Все подробности этого происшествия (джен)

Великий Шаман шагал через снега. Он знал, что наступает Большой Снег, что идти этот снег будет ровно неделю. Он сам его вызвал. Знал он также, что ему этого уже не увидеть. Большой Снег был последним деянием Великого Шамана, его последним даром этой земле и его несчастной матери. Великий Шаман шёл умирать.

В этот час снег шёл в четырёх мирах и приоткрывал завесу в пятый, свободный и счастливый. Туда и стремился Великий Шаман. Здесь он сделал всё, что до́лжно сделать мужчине — родил сына, обустроил матери дом, посадил несколько деревьев… Больше он ничего не мог сделать, они глушили его таблетками, не верили ему, считали его сумасшедшим. Но он знал, что не сумасшедший, иначе как бы он вызвал Большой Снег? Просто когда любое твоё движение происходит одновременно в четырёх мирах, двигаться приходится с большой осторожностью, чтобы нигде ни во что не врезаться. Всё существует взаправду, иначе вовсе незачем жить.

Он шёл сквозь буран, и буран пел вместе с ним разными голосами, и эта музыка была прекрасна — это была лучшая музыка в его жизни. Последняя.

«А-а-а», — звенели высокие детские голоса, ах, да! — дисканты.

«О-о-о», — тянули альты.

«У-у-у», — пели баритоны.

«М-м-м», — на непостижимой глубине гудели басы.

Внезапно всё смолкло, и в полной, абсолютной, кромешной тишине Великий Шаман услышал, даже не услышал — почувствовал беззвучное «Давай!». Он обернулся, увидел открытую дверь и оттуда свет и шагнул туда легко и свободно. Это оказалось просто и совсем не страшно.

Его родной мир беззвучно содрогнулся, но этого Шаман не услышал, и не увидел, как катится с насыпи искалеченное тело, как увозят его на Скорой, как безуспешно бьются над ним врачи…

Ничего этого он не видел. Маму только жалко, но больше в этом мире его ничто не держало. А для мамы он вызвал Большой Снег…

А вот в новом мире…

Но это уже другая история.

* * *

Мальчик с самого Нового года знал, что что-то случится, и жил в напряжённом ожидании. Учителя говорили, что он стал хуже учиться, хотя куда уж хуже! Но как, как можно учиться, когда что-то назревает, когда мир готов обрушиться?! И он, не в силах сосредоточиться, сидел на уроках, смотрел в окно и не слышал, как называют его фамилию. И в первый день февраля это ожидание вылилось в безобразную истерику в ответ на упрёки матери в нежелании учиться. Он разрыдался совершенно неожиданно даже для себя и ушёл в кровать, не доев ужина. И моментально уснул.

Большой Снег шёл над городом, голоса бурана пели согласно и торжественно, под снегом качались фонари и светили приглушённо и таинственно. И внезапно спокойствие спустилось в душу мальчика, ибо он понял: сегодня! Что бы там ни было, оно случится сейчас! А он — готов.

И потому он не удивился, когда открылась дверь, и через неё вышел из мира тот, другой, и мир мягко содрогнулся, меняясь. А сила, оставшаяся в мире, хлынула в мальчика, наполняя его душу уверенностью и светом, которые останутся с ним теперь до самой смерти.

Когда мальчик наутро встал, он чувствовал себя другим человеком и все проблемы показались детскими и ничтожными. Он спокойно сидел на уроках, отвечал на вопросы учителей и недоумевал, что же там было сложного? Все эти уроки просты до безобразия. Вечером он рассказывал младшим какую-то историю, когда грянул гром — кто-то позвонил матери, она позвала его и сказала дрожащими губами:

— Прошлой ночью погиб твой отец.

Мальчик не почувствовал ничего: родители разошлись, когда ему не было и года, мать вышла замуж второй раз, и папой он звал отчима, который не делал разницы между ним и кровными детьми. А родного отца он не помнил и не знал. На всякий случай он подошёл к матери и осторожно обнял её. Она заплакала, уткнувшись ему в макушку:

— Господи, какой дурак! Он же совсем молодой… был! Говорят, попал по пьяни под электричку.

Она расцепила объятие, дико глянула на сына и вышла из комнаты.

Мальчик подошёл к окну. За окном хлопьями валил снег. Мальчик знал, что всё не из-за пьяни и не так, как сказала мама, но как именно — сказать не мог. Это знание никак не вмещалось в слова. Впрочем, это было неважно.

Он медленно выплывал из сна. Снилось что-то неправильное, да и вокруг было что-то неправильное. Какой-то звук, высокий и навязчивый, какой-то запах, знакомый и неуместный, какое-то странное ощущение пространства, тоже вроде знакомого, но… Не открывая глаз, он попытался повернуться на бок. Руки были странно тяжёлые и негнущиеся, он страшно замёрз. Было жёстко. На бок повернуться не получилось. На руках перчатки.

Глаза сами собой распахнулись, но это ничего не изменило, было темно. Он попытался сесть, но что-то его держало. С обеих сторон. Он был не в своей постели, он вообще не понимал, где он. В то же время это место, этот запах, эта гулкая тишина были ему отлично знакомы. Он покрутил головой. Справа что-то светилось. И оттуда же доносился звук. Он снова попробовал сесть — опять не получилось. Хотя бы снять перчатки — он не мог поднять рук. Тогда он подвигал руками вправо-влево — это получилось, но с обеих сторон руки во что-то упирались. Это уже было что-то. Он согнул ногу в колене — она была страшно тяжёлая, но всё-таки сгибалась. Такое ощущение, что он связан, нет, что-то к нему привязано. Видимо, так и есть. Хоть бы содрать ненавистные перчатки и пощупать!

Он закрыл глаза, чтобы подумать. Какое огромное пространство! Спортзал? Нет, с куполом спортзалов не бывает. А, церковь! Я в церкви? Лежу?! Это где это я лежу посреди церкви? Не в гробу ли?

В животе похолодело.

Ладно, могло быть и хуже. Церковь ― не холодильник в морге и не закопанная могила, да. И не камера в крематории. Будем потихоньку выбираться. В крайнем случае, кто-нибудь придёт и спасёт, если только…

Да, если с подачи этого гада, то выбираться надо побыстрее, а то не посмотрят, что живой — закопают и живого, ещё и отпоют предварительно.

Надо посмотреть, какой гроб ― если какой-нибудь шикарный, то трындец. А если дешёвенький, ситчиком обитый, то это мать, и худшее, что грозит — стать посмешищем. Ничего, и не такое переживали. Не открывая глаз, он попробовал приподнять голову ― ощущение, что волосы пришиты к этому жёсткому под головой. Он скосил глаза вправо — что за! Справа кто-то лежал, просто в сумраке церкви (а он был уверен на сто процентов, что это церковь, причём центр храма) было очень плохо видно. А слева… да! Слева тоже кто-то лежит. Очень интересно. Видимо, не гроб ― но почему в церкви? Попробуем выбраться. Интересно, а как я сюда попал? И давай-ка пнём этих, которые с боков. Тут в животе снова похолодело — а вдруг это мертвецы? Он рванулся вверх и упал обратно. Тут справа раздался хриплый женский голос:

— Серёга, какого хрена? Дай попить, плиз, башка раскалывается…

— Я не Серёга, я Андрей, — машинально ответил он.

— А где Серёга? Ой, блин! Я что, так вчера наквасилась, что с тобой домой поехала? Серёга меня убьёт! И что ты меня держишь? Пусти, мне в туалет надо!

— Я тебя не держу! Разуй глаза — мы в церкви! И скреплены чем-то!

— Ни хрена себе глюк! Ладно, я тогда досыпать буду. Пока, Андрей!

Он разозлился и пихнул её локтем так сильно, как смог:

— Это не глюк! Это самая реальная реальность, ты! Давай выбираться отсюда, чем быстрей, тем лучше! А то скоро поздно будет!

— Отвали, глюк! У меня глаза не открываются, я пошевелиться не могу, а ты втираешь мне что-то! И ваще, дай попить, а?

Он молча попробовал вынуть руку из рукава. Её рука сгибалась вместе с его.

— Ты, как там тебя, держи правую руку прямо, попробую выпутаться. Как тебя зовут, кстати?

— Мика. Ты чего такой злой? И где мы, кстати?

Он, кряхтя, выпутывался из рукава — хорошо, хоть рубашку к пиджаку не пришили. А вот перчатку пришили к… Кстати:

— Эй, Мика. А что на тебе надето — перчатки и ботинки есть?

— Есть.

— Мы с тобой, похоже, сшиты. И перчатками тоже. Я сейчас выпутаю руку и посмотрю.

Рукав затрещал, но Андрей вынул руку из него и натянул на груди ткань пиджака — пуговицы были пришиты прочно, хорошо, не молния. Потом вывернул руку и расстегнул верхнюю пуговицу, а остальные не доставили особых проблем. Наконец он мог сесть… мог бы! Если бы волосы не были каким-то образом прикреплены к подушке, или на чём он там лежал головой. Он полез в карман за телефоном и тут его бесцеремонно дёрнули за руку:

— А меня ты будешь выпутывать?

— Сейчас. Дай оглядеться, а перед этим выпутать волосы.

Телефона не было, карман был пуст, и вообще, это не мой карман, с ужасом понял Андрей. Извиваясь, он вытащил левую руку и потрогал затылок — точно, пришит волосами к подушке, а подушка приклеена. Вот ведь кто-то заморочился.

— Хотя бы расстегни мне молнию, — капризно протянула Мика.

— Да подожди ты, меня ограбили!

Он сунул руку в другой карман, там было пусто. До карманов на штанах он не добрался, но похоже было, что они тоже пустые. Он протянул руку в её сторону, провел по её груди вверх и отдёрнул, когда она лязгнула зубами.

— Ты чего?

— Не лапай!

— Сама попросила тебя расстегнуть!

На ней была толстовка в обтяжку с капюшоном, капюшон затянут так, что оттуда торчит только нос, и завязан намертво, а молния застёгнута до самого верха. Попробовал развязать узел ― не вышло. Молния расстегнулась, под ней была футболка

— Хотя бы телефон достань, меня, небось, потеряли все.

— Где твой телефон?

— В правом кармане толстовки.

Ни в каком кармане телефона ожидаемо не оказалось. Она начала вопить, что Серый ее убьёт, ведь только две недели как… Ему это было совершенно неинтересно, и он вернулся к своим волосам — к счастью, они были пришиты небрежно и непрочно, хоть и отросли, всё равно короткие, и он начал их выпутывать.

Тут зашевелились слева — низкий мужской голос протяжно застонал, зевнул, потом рука дёрнулась — и Андрей получил сильнейший удар в бок, хорошо, не в глаз.

― Тихо ты! Не дерись.

― Какого хрена? Ты, козёл, ты чо, блин, делаешь в моей постели!!! Вали отсюда! Я ща полицию вызову! И отпусти меня, придурок.

И всё это время мужик пинался неистово.

― Разуй глаза, кретин! Ты спишь в церкви обычно, да?! И прекрати буянить, задолбал!!!

Мужик озадаченно замолчал и замер. Повертелся и спросил:

― Эй, а ты кто? Я что, умер?

― Не знаю. Я Андрей.

― А ты умер?

Андрей глубоко вздохнул и сказал:

― Нет. Я дышу. И голова болит. И телефон спёрли. Думаю, ты тоже без телефона. Как тебя зовут хоть?

― Сергей. Я вроде тоже дышу. А что вы тут делаете?

Тут хриплый вступила Мика:

― Я тоже дышу, всё прояснили, а теперь помогите даме. И дайте мне попить, наконец!

― Откуда здесь баба? ― спросил Сергей.

Андрей не ответил, он сосредоточенно отпутывал волосы от изголовья. Да это и не требовалось, его со… ― кто, кстати? Не собутыльники, не соратники, не спутники… Согробники, решил Андрей. Так вот, его согробники отлично справились без него.

― Я не баба, я женщина! ― верещала Мика.

― А женщина что, не баба?

И так далее, по нарастающей.

Андрей в этот момент обнаружил, что рубашка всё-таки пришита к пиджаку. Спинкой. К спинке пиджака и к лежбищу. Он протянул руку, пощупал и обнаружил, что штаны тоже пришиты к рубашке и к лежбищу верхней частью. И, видимо, трусы.

― Твою ж дивизию!

Андрей развязал галстук — хорошо, хоть его ни к чему не пришили! — расстегнул рубашку, брюки и рывком сел.

Орущие со… гробники замолчали и хором потребовали:

― А теперь меня развяжи!

Андрей огляделся и понял, что таки да, это действительно гроб. Только огромный, почти квадратный. В темноте не было видно, какого он цвета и обит ли он ситчиком. Он сказал:

— Развяжу, если заткнётесь.

Они моментально заткнулись.

Он сказал:

— Я сейчас ощупаю вас, чтобы понять, пришиты вы к гробу или нет.

Пленники оказались пришиты спинами к днищу и рукавами к обивке с боков. Капюшон Микиной толстовки тоже. Кроме толстовки на ней была футболка с длинным рукавом — тадамм! — пришитая тоже, и узенькие джинсики, намертво пришпиленные к обивке. Плотный свитер Сергея и его просторный рабочий комбинезон были прочно скреплены друг с другом и с гробом. И, естественно, одежда соседей по ложу была пришита к одежде Андрея.

Андрей понял, что вылезет из этого гроба только голый, а выпутать своих согробников без подручных средств не сможет. Они молча смотрели на него блестящими глазами.

— Я сейчас вылезу и пойду поищу нож или ножницы, чтобы отпороть вас и свою одежду.

Он развязал ботинки (они были пришиты к носкам, носки к штанам) и, извиваясь, стал вылезать из штанов и носков одновременно. К счастью, трусы были прхвачены небрежно и только в одном месте, он оборвал нитку, вылезая. Потом осторожно вылез из гроба и по холодному полу зашлёпал… куда-то. Где-то капала вода, и он пошёл на звук. Оставшиеся в гробу снова увлечённо ругались, одновременно пытаясь выяснить, как и куда они попали.

Андрей прошлёпал, как он думал, к выходу. Выход был закрыт. Около выхода стояла большая круглая чаша, в неё откуда-то сверху капала вода. Он смутно помнил, что выходов в церкви бывает много, и пошёл к другому. В гроб возвращаться не хотелось, там продолжали переругиваться со… товарищи по несчастью. Между тем зубы стучали всё ощутимее — не май месяц. Апрель, ага. Было холодно, а Андрей был голый. И босой. И из носа текло. И кстати!

Андрей решительно вернулся к гробу. Он вспомнил, что в кармане штанов у него должна быть пачка носовых платков. А в другом кармане — мультитул с ножом. Маленький, правда, но на то, чтобы отпороть…

Тут он подошёл к гробу и Мика с Сергеем заткнулись на полуслове, будто их выключил кто. В процессе перебранки они успели выяснить, что Сергей вовсе не тот Серый, которого звала Мика, и что это хорошо, потому что тот Серый первым делом ей вломил бы, а потом стал бы разбираться, что случилось и кто виноват, и что Мику вообще-то зовут Лена, просто ей это имя не нравится. Ещё Мика пыталась развязать капюшон своей толстовки, но в перчатке и одной левой получалось не очень. А Сергей расстегнул застёжки комбинезона и выяснил, что толку от этого нет, потому что комбинезон пришит к свитеру и спереди, и сзади.

Андрей забрался в гроб (он стоял на нескольких сдвинутых скамейках) и полез в карман штанов. Штаны оказались всё же его, и даже пиджак он вспомнил, но этот карман был пуст. Остальные карманы — тоже. Тогда он спросил:

— У вас есть что-нибудь в карманах?

— У меня и карманов-то нет, кроме толстовки, там был телефон, но он тю-тю, — сказала Мика. — Меня Серый убьёт, он мне недавно совсем его подарил.

— А у меня карман с дыркой и ножик провалился в штанину, за подкладку, — сказал Сергей. — И я его чувствую правой ногой. Видимо, его не заметили. В другом кармане был кошелёк, но сейчас… — он смешно поёрзал, — нету… — закончил он упавшим голосом. — И телефона тоже нет. И сигарет… Сколько времени и какое сегодня число? Я в отпуске до понедельника, а заснул в четверг… кажется… Я был на свадьбе, мы два дня гудели не просыхая. Или три? Или всё же два?

Под правой щиколоткой Серого в штанине действительно нащупалось что-то твёрдое. Перебирая пальцами, Андрей потащил это вверх по ноге, дотащил до кармана и обнаружил, что карманы аккуратно зашиты. Суровой ниткой через край.

— Дырка. На колене. Дай-ка я сам.

Сергей, немыслимо изогнувшись, вытащил руку из рукава и перчатки и изнутри штанов довёл нож до колена, а из дырки его выковыривал уже Андрей. К счастью, их рукава и перчатки всего-навсего скрепили друг с другом, а не пришили ко дну гроба.

Открыв нож, Андрей первым делом отрезал пиджак и рубашку, пусть с изрядным куском простынки и матрасика, потом максимально аккуратно отпорол их от штанов и чужой одежды, но надев их, сразу почувствовал себя лучше. Верхние детали от одежды со… товарищей и своих штанов он отпарывал гораздо аккуратнее, дырок, по крайней мере, не осталось. Потом так же аккуратно отпорол свои штаны от гроба и штанов товарищей — ботинки с носками не стал, но они были пришиты только к штанам, и он так и влез в штаны и ботинки, возблагодарив небо за то, что шнурки ни к чему не пришиты.

После этого стало возможно отпороть сперва Мику, потом в четыре руки Сергея, потом Сергей и Мика по очереди отпороли свои штаны от верхних деталей, а верхние детали от перчаток, и, наконец, все отправились искать выход.

Все двери были заперты. И окна тоже, по крайней мере, те, до которых они достали. Впрочем, даже если бы они открыли или разбили окно, все окна были за решётками. И сторожа не было — а Андрей крепко надеялся его найти и выяснить, где они и зачем, и почему в таком странном составе. И ещё ему было дико интересно, почему гроб и зачем кто-то так заморочился и пришил всё ко всему.

Страшно хотелось курить, но сигареты пропали с остальным содержимым карманов. Совместными усилиями они выяснили, что уснули в четверг в трёх разных населенных пунктах, причём ни один из них не уснул у себя дома, все трое пили в гостях.

Зато они нашли лестницу, ведущую на колокольню, на втором этаже была дверь в коридор. Все двери были закрыты, кроме дверей в туалет и небольшую кухню. В кухне обнаружился электрочайник странной формы, а из крана текла вода. И даже было электричество.

Выпив чаю и съев хлеба и печенья из пачки, все немедленно захотели спать, но спать было страшно — мало ли где проснёшься, заснув в таком месте. Решили спать по очереди. Первым вызвался сторожить Сергей. Андрей и Мика улеглись было на полу, но поняли, что рискуют примёрзнуть, поэтому все трое спустились вниз, в храм, унесли гроб на кухню и улеглись в него, там хотя бы мягко. Мика уснула моментально, а Андрей довольно долго крутился, но потом уснул и он. Вслед за ними, присев на стул, вырубился Сергей.

Мика собиралась в поход. Кружка, ложка, куртка, спальник, розовый кружевной зонтик… Ещё непременно разделочную доску и красный брелок, но их так просто не взять — они лежат на самой верхушке Холма-за-Шкафом.

Доска бирюзовая, а брелок красный — Мика точно знает, что они там лежат, но, чтобы их достать, надо подтащить стремянку к шкафу, перелезть через него, добежать до Холма и на вершине взять. Мика притащила стремянку, влезла на самый верх, но вершина Шкафа всё равно была чуть ниже подмышек. Мика изворачивалась и так, и этак, смотрела на вожделенную доску, но залезть на Шкаф было никак — очень высокий Шкаф сегодня попался, а вода всё прибывала…

Но, впрочем, может, добраться вплавь? Мика огляделась вокруг в поисках подходящей лодки, внезапно вода плеснула и попала ей в нос. Мика подскочила и открыла глаза — серое утреннее небо, а вода, потому что Андрей брызгает на неё рукой:

— Проснись, а то утонем нафиг!

Мика попыталась сесть, но Андрей придержал её рукой и сказал сурово:

— Не резко! Садись очень аккуратно, а то перевернёмся. И лучше держись за край. А я разбужу Николая.

— Какого Николая? — Мика с опаской села. Они снова были в гробу, но не пришиты, а плыли по воде. — Это Серый, но не мой Серый, а какой-то незнакомый. И почему опять в гробу? И вообще… куда мы плывём?

— Да я сам только что проснулся и знаю не больше твоего. Я думал, он Николай. Эй, Серый!

Андрей осторожно потыкал Серого пальцем, тот резко сел, гроб качнуло, Андрей схватил соседа за плечо и крикнул:

— Замри!

Серый неловко вывернулся из его руки и упал в воду. Андрей схватил его за свитер, гроб сильно качнуло в сторону мужчин, через край перелилась вода, сразу стало холодно и мокро. Мика выругалась.

— Цепляйся! — пропыхтел Андрей Серому. Серый вцепился намертво в край:

— Я плавать не умею! — сказал напряжённо Серый. — Я сейчас утону.

— Не утонешь! Гроб деревянный и прочный, он плывёт даже с нами и водой внутри. Да и берег недалеко.

— Меня затягивает под гроб.

Видно было, как Сергей скрючился, и его ноги затягивает под днище.

— А ты расслабься и ляг на живот. А сперва опусти ноги вниз. Вон, смотри, тростник — тростник не растёт на глубине, — вмешалась Мика. — И вообще. Тут холодно и мокро. Не шевелитесь, мальчики, я попробую встать и посмотреть, что там за тростником.

Она очень медленно и осторожно встала на своей стороне, Серый дёрнулся, и Мика тоже свалилась, гроб качнуло ещё раз, туда залилось ещё немного воды. Потом Мика вынырнула, схватилась за борт и сказала, стуча зубами:

— Там церковь. И до дна я достала, когда упала.

Она, держась за гроб, с головой скрылась под водой, вынырнула и сказала:

— Дно очень илистое. Поплыли к берегу. Мне кажется, это та церковь, в которой мы так удачно проснулись ночью. Там хотя бы тепло и сухо.

Андрей нерешительно посмотрел на воду — в воду не хотелось, хотя он был уже весь мокрый.

— Не лезь, — великодушно разрешила Мика, по стеночкам гроба перебираясь к Серому. — Мы тебя отбуксируем. Хорошо, что нас на этот раз не пришили.

Она добралась до Серого, велела ему делать, как она, и они поплыли к тростнику и через тростник.

С некоторыми трудностями выкарабкавшись на берег и вытащив гроб — в процессе Андрей тоже свалился в воду, так что все были в равном положении и одинаково мокрые — они отжали одежду и отправились на разведку.

Церковь стояла на холме. Она была белая и какая-то кружевная, очень красивая. Вокруг был забор — деревянный, довольно высокий, покрашенный зелёной краской. Вдоль забора рос малинник, вдоль малинника шла тропинка. Толку от малинника не было никакого, на нём ещё ничего не росло, но подойти поближе к забору он не давал.

Приключенцы, не сговариваясь, повернули направо и довольно скоро упёрлись в калиточку поперёк тропинки. Зелёный забор так же продолжался, а за калиточкой было кладбище, огороженное хлипким штакетником. Калиточка была заперта, но в пяти метрах от неё был пролом в заборчике, и вся компания вошла на территорию кладбища. Кладбище было старое и запущенное.

— Если мы прямо сейчас не придём куда-нибудь в тепло, я окочурюсь, — жалобно сказала Мика. Она действительно дрожала, впрочем, мы тоже замёрзли, подумал Андрей, вслух же он сказал, постукивая зубами и снимая пиджак:

— Здесь должно быть правление, или кто там главный над кладбищем? Правда, сейчас ещё рано, наверно, всё закрыто. Но мы можем поискать вход в церковь, там теплее, и рядом может жить священник или хотя бы сторож. И возьмите пока мой пиджак. Он мокрый, конечно, но вам будет теплее.

— Смотрите! — вдруг сказал Серый, ткнув пальцем в какое-то надгробие. — Это что за язык?

Мика подбежала посмотреть и страшно удивилась:

— Это эльфийский язык. Не помню, синдарин или квенья, но какой-то эльфийский. Я на нём не читаю, только опознать могу.

— Эльфы что, реально существуют? — Андрей от изумления забыл, что замёрз. — Откуда вы знаете, как выглядит эльфийская письменность?

— От Профессора, конечно же, откуда ещё. А вы не знаете? — Мика стянула пиджак Андрея на груди и увидела, что мужчины смотрят на неё, как… Она не могла подобрать сло́ва, как. — Вы что, Толкина не читали? А этот чувак, видимо, конкретно упоролся, раз даже на могиле ему по-эльфийски написали.

Серый подошёл к надгробию и потрогал его пальцем:

— Толкин? Что-то знакомое. Не помню. Что он написал?

— «Властелина колец», — сказал Андрей. — Книжку я не читал, я кино смотрел.

— А вот, смотрите, перевод. «Его здесь нет, уплыл за море и пребывает в Валиноре. А здесь лишь кожура лежит». Даты жизни не могу разобрать, стёрлись. А кино я тоже смотрел. Имени нет. Странная могила. Пошли куда-нибудь в помещение, пока совсем не окочурились.

— Пошли. Ты прав, Серый. Пошли, Андрей. — Мика незаметно для себя перешла на «ты» и вернулась на тропинку.

Уже было совсем светло, и Андрей наконец разглядел своих спутников. Мика — с бледным лицом, остреньким носиком, темноволосая, с короткой стрижкой — одета в чёрное: чёрные джинсы, чёрная футболка с серым принтом и чёрная же толстовка с капюшоном. Сейчас она ещё куталась в пиджак Андрея — тоже чёрный.

Серый — широк в кости, не очень высок («Ниже меня», — не без удовольствия отметил Андрей), одет в рабочий синий комбинезон и серый свитер. Лицо его, простое и широкое, уже начало зарастать щетиной, на макушке намечалась лысина. Ходил он раскачиваясь.

Они гуськом шли по тропинке — когда тропинка завернула за высокий разлапистый куст, Мика издала восторженный вопль — она первой увидела сторожку или что-то вроде. Небольшая избушка стояла чуть справа от тропинки, была окружена покосившимся штакетником, из трубы шёл дым. Калитка была приоткрыта.

Переглянувшись с Серым, Андрей взял Мику за руку и обогнул, чтобы она была за его спиной, прошёл в калитку, приблизился к двери и постучал.

— Заходите, открыто! — отозвался из дома весёлый голос.

Андрей вошёл в дом, что-то брякнуло и прямо в лицо ему понёсся какой-то предмет. Андрей отбросил это, оно сперва отлетело, потом опять понеслось к его лицу. Андрей выставил руку и поймал — это оказались коньки, обычные хоккейные коньки, привязанные верёвкой где-то вверху.

— А зачем коньки… — он запнулся, не зная, как сформулировать вопрос.

— А, не обращайте внимания, это мой братец дурит. Говорит, ловушка для зомби. Он ещё и не так может. — В прихожей появился высокий парень, вытирающий руки полотенцем:

— А что вам надо?

Сзади просочилась Мика и с детской непосредственностью спросила:

— А можно тут у вас погреться? А то мы в реку упали.

— Ну заходите. А вы прямо вдвоём упали в реку?

— Втроём, — сказал Серый, входя в прихожую вслед за Микой, и протянул руку хозяину дома. — Сергей. Извините, что вот так вламываемся, но действительно очень холодно. Мы обсохнем и уйдём, нам ещё домой добираться надо как-то. И кстати, где мы находимся?

— В моём доме. — Парень пожал руку Серому и представился: — Роман.

Потом он вопросительно посмотрел на Мику и Андрея, и Андрей сказал:

— Я Андрей, а это Мика. Очень приятно с вами познакомиться.

— Пойдёмте в кухню. Я вам выдам по спальнику, вы сможете повесить вещи вокруг печки, она как раз топится. Я вам даже яичницу пожарю, но вы мне расскажете, откуда вы так удачно упали в речку. Потому что здесь на полдня ходу нет другого жилья, кроме моего дома. Жилого жилья, я имею в виду.

Когда вещи были развешены и разложены на просушку вокруг большой русской печки, гости, замотанные в спальники, расселись вокруг стола в кухне и каждый держал в руке кружку с чаем, Роман, поставив сковороду на огонь, начал жарить сало, лук и картошку, а яйца выложил на стол и опять спросил:

— Откуда вы взялись в речке, такие красивые?

Ответил Андрей:

— Ты представляешь — не знаем. И кстати, какой сегодня день и где мы находимся?

— Сегодня пятница, вы находитесь в местечке, называемом Старое Кладбище, речка внизу называется Вихляйка, и всё это в Воронежской области.

Услышав про Воронежскую область, Серый присвистнул:

— Хренасе! Я и удивился, что так тепло, потому что я из Архангельской области, из Борисоглебского, поехал в гости к другу в Никольское, там мы выпили, и потом проснулся уже в гробу.

— Ой, а я живу в Никольском, а поехала в Сергеевку! — вдруг выпалила Мика. — А ты к кому в Никольском ходил? Постой, на свадьбу Катюхи? Как же её мужа-то зовут? Она старше меня, мы с ней так, слегка знакомы. А мужик какой-то пришлый.

— И ничего не пришлый, он наш, Борисоглебский. Женькой его зовут.

— А я пил в Борисоглебском, а живу как раз в Сергеевке, — вставил свои пять копеек Андрей. — И как же это я ни с кем из вас не знаком?

Роман присвистнул:

— Так когда вы познакомились? И где?

— Сегодня ночью, в гробу.

— Ну-ка, ну-ка, в каком гробу? Я про такое читал, но надо убедиться.

— В обыкновенном. В полированном. Только он квадратный, мы в него втроём поместились. Он там, на берегу остался, — ответила Мика.

— Что, в реке и в гробу? И он плыл? — Роман поразился ещё больше.

— Плыл — это потом. А сперва мы проснулись в церкви. И мы были пришиты. — У Мики лучше всего получалось рассказывать, поэтому мужчины предоставили право повествования ей. Роман молчал, и она продолжила.— Представляешь, мы были пришиты к гробу и друг к другу, еле отпоролись, карманы пустые, церковь заперта, а я с бодуна…

— Я тоже! — выпалили хором Серый и Андрей.

— А вы меня не разыгрываете? Честное слово, если бы кто-то мне рассказал такую историю, я решил бы, что он надо мной насмехается, уж очень всё совпало.

— Иди к берегу и проверь, — сказал Андрей. — Гроб там.

— Если его не спёрли, — дополнил Серый.

— Да тут некому переть-то, — ответил Роман, разбивая яйца в сковороду. — И при чём тут река?

— Сейчас и до реки дойдёт. Не перебивай, — парировала Мика. — Мы отпоролись, вылезли из гроба, пошли искать выход, а там все двери закрыты, кроме одной, а это не выход, она ведёт в такой коридор, там лестница, там ещё коридор и в нём много дверей, все заперты, только одна открыта, там маленькая кухня. Ну, мы поставили чайник, попили чаю с печеньками и захотели спать, ещё ночь была. Там по полу дует, больше негде, поэтому мы сходили за гробом, втащили его в эту комнатку и легли. Сергей остался сторожить, но, видимо, тоже заснул. Проснулись в гробу и уже он плыл по вашей речке. Хорошо, в этот раз не пришили.

Роман разрезал яичницу на четыре части, достал тарелки и снял сковороду с огня. Раскладывая яичницу, он сказал:

— Ничего себе, приключеньице! Сейчас поедим и пойдём за вашим гробом. Не поверю вам, пока сам не увижу. Да и не стал бы я оставлять гроб в доступе. Обувь на всех найдётся, но я должен это видеть!

— Увидишь, — мрачно сказал Сергей. Потом он взял хлеб и вилку, придвинул тарелку и лицо его просветлело. — Обожаю такую яичницу! — с чувством произнёс он. — Спасибо!

— Слушайте, только ешьте быстрее уже! Я ж помру от любопытства, — сказал Роман.

Полчаса спустя они уже бодро чапали вниз с холма, всё так же замотанные в спальники и обутые в разномастную обувь Романа. Мика натянула на каждую ногу по два шерстяных носка, и все равно ей приходилось следить, чтобы не выйти из сапог — ноги болтались в них как языки в колоколах. На спуске было немного скользко — земля до конца не просохла. Мика так увлеклась процессом ходьбы в сапогах выше колена и на десять размеров больше, чем надо, что почти не слышала, о чём говорят мужчины. Внезапно и резко они остановились, Мика почти протаранила спину Серого.

— Что? — ехидно спросил Роман, — может, вам ещё телевизора позвать? Не волнуйтесь, ещё парочка таких вопросов, и он сам сюда приедет! Лично за вами. И заметь, я ему скажу, что ты сам, никто тебя за язык не тянул.

— В смысле? — удивился Серый. — У вас что, по телефону нельзя звонить?

— В смысле — звонить? — ещё сильнее, чем Серый, удивился Роман. — В колокол? Так с нас брать нечего, наш колокол лет десять как сняли. А зачем тебе нужно, чтобы… — он запнулся и понизил голос, — чтобы телефон… ну, чтобы он позвонил в колокол? Это что, какой-то специальный обряд?

— Нет, конечно! — Серый недоумевал, но пока ещё понимал, что над ним не издеваются. — Ты так говоришь, будто телефон — живой человек.

— А у вас что — неживой что ли?

— У нас телефон — вообще не человек. У нас аппарат.

— Ни фига себе, как вы живёте! Зря я, видимо, газетам не верил. Ты из какого объезда?

— Объезда? Это как?

— Ты издеваешься, что ли? Архангельская область соседняя с нашей, а объезд у тебя какой? — Роман не выдержал первым. — Или... — его голос замер. — Или у вас не объезды?

— Стоп! — вмешалась Мика. — Мальчики, не ссорьтесь. Роман, пожалуйста, назови полный адрес своего дома.

— Адрес? А что такое адрес? А, наверное, вот это — третий дом местечка Старое Кладбище, Байгырский объезд, Воронежская область, Урюпинское коняжество, Старшая Ветвь.

Андрей сел, потому что ноги перестали держать:

— Да, это. Это мы что, домой не вернёмся? Вообще никогда?

— Ну-у… Как-то же мы сюда попали, — дрожащим голосом протянула Мика. — Меня там Серый потерял, наверно. Может, обратно тоже как-то попадём? — она с надеждой глянула на согробников.

— Не думаю, — Андрей помотал головой, подтянул ноги поближе и с усилием встал.

— Эй, ребята, вы чего? — Роман смотрел на них обеспокоенно. — Что не так с моим расположением?

— А то, что у нас нет никаких объездов, никаких коняжеств и никакой Старшей Ветви! — почти спокойно сказал Серый. — У нас районы, если я правильно понял, округа и Российская Федерация. Но Воронеж у нас тоже есть. И Воронежская область. И говоришь ты на русском языке. Но какие-то слова у тебя значат совсем другое, чем у нас. Например, что такое объезд?

— Место, которое конязь может объехать за двадцать дней на добром коне. Ну, раньше так было. Сейчас уже давно не мерили, коняжичи другим заняты. И не успевают. Но это все дети знают, они это в первой ступени проходят. И вообще, пошли на ваш гроб посмотрим. Есть у меня одно подозрение, но лучше проверить сперва.

— Пошли. — Мика обогнула мужчин и пошла вперёд, слегка ссутулившись. В глазах у неё жгло, она с трудом сдерживалась, чтоб не заплакать. Бедная мама! И сестра! И... И даже позвонить нельзя. И кстати! — Подожди, Роман, а что у вас за телефоны такие?

— А это я вам дома объясню. Где ваш гроб?

— Здесь где-то был, — упавшим голосом сказала Мика. — Вот след, видишь?

Действительно, было видно по следам на топком берегу, что здесь протащили что-то широкое и тяжёлое, ровная линия рогоза в одном месте была промята. Но гроба не было.

— Ладно, мальчики. Понятно, что мы попали, непонятно, насколько глубоко. Подождёте, пока дама сходит в кустики?

— Да мне тоже не помешает отойти в сторонку, — пробасил Серый.

— Очень хорошо! Я туда.

Кусты были какие-то сомнительные, полупрозрачные, и девушка отошла довольно далеко. Найдя подходящее местечко, она стала разматывать спальник, поёживаясь от холода и глядя под ноги, потом поняла, что в этих сапогах сесть на корточки нереально, а время поджимало. Кончилось тем, что она не глядя бросила спальник куда-то назад и повыше, нашла относительно чистое место, сняла сапог, положила его и встала ногой в носке на голенище, проделала ту же операцию с другим сапогом и наконец-то смогла сесть на корточки. Местечко было под уклон, сапоги остались сухими, она так же аккуратно встала, влезла в сапоги, и тут услышала, как её зовут.

— Сейчас! Я иду! — крикнула она, повернулась к спальнику и…

Спальник висел на какой-то гладкой полированной штуке, прислонённой к дереву. Сняв спальник, она увидела, что это крышка гроба, но не их, в котором они очнулись, а от другого, поменьше. И цвет другой, более светлый. И по углам четыре ручки, похоже, бронзовые.

— Мальчики! Лучше вы сюда идите! — крикнула она.— Смотрите, что я нашла!

Потом она спохватилась, что стоит полуголая, и замоталась в спальник.

Первым до неё добежал Роман и присвистнул, увидев крышку.

— Это от вашего? Вы не говорили, что он был с крышкой.

Тут продрались через кусты Серый и Андрей.

— Опа! Ещё один? — сказал Серый.

— Это не наш, — сказал Андрей. — Мы бы не влезли втроём в ящик такого размера. Он на двоих. — Он поставил крышку «на попа». Она была ниже его, но шире. — На двоих...Детей, наверно, — неуверенно заключил он.

— Тут ручки, — сказал Серый, — может, отнесём эту штуку в церковь?

— Зачем? — спросил Роман.

— Мне кажется, так будет правильно, — ответил Серый.

— Ну ладно, потащили, — согласился с ним Андрей и взялся за ручку. Серый взялся за вторую и вопросительно посмотрел на Романа.

— Вы уверены? — Роман с опаской смотрел на крышку и не двигался с места. — Может, не стоит это трогать?

Мика, придерживая спальник одной рукой, другой решительно вцепилась в холодную бронзу:

— Ну, они уже взялись. До церкви я бы не стала тащить, но на берег, мне кажется, надо вытащить.

— Ну потащили, — нехотя согласился Роман и взялся за четвёртую, вскрикнул, тут же отпустил и затряс рукой. — Меня чем-то шарахнуло. Не очень сильно, но больше я эту штуку трогать не буду. Так что, если хотите её тащить — без меня.

Они всё-таки доволокли эту крышку до ограды церкви — Роман к ней больше не прикоснулся — и поставили у ворот. Ворота были заперты, через забор они не полезли, пошли обратно к Роману.

Войдя в дом, Роман первым делом проверил одежду гостей, висевшую вокруг печки. Одежда была ещё мокрой. Потом он открыл плоский ящичек, висевший около двери, и снял с гвоздика связку из трёх ключей с зелёной биркой.

— Ну что, гости дорогие? Я пойду проверю церковь, вы меня подождёте здесь или со мной пойдёте? Только учтите, одежда пока не высохла.

Серый вскочил со стула, на который только что сел, и сказал:

— С тобой, конечно. — Потом повернулся к своим товарищам: — Ребят, мне кажется, нам лучше не разделяться.

— Думаю, ты прав, — сказала Мика и влезла обратно в сапоги, из которых только что вылезла.

Андрей, ещё не успевший разуться, молча кивнул и вышел во двор.

В этот раз обошлось без странностей и сюрпризов, крышка маленького гроба стояла там, где они её оставили. Андрей и Серый взяли её и потащили вслед за Романом, который открыл им калитку рядом с воротами.

В церкви было сумрачно и тихо. Капала вода, пахло ладаном. В центре стояли две широкие лавки, сдвинутые вместе, и на них стоял гроб. В гробу, скорчившись и обнявшись, лицом к лицу спали…

— Ой, это что, дети? — полушёпотом спросила любопытная Мика, первая подскочившая к гробу. По церкви пошло гулять эхо. Проснулся и заплакал малыш. Старший ребёнок не открывая глаз прошептал:

— Спи, ночь ещё. Давай накроемся как следует и поспим, пока мама не пришла.

Тонкая рука слепо зашарила вокруг ребёнка, но одеяла не нашла, а наткнулась на бортик гроба. Глаза резко распахнулись, рука уже осмысленно провела по бортику, обитому белым, подросток резко сел и заметил взрослых. Моментально задвинув младшего за спину — младший замолчал и только в ужасе таращил глаза из-за его плеча — старший резко спросил:

— Вы кто? Зачем вы нас сюда притащили?

Мика выставила перед собой ладони в защитном жесте и спокойно сказала:

— Мы вас сюда не тащили. Мы сами проснулись в похожем гробу. А потом нашли крышку от вашего.

— Врёте! Вы нас похитили? Отец найдёт нас и вас убьёт!

— Не найдёт. Это другой мир. Параллельный, что ли...

Подросток фыркнул, секунду подумал и спросил иронически:

— Что, и эльфа можете показать?

Все обернулись на Романа, он замотал головой.

— К сожалению, эльфов у нас нет.

— И что вы с нами сделаете? — напрягся подросток. Ребёнок за его спиной тоже напрягся и явно собрался зареветь. Старший обхватил его, не оглядываясь, и цыкнул: «А ну, тихо!» Ребёнок замер.

— Прежде всего познакомимся, — сказал Роман, выходя вперёд. — Я Роман. А вы?

— Василиса.

Мика в изумлении вытаращила глаза — она была уверена, что это мальчик лет четырнадцати.

— Можно Вася. А это Марек. Вы здесь главный? — вопрос был обращён к Роману.

Видно было, что Василиса никому не верит, но решила вести себя осторожно.

— Он единственный из нас местный, — сказал Андрей. — Я Андрей, а это Мика и Серый. И мы так же попали сюда, как и вы. Проснулись в гробу.

— Только мы были пришиты и с бодуна, — вставила Мика, не к месту хихикнув.

— А где мой телефон? — внезапно заорала Василиса. Всё время разговора она медленно и незаметно тянулась к карману, добралась до него и обнаружила, что он пуст. — И нож! И деньги! Верните мне всё, воры паршивые!

Она выпрыгнула из гроба, подскочила к Роману и замахнулась. Учитывая разницу в росте, смотрелось комично. Роман не дрогнул, лишь перехватил и сразу же отпустил её руку. Василиса сникла, отошла и спросила тихо:

— Что? Вы ничего не вернёте?

— Мы тоже проснулись с пустыми карманами, — тяжело вздохнув, «утешила» её Мика. — И куда всё делось, не знаем.

— Понятно, — сказала Василиса упавшим голосом, вернулась к гробу и взяла Марека на руки. — Мы готовы.

— Вы голодные? — деловито спросил Роман. — Пошли ко мне, здесь еды только чай и печенье.

— Пошли, — покорно согласилась Василиса.

По дороге к Роману выяснилось, что Василиса и Марек не брат с сестрой, вообще не родственники, а Василиса его няня, что они оба старше, чем выглядят, что Василисе уже двадцать, а Мареку два с половиной, хотя выглядит он едва на полтора, и что они сбежали из дома и спрятались в охотничьей избушке. Дело в том, что Марека очень хотел забрать отец. Его родители развелись вскоре после его рождения, развод был бурный и некрасивый, в какой-то момент отец Марека избил жену, сына и собственно няню так, что сел в тюрьму, а они угодили в больницу. И на днях он вышел по УДО и захотел забрать сына. Его бывшая жена позвонила Василисе и попросила спрятаться с Мареком в лесном домике, сказала, что придёт, как сможет. Они добрались до этого домика и заснули, дожидаясь маму мальчика. А проснулись в гробу, и первое, что подумала Василиса — что отец Марека их каким-то образом выследил и нанял похитителей.

Василиса так и несла Марека всю дорогу. Мужчины предложили помощь, но она просто посадила его на плечи и никому не позволила даже прикоснуться к нему.

У Романа коллективно и весело приготовили борщ, так же бодро съели его, посвящая Василису в положение дел, и стали решать, как быть дальше.

— Так. Ну вам первым делом надо идти в престол-град, — сказал Роман. — Засвидетельствоваться у конязя, а там — как пойдёт. Я вас провожу. Выдвигаемся завтра.

— Зачем? — выпалила Мика.

— Что, и они тоже пойдут? — одновременно с ней невежливо ткнул пальцем в Василису и Марека Серый.

— А что, надо пешком идти? Это далеко? — спросила Василиса. Вопрос Сергея она проигнорировала.

— Если пешком — дней восемь. С вами, — Роман оценивающе посмотрел на Марека, — все двенадцать.

— А им обязательно с нами идти? — поинтересовался Сергей. — Они же дети, этот, — он кивнул на Марека, — совсем маленький, ещё простудится по дороге. Они же всех тормозить будут. Их нельзя где-нибудь здесь оставить? А мы просто скажем про них, что они тоже сюда попали.

— Нельзя их здесь оставить, — Роман терпеливо посмотрел на Сергея. — Они такие же нафалимы, как вы. И такие же новые подданные Великого конязя. И засвидетельствоваться они должны лично.

— Что такое «нафалимы»? — спросила Мика.

— Может быть, их можно как-нибудь на транспорте отправить? — почти умоляюще спросил Сергей. — Неужели у вас нет никакого транспорта?

— «Они», между прочим, рядом с вами, — индифферентно заметила Василиса. — И всё слышат. И чем мы так вам не нравимся?

Ребёнок тихо сидел у неё на коленях, сосал палец и смотрел на всех круглыми глазами.

— Он совсем маленький. Ты тоже маленькая и слабая. Роман говорит, идти неделю, а с вами две. И что ты будешь делать, когда он намочит штаны? В дороге новые штаны взять негде.

— Он давно уже не мочит штаны, — ответила Василиса очень спокойно. — Но это действительно проблема. Хотя, если найдется ткань и швейная машинка, я могу сшить ему запасную одежду. А всё остальное не страшно. Он хорошо ходит, может долго идти. Если устанет, я его понесу. И если вы тоже появились здесь так же, как мы, у вас тоже, наверно, нет запасной одежды?

— Швейной машины у меня здесь нет, это в городе, — деловито сообщил Роман, — а вот ткань найдётся. Если можешь сшить запасную одежду, сшей. Что тебе ещё нужно? Ножницы, иголки, нитки?.. Я дам тебе швейный короб и ткань — действуй. А нафалимы, — он обернулся к Мике, — это те, кто упал в наш мир, а не родился в нём. Как вы.

— Хорошо. — Василиса начала переставлять вещи со стола. Потом что-то тихо сказала Мареку. Марек сел на пол, снял с себя ботинки и штаны, оставшись в колготках, потом надел ботинки обратно и гордо посмотрел на Василису. Василиса завязала ему шнурки и взяла штанишки. Мика смотрела на это с изумлением.

— Он что, понимает, что мы говорим? Он же ещё маленький.

— Получше некоторых, ему уже почти три, — буркнула Василиса и повернулась к Роману: — Если ткань останется, можно, я себе тоже кое-что сошью? На смену.

— Ой! — встрепенулась Мика, — И я, и я, можно?

— Можно! — усмехнулся Роман и плюхнул на стол разноцветную стопку тканей. — Тут всем хватит.

Он вернулся к шкафу и снял с него плотный плетёный короб с ручками и крышкой. Короб он тоже поставил на стол:

— Мужики! Вам что-нибудь нужно сшить? Нет? Сударыни, постарайтесь управиться до вечера. Мне нужен кто-то, кто умеет пилить и рубить дрова.

Андрей и Сергей вскочили одновременно и вышли за Романом во двор.

Василиса тем временем взяла штанишки, вывернула их, аккуратно сложила и подозвала Марека. Он оставил на полу миску и ложку, которыми играл и подскочил к столу. Василиса сказала:

— Смотри, вот ткани. Из одной я тебе сделаю штанишки. Какая тебе больше нравится?

Мальчик не задумываясь ткнул пальцем в самую нижнюю:

— Касная!

— Хорошо, будут тебе красные штаны. Синюю рубашку хочешь?

— Касная! — повторил Марек и вернулся к своим игрушкам.

— Какой смешной! — улыбнулась Мика. — И что, ты правда сделаешь ему красные штаны? А ты умеешь?

— Да, чего там не уметь, — ответила Василиса, увлечённо копаясь в коробе. — А резинки здесь нет. Значит, придется делать на лямках и пуговицах. Смотри, здесь все пуговицы деревянные. И в них по три дырки. Или по две. Если успею, сделаю ему ещё рубашечку и себе запасные трусы. Вместо резинки вставлю шпагат, вот он, его много. А тебе что надо сшить?

— Я как раз подумала тоже про трусы. А ты умеешь кроить?

— Ну, штаны для Марека я сделаю по его же джинсикам, только попросторнее, чтобы нигде не жало, а рубашечку — прямую. Просто приложу ткань к его спине. Трусы тоже просто. А за что-то более сложное не возьмусь. О, смотри! — она вытащила из стопки белую ткань: — вот это как раз для белья! И её много.

Когда несколько часов спустя мужчины вернулись в дом, на плите булькала картошка и закипал чайник, Марек в ярко-красных штанах с жёлтыми лямками сосредоточенно чистил луковицу и складывал шелуху в миску, Мика старательно дошивала вторые трусы, а Василиса так же старательно, но гораздо быстрее, заканчивала красную рубашонку. Себе она тоже раскроила рубашку, клетчатую сине-голубую, но сшить её пока не успела. Марековы старые вещички висели постиранные около печки. Две пары новых трусиков лежали у Василисы в кармане. Там же были заныканы несколько лоскутов неправильной формы, которые она решила использовать в качестве носовых платков.

— Завтра просыпаемся пораньше, собираем скатки и выходим, — объявил Роман за ужином. К картошке он достал из погреба миску огурцов из бочки и солёные грибы, приправленные луком и чесночком. — Собрали бы скатки сегодня, но спальники вам нужны на ночь. Вопросы есть?

— Есть, — сказал Сергей. — У вас табак есть? Курить охота до невозможности.

— Что такое «табак»?

— Ну или самосад. Специальные листья, которые поджигают и ну… ну, типа курят.

— Ничего не понял, — пожал плечами Роман. — Видимо, нет. Завтра расскажешь подробнее.

— Понятно, — опечалился Серый.

— Меня больше волнует что-нибудь от простуды, — прогнусавил Андрей. Выглядел он неважно: — Сегодняшнее купание не прошло бесследно.

— Есть грудной чай. Сейчас принесу.

— Расскажи про нафалимов! Что это такое? — выпалила Василиса.

— О, это долгая история, так что не сегодня, спать пора. Если коротко, — хозяин дома плюхнул на стол плетёный короб поменьше швейного и увлечённо начал в нем рыться, — иногда к нам выпадают люди из других миров. Чаще одиночные, иногда два-три человека, но это не ваш случай. В архиве здешней церкви как раз хранятся сведения о ваших предшественниках. Почему-то чаще всего они выпадают именно здесь, — он вытащил бумажный пакет не то с непонятным орнаментом, не то с витиеватой надписью, и вручил Андрею: — Завари две маленькие ложки на кружку, вон и чайник как раз поёт.

— Спасибо, — сказал Андрей, наливая себе кипятка, — расскажи подробнее. Это у вас часто случается?

— Не слишком часто. Так, чтобы пять человек —последний раз было лет сто пятьдесят назад. Обычно по два-три, а чаще вообще по одному. Я всё расскажу вам завтра по дороге. Нам надо встать затемно, чтобы к вечеру добраться до станции. Разбирайте спальники. Василиса, вам с Мареком самый широкий, постарайтесь уместиться в нём вдвоём. Вот, возьмите скатки, постелите их на пол.

Ещё Роман выдал каждому по небольшой круглой подушке и предупредил гостей, что на ночь оставляет в сенях ведро для отправления нужды — днём все ходили в маленькую сине-зелёную будку в глубине двора.

Видя, что хозяин не настроен на долгую беседу, гости быстро разостлали скатки — тонкие коврики вроде туристических, только со шнурками. Никто не понял, из чего они сделаны. Поверх скаток — спальники, каждый на завязках. Сперва надо их завязать, а уж потом укладываться.

Все забрались в спальники, только Роман, убедившись, что гости легли и между скаток есть проходы в сени, проверил, заперта ли входная дверь, выключил свет и полез на печку.