Танцуя под дождём (гет)

Мне казалось, я перестал дышать, когда увидел её.

Она танцевала под дождём у Чёрного озера и пела какую-то песню, вытирая мокрые щёки. Её красное праздничное платье прилипло к стройному телу. Мокрая ткань уже не скрывала небольшую аккуратную грудь, тонкую талию и классную задницу.

Чёрт, надо признать она хороша, очень хороша!

Я сидел в своем укрытии и мог разглядывать её сколько захочется. Я пришёл сюда раньше. Сел на деревянном пирсе и пил свой огневиски. Выпускной в самом разгаре, а меня тошнило от всех этих радостных рож. Я наслаждался тишиной и одиночеством. К моему неудовольствию пошёл мелкий дождь. Он противно накрапывал на мой новый смокинг и на идеально растрёпанные волосы. Пришлось ретироваться под крышу деревянного навеса над лодками.

Я уселся прямо на пол, спиной опершись о борт лодки, и продолжил разглядывать скучный горный пейзаж на той стороне озера. Дождь усиливался. Шум его наводил тоску, но возвращаться в зал, где шёл бал с кучей идиотов, мне не хотелось до жути. Хогвартс достал меня за этот год. Восьмой курс дался мне тяжело. Я был один, мать депортировали в Австралию — для её же безопасности. Отец сидел в Азкабане.

Учёба, условный срок, проверки, грёбаный психолог. Я варился в этой каше, не видя света белого. И поэтому свой последний день в школе хотел провести подальше от всех. Настроение падало с такой же скоростью, как кончалось бухло в бутылке.

И тут пришла она.

Грейнджер. Гермиона.

Моё меланхоличное и даже где-то депрессивное состояние тут же изменилось. Я уставился на танцующую тонкую фигурку в красном, вспоминая прошедший год, и понял, что Грейнджер как-то тихо и незаметно влезла в мои мозги.

Она была странной. Я заметил это ещё в сентябре. Грейнджер не улыбалась. Я помню, как раньше, до войны она часто смеялась в компании своих закадычных друганов. Не то чтобы я специально наблюдал за ней. Нет. Именно эта улыбка меня и раздражала. Нервировала и выводила из себя. Я хотел заткнуть её рот, когда она начинала хихикать где-то поблизости. И, честно признаться, я терпеть не мог ни её голоса, ни смеха, ни вообще — всю её целиком.

Она была мне противна, грязь под ногтями, не достойная жить.

Но потом что-то изменилось. Не помню, когда это случилось. Может быть, тогда, когда она кричала от боли совсем рядом, на мамином любимом ковре, дрожа и корчась под пытками моей сумасшедшей тётки. Или тогда, когда на слушании дела выступила в мою защиту. А может быть, в тот день, когда я помог ей с украшением зала к Рождественскому балу. Хотя нет, тогда я всё ещё смотрел на неё свысока, но на самом деле не видел.

Я увидел её, когда она поцеловала меня под омелой на следующий день.

Мы убирали зал после праздника, и ничего не предвещало «беды». Я, как человек на испытательном сроке, обязан был помогать всем кому не лень. Мы молча избавлялись от последствий рождественского бесчинства, левитировали игрушки и снимали декорации. Делали всё слаженно и быстро. Я торопился — мой портключ в Австралию должен был сработать через два часа. Меня ждала мать и потрясающие каникулы, я в этом не сомневался.

Закончив уборку, мы с Грейнджер так же молча направились к выходу, и вдруг совершенно некстати над нами зависла ветка грёбаной омелы, напевая тупую песню о том, что если мы не чмокнемся, то наша жизнь станет дерьмом. Я категорически отказался исполнять волю волшебного растения. Моя жизнь и так была дерьмовой — поцелуй с Грейнджер не сделал бы её лучше. Вот только сама Грейнджер так не думала, она преградила мне путь и прошептала:

— Пожалуйста, Драко…

Она сказала «пожалуйста» и «Драко». Два замечательных слова вместе. Я сделал вид, что не расслышал. А на самом деле просто наслаждался звучанием этих слов из её рта.

— Драко, это всего лишь поцелуй, — произнесла она, становясь цветом, как гриффиндорский галстук на её шее.

Я не успел ничего предпринять, и она…

Грейнджер поцеловала меня. Своими маленькими губами дотронулась до моих. Легко скользнула по ним, как крыло бабочки.

И именно тогда я увидел её. Её большие карие глаза и то, что Грейнджер была симпатичной… нежной… грустной…

Это открытие врезалось мне в голову, как бешеный бладжер. Она ушла, а я всё стоял, как придурок, и смотрел ей вслед, наверно, ещё минут пятнадцать. Вспомнив, что меня ждёт портключ, я бросился в комнату со всех ног. По дороге я подумал, что это всё хрень полнейшая. Меня не должна волновать эта девчонка. Она мне никогда не была интересна. Грейнджер и я совершенно разные. Мы с ней из разных миров. И то, что её губы так нежно коснулись моих, не значит ровным счётом ничего. Это всё дурацкая омела.

Я вернулся довольный и отдохнувший. И почти не вспоминал об инциденте с поцелуем. Мне хотелось остаться с матерью в Австралии и забыть Хогвартс и войну как страшный сон. Но следящий магический браслет и тюремный срок в десять лет, если я сбегу, удержали от необдуманного поступка.

В тот первый после каникул день я столкнулся с Грейнджер совершенно случайно. Она левитировала котёл и одновременно что-то искала в своей розовой сумочке. Столкновение было неизбежно. Я мог только удержать её от падения, а котёл завис у стены, ударившись с глухим звоном.

Всё, что я помню, это мягкость кожи на её запястьях, её кудри, которые щекотали мне нос и подбородок, её тонкие пальчики, схватившие меня за рубашку. Она пахла теплом и уютом. И чем-то сладким. Вместо желания оттолкнуть, которое я обычно испытывал к любому чужаку, вступившему в мою зону комфорта, мне захотелось вдруг прижать её к себе и дышать ею. А Грейнджер уткнулась носом в мой галстук и не поднимала на меня взгляда. Мне показалось, что она тоже была не прочь постоять так, горячо и прерывисто дыша мне в грудь.

Мы с Грейнджер замерли, молча обнимая друг друга посреди пустого коридора. И, наверно, стояли бы так очень долго, но послышались голоса Поттера и Уизли, и она отскочила от меня, как будто я обжёг её.

— Извини… — прошептала Грейнджер.

— Будь осторожнее… — одновременно с ней произнёс я.

Это всё, что мы сказали друг другу.

Прошло несколько дней, и я заметил, что она смотрит на меня. В библиотеке, в Большом зале, на зельеварении, в теплице, в «Трёх метлах». Она бросала взгляды украдкой, думала, что я не вижу, но я всё равно ловил карие всполохи её глаз. Потому что сам пялился на неё.

Не знаю, почему…

Я разглядывал её, подмечая детали — например, то, что она не ест бекон, но любит курицу и рыбу. Весь день пьёт чай с мятой, а по утрам предпочитает крепкий кофе. Что она не читает газеты и не получает писем. Замечал, что друзья-идиоты пытаются её рассмешить, и губы Грейнджер растягиваются в неестественной улыбке, но глаза… Её глаза оставались грустными. Я запомнил все книги, которые она читала в перерывах между парами, сидя на подоконнике в коридоре, и прочитал их потом сам. Я залипал на неё, когда она задумчиво водила пальчиком по губам, строча что-то на пергаменте в библиотеке. Мне нравилось, когда она отвечала на уроках. Всегда правильно. И почему-то меня это перестало раздражать, я будто гордился и восхищался ею.

А ещё был квиддич, где меня сбил с метлы грёбаный Уизли, пока я искал её глазами на трибунах. Я заметил в последний момент, как она в ужасе раскрыла рот, словно пыталась меня предупредить…

Очнулся на больничной кровати поздно ночью, пошевелился и понял, что сломал ногу. Хорошо, что не свернул шею. Какого чёрта я вообще отвлёкся на неё?! Что за блажь? Я мысленно ругал себя, пока не заметил, что на соседней кровати кто-то есть.

Там спала Грейнджер.

В тот момент мне показалось, что это сон. Она мне снится. Я больно ущипнул себя несколько раз, но её образ не исчез, а стал только чётче. Создавалось впечатление, что она ждала, пока я очнусь. Грейнджер была в школьной форме, в руке книга. И спала она, упав на подушку боком. Кудри разметались, закрыв половину лица. Я смотрел на неё, не отрываясь, пока меня самого не сморил сон. И мне приснилось, что Грейнджер рядом, ласково гладит моё лицо прохладными мягкими ладонями и что-то тихо шепчет. Её губы нежно касаются моего рта…

Мне хотелось, чтобы этот сон не кончался.

Утром её кровать оказалась аккуратно заправленной, и ничто даже не намекало на то, что Грейнджер была здесь. Я заставил себя думать, что это был сон. Пусть будет так. Я не хотел врываться в её мир и что-то там менять. Тем более, что в моих послешкольных планах было убраться подальше из Англии. И значит, подальше от неё.

Я понял тогда очень ясно для себя, что хочу, чтобы она улыбалась. Но именно я, Драко Малфой, всегда буду напоминать ей о неприятном, грустном и жестоком. И поэтому я постарался больше не глазеть на неё. Я уходил, когда видел её где-то рядом, молчал, если она что-то спрашивала у меня, игнорировал её, как мог. Пытался что-то начать с Паркинсон, но эта сучка сразу вычислила меня и послала подальше:

— Ты опоздал, я больше не схожу по тебе с ума, а ты давно уже увлечён кое-кем другим, так что отвянь!

Кем я там увлечён, по её мнению, я не стал уточнять. Я испугался. Да, я помню этот страх. Одно дело вариться в своих сомнениях и мыслях, а другое — услышать и понять, что это всё реальность, а не мои выдумки.

Я увлёкся Грейнджер.

Сегодня я мог это сказать себе. Даже мог произнести вслух. Какой я смелый, когда осталась всего пара часов, и я больше не увижу объект своего сумасшествия, за которым с жадностью следил из укрытия, боясь пошевелиться! Я хотел запомнить её такой: лёгкой и свободной, прекрасной и недосягаемой.

А Грейнджер танцевала под тёплым июньским дождём. Она плакала. Я понял это по её глазам, поднятым к небу. По ярко-розовым щекам и закусанной губе. Я не отрывал от неё взгляда, боялся спугнуть. Вот только моё тело задеревенело в одной позе так сильно, что я всё-таки не выдержал и вытянул ноги. Бутылка, стоящая у бедра, с грохотом повалилась на деревянный пол.

И она обернулась. Остановила движение. Раскрыла широко глаза. И вдруг улыбнулась сквозь слёзы.

Она улыбнулась.

Я не смог сдержать свою улыбку. Вышло криво, но у меня всё внутри разлилось таким невероятным теплом. Грейнджер улыбалась мне. Это было впервые за год и вообще впервые за всю мою жизнь. Искренняя улыбка. Для меня. Смешливая и лучезарная, она даже рассмеялась, когда заметила, что я отвечаю ей в том же духе.

Грейнджер протянула руки к дождю и призывно завертела ягодицами, глядя прямо мне в глаза. Я смотрел на неё, как завороженный. Её танец из грустного превращался в соблазняющий, а взгляд карих глаз загорелся. Я чувствовал, как внутри меня ускоряется ход сердца. Гермиона кружилась и, улыбаясь, легко оглаживала ладошками изгибы своего тела. Она протянула руку и вдруг поманила меня пальчиком, приглашая к ней под дождь. Она звала меня танцевать вместе с ней. А я был настолько пьян, что без раздумий сбросил пиджак с очевидным желанием последовать на её зов. Плевать. Я буду танцевать с ней под дождём, пока нас не растащат в разные стороны. Её друзья, обстоятельства, разные страны, погода и масса всего, что делит наши миры.

Я окунулся в ливень и быстро зашагал к ней, а она закусила губу и вдруг бросилась ко мне навстречу. И с каждым нашим шагом друг к другу я понимал, что не смогу от неё сбежать. Мы разные, но я хочу узнать о ней больше. Я хочу узнать её мир.

Она доверчиво положила руки мне на плечи, а я обнял её за тоненькую талию. И мы медленно закружили по песку, не отрываясь глядя друг на друга. Нашей музыкой стал дождь, а моё сердце стучало как колокол.

— Я искала тебя, — вдруг проговорила она.

— Чтобы попрощаться? — спросил я.

— Нет, чтобы поздороваться. — Грейнджер вновь рассмеялась, а я смотрел на её губы, ловил тёплый взгляд карих глаз и увязал всё сильнее.

— Я уезжаю в Австралию, в Мельбурн. — Я хотел быть с ней честным.

— Я знаю, — моргнула она понимающе.

— Грейнджер… Я… — я решил, что не хочу никуда ехать, когда она так близко.

Склонился к её лицу. Теперь была моя очередь… И я поцеловал Грейнджер. А потом ещё и ещё. Тонкие руки потянули меня за шею, горячие мокрые губы охотно ответили на мои ласки. Я не знал, чем всё это закончится, и не хотел знать. С каждым движением её языка и тёплых губ я понимал, что потерял кучу времени, просто глазея издалека, а потом отталкивая её. Но ругать себя за трусость и нерасторопность было поздно. Мне казалось, что мы прощались. А я ненавижу прощаться!

Я потащил Грейнджер под навес и целовал её там.

Мы целовались и смеялись, когда решили покататься на лодке и при помощи магии добрались до середины озера.

Купались в прохладной воде и тоже целовались, пока наши туфли не стащили русалки. Грейнджер визжала, а я хохотал, когда забирался обратно в лодку. Там мы с ней повалились на дно и лежали в обнимку, успокаивая дыхание. Небо всё так же нещадно поливало нас водой, но мне было плевать. Этот дождь словно смыл с меня всю дрянь, очистил от надуманного и душившего весь год. Там за бортами лодки осталось всё нереальное, неправильное и ненужное.

Только она была настоящей. Грейнджер. Девушка в красном платье, обнимающая меня так крепко, словно я мог исчезнуть.

— Хочешь, я никуда не поеду? — проговорил я.

Она повернулась ко мне. Тонкие пальчики огладили мой подбородок, задели кончик носа. Грейнджер задумчиво проследила, как я облизнулся и закусил нижнюю губу. Я ждал её ответа. Я был готов всё бросить. Чтобы попробовать. Я хотел этого. Хотел её.

— Драко… — проговорила она грустно.

Моё сердце гулко упало куда-то вниз. Я был не нужен ей. Отвёл глаза, чтобы не видеть её карих глазищ, полных слёз, но она настойчиво повернула моё лицо к себе.

— Драко, я тоже уезжаю, — она снова улыбалась, но я не понимал её улыбку: что же в этом хорошего? — Уезжаю в Австралию… — добавила она. — В Брисбен, к родителям.

Услышав это, я резко сел и поднял Грейнджер за собой. Усадил её на свои колени лицом к себе, изумлённо разглядывая. Она тоже едет в Австралию? Чёрт возьми! Я не знал, что и сказать. Эта информация окрылила меня. В голове радостными хороводами кружили мысли — как хорошо, что я не ушёл раньше, как хорошо, что пошёл дождь, как хорошо, что она нашла меня и так танцевала в своём красном платье, что я не смог оторвать взгляда и бросился к ней, как только она поманила меня к себе.

— Так нам по пути, Гермиона? — спросил я с надеждой.

Я должен был услышать это от неё.

— Нам по пути… — повторила она за мной и рассмеялась, увидев мою широкую улыбку.