясь встать.

— Нет, лежите! — встрепенулась Ретта. — Еще не хватало, чтобы ваши раны опять закровили.

Князь заинтересованно посмотрел, слегка приподняв брови, но спорить не стал и покладисто лег обратно на подушки.

Сходив в купальню, она принесла полотенце и смочила его в той самой воде, что по-прежнему стояла на столике у кровати, отжала и, присев рядом, начала вытирать ему лицо.

— Так, признаюсь, мне еще умываться не приходилось, — прокомментировал он.

— Вам повезло. Многие раненые на моей памяти были не в состоянии обиходить сами себя.

Полотенце высохло, и она его смочила снова.

— Давайте я теперь сам, — протянул руку Аудмунд.

Поколебавшись одно мгновение, Ретта все-таки отдала лоскут ткани. Кот в человеческом обличье довольно уркнул и, откинув одеяло, принялся обтирать шею, руки и грудь. Быть может, это зрелище было и не столь эффектным, как тогда на поляне, но все же она с удовольствием наблюдала, как красиво вырисовываются под кожей мышцы. Меньше всего сейчас Аудмунд походил на больного. Дыхание стало гораздо ровнее, а на лицо вернулись краски. Что он там говорил про три дня? Вполне возможно, завтра утром он уже в самом деле в состоянии будет встать.

«Но в этом, конечно же, должен будет сперва убедиться Ингдун». Она поднесла ближе миску, чтобы мужу было удобней помыть руки, и, поставив использованную воду обратно на столик, вышла из спальни и велела ее забрать.

Когда ординарец скрылся, она перенесла поднос с едой поближе к кровати и задумалась:

— Как же вы будете есть?

— Сам, — решительно ответил Аудмунд. — Я не до такой степени болен и при необходимости вполне могу передвигаться.

— Да, я видела, — задумчиво ответила Ретта, вспомнив недавнюю церемонию.

Она подошла, взбила подушки и помогла мужу устроиться в постели полусидя. Сначала они воздали должное каше, потом переключились на вяленого фазана.

— Должно быть, в Вотростене успевают соскучиться за лето по свежему мясу.

— Вы правы, — подтвердил он. — Но что делать, если охотиться запрещено. Иначе что мы все будем есть зимой?

— А домашняя скотина?

— А чем прикажете ее кормить?

Аудмунд доел свою порцию мяса и с удовольствием обсосал косточку.

— Аппетит у вас на славу, — заметила она.

Оборотень прищурился:

— А я вам говорил, что вовсе не умираю.

«Но я своими глазами видела рану», — подумала она, но вслух ничего говорить не стала. Завтра, когда Ингдун придет перевязывать, она сможет увидеть воочию и наконец убедиться.

Заглянула Бериса, и Ретта, вытерев руки, встала.

— Собери мои вещи, — попросила она. — Я переезжаю сюда.

Старуха улыбнулась:

— Очень рада за вас обоих. Я до сих пор не поздравила, прошу прощения. Примите самые искренние пожелания счастья.

— Благодарю вас, — отозвался с постели князь. — Вы тоже можете переселиться на этаж, чтобы быть ближе к Ретте. Напротив есть свободная комната. Ну, а другие статс-дамы и фрейлины, когда они появятся, пусть остаются этажом ниже.

— Спасибо вам, князь, — ответила Бериса и чуть заметно усмехнулась. — Уверяю, мы не будем вам мешать и не нарушим покой. Пойду займусь вещами.

Она слегка поклонилась и, кивнув Ретте, вышла за дверь.

«Должно быть, такие перемены для него серьезное испытание, — подумала та. — Он привык быть хозяином своей жизни и своих покоев. И тут появляется кто-то, кто начинает претендовать на то и другое».

Правда, до сих пор он не высказывал никаких признаков неудовлетворенности своим изменившимся положением. Значит, и ей не стоит думать о подобных вещах.

Когда с поздним обедом было покончено, а посуду забрали, Ретта подумала, что ей тоже следовало бы привести себя в порядок. Платье было серьезно испачкано, волосы растрепались. Отдав приказ все тому же ординарцу, чтобы в купальню принесли горячей воды, она вернулась к мужу.

— Я полагаю, вы хотите спать, — сказала она.

— Отдохну позже, — покачал головой Аудмунд.

— Скажите, а куда делась ваша кольчуга? — спросила она. — Насколько я помню, вы уезжали именно в ней.

— Все верно, — подтвердил он. — Но после я должен был преодолеть серьезное расстояние. В человеческом облике я бы не успел, поэтому пришлось бежать в зверином. Кольчугу я оставил на месте, в ипостаси рыси она бы мне сильно мешала и тормозила. Кожаный доспех для этих целей гораздо удобнее. Чуть позже оборотни вернут мои вещи в замок вместе с лошадью.

Ретта вздохнула и покачала головой:

— Вы подвергались серьезной опасности. Хорошо, что вас в итоге не убили.

— Иногда приходится выбирать, — откликнулся тихо Аудмунд. — Что важней: успеть на место и не дать брату уничтожить Вотростен — или позаботиться о собственной жизни? Я решил, что выбор очевиден.

Князь говорил серьезно и проникновенно, не спуская с нее внимательных глаз. Ретта задумчиво прошлась по комнате и остановилась наконец перед портретом князя Эргарда.

— Я понимаю все, что вы сейчас сказали, — в конце концов заговорила она. — И доведись мне встать перед таким же выбором, я поступила бы, как и вы. Но вы мне муж. Для жены ваша личная безопасность всегда есть и будет важнее прочего. Вот такие противоречия.

Нахмурившееся было небо за окном вновь успело просветлеть. Буря так и не разразилась. Начинало смеркаться, хотя звезды появиться пока еще не успели.

— Открыть вам окно? — спросила она.

— Нет, не надо, — покачал головой Аудмунд. — Вам будет холодно.

Вошли слуги и начали готовить купальню.

— Сыграете мне потом, когда поправитесь? —попросила она, глядя на свирель.

— Обязательно, — с видимой готовностью ответил князь.

Ретта вздохнула и потерла виски.

— Хорошо, что этот день заканчивается, — заметила она и поглядела в окно.

Во дворе сменялся караул. Отсюда, из покоев Аудмунда, происходящее было видно гораздо лучше. Из ее прежних комнат проглядывался сад и небольшой кусочек двора, отсюда же тренировочная площадка и часть казарм, и куда лучше была видна дорога, ведущая к порту, и храм.

— Вода готова, госпожа, — объявили слуги и ушли, повинуясь жесту Ретты.

— Могу я положиться на ваше благоразумие и на некоторое время оставить вас одного? — спросила она.

Аудмунд сощурился чуть насмешливо, однако ответил вполне серьезно:

— Можете, не переживайте. Скорее выздороветь и в моих интересах тоже. Через два дня состоятся похороны Горгрида, я должен быть там.

При мысли о советнике сердце снова обдало печалью. Как выдерживают такое испытание его сыновья?

— У Бёрди есть жена? — спросила она Аудмунда.

— Невеста. Они собирались пожениться после окончания войны. Теперь свадьбу придется отложить до следующего лета.

— Да, понимаю. Но все же очень хорошо, что есть кому его поддержать.

Долгое время князь молчал. То ли не слышал ее слов, то ли размышлял о чем-то своем. Наконец он проговорил тихонько:

— Вы правы.

И принялся глядеть в окно. Лицо его исказила гримаса страдания, но Ретта не была уверена, нужны ли ему сейчас какие бы то ни было слова. Повинуясь порыву, она подошла, осторожно сжала руку мужа и удалилась в купальню.

Когда она вернулась, слуги как раз выходили из гардеробной. Бериса расставляла на каминной полке рядом с вещами князя ее пожитки. Заметив воспитанницу, старуха молча кивнула и выскользнула из покоев.

Аудмунд лежал, закрыв глаза, и чем-то отдаленно напоминал беспомощного котенка. Дыхание было неровным и рваным, и Ретта поняла, что муж не спит. Устроившись у окна поближе к камину, она взяла арфу и задумалась, что же сыграть.

Пальцы тронули струны. Мелодии задавало тон настроение, печальное и подавленное, и музыка выходила под стать ему. Она разливалась водой в полях по весне, набегала на песчаный берег морской волной. Напевная и лиричная, она словно шептала на ухо, стремясь о чем-то рассказать, и Аудмунд, вздохнув, проговорил в конце концов:

— Восхитительно.

Пальцы Ретты в последний раз коснулись струн, и инструмент занял место на полке.

— Отдыхайте, — прошептала она и, поправив одеяло, наклонилась и коснулась осторожно губами его виска.

— Спасибо, — прошептал князь, все так же не открывая глаз.

— Спокойных снов вам.

Она затушила светильники, задернула полог балдахина, затем обошла кровать и нырнула под одеяло.

Уснуть удалось далеко не сразу. Присутствие полузверя-мужа на соседней подушке волновало. Дыхание сбивалось, и ноздри его, чутко вздрагивающие, наводили на мысль, что он ощущает волнение ее по запаху.

Ретта повернулась на бок, осторожно дотронулась пальцами до лежащих на подушке волос Аудмунда и закрыла глаза. Он ранен и невероятно устал, ему необходим отдых, а она ему мешает спать. Нет, так не годится! Усилием воли вызвала она в памяти тот мотив, что сейчас наигрывала, а еще видение вересковых полей. Картина была завораживающая, и Ретта любовалась ею, почти физически ощущая ветер на коже.

Скоро дыхание Аудмунда выровнялось, и сама она вслед за ним не заметила, как провалилась в сон.

Ей виделась темнота, но не пугающая, а ласковая и нежная, словно мать. Ретта огляделась, гадая, куда попала, и вдруг увидела, что к ней идет женщина, молодая и красивая, с толстыми светлыми косами и в васильково-синем платье прямого покроя. На плечах красовалась накидка из волчьего меха. Женщина улыбнулась, остановившись прямо перед ней, и возложила ей на голову венок из цветов северного льна. Заиграла музыка, новоявленная княгиня закружилась в диковинном танце, а женщина исчезла, словно и не было ее никогда.

А тьма расступилась, и прямо над головой раскинулось бескрайнее голубое небо, по которому плыли белые облака. И на душе Ретты было легко и светло.

Ретте казалось, что ее мягко покачивает на речных волнах. Тонко свистит камыш, поет какая-то незнакомая птица. Солнце светит ярко-ярко, так что даже слепит глаза. Она улыбнулась тепло и мечтательно, медленно подняла руку, жестом пытаясь защититься от золотисто-розовых утренних лучей, и… проснулась.

Зевнув, Ретта привстала на локте и огляделась. Полог со стороны Аудмунда был отдернут, примятая подушка еще хранила тепло тела, однако его самого на кровати не было.

Она чуть заметно нахмурилась и покачала головой. Какое непослушание! И ведь сам же накануне сказал, что в его интересах поправиться поскорее.

«А это значит, — решила она, — что далеко уйти он не мог».

На полу мерцал нежным золотым светом квадрат окна, сквозь открытые занавеси голубел кусочек неба, а в прозрачном, искрящемся воздухе танцевали затейливый неторопливый танец пылинки.

Аудмунд обнаружился стоящим около камина в свежей рубашке и штанах. Он держал в руках портрет отца и все смотрел и смотрел, не отрываясь, то ли на князя Эргарда, то ли вглубь себя — Ретте было трудно разобрать со своего места. Наконец, он коснулся изображения губами, затем приложил его ко лбу и, тяжело вздохнув, замер. Теперь ошибиться было невозможно — такое горе ни с чем не спутаешь. Но ведь с момента смерти князя Эргарда прошло достаточно времени. Неужели скорбь столь сильна? А ведь есть еще Тэньяти, отчаяние которого она вчера наблюдала лично. Еще одна расовая особенность оборотней? Или Горгрид и его товарищ-князь столь резко выделялись из толпы обычных людей и были на диво замечательными отцами? Вопрос, ответ на который ей очень бы хотелось узнать, ведь именно они, похоже, сильнее всего повлияли на Аудмунда. Но вслух его задать она вряд ли решится, чтобы не разбередить ненароком раны. Не сейчас. Быть может, когда-нибудь потом, после. Или он сам вдруг расскажет.

— Аудмунд! — позвала она тихонько.

Князь вздрогнул от неожиданности, резко обернулся, и глаза его на миг сузились до двух щелочек, но, увидев Ретту, встревоженно глядевшую на него, расслабился и просветлел лицом.

— Вы проснулись? — спросил он, ставя портрет обратно на полку.

— Как видите, — улыбнулась Ретта и, чуть поколебавшись, спросила: — Скажите, Аудмунд, я вам сильно мешала?

Тот в удивлении приподнял брови:

— О чем вы?

— О вчерашнем вечере, — смущенно, но тем не менее твердо ответила она.

На лице супруга зажглось понимание.

— Нет, — покачал он головой. — Почти нет.

— Спасибо за откровенность.

Выходит, поначалу она все-таки слегка досаждала. Что ж, им обоим придется привыкать. В конце концов, он сам велел ей переселяться к нему в покои. Значит, знал, на что шел. Но и ей следует помнить, что она обитает в комнатах не одна.

— Наверное, я должна перед вами извиниться, — продолжила она.

— За что?

Аудмунд подошел и присел осторожно на край кровати.

— Видите ли, — принялась объяснять Ретта, в волнении теребя завязки сорочки, — меня в жизни учили многому: хорошим манерам, танцам и музыке; учили пению и языкам; учили держать лицо при любых обстоятельствах и не сопротивляться, если точно знаешь, что нет возможности победить; учили выжидать, когда это необходимо; учили лавировать в придворной клоаке. Но, Аудмунд, меня никто никогда не учил любить мужа. Мои родители и бабушка с дедушкой были реалистами. Брак по любви для девушки моего положения практически невозможен, поэтому мама предпочитала не забивать мне голову чепухой. Она говорила, что самое главное суметь сделать собственную жизнь комфортной. Научиться не раздражаться при виде мужа, даже если он не вызывает приятных чувств, научиться держать язык за зубами, попробовать понять и принять его, насколько это возможно, и конечно, сто раз подумать о последствиях, если вдруг решишь совершить глупость.

Ретта вздохнула судорожно и замолчала. Никогда не думала она, что будет говорить на подобные темы. И с кем? С мужчиной. С мужем. Еще недавно такое поведение казалось немыслимым.

А князь ждал терпеливо, не шевелясь и не подгоняя. В зрачках его читалась спокойная уверенность и мудрость. Сколько раз его предки сталкивались с подобной ситуацией? И что они теперь подсказывают ему?

— Понимаете, — продолжила она, по-прежнему не отрывая от мужа глаз, — наверное, за роль вашей сиделки вчера я просто ухватилась, как за соломинку. Она мне знакома и понятна, в отличие от всего остального. Но, Аудмунд, я очень хочу научиться!

Тут голос Ретты дрогнул, и князь, потянувшись, осторожно приложил палец к ее губам.

— Не надо, не продолжайте, — прошептал он по-звериному вкрадчиво, — раз вам тяжело об этом говорить. Я все понял, и скажу то же самое, что и вчера. У вас будет столько времени, сколько вам понадобится, и именно по той простой причине, что я собираюсь быть счастливым в браке. Поверьте мне, я предвидел подобное и никуда не спешу. Вдвоем мы справимся со всем чем угодно. Не переживайте.

Он убрал палец от ее губ, и Ретта на миг ощутила укол разочарования. Но Аудмунд положил свою широкую ладонь на ее щеку, приблизил лицо, обдав теплым дыханием, и ей вдруг показалось, что она тонет в этом взгляде зверя, не похожем ни на что. Голова закружилась, и она ухватилась за его плечи, опасаясь упасть. И тогда князь, обняв ее осторожно одной рукой, бережно коснулся губами губ. Всего миг длился поцелуй, а после Аудмунд ее отпустил, но за это мгновение она успела пережить падение и взлет, и вовсе не удивилась бы, если б узнала, что началась и закончилась война с Фатраином.

Муж шевельнулся, посмотрел внимательно, затем осторожно, не торопясь лег на свое место и, увлекая за собой Ретту, положил ее голову себе на плечо.

— Все будет хорошо, — прошептал он еще раз и замолчал.

Она лежала, слушая спокойное, размеренное биение его сердца, и впервые за долгое время ей было уютно и мирно, словно она попала домой.

— Вы знаете, — заговорила через некоторое время Ретта, — мне снился сегодня сон.

— Какой же? — мгновенно отозвался Аудмунд.

И она начала рассказывать. О женщине и венке, о голубом небе.

— Я рад за вас, — наконец сказал муж, когда она замолчала. — Это была Тата. Ваш сон означает, что северная земля приняла вас.

— Вы так думаете? — спросила она с надеждой.

— Я убежден, — ответил он твердо. — При случае можно будет спросить жрецов, но они наверняка подтвердят, что это было знамение.

— Как хорошо, — немного подумав, прошептала она.

Ведь ей предстоит провести в Вотростене всю свою жизнь. Что может быть лучше, чем осознание, что боги, которые управляют северным краем, признали тебя?

— Мне кажется, Тата ведет вас, — сказал вдруг Аудмунд.

Заинтересованная, Ретта привстала на локте и посмотрела мужу в глаза:

— Что вы имеете в виду?

Он улыбнулся, протянул руку и дотронулся до ее волос. Пропустив прядь сквозь пальцы, коснулся ее плеча, погладил ласково, и Ретта почувствовала, как по спине вдруг тоненько и приятно будто легким перышком защекотало.

— У вас ведь были еще сны? — уточнил он. — Например, в пути или незадолго до отплытия? Загадочные и непонятные.

— Да, были, — практически не раздумывая, ответила она.

Положив ладонь Аудмунду на грудь, она задумалась: какими словами ему рассказать? Наверное, теми же самыми, что и о трудностях с любовью. Но ведь тут пойдет речь о нем лично!

Муж понимающе посмотрел, осторожно накрыл ее ладонь своей и поднес к губам, пощекотав дыханием, а затем и усами.

— Мне снились вы, — наконец призналась она. — Точнее, ваши глаза, ни на что не похожие. А потом были видения в бреду.

— В бреду? — с явным удивлением переспросил князь.

— Да. Я свалилась с лихорадкой, когда узнала, чьей женой мне предстоит стать.

Новый рассказ дался гораздо легче. Быть может, это уже следовало считать привычкой?

Солнце поднималось за окном все выше. Осторожно приоткрылась дверь, Бериса заглянула в покои и сразу скрылась.

— Вот такой сон, — подвела итог истории Ретта.

Аудмунд какое-то время молчал, обдумывая услышанное, и наконец серьезно сказал:

— Да, сочувствую. Мой братец кого угодно доведет до последней черты. Наверное, после него даже оборотень мог показаться приемлемой кандидатурой.

Он осторожно покосился на нее, и в зеленых глазах его зажглось лукавство.

— Как вы можете так говорить, Аудмунд! — рассмеялась Ретта. — Как будто я согласилась бы, если б вы мне не понравились лично!

За дверью послышались голоса и звон оружия.

— Мне стоит привести себя в порядок, — встрепенулась Ретта, оглядев себя.

— Я прикажу открыть сегодня вход для слуг, — сказал ей муж. — Чтобы ваши помощницы могли попадать прямо в гардеробную, минуя спальню.

— Это было бы чудесно, — обрадовалась она. — Спасибо вам.

Повинуясь порыву, Ретта наклонилась и быстро поцеловала мужа в щеку. Губы коснулись немного шершавой, колкой кожи, но ощущение это оказалось неожиданно приятным.

Соскочив с постели, она приоткрыла дверь и позвала Берису.

Та вошла, и она спросила:

— Поможешь мне одеться?

— Конечно, милая.

— Позовите мне ординарца, — попросил князь.

Ретта поспешила скрыться в гардеробной, и няня, окликнув вестового, присоединилась к ней.

— Завтра модистки привезут твои первые платья, — сообщила она.

— Очень хорошо, — обрадовалась княгиня.

Значит, она наконец сможет одеваться по местной погоде. Пока же следовало решить, что выбрать из имеющегося. Белое она наденет на похороны, но требуется ли ходить в нем каждый день?

— Конечно, нет, — ответила Бериса, когда Ретта ей задала вопрос. — Простой белой накидки на волосы будет достаточно. Только избегай слишком ярких и кричащих оттенков в одежде, выбирай спокойные.

— Спасибо, я поняла тебя.

Нарядившись в соответствии с полученными указаниями, она оглядела себя в зеркало и, оставшись довольна внешним видом, вернулась в спальню.

На столе уже стоял завтрак: сырный пирог и оладьи, яблоки и хлеб, нарезанное ломтями холодное вяленое мясо и, конечно же, ароматный травяной чай с вареньем из морошки.

— Ингдун, наверное, скоро придет? — спросила она Аудмунда.

— Я тоже так думаю, — ответил он. — А посему давайте поспешим с трапезой.

Поскольку разрешения вставать с постели Аудмунду пока никто не давал, она снова, как и вчера, поставила поднос на прикроватный столик. Муж слегка прищурился, облизнулся демонстративно, потянулся к блюду, но взял с него не ломтик мяса, как было решила Ретта, а… сырник.

Заметив растерянность на ее лице, он вопросительно приподнял брови:

— Неужели не ждали?

Она пожала плечами. В самом деле, ел же он в походе и кашу, и хлеб, да и в замке за столом никогда не привередничал. К тому же он наполовину человек! На половину своей загадочной, по крайней мере для нее, натуры. И все же…

— Не знаю почему, но я полагала, что начнете вы с мяса, — призналась она.

Быть может, дело было в том, что он все же ранен? Или в его собственных словах, что без мяса его кошачьи родственники не могут обходиться?

— Я люблю сырники, — признался Аудмунд, при этом светло, мечтательно улыбаясь. — И молоко тоже. С самого детства.

— Ну да, — согласилась Ретта, — вы же из рода кошачьих. А вот я в детстве его терпеть не могла.

Муж не выдержал и рассмеялся.

— А теперь? — уточнил он весело.

Ретта беспечно пожала плечами:

— С возрастом привыкла.

В глазах его промелькнуло странное выражение. Он бросил быстрый внимательный взгляд на жену, и она отчего-то не решилась спросить, о чем же он думает.

Завтрак продолжился за обсуждением вкусовых достоинств дичи. Едва они допили чай с пирогом и слуги унесли пустую посуду, как дверь распахнулась и вошел тот, кого они ждали с заметным нетерпением.

— Доброе утро, мастер Ингдун, — обрадовалась Ретта, вставая.

— Хорошего дня, — ответил тот. — Ну, как наш больной?

— Вел себя послушно и вполне прилично, — отчиталась она.

Лекарь даже удивленно приподнял брови:

— В самом деле? Непохоже на него. Что это с тобой случилось?

Последние слова были обращены уже непосредственно к Аудмунду. Поставив на стол сундучок, старик усмехнулся заговорщически и даже, можно сказать, плотоядно. Князь фыркнул и сложил руки на груди.

— Когда надо, я всегда веду себя разумно и осмотрительно, — заявил он.

— То есть вчера тебе оная осмотрительность была не нужна? — парировал Ингдун.

Князь, к немалому удивлению Ретты, промолчал.

«Интересно, как там Бёрдбрандт и остальные сыновья Горгрида?» — подумала Ретта.

Однако помочь им она все равно ничем не смогла бы, а праздное любопытство в таких ситуациях невыносимо.

Ингдун снял с Аудмунда повязку, и заинтересованная Ретта подошла ближе.

— Ох, ничего себе! — вырвалось у нее.

За ночь рана стала меньше почти на треть.

— Да, он у нас везунчик, — согласился лекарь. — Любого другого такой порез уложил бы в постель как минимум на неделю.

Старик присыпал рану заживляющим порошком, наложил мазь и заново перебинтовал.

— Ну, вот что, — заявил он, выпрямляясь и как-то особенно строго глядя на высокопоставленного пациента, — историй своих про очень важные дела можешь мне даже не рассказывать, все равно не поверю. Вставать разрешаю только для того, чтобы дойти до туалетной комнаты. Ты понял меня?

— Вполне, — ответил Аудмунд покладисто. — Обещаю быть паинькой.

— Надеюсь на твое благоразумие. Отдыхай пока, вечером я еще зайду.

Ингдун собрал свои лекарские принадлежности и, поклонившись учтиво Ретте, удалился.

На несколько минут повисла абсолютная, какая-то непроницаемая тишина. Не слышались во дворе или за дверями голоса солдат, не чирикали птицы.

— Скажите, а часто вы попадали в переделки в детстве? — спросила Ретта, присаживаясь на край ложа.

Аудмунд вновь светло улыбнулся и, протянув руку, взял ее пальцы и переплел со своими.

— Вовсе нет, — покачал головой он. — Не чаще, чем любой другой мальчишка на моем месте. А вот с тех пор, как принял командование, пару раз приходилось.

— Не хотели прятаться за спинами подчиненных? — понимающе отозвалась княгиня.

— Именно так. Но у меня имеется оправдание — я не был в то время ни князем, ни наследником, поэтому мог себе позволить иногда пойти на поводу у азарта. Теперь же совершенно другое дело — со вчерашнего дня от меня зависит слишком много народу. Я обещаю вам впредь быть крайне осмотрительным и благоразумным.

— Спасибо вам, — от всей души поблагодарила Ретта.

Аудмунд посмотрел серьезно и грустно вдаль, и она подумала, не представляется ли ему сейчас один из минувших боев. Чуть заметно вздохнув, князь поднял руку, обвел большим пальцем ладонь жены и поднес к губам.

«Этой же самой рукой он вчера оторвал Бардульву голову, — вдруг подумала она, — всего лишь выпустив когти».

Но это значит, что оборотню не обязательно менять ипостась целиком. Он может по необходимости изменить одну руку или, например, ногу. Или вырастить звериные клыки. И как умещается столь опасный хищник за такой приятной человеческой внешностью?

Усы супруга пощекотали ладонь, и Ретта плотнее прижала свои пальцы к его щеке.

— Сыграете мне? — попросил он.

— С удовольствием, — откликнулась она.

Поднявшись, она пошла к камину за арфой, а после уселась с инструментом в кресло.

— Люблю музыку, — признался князь. — Но здесь, в Вотростене, мне доводилось ее слышать не слишком часто.

— Что ж, — с легкой улыбкой ответила Ретта, — тогда я очень рада доставить вам удовольствие.

Подтянув струны, она задумалась, что же ей исполнить. Одно из тех произведений, что во множестве написали месаинские композиторы? Но подойдут ли они для северных суровых краев и тягостных событий?

«Вероятно, нет, — решила она. — Каждой ноте свое время».

И тогда она принялась импровизировать. В памяти всплыл вчерашний бой, их с Аудмундом собственная боль и ярость, и она попыталась поймать то настроение. Музыка звенела, взвиваясь ввысь, подобно боевому знамени, и муж, слушая ее, откинулся на подушках и закрыл глаза. Лицо его напряглось, скулы неуловимо заострились. Ретте даже показалось, что еще чуть-чуть, и у него полезут клыки.

Затем она принялась рассказывать, как волновалась за него, наблюдая бой, и мотив мгновенно переменился. Из воинственного и грозного он стал тревожным, потом щемяще-нежным, и князь, открыв глаза, посмотрел на нее пристально.

— О чем вы думаете? — спросила она.

— Простите, что заставил вас пережить такое, — ответил он.

— Не стоит вспоминать, — улыбнулась она примиряюще-ласково, — все закончилось хорошо. Скажите лучше, вы сами выучились играть на свирели по памяти или у вас был учитель здесь, в Асгволде?

— По памяти, — ответил оборотень.

— Наверное, ваша мама музыкальна? — предположила она.

Аудмунд чуть заметно усмехнулся и покачал головой:

— О нет, она политик, а не творец. Даже рисует благодаря умениям предков, как и я, а музыкой заниматься никогда не пыталась.

— Как ее зовут? — спросила Ретта.

— Кимеда.

— Вы скучаете по ней?

К ее немалому удивлению, Аудмунд задумался.

— Нет. Наверное, нет, — в конце концов покачал головой он. — Понимаете, это тяжело объяснить. С тех самых пор, как я начал осознавать себя, я точно знал на этот счет две вещи. Первое: моя мать любит меня. И второе: вместе нам никогда не быть. Но со мной были моя память оборотня и мой отец, так что я не скучал.

— Расскажите о своем детстве, — попросила она.

Пальцы ее в последний раз пробежались по струнам, и музыка смолкла. Поставив арфу обратно на полку, Ретта подошла к кровати и села на ее край, ожидая. Аудмунд удобнее устроился на подушке, согнул ногу в колене, опершись на нее, и заговорил, глядя в пространство перед собой:

— Я рос, по сути, счастливым ребенком. Со мной всегда были отец или Горгрид, поэтому я ни на секунду не оставался один.

— Даже ночью? — спросила Ретта.

Оборотень кивнул:

— Да. До года я спал в покоях отца, потом мне выделили собственные комнаты. Но и тогда меня круглосуточно охраняли несколько доверенных, проверенных лично Горгридом стражей.

Едва наступало утро и в замке начинала бурлить жизнь, отец приходил и будил меня. Мы вместе завтракали, и он делился со мной своими планами, расспрашивал о моих. Я любил эти утренние часы и очень расстраивался, если какие-нибудь важные заботы заставляли отца на несколько дней покинуть замок. После завтрака он уходил заниматься всякими государственными делами, и его место рядом со мной занимал Горгрид.

Ретте показалось, что Аудмунд весь словно засветился изнутри. Придвинувшись ближе, она забралась с ногами на кровать и затаила дыхание.

— У Горгрида было уже трое сыновей на тот момент, — продолжал Аудмунд. — Это если не считать Тэньяти, который остался в Истале. Так что обращаться с мелкотой он умел и любил этим заниматься. Когда я был совсем маленьким, мы играли вместе, он мне рассказывал самые разные вотростенские или же восточные сказки. Он очень много знал.

В голосе князя звучало неподдельное восхищение старшим другом, и Ретта невольно пожалела, что столь поздно узнала советника, да и длилось это недолго.

— Когда же я подрос, — продолжал Аудмунд, — то мы после завтрака с ним стали тренироваться. Стрельба из лука и арбалета, метание ножей, борьба, бег. В метании диска я его не обошел ни разу, признаюсь откровенно, и мне за это не стыдно. А вот по остальным предметам я его постепенно догнал.

— А бой на мечах? — спросила Ретта.

— Этим со мной занимался отец. Он возвращался примерно после обеда и всю вторую половину дня проводил со мной. Мы много разговаривали, играли в шахматы. Он любил обсуждать со мной государственные дела. По вечерам, когда мы оба усталые возвращались с тренировочной площадки, мы устраивались у камина, и он мне рассказывал.

— О чем же?

— Об истории Вотростена, о собственных походах, об обычаях самых разных народов. Я сам не заметил, когда и как полюбил этот край всей душой. Он научил меня ездить на лошади, и мы иногда втроем с Горгридом, естественно прихватив охрану, уезжали гулять. В леса или к морю. Постепенно я узнал каждый уголок в окрестностях столицы и многие более отдаленные места.

Аудмунд рассказывал, и перед взором Ретты вставали горы, величественные и прекрасные, и льняные поля, бескрайние моря и глубокие шахты, луга с пасущимися козами, небеса и простор. Золотистый квадрат окна полз по полу, и они сами не заметили, как наступило время обеда.

Вошел слуга, должно быть посланный Берисой или одним из советников, и поставил на стол тарелки с ароматным, наваристым супом, а также хлеб, мясо и чай.

Ретта потянулась, разминая слегка затекшие члены, и в глазах мужа, устремленных на нее, она прочла восхищение и еще что-то, пока ей незнакомое, но об это нечто можно было обжечься, если не соблюдать осторожность.

— Княжеский рацион, — заметила она, беря в руки ложку. — Я полагаю, на столах бедняков хлеб не частый гость.

— Вы правы, рыба там встречается гораздо более часто, и еще капуста и мясо зимой.

Придвинув тарелку, он с видимой охотой присоединился к жене.

— Скажите, — задала вопрос Ретта, когда посуду унесли, — вы часто навещали мать?

— Пару раз в год, — ответил князь, вновь откидываясь на подушки. — Раза три за год она прибегала ко мне, чаще всего в ипостаси рыси. Она входила ко мне поутру вместе с отцом, и мы в те дни становились по-настоящему одной семьей.

— А где она останавливалась? — полюбопытствовала Ретта.

— В Асгволде?

— Да.

— В покоях отца, где ж еще.

Аудмунд произнес это так просто и естественно, что она не решилась что-либо уточнять. Он продолжал:

— Мы с ней частенько перекидывались рысями и убегали в леса и поля. Она меня учила тому, чему может научить только оборотень. Конечно, память мне и так подсказывала, но ведь тренироваться в компании сородича тоже необходимо.

— Понимаю, — отозвалась Ретта.

— Мы бежали, словно две выпущенные из лука стрелы, и ветер свистел в ушах. Я баловался, кувыркаясь через голову прямо на ходу, и мама смеялась. Мы на полной скорости перескакивали овраги и низкие кусты, лазали на деревья. В лесу она показывала, как выслеживать добычу и ходить по следу. Мы тренировались с ней биться двумя мечами, как это делают оборотни.

— Ваша мать умеет драться? — удивилась княгиня.

— Да, — серьезно подтвердил ее муж. — И очень хорошо. Многие оборотницы владеют искусством боя.

— Как интересно, — искренне восхитилась Ретта и, немного подумав, решилась спросить: — А ваши женщины?

— Что мои женщины? — не понял Аудмунд.

— Женщины, которых вы любили, тоже умели драться?

Недоумение на лице князя рассеялось. Она была готова к тому, что он уйдет от ответа, но, к ее немалому удивлению, он начал отвечать:

— Вы понимаете, Ретта, я оборотень.

— И что это значит?

Что, разве кошаки устроены как-то иначе?

— Я не могу позволить себе быть беспечным. Не забывайте, что о любой моей глупости, о каждом неосторожном шаге будут знать и помнить все мои потомки. Хотите — верьте, хотите — нет, но вы первая женщина, с которой я намереваюсь однажды разделить ложе, и иначе даже быть не могло.

Несколько минут Ретта пыталась осознать сказанное.

— Что, оборотни помнят… вообще все?

Сказать, что она была шокирована, значит не сказать ничего. Щеки ее запылали, и Аудмунд, приподнявшись в постели, осторожно потянулся и бережно коснулся губами ее губ, на этот раз чуть более настойчиво, чем утром, потом скул и шеи, и все лишние мысли мгновенно вылетели у Ретты из головы. Осталось только прикосновение рук мужа и его теплое, щекочущее дыхание.

— Да, все, — прошептал ей на ухо Аудмунд. — Абсолютно все. Но вам нечего стыдиться или опасаться, я заверяю: мы давно привыкли. Переданная мне самому память матери, а вместе с нею и всего рода, обрывается лишь за несколько часов до зачатия. Но единственное, что мне всегда было важно, — это огромное, бескрайнее, как Внешнее море, счастье, что испытывала она рядом с моим отцом, и свет в его собственных глазах. Я знаю точно, что они любили друг друга так же сильно, как отец любил меня самого. А что касается того, о чем подумали вы, то это для меня просто легкое подспорье. Я точно знаю, как доставить вам радость, когда вы станете моей, и личный опыт не имеет к этому ни малейшего отношения. Вполне достаточно опыта отца.

Тут Ретта вспомнила осторожные перешептывания при дворе в Эссе о бурной молодости князя Эргарда и, не удержавшись, хмыкнула:

— О да, у вашего отца есть, я полагаю, чему поучиться.

Аудмунд весело прищурился, и она почувствовала, как узел в ее груди постепенно развязывается.

— Так и ваши дети, — продолжил Аудмунд, — они будут точно знать, что их отец вас любит. И подумайте о других положительных сторонах этого вопроса: маленькие котята всегда сами знают, кто их родитель, их этому не надо учить. Ведь им прекрасно известно, чья именно им досталась память; отцов невозможно опорочить в глазах детей, как это частенько делают человеческие женщины, — рысята сами прекрасно помнят, как обращался их папа с их мамой. И именно по этой самой причине ни один кесау не будет груб с женщиной.

— Но ведь вам память отца не досталась, — заметила Ретта.

Аудмунд искренне и довольно тяжело вздохнул:

— Увы, его я помню в тот период только глазами матери. И вы представить себе не можете, как это досаждает. Словно одной руки нет.

Княгиня тихонько и чуть растерянно покачала головой. Услышанное никак не хотело укладываться в голове.

— Наверно, мне просто нужно немного времени, чтоб привыкнуть. Ведь жили с этим знанием ваш отец и Горгрид, и их ваша память отнюдь не смущала. И я постараюсь.

Она посмотрела в окно и поняла, что они провели за разговором весь день. Начинало смеркаться, на небе проступали первые яркие звезды. Скоро придет Ингдун, чтобы проверить состояние князя, а потом наступит время ужина.

— Вы умница, Ретта, — сказал ей серьезно Аудмунд.

— Спасибо вам.

«Быть может, теперь я в самом деле научусь его понимать хоть немного лучше?»

Казалось, что время замерло, и только звезды на небе кружатся в каком-то необычайном танце.

«Как он сказал? Дети будут помнить, что их отец любит их мать?»

Она посмотрела на мужа, лениво развалившегося сейчас в кровати и абсолютно ничем не напоминающего опасного зверя, который явился ей всего лишь день назад. Ретта чуть заметно вздрогнула и протянула пальцы, и Аудмунд, подавшись навстречу, сжал ее ладонь.

«Все будет хорошо», — решила она.

Теперь она была в этом совершенно уверена.

Ночь прошла спокойно и мирно. Ретта быстро уснула, пристроившись у самого плеча Аудмунда, и крепко спала сном младенца. Ей снились луга, каких она никогда не видала в родной Месаине и каких, наверное, не встречается и в Вотростене. Широкие, словно море, они были сплошь усеяны одуванчиками. Она шла, не торопясь, руками осторожно касаясь желтых головок, и любовалась их нежной, неброской, но такой одухотворяющей красотой. Небо было чистым, пронзительно-синим, над головой летали стрижи и ласточки. По сторонам Ретта не оглядывалась, но отчего-то была уверена, что за спиной на расстоянии полета стрелы кто-то есть. Некто неопасный для нее, ведь страха не было, напротив — в сердце чувствовались предвкушение и ликование. Она плела из цветов гирлянду и рассматривала ее, размышляя, не лучше ли превратить свое творение в венок. Затем она остановилась, словно бы в нерешительности, и в этот самый момент вдруг явственно раздались шаги, осторожные и мягкие, будто кошачьи. Сердце радостно вздрогнуло, шеи коснулось теплое дыхание… И тут Ретта неожиданно для самой себя открыла глаза в ее нынешних, общих с мужем покоях.

Серые утренние лучи заглядывали сквозь распахнутые тяжелые занавеси. Она повернула голову и увидела, что Аудмунд на этот раз не гуляет где-то по комнате, а лежит спокойно рядом с ней, опершись щекой на ладонь, и внимательно ее рассматривает. Быть может, именно этот взгляд и разбудил ее? Или все же нет? А впрочем, не все ли равно?

— С добрым утром, — все еще немного сонно проговорила она и, находясь под действием ночных видений, потянулась к мужу.

— Доброе утро, жена моя, — вкрадчиво прошептал Аудмунд, и от его голоса, в котором отчетливо послышались утробные звериные нотки ласкового ворчания, душу ее охватил неподдельный восторг, а по спине побежали мурашки.

Подавшись навстречу, муж осторожно сдвинул прядь волос с ее плеча и коснулся его губами. Усы приятно защекотали кожу, и это прикосновение отдалось где-то в самой глубине ее естества волной непонятного, доселе незнакомого, но такого неожиданно приятного, острого чувства. Она замерла, прислушиваясь к себе, и оборотень, по-видимому ощутив напряжение, отпустил ее, вызвав укол огорчения в сердце. Но, в конце концов, не он ли сам говорил, что не будет ее торопить? «Вот он и держит слово», — подумала Ретта и поспешила прогнать неуместную и несвоевременную досаду.

— Как вы себя чувствуете сегодня? — спросила она.

— Гораздо лучше, — откликнулся с видимой охотой Аудмунд. — Правда, Ингдун, этот старый перестраховщик, вряд ли еще разрешит покинуть покои, так что придется поработать здесь.

— Поработать? — с легким удивлением переспросила она. — Вопросы, которые нельзя доверить даже преданным советникам?

Ретта села на кровати и принялась приводить в порядок растрепавшиеся за ночь волосы. Аудмунд протянул руку и, запустив в них пальцы, принялся лениво перебирать.

— Именно так. Есть пара приказов, которые могу отдать только я.

— Какие же? — заинтересовалась она.

— Первый связан с погребением моего брата, а второй с нашими новыми колониями.

— Это та война, что вы вели незадолго до смерти князя Эргарда? — уточнила Ретта.

Бои тогда, насколько она помнила из докладов, были жаркими и яростными. Плодородные острова, до которых не доставали холодные морские течения, обогреваемые жаркими ветрами пустыни, долетающими через перевал, формально принадлежали Гроиму, но по сути были заброшены за ненадобностью, ведь благодатных территорий у имперцев и без того имелось более чем достаточно. Однако когда это они за здорово живешь отдавали свое? Для Вотростена же это был вопрос жизни — они бы там могли сеять собственный хлеб, поэтому князья время от времени пытались завоевать их. И вот Аудмунду это наконец удалось. Настал день, когда Гроим подписал договор о передаче вожделенных территорий Вотростену. Войска вернулись с победой, молодого маршала прославлял народ, и даже старший брат при всех поздравил его. Это было в начале осени, а вскоре князь Эргард умер.

— Именно так, — ответил Аудмунд, вставая. — Пора уже начинать их осваивать. К весне все должно быть готово к посевной.

«Ну да, — подумала Ретта, — не влезь тогда отец со своим несчастным нападением на

другие их колонии, они могли бы уже снять один урожай. Представляю досаду знати и Горгрида».

— Что ж, — ответила Ретта, от души потягиваясь и сладко зевая, — в таком случае, я полагаю, мне стоит пойти прогуляться по замку. Пусть подданные увидят наконец свою новую княгиню.

— Хорошая мысль, — одобрил Аудмунд, — они наверняка сгорают от любопытства. Однако официальное представление вас двору все же состоится, хотя и чуть позже, чем следовало бы.

— Когда же?

— Сразу после окончания траура.

Плечи Ретты поникли.

— Хотела бы я, — вздохнула она, — чтобы он был с нами.

— Я тоже, — ответил чуть дрогнувшим голосом Аудмунд.

Взгляд его заледенел, будто ветер зимой, скулы заострились.

«Если Горгрид ему был словно второй отец, то сколь же велико должно быть теперь его горе? Хотя он и не показывает».

Она встала и подошла ближе, обняла осторожно мужа, прижавшись щекой к его плечу, и Аудмунд, доселе каменно-неподвижный, дрогнул. Медленно подняв руку, он ласково и бережно обнял Ретту и прошептал ей в макушку:

— Когда эта проклятая тварь, магистр Джараак, наконец умрет, Горгрид будет отомщен.

«А после этого, как утверждает Аудмунд, на Фатраине начнется смута. Что ж, в самом деле достойная тризна», — подумала Ретта, всем сердцем ощущая мрачное удовлетворение. Зло должно быть наказано!

— Надеюсь, у Кьярбьерна все получится, — горячо продолжила она вслух. — Я буду молиться за успех его предприятия.

Аудмунд осторожно коснулся пальцем ее подбородка и приподнял его. В потемневших, почти грозовых глазах мужа светилось восхищение.

— Вы истинная маленькая княгиня, — проговорил он серьезно.

В стекло ударили первые крупные капли дождя. Ветер взвыл бешено, словно голодный зверь, накинулся на стены домов и верхушки деревьев. Серое небо сливалось у горизонта с такой же свинцово-темной полоской моря. Жители Асгволда спешили укрыться в тепле, и только стража терпеливо стояла на своих постах, будто отлитая из металла, да с площадки под окнами доносился звон мечей.

— Неужели они тренируются даже в дождь? — спросила Ретта растерянно.

Князь чуть заметно усмехнулся:

— Враг не будет ждать, пока распогодится, надо уметь биться в любых условиях. Впрочем, для совсем уж яростного ненастья есть закрытый зал.

Он быстро поцеловал ее в щеку и отправился одеваться.

«Интересно, принесли уже платья или еще нет?» — подумала Ретта, направляясь вслед за ним в собственную часть гардеробной.

Там ее уже дожидались служанки и Бериса.

— Доброе утро, госпожа, — поздоровались девушки.

Всегда веселые и приветливые, сегодня они выглядели грустными. Тоже скорбят? А почему бы и нет. Советник прожил в Асгволде всю жизнь, и, зная его, было сложно представить, что он когда-либо был груб со слугами. Скорее всего, не только они, но вся челядь в замке теперь в подавленном настроении.

На одном из сундуков лежали наряды.

— Помощницы прямо с рассветом доставили, — пояснила Бериса. — Похоже, сами торопились вручить, чтоб тебя порадовать.

Подойдя ближе, Ретта оглядела их. Изящные, отделанные мехом глубокие вырезы, широкие, почти до самого пола рукава верхних туник и богато расшитые нижние. Одно платье из золотой парчи с вышивкой в виде цветов, отделанное жемчугом, два других соответственно винное с черным и изумрудное.

— Какое наденешь? — спросила няня.

— Вот это, — решительно указала она на второе.

По цветовому решению для траура оно подходило больше всего, тогда как первое и третье были скорее праздничными и веселыми. Их время придет чуть позже. С помощью служанок Ретта облачилась, и девушки туго затянули шнуровки по бокам.

С украшениями же княгиня решила повременить, лишь вплела одну жемчужную нить в косу.

«Больше в траур надевать не стоит», — решила Ретта и приказала уложить волосы венцом.

Накрыв голову белой накидкой, она осталась вполне довольна внешним видом.

— Ну как, я соответствую обстановке? — спросила она няню, оторвав изучающий взгляд от зеркала.

— Конечно, милая, — кивнула та, — не переживай. Ты выглядишь красиво, достойно и сдержанно. Никто, глядя на тебя, не обвинит княжескую семью в легкомыслии.

— Спасибо, — поблагодарила она.

Девушки убрали остальные платья, а Ретта вернулась назад в спальню.

Как оказалось, Аудмунда уже осматривал Ингдун. Повязки были сняты, и лекарь с самым сосредоточенным видом исследовал рану.

Буря за окном, налетевшая столь внезапно, уже успела рассеяться. В просвет между мрачных, тяжелых туч пробивался бойкий радостный солнечный лучик. Однако ветер по-прежнему трепал верхушки деревьев, и было очевидно, что осень в самом деле уже у порога.

«Только бы завтра погода была хорошая», — подумала она, бросив взгляд в окно, и поздоровалась:

— Рада вас видеть, мастер Ингдун.

— Доброе утро, госпожа, — обрадовался ее появлению старик. — Вы как раз вовремя. Хотите полюбоваться, как заживает шов у нашего непоседы? Уверяю вас, ничего подобного вам прежде видеть не доводилось.

Заинтересованная Ретта подошла ближе и присмотрелась.

— О боги! — воскликнула она и всплеснула руками, не в силах сдержать изумления.

Довольный оборотень чуть ехидно сощурился. Глубокое поражение, лишь чудом не задевшее внутренних органов, теперь стало меньше почти на две трети. Подобная рана, конечно же, опасений больше не вызывала. Случись такое в армии, Аудмунда даже в госпиталь бы никто не отправил.

— Но это не значит, — проворчал старик, — что ты можешь прямо сейчас хвататься за меч. Сегодня еще побудь в покоях. Можешь читать, играть на свирели, разговаривать, но вот перенапрягаться я решительно запрещаю, так что никаких упражнений.

— Я понял тебя, — ответил тепло и даже вполне ласково князь. — Я должен завтра быть в форме, так что глупостей не будет.

— Завтра…

Старый лекарь посерьезнел и тяжело вздохнул, словно разом выпустил из груди весь воздух, а вслух пробормотал:

— Есть ли предел подлости Фатраина?

— Нет, и не было никогда, — быстро и решительно ответил Аудмунд.

Ингдун нахмурился и с каким-то особенно яростным ожесточением захлопнул сундучок:

— От этих магов одно лишь зло! Зачем только боги сотворили их?

— Этого никто не знает, — отозвался князь.

— Что ж, мне пора, — вздохнул вновь лекарь. — Приду завтра рано. Если вдруг что-то случится, госпожа, пришлите за мной.

— Непременно, — пообещала Ретта.

Вскоре слуга принес завтрак, и она с удовольствием воздала должное ягодному десерту со взбитыми сливками.

— По вкусу ничем не отличается от тех блюд, что делают при дворе в Эссе.

Муж улыбнулся, и в глазах его она прочла искреннее умиление.

«Словно на маленького ребенка смотрит», — подумала она, но обижаться все же не стала. Ведь в самом деле, вполне возможно, что ее восторги выглядят для коренного вотростенца наивно.

— Очень рад, что вам понравилось, — ответил он. — Значит, вы не будете скучать по лакомствам, к которым привыкли дома.

Тут уже настала очередь Ретты весело и беспечно пожать плечами:

— На самом деле я не такая уж сладкоежка, — призналась она. — Хотя от вкусненького не откажусь, если мне предложат. Но и более суровый, аскетичный рацион перенесу без проблем.

— Выходит, одной заботой у нас у всех меньше, — резюмировал князь.

— Именно так, — охотно подтвердила Ретта.

Посуду вскоре унесли, и Аудмунд наконец встал с кровати. Взяв с кресла приготовленную заранее котту, натянул на ходу и распахнул дверь:

— Пригласите Весгарда, — велел он ординарцу.

— Слушаюсь, — донесся бодрый ответ, и вскоре на лестнице послышался топот ног.

Глубоко вздохнув, Ретта тоже поднялась и, поправив накидку на голове, тревожно застыла, собираясь с мыслями. Конечно, это не первый ее выход в свет, однако прежде при дворе Вотростена она в качестве княгини не появлялась, лишь в роли невесты князя. Теперь как будто внешне ничего не переменилось, и все же сердце отчего-то взволнованно билось, а пальцы слегка дрожали.

Аудмунд подошел и, обняв осторожно за плечи, посмотрел ей в глаза:

— Если хотите, я могу плюнуть на распоряжения Ингдуна и пойти с вами.

— О нет! — встрепенулась немного испуганно Ретта. — Вы должны поправляться! Мне было бы совестно, если бы из-за меня ваша рана вдруг осложнилась. Не стоит так рисковать, со мной все будет хорошо.

Несколько секунд муж молча смотрел, потом кивнул сдержанно и поцеловал ее в щеку.

— Хорошо, — сказал он, — быть по сему. Но дайте слово, что если вдруг возникнут какие-либо непредвиденные осложнения, вы дадите мне знать.

— Непременно, — без колебаний пообещала она.

Князь в ожидании советника прошел в гостиную и уселся в кресло рядом с камином. Ретта же посмотрела на изваяние Таты, стоящее на полочке в углу, и принялась горячо молиться:

«Спасибо, что откликнулась на просьбу мою и даровала ему победу. Пожалуйста, не оставь Аудмунда и впредь. Пусть удача сопутствует ему и лорду Кьярбьерну в их опасном предприятии. Фатраин должен понести наказание за тот подлый удар».

Тихонько отворилась дверь, и вошла Бериса. В ожидании, пока Ретта закончит, она без слов замерла у порога. Княгиня же еще некоторое время стояла перед божницей, поверяя Великой Матери свои мысли и чувства. Вотростен. До сих пор загадочный и не до конца понятный. С каждым днем он становился ей все роднее и ближе. Но в чем причина? В мужчине, что теперь принял власть? Или в самих людях? Их заботы и проблемы она воспринимала теперь близко к сердцу, как свои собственные. Но, в конце концов, не этому ли самому ее учила мать много лет назад? Значит, у Исалины все получилось?

Родной теплый край все больше отдалялся, скрываясь за горизонтом в туманной дымке. Холодный, суровый Север манил, предлагая узнать его получше, и Ретта не могла устоять перед подобным искушением. Да и не хотела сопротивляться, положа руку на сердце.

Закончив молитву, она опустила руки и вернулась мыслями в реальный мир.

— Ну что, идем? — спросила она Берису.

— Пошли, девочка, — с готовностью отозвалась няня и распахнула дверь.

Увидев княгиню, стража вытянулась по струнке, и Ретта поприветствовала их кивком головы.

— Куда теперь направимся? — уточнила деловито няня.

Ретта задумалась над вопросом на мгновение, а потом решила:

— На тренировочную площадку.

Весьма ожесточенный звон мечей доносился до окон покоев все утро, поэтому теперь ее разбирало любопытство. Конечно, она не собиралась каким-либо образом мешать, однако просто взглянуть на происходящее было решительно необходимо!

Они спустились из донжона вниз и направились к выходу. Ретта принялась считать стражей в дверях и вскоре поняла, что ей не показалось: число караульных действительно было удвоено. Но она не помнила, чтобы Аудмунд отдавал такой приказ. Значит, либо это случилось без нее, либо Весгард распорядился сам.

«Хотя раз сейчас такая напряженная обстановка с Фатраином, то ничего удивительного. Потом, когда Аудмунд вернется к делам по-настоящему, он, конечно, решит и этот вопрос».

В коридорах было удивительно, непривычно тихо. Занавеси в залах были наполовину задернуты, а в коридорах закрыты совсем, все зеркала задрапировали белой полупрозрачной тканью. Встречавшиеся им время от времени придворные и слуги выглядели сумрачными и подавленными, молча кланялись княгине и торопились поскорее вернуться к оставленным делам. У Ретты и самой на душе лежал тяжелый камень, и лишь мысли о муже, то и дело возвращавшиеся, рассеивали мрак.

Дверь в тронный зал была слегка приоткрыта, ярко горели светильники, и княгиня сделала движение, намереваясь войти, однако Бериса воспротивилась, преградив ей путь. Ретта удивленно приподняла брови.

— Не нужно им мешать, — ответила ей няня и принялась объяснять: — Там пока сыновья. Сегодняшний день принадлежит семье павшего, таков обычай. С наступлением вечера откроют ворота замка для горожан, а князь и его домочадцы прощаются последними, перед самым погребением. Завтра.

— Хорошо, — послушно согласилась Ретта и отпустила ручку двери. — Принесешь мне к церемонии букет цветов?

Ведь если церемония будет официальной, она как княгиня должна сделать нечто большее, чем просто продемонстрировать скорбь.

— Обязательно, — пообещала Бериса.

В конце коридора показалась служанка. Остановившись, она бросила быстрый взгляд в сторону дверей, громко всхлипнула и, вытерев глаза краем платка, стремглав убежала.

Ретта проводила ее взглядом и горько вздохнула: «Вот и челядь скорбит».

Пламя светильников слегка дрожало, отбрасывая на стены и пол кривые, дрожащие тени.

Она совсем было уже хотела продолжить путь, как дверь неожиданно распахнулась и на пороге тронного зала появился Бёрдбрандт. Осунувшийся и бледный, с поникшими широкими плечами, он всем своим видом напоминал незаслуженно обиженного медведя и вызывал острую жалость, однако глаза его по-прежнему смотрели живо и бодро.

— А, это вы, Ретта, — сказал он, вздохнув с заметным облегчением.

— Да, я, — ответила она, подтверждая очевидное. — Простите, Бёрди, что потревожила вас.

— Все хорошо, — успокоил он, — не переживайте.

— Скорблю вместе с вами. И князь тоже. Не знаю, как словами выразить то горе, что принесла всем нам смерть советника. Эту потерю ничем не восполнишь.

Бёрдбрандт вдруг помотал головой, вздохнул судорожно и рвано и провел ладонями по лицу.

— Спасибо вам, — прошептал он. — Я до сих пор не могу поверить. Все кажется, что это дурной сон, что я открою сейчас глаза и отец войдет, как всегда бодрый и жизнерадостный.

— Лишь время утешит всех нас, — ответила Ретта.

— Да, конечно. Как Аудмунд?

— Ему так же тяжело, как и вам.

— Представляю. Ведь он вырос у отца на руках.

— Вы вместе проводили, должно быть, много времени?

Быть может, разговор о детстве отвлечет его? И ей самой, конечно же, было бы очень интересно.

Бёрдбрандт кивнул:

— Мы часто играли. Когда родился Аудмунд, мне было уже десять лет. Отец нередко приводил настырного, любознательного непоседу в наш дом, и он крутился вокруг меня, изрядно, признаюсь, досаждая. Но он ведь оборотень, а значит, быстро рос. Не прошло и трех лет, как мы практически сравнялись, и вскоре уже мне пришлось его догонять. Вот тогда-то мы и подружились по-настоящему.

Ретта слушала, пытаясь представить себе маленького Аудмунда, и рисовавшаяся ей картина выходила светлой и очаровательной. Совсем еще крохотный котенок-оборотень, который с энтузиазмом познавал новый для него, такой увлекательный и захватывающий мир! На сердце у нее потеплело, и горести последних дней отступили.

За дверью раздались чуть слышные шорохи, и Бёрди нахмурился.

— Меня беспокоит Тэньяти, — признался он. — Ему гораздо тяжелее, чем нам, его братьям-людям. Мы хотя бы постоянно находились рядом с отцом, он же лишь время от времени. Ему всегда не хватало общения с ним. Он не выходит из этого зала уже второй день и если оживает, то только для того, чтоб поинтересоваться новостями от сами знаете кого.

— Мы тоже думаем о том непрестанно, — подтвердила Ретта. — Но как же вы сами?

Бёрдбрандт пожал плечами:

— Ничего, я сильный. К тому же у меня теперь много забот, они не дают утонуть в печали.

— Как ваша невеста? — вновь спросила она.

Он улыбнулся:

— Что, Аудмунд вам уже рассказал? Навещает меня и, конечно, очень тревожится.

— Приводите ее, когда все закончится. Быть может, она подойдет для моего двора.

— Благодарю, непременно.

Бёрдбрандт откланялся и вновь скрылся в тронном зале, а Ретта, дав знак Берисе, направилась на тренировочную площадку.

С моря дул пронзительный, стылый ветер, от которого не спасали даже стены замка, и Ретта зябко поежилась. Пожалуй, долго она без плаща тут не простоит.

Впереди и справа от мощеной площадки, окаймленной кустами можжевельника, тянулись какие-то одноэтажные строения, вероятней всего конюшни или казармы. Звон мечей по-прежнему не стихал, и она принялась искать знакомые лица. Нашлись почти сразу советники, Айтольв и еще пара лиц, которые она как будто видела среди охраны замка.

— Даже смотреть на такое безобразие холодно, — заметила в шутку Ретта, и Бериса, вторя ей, тихонько фыркнула себе под нос.

Одеты тренирующиеся были лишь в штаны и тонкие рубашки, а некоторые и вовсе обнажились по пояс. И бой их с виду вовсе не походил на формальный.

Ни к чему подобному дома она не привыкла. В Месаине была армия и были все остальные люди, чье боевое искусство зачастую ограничивалось лишь умением разрезать хлеб и бумагу.

«Ну и шпагой иногда на дуэли махать, — подумала она, припомнив пару громких скандалов. — Но это точно не в счет».

— Военную подготовку проходят все мужчины независимо от общественного положения, — ответила Бериса на ее вопрос. — И каменотесы, и пекари. Но для аристократа служба не ограничивается тремя годами — для них это на всю жизнь.

— Вот как? — приподняла брови Ретта.

— Именно. С них спрашивают даже строже, чем с солдат регулярных войск. Здесь, в Вотростене, титул лорда — это прежде всего обязанности, и притом тяжкие. Любое хоть сколько-нибудь высокое положение всегда сопровождается серьезным грузом забот, и ты не найдешь в Асгволде ни одного бездельника-юнца, праздно шатающегося с дружками по тавернам и продажным девкам, как часто бывает в Эссе. Здесь сыновья знати на плацу и в учебных классах, иначе им просто-напросто ничего не светит в жизни. Женщина еще может рассчитывать на красоту и приятный нрав, но в мужчинах ценятся только умения.

Ретта прищурилась задумчиво и посмотрела на няньку.

— Интересно, откуда ты обо всем этом так хорошо знаешь? — спросила она. — И на какое такое происхождение намекал Горгрид?

Старуха с самым невинным видом пожала плечами:

— Как на какое? Моя мать была двоюродной теткой Весгарда.

— Что?! — чуть не подпрыгнула от неожиданности Ретта. — Советник Весгард твой кузен?!

— Ну да, — пожала плечами нянька.

— И ты молчала?

— А о чем говорить? Когда мама влюбилась в купеческого сына, ее семья, разумеется, в восторг не пришла. Пусть сословные границы у нас весьма размытые, однако совесть все же надо иметь. Многие тогда прекратили с ней всякое общение и стали делать вид, будто никогда не знали. Однако дед и бабка ее все же любили, потому и жизнь вотростенского двора мне знакома не понаслышке.

— Там ты и познакомилась с Горгридом? — полюбопытствовала Ретта.

— Конечно. Он даже был моей первой детской любовью, — старуха улыбнулась мечтательно и светло. — Конечно, вскоре она прошла, а я влюбилась в юношу своего круга.

«С которым тоже жизнь не сложилась», — подумала Ретта.

Тем временем на площадке раздались крики, и Айтольв вскинул в победном жесте меч.

— Поздравляю вас, — крикнула Ретта капитану.

— Спасибо, княгиня! — ответил тот. — Как там Аудмунд? Скоро к нам присоединится?

Словно в ответ на эти слова, в ее сторону сразу повернулись головы всех присутствующих.

— Увы, — ответила она, — вынуждена вас огорчить: Ингдун пока запрещает ему покидать покои.

— Старый перестраховщик, — вполголоса заворчали воины. — Хотя, конечно, надо отдать должное, у него еще ни один пациент не отдал концы.

Ветер налетел с новой силой, и Ретта поняла, что пора возвращаться в замок.

— До свидания, — попрощалась она со всеми.

— До свидания, княгиня, — раздалось ей вслед.

Оказавшись внутри, в тепле гостиной залы, она с удовольствием расправила плечи. Перед глазами ее стояло видение Аудмунда, такого, каким она видела его тогда на поляне. Живо вспомнилась вдруг утренняя ласка, и Ретта даже чуть закусила губу, чтобы сдержать мечтательный вздох. Как жаль, что все так быстро закончилось!

Мысль о том, как именно утро могло бы продолжиться, томила ее и не давала покоя, однако дальше она пока заглядывать опасалась.

— Как думаешь, Аудмунд скоро освободится? — спросила она Берису.

— Полагаю, что да, — отозвалась та. — Весгарду не нужна нянька, а с насущными вопросами они наверняка управятся быстро.

— Хорошо, если так.

Ретта прошла через зал, намереваясь подняться обратно в донжон, как вдруг дверь распахнулась и на пороге появилась женщина.

— О, княгиня, прошу прощения за беспокойство, — присела в легком поклоне та.

Лет сорока на вид, худая, даже почти тощая, с некогда черными, а теперь порядком поблекшими волосами, она тем не менее производила впечатление красавицы. И даже сложно было сразу сказать, в чем тут дело. В искусно уложенной прическе, в приятной, искренней улыбке, украшавшей лицо, или в глазах, светившихся изнутри неподдельным счастьем?

— Рада видеть тебя, — сказала ей Бериса и повернулась к своей воспитаннице. — Позвольте представить, Ретта, это леди Хельвека, жена советника Весгарда.

— Счастлива познакомиться, — отозвалась та и приветливо улыбнулась. — Я уже слышала о вас. Вы в замке по делу?

Тут дама замялась, и княгиня приподняла брови, давая понять, что ждет и готова выслушать просьбу. Ведь, в самом деле, невозможно, чтобы их сегодняшняя встреча была случайной. Раз женского двора в Асгволде нет, то что еще могла тут делать супруга советника, как не искать ее?

— Прошу прощения, княгиня, — заговорила наконец Хельвека, — понимаете, у меня есть дочь шестнадцати лет. Я хотела бы просить разрешения представить ее вам.

— С удовольствием познакомлюсь, — заверила Ретта. — Приходите после похорон советника Горгрида.

Ведь Аудмунд не будет возражать? Впрочем, потом, когда кандидатуры для женского двора будут отобраны, их список, конечно, представят князю.

— Благодарю вас, княгиня, — ответила леди Хельвека и присела в поклоне.

Дамы вскоре распрощались, и Ретта отправилась назад в покои.

«Кажется, пора бы уже обсудить мои обязанности, — размышляла она. — Фланировать из угла в угол и играть на арфе непродуктивно и скучно. Хотя есть еще вариант читать книги. Но лучше уж все-таки настоящее дело». Ведь Аудмунд теперь почти поправился. Скоро он вернется к своим княжеским обязанностям, а что будет делать она?

Ретта шла, и пламя светильников при ее приближении начинало колебаться сильнее. Гвардейцы, увидев ее, вытянулись по струнке.

— Лорд Весгард уже ушел? — спросила их княгиня.

— Так точно, госпожа.

Они широко распахнули двери, и Ретта переступила порог, невольно вздохнув с облегчением. Посреди погруженного в траур замка комнаты князя казались островком надежности и спокойствия. Сидевший в кресле у зажженного камина Аудмунд поднял голову и, заметив ее, просветлел лицом.

— Ретта, — воскликнул он, вставая навстречу, — вы удивительно вовремя пришли! Я уже собирался было за вами послать.

— А что случилось? — спросила она с самым живым интересом, пытаясь угадать.

Пришли известия от Кьярби? Нет, не похоже, ведь еще рано. Но что же тогда могло его так вдохновить?

Она подошла к огню и протянула руки. Животворящее тепло резвыми ручейками разбежалось по жилам. Аудмунд сделал шаг, приблизившись со спины, и положил ей руки на плечи.

— Замерзли? — спросил он тихим, вкрадчивым голосом, от которого Ретту невольно пробрал озноб и в восторге трепыхнулось сердце.

— Есть немного, — подтвердила она. — Выходила во двор, а там ветер свищет.

Склонив голову, она прильнула щекой к руке мужа, и тот обнял ее еще крепче, прижав к груди. Стало хорошо и уютно. Она с удовольствием положила ладони на локти Аудмунда и умиротворенно улыбнулась.

— На тренировочной площадке вас ждут, — сказала она. — Бёрдбрандт беспокоится о Тэньяти, а еще я встретила леди Хельвеку.

— Тэньяти, — пробормотал задумчиво Аудмунд, и в тихом голосе его Ретта отчетливо расслышала нотки утробного ворчания. — Чувствительным характером он пошел в мать, и это, конечно, минус. Надеюсь, нынешнее испытание не сломит, но закалит его. И сделает сильнее. Спасибо, что сказали, Ретта. Завтра на церемонии прощания будет принц Рамору. Я скажу ему, и если Тэньяти до тех пор не оправится, он ему прикажет.

— Рамору? — с интересом спросила Ретта и, задрав голову, посмотрела на мужа. — Это тоже ваш сородич?

— Вы угадали, — подтвердил он. — Ведь оборотнями должен кто-то руководить.

— Я думала, этим занимается ваш дед.

— Он командир отряда. Но когда столь крупная группа кесау отправляется за пределы Аст-Ино, ее всегда сопровождает один из принцев.

— На случай важных переговоров?

— Совершенно верно. Так повелось с давних времен, ведь далеко не всегда у военачальника есть опыт деликатных миссий. Мой дед, однако, мог бы и сам превосходно справиться, но традиция есть традиция. Именно поэтому, когда я обратился к сородичам за помощью, Иласару отправил с посланцами своего старшего брата.

Последняя фраза заставила Ретту подпрыгнуть:

— Старшего?

В душе ее потрясение боролось с энтузиазмом. Сколько нового и интересного вокруг, и часть она может узнать прямо сейчас!

Аудмунд улыбнулся с искренним умилением и провел ладонью по плечу Ретты. Склонившись, он поцеловал осторожно ее шею, и то ли от этого прикосновения, то ли от пламени камина внутри у нее стало тепло и приятно.

— У оборотней наследует младший ребенок независимо от пола, — пояснил он, по-прежнему щекоча усами кожу Ретты.

— Это как-то связано с вашей памятью? — догадалась она.

— Именно так. Мы передаем нашим детям все, что знаем и помним сами. И матери, и отцы. Мы помним то, что происходило тысячи лет назад, так, словно это случилось с нами самими, и, конечно же, младшие дети получают больше знаний и опыта от своих родителей, ведь те прожили дольше. Поэтому именно младшие наследуют.

Вопросов, однако, меньше не становилось. Скорее наоборот, больше. Они теснились в голове, и Ретта не могла понять, что именно ее интересует сейчас сильнее всего.

— Спрашивайте, не стесняйтесь, — пророкотал ей на ухо Аудмунд и ласково провел языком по ушку. — Я постараюсь объяснить.

С губ Ретты слетел чуть слышный стон, и на этот раз она даже не пыталась его удержать. Муж довольно сощурился и крепче обнял ее.

— Ваш дед, — выбрала она наконец один из вопросов, — какой он пост занимает? Мне кажется или он человек весьма важный?

«То есть не человек», — поправилась она. Но, как и в случае с происхождением самого Аудмунда, решила не заострять внимания на подобных лингвистических пустяках.

— Он олетэка, — ответил ей муж. — В языке людей наиболее близким будет слово советник.

— Но это не совсем так? — догадалась Ретта.

— Верно. Это связано с нашей историей. Когда-то давно, четыре с лишним тысячи лет назад, народ кесау жил в землях, которые называл Аст-Она. Теперь вы не найдете их ни на одной карте — так они далеки. Оборотни были гораздо более дикими, чем сейчас. У них не было городов, не было письменности, не было единого правителя. Они вели полузвериный образ жизни, рыскали по лесам, и каждым кланом управлял свой собственный вождь. Между собой же эти группы почти не общались. И конечно, народ кесау жестоко поплатился за разобщенность — когда напал сильный враг, он разбил всех поодиночке, быстро и беспощадно. Многих котов тогда угнали в рабство, иные погибли от голода. Леса, что кормили оборотней, были практически полностью уничтожены. Начались эпидемии. И вот тогда один из вождей предложил уйти в другие места и поискать счастья там. Его многие поддержали на том совете, но далеко не все. Часть оборотней предпочли остаться в своих старых землях, но двадцать четыре клана все же пошли вслед за тем вождем. Он привел кесау сюда, в Аст-Ино, и стал их первым сениту, а предводители кланов его советниками, олетэка. С тех пор у оборотней появилась письменность, а также собственные мудрецы, хранители знаний. Коты полностью подчинили своей человеческой половине зверя, и лишь имена, которые звучат так по-разному, напоминают о прошлом. На один клан — одно окончание в именах мужчин.

— Например? — мгновенно заинтересовалась Ретта.

— Например, правитель Иласару и его брат Рамору — это один клан. Мой дед Раэтин — совершенно другой. Тэньяти — третий. Лерук, один из младших командиров, — четвертый.

Ретта мысленно повторила каждое из имен, покатала их на языке, словно пробуя на вкус.

— И впрямь, — наконец сказала она, — будто из разных языков, столь непохоже они звучат. А что же те, кто отказался уйти? Вы не знаете, что случилось с ними?

— Почему же, знаю. Три поколения назад оборотни отправляли туда экспедицию. Они нашли потерянных сородичей, но те окончательно скатились в дикость и теперь скорее звери с проблесками разума. Когда они увидели посланцев кесау, то приняли их за богов. Это было такое жалкое зрелище, Ретта! Оборотни не стали там задерживаться и скоро вернулись назад.

— Как грустно, — задумчиво проговорила она.

Сколь сложны и разнообразны судьбы живых существ!

Аудмунд чуть заметно пожал плечами:

— За все в жизни приходится платить. Иногда невозможно победить, оставаясь тем, кем ты был прежде.

— Понимаю. Значит, ваш дед — советник и глава одного из кланов?

— Да. А после, когда придет время, этот пост займет моя мать.

— А Тэньяти наследует должность главы военной разведки. — Ретта задумчиво покусала губу и уставилась на огонь. — У оборотней наследуются все должности, да? И посторонним власть не передается?

— Только в крайних случаях. Это вопрос практичности. Поймите, Ретта, тот, кто помнит, как правили многие и многие поколения его предков, помнит все их достижения, сомнения и промахи, лучше справится со своей работой, чем посторонний, у которого в родне были пахари. Земледелец не знает ничего о том, как управлять народом, и обязательно наделает кучу ошибок. И если вдруг один из правящих родов прерывается, то подбирают ему замену из тех, кто уже занимается чем-то подобным. Например, больше двух тысяч лет назад произошел случай — род правителя прервался.

— Как так?

— Наследница погибла в бою, а ее старший брат страдал от редкой, но очень тяжелой для оборотня болезни — у него не было памяти предков. И тогда сениту объявил своим преемником одного из советников.

— А клан самого правителя?

— Они выбрали другого вождя.

— Понимаю. И что, у оборотней женщины командуют войсками?

— Если хотят. Женщины кесау живут свободно и ничем не отличаются от мужчин.

— Так уж ничем? — прищурилась Ретта.

Аудмунд тихонько фыркнул ей на ухо:

— Вы поняли, о чем я.

Она переплела свои пальцы с пальцами мужа и покладисто согласилась:

— Конечно. А что же браки оборотней? Вы упоминали временный союз. Они что, надолго не женятся? Только на один-два сезона?

«Как звери в лесу?»

Но вслух, конечно, такого говорить не стала, чтобы ненароком и по незнанию не оскорбить мужа.

— Здесь опять имеет место различие в культурах, Ретта. Оборотни очень редко заключают привычный для вас союз и только в том случае, если уверены, что хотят прожить жизнь именно с этим котом и ни с кем другим. Такой брак невозможно расторгнуть. Гораздо чаще они заключают вийнэку — временный союз. Он не требует каких-либо специальных церемоний и может быть разорван в любой момент. Дети, рожденные в таком союзе, приравниваются в правах к котятам, появившимся в привычном для вас браке, и равно принадлежат семьям обоих родителей.

— И каким же образом заключается этот самый вийнэку? — поинтересовалась Ретта.

— Для этого двое объявляют о своем намерении в присутствии хотя бы одного свидетеля, больше ничего не требуется.

Княгиня хмыкнула себе под нос, почесала бровь и наконец сказала:

— Удобно!

Аудмунд рассмеялся и снова, уже гораздо крепче, поцеловал ее в шею.

— Значит, Горгрид с Таяной заключили именно такой брак?

— Совершенно верно. Но так и не разорвали его впоследствии.

— Но раз они продолжали жить как муж и жена, почему у них больше не было детей?

— А разве неясно? — Аудмунд прищурился и посмотрел супруге в глаза. — Она не хотела ущемлять в правах Тэньяти. Ведь родись у нее еще ребенок, старший сын потерял бы все. А Горгриду и вовсе четверых детей было вполне достаточно. Еще один котенок ему погоды не сделал бы. А оборотнице не допустить беременности проще простого — для этого ей нужно просто сменить ипостась.

Ретта покачала головой. Услышанное было столь необычно и удивительно, что казалось, все, описанное им, происходит не здесь рядом, буквально в соседней стране, а в иных мирах.

— А род вашего деда? — спросила она, вновь задрав голову и посмотрев снизу вверх на Аудмунда. — Кто продолжит его?

— Моя мать, как я и сказал, — пожал он плечами. — Дед уже объявил ее официальной наследницей. А после нее моя сестра.

— У вас есть сестра? — поразилась Ретта. — По матери?

— По матери и по отцу. Очаровательная кошечка по имени Наэра. Она родилась за год до смерти отца.

— Оу…

— Мама тоже уже объявила ее своей наследницей.

— Это означает, что она решила больше не рожать детей?

— Совершенно верно. Но вы не расстраивайтесь — они прожили с отцом двадцать лет. Немалый срок, даже для оборотня. Из-за нашей памяти мы долго и осмотрительно подбираем себе партнера. Конечно, везет не всем, но тогда спасает вийнэку. Ну, а если посчастливилось найти свою истинную половинку, то новых браков кесау уже почти никогда не заключают. Вы поняли меня?

— О да!

Чего ж тут непонятного? Ведь он только что фактически пообещал ей, что после ее смерти не возьмет себе другой жены.

Она обернулась и посмотрела Аудмунду в глаза. Звериные зрачки манили, хотелось узнать, что за ними скрывается, окунуться в них с головой. Она положила ладонь ему на щеку, потянулась, и Аудмунд, утробно рыкнув, поцеловал ее.

Она зажмурилась, отдавшись всем существом чувству предвкушения неизбежного. Уже невозможно ни увернуться, ни убежать. Из самых глубин души Ретты, из замершего в восторге сердца рождалась нежность, распускаясь внутри подобно диковинному цветку, отдаваясь в каждой клеточке тела, в каждом пальце.

«Пусть это мгновение никогда не кончается!» — взмолилась она, сама не зная кому. Вероятно, Тате.

Но это, конечно же, было невозможно. Настал момент, когда Аудмунд отпустил ее, напоследок еще раз легонько коснувшись губами губ, и Ретта подумала, что ничего более восхитительного с ней до сих пор не происходило. Она провела пальцами по губам, желая сохранить поцелуй в памяти, и, повинуясь порыву, горячо прошептала:

— Вы один такой! Ни на кого не похожи.

Она вновь положила ладони ему на плечи, всем существом наслаждаясь ощущением силы, и муж, по-прежнему не размыкая объятий, склонился к волосам и вдохнул ее запах, чутко пошевелив ноздрями.

— Я жду вас, — сказал он чуть слышно.

— Я скоро приду, — пообещала Ретта.

За окном внизу послышались голоса, но она не смогла разобрать слов. Однако Аудмунд напрягся и, вскинув голову, сказал уже совсем другим тоном:

— Нам надо поторопиться.

— О чем вы? — удивилась Ретта.

Вспомнились слова, что она вернулась как раз вовремя. Но что же произошло?

— Сейчас к нам придет мой дед.

— Раэтин?

— Ну да, ведь другого уже нет. Это будет семейный визит, так что не волнуйтесь ни о чем.

— Легко сказать! — возмутилась такому заявлению Ретта. — Ведь он ваш родич. Что, если я ему не понравлюсь?

— Все будет хорошо, — успокоил ее муж. — Не забывайте, что он уже видел вас.

— Тогда, в лесу?

— Совершенно верно. И на поле во время свадьбы. Хотя вы его, само собой, не узнали. Но я хотел пока предложить другое. Дело вот в чем. Я собираюсь написать короткое письмо матери. Почему бы вам не сделать то же самое?

— Записку для свекрови?

Аудмунд прищурился:

— Да. Ей будет приятно. Буквально несколько строк.

— Что ж, почему бы нет?

Ведь, в самом деле, им следует как-то налаживать отношения. Если не сейчас, то в будущем. Она дала жизнь ее мужу, даже если и не смогла быть после рядом все время, и уже хотя бы поэтому заслуживает уважения.

— Вы умница, Ретта, — ответил ей Аудмунд и, достав из стола бумагу, выдвинул на середину писчие принадлежности.

Ретта устроилась поудобнее, придвинув стул, и в раздумьях почесала кончиком пера нос. О чем писать?

«О том, что подскажет сердце», — решила она и сосредоточилась, прислушиваясь к голосу души.

«Здравствуйте, меня зовут Алеретт, и я жена вашего сына Аудмунда. Впрочем, близкие и друзья зовут меня просто Реттой».

Тут мысль запнулась. Что еще сказать?

«Я не знала, что выйду за него, когда покинула Месаину и отправилась на Север. Но так случилось, и я ни о чем не жалею. Он самый лучший на свете мужчина, и я счастлива быть с ним рядом, уж в этом-то я уверена.

Хотелось бы мне однажды познакомиться с вами, но я не знаю, как дальше сложатся обстоятельства. Хотя жизнь длинна, и я не буду терять надежды.

Супруг говорит, что у него есть сестра. Прошу вас передать ей мой сердечный привет и самые искренние пожелания счастья. Аудмунд утверждает, что она очаровательная малышка, и я ему верю.

Мы поженились с ним всего два дня назад, поэтому я до сих пор в легкой растерянности. Он сам, я полагаю, изложит подробности. От себя же добавлю, что всею душой верю и жду счастья в будущем.

За сим прекращаю писать и прошу прощения за сумбурность. Надеюсь, что в следующий раз смогу изложить мысли более внятно.

Ваша невестка Алеретт».

Еще раз перечитав, она тщательно высушила и запечатала послание. Аудмунд еще писал, и перо его легко и быстро скользило по бумаге. Ретта присмотрелась. Язык оборотней. Вероятно, госпоже Кимеде так читать проще.

Могла ли она, в самом деле, подумать, сколь необычная будет у нее родня! Сам Аудмунд себя, похоже, ощущает больше человеком и вотростенцем, но оборотни — его плоть и кровь.

Она сидела, любуясь его профилем, и сердце взволнованно, в предвкушении билось в груди. Ожидание счастья! Сколь светлым и радостным оно ей казалось. И даже боль недавней потери отступала. Но стоит ли этого стыдиться? Советник Горгрид и сам, должно быть, был бы рад и благословил бы их, если бы мог.

Аудмунд вскоре закончил писать и тоже, перечитав, запечатал послание.

— Готовы? — спросил он у нее.

— Вот, держите, — протянула она конверт.

Он принял его и размашисто надписал.

— Сейчас мы поедим, — объявил муж, вставая, — и придет дедушка.

Открыв дверь, ведущую в коридор, он отдал распоряжение ординарцу, и тот убежал.

Солнце медленно ползло по небосклону. Тучи окончательно рассеялись, и лучи щедро брызнули, осветив промокшую землю.

— Он придет в человеческом обличье? — спросила Ретта у Аудмунда.

— Конечно. Находиться в звериной ипостаси сейчас нет никакой необходимости.

Они с удовольствием пообедали супом и тушеными перепелами в сметане. Посуду забрали, и Аудмунд, бегло оглядев себя, одернул котту. Ретта, следуя его примеру, подошла к зеркалу, чтоб убедиться, в порядке ли ее собственный наряд.

Вдруг князь дернулся и быстрым шагом подошел к окну.

«Услышал то, чего не чувствует с такого расстояния человек? — подумала она. — Должно быть, так».

— Идет, — объявил супруг, и Ретта в волнении стиснула руки.

— Все хорошо, — вновь повторил он и, приблизившись, обнял ласково.

Она вдохнула, успокаиваясь.

— Да, конечно.

Сердце забилось ровнее и тише. Аудмунд посмотрел ей пристально в глаза и наконец кивнул. Затем обернулся, бросив ожидающий, внимательный взгляд на дверь, и в этот момент стражи громко объявили:

— Советник Раэтин, князь.

— Пусть заходит! — крикнул им Аудмунд, и в голосе его Ретта отчетливо расслышала нотки нетерпения.

Мгновение тишины, последовавшей за этими словами, показались Ретте вечностью. Наконец послышался легкий шорох, и порог гостиной переступил мужчина.

Почти такой же, как любой другой человек его возраста. Высокий и худощавый, с короткими седыми волосами, в которых еще отчетливо проглядывала кое-где рыжина, с карими глазами на покрытом мелкими морщинами лице и с впалыми щеками.

— Рад видеть тебя, — воскликнул Аудмунд.

Дверь тихонько закрылась.

— Я тоже, мой мальчик, я тоже, — ответил Раэтин и, сделав несколько шагов, сложил руки на груди крестом и коротко поклонился обоим по очереди. Аудмунд вернул поклон.

Ретта смотрела на вновь обретенного родича во все глаза. Звериная природа угадывалась в нем столь же легко, как в его внуке, тут было все знакомо и понятно. Но вот одежды… Ничего подобного ей прежде видеть воочию, конечно, не доводилось, лишь на картинках книг. Узкие шаровары, длинная подпоясанная рубаха с широкими рукавами, стянутая у манжет.

«Должно быть, это для того, чтоб сподручней было менять ипостась, — подумала она. — В таком наряде рысью бежать должно быть вполне удобно. Не прятаться же им, в самом деле, каждый раз за кустик, чтобы переодеться».

Волосы были перехвачены узкой налобной лентой голубого цвета с серебристой нитью с какими-то непонятными символами посередине. Знаки клана?

— Доброго дня, — поприветствовала она. — Очень рада знакомству.

Глаза Раэтина блеснули, он подошел и, элегантно склонившись, поцеловал кончики пальцев княгини.

— Случается небывалое, — сказал он, вновь посмотрев на внука, — ни разу еще оборотень не становился владыкой человеческих земель. Позволь поздравить тебя и твою красавицу-супругу.

Лицо Раэтина вдруг неуловимо переменилось, и уже совершенно другим, отеческим жестом он прижал Аудмунда к груди:

— В самом деле, я счастлив за тебя, малыш. Ты молодец, что наказал предателя.

— Спасибо, дедушка, — прошептал князь и крепко обнял старика в ответ.

— Ну как, не боитесь его? — спросил Раэтин у Ретты, устраиваясь с видимым удовольствием в кресле поближе к камину.

Муж в свою очередь расположился на диване, стоящем напротив, и она, недолго думая, присоединилась к нему.

Вопрос старого оборотня ее врасплох не застал. Наверное, он был ожидаемым, учитывая их первую встречу в лесу. Пусть кошаки и не умеют читать мыслей, но уж запах страха он почувствовал наверняка. А теперь? Что сказал бы ей этот умудренный жизнью рысь, если его спросить напрямую? Впрочем, ничего подобного Ретта, разумеется, делать не стала. Зачем? Это ее жизнь и ее муж. Они сами разберутся и на все вопросы непременно найдут ответы.

— Боюсь ли я Аудмунда? — улыбнулась она и, приподняв бровь, обернулась на князя. Тот посмотрел в ответ с нескрываемым любопытством. — Нет. Конечно, нет.

— И это правильно, — воодушевился Раэтин, — если оборотень выбрал себе спутницу, он не причинит ей зла.

«Чего нельзя, разумеется, сказать о людях, — подумала она. — А тем более о некромантах».

Мысль о Бардульве невольно заставила ее передернуться. Прошла всего пара дней, и воспоминания были еще слишком свежи. Аудмунд подался вперед, обнял ее одной рукой, и Ретта с удовольствием и заметным облегчением выдохнула и расслабилась.

Раэтин чуть пошевелился и закинул ногу на ногу. Было очень интересно за ним наблюдать. Он и Аудмунд — существа одной природы, но теперь, видя их рядом, Ретта понимала, что воспитание людей все-таки наложило на князя серьезный отпечаток. Да, он тоже оборотень, и это, безусловно, бросалось в глаза, однако она глядела на него, и его человеческий образ не плыл перед ее глазами, он был осязаем и монолитен. Раэтин же казался совершенно другим — он был текучим и переменчивым, словно река, и это, возможно, отчасти роднило его с магом. В каждом движении, в самой походке, во взгляде и в поворотах головы проглядывал зверь. Все чудилось, что вот сейчас он сменит обличье и побежит, обгоняя ветер, на всех четырех лапах сразу.

Конечно же, этого не происходило, но факт, тем не менее, оставался фактом.

Наверное, она не смогла бы объяснить никому свою мысль более внятно.

«Пожалуй, стоило бы сравнить их обоих с другими сородичами, — подумала она. — Вдруг это все лишь особенности характера?»

Может быть, удастся понаблюдать за принцем Рамору, когда она увидит его, или за Тэньяти?

«Хотя на формирование сына Горгрида тоже в значительной степени оказали влияние люди», — напомнила она себе.

— Еще ничто не закончилось, — пророкотал тихо Аудмунд, и шепот этот звучал страшнее и громче, чем любой самый пронзительный рев.

Раэтин сощурился, и Ретте показалось, что во рту у него на один короткий миг сверкнули клыки.

— Ты прав, — ответил он. — Они должны заплатить. Я помню Горгрида юношей девятнадцати лет от роду, жизнерадостным и серьезным одновременно. Скольких опасностей им с Эргардом тогда удалось избежать! И для чего? Чтобы быть убитым исподтишка фатраинской тварью?

На этот раз ей не почудилось — советник зарычал, и голос его зазвенел от гнева. — Магистр Джараак слишком много на себя берет. Похоже, он успел вообразить себя владыкой всех окрестных земель. Пора напомнить ему, что он так же смертен, как и все остальные. Вы были правы тогда в лесу, леди.

Ретта с восторгом подалась вперед, всплеснув руками:

— Так это ваш смех я тогда слышала?

— Ну да, — довольно осклабился оборотень.

Она почти воочию увидела, как дед Аудмунда прищелкнул хвостом и обернул его вокруг тела. Хотя, разумеется, это было не так.

— Скажите, — снова задала вопрос она, — зачем некромантам вообще понадобилось все это затевать?

— Ну как зачем, — явно удивился ее наивности Раэтин, — они ведь не умеют восполнять силы от амулета, как прочие маги. Точнее, у них он тоже был когда-то — свой собственный, похожий на Асцелину, он-то и питал их, но две тысячи лет назад артефакт взорвался, причем по вине самих некромантов, попутно уничтожив Далиру. Такой вот неожиданный побочный эффект.

Аудмунд отчетливо скрипнул зубами и сжал кулак. Советник сделал вид, что не замечает гнева внука, а Ретта положила ладонь на его напрягшееся запястье и осторожно погладила. Князь расслабился и шумно выдохнул.

Повисла тишина. Стало слышно, как потрескивают в камине поленья. Раэтин неуловимо переменил позу и вновь заговорил:

— Наших предков не было на Перевале ветров. Когда это случилось, там дежурили другие кесау. Но насыщенное зеленое свечение разлилось после катастрофы к югу от гор и держалось довольно долго. Оно было заметно даже в Истале.

Ретта представила себе масштаб события и ужаснулась. Ведь горы высоки, а перевал от столицы весьма далек!

— Мне проще, я не связан с Вотростеном столь сильно, как Аудмунд, но и то мне не доставляет удовольствия та давняя история, а ему, как князю, стократ тяжелее ее вспоминать.

«Каково же это — помнить, как погиб твой народ?! — ужаснулась мысленно Ретта. — Ведь выжили тогда жалкие крохи!»

Она вновь посмотрела на мужа, и тот, заметив тревогу, подал ей пальцы, давая понять, что с ним все в порядке.

— Так вот, возвращаясь к нашим баранам, — продолжил Раэтин, — то есть магам. Хотя, по мне, это одно и то же. Когда они, пусть и невольно, уничтожили амулет, им стало жизненно необходимо найти иной способ пополнять силы.

— И они его отыскали, — прошептала Ретта, даже не пытаясь скрыть ужас.

Оборотень с мрачной готовностью подтвердил:

— Именно. Но кто же даст себя убить за просто так? Некромантам приходилось изворачиваться, идти на обман и подлость, бить исподтишка. Постепенно это стало их второй натурой. Но они желали большего, лелея мечты заполучить собственную «плантацию». Или скотобойню, как вам больше нравится, терминология тут не имеет значения. Важно то, что Вотростен, с которым его связывала давняя взаимная ненависть, подходил идеально. Гордые князья и их строптивые подданные слишком хорошо помнили зло, причиненное им, и упорно не желали его забывать. Втереться к себе в доверие они не позволяли. Оставалось только взять то, что им нужно, хитростью. Конечно, Джараак помог Гроиму живой силой, тут я не сомневаюсь, а когда пришло время, сыграл роль благодетеля. Эргард в юности был, несмотря на избалованность, чересчур доверчив и, став князем, не до конца изжил в себе это качество. Вера в лучшее — не всегда полезное свойство, особенно для правителя. Никогда не вредно сомневаться. Мне жаль его — он попал как кур в ощип, но, следует отдать должное, все же сумел выправиться, хотя и не без труда.

Ретта вздохнула и задумчиво посмотрела на огонь. Конечно, эта история ей была отчасти знакома, и все же сколь много нового ей преподнес вечер!

Солнце за окном постепенно опускалось к горизонту. Небо темнело, окрашивая западный край в причудливые фиолетово-розовые тона.

— Почему же князя Эргарда так избаловали? — поинтересовалась Ретта, обернувшись на мужа. — Мне казалось, традиции воспитания в Вотростене довольно сильны.

Аудмунд, до сих пор лениво поглаживавший ее пальцы, переплел их со своими и кивнул, поднеся к губам.

— Вы абсолютно правы, — согласился он, — но всегда случаются досадные промахи. Бабка после свадьбы почти десять лет не могла забеременеть. Поэтому, когда в конце концов долгожданный наследник появился на свет, с него сдували пылинки и исполняли любые прихоти. Вполне естественно, что отец в результате такого обхождения слегка обнаглел.

Тут оборотни переглянулись, и в глазах обоих княгиня прочла умиление и нежность, словно у родителей, наблюдающих за шалостями чада.

— Войдя в возраст, он захотел поехать повидать мир. Ох, и прибавил же он своим родителям седых волос! До сих пор они все уговаривали его жениться, но отец отбрыкивался столь рьяно, словно его ждал не брак, а плаха. Он никак не хотел сидеть дома и постоянно ввязывался в какие-то передряги, из которых Горгрид его потом вытаскивал. Отпуская непутевое чадо в очередное путешествие, мой дед каждый раз просил его товарища присмотреть за легкомысленным наследником, как более здравомыслящего из них двоих. И это несмотря на то, что они были ровесниками.

— И при этом князь Эргард умудрялся быть доверчивым и наивным? — пораженно уставилась на мужа Ретта.

— Феноменально, правда? — вставил Раэтин. — Он верил в лучшие человеческие качества. С возрастом и опытом, увы, печальным, это прошло. Оборотней память страхует от подобных промахов, людям же, к сожалению, приходится познавать прописные истины каждый раз заново. И это, случается, приводит к трагическим последствиям весь народ.

Старый оборотень сложил пальцы под подбородком и устремил сосредоточенный взгляд куда-то вглубь себя. Ретта обернулась и посмотрела на Аудмунда. Расстроили его эти воспоминания или нет?

— Все хорошо, — чуть заметно улыбнулся князь и, вздохнув, обнял жену двумя руками, прижав к груди. — Я знаю, что мой отец был далеко не идеален, но это не мешает мне всем сердцем любить его.

Ретта положила голова на плечо супругу и принялась задумчиво чертить пальцем линии у него на груди.

Раэтин выпрямился и весь подобрался, словно перед прыжком.

— Мне пора, — заговорил он, внимательно глядя на внука и его жену, — я обнаружил то, что хотел, и очень рад увиденному. И я познакомился с вами, Ретта. По обычаю мне, как старшему в роду, следовало бы преподнести вам какой-нибудь подарок. Но увы, когда я покидал Исталу, то не подозревал, что попаду на свадьбу. Поэтому…

Тут старый оборотень усмехнулся загадочно и полез в карман рубахи. Ретта с любопытством следила за его движением, и даже Аудмунд не скрывал заинтересованности.

— Вот, это вам, — объявил он наконец и протянул княгине тонкий шерстяной плетеный пояс голубого цвета с серебристой нитью и с замысловатым узором, напоминающим извилистую реку с порогами и перекатами.

Аудмунд восхищенно выдохнул и подался вперед.

— Когда ты успел? — спросил он деда.

Раэтин улыбнулся, явно довольный его реакцией:

— Долго ли сделать?

— А шерсть где взял?

— Купил здесь, в Асгволде.

Ретта приняла дар и провела по нему рукой, рассматривая.

— Это пояс с цветами и узором клана, — пояснил советник.

— Благодарю вас! — воскликнула она. — От всей души.

— Очень рад, что мой скромный подарок пришелся вам по сердцу.

Он поднялся и, вновь сложив руки на груди крестом, поклонился.

— До свидания, — сказал он и направился к выходу.

— Подождите! — окликнула его вслед Ретта, вспомнив еще один вопрос. — Скажите, а как звучало бы имя Аудмунда на родном языке?

Раэтин обернулся и почесал бровь.

— Вы имеете в виду, в том случае, если бы он остался жить в Аст-Ино? — уточнил он.

— Да.

Оборотень покачал головой и развел руками, ухмыляясь чуть-чуть лукаво:

— Ну откуда ж я знаю? Мы с самого начала знали, что Эргард заберет малыша с собой. Именно отец дал ему имя, мы с дочкой даже не пытались фантазировать на эту тему. Его родной язык — вотростенский.

Аудмунд с Реттой попрощались с Раэтином, и тот ушел. Княгиня еще некоторое время сосредоточенно прислушивалась, но никакого звука шагов различить так и не смогла.

— Скажите, а что значит этот поклон? — спросила княгиня, обернувшись к мужу. — Просто приветствие и прощание?

— А также демонстрация уважения к собеседнику, — отозвался тот.

Солнце окончательно опустилось за горизонт, последние всполохи зари погасли. Природа погрузилась в безмолвие, в густую и вязкую сонную дрему, словно застыла в безвременье.

Подойдя к окну, Ретта распахнула одну из створок и выглянула во двор. Стражи как раз открывали ворота.

— Говорят, если боги скорбят о погибшем, то они посылают в день погребения хорошую погоду — свой прощальный дар, — сказал Аудмунд, подходя сзади и кладя руку на плечо жене.

— Тогда надеюсь, что завтра до самого вечера будет светить солнце, — промолвила тихо Ретта.

От ворот вдоль дороги, ведущей в город и насквозь его пересекающей, как раз той самой, по которой въезжала и она сама, стали один за другим двумя цепочками зажигаться огни.

— Это стражи, да? — спросила она Аудмунда.

— Они самые, — подтвердил князь. — Они будут держать факелы вплоть до рассвета, чтобы осветить путь. Душа, покидая мир, не должна плутать.

Трепещущие огни придавали происходящему ореол таинственности. Запели горны, раскатившись по округе громким, протяжным эхом, и смолкли, растаяв в дали.

— Его сожгут? — спросила Ретта мужа.

— Да. В Вотростене испокон веков сжигают — большую часть года земля слишком твердая, к тому же, если тело все же будет закопано, то душа не сможет попасть к небесным богам. Из-под земли только один путь — в подземный мир Молгата.

Скоро стало видно, что на дороге появляются новые огоньки, гораздо меньше тех, что держали стражники, скорее всего, от свечек и от лучин. Поток их становился все более плотным, превратившись сперва в ручей, потом в реку, и двигался при этом совершенно очевидно в сторону замка.

— Это скорбящие? — снова спросила Ретта.

— Вы угадали, — тихо и немного печально ответил ей Аудмунд. — Огни зажигаются в знак печали. Потом, уже в тронном зале у самого тела, они будут затушены в специальной чаше с водой.

Ретта обернулась и посмотрела мужу в глаза:

— Горгрида так любил народ?

Князь пожал плечами. Зрачки его блестели, и она никак не могла понять, что это — слезы или просто отражение светильников?

— Горгрид всю жизнь служил Вотростену, — наконец сказал Аудмунд и, не удержавшись, судорожно вздохнул. — В молодости с мечом в руках, а позже как политик. Он был в принципе человек чести и старался, если это возможно, поступать справедливо. К тому же он был убит магами — уже одно это в глазах людей придает ему ореол мученика. Меня лично нисколько не удивляет скорбь горожан.

Перед глазами Ретты со всей отчетливостью встала улыбка старого вельможи, его мудрый взгляд, и она, не колеблясь, ответила:

— Меня тоже.

Аудмунд не глядя нашел ее пальцы, переплел со своими, и они так некоторое время стояли, глядя на становящуюся все более плотной реку огней.

— А враг не сможет проникнуть внутрь под видом скорбящих? — вновь задала она вопрос.

Аудмунд решительно покачал головой:

— Нет. Там повсюду стража, а сегодня еще и оборотни.

— Не лишняя предосторожность в свете последних дней.

В дверь постучали, и князь крикнул:

— Входите!

На пороге появился слуга с подносом и, оставив тарелки на столе, бесшумно удалился.

Поужинав, Аудмунд с Реттой начали собираться спать. Больше ждать им от нынешнего вечера было нечего, на сердце лежала скорбь, а настроение в целом нисколько не располагало к легким беседам.

Она легла и уже привычно придвинулась поближе к супругу. Тепло его тела согревало душу, даря умиротворение, а спокойное, ровное дыхание вселяло уверенность, что все непременно будет хорошо. Она закрыла глаза, и перед нею поплыли вересковые поля. Надрывно и печально пела невидимая свирель, терзая сердце, и Ретте невыносимо хотелось плакать, однако слез не было. Тонко и горько свистела в траве какая-то птица.

— Вставайте, Ретта, — услышала она голос Аудмунда и открыла глаза.

За окном рассвет уже накинул на небо золотую вуаль. Вдалеке протяжно и заунывно трубили горны.

— Пора собираться? — спросила она.

— Да, — ответил ей Аудмунд и, наклонившись, поцеловал в лоб.

Лицо его было печальным, а взгляд потухшим. Ей и самой захотелось завыть в голос, когда она подумала, что именно сегодня им предстоит.

— Я уже велел позвать ваших помощниц, — продолжил супруг. — Одевайтесь, Ретта.

— Конечно, — откликнулась она. — Я не задержусь.

Князь кивнул, думая при этом, похоже, о чем-то своем, и, поднявшись, вышел столь быстро, что она не успела его ни о чем спросить.

— Я скоро вернусь, — бросил он уже в дверях.

Подойдя к окну, она посмотрела на дорогу. Огни по обочинам уже успели потушить, однако поток желающих отдать старшему советнику последнюю дань не иссякал. Пронзительно-чистое, без единого облачка небо голубело, и Ретта подумала, что боги, должно быть, в самом деле скорбят.

Пора было начинать день. Пройдя в гардеробную, она приказала служанкам достать платье. То самое, белое, что она рассчитывала прежде надеть на свадьбу. Здесь, в Вотростене, традиции которого отличались от обычаев далекого юга столь разительно, самым подходящим поводом для него оказались похороны Горгрида. Волосы убрать она решила без украшений — в такой печальный день они смотрелись бы дико и неуместно. Отложив в сторону фату, она накрыла их простой белой накидкой и осталась наконец довольна собственным внешним видом.

— Госпожа, — заговорила вдруг одна из девушек и в избытке эмоций заломила руки, — вы позволите нам тоже пойти на похороны? Пожалуйста!

Ретта удивленно приподняла брови.

— Почему нет? — удивилась она. — Конечно, ступайте.

Убедившись, что их услуги больше пока не требуются, служанки удалились, а княгиня вернулась назад в спальню. Там уже ее ждал Аудмунд. Окинув жену быстрым оценивающим взглядом, он кивнул, давая понять, что увидел и остался доволен ее внешним видом, а вслух сказал:

— Тэньяти так и простоял всю ночь. Братья не смогли его увести.

— Что же будет теперь? — спросила Ретта с тревогой.

Князь пожал плечами:

— Я повидал Рамору. Он примет меры, так что будем надеяться на лучшее.

Он говорил отрывисто, и мысли его явно были далеко от покоев. Печальный взгляд и неподвижное лицо слишком очевидно говорили о неподдельном горе, что бушует у него внутри. Подойдя ближе, Ретта положила руки ему на грудь, и муж накрыл ее ладони своей. Взгляд его дрогнул, и она прижалась щекой к груди. Сердце оборотня часто билось.

Так они и стояли, словно застывшее изваяние, памятник скорби, пока не пришел Ингдун.

Серьезный и мрачный, без своих обычных колких шуточек, он смерил Аудмунда с ног до головы внимательным взглядом и жестом велел ему укладываться в постель.

— Сегодня я намерен выйти из комнаты даже вопреки твоей воле, — заявил князь мрачно.

Старый лекарь ощерился, словно дворовый пес:

— Не стоить дерзить, мой мальчик, тебе никто не желает зла. Конечно, ты выйдешь, задерживать тебя у меня более нет причин.

Говоря это, он быстрыми, ловкими движениями снял повязку, и Ретта, приблизившись, увидела лишь тонкий шов с нежной розовой кожицей по краям.

— Вот такая она, кошачья регенерация в действии, — прокомментировал лекарь, и Ретте оставалось лишь беспомощно развести руками. Подобного ей не приходилось видеть нигде и никогда.

— Поздравляю вас, — сказала она супругу.

— Благодарю, Ретта, — ответил он.

А Ингдун заметил серьезно:

— Но это не значит, что ты можешь прямо сейчас хвататься за меч. На ближайшие два дня я прописываю тебе щадящий режим. Никаких перегрузок.

Оборотень весь как-то сразу ощетинился, и ей показалось, что он вот-вот выпустит клыки. Однако лекарь не дрогнул и стойко, спокойно выдержал взгляд.

— Я понял тебя, — наконец проговорил Аудмунд, цедя сквозь зубы.

— Ты не очень-то шипи, — наконец сварливо бросил Ингдун. — Я твоих клыков не боюсь. Я понимаю твои чувства, так что давай-ка ты вставай и отправляйся вниз, князя там уже заждались.

Лекарь принялся собирать вещи, а Аудмунд встал и, тряхнув головой, провел руками по лицу. Он стоял осунувшийся и бледный, и Ретта, желая его поддержать хоть как-то, подошла ближе и взяла за руку. Что может сделать она? Забрать на себя хоть часть его боли не в ее силах. Все, что ей подвластно — просто быть рядом.

Аудмунд посмотрел на нее, его звериные зрачки сузились, и он, взяв ее пальцы, поднес их к губам.

— Благодарю, — прошептал князь.

Ингдун, попрощавшись, покинул покои, и слуги поспешили принести завтрак. Пора было отправляться вниз, чтобы выполнить последний тяжкий долг и проводить того, кого они все так любили.

Заметив на каминной полке букетик незабудок, Ретта взяла его и закрепила за поясом.

«Должно быть, Бериса уже позаботилась», — подумала она с благодарностью.

— Ну что, вы готовы? — спросил жену Аудмунд, и та, вдохнув поглубже, кивнула.

— Да.

Тогда он подошел к столу и, взяв стоящие на нем две зажженных свечи, одну из них протянул ей.

Во дворе снова протрубил горн. Князь подал руку, и Ретта вложила в нее чуть подрагивающие от волнения пальцы. Дежурные гвардейцы распахнули двери, и княжеская чета покинула покои, в которых провела почти безвылазно больше двух дней.

Солдаты звучно ударили копьями о пол, приветствуя их, и Ретта на короткое мгновение ослепла и оглохла. Если накануне замок тонул во мраке, то сегодня можно было подумать, что светильники со всего Вотростена свезли в Асгволд, дабы достойно проводить одного из своих сынов.

«В таких коридорах заблудиться душе и в самом деле будет проблематично», — решила княгиня, и в груди ее разлилось теплое чувство светлой грусти. Они не смогут, конечно же, вернуть Горгрида, но в их силах достойно его проводить. И он, разумеется, навсегда останется с ними в сердцах.

Гул ударов нарастал, волнами распространяясь от комнат Аудмунда по коридорам и залам замка. Князь с супругой шли вниз по лестнице, и отблески светильников сверкали в надраенных до блеска полах, доспехах и зеркалах, слепя глаза. Вот впереди показался тронный зал, и копья, вздрогнув в последний раз, замерли. Командир караула приложил руку к груди и склонил голову перед княжеской четой.

— Князь Аудмунд и княгиня Алеретт! — объявил глашатай, и стражи широко распахнули тяжелые двери.

Головы присутствующих одновременно повернулись в их сторону. Зал был набит народом почти до отказа. Советники все еще неполным составом, гвардейцы и знать, купцы и простые горожане: пекари, ткачи, шорники, кожевенники, гончары, оружейники и, конечно же, женщины и дети. Все стояли, одинаково сложив опущенные руки перед собой, и глядели на владык.

Гул копий в коридоре позади смолк. Установилась тишина столь полная, что стало слышно, как кто-то сдавленно всхлипывает в толпе.

В центре зала расположился укрытый красной бархатной тканью помост, а на нем стоял гроб с телом Горгрида. Увидев его, Ретта не сдержалась и чуть заметно вздрогнула. Кровь отлила от ее лица. Память подсказывала, что еще недавно он был жив и полон сил, и душа, вторя ей, упорно отказывалась верить глазам.

Ноги советника были укрыты знаменем, в руки вложен меч, а в изголовье стояла резная золотая чаша с водой. Слева от тела отца, подобно безжизненным изваяниям, застыли сыновья. Бёрдбрандт, Тэньяти и еще двое, имен которых Ретта не знала. С одинаково потухшими, неподвижными взглядами, осунувшиеся и бледные. Смотреть на них было невыносимо и больно. Две дамы в белом позади них украдкой вытирали глаза. Тоже члены семьи? Быть может, жены средних братьев? Или одна из них невеста Бёрди?

К помосту от распахнутых дверей тянулась ковровая дорожка. Аудмунд и Ретта прошли по ней, и князь, выпустив ладонь жены, встал на колени и коснулся сперва губами, а затем лбом края одежд советника и тяжело, словно нехотя, встал. Затушив свечу, он сунул ее за пояс и, склонившись, коснулся губами лба советника.

— Прощай, — прошептал он, и в голосе князя Ретта отчетливо услышала тщательно сдерживаемые нотки рыдания. — И прости, что не уберег…

Сердце рванулось у нее в груди, захотелось завыть в голос, но огромным усилием воли она сдержалась. Аудмунд переменился в лице и застыл, опустив глаза. О чем он думал? Прощался? Просил прощения? А впрочем, какой смысл гадать?

Княгиня подошла, неуловимым движением коснулась руки мужа, давая понять, что она по-прежнему рядом, и, в свою очередь затушив свечку, сунула ее за пояс и склонилась, целуя руку советника.

— Прощайте, — едва слышно прошептала она. — Спасибо вам, что так сердечно приняли меня. Как жаль, что нам не довелось познакомиться получше…

В толпе надрывно вскрикнула какая-то женщина. Достав букет, Ретта положила его на грудь Горгриду и отошла, взяв Аудмунда под руку. Тот пошевелился и осторожно сжал ее пальцы.

На улице вновь пропел горн. Князь обернулся к дверям, и глашатай объявил торжественно:

— Принц Рамору и советник Раэтин!

Тэньяти вздрогнул и поднял глаза. Гости замерли в напряженном ожидании. Вероятно им, несмотря на столь длительное соседство, не так уж часто доводилось видеть кесау.

Двери распахнулись, и на ковровую дорожку ступили двое. Одного из них Ретта видела уже накануне. Дед Аудмунда. Но вот второй…

Теперь стало ясно, что переменчивость и подвижность натуры общая черта оборотней, воспитанных сородичами. Высокий и мощный зрелых лет рысь с черными волосами, перетянутыми зеленой налобной лентой с красной нитью, напоминал огонь. Именно это сравнение приходило на ум в первую очередь. Пламя костра, которое вспыхивает то и дело, словно танцуя, а язычки его тянутся к небу, и искры тают в вышине. Если бы он был человеком, ему бы можно было дать лет тридцать пять или сорок, но сколько ему на самом деле? Шестьдесят? Восемьдесят? Ретту снедало любопытство, но приставать с расспросами к Аудмунду прямо здесь, посреди тронного зала, было явно неуместно.

Оборотни подошли и, сложив руки на груди, поклонились князю с женой и сыновьям Горгрида. Бёрди вернул поклон по обычаям Вотростена.

— Спасибо, что пришли, — проговорил он.

— Горгрид был нашим другом, — лаконично ответил Раэтин.

Некоторые из присутствовавших в зале стояли с достоинством, стараясь не пялиться во все глаза, иные не могли сдержать любопытства. Рамору подошел к Горгриду и, встав на колено, повторил жест Аудмунда, поцеловав край одежд. Его примеру последовал и Раэтин. Затем старый оборотень, поднявшись, отошел в сторону, а принц приблизился с Тэньяти и, взяв его за плечи, тихонько заговорил, так что слышали его лишь близстоящие:

— Я понимаю твои чувства и разделяю их. Я тоже много лет назад потерял отца. Но ты мужчина и оборотень, у тебя есть долг. Ты должен жить и исполнять его, как бы ни было больно. Что будут делать твои подчиненные без своего командира? Скажи, Горгрид обрадовался бы, узнай он, что ты тут заморил себя голодом и позволил своему ведомству развалиться?

Тэньяти энергично помотал головой, не поднимая глаз. Рамору кивнул:

— Я тоже так думаю. Поэтому приказываю — ты должен жить.

— Повинуюсь, мой принц, — уже почти твердым голосом ответил младший сын Горгрида.

Он пошевелился, немного беспомощно обвел зал взглядом, словно не мог сообразить, что ему теперь делать и куда идти, и обернулся к Бёрди. Старший брат подошел и крепко обнял его одной рукой, отведя в сторонку.

Ретта подумала, что братья, должно быть, уже говорили ему все то же самое, но лишь слова принца произвели должный эффект.

«Это что, привычка повиноваться с тех самых пор, когда вожди спасли их народ?» — размышляла она.

— Пора, — проговорил тихо Аудмунд, и снова, уже в который раз, словно вторя его словам, послышался за окном сигнал горна.

Гвардейцы подошли и подхватили гроб на плечи. За ними пошли сыновья Горгрида, затем князь с княгиней, советники, а после все остальные. Забили барабаны. Женщины, не сдерживаясь больше, зарыдали в голос. Оборотни шли вместе с людьми, и это была, должно быть, самая необычная процессия, которую когда-либо видела Ретта.

Они вышли из замка и спустились во двор. Ворота распахнулись, солдаты опустили подъемный мост, и свежий ветер, напоенный терпким запахом трав, дохнул им в лицо. Солнце ярко светило, и Ретта, подняв лицо, посмотрела в небо. В самом деле, чудесный дар, особенно если вспомнить, какая в последние дни стояла погода.

Печальная процессия обогнула холм, на котором расположился княжеский замок, и вскоре глазам княгини предстало строение, не виденное ею прежде из окон донжона. Сделанное из простого серого камня, оно тем не менее внушало уважение монументальностью и основательностью. Пять одинаковых башенок тянулись к небу, почти под самой крышей были прорезаны узкие оконца, забранные цветными витражами.

— Это княжеская усыпальница, — объяснил Аудмунд, заметив ее заинтересованный взгляд. — Горгрид будет похоронен там.

— А он?..

Ретта удивленно покосилась на мужа. Что ни говори, но прежде ничто не намекало, что советник Горгрид принадлежит княжескому роду. Однако Аудмунд покачал головой:

— Конечно нет, он не потомок Асгволда, но в усыпальнице хоронят не только князей, но также выдающихся граждан, послуживших славе и процветанию Вотростена. Быть погребенным там — огромная честь.

— О, теперь понимаю, — откликнулась Ретта.

Все те, кто по разным причинам не смог попасть для прощания в замок, теперь теснились около княжеской усыпальницы, ожидая появления процессии. Перед входом уже был сложен высокий погребальный костер, чуть в стороне стоял небольшой алтарь, почти такой же, как в храме Всех богов.

Народ расступился, освобождая дорогу, и гвардейцы, приблизившись, положили гроб на поленья.

Солнце по-прежнему ярко светило, отражаясь в металле оружия и доспехов, и птицы надрывно пели, словно тоже провожали павшего вместе с людьми.

Вперед вышел жрец и, воздев руки к небу, заговорил:

— Прими, Великая Мать, одного из лучших своих сыновей в небесных чертогах. Он жил, стараясь не причинять зла, и служил своей стране верой и правдой.

Он говорил, а младший служитель тем временем вынес голубя и, разжегши костер, принес птицу в жертву. Жрец закончил речь, еще раз выразив надежду, что Тата позаботится на небе о душе Горгрида, и четыре советника, подойдя с разных сторон, запалили погребальную пирамиду.

Толпа потрясенно выдохнула, кто-то снова в голос зарыдал. Ретта стояла и до рези в глазах всматривалась в язычки пламени. Как быстро и некстати проходит жизнь. Еще совсем недавно он был молод и счастлив, радовался появлению на свет детей, и вот теперь он ушел, оставив боль и скорбь в сердцах людей и оборотней.

Огонь делал свое дело. Ретта с Аудмундом, а также советники и сыновья Горгрида стояли и терпеливо ждали. Народ тоже не спешил расходиться. Наконец, когда костер уже начал прогорать, лорд Весгард вынес мраморную урну, в которую солдаты собрали прах. Аудмунд взял ее, и они все вместе пошли внутрь здания.

— Ему тоже две тысячи лет? — поинтересовалась Ретта, когда они уже подошли к дверям.

— Почти, — откликнулся Аудмунд. — Тысяча девятьсот восемьдесят шесть.

— И здесь похоронены все князья?

— Да, начиная с князя Асгволда.

Ретта тряхнула головой и крепче вцепилась в руку Аудмунда. Подобную преемственность поколений ей было представить чрезвычайно сложно. В Месаине с ее бурной, полной потрясений историей даже не всех правителей знали по именам, и уж подавно далеко не у каждого было известно место последнего упокоения. Многие историки годами спорили, существовал в действительности тот или иной вождь, или это лишь отголоски легенд. А тут, в Вотростене, и спорить не о чем — вот они, постаменты с бюстами владык — стоят внутри усыпальницы в несколько рядов.

Стены изнутри были украшены довольно грубыми барельефами, сюжеты которых Ретта пока не смогла разобрать и решила при случае подробней расспросить мужа. Однако, сопоставив рассказы Аудмунда с теми контурами, что просматривались четче всего, она догадалась, что здесь, вероятней всего, изображена гибель Далиры. И вдруг прямо перед собой она заметила табличку с именем того, кого меньше всего ожидала увидеть.

— Бардульв?! — почти в голос воскликнула она. — Он что, тоже здесь похоронен?!

Аудмунд обернулся и несколько секунд недоуменно смотрел, словно не мог понять причину столь бурной реакции.

— Ну да, — подтвердил он наконец с ясно читаемым недоумением в голосе. — А что вас так удивило?

— Но ведь он же предатель!

Князь пожал плечами и, сдвинув брови, уставился неподвижно в точку перед собой.

— Хороший или плохой, — проговорил он в конце концов отрывисто и твердо, — Бардульв тоже князь Вотростена. Я не хочу, чтобы древняя традиция прерывалась на мне. К тому же он мой брат, уж какой ни на есть, он сын моего отца, и тот по-своему любил его.

Ретта покачала головой и подумала, что и впрямь пока мало знает своего мужа. Ее собственному отцу, несмотря на его мягкий характер, вряд ли бы пришло в голову хоронить в семейном склепе предателя, и уж конечно она не ожидала ничего подобного от Аудмунда. И тут же подумала, что, пожалуй, ей нравится такая черта в супруге.

Тем временем Аудмунд приблизился к пока еще пустому мраморному постаменту и поставил урну внутрь ниши. Подошли мастера и закрыли провал табличкой с именем Горгрида, его полным титулом, занимаемыми постами и датами жизни.

— Чуть позже здесь появится бюст, — пояснил Аудмунд Ретте, дожидаясь окончания работ, а после вернулся к пьедесталу и вновь встал на колени, коснувшись лбом таблички. Сыновья Горгрида повторили его жест, и лишь Тэньяти, опустившись, обнял основание будущего памятника двумя руками, да так и замер, не двигаясь с места. Бёрдбрандт приблизился и положил руку младшему брату на плечо.

— Тэньяти, — позвал он тихо. — Пойдем.

Тот встрепенулся, словно очнулся от сна. Подняв отсутствующий, больной взгляд, посмотрел на брата, затем оглянулся растерянно, и Бёрди, взяв его за плечи, помог встать, а затем обнял и повел прочь из усыпальницы; двое других братьев присоединились к ним.

Аудмунд вздохнул и, оглянувшись на Ретту, подал ей руку.

— Пойдемте в замок, — прошептал он немного потерянно.

Подошел Раэтин и, взяв внука двумя руками за голову, коснулся лбом его лба:

— Скорблю всем сердцем о вашей потере.

— Надеюсь, виновные понесут наказание, — добавил Рамору и повторил жест старика. — Оборотни приложат для этого все силы.

Они распрощались, и князь с женой направились в их общие покои. Ветер обдувал лицо, осушая слезы, трепал волосы. Было горько и больно, и Ретта никак не могла подобрать нужных слов.

В замке все так же ярко горели светильники.

Поднявшись в комнаты, Аудмунд сел перед разожженным камином в кресло и, уронив лицо в колени, замер. Ретта застыла в дверях, не зная, что ей следует сделать или сказать в подобной ситуации — ей еще ни разу в жизни не доводилось кого-либо утешать. Она подошла, присела на ручку кресла и, погладив Аудмунда по голове, тихонько вздохнула. Тот глухо заговорил:

— Я любил его. После отца он был самым близким мне человеком.

Ретта ласково поворошила его волосы:

— Я не знаю, что вам сказать, мой муж. Если бы я могла, то постаралась бы взять часть ваших страданий себе, но это ведь невозможно. Просто знайте, что я всегда с вами. Что бы ни случилось.

Аудмунд поднял голову, уткнулся лицом ей в живот, обхватил с силой стан и судорожно вздохнул. Ретта ласково обняла его и принялась гладить по волосам. Плечи князя дрогнули.

Советник Весгард, заглянув было в комнату, вышел и бесшумно закрыл за собой дверь.