Две пустые могилы (джен)

Дождь не прекращался уже несколько дней. И хотя за все эти дни толком небеса не прорвало ни разу, бесконечная водяная взвесь в воздухе успела пропитать собой все и вся.

Сколько именно дней уже не кончается эта мерзкая погода Солдат-76 не знал — ему было совершенно не до календарей.

Он стоял под моросящим хмурым небом перед собственной могилой, и думал что погода идеально совпадает с его настроением.

По кожаной куртке медленно стекали маслянистые капли, они же оседали на красноватом стекле визора, зажатого в опущенной руке — некому было на кладбище в такое время и в такую погоду смотреть бывшей легенде в лицо.

Его гроб опустили в землю пустым. Что гроб Габриэля Рейеса тоже пустовал, он не знал до недавнего времени.

Во время взрыва Джек чудом почти не пострадал — если не брать в расчет глубокие шрамы, изрезавшие лицо и отбитую сетчатку глаз.

Его бывшему другу и напарнику, которому Джек до последнего верил, повезло меньше.

Джек горько усмехнулся.

Если бы кто видел, как он срывал связки и мышцы, пытаясь найти среди еще дымящихся, опасных обломков друга. Истекая кровью, надорвав себе все что мог, он до последнего ворочал куски стен, обжигаясь и раня себя все сильнее.

И в какой-то момент он просто отчаялся.

Не было ни следа Гэбриэля — ни живого, ни мертвого. Хотелось сесть прям там и взвыть дурным голосом, в надежде что и его прихлопнет каким случайным куском металла и камня — что бы больше не пришлось испытывать столь опустошающего отчаяния.

Предательство, подстава, ложь в лицо, и такой сокрушающий финальный удар под ребра, в самую душу — Джек все мог бы попытаться понять, оправдать, готов был бы даже защитить Гэбриэля от общественности, лишь бы тот остался жив.

Мертвому ничего не надо — ни защиты, ни прощения…

Корил себя до последнего. До ненависти к самому себе, иногда.

Что не спас, не вытащил, не заметил угрозу.

Легендарный предводитель заработался и упустил момент, когда лучший друг другом быть перестал.

Жить не хотелось, потому и ушел от всех, спрятался как умирающий кот.

Предпочел фальшивые похороны, чем упреки и соболезнования в лицо — знал, что не выдержит.

Сорвется.

Дай бог, если не до пули в висок.

Сам в глубине души похоронил и себя, и Габриэля…

Но случай свел их. Его, старого друга Ану, и того, кто теперь носил маску Жнеца.

Солдат сразу узнал его. Мгновенно.

Верить глазам не хотелось до последнего, но оружие, походка, даже тот же хриплый смех, хоть и сменивший тональность — цепкий к деталям ум стратега не оставлял надежд, хотя душа ныла и протестовала.

Вот только Гэбриэль был твердо уверен, что все о нем забыли. Что всем наплевать. Похоронили и списали.

А Солдат-76 после их короткой, яростной и болезненной для обоих схватки пил почти не просыхая несколько дней.

Коротко улыбнулся переживающей не меньше его Ане, пообещал до следующей встречи не влипать без нее в неприятности, и, заперевшись в маленькой съемной комнате, пил по черному, наперекор всем своим старым принципам.

Потеряв счет времени — то ли два дня прошло, то ли три, то ли вовсе неделя, — как есть пришел на кладбище. Небритый, опухший, охрипший — и совершенно мертвый в душе.

И только глядя на две каменные плиты, что прятали под собой прошлые жизни двух людей, подумал о том, что Рейесу наверняка было ничуть не легче.

У Джека Мориссона оставался выбор, и он выбрал Солдата-76.

У Габриэля Рейеса выбора не было, ему пришлось стать Жнецом, хотел он того или нет.

«Что ж.» — размышлял Солдат, устало прикрыв глаза.

«Хотя бы у нас остался шанс честно убить друг друга. Как и полагается бывшим друзьям.»

Менее больно от этого конечно не стало.

Но когда стало ясно, что боль честно делится пополам, стало как-то легче.