Похищение господина Катарджиу (джен)

Бухарест, май 1937 года.

— Комиссар Миклован у аппарата!

— Чем заняты, Миклован? — раздался в трубке бодряческий бас префекта полиции Маринеску.

— Ну как же, господин префект — аферой с "лотереей-аллегри", — отозвался комиссар.

— Аферисты подождут. Вы срочно нужны мне здесь, в кабинете. Дело не терпит отлагательств! — безапеляционно брякнул Маринеску и положил трубку.

"Не иначе как мадам Лупеску⁽¹⁾ потеряла собаку", подумал комиссар, тяжело вздохнул, аккуратно сложил документы лотерейных жуликов обратно в папку и направился на ковёр.

Он почти угадал.

— Но не пойму, мадам, почему именно он? Комиссар сейчас по уши завален работой. Мы бы просто передали это дело менее занятому сотруднику — и..., — басил в кабинете префект.

— Ещё раз повторяю, господин Маринеску — мне его рекомендовали как лучший кадр в нашей уголовной полиции. В нашей семье на второй сорт не соглашаются! — нагло перечило ему глубокое, властное и вместе с тем чувственное контральто.

"Ох, намылят мою шею с двух сторон", — подумал при этих звуках комиссар Миклован, поднимаясь по лестнице и открывая роковую дубовую дверь.

Кроме привычной и родной всякому служащему префектуры монументальной фигуры префекта полиции, в кабинете находились две дамы. Первая — типичная засушенная старая дева-немка в сером жакете — была явной гувернанткой или няней. Из нетипичного в ней была только однозначная печать отчаяния на лице. Зато вторая... Дорогое пальто — правда, шёлковой подкладкой наружу, — выглядывающий из-под него приталенный ансамбль модного в этом сезоне в Париже цвета морской волны и искусная завивка пышных каштановых волос выдавали в ней даму из общества. И нотацию префекту читала, конечно же, она.

— Мадам, позвольте мне представить вам комиссара Тудора Миклована, — с облегчением выдохнул Маринеску, когда искомый лучший сыщик Румынии вошёл в кабинет.

— Так это вы, комиссар... Моё имя Элизабета Катарджиу. Если, конечно, эта фамилия вам что-нибудь говорит, — цельнометаллическим тоном заявила обладательница контральто. Но в голосе её чувствовалось, что под этим металлом — безбрежное море паники.

Ещё бы не говорила! Катарджиу были одной из самых уважаемых румынских фамилий, давшей отечеству как минимум двух премьер-министров, которые принесли Микловану в школьные годы не одну тройку по истории — он их всегда путал.

— Мадам Катарджиу, я вижу, вы очень взволнованы, — сказал он.

— Как вы догадались?

— Мадам, на вас пальто наизнанку. А на голове, пардон, кашпо.

— О боже... — госпожа Катарджиу раздражённо взмахнула пушистыми ресницами и сняла с головы подставку для цветочного горшка в стиле шик-модерн, резким взмахом руки бросив его на пол. — Я действительно очень взволнована, господин комиссар. У меня пропал единственный сын. Он совсем юн, только недавно пошёл в школу. Его похитили!

— Понимаю ваши чувства, мадам, — включил Миклован галантность на полную. — Признаться, я сам воспитываю точно такого же мальчика, чуть поста...

— "Точно такого же"!... — неожиданно вспылила мадам Катарджиу. — Это гениальный мальчик! Будущий учёный! Эйнштейн! Петраке Поенару⁽²⁾! Тысячи научных открытий! Представляете, какой выкуп за такого ребёнка запросили бы в Америке?! А у нас... я... — Мадам начала всхлипывать, и префект с комиссаром наперебой протянули ей свои носовые платки, столкнувшись кулаками у потерпевшей под носом.

— Пардон! Мадам, давайте всё-таки расскажем всё по порядку. Как и когда вы обнаружили, что ваш сын исчез?

— Полчаса назад... Фройляйн Марта должна была проследить, чтобы Георге переоделся, и отвезти на очередные занятия. Но в детской уже никого не было! А на столе... В-в-вот эти бредовые каракули! — воскликнула темпераментная госпожа Катарджиу и судорожно достала из ридикюля сложенную вчетверо бумажку, чуть ли не шлепком положив её на стол перед полицейскими. Миклован развернул её и прочитал едва влезающий текст:

ПАЛАЖИТЕ ШЕСТ КАТЛЕТ АДНУ КРИНКУ МАЛАКА И 1 ВИЛК НА БЕЛ. ПЛ. В П.Х. ИНАЧИ ВАШИМУ РИБЕНКУ БУДИТ ПЛ.!!!!!!!!!!!!!

— Преступник явно очень экспансивен. Крупный почерк и уйма восклицательных знаков, — покачал головой комиссар.

— Совершенно смехотворные требования! И с явным незнанием румынского языка. Это большевики или цыгане! Преступники, работающие с людьми из общества, так плохо писать не могут! — Мадам явно возмущало, что у неё запросили за ребёнка не чемодан с полусотней тысяч долларов или франков, как в кино, а какие-то плебейские котлеты.

— Можете быть спокойны за судьбу вашего сына, мадам. От Миклована ещё никто не уходил! — заверил префект элегантно убитую горем мать.

— Мадам, вы ведь принесли нам фотографию Георге? — поинтересовался комиссар и получил искомое. С фото смотрел симпатичный, но явно не по возрасту усталый темноволосый мальчуган, действительно очень похожий на Миклована-младшего.

— Мерси, — улыбнулся Тудор Миклован, аккуратно убирая снимок в нагрудный карман. — Фройляйн Марта говорит по-румынски?

— Oh, ja... Немношько, — заговорила наконец бонна, которой хозяйка не давала и пять лей вставить в разговор.

— Вы непосредственно имеете дело с мальчиком, поэтому прошу вас изложить мне распорядок его дня.

— Naturlich, herr Komissar, — по-военному отчеканила немка. — Бег трусов... трусов... nein, бег трусца! Потом der Englische Sprache, потом немношько Musik, потом скетинг-ринг, потом живое писание... nein, живопись...

Фройляйн Марта продолжала ещё долго, а Миклован уже почувствовал, что косеет. У работяг железнодорожного депо из Гривицы, где прошло его детство, рабочий день был далеко не такой насыщенный, как у сгинувшего барчука. А уж про пацанов лет девяти из Гривицы и говорить было нечего...

— Всё в соответствии с рекомендациями лучших педагогов Европы, — с гордостью добавила Элизабета Катарджиу. — У меня к вам маленькая просьба, господа — по возможности завершить розыск за пять дней. Через пять дней мой муж возвращается с сессии Лиги Наций в Женеве... и вам лучше будет иметь дело со мной, а не с ним.

— Тогда без Миклована точно не обойтись! — встал навытяжку Маринеску. — Миклован, старина, дело Катарджиу поручаю вам как особо деликатное!

— А лотерея-аллегри?

— Лотерею возьмёт на себя Патуля! Мадам Катарджиу, прошу вас заполнить бланк заявления о пропаже...

... — Искренне надеюсь на вас, комиссар, — сказала несчастная великосветская мать и протянула ему рукой в замшевой перчатке визитную карточку. — Наш домашний номер телефона. Пардон, господа, я могу опоздать на массаж.

— Мы будем держать вас в курсе дела, мадам Катарджиу! Целую ручки! — провожал её Маринеску, и когда дверь за обеими женщинами закрылась, сказал: — Теперь вы понимаете, Миклован, почему я срочно вызвал именно вас?

— Зачем им понадобился шест? — вслух задумался Петреску, вдавливая окурок в пепельницу.

— По-моему, это всё-таки "шесть" с ошибками, — ответил помощнику Миклован. — Странные у них какие-то требования. Никаких денег, только продовольствие.

— А главное — это молоко, — задумался Петреску. — Вы где видели бандитов, пьющих молоко? Они лучше винишка или цуйки выпьют.

— Либо преступник слабоват здоровьем, либо еда всё-таки предназначена для ребёнка, а он сам харчуется где-то ещё, — пояснил комиссар и вдавил в пепельницу свой окурок. — Но почему одна вилка?

— Наверное, для похитителя, — предположил Петреску. — Ребёнка он заставляет есть руками. На нашем бухарестском дне, думаю, не откажутся покуражиться над таким благорооооодным чадом, — деланно задрал он нос.

Миклован ещё раз взглянул на фотографию юного господина Катарджиу, уставшего так, как будто целый день таскал мешки с кукурузой. У него появились кое-какие смутные догадки, но он решил отложить их на потом.

— И что это за Бел. Пл. В П.Х.? — задумался вслух комиссар. — Бел.Пл. звучит как "белая плита", а вот П.Х.? — В голову ему полезли разные нехорошие расшифровки, но их он отмёл.

— Может быть, Попешти-Хория? — предположил Петреску. — Там как раз старинное кладбище. Белых плит хватает, и бродяги частенько там ночуют.

— Это легко проверить, — Миклован встал из-за рабочего стола и направил стопы к выходу. — Пойду-ка прогуляюсь до моего информатора, где там его обычно в это время черти носят...

— Нет, господин комиссар, непохоже это на наших молодцов, — покачал головой Лимбэ, прочитав записку. — Знаю я пару лихих ребят, которые бы на такое дело отважились, только они и вовсе писать не обучены, даже так...

— А из румын кто-нибудь? — не отставал сыщик.

— Из румын такими делами чистая публика занимается, эти поавантажней бы сработали, открытку там прислали бы или по телефону позвонили... — обломал цыган и эту гипотезу.

Миклован задумался. Концы в изначальной версии переставали сходиться с концами. Прислуга, выгнанная или просто обидевшаяся на хозяев, тоже отпадала, — вряд ли бы малограмотные попали на работу в дом Катарджиу. И ещё это идиотское молоко... Когда-то комиссар читал в газетах про наёмного убийцу из Нью-Йорка, который пил молоко, чтобы при такой работе не скурвиться на чём покрепче — правда, кончил он всё равно плохо. Может, всё-таки у похитителя желудочные недомогания?

— Те, которые желудком маются, обычно старые волки уже, слонов добывать сами не ходят, молодых гоняют, — и этот вариант разбился об экспертное мнение старого цыгана-карманника.

— Так, Лимбэ, я тебе тут коротко набросал словесный портрет парня, пробей его по своим каналам. Если будут докапываться, скажи, что действуешь по поручению мамаши, — протянул Миклован информатору вырванную из блокнота бумажку, а сам почему-то сказал себе, уставясь в украшенный мухами и паутиной потолок корчмы:

— Но почему вилка одна? Следствие зашло в тупик...

Необузданные догадки снова вернулись к комиссару в голову, теперь тесно связываясь с раскладами, изложенными Лимбэ, в стройную версию.

— Ну ладно, Лимбэ, поеду-ка проверю одну идею. Салют!

— Покупайте "Универсул!" Открытие всемирной выставки в Париже! Франко теснит республиканцев в Испании! Сталин арестовал собственных генералов! Покупайте "Универсул!" — надрывался на улице газетчик.

Через полчаса в особняке Катарджиу на улице Викторией раздался телефонный звонок.

— Мадам Катарджиу, это вас? — окликнула хозяйку молоденькая горничная. Нехотя оторвавшись от нового романа Поля Морана, госпожа Элизабета величаво прошествовала к телефону, и недра трубки огласило уже знакомое нам властное контральто:

— Алло?

— Добрый вечер, мадам. Комиссар полиции Миклован беспокоит, — откликнулась трубка.

— У вас есть новости о Георге?

— У нас есть несколько зацепок, но чтобы проверить, куда они нас ведут, нужно провести следственный эксперимент. Мадам, как вы смотрите на то, чтобы посторонний ребёнок — из приличной, конечно, семьи...

— Что вы задумали, господин комиссар? — Элизабете стало несколько не по себе.

-...попал бы в ваш дом и провёл бы обычный день в шкуре пропавшего Георге, по всему положенному расписанию? Под присмотром моего агента, разумеется. Чтобы вам было с ним полегче, я даже найду такого, который будет как можно больше похож на вашего сына, — звучал в трубке обманчиво мягкий голос Миклована.

— Это потребует времени... — Тяжело было всё-таки мадам Катарджиу согласиться на такое.

— Всего один лишний день и даже меньше, в желаемый вами срок вполне можно уложиться, — продолжал уговаривать комиссар. — Это славный мальчуган, я за него могу поручиться.

— Вы меня уговорили, — сдалась Элизабета. — Назовите мне свой адрес, я пришлю за ним машину. Но учтите, господин комиссар, если ваш ребёнок что-нибудь разобьёт или ваш агент что-нибудь стащит, мы не преминем потребовать компенсации.

— Мадам, вам я с удовольствием всё компенсирую, даже если они оба будут вести себя как ангелы, — заверил её Миклован и, назвав адрес, повесил трубку со словами "Жду".

— Петреску, — обратился он к своему помощнику. — Ты когда-нибудь работал няней?

— Вижу, Ионуц, тянет тебя к нашей полицейской романтике, — потрепал Тудор сына по голове за ужином. — Теперь у тебя появилась возможность нам помочь в одном деле. Спокойно, мама, — повернулся он к матери, которая уже схватилась было за сердце, видя, что внука во что-то втягивают.

— Правда, пап? — Ионуц весь буквально загорелся.

— Пропал мальчик. Из одной богатенькой семьи, примерно твоих лет и, кстати, похожий на тебя. Но как и при каких обстоятельствах он исчез — непонятно. Чтобы это проверить, мы проведём следственный эксперимент. Пройдёшь по всем местам, где бывал похищенный — от будильника до "спокойной ночи". О результатах доложишь мне лично, — усмехнулся Миклован, как бы приглашая сына поиграть в полицейских и воров по-настоящему.

— Ну вот! Это тебе не сказки слушать! Согласен! — и отец и сын ударили по рукам. Через полчаса Петреску и фройляйн Марта уже увозили Ионуца на машине навстречу приключениям.

— Дамы там только с виду такие суровые. Но думаю, тебе понравятся. Смотри не испорти им там настроение, у них и так горе, — напутствовал сына Миклован.

— Не испорчу, — кивнул Ионуц.

— Салют! — со вздохом попрощался с ним комиссар. Чтобы не думать о том, что ждёт Ионуца буквально с утра, он вызвал в памяти саму мадам Катарджиу — и прежде всего её необычные для такой внешности, бездонно-чёрные глаза, какие бывают обычно у гречанок, цыганок и евреек.

На следующий день Тудор Миклован напряжённо выстраивал в кабинете логические цепочки, которые подсказали бы ему, где искать этого засранца Георге. Для начала удалось всё-таки разобраться с П.Х. и БЕЛ.ПЛ. Помогла в этом деле карта Бухареста, на которой довольно крупными буквами было написано "Парк Хэрэстрэу".

— Бывают в парке белые плиты? Ещё как, — рассуждал вслух комиссар, припоминая, был ли он в Хэрэстрэу и видел ли там белую плиту. Даже вспомнилась одна подходящая — у входа в новенький Музей крестьянского быта. — Следствие вышло из тупика! Круг сужается. Но почему одна вилка...

Всё-таки никак вилка не давала Микловану покоя. Он ловил себя на мысли, что готов отвоевать у Патули обратно заковыристое дело лотереи-аллегри, лишь бы не тупить больше в сей столовый прибор. Но тут под окном раздался клаксон.

— Петреску! — обрадованно выкрикнул комиссар.

— Я вам посылку привёз, господин комиссар! Вашего мальчика!

... — Недолго же ты продержался, — грустно улыбнулся Ионуцу Тудор.

— Я сразу после обеда удрал, — печально признался Миклован-младший. — Ты извини, папа, но рисования, танцы, на арфе играть и прочие изысканные манеры я ещё терпел. А уж верхом скакать мне вообще понравилось! Но когда меня этой гадостью пичкать стали... Мамалыги нет, тыквы нет, сладкого вообще не дают! Брокколи какое-то, рис, рыба эта с костями — фу! А потом ещё высшую математику решать повели! И английский этот я не понимаю вообще! Ты извини, я тебя подвёл, — и Ионуц потупился.

— Нет, Ионуц. Ты меня совсем не подвёл, — поразмыслив пару секунд, сказал комиссар. — Наоборот, ты распутал дело.

1) Елена (Магда) Лупеску, практически всесильная фаворитка короля Кароля II.

Вернуться к тексту

2) Румын, почитаемый изобретателем авторучки.

Вернуться к тексту

— Как я распутал дело, пап? Я же и не сделал ничего... — недоумевал замордованный всей культурой человечества Ионуц.

— Ты открыл мне глаза. Ни один нормальный ребёнок не выдержит такой жизни, как у Георге. Он от неё сбежит. Сбежит! — неожиданно радостно воскликнул комиссар.

— Я вас правильно понял? — спросил Петреску.

— Абсолютно. Теперь всё сходится. Даже одна вилка! И наконец-то удалось понять, где он прячется. Готовь котлеты и молоко, Петреску, — с торжеством в голосе продолжал Миклован.

— А почему я?

— Не мне же одному всё таскать из дома, — ответил Тудор.

— У аппарата, — с интонациями Клеопатры ответила мадам Катарджиу.

— Комиссар Миклован беспокоит, мадам. Прежде всего хотел бы принести вам извинения. Мой сын всё-таки не приспособлен к благородным высоконаучным воспитаниям.

— К сожалению, да, — сдержанно фыркнула Элизабета Катарджиу. — Хотя, должна заметить, господин комиссар, у вас очень милый и непосредственный мальчик...

— Мерси. И главное, мадам Катарджиу, эксперимент окончательно помог нам понять, где и как искать Георге. Сегодня же вечером мы едем на операцию, — подбодрил её Миклован.

— Вы ещё и хирург? — искренне изумилась Элизабета.

— Мадам, на нашем полицейском жаргоне "идти на операцию" — это значит кого-то задерживать, — пояснил комиссар. — В нашем случае — одного пл. мл. То есть плохого мальчика.

— Только не попадите в Георге! — сразу воскликнула госпожа Катарджиу.

— Не извольте беспокоиться, мадам. Думаю, оружие вообще не понадобится. Возможно, к одиннадцати вечера ваш сын вернётся домой. Салют!

Тёплым майским вечером гуляющие бухарестцы расходились с дорожек парка Хэрэстрэу, и только двое очень сосредоточенных мужчин в пиджаках и шляпах продвигались в глубь новой, недавно разбитой зелёной зоны румынской столицы.

— Господин комиссар, если будет опасность, я вас прикрою, — сказал Петреску.

— Опасности не будет, — заверил его Миклован. — Будет сырость. Возможно, это нам придётся кое-кого прикрывать одеждой... Лимбэ? Что ты тут делаешь?

— На нужное место хочу вас навести, господин комиссар, — заюлил цыган. — Вон видите белую плиту? — и карманник указал на плиту с надписью

МУЗЕЙ КРЕСТЬЯНСКОГО БЫТА

ДУМИТРУ ГУСТИ

обозначавшую вход в оный музей. Но музей был уже закрыт, и только соломенные крыши хаток темнели на фоне ещё голубого, но быстро синеющего неба. Эта часть парка опустела, и инспектор Петреску поёжился, представив себе, как здесь бродит ночью один юный господин Катарджиу. Со всей вековой тоской румынского земледельца на лице Петреску водрузил на БЕЛ. ПЛ. крынку молока и кастрюльку с шестью котлетами, но по звуку понял что-то нехорошее и заглянул под крышку. Это была уже кастрюлька без котлет.

— А где котле... — подивился было сыщик, но тут обнаружил, что Лимбэ что-то очень быстро уписывает. — Да как... как он успел?

— Я ведь тебя всегда предупреждал — с Лимбэ ртом не щёлкай, — усмехнулся Миклован.

— А что такого, господин комиссар? Я, пардон, с утра не жрамши, — резонно заметил цыган, дожёвывая котлеты, так любовно приготовленные мадам Петреску.

— Так, а ну тихо. У нас приличная засада, а не кабаре, — шикнул комиссар. Все трое забрались в кусты и залегли. Шла минута за минутой. Загорелись редкие электрические фонари.

— Внимание. Слышите? — шепнул, наверное, через тысячу лет ожидания Тудор Миклован.

— Что именно? — переспросил Петреску, потому что он слышал множество разных звуков и шумов: звук тормозящего трамвая за забором парка, звуки чуляндры⁽¹⁾ с эстрады, звук метлы дворника, подметающего парк, лай собаки, томные вздохи проститутки и пыхтение клиента в кустах... Это последнее увело инспектора в несусветные мечтательные дебри и он не сразу понял, что задумал комиссар.

— В подвале дверь скрипит.

Петреску в очередной раз поразился умению Миклована выделить из тысячи звуков самый нужный.

Действительно, в темноте с жутким скрипом отворилась дверь в погреба богатой хаты откуда-то из-под Бузэу и оттуда показалась зловещая тень, подкрадывающаяся к белой плите. Зрелище было столь эффектным, что Лимбэ начал яростно креститься. Тень нагнулась, одной рукой ухватила кастрюлю инспектора Петреску, а другой — крынку и, поднеся её к губам, стала жадно пить молоко.

Комиссар Миклован пружинистым прыжком вылетел из кустов и сказал:

— Ваша игра проиграна! Руки вверх!

— Мама! — сказала тень, оказавшаяся русоволосым мальчишкой дай бог на год старше Ионуца, в чуть поистрепавшемся пижонистом костюмчике. Он запустил кастрюлей в комиссара и дал дёру вглубь музея под открытым небом.

— За ним! — скомандовал Миклован. Петреску последовал за начальником, по ходу дела заметив, что Лимбэ куда-то запропастился.

Георге — не оставалось сомнений, что это именно он — петлял, как заяц, меж плетней и колодезных журавлей, но полицейские тоже не сбавляли темп, постепенно загоняя господина Катарджиу к озеру. Только над самым берегом сыщики всё-таки поотстали.

— Кажется, я ушёл, — донёсся до них голос мальчика. — Это была засада.

Георге сел в лодку и обнаружил, что грести-то ему нечем — вёсла куда-то пропали. Беглец застыл в растерянности и тут ему в лицо ударил свет фонаря в руке Миклована.

— Кажется, вы не ушли, господин Катарджиу. Кажется, вы задержаны... Комиссар Тудор Миклован, полиция Бухареста.

— А где вёсла, господин комиссар? — упавшим голосом спросил Георге.

— Это, я думаю, Лимбэ надо спросить. Петреску, иди заводить мотор. Этим вечером мы будем вращаться в высшем обществе.

— У аппарата...

— Мадам Катарджиу? Это снова комиссар Миклован. Не напомните, у вашего мальчика глаза голубые?

— Голубые.

— Нос курносый?

— Курносый.

— Удочка у него складная немецкая?

— Складная неме... Вы всё-таки нашли его, господин комиссар!

— Ждите нас через десять минут, мадам. Доставим.

В условленное время все трое — цыгана Лимбэ предусмотрительно приглашать не стали — стояли в гостиной особняка Катарджиу на улице Викторией, пред гневными очами мадам Элизабеты в вечернем платье цвета электрик. Из радиоприёмника тихо доносилась джазовая музыка, не предвещая, казалось бы, неприятностей.

— Неблагодарный! — тоном трагической актрисы вещала мадам Катарджиу. — Я ему то, я ему сё... Я с ним бегаю, я с ним плаваю...

— Не ты, а фройляйн Марта, — возразил Катарджиу-сын.

— Не перебивай! Я её всё равно уже рассчитала! Enfant terrible! И как, как ты собирался жить дальше?

Георге, красный как рак, выдержал паузу и признался:

— Уплыть в Америку. А там — в ковбои! Верхом скакать меня уже всё равно выучили. И вообще господин комиссар говорит, что ни один нормальный ребёнок не выдержит такой жизни!

Мадам тяжело вздохнула и патетически закрыла лицо рукой.

— Мадам Катарджиу, согласно уголовному кодексу на вашего сына не распространяются наши полномочия. Но он в вашей родительской власти, — сказал комиссар Миклован. — На каком наказании настаивает обвинение? — и улыбнулся так, что с Элизабеты Катарджиу как-то быстро слетела трагическая маска.

— Надо его посадить... за стол и заставить съесть подобающее ему пюре из брокколи! — Теперь уже Георге корчил из себя приговорённого к смерти гайдука. — Георге, прими душ как следует, ступай ужинать — и в постель! Немедленно!

— Что ж, мадам Катарджиу, дело можно закрывать. Петреску, на сегодня свободен. А мне осталось уладить ещё кое-какие формальности, — сказал комиссар, незаметно подмигнув помощнику. — Мадам, я хотел уточнить — а что за пьеску сейчас передают по радио? По-моему, она прелестна.

— "Приглашение на танец"⁽²⁾. Последний крик моды. Должна заметить, господин комиссар, вы знаете толк не только в сыске, но и в музыке, — улыбнулась ему Элизабета Катарджиу. — Совсем забыла, Миклован — мне следовало бы угостить вас стаканом вина. Муж бы так и сделал, хоть вы и большой нахал.

— Я на службе, мадам. Так что не будем торопиться — у нас есть ещё три дня до его возвращения из Женевы...

— Тудор, что это у тебя? Давно ты не покупал новых пластинок, — удивилась мадам Миклован несколько дней спустя, видя сына-комиссара с картонным конвертом под мышкой.

— "Приглашение на танец", последний писк. Теперь у меня с ней связаны очень приятные воспоминания. Буду слушать дождливыми вечерами, — слегка уклончиво ответил Миклован.

— Экстренный выпуск! Немцы обвинили Америку в поджоге "Гинденбурга"! Найден пропавший наследник вице-министра Катарджиу! — драл глотку газетчик на улице.

— Кстати, а Катарджиу разве не вручили тебе никакого вознаграждения? — спросила матушка Миклован.

— Вручили. Но оно теперь всё равно быстро уйдёт. Твоего внука после "следственного эксперимента" придётся записывать в конный клуб. Иначе он мне плешь проест раньше времени, — сказал комиссар. Но по его глазам было видно, что его эта перспектива скорее радует.

Сквозь штору пробивалось вечернее майское солнце.

1) Румынский танец

Вернуться к тексту

2) Речь идёт о мелодии, которая в оригинале называется Begin the beguine

Вернуться к тексту