Шаг в неизвестность (джен)

До таинственных развалин Фабьен Реймоу и Сара Галиена бежали так быстро, как только могла бежать Сара.

Признаться честно, это было не слишком-то быстро (скорее даже — пугающе медленно в той ситуации, в которой они оказались), и оттого Фабьену в какое-то мгновенье хотелось закричать на малышку Сару, которая не слишком-то и виновата была в своей медлительности. Только осознание того факта, что Сара всё же была просто маленькой девочкой, попавшей в обстоятельства, в которые ни в коем случае не должна была попасть, заставляло Фабьена сдерживать своё раздражение.

Сердце Фабьена колотилось так сильно, что это было почти больно. Близость неумолимого тумана пугала его. Неизвестность, в которую толкал Фабьена и Сару Король — пугала ещё больше. И всё же, возразить Королю Фабьен не осмеливался. И Фабьен крепко сжимал узкую ладошку Сары, не особенно задумываясь, что, должно быть, этим причиняет девочке боль. И бежал — так быстро, как только было возможно при том условии, чтобы Сара при этом могла бы за Фабьеном поспевать.

Из-за шарфа Фабьену было несколько неудобно дышать, и порой он думал, что неплохо было бы сдёрнуть с лица этот предмет и, возможно, даже отбросить в сердцах его куда-нибудь в сторону. Однако, мысль о тумане — надвигающемся смертоносном тумане, который погубил за время своего существования столько хострутцев, что впору было поддаться самой настоящей панике — не позволяла Фабьену поддаться этому желанию. И, может быть, поддаться этому желанию не давало ещё что-то.

В конце концов, выживание Фабьена довольно давно зависело от того, насколько он умел подчиняться приказам — приказам Юстаса, приказам Сьерры, приказам Миабе, Корнелии или Марка, или ещё кого-либо из повстанцев. С недавнего времени, выживание Фабьена стало зависеть и от того, как он умел подчиняться приказам вступившего в игру за власть в Хоструте Капитана. А теперь (и в этом не было, пожалуй, ничего нового или удивительного) — и приказам Короля, что в данный момент оказался единственным человеком, кто, кажется, понимал, что происходит, и кто был рядом.

Ни Фабьен, ни Сара не могли похвастаться подобным пониманием. Они оба — и гордость Фабьена, которому всё-таки было уже пятнадцать лет, серьёзно противилась этой мысли — были всего лишь детьми, не способными разобраться ни в политических играх, в которые порой впутывался Юстас, ни в хитросплетениях магии, которыми играл, словно наглый сытый кот клубком ниток, улыбчивый и пугающий Капитан, ни в предчувствиях Короля, о которых говорилось столь иносказательно, что, пожалуй, не понял бы и человек более сообразительный и образованный, нежели Фабьен Реймоу.

Сам Король сейчас оставался где-то позади — Фабьен не смел оглянуться и взглянуть на него, убедиться, что Король всё же идёт за ними. Казалось, достаточно только сделать это — и смерть настигнет Фабьена и Сару в тот же момент. И Фабьен просто бежал и следил, чтобы Сара бежала тоже, не останавливаясь ни на секунду. И сердце его колотилось так сильно, так болезненно сильно, что следовало бы, будь времени хотя бы чуточку больше, подивиться, как оно умудрялось не вырваться из груди.

Сколько времени прошло из отведённых Королём двадцати минут к тому мгновенью, когда Фабьен и Сара очутились прямо перед развалинами, Фабьен не знал. Он мог только надеяться, что не слишком много. Мог только надеяться, что времени ещё хватит — на поиски того самого знака, в точном запоминании которого Фабьен не был так уж уверен. И на то, чтобы до руин добрался Король, без которого всё это, пожалуй, не имело смысла.

Только тогда — у старой двери, ведущей куда-то вглубь руин — Фабьен выпустил маленькую ладошку Сары из своих пальцев, и девочка испуганно отпрянула от него. И всё же — стояла достаточно близко, чтобы Фабьен, если понадобится, мог снова дотянуться до неё.

Фабьен хотел было рассмотреть развалины получше, полюбоваться ими, но тотчас одёрнул себя — времени на подобные сантименты у них не было. И Фабьен толкнул ветхую дверь. Дверь, жалобно скрипнув, отворилась, пропуская их в пугающую темноту. Медлить было нельзя.

Туман неумолимо надвигался — бывшие ещё совсем недавно алыми облака приобретали вишнёвый оттенок. И приобретали быстрее, чем когда-либо на памяти Фабьена. А это означало только одно — туман опустится на них очень скоро.

Фабьен выдохнул, снова схватил за руку Сару — и пропустил мимо ушей тот едва слышный жалобный писк, что она издала, — зажёг слабый огонёк магии в свободной руке (весьма жалкий и тусклый, но на большее его умений попросту не хватало) и шагнул вперёд, стараясь не споткнуться обо что-нибудь и не упасть.

Так они очутились в огромном прямоугольном помещении. Зале — кажется, так можно было назвать это место. Магический огонёк словно отражался от стен — и Фабьен подумал с досадой, что, возможно, будь у него возможность создать огонь более яркий и сильный, весь древний зал оказался бы хорошо освещён.

Тогда задача с поиском нужного Королю символа решалась бы куда проще. И определённо — куда быстрее. Возможно, тогда Фабьен даже сразу увидел бы этот знак — и не пришлось бы, таща за собой едва слышно хнычущую от страха Сару, рыскать в полутьме, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь на древних камнях, вырезанные и покрашенные чем-то символы на которых давным-давно потускнели от времени.

А близость вишнёвого тумана щекотала нервы и будоражила воображение. Вспоминался то и дело изувеченный, изуродованный Кенсорин, и от мыслей о нём становилось невозможно дышать. Кенсорин был братом Юстаса, и Руки Фабьена дрожали от страха, и огонёк — и без того тусклый магический огонёк — то и дело гас, и Фабьену приходилось вновь и вновь зажигать его, вновь и вновь шагать от одной каменной плиты к другой, надеясь, что эта плита окажется именно той, что нужно.

Пока что надежды оставались тщетными. И это заставляло сердце Фабьена биться, казалось, ещё быстрее.

Скрипнула дверь. Должно быть, это Король доковылял до руин. Фабьен был слишком поглощён поисками таинственного знака, чтобы думать об этом. Фабьену было так страшно, что он не мог думать ни о чём больше, кроме как о том символе, что нужен был Королю — и мысли об этом знаке несколько отвлекали его от подступавшей к горлу паники из-за проклятого тумана. Фабьен даже не мог заставить себя обернуться. Посмотреть на Короля — хотя бы его силуэт в тусклом свечении магического огонька Фабьен Реймоу должен был бы разглядеть — и, возможно, попросить помощи.

Туман уже начал опускаться на руины, коснулся верхних камней руин, и Фабьена почти затошнило от страха. Теперь он чувствовал, как цеплялась за него Сара — и теперь её испуг не пробуждал в его сердце ничего, кроме раздражения, почти что гнева. А треклятый символ никак не желал находиться!

И когда Фабьен вдруг — туман опустился почти до уровня чего-то, отдалённо напоминающего окна — заметил нужный знак на одной из каменных плит, в первое мгновенье он не поверил своему счастью. Фабьен посмотрел на каменную плиту ещё раз. Наклонился, уткнувшись в камень почти самым носом.

Это был он — тот самый символ, который Король рисовал на запотевшем стекле автомобиля. От облегчения хотелось расплакаться. Расплакаться как маленький ребёнок, ещё не умеющий скрывать своих чувств и поддающийся любому сколько-нибудь сильному душевному порыву. И, наверное, если бы в запасе оставалось ещё немного времени, Фабьен едва ли сумел бы удержаться от эмоций. Но времени не было. Нельзя было поддаваться слабости — туман всё опускался и опускался. И скоро Фабьен и Сара должны были оказаться в его власти, если только у Короля не достанет умения что-нибудь предпринять.

— Король! — закричал Фабьен, что было сил, когда несколько очнулся от переполнившей его радости. — Я его нашёл! Знак здесь!

Сара цеплялась за Фабьена так крепко, так отчаянно, что становилось больно. Глаза Фабьена слезились, а сердце, ещё несколько мгновений назад колотившееся так быстро, что казалось способным пробить рёбра и вырваться наружу, казалось, замерло, едва не остановилось. Было страшно — адски страшно из-за мыслей о том, что туман всё же убьёт их. И Фабьена, и малышку Сару. И невыносимого Короля, что утверждал, что туман не причинит ему вреда.

— Замрите на месте и не гасите пока свет! — сказал Король, и Фабьен услышал его тяжёлую из-за болезни поступь.

Сколько шагов всего было? Десять? Двадцать? Тридцать? Фабьен не считал, и не мог считать. Ему было страшно. Время, казалось Фабьену, бежало неумолимо, приближая их с Сарой смертный час. Сколько ещё пройдёт мгновений, прежде чем туман опустится достаточно низко, чтобы причинить им вред? Чтобы убить их?.. И вся надежда Фабьена сейчас была лишь на Короля, который, признаться, не слишком внушал ему доверие.

— Лечь на живот! — раздался неожиданно твёрдый голос Короля за спиной Фабьена. — Закрыть глаза и крепко взяться за руки! И открыть рты!

И Фабьен опустился сначала на колени на грязный каменный пол, потянул за собой заскулившую тихонечко Сару, попытавшую отчего-то всё же остаться на ногах. Заставить Сару лечь оказалось не так-то просто, и Фабьен в итоге почти толкнул её, чтобы она всё-таки легла так, как сказал Король. А потом Фабьен и сам послушно лёг на живот, сжал крепко-крепко узкую ладошку вновь пискнувшей Сары и зажмурился, что было сил. И в следующее мгновенье почувствовал, что в плечо ему крепко, почти до боли, вцепились пальцы опустившегося — скорее рухнувшего, судя по звуку — на колени Короля.

Словно откуда-то издалека Фабьен слышал незнакомые слова — какую-то тарабарщину казалось, — произносимые голосом Короля. Голос доносился словно бы ниоткуда. Глухой и равнодушный голос, которому Фабьен одновременно верил и боялся довериться. Но больше вокруг не было ни единой души. Никого, на кого ещё Фабьен мог бы положиться.

А в следующее мгновенье после того, как голос Короля стих, цепкие пальцы впились в плечо Фабьена ещё сильнее. А потом Фабьена словно подхватило нечто не слишком-то ласковое.

Фабьен чувствовал, что его будто бы несёт некий бурный поток чего-то странного. Точно не воды, но чего-то густого и вместе с тем словно неосязаемого. Фабьен цеплялся за маленькую ладошку Сары, что было сил, чувствовал, как пальцы Короля цепляются за его, Фабьена, плечо. В какой-то миг Фабьену казалось, что он слышит, как кричит Сара. Возможно, он тоже кричал. Но в ушах у Фабьена звенело, гудело, и толком расслышать что-то в том невыносимом гуле никак не удавалось.

А потом бурный поток попросту выплюнул их. Выбросил куда-то, и Фабьен, вдруг выпустивший ладошку Сары (и выпущенный Королём), почувствовал, как больно ударился коленкой. Уши у него вдруг ужасно заболели, а от самого Фабьена словно что-то отрезали. Фабьен застонал, и услышал, как застонал. И в следующее мгновенье он схватился за уши, открыл глаза и простонал вновь.

Тумана не было. Как не было и странных руин. Вместо этого была только некая серость вокруг со светящимися где-то вдалеке огоньками. Неподалёку от Фабьена — шагах в трёх слева — лежала Сара. Король лежал чуть дальше — шагах в пяти справа. Они оба казались неподвижными, и на сердце у Фабьена похолодело.

Спустя некоторое время (может быть, прошло несколько секунд, может быть, несколько часов — разве кто-то бы смог сказать точнее?), прежде чем Фабьен увидел, как пошевелилась лежащая неподалёку от него Сара, и едва не закричал от захватившей сердце почти невозможно радости. Сара была жива! Жива и, вроде бы — это Фабьен сообразил, чуть приглядевшись к ней, — невредима.

К Саре Фабьен подполз почти тут же, коснулся осторожно её плеча и затем перевернул девочку, чтобы посмотреть в её лицо. Глаза Сары были заплаканными, на щеке обнаружилась какая-то ссадина — довольно небольшая, быстро заживёт, если не ковырять постоянно корочку, как обычно хотелось делать самому Фабьену — а тёмные волосы совсем растрепались и теперь напоминали воронье гнездо.

Сара была напугана. Возможно, это были отголоски того огромного, всепоглощающего страха, испытанного там, на злополучных развалинах. Фабьен подумал как-то отстранённо, что отголоски того ни с чем несравнимого ужаса отныне, должно быть, станут приходить ему по ночам в кошмарах. А малышке Саре — и подавно.

Теперь, когда самая страшная угроза отступила, миновала их каким-то неведомым чудом, в сердце Фабьена вновь появилось достаточно места для жалости. Глаза его почти защипало от мысли, что он, вероятно, был жесток к несчастной девочке, которая, если уж говорить по чести, не была повинна в состоянии самого Фабьена.

— Ну же, садись, Сара! — подбадривал девочку Фабьен, помогая ей сесть. — Вот умница!

Сара всхлипнула, но так ничего и не сказала. Лишь обхватила себя руками и прижала подбородок к груди. И в этот миг она показалась Фабьену такой маленькой и беззащитной, что стыд заполнил каждую частичку его сердца.

Всё будет хорошо, хотелось сказать Фабьену испуганной Саре, утешить её, успокоить, но слова застряли в его горле и никак не желали оттуда высвобождаться. Пообещать это сейчас означало бы то же, что и солгать. Потому что, вероятно, хорошо отныне не будет. Игры Капитана ввергнут Хострут в хаос, разрушат разом всё, что было в Хоструте хорошего и родного — пусть даже для того, чтобы собрать новый, правильный и справедливый мир. И Фабьену было от этой мысли страшнее с каждой минутой.

По правде говоря, Фабьен понятия не имел, не погибнут ли они с Сарой из-за какой-нибудь нелепой случайности, от сил природы (наверняка, ядовитый туман Хострута был не единственным природным бедствием, которое существовало во вселенной) или от злых людей, что посчитают подростка, ребёнка и калеку (учитывая, как хворал Король в прошлый раз, назвать его иначе было трудно) лёгкой добычей. О том, что с ними станется, если Король вдруг окажется мёртв, Фабьену думать совершенно не хотелось.

Надо было посмотреть, что с Королём, подумал Фабьен со страхом — в конце концов, от его жизни сейчас, зависела судьба не только Фабьена, но и малышки Сары.

Даже если Король снова был слаб, будто младенец — как тогда, когда соприкоснулся с «сердцем мира» — он всё ещё оставался в их троице единственным, кто хоть что-то в происходящем понимал. Кто мог что-то вообще решать в сложившейся ситуации: ни Фабьен, ни Сара не знали этих мест — Фабьен Реймоу готов был поклясться, что они покинули родной им обоим Хострут, но не понимал, как объяснить свою уверенность в этом обстоятельстве, — не знали местных правил, обычаев и того, как следовало себя вести, не знали, по правде говоря, ничего, что могло бы помочь им выжить в этом непривычном, чужом месте.

Им с Сарой, подумал Фабьен, очень нужен был Король. Живой, адекватный и желательно — здоровый, насколько это возможно было в их обстоятельствах. Нужны были его знания, его опыт, его самообладание... В конце концов, Фабьен со страху даже начинал скучать по манере Короля говорить чуть свысока! Хотя бы потому, что здесь, в этом странном месте, не было рядом ни Юстаса, ни Сьерры, ни Капитана — никого, кто мог бы отдавать приказы, никого, кто знал бы лучше, как следует действовать дальше.

— Сиди тут, — то ли попросил, то ли приказал Фабьен, обратившись к сгорбившейся, сжавшейся почти в комочек Саре.

Убедившись, что Сара поняла его, Фабьен несколько отполз от неё. Затем он осторожно встал на ноги. Убедился, что те в состоянии держать его. Сделал непривычно маленький шаг. И шагнул осторожно, словно не веря самому себе, словно не веря, что местная почва — или нечто вроде неё, ибо земля здесь была отчего-то не похожа ни на что знакомое Фабьену ранее — способна выдержать его вес, не исчезнув в мгновение ока, стоит ему только расслабиться и шагнуть широко.

Фабьен вновь огляделся по сторонам. Вокруг было серо и пустынно — если не считать поблёскивающие где-то вдалеке огоньки. И всё вокруг ощущалось настолько отвратительно чужим, что Фабьену хотелось то ли расплакаться, то ли выхаркать из себя все внутренности разом.

Король лежал неподвижно и казался похожим на безвольную тряпичную куклу. И сердце Фабьена с каждой секундой было готово вырваться наружу от страха, что жизнь всё же покинула единственного из их троицы, у кого доставало знаний и умений хоть что-нибудь сделать в сложившихся обстоятельствах, кто ещё мог (пусть, быть может, с натяжкой) держать ситуацию под контролем.

Фабьен сделал небольшой шажок, потом ещё, ещё — до тех пор, пока не навис над Королём. Тот вдруг шевельнулся — слабо, едва заметно, но и этого оказалось вполне достаточно, чтобы сердце Фабьена Реймоу заколотилось сильнее от радости. Фабьен даже не сумел сдержать вздоха облегчения от осознания этого весьма счастливого обстоятельства — Король тоже был жив. Они все трое были живы. И, может быть, была надежда, что ближайшее время они смогут продержаться. Хоть чуть-чуть — нужно было только разбудить Короля, привести его в чувство, и тогда...

Правда, должно быть, сделать это будет куда труднее, чем сказать.

В прошлый раз, во всяком случае, Короля не получилось поставить на ноги быстро. В прошлый раз прошли долгие месяцы, прежде чем Король смог более-менее твёрдо стоять на ногах. И с чего Фабьен, слабый и глупый пятнадцатилетний мальчик, посмел надеяться, что в этот раз всё пройдёт куда легче?

Выглядел Король по меньшей мере паршиво. Вся левая сторона его лица была в крови. Лицо его казалось почти мертвенно бледным, а щёки — болезненно впавшими. Король едва-едва дышал, и Фабьену пришлось наклониться над ним, чтобы услышать это слабое прерывистое дыхание.

— Помоги мне встать, мальчик, — едва слышно то ли прошелестел, то ли прошипел Король, и Фабьен тут же придержал его под руки, помогая принять положение, отличное от горизонтального.

Король застонал и дёрнулся было в сторону — так, словно желал сбросить чужое прикосновение. Некоторое время Король сидел и молчал, словно пытаясь собраться с теми жалкими остатками физических и душевных сил, которые в нём ещё оставались, а затем повернулся к Фабьену и молча слабо кивнул, что Фабьен воспринял как знак, что пора помочь Королю встать на ноги.

Ушибленное колено Фабьена предательски заныло. Или, быть может, он вспомнил об этой боли, или, наконец, сумел осознать её — этого Фабьен не знал. Он мог только думать о том, что больше всего на свете мечтает сейчас оказаться в стенах какого-либо дома — пусть даже это будет какой-нибудь малопривлекательный сарай с ворохом старого тряпья. Где угодно, по правде говоря — где вокруг не будет этой оглушительной и тошнотворной серости и где в плечо Фабьена не будут впиваться болезненно тонкие пальцы Короля.

На ногах Король держался не слишком хорошо (и это если говорить очень мягко и не вдаваться в подробности и уточнения). Он был бледен словно мертвец, уголок его губ — с изуродованной, а теперь ещё и окровавленной стороны лица — нервно дрожал, а взгляду определённо не хватало привычной цепкости. Да и стоять Король мог, лишь опираясь на плечо Фабьена. Казалось — ещё немного, и остатки сознания ускользнут от Короля, и он провалится в то тёмное и гулкое забытьё, в которое когда-то на глазах Фабьена нырнул несчастный Кенсорин. Только вот рядом нет ни Сьерры, ни Юстаса, ни Корнелии — ни кого ещё из взрослых, — что могли бы помочь.

— Нам нужно добраться до станции, — едва слышно пояснил Король, вновь сдавленно простонав. — Уйдёт часа полтора, учитывая моё состояние. Там сядем на поезд до «Старой зари». Деньги... деньги в кармане...

Короля зашатало, и он вцепился в плечо Фабьена ещё крепче — до боли и, должно быть, до синяков. Фабьен мог лишь кивнуть Королю в ответ. А потом обернуться, чтобы увидеть Сару — та настороженным воробушком сидела там же, где Фабьен некоторое время её оставил. Испуганная, покорная и кроткая. Как и большую часть времени.

— Иди сюда! — окликнул девочку Фабьен, и Сара покорно кинулась к ним, сообразив поднять с земли валявшуюся неподалёку сумку — ту самую, что они взяли с собой, бежав из Хострута.

Король едва держался на ногах, и Фабьен перехватил его руку таким образом, чтобы практически взвалить Короля на себя. Сара теперь старалась держаться подальше от Короля (и это было слишком очевидно), и даже выбрала Фабьена в качестве своеобразного барьера. Они втроём зашагали в указанном Королём направлении. Ужасно медленно — ибо Королю, казалось, каждый шаг давался с болью. И потому что у Фабьена не доставало сил, чтобы полностью взвалить Короля на себя.

Сколько длилась их дорога, Фабьен не знал. Должно быть — часа полтора, как и предсказывал Король. Только вот самому Фабьену эта дорога казалась вечностью. Его почти тошнило — то ли от пережитого волнения, то ли от чего ещё. И ноша в виде Короля вовсе не добавляла ему бодрости и сил.

Возможно, будь виды вокруг них сколько-нибудь занимательнее, Фабьен не чувствовал бы подступающей к горлу тошноты, с которой с каждым мгновением становилось труднее справляться. И Фабьен старался считать шаги — и ни разу не досчитал больше, чем до двухсот, каждый раз сбиваясь в какой-то момент и совсем про шаги забывая.

В какой-то момент они очутились у чего-то весьма напоминающего сарай (старый, покосившийся, с облупившейся краской, но всё же не окончательно развалившийся), и Король едва слышно то ли простонал, то ли выдохнул — с очевидной долей облегчения. Фабьен, признаться, тоже, ибо облегчение Короля говорило только об одном — они, наконец, добрались до нужного им места.

С одной стороны сарая красовалась старая надпись, выведенная белым: «Касса», а под надписью было крошечное окошечко, в которое выглядывала грузная на вид дама. Король слабо махнул рукой, очевидно показывающий в эту сторону. В какой-то миг пути к даме в окошечке, ноги у Короля подкосились, и он на несколько мгновений повис на Фабьене, но потом, простонав громче обычного, кое-как сумел подняться.

Наконец, они дошли, и Король залез во внутренний карман своего пальто, и достал оттуда пачку помятых засаленных бумажек, не слишком похожих на то, что в Хоструте привыкли считать деньгами.

— Три билета до «Старой зари» в третий класс, пожалуйста, — процедил Король, обратившись к даме в окошечке, а потом дрожащими пальцами протянул ей несколько засаленных бумажек.

Дама скривилась, но взяла деньги из рук Короля, пересчитала их и вручила тому три оранжевых билетика, на каждом из которых были выведены цифра «три» и надпись «Рубеж 26 — Старая заря».

— Шваль! — процедила дама неодобрительно, когда Король дрожащими пальцами взял билеты, и захлопнула стеклянную дверцу.

Губы у Короля дрогнули, а лицо, казалось, стало ещё более бледным, но он отвернулся и промолчал, а через некоторое время так же молча протянул Фабьену смятые билетики. После чего кивнул в сторону старенькой деревянной лестницы с, казалось, почти прогнившими ступеньками.

— Если меня вдруг вырубит, ударь меня по шраму на руке, — едва слышно, но неожиданно твёрдо сказал Король, когда они очутились около лестницы. — И держи при себе билеты.

Фабьен и Король преодолели лестницу с большим трудом. Малышка Сара, которой приходилось тащить сумку, плелась следом, но, казалось, чувствовала себя несколько бодрее их обоих. Взойдя по лестницу, троица очутилась на старой платформе — кажется, в кои-то веки не деревянной. С обеих сторон от платформы красовались высокие арки с какими-то странными символами, выгравированными на них.

— Тридцать пар порталов, — устало пояснил Король, — и мы прибудем к нашему первому пункту назначения. Каких-то три часа, душный вагон и море отвратительных попутчиков... И если дорога нас не убьёт, это вполне может сделать страшная-страшная ведьма, у которой Капитан забрал любимую сестру.

Король глухо, болезненно рассмеялся, и Сара, стоявшая с другой стороны от Фабьена, вздрогнула и вжала голову в плечи. Фабьену захотелось одёрнуть Короля, но он не смел — лишь смотрел на него, внутренне сжимаясь почти столь же испуганно, как и Сара. Он не знал — верить ли в существование страшной-страшной, про которую говорил Король, или это была всего лишь сказка для глупых детей. Но смех Короля сам по себе ввергал Фабьена в ужас.

Раздался громкий гудок, и из портала вдруг возник поезд — столь же старый и видавший виды, что и та пустая станция, на которой они стояли. Это появление было подобно чуду, и Фабьен едва не вскрикнул то ли от удивления, то ли от радости.

Двери в синий вагон с ржавой цифрой «три» отворились, и Фабьен, Король и Сара устремились к ним, чтобы, наконец, покинуть недружелюбный «Рубеж 26». Забраться в поезд — а главное, помочь залезть по ступенькам Королю — оказалось не так-то просто. Фабьену всё казалось, что силы вот-вот покинут его, что он упадёт, а на него упадёт и Король, которого приходилось практически вносить в загудевший опасно поезд — и что малышке Саре придётся и вовсе справляться дальше одной.

И всё же, им удалось войти в вагон, удалось свалиться на одну из пыльных деревянных скамеек... Король, оказавшись на скамейке, тяжело выдохнул-простонал, прислонился здоровой щекой к пыльному окну и устало прикрыл глаза. Фабьен осторожно приткнулся рядом, Сара едва слышно пискнула, когда Фабьен заставил её сесть на краешек. Поезд тронулся, и станция в окне исчезла.

Сердце Фабьена колотилось так сильно, что заглушало все окружающие его звуки.

Впереди его и Сару ждала неизвестность. И всё же в этой неизвестности виделись кое-какие всполохи надежды.