Помоги мне все исправить (джен)

Примечания:

Возможно кто-то из подписчиков на данную работу не в курсе) Спустя год неустанной работы над другим макси ( которое, к слову, завершено) я взялась за полное переосмысление этой работы. Все новости, касаемо ее, есть в свежем блоге и на моем канале в тг: https://t.me/+8BwrplQ-WhUwYTNi

Надеюсь, вы останетесь со мной в этом путешествии)

---

Кроваво-рубиновый закат вонзался в горизонт, разрывая его на части. Своды святилища рушились с неистовым грохотом, кроша камень в пыль. Каждый удар сотрясал землю, отдавался эхом в ушах, гулом заполняя сознание. Тени тяжёлых облаков сгущались в свинце неба, поглощая неясные контуры приближающихся отголосков бури, словно отрезанного участка жизни, искаженного необъятной эфимерно-кроваво-мозаичной пеленой.

Там, где еще недавно царила неотвратимая колдовская мощь, осталась только ватная пустота, нарушаемая лишь стонами ветра, пробирающего искореженные обломки некогда величественного замка, во мгновение ока обратившегося в безжизненные руины.

В безмолвном крике, порываясь к освобождению, в руины обращалась и душа Ванды. Путь осознанного избавления — тот же выбор. Пожалуй, самый верный из тех, что ей когда-либо представлялось сделать.

— Этерналь… Реверсо… Мортем… Трансмуто! — прохрипела она, пытаясь сдвинуть с себя груду обломков, неподъемной тяжестью сдавливающей едва ли живое, изнеможенное тело. Силы предательски покидали в самый неподходящий момент. Отчаяние ледяной рукой сдавливало сердце. — Акронимус… Веритас… Фатуум…

Тяжелый, изодранный глухим хрипом кашель исторгся из гортани и, впечатываясь в бесформенные останки стен, металлическим привкусом оседал на языке. Заклинание требовало неимоверных усилий, вытягивало остатки жизненной энергии, и лишь обрывки роковых слов, по крупицам тлеющие в отголосках памяти, нестерпимой болью вгрызались в глубины измученного сознания. Перед потухающим взором заплясали призрачные черно-алые пятна. По иронии, именно в такой цветовой палитре Ванда и запомнила все свое бренное существование.

— Азури… Обливио… Этернус…Фино… — вкрадчивый шепот всколыхнул бесформенные груды камня, некогда хранящие в себе высеченные багровыми нитями витиеватые узлы пентаграмм. Древняя первозданная магия обожгла ладони.

В воздухе полыхнул багровый свет, оплетая алым маревом рвущиеся стены. Будто скованные невидимыми цепями, огромные валуны задержались в невесомости. В воздухе повисла могильная тишина, и лишь гулкое сердцебиение отдавалось в ушах оглушительным набатом. Ванда истерзанными пальцами сгребла осыпавшуюся крошку камней; секунда растянулась в мучительную вечность — дыхание замерло.

«Сейчас», — рваное пульсирующее свечение теплило подрагивающие кончики пальцев.

— Каирос… Летум… Ноэзиус…Иницио…

Небо над головой разорвалось; тёмные тучи скрутились во вьющиеся спирали, подобно уродливым лживым зеркалам её внутреннего самонаказания, извергнувшиеся ужасным воем, эхом раскатывающимся по всей долине. Пространство вокруг начало видоизменяться, искажаться, подчиняясь леденящим заклятиям, что рождались из её души, отказывающейся подчиниться разуму.

Ало-багровая пелена взмыла вверх разгневанным бушующим стопом, подобно голодному зверю, готовому разорвать всё вокруг. Окружающий мир наполнялся бурлящим потоком хаоса, ускоряющимся и удушающе сгущающимся вокруг нее. С каждым мигом ярость магии становилась всё невыносимее, с силой, порожденной абсолютным самоотречением, разрывалась невообразимыми потоками ослепительного света.

Взгляд затуманился отчаянием и решимостью; тень горькой улыбки сорвалась с иссушенных губ и вмиг померкла. Она больше никому не сумеет причинить зла. Никогда.

— Закрой… врата… навек! — последнее слово разнеслось всепоглощающим эхо, выплетаясь разверзавшимися вихрями необузданной магии. Ванда прикрыла глаза.

Ленты кровавого тумана поглотили в себя истощенную фигурку ведьмы, необъятным плотным сгустком охватили тело, проникая в каждую пору её сущности.

Мгновение. Вспышка. Душераздирающий вопль. Видения прошлого стерлись, оставив лишь призрачные образы, наполняющие разум беспросветной тьмой. И пустотой…

---

Примечания:

Визуал к данной части в моем тг) присоединяетесь) создаю с помощью нейросети, довольно зрелищно получается ☺️

Примечания:

Не бечено. Мои глаза уже в кучу. Простите за возможные косяки. Бета их исправит по мере занятости) У меня просто нет терпения. Хотелось поделиться)

---

Октябрь 2025 года

Промозглый вечер окутал Нью-Йорк тонкой пленкой холода, столь непривычной для устоявшейся октябрьской духоты. Дождь усиливался, обращаясь бескрайними потоками струящихся водных нитей; хлестал по крышам автомобилей и застекленным фасадам, уходящим далеко за пределы обтянутого пористой дымкой туч свинцового неба.

Колючая водянистая пыль оседала на влажных волосах и до нитки промокшей верхней одежде беспорядочно снующих туда-сюда редких прохожих.

Питер энергично растер окоченевшие от холода ладони и очертил взглядом размытый акварельными контурами фасад «Питера Пэна». До слуха донесся перебиваемый внешним шумом грозы приветливый звон колокольчика. Неброская двустворчатая дверь зазывающе поддалась вперед, выпуская других посетителей. В нос сразу ударил свежий порыв ветра, разбалованный вездесущим ароматом выпечки и свежемолотых кофейных зерен. Неожиданно пришедшая в голову мысль — совершить непростительную ошибку и подначить израненную душу очередной порцией болезненных воспоминаний — оказалась довольно привлекательной, и, разумеется, Паркер не мог отказать себе в сомнительном «удовольствии», поэтому без лишних сомнений шагнул ей навстречу.

Внутри, как и прежде, все оставалось относительно неизменным. Оделанные деревянными панелями теплых медовых оттенков стены, украшенные картинами с изображениями Нью-Йорка и постерами классических фильмов; расставленные по залу

столики из темного дерева и удобные стулья с мягкими сиденьями, обитыми бордовой тканью. В углу зала по привычке располагалась барная стойка, за которой виднелись многочисленные полки с разнообразными сортами кофе и чая.

Тотчас перед глазами сумасшедшим вальсом заплясали воспоминания о том, как они с Эмджей сидели на этом самом месте, часами разговаривая обо всем на свете и мечтая о совместном будущем; о ее удивительной способности подбирать нужные слова и извечной привычке при каждой подвернувшейся возможности спорить, что это совершенно не так — до абсурдного неправильные, далекие и недосягаемые. Словно из другой жизни.

Питер прочистил горло, попытавшись сморгнуть так некстати подкатившую упруго-мутную пелену. Главная причина, из-за которой он нередко сюда заглядывал даже после злосчастного заклинания, за которой неустанно наблюдал с неброских крыш соседних зданий и незаметно провожал до дома после каждой смены, скрываясь под маской Человека-паука, уже полтора месяца как жила своей лучшей жизнью в Бостоне. Той самой жизнью, в которой ему, Питеру, больше места не было.

В пустом зале послышалось деликатное покашливание.

— Поглядите-ка, какие люди. А я-то думала, что ты уже и не появишься.

Питер обернулся. Взгляд выхватил притулившуюся к барной стойке неказистую фигурку, неотрывно разглядывающую его уже неизвестно сколько времени, бывшей сменщицы Эмджей — Саши, — девицы на редкость сварливой и острой на язык, при этом отличающейся удивительной проницательностью, что лишний раз выдавало между ними поразительное сходство. Неудивительно, что Питер довольно быстро нашел с ней общий язык — ровно как и после своего безвременного забвения — и даже умудрился выстроить вполне здоровые приятельские отношения, что самой Эмджей за целый год удалось с куда большими затратами труда и нервов. Человек с такими же горящими буквами на лбу обычно не может читать их сам.

Неловко подступив к барной стойке, Питер устремил в уже было готовую залупить в него заранее припасенным арсеналом едких фразочек девушку извиняющийся взгляд.

— Извини, Саша. Я тебя, признаться честно, даже и не заметил.

— Это и не удивительно. После ее отъезда ты, кажись, совсем забыл о существовании этого дерьмового местечка, — изображая жуткое разочарование, тут же отмахнулась девушка и, окинув придирчивым взглядом вполне цивильное по внешнему виду помещение, демонстративно поставила перед ним парующий бумажный стаканчик. — Она, к слову, спрашивала о тебе.

Благодарно приняв напиток — вероятно, Саша запомнила его предпочтения, — Питер резко изменился в лице.

— Что значит спрашивала обо мне? Она разве сейчас не на учебе в Бостоне? — с искренним удивлением в голосе поинтересовался он.

Саша на секунду — очень долгую секунду — поймала его взгляд. Вместе с тем в груди Питера шевельнулось что-то невесомое, липкое.

— А ты не в курсе?

— Не в курсе чего?

Нервно потеребив край рабочего фартука, девушка заговорила не сразу.

— Недавно у Эмджей скончался отец, скоропостижно. От сердечного приступа. Никто даже подумать не мог…

Питер оцепенел. Прогремевшая, словно гром среди ясного неба, шокирующая новость хлестанула по лицу сильнее обжигающей пощечины, заставляя сердце пропустить удар… Второй. Третий.

— Когда? — только и сумел выдавить он.

— Где-то неделю назад. Может быть раньше, — проследив за его реакцией, как-то слишком осторожно призналась девушка — С ней был какой-то парень плотного телосложения. Не помню его имени.

— Нед, — с надтреснутой горечью в тон ей отозвался Питер.

Саша неопределенно повела плечами.

— Я не привыкла забивать голову именами случайных клиентов. Уж извини.

Было больно. Пусть Питер десятым чувством и понимал, что обижаться в общем-то бессмысленно: в ее глазах Нед выглядел точно таким же неприметным проходимцем с улицы, как и он сам. Нестерпимую же боль в душе эта простая истина не унимала ни на йоту.

В привычной манере Саша все продолжила что-то говорить, но он ее уже не слушал.

Собственная память измывалась с лихвой, суетливыми мазками расчерчивая картинки далеко ушедшего прошлого, точно кто-то расписывал ручку с чёрной жирной пастой.

С Дэвидом Джонсом он был знаком лично и за довольно продолжительный период их с Эмджей отношений успел узнать, что после щелчка он остался единственным человеком, которому та могла беспрекословно доверять. После успешного замужества во времена пятилетнего скачка Мэделин Уотсон не искала общения с дочерью, очевидно, больше не нуждаясь в нем.

Был ли тому причиной⁽¹⁾ отличавшийся устоявшимися строгими нравами отчим или же сама женщина, Питер понятия не имел, знал лишь, что Эмджей осталась жить вдвоем с отцом и со ставшей в какой-то момент ненавистной фамилией матери, злость и обиду на которую предпочитала упрямо скрывать под видом изрядно проскальзывающих колких комментариев.

Когда-то Питер мог видеть ее боль воочию, успел узнать ее чуточку больше, чем кто-либо другой и абсолютно точно знал: решение вернуться сюда было отнюдь не спонтанным. Отныне в Нью-Йорке Эмджей больше ничто не держало, и прийти сюда она могла лишь с одной конкретной целью — навсегда проститься с этим местом и, возможно, — ему очень хотелось в это верить — с безликим одиноким пареньком, приходившим сюда будто бы только ради нее, чтобы отныне больше никогда сюда не вернуться.

Где-то в районе сердца густой чернильной тяжестью разливалась глубокая всепоглощающая тоска. Казалось, вселенная решила отплатить ему за все допущенные ошибки сполна, самым жестоким и бессердечным образом обнажив каждую незаживающую рану. Эмджей не вернется. Он больше никогда ее здесь не увидит, и это пришедшее вдруг на ум звенящее осознание оказалась настолько неожиданно-очевидным, что тут же заставило одеревеневшее тело вздрогнуть и пошатнуться.

Питер безвольно опустился на ближайший стул, сгорбившись и уронив голову на ладони. Пожалуй, впервые в жизни он начинал жалеть о своем решении так сильно.

Из захвативших сполна эмоций вытянула тяжело опустившаяся на плечо рука встревоженной такой реакцией официантки. Саша смотрела на него со сложным выражением лица, явно пытаясь подобрать слова утешения, однако глаза выдавали всю ее растерянность.

— Ты в порядке?

Ответа не последовало. Питер помешкался, попытавшись вдохнуть, но воздух будто превратился в густое желе. Пульсирующая волнами боль разрывала грудную клетку изнутри. Горло судорожно сжалось, слова давались с неимоверным трудом, как если бы их затолкали ему в глотку и не без труда и боли попытались вытянуть наружу.

Хлопнула дверь. Мелодичный звон колокольчика приветливо оповестил о появлении новых посетителей. Саша, в очередной раз бросив встревоженный взгляд в сторону Питера, вернулась за стойку, чтобы принять заказ, в то время как он все сидел неподвижно, как громом пораженный, и никак не мог соединить воедино то, что услышал всего несколько минут назад, и этот будничный ничем не примечательный беспрерывно хлопочущий внешний мир.

В чувства привел неожиданно лизнувший щеку порыв сквозняка, он же подействовал отрезвляюще. Вскинувшись, Питер бросил напоследок бесцветное «прости» и, не дожидаясь ответа, молниеносно сорвался к выходу.

Яростный порыв ледяного ветра безжалостно прошелся по согретой теплом щеке, так и норовя швырнуть в лицо пригоршни ледяных капель, что будто с издевкой смешивались со слезами, оставляя за собой бледные тонкие полоски.

Первичная стадия шока начинала постепенно рассеиваться, на смену же тягучей жижей наползало болезненное, полное необратимой безнадежности осознание: его Эмджей потеряла отца, а он даже не знал об этом. Не поддержал. Не разделил утраты. После всего того, что она пережила вместе с ним, он должен был быть рядом — просто обязан. Его рядом не было.

Питер сжал кулаки так сильно, что побелели костяшки пальцев. Отголоски слов Саши все никак не унимались, напротив, усиливались и одолевали разум несмолкаемым осиным роем, провоцируя головокружение и резкую нехватку воздуха. Вдох. Ещё один — попытка за попыткой втянуть в себя хоть немного кислорода оборачивалась изнурительной непосильной тяжестью. Легкие словно сковала невидимая ледяная рука.

Парень ускорил шаг, двигаясь наискось ветру — нужно было продышаться. Замелькали окна лабиринтов встречных одноэтажек; дождь, переставший быть проливным, теперь налипал на ботинках мелкой, противной моросью. И ни единого просвета — лишь дрожащий в отблесках редких фонарей клубящийся мрак, блекло отсвечивающий собой обтянутую призрачной пленкой влаги потускневшую брусчатку.

В груди шевельнулось предчувствие — ощущение подобное лёгкому досадливому зуду как от комариного укуса — дразнящее и неуловимое, не позволяющее ни на секунду успокоиться. Взгляд метнулся в сторону. Вдоль пустынной улицы продолговато-серой лентой тянулся ряд старых кирпичных стен. Поддавшись наитию, Питер скользнул в первый, похожий на узкую каменную трубу проход, втиснутый меж двух сомкнувшихся фасадов, и попутно нашарил маску в кармане. Застоявшийся воздух сгустился до вязкой патоки, пропитанной духом сырости и гнили. Доля секунды и рюкзак, впопыхах набитый верхней одеждой, с хлестким звуком обвис бесформенным мешком на вздутой ржавыми чешуйками кирпичной стене — в последнее время костюм был на нем постоянно.

Вокруг ни души, только тишина, изредка нарушаемая скрипом кованых вывесок на ветру. Монотонный гул бьющихся о размякшую землю крупных капель отдавался по ветхим водосточным трубам металлическим ропотом. Обостряясь до предела, чутье все не унималось, жгло изнутри. Ощущение постороннего присутствия висело в застывшей темноте, оплетая разум нитями зарождающейся тревоги.

— Помогите… — обезличенный, точно пробивающийся сквозь плотный кусок ваты крик ледяной судорогой пронзил позвоночник.

Внезапная вспышка адреналина, и Питер тут же метнулся на звук, разбрызгивая ногами отвратительную зловонную жижу. Переулок сужался, обволакивая мраком, из которого то и дело выступали зыбкие очертания труб.

— Умоляю, помогите… — этот голос, этот крик, полный беспомощности и отчаяния, на этот раз ближе!

В дрожащем отблеске далекого фонаря промелькнули две массивные тени. Приглушенные вскрики и хриплые угрозы мерзко смешивались со стуком капель по оголенной кирпичной кладке. Пару раз наткнувшись на мусорные баки, Питер притаился в темном зеве переулка, за решеткой водостока. Всего в нескольких шагах пробивающееся сквозь марлю дождливого неба шевелящееся пятно луны смутно вырисовывало открывшуюся сцену безжалостного нападения. В тусклом свете проулка очертания двух крепких мужчин нависали над корчившейся в агонии более хрупкой девичьей фигуркой.

Парень замер в оцепенении, жадно всматриваясь в лицо незнакомки, и по мере того как взгляд все пристальней выхватывал искаженные муками черты жертвы, на него внезапно снизошло леденящее душу озарение. Каждая линия, каждый изгиб обретали роковую узнаваемость. На миг смазанная кровавая дорожка на скуле несчастной девушки размылилась, подбивая истощенное усталостью подсознание безжалостно обращивать посиневшее от кровоподтеков и ушибов незнакомое лицо родными изгибами очертаний той, чья память была дороже всего на свете.

Разум кричал: «Это не она» — сердце рвалось из груди, перекрывая доступ рассудку. Воздух вокруг сконденсировался в иллюзорную реальность, где единственной материей, достойной восприятия, оказались знакомые до последней линии контуры. Капли крови, стекающие по изогнутой скуле, хлюпающий скрежет горловых спазмов, бесконечно знакомый изгиб идеально очерченных бровей, сейчас судорожно сведенных в немой мольбе — все это проступало сквозь пелену бездушного кошмара с обжигающей ясностью, резким спазмом прошивая сердце…

Мишель смотрела широко распахнутыми глазами, наполненными самой безграничной тоской.

Звуки вокруг обретали рельеф, становясь материальными. Каждая деталь фиксировалась с мучительной четкостью, выстраивая в голове одурманивающие образы, которые Питер силился никогда не допускать в недрах собственного разума.

В какой-то момент Мишель повисала на заломленных за спину руках, а в следующий — истерзанное тело ронялось на асфальт, безвольно принимая ливень грубых ударов, когда ее удушающе прижимали к бетонной стене двое здоровенных амбалов с вспухшими буграми желваков.

Питер бессильно заметался, пытаясь сбросить этот наркотический ступор. Отдавшись порыву, он с силой грохнул себя кулаками по вискам. Череп сотряс тяжелый гул, но хрупкая реальность продолжала осыпаться. Тяжелая капля пота скользнула по виску, застыв на линии упрямо сжатой челюсти.

Все тщетно.

В этой искореженной судьбе, в этих пугающе знакомых чертах лица Питер вновь видел ее — свою Эмджей; видел, как жадные руки терзают ее тело, как грубые пальцы разрывают одежду, впиваясь в бедра и пульсирующую жилку на шее. Искаженный страхом голос точно крюк вонзался в самую душу, заставляя кровь вскипать яростной решимостью. В груди клокотал рев, подобный тому, что испускает раненый зверь, адской смесью в жилах вскипал гнев. Каждый вдох отдавался присвистом в легких, а на загривке холодным потом выступал пристальный хищный зов разума — спасти, защитить, уничтожить.

Питер кинулся вперед с безрассудной отчаянностью, активируя веб-шутеры. Пара коротких щелчков, жесткие картриджы крепко вжались в запястья — меткий выстрел, и хлёсткий удар нити молниеносно вгрызся в одного из нападавших, оттянув захлебнувшуюся хриплым стоном тушу в противоположную стену.

Громила резко обернулся, сверкнув бешенством из-под низко надвинутой кепки. Лезвие ножа хищно блеснуло в руке. Питер ушел в сторону, уворачиваясь от размашистого выпада. Клинок со свистом рассек воздух, лишь поддев его по касательной — из рассеченного отверстия на предплечье потекла горячая струйка крови. Не давая опомниться, Питер атаковал снова — веб-шутер выплюнул очередной шелковистый жгут. Нападавший попытался разрубить его ножом, но липкие нити уже смыкались на запястьях, крепко стягивая руки. С яростным ревом он бросился вперед, ловко выворачиваясь из захвата, однако в ближнем бою его ждал сюрприз — металлические присоски с хрустом вспороли куртку. Питер ощутил вкус крови во рту, но адреналин перекрывал любую боль. Пытаясь обуздать силу, он нанес цепь коротких ударов в живот противника. Тот пошатнулся, выронив нож, и Питер тут же сбил его с ног крепким ударом, подсеченным веб-шутером. Голова преступника гулко стукнулась об асфальт, и тот растянулся на земле без чувств.

Откуда-то со стороны вновь донеслось сдавленное рычание и шаркающие звуки движения. Питер повел головой на звук — позади, в колыхающейся полутьме, прямо на него медленно наседал другой нападавший, вооруженный увесистой арматуриной. Питер попытался увильнуть вбок, но противник двигался стремительно. Тяжелый кусок металла вгрызся в бедро, вспарывая костюм и причиняя жгучую боль.

Амбал развернулся с низким рыком — кулак взвился по крутой дуге, рассекая воздух со звуком арбалетного болта. Секунды растянулись в липкие льдистые капли. Паркер ловко ушел влево, уклонившись от прямого удара; кирпичная кладка встретила нападавшего жесткой стеной, отпечатав костяшки в шершавый бетон.

Воспользовавшись заминкой противника, Питер сноровисто вцепился тому в запястье, крепко сбивая с ног ударом локтя под дых. Тяжелое тело рухнуло наземь с глухим стуком, но уже через мгновение вновь приходило в движение, яростно вращая конечностями, будто смертельно раненное животное. Коротким рывком Питер обрушился на нападавшего с новой силой, вкладывая в удар всю мощь молниеносного захвата — массивный хук низвергся на грузное тело с такой яростью, что мог проломить бетонную плиту. Удар смял грудную клетку с мерзким хрустом ломающихся ребер, взрывая из легких все остатки воздуха. Питер развернулся, не позволяя сопернику опомниться — колено яростно врезалось в скулу, отбрасывая голову в сторону. Из рассеченной брови ручейком заструилась кровь.

В ту же секунду Паркер нанес стремительную серию коротких ударов в челюсть и область солнечного сплетения, сбивая равновесие окончательно. Его соперник пошатнулся и начал заваливаться набок. Питер тут же отшвырнул его крепким ударом ноги в грудь, впечатывая массивное тело в торцевую кирпичную кладку. В воздух взметнулась почти осязаемая завеса из мельчайших частиц строительной крошки и паутинных волокон.

Внимание резко переключилось на ранее обезвреженного противника. Тот развернулся с низким рыком, занося над головой короткое полукруглое лезвие односторонней заточки, нечто среднее между ножом и кастетом. Не позволяя передышки, Паркер уже стремительно перегруппировался, нанося серию точных бросков сжатой в разящий кулак ладонью. Руки сотрясались разрядами сильной боли, но упоение битвой было слишком велико, чтобы замечать это. Телом овладела странная восторженная эйфория — адреналин окончательно захватил все инстинкты. Бугристые вены, вздувающиеся на лбу противника, капли пота на его переносице, трепещущие вибрации сокращающихся мышц — Питер видел все это с замедленной, точно составленной из отдельных кадров, ясностью макросъемки, чувствуя вкус соли и металла на одеревеневшем языке. Пульс участился, соленый пот жег глаза, смешиваясь с каплями крови из рассеченных ссадин.

Очередная струя паутины со свистом хлестнула в захлебывающегося глухими стонами противника, но безрезультатно — тот ловко ушел вбок, нацелившись на Питера, который, в свою очередь, успел заблокировать удар предплечьем, но тотчас уловил новое движение в слепом пятне. В последнюю секунду ему удалось резко отклониться назад, пропуская перед лицом тяжелое лезвие, с отвратительным лязгом проходящее сквозь бетон. Дюймом левее, и от лица Питера осталась бы лишь безобразная пародия. Едва ли маска была способна его защитить.

Питер метнулся вперед, стремительно нанося серию молниеносных ударов из всех точек. Движения обретали звериную легкость, воспаряя над медлительностью оппонента: тут удар локтем под ребра и короткий тычок в солнечное сплетение, там рубящий хук с разворота и обманная подсечка, вогнавшая нападавшего в глубокий нокаут от соударения с залитым грязью асфальтом.

Лезвие со звоном отлетело в сторону — Питер всей массой рухнул на упавшего, купаясь в жидких отбросах канализационных стоков. Новый полупрозрачный кокон крепко обтянул судорожно бьющуюся в конвульсиях тушу, однако замурованная в паутинных путах бесформенная масса все не унималась, по инерции увлекая парня за собой.

Мышцы сработали раньше сознания, высвобождая запредельный моторный ресурс. Тело взвилось вверх по баллистической траектории, упругим кошачьим броском устремляясь вперед по созданному им же вектору движения. Захват за плечо, рывок — Питер вогнал противника в бетонную кладку с такой силой, что на миг ему почудилось, будто тот провалился внутрь стены по самую грудь. Еще один разряд костяка — и окровавленное тело замерло, вжавшись в бетон. Пыльная взвесь начала оседать, окрашивая близлежащие лужи и ямы в алый багрянец.

Парень медленно выпрямился во весь рост, оценивая два рефлекторно подрагивающих кокона усталым, но безжалостным взглядом. Его уже хорошо избитый костюм изодрался в кровавые лохмотья, открывая взору ссадины и кровоподтеки. Адреналин понемногу улетучивался, оставляя после себя звенящую дрожь и опустошение. Звуки продолжали вращаться единым смазанным фоном, постепенно замедляясь до нормального восприятия, как вдруг резкий вдох заставил сердце сбиться с ритма. До слуха донесся приглушенный, сдавленный всхлип.

Питер встрепенулся, бросив затравленный взгляд в глубину переулка; там, жалкой скрюченной тенью возле стены съежилась та самая девушка — причина развернувшейся бойни. В огромных расширенных от ужаса глазах читался животный всепоглощающий страх.

В короткой вспышке секундного осознания по телу разлилось хлынувшее чувство гадкого омерзения. Эта девушка боялась его — не людей, которые жаждали совершить над ней жестокое насилие, — она боялась именно его! Он предстал в ее глазах монстром!

Питер онемел, не в силах пошевелить ни единым мускулом. Сковывающая паника сжала грудь в тиски, парализуя тело до последнего дюйма, и он начал хватать ртом воздух в безумных попытках вдохнуть, ощущая, как реальность начинает головокружительно двоиться. Сердце пропустило удар и ринулось вскачь, грозясь пробить ребра и вылететь в беспредельный вакуум, когда росчерки цепкой пустоты в самых уголках зрения эфимерно зашевелились и перед его затуманенным странным наваждением взором тонкими гравюрными штрихами начала проступать зыбкая женская фигура.

Тетя Мэй. Она была здесь, в том самом обличии, в котором он видел ее в последний раз. Она смотрела прямо на него, однако в ее глазах читалось … разочарование?

— Мэй? — парень попытался дотянуться до нее рукой, но ладонь лишь зачерпнула собой воздух — Я не чудовище, Мэй. Это же я, Питер.

В ответ женщина слабо дернула краешком губ, запечатлевая на истерзанном многочисленными ссадинами лице лишь тяжелую тень усмешки, упрека и горького осуждения.

Питер замер в холодном поту, пристально наблюдая за каждым движением призрака, и часто задышал, понимая, что на этот раз тетя Мэй явилась ему вовсе не как умиротворенное видение. Еще мгновение, и пространство вокруг закрутилось в бешеную спираль, распыляя последние крохи здравомыслия. Ленту реальности беспринципно рвали беспорядочно натекающие отовсюду образы: мучительные картинки прошлого, которые он так долго и безрезультатно пытался загнать в самые потаенные уголки собственной памяти. С каждой секундой они множились, засасывая все глубже и глубже, как в бездонную кроличью нору; расползались миражами во все стороны, в беспредельном многообразии принимая то формы счастливой, живой, приветливо окликивающей его молодой женщины, то обращаясь изломанным ожившим трупом, утрачивающим даже подобие узнаваемости.

Раскаленные клыки паники не унимались, впивались глубоко в затылок, медленно разрывая психику на лоскуты. Тетя Мэй снова умирала по его вине, на его глазах, и он никак не мог — даже не пытался — этого остановить.

Питер хрипло заскулил, сжимая окровавленными руками пульсирующие виски. Сознание отрешилось от всего постороннего — все внутри выло, свербело, раскалывалось в ничто. Это была пытка. Убивающая, нестерпимая пытка, и какая-то его часть действительно страстно желала остановить этот кошмар, но другая, более темная сторона, так и жаждала погрузиться в него с головой. Потому что это ОН убил ее. Именно он стал причиной ее гибели.

Питер уже и не помнил, как и зачем он очутился здесь, окруженный избитыми телами, изуродованными до невозможности опознания. Слова тети Мэй, бессвязный шепот ее окоченевших губ звучали для него не громче, чем посторонний шум, более бессмысленный, нежели завывания распоясывающегося по округе ветра.

Откуда-то раздался оглушительный хлопок — что-то постороннее пришло извне, будто из физического мира, разрубая на кусочки беснующуюся галлюцинацию. Питер ошеломленно застыл, немигающим взглядом провожая струйки крови, брызнувшие из вспоровшей его грудь свежей раны. Он даже не успел осознать, в какой момент стянутый плотным коконом в паре метров от него головорез сумел высвободить руку и, нащупав во внутреннем кармане рукоять старого нагана, сделал решающий выстрел в спину, после чего бездыханно затих.

Ослепительная вспышка агонии полоснула по нервным окончаниям, грудную клетку свело обжигающим спазмом. Каждый новый рваный вдох обжигал растерзанную плоть, высекая блики красных капель во все стороны. Сила тяжести постепенно брала свое, увлекая за собой.

Питер начал заваливаться на бок, чувствуя, как сила жизни покидает его вязкими толчками. Кровь теплым ручьем хлынула из уголка приоткрытых губ, распространяя солоновато-металлический привкус по языку. В последнем усилии он поднял голову, чтобы проводить взглядом ту самую девушку, ради спасения которой и ввязался во все это абсурдное недоразумение. Чужая миниатюрная фигурка быстро удалялась, пока отблески редких фонарей не поглотили ее окончательно.

Одеревеневшая рука стянула ставшую вдруг совсем непроницаемой маску с лица. Воспаленная скула резанула болью от соприкосновения с грубым бетоном: еще одна царапина растянулась вдоль щеки, разливаясь странной, словно вытянутой в нитку прохладой.

Питер снова попробовал сфокусироваться на последних крупицах сил, но сознание начало растворяться в эфемерном бреду. Реальность ритмично сжималась до пульсирующей точки, бесконечно растянутой, невесомой, отстраненной.

Вокруг что-то происходило. Что-то странное.

Каждая клетка разгонялась до умопомрачительных скоростей, позволяя разуму воспринимать происходящее в мельчайших деталях: окутавшие тело нити плотного, будто знакомого, алого тумана медленно обволакивали окровавленное тело одна за другой; усилие сопротивления выплескивалось визуальными потоками клубящихся вокруг деформированных силовых линий; рваные частицы алого тумана вихрились вдоль безвольно распластавшихся на земле конечностей, постепенно обретая четкие геометрические формы.

Питер отчетливо чувствовал инерцию навязанного движения: неведомо откуда доносящиеся неуловимые шепотки; замедлившиеся капли дождевой влаги, облепившие рельефы лица; смутные обрывки воспоминаний и отзвуки далеких голосов — все неумолимо смешивалось, множилось, терзало. Окружающие объекты — кирпичные стены, неподвижные тела двух головорезов, капли воды, даже воздух вокруг — начали тускнеть и терять очертания, точно сжимаясь в плотную ватную сферу. Красная пелена становилась все гуще и плотнее, отсекая его от реального мира. В доли секунды перед глазами пронеслись самые ценные образы: тети Мэй, Мишель, Неда.

Ослепительный всполох резанул по сетчатке до болезненно яркой вспышки; туман чуть вздрогнул и тяжело заколыхался, будто среагировав на потревоженный воздух, прежде чем ослабевшее тело пронзило невыносимой болью от кончиков волос до самых пяток. Реальность неудержимо смешалась, смазываясь в одну бесконечную красную полосу, будто сама материя вокруг Питера обретала невесомое подобие очертаний и контуров, чтобы через мгновение вновь растечься бесформенной рябью.

В этой чехарде из форм и беспорядочных завихрений само понятие пространства утрачивало всякий смысл.

Из марева алых потоков энергии, точно сквозь тонкий фокусирующий окуляр, медленно проступали блеклые руины городского ландшафта: четко различимые контуры переулков и глухих заборов, дымных труб и развалившихся доков. То была всего лишь одна смутная тень за краем восприятия, однако Питер разглядел в ней робкие намеки на нечто привычное и знакомое.

Квинс?

Не прошло и секунды, как Паркер почувствовал знакомый запах влажного промозглого холода, а в следующее мгновение безжалостная твердость под спиной всколыхнула стремительно ускользающие остатки сознания подобной электрическому разряду вспышкой боли. Тряпично обмякшая рука с хрустом ударилась об асфальт первой, вмяв тело в мягкую податливую массу под крутым углом. В свисте ударной волны все органы, кости, вены, нервные окончания слились в единую пульсирующую гематому мучительной агонии. Губы онемели от ударной отдачи, рот наполнился вкусом металла и гари. Сквозь застилающую глаза кровавую пелену Питер едва различал смутные тени строений вокруг и далеко не сразу осознал, что вновь лежит на мокром асфальте, совершенно изувеченный и истекающий кровью.

Время бесконечно растягивалось, даря редкие просветы между новыми схватками боли. С ними же изредка возвращались и жалкие крохи осознания.

В эти короткие передышки Питер приоткрывал запекшиеся веки и обрывками зрения пытался восстановить картину окружающей реальности. Тускло мигающее зрение выхватывало отдельные кадры, становившиеся все более знакомыми по мере того, как рассудок обретал временную ясность: вот голые кирпичные стены, мрачно нависающие отовсюду замшелыми кусками бетонных плит; вот ряды перекошенных мусорных баков, брошенных вповалку у разбитых служебных дверей; а там, чуть поодаль, ржавые переплетения пожарных лестниц и водосточных труб терялись во мраке уличных закоулков.

Питер не знал, сколько именно прошло часов, дней или недель с того чудовищного падения. Его разум куда-то бесследно ускользал всякий раз, стоило только попытаться вспомнить о причинах произошедшего. Жизнь безвозвратно стекала по бледной коже горячими струйками, медленно оставляя после себя лишь бесчувственную оболочку. На грани беспамятства все подробности утрачивали былое значение и стирались.

Все, за исключением одной…

— Пацан?

Питер хрипло выдохнул, изумленно глядя перед собой. Прямо перед ним из пустоты соткался хорошо знакомый силуэт — то была размытая человеческая фигура, — на первый взгляд даже слишком нечеткая для опознания. И все же он практически сразу догадался, кто именно явился ему в этом последнем предсмертном видении.

Медленно, будто боясь спугнуть хрупкую галлюцинацию, Питер наблюдал, как очертания фигуры начинают обретать резкость.

— М-м-мистер Старк? — имя ли это, или же всего лишь хриплый стон едва не захлебнувшегося в собственной крови собственного голоса? Ибо вне всяких сомнений, это был ОН — тот, кого Питер так часто видел в своих кошмарах после случившегося.

— Мать твою, Паркер?! — образ обрел вдруг плотность и зримые черты: неестественно бледный Старк склонился над его окровавленным телом, потрясенно накрывая ладонью изодранную грудь. — Какого черта с тобой произошло?!

Питер едва ощутил призрачное прикосновение, доносящееся словно из иного измерения. Глаза заволокло туманом боли, а губы сами собой расплылись в жалком подобии бесцветной улыбки.

— Держись, парень… Только не закрывай глаза, слышишь? Все будет хорошо, только не закрывай глаза! — голос Тони доносился будто сквозь осколки беззвучно лопающихся снарядов, становясь все более отдаленным и зыбким.

— Простите меня, — с трудом ворочая непослушным языком, прошептал Питер и, чувствуя, как чужие крепкие руки быстро подхватывают его под лопатки, окончательно провалился в темноту.

---

Примечания:

В последних новостях по 4 части я слышала свежий слух, что самым худшим врагом Питера станет его прошлое. Захотелось это хоть как-то обыграть, ну или попытаться (конечно же в форме галлюцинаций)?

Получилось ли передать его состояние?

Очень жду ваших отзывов)

Поделитесь своими впечатлениями в комментариях. Хоть словечко. Тронула ли глава? Автор выламивыет себе руки и очень ждет фидбек?

Визуал на сцену в конце части в закрепленных на моем канале ( я оставляла ссылку в шапке фанфика и в комментарии после пролога) Заколебала миджорни, но мы справились) оцените ?

---

1) https://ficbook.net/readfic/13589296/34973421#part_content — в данной главе данной работы вы найдете все подробные ответы, связанные с Мишель и ее взаимоотношениям с мамой после щелчка)

Вернуться к тексту

Примечания:

Небольшая предыстория, запускающая линию Старка в этом празднике жизни) действия в данной главе будут происходить параллельно тому, что было показано в предыдущей.

---

21 октября 2016 года.

Тишину мастерской нарушал лишь приглушенный гул мерно работающих механизмов и едва уловимое жужжание голографических проекций. Тони откинулся на край стола и, с усилием протерев лицо рукавом, с молниеносной скоростью отстучал пальцами над виртуальными панелями управления сложный алгоритм, вызывая каскад изменений в окружающем его цифровом поле. На голографическом дисплее разворачивается сложная анимация взаимодействия наночастиц с человеческими клетками.

— Пятница, запусти симуляцию интеграции наночастиц с клеточной структурой при сверхзвуковых скоростях.

— Запускаю симуляцию, босс. Расчетное время завершения — 3 минуты, — отозвался ИИ, и модель костюма окуталась сеткой сложных расчетов и графиков. Слева медленно вращалась голографическая проекция арк-реактора нового поколения, разработанного Тони специально для нанокостюма Mark 85. Вокруг реактора кружили детализированные схемы распределения энергии, демонстрирующие, как новая технология интегрируется с наночастицами костюма. Миниатюрные голографические репульсоры на ладонях и ступнях периодически вспыхивали, имитируя работу в реальном времени.

Старк наблюдал за пересобирающимися конфигурациями цифр с напряженным вниманием. Его очерченный холодным светом проекций силуэт казался почти призрачным.

— Черт, — пробормотал он, заметив красную вспышку в области левого плеча. — А ну, увеличь.

Проекция послушно изменила масштаб, фокусируясь на проблемной зоне. Тони рукой скользнул сквозь голограмму, вызывая новый поток данных.

— Босс, при текущей конфигурации левое плечевое соединение теряет 15% прочности на скоростях выше двух махов, — доложила Пятница.

— Ладно, давай попробуем кое-что. Перераспредели плотность, увеличь концентрацию в критических точках на 20%.

Голографическая модель мгновенно изменилась, отражая внесенные корректировки.

— Запусти повторную симуляцию. И давай добавим парочку неожиданностей — скажем, прямое попадание плазменного заряда в верхний торс.

— Симуляция запущена, — отозвалась Пятница.

На голографическом дисплее развернулась впечатляющая картина: костюм Железного Человека, окутанный вихрем нано-частиц, стремительно несся сквозь воздух. Внезапно в него ударил сгусток ослепительно яркой энергии.

Тони затаил дыхание. На мгновение показалось, что костюм не выдержит удара, но затем нано-частицы перегруппировались, мгновенно заполняя образовавшуюся брешь.

— Какова эффективность регенерации?

— Регенерация брони составляет 98,7% от исходной структуры. Время восстановления — 1.3 секунды.

Старк одобрительно хмыкнул, всматриваясь в ряды статистики, в змеящиеся графики и частотные схемы.

— Чертовски неплохо. Но нам нужно быстрее. Начни анализ возможностей оптимизации алгоритма регенерации. Я хочу видеть все варианты — от изменения базовой структуры нано-частиц до перепрограммирования их поведения при ударе.

— Приступаю к анализу, босс.

Мужчина кивнул и легким движением пальцев увеличил проекцию нагрудной пластины.

— А теперь самое интересное, — пробормотал он, — давай посмотрим, как наши малыши справятся с генерацией энергетического щита?

Часы летели незаметно. Старк запускал новые симуляции, вносил корректировки на поверхности трехмерной модели шлема с детальным отображением системы H.U.D, время от времени прикасался к отдельным деталям, сопровождая малейшие изменения всплывающим окном с потоком новых данных на десятках вспомогательных экранов.

Каждый элемент брони был окружен облаком технических характеристик и графиков производительности. Потоки данных и диагностическая информация непрерывно обновлялись, демонстрируя работу усовершенствованного искусственного интеллекта костюма. На отдельном экране отображался прогресс-бар симуляции, сопровождаемый каскадом цифр и формул, описывающих сложные математические вычисления, необходимые для прогнозирования поведения наночастиц в экстремальных условиях.

— Анализ завершен. Я подготовила отчет с предложениями по оптимизации.

Тони сел прямо на стол и перетащил одну из голограмм себе под нос, затем протер глаза и взглянул на часы. Прошло больше шести часов с начала работы.

— Выводи на экран. Чувствую, нас ждет долгая ночь.

Дубина неуклюже попытался подать чашку кофе, но Старк рассеянно отмахнулся, и полностью поглощенный работой, проговаривая беззвучные расчеты, сделал резкий жест рукой, после чего модель костюма мгновенно увеличилась. Его брови сошлись на переносице. Пальцы взметнулись над голографической клавиатурой, внося изменения в код нано-частиц, перестраивая их базовую структуру.

— Запусти полную диагностику. Я хочу видеть каждую переменную, каждое отклонение от нормы.

— Выполняю, босс. Диагностика займет приблизительно 5-7 минут.

Тони кивнул, неподвижным взглядом фокусируясь на всплывшем облаке диаграмм, внимательно проследил за каждым аспектом симуляции. Глаза быстро переметнулись от одной проекции к другой, анализируя огромные объемы данных с молниеносной скоростью.

Внезапно тишину мастерской прервал встревоженный голос Пятницы.

— Босс, я зафиксировала аномальную активность в квадрате G7!

С легким отупением Тони уставился на один из экранов — пальцы рефлекторно сжались над голографической панелью. В воздухе повисло почти осязаемое напряжение.

— Источник данных, Пятница.

— Информация поступила от Глобальной системы наблюдения, босс, — отозвался ИИ.

В воздухе тут же развернулась подробная схема спутника Альфа-ESAS, использующих комбинацию передовых сенсоров на основе инфракрасных, радиолокационных и гравитационных детекторов — одного из самых продвинутых спутников в орбитальной сети Старка.

— Уточни локацию.

— Квадрат G7 включает в себя территорию Мидтаунской школы науки и технологии, — пояснила Пятница, в чьем бесстрастном тоне Тони почудилась нотка тревоги.

Мидтаунская школа — место, где учится Питер Паркер, тот самый мальчишка с паучьими способностями, которого он взял под свое крыло.

Внезапно абстрактная угроза обрела лицо, стала вдруг пугающе личной.

— Какого рода аномалия? Дай мне подробности, — потребовал Старк, ловко сместив очки на лоб, и уже вовсю орудовал над панелью управления, вызывая новые экраны с данными.

— В указанном квадрате зафиксирован внезапный всплеск энергии неизвестного происхождения, босс. Спектральный анализ не соответствует ни одному из известных источников. Также зафиксированы значительные искажения в гравитационном поле. Локальная гравитация в эпицентре аномалии колеблется в пределах от 0.5 до 2G с частотой примерно 1 Герц. Энергетические показатели растут экспоненциально. Источник излучения нестабилен.

Подступной страх ледяной иглой пронзил позвоночник. Неизвестная энергия, да еще и в непосредственной близости от школы, где учится Питер? Это не могло быть просто совпадением.

— Покажи.

Перед глазами развернулась трехмерная карта города, на которой пульсировала ярко-красная точка

— Время возникновения аномалии? — уточнил он, заведомо зная, что ответ ему не понравится.

— 22:47, босс. Семь минут назад.

Старк выругался сквозь зубы. Семь минут — чертовски много, особенно тогда, когда речь идет о потенциальной угрозе в лице аномалии крайне сомнительного происхождения. Семь минут, в течение которых могло случиться что угодно.

Пальцы забегали по голографической панели еще быстрее.

— Анализируй состав излучения, сравни с известными нам аномалиями.

Пятница молчала несколько секунд.

— Босс, состав излучения не соответствует ни одному из известных нам источников. Однако… есть сходство с энергетической сигнатурой, зафиксированной во время инцидента … в Лагосе.

Тони застыл, переваривая полученную информацию.

Лагос. Ванда Максимофф.

Сердце пропустило удар, в то время как разум лихорадочно перебирал возможности, каждая из которых казалась невероятнее предыдущей. Последний раз, когда он слышал об энергетической сигнатуре, подобной этой, все закончилось международным инцидентом и Заковианским договором.

— Проверь все данные о местонахождении Ванды Максимофф за последние шесть месяцев.

— Выполняю, босс, — послушно отозвалась Пятница и после короткой паузы продолжила. — Последнее подтвержденное местонахождение — тюрьма Рафт. После этого… ничего. Она исчезла с радаров после побега, организованного Стивом Роджерсом.

«Кэп. Всегда Кэп» — Старк очертил глазами мастерскую, непозволительно долго задержавшись на небрежно брошенном среди прочего технического мусора письме, по злой иронии ставшем финальным плевком в лицо. Пальцы наткнулись на черную раскладушку сами — он даже не помнил, в какой момент и, главное, зачем, сунул ее на дно кармана рабочих джинсов. Вздохнул.

— Есть какие-нибудь слухи, неподтвержденные данные. Вести от Вижена? Что угодно?

— Ничего конкретного, босс. Вижен не выходил на связь с момента отбытия. Что касается остальных — были сообщения о возможных появлениях в Ваканде, Восточной Европе, даже в Шотландии. Но ничего подтвержденного.

Тони провел рукой по лицу, чувствуя, как теряет конроль над ситуацией. Ванда изначально отличалась маниакальной осмотрительностью. А теперь она вдруг объявляется в Квинсе? Это не имело ровным счетом никакого смысла.

— Свяжись с Питером Паркером. Проверь его местоположение, — тут же приказал он, чувствуя, как внутри нарастает беспокойство.

Взгляд невольно скользнул к углу мастерской, где небрежно валялся костюм Человека-паука — молчаливое напоминание о недавнем конфликте. Сердце сжалось от острого укола вины. Красно-синяя ткань, казалось, укоряла его немым упреком.

«Ты должен был защищать его, а вместо этого оставил беззащитным», — злорадно нашептывал внутренний голос.

Мужчина бессильно сжал кулаки до хруста, упорно отгоняя непрошеные мысли.

— Босс, я не могу установить связь с телефоном Питера. Последний сигнал был зафиксирован семь минут назад, в движущемся по шоссе I-278 автомобиле, в юго-западном направлении от эпицентра аномалии.

— Данные об автомобиле? — Тони резко поднял руку и развернул голографическую карту, пальцами увеличивая интересующий его участок. Детальная диаграмма показывала траекторию движения автомобиля и внезапный обрыв сигнала.

— Ford Econoline 1998 года выпуска, босс. Зарегистрирован на имя… Эндриана Тумса. Кроме того, — голос ИИ стал заметно тише, — 23 минуты назад камеры наблюдения зафиксировали Питера Паркера, входящего в его машину возле Мидтаунской школы.

— Черт!.. — Тони подскочил на месте и повысил голос. — Так, запусти все поисковые протоколы, задействуй ближайшие наноспутники, записи всех звонков и сообщений, включая вышки сотовой связи, через которые проходил сигнал. Проведи полную триангуляцию последнего известного местоположения Питера. Дай мне полный спектральный анализ местности.

— Сигнал исходит из переулка между 35-й и 36-й улицами, — отозвался ИИ, отображая детальную карту Мидтауна с мигающей в центре красной точкой, — в этой области наблюдается необъяснимое искажение электромагнитного поля. Оно слабое, почти незаметное, но… оно пульсирует с частотой, идентичной сердцебиению человека.

Тони прищурился, внимательно изучая маршрут, затем быстро вывел на голографический дисплей две карты, сопоставляя их. На лице скользнуло видимое удивление. Расстояние между точками показывало около шести миль, что довольно-таки наглядно объясняло, как, черт возьми, это паукообразное недоразумение могло оказаться в двух местах одновременно: то, что этот мелкий засранец просто подкинул свой телефон в машину Тумса Тони определили сходу.

Уникальной способностью Питера было не только находить себе неприятности, делать это он умудрялся и без того достаточно регулярно. А в купе с таким уровнем изобретательности, обостренным чувством самоотверженности, да еще и сверхспособностями, едва ли банальное отсутствие костюма могло его остановить. Здесь он просчитался, как ни крути, но волновало Старка не только это. Мощный всплеск энергии, чье происхождение не могла определить ни одна из его систем, и внезапный обрыв сигнала…

— Координаты, немедленно! — нетерпеливо скомандовал Тони, характерным двойным постукиванием запуская систему активации.

В ту же секунду нанороботы хлынули из миниатюрного реактора, покрывая тело защитным слоем высокотехнологичной брони. Когда нагрудная пластина герметично соединилась с арк-реактором, он непроизвольно поморщился от резкого ощущения.

Репульсоры взревели, наполняя мастерскую гулом чистой энергии — костюм взмыл вверх, пробивая крышу ангара словно консервную банку. Ночной воздух ударил в лицевую пластину шлема, мгновенно остудив раскаленный металл. Старк на мгновение завис в воздухе, позволяя навигационным системам определить оптимальный маршрут, а затем рванул вперед с такой скоростью, что здания внизу слились в единую размытую полосу — раскинувшийся неприступной громадой комплекс стремительно исчез во вспышке света, крошечной точкой растворяясь в стремительно пульсирующем потоке источаемого антигравитационными двигаетлями голубоватого пламени.

— Есть еще кое-что, босс, — после недолгой паузы подала голос Пятница. — Я обнаружила слабый, но устойчивый сигнал в инфракрасном спектре. Он соответствует температуре человеческого тела, но… он ниже нормы. И окружен областью повышенной температуры.

Тони побледнел.

— Кровь, — подрагивающим от накатывающего волнения голосом уточнил он, — Ты фиксируешь кровь, Пятница?

— С вероятностью 89%, да, босс. Субъект, похоже, серьезно ранен и теряет кровь.

Миллиардер судорожно тряхнул головой, пытаясь избавиться от так не кстати наводнившего разум чувства неконтролируемой паники.

— Блядство! Максимальное ускорение, Пятница, отключи все ограничители!

— Босс, это может быть опасно для…

— Делай, что я сказал. Это приказ!

Двигатели взревели с новой силой, толкая костюм на пределе возможностей. Старк почувствовал, как его тело вжимает в броню. Звуковой барьер разорвался с оглушительным хлопком, мир вокруг превратился в одно сплошное размытое пятно, однако мужчина только стиснул зубы, борясь с перегрузками, и не замечал ничего, кроме мигающей точки на карте.

Ночной Квинс угадывался совсем близко, мелькал внизу бесчисленными сосудами фонарных цепочек. Переулки открывались один за другим — узкие, заставленные мусорными баками, с развевающимся на ветру бельем между окнами, запахом жареной еды из круглосуточных закусочных и вонью сточных вод, вызывающих вполне обоснованное чувство отторжения.

Нырнув меж высоток, силуэт Железного Человека на мгновение отпечатал свет окон, вызывая удивленные возгласы случайных свидетелей.

Внезапно датчики костюма зафиксировали всплеск энергии. Странное мерцание между двумя обшарпанными складами подначило ринулся именно туда.

— Босс, мы приближаемся к цели, — в подтверждение оповестила Пятница, заставив сердце беспомощно сжаться.

Тони резко развернулся, закладывая такой вираж, что перегрузка на мгновение помутила сознание: броню затрясло, системы костюма завибрировали, пытаясь компенсировать внезапное изменение вектора движения — приземление оказалось на порядок жестче, чем он подразумевал. Репульсоры взвыли на предельной мощности, гася инерцию, и Железный Человек рухнул на одно колено, оставив на асфальте глубокие борозды.

Посадка. Полная безлюдная тишина. Запах гнили и сырости ударил в ноздри даже сквозь фильтры костюма. Старк медленно поднялся, ощущая, как под ногами захлюпала грязная жижа, и вглядываясь в каждую тень, в каждый закуток, свернул за угол, едва не задев крыло какого-то здания.

— Питер? — хотел было крикнуть он, но голос отчаянно отказывался подчиняться. Глаза лихорадочно сканировали каждый темный угол, каждую подворотню. Сердце колшматило, как обезумевшее, в горле пересохло.

Тишина сгущалась, нарушаемая лишь тихим гудением систем костюма и редкими каплями дождя, разбивающимися о металл брони. Мужчина сделал неуверенный шаг вперед, прислушиваясь к любому постороннему звуку, глазами выискивая хоть какой-то признак чужого присутствия.

— Включи прожекторы.

Не проверив, насколько это безопасно, Старк тут же метнулся в уходившую далеко вглубь пустого переулка подворотню. Внезапно сигнал усилился. Воздух вокруг задрожал, и костюм тряхнуло, словно от удара невидимой волны. Системы навигации на мгновение вышли из строя, выдавая противоречивые данные — голографические дисплеи замерцали и заблюрили — затем снова включились.

— У нас проблемы с энергоснабжением?

— Отрицательно, босс. Энергоснабжение в норме. Похоже, что источник интерференции тот же, что создает аномалию. Регистрирую спонтанное возникновение и аннигиляцию виртуальных частиц в пространстве вокруг вас, — тут же подала голос Пятница.

Тони оставил предупреждение без внимания.

Источаемый костюмом луч света прорезал темноту, попутно выхватывая из мрака разбросанные мусорные баки, взметннувшие в вохдух обрывки газет, и… неестественно вывернутую под просто немыслимым углом руку, обтянутую казалось бы такой знакомой, но словно и незнокомой вовсе, красно-синей тканью.

Где-то в темноте послышался слабый едва уловимый стон.

— Твою ж? — прорычал в пустоту он, дрожащими руками активируя дополнительное освещение.

Мрак вокруг отступил, позволяя разглядеть распластавшуюся у стены фигурку и… кровь.

Слишком много крови. Она была повсюду — пятнала слипшиеся в неопрятные пряди темно-русые волосы, пузырилась в уголках бескровных плотно сжатых губ, струилась из раны на виске, запекшимися дорожками спускаясь по почти прозрачной от мертвенной бледности рассеченной щеке.

Старк почувствовал, как его сердце пропустило удар, а затем забилось с такой силой, что, казалось, вот-вот пробьет нагрудную пластину брони. Слишком осязаемым становился кошмар, слишком реальным. Перед ним, освещенное безжалостным светом прожектора, в темной вязкой жиже безвольной куклой лежало истерзаное и неподвижное тело до боли знакомого мальчишки.

— Пацан?

Кожа под пальцами оказалась пугающе холодной, а с приоткрытых губ едва различимо слетал слабый хрипящий выдох, больше похожий на предсмертный стон.

Тони словно физически ощутил, как внутри что-то надрывно хрустнуло. Осторожно приблизившись, он опустился рядом на колени и дрожащими руками коснулся белой, как мел, щеки.

— Мать твою, Паркер? — прохрипел он, чувствуя, как одеревеневший язык прилипает к небу. — Какого черта с тобой произошло?!

— Мистер Старк? — расфокусированный взгляд впился прямо в него, однако словно и не видел его вовсе. Лицо парня было настолько изуродовано побоями, что казалось почти не узнаваемым. — Простите меня, — беззвучно сорвалось с изогнувшихся в жалком подобии улыбки губ, и чужая голова безвольно склонилась в беспамятстве.

— Пятница! Врубай протоколы экстренной медицинской эвакуации! Активируй связь с комплексом, нам нужна срочная медицинская помощь! — рявкнул миллиардер, бережно поднимая мальчишку на руки, с ужасом ощущая, насколько легким, почти невесомым оно кажется. Под ладонями хлюпнула кровь, оставляя на броне Железного Человека растянутые багровые разводы.

— Протоколы экстренной медицинской эвакуации активированы. — тут же раздался в коммутаторе голос Пятницы, — соединение с комплексом установлено. Медотсек оповещен и готов принять пациента. Рекомендую немедленную транспортировку, босс. Состояние мистера Паркера критическое. Сильная кровопотеря, повреждение мышечного каркаса, множественные переломы ребер, левой руки и ноги. Вероятность остановки дыхания — 78%.

Старк, казалось, даже не слышал последнюю фразу — в ушах раздавался звон отсчитывающий голопом несущиеся бесчисленные удары собственного сердца.

— Держись, парень… Только не закрывай глаза, слышишь? — он отчаянно искал знакомый карий взгляд на бледном до синевы лице, умолял хоть о каком-то признаке реакции. — Все будет хорошо. Мы справимся. Просто не отключайся, ладно? Не смей отключаться!

В ответ — лишь едва слышное дыхание, больше похожее на хрип, и ни малейшего движения.

Мир сузился до одной единственной мысли: успеть.

Репульсоры взревели, взметнув в воздух облако пыли и мусора. Костюм сомкнулся вокруг них защитным коконом, и миллиардер ринулся ввысь, игнорируя предупреждения Пятницы о перегрузках. Полет к башне Мстителей занял не более пятнадцати минут, но для Тони он казался бесконечным. Питер то приходил в себя, бессвязно бормоча что-то неразборчивое, то снова проваливался в беспамятство, и эти минуты молчания казались Старку нахудшим кошмаром.

Приземлившись на крышу комплекса, Тони бросился вниз по лестнице, прямиком по направлению к медицинскому блоку. Коридоры пролетали мимо бесконечной чередой безликих стен, эхом отдающих тяжелый звук шагов. Двери медицинского отсека разъехались с тихим шипением — стерильный белый свет ударил по глазам, на мгновение ослепляя, и мужчина влетел внутрь, едва не сбив с ног ожидавшую их бригаду экстренной помощи.

— Хелен! — заорал Старк, осторожно опуская Питера на ближайшую койку. Броня стекла с его тела, открывая испачканную в крови одежду и трясущиеся руки.

Доктор Чо мгновенно оценила ситуацию, её глаза профессионально отсканировали тело пациента.

— У нас политравма, множественные открытые переломы, предположительно внутреннее кровотечение и пневмоторакс, — чётко проговорила она, активируя голосовым командами систему экстренного реагирования. — Срочно подготовьте регенеративную камеру и начните переливание синтетической крови!

Медицинские дроны словно ожили, окутав тело парня паутиной лазерных лучей. На ближайшем голографическом экране тут же появилась трёхмерная модель тела Паркера с детальным отображением всех повреждений.

— Тяжёлая черепно-мозговая травма, — продолжала Хелен, быстро изучая данные сканирования. — Возможно субдуральная гематома. Немедленно введите маннитол для снижения внутричерепного давления!

Её руки двигались с неуловимой ловкостью, подключая Питера к системам жизнеобеспечения. Мониторы ожили, наполнив помещение тревожным писком — сердечный ритм был нестабилен, давление критически низкое.

— Тони, мне нужно, чтобы ты вышел, — женщина бросила на Старка короткий, но не принимающий никаких возражений взгляд. — Мы сделаем всё возможное.

— Хелен, я… — начал было Тони, но осёкся, видя, как команда медиков уже окружила операционный стол и отступил к стене, чувствуя, как каждый удар сердца отдается болью в груди.

— Коагулопатия, срочно нужны тромбоциты и свежезамороженная плазма! — раздался голос одного из врачей.

— Сатурация падает, переходим на ИВЛ! — отозвался другой.

— Гемоглобин продолжает падать! Готовьте еще две единицы эритроцитарной массы!

Неожиданно напряженнное клокотание медицинского отсека прорезал резкий звук — Старк машинально потянулся к карману и достал устройство, увидев на экране имя главы службы безопасности. Он на секунду заколебался, вскользь метнув быстрый взгляд между экраном телефона и операционным столом, где врачи продолжали бороться за жизнь Питера, и с тяжелым вздохом все же провел пальцем по экрану, принимая вызов.

— Хэп, не до тебя сейчас.

— Босс, дело неотложное — прозвучал в динамике напряженный голос Хеппи. — Самолет с оборудованием Мстителей… он потерпел крушение. Не знаю всех деталей, но… Тони, все очень плохо. Самолет рухнул прямо в центре Манхэттена. Предварительные данные говорят о сотнях жертв. Некоторые из уцелевших ядер Читаури были активированы при ударе…

В одночасье реальность лишилась своего значения. Мир вокруг словно потерял четкость. Звуки медицинских приборов и голоса врачей слились в неразборчивый гул, а яркие огни операционной превратились в сплошное размытое пятно.

Старк ощутил легкое головокружение и рефлекторно прислонился к стене, пытаясь восстановить равновесие, когда чьи-то руки мягко, но настойчиво принялись выводить его из операционной.

Последнее, что отпечаталось в его памяти, прежде чем двери закрылись — как тело Питера исчезает под слоем стерильных простыней, а над ним склоняется Хелен с лазерным скальпелем в руках.

---

Примечания:

Для меня очень важны ваши отзывы) они буквально не позволяют опустить руки: работа с каждой новой главой становится все тяжелее. Поддержите в комментариях, для меня это безумный мотиватор)

Не могу поверить, что завершила работу над этой сложнейшей частью)В тексте также могут быть повторения, так как, признаюсь честно, глава большая, и я очень торопилась с прогонкой текста, чтобы выложить как можно скорее. Постепенно я свежим взглядом поисправляю все неточности, также бета прогонит текст на ошибки. Но пока что выкладываю, как говорится, как оно есть — в немного сыроватом виде)

Напомню, что у меня есть тг-канал: https://t.me/+8BwrplQ-WhUwYTNi. Там в близжайшее время будут даны некоторые пояснения, относительно видения Старка о будущем и с чем это в конечном счете связано. Для подписчиков моего канала это будет чем-то вроде спойлера к новой главе) Присоединяйтесь. Мне очень многим хочется поделиться)

Пожалуйста, оставьте свои впечатления о главе в комментариях. Мне очень нужна ваша поддержка для дальнейшего рывка в новой главе)

Он поднял воротник пальто и шагнул в сканер полного досмотра, проскользнув к массивным двойным дверям впереди. Тяжелые створки поддались с протяжным скрипом, выпуская его навстречу облицованному стерильной белизной протяженному пустому коридору. Четверых охранников Старк миновал еще на выходе, и у всех на поясе висело по кобуре.

Полумрак лестницы, ведущей на выход казался почти спасительным — здесь можно было хотя бы на мгновение скрыться от нескончаемого потока обвинений, нелицеприятных вопросов и завуалированных угроз с момента прибытия на экстренное совещание в наспех оборудованный командный центр в вестибюле пострадавшего, но все еще функционирующего отеля — подобные здания часто располагали конференц-залами, и развитой системой коммуникаций. Здесь же за последние пару часов Тони успел не совсем официально пересобачиться с ключевыми власть предержащими лицами ФБР, Пентагона и местной Нью-Йоркской администрации.

Вовсю занимался блеклый рассвет — начинался новый день. Полицейские и пожарные расчеты уже работали на месте, пытаясь локализовать разрушения и спасти уцелевших, но было очевидно, что им не справиться в одиночку. Тони уже распорядился задействовать все ресурсы «Stark Industries» для помощи пострадавшим и восстановительных работ. Но какое к черту это имело значение теперь?

Старк машинально провел рукой по щеке и, с ужасом уставившись на все еще окровавленную бурыми разводами ладонь, сделал глубокий вдох и вышел на улицу.Воздух был наполнен удушливым дымом и пылью, оседавшей серым налетом на коже и одежде. Легкие тотчас пронизал тяжелый запах гари, горелой плоти и палёной проводки. Где-то вдалеке завывали сирены спасательных служб, однако их звук казался слабым и бесполезным на фоне того, что Тони видел теперь.

На месте крушения самолета зияла огромная воронка, края которой все еще дымились. Вокруг нее были разбросаны обугленные обломки фюзеляжа и крыльев, среди которых угадывались фрагменты оборудования Мстителей. Улицы были усеяны неподвижными телами: люди, застигнутые катастрофой врасплох, лежали, словно сломанные куклы, среди обломков и пыли; кровь на асфальте смешивалась с водой из прорванных труб, образуя жуткие разводы. Где-то слышались стоны раненых и плач уцелевших, ищущих своих близких. Неожиданно вдалеке раздался душераздирающий вопль — кто-то из родных, вероятно, опознал очередное изуродованное тело. Этот звук ударил его по нервам, подобно электрическому разряду, вырывая из оцепенения. В памяти неумолимо пронеслись кадры последних часов: истерические крики, звон разбитого стекла, запах крови, и вездесущий образ окровавленного, едва живого, бледного Питера, исчезающего под простынями.

Тони прищурил глаза и посмотрел на небо — оно было нежно-малиновым. Ветер налетал порывами, пронизывал до костей и, путаясь в волосах и шерстянном пальто, напоминал о суровой реальности, в которую Старк отчаянно и неизбежно возвращался.

Мельчайшие капли оседали на лице и одежде, словно клеймя его виной за случившееся. В этот момент Тони медленно побрел вдоль оцепленной территории, как никогда ощущая потребность в одиночестве. Едва ли это было возможно. Где-то поотдаль уже вовсю дежурили репортеры, которые, словно учуявшая добычу стая голодных акул, наперебой выкрикивали вопросы, тыча микрофонами чуть ли не в лицо.

— Мистер Старк, правда ли, что среди оборудования были экспериментальные разработки Щ.И.Т.а? — выкрикнул кто-то из задних рядов.

— Общественность имеет право знать, насколько серьезную угрозу несет случившееся! — высокомерно пробасил тощий очкарик с планшетом. — Правда ли, что среди обломков обнаружены радиоактивные материалы?

— Мистер Старк, есть ли риск радиационного заражения? — тут же перебил его пожилой журналист, протискиваясь вперед.

— А как вы прокомментируете слухи о странной энергетической активности в районе крушения? — раздался голос из глубины толпы, которая по общим внешним признакам начинала все больше походить на курятник.

— Мистер Старк! Мистер Старк, скажите, что за груз перевозил самолет?

Мужчина остановился и, окинув толпу пасмурным взглядом, многозначительно поправил очки на переносице.

Треть арсенала планетарной обороны, способного изменить баланс сил на планете, — вот что было на борту. Комплекс из 1,386 высокотехнологичных единиц вооружения — компактные энергетические ячейки, экспериментальные силовые поля, прототипы нанороботов, помимо прочего, способных уничтожить полконтинента, а также иные занятные штучки, которые Щ.И.Т. в свое время старательно прибрал к рукам. Ну а сам Старк, после его распада, под безобидным предлогом «безопасной утилизации», с приторной улыбкой сожаления выцарапал у Пентагона, деликатно завернув это дело под частно-государственное партнерство. И пусть Правительство сожрет его заживо, но если жаждущий нежным местом приключений юнец по воле случая наткнется на яркую светящуюся фигню (а в практике Старка встречалось и такое) …Уж лучше он будет регулярно перетявкиваться с ЦРУ на почве обвинений в промышленном шпионаже, нежели объяснять безутешным родителям, почему на месте школы вдруг образовался кратер размером с школьное поле.

— …мистер Старк, что на самом деле было в самолёте? Людям что-то угрожает? — настойчиво повторил репортёр.

— Списанное оборудование Мстителей. Никаких поводов для беспокойства, — ровно ответил Тони, и решительно принялся пробираться через толпы растерянных, испуганных людей, не обращая больше никакого внимания на посыпавшиеся градом вслед вопросы.

Ожидаемо такой жест вызвал в рядах очевидцев оживление. Все взгляды скрестились на нем — полные ожидания, надежды — в некоторых же читалась плохо скрываемая неприязнь. Тони их понимал. Немыслимых масштабов катастрофа неизбежно бросала тень и на него.

В памяти невольно всплыли строчки из засекреченного отчета Щ.И.Т.а:

«Образцы внеземных технологий, включая фрагменты левиафанов Читаури и части их энергетических установок, потенциально нестабильны и требуют особых условий хранения».

Тони содрогнулся, представив, что могло случиться, если бы эти образцы попали не в те руки. После битвы за Нью-Йорк он потратил месяцы, работая с лучшими учеными, чтобы понять принципы работы инопланетных технологий. И то, что они обнаружили, повергло его в ужас. Энергетические ядра Читаури, те самые, что питали их корабли и оружие, оказались не просто мощными — они были практически неисчерпаемыми.

Что уж говорить о выброшенном в атмосферу при крушении мощном потоке радиации.

Мужчина тотчас заметил группу медиков, оказывающих первую помощь пострадавшим. Некоторые из них уже были экипированы в защитные костюмы, по всей видимости осознавая опасность радиационного заражения. Хотя она не была аномальной по своей природе, её интенсивность значительно превышала допустимые нормы. Кое-где уже вовсю разворачивались специализированные медицинские центры для мониторинга состояния пострадавших и оказания им необходимой помощи. Первые признаки воздействия преимущественно проявлялись у тех, кто, как предполагал Старк, мог страдать хроническими заболеваниями. Люди жаловались на головокружение, тошноту и общее недомогание. Необходимость срочной эвакуации особо уязвимых групп населения стояла так остро, как никогда. Но как сделать это, не вызвав панику? Как объяснить людям серьезность ситуации, тем самым не спровоцировав массовую истерию?

Наметив глазами путь до ближайшего развернутого специалистами Контроля последствий модульного комцентра, Тони остановился у особенно большой кучи обломков. Вокруг вовсю кипела работа: десятки агентов в черной форме сновали между голографическими экранами, анализируя данные в режиме реального времени. У одного из них, склонившись над трехмерной картой места крушения, стоял полковник Джеймс Роудс. Его экзоскелет тихо жужжал при каждом движении.

— Роуди, — окликнул его Старк, — Какого черта ты здесь делаешь?

Роудс выпрямился — его брови мгновенно сдвинулись в хмурую складку.

— Пентагон получил сигнал тревоги высшего уровня, Тони. Они знают, что было на борту.

— Я его поздравляю. В Пентагоне наконец научились читать секретные файлы без помощи гугл-переводчика?

Роудс вздохнул, за многие годы привычный к острому языку друга. Немного поразмыслив, он добавил, но чуть тише.

— Лайнер с оборудованием Мстителей… Как это вообще могло произойти? Все протоколы безопасности были на высшем уровне. Самолет не мог упасть просто так.

Внезапно внимание Старка привлекло странное мерцание на периферии зрения. Тони резко обернулся, но там ничего не было.

Или ему показалось?

Он протер глаза, списывая все на стресс, и бросил быстрый взгляд на экран, где на тепловой карте бесформенной кляксой расползалось фиолетовое пятно.

— Есть еще кое-что, — Роуди внимательно проследил за несколько хаотичным движением друга, однако от комментариев разумно воздержался. Он коротко кивнул, про себя намечая нить текущего разговора, и понизив голос сообщил. — Росс намекнул, что у них есть информация о возможной причастности к крушению… внешних сил.

Старк на это лишь приподнял бровь. Красноречивое молчание затягивалось.

— Тони, это не шутки. Росс лично возглавил оперативную группу. Они требуют полного доступа ко всем данным и…

— И что? — выразительно помолчав еще пару секунд, тут же перебил его Старк. — Хотят устроить здесь парад военной техники? Может, еще танцевальный флешмоб организовать? Ну, знаешь, чтобы отвлечь внимание от того факта, что половина Манхэттена, черт возьми, сейчас больше похожа на декорации после штурма коммандос!

Роуди пропустил возмущение мимо ушей и с отвращением осмотрелся.

— Ты даже не представляешь всю серьезность ситуации, Тони.

И Старк уже открыл было рот, собираясь машинально ответить какой-нибудь колкостью, когда на периферии зрения снова мелькнуло что-то неуловимое, словно воздух на мгновение потерял свою прозрачность. Он резко повернул голову, пытаясь поймать это странное мельтешение и неподвижно замер, пристально всматриваясь в горизонт.

— Они готовы объявить чрезвычайное положение и ввести войска для обеспечения карантина. Росс настаивает на полной изоляции района крушения. Он считает, что риск утечки инопланетных технологий и заражения слишком высок. … — продолжал Роуди, чей голос доносился до Старка словно через плотный кусок ваты. —…они серьезно настроены. Если мы не предоставим им исчерпывающий отчет в ближайшие часы, они возьмут ситуацию под свой контроль. И ты знаешь, что это будет означать — никакого доступа для нас, полное информационное эмбарго и, вероятно, зачистка территории.

Роуди шагнул ближе и положил руку на чужое плечо.

— Тони, ты меня слышишь?

Но Старк уже не слушал. Его внимание полностью сосредоточилось на том, что он видел… или думал, что видит. В нескольких метрах от них воздух начал… дрожать?

Странная рябь, которую он заметил краем глаза ранее, теперь становилась все отчетливее. Воздух словно пульсировал, подобно поверхности озера, потревоженной брошенным в нее камнем.

— Мне это мерещится? — без толики заинтересованности словами друга перебил его миллиардер.

— Что? — Роуди обеспокоенно посмотрел в том же направлении:

Рябь становилась все интенсивнее.

Старк сделал несколько неуверенных шагов вперед и, незаметно активируя наночастицы костюма на запястье, надвинул Э.Д.И.Т. на переносицу. Линзы очков дополненной реальности изменили режим, искажая очертания окружной материи — то растягивая прямые линии расположенных вокруг громоздких зданий и превращая в волнистые, то сжимая их, как в кривом зеркале. Это выглядело так, словно само пространство становилось податливым и текучим, как расплавленный воск. Но самым странным было то, что эти искажения, казалось, имели свой ритм. Они то усиливались, то почти исчезали под стать какому-то неслышному пульсу. Не иначе как реальность дышала, втягивая и выпуская невидимый эфир. Краски тоже начали меняться. Привычные оттенки серого и коричневого уступали место неестественно ярким, почти кислотным цветам. Синий становился слишком синим, зеленый — ядовито-изумрудным. Мир словно превращался в безумную картину импрессиониста.

Тони моргнул, пытаясь сбросить наваждение. На мгновение все вокруг приобрело привычные очертания, но уже в следующую секунду аномалия вернулась с новой силой. Теперь к визуальным эффектам добавились еще и звуковые. Обычные шумы города — гудки машин, голоса людей, шум ветра — начали искажаться, то становясь пронзительно высокими, то уходя в инфразвуковой диапазон. Какофония звуков нарастала, грозя разорвать барабанные перепонки.

Старк зажмурился и заткнул уши, как вдруг реальность вокруг начала резко двоиться и расслаиваться, как страницы старой книги. Контуры зданий и людей, подсвеченные Э.Д.И.Т, задрожали и расплылись, уступая место чему-то совершенно иному. Он почувствовал, как его сознание словно проваливается в бездонную черную яму. В ушах зазвенел странный, нарастающий гул, а перед глазами замелькали образы, аналога которых он никогда не видел, но которые казались пугающе знакомыми.

Тони попытался сосредоточиться, понять, что происходит, но его разум словно раскололся на тысячи осколков, каждый из которых отражал фрагмент какой-то совершенно невообразимой битвы. Улицы разбитого Манхэттена безмятежно растворялись, уступая место яркому, болезненному видению, нахлынувшему внезапно, словно удар тока. И несмотря на абсурдность ситуации, Старк не мог избавиться от ощущения, что это не галлюцинация или игра воображения, а нечто реальное, почти осязаемое. Это чувство лишь усиливалось с каждой секундой, по мере того, как видение становилось всё более отчётливым.

Простиравшаяся вокруг земля была изрыта кратерами настолько, насколько хватало глаз. Пурпурное небо, затянутое тучами пепла и беспорядочными змеями энергетических разрядов горело. Неестественная тишина, сковавшая поле боя, внезапно взорвалась яркой обжигающей вспышкой.

Почти сразу внимание Старка привлекла находящаяся поодаль незнакомая фигура высокого мужчины в необычном красном плаще Его седые виски контрастировали с тёмными волосами, а на шее висел массивный медальон, излучающий зеленоватое сияние. Лицо человека было изможденным, а в глазах читалась какая-то странная решимость. Незнакомец поймал взгляд Тони и едва заметно кивнул, поднимая вверх трясущийся палец. Этот жест был исполнен какого-то сакрального смысла, словно передавал некое послание, понятное лишь им двоим.

В этот момент его будто пронзило электрическим разрядом. Внутри всё перевернулось, а сердце забилось с бешеной скоростью. Он внезапно понял, что должен делать, хотя разумом толком не мог объяснить, откуда пришло это знание. Не раздумывая ни секунды, Тони бросился вперёд, игнорируя боль во всём теле и протестующий скрип брони. Каждый шаг давался с невероятным трудом, но он упрямо продвигался к своей цели — громоздкой фигуре Титана, закованную в отливающие золотистым металлом доспехи.

Лицо существа, обезображенное глубокими бороздами шрамов, было подобно застывшей маске. Глубоко посаженные глаза горели холодным, расчетливым огнем, а на губах играла жестокая ухмылка, будто он наслаждался разворачивающимся перед ним хаосом.

Краем глаза Тони заметил Питера, который дрался с невероятной ловкостью, но явно проигрывал в силе своему противнику. И что-то в нем вдруг вызвало у Старка острое чувство… вины? Не той вины, что он чувствовал сейчас. Вины более застарелой и глубоко забитой, точно он жил с ней много лет. Но почему?

В груди мгновенно всё сжалось от дурного предчувствия, но Тони заставил себя не останавливаться.

Дистанция сокращалась. Десять метров, пять, три… Наконец, Тони оказался достаточно близко, чтобы рассмотреть предмет, покоящийся на огромной ладони Титана во всех деталях.

Массивная золотая перчатка, инкрустированная сияющими камнями чистейших цветов, источала невероятную энергию. Каждый из самоцветов, казалось, обладал собственной пульсирующей жизнью, и от их переливов у Старка рябило в глазах.

Мгновение — и вот уже пальцы Железного Человека сомкнулись на перчатке в отчаянной попытке стянуть её. Титан, застигнутый врасплох этим самоубийственным манёвром, взревел от ярости. Его свободная рука метнулась к Тони, намереваясь схватить наглеца, посмевшего бросить ему вызов, но Старк действовал на опережение. В последний момент, воспользовавшись секундным замешательством противника, он, что есть силы, дёрнул перчатку на себя, и вдруг произошло нечто невообразимое — словно повинуясь безмолвному зову, сверкающие камни один за другим начали перетекать с массивной ладони Титана на руку Железного Человека. Тони с ужасом наблюдал, как разноцветные сгустки энергии впиваются в его броню, прожигая её насквозь. Боль была запредельной, но он стиснул зубы, борясь с искушением сорвать с себя перчатку.

Время замедлилось, отмеряя секунды лишь замедленно-приглушенными обрывками собственного пульса.

Сквозь мутную пелену Старк увидел, как глаза Титана расширяются от неподдельного изумления, как медленно, будто в густом сиропе, движется к нему огромный кулак. В этот момент раздался оглушительный треск — камень за камнем, артефакты занимали свои места на руке Железного Человека, и вот уже вся перчатка сомкнулась на его ладони, будто была создана специально для него.

Острая судорога прошила все тело, вырывая из легких сиплый сдавленный крик. Реальность вокруг задрожала и начала растворяться, словно смываемая потоками дождя. Последнее, что увидел Тони перед тем, как провалиться в темноту — фигуру Титана, беспомощно простирающего руку в его сторону на фоне охваченного пламенем умирающего неба.

Нестерпимая ослепительная вспышка белого света обожгла сетчатку вновь. В лицо неожиданно плеснула вода из стакана, заставив воспрянуть и проморгаться. Все стихло.

Старк вздрогнул всем телом и осторожно открыл глаза, готовый к новому приступу безумия. Но мир вокруг снова стал нормальным. Никаких искажений, никаких аномальных цветов и звуков! Он вновь стоял среди дымящихся руин самолета, тяжело дыша и судорожно озираясь по сторонам.

Перед глазами поплыли тёмные пятна. Он пошатнулся, инстинктивно хватаясь за грудь, где под тканью рубашки пульсировал реактор.

— Босс, фиксирую критическое нарушение сердечного ритма! — голос Пятницы, искаженный помехами, пробился сквозь шум в ушах. — Уровень кортизола превышает норму на 400%, активность мозга…

Внезапно голос ИИ оборвался, а в следующее мгновение линзы Э.Д.И.Т. мигнули и погасли, отрезая Старка от внешнего мира.

— Э.Д.И.Т? Пятница? — позвал он, но ответом ему была лишь тишина.

Роуди всё ещё был рядом, обеспокоенно вглядываясь в его лицо.

— Тони, что за чертовщина здесь творится? Что с тобой?

Старк медленно перевёл взгляд на свою левую руку, не решаясь даже моргнуть. Как ни странно, вместо инопланетной перчатки там была лишь его собственная ладонь, крепко сжимающая последнюю модель старкфона. Видение — или воспоминание? — рассеялось, словно лопнувший мыльный пузырь, оставив после себя лишь нарастающую тревогу и миллион вопросов.

— Я… Просто… проверяю безопасность периметра, — тут же нашелся что соврать Тони и, с недоумением уставившись на потухшие диоды, судорожно сдёрнул очки с переносицы.

Роуди, чье лицо выражало крайнюю степень скепсиса, скрестил руки на груди.

—Ты серьезно сейчас? Ты едва на ногах стоишь! — полковник перевел взгляд на погасшие очки. На его памяти подобное происходило впервые. — Что с Э.Д.И.Т.?

— Не знаю, — Старк покачал головой, пытаясь привести мысли в порядок. — Она просто отключилась. Как и Пятница.

Неожиданная трель телефонного звонка выдернула Тони из состояния прострации. Он машинально провёл пальцем по экрану, принимая вызов, даже не взглянув на имя абонента. В ушах всё ещё стоял странный гул, а перед глазами мелькали обрывки видений, казавшихся слишком реальными для простой игры воображения.

Мужчина тряхнул головой, пытаясь сфокусироваться на настоящем.

— Да?

— Тони, — раздался в трубке взволнованный голос Пеппер, — у меня новости о Питере. Хелен смогла стабилизировать его состояние, но… Тебе лучше приехать. Немедленно.

* * *

В эфире экстренный выпуск новостей. Я, Кристин Эверхарт, веду прямую трансляцию с места беспрецедентной катастрофы в самом эпицентре Манхэттена.

В 21:47 по восточному времени, грузовое воздушное судно, предположительно принадлежащее конгломерату «Stark Industries», потерпело крушение на пересечении 7-й авеню и Западной 45-й улицы. Эпицентр столкновения локализован на северо-западном углу вышеуказанного перекрестка. Многоэтажное офисное здание, в которое врезался самолет, полностью дезинтегрировано. На его месте образовался кратер диаметром около 50 метров. Пожарные расчеты ведут непрерывную борьбу с распространяющимся пламенем, которое уже охватило прилегающие строения. Культовый театр «Лант-Фонтанн» на 46-й улице получил критические повреждения от ударной волны и обломков. Судьба находившихся в здании людей на данный момент неизвестна.

Фрагменты воздушного судна рассеяны на территории нескольких кварталов, нанёсшие повреждения фасадам зданий вплоть до 6-й авеню на востоке и 8-й авеню на западе. Улицы буквально погребены под завалами из стекла и железобетонных конструкций.

Особую тревогу вызывают аномальные находки среди обломков. Согласно инсайдерской информации из спасательных групп, обнаружены кристаллические образования неустановленного происхождения, эмитирующие не идентифицированное излучение. Официальные лица отказываются от комментариев.

Дополнительным фактором, усложняющим расследование, является тотальный выход из строя систем видеонаблюдения в радиусе нескольких кварталов за считанные секунды до катастрофы. Точная статистика по жертвам и пострадавшим на данный момент отсутствует. Спасательная операция продолжается в круглосуточном режиме, однако её эффективность снижена из-за высокого риска вторичных обрушений и нестабильности поврежденных конструкций. В настоящее время мы ожидаем официального брифинга от ген. директора «Stark Industries» Тони Старка, который, по имеющейся информации, прибыл на место катастрофы и координирует действия спасательных служб. Мы продолжаем следить за развитием ситуации. Оставайтесь с нами для получения оперативных обновлений….

…Обрывки какого-то репортажа эхом отдавались в полубессознательном разуме. Сквозь пелену забытья до слуха доносились тревожные слова о беспрецедентной катастрофе, поразившей сердце Манхэттена. Упоминания о рухнувшем самолете «Stark Industries», аномальных кристаллических образованиях и таинственном излучении просачивались в затуманенное сознание, порождая смутное чувство надвигающейся угрозы. Реальность врывалась в восприятие фрагментами, постепенно складываясь в единую картину. Звуки, запахи и ощущения обрушивались медленно, будто разрозненные части пазла, выстраивающиеся каждый на свое место.

Вдруг по телу пробежала судорога, будто в макушку вонзилось что-то острое и наэлектризованное. В глазницах пульсировало. Воздух со свистом проходил сквозь пересохшие губы, царапая гортань. Питер повернул голову набок и попытался издать вопль, дать выход накопившейся боли и смятению. Тщетно. Из пересохшей гортани не вырвалось ни звука, лишь беззвучный хрип сорвался с потрескавшихся губ.

Надо отпихнуться руками, защититься! И опять ничего: руки плетьми лежали вдоль тела. Пальцы нащупали, судя по всему, простыню. Питер не без труда раскрыл глаза — сухие настолько, что все вокруг в ярком свете смешалось в пестрое месиво. Он интенсивно заморгал, и только тогда в них вернулась влага.

Вскоре помещение начало обретать очертания. Так, рядом никого. Во всяком случае он хотя бы жив, даром что боль выжигает огнем все тело. Вялые руки еле слушались — далеко не сразу удалось подтянуть их к пульсирующей макушке.

В голове навязчивой мыслью билось: «Встань и осмотрись». Паркер с трудом, сантиметр за сантиметром, подталкивал себя, пытаясь сесть на койке. В ладонях забегали иголочки. Приняв почти вертикальное положение, он несколько раз сжал кулаки, разгоняя кровь и восстанавливая чувствительность. Дрожащими пальцами потянулся к бутылке на прикроватном столике — сначала понюхал и только затем стал пить, пока жажда не отступила и не прорезался хотя бы шепот.

Питер медленно осмотрелся, его зрение постепенно фокусировалось на деталях медотсека.

Помещение было просторным, с высокими потолками и стенами, окрашенными в нейтральный светло-серый цвет. Вдоль стен располагались шкафы из матового стекла, заполненные медицинским оборудованием и препаратами. Мягкое, рассеянное освещение исходило от встроенных в потолок панелей, создавая успокаивающую атмосферу.

Койка, на которой лежал Питер, была не обычной больничной кроватью, а высокотехнологичным медицинским ложем, оснащенным множеством датчиков и возможностью трансформации. Рядом стояла стойка с капельницей, к которой тянулась тонкая трубка, присоединенная к его руке.

Справа от кровати располагался сенсорный монитор, отображающий жизненные показатели: пульс, давление, уровень оксигенации крови и другие параметры. Цифры на экране мерно пульсировали, отражая его постепенно стабилизирующееся состояние.

Воздух в помещении был свежим и прохладным, с легким запахом антисептика. Тишину нарушало лишь тихое гудение вентиляции и едва слышное попискивание медицинского оборудования.

Напротив койки располагалось большое панорамное окно, занимавшее почти всю стену. Сквозь него открывался впечатляющий вид на окрестности. Стекло явно было не простым — Паркер заметил едва различимое мерцание, свидетельствующее о наличии защитного силового поля.

Питер пригляделся. То, что он увидел за окном, заставило его резко вздохнуть от изумления. Если изнутри это место и не вызывало каких-либо осмысленных ассоциаций, то снаружи…оно было ему знакомо. Слишком хорошо знакомо. Перед ним простирался знакомый до боли пейзаж — обширная территория базы Мстителей в северной части штата Нью-Йорк. Зеленые лужайки, посадочные площадки для квинджетов, тренировочные полигоны — это место было в точности таким же, каким он помнил его годы назад.

Но этого не могло быть.

База Мстителей была разрушена во время финальной битвы с Таносом — Питер своими глазами видел, как она превратилась в руины. Он судорожно заморгал, пытаясь прогнать наваждение, но картина за окном оставалась неизменной — новый комплекс Мстителей во всем своем былом великолепии.

Волна замешательства и тревоги накрыла с головой. Парень попытался приподняться на кровати, но тело отозвалось болью.

— Что происходит? — лихорадочно подумал он, оглядываясь по сторонам в поисках хоть каких-то подсказок.

Последнее, что он помнил — это темный переулок в Квинсе, драку с преступниками и мучительную боль от полученных ран. А теперь он внезапно оказался в медблоке давно разрушенной базы Мстителей? Питер чувствовал, как его начинает захватывать паника.

Он зажмурился и снова открыл глаза, надеясь, что видение исчезнет. Но ничего не изменилось. База Мстителей по-прежнему была там, за окном, целая и невредимая, словно и не было всех тех ужасных событий последних лет.

В уме ничего не складывалось в осмысленную цельную картину. Это место попросту не могло существовать. Он не мог здесь находиться.

Или же он умер?

Упругий ком в горле разбухал до немыслимых размеров — вызывал тошноту. Его разум категорически отказывался принимать увиденное. Оно противоречило всему!

Собрав все силы, парень, наконец, смог осторожно приподняться на кровати. Каждое движение отдавалось тупой болью во всем теле, но Питер упрямо игнорировал дискомфорт. Его разум был сосредоточен на одной цели — выяснить, что происходит.

Медленно, сантиметр за сантиметром, он спустил ноги с кровати. Холодный пол обжег босые ступни, вызвав непроизвольную дрожь. Питер на мгновение замер, прислушиваясь к своим ощущениям и окружающей обстановке. Тишина. Ни шагов, ни голосов. Похоже, он был один.

С тихим шипением сквозь стиснутые зубы, парень оперся о прикроватную тумбочку и рывком поднялся на ноги. Мир на секунду закружился перед глазами, заставив его покачнуться, но паучье чутье не подвело — рука инстинктивно нашла опору, не позволив упасть.

Справившись с головокружением, Питер осторожно двинулся вдоль кровати — капельница назойливо потянулась следом. Поморщившись, он аккуратно извлек иглу из вены. Крошечная капля крови выступила на месте укола, но тут же свернулась — регенерация уже начала свою работу. Теперь, освободившись от пут медицинского оборудования, Питер смог осмотреться более внимательно — взгляд зацепился за собственное отражение в зеркальной поверхности выключенного монитора. То, что он увидел, заставило его судорожно вздохнуть: бледное, осунувшееся лицо, покрытое синяками и ссадинами; темные круги под глазами, выделяющиеся особенно ярко на фоне неестественно бледной кожи. Он выглядел так, словно побывал в мясорубке, а затем пролежал без сознания несколько дней.

Юноша с трудом отвел взгляд от своего измученного отражения. Ему нужно было найти одежду и выбраться отсюда. Обнажённый и босой, он чувствовал себя слишком уязвимым.

Осторожно ступая, Питер обошел палату. Внимание привлек встроенный шкаф у дальней стены, и парень осторожно потянул ручку на себя — дверца плавно отъехала в сторону, открывая содержимое. То, что он увидел внутри, заставило его нахмуриться в замешательстве. Перед ним висели ряды совершенно новой одежды — джинсы, футболки, толстовки, даже пара кроссовок стояла на нижней полке. Все вещи выглядели качественными и дорогими, с бирками известных брендов, но, что самое удивительное, они были точно его размера.

Паркер медленно провел рукой по мягкой ткани темно-синей толстовки. Ощущение было странным — словно кто-то специально подготовил для него целый гардероб, предугадав все его предпочтения. Даже цвета и стиль одежды соответствовали его вкусу.

— Как это возможно? — мимолетом промелькнул в голове очевидный вопрос.

Он точно знал, что никогда раньше не бывал в этой комнате, да и на базе Мстителей он проводил не так много времени, чтобы здесь хранилась его одежда. Тем более — совершенно новая.

С растущим беспокойством Питер начал перебирать вещи — каждая следующая находка только усиливала его замешательство. Футболки с принтами на научную тематику, которые он обожал. Толстовка с логотипом его любимой рок-группы, даже пара носков с изображением молекул ДНК — точно такие же он когда-то хотел купить, но так и не собрался. Это было слишком. Слишком точно, слишком продумано. Словно кто-то залез к нему в голову и материализовал идеальный гардероб.

Питер почувствовал, как по спине пробежал холодок. Ситуация становилась все более абсурдной.

Подавив нарастающую тревогу, он быстро оделся, выбрав самые неприметные вещи — черные джинсы, серую футболку и темно-синюю толстовку. Одежда села идеально, словно была сшита специально для него. Натягивая кроссовки, Питер вновь поймал свое отражение. Бледное лицо, покрытое синяками, резко контрастировало с новой чистой одеждой. Он выглядел как человек, попавший в аварию и очнувшийся в чужом доме.

В каком-то смысле, так оно и было. Иначе как можно объяснить то, что он оказался в месте, которого не должно существовать, окруженный вещами, которых у него никогда не было. И чем больше Паркер об этом думал, тем сильнее росло ощущение, что он попал в какую-то изощренную ловушку.

Мысль бежать жгла все сильнее, и, сглотнув комок в горле, Питер решительно подступил к предположительно ведущей к выходу двери из матового стекла без ручки, сбоку от которой на стене красовалась сенсорная панель. Он на секунду замер, ожидая, что система потребует какой-нибудь сложный код доступа, но дверь бесшумно отъехала в сторону от одного его приближения.

Питер осторожно выглянул в коридор. Длинный, стерильно-белый проход простирался в обе стороны, теряясь в изгибах и поворотах. Мягкое, рассеянное освещение, казалось, исходило от самих стен, не оставляя ни единой тени. Воздух был наполнен едва уловимым запахом дезинфицирующих средств.

Собравшись с духом, юноша шагнул вглубь коридора и двинулся вправо, инстинктивно стараясь держаться ближе к стене. Коридор извивался, словно лабиринт. На развилках Питер выбирал направление наугад, надеясь, что его паучье чутье выведет к выходу. Вдоль стен через равные промежутки располагались двери, похожие на ту, из которой он вышел. Все они были закрыты, и Питер не рискнул проверять, что за ними.

Внезапно тишину прорезал смутно знакомый женский голос, заставив Питера подпрыгнуть от неожиданности:

— Доброе утро, мистер Паркер. Рада видеть, что вы проснулись. Как вы себя чувствуете?

Парень резко обернулся, но коридор был пуст. Голос, казалось, исходил отовсюду сразу.

— П-пятница? — неуверенно произнес он.

— Совершенно верно! — дружелюбно отозвалась ИИ. — Могу ли я вам чем-нибудь помочь?

Питер сглотнул, лихорадочно соображая. У него было столько вопросов, что он не знал, с чего начать.

— Пятница… где я? То есть, я знаю, что это база Мстителей, но… как я сюда попал?

— Вас доставили сюда двадцать часов назад в тяжелом состоянии, Питер. Вы получили множественные травмы в результате инцидента в Квинсе.

Питер нахмурился. Двадцать часов? Последнее, что он помнил — это…

— Пятница, какой сейчас год?

Последовала короткая пауза, словно ИИ была крайне озадачена его вопросом.

— Сейчас 2016 год, Питер. 22 октября, если быть точной.

Питер почувствовал, как земля уходит из-под ног. 2016? Это же невозможно!

— Это какая-то ошибка, — пробормотал он куда-то в пространство. — Эм-м-м, а где мистер Старк?

— Мистер Старк в настоящее время находится в центре Манхэттена, координирует спасательные работы после крушения самолета, — деловито оповестила Пятница.

— Крушение самолета? Какого самолета?

— Согласно последним данным, 18 часов 27 минут назад грузовое воздушное судно модели «Stark Industries C-17 Globemaster III», осуществлявшее плановую транспортировку оборудования и материалов из Башни Старка в новый комплекс Мстителей, потерпело крушение в центральном районе Манхэттена. Точные координаты места падения: 40°45'28.4"N 73°59'09.1"W.

Питер резко одернулся, точно коснулся живого пламени. Самолет, осуществлявший переезд рухнул в центре Манхэттена? Но ведь это не имело никакого смысла. Как вообще самолет мог упасть посреди города?

— … Как это возможно?

— Причины инцидента в настоящий момент не установлены. Предварительный анализ телеметрии указывает на возможное вмешательство внешних факторов в системы управления самолетом. Ведется расследование. Мистер Старк лично координирует спасательную операцию и работы по ликвидации последствий крушения. Хотите, чтобы я связалась с мистером Старком?

На мгновение Питер почти согласился. Ему отчаянно хотелось услышать голос Тони, получить хоть какие-то объяснения. Но страх и замешательство взяли верх.

— Нет! — поспешно ответил он. Одержимые подступающей паникой мысли не укладывались в голове ни вдоль, ни поперек.

Парень прислонился к стене, чувствуя, как голова идет кругом. Слишком много информации, слишком много вопросов без ответов: 2016 год, крушение самолета, он сам в медблоке базы Мстителей… Все эти факты будто разрозненно наслаивались друг на друга, но категорически не стыковались.

— Пятница, ты точно уверена, что сейчас 2016 год? — словно убеждая самого себя, что не сошел сума, лишний раз уточнил Питер.

После его вопроса Пятница в искренней растерянности даже потратила семь десятых секунды на самодиагностику.

— Абсолютно уверена, Питер. Мои системы функционируют нормально. Возможно, вы испытываете временную дезориентацию из-за травмы головы. Настойчиво рекомендую вам вернуться в медицинский блок для дополнительного обследования.

Парень отрицательно покачал головой.

— Нет, я… я в порядке.

Он двинулся дальше по коридору, ощущая, как каждый шаг отдается тупой болью во всем теле. Мышцы ныли, словно после изнурительной тренировки, а в голове пульсировала тупая боль. Он чувствовал слабость в ногах, и несколько раз ему пришлось опереться о стену, чтобы не упасть. Дыхание стало тяжелым и прерывистым, будто он пробежал марафон, а не прошел несколько десятков метров.

Коридор, казалось, не имел конца. Стерильно-белые стены с равномерно расположенными дверями начинали давить на психику. Мягкое, рассеянное освещение, исходящее от самих стен, создавало ощущение нереальности происходящего. Питер не сразу заметил, что через каждые несколько метров на потолке располагались едва заметные камеры наблюдения — их объективы, следили за каждым его движением.

В то же время, его обостренный слух уловил глухо звучавшие голоса, доносящиеся из-за одной из дверей дальше по коридору.

Паркер замер, прислушиваясь. Один из голосов был ему смутно знаком и у него складывалось ощущение, что принадлежал он… Пеппер Поттс?

— …Результаты анализов крайне необычны, мисс Поттс, — до слуха приглушенно донесся другой, не знакомый Питеру женский голос, и в этом голосе слышалось явное беспокойство.

— Я никогда не сталкивалась с подобным.

— Что именно вас тревожит, доктор Чо?

— Результаты комплексного обследования Питера показывают значительное расхождение между его хронологическим и биологическим возрастом. Согласно документам, ему 15 лет, однако анализ длины теломер методом количественной ПЦР показал, что средняя длина теломер лейкоцитов периферической крови Питера соответствует значениям, характерным скорее для людей, приближенных к двадцати годам. Как вы знаете, теломеры укорачиваются с каждым делением клетки, и их длина считается надежным индикатором биологического возраста.

— О чем они говорят? — растерянно произнес про себя парень.

— Мы исследовали несколько ключевых локусов, ассоциированных с возрастными изменениями. Дополнительно, биохимический анализ крови показал уровни некоторых возраст-ассоциированных белков, в частности p16INK4a и бета-галактозидазы, превышающие ожидаемые для 15-летнего подростка, — продолжала Хелен. — Кроме того, уровень митохондриальной активности и экспрессия генов, связанных с регенерацией тканей, значительно превышают норму даже для его улучшенной физиологии. Это похоже на… ускоренное старение на клеточном уровне.

Питеру на миг показалось, что комната вокруг него начинает ходить ходуном. Это было уже слишком.

Он отшатнулся от двери, пытаясь осмыслить услышанное. Его локоть задел металлическую панель на стене, издав громкий лязг. Звук эхом разнесся по коридору, и голоса за дверью мгновенно стихли.

— Кто здесь? — из-за двери раздался встревоженный голос Пеппер.

Паника захлестнула Паркера волной, и он, не раздумывая, бросился бежать. Ноги, еще секунду назад казавшиеся ватными, теперь двигались с невероятной скоростью, подгоняемые адреналином и страхом.

— Питер! — крик Пеппер догнал его уже на повороте. — Питер! Стой!

Но он не мог остановиться. Не сейчас, когда в его голове вихрем кружились обрывки услышанного разговора. Это было слишком, чтобы просто принять и смириться.

Коридоры мелькали перед глазами, сливаясь расплывчатую белую полосу. Питер бежал, не разбирая дороги, руководствуясь лишь инстинктом и желанием оказаться как можно дальше отсюда. Позади слышались торопливые шаги и голоса — Пеппер и, вероятно, охрана базы преследовали его.

— Пятница, заблокируй все выходы! — донесся до него приказ мисс Поттс.

Питер понял, что у него считанные секунды. Сердце в груди колотилось с бешеной скоростью, каждый удар отдавался не только в ушах, но и острой болью в животе. Он инстинктивно прижал руку к месту, где совсем недавно была огнестрельная рана. Швы, казалось, натянулись до предела, грозя разойтись в любой момент.

Адреналин все еще бурлил в крови, притупляя боль, но Питер знал — это ненадолго. Он резко свернул в боковой коридор, его кроссовки скрипнули по гладкому полу, и это простое движение отозвалось новой волной агонии. Впереди, словно спасительный маяк, виднелось огромное панорамное окно.

Питер не позволил себе ни секунды сомнений, хотя его тело кричало об опасности. Он сделал глубокий вдох, морщась от боли в рёбрах, и рванулся вперед. Мир вокруг замедлился. С каждым шагом парень ощущал, как что-то теплое и влажное просачивается сквозь повязку. Рана открылась, но останавливаться было нельзя. Он видел, как его бледное отражение в стекле становится все ближе, вместе с тем замечая крупное пятно крови, расползающееся по толстовке.

В последний момент Питер прикрыл голову руками, группируясь для прыжка. Паучье чутье завибрировало. Удар. Звон разбитого стекла смешался с его сдавленным хрипом боли. Осколки разлетелись вокруг, некоторые впились в кожу, добавляя новые раны к уже существующим. Но эта боль была ничем по сравнению с пульсирующим жжением в животе.

На долю секунды возникло ощущение полета, но оно быстро сменилось паникой. Питер понял, что приземление может стать для него фатальным. Инстинкты взяли верх, и он попытался сгруппироваться, но раненое тело не слушалось как прежде.

Земля встретила его безжалостно. Удар выбил воздух из легких и, казалось, разорвал все внутренности. Парень перекатился, оставляя на траве кровавый след. Пространство вокруг померкло, грозя утянуть его в беспамятство. Секунда. Две. он лежал оглушенный, пытаясь восстановить дыхание. Каждый вдох отдавался болью в ребрах, но медлить было нельзя. Превозмогая боль, он заставил себя подняться на ноги — мир вокруг стремительно покачнулся. Резкое движение отозвалось очередной нестерпимой вспышкой боли, а новая толстовка уже вовсю просвечивала внушительных размеров кровавое пятно.

Паркер бросил быстрый взгляд наверх, на разбитое окно. Пеппер все еще стояла там — её лицо было искажено гримасой ужаса при виде зияющей раны на животе, которую парень неосмотрительно попытался зажать окровавленными пальцами. Их взгляды встретились на мгновение — женщина была крайне обеспокоена его выходкой, и все же в ее взгляде явно проскальзывало что-то еще. Понимание? Сочувствие? Он не мог себе позволить размышлять об этом именно сейчас.

Казалось бы, вот она, свобода, можно вздохнуть спокойно. И все же страх как терзал от самого пробуждения, так и теперь не разжимал хватку.

Превозмогая боль и головокружение, Питер развернулся и, спотыкаясь, побрел в неизвестном направлении. Каждый шаг отдавался пульсирующей болью в ране. Кровь, просачивающаяся сквозь наспех наложенную повязку, оставляла на стерильных бинтах предательский кровавый след. Его сверхчеловеческая регенерация должна была помочь, но даже она имела пределы. Ему нужна была помощь, но.кто мог ему помочь в нынешней ситуации?

Лесная подстилка хрустела под ногами, ветви деревьев цеплялись за одежду, словно пытаясь удержать на месте. Сумрак леса постепенно редел, и вскоре Питер вышел на небольшую опушку.

Внезапно мир вокруг начал резко видоизменяться. Звуки, до этого приглушенные лесной чащей, обрушились на него подобно стремительной смертоносной лавине. Кожа стала невероятно чувствительной: легкий ветерок ощущался как наждачная бумага, одежда — как колючая проволока. Каждое прикосновение отзывалось болью, заставляя парня вздрагивать. Зрение обострилось до болезненной четкости — каждая трещина в земле, каждая пылинка в воздухе стали видны с ужасающей ясностью. Мир вокруг словно сошел с ума, превратившись в бешеную пляску ярких пятен, оглушительных звуков и невыносимых ощущений. Солнечный свет, отражаясь от дороги, ослеплял, заставляя глаза слезиться.

Сенсорная перегрузка накрывала с новой силой, грозя захлестнуть его с головой.

Чем ближе к шоссе, тем громче ощущались назойливые звуки цивилизации. Гул моторов, шелест шин по асфальту, отдаленные гудки клаксонов — все это сливалось в нечто, от которого у Паркера раскалывалась голова. Каждый новый звук был как удар молота по оголенным нервам.

Шаг за шагом, спотыкаясь и едва не падая, Паркер упорно приближался к краю леса. В глазах двоилось, а звуки и запахи по-прежнему продолжали атаковать органы чувств. Наконец, деревья расступились, открывая вид на шоссейную дорогу, извивающуюся змеёй вдоль лесистого ландшафта. Асфальт, нагретый полуденным солнцем, дрожал маревом, создавая иллюзию водной глади, простирающейся до самого горизонта.

По обе стороны от дороги тянулись полосы выжженной травы, отделяющие твердое грунтовое покрытие от густой стены деревьев. Поток автомобилей был редким, но постоянным. Время от времени мимо проносились то грузовики, чьи тяжелые колеса с глухим гулом заставляли землю под ногами заметно вибрировать, то груженые каким-то инвентарем потрепанные пикапы. Изредка появлялись и блестящие спорткары.

Питер болезненно прищурился, пытаясь сфокусировать взгляд. Его внимание привлекло что-то знакомое: старенькая маршрутка, покрытая пылью и с облупившейся краской, медленно приближалась по обочине. Паркер узнал эту модель — такие часто курсировали между пригородами и центром Нью-Йорка.

Не думая о последствиях, движимый лишь механическим желанием убраться отсюда подальше, Питер вышел на обочину и поднял руку. Маршрутка, скрипнув тормозами, остановилась рядом с ним. Дверь с шипением открылась, и усталый голос водителя спросил:

— Куда едем, парень?

Питер замер, толком не зная, что ответить. Его мысли бесцельно блуждали, пытаясь найти безопасное место, куда можно было бы отправиться. Внезапно, словно вспышка в темноте, в его сознании всплыло воспоминание — кладбище Квинса, где должна быть похоронена тетя Мэй.

— На кладбище Сайпресс Хиллз, — выпалил он, удивляясь собственному решению.

Водитель окинул его подозрительным взглядом, отметив бледность лица и пятна крови на одежде, но ничего не сказал. Он лишь кивнул, жестом приглашая Питера войти.

Парень забрался в маршрутку, опустился на сиденье и закрыл глаза, пытаясь унять головокружение. Дверь с лязгом захлопнулась. Салон наполнился тихим гулом двигателя, и автобус тронулся с места. Через замутненное восприятие проносились обрывки мыслей:

«Неужели все это происходит на самом деле?»

Неспешно, словно в замедленной съемке, пейзаж за окном начал меняться. База Мстителей, изначально казавшаяся огромной и неприступной, постепенно уменьшалась в размерах, превращаясь в крошечный прямоугольник посреди нескончаемой пелены леса.

Питер смотрел, как знакомые очертания базы тают вдали, и в его душе росло странное чувство опустошенности. Он оторвал взгляд от окна и попытался сосредоточиться на чем-нибудь другом, впрочем, напрасно, потому что отвлечься так и не получилось.

Все его мысли неизбежно возвращались к тому, что он оставил позади.

* * *

Сознание медленно возвращалось на свое место, просачиваясь сквозь затуманенный болью разум. Ванда приоткрыла отяжелевшие веки, силясь сфокусировать взгляд, но перед глазами плясали лишь размытые пятна света. Боль пронзала каждую клеточку, скручивая внутренности в тугой узел. Судорожно втянув воздух, девушка попыталась пошевелиться. Мышцы свело судорогой, и она застонала сквозь стиснутые зубы. Каждое движение отдавалось нестерпимой агонией в избитом, окровавленном теле.

С огромным трудом Ванда приподнялась на дрожащих руках. Перед затуманенным взором предстала незнакомая доселе обстановка. Стерильно-белые стены, залитые холодным, неестественным светом, дезориентировали, давили своей абсолютной безликостью.

Ни единого окна, ни намека на дверь — лишь идеально ровная мраморная гладь.

— Что это за место? — растерянно моргнув, Ванда попыталась встать, но бок стянуло таким спазмом, что у нее подломились колени.

Опершись дрожащей рукой о стену, она с трудом удержала равновесие. В глазах потемнело от резкого приступа боли. Сделав несколько неуверенных шагов, она остановилась, пытаясь восстановить сбившееся дыхание. Грудь тяжело вздымалась, а с губ срывались хриплые вдохи вперемешку с едва слышными стонами.

Только сейчас Ванда в полной мере осознала, насколько плачевно её состояние. Некогда алая ткань костюма превратилась в лохмотья — порванная, прожженная, пропитанная запекшейся кровью. Сквозь прорехи виднелась покрытая кровоподтеками и ожогами кожа. Дрожащие руки инстинктивно потянулись к лицу. Ванда поморщилась, когда пальцы скользнули по рассеченной брови, оставляя на коже липкую алую дорожку. Всё лицо будто горело огнем — бесчисленные порезы и ссадины нестерпимо саднили. Спекшаяся кровь стягивала кожу, а тонкая корочка застарелой грязи неприятно стягивала скулы. Спутанные волосы облепили залитый потом и кровью лоб.

Ванда судорожно смахнула прилипшие пряди и медленно двинулась вдоль стены, цепляясь трясущимися пальцами за гладкий камень. Шаг, другой, третий… Каждое движение давалось с неимоверным трудом, посылая волны раскаленной боли по всему телу.

В голове метались обрывки воспоминаний. Заклинание, направленное на то, чтобы избавить мир от гнета её губительной силы… Обжигающий жар магии, высасывающий жизнь по капле… Ослепительная, испепеляющая вспышка… И пустота. Беспросветный мрак небытия.

Но что произошло потом? Как она оказалась здесь — в этом пугающем, стерильном ничто?

Вопросы набатом стучали в висках, заставляя рвано хватать ртом воздух. Страх и неизвестность путали мысли, рождая в истерзанном сознании самые жуткие догадки: «Заключена ли она в очередной иллюзии собственного разума, порожденной чувством вины?

Или, того хуже, угодила в какую-то извращенную ловушку, созданную безжалостной магией Даркхолда?»

— Хватит! Возьми себя в руки! — Ванда стиснула зубы, пытаясь взять под контроль разрастающуюся по телу дрожь. С трудом переставляя ноги, она бесцельно побрела вперед — каждый шаг — маленькая победа; каждый судорожный вздох — подтверждение того, что она всё ещё жива.

Ванда не знала, сколько времени блуждала по бесконечным белоснежным коридорам, ведомая только слепой надеждой и упрямым желанием выжить. В конце концов, из последних сил доковыляв до тупика, она без сил привалилась к стене и, запрокинув голову, медленно сползла на пол. По щекам прочертили дорожки одинокие слезы, прожигая солью многочисленные царапины.

Боль, страх и смятение раздирали душу, срывая с искусанных губ беззвучные рыдания. Она чувствовала, как угасает, как теряет остатки сил с каждой каплей крови, просачивающейся сквозь пропитанную ею ткань.

Неужели это конец? Неужели она обречена сгинуть здесь — сломленная, опустошенная, лишённая всего? Этого ли она хотела?

В гнетущей тишине стерильного пространства внезапно раздался едва уловимый шорох.

Ванда, балансирующая на грани сознания, с трудом подняла отяжелевшие веки. Сквозь пелену боли и усталости она увидела, как воздух перед ней начал немного рябить. Пространство будто раскололось, образуя светящийся золотистым светом портал, из которого, мгновение спустя, одна за другой, вышли три незнакомые фигуры.

Ванда моргнула и обвела новоприбывших людей пристальным взглядом. Перед ней стояли двое мужчин и женщина, одетые в идентичную униформу и обеспечивающие защиту головы шлемы, что сразу же привлекало внимание своей необычностью. На груди каждого из них красовался значок с загадочными буквами «УВИ».

Первым шагнул вперёд крепко сложенный мужчина с острыми чертами лица и пронзительными серыми глазами. Его волосы, некогда тёмные, были испещрены серебристыми прядями, придававшими ему излишней подозрительности. На левой щеке виднелся тонкий, словно оставленный лезвием, шрам. Лицо мужчины выражало смесь озабоченности и профессионального интереса.

Рядом с ним стояла хмурая женщина с короткими светлыми волосами. Ее рука уверенно лежала на рукояти необычного оружия, прикрепленного к её поясу. На первый взгляд, устройство напоминало некую версию полицейской дубинки, но при ближайшем рассмотрении становились заметны его уникальные особенности — рукоять была эргономично изогнута и покрыта материалом, напоминающим черную кожу, но с едва заметным металлическим отливом. На ней располагались несколько небольших кнопок и переключателей, назначение которых оставалось для Ванды загадкой. Верхняя часть оружия заканчивалась расширением в форме усеченного конуса. В центре же находилось круглое отверстие, внутри которого едва заметно мерцала неопознанная энергия.

Третий член группы, молодой мужчина с азиатскими чертами лица, держал в руках устройство, напоминающее планшет с голографическим дисплеем.

Ванда, ошеломленная их появлением, попыталась отстраниться, вжимаясь в стену. Ослабевшее тело протестовало против каждого движения. На миг, девушка вдруг почувствовала себя загнанным в западню диким зверем.

— Кто…кто вы? — прохрипела она, с трудом ворочая пересохшим языком. Взгляд торопливо метался между агентами, пытаясь понять, чего от них можно ожидать.

Один из агентов сделал еще один осторожный шаг вперед. На левой стороне его шлема, прямо над визором, значилась емкая аббревиатура «H-927».

— Мисс Максимофф, — произнёс он низким, резонирующим голосом, — мы из Управления Временными Изменениями. Своими недавними действиями вы инициировали формирование нестабильного Нексус-события. Обычно такие узлы стабильны, и поддаются стандартным процедурам корректировки, но в вашем случае мы столкнулись с беспрецедентным уровнем квантовой энтропии. Мы понимаем, что вы находитесь в состоянии когнитивного диссонанса из-за темпоральной дезориентации. Однако, учитывая критичность ситуации, мы настоятельно рекомендуем вам проследовать с нами в штаб-квартиру УВИ для детального анализа и стабилизации вашего временного статуса. — Агент H-927 протянул девушке руку в успокаивающем жесте. — Ваше добровольное сотрудничество крайне желательно.

Ванда нахмурилась, пытаясь осмыслить услышанное.

«Какое еще Управление? О чем говорят эти люди?» — ее измученный разум с огромным трудом воспринимал информацию.

— Я не… я не понимаю, — пробормотала она, чувствуя, как новая волна головокружения накатывает на нее. Ванда попыталась отползти, но стена за спиной больше не оставляла пути к отступлению.— Я же просто хотела…

— Знаем, — мягко прервал ее голос агента. — Ваши намерения были благородны. Но слияние вашей магии с энергией Даркхолда создало нечто непредсказуемое. Этот Нексус — как незакрытый портал между временными потоками. И он расширяется.

Стоящая до этого чуть далеко от них светловолосая женщина шагнула вперед, её браслет внезапно ожил, проецируя голографическое изображение сложной сети переплетающихся линий.

— Смотрите, — она указала на хаотично переплетающиеся линии. — Это временные потоки и они сходятся здесь, в этой точке. В вас.

Глаза женщины быстро переметнулись на уставившуюся на голограмму бледнеющую девушку, за тем сузились, вероятно оценивая ее состояние.

— Она в шоке и серьезно ранена. Нам нужно действовать быстро.

Третий член группы не отрывая глаз от своего устройства, добавил:

— Критическая ситуация! Нексус-точка демонстрирует аномальное расширение с коэффициентом роста, превышающим стандартные параметры в 17,3 раза. Темпоральное поле вокруг эпицентра проявляет признаки хронотонной нестабильности, с флуктуациями, достигающими пика в 9,7 единиц по шкале Мёбиуса. Наши сканеры фиксируют множественные разрывы в квантовой ткани реальности, что может привести к коллапсу локального временного континуума в течение ближайших 37 минут. Вероятность каскадного эффекта, оценивается в 78,2%.

Мужчина с шрамом на щеке, сделал шаг к Ванде. Его голос звучал спокойно, но настойчиво:

— Мисс Максимофф, промедление может привести к образованию необратимой сингулярности, способной поглотить не только вашу реальность, но и смежную с ней. Вы должны пойти с нами. Немедленно.

Ванда ощутила, как волна первобытного, всепоглощающего ужаса накрыла её с головой. Инстинкт самосохранения взвыл диким зверем, требуя бежать, спасаться любой ценой. Боль и страх придавали сил.

Игнорируя протестующие мышцы, она рывком поднялась на ноги и, слегка пошатнувшись, тут же схватилась за стену, чувствуя, как липкий пот заливает лицо. В ушах стоял звон, в глазах двоилось, но страх гнал вперёд. Пространство вокруг постепенно начинало дрожать. Стены будто плавились, извиваясь причудливыми волнами. Воздух сгустился, потяжелел, словно в предчувствии бури. Каждый вдох давался с невероятным трудом.

Агенты двинулись на неё, медленно, осторожно, как охотники, загоняющие добычу. В их глазах мелькнуло что-то, похожее на сочувствие, смешанное с непреклонной решимостью. Они говорили что-то ещё, но слова тонули в нарастающем гуле, заполнявшем все вокруг.

— Я никуда с вами не пойду! Убирайтесь! — девушка рефлекторно подняла руки — пальцы скрючились в знакомом жесте призыва магии. Она ожидала почувствовать привычный поток энергии, бурлящий в венах, готовый вырваться наружу разрушительной силой, но вместо этого — пустота. Абсолютная, оглушающая пустота.

Дикая, иррациональная паника захлестнула разум. Без магии она была беспомощна, уязвима, как никогда прежде. Ванда отшатнулась, пятясь спиной вперёд, не отрывая взгляда от приближающихся агентов. Внезапно пространство вздрогнуло, словно от удара. Золотистые трещины прорезали искажённый воздух, расползаясь всё шире, словно разбитое стекло. Реальность трещала по швам, угрожая вот-вот разлететься на куски.

Агенты УВИ ускорили шаг, их лица стали жёстче, движения — резче. Они больше не тратили время на уговоры. Светловолосая женщина в мгновение ока преодолела разделяющее их расстояние и схватила Ванду за плечо стальной хваткой. Девушка закричала — хрипло, надрывно. Она билась в железной хватке агента, как пойманная в силки птица: пинала, царапалась, кусалась, не чувствуя боли в разбитых костяшках.

Остальные агенты бросились на помощь, пытаясь скрутить сопротивляющуюся девушку. Их хватка была жёсткой, но в то же время на удивление бережной. Они явно старались не причинить ей лишнего вреда.

Искажающийся мир вокруг них содрогался в агонии. Золотистые трещины ширились, грозя поглотить всё вокруг. Агенты обменялись встревоженными взглядами. Времени почти не оставалось.

Внезапно позади них раскрылся портал, озаряя пространство ровным золотистым светом. Пульсирующая энергия лизнула края прохода, словно приглашая шагнуть внутрь.

Не тратя больше ни секунды, агенты потащили отбивающуюся Ванду к порталу — сквозь пелену паники она успела заметить проблеск облегчения на их лицах. Девушка закричала вновь, захлёбываясь собственным отчаянием, и крепко впиваясь в плоть удерживающих её рук ногтями, рванулась из последних сил, почти вывернувшись из хватки. Однако агенты держали крепко.

С неумолимой силой они втолкнули сопротивляющуюся девушку в портал — в тот же миг золотое сияние поглотило их, скрывая от искажённого мира. Последнее, что увидела Ванда перед тем, как реальность растворилась — суровые лица агентов и обжигающий, пронзительный свет…

Реальность возвращалась урывками, словно осколки разбитого зеркала, медленно складываясь в единую картину. Первым вернулся звук: монотонное гудение каких-то приборов и приглушенные голоса за стеклом. Затем появились ощущения: стерильная прохлада больничной койки, тяжесть металлического ошейника, сковывающего шею, подобно путам.

Ванда с трудом разлепила веки. Яркий, неестественно желтый свет ударил по глазам, заставив её болезненно поморщиться. Когда зрение адаптировалось, она, наконец, смогла осмотреться.

Она находилась в просторной комнате, где каждая деталь словно застыла во времени, где-то между 1960-ми и далеким будущим. Стены, облицованные панелями из темного дерева, контрастировали с оранжевым плексигласом огромных окон. Массивные люминесцентные лампы под потолком заливали помещение теплым, чуть желтоватым светом, создавая причудливые угловатые фигуры, скользящие вдоль стены, на которой висели массивные аналоговые часы, чьи стрелки двигались неестественно, словно само время здесь подчинялось иным законам. Под ними располагалась доска объявлений, заполненная выцветшими листками с загадочными пометками.

В дальнем углу комнаты размещался небольшой бар с рядом хромированных высоких стульев. На полированной деревянной стойке стоял старомодный кофейник и несколько белых фарфоровых чашек с логотипом УВИ. Рядом примостился музыкальный автомат, из которого доносились приглушённые звуки джаза 50-х годов.

Ванда попыталась пошевелиться, но обнаружила, что её конечности надежно зафиксированы. Металлические браслеты, удерживающие её руки и ноги, выглядели как антикварные наручники, но светящиеся голубые линии на поверхности выдавали их истинную природу. Сама она лежала на узкой больничной койке, явно позаимствованной из какого-нибудь военного госпиталя середины прошлого века. Металлический каркас кровати был окрашен в характерный серо-зелёный цвет, а белоснежное постельное бельё хрустело от крахмала.

Первой мыслью было попытаться вернуть контроль. Внутри всё кричало о том, что она должна покончить с этим удушающим чувством слабости. Не раздумывая, Ванда попробовала призвать магию — привычное действие, почти инстинкт, — но результат оказался совершенно иным. Вместо знакомого ощущения энергии, наполняющей её пальцы, по телу прошелся резкий спазм боли, заставляющий ее напрячься и замереть. Тут же откликнулся ошейник: едва заметная вибрация пробежала по его поверхности, посылая по коже лёгкий разряд; поверхность металла прорезала мягкая голубоватая вспышка, будто сигнал системы о срабатывании. Казалось, он стал сдавливать шею сильнее, напоминая о невозможности сопротивления.

Ванда опустила взгляд на свои руки, безвольно прикованные к кушетке кровати и лишенные привычной силы. Тогда её внимание скользнуло на то, во что она была одета. Вместо изодранного костюма на ней отныне был надет непримечательный однотонный комбинезон бледно-серого цвета. Ткань, грубая и неприятная, слегка натирала свежие ожоги и порезы, которых она раньше даже не замечала. На груди красовался емкий логотип «УВИ».

Дыхание сбилось. В голове мелькнула мысль вырваться. Каким-нибудь образом. Но паника, мгновенно накатывая, обволокла её разум нарастающей волной. Монитор в углу коротко пискнул, реагируя на учащённый сердечный ритм. За стеклянной перегородкой раздался механический жужжащий звук: где-то в соседнем помещении заработал принтер, методично выплёвывающий длинные ленты бумаги с данными. В этот момент её внимание выхватило движение за окном. Это было мгновение, почти невесомое мельтешение в периферическом зрении, но его достаточно, чтобы её глаза тут же оторвались от пола и зафиксировались на массивном прозрачно-матовом стекле, которое прикрывало целую стену комнаты. Ванда чуть повернула голову, прищуривая глаза. За панорамным окном, выполненным из толстого, отполированного до идеального блеска стекла, она различила знакомую фигуру агента Н-927. Мужчина замер, задержав взгляд на её лице. Несколько секунд он без слов изучал её состояние, фиксируя каждую деталь, после чего, не торопясь, поднял руку и, слегка согнув запястье, активировал встроенный в браслет коммуникатор. Его голос едва уловимо прорезал пространство комнаты, но сказать, что именно он произнёс, Ванда не могла.

Через секунду дверь из прозрачного стекла открылась с едва слышимым шипением, и агент шагнул внутрь, остановившись у монитора, расположенного рядом с койкой Ванды, и слегка повернув его корпус по диагонали. Несколько щелчков по кнопкам — и экран, казавшийся до этого потухшим, ожил мягким голубоватым свечением, а гул встроенной электроники стал чуть громче.

«Временная стабильность — 47%», — гласила одна из строк, мерцая тревожным красным цветом. Рядом с этой записью по дисплею извивалась неровная линия кардиограммы, каждая вспышка которой вызывала едва заметное дрожание изображения.

— Это хронометр, — спокойно сказал агент, повернув голову к Ванде, — он фиксирует временные флуктуации. Видите эти всплески? — он указал на индикаторы, которые мигали зелёным и красным, — каждый раз, когда ваше сердцебиение ускоряется, появляются микроразрывы в ткани реальности. Ошейник подавляет вашу магию, чтобы предотвратить ещё большую дестабилизацию. Любая попытка использовать силу может только усугубить ситуацию.

Ванда молчала, но её взгляд был прикован к экрану. Слова агента звучали сухо, как отчёт, но в них ощущалось явное предупреждение. Её губы сжались в горькой усмешке, выдавая горечь: даже здесь, в этом странном месте, её считали опасной, неуправляемой угрозой.

Пик кардиограммы неожиданно взметнулся вверх, и индикаторы на консоли вспыхнули. В воздухе коротко раздалось низкое гудение, а линии голографической модели дрогнули, словно треснули изнутри. Девушка резко дёрнула руками, проверяя крепость оков — металл жалобно скрипнул, но выдержал. По телу прошла волна обжигающей боли, когда её магия, привычно откликнувшись на всплеск эмоций, наткнулась на невидимый барьер, возведённый ошейником

— Вот почему важно сохранять стабильность, — холодно подытожил агент.

В этот момент дверь вновь отворилась, и внутрь вошли двое других людей, которых Ванда видела ранее. Они встали по обе стороны от койки и, повинуясь короткому кивку агента H-927, принялись отсоединять удерживающие ее оковы от основания. Металлические замки щёлкали, освобождая руки и ноги. Она не сопротивлялась. Её тело было тяжёлым, слегка ослабленным от боли и усталости, но взгляд выражал настороженность.

Когда последний замок с щелчком открылся, один из агентов протянул ей руку, помогая подняться. Она медленно села, ощущая, как кровь начинает вновь свободно циркулировать в конечностях. Затем оба агента, получив короткий сигнал от Н-927, аккуратно взяли её под локти и, придерживая, повели к выходу.

Коридор, куда Ванду тотчас подтолкнули, оказался довольно длинным и строгим, затянутым в стерильную геометрию металлических панелей и искусственного света. Широкий пол с ламинированной поверхностью бликовал под холодными люминесцентными лампами, отражая их шаги, которые отдавались глубоким эхом. Комната, где она провела последние минуты, оставалась позади, плавно исчезая из её поля зрения.

Постепенно ее беспорядочный взгляд начинал выхватывать все больше интересных деталей: старые указатели на стенах и пыльные плакаты с инструкциями, казавшиеся пережитками прошлых десятилетий. Через стеклянные перегородки с латунной окантовкой, напоминавшие витрины старых универмагов, открывался вид на офисное пространство. Десятки агентов УВИ в серых униформах деловито сновали между массивными деревянными столами, заваленными бумажными папками с грифом «совершенно секретно» и старомодными пресс-папье. На некоторых столах стояли допотопные компьютерные терминалы с зелеными экранами, отображающие сложные ряды цифр и диаграмм.

По коридору изредка проносились курьеры с тележками, доверху заполненными документами. При их появлении остальные сотрудники торопливо прижимались к стенам, уступая дорогу, словно это было каким-то негласным правилом.

— После падения режима Того, Кто Остаётся, — вполголоса проговорил агент Н-927, поймав интерес Ванды, — мы больше не контролируем ветвление временных линий. Наша главная задача сейчас — мониторинг и предотвращение критических коллапсов.

По пути их процессия миновала несколько «карманных» залов временного анализа — небольших комнат, где опытные аналитики УВИ, в основном ветераны службы с проседью в волосах, склонялись над голографическими проекциями различных временных линий. В одном из таких залов седовласый аналитик в потертом твидовом пиджаке изучал сложную диаграмму квантовых флуктуаций, периодически делая пометки в массивном журнале.

— Отдел анализа темпоральных аномалий класса «Omega», — продолжил агент, заметив, куда направлен взгляд Ванды, — они фиксируют аномальные всплески и нестабильности в структуре реальности. Именно они засекли возмущения, вызванные вашим… взаимодействием с Даркхолдом.

Через несколько шагов они дошли до огромного окна, за кристально чистым стеклом которого простиралось нечто, напоминающее колоссальный архив. Бесконечные ряды полок уходили во тьму, а между ними сновали странные механические устройства, перемещающие коробки с документами.

Наконец, они остановились перед массивной дверью из тёмного дерева. Простая табличка над дверью гласила: «Отдел расследований темпоральных преступлений. Допросная №754.

— Прошу, — спокойно сказал агент Н-927, открыв дверь и сделав приглашающий жест.

Ванда шагнула внутрь. Комната встретила холодным, ровным светом, отражающимся от металлических панелей на стенах. Просторное помещение допросной выглядело чуждо. Устаревший дизайн соседствовал с явно развитой технологической сложностью. Стены были гладкими, выкрашенными в блеклый бежево-серый цвет, и только тонкий узор на них разводил ощущение монотонности. В центре помещения находился массивный стол, словно выросший из пола, и два одинаковых стула с низкой спинкой.

Ванда собралась сделать ещё шаг, как за спиной неожиданно раздался голос:

— О, смотрите-ка, кто у нас здесь! — тон был лёгким, с ноткой насмешливого превосходства, тем не менее, он заставил девушку остановиться и обернуться на источник.

В дверном проеме показалась высокая фигура короткостриженого мужчины средних лет в безупречно сшитом твидовом костюме-тройке, подобранном явно со вкусом и вниманием к деталям. Вся его поза являлась открытым воплощением безраздельной самоуверенности, буквально заявляющей о превосходстве так же ясно, как и выражение его лица.

— Ведьма, решившая переписать реальность… снова. Знаете, мисс Максимофф, для человека с такими впечатляющими способностями вы демонстрируете поразительную… неизбирательность в выборе методов — он произнёс это заразительно спокойно, с едва уловимой интонацией, приближенной к сарказму, однако его слова ударили точечно, и лицо Ванды замерло.

Её эмоции выдали себя прежде, чем она успела их сдержать: напряжение скользнуло по чертам, как брошенная тень.

— Не ожидали вас увидеть в этом секторе, сэр! — агент H-927 слегка наклонил голову, стараясь остаться твёрдым, несмотря на очевидное подавляющее присутствие вошедшего. Его тон был строг, но в нём прозвучал оттенок подчёркнутого уважения.

— О, знаете ли, когда речь заходит о таких… деликатных казусах, я предпочитаю лично вникать в детали, — небрежно ответил мужчина, отмахиваясь от формальностей.

В следующую секунду он уверенно вошел внутрь помещения и небрежным щелчком пальцев материализовал на стол перед Вандой серебряный поднос. На нём расположились две чашки горячего кофе, от которых поднимался тонкий ароматный пар, а рядом лежал аккуратный кусок яблочного пирога.

— Присаживайтесь, дорогая. Кофе поможет прояснить мысли. К тому же этот пирог — точная копия того, что подавали в кафе «Автомат» в 1964 году.

Ванда не двинулась. Её пальцы нервно зашевелились, пробежавшись по грубой ткани рукава. Грудная клетка тяжело поднялась, выдав её внутреннее напряжение. Каждый её инстинкт, буквально каждый, требовал призвать магию, но в тот же миг ошейник, опоясывающий её тонкую шею, сжался лёгкой вибрацией, предупредив, что любая попытка использовать силы будет моментально пресечена. Ванда крепче сжала ткань робы, пытаясь подавить внутреннюю бурю, которая не находила выхода.

— Кто вы?

— Бога ради, простите мои манеры. Мистер Парадокс, к вашим услугам — старший специалист отдела критических темпоральных дивергенций, — мужчина, в чьей улыбке таилось что-то демонстративно обворожительное, поклонился. — Присаживайтесь, мисс. Не стесняйтесь.

Ванда, сглотнув, осторожно опустилась на предложенное кресло. Чашка, протянутая мистером Парадоксом, показалась неожиданно лёгкой. Её пальцы нервно обхватили тёплый фарфор, и, несмотря на своенравный характер ситуации, аромат кофе действительно помогал прояснить мысли.

— Что это за место? — ее голос дрогнул, но слова все же прозвучали твердо.

— О-о, это место…— протянул мистер Парадокс с той самой напускной сердечностью, которая никак не могла скрыть характерный холод его тона, — это штаб-квартира Управления Временными Изменениями. УВИ, так будет проще. Когда-то мы были хранителями Священной Линии Времени. Прекрасная была эпоха. Чёткая, упорядоченная, никаких отклонений. Одним словом, мы поддерживали единственно верный порядок вещей, следили за тем, чтобы каждый вариант, каждая… скажем так, неудобная версия реальности была аккуратно подрезана как сорняк в идеальном саду. Системы временных линий должны были соответствовать строгому плану: никакой хаотичности, никакой неопределённости. Во всяком случае так было до тех пор, пока некоторые личности не решили, что знают лучше…

При этих словах агент H-927 едва заметно напрягся, но вовремя склонил голову в молчаливом, подчёркнуто профессиональном согласии, что больше было похоже на почти искусственное усилие. Парадокс бросил на него беглый взгляд и кривовато усмехнулся без капли утраты или сожаления, скорее констатируя факт некогда утраченного идеала. Его тонкие пальцы извлекли из внутреннего кармана пиджака гладкий металлический корпус карманных часов-контроллера, отточенным движением нащупывая на ободе устройства едва заметный выступ с микро-тактильной кнопкой.

Раздался отчётливый звук щелчка, а спустя мгновение на противоположном конце помещения, сопровождаясь низкочастотным гулом разогревающихся электронно-лучевых трубок, ожила массивная консоль, выстроенная из нескольких рядов примитивных кинескопных мониторов. Пространство постепенно наполнялось резким, но не раздражающим светом экранов. За темными стеклами медленно расползалась сложная сеть взаимосвязанных переплетающихся линий, на первый взгляд хаотичных, но при всем при этом следующих определенной геометрической упорядоченности. Ванда, сидя в кресле, инстинктивно отмечала сходство этой схемы с планом метрополитена: линии выглядели сложными маршрутами, соединёнными в определённой логике узлов.

— Добро пожаловать в ваше наследие, — опираясь на резной деревянный стол, мистер Парадокс неторопливо поднялся и, остановившись в шаге от одного из центральных мониторов, вновь обратил свой взгляд к девушке. — После устранения режима Того, Кто Остаётся, произошла фундаментальная реструктуризация временного континуума. То, что ещё недавно считалось нарушением, причём довольно серьёзным, теперь классифицируется как естественный процесс развития мультивселенной. Более не существует «Священной Временной Линии» как единственно допустимого хода событий… Отклонения, которые доселе требовали немедленной нейтрализации, сегодня официально признаны… допустимыми. Более того — они поощряются. Представляете? Страшная сила отныне наделена хрупким человеческим понятием «естественного», ибо нет ничего страшнее той силы, что подчинена субъективной человеческой воле.

— К чему вы ведете? — недоверчиво бросила Ванда. — Хотите обвинить меня во всех аномалиях этой… вашей карты?

Мистер Парадокс усмехнулся, так, словно заранее ожидал ее реакции.

— Разумеется, не во всех, — с тонкой, почти извиняющейся улыбкой ответил он, наконец обернувшись. — Будет вернее сказать, лишь в тех, которые не могут быть объяснены ничем иным, кроме вашего вмешательства.

Небрежно прикоснувшись пальцами к выступу на деревянной панели консоли, мужчина раскрыл часть дисплея.

— Взгляните сами. Убедитесь. Видите эту линию? — он обвёл область одного из главных узлов нарушения на экране. Яркий, неподвижный излом, окружённый «фонящей» красной аурой, будто жёг само пространство. — Это ваша реальность, мисс Максимофф. Один из самых нестабильных временных потоков на нашей практике: его всегда было нелегко контролировать.

— Контролировать? — Ванда сузила глаза и крепче сжала подлокотники кресла. Едва уловимая вибрация ошейника прокатилась вдоль её шеи, напоминая о том, как быстро её эмоции приближались к опасной черте.

Парадокс поднял руку, будто прося её об осторожности.

— Контроль — это условное понятие, обозначающее отслеживание. Мы аналитики, а не деспоты. Мы наблюдали линию вашей судьбы, фиксировали её устойчивость. Но не вмешивались… Во всяком случае до тех пор, пока этого не сделали вы сами.

Последние слова прозвучали нарочито туманно, словно мужчина с лёгким пренебрежением пытался намекнуть на что-то, что Ванда, возможно, просто не готова была услышать. И все же, кажется, она знала, о чём он говорит. Да, определенно знала.

— Я использовала Даркхолд для конкретной цели… — заметила она хладнокровно.

Парадокс сделал лёгкий шаг вперёд, пристально всматриваясь в ее лицо, которое казалось выполненным из мрамора — настолько сильно Ванда старалась подавить эмоции.

— Жажда искупления, мисс Максимофф, столь же естественна, что и жажда власти. Она порождает те же искры, тот же огонь. Однако последствия не прощают намерений, ровно как и Даркхолд никогда не предлагает прямых решений. Он лишь отражает ваши самые тёмные страхи, придавая им форму. Попросите его заключить себя в тюрьму, и он научит вас не просто запираться. Он научит ломать решётки мира, чтобы создать новую клетку — одну, в которой цепи разорвут не вас, а ту хрупкую реальность, что вас окружает.

— Нет! — голос Ванды, рваный и ломкий, вырвался из пересохших губ, но дрогнул в конце. Она запнулась, опустив глаза на свои дрожащие пальцы. В этом мгновении она поняла, что говорит это скорее самой себе, нежели собеседнику. Сознание, как фрагментированный фильм, начало рвать пространство вокруг на короткие, болезненные отрывки воспоминаний. Она видела разрушение Вундагора, гнев своих врагов, осуждающие взгляды Мстителей, взрывную мощь своей магии, что однажды разорвала реальность в Вествью. Сколько раз она пыталась справиться со своим даром, превращающимся в проклятие, но каждый раз становилась свидетельницей своей неспособности его контролировать.

Но этот раз был другим.

Она настояла на своей жертве. Она искренне верила, что заключая себя в вечную клетку, замыкаясь в своём собственном заклятии, она могла бы стереть последствия своей магии…

— Все было под контролем. Это была моя магия, мой выбор. Я не позволила бы ему управлять мной... — тихо проговорила она и, точно ища утешения, вновь взглянула на Парадокса, который в ответ лишь ненавязчиво дрогнул пальцами, точно стряхивая её слова, как лишнюю пыль на лацкане своего пиджака

— Позвольте, мисс Максимофф, я немного упрощу вам картину, — произнес он спокойным, почти доброжелательным тоном, одновременно с этим ловко провернув небольшую рукоятку в нижнем углу панели.

На центральном экране перед ними изображение темно-красной дымки стало постепенно трансформироваться. Теперь линии и потоки распадались на отдельные блоки, которые при повторных манипуляциях Парадокс сводил к двум разноцветным потокам энергии: один — пепельно-черный, густой как кровь, с мимолётными вспышками внутри; второй — скрученный насыщенно-алый с переливами, избегающими любой предсказуемости в своих изгибах.

— Ваш Даркхолд, — начал он, указывая на пепельно-черный поток, — достаточно уникален. Его магия — это нечто большее, чем просто инструмент. Она одновременно разлагает и создаёт, прописывает новые законы для любой энергетической структуры, с которой соприкасается. Она навязывает свои законы, переломляя всё под своей властью, только чтобы привести к неизбежному краху.

Парадокс выпрямился, чуть отклонившись назад, и плавным движением указал на другой поток, бурлящий на противоположной части экрана.

— А вот это, — его палец указал на яркий багровый поток, — ваша магия хаоса. Демонстративный противовес. Полное отрицание структуры. Постигая магию хаоса, вы не строите ничего — вы разрушаете саму возможность построения. Ваши действия, намерения, эмоции — ничто из этого не задаёт направления силе. Единственное, что движет хаосом, это его уверенное стремление к распылению любых рамок. Он ведь не бунт: хаос не сопротивляется, он просто есть.

Быстрым движением мужчина провёл пальцем вдоль края экрана, чем вызвал новое изменение визуализации. Точно в подтверждение его слов, ало-багровый и темный потоки, представленные на экране, начали дрожать и, словно улавливая взаимное притяжение, неохотно задвигались на сближение, пульсируя, извиваясь и выпуская тонкие хвосты энергии, но так и не вступая в прямой контакт.

— Дело в том, что изначально вы использовали Даркхолд как внешний источник силы. — пояснил Парадокс, осторожно проводя пальцем по линии их края. — Весь процесс, если следовать аналогии с физикой, напоминал контролируемую ядерную реакцию. Темную материю Даркхолда вы держали на расстоянии, притягивая энергию лишь тогда, когда это было необходимо. Контур был стабилен, насколько это вообще возможно с таким объектом. Но чем глубже вы проникали в этот источник… тем сильнее позволяли своим собственным силам переплетаться с материей книги. Это был постепенный процесс, медленное и неизбежное квантовое сближение двух абсолютно несовместимых типов энергии, которые по существу не способны создавать ничего нового — Даркхолд никогда не сдаёт контроль, а Хаос никогда его не принимает. Они только уничтожают: друг друга, пространство, время и всё, что стоит на их пути.

— Но я… — Ванда, сделала попытку высказаться, но её голос дрогнул.

— Вам, вероятно, казалось, что вы держите баланс, — задумчиво продолжил мужчина, прервав ее прежде, чем она успела договорить. — Но магия Даркхолда не подчиняется привычным законам. Это не инструмент, который можно просто использовать и отбросить, словно забытый ключ. Он живёт, как инфекция, паразитируя на всём, чего касается. Вы думали, что управляетесь с чем-то пассивным, но Даркхолд работает иначе. Он переписывает вас. Переписывает ваши идеи, вашу структуру, ваше существо чуть ли не на клеточном уровне. Он проникает, меняет, заселяет — и всё это подчиняется его правилам, а не вашим.

Он пустил на дисплей временную шкалу, где отображался постепенный процесс этого слияния, напоминающий природные явления — медленно нарастающая буря, которая не предупреждает об обрушении до тех пор, пока не становится уже слишком поздно. На схеме эти две магические структуры сначала сосуществовали параллельно, словно соседи, осторожно взаимодействуя друг с другом. Однако по мере времени их узлы начали переплетаться.

— Ключевой вашей ошибкой стало то, что вы решили заточить свою силу, замкнув весь этот энергетический конфликт внутри себя. И это безусловно был бы самый разумный и благородный акт… если бы «вы» всё ещё принадлежали себе. Понимаете? Выбранное вами заклинание требовало полной интеграции всего, чем вы являетесь, со всем, чем является Даркхолд. Но у вас уже не было «вашей» магии. Даркхолд вас изменил. Его энергия стала частью вас, а ваша магия — частью его. Вы стали связующей единицей, сосудом. Достаточно дотронуться до пламенной искры, чтобы всё разлетелось. Что… собственно, и произошло…

Парадокс повернулся лицом к Ванде и высоко вздёрнул руку, указывая на показанный на экране результат — цвета на дисплее начали смешиваться, между двумя потоками энергии вспыхивали импульсы, усиливая их взаимную нестабильность и постепенно раздуваясь в яркий шар света. Эффект был мгновенным: пространство вокруг шара задрожало, как поверхность воды, в которую бросили камень. Секунда. Вспышка. И на диаграмме подробно отобразился момент выброса энергии, бурлящий встревоженными быстро вспыхивающими сигнатурами: звуковыми, световыми искажениями материи — оформляющимися в бурно раскручивающуюся темно-алую воронку, по своей природе чем-то отдаленно напоминающую черную дыру.

Ванда сидела на месте, почти не двигаясь, но внутри неё продолжала бушевать буря. Слова мистера Парадокса звучали в её сознании гулким эхом, словно отголоски старого колокола на ветру.

«Вы больше не принадлежали себе» — фраза болезненно отдалась где-то внутри её разума — не ударом, а медленным, пронизывающим холодом.

Ванда тотчас подняла взгляд. Картина выброса энергии поглотила её внимание полностью. Зрачки невольно заметались, отражая хаотичное движение данных на экранах — замелькали сложные графики. Но затем, внезапно, изображения вокруг начали транслировать нечто новое.

На одном из экранов мелькнула родная Соковия, где до ужаса тихо, словно само время встало. Вот она с братом, маленькие, смотрят на снег из окна…

На другом — размытый образ разрушенного здания. Это был тот самый дом, тот вечер, когда их детство оборвалось. Первый взрыв. Она узнала эту стену сразу — каждую трещину, каждые осколки плитки на полу, каждый звук, который не пропустила её память.

Ещё миг — и перед глазами возникли более поздние сцены: изоляция в лаборатории Гидры, где над ними с Пьетро ставили эксперименты, и обжигающе яркий свет камня разума в ладонях.

Изображения все продолжали сменять друг друга, не давая ни секунды передышки.

Пальцы машинально сжались в кулак, а где-то на периферии сознания послышался лёгкий предупреждающий писк ошейника. Но Ванда не придала этому особого значения.

— Хватит… — почти беззвучно прошептала она, осознавая, что инициировала в себе почти забытые эмоции, и сделала отчаянный жест, словно хотела заслониться, но картинки по-прежнему накладывались друг на друга — структуры, обрывки её ошибок. На другом мониторе просматривались события, произошедшие после создания Вествью.

Ванда вздрогнула, резко отворачиваясь от болезненных воспоминаний, как вдруг её взгляд случайно зацепился за другой монитор. Он находился чуть в стороне, в тени от остальных, и поначалу девушка едва обратила на него внимание: картинка была странно статичной, без ясных деталей. Но затем экран ожил.

Перед глазами мелькнул молодой человек, одетый в костюм, напоминающий красный и синий покров городской легенды Нью-Йорка. Струны паутины, цепляющиеся за высотки. Полёт через мост. Движения, которые казались почти танцем. Постепенно моменты, привязанные к нему, начинали формировать конкретные временные сегменты, всплывавшие на боковой панели с временными метками.

Ванда медленно подалась вперёд, морщась от боли в плечах и гудящей агонии ошейника, но её внимание уже было безраздельно приковано к экрану. Прогон прошлого мальчишки разворачивался, кадр за кадром.

[ВРЕМЕННАЯ МЕТКА: 05.09.2015/14:32:07] Экскурсия в неизвестной лаборатории. Молодой человек в школьной форме, растрёпанный и неловкий, пробирается между рядами глянцевого оборудования. Мерцание камеры задерживается на маленьком пауке, едва заметно соскальзывающем на него с потолочных балок. Рука мальчишки рефлекторно дергается, пока паук исчезает в складках рубашки.

[ВРЕМЕННАЯ МЕТКА: 23.09.2015/02:15:44] Скромная комната в Квинсе. Юноша рассматривает свое отражение в зеркале, неуверенно поправляя нелепое самодельное трико с защитными очками. На столе разбросаны чертежи и схемы, исписанные формулами. Старенький ноутбук открыт на странице с новостями о городских происшествиях.

[ВРЕМЕННАЯ МЕТКА: 19.05.2016/15:47:23] Та же квартира, но теперь в ней появляется неожиданный гость. Тони Старк, небрежно развалившись на потертом диване, ведет беседу с явно ошеломленным подростком.

[ВРЕМЕННАЯ МЕТКА: 24.06.2016/16:03:55] Аэропорт Лейпцига. Первое появление в модернизированном костюме в разгар конфликта между Мстителями.

[ВРЕМЕННАЯ МЕТКА: 15.07.2016/22:17:32] Паромная переправа Статен-Айленда. Кадры спасательной операции, где юный герой пытается в одиночку удержать разваливающийся на части паром.

Ванда сощурила глаза, пытаясь понять, зачем здесь хранится подобная хроника? Почему УВИ вообще занимается этим подростком? Полёты в небоскрёбах и прыжки с паутиной не выглядели как что-то, достойное вмешательства в вопросы времени.

Её губы дрогнули в немом вопросе, но звук не донёсся до чьих-либо ушей, так как на мониторе появилось кое-что другое:

[ВРЕМЕННАЯ МЕТКА: 28.10.2024/14:48:01] Какой-то ритуал, где пространство вокруг той же фигуры раскалывается, как витраж.

[ВРЕМЕННАЯ МЕТКА: 15.11.2025/17:56:49] Тёмный переулок в Квинсе, где истекающее кровью обмякшее тело растворяется в пульсирующем ярко-алом свечении.

[ВРЕМЕННАЯ МЕТКА: 15.11.2025/18:10:06] То же лицо, молодое и одновременно странно усталое, на фотографии в личном деле УВИ… Последняя надпись, которая тенью отражения нависает над ним:

УПРАВЛЕНИЕ ВРЕМЕННЫМИ ИЗМЕНЕНИЯМИ

ДЕЛО №TS-SM-616/1610-∆

СТАТУС: КРИТИЧЕСКИЙ ОБЪЕКТ: ПИТЕР БЕНДЖАМИН ПАРКЕР

ТЕМПОРАЛЬНАЯ КЛАССИФИКАЦИЯ: АНОМАЛИЯ Z-616

СТАТУС СУЩЕСТВОВАНИЯ: НЕОПРЕДЕЛЕН

СИАИУС ПАМЯТИ: КОМПРОМЕНТИРОВАН

ВАРИАТИВНОСТЬ: КОМПРОМЕНТИРОВАНА

ВНИМАНИЕ! СУБЪЕКТ ДЕМОНСТРИРУЕТ ПРИЗНАКИ ТЕМПОРАЛЬНОЙ ДИССОЦИАЦИИ. ВОЗМОЖНА СПОНТАННАЯ РЕКОНВЕРГЕНЦИЯ ВРЕМЕННЫХ ЛИНИЙ.

[ТРЕБУЕТСЯ ПОДТВЕРЖДЕНИЕ ДОПУСКА УРОВНЯ «ОМЕГА»]

На мерцающих экранах все продолжали сменяться кадры из чужой жизни. Линии изображения слегка дрожали, будто не хотели существовать слишком долго, а сопровождающие их метки времени плавно менялись, оставляя позади секундные отсчёты. Лишь одно слово врезалось в сознание, простое и настолько реальное, что оно словно осталось проплывать перед глазами.

«Питер Паркер»

Ванда попыталась зацепиться за него, словно за край ускользающей нитки, но все её усилия разбивались о невидимые барьеры. Это имя словно что-то значило. Словно должно было что-то значить. Но ничего.

Мистер Парадокс коротко глянул в ту же сторону, где кадры продолжали мелькать, затем вернул взгляд к девушке. Тонкая улыбка тронула его губы — он явно ждал этого момента.

— Завораживающая вещь — человеческая память. Такая… хрупкая и одновременно невероятно устойчивая. Вы начинаете чувствовать это, не так ли?

Ванда качнула головой. Отрицание было не слишком уверенным, с некоторой долей осторожности.

— То есть что я должна помнить этого мальчишку?

— Технически — нет. Заклинание Стренджа было исполнено безупречно. Никто в вашей временной линии не помнит, кто он, — с лёгкой констатацией заметил Парадокс, сложив руки за спиной. — Однако ваш разум сейчас испытывает классический когнитивный диссонанс. Проще говоря, вы помните и одновременно не помните мистера Паркера, потому что обе версии реальности — и та, где вы его знали, и та, где он никогда не существовал для вас — одинаково достоверны.

Теперь внимание Ванды сосредоточилось на мужчине полностью.

— Стрэндж? — произнесла она с едва уловимой ноткой раздражения. — Что именно он сделал?

— Он использовал заклинание забвения — одно из самых могущественных в истории мистических искусств, — мужчина слегка наклонился вперёд, будто сводя ее вопрос к сути. — Такое решение было принято для того, чтобы удержать вашу реальность от полного коллапса. Барьер между мирами был настолько повреждён, что ваша вселенная начала «течь». А Питер… стал связующей точкой для разломов. Его присутствие вызывало вспышки, как место, через которое пространство буквально выдавливало элементы чужой реальности. Цель была предельно проста: стереть каждую крупицу информации о Питере Паркере из памяти всей мультивселенной.

Ванда нахмурилась. Ее взгляд незамедлительно вернулся к экрану, на котором мигнула очередная метка времени. Всё те же прыжки по зданиям, спасительная паутина, обрывочные кадры из школьной лаборатории — непрерывный поток событий, казавшихся бессвязными, но определённо важными. Её брови слегка дрогнули, выдавая раздражение, а голос прозвучал чуть резче, чем она, вероятно, хотела:

— Но если его никто не помнит — почему мы всё ещё говорим о нём? Почему он важен?

Мужчина разглядывал её пару мгновений, с явным удовлетворением отметив рациональность ее вопроса. В какой-то момент Ванде даже показалось, что его взгляд слегка потеплел.

— Скажите, мисс Максимофф, вы когда-нибудь задумывались, почему после всех ваших… м-м… «экспериментов с реальностью» ваша вселенная ещё не рухнула в полный коллапс? Ведь каждый из них, будь то инцидент в Вествью или использование Даркхолда, должен был разорвать вашу временную линию в пух и перья. И всё же этого не произошло. Как думаете, почему?

Ванда зло прищурилась.

— Может, потому что я в последний момент всё исправила, создав барьеры, чтобы стабилизировать магнит…

— Ошибка, дорогая, — методично перебил ее Парадокс. — Это не вы её стабилизировали. Это сделал Питер Паркер. Косвенно. Невольно. Но всё же он.

Его рука взмахнула в сторону, и изображения юноши — одинокого, потерянного внутри рябящей временной линии — заняли центральное место на экране.

— Понимаете, Питер — это больше, чем просто мальчишка в маске. Он «якорь структуры». Его влияние на временные линии коренится в его природе, в энергии, что он излучает. Квантовая сигнатура, связанная с ним, влияет на устойчивость самого континуума. Он не просто человек — он один из «базовых элементов» вашей реальности.

Ванда изогнула одну бровь.

— Его «сигнатура»? Это очередная псевдонаучная чушь?

Мистер Парадокс рассмеялся, почти искренне.

— Напротив, мисс Максимофф. Это природа вещей. У вас есть магия, верно? А что, по-вашему, магия, как не физика мира, которую вы ещё просто не поняли? Магия хаоса резонирует с Даркхолдом, а энергия Питера ― с фундаментальной структурой реальности. Вы породили разлом, а он привлёк его к себе. Его природа как якоря стабилизировала аномалию, но стабилизировала крайне необычным образом. Вместо ожидаемого схлопывания вашей временной линии произошёл перегруз. Ваша магия заставила разлом перекрутить временные градиенты вокруг своей оси — пространство и время буквально перевернулись, формируя уникальное спиральное движение, которое не нашло выхода… кроме как через Питера. Результат? Энергия разлома попросту потянула его за собой. Будучи якорем реальности, Паркер стал центром этого движения — ключевой фигурой в процессе пересечения временных слоёв. Разлом, по сути, переместил его за пределы собственной временной ветки, вытолкнув туда, где его присутствие могло компенсировать нестабильность. В вашей линии это оказался 2016 год… — Он увеличил изогнутую, словно поверхность натянутой мембраны область на экране, выделяя одну из двух точек, которая вспыхнула знакомой красно-синей меткой. — Именно этот год оказался идеальной узловой точкой — достаточно стабильной, чтобы выдержать внедрение, но при этом достаточно гибкой, чтобы произошло временное замещение его более молодого двойника.

— Замещение самого себя? — недоверчиво переспросила Ванда, скрестив руки на груди. — Звучит как абсурд!

Холодный, точно отточенный взгляд мистера Парадокса задержался на её лице ещё на пару мгновений.

— Скорее как невозможность сосуществования в действии, — констатировал он терпеливо. — Когда два идентичных якоря сталкиваются в одной временной линии, их структура вступает в конфронтацию. Здесь-то и включается правило энергетического вытеснения: если вы бросите камень в воду, он вытеснит точку, где вода уже была. Так и с Питером — его старший вариант оказался энергетически устойчивее. Более мощный временной якорь занял место более слабого.

Ванда нахмурилась, точно переваривая его слова.

— То есть Питер из 2016 просто исчез … — она тут же замолчала, ощутив, как её мысли спотыкаются.

— Не исчез, а был смещен, — поправил ее Парадокс, — Надо отдать должное УВИ, его изъяли из линии до того, как разрыв мог обрушить весь поток и поместили в ноль-зону… ту самую, где временно находились вы, прежде чем вас доставили сюда. — он сделал небрежное движение рукой, как будто это было что-то незначительное, — Мы держим его под постоянным наблюдением, но любая попытка вернуть его обратно в линию или оставить вне схемы слишком рискованна, поскольку связь между занявшим его место Питером и временными линиями прошлого и будущего больше не является линейной. Теперь они взаимодействуют через механизм, который принято называть «квантовой запутанностью». Проще говоря, две фиксированные точки времени — 2016 и 2025 годы — теперь тесно связаны между собой, но не через цепочку событий, а как волны вероятностей, которые влияют друг на друга.

— И что это значит? — Ванда сделала шаг ближе, но при этом её голос прозвучал удивительно спокойно.

Парадокс усмехнулся, сухо, но без издёвки, после чего жестом активировал новый набор данных на дисплее, где схематично отображались две временные линии: соединённые тонкими дугами, которые пульсировали, перекидывая энергию туда и обратно

— Это значит, что ваша реальность, лишенная своего якоря, больше не фиксирована. — задумчиво протянул он, медленно проведя пальцем вдоль временной линии 2025 года, которая мерцала тонкими пульсациями, временами размываясь, точно теряя свою первоначальную форму, — в свою очередь, Питер, физически пребывающий в 2016 году, остаётся по-прежнему неразрывно привязан к ней. И каждый его выбор, каждое действие или же, напротив, бездействие в прошлом теперь неизбежно деформирует предписанный ему естественный ход событий, порождая так называемые «эхо-выбросы» в квантовом поле. Эти выбросы распространяются вдоль временной оси, буквально разрывая ткань между двумя временными слоями и формируя тем самым точки схождения между ними — печально известные квантовые карманы, — спонтанно возникающие флуктирующие зоны, где ваш текущий 2025 год сталкивается с событиями 2016 года и начинает с ними конфликтовать. Время в этих зонах течет нелинейно. Предметы могут на короткое время менять свои свойства: становиться гибкими, растекаться или исчезать, а затем возвращаться в исходное состояние. Искажения затрагивают даже человеческое сознание — люди в зоне влияния квантовых карманов начинают помнить события будущего, которых с ними никогда не происходило в их настоящем. Обычно эти процессы носят кратковременный характер, но их последствия могут быть крайне разрушительными, особенно если аномалия затрагивает ключевые конструкции или механизмы.

Парадокс поднял руку и развернул ладонь к панели, в ответ на что консоль живым импульсом изменила часть видеопотоков. На одном из центральных экранов вспыхнул …Манхеттен?

Ванда проморгалась, на секунду даже не поверив своим глазам. Это действительно был Манхэттен. Вернее, то, что от него осталось. Вместо привычных улиц и небоскрёбов камера показывала место катастрофы — очертания разбитого грузового самолёта с эмблемой «Stark Industries» стали центральным элементом изображения. Фюзеляж был искорёженным, часть корпуса завалилась на бок, оставленный рваный след на асфальте. Фрагменты обшивки, осколки стекла и контуры металлической конструкции, некогда крепившей грузовые отсеки. Огонь ещё тлел на крыле, изрыгая вверх редкие клубы густого дыма, которые лениво смешивались с пасмурным серым небом.

— Прямой пример действия одного из квантовых карманов в реальном времени — произнес размеренный голос, разрывая секунду тишины. — Присутствие временного «двойника» мистера Паркера в 2016 году инспирировало изменения: Стервятник не был преследован; как следствие, события, связанные с его действиями, отклонились от их первоначального курса. Самолёт не упал на Кони-Айленд, как это было предписано, тем не менее его падение должно было стать настолько значимым событием для становления Человека-паука, что даже отсутствие прямой причины не стерло вероятность его совершения здесь. Вероятность начинает зреть, накапливаясь, и в конце концов реализуется как аномалия.

Мужчина коснулся нескольких клавиш на консоли, и изображение на экране слегка сдвинулось, плавно перемещаясь к другой части площадки. Фокус на этот раз зацепился за нечто знакомое — едва различимое на фоне разрушений и разбросанных всюду обездвиженных тел лицо Тони Старка. В его глазах застыла не столько вина, сколько пустота — след того будущего, которое он, вероятно, успел увидеть. Залитый пепельными тонами город… едва видимые кроваво-красные следы на ореолах горизонта.

В глубине сознания Ванды зародилось беспокойство, переходящее в подсознательный панический страх, когда всё больше деталей увиденного осознавались ею.

— Значит… — осторожно проговорила она, пытаясь сложить воедино клубящееся облако мыслей в голове. — Даже если Питер ничего не сделает, реальность всё равно будет стремиться к реализации своего исхода? Даже если это будет уже совсем другой исход?

— Именно так, — подтвердил ее догадку Парадокс. — Каждый такой «карман» становится не только следствием его выбора, но и новым причинным звеном. Нестабильность будет нарастать, как цепная реакция. Но вот в чём проблема: если его действия уже начали деформировать структуру временного потока, как вы думаете, что произойдёт, если он совершит что-то… большее? Не просто спасёт старушку на переходе или остановит грабителя, а скажем… попытается изменить свое будущее?

Ванда неотрывно смотрела на экран. Голографические проекции временных потоков представали хаотичным нагромождением линий. Алые траектории, подобно разветвленной сети капилляров, исходили из единой точки, формируя сложный лабиринт непредсказуемых исходов. В глубине сознания зарождалось необъяснимое, гнетущее чувство тревоги — темп изменений казался чрезмерным, количество отклонений — критическим.

Медленно повернув голову, девушка устремила взгляд на Парадокса, не позволяя себе упустить ни малейшей детали его реакции. Он сохранял бесстрастное выражение лица, однако в его сдержанной позе прослеживалась настороженность.

— Вы утверждаете, что он… неизбежно спровоцирует коллапс собственной временной линии? — произнесла Ванда, тщательно выверяя интонации. Голос звучал ровно, но твердость в нем была очевидна.

Парадокс едва заметно прищурился, его взгляд скользнул по проекциям, но тут же вернулся к Ванде.

— Я констатирую, что деформация уже происходит, — четко произнес он, по-прежнему манипулируя своими карманными часами. Этот жест, казалось, стал неотъемлемой частью его манеры. — Вопрос лишь в потенциальном ущербе. И, разумеется, в пределах устойчивости системы.

Ванда ощутила, как нарастает внутреннее напряжение. Что-то в тоне Парадокса — в его уклончивости — порождало острое чувство дискомфорта. Складывалось впечатление, что он намеренно обходит некие ключевые аспекты ситуации.

— И, по вашей оценке, каковы последствия значительных изменений? — настаивала она.

— Разлом расширится, — последовал бесстрастный ответ Парадокса. — Реальность будет вынуждена адаптироваться. Следует понимать, что адаптация не всегда равнозначна коррекции. В некоторых случаях она подразумевает… устранение существующей структуры для формирования принципиально новой.

— Вы говорите о неизбежности, — голос Ванды приобрел резкость, когда она скрестила руки на груди. — Однако, если финал предрешен, в чем смысл предпринимаемых вами усилий по «контролю»?

Парадокс позволил себе легкую усмешку.

— В силу профессиональной необходимости, мисс Максимофф. Даже перед лицом неминуемого краха, мы обязаны стремиться к локализации деструктивного процесса.

Раздражение Ванды усилилось, перерастая в открытое неприятие.

— Вы не стремитесь к коррекции, — отметила она, выделяя каждое слово. — Вы лишь купируете симптомы. Это не решение.

Парадокс слегка наклонил голову, рассматривая ее с нескрываемым интересом. В его взгляде читалось что-то вроде легкого удивления, возможно, даже — одобрения.

Прежде чем он успел ответить, размышляя, вероятно, над наиболее уместной формулировкой, воздух допросную пронзил резкий, нарастающий сигнал тревоги.

Ванда непроизвольно вздрогнула.

Аварийное освещение вспыхнуло, окрашивая стены в тревожный багряный цвет, отбрасывая резкие, искаженные тени. Практически одновременно с этим, безличный, механический голос системы разнесся по комнате:

— Обнаружено нарушение изоляции в Объекте «Ноль Зона». Уровень угрозы: Критический. Искажение энергетических полей превысило допустимые параметры.

Парадокс резко обернулся к экрану. Пальцы стремительно забегали по сенсорной панели. На мониторах мгновенно возникли детализированные схемы, отображающие внутреннюю нестабильность системы.

Ванда приблизилась, оказавшись рядом с Парадоксом у консоли. Центральный экран демонстрировал изображение капсулы «Ноль Зоны». Защитный барьер вибрировал с критической амплитудой, показывая признаки структурного разрушения.

Внутри капсулы находился Питер — его фигура пульсировала и дрожала, словно отражение в зыбкой воде. Контуры лица искажались, колебались, будто он существовал в нескольких временных точках одновременно.

— Сбой временной синхронизации Объекта, — монотонно сообщил системный голос. — Зафиксированы нестабильные квантовые колебания. Степень совпадения с нестабильностью временной точки 2016 — восемьдесят семь процентов.

Ванда резко повернулась к Парадоксу, обращаясь к нему почти шепотом, в котором, однако, звучало требование немедленного ответа.

— Его сигнатура… она синхронизируется с 2016 годом?!

Парадокс проигнорировал вопрос. Внимание его было полностью поглощено мониторами. Пальцы крепче сжали корпус карманных часов.

Дверь допросной с силой распахнулась, впуская внутрь запыхавшегося агента УВИ. На бледном, покрытом испариной лице читалось отчаяние.

— Аномалии распространяются за пределы «Ноль Зоны»! — выдохнул агент, точно после хорошей пробежки. — Временные сдвиги… во всех секторах! Объекты… исчезают и появляются произвольно, персонал сообщает о кратковременных временных петлях!

Парадокс стиснул зубы. Желваки на его лице напряглись.

— Процент вероятности разрушения зоны? — произнес он, будто формулируя математическую задачу. Голос звучал холодно и отстраненно, несмотря на вой сирены и панику, ощутимо заполнявшую пространство.

Оператор молниеносно выполнил команду. На экране высветилась цифра, окрашенная критическим красным: 87%.

Ванда почувствовала, как внутри что-то болезненно оборвалось. Тяжесть в груди нарастала физическим давлением. Она вновь перевела взгляд на экран, не в силах отвести глаз.

В этот момент изображение Питера в капсуле замерло. Хаотичные движения прекратились. Выражение его лица изменилось — исчезла растерянность, появилась смутная осмысленность — словно пробуждение. Губы его дрогнули, формируя беззвучный шепот.

Но Ванда поняла. Интуитивно, без единого звука, она распознала имя, промелькнувшее на его губах.

«Мистер Старк…»

И в следующее мгновение защитный барьер «Ноль Зоны» издал треск перегрузки, покрываясь сетью разрастающихся трещин.

На главном экране вспыхнул мощный энергетический разряд, на мгновение искажая изображение. Камеры в «Ноль Зоне» дрогнули, покрываясь помехами, но на этот раз восстановление было лишь частичным. Картинка продолжала дергаться, мерцать, словно застряв между разными фазами существования, не в силах обрести целостность.

В центре искаженной зоны, внутри дрожащего контура энергетического барьера, оставался Питер. Но теперь даже невооруженным глазом было видно — его разрывает на части.

В один момент его тело дергалось вперед с невероятной скоростью, настолько стремительно, что восприятие не успевало зафиксировать движение. В следующую секунду — он словно зависал в воздухе, застывая неестественной статуей, пойманной в ловушку одного кадра разорванной кинопленки. Силуэт его расплывался: двоился, троился, умножаясь в бесконечном калейдоскопе отражений — затем вновь собирался воедино, но каждый раз с неуловимыми сдвигами, словно множество версий Питера Паркера пытались сосуществовать в одном пространстве.

Стены «Ноль Зоны» содрогались в унисон с временной агонией Питера.

Гладкие металлические поверхности покрывались зыбью невидимых волн, словно пространство само становилось текучим, теряя привычную твердость. Иногда металл просвечивал насквозь, обнажая за собой фрагменты искаженной реальности — мимолетные видения других мест, вспыхивающие на доли секунды и исчезающие без следа.

— Он… — Ванда резко повернулась к Парадоксу. — Он не просто застрял. Его… вытягивает.

Парадокс молчал, не отрывая взгляда от экранов. Лицо его оставалось непроницаемым, но Ванда заметила, как пальцы мужчины судорожно сжимают край консоли, словно пытаясь удержать его тело в равновесии.

— Вы видите это? — настойчиво повторила Ванда, пристально вглядываясь в его профиль. — Барьер… он не удержит. Его сознание… здесь. Но тело… Оно уже не в настоящем.

— Я вижу, — отозвался Парадокс после непродолжительной паузы. Голос его звучал жестко, отрывисто, но в глубине проскальзывала напряженная нотка, выдающая скрываемое беспокойство.

Новый всплеск энергии пронзил «Ноль Зону», заставляя экраны вновь погаснуть на мгновение. Когда изображение вернулось, Питер исчез из прежней позиции — теперь он был смещен влево, буквально на метр. Незначительное изменение в масштабах пространства УВИ, но катастрофическое — в контексте разрушающейся реальности «Ноль Зоны».

Ванда нахмурилась, недоумевая.

— Он только что… переместился?

— Нет, — последовал холодный ответ Парадокса. — Он все время оставался на одном месте.

Ванда перевела взгляд на цифровые данные, мелькающие рядом с изображением с камер наблюдения. Телеметрия подтверждала слова Парадокса — сенсоры фиксировали неизменность позиции Питера относительно капсулы «Ноль Зоны», но визуально он стоял в другом месте.

Иллюзия? Глюк системы?

Как будто сама реальность в «Ноль Зоне» начала сбоить, «переписывая» позицию Питера, не перемещая его физически в пространстве, но изменяя его временную проекцию для наблюдателей УВИ.

Экран вновь мигнул, затем еще раз, с увеличивающейся частотой, подстать неритмично пульсирующему свету.

Питер сместился еще на шаг влево, словно невидимая сила тянула его прочь.

— Пространство… ломается, — тихо произнесла Ванда.

Новый выброс энергии, более мощный, нежели предыдущие, пронзил «Ноль Зону». Разлом в центре зоны стал видим даже для камер, теряющих фокус и стабилизацию. Он представлял собой рвущийся, пульсирующий поток искаженной энергии, исходящий непосредственно от фигуры Питера, словно его тело стало эпицентром временного шторма.

Сигнал тревоги изменился, становясь еще более пронзительным и агрессивным.

— Внимание! Аномальные всплески зарегистрированы в других секторах комплекса!

Парадокс резко повернулся к оператору — его невозмутимость начала давать трещину.

— Что происходит?!

— Сэр, — отозвался оператор дрожащим голосом, — по всему УВИ… пространственные аномалии… Предметы исчезают… сотрудники сообщают о… временных перемещениях…

Парадокс замер, не отрывая взгляда от мелькающих цифр на экранах. На его лице, впервые за все время их разговора, мелькнула тень сомнения.

Аномалии расползались, словно невидимая зараза, вырываясь за пределы изоляции «Ноль Зоны» и захватывая все новые сектора УВИ.

— …Это невозможно, — пробормотал Парадокс, точно обращаясь к самому себе, но голос его звучал уже не столь уверенно.

Ванда шагнула ближе к консоли, не отрывая взгляда от разворачивающейся картины. На экране бокового монитора изображение одного из коридоров УВИ дрогнуло, и агент, только что спокойно шедший по нему, словно растворился в воздухе, исчезнув из поля зрения камеры. Через мгновение изображение дрогнуло снова, и агент появился на том же месте, но теперь движения его были неестественно резкими, руки застыли в неестественной позе, словно время вернуло его назад на несколько секунд, но не смогло полностью восстановить непрерывность движения. Как будто он пережил фрагмент времени заново, но с небольшими искажениями в синхронизации.

Ванда перевела взгляд на центральный монитор, вновь фокусируясь на «Ноль Зоне».

Питер поднял голову. и посмотрел прямо в камеру — прямо на неё.

В его взгляде не было обычной тревоги. Это была не просто настороженность перед неизвестным. Там скрывалось нечто большее — узнавание, осознание. Ванда почувствовала, как по спине пробежал холод. В этом взгляде было что-то неестественно живое, слишком осмысленное для человека, затерянного во времени. Он видел её не как стороннего наблюдателя, защищённого стенами комнаты допросов, а как нечто значимое — как … ключ к своему спасению или же, возможно — к своему окончательному разрушению. В нем таилось предчувствие неизбежности и безмолвенный вопрос, обращенный лично к ней. Вопрос, на который у Ванды, увы, не было ответа.

Едва этот пронзительный взгляд коснулся ее сознания, допросную захлестнул шторм сигналов тревоги, знаменуя окончательную потерю контроля. Световые пульсации стали неистовее, разрывая воздух алыми всполохами, пляска теней — хаотичнее, дергая реальность за края, словно та вот-вот разорвется. Сама допросная содрогалась, словно оказавшись в эпицентре временного землетрясения, отражая агонию «Ноль Зоны». На лицах Ванды и Парадокса заиграли рваные отблески аварийного освещения, превращая черты в тревожные маски, застывшие на грани паники и холодной отрешенности.

На экранах консоли разворачивался цифровой апокалипсис, предсказанный системой. Голографические проекции временных потоков бились в конвульсиях красных линий, графики нестабильности устремились к запредельным отметкам, схемы «Ноль Зоны» пылали маркерами критического разрушения, вспыхивая и гаснув в такт пульсирующей сирены.

— Господин, — произнес H-927, не отнимаяя взгляда от бегущих строк цифр — его голос, обычно безупречно ровный и выверенный, теперь звучал с едва заметной, но явственной дрожью, предавая внутреннее смятение, — гравитационная нестабильность в «Ноль Зоне» почти достигла критической отметки. Система предупреждает о… необратимости процесса разрыва временного контура.

Парадокс молчал, застыв на фоне пульсирующих экранов, словно изваяние.

— Аномалии… регистрируются в секторах Бета-3 и Гамма-9. — продолжил докладывать H-927. — Временные сдвиги зафиксированы в коридорах уровня Дельта. Сообщения о спонтанном перемещении предметов… и временных петлях… от агентов усиливаются.

Парадокс бросил мимолетный взгляд на схему «Ноль Зоны», губы его дрогнули в едва заметном движении, словно он проговорил что-то себе под нос — негромкое, но исполненное внутренней уверенности, выражающее логику, приведшую его к точке невозврата.

— Два якоря… не могут существовать одновременно… Система… не выдержит… Его необходимо ликвидировать.

Ванда слушала отчеты агента, наблюдая за упрямой непреклонностью Парадокса, и в сознании крепло леденящее осознание — их действия ошибочны.

Опасны до безумия.

Они зациклены на устранении симптомов, цепляясь за иллюзию контроля, игнорируя саму природу временного разлома, и эта слепота, эта самоуверенность может погубить их всех. И Питера. И, возможно, нечто гораздо большее.

— Вы действительно думаете, что это поможет?! — голос Ванды прорезал гул сирен, звуча резко и требовательно, обращаясь непосредственно к Парадоксу, не терпя более уклончивости, не желая тратить драгоценное время на уговоры. — Вы видите, что происходит! Аномалии расползаются везде! «Ноль Зона» под угрозой! Уничтожение Питера… этого Питера… не остановит процесс!

Парадокс не дрогнул, не отвел взгляда от экранов, словно она говорила с каменной стеной.

— Это — единственный логичный выход, мисс Максимофф. Устранить угрозу в корне. Разорвать связь между двумя версиями Питера. Восстановить стабильность временных линий.

Ванда сделала шаг вперед, сокращая разделяющее их пространство, приближаясь к нему вплотную, и в голосе ее зазвучали нотки открытого, яростного обвинения, не оставляющие места для компромисса.

— Стабильность? — повторила она с горьким сарказмом, вкладывая в слово всю горечь отчаяния и бессильной злости. — Вы не хотите стабильности! Вы жаждете контроля! Вы просто хотите избавиться от переменной, которую не можете контролировать! Питер — не угроза!

Парадокс медленно повернулся к ней, встречаясь взглядом, прожигающим холодом и непримиримостью. В его глазах не было и тени сомнения, лишь абсолютная, непоколебимая уверенность в собственной правоте, граничащая с опасным фанатизмом.

— Я хочу сохранить реальность, мисс Максимофф, — произнес он четко, разделяя каждое слово ледяным презрением, словно отчеканивая приговор не только Питеру, но и ее словам, ее чувствам, ее здравому смыслу. — Временную линию, которую мы клялись защищать. И если для этого потребуется принять жесткие меры… ликвидировать объект… значит, так тому и быть. Эмоции здесь — излишни.

Ванда рванулась вперед, в отчаянной попытке прорваться к консоли, остановить безумие Парадокса действием, доказать свою правоту, но движение ее было блокировано мгновенно, жестко, профессионально. Агенты УВИ, изниоткуда выросшие между ними, преградили путь. В тот же миг, холодная, парализующая волна энергии пронзила запястья — сработали подавляющие устройства, отсекая магию, оставляя лишь глухое раздражение от собственной уязвимости, от бессилия перед лицом надвигающейся катастрофы.

H-927 наблюдал за разворачивающимся конфликтом, уголки его губ дернулись, но выражение лица оставалось непроницаемым. Сомнение, зародившееся как едва заметный шепот, крепло с каждым словом, с каждым жестом, превращаясь в ощущение неизбежного раскола, не только в допросной, но и в его собственном сознании. Он слышал холодную логику Парадокса, понимал его одержимое стремление к порядку, к контролю, к иллюзии безопасности, но интуиция, профессиональный опыт, и — возможно — нечто большее, нежели просто слепое следование долгу агента УВИ — настойчиво подсказывали — Ванда права.

Их путь — ошибка, ведущая к катастрофе более масштабной, нежели они могут себе представить. Катастрофе, в которой не будет победителей.

— Господин… — неуверенно начал H-927, обращаясь к Парадоксу, но словно ища незримого подтверждения у Ванды, — мисс Максимофф… права… Мы уже применяли подобные меры уничтожения … к другим субъектам с временными аномалиями… Результат… не всегда был… положительным. В некоторых случаях… это лишь усиливало нестабильность… приводило к новым, непредсказуемым отклонениям…

Парадокс махнул рукой, резким, презрительным жестом отрезая сомнения агента, не удостаивая его даже взглядом.

— Агент H-927, — голос его прозвучал отрывисто, раздраженно, — не время для сомнений. Исполняйте приказы. Сейчас действовать нужно решительно, а не рассуждать о «положительных» и «отрицательных» последствиях. Время — не на нашей стороне.

И словно очевидное подтверждение его слов — пульсирующий вой сирены стал еще пронзительнее, заполнив собой все пространство допросной, а алый свет аварийного освещения заполонил комнату, предвещая неминуемый крах, полную, окончательную потерю контроля.

— Изолировать мисс Максимофф! — приказ Парадокса прозвучал резко и безапелляционно. Он не удостоил ее и мимолетным взглядом, будто Ванда пала в его глазах до уровня неодушевленной помехи, подлежащей лишь скорейшему искоренению. — Немедленно! Применить протокол полного подавления!

Агенты отреагировали мгновенно. Резкий рывок, хватка, обжигающая запястья, и Ванду потащили прочь из допросной, грубо, без церемоний, как сломанную куклу. Протесты захлебнулись в перехваченном дыхании, превратившись в беззвучный крик отчаяния, теряющийся в гуле сирен. Слова, доводы, мольбы — все разбилось о стену ледяной непреклонности мистера Парадокса. Оставалось только бессилие и нарастающая апатия.

Магия — последняя нить, связывающая ее с надеждой, свободой, с самой собой — исчезала, грубо подавленная пульсирующим устройством на шее. Холодный вакуум расползался внутри, поглощая остатки тепла, жизни, оставляя лишь зияющую пустоту там, где еще билось сердце. И в этой пустоте расцветало ледяное отчаяние, парализующее волю, отнимающее последние силы к сопротивлению.

Рваные блики аварийного освещения скользили по стенам, искажая перспективу и превращая коридоры УВИ в безликое подобие лабиринта. На стенах, словно неясные видения, проступали проекции временных разломов, скорее намек на грядущую катастрофу, чем прямая угроза.

— Бесполезно… — мысль билась где-то на периферии сознания, в унисон с пульсирующим воем сирен.

Агенты вели Ванду коридорами, не церемонясь, и впереди уже маячил холодный блеск герметичной двери — сектор изоляции. Конечная точка маршрута.

Они замедлили шаг, готовясь к стандартной процедуре, и именно в этот момент за спиной раздались другие шаги — более быстрые, уверенные. В груди шевельнулось неясное предчувствие.

— Парадокс?

Невозможно. Его логика была непроницаема.

И вдруг хватка на руках ослабла. Легкое прикосновение к запястью, едва уловимый щелчок, затем еще один. Подавляющие устройства разомкнулись, рассыпавшись бесполезным пластиком. Волна тепла прокатилась по телу, возвращая чувствительность, прогоняя оцепенение.

Ванда обернулась.

Агент H-927.

Лицо, обычно скрытое за маской профессиональной отстраненности, теперь выдавало напряжение — лишь едва заметный излом бровей, чуть сжатые губы. Взгляд, скользнув по коридору, задержался на Ванде, не обещая ничего, но и не отрицая возможности. В глубине зрачков — неясное беспокойство, нечто большее, чем просто служебное рвение.

— Мисс Максимофф, — голос его прозвучал тихо, почти шепотом. — Вы были правы. Дальнейшие меры… приведут лишь к худшему. Парадокс… не видит всей картины.

Ванда смотрела на агента, пытаясь понять скрытый смысл его слов. Агент УВИ, отступающий от протокола? Немыслимо. Но во взгляде H-927 читалась решимость, пусть и завуалированная за обычной агентской невозмутимостью.

— Вы помогаете мне? — слова прозвучали почти беззвучно, скорее как констатация факта, нежели прямой вопрос.

H-927 едва заметно качнул головой, жестом призывая к действию, отсекая ненужные слова.

Время утекало.

— Времени нет. За мной. Скрытый маршрут… вглубь комплекса. Ненадолго это даст нам… некую фору.

Он повернулся и быстрым шагом направился в боковой коридор, в тень, жестом показав девушке следовать за ним.

Ванда колебалась лишь мгновение. Инстинкт самосохранения против недоверия. Но логика подсказывала — другого выхода нет. Возвращающаяся магия разливалась по венам теплом, прогоняя скованность, пробуждая готовность действовать. Она последовала за H-927, без лишних вопросов.

Они шли по узким коридорам, не говоря ни слова. H-927 двигался уверенно, ориентируясь в лабиринте служебных помещений — очевидно знал каждый поворот.

Сирены стихли где-то в отдалении, но тишина казалась еще более зловещей, наполненная неясным предчувствием. Коридоры сужались, тени сгущались, словно здание УВИ само не желало их отпускать. Напряжение нарастало с каждым шагом.

Впереди — неизвестность. Позади — разрушенный мир допросной и обезумевший Парадокс. И в повисшей, казалось, на мгновение тишине Ванда понимала — обратного пути нет.

* * *

H-927 шагал вперед ровным, уверенным шагом, не замедлялся, не оглядывался. От него веяло чем-то механическим — неуловимым ритмом точных движений, выверенных, точно обработанных боевой программой.

Ванда следовала следом, стараясь удержать равный темп.

Коридор сужался, бетонные стены давили боковым зрением, серый оттенок переходил в выцветший желтый, тусклый свет аварийных ламп едва различимо обозначал путь — грязный линолеум, рваные провода, теневые провалы вдоль вентиляционных шахт.

Воздух вязкий, пропахший сыростью, будто всюду в бетонных швах поселился грибок.

Девушка была уверена — эти уровни давным-давно заброшены. Или скрыты? А если скрыты, то зачем?

На другом конце сектора угадывался переход — дверной проем, утопленный в стену. H-927 двигался, не меняя ритма, но в самом воздухе повисло ощущение натянутой нити.

Ванда почувствовала напряжение раньше, чем поняла его природу. Внезапно H-927 вскинул руку.

— Стоп!

Она застыла, вжалась в боковую стену. Пока ни звука — только спёртая тишина подземного бункера, но H-927 уже двигался иначе. Медленнее. Плавнее. Приглушил и без того неслышную поступь.

— Опасность? — многозначительный пустой вопрос. Здесь, в коридорах УВИ, другого быть не могло.

Полумрак тревожно колебался от мерцающих ламп, обнажая тени, словно тщетно пытаясь разоблачить то, что пряталось в их плотной завесе. Затем — изменение фактуры. Отражение. Металл. Ванда его едва заметила в глубине прохода — короткая вспышка отблеска, не живого движения.

Чужие.

H-927 не произнес ни слова. Просто скользнул в сторону, переместился на несколько шагов левее, уходя в прикрытую нишу. Ванда последовала за ним.

Широкий проем не давал полноценного укрытия, но позволял скрыть контуры. Она сглотнула. Тела напряжены, воздух пропитан предчувствием неминуемого столкновения. Выстрела нет. Еще секунда. Еще. А потом УВИ запустила свою бесперебойную систему охоты.

Резкий свист рассек тишину — за ним последовал приглушенный хлопок.

Энергетический луч опалил воздух там, где секунду назад находилась голова H-927, оставив после себя запах озона.

Агенты. Двое, судя по звуку шагов, двигались быстро и слаженно.

H-927, не теряя ни мгновения, перекатился за бетонный выступ стены, его пистолет уже был в руке. Короткая очередь — два глухих хлопка в ответ на свист плазмы. Ванда прижалась к холодной стене, чувствуя, как адреналин сковывает мышцы.

— Здесь начинаются Хроностражи, — прошептал H-927, не отрывая взгляда от проема. — Система временных петель. Одна ошибка — и нас выбросит назад.

Они двинулись дальше, H-927 вел, ориентируясь по каким-то едва заметным знакам на стенах. Коридор словно замерцал — серый оттенок стен стал меняться, переходя в более светлый, почти белый. Ванда почувствовала легкое головокружение, словно на мгновение потеряла ориентацию.

— Что это было? — прошептала девушка, инстинктивно хватаясь за рукав мужчины.

Тот остановился, нахмурив брови.

— Странно. Мы только что проходили этот участок… Вон, видишь трещину на стене?

Ванда посмотрела — действительно, на бетонной стене виднелась тонкая, извилистая трещина, словно след от удара. Но она была уверена, что не видела ее раньше.

— Временная петля?» — с тревогой спросила она.

H-927 кивнул.

— Похоже. Небольшая, локальная. Нужно найти выход, пока она не затянула нас.

Их преследователи снова дали о себе знать — быстрые шаги, приглушенные голоса. Они приближались.

— Времени нет, — прорычал H-927, толкая Ванду вперед. — Держись рядом.

Мужчина шагнул вперед, погружаясь в сумрак коридора. Узкий проход замкнулся вокруг них плотной бетонной клеткой, воздух дрожал от напряжения — густой, застоявшийся, словно неподвижный слой времени. Его движения были плавны, выверены — машинальная точность, за гранью человеческой скорости.

Секунда, еще секунда. Из-за угла вынырнули двое. Без лишних предисловий, те же фигуры, та же бесстрастная механика движений.

Хищники.

Первый выстрел — H-927 качнул корпус вправо, едва увернулся, не теряя равновесия. В тот же миг его кулак врезался в череп агента, короткий хруст, сухой, резкий — как сломанную ветку переломило шею.

Другой оказался быстрее.

Бластер поднят, палец на спуске — но Ванда почувствовала движение еще до того, как оно произошло. Ее руки вскинулись без сознательного импульса, магия хлынула взрывом. Багровый сгусток энергии поглотил пространство, ударил в фигуру противника — вспышка, приглушенный стон — тело бросило в стену и оставило за собой темный след.

Достаточно? Нет.

Фигуры снова вынырнули из теней, каким-то невозможным образом вновь оказавшись перед ними — те же лица, те же движения, те же выстрелы, ушедшие в пустоту.

— Петля.

— Усиливается, — процедил H-927 сквозь зубы, отбивая удар. Они застряли во времени, в сбитом цикле, невозможности движения вперед.

Еще секунда — и агент атакует вновь. Еще секунда — и H-927 снова отражает удар. Еще секунда — и Ванда слышит пульс петли в стенах, в самой структуре пространства, за пределами видимости.

— Там, — сорвалось с губ, палец указал на темный участок в стене. H-927 уловил сигнал мгновенно — рывок в сторону, отвлекая агентов, притягивая их удары, давая Ванде секунду форы. Эта секунда — единственный ее шанс.

Она шагнула вперед, пальцы коснулись бетона. Глухая вибрация, словно изнутри стены билось сердце чего-то чуждого, несовместимого с привычным ритмом бытия. Магия пошла всплеском. Жгучая алая сеть прорезала плоскость, бетон задрожал, растрескался.

В воздухе — отголоски разрушения, гул, похожий на хруст рассыпающегося стекла. И реальность разорвалась. Мир больше не мерцал, больше не зацикливался. Тени стали просто тенями, воздух — просто воздухом. Агенты замерли без движений — сбитых, оборванных… потерявших суть.

H-927 не ждал. Бесшумный шаг — и два точных удара разорвали остатки бессмысленного цикла. Тела беззвучно обрушились на бетон.

Мужчина тотчас зашагал вперед, не оглядываясь. Ванда засеменила вслед за ним, цепляясь за остатки здравого смысла, который еще оставался с ней в этом безумном лабиринте искривленного пространства. Коридоры давили, свет моргал. Воздух густел, буквально оседая на коже липким налетом. Привычная логика пути уходила из-под ног — то, что еще минуту назад казалось прямым ходом, трескалось, шло волнами, как зыбкая пленка надоколенного зеркала. И тогда коридор впереди взорвался рябью.

Колебания плоти здания, словно кто-то невидимый бросил в него камень. Пространство расходилось тонкими кругами, потревоженное чем-то, выходящим за рамки привычного.

H-927 среагировал мгновенно — его рука резко сжалась на запястье Ванды, и в следующее мгновение она уже летела за ним в сторону, прочь от зыбкой линии, едва ли не в последнюю секунду. Перекошенный участок коридора тут же поглотил бы их, стер, переписал на другой лад — другой поворот событий, другой день, другую версию самих себя. Ванда слышала почти осязаемое шипение, с которым безликая масса рухнула обратно в структурированное безумие этих коридоров.

— Нас преследует временной контур, — глухо бросил H-927, натягивая темп. По пятам — ни шагов, ни звуков, но петля закручивалась туже. Позади — офисное помещение.

Ванда едва успела поймать взглядом замороженные силуэты агентов, их застывшие в крике лица, обездвиженные, бессознательные, словно не выдержавшие искривления схемы.

Еще миг. Один из них двинулся на секунду. Вздох, будто призрак воспоминания — и он исчез в воздухе, оставив после себя только дрожащие частички пыли.

Коридор стало невозможно понять. Движение не приводило назад, но и не выводило вперед. Двери открывались в самом неожиданном порядке: входившая в арсенал теперь зевала пустым шахтным провалом; открытая ранее выходная — выворачивала обратно в один и тот же поворот.

Ванда мельком глянула на H-927 — и впервые заметила легкое напряжение в уголке его губ. Даже он начинал терять контроль.

Отсюда нет выхода? Нет. Выход есть. Она чувствовала. Невидимые линии энергии пересекались перед ней. Они не были физическими, не были рассчитанными системами. Это было что-то иное — хаотичное, текучее, как сама природа того, что их держало здесь.

— Внимание, ловушки, — выдохнула Ванда тихо. Сетчатая структура силовых импульсов сверкала в воздухе — они тянулись вдоль коридора, врастали в пол невидимыми прожилками.

Она сделала шаг — и мир дернулся. Те же стены, тот же коридор, что и секунду назад.

Сердце Ванды провалилось в пятки. Здесь не было ни прошлого, ни будущего — только повторы.

H-927 едва заметно дернул подбородком — он понял. Они двинулись синхронно. Каждый шаг взвешен, каждый поворот осмотрен. Ванда подавила желание задержать дыхание — мгновения превращались в слои, секундные задержки перебои в темпе, миг нерешительности могли стоить им всего.

Они свернули за угол, и Ванда увидела дверь. Не просто выход — рассыпающийся порог, чье существование казалось мимолетным, готовым окончательно исчезнуть, унеся с собой их последний шанс на спасение.

— Держись рядом, — тихо бросил H-927. Ванда и не собиралась отставать. Квантовый замок дрожал, мигая по собственной нелогичной схеме, сбитой и рваной. Часы без стрелок. Дверь открывалась наполовину, закрывалась сразу же, сотрясая воздух разрядами энергии. Внутри билось что-то огромное — сердце этого места, его сбитый механизм, который требовал или починки, или же уничтожения.

H-927 уже склонился над управляющим модулем.

— Без кода не удержим, — пробормотал он, напряжённо перебирая пальцами по панели управления.

— Дай мне попытаться, — отозвалась Ванда и, не дожидаясь ответа, вытянула руку.

Алая магия вспыхнула, словно живой поток, скользя по её пальцам, сплетаясь в тонкие нити, охватывая дрожащую рамку двери. Прикоснувшись к холодной поверхности, Ванда тут же ощутила мощную, едва уловимую вибрацию, пробежавшую сквозь пальцы и ударившую в самое нутро. Пространство содрогнулось, словно пытаясь сдвинуть их назад.

Девушка не отступала. Стиснув зубы, она сосредоточилась, направляя поток энергии глубже, сильнее, заставляя свою силу проникнуть в механизм, совладать с ним. —

— Сейчас! — рявкнул H-927, неожиданно схватив Ванду за руку, и в следующее мгновение они сорвались в прорыв…

* * *

Ванда зажмурилась на долю секунды — глаза не выдержали резкого перехода от полумрака коридора к ослепительной, белой пустоте.

Не было теней. Не было источников света. Только бесконечное, ровное сияние, одинаково пронизывающее все вокруг, будто каждый атом этого пространства сам по себе излучал белизну.

Свет здесь не был просто светом. Он был средой — сущностью.

H-927 первым пришел в себя. Он медленно поднял бластер, но его движения были сдержаннее, чем обычно. Здесь, в этой безупречной белизне, любое движение ощущалось громогласным, выбивающимся из монотонного порядка.

— Ты это чувствуешь? — глухо произнесла Ванда, сжав плечи. Она никогда не ощущала себя так прежде. Тишина. Не просто отсутствие звука — его невозможность.

Никакого эха, никакого дыхания стен. Пространство не пыталось давить, но и не позволяло расслабиться. Оно регулировало.

— Это — Ноль-зона. — H-927 шагнул вперед, оставляя за собой след, который тут же изглаживался, исчезая, возвращая поверхность в абсолютное равновесие.

Гладкий, почти стерильный пол не был ни теплым, ни холодным — он не имел температуры вовсе. Не был твердым или мягким — любая попытка определить структуру приводила только к еще большему выводу о его совершенной нейтральности.

— Она должна иметь центр управления, — продолжил H-927, равномерно сканируя пространство. — Стабилизирующую матрицу энергетических узлов УВИ.

Ванда провела рукой по воздуху — чувство странное. Как будто плотность среды здесь была не совсем обычной. Словно воздух имел вес, но одновременно отсутствовал.

— А здесь… пусто, — договорил он. Пустота. Но не мертвая. Живая.

Внезапно, в середине безупречной белизны что-то изменилось. Оно не появилось — просто стало заметным. Идеально ровные линии, сияющие лишь на один оттенок ярче окружающей среды, начали проступать на полу.

Ванда сделала шаг ближе. H-927 жестом остановил ее.

— Осторожно.

В самом центре ослепительной белизны, Ванда увидела его.

Питер.

Он стоял на таком же идеально ровном полу, но его фигура казалась размытой, словно акварельный рисунок, попавший под дождь. .Вокруг него клубилась едва заметная дымка, словно сама ткань времени вокруг него была повреждена. Белизна комнаты больше не казалась совершенной — она преломлялась, крошилась в зыбком мареве, как треснувшее зеркало, отражающее мир в искаженном, разорванном свете.

Юноша выглядел не просто потерянным — в его облике сквозила болезненная обреченность. Он был худ, почти изможден — ребра угадывались под тонкой тканью выцветшего серого комбинезона, висевшего на нем мешковато, будто он сам уже не до конца соответствовал своему собственному телу. Лицо его было бледным, даже болезненно-серым, с резким, отчетливо заострившимся рельефом скул. Глаза, беспокойные, потерянные, рыскали всюду, но ни на чем не задерживались: в них не было ни осознанности, ни настоящего присутствия — только отчаянные попытки собрать воедино осколки собственного рассудка, ускользающие, как песок сквозь дрожащие пальцы.

— Питер, — прошептала Ванда, чувствуя, как ее собственная магия откликается на его нестабильное состояние. Она шагнула к нему, и по мере приближения ощущение странной плотности воздуха усиливалось, словно ее что-то невидимое пыталось остановить.

H-927 настороженно следовал за ней, его бластер был наготове, хотя в этом безмятежном пространстве любая угроза казалась абсурдной.

Ванда протянула руки к Питеру, и в тот же миг почувствовала, как ее связь с магией усиливается многократно. Белизна вокруг них словно померкла, уступая место едва заметному багровому свечению, исходящему от ее ладоней. Хаос, что прежде ощущался враждебным, больше не боролся с ней. Он подчинялся.

Тело Питера задрожало, завибрировало в какой-то странной, нечеловеческой ритмике, подчиняясь силе, старше и могущественнее его самого.

Ванда чувствовала, как к ней тянутся беспокойные, неоформленные фрагменты — воспоминания, которые он еще не пережил, страхи, которые пока не испытал. Они проносились сквозь неё нечеткими отголосками: мгновения боли, утраты, решающие моменты, шепчущие об их неизбежности.

В моменте пространство вокруг содрогнулось, будто какая-то огромная, неведомая сила вывернула его наизнанку. Белая гладь растаяла, рассыпалась на сотни призрачных осколков, и в каждом из них мелькала иная реальность, обрывки возможных судеб. На какой-то неуловимый миг Ванда увидела саму себя — старше, измученнее, с глазами, утонувшими в тени, одинокую… стоящую перед зеркалом и смотрящую прямо в неё. Что-то сдавило сердце. Но прежде чем она успела осознать увиденное, мир дернулся, смялся в точку и снова развернулся в безупречно холодную белизну.

Её ладони полыхнули багряно-красным огнём. Магия отзывалась, текла через пальцы живым потоком, а вместе с ней откликалось само это место — будто признавало в ней источник чего-то безграничного, за гранью понимания.

Но Ванда не думала об этом. Она думала о Питере. О его сбитом времени, о юношеском запале, о его наивности и боли, о том, что душил его груз не прожитых, но уже предначертанных страданий.

О том, насколько несправедливо судьба отняла у него легкость юности.

Пространство вокруг рушилось, менялось, собиралось вновь, но Ванда больше не обращала на это внимания. Она осторожно подняла руку, провела кончиками пальцев по едва ощутимо дрожащему контуру лица мальчишки — как если бы он был не человеком вовсе, а едва удерживаемым воспоминанием.

Багровый свет окутал его плотным коконом, пока она проникала глубже в трещины его сознания.

2016 год.

В её голове звенела пустота — резкая, оглушающая, как натянутая до предела струна, готовая лопнуть от малейшего касания. Рваные, спутанные фрагменты воспоминаний плелись тончайшим узором, беспорядочным, сбитым, как разбросанные осколки стекла, однако не поддавались — будто разум Питера сам сопротивлялся вторжению. Но Ванда не ломала. Она внимала, изучала, проникала не силой, а чем-то другим — тем, что шло глубже, чем магия. Пониманием. Надеждой. Сочувствием.

По её ладоням пробежала волна тепла — мягкого, но непреклонного, накатывающего волнами, и постепенно бесплотная, размытая фигура перед ней начала меняться — воздух вокруг больше не искажал очертания тела мальчика. Пальцы его слегка дёрнулись, судорожно сомкнулись, будто пытаясь ухватиться за что-то реальное, ощутимое.

Питер с усилием проморгался. На его лице застыло нечто неопределённое — смесь изумления, смятения, тихого, неосознанного страха, но в глубине карих глаз Ванда совершенно точно уловила проблеск узнавания.

— Мисс Максимофф?

А через мгновение Ноль-зона содрогнулась. Не просто дрогнула, а взревела, словно огромный механизм, которому больше нечем было поддерживать собственный вес. Пространство вокруг них задрожало, словно раскаленная добела сталь, готовая лопнуть. Энергия Хаоса, исходящая от Ванды, пульсировала в унисон с квантовыми аномалиями зоны, создавая непредсказуемые вспышки света и завихрения, от которых кружилась голова.

Внезапно в коммуникаторе H-927 раздался надрывный крик оператора УВИ, полный паники:

— Внимание! Зона нестабильна! Полная потеря контроля! Разлом достиг критической массы!

H-927 окинул взглядом Ванду и Питера. Благодаря магии Ванды, юноша больше не мерцал, хотя все еще выглядел дезориентированным.

Агент H-927 прекрасно понимал: в их распоряжении оставались считаные секунды. Разлом нестабильности расширялся с угрожающей скоростью, и если процесс не остановить немедленно, он поглотит не только Ноль-зону, но и нарушит временную структуру УВИ, вызвав каскадный аномальный выброс, последствия которого могли стать летальными для всей Вселенной.

— Так, слушайте меня очень внимательно! , — твердо произнес он, срывая с запястья сложное устройство — портативный темпоральный аннигилятор, один из самых засекреченных инструментов, известный лишь высшим оперативникам УВИ, и активировал его. Грани механизма засветились призрачным зеленоватым светом, выпуская сеть из тонких энергетических линий, которые будто бы зондировали окружающее пространство, анализируя параметры квантовой турбулентности. — Вы должны… обнулиться.

При этих словах Ванда напряглась, инстинктивно сжимая ослабевшую руку Питера.

— Обнуление? — её голос прозвучал настороженно, но H-927 уже продолжал, не оставляя времени на вопросы:

— Этот аннигилятор создаст разрыв в хроно-субстрате и отправит вас… за пределы времени. отправит вас за пределы темпорального потока. В Пустоту.

— В Пустоту?

— Место, где время не имеет власти, — голос H-927 оставался ровным, но за холодной безэмоциональностью таился едва заметный оттенок сожаления. — В Пустоте нет фиксированных темпоральных координат, нет событийной привязки. Там отсутствуют флуктуации временных линий, а значит, квантовая нестабильность не сможет распространиться.

Ванда сжала пальцы вокруг руки Питера.

— Но что это значит для него?

H-927 на долю секунды задержался с ответом.

— Временные якоря зависят от субстратной материи реальности. Связь Питера с 2016 годом существует только потому, что его хроносигнатура остаётся активной в фиксированном потоке. Как только он окажется в Пустоте, — он чуть наклонился вперёд, его взгляд стал жёстче, — эта связь будет разорвана.

Питер, до этого напряжённо молчавший, медленно поднял голову.

— То есть… там меня больше не будет?

— Не совсем. — H-927 скользнул взглядом по мигающим панелям, анализируя скорость расширения разлома. — Твой хроно-резонанс просто перестанет существовать в зафиксированной точке времени. Тебя нельзя будет идентифицировать ни как объект прошлого, ни как объект будущего. Твои темпоральные показатели станут неопределёнными.

Ванда нахмурилась.

— Вы хотите сказать, что он станет… аномалией?

— Нет. Аномалии — это отклонения внутри зафиксированной структуры. В Пустоте Питер не будет отклонением, потому что там нет структуры, — H-927 взглянул на неё прямо. — И самое главное — разлом. Он поглощает энергию хроносигнатуры, как гравитационная воронка. Если объект исчезнет из временной матрицы, разлом утратит источник питания.

Питер выглядел ослабленным, сбитым с толку, но, чувствуя поддержку Ванды, только крепче сжал её пальцы.

— И что тогда?

H-927 медленно вдохнул.

— Тогда система реальности попробует стабилизироваться. Но не факт, что в твоё отсутствие она не попытается… компенсировать потерянную переменную.

Ванда побледнела.

— Заменит его?

— Либо создаст новую фиксацию событий, — H-927 снова посмотрел на таймер разлома, и не дожидаясь дальнейших вопросов, активировал аннигилятор, в пространстве перед ними сформировался разрыв в форме серого, слегка вибрирующего купола неправильной формы. — Если хотите выжить, вам нужно двигаться сейчас.

Ветер — если это вообще можно было назвать ветром — повалил из дыры — это был холодный, ложный, болезненный поток, несущий с собой ощущение абсолютного ничто.

Пространство содрогнулось так сильно, что даже H-927 едва не потерял равновесие.

Гул разлома нарастал, в то время как в отдалении раздались торопливые шаги, сопровождаемые серией электронных вспышек. Перемещённые через портал агенты УВИ быстро приближались, преодолевая разрушающиеся конструкции Ноль-зоны.

Их преследовали.

Голубоватые портальные вспышки выхватили из мрака силуэты агентов УВИ, пробивающихся сквозь дым и рушащиеся конструкции.

— Они здесь, — спокойно констатировал H-927, выхватывая из кобуры бластер и разряжая его в первой же волне агентов. Энергетические импульсы засвистели в воздухе, выжигая неровные дыры в стенах, выбивая клоки бетонной пыли.

— Вперёд! Это ваш единственный шанс!

Ванда не колебалась. Она схватила Питера крепче и, сжав зубы, шагнула в воронку.

Но прежде чем разлом закрылся, она обернулась.

H-927 продолжал стоять на самом краю разрыва, неподвижный и сосредоточенный, словно уже принял неизбежность происходящего. Изумрудное свечение аннигилятора освещало его с одной стороны, очерчивая строгий контур фигуры, а с другой — алые отблески магии Ванды ложились на его лицо, преломляясь на жестких линиях скул.

Он не пытался уйти.

Ванда заметила в его взгляде спокойное осознание выбора — возможно, даже слабый, почти незаметный оттенок заботы, которой в среде агентов УВИ попросту не могло быть.

И только в последнюю секунду, когда грани разлома начали окончательно замыкаться, их реальности вот-вот предстояло разделиться, он едва заметно кивнул и одними губами, произнёс:

— Выживите…

Маршрутка остановилась у ворот кладбища Сайпресс Хиллз и, фыркнув выхлопными газами, растворилась в сгущающихся сумерках.

Питер остался один на один с тишиной, которую нарушал лишь шелест редких осенних листьев под ногами да отдаленный гул большого города, казавшийся сейчас чем-то нереальным, далеким, как другая жизнь. Он шагнул за ворота, оставляя позади этот далекий гул и погружаясь в стылое, гнетущее объятие кладбища.

Октябрьский вечер окутывал землю промозглой сыростью. Низкие, тяжелые облака висели над городом, роняя мелкую, противную морось, которая оседала на волосах и одежде, пробирая до костей. Туман, плотный и вязкий, стелился по земле, скрывая в своей молочной пелене дальние ряды надгробий, превращая знакомый ландшафт в призрачное, ирреальное пространство.

Парень двинулся вперед, хромая, почти не чувствуя боли — её заглушало всепоглощающее оцепенение, странная, ватная пустота внутри. Рана на животе, снова открывшаяся во время безрассудного побега, пульсировала тупыми толчками, толстовка под пальцами была липкой и влажной от крови, но он упрямо игнорировал это. Была цель. Единственная точка опоры в этом рушащемся мире — найти её. Найти место, где покоилась та, чья утрата стала для него незаживающей раной, точкой невозврата.

Он брел между могил, почти не разбирая дороги. Покосившиеся кресты, обветшалые каменные плиты, покрытые мхом, выцветшие пластиковые цветы на мокрой земле — все это сливалось в единый серый, унылый фон. Редкие посетители, бредущие в тумане, казались бесплотными тенями, призраками из другого мира, и Питер старался не встречаться с ними взглядом, боясь, что их реальность окончательно разрушит его собственную, хрупкую.

Каждый шаг давался с трудом. Изнеможение накатывало волнами, сознание мутилось, звуки внешнего мира — шорох гравия, скрип старых деревьев, плач ветра — доносились словно сквозь толщу воды. Но он шел. Упрямо, механически, ведомый лишь одним образом, одним именем, выжженным в его памяти. Он знал это место. Он помнил каждый поворот, каждую тропинку. Он должен был её найти. Участок C, ряд 14, место 8.

Координаты, въевшиеся в подкорку.

Он свернул на знакомую, выложенную потрескавшимися плитами аллею. Сердце гулко ухнуло и болезненно сжалось, словно в ледяных тисках предчувствия. Он узнал это место мгновенно, даже сквозь пелену тумана и собственного помутненного сознания. Вот он, старый раскидистый дуб, чьи голые осенние ветви царапали низкое серое небо. А вот и он — ряд невысоких, одинаковых серых надгробий, призрачно выступающих из молочной дымки.

Ряд 14.

Он почти на месте.

Дыхание перехватило, застряло где-то в горле сухим комком. Ноги стали тяжелыми, непослушными, но он заставил себя идти вперед, к этому ряду камней, хранящих имена и даты чужих жизней и одной — самой важной — его собственной утраты. Воспоминания, которые он так старательно гнал от себя, нахлынули с новой силой: вот он здесь, в другой день, под другим небом, кладет на свежий холмик белые лилии…

Питер резко остановился, когда подошел почти вплотную. Он тяжело дышал, сгорбившись, упираясь руками в колени. Воздух обжигал легкие, а рана в боку отозвалась острой вспышкой боли. Он заставил себя выпрямиться. Взгляд, мутный от усталости и подступающих слез, впился в знакомую линию серых плит, теряющуюся в тумане. Он стоял на том самом месте. Здесь. Должно быть здесь.

Он заставил себя посмотреть внимательно, заставил глаза сфокусироваться сквозь пелену мороси и собственного отчаяния. Он начал считать плиты, скользя взглядом по влажному, холодному камню, по высеченным на нем именам и датам, которые сейчас не имели для него никакого значения.

Раз…

Два…

Сердце колотилось о ребра, отдаваясь пульсацией в висках.

Семь…

Пальцы непроизвольно сжались в кулаки.

Восемь…

Вот оно. Место номер восемь. Его взгляд замер на этом конкретном участке земли, лихорадочно ища знакомую плиту, знакомое имя… Но там ничего не было.

Он моргнул, не веря своим глазам, пытаясь прогнать туман или какой-то обман зрения, застилающий взгляд. Снова всмотрелся в точку между седьмой и — да, точно — девятой плитой. Пусто. Там, где по всем его воспоминаниям, по всей логике его разбитой жизни, должна была стоять аккуратная гранитная плита с именем «Мэй Паркер», теперь зеленела обычная, ничем не примечательная трава, чуть припорошенная мокрыми опавшими листьями.

Нет. Этого не может быть. Ошибка. Он ошибся рядом? Или сектором?

Паника начала медленно подступать, ледяными пальцами сжимая горло. Питер метнулся к соседней плите, вчитываясь в незнакомое имя. Потом к следующей. Его движения становились все более хаотичными, лихорадочными. Он почти бежал вдоль ряда, шарящими по плитам глазами, дрожащими пальцами касаясь холодного камня. Но её имени нигде не было.

— Нет… нет, нет, нет… — сорвалось с его губ тихим, сдавленным шепотом.

Он вернулся на то самое место. Участок C, ряд 14… Место 8. Оно было пустым. Абсолютно пустым.

Питер замер, не отрывая взгляда от этого пустого, ничем не примечательного клочка земли. Он смотрел так пристально, с такой отчаянной концентрацией, словно пытался силой воли, силой своей памяти и своей боли заставить проступить сквозь мокрую траву знакомые очертания гранитной плиты. Он почти физически ощущал ее здесь — холодный камень под пальцами, высеченные буквы имени… Бесполезно.

Трава оставалась просто травой, земля — просто землей.

И тогда, в этой звенящей пустоте, где его горе не находило привычной точки опоры, в сознании эхом отозвался бесстрастный голос Пятницы из медблока Базы:

«Сейчас 2016 год, Питер. 22 октября, если быть точной».

2016 год…

Слово повисло в воздухе, тяжелое, как надгробный камень. Он сначала отмахнулся от него там, на Базе, списав на шок, на ошибку системы. Но сейчас…

2016 год.

Осознание обрушилось не сразу — оно медленно просачивалось в его сознание, как ледяная вода, заполняя все пустоты, замораживая кровь в жилах. Если сейчас 2016-й… то человек, чью могилу он так отчаянно искал…

«…В этом году… Мэй была жива.»

Мысль была настолько чудовищной в своей простоте, настолько противоречащей всему его опыту последних лет, всей его боли, что она буквально выбила почву у него из-под ног. Он оплакивал ее. Он жил с этой утратой. Он нес ее в себе, как незаживающую рану.

А теперь… ее нет? Не потому что ее прах здесь, а потому что ее… смерти… еще не было?

Мир качнулся. Питер пошатнулся, чувствуя, как земля уходит из-под ног. Колени подогнулись сами собой. Он опустился на мокрую, холодную траву — сначала медленно, неуверенно, словно тело отказывалось принимать эту новую, невозможную реальность, а потом резко рухнул, будто невидимые нити, державшие его на ногах, разом оборвались.

Холод от сырой земли пробирал сквозь одежду, но он его почти не чувствовал. Дыхание вырывалось из груди короткими, рваными толчками, переходящими в тихие, судорожные всхлипы, которые он тщетно пытался подавить, зажимая рот рукой.

«Так, стоп… Я что, спятил? Совсем? Это… это не может быть правдой,» — пронеслось в голове, отдаваясь гулом в ушах сквозь шум крови. — «Это какая-то… галлюцинация? Из-за… ну, раны, да? Крови много потерял… Должна быть галлюцинация… Или… О боже. Нет. Я потерялся? Реально потерялся? Не просто… не просто во времени, а… вообще? Где я?! Что происходит?!»

Вопросы бились в висках, как пойманная птица, но ответов не было. Была только эта звенящая пустота внутри и снаружи. Пустое место на кладбище, пустое место в его душе.

Мир перед глазами начал стремительно темнеть. Головокружение усилилось, превращая туманный пейзаж кладбища в размытое, вращающееся пятно. Боль в животе вспыхнула с новой силой, выжигая последние остатки сил. Он попытался подняться, опереться на руки, но тело не слушалось. Бесконечная усталость, накопленная за последние часы, дни, годы… навалилась разом.

Питер завалился на бок, тяжело выдохнув. Последнее, что он увидел перед тем, как сознание окончательно покинуло его — серое, безразличное небо, затянутое плотной пеленой облаков. Он оседал на сырую землю, проваливаясь в спасительную темноту.

Темнота была спасительной. Мягкая, обволакивающая, она гасила боль, стирала мысли, дарила забвение. Но она не могла длиться вечно.

Сначала появился звук — приглушенный, неразборчивый гул, пробивающийся сквозь ватную тишину беспамятства. Затем — ощущение холода, пропитавшего одежду насквозь, сырой земли под щекой и тупой, ноющей боли в боку, которая возвращалась вместе с сознанием.

И свет. Размытое, назойливое пятно света, танцующее перед закрытыми веками, заставляющее их дрогнуть.

— Эй… парень… Ты меня слышишь? — голос был грубоватым, незнакомым, но в нем не было угрозы. Скорее, обеспокоенность.

Свет стал ярче, сфокусировался. Питер с усилием разлепил веки. Луч фонаря ударил по глазам, заставив его зажмуриться и отвернуться.

— Давай, парень, очнись… Ну же.

Легкий, но настойчивый толчок в плечо окончательно выдернул его из вязкой полудремы. Мир хлынул обратно — холодный воздух, запах прелой листвы и мокрой земли, туман, облепивший надгробия призрачными саванами. И лицо. Над ним склонялось лицо мужчины — пожилого, с усталыми глазами и сеткой морщин вокруг них. На нем была простая рабочая куртка, а в руке он держал тот самый фонарь.

Смотритель кладбища? Случайный прохожий, задержавшийся до темноты? Питеру было все равно.

Первая связная мысль, пробившаяся сквозь туман боли и дезориентации, была о ней.

— Где… — язык едва слушался, слова выходили хриплыми, обрывочными. — Где… она…?

Мужчина нахмурился, его фонарь на мгновение замер на лице Питера, высвечивая бледность, синяки и запекшуюся кровь у виска.

— Она? Ты о ком, парень? Здесь никого больше нет. Ты один лежишь.

Питер попытался приподняться на локтях, но тело пронзила острая боль. Он снова упал на землю, хватая ртом воздух. Рука инстинктивно метнулась к боку — толстовка там была темно-мокрой, липкой. Кровь. Рана снова сильно кровоточила.

— Тихо-тихо, лежи, — голос незнакомца стал мягче, тревожнее. Он опустился на одно колено рядом, направляя свет фонаря на темное пятно на одежде Питера. — Матерь божья… Да ты ранен! Серьезно ранен!

Питер смотрел на него расфокусированным взглядом. Ранен? Да. Но это было неважно. Важно было только одно. Могила. Пустое место.

— Её… нет… — прошептал он, и в голосе его зазвучало отчаяние, которое было страшнее любой физической боли. — Её там нет…

— Кого нет? О чём ты вообще?.. — мужчина явно не понимал, но видел перед собой истекающего кровью, дезориентированного подростка. — Слушай, разговоры потом. Тебе срочно надо в больницу. Ты кровью истекаешь, слышишь? Надо вызвать скорую…

Больница.

Слово ударило по нервам, как разряд тока. Больница — это вопросы. Это врачи. Это невозможность объяснить, кто он, откуда, почему 2016 год, почему он выглядит старше своих документов, почему у него огнестрельная рана…

Паника, до этого дремавшая под слоем шока и усталости, взорвалась внутри, сметая все остатки самообладания.

— Нет! — крикнул он, голос сорвался. — Не надо больницу!

Мужчина попытался положить руку ему на плечо, успокоить.

— Парень, успокойся, я помогу…

Но прикосновение стало триггером. Питер резко оттолкнул его руку, вскидываясь на ноги с неожиданной для его состояния силой. Мир качнулся, перед глазами поплыли темные пятна, но адреналин гнал вперед.

— Не трогай меня! — выкрикнул он, отшатываясь назад.

Мужчина опешил от такой реакции, поднялся на ноги, держа фонарь перед собой.

— Эй, ты чего? Я же помочь хочу! Ты ранен, тебе…

Но Питер его уже не слушал. Инстинкт самосохранения, помноженный на дикую панику и отчаянную, иррациональную надежду, кричал одно: бежать. Бежать отсюда. Бежать туда, где должен быть ответ. Туда, где она должна быть. Живая.

Он развернулся и, спотыкаясь, не разбирая дороги, бросился прочь между могил, прочь из этого туманного, призрачного места. Он слышал за спиной удивленный и встревоженный голос мужчины: «Стой! Куда ты?!», но не оборачивался.

Кровь стучала в висках, смешиваясь с воем ветра. Боль в боку разгоралась пожаром, но он не останавливался. Ему нужно было домой. В Квинс. К ней. Убедиться. Увидеть своими глазами, что она жива. Что этот кошмарный 2016 год — это не только боль и потеря, но и… шанс?

Он бежал, оставляя за собой кровавые капли на мокрой траве и единственного свидетеля своего безумия среди молчаливых надгробий Сайпресс Хиллз. Бежал навстречу единственной надежде, которая еще теплилась в его истерзанной душе.

* * *

Сколько прошло времени с тех пор, как он, спотыкаясь, вырвался с кладбища под испуганные крики незнакомца, Питер не знал. Часы? Минуты? Время снова потеряло свою линейность, пульсируя рваными, болезненными толчками в такт его дыханию и бешено колотящемуся сердцу. Он двигался почти инстинктивно, на автопилоте, игнорируя протестующее тело и кровавое пятно, расползающееся под ладонью, прижатой к боку. Каждый шаг отдавался мукой, но мысль о ней, о Мэй, живой Мэй из этого невозможного 2016 года, была единственным топливом, что гнало его вперед сквозь лабиринт ночных улиц.

Квинс встретил его знакомыми неоновыми огнями витрин и гулом редких машин, но что-то в этом знакомом пейзаже было неуловимо неправильным. Или это он сам был здесь неправильным? Улицы, исхоженные им вдоль и поперек тысячи раз, казались декорациями из прошлого — одновременно до боли родными и пугающе чужими. Вот пиццерия на углу, где они с Недом часто зависали после школы, — та самая, но вывеска чуть другая, ярче, новее. А вот магазинчик комиксов миссис Браун, который в его времени давно закрылся, уступив место модной кофейне, сейчас приветливо горел теплым светом витрины, зазывая внутрь. Мир вокруг жил своей обычной, неспешной жизнью октября 2016 года, не подозревая о призраке из разорванного, истерзанного будущего, который брел по его тротуарам, оставляя за собой едва заметный кровавый след.

Люди проходили мимо — спешили домой с работы, смеялись, болтали по телефонам, не обращая внимания на съежившегося, хромающего подростка в грязной толстовке. Их беззаботность, их нормальность резала по живому. Питер старался не встречаться с ними взглядами, глубже кутаясь в свою боль, чувствуя, как адреналин, поддерживавший его с момента побега с кладбища, окончательно иссякает, уступая место всепоглощающей усталости и глухой, изматывающей боли в раненом боку. Ноги подкашивались, мир периодически плыл перед глазами, но он упрямо заставлял себя идти. Еще немного. Совсем чуть-чуть. Остался последний поворот.

Наконец, он свернул на свою улицу. Ту самую. Узнал ее мгновенно. Сердце замерло, пропустив удар, а потом забилось так отчаянно, что отдалось гулом в ушах и болью в ребрах. Вот он. Его дом. Не просто дом. Тот самый дом. Старое многоквартирное здание из красного кирпича, немного обшарпанное, но такое родное. Квартира, в которой они с Мэй жили до… до всего. До Щелчка, до переездов, до того, как мир покатился к черту. Окна на их этаже — их этаже — горели мягким, теплым светом. Кто-то был дома. Мэй?

Он почти бегом, превозмогая боль, преодолел последние метры до подъезда. Толкнул знакомую до скрипа тяжелую дверь. Запах — тот же самый, въевшийся в память: смесь старой краски, чего-то неопределенно-вкусного, что готовили вечно шумные соседи сверху, и пыли, витающей в воздухе лестничных пролетов. Он на секунду замер, судорожно вдыхая этот запах, как самый драгоценный эликсир, как доказательство реальности. Потом шагнул к лестнице.

Каждая ступенька вверх была пыткой. Не только физической. Боль в ране пульсировала в такт шагам, но ее затмевал другой, более глубокий, иррациональный страх. Что, если он ошибся? Что, если память его обманывает? Что, если свет горит, но за дверью — пустота? Или, хуже того, незнакомые люди, которые удивленно посмотрят на окровавленного подростка и спросят, кто он такой и что ему здесь нужно? Эти мысли ледяными иглами впивались в сознание, заставляя кровь стыть в жилах.

Питер поднялся на свой этаж. Руки дрожали так, что он с трудом мог сжать их в кулаки. Ноги стали ватными, почти не держали. Он подошел к двери квартиры — номер 20. Их номер. Он помнил его всегда. Деревянная, темно-коричневая, со знакомой царапиной у дверной ручки, которую он сам когда-то сделал, неловко пытаясь затащить свой первый, собранный из мусора, велосипед. Все было на месте. Все было правильно. Слишком правильно.

Питер замер перед дверью. Он не решался постучать. Не решался даже дышать. За этой тонкой деревянной преградой — его прошлое, его настоящее, его невозможное, немыслимое будущее. Там — она. Должна быть она. Живая. Теплая. Настоящая. Та самая Мэй из времени, когда мир еще не сошел с ума.

Он медленно поднял руку, пальцы зависли в сантиметре от дерева, не решаясь коснуться. Сердце колотилось где-то в горле, перехватывая дыхание. Он весь дрожал, но уже не от холода или боли. Это была дрожь ожидания, дрожь надежды — такой хрупкой, такой отчаянной и одновременно такой всепоглощающей, что она грозила разорвать его на части. Один стук — и он узнает ответ. Один звук — и его искалеченный мир либо обретет призрачный смысл, либо окончательно рухнет.

Он так и стоял, пригвожденный к месту, не решаясь издать ни звука, когда за дверью вдруг послышались шаги — легкие, знакомые, отзывающиеся в его памяти фантомным теплом. Сердце ухнуло вниз, кажется, пропустив удар. Щелкнул замок.

Дверь распахнулась.

На пороге стояла Мэй.

Не призрак. Не галлюцинация. Живая. Настоящая. С той же чуть взъерошенной прической, в домашней футболке и с той самой теплой, но сейчас встревоженной улыбкой, мгновенно сменившейся выражением абсолютного ужаса, когда её взгляд упал на него.

Она видела перед собой Питера — своего Питера, да, это несомненно был он, — но одновременно перед ней стоял кто-то другой, пугающе незнакомый. Не тот немного нескладный, энергичный подросток, которого она видела еще утром или вчера, с вечно растрепанными волосами и рюкзаком за плечами. Этот Питер едва держался на ногах, шатаясь, словно от сильного удара. Лицо его было мертвенно-бледным, с той нездоровой, сероватой прозрачностью, что бывает от большой потери крови или глубокого шока. Под глазами залегли глубокие темные тени, а скулы резко обозначились, делая его лицо изможденным, старше своих лет.

Его одежда — не знакомая ей толстовка и джинсы — была не просто грязной, она была изорвана, покрыта разводами грязи и чего-то темного, липкого. На боку, там, где он судорожно прижимал руку, расплывалось страшное, уродливое пятно — ткань пропиталась кровью насквозь, влажно поблескивая в тусклом свете прихожей. Он дрожал всем телом — не мелкой дрожью от холода, а крупной, нервной, сотрясающей его с ног до головы.

Но страшнее всего был его взгляд. Глаза, обычно живые, полные света и мальчишеского любопытства, сейчас были широко распахнуты, но казались пустыми, выгоревшими. В них плескался дикий, загнанный ужас, лихорадочный блеск на грани безумия, и смотрели они словно сквозь нее, сквозь стены этой квартиры, в какую-то бездну, видимую только ему одному. Словно за те несколько часов, что он отсутствовал, он повзрослел на годы, пропустив через себя нечто невообразимое и непоправимое.

— Питер?! — выдохнула женщина , имя сорвалось с губ вместе с воздухом. Рука взлетела ко рту. — О, господи! Питер! Что с тобой?! Где ты был?! Что случилось?! Ты… ты ранен?!

Вопросы посыпались градом, голос дрожал от смеси шока, страха и рвущегося наружу облегчения от того, что он вообще стоит здесь.

— Боже мой, Питер, что с тобой?! Где ты был?! Что…

Она не успела договорить. Питер не дал ей. Он не мог говорить. Не мог думать. В тот момент, когда его взгляд встретился с ее, когда он осознал — не разумом, а каждой клеткой своего истерзанного тела — что она здесь, живая, барьеры рухнули. Вся боль, весь страх, все отчаяние, которые он сдерживал в себе с момента пробуждения в этом чужом-родном времени, вырвались наружу.

Он вцепился в нее с отчаянной, судорожной силой, обхватил так крепко, будто боялся, что она сейчас же растворится в воздухе, окажется очередным жестоким обманом. Он уткнулся лицом ей в плечо, судорожно вдыхая запах ее дома, ее шампуня, ее присутствия — всего того, что казалось безвозвратно утерянным.

— Ты жива… — слова были едва слышным, хриплым шепотом, почти стоном, теряющимся в ткани ее футболки. — Ты жива… Правда жива…

Он повторял это снова и снова, как заведенный, не в силах поверить, не в силах остановиться.

Мэй, на секунду опешившая от силы его объятий и странных слов, инстинктивно обняла его крепче. Ее руки — теплые, настоящие — гладили его по спине, по спутанным, влажным от дождя волосам.

— Питер, милый, ну конечно я жива, боже, что ты такое говоришь? — она пыталась говорить успокаивающе, но голос предательски дрожал. — Господи, да ты весь ледяной… и кровь! Питер, что случилось?! Тебе очень больно? Где ты был? Я чуть с ума не сошла!

Она осторожно попыталась отстранить его, чтобы осмотреть рану, заглянуть ему в глаза, но он только сильнее вжался в нее, мотая головой. Он не мог смотреть на нее сейчас. Не мог вынести этот живой, любящий взгляд. Он слышал только биение ее сердца — тук-тук, тук-тук — самое реальное, самое важное, что было сейчас в этом мире.

И тогда он заплакал.

Плечи его затряслись. Слезы хлынули непроизвольно, горячими ручьями обжигая замерзшие щеки, смешиваясь с дождевой водой, кровью и грязью. Он плакал навзрыд, как не плакал, наверное, никогда — горько, безутешно, выпуская наружу всю боль, весь ужас, всю невыносимую тяжесть последнего часа, последнего дня, последних лет. Это были слезы облегчения — почти невозможного, неправдоподобного облегчения. Но не только.

В этих слезах отражалась память о той Мэй, которую он потерял навсегда. И подступающая ярость на мир, который позволил этому случиться. И острая, пронзающая боль воспоминаний…И что-то еще… что-то новое, зарождающееся в самой глубине его души прямо сейчас, в ее теплых, живых объятиях — тяжелое, темное.

Лондон. Хаос. Зеленый дым иллюзий. И лицо человека, который все это устроил. Квентин Бек. Мистерио. Лжец. Убийца. Тот, кто разрушил его жизнь, кто выставил его врагом, кто, в конечном счете, привел ее к гибели.

Пока Мэй, встревоженная и растерянная, пыталась его успокоить, что-то бормоча про горячий чай и аптечку, Питер, все еще спрятав лицо у нее на плече, незаметно для нее, медленно, с невероятным усилием сжал правую руку в кулак. Крепко. До хруста суставов. До побелевших костяшек. Ногти впились в ладонь, оставляя глубокие, кровоточащие полумесяцы. Его лицо, все еще мокрое от слез, исказилось судорогой.

Это была уже не боль и не горечь. Это была концентрированная ярость, рождающаяся из пепла его отчаяния. Холодная, тихая, несгибаемая ярость.

«Бек…» — имя прозвучало в его сознании, как удар гонга.

Она здесь. Она жива. Это — реальность. Другая, искаженная, но реальность. И если это так… он не допустит повторения. Он видел будущее. Свое будущее. И он больше не принимал его.

«Ты не победишь,» — беззвучно поклялся он, чувствуя, как слезы высыхают на щеках, уступая место обжигающей решимости. — «Не в этот раз. Я не дам тебе разрушить всё снова. Я найду тебя. Я заставлю тебя заплатить за все».

Кулак сжался еще сильнее. Он отчетливо помнил лицо Бека, и теперь точно знал — то, что произошло в его времени из-за этого человека, здесь не повторится. Он этого не допустит.

Казалось, с момента звонка Пеппер прошла целая вечность, на деле же — не более восьми часов, но каждый из этих часов медленно полз по его внутреннему хронометру, оставляя липкое послевкусие неопределенности и подспудного беспокойства, которое он так старательно пытался игнорировать.

Все это время Тони провел в своей лаборатории — высокотехнологичном улье, где воздух был неизменно пропитан запахом озона, а реальность преломлялась и мерцала в холодной синеве голографических проекций. Он добровольно отрезал себя от внешнего мира, как делал всегда, когда требовалась предельная концентрация. И все же, мысль о том, что послужило причиной этого экстренного вызова, настойчиво, как заевшая пластинка, продолжала звучать в его сознании, мешая сосредоточиться на текущих задачах.

Путь до базы Мстителей он преодолел почти на автопилоте, ведя машину сквозь утренний город с той отстраненной механистичностью, которая приходит, когда разум занят чем-то куда более важным, чем дорожная обстановка. Он почти не запомнил саму дорогу — как это иногда бывает, когда садишься за руль в состоянии крайнего внутреннего напряжения, а приходишь в себя, уже паркуясь на знакомом месте.

Здесь его уже ждали — без лишних слов и формальностей.

Пеппер возникла из полумрака коридора, ведущего к медицинскому блоку, словно материализовавшись из воздуха, будто заранее знала, в какую именно секунду он появится. Она была бледна, но собрана; без следов макияжа, в той же строгой деловой блузке и брюках, в которых, по всей видимости, и встретила этот тревожный рассвет. В ее глазах не было паники, не было и явной тревоги — лишь глубокая, всепоглощающая усталость и то тяжелое, обреченное знание, которое приходит, когда худшие опасения уже подтвердились. То состояние, когда внутри все давно рухнуло и обратилось в пепел, но внешняя оболочка — стальной, несгибаемый каркас — все еще держится на одной лишь силе воли и чувстве долга.

— Он ушёл, Тони, — ее голос прозвучал ровно, почти бесцветно, без всяких прелюдий и попыток смягчить удар. Она знала, что с ним нельзя иначе.

Тони замер на полпути — его рука так и осталась на ручке двери. Короткая фраза повисла в стерильном воздухе коридора, как приговор.

— Что значит «ушёл»? — переспросил он, хотя смысл был предельно ясен, просто сознание все еще отказывалось принимать эту информацию.

— Самостоятельно покинул медотсек, — так же спокойно пояснила Пеппер, не отводя взгляда. — Мы зафиксировали это практически сразу, системы оповещения сработали штатно, но он… он уже успел покинуть территорию комплекса. Охрана его не видела.

Из-за плеча женщины бесшумно шагнула доктор Хелен Чо, с неизменным планшетом в руках. Она выглядела так, словно не спала несколько суток подряд, но держалась с той же профессиональной выдержкой, что и Пеппер.

— Его физическое состояние было стабилизировано, мистер Старк, — произнесла Хелен, ровно, почти клинически, но в безупречной чёткости её слов угадывалось нечто большее — осторожное колебание, еле уловимый сдвиг в интонации, который Тони уловил мгновенно. — Не могу сказать, что оно идеальное, но основные жизненные показатели демонстрировали положительную динамику. Однако… — она на мгновение замялась. — В ходе диагностики я обнаружила ряд значительных отклонений. Это не просто вариации, связанные с его уникальной биологией — с этим мы уже имели дело. Здесь речь о более глубинных нарушениях: аномальные паттерны регенерации, нестабильный гормональный фон, повышенная нейровозбудимость… и фрагментарные изменения в структуре ДНК. Я загрузила все материалы на защищённый канал: полный молекулярный профиль, клеточный метаболизм, нейрофизиология, эпигенетический срез. Тебе лучше увидеть это самому.

Старк промолчал, вглядываясь в виртуальный интерфейс наручного коммуникатора, который он активировал ещё на подходе к базе — всё ещё не до конца здесь: между урывками памяти, резким звонком и голосом Пеппер, прозвучавшим как щелчок по внутреннему тревожному сигналу. Но именно в интонациях доктора Чо, в ее тщательно выверенной научной сдержанности, было что-то, что заставило его окончательно стряхнуть с себя остатки утренней рассеянности и полностью сосредоточиться на происходящем: ни сами формулировки, ни обилие сложных медицинских терминов, в которых он, впрочем, разбирался не хуже любого специалиста, даже ни настойчиво повторяемое слово «аномалия». А то, как она это сказала: без тени паники, без малейшего намека на истерику или профессиональную растерянность — зато с такой предельной, выверенной осторожностью в каждом слове, которую используют только тогда, когда не хотят говорить вслух, насколько всё… не так.

Тони коротко кивнул, не проронив ни слова, и решительно закрылся в своей лаборатории.

С тех пор здесь почти не менялось ничего, кроме количества чашек с остывшим кофе и усталости на его лице. Тонкий голографический свет от витавших в воздухе проекций дробил тень под глазами на слои. Он не брился, не спал и, кажется, даже не ел — если не считать одинокого протеинового батончика, брошенного куда-то в сторону планшета и уже намертво прилипшего к стеклу.

Перед ним — привычный контрольный треугольник из приоритетов, знакомый до боли: центральная проекция — трёхмерная модель крови Питера, клеточный метаболизм, уровни митохондриальной активности, эпигенетические маркеры. Слева — запись с камеры внутреннего наблюдения, раскадровка побега из медицинского отсека: Питер выходит, шатаясь, словно на автопилоте. А справа — реконструкция крушения самолета: бортовая траектория, вращающаяся в воздухе, как цифровой надгробный камень. Всё в идеальной резкости, только ответы — расплывчаты.

Тони сидел за консолью, в расстёгнутой рубашке и с рассеянным взглядом, угрюмо постукивая ногтем по керамике третьей чашки кофе, которая, как и его терпение, стремительно остывала.

— Пятница, давай ещё раз: эпигенетика, полное развёртывание. Мне нужны маркеры старения, длина теломер, митохондриальная дисфункция, плотность нейронных связей и уровень кортизола. Привязка к возрасту — пятнадцать лет и два месяца, если, конечно, школьный архив Квинса вдруг не решил пойти в подполье и заняться фальсификацией документов как в шпионских драмах BBC.

— Инициирую глубокий анализ, — отозвалась Пятница, — загрузка параметров… готово.

На экране мигнули новые графики. Цветовая шкала тревожно сместилась в янтарно-красный сектор.

— Плотность костной ткани на двадцать три процента выше возрастной нормы, — начала Пятница. — Маркеры окислительного стресса и нейронной усталости соответствуют показателям мужчин в возрасте от восемнадцати до девятнадцати лет. Погрешность — не более полутора месяцев. Регистрируются следы длительного клеточного износа, характерного для хронической активации стресс-осей.

Тони прищурился, пальцем ткнув в одну из пульсирующих диаграмм.

— Мозг подростка. Биология солдата. Очаровательно, — он качнул головой. — Пятнадцатилетний пацан не должен демонстрировать теломерное укорочение, характерное для ветерана с посттравматикой.

Он прокрутил нейроскан. Плотное сплетение активных зон, особенно в височно-лобных долях, казалось перегруженным.

— Пятница, подтвердись: у нас здесь гиперактивация миндалевидного тела и префронтальной коры?

— Да. Усиленная реакция на стрессовые стимулы, признаки долговременной нейроперестройки. Картина соответствует поведенческой модели человека, находившегося в постоянной угрозе.

— Грубо говоря, его мозг — это сплошной сигнал тревоги…

— Вероятно, да.

Где-то в стороне коротко мигнул терминал — очередной вызов от юридического отдела.

Тони посмотрел на дисплей, как на насекомое на стекле, и отвернулся.

— Скажи им, что я умер, — сухо бросил он, после чего встал и подошел к соседней консоли. Карта Манхэттена с пометкой: точка падения Старкджета — покрылась сеткой. Линия маршрута самолёта была идеально прямой — и обрывалась внезапно, как линия ЭКГ.

— Навигация штатная. Никаких отклонений. Ни одного тревожного сигнала. Всё просто… исчезло. — Он провёл рукой, останавливая проекцию на точке падения. — Это не сбой. Это акт волевого выключения. Только я не давал такой команды.

— Согласно логам, GPS перестал передавать сигнал за тринадцать секунд до утраты связи, — добавила Пятница. — Но самописцы зарегистрировали стабильные показатели до последнего момента. Перегрузки отсутствуют.

— То есть он просто упал? — Тони медленно потер переносицу. — Без подписи. Без авторства. Знаешь, обычно, когда мои игрушки разваливаются, они хотя бы делают это с фейерверками.

Он провёл рукой, отводя реконструкцию крушения на вторичный уровень визуализации, и снова вернулся к результатам биомаркеров Питера. На миг завис между ними, переводя взгляд с одного на другое.

— Не связанные события, — пробормотал он. — Но слишком… синхронные.

Тихие, почти неслышные шаги за его спиной не заставили Тони обернуться. Он узнал эту походку, это едва уловимое, но меняющее саму атмосферу в помещении присутствие, даже не поднимая головы от холодных, мерцающих голограмм.

Пеппер, одетая в мягкий тёмный кардиган с двумя дымящимися чашками кофе в руках, вошла без стука, как делала всегда, когда чувствовала, что он подошел к черте или уже шагнул за нее. Она не произнесла ни слова, лишь подошла и поставила одну чашку на свободный край консоли рядом с его рукой, задержавшись внимательным, немного усталым взглядом на его профиле — тем взглядом, который, пожалуй, знал его лучше, чем он сам.

— Прошло больше восьми часов, — мягко произнесла она, наконец, голосом тихим, но отчетливым в тишине лаборатории — Ты даже не заметил.

— Я заметил, — отозвался Старк, не отрывая взгляда от проекции. — Просто решил, что если начну считать часы — то сойду с ума.

— Это ведь не просто тревога, Тони.

— Нет, — он чуть усмехнулся, — это старое-доброе «что, чёрт возьми, происходит». Я мог бы поклясться, что Питер — это всё ещё тот же парень, только… всё в нём говорит обратное. Его тело — как архив без пароля: всё есть, но доступ ограничен.

Пеппер молча слушала. Ее взгляд, лишенный паники, но полный пристального внимания, оценивал не столько данные на экранах, сколько состояние самого Тони.

— И ты не думаешь, что это просто особенность его организма? Реакция на травму, на стресс?

Мужчина позволил себе полноценную, хотя и лишенную веселья усмешку.

— Если бы все было так просто, Пеп. Поверь, я бы с радостью списал все на «особенности его организма» и пошел бы спать. Но это, — он обвел рукой голограммы с данными Питера, — это что-то из другой оперы. Знаешь, как выглядит мозг, который пережил значительно больше, чем ему отмерено по паспорту? Как карта мира, собранная из неправильных частей: всё вроде бы на месте — а берег не совпадает с морем.

— Ты ведь знаешь, как он стал… тем, кем стал. Радиоактивный паук, все дела. Может, это просто… отложенная цена за такие способности? Непредвиденные побочные эффекты?

— В том-то и проблема, все эти аномалии, весь этот «износ» указывают не на побочные эффекты от укуса. Все указывает на то, что… я чего-то не вижу. Чего-то важного, какой-то фундаментальной переменной в этом уравнении. — Тони наконец оторвался от экранов и посмотрел на нее, выдерживая паузу, которая казалась слишком долгой, и лишь затем, почти не глядя, словно не решаясь произнести это вслух, выдал слова, полные той самой неприкрытой горечи, которую позволял себе крайне редко. — Знаешь, порой я думаю, что, может, если бы он тогда ушёл с костюмом — всё было бы иначе. Может, он бы не оказался посреди этого дерьма с дырой в груди и… таким. — Его пальцы нервно постучали по краю консоли. — Как будто я сам выдернул у него последнее, что могло его защитить. Решил поиграть в воспитательные меры — и… чёрт его дери, Пеп… Может, это была самая тупая идея в моей жизни.

Пеппер неспешно обогнула консоль и, заняв позицию у её края, прислонилась к холодной поверхности, скрестив руки на груди.

— Ты ищешь в нём логику, потому что боишься, что если её там нет — значит, ты не сможешь его защитить. Ни как наставник. Ни как человек. Но может… ты просто не хочешь признать, что он тебе ближе, чем ты готов себе позволить?

Тони повернул голову, медленно, без раздражения — скорее с неожиданной усталостью в глазах. Ответа так и не потребовалось.

— Я боюсь, что однажды не смогу объяснить себе, как мы его потеряли, — сказал он тихо. — Потому что, возможно, этот процесс уже запущен. Просто мы ещё… не догнали его. Или он нас.

Пеппер молча кивнула: жест был минималистичным, но в нём читалось больше, чем могли вместить любые слова. Она прекрасно знала, когда разговоры становятся просто фоном.

— Тогда начни с того, что у тебя есть, — сказала она. — А не с того, чего боишься не понять.

Её слова ударили точнее любого выстрела. Чётко. В цель. Тони на секунду задержал на ней взгляд и в этом безмолвном ответе заключилось молчаливое принятие, не нуждающееся в вербальном подтверждении — в их отношениях давно существовала своя, куда более точная шкала измерения доверия. Это был тот незримый импульс, который помогал Старку сохранять направление, даже когда все системы, казалось, отказывали.

— Пятница, — голос прозвучал резче, собранно. — Координаты того самого переулка, где я нашел пацана. Полный спектральный анализ на момент моего прибытия и за час до него. Подай мне улицу в том разрешении, в котором её не увидит ни одна городская камера. Мне нужно всё. Без допусков.

Он медленно провёл рукой по голографической проекции, увеличивая участок улицы в том самом спектре, который показывал больше, чем был способен увидеть любой человеческий глаз. В инфракрасном — пятно остаточного тепла, расплывающееся, но всё ещё фиксируемое. В электромагнитном — всплеск, улёгшийся асимметричным эхо по стенам зданий, как будто само пространство в этом месте на мгновение… дрогнуло.

— Это… — он щёлкнул пальцами, поворачивая картинку. — Не выглядит как банальный скачок напряжения. И не как сбой в инфраструктуре. Пятница, запусти реконструкцию по параметрам электромагнитного выброса. Пусть система попробует смоделировать источник и направленность волны. Мне нужны векторные поля и срез по микроволновому фону. И… добавь гамма-спектрометрию. На всякий случай.

— Выполняю. Предупреждение: уровень остаточных данных ниже нормы для полной реконструкции. Точность — 64 процента.

Тони кивнул.

— Шестидесяти четырёх должно хватить, чтобы понять, что здесь что-то не так. Остальное додумаем. Как обычно.

На секунду он задумался, разглядывая дрожащую проекцию теплового шлейфа, который медленно угасал на голограмме. Линии энергии разрывались в одном конкретном месте, формируя топологическую аномалию — словно кто-то, или что-то, не просто находилось там, а… появилось.

— Переходная волна, — пробормотал он. — Типичная для мощного энерговброса. Портативного? Нет. Космоса? Слишком локально. Квантовый пробой?.. — он провёл рукой по подбородку, хмурясь. — Нет, чёрт возьми. Либо кто-то играл здесь с пространственным сгибанием… либо с чем-то гораздо хуже.

Он резко развернулся, шагнул к консоли, где уже автоматически всплывали параметры для выезда: траектория маршрута, дорожные условия, погодные данные.

— Пятница, собирай мобильный спектральный сканер, два портативных считывателя квантовых флуктуаций, георадар, гравитационный анализатор и комплект оборудования для замеров остаточных электромагнитных следов. Плюс полный комплект для отбора проб материалов. И… — он замер на полпути к стенду с оборудованием, — накинь ещё систему по отсечению шумов городского фона. Всё должно быть чисто.

— Всё добавлено, босс. Подготовка займёт три минуты.

Старк нахмурился.

— Сделай за две.

В мгновенном, почти автоматическом жесте, он протянул руку к шкафу, одновременно прихватив с консоли портативный голографический планшет, предварительно синхронизированный с мобильным полевым модулем сенсорной телеметрии.

— Если эта точка — эпицентр, — значит, всё началось именно там. Что-то привязало Питера к этому месту, и, учитывая, как он выглядел, когда я его подобрал — это было не просто совпадение. — Тони на секунду замолчал, ткнув пальцем в подсвеченный фрагмент улицы, после чего провёл ладонью по воздуху, отодвигая голограмму в сторону — больше по инерции, чем из необходимости. Глаза его оставались прикованы к центральной точке проекции. — Я не фанат загадок, особенно тех, где в уравнении фигурирует подросток с гормональным фоном сгоревшего трансформатора и пулевым ранением в грудине. Так что, Пятница… надевай ботинки. Мы выезжаем.

Пятница послушно подтвердила запуск протоколов выезда.

Пеппер всё это время молча стояла рядом. Она не сказала ни слова — просто смотрела, как Тони снова превращается в того самого Старка, который, сколько бы раз ни клялся завязать, никогда не мог устоять перед хорошей загадкой, особенно, если за этой загадкой стояла жизнь Питера Паркера.

* * *

Сероватый, тяжелый рассвет нехотя сочился сквозь плотные шторы, лишь слегка разгоняя ночной полумрак в комнате. За окном глухо гудел просыпающийся Квинс: редкие машины шуршали шинами по мокрому асфальту, где-то вдалеке лениво тявкнула собака, донесся обрывок крика разносчика газет. Обычные звуки утра, которые для Питера сейчас звучали оглушительной какофонией из другого, почти забытого мира.

Он проснулся резко, одним рывком, дернувшись всем телом, будто его вышвырнуло из очередного кошмара, преследовавшего его даже в неглубоком, изматывающем сне. Сердце колотилось где-то в горле, на лбу выступила испарина. Юноша тяжело дышал, глядя широко раскрытыми глазами в знакомый до последней трещинки потолок. Секунда, другая — и волна ледяного ужаса отхлынула, уступая место оглушающему осознанию: где он.

Комната. Его комната. Та самая…

Питер медленно повернул голову. Старый, чуть выцветший плакат «Стар Трека» на стене. Настольная лампа с небольшой трещиной на абажуре, которую он сам когда-то неловко зацепил паутиной. Футболка с логотипом «Мидтана», небрежно брошенная вчера (или это было девять лет назад?) на спинку стула.

Рука сама собой сжала жестковатое, знакомое до каждой нитки покрывало. Всё это было пугающе реальным. Слишком реальным. Но в голове, перекрывая звуки утра, все еще шумели воспоминания из его настоящего, из его 2025-го: крики, взрывы, лицо Бека, искаженное злорадной ухмылкой, и Мэй… ее лицо…

— Питер? Ты уже проснулся? — голос тёти Мэй, донесшийся с кухни, был таким обыденным, таким теплым и живым, что у Питера снова перехватило дыхание. — Завтрак почти готов. Ты в школу не опоздаешь? Или ты… Питер, ты что, заболел?

Дверь в комнату тихо скрипнула, и она вошла — в своей обычной домашней одежде, с неизменной кружкой дымящегося кофе в руке и той самой заботливой улыбкой, которая сейчас, при виде его, чуть дрогнула, смешавшись с беспокойством. Вчерашний вечер, его появление на пороге — окровавленного, почти невменяемого — явно оставили глубокий след.

Питер резко сел на кровати, чувствуя, как от резкого движения отозвалась боль в заживающем боку. Он застыл, не зная, что сказать, как себя вести. Каждое ее слово, каждый жест были одновременно и спасением, и пыткой.

Мэй подошла ближе, внимательно вглядываясь в его лицо.

— Милый, ты выглядишь… не очень, — мягко сказала она, присаживаясь на край кровати. Ее голос был полон той самой неподдельной тревоги, которую он помнил и любил. — Ты уверен, что не заболел? Вчера ты пришел, будто… будто с войны вернулся. Еле на ногах стоял.

Питер с трудом заставил себя оторвать взгляд от покрывала и посмотреть на нее, но в глаза взглянуть так и не смог. Слишком больно. Слишком много всего.

— Нет, Мэй, я… я в порядке, — голос был хриплым, чужим. — Просто… очень устал. Наверное, переволновался из-за… всего.

«Из-за всего» — какое жалкое, нелепое объяснение для того ада, через который он прошел.

— Устал… — она протянула руку и коснулась его лба тыльной стороной ладони. — Горячий немного. Может, останешься сегодня дома? Я напишу записку в школу.

Питер чуть отстранился от ее прикосновения, слишком интимного, слишком напоминающего о том, что он потерял.

— Нет-нет, не надо, — он торопливо замотал головой. — Я пойду. Правда. Все нормально. Нужно… нужно отвлечься.

Мысль о школе — о Мидтаунской школе этого странного, невозможного 2016 года — вызвала в груди сложный, болезненный клубок.

Нед. ЭмДжей.

Их имена эхом отдавались в сознании, вызывая прилив тепла, смешанного с острой, режущей тоской. Увидеть их снова… Даже не тех Неда и ЭмДжей, которых он знал и любил в своем времени, которые сейчас был так мучительно далеко, в Бостоне, а их юные отражения из этого прошлого.

Сердце сжалось от смеси отчаянной, почти безумной надежды и предчувствия новой боли. Они не будут его помнить. Не по-настоящему. Для них он будет просто Питером Паркером, одноклассником, тем самым немного неловким и рассеянным парнем. Но как выдержать эту встречу? Как смотреть им в глаза, зная всё, что он знает, и не имея ни малейшей возможности поделиться, объяснить, попытаться вернуть то, что было так безжалостно стерто?

Питер смутно припоминал, что его собственная, пятнадцатилетняя версия в это время была увлечена кем-то другим… кажется, Лиз? Эта мысль мелькнула и исчезла, не вызвав особого отклика, потому что сейчас все его существо было поглощено куда более острым предвкушением и страхом встречи с теми, кто был его настоящей семьей, его опорой.

Мэй вздохнула, но, зная его упрямство, спорить не стала.

— Ну, хорошо, — она мягко улыбнулась, хотя в глазах все еще плескалась тревога. — Тогда хотя бы позавтракай как следует. Я там твои любимые блинчики сделала с кленовым сиропом.

«Блинчики с кленовым сиропом, как тогда, в то утро… перед…» — Питер почувствовал, как к горлу подкатывает тошнота.

— Спасибо, Мэй, но… я не голоден, — он выдавил из себя слабую улыбку. — Правда. Я… я просто оденусь и пойду.

Питер знал, что должен идти, несмотря на слабость, на глухую боль, вцепившуюся в рёбра, несмотря на воспоминания, которые не отпускали, и предчувствие, которое с каждым вдохом становилось тяжелее. Он должен был их увидеть снова и хотя бы попытаться понять, как продолжать жить в этом времени — в этом городе, полном теней ещё не случившегося будущего. Как снова учиться дышать, зная всё, что он знает. И как, во имя всего святого, не сломаться и не сойти с ума.

* * *

Утренний холод, острый и настойчивый, все еще цепко держался в длинных, сизых тенях школьного двора Мидтауна, несмотря на первые робкие лучи октябрьского солнца, что пытались пробиться сквозь рваную пелену редких облаков.

Питер двигался на автопилоте, механически переставляя ноги. Привычный утренний гомон учеников, спешащих на занятия — смех, обрывки разговоров, шарканье кроссовок, — казался сейчас далеким, приглушенным, словно доносился из-под толщи воды. Его тело помнило эту дорогу — каждый изгиб тротуара, каждую предательскую трещинку на асфальте, о которую он спотыкался сотни раз, — но разум, измученный и перегруженный, отчаянно сопротивлялся этому автоматизму. Он все еще судорожно пытался переварить, уложить в хоть какие-то рамки невозможную, абсурдную реальность вчерашнего вечера и этого пронзительно-нового утра.

Мэй. Живая Мэй.

Образ ее утренней улыбки, такой родной, чуть сонной и бесконечно теплой, когда она протянула ему кружку с кофе, который он так и не смог выпить; тепло ее объятий, когда он, спотыкаясь, почти рухнул ей на руки прошлой ночью — все это было таким осязаемо настоящим и одновременно таким невыносимо хрупким, что он боялся сделать лишний вдох, чтобы не спугнуть это драгоценное, ускользающее видение. Чтобы оно не рассыпалось, как песочный замок под налетевшим ветром его собственной, украденной жизни.

Рана в боку, скрытая под очередной мешковатой толстовкой, найденной в глубине его собственного шкафа тупо, настойчиво ныла и была безжалостным напоминанием о том, что кошмар не просто не закончился, а лишь сменил декорации.

Здание школы медленно приближалось сквозь утреннюю дымку, как старая, выцветшая фотография, ожившая вопреки всякой логике.

Все здесь было на своих местах: знакомая до последнего гвоздя деревянная лавка у входа с облезлой зеленой краской, высокий флагшток, на котором лениво трепыхался американский флаг, и даже та самая крошечная, чахлая пальма в треснувшей глиняной кадке у крыльца, которая с каким-то отчаянным упорством пыталась выжить здесь вот уже который год, вопреки всем невзгодам нью-йоркской осени. Привычные детали, которые Питер видел сотни раз, теперь казались будто выставленными напоказ — как музейная реконструкция жизни, которую он больше не вёл.

Шаг — и ещё шаг. Каждый — будто через вязкую воду.

Паркер пересёк школьный двор, не глядя по сторонам, стараясь дышать ровно. По лестнице поднялся чуть медленнее, чем обычно, почти машинально — ноги сами знали маршрут. Двери распахнулись автоматически, и его тут же обдало знакомым запахом: смесью пыльных учебников, дешёвого кафетерийного кофе и давно въевшегося антисептика. Всё это ударило в нос с почти физической силой, вызывая рой мгновенных ассоциаций.

Коридор оказался удивительно тихим для начала школьного дня — основная масса учеников, похоже, уже разошлась по классам или ещё задержалась у входа. Парень тотчас свернул направо, где стояли ряды старых металлических шкафчиков. Они выглядели точно так же, как в его памяти — облупленные, местами исцарапанные, на некоторых всё ещё были наклейки с логотипами групп, смешные надписи и ржавые замки.

Питер машинально нашёл свой — пятнадцатый слева от аварийного выхода — руками нащупал вмятину, которую оставил, когда в ярости однажды швырнул туда учебник по геометрии. Всё было на месте. Слишком на месте. Он опустился на скамейку у стены, после чего провёл ладонью по металлу, будто проверяя, не сон ли это.

В голове — туман. Всё ощущалось как сон, который почему-то болит.

— ЧУВАК!

Выкрик хлынул откуда-то сбоку — громкий, почти панический, заставляя нескольких учеников обернуться, а самого Питера — вздрогнуть и инстинктивно напрячься.

— Питер, чёрт возьми, ты жив?! — Нед схватил его за плечи, глядя в лицо так, будто боялся, что оно снова исчезнет. — Ты вообще где был?!

Питер застыл, не в силах сразу заговорить. Всё в нём клокотало: узнавание, тревога, боль, вина. И облегчение — колючее, как соль на ране. Нед. Его лучший друг. Рядом.

— Ты… ты исчез прямо после того, как рванул за ним! — Нед сбился, глядя на Питера, будто проверяя, на месте ли он. — Мы договаривались: ты — за ним, я — в комп-класс, отслеживаю. Всё шло чётко, пока твой сигнал… не исчез. Вообще. А потом — два дня ничего! Ни звонка, ни смс. Ты понимаешь, два дня, Питер!

Питер ничего не говорил — только смотрел на Неда, прикусывая губу до боли. Его грудь тяжело вздымалась. Он просто не знал, что сказать, потому что всё, что следовало бы сказать, было невозможным.

— Я тебе кричал в рацию, звонил, писал — пустота! — продолжал Нед, уже чуть тише, будто боясь, что кто-то подслушает. — Потом попробовал связаться с Мистером Старком, но… ну, ты сам видел новости, все обсуждают это крушение — прямо в центре Манхэттена! Говорят, его самолёт грохнулся… никто точно не знает, почему. Сумасшедший день какой-то. Я подумал, он туда рванул, так что ему явно было не до нас.

Питер вздрогнул.

«Крушение самолёта» — щёлкнуло где-то внутри, но без ответа — как пустая рация. Он помнил, как Пятница мельком упоминала об этом… о месте, где был Тони. Но сейчас — не время, не место. Его разум отказывался складывать куски пазла. Он просто стоял и слушал, как Нед заполняет картину, которая раньше принадлежала другому Питеру.

— Я в чертовом классе сидел до последнего, пока мисс Уоррен не застукала… Пришлось ей втирать, что я… э-э-э… ну, короче, сложный проект по астрофизике делаю, очень секретный. Она таким взглядом на меня посмотрела, думал, сейчас родителей вызовет. Но я не мог уйти, вдруг ты объявишься!

Он замолчал, чуть переведя дух. Посмотрел внимательнее.

— Слушай… ты как вообще? Выглядишь так, будто на тебя сначала упал автобус… а потом передумал и сдал назад.

— Я… нормально, Нед, я… — выдавил Питер. Голос прозвучал слабо, надтреснуто, совершенно не похоже на его обычный. — Честно, я… я почти ничего не помню. Просто… сбой какой-то. Память немного путается.

— Память? — Нед вскинул бровь. — Это как? Ты не помнишь, что с тобой было?

— Почти нет, — Питер с трудом удержал лицо. Это была самая жалкая, самая неубедительная ложь в его жизни, но ничего лучше он придумать не мог.— Помню шум. Погоню. Боль. А потом — ничего. Очнулся уже дома. Мэй сказала, я сам пришёл. Не знаю, как.

— Чёрт… — Нед понизил голос до шёпота. — Амнезия после удара? Чувак, это реально не шутки! Это… это может быть сотрясение, или что похуже. Тебе бы к врачу. Давай хотя бы к школьной медсестре, она тебя осмотрит… Она, конечно, та еще штучка, но хоть что-то!

— Нет-нет, все нормально, — Питер торопливо замахал руками, стараясь изобразить слабую, успокаивающую улыбку, которая, вероятно, выглядела еще более пугающе на его измученном лице.— Всё в порядке. Честно. Просто… дай мне немного времени. Окей?

Нед наконец отступил на шаг, но так и не отвел от Питера глаз — в его лице читалась целая гамма эмоций: облегчение, растерянность, напряжённое внимание. Он прищурился, вглядываясь в друга с той же сосредоточенностью, с какой обычно рассматривал новые комиксы, в поисках скрытых пасхалок.

Что-то не сходилось.

С виду — всё вроде бы как всегда. Старая серая толстовка, в которой Питер обычно таскался по школе, привычный рюкзак, те же кеды, те же черты лица. Но вот… нет. Неду что-то явно мешало воспринять это как норму.

Слишком бледная кожа — будто Питер пару дней провёл в помещении без окон. Под глазами — синеватые круги, не глубокие, но выдавшие бессонницу и, возможно, лихорадку. И нечто в осанке, в чуть застывшем взгляде.

Но глаза — вот что было особенно странным. Они смотрели не так, как раньше — без привычной искры подростковой живости. В них читалась сосредоточенность и что-то ещё — словно Питер за пару дней прошел через нечто такое, что оставило на нем невидимый, но ощутимый отпечаток.

— Знаешь… ты и правда какой-то не такой сегодня. — Лидс неловко почесал затылок и на мгновение отвёл взгляд, после чего добавил уже с привычной полуулыбкой. — Не то чтобы плохо выглядишь — просто… странно. Серьёзнее стал. И говоришь как-то… ну… не как раньше — взрослее что ли. Даже смотришь как-то…ну не так…

Питер сжал ремешок рюкзака, чтобы руки не задрожали и чисто на волевых заставил себя выдавить почти искреннюю улыбку.

— Наверное, просто странный день.

— Ага…или это у меня уже паранойя от недосыпа. — Нед снова замолчал, будто сам испугался собственной догадки, и чуть ссутулился. — Вчерашнюю ночь я вообще на дожималках кофе провёл, монитор пялил. Наверное, у меня глюки уже. Прости.

Питер едва заметно кивнул в ответ на слова Неда — скорее рефлекторный жест, чем осмысленная реакция. Он чувствовал, как нервы, натянутые до предела с самого пробуждения в этом чужом-своем прошлом, вибрируют под кожей — тонко, почти неощутимо, словно струны перетянутого инструмента. Казалось, еще одно неосторожное прикосновение, еще один резкий звук — и он рассыплется на мириады осколков.

Движение на самой периферии зрения заставило его медленно повернуть голову. Прямая осанка. Неспешная, уверенная походка, в которой сквозила привычка быть в центре внимания, не прилагая к этому видимых усилий. Тёмные, блестящие волосы, свободно рассыпавшиеся по плечам, мягко покачивались в такт шагам. В руке — аккуратная стопка учебников, прижатая к груди.

Всё это было до боли, до рези в глазах знакомо. Образ, вырезанный из его памяти с фотографической точностью, как застывшая сцена из фильма, который он когда-то — в другой, такой далёкой теперь жизни — смотрел с наивным замиранием сердца, а теперь… воспринимал эту ожившую картинку отстранённо, почти как чужой, случайно подсмотренный эпизод.

Лиз Аллен.

Питер застыл, будто корни вросли в потертый линолеум коридора. Мир вокруг на одно бесконечно долгое мгновение словно выдохнул — многоголосый гомон учеников стал далеким, неразборчивым фоном, яркие краски школьной жизни поблекли — все его восприятие сузилось до одной-единственной фигуры, неторопливо приближающейся по блестящему, начищенному до зеркального блеска полу.

Он не ожидал ее увидеть. Точнее, после всего пережитого, он сознательно не разрешал себе даже думать об этой встрече. Ее лицо отныне принадлежало к тем образам, что должны были остаться там, в прошлом, в надежно запертых архивах его памяти; в тех годах, когда он еще был просто подростком с наивным, разбитым сердцем и отчаянной, мальчишеской надеждой на медленный танец под слащавую школьную балладу.

Он отпустил это. Еще тогда, в своей прежней жизни, особенно после всего, что произошло потом. После того, как мир узнал имя ее отца.

Но Лиз была здесь. Реальная. И она не уезжала на другой конец страны вместе с матерью, как это случилось в его прошлом. Потому что ее отец… Эдриан Тумс… здесь, в этом измененном 2016-м, еще не был разоблачен как Стервятник. Потому что это прошлое изменилось вместе с ним. Или из-за него.

— О, — почти беззвучно пробормотал Нед, проследив за его напряженным взглядом, мгновенно оценив масштаб надвигающейся неловкости. — Ну всё. Финальный босс.

Питер не ответил. Не нашел в себе сил даже на дежурную шутку. Не смог выдавить и тени улыбки. Он просто стоял, будто пригвожденный к месту, и смотрел, как его прошлое снова оживает — теперь уже не в виде знакомых предметов, мимолетных запахов или теплого голоса тёти Мэй, а во плоти. В полном, ярком, болезненно-настоящем, трехмерном образе.

И Лиз уже смотрела на него.

Она не остановилась резко, выражение ее лица не изменилось ни на йоту, но Питер, с его обостренным до предела восприятием, заметил, как ее шаг стал неуловимо медленнее. Заметил, как она на долю секунды перевела взгляд на Неда, стоящего рядом с ним, а затем снова — на него. В ее глазах не было удивления, скорее… какая-то задумчивая оценка.

— Питер — произнесла она наконец. Голос ее был сдержанным, спокойным, с легкой, едва уловимой ноткой формальности, словно она просто констатировала факт его неожиданного появления на привычном месте после необъяснимого отсутствия. — Ты всё-таки здесь.

Питер только и смог, что снова кивнуть.

— Привет, Лиз.

Он не знал, куда деть руки, ставшие вдруг неловкими и чужими, и поэтому продолжал до боли в костяшках сжимать лямку старого рюкзака.

— Два дня никто не знал, где ты, — голос Лиз оставался ровным, чуть отстранённым, но в нем слышались стальные нотки. Она была не из тех, кто будет ходить вокруг да около. — Учителя, кажется, уже решили, что ты просто решил прогулять до конца недели. Мистер Делл даже пытался принимать ставки, вернёшься ты к контрольной по алгебре или нет.

— Я… — он чуть пожал плечами, чувствуя, как краска стыда медленно заливает щеки. Что он мог ей сказать? — Было немного не до ставок.

Лиз посмотрела на него внимательнее, чуть склонив голову набок, словно пыталась сопоставить изможденного, странно повзрослевшего парня перед собой с тем Питером Паркером, которого она помнила. С тем, кто еще недавно неуклюже пытался пригласить ее на бал.

— Ты тогда… — она замялась на долю секунды, подбирая слова. В ее глазах мелькнуло что-то похожее на застарелую обиду, но тут же погасло. — На балу. Ты просто ушёл.

Питер опустил взгляд. Пол под ногами казался невероятно интересным.

— Знаю. Прости. — голос прозвучал глухо, и он сам удивился, насколько искренне это прозвучало. Он действительно сожалел.

— Я не злюсь, — сказала она на удивление просто. В ее голосе не было ни капли прежней обиды, лишь спокойная констатация. — Уже нет. Просто… не люблю, когда люди исчезают. — Короткая, почти осязаемая пауза повисла между ними, наполненная невысказанным. — А затем возвращаются так, будто ничего и не было.

Питер снова кивнул. Объяснять что-либо было совершенно бессмысленно. Лгать — еще хуже, он и так запутался в хитросплетениях временных парадоксов и собственной вины. А ту правду — его правду — оглушающую и невозможную, он не мог позволить себе высказать. Никому.

Лиз едва заметно вскинула точеные брови, и на ее лице мелькнуло мимолетное выражение — будто в ее хорошенькой головке проскользнула какая-то интересная, но совершенно неуместная в данный момент мысль. Она окинула его еще одним долгим, изучающим взглядом с ног до головы.

— Ты изменился, — произнесла она после недолгого молчания, уже без прежней отстраненности, скорее с задумчивым любопытством. — И не только потому, что выглядишь так, как будто… не спал последние недели две. Что-то с тобой не так, Питер.

Питер хотел заговорить, может быть, извиниться, сказать хоть что-то, что звучало бы честно. Но внутри было слишком тихо. Не звенящая тишина — просто пустота, в которой не нашлось слов. Он смотрел на Лиз — внимательно, по инерции — и в какой-то момент просто понял, что не чувствует ничего: ни вины, ни досады, ни сожаления. Только слабый, ровный отклик — как от песни, которую давно не слушал и перестал помнить, почему она когда-то казалась такой важной.

После всего, что было, после потерь, ошибок, выборов, которые нельзя было исправить — он больше не мог любить так. Поверхностно. На уровне впечатления. Питер знал, что такое настоящая любовь. Знал, как она звучит в тишине комнаты, где двое просто дышат рядом. Знал, как она выглядит в глазах, полных боли и понимания и знал, что та, кого он любит, смотрела на мир иначе.

Мишель была другой. Она видела глубже: сквозь страх, через маску, за границы того, что он когда-либо говорила вслух. Она не требовала объяснений, но понимала, когда они были невозможны. И главное — она знала его по-настоящему — без титулов, без костюма, и без лжи.

Лиз, почувствовав его молчаливое напряжение, сделала едва заметный шаг назад, инстинктивно прижав стопку учебников плотнее к груди, словно создавая между ними невидимый барьер.

— Надеюсь, ты всё-таки разберёшься, что с тобой происходит, — она чуть повернулась, готовая уйти, но на полушаге остановилась. Взгляд вновь скользнул по Питеру — и задержался. Просто что-то в ней будто споткнулось о внутреннюю деталь, которую она не могла сразу распознать.

Питер стоял молча, не двигаясь, но Лиз все продолжала неотрывно смотреть на него и словно что-то пыталась вспомнить. Или — забыть. Ее лоб едва заметно нахмурился, а взгляд на мгновение расфокусировался, уходя вглубь себя. Для нее мир на секунду замер. Шумный школьный коридор отступил на задний план, и в ее сознании всплыла короткая, предельно четкая и абсолютно чужая картина. Не воспоминание, теплое или болезненное, а скорее холодный, документальный кадр: картонные коробки, сложенные у двери в прихожей; скрип упаковочного скотча; хлопок закрывающейся дверцы машины; ощущение безвозвратного ухода, прощания, которое оставило после себя не боль, а лишь факт пустоты.

Эти образы не несли с собой ни грусти, ни злости, не складывались в последовательность, не сопровождались эмоцией. Просто ощущение — слабо знакомое, неправдоподобно чёткое.Что-то, связанное с отъездом, с чемоданами, с тем, что вроде бы не происходило. С потерей, которой вроде бы не было.

Лиз моргнула раз, другой, словно пытаясь стряхнуть пыль с объектива. Наваждение схлынуло так же внезапно, как и появилось, оставив после себя лишь легкое головокружение и неприятный осадок чего-то неправильного. Она быстро отвела взгляд в сторону, как будто поймала себя на том, что слишком долго смотрела на парня перед собой, и словно отгоняя назойливую мысль, топливо развернулась и зашагала прочь.