Разлука, верность и звезды (гет)

Она всё ждет... Хотя, похоже, ждать некого. Выходит на террасу, любуется великолепными цветами в саду, но они не радуют. Смотрит на Тирион, с которым не смогла когда-то расстаться, но даже красота величественного города не может смягчить ее боль.

Пять тяжелых снов-видений, сменяющих друг друга, постоянно напоминают о себе, выпивая из эльфийской леди жизнь.

Младший сын, лежащий на снегу, смотрящий в небо мертвыми глазами.

Дочь, бледная, распластанная на постели, беспомощно трогающая смертную рану на плече.

Любимый и единственный избранник, лежащий на испепеленной земле в луже крови, пытающийся прошептать ее имя, и огромная страшная стопа Врага на его шее.

Старший сын, падающий под ударами уродливых чудовищ с огненными бичами.

И средний сын, стоящий на башне, охваченной пламенем, посреди гибнущего города, так похожего на Тирион.

Что это? Ложные видения, посылаемые ночным мраком? Или...

Не может же это быть правдой!

По осанвэ давно ни с кем не связаться. Последнее сообщение было давным-давно и гласило: «Дошли до твердой земли». На этом всё.

Больше пяти веков миновало. Теперь ее жизнь — только эти видения, только цветы, шепчущиеся с ветром, и воспоминания, как счастливы когда-то были эльфы в свете двух Древ.

Слишком мало надежды... Судя по тому, что рассказывал Эарендил, посланец Эльфов и Людей, Средиземье лежит во мгле. Очень многие из нолдор-изгнанников нашли там свою смерть. Ему не дали рассказать подробностей, отправив на корабле в неведомые дали. Теперь светит звездой, освещающей сад, город и черные волосы печальной эльфийки.

Она любуется яркой звездой — и в сердце пробуждаются воспоминания.

В тот день она, как часто бывало, спустилась с Туны и прошла к морю, такому спокойному с виду. Решила искупаться.

Не каждый нолдо умеет и любит плавать, но она любила. И вдруг — надо же такому случиться! — то ли не рассчитала силы, то ли Оссэ неудачно пошутил... Эльфийка внезапно почувствовала, что уже не купается, а беспомощно барахтается, что какая-то сила неумолимо тянет ко дну.

Это были те благие времена Полдня Валинора, когда эльфы не думали о смерти. Но тем более ей не хотелось быть первой погибшей от нелепой случайности. Девушка отчаянно боролась за жизнь. Неуклюже пыталась хвататься за воду. Вдыхала воздух, а вместо этого — глотала воду. Легкие будто обожгло. В глазах потемнело. Казалось, это конец.

Вдруг она почувствовала прикосновения чьих-то рук — теплых и сильных.

Тогда она еще не знала, насколько нежными могут быть эти руки, они даже показались грубоватыми. Но вместе с тем, ей захотелось расслабиться и полностью довериться. Прекратив борьбу, она просто обмякла в этих руках.

Когда Анайрэ очнулась, первое, что увидела, — глаза. Серые с голубым оттенком — таким иногда бывает море в лучах Тельпериона. В них застыли печаль и тревога. Руки неожиданного спасителя массировали ей сердце.

«Жива», — прошептал эльф, и в его глазах блеснула радость.

И тут возникло странное чувство: ей хотелось еще раз утонуть, лишь бы побыть во власти этих сильных рук.

До затемнения Валинора ни с кем из эльдар не случалось ничего плохого. Даже если кто-то оказывался на грани беды, всегда приходило неожиданное спасение. Было ли это счастливым стечением обстоятельств? А может, помощью Валар или самого Эру?

Вот и ей некая сила послала спасителя — принца Нолофинвэ Аракано Финвиона.

Немного расстроенный очередным бурным спором на королевском Совете, он пошел прогуляться к морю — и увидел Анайрэ, барахтающуюся в воде.

Оказалось, это не просто счастливый случай — это судьба.

Анайрэ никогда не сможет забыть тот день, когда Нолофинвэ сделал ей предложение.

Гордый принц не склонялся ни перед кем, кроме своих родителей, даже перед великими Валар — и они уважали его право. Но перед ней он преклонил колено и торжественно вручил серебряную розу, сделанную собственными руками.

Нолофинвэ не числился среди величайших кузнецов. Но он — сын своего отца и, конечно, был обучен и этому ремеслу, как и все нолдор.

Дело в том, что он не стремился к украшательствам, завитушкам-финтифлюшкам. Его изделия были скромны и надежны. Но дар, сделанный для невесты, не укладывался в его привычный стиль. Серебряная роза тончайшей работы поразила не только Анайрэ, а всех приглашенных на церемонию.

И лишь Феанаро съязвил, будто бы Нолофинвэ, видимо, не сам сделал этот цветок. «Попросил бы меня, но ты же гордый», — сказал он и удалился.

Потом Анайрэ поговорила с помощником Нолофинвэ, и тот рассказал по секрету: принц десять дней почти не выходил из кузницы, отверг одиннадцать серебряных роз, прежде чем получилась та самая, которую она не променяла бы ни на одно изделие даже самого прославленного мастера.

Молодоженов торжественно обвенчали в Валимаре, в ласково-теплом сиянии Двух Древ. Владычица Йаванна возложила на головы Нолофинвэ и Анайрэ венки из синих цветов, а Варда зажгла в их честь новую звезду.

Уже после Исхода она неоднократно вспоминала и этот день, и все счастливые годы, прожитые с Нолофинвэ. Молодая супруга все это время чувствовала себя, как за каменной стеной. Во время совместных путешествий с ним не страшно было даже на самых крутых вершинах.

Каким счастьем было для Анайрэ, когда сначала вдвоем с Нолофинвэ, а потом и с детьми они путешествовали к морским берегам или взбирались на горы. В таких прекрасных и грозных местах ясно ощущалась вся мощь, вся поэзия, вся красота Песни Сотворения, в каждом дереве, в каждом камне, в каждой капле воды.

Они бродили по берегам рек и озер, взбирались на скалы, любовались мощными водопадами, гуляли в густых лесах. Любили и чудесные города — Валимар ли, Альквалондэ... Каждый из них находил в этих путешествиях то, что любил.

Нолофинвэ становился юным, как мальчишка, когда кормил чаек на морском берегу. В горах к нему прилетали орлы и он гладил их — к нему вообще любили прилетать птицы.

Четверо детей было у них. Финдекано, первенец, озорной, подвижный, очень энергичный. Любил состязания в беге, высокие горы. Анайрэ часто волновалась, когда он взбирался на скалы. Поначалу Нолофинвэ доставал его оттуда, потом мальчи научился лазать так, что ему уже не требовалась помощь отца.

Единственным способом успокоить Финьо были уроки игры на арфе. Его талант, правда, недооценили. Потом он давал уроки своему кузену Финдарато, сыну Арафинвэ — и тот превзошел его как арфист. Финдарато часто приходил к ним домой. Подружился он не только с Финдекано, но и с Турукано, Турьо.

Их второй сын был менее озорным, чем старший брат, больше — задумчивым и мечтательным. Любил читать, обожал путешествия в горы, строил города из морского песка и камешков. Если Финьо лембасом не корми, дай побегать и порезвиться, то Турьо больше любовался чудесной природой. Мог долго наблюдать за полетом птиц. В какой-то момент увлекся архитектурой, да так, что невозможно было оторвать от книг и чертежей. Он часто рассказывал, что ему снится огромный белый город.

Дочь Ириссэ, Аредэль, Белая дева нолдор... Анайрэ надеялась, что девочка будет вся в мать. Хотела учить ее вышивке, шитью, уходу за цветами. Но не это ей было близко. Ее стихия — верховая езда. Нолофинвэ, отличный наездник, лично учил ее с малых лет. Потом она вместе с мальчиками любила тренироваться в стрельбе из лука и вскоре стала отличной охотницей.

Самым похожим на Анайрэ был ее младший сын, Аракано. Он разделил любовь матери к созданиям Йаванны, они вместе ухаживали за садом. Особенно он любил маленькие синие цветочки. Как-то он сказал: «Эти цветы никогда не забудут нас». Но и мужских забав он не чурался.

Нолофинвэ, прекрасный и заботливый отец, учил всех своих детей и верховой езде, и борьбе, и — уже потом, во время Непокоя — обращению с оружием. Все эти навыки потом пригодились в Эндорэ.

Но это будет потом. А пока супруг стремился оградить эльфийку от всех неприятностей, начавшихся с Непокоем нолдор, хотя ему самому было тяжело. Только однажды за все эти годы Анайрэ видела его слезы — после гибели Финвэ.

Весть разлетелась по Тириону стремительно. Анайрэ уже примерно представляла, что произошло во дворце короля Финвэ. Она возилась в саду вместе с младшим сыном, когда пришли Финдекано и Турукано. На ее первенце не было лица — у него был трудный разговор со старшим кузеном. Турукано рассказал подробности о сорванном Совете, добавив, что Нолофинвэ пошел к своему младшему брату.

«Чуть не убили»... Это звучало дико в мирном Амане. Как будто нечто из былых времен, когда квенди жили в далеком Эндорэ.

Эльфийка не находила себе места.

Миновал час Смешения света, когда, наконец, она услышала скрип ворот. Пришел. Спокоен, как ни в чем не бывало. Улыбается...

— Любимый! — нолдиэ буквально повисла на нем, не желая отпускать. От ее взгляда не укрылось, что туника на нем в области груди прорезана.

«Все хорошо, melda, не волнуйся,» — он взял жену на руки. Так они и стояли, окутанные мягким серебряным светом Тельпериона. Синие цветы смотрели на них своими добрыми глазами.

Вдруг ей показалось, что чей-то чересчур огненный, недобрый взгляд наблюдает за ними из-за ограды. Мелькнул — и исчез. Привиделось или нет? Сейчас — неважно. Важно лишь, что они вместе, важно это состояние, которое сродни полету. Все страхи на время исчезли — она всегда это чувствовала, находясь во власти сильных рук своего супруга.

Потом она взволнованно целовала порез на его груди. В доме младшего брата его уже смазали каким-то снадобьем. Почувствовала горечь на губах, еще не зная, что это — вкус грядущих перемен.

«Ничего страшного, — сказал Нолофинвэ, — я сделаю все возможное, чтобы защитить тебя, детей, наш народ».

Вот тут он проговорился. «Сделаю все возможное», — выходит, полной уверенности нет. Лишь по таким мелким деталям, случайным оговоркам Анайрэ догадывалась о чувствах, которые ее муж тщательно скрывал.

* * *

— Меня вызывают на суд Валар, — сообщил Нолофинвэ через несколько дней. Сердце Анайрэ сжалось: что теперь будет? Так и предчувствовала: история с неудавшимся Советом не закончится просто так.

В пользу Нолофинвэ был готов свидетельствовать почти весь Тирион. Он, однако, не желал обострять конфликт. Сказал, чтобы явились только те, кому приказано.

Нолдиэ пожелала поехать вместе с супругом. К ним присоединилась Индис: мол, давно не виделась с Ингвэ.

— Родные мои, мы совершим путешествие вместе, но прошу вас не присутствовать на суде, — сказал Нолофинвэ.

Но жена все же упросила дозволения быть там — хотелось поддержать его хотя бы морально, одним присутствием.

— Не волнуйся. Не заключат же меня в Мандос навечно. Даже Мелькор — и тот вышел, вот и сеет смуту, — усмехнулся Нолофинвэ.

На суде второй сын Финвэ держался с достоинством и не стал свидетельствовать против брата. А когда он заявил о готовности простить Феанаро, Тельперион и Лаурелин вспыхнули необычным, небывало мягким жемчужным светом. Словно Древа радовались его словам и так красиво осветили его волосы.

На обратном пути Нолофинвэ был опечален — не желал он обвинительного приговора брату. А вскоре за старшим сыном уехал и Финвэ. А на Нолофинвэ легла вся тяжесть ответственности за нолдор.

С тех пор он был постоянно занят, и супруга почти перестала его видеть, как и помогавших ему сыновей.

Принц отказался от охраны, а свою супругу попросил в одиночку не ходить за пределы города. А она так любила гулять у моря! Он старался выкраивать время и дарить ей такие прогулки. Но она прекрасно видела, насколько он уставал, и притворялась, будто бы совсем не желает гулять у моря.

Но Нолофинвэ чувствовал, что это не так, и попросил брата своего Арафинвэ и его жену, которые часто гуляли по берегу, брать иногда с собой и Анайрэ. В этот период она очень тесно подружилась с Эарвен.

Все должно было закончиться даже не через двенадцать лет, а раньше. Нолофинвэ вновь был вызван к трону Манвэ, где должно было состояться примирение братьев.

И была надежда, что конфликт забудется и всё будет, как прежде.

Но вместо окончания Непокоя тот черный день принес огромную трагедию. Моргот явился в Валинор — и свет Двух Древ угас. Мир погрузился в липкую, ужасающую Тьму.

— Может, все-таки останешься?

— Любовь моя, этот вопрос бесполезен. Прости, если сможешь.

Нолофинвэ и Анайрэ обнимались в кромешной тьме. Без сияния Древ было так непривычно. Звезды глядели на их прощание. Не хватало света. Не хватало сил. Казалось, даже воздуха — не хватало. Да и стоит ли дышать?

Как же она ненавидела его в тот миг! Его проклятое чувство долга, готовность идти в неизвестность... Эту решимость пойти до конца.

И как же любила! Любила, несмотря на то, что вся ее жизнь в эти минуты летела куда-то... под ноги Морготу, в зловещий, сотканный Унголиант мрак...

Город суетился в сборах — и захлебывался в женских слезах. Она изо всех сил старалась не плакать.

— Давай, я все-таки пойду с тобой.

— Нет, melda. По нашему первому разговору я почувствовал: ты не готова. И мне будет спокойнее, если ты останешься.

— Мы вот так просто расстанемся?

— Пойми — я иду не за новыми землями. Иду на войну. Хотя бы для того, чтобы Враг не пришел сюда. В предстоящих битвах с Морготом ты — не воин.

Что ж, сама виновата. Ляпнула в разговоре, что желает остаться с подругой своей Эарвен, что страшится неизвестности.

Самое главное — он прав. Когда он тренировался с детьми, у нее не было ни малейшего интереса к этому занятию. Она прекрасно понимала, что на войне будет только обузой.

Мысль о том, что она не смогла уговорить остаться никого из своих детей, невероятной болью терзала сердце. Больше всего, конечно, и она, и Нолофинвэ, и братья умоляли остаться Ириссэ. Но та была настроена даже решительнее, чем ее братья. Девушка с мужским характером, она любила путешествовать по лесам и горам, охотиться, ездить верхом. Ее мало привлекали занятия, считающиеся женскими. Храбростью, гордостью и свободолюбием она, как и все их дети, походила на отца. Предупреждения матери воспринимала с легкой иронией.

Нолофинвэ не стал запрещать ей идти в Исход, но довольно строго сказал, что те земли — не Валинор. Что там ее свободолюбие может закончиться печально. Материнское сердце Анайрэ тоже чуяло беду. «Береги себя, дочка, будь осмотрительнее», — сказала она, чувствуя, что слова бесполезны.

Еще и из-за страха за детей в сердце Анайрэ жила ненависть, но эта ненависть отчаянно боролась с любовью. Нет, нельзя провожать на войну — упреками. Тем более, им остались последние секунды, прежде чем они окажутся по разные стороны Тьмы, накрывшей Арду.

«Что бы подарить ему на прощание?» — подумала Анайрэ. Все украшения, которые она носила, были дарами мужа. Не передаривать же его собственный подарок! И тут она вспомнила — одно из маленьких серебряных сердечек пришито к ее платью. Когда-то она обменяла большую корзину спелых груш из своего сада на маленькую коробочку таких украшений. Мужчины такое не носят, конечно.

Но сейчас думать некогда.

Едва сдержав крик, эльфийка молвила:

— Возвращайся!

И — полушепотом:

— Живым возвращайся. Моя свеча всегда будет гореть для тебя, — и дала мужу серебряное сердечко. Она еще не знала, что этот талисман будет хранить его во всех битвах, кроме последней.

— Береги надежду. Даже один-единственный луч света может разрушить тьму, — ответил Нолофинвэ, вырвавшись из объятий супруги, так не желавшей его отпускать.

Озаренный звездами, он сделал первые шаги в окружающий мрак. А она осталась в своей собственной тьме — с единственным крохотным лучиком надежды.

Не раз и не два ей потом будет снится, как он идет по незнакомой земле — и маленькие синие цветы, такие же, как в ее саду, открывают глаза, встречая его вместе с воинством. Недаром, собирая его в дорогу, она положила в карман его туники несколько цветочков.

...Прошло пятьсот лет с тех пор, как взошли новые светила. Валар сказали, что они светят не только тем, кто в Валиноре, но и находящимся по другую сторону Великого моря. Эта мысль радовала Анайрэ, ибо светила связывают оставшихся и ушедших.

Она чувствовала, что лишь один из ее сыновей пока жив, но и ему грозит опасность.

В Тирионе не было семей, которых не коснулся Исход. Однако существовало негласное разделение. С одной стороны — те, кто потерял всех близких. С другой — те, у кого кто-то из родных вернулся после Проклятия. Одним было не до праздников. Для других жизнь продолжалась. Рождались новые дети. Йаванна все также заботилась о деревьях и цветах, и Анайрэ продолжала возделывать свой сад. Ей хотелось поддержать других — только сил мало. В одиночестве легче. Привыкнуть к разлуке невозможно, но живы воспоминания — их никто не отнимет.

Кто-то переживает разлуку еще хуже, чем она завидуя тем, у кого родные рядом. Она никому не завидовала. Пусть будут счастливы. А она... в конце концов, знала, за кого замуж выходила. Заранее понимала, что для него долг перед народом на первом месте.

Анайрэ не общалась с Эарвен с того самого момента, как стало известно о кровопролитии в Альквалондэ. Подруга-телерэ разорвала отношения с нолдор — и с ней тоже. Было очень больно слышать упреки.

Но на днях Эарвен вдруг пришла в дом давней подруги — теперь и ее муж, Арафинвэ, ушел на войну. Они пытались успокоить друг друга, но Эарвен была мрачна. Может, что-то знает от недавно возрожденного Финдарато, но не хочет рассказывать.

Анайрэ долго боялась спрашивать. Ибо неизвестно, что лучше: горькая правда или слабая вера. Но потом она всё равно узнала от Финдарато про подвиги мужа и сыновей, про то, как страшно они погибли, про то, какие великие деяния успели совершить.

И еще Финдарато сообщил, что и в Чертогах Мандоса Нолофинвэ держится, как истинный король нолдор. Она гордилась супругом и знала, что по-другому он не мог — даже после мучительной гибели.

Тирион все также сиял огнями, а над ним разливали загадочный свет звезды Варды. В свете звезд она прощалась с любимым. В свете звезд она хранила свет, как он и завещал ей. И каждый вечер зажигала свечу на окне.

Лишь небольшой дом и роскошный сад Анайрэ оставила себе. Ибо это дом, где прошли самые счастливые годы ее жизни с Нолофинвэ. Дом, который Нолофинвэ подарил ей на свадьбу, который помнил первые шаги ее детей. И сад, благодаря заботе о котором она все еще жива, хотя могла бы отойти в Чертоги.

Всё остальное — дома своих взрослых детей, мастерские, конюшни и многое другое — она передала под временное управление Арафинвэ. Пусть не пустуют, пусть этим всем пользуются те, кому нужно. Отказалась она и от помощниц, предпочитая справляться с повседневными заботами в одиночестве.

К своему дому она относилась, как к храму. Заботливо, с нежностью протирала пыль с мебели, книг, статуэток, но в комнате Нолофинвэ старалась сохранить небольшой беспорядок, как это было при нем. И неизменно зажигала каждый вечер свечу на окне.

Были у нее дни, когда огромной черной волной накатывала тоска. Тогда цветы увядали в саду, комнаты в доме покрывались пылью. Как только эльфийка вновь приходила в себя, она трудилась, не покладая рук — и снова в ее владениях царил порядок.

Она никого не принимала в доме — не потому, что была негостеприимной. Просто оберегала пространство, которое после Исхода стало священным. Однако ее редкие посетители не страдали — им очень нравились уютные беседки в ее саду, а под огромной яблоней их ждал накрытый стол. Это даже лучше, чем в комнате.

Но настал момент, когда эльфийка отворила дверь утопающего в цветах белоснежного дома перед гостями. После долгих скитаний в Валинор вернулась дочь Турукано, Итариллэ — и не одна. С ней был муж из рода Людей, старый Туор.

...Последний раз Анайрэ видела Итарилле маленькой девчушкой. Она хотела оставить малышку себе, но Турукано и Эленвэ решили иначе.

Теперь перед ней стояла златоволосая красавица. Внучка прибыла со своим мужем. Так Анайрэ впервые увидела представителя Второрожденных — не молодого полуэльфа, каким был Эарендил, а изрядно постаревшего, но все еще сильного морехода. Серебристые волосы и борода, могучее тело, обветренное лицо, светящиеся добротой глаза...

Супруги долго скитались по морям. За это время Эарендил успел доплыть до Валинора и позвать на помощь, а войско Валинора — собраться на Войну гнева и пересечь Великое море.

И вот морские странники, наконец, отыскали Благословенную землю. Потрепанный штормами корабль, ведомый помощью Ульмо и светом Звезды Эарендила, достиг заветных берегов.

Супругов встретили трое майар — один из свиты Намо, двое — служители Манвэ. Первый предложил направить смертного в специальное место в Чертогах, но майар из свиты Манвэ настояли на ином: передать супругов эльфам Тириона — до тех пор, пока Валар не решат судьбу Туора.

Финдарато и сам был бы рад предоставить им кров, но решил, что вдове его дяди следует — хотя бы на время — выйти из оцепенения, в котором она пребывала.

Пока Итариллэ с Туором гуляли по Тириону, Анайрэ мыла каждый уголок своего дома, протирала окна, стелила постель. Она приготовила для супругов бывшую комнату Турукано.

Эльфийка подошла к огромной яблоне и выбрала два огромных, самых лучших плода. Положила на серебряное блюдо. Достала из погреба бутыль с мирувором. Все это поставила на стол в комнате Турукано. Конечно, внучку и ее супруга ждал отличный обед, но это будет приятным дополнением, когда гости пойдут в опочивальню.

Протирая стол, она вспомнила, как сидел здесь ее сын и рисовал на большом листе дома, колонны, дворец... «Аммэ, когда я вырасту, я обязательно построю город, похожий на Тирион», — сказал тогда мальчик. «Конечно, построишь», — улыбнулась счастливая мама.

Несколько слезинок капнуло на стол. Анайрэ стерла их тряпкой. Прочь, прочь воспоминания — гостей надо встречать с радостью. Тем более, она действительно очень хотела их видеть. Обойдя дом еще раз, хозяйка убедилась, что везде очень чисто. Только дверь, ведущую в комнату Нолофинвэ, она заперла на ключ.

Наконец, гости явились.

— Мы едва не погибли, но нас спасла новая звезда. Когда все другие звезды скрылись в тумане, она помогла нам выбраться из плена Зачарованных островов, — поведал Туор.

— Звезда надежды, звезда Эарендила, — ответила Анайрэ.

— Сын наш! — воскликнула Идриль. — Дадут ли нам с ним увидеться?

— Я видела его мимолетом, когда он призывал помощь Эндорэ, потом его отправили нести надежду народам Арды. Но вам, думаю, позволят встретиться.

— Как же этот Белый город похож на наш Гондолин! — воскликнул Туор.

— Нет, любимый. Это Гондолин похож на Тирион, — ответила Итарилле. Ее лицо резко помрачнело и она тихо добавила:

— Был...

— Я причинил тебе боль невольным воспоминанием? Прости..

— Нет, meldo. Враг погубил Гондолин, но он его величественные башни и сияющие фонтаны — вечно живы, пока живы мы сами.

— Рада слышать, что моему сыну удалось создать столь прекрасный город, — вмешалась Анайрэ.

Смеркалось. Настал час зажжения свечи.

…Через месяц Туору и Итарилле было приказано явиться в Маханаксар, предстать перед Советом Валар. Финдарато поехал с ними. Такую же волю высказала и Анайрэ, собираясь выступить в защиту новообретенного родственника.

Последний раз она была здесь, когда Нолофинвэ перед лицом Валар простил угрозы брата. Над Аманом в тот час разливался волшебный свет Двух Древ — и никто не знал, что он вскоре угаснет. Сладко-горькие воспоминания, подобные тем, которые остались у Идриль и ее мужа о Гондолине...

— Полагаю, что смертный, который ступил на землю Амана без дозволения Валар, должен понести наказание, — Намо, как обычно, был строг и суров.

— Я дозволил ему, — возразил Ульмо.

— Прошу слова, — обратился Финдарато, — полагаю, что родители Эарендила Морехода, который стал Посланником Средиземья, заслуживают милосердия и гостеприимства.

— Я был бы рад оказать им честь, — молвил Манвэ. — но невозможно слишком часто менять установленный порядок.

Вперед выступила Анайрэ. Свет ее памяти, сила ее любви придали ей дерзости:

— О, великие Владыки! Как мать сыновей, верных Свету до конца, как вдова героя, который лично сразился с Моринготто, прошу оказать высокую милость этому смертному и предоставить ему право выбора судьбы. Так, как это было сделано в отношении Эарендила, Эльвинг и их потомков.

— Я не думаю, эльдиэ, что твой супруг одобрил бы твой аргумент, — нахмурился Намо.

— Да, я знаю: он сражался не за награду себе или своей семье. Но я прошу не за себя.

— Окончательное решение принимать не мне, — торжественно произнес Манвэ, — но я слышу вас и обращусь к Единому.

Лучи яркого света озарили Круг Судеб.

...Через несколько дней морехода было не узнать. Теперь он — не почтенный старец, а мудрый эльф с длинными белыми волосами. Бороду Туор решил оставить. Он подружился с Махтаном, и кузнец шутил: «Отныне я не единственный бородатый эльда».

Настала пора, когда супружеской паре предстояло покинуть белокаменный дом Анайрэ. Они переселялись к границе Разделяющих морей — туда, где жила прекрасная Эльвинг и где они могли бы встречаться с сыном.

— Увидимся еще. В этом городе вам всегда рады, — провожал их Финдарато. Анайрэ, улыбаясь сквозь невольно выступившие слезы, нежно обняла внучку. В вечернем небе зажглась Звезда Надежды.

Белая лошадь мчала ее на запад Валинора — туда, где находятся владения Намо. Таких длительных путешествий Анайрэ еще не предпринимала, но она была полна решимости.

С тех пор, как Финдарато рассказал о судьбе ее супруга и детей, а также поведал историю Берена и Лутиэн, эльфийка часто думала о таком путешествии. И вот набралась сил и решилась.

Она встанет на колени перед Владыкой мертвых. Будет плакать, просить, умолять... За всех родных — или за кого-нибудь одного... Ближе всех был ей супруг. А если Намо не сжалится, то пусть примет ее в свои Чертоги.

Дни сменялись ночами, солнечный свет — лунным. Лишь однажды за долгий путь она остановилась на отдых — около озера необычайной красоты, в котором отразились звезды Варды.

Здесь когда-то она была вместе с Нолофинвэ. А вот и знакомые синие цветы, которые, кажется, узнали ее. Анайрэ коснулась бутона — и он распустился, стал пышным, излучающим свет цветком, не таким, как его скромные собратья. «Это добрый знак», — подумала она. Но, когда попыталась отойти, цветок потянулся за ней, давая понять: он хочет, чтобы она его сорвала. И, хотя эльфы без необходимости не делают этого, леди нолдор выполнила просьбу цветка. Синий огонек украсил ее волосы.

…Вот и серые каменные ворота. Как страшно к ним приближаться! Лошадь испуганно дернулась и едва не понесла. Анайрэ едва успела спешиться, прежде чем животное отошло от ворот на порядочное расстояние. Эльфийку объял ужас. «Я должна. Он смог прийти к вратам Ангамандо. Врата Мандоса не так ужасны», — с этой мыслью Анайрэ сделала шаг вперед. И еще один... Ее рука коснулась ворот...

Вдруг запахло белыми лилиями, и перед эльфийкой предстала величественная и сияющая женская фигура. От нее веяло скорбью — но и надеждой.

— Что ты делаешь у врат Царства мертвых, дорогая? Твое место — среди живых! — на нее посмотрели глаза, полные глубокой печали и мудрости.

— Владычица Ниэнна, я хочу говорить с твоим братом, Намо!

— Я понимаю, о чем пойдет речь, — ответила валиэ. — Но поговори для начала со мной.

Они плакали вместе — безутешная Эрухини и скорбящая Валиэ. Майар из свиты Ниэнны воздвигали у Врат шатер, чтобы гостья могла отдохнуть после дальней дороги.

— Что ты хочешь предпринять, дитя? — вопросила Ниэнна.

— Я буду умолять Намо, — ответила Анайрэ, — чтобы он освободил моего мужа и детей. А если невозможно всех, то хотя бы Нолофинвэ.

— Мне придется огорчить тебя. Даже Намо не в силах менять существующий порядок. Иначе здесь скопилась бы очередь вдов, матерей, сирот. Твой муж и твои дети ушли в Эндорэ вопреки приказу вернуться. Они герои, но они и мятежники, и пророчество Севера — не пустые слова.

Заботливая рука вытерла слезы с лица Анайрэ.

— Одно-единственное исключение — судьба Берена и Лутиэн — лишь подтверждает правило. Оба заплатили за это высокую цену. Да и уверена ли ты, что сможешь спеть с такой же силой, как это сделала дочь Мелиан?

Эльфийка печально вздохнула:

— В этом случае я хочу променять мою жизнь на жизнь Нолофинвэ.

— Для этого, девочка моя, потребуется согласие самого Нолофинвэ. Мне известно, как он держится в этих стенах. Есть чем восхищаться. Могу точно сказать — он ни за что не согласится на такой обмен.

— Тогда я разделю пребывание в Чертогах с ними! — воскликнула вдова мятежника.

— Считаешь, что доставишь им радость? Но лишь увеличишь боль и скорбь. Им придает надежду мысль о том, что ты остаешься в Тирионе. Подумай также о своем саде. Создания Йаванны доверены тебе. Она позаботится о них, но они будут скучать по твоим заботливым рукам. И еще. Кто тогда будет хранить память о подвигах Нолофинвэ и ваших сыновей?

Ничего не ответила Анайрэ, лишь устремила взор в закатное небо.

— Я поговорю с братом. Передам ему твою просьбу, а пока отдыхай.

Владычица печали пригласила гостью войти в приготовленный для нее шатер, после чего фигура растаяла в воздухе.

Когда валиэ вернулась, уже стемнело. Серебряные лучи Исиля озарили изумрудные травы, росшие у серых Врат. Анайрэ замерла, готовая выслушать ответ Намо.

— Как я и ожидала, дитя мое, вы не можете воссоединиться. Но одно исключение для тебя Намо сделает. Он передаст привет твоим детям, чтобы им там было светлее. Еще ты можешь передать супругу какую-нибудь из вещей. Это доставит ему радость.

Анайрэ задумалась. На ней были кольца и браслеты, сделанные и подаренные супругом. Не дарить же его собственный подарок.

Она вспомнила про синий цветок. Вынула его из волос и протянула Ниэнне.

— Это отличный подарок. Волей Намо цветок сохранится у Нолофинвэ, и станет возможным приколоть его к одежде. Жди.

Ниэнна вновь исчезла. Вернулась она через час. На ее ладони сияла роза из прозрачного материала, неведомого в мире живых.

— Нолофинвэ оторвал от своего одеяния лоскут и сделал для тебя подарок. К сожалению, цветок не сохранится в этом мире и наутро растает.

— Он останется в моей памяти. Спасибо, — Анайрэ приняла розу. Невесомый, хрупкий цветок, излучающий голубоватый звездный свет. Впервые за много веков эльфийка почувствовала необъяснимую радость. Ее окутало мягкое тепло. Кажется, так хорошо ей было лишь однажды — в день свадьбы. Множество звезд сочувственно и одобрительно смотрело ей в глаза.

…Наутро роза растаяла. К шатру подошла белая лошадь.

Обратный путь Анайрэ перенесла легче. Казалось бы, она не добилась того, чего хотела. Откуда же такой свет в сердце?

С тех пор мучительный вопрос «Для чего я живу?» не терзал ее так, как раньше. Она знала ответ. Чтобы хранить память. Чтобы продолжать взращивать свой сад. Чтобы ждать — и надеяться.

Над прекрасным Тирионом — новый рассвет. Он возвращает Анайрэ из мира грез, где она снова стояла с Нолофинвэ на морском берегу — в тот мир, где они разлучены.

Все равно любимый образ навеки в сердце и в памяти, сколько бы ни прошло столетий и тысячелетий. Она знала одно: нужно помнить и ждать. И хранить в сердце тот мир, что сиял когда-то перед ними в лучах Двух деревьев.

Я в светлых снах — на белом корабле

Через шторма плыву к тебе, любимый.

А наяву — на Амана земле -

Опять во мгле — горда и нелюдима.

Опять во мгле. Мне б только устоять,

Сберечь в себе твое святое имя.

И мир — наш мир заветный — не отдать

Ни под какими пытками земными.

Она сохранит в себе каждую частичку этого мира. Будет хранить память о своих детях и, конечно же, о своем герое — единственном эльфе, который осмелился сразиться с самим Темным властелином.