Геенна (гет)

Ее стеклянные глаза не выражали ничего. Гарри уже и забыл, что в них могла теплиться жизнь. Что когда-то радужки заливались солнечным светом, и казалось, что в ее непримечательных, таких обычных глазах существовал целый мир, распускавшийся мириадами искорок. Что когда-то ее пухлые губы не были накрашены темной помадой, что они не замерли навсегда презрительно поджатыми, что они улыбались и смеялись, что они изгибались, выражали эмоции и манили взгляд. Когда-то он не мог отвести взора от ее улыбки, от появляющихся в уголках рта ямочек, от россыпи бледных веснушек.

Он любил смотреть за тем, как она читала, придерживая пальцами уголок страницы, любил, когда ее голова падала на его плечо в гостиной, и веки дрожали, вычерчивая на периферии ее зрения разноцветные сны. Гарри любил брать ее за руку и бежать сломя голову к Черному озеру, забывая подумать, что любой неверный шаг может привести к свернутой шее.

Привел.

Казалось, Гарри со всей силы пнули, и он от неожиданности отпустил горячую ладонь Гермионы. Он покатился кубарем по каменистому склону, ушибся, переломал руки и ноги и замер где-то в низине. Голова была неестественно вывернута в сторону Хогвартса. Гермиона стояла в черном траурном платье и смотрела. Ветер игрался с подолом юбки. Ее только что смеющийся взгляд наполнился слезами. Губы впервые презрительно изогнулись. Они не произносили ничего, но лишь по одному изгибу этих губ Гарри мог прочитать, как ей было плохо.

Сердце пронзила дикая боль. Сковала беспомощность сломанного тела.

Гарри так и остался лежать там, под холмом. Вдалеке бесновались воды Черного озера, с неба моросил дождь или жгло жаркое Солнце. Все одно, ведь Гермиона отвернулась, подставляя припудренное новое лицо не ее будущему, и скрылась вдалеке.

Увлекшись игрой в спасателя, Гарри предал ее. Ради жизней людей всей страны, ради цели, которую ему вбили в голову, он отдался в руки Волдеморту. Он был крестражем — как хорошо было догадаться об этом раньше него. Ради последнего кусочка своей души Темный Лорд пошел на уступки. Гарри, так беспокоившийся о чужих жизнях, не заметил обмана.

Гермиону вырвали из его рук в качестве залога мира двух сторон. Тот, кто ненавидел грязнокровок, был вынужден жениться на одной из них. Тот, кто стремился к власти, получил ее. Та, что не желала предавать, осталась верной избитой псиной.

Тот, кто хотел спасти всех остальных, потерял единственную дорогую ему жизнь.

Щелкнули ножницы судьбы. Тело Гермионы безвольно рухнуло на пол.

Она нарядилась в траурный черный саван. Сплюнула кровь. Преклонила колени.

В день ее свадьбы — самый ненавистный день в году — Гарри был в Индии. Его отослали под присмотром Яксли и еще нескольких Пожирателей Смерти изучать культуру и магию в ее первозданном виде.

Гермиона не написала ни строчки. Не ответила ни на одно письмо.

Черт знает, что она пережила, но когда несколько лет спустя Гарри наконец смог вернуться в страну, он не узнал ее: бледная, исхудавшая, затянутая в черный лоск, она смотрела на него всего мгновение. Всего мгновение, когда казалось, что ее мертвые глаза еще могут вспыхнуть прежним солнечным блеском. Всего мгновение, пока сердце Гарри еще билось.

А потом она моргнула и незаинтересованно отвернулась. Безносое чудовище, подплывшее со спины, обнажило хищный острый оскал и взяло ее под фарфорово-бледную руку. Вдвоем они удалились в столовую обедать.

Кусок не лез в горло. Стучали приборы. Пряные запахи привезенных специй забивали ноздри и одурманивали.

А Гарри только и думал о том, чтобы не смотреть на нее лишний раз. Гарри только и чувствовал, как больно ему было дышать.

Гарри только понял, сколько ошибок совершил, желая спасти никчемные жизни. А та единственная, ради которой он по-настоящему был готов отдать все, уплыла в чужие руки. Чужие паучьи пальцы стягивали с нее одежду ночами, чужие отвратительные губы ласкали мягкую кожу, чужой поганый рот с поцелуями высасывал из ее тела жизненные силы, чужие грешные глаза видели ее обнаженную не только душевно, но и физически.

Новая холодная королева была птицей в клетке. Ее красиво одевали и вывозили на люди, ее научили правильно улыбаться, правильно склонять голову набок, правильно говорить и правильно танцевать. Ее научили правильно охотиться и загонять людей в ловушку: единственное развлечение для ее жадного разума — придумать, как бы подвести к нужному ей состоянию то одного волшебника, то другого.

За годы странствий родная цветастая Магическая Британия превратилась в сгусток темной энергии. На постаменте Волдеморт восседал на троне. На его подлокотнике расположилась Гермиона. Его рука лежала на ее талии. С другой стороны замер Антонин Долохов. На первой и самой близкой к ним ступени с каменными лицами сидели Беллатрикс и Рон. И если первая обожествляла возвышенных, любовно смотрела на них и была похожа на приласканную хозяином гончую, то второй, испещренный шрамами работы с драконами, напоминал озлобленного добермана.

Гарри был за спинкой трона. Последний крестраж. Третий самый охраняемый человек в стране.

И единственный, кто что-то чувствовал.

Новая Гермиона ломала чужие скелеты и выбивала надежду из душ одним только ядовито-насмешливым взглядом, новая Гермиона фыркала при виде слез и презрительно отворачивалась, новая Гермиона каблуком туфель топтала мечты и все хорошее, что могло только существовать в людях. Новая Гермиона позволяла Волдеморту класть руку себе на талию, новая Гермиона кружилась с ним в вальсах и начинала бал в полонезах, новая Гермиона… новая Гермиона была его любимой куклой.

Она не замечала Гарри. Не поддерживала прошлых дружеских связей. У новой Гермионы были лишь подчиненные, которые зачем-то сделали из нее королеву и упали в ноги, разбивая головы в поклонах.

Ей это все было не надо.

Только Гарри видел, что новая Гермиона задыхалась и мучительно умирала внутри. Она, словно заколдованная, тонула в вязкой реке собственной памяти. Видела близкие ее закаменевшему сердцу отголоски воспоминаний в окнах, выискивала цветастые образы в своем черно-белом отражении. Новая Гермиона мечтала вернуться во времена, когда не знала, что такое воспитание Волдеморта.

Новая сломленная Гермиона была трухой прошлой. Ее останками, восставшими на пепле и собравшимися во что-то коряво-цельное.

Но Гарри ее любил. Любил так же рьяно, преданно и жгуче, как в тот момент, когда впервые увидел в поезде. Он любил ее мертвенный изгиб измазанных темной помадой губ, словно это была самая теплая юношеская улыбка, он любил сталь ее глаз так же, как залитые Солнцем радужки юности.

Он любил ее любой. И перед любой готов был встать на колени.

Спустя пять лет странствий бывшая надежда усопшего волшебного мира поклялась в верности новым королю и королеве, замершим на сплетенных из человеческих костей троне. Спустя пять лет губы Гарри коснулись величественно протянутой ледяной ладони Гермионы.

Спустя пять лет он стал самым преданным псом королевской четы.

Единственный, кто любил Гермиону Джин Грейнджер, начиная с кончиков ее волос и заканчивая ногтями на ногах, преклонил голову перед тем, кто ею обладал.

У Волдеморта были ее тело, ее душа, ее разум и ее верность. У Волдеморта была Гермиона под стать ему.

А у Гарри было самое важное знание на этом свете: знание, что она жива. Что он не потерял ее в той кровавой бессмысленной войне.

Что единственная важная ему жизнь была спасена. И пусть бы его глаза могли лишь жадно пожирать ее издалека, а сознание мучиться, изнывая от знойной и безответной любви, он был счастлив.

Холодная королева дышала.

Слава Мерлину!