Пятьдесят мгновений спустя (гет)

— Я вас люблю, (к чему лукавить?), но я другому отдана; я буду век ему верна, — сказала молодая девушка на сцене Большого кур-де-фонтейнского театра имени Фосалор.

У неё были белоснежный волосы и небесно-голубые глаза. Молодой парень напротив неё играл Евгения Онегина, она же — Татьяну.

Сегодня в зрительном зале большого фонтейнского театра им.Фокалорс не было никого, кроме одного зрителя, сидевшего в первом ряду и хмурящего брови на реплики актёров. Эта старая женщина — главная в этом театре, а также она художественный руководитель многих спектаклей и пьес, поставленных в стенах БФТФ. Пожилая женщина также являлась профессором фонтейнского университета театра и кино, который находился при БТФТ.

— Не так! Больше чувств! — возмутилась женщина и поднялась на сцену к двум молодым актёрам.

— Не сутулься, — стукнула она парня по спине своей тростью, — а ты, — обернулась на девушку, — прекращай играть будто ты дерево!

— Ну я нормально сыграла, — возмутилась девушка с белоснежный волосами, — ну, ба!

Старая леди обернулась на неё и холодно произнесла:

— Я не верю ни одному твоему слову. Играй, словно это твоя жизнь! Играй, будто от этой игры зависит твоя жизнь и жизни всего Фонтейна! — сказала старуха и поплелась, опираясь на трость, со сцены.

— На сегодня всё! Завтра утром чтобы играли по-настоящему! — крикнула она, уходя из зала.

Двери хлопнули, погружая гигантское помещение в холодную тишину.

— Странная у тебя бабушка, — наконец произнёс парень.

— Ага, у неё какой-то особый пунктик на игру... требует полного погружения, чтобы актёры сами поверили в образ, который они играют.

— Она была актрисой?

— Как она говорит, да. Но я просмотрела все её проекты и не нашла ничего про её актёрскую игру, только то, что она была художественным руководителем во многих спектаклях...

— Тогда откуда она знает, как играть? Она же не актриса!

— Сама не понимаю! Но все, кто были с ней знаком, (я имею ввиду её поколение), говорят об обратном! И без подробностей!

— Агрх, тёмное это дело...

— И не говори...

— А твой дед? Он может её как-то задобрить? Чтоб не такой строгой была...

— Мой дед — композитор, и постоянно говорит, что не смыслит в театре, поэтому не может говорить, как правильнее.

— А мама? Папа?

— С ней согласны.

— Ох. Твоя бабушка ни разу на сцене не была, а строит из себя великую актрису!

— Ты это, аккуратне в выражениях! Она до сих пор моя бабушка, так что смотри! За родню и двор стреляю в упор!

Эстелла одарила Жюля нечитаемым взглядом и скрылась со сцены.

* * *

Маленькая океанида был первым, поставленным Фуриной спектаклем, а теперь, спустя пятьдесят лет, стал и последним. В этот день чуть ли не весь Фонтейн собрался в стенах Большого Фонтейнского театра, чтобы попрощаться с карьерой легендарной Фурины де Фонтейн. Сама же леди была стара, но это не мешало ей поклониться публике в последний раз. Ей несли цветы, дарили подарки, все восхищались её талантом и опытом. Нолан, её муж и композитор для многих балетов и опер, преподнёс ей гигантский букет алых роз и пятнадцать коробок сладостей. Он любил её и знал все, что она любит. В тот день многие старые друзья пришли поздравить Фурину. Многие умерли: Шарлотта, глупая, стала военным репортёром и умерла от шальной пули пятьдесят лет назад; Герцог, что плечом к плечу с Путешественницей вступил в бой против Небесного порядка; Клоринда также стала одной из тех, что пали в сражении с богами;  Муж Навии обезумел и убил собственную жену и ребёнка; Фремине, молодой мужчина, который в 30 лет решил исследовать воды Облачного моря и пропал без вести; Лини, старый дурак, в возрасте пятидесяти лет полез в бой против чудовищ бездны; Сиджвин, честная и добрая мелюзина, которую убили заключённые во время восстания в крепости Меропид пятнадцать лет назад; и ещё многие, очень многие...

Так вышло, что семидесятипятилетие Фурины совпало с ее прощальным спектаклем. И сегодня за столом сидела её семья: Нолан, дочь с мужем и внучка Эстелла, сын с женой и их дети. Пришла также старуха Линнет, серьёзная бабушка Тиори и старая мадам одноглазая Шеврёз. Старушки вспоминали былое, а молодые старались их слушать. Старуха Линетт вспомнила историю о кончине Фосалор и как им с легендарной Путешественницей было сложно придумать план по разоблачению Архонта. Когда речь зашла о месьё Нёвиллете и о том, что Фурина не общалась с ним вот уже сорок пять лет. Серьёзная бабушка Тиори как-то бросила, что этот старый пердун мог хотя бы ради приличия принести цветы на пятьсот пятидесятый день рождения человека, с которым он провёл вместе пять веков. В этот момент внуки Фурины немало удивились, ибо представить себе не могли, что их бабушке так много лет. Нолан же ничего не ответил, лишь пожал плечами.

* * *

— Ты мне никогда не нравился, Нёвиллет, — сказал Нолан.

Юдекс промолчал.

— Она не дожила до своего пятьсот пятьдесят пятого дня рождения всего каких-то два дня.

Ветер рвал листья деревьев, а Нолан стоял и смотрел на могилу Фурины де Фонтейн.

— Я отдал ей всего себя, мы с ней прекрасно дополняли друг друга. Моя музыка и её пьесы. Что могло быть лучше? Мы с ней построили театр, академию, выучили много творческих людей, вырастили замечательных детей и внуков. Каждый день был для нас значимым и важным. Хоть и бывали дни, когда мы жили не в мире, но мы всегда возвращались друг к другу. Она звонкая капель, чистая и журчащая вода. Она была самой прекрасной женщиной. Только с ней я смог почувствовать себя живым. А ты, Нёвиллет, можешь ли похвастаться тем же?

Нолан оперся о свою трость и развернулся. Он уже было хотел уйти от стоящего, как камень, Верховного судьи Фонтейна, но захотел бросить на прощанье:

— Пять лет назад она надеялась, что ты объявишься, что хоть на минуточку выглянешь из-за своих бумажек и скажей ей: "я тебя помню." Я прожил с ней пятьдесят лет, я знал её на четыреста пятьдесят лет меньше тебя, и от этого мне грустно. Я жалею, что не могу прожить с ней рука об руку ещё хотя бы пару лет. Хотя... к чему я это всё говорю? Ты же дракон, бессмертное существо, для которого людские жизни лишь мгновение. Мне тебя жаль, Нёвиллет, ты никогда не поймёшь, что такое жизнь и как жить с человеком, которого ты избрал в свои спутники. Прощай, Нёвиллет. И если в тебе есть хоть капля человечности, принеси в день моих похорон цветы на её могилу.

И Нолан ушёл.

Только тогда Нёвиллет схватился за голову и начал рвать на ней свои волосы. Он завидовал этому человечишке. Этот смертный был счастливым человеком. А Нёвиллет нет. Он думал, что если не будет видеть человека, который единственный не менялся все пятьсот лет, то сможет выбросить его из сердца, из памяти, но нет. Нёвиллету казалось, что его сердце и душу сейчас рвали, резали, жгли. Его грудь сдавливало всё больше, а изо рта выскочил непонятный ему звук. На глаза навёрнулись слёзы, когда он неделю назад увидел Фурину: она была низенькой, сморщенной старухой, которой внучка помогала передвигаться. Нёвиллет не дал себя узнать, он тут же исчез и твердил себе, что это не она. Он не хотел видеть, как она стареет. Для него Фурина должна была всегда оставаться глупой девочкой двадцати пяти лет на вид. Он не хотел видеть это. Он завидовал Нолану, по чёрному. Мужчина упал на колени и обнял себя руками, коря свою эмпатию и привязанность к людям. О, если бы он был более хладнокровным, более серьёзным и чёрствым, он бы не чувствовал эту боль. Нёвиллет не хотел этого, но продолжал чувствовать. Душа, сердце болело, а он как мальчишка рыдал над могилой своей близкой подруги. Хотя какой он ей друг? Взял и бросил лет пятьдесят назад. Он обвинял Фурину за то, что та стала человеком, а потом сразу же просил прощения.

— Месьё Нёвиллет? — на плечо мужчины опустилась чья-то рука. Он шокированно обернулся. Там стояла девушка с голубыми глазами и белыми волосами. Увидев состояние мужчины, она смутилась и быстро убрала руку.

— Ф-фурина?

От этого обращения двадцати пяти летняя девушка нервно заправила выбившуюся прядь, совсем как это делала Фурина, и ещё более смутилась.

— Я не... это... вот! — она протянула конверт. — Ба говорила, что вы придёте рано или поздно, поэтому просила передать.

Сказав это девушка быстро смылась, а Нёвиллет дрожащими руками открыл конверт и развернул письмо.

"Дорогой Нёвиллет!

Сколько воды утекло не правда ли? Хотя для тебя это лишь капля по сравнению с человеким морем. Как бы я хотела тебе многое рассказать, например какие у меня прекрасные дети и внуки, но, думаю, тебе это будет совершенно неинтересно читать. Будучи человеком, я смогла осознать то, что никогда бы не смогла осознать за сотни, нет тысячи лет возможного божественного существования. И я этому рада. Рада, что смогла оставить после себя многое. Я не буду тебя обвинять в том, что ты меня избегал все эти годы, хоть мне и очень хотелось из-за того, что я жутко на тебя обижена до сих пор! Но это лишь детские мои обиды, оставшиеся с моего поста Архонта. Как-никак ты дракон и до обычных смертных тебе не должно быть никакого дела. Я же, смертная, не имею никакого права права обижаться и навязывать тебе своё общение. В любом случае, я рада, что стала человеком. Спасибо за всё, Нёвиллет! Спасибо за те пятьсот лет, прожитые под сводами дворца Мермония! Спасибо! Живи, Нёвиллет! Пусть каждый день дарит тебе что-то новое!

Твоя Фурина де Фонтейн."