Памяти Ниты Гоер (гет)

Он будто онемел, когда ее увидел. Магали шла по коридору, высокие каблуки стучали по старому паркету. Все ее платье было соткано из черных перьев. Верх плотно прилип к телу, подол крутился вокруг ног плотным беспокойным облаком, которое заканчивалось ниже колен. Он поймал себя на том, что таращится на эту круговерть, пытаясь уловить в ней просвет, и заставил взгляд перебежать на лицо Ретруги. Губы были накрашены красным, кожа казалась бледной, едва ли не белее, чем марлевая повязка на щеке. Вокруг глаз лежали тени, и сами глаза будто бы потемнели, как пропитанный дождем мох. Волосы скрывались под плотной шапочкой из перьев. Эта прическа подчеркивала длинный кривоватый нос.

Магали остановилась, она тоже оценивала партнера. Ее взгляд беспокоил. Баллакиллинган нацепил задумчивую усмешку.

— Ты вдохновлялась образом Великой черной курицы?

— Мне искренне жаль дурачка, который не может отличить перья воронов от куриных. Нужно было все-таки купить тебе дорогой смокинг, этот плохо гармонирует с моим платьем.

— Зато я хорошо подхожу тебе...

Худой. Высокий. Темноволосый. Бледный. С правильными чертами лица, но при этом не особо симпатичный. Какой еще спутник нужен...

— Нашей школьной Владычице ночи.

— Не спорю, — она вернула ему ухмылку. — Войдем с бокового входа.

Вряд ли это спасет их от жадных стервятников. Он пропустил Магали вперед и увидел ее голую спину. Кончики перьев, обрамлявшие края выреза, напоминали узкие зубки. Во время танца его ладонь будет касаться ее кожи и позвоночника, такого тонкого. Ретруга успела отойти шагов на пять, обернулась. Насмешливо вздернула подбородок. Он в который раз запретил себе тянуться к ней. Если он отвлечется, если во время ворожбы кто-то пострадает, то ему конец. У него нет богатой родни. Значит, он, чтоб его, должен думать головой.

— Решила довести наших моралистов до коллективного инфакта?

Он догнал ее.

— Одежда — это оружие, так пусть моя будет межконтинентальной баллистической ракетой.

— Не боишься ответного удара?

— Так моя одежда — это и моя броня.

— Хорошая у тебя броня с голой спиной.

— Тебе не понять. Смотри, они сняли ворожейскую решетку.

Магали говорила о двери, ведущей в правую башню или Правый «Кон» на языке школы Ландау Марур.

— Может, директор решил не привлекать внимания к самоубийству Ниты.

— Убийству, — в полголоса поправила Ретруга.

— Не надо.

И коридор позади и лестница перед ними были пусты. Его чутье тоже не ощущало чужого присутствия. Магали приподняла верхнюю губу, насмехаясь над излишней осторожностью.

— Баллакиллинган, те, кому надо, уже обо всем догадались, — она почесала за ухом и выругалась.

Ее наряд дополняли длинные вороньи перчатки. На кончиках пальцев перья выдавались вперед, будто длинные когти. Так что он не сразу разглядел в ее руке, еще одно перышко, выпавшее из прически.

— Твое платье точно не развалится?

Ретруга мотнула головой.

— Лучше помоги прикрепить.

Она бы попробовала сама, но руки дрожали. Баллакиллинган неуклюже придвинулся. Магали напряглась, будто вспоминая осмотры у врача. Он отогнул ее ухо, приложил перышко к остальным. Задержал дыхание, ожидая, пока оно прирастет. Так-то он может быть и не заметил коричневое пятнышко, обычно закрытое ушной раковиной, но к стене крепилась лампа, светившая в полную силу.

— У тебя там родинка.

С дуру он дотронулся до подозрительного пятна. Ретруга шарахнулась, обернулась, сверкая глазами.

— Нет, у меня там родинки, — Магали потерла за ухом, избавляясь от ощущения чужого прикосновения.

— На грязь не похоже. Осторожнее, перья выдерешь.

Она нахмурилась и опустила руку.

— Ты не знала, что у тебя есть родинка?

— Нет. Почему ты улыбаешься, будто сокровище нашел?

Потому что он чувствовал себя так, будто правда нашел сокровище. Но сокровище нужно было отпустить. Поверить, что оно не важно, и забыть. Ради ворожбы, ради будущего.

— Идем, — сказал он лишь бы что-то сказать, — добавим вечеру огня.

Парадная Зала, гордость школы, была огромной, как спортивное поле, но и людей здесь собралось не меньше чем на финальный матч. Учителя, воспитатели, родственники, все ученики старших классов. У последних никто не спрашивал, хотели ли они тут быть или нет? Приехал ли к ним кто-то или нет? Предполагалось, что им пора приобретать навыки светского общения.

У двери Баллакиллинган заметил девчонку лет тринадцати, высокую, уже с грудью, прикрытой нелепым бантом. Но когда они встретились взглядами, на него будто посмотрела потерявшаяся девочка. Она была не одна такая.

Шум голосов, шум мыслей и эмоций лютовал как буран. Баллакиллинган закрылся плотнее, отгораживая сознание. Магали крепче сжала его локоть. Они ступили под свет огромных люстр, в которых горели настоящие свечи. Их сияние растекалось по бледно-желтому потолку.

Баллакиллинган не особо представлял, куда идти. Точно не на галлерею, там собирались взрослые. Посидеть отдохнуть, понаблюдать. К большим арочным окнам? Поближе к сцене? Проверить, как ведет себя банда Рорька-гитариста. Играли они ничего. Музыка хорошо подходила вечеру легкая, бодрая, без непристойностей. Но и у окон и у сцены всегда собирались компании, обычно девчачьи. Глазели по сторонам и зубоскалили. Хотя кого он обманывает, где бы они с Магали не остановились, к ним все равно буду липнуть любопытные взгляды. Так что оставалось только бродить по залу.

— Что принято делать на вечеринках? У тебя больше опыта, чем у меня.

Ретруга скривила рот.

— Я не хожу на вечеринки.

— Потому что хочешь быть не такой как все?

— Потому что они мне не нравятся, и я этого не скрываю. И думайте обо мне, что хотите.

— Тогда предлагаю поискать Хитла. Убедимся, что он трезвый.

Вдруг Магали застыла. Хватка на его локте стала железной. Баллакиллинган проследил за ее взглядом. К ним направлялась пара, брюнет и блондинка. Скорее всего муж и жена. Мужчина был худощавый, загорелый, но с заметной сединой. Женщина — его уровня, элегантная, хорошо одетая, красивая. Но это была красота цветка, уже дня три простоявшего в вазе. Красота, которая все еще хорошо смотрелась в узком черном платье и с ниткой жемчуга.

— Здравствуй, Магали, наконец, мы тебя нашли, — сказал мужчина. — Представишь нас своему кавалеру.

— Баллакиллинган, это мои родители. Дойрелла Ретруга и Кэд Рензен.

Ему показалось странным, что Дойрелла оставила девичью фамилию и передала ее дочери, впрочем у богатых свои причуды.

— Это Рид Баллакиллинаган. Он тоже эст, но в прошлом году его выгнали из Ландау Марур. Теперь он работает здесь помощником смотрителя.

Рензен машинально улыбнулся, Дойрелла побледнела. Баллакиллинган посмотрел на Магали, может скажешь им, что с нашего первого года я — твое главное «фу». Пока они не забили тревогу. Но Принцесска молчала и хмурилась.

— Я не думала, что вы приедете, — чуть ли не с осуждением выдала она.

— Мы были рядом и решили тебя проведать, — зачастила старшая Ретруга, чуть ли не оправдываясь. — К сожалению, мы не смогли найти тебя до начала вечера, но ничего страшного, ваш главный мастер показала нам школу. У вас очень интересно.

Родителями обычно занимались воспитатели, они же проводили для них экскурсии. Но семья Ретруги была особым случаем. Ради них сама Ирота сделала исключение.

— Совсем не похоже на мою школу, — Рензен улыбнулся. Он был из тех везунчиков, которые смутно представляют, что такое неловкость. — Здесь тебе не позволят забыть, что мир не так прост, как хотелось бы.

Дойрелла делано рассмеялась. Магали смотрела на нее так, будто разучилась моргать. В добавок, она была выше матери и угрюмо нависала над той.

— Милая, выглядишь оригинально. Повязка на щеке тоже часть твоего образа?

— Нет, это та царапина, о которой я тебе говорила.

— Но ты не сказала, что она на лице.

— Какая разница?

— Люди склонны преувеличивать недостатки лица. Тебе может быть неуютно под их взглядами.

— Пусть разглядывают, пока глаза не высохнут.

— Дойрелла, нашим детям бесполезно что-то советовать, — Рензен умел журить с мягкой иронией. — Они все знают лучше нас, стариков. Вот вы, Рид, так молоды, но можете похвастаться занятной биографией. Какие у вас планы на будущее?

— Собираюсь накопить денег и уехать в Приморье.

Он хотел их успокоить, но вышло наоборот. Дойрелла нервно сцепила пальцы.

— Разве ваши родители не будут о вас волноваться?

Он пожалел ее. Ретруга-старшая выглядела так, будто идет босиком по каменистому пляжу. Скажи он, что сирота, она бы наступила на острую гальку.

— Не особо.

Вокруг шумели чужие мысли. Магали сдавила его руку, загоняя свое беспокойство ему под кожу. И умение подбирать нужные слова его подвело. Повисло молчание. Вот так наверно и проходит встреча родителей и ребенка, которого они бросили. Пожалуй, стоило порадоваться, что он этого избежал.

— Мастер Ирота тебя хвалила, — Дойрелла заискивающе улыбнулась. — Она довольна твоими успехами.

— Да, хорошо.

— У тебя впереди горячее время, так что повеселись перед экзаменами, но не увлекайся, — Рензен взял жену под руку. — Не будем мешать.

Магали наконец разжала пальцы, но ее взвинченность никуда не делась. Подошла официантка с подносом. Баллакиллинган взял два бокала, все напитки естественно были безалкогольными. От еды пришлось отказаться, им предстояла бурная кипучая ворожба. Но от одного бокала вреда не будет. Коктейль в горло не полез тупой шум чужих мыслей давил, будто масса снега на жестяной забор. Магали тоже сделала лишь один глоток.

— Попробуем изобразить оживленный разговор? — предложил Баллакиллинган.

— О чем?

— Можем загадки загадывать.

Его взгляд скользнул по коротышке в красной мантии.

— Вот тебе первая. Предположительно потомок гиены и ядовитой жабы. Без зубов, но травит жертву ядовитым дыханием. Одновременно высасывает мозги путем агрессивного проникновения едких словоформ через слуховой канал жертвы.

— Не знаю.

— Делимнестер. Я выиграл.

Она усмехнулась, оживая.

— Не считается. Ты не упомянул, что когда-нибудь он должен снести яйцо, из которого вылупится василиск.

— Мое упущение.

Он хотел прочитать выражение ее лица, но она наклонила голову, изучая содержимое бокала. Да, загадка. Откуда у мутной белесой жидкости привкус кофе.

— Ретруга, еще не поздно остановится.

— Думаешь, я не справлюсь, — прошипела она.

— Твоим родителям не понравится...

— Мои родители — мое дело, — Магали сунула ему бокал.

Баллакиллинган подозвал официантку, она забрала их напитки.

И снова компаньоны двинулись вдоль самого края нарядной толпы, лишь бы не стоять на месте. Чужое любопытство следовало за ними, но ощущалось не таким едким.

Он заметил Барнарду, та стояла вместе с младшими девчонками. Баллакиллинган не знал, кто подбирал ей наряд, в эту часть подготовки он не лез, но платье было милым, темным с серебристыми линиями. Подол напоминал узкий бокал. Завитые волосы Барнарда перебросила на плечо. Получилась статная красавица. Но выглядела она совсем взрослой. Особенно в сравнении с остальными. Синкта кружила рядом в фиолетовом воздушном платье с открытыми плечами. Рыжие локоны рассыпались волнами. А вот Хитла нигде не было. Это начинало напрягать.

Магали снова взяла его под локоть. Он покосился на ее насупленную рожицу и перевел взгляд на сцену. Рорьк и банда держались уверенно, будто столичные звезды. Возможно, над их внешним видом поработала Синкта и придала нищебродам неброский шик.

— У меня хорошие отношения с родителями, — пробурчала Магали.

— Я не хотел тебя задеть, — он повернулся и приблизил лицо к ее лицу. — Но если тебя что-то тревожит надо разобраться с этим до того, как мы начнем. Я могу поклясться, что никогда тебе этого не припомню, чтоб нам с тобой вечность за одной партой сидеть.

Она хотела потереть губу, но вспомнила про макияж.

— Не успокаивает, — Ретруга опустила ресницы. — Давай так откровенность за откровенность. Я расскажу личное о себе, ты расскажешь мне о себе. Чуть позже.

— Ну давай.

Магали дышала прерывисто, лиф платья или полулиф или что, плотно прижимал грудь к ребрам. И хотя слой перьев выглядел плотным, даже твердым, как короста, Баллакиллинган все равно высматривал очертания сосков. Ретруга могла бы сказать, разберись сначала со своими мыслями, советчик, и была бы права.

— Проблема не в том, что родители меня накажут, а в том, что они будут изо всех сил стараться быть на моей стороне. А когда тебе так упорно доказывают, что любят тебя несмотря ни на что, начинаешь чувствовать себя уродом. Поэтому нам некомфортно. Опять принцесскины беды, да?

Назойливые взгляды клевали понемногу, но сами сплетники держались на расстоянии. Ретруга хорошо их выдрессировала. Ничего их еще ждет жирный кусок, будут пировать до самого Формора.

Он понизил голос до шепота, чуть ли не касаясь губами ее уха.

— Твои родители чувствуют себя виноватыми, а ты не можешь их простить. Я уже видел такое у наших одноклассников, точнее твоих.

— Я не такая как эти придурки, — ее брови сошлись на переносице. — Я все понимаю. Мои родители поступили правильно, у них не было другого выбора. Они вели себя не хуже других и даже лучше. Они не отказались от меня. Но они не верят, что я никогда ни одной секунды не жалела, что родилась эстом.

— В такое даже не все эсты поверят.

— А ты мне веришь? — в ее глазах было что-то, чему он не мог подобрать названия, но он чувствовал это то самое, ради чего люди готовы пойти на верную смерть и выжить несмотря ни на что.

— Верю.

Где все? Где толпа? Где любопытные? Почему он больше не слышит их шума? Так оглянись! Не в плен же она тебя взяла. Подождут, подумал Баллакиллинган.

— Родители видели раньше, как ты ворожишь.

Она покачала головой, добавила вслух.

— Настоящие чары — нет. Но они увидят только самую верхушку, совсем не страшную.

— Но этого хватит, чтобы вы еще больше отдалились. Есть другие способы найти Объект.

— Мы все равно отдаляемся. Так какой смысл продлевать агонию?

Она посмотрела на свои пальцы, окутанные перьями.

— К наставнице меня отвезла мать. У отца была трудная тяжба, он известный адвокат. Она, моя мать, тревожилась, но они решили, что раз я хочу быть эстом, то все к лучшему. Я мечтала ворожить, с тех пор, как узнала, что вообще есть ворожба. И я надела свое самое любимое самое красивое платье, платьюшко.

Платьюшко звучало мило и грустно.

— Желтое с белыми бантиками и кружевными вставками на груди. Мне было шесть, и я очень любила нарядные платья. Только их носила. Наставница сказала мне переодеться в серую куртку и штаны. Я показала характер. Она показала мне чары Рассеивания Акреса. Хотя тогда для меня они были только облаком из серых отрубленных пальцев. Оно набросилось на меня и сожрало мое самое красивое самое любимое платьюшко. Моя мать все видела, но была напугана. Я опомнилась раньше и крикнула, научите меня этому. Мать уехала. И ничего. Только зудит иногда. Если бы мне кто-то рассказал, как все будет, я надела бы другое платье. Хотя какая разница. Домой я вернулась только через два года. И все мои платья были мне малы. Так что никто не виноват и прощать не за что.

— Если не за что прощать, попробуй сказать «спасибо». Найдешь за что?

— Скоро будет повод, — она несколько раз быстро моргнула. — Но наши чары того стоят.

— Да, они будут прекрасны.

Наверно он был безнадежен. Когда начиналась настоящая ворожба, он забывал о страхе. Ни риск провала, падения, ни осуждение толпы, ни возможный вред были больше не важны. Он повел Магали к сцене. Хитл все-таки нарисовался. Смокинг сидел на здоровяке, как на борцовской собаке. Угрюмое выражение и новая короткая стрижка сделали из него другого человека, более непредсказуемого. Он топтался рядом с Синктой и нетерпеливо мотнул им головой, будто это Баллакиллинган и Ретруга шатались непонятно где. На площадке перед сценой танцевало несколько пар. У одного парня было такое лицо, будто его выволокли на судилище. Песня закончилась, и Рорьк отступил от микрофона. Магали поднялась к нему.

— Минутку внимания, — ее голос разнесся по зале, как косой срезав все остальные звуки, — месяц назад в нашей школе произошла трагедия. Умерла ученица. Этот танец посвящается ей. Давайте все станцуем в память о Ните Гоер.

Два длинных витражных окна охранили сцену будто стражники. И в том и в другом росло голое белое дерево, но в первом была ночь и полная луна, а во втором голубое небо и солнце. Магали отступила к стене, ближе к правому витражу, ожидая кавалера. Но первым на сцену вскочил Хитл, сел за рояль. Баллакиллинган незаметно уколол большой палец левой ладони, пропустил вперед девчонок. Барнарда и Синкта встали по обе стороны от Рорька.

Зазвучала музыка. Рид вложил свою ладонь в ладонь Ретруги. Магали взбежала по стене, увлекая его за собой. Компаньоны остановились между двумя люстрами, которые теперь вырастали из потолка, будто сияющие деревья. А там внизу, среди взбудораженной ошарашенной толпы за парой наблюдал враг. Тварь в человечьей шкуре, которая могла красть чужие тела и делать с ними все, что хотела.

После долгих репетиций тело инстинктивно отзывалось на бойкую мелодию. Партнеры встали друг напротив друг друга, взмахнули руками, зеркально отражая движения. Ноги отбивали ритм. Рид и Магали петляли. Он приближался, она отходила. Она двинулась на встречу, выбрасывая руки, будто когти, он уворачивался. Уклонялся. И вдруг подхватил ее, крутанул. Она почти упала на его ладонь. Спина напряженная, горячая. Он тут же подбросил Магали, ставя на ноги. Разворот и вот они уже спиной к спине. Руки взлетели Вверх-вниз. Правая нога в сторону, потом левая.

Припев. Конечно о любви. Конечно о той, которая догонит тебя, как не беги, и проедет по тебе колесом. Синкта и Барнарда подпевали Рорьку. Их голоса звенели, будто предупреждение. Ворожба забирала все большую власть. Она управляла пальцами Хитла, бьющими по клавишам. Она придала Барнарде уверенности и та страстно с вызовом пропела, почти порычала следующую строчку. Ворожба дергала за струны. Ворожба закручивалась в невидимую воронку, а они с Ретругой плясали в ее центре.

Подол платья Магали хлестал его по ногам. С нее скатываются крохотные искорки, Рид чувствовал связь с ними через пожертвованную кровь. Он чувствовал и Ретругу. Они не совершили ни одной ошибки. Он вел ее. Она его. По пути, который вызвали из небытия. По пути, который ждал именно их двоих.

Ворожба накрыла каждого. Воронка вращалась все быстрее все настойчивее. Стук его сердца накладывался на музыку. Легкие чуть ли не лопались, но успевали. Рид взмок, как затраханная крыса, но в тоже время, был легок, как наполненный гелием шарик. Музыка последний раз швырнула их друг к другу. Лицо Магали раскраснелось, а зрачки захватили почти всю радужку. Секунда расплавилась, тянулась.

Они едва не поцеловались, но тишина упала между ними будто кусок стекла. Они отпрянули, шумно дыша, отвели глаза и синхронно, будто продолжая танец, сделали еще один шаг назад.

* * *

Ирота пригласила Ретругу вместе с родителями в свой кабинет. Баллакиллингану на вечеринке делать было нечего, и он ускользнул. Через подвал прошел к служебному выходу и, открыв дверь, прислонился к боковой части проема. Ноги заскользили, пока не уперлись в нижний угол. Баллакиллинган не сказал бы, что устал, но все равно выпил укрепляющее снадобье, которое принес собой в плоской фляжке. Прилив сил после ворожбы был коварной штукой и мог схлынуть в любой момент. Потом он выкурил сигарету и смотрел, как падает снег. Дар горячил кровь, теплый воздух школы согревал, как дыхание. Рид мог не торопится. И только когда все чувства стали ровными, ровнее чем кардиограмма покойника, он отправился на поиски Магали.

Ретруга стояла на галерее в холле. Внизу ходили люди. Разговаривали. Смеялись. Но она как всегда была одна. Опираясь на перилла, Магали читала имена лучших учеников, высеченные на деревянных досках почета и покрытые золотой краской.

— Что Ирота? — он тоже положил локти на перилла.

— Ничего, — ответила она, не поворачиваясь. — Как думаешь, среди них много девушек?

Баллакиллинган перебрал имена из одной колонки.

— Среди эстов девушек точно нет, среди обывателей наверно тоже. Боишься, что потомки не распознают твой пол по одной лишь фамилии?

— Эта не проблема. Я стану настолько такой знаменитой, что каждый эст, каждый обыватель будет знать, кто я. Как знают нашу Ландау Марур.

— Удачи.

— Язвишь?

Она выглядела усталой. Даже мысль, что она сумела сплести идеальные чары, не принесла спокойствия.

— Искренне желаю тебе стать лучшей ученицей этого года. А я порадуюсь, что Сурика обставила девчонка. Даже после сегодняшней дерзости у тебя неплохие шансы. Если конечно до конца года ты не загремишь в Орден.

Она сложила из пальцев рожки, посылая его куда подальше.

— Так чем для тебя все закончилось?

— Пятнадцатью часами дежурства в столовой. Перемою гору посуды и сегодняшний выговор не отразится на моей личной характеристике. Ирота особо отметила, что мои чары весьма талантливы. Мало кому удается двойное плетение.

Старуха конечно заметила их хитрость, но смолчала. Что ей оставалось? Ландау Марур, ее хозяйка, ясно выразила свою волю. Дух школы хотела, чтобы именно они выяснили правду.

— Я не сказала, что мы придумали чары вдвоем. Не потому что мне нужны все лавры. Все-таки мы действовали не совсем законно, пусть вся ответственность будет на мне.

— Спасибо. Ну тогда встречаемся на рассвете.

— Подожди, — Магали пощекотала край рота пером на указательном пальце. — За тобой должок.

Помада стерлась. Он заметил, что нижняя губа обветренна.

— Расскажи что-то очень личное, — игривый тон был лишь неловкой попыткой отвлечься.

— Самое постыдное, как я понимаю.

— Ты решишься на такое?

— А почему бы нет? Примерно через месяц после того как меня выперли из ЛМ я напился вместе с Колисом. Ты его помнишь это тот здоровенный амбал. В общем, мы оба сильно нагрузились. Тут ему пришла идея, что мне для счастья нужно вставить в член металлические шарики.

— Что? — она недоверчиво округлила глаза. — Это как и зачем?

— Говорят, помогает здоровью и девчонкам приятно. Но как их туда суют, я не выяснил, — он был серьезен, почти торжественен. — Когда я понял, тот хирург собирается делать, то протрезвел за секунду. Вмазал ему наугад, подхватил спадающие штаны и рванул оттуда, едва не вышибив дверь. Драпал до самого моста Самоубийц. Как раз попался на глаза компании девчонок идущих с танцев. А штаны я, кстати, так и не застегнул.

Магали оглушительно расхохоталась, откинувшись спиной на перилла. Будь они чуть ниже, она потеряла равновесие. Люди внизу замолчали и задрали головы. Ретруга не могла остановиться, все хохотала взахлеб. Баллакиллинган не дал себе пялиться на ее грудь, но погрелся в ее смехе.

— Ты потом не думал, — хрипло спросила она, промокая кончиками ногтей-перьев выступившие на глазах слезы. — ну добавить себе этих...

— Нет, хотя Колис уговаривал. Вот только себе он никаких шариков не вставлял.

— Напиваться было приятно?

— Не так приятно, как обещали.

— Почему ты…

— А тебе палец в рот не глади, руку отхватишь.

Магали прикусила кончик пера, сообразила, что делает, и ухмыльнулась.

— Всего один маленький вопрос. Почему когда ты улыбаешься от души, то сразу же отворачиваешься. Вот как сейчас было.

— Да?

— Но когда улыбаешься продуманно, то наоборот смотришь на собеседника. Почему?

Он провел ладонью по лицу.

— Мне в приюте одна воспиталка говорила, что улыбка у меня неправильная. Нелюдская. И я стал следить за тем, как улыбаюсь.

— Улыбнись сейчас. По-настоящему.

— Ты рассмеши.

— Ладно, — она, не колеблясь, приняла вызов. — Помнишь чокнутую козу, которая носилась по школе четыре года назад. Это из-за меня. Я хотела поэкспериментировать со схемами энергетических потоков ритуала Гербера.

Ретруга вздохнула, как бы от угрызений совести.

— Та коза просто сожрала часть моих чар. Со-жра-ла, — повторила Магали с детской обидой. — И переместилась с лесной поляны прямо в школу. Там она окончательно взбесилась. Но откуда мне было знать, что козы настолько тупые?

— Кормить нужно лучше.

Он чуть повернул голову. Ретруга была наготове, быстро выгнула шею, с азартом заглянув ему в лицо.

— Ничего так улыбка.

Их накрыла тень, мигом погасив веселье.

— Сработало? — спросил Хитл.

— Утром поймем, — Баллакиллинган выпрямился. — Я тебе расскажу.

— Вы меня к ней не подпустите, а я должен знать, почему эта тварь…

Он бы закончил чем-нибудь вроде «…взяла мою девушку и швырнула с башни», но Баллакиллингнан оскалился. Хитл прикусил язык.

— Будем действовать по плану, — тихо произнес Рид. — Сейчас расходимся и ведем себя как обычно.

* * *

— Тоже не смог уснуть? — спросила Магали, когда он подошел к ней.

До рассвета было еще полчаса. Они спрятались в тени статуи Ландау Марур, которая сейчас ощущалась мертвее железа. Отсюда был виден главный вход, освещенный парящими фонарями. Площадку перед школой засыпало новым слоем снег, но сквозь эти простыню проступали следы людей и колес машин. Баллакиллинган поискал то место, куда упала Нита.

— Если кто-то спросит, что мы здесь делаем? Скажем, что у меня сбежал паук и мы его ищем.

Рид вернулся в настоящее, посмотрел на Ретругу, хотя мало что мог разглядеть в темноте.

— Кто поверит в эту чушь?

— Сойдет. После вчерашнего, — она фыркнула, — если нас заметят вдвоем, то сразу решат, что мы ищем где бы пообжиматься. И ты их не переубедишь.

Эсты помолчали. Баллакиллинган нашарил в кармане пачку сигарет, но не достал. Вместо этого он поправил шапку, то нелепое красно-желто-розовое страшилище с дурацкими завязками. В воскресенье завтрак начинался в девять, и в крыле, где размещалось общежитие, в окнах уже горел свет. Но главный фасад был темным и безжизненным.

— Может попробуем и дальше работать вместе? — спросила Магали и нахохлилась. — Да я вроде как забрала свое предложение, но я тогда очень сильно разозлилась. Честно, со мной тебе будет лучше чем с нелюдью.

— Мне удобнее с нелюдью. Они хороши тем, что после того, как заключил с ними договор, условия не меняются. Не нужно гадать, когда меня снова пошлют и пожелают сдохнуть в канаве.

— Мы можем быть равными партнерами.

— Нет.

Он вжался в ледяные прутья ограды.

— Потому что я богатая, а ты бедный?

Потому что с того момента, как ты задала мне вопрос, я уже раз пять подумал, что хочу тебя поцеловать. Потому что это «хочу» со мной постоянно. Оно то ноет, то скулит, то орет, как тварь. Хоть башкой об стену бейся И оно не умолкнет пока ты рядом.

— Да поэтому. Сколько еще до рассвета?

Она вытащила карманные часы в толстом защитном корпусе.

— Посвети.

Он щелкнул фонариком.

— Пять минут, — озвучила Магали то, что он и так видел. — Значит, потом ты поедешь в Приморье?

— Ага.

— Девчонкой я обожала серию книжек про приключения в Приморье. Даже устраивала собственные в нашем саду. Хотела быстрее вырасти и поехать туда самой.

— Тогда понятно, почему твоя мать так разволновалась. Но я поеду не за приключениями.

— За деньгами, — она почесала лоб под шапкой. — Мы можем быть полезны друг другу.

— Нет, не можем, — отрубил Баллакиллинган.

Ретруга отвернулась, судорожно вздохнула и сказала холодно:

— Нет так нет.

Тихо протренькали часы. Магали вытащила коробочку и пузырек с дезактивирующим порошком. Когда она сдвинула крышку, из коробочки вылетели светящиеся красные чары, по форме похожие на бумажный самолетик. Натянулась красная нить, прикрепленная к дну. Хороший знак. Значит взяли след, оставленный ворожбой.

Чары вывели их на открытое место. Ландау Марур, прикроешь своих любознательных учеников? Перебежка к учительским домикам. Короткая, но сердце рвалось из груди. «Красный самолетик» поднялся вверх и прилип к одному из окон. Балакиллинган тут же открутил крышку пузырька и высыпал пузырек в коробочку. Сначала растворилась связующая нить, а потом и сами чары. Баллакиллинган и Ретруга поспешили прочь. Спрятались за первым попавшимся деревом.

— Чей это дом? — прошептала Магали, даже не отдышавшись.

— Ритеков. Но у него есть алиби.

— Мы не проверяли его жену.

Рид видел ее всего два раза и даже не задержал на ней взгляда.

— Все по классике, чудовищем оказалась та, кто была самой незаметной.

— Видимо так, — проронила Ретруга.

«Вот и все», — подумал Баллакиллинган. Конечно, им еще нужно составить чары и проверить версию. Это дня три не меньше. Но тут как с первыми желтеющими листьями. Видишь их, и уже не можешь отделаться от мысли, что лето заканчивается.