Сказка про паровозик (джен)

Когда Мори обещал миссию под прикрытием в России, Чуя наивно полагал, что речь пойдёт о местной мафии. На подготовку у них с Дазаем был месяц, за который этот вундеркинд умудрился неплохо выучить русский язык; Чуя же заучил, как по-русски здороваться, прощаться, благодарить, а также попросить выпить и закурить. Как он думал, большего им и не понадобится.

И вот, месяц спустя, они с Дазаем пялились на табло железнодорожного вокзала города Хабаровска, пытаясь понять, с какой платформы отходит их поезд. Ехать им предстояло до Москвы, и, как сказал неизвестно почему довольный Мори, поездка занимала непостижимые шесть суток.

— Босс, вы, наверное, хотели сказать, шесть часов? — с надеждой переспросил тогда Чуя.

— Суток-суток. Точнее, шесть дней, четыре часа и сорок две минуты, — просиял Мори, сверяясь с расписанием.

— Почему вы так радуетесь этому факту? — не удержался Чуя.

— Потому что я давно хотел, чтобы вы с Дазаем подружились. А невзгоды сплачивают сильнее всего.

Невзгоды начались уже на этапе вокзала в Хабаровске. Надписи на указателях и табличках были исключительно на русском, какая-то женщина совершенно неразборчиво объявляла что-то в микрофон, никто из сотрудников вокзала не говорил даже на английском. Чуя и Дазай бродили по бесчисленным коридорам, поднимались и спускались с чемоданами по бесконечным лестницам, выпив в перерыве отвратительного кофе из автомата, и, наконец, добрались до нужной платформы.

Подъезжающий поезд Чуя рассматривал с ужасом: сколько лет этому монстру? Он выглядел так, как будто принимал активное участие в японо-русской войне начала двадцатого века.

— Может, это не наш? — пробормотал он.

— Наш. На нём написано «Москва», — обречённо ответил Дазай и тут же, бодро вскинув вверх кулак, воскликнул: — Вперёд! Навстречу приключениям!

Нужный им плацкартный вагон почему-то оказался с другой стороны. Нумерация вагонов начиналась не с головы поезда, как обычно, а с хвоста, поэтому пришлось бежать сначала в одну сторону, а потом в противоположную.

Дазай бегал налегке, что-то весело насвистывая, а Чуе предоставил заниматься чемоданами, потому что «слизняку со своей способностью всё равно не тяжело». Мысленно пообещав отомстить ему позже, Чуя подхватил багаж и устремился вслед за Дазаем, ловко маневрируя в толпе русских, навьюченных баулами, рюкзаками и сумками.

Проверка документов прошла на удивление быстро. О поддельных паспортах позаботился лично босс, и у грузной женщины в форме они не вызвали никаких вопросов.

— У вас боковые места в самом конце, рядом с туалетом, — перевёл Дазай её слова.

Поднявшись по лестнице внутрь, Чуя вновь замер, обалдело разглядывая представившуюся картину. Со всех сторон свисали руки, узкий проход перегораживали чьи-то длинные волосатые ноги в ярко-красных носках, аромат которых долетал даже до входа. Кроме того, в вагоне пахло адской смесью пота, «Доширака», копчёной курицы, пирожков с мясом и перезрелых бананов. Стояла невыносимая жара и духота, и от этих запахов сразу начало подташнивать.

Какой-то мужик с огромным рюкзаком защитной расцветки протолкался мимо Чуи, отпихнув его в сторону, и пробормотал себе под нос что-то несомненно ругательное. Чуя в кои-то веки решил не отвечать обидчику на случай, если тот окажется соседом.

Места Чуи и Дазая действительно оказались в самом конце вагона, рядом с выходом. Мори категорически запретил использовать способности в поезде, чтобы поддерживать легенду о простых японских туристах, и приходилось справляться своими силами — кряхтя, запихивать чемоданы под нижнюю полку, которую успел застолбить проворный Дазай. Правда, его длиннющие ноги не помещались на полку целиком, и ему пришлось скрючиться на ней в позе эмбриона, что хоть немного подняло Чуе настроение.

Грузная женщина, оказавшаяся проводницей, вручила им прямоугольные полиэтиленовые пакеты с сыроватым постельным бельём, в прошлом веке носившим гордое звание белого. Сейчас его смело можно было назвать серым.

— Я не буду на этом спать, — заявил Чуя, брезгливо держа влажную простынь за кончик.

— С каких пор ты такой привередливый? Забыл, что жил под мостом? — ухмыльнулся Дазай. Сам он уже успел расстелить простынь, натянуть наволочку на подушку и снова завалился на полку.

— Это сто лет назад было. Сейчас у меня, между прочим, шёлковое французское постельное бельё, — похвастался Чуя. — Это тебе без разницы, на чём спать, контейнерная скумбрия. Тут можно кому-нибудь заплатить за нормальные условия?

— Босс приказал не выделяться. Смирись, тебе на этом шесть дней спать.

Чуя обречённо выругался, но всё-таки расстелил бельё. Да уж, это тебе не «Синкансэн».

В ближайшие сутки ему пришлось смириться со многими невероятными и неприятными вещами. Во-первых, напротив них, в купейной части, ехала компания христианских сектантов. Они громко и с чувством пели псалмы, молились и ходили в странно выглядящих и ещё более странно пахнущих балахонах.

Во-вторых, по коридору беспрестанно кто-то шастал. Мори определённо решил поиздеваться над подопечными, выбирая боковые полки у туалета, потому что в это вожделенное место стремились попасть все и сразу. Утром перед заветной дверью выстраивалась очередь из заспанных пассажиров, вооружённых полотенцами и зубными щётками. От нечего делать они разглядывали людей на полках и, прежде всего, Чую и Дазая, которые, помимо прочего, выделялись из толпы азиатской внешностью.

В-третьих, поезд оказался настолько старым, что не был оборудован биотуалетами, и за полчаса до каждой станции проводница закрывала туалет на ключ, а открывала лишь спустя полчаса после отъезда. Это называлось «санитарными зонами», и именно ими объяснялись очереди страждущих.

Сам туалет являл собой нечто невероятное. Первое, что представало вниманию посетителя — это поток воды, льющийся с потолка. Дазай перевёл слова проводницы о том, что потолок скоро починят, а пока можно ходить в другой конец вагона. Само по себе посещение туалета представляло испытание на устойчивость, поскольку на ходу поезда посетителя раскачивало из стороны в сторону, как рыбака на лодке в сильный шторм, а на стоянке туалет закрывали.

Душа не было. Когда Чуя узнал, что голову за шесть дней можно будет помыть только под краном в туалете, то даже не нашёл слов, чтобы выразить свои эмоции.

Окно оказалось аварийным и не открывалось, а жара стояла такая, что приходилось ходить в шортах и футболке. Чуя каждые двадцать минут смачивал под краном полотенце и клал его себе на плечи, так становилось хоть немного прохладнее. Дазай свои бинты показывать не желал и поэтому прел, как дурак, в рубашке и брюках. На вопрос о кондиционере проводница закатила глаза и изрекла:

— Сейчас поезд разгонится, из окон будет дуть ветер. Вот вам и кондиционер.

То, что из окон будет дуть ветер температурой +40 градусов Цельсия, а их окно не открывается, проводницу не смущало.

В этом русском аду на колёсах не было даже интернета! Самые продвинутые пассажиры, как понял Чуя, заранее скачали себе фильмы на смартфоны и ноутбуки, вооружились книгами и журналами, словом, подготовились к аду заблаговременно. У них ноутбуков с собой не было, а памяти на смартфоне Чуи не оставалось, так что волей-неволей пришлось спуститься вниз и смотреть сериал со смартфона Дазая, который милостиво согласился отдать Чуе второй наушник. Места на полке для двоих не хватало, поэтому приходилось сидеть плечом к плечу по-турецки и стоически терпеть ненавистного напарника в непосредственной близости.

Также Чуя за первые сутки пребывания в русском поезде познакомился с титаном — гигантским агрегатом, изрыгающим кипяток в хаотичном порядке. Он тёк, плевался, шипел и вообще вёл себя, словно живое существо, норовящее обжечь побольше людских рук. Дазай попросил у проводницы кружки и получил забавные гранёные стаканы в железных подстаканниках с требованием обязательно вернуть после окончания поездки.

— Непременно, если мы доживём до этого великого момента, — ответил Дазай и обворожительно улыбнулся.

В поезде имелся отдельный вагон-ресторан, до которого приходилось идти через четыре обычных вагона, и после первого же такого путешествия Чуя понял, почему большинство пассажиров брали еду из дома, покупали на станциях или у проводницы. Дело было даже не в цене блюд: у них имелись рубли, и, конечно, мафиози даже под прикрытием могли позволить себе нормальный обед. Но что требовалось пройти ради него!

В первом вагоне ехал отряд маленьких детей, их сопровождала пара взрослых с выражением вселенской усталости на лицах. Дети скакали по полкам, как обезьяны, орали, дрались подушками, кидали друг в друга едой и от нечего делать приставали к каждому заходящему в вагон. При виде Дазая они сначала притихли, а потом вдруг разом завопили:

— Мумия! Мумия!

Чуя расхохотался, но тут же получил подушкой в лицо и замолчал.

В тамбуре второго вагона курил какой-то невероятный пьяный и невероятно старый дед в вытянутой майке в бело-голубую полоску и линялых штанах цвета хаки. Он схватил Чую за ворот футболки, дохнул в лицо перегаром и что-то затараторил по-русски. Чуя попытался вежливо освободиться, попутно интересуясь у Дазая, какого чёрта этому деду от него понадобилось.

— Говорит, он воевал, и на войне встретил японца, похожего на тебя. Вот угрожает в окно выкинуть, — смеясь, перевёл Дазай.

— Ну так скажи, что я молодой, и никак не мог с ним воевать! И пусть отпустит, а то я сейчас ему ногой по морде врежу!

Дазай что-то сказал деду, и тот нехотя выпустил Чую, пригрозив напоследок в следующий раз показать какую-то неведомую «кузькину мать», которую даже Дазай затруднился перевести.

В третьем вагоне на всякого входящего в тамбур падала дверь. На резонный вопрос «Какого хрена?» поступил логичный ответ:

— Сломалась. В Москве починят.

Четвёртый вагон вновь встречал гостей горластым отрядом, но уже не детей, а военных. Они пили водку, играли на гитаре и орали во всё горло что-то задушевное, тут же прерываясь на смех и анекдоты.

Проделав этот тернистый путь трижды за сутки, Чуя объявил, что больше не вынесет. Он вспомнил, что в Японии продавали бенто на станциях, и с надеждой на нормальную горячую еду изучил расписание стоянок. Его ждало сразу два разочарования: во-первых, оказалось, что поезд опаздывает по расписанию, и поэтому стоянки сокращены. Во-вторых, даже на тех станциях, где поезд стоял десять-пятнадцать минут, продавали лапшу и пюре быстрого приготовления, шоколад, мороженое и горячие пирожки.

— Как на этом выжить шесть дней?! — воскликнул Чуя, рассматривая сидящих в ряд бабок с пирожками на любой вкус.

— Зато похудеешь, а то отожрался на мафиозных харчах! Скоро портупею застегнуть не сможешь, — отозвался Дазай и получил от Чуи тычок под рёбра.

Дазай пребывал в паршивом настроении из-за того, что не мог нормально спать на своей нижней полке. Мало того, что она оказалась слишком короткой, и он не влезал туда целиком, так ещё и была твёрже верхней из-за столика, который складывался и превращался в середину полки. Чуя, когда сидел там, тоже почувствовал, что ему досталась «кровать» помягче. Сначала он подкалывал напарника на эту тему, а на третью ночь предложил поменяться местами. Иметь дело с раздражённым не выспавшимся Дазаем ещё три дня ему не хотелось.

Чуя со своим ростом влезал куда угодно, и, благодаря годам жизни на улице, засыпал в любых условиях. Правда, в самую первую ночь он чуть было не скатился с верхней полки на пол, удержавшись лишь с помощью способности, и впоследствии засыпал, держась за выступающие части, чтобы не упасть.

После обмена полками Чуя быстро заснул, а когда проснулся, поезд стоял посреди чистого поля. Гигантское растение с белыми цветочками доставало до середины окна и касалось стекла, словно заглядывая в вагон. Чуя слышал, что русские называют его борщевиком, но при этом в суп под названием «Борщ» не кладут. Никакой станции не было видно ни с одной, ни с другой стороны. Чуя постучал по верхней полке и позвал:

— Эй, Дазай!

— Чего тебе?

— Мы давно тут стоим?

— Ага, час уже, — зевнули сверху.

— Может, поезд сломался?

— Я узнавал у проводницы. Она сказала, что ждём встречный поезд и поэтому стоим. Даже не спрашивай, я сам толком не понял.

Примерно через полчаса мимо просвистел встречный поезд, и они, наконец, двинулись дальше. Чуе показалось, что борщевик за окном за это время подрос на пару сантиметров. Ему бы так.

На станциях Чуя сделал ещё одно открытие: если сойти с поезда на твёрдую землю, тебя продолжает качать из стороны в сторону, и кажется, что ты всё ещё едешь. Ощущение странное и немного тревожное: а вдруг после шести суток в русском поезде он будет раскачиваться всю оставшуюся жизнь?

На четвёртый день сектанты, ехавшие напротив них с Дазаем, вышли, а на их место заселились четверо новых пассажиров. Чуя понадеялся, что новые соседи будут нормальными. В конце концов, что может быть хуже, чем распевание псалмов в восемь часов утра?!

С одним из них Чуя встретился у титана и сразу же про себя окрестил его русским Дазаем. Мало того, что он тоже был высоким и тощим, так ещё и голову бинтами обмотал! На лице у него играла лёгкая придурковатая улыбка, вкупе с перебинтованной головой придающая ему вид тихо помешанного. Он как-то очень витиевато поздоровался с Чуей, на что тот лишь кивнул, только по интонации опознав приветствие. В каждой руке «русский Дазай» держал по гранёному стакану в подстаканнике. Налив кипяток, он элегантно прошествовал в конец вагона к своему месту, ни разу не пошатнувшись и не пролив чай, несмотря на то, что поезд нёсся, как угорелый, и вагон мотало из стороны в сторону.

Сам Чуя, хоть и обладал хорошей координацией и скоростью реакции, нёс свежезаваренный «Доширак» с великой осторожностью, аккуратно обходя высунутые в проход руки и ноги. В конце этого путешествия он обнаружил Дазая за столом новых попутчиков. Он уже освоился в этой компании, пил чай и ел бутерброды с копчёной скумбрией.

— Каннибализм! — пробормотал Чуя.

Молодой парень, по виду их с Дазаем ровесник, широким жестом махнул в сторону накрытого стола и, горячо заверяя Чую в чём-то, почти насильно усадил его рядом с Дазаем.

— Он говорит, чтобы ты угощался, — перевёл Дазай. — Я ему рассказал о том, какой ты голодный.

— Ты будто сытый! — фыркнул Чуя. — С каких пор ты вдруг клянчишь еду, как бездомная собака?

— С таких, что они сами предложили. Широкая русская душа, гостеприимство, слышал о таком? Давай не вороти нос, а ешь, пока дают.

Справедливости ради, еда новых знакомых выглядела и пахла куда аппетитнее лапши быстрого приготовления, которую Чуя аккуратно поставил на столик и вскоре забыл о ней. Здесь имелись и хлеб, и овощи, и варёная картошка, и домашние котлеты, и несколько пакетов чипсов, и пресловутая скумбрия, которую с таким аппетитом уплетал Дазай. Венчал всё это здоровенный пакет майонеза, без которого, как понял Чуя, русские не едят вообще ничего.

Парень, пригласивший Чую, приложил ладонь к груди и представился:

— Николай.

— Чуя, — ответил тот и добавил ещё одно слово, которое знал по-русски: — Спасибо.

Николай широко улыбнулся и вдруг выудил из сумки, стоявшей под столиком, бутылку коньяка и одноразовые стаканчики.

Внешность у этого Николая вблизи оказалась не менее примечательной, чем у его перебинтованного товарища. Гетерохромия и длинные, очень светлые волосы невольно приковывали к себе внимание.

Двое оставшихся попутчиков казались, на первых взгляд, обыкновенными. С их стороны, у окна, сидел толстый бритоголовый парень на несколько лет старше них, а напротив него задумчиво смотрел в окно темноволосый человек, возраст которого Чуя затруднялся определить даже примерно. Восемнадцать? Двадцать пять? Тридцать восемь? Двести девяносто шесть? Когда он повернул голову и улыбнулся, Чуе эта улыбка показалась странно похожей на ту, которой Дазай одаривал своих жертв перед предстоящей пыткой.

— Я немного говорю по-японски, — сказал он. — Меня зовут Фёдор. Это Александр и Иван, — он указал по очереди на бритоголового и забинтованного. — Ну а Николай представился сам. Прошу к нашему столу и чувствуйте себя, как дома.

Чуя не стал отказываться ни от еды, ни от коньяка, и вскоре обнаружил, что с каждым глотком дискомфорт поезда снижался. Майонез действительно отлично подошёл к картошке с котлетами, а коньяк можно было налить в чай, и это оказалось удивительно вкусно и тепло, несмотря на сорокоградусную жару.

Николай, как самый разговорчивый из компании, научил их с Дазаем русским ругательствам, а Чуя, в свою очередь, поделился смачными японскими выражениями. Иван включил маленькое переносное радио, и под полившиеся оттуда звуки русской классики ругательства звучали ещё смешнее, особенно если произносить их нараспев и с выражением, как делал Николай.

Александр достал из кармана колоду засаленных карт, и вся компания принялась играть. Сначала резались в дурака, потом в покер на деньги, и Дазаю даже удалось выиграть у Фёдора двести рублей. Потом играли в «Пиковую даму», но сыграли только один кон, потому что Александр очень странно на неё реагировал. Он громко хохотал, бил кулаком по столу и кричал:

— Ага! — показывая толстым пальцем на того, кому досталась пиковая дама.

Они играли и пили всю ночь, вываливаясь на каждой станции покурить и будя соседей хохотом и громкими криками. Чуя не помнил, как добрался до своей полки, и утром Дазай рассказал, что они с Фёдором вдвоём закинули туда его пьяное тело.

Всё оставшееся до конца поездки время они пили с русскими. Похмелялись пивом, этому приёму их научил Николай. Пиво, в отличие от горячей еды, продавалось на всех станциях, и пассажиры не знали в нём недостатка. Потом в ход шла водка с купленными на станции солёными огурцами и бутербродами с салом.

— Теперь я понял, как выжить в русском поезде, — изрёк Чуя, когда они в очередной раз выпили за то, чтобы у всех всё было, и им ничего за это не было. — Надо пить. Пока ты пьян, жизнь прекрасна! Я уже даже забыл, что меня когда-то что-то не устраивало.

— Вот ты уже практически и стал русским, — улыбнулся Фёдор.

Из поезда они выходили лучшими друзьями, перед расставанием обменявшись памятными вещами. Николай подарил альбом со своими рисунками, Иван поделился флешкой со сборником русской классической музыки, а Фёдор вручил путеводитель по Санкт-Петербургу и пригласил Чую и Дазая в гости. Чуя жалел только об одном: о том, что они проделали вместе лишь половину пути.

Они с Дазаем пока не знали, каким образом будут добираться обратно в Японию, но, если им вновь придётся путешествовать в плацкартном вагоне, теперь они понимали, как выполнить эту адскую миссию с удовольствием.