Королевство кривых зеркал (гет)

Ей всегда попадались не те союзники, точнее — инструменты в борьбе за власть. То слишком уязвимые, как Грэм, с его человечностью и состраданием, то почти ничтожные, как Чёрный Орден. Солдаты по первому её приказу бросались в бой, очертя голову, однако никогда не думали сами. А чего она хотела? Бессердечные, лишённые разума, полностью растворившиеся в её желаниях, они жили и умирали подобно бабочке-однодневке, или мотыльку, что летел на огонь.

Её боялись, проклинали, унижались, ненавидели. Злая Королева — её тень, неотличимая порой от самой Реджины. Управлять многими, но быть одинокой. Пускай вокруг толпа подобострастных ничтожеств, ей плевать. Рука сожмёт в кулаке очередное сердце, превратит в прах, развеет по ветру. А дальше... Снова и снова видеть в глазах жертв лишь отторжение, ощущать пустоту и неудовлетворённость. Не для неё всё это: любить, страдать, мечтать, верить.

Пока в замке бродит тишина, стрелки на часах застыли, пробив полночь, пока в её жизни есть только месть и власть, она останется прежней, не изменится ни капли.

* * *

Одним мановением руки, Реджина отдаёт приказ, сжечь дотла очередную деревню.

Истребить неугодных жителей, что оскорбили, запятнали её имя грязными словами. Огонь пожирает тщедушные лачуги вместе с жителями, награждая Реджину за труды. Пламя как дикое животное, вырвавшееся на волю, ему не знакомо слово — прощение.

Разве за слова наказывают? Ей ли не знать, каково это, когда простое слово острее меча, раскалённое, словно лава. Оно жжет сильнее огня, разрывает на части. Убивая всё хорошее, что было в тебе.

Её создали такой, она плохо помнит то время, когда была иной, не разучилась чувствовать. В памяти одинокая всадница, что гонит коня во весь опор, вон из дома, по тёмному лесу. Лишь бы не видеть родную мать, не слышать от неё вечных упрёков, не сжиматься в комок от очередной трёпки, ожидая новой экзекуции, не встречаться потерянным взглядом с отцом, что жалеет дочь, хочет для неё лишь счастья.

Боль не проходит, она становится частью Реджины, преображает девушку. Из робкого цветка, что расцветал так долго, она становится колючей, выпуская шипы, что источают яд. Она не верит, не доверяет, только ненавидит. Учится повелевать, забывать сожаления.

* * *

Сейчас все переживания далеко-далеко в прошлом. У неё по-прежнему есть власть, но нет счастья, есть сын, но нет права называться его матерью. Есть мужчина, но он сопротивляется изо всех сил, пытаясь понять, почему в груди болит так редко, почему женщина от которой он теряет голову, так холодна. И каково это, быть свободным.

Сторибрук заколдован, будто застрял в двух мирах. Часы на Башне никогда не очнутся ото сна, как горожане, чьи истории давно записаны в Книге. Они не вырвутся из плена, не узнают, что было и будет. Только два человека будут помнить истину: Реджина и мистер Голд. Их судьбы тесно сплетены воедино, сны напоминают прошлое, взгляды слишком красноречивы для двух незнакомцев.

Она — его тайна, он — её проклятие. Нет в мире двух таких людей, что постоянно борются за обладание жить так, как им угодно, подавлять низменные инстинкты, улыбаться, пряча за спиной нож. Им легче солгать, чем признать правоту друг друга. Лютая ненависть, холодный расчёт, это то, чем каждый из них живёт.

Звякнет колокольчик, Голд поправит галстук, нацепит добродушную, слащавую улыбку, предвкушая очередной её визит. У Голда есть много секретов, лишь один из них недосягаем как луна — слабость. Тёмный без души, без принципов, без сердца. Ему не страшна Злая Королева, ему безразличны её угрозы. Он знает цену всему, поэтому его жертвы подписывают контракты исключительно кровью, мужчина лишь ухмыляется, обещая, всё сбудется.

Он Чудовище, его не спасти, поэтому несчастная Бель гибнет, не в силах справиться с его тёмной натурой: нетерпеливой, жестокой, порой жуткой. Голд едва ли горюет, ему не привыкать терять людей, что ему доверяли.

— Леди мэр, рад вас видеть, — голос Голда как елей, только Реджину не обмануть.

Она сегодня выглядит уставшей: круги под глазами от бессонных ночей, слегка осипший голос, взгляд полный разочарования.

— Голд, ты счастлив? — она спрашивает без предыстории, не играя с ним очередную шахматную партию.

— Более чем, — он бодр, хотя на дворе уже вечер. — О чём речь, жизнь прекрасна! — холодок идёт по коже, пробираясь под воротник.

— Как всегда обманываешь себя? — она садится на стул напротив, закидывая ногу на ногу. — Мы не можем жить долго и счастливо, нам не положено, — чётко произносит Реджина. — Ты был человеком, тебе ли этого не понять.

Откровения Миллс, хоть сейчас записывай. Только Голд не спешит, ищет подвох, осторожничает. Он прожил не одну жизнь, чтобы понять, не стоит давать волю чувствам. Его забавляет сама формулировка, Тёмный и Злая Королева ЧУВСТВУЮТ. Он замирает, рассматривая женщину. Мэр Сторибрука на первый взгляд кажется безобидной, растерянной. Впечатление обманчиво. Изящные пальцы могут сдавить горло, вырвать сердце, покарать за любое деяние.

— Нам не нужен счастливый финал, Реджина. Мы привыкли так жить.

Миллс глядит на него со смесью грусти и толики злорадства. Она знает о трусости маленького человечка по имени Румпельштицхен, сыновьях Гидеоне и Ниле, о предсказании слепой ведьмы, о его, Румпеля, одержимости Бель. О том, что Кинжал Тёмного спрятан где-то в пределах Сторибрука, о его странных отношениях с Корой. Знание — сила, в последствии, человеком можно легко управлять. Королева отдаёт себе отчёт, в её руках тонкая нить — именуемая судьба.

— Когда ты бросил сына, тебе было больно? — Реджи устраивается поудобнее, словно она сидит не на простеньком стуле, а на королевском троне. — А когда умерла Бель, чего тебе хотелось больше всего? Ответь мне.

Голд проглатывает эту "горькую пилюлю", не выказывает недовольства, ровным голосом произносит:

— Ненавидел весь мир и всех, кто счастлив.

— Те люди в лесу, твой отряд, их растерзали огры, они поплатились за твою ошибку. Тебе хотелось стать кем-то, измениться, переписать историю, а получилось иначе. Ты Тёмный, триста лет жить на свете, помнить всё, до мельчайших подробностей, это ли не достойная награда для такого как ты? — её голос слегка хрипловатый, с нотками сожаления.

— Мы с тобой похожи, Реджина, — Голду известно, Миллс не заплачет, разучилась, он к этому причастен. — Те же методы, те же ошибки, те же люди, для которых мы ничто. Можно заставить подчиняться, но полюбить... — Голд садится напротив Реджины, заглядывая женщине в глаза. — Генри предал тебя давным-давно, ты просто пойми, Свон его мать. Он забыл тебя. Даже Грэм в твоей постели принадлежит тебе лишь сердцем, не разумом. Нет никого, кто бы пожалел тебя, понял, нет ничего, что бы заполнило пустоту в твоём сердце, которого увы и ах, нет на месте. Ты пустышка, холодная как лёд, не способная на тепло.

Голд нагло лгёт, отчасти. Он тоже не умеет дарить тепло, даже Бель была для него обычным талисманом, что спасёт от проклятия. Мужчина слышит звенящую тишину, видит как за окном загораются фонари, как старинные часы на стене останавливают свой бег, чувствует как в лавке пахнет терпкой горечью. Источник — они оба. Их силы не равны, он — учитель, она — ученица.

— Ты закончил? — ей хочется спалить к чертям собачьим эту лавчонку вместе с её хозяином. — Твоя правда, я никудышная мать, — она плотоядно улыбается. — Я не прощаю обид, Румпель, — Реджи хватает Голда за руку, крепко сжимая запястье, настолько, что у мужчины выступает кровь, пачкая фиолетовую рубашку. — Ты забыл об одном, ошибки не прощают, их смывают кровью. Я не моя мать, запомни, Румпель, — урок окончен, женщина отпускает Голда.

Магия. Очень древняя. Реджина замечает, стёкла в оконных рамах начинают дрожать, посуда падает из шкафов, витрины покрываются трещинами. Вход в лавку блокирует старинный комод, непонятно как там оказавшийся. Фиолетовый туман стелется по полу, подбираясь к Реджине и Голду.

Прежде чем он опомнится, ей хочется исчезнуть. Видимо Тёмный выходит из под контроля. Она не переусердствовала, скорее ей было мало. Она пришла именно за этим, ощутить себя вновь живой.

— Не советую, — Голд словно читает её мысли. — Ты не справишься, — он совсем рядом, опаляет её шею своим дыханием. — Не люблю играть в прятки, дорогуша, — невидимая сила прижимает Реджину к стене, она не думает сопротивляться. — Так лучше? Тебе удобно? — он слишком долго сдерживался, теперь пришла пора отпустить зверя на волю. — Хочу спросить, ты помнишь их лица, Реджина? Они корчились в муках, звали на помощь, только ты стояла и смотрела, как люди горят заживо. Тебе нравилось, верно?

— То была не я, — ей на удивление легко говорить, хотя всё тело налилось тяжестью.

— Правда? — он наблюдал за ученицей. Тогда ему хотелось контролировать Миллс, как когда-то Кору. В нём боролись два чувства: похоть и гордость. Он создал монстра, дал ей бразды правления в руки. — А кто же тогда? Ответь мне, — он возвращает должок сторицей.

— Злая Королева, — Реджи тяжело дышит, ритм сердца сбивается, кровь приливает к голове. — Она часть меня, с недавних пор, как твоя — Тёмный, — если она соберёт силы, она даст отпор Румпелю. — Мы оба прокляты навеки, глупо тешить себя надеждой, что разбитую чашку можно вновь склеить.

Пустяк. Он держит фарфоровую чашку в сейфе, под защитой заклятия. Она ему дорога как память о Бель. Зачем? Ему не доступно понимание самой любви и привязанности. Почему тогда он каждый раз с благоговением рассматривает предмет, пытаясь уловить тепло её рук, вспомнить голос, наконец обрести покой. Не оттого ли, что ночами не может заснуть, согреть руки над камином, забыться хоть раз?

— Пустота... — Миллс видит отца, его лучистые глаза, доверчивый взгляд полный сострадания, слышит его утешающий голос, чувствует мягкое касание руки на своём плече. После... Забвение. Вырвать сердце того, кого любишь больше всех. Он принёс свою жертву безропотно, во имя её счастья. — Поделом нам, — Генри верно прав, называя её грубой, лживой и жестокой. — Нельзя силой заставить любить, Румпель... — она чувствует как хватка Тёмного ослабевает, как чары рассеиваются.

— Я не хотел... — трость валяется рядом с ним, мужчина сидит на полу, уронив голову на сложенные руки. — Я просто не мог смириться... — Голд не хочет чтобы его жалели, они оба слишком гордые для этого.

— Обещай мне одну вещь, — она садится подле него, тесно прижимаясь к нему плечом. Уверяя себя, потому что так теплее, а не по причине сиюминутной слабости.

— Что угодно, Реджина... — в голосе нет бахвальства, ненависти, одна чёрная тоска.

— Мы попробуем снова, найдём выход... — её рука находит его холодную ладонь, согревая. — Всё будет по-другому...

— Ты мне доверяешь? — видно несколько сотен лет дают о себе знать, сквозь мрак цинизма пытается пробиться робкий луч веры.

В ответ Реджина сжимает его ладонь ещё крепче, так когда-то делала Бель, чтобы приободрить его. Тёмный впервые понимает, как он был слеп, как ошибался.