Гарри Поттер. Пропущенные сцены (джен)

— Джорджи, пожалуйста, открой дверь. Последний раз прошу! Я сейчас вынесу ее к чертовой матери!

Рон еще энергичнее заколотил кулаком по темной потертой поверхности. Через несколько минут непрерывного грохота дверь наконец распахнулась. Джордж молча сверлил младшего брата уставшим, пустым взглядом. Иссиня-бледный, осунувшийся, он словно постарел на целую жизнь и был совершенно не похож на себя. Толстовка была в каких-то засохших пятнах, на штанах чуть ниже колена зияла дырка, давно немытые волосы торчали неопрятными сосульками, на лице — многодневная щетина.

— Чего тебе опять? — угрюмо спросил он, глядя на Рона. — Мне нужно поговорить с Фредди, а ты мне мешаешь.

По лестнице стремительно взбежала Джинни, встревоженная грохотом наверху. Рон, бросив на ее быстрый взгляд, произнес:

— Джин, что бы ни происходило, не заходи сюда, хорошо? И ни в коем случае не пускай маму. Принеси какой-нибудь еды, оставь поднос под дверью, я потом заберу. Я попробую сам...

Он зашел в комнату и запер дверь изнутри. И замер, глядя на брата с невыразимой болью. Джордж по-прежнему сверлил его пустым, потухшим взглядом. У него был вид безумца, которого разбудили в неурочный час прямо посередине его болезненных сновидений. Сердце у Рона ушло в пятки — брат явно находился на грани помешательства...

— Джорджи, ты когда последний раз ел? — спросил он осторожно, спустя какое-то время.

Тот удивился неожиданному вопросу.

— Не знаю, — ответил он. — Скажи маме, что мне не хочется есть. Я потом с Фредди поужинаю, когда он вернется.

Рон сглотнул жуткий ком в горле. Нельзя было сейчас позволять своим чувствам взять верх. Кто-то из них двоих должен был быть сильным и это точно был не Джордж...

— Фредди уехал внезапно, — проговорил он глухо. — И просил передать тебе, чтобы ты его не ждал. Он сегодня не вернется. Давай, перекусим вместе. Ты плохо выглядишь, брат.

— Я не хочу есть, — повторил Джордж тем же монотонным голосом.

— Знаю, что не хочешь, — сказал Рон. — Но нельзя же морить себя голодом. Что скажет Фредди, если ты заболеешь? Ему вряд ли это понравится.

— Да, наверное, — вздохнул Джорджи.

— Я сейчас!

Рон, воспользовавшись удобным моментом, открыл дверь. Поднос, полный еды, уже стоял у порога. Он забрал его, снова захлопнул дверь, запер на ключ.

— Вот, смотри.

Он поставил поднос на стол. Джордж бросил на еду тот же пустой взгляд.

— Садись.

Рон пододвинул стул, Джордж послушно сел рядом.

— Давай, один тост мне, один тебе, идет? — сказал Рон, протягивая ему кусочек поджаренного хлеба с тонким слоем масла.

Джордж взял его, равнодушно откусил, прожевал. Рон сделал то же самое. Они доели каждый свой ломтик.

— Еще один? — предложил Рон.

Тот покачал головой.

— Тогда по чашке какао, — сказал Рон. На подносе стояли две пустые чашки и большой термос. Джордж неуверенно покачал головой, поэтому Рон опять воспользовался моментом и разлил горячий напиток по чашкам.

— Держи.

Джордж послушно взял чашку, сделал глоток. Потом еще один. Поставил обратно на поднос пустую чашку, повернул голову и лицо его будто озарилось изнутри.

— Фредди!

Он вскочил и кинулся куда-то в другой конец комнаты. Рон едва сдержал возглас ужаса, увидев, как брат со счастливой улыбкой, не мигая, смотрит на свое отражение в небольшом зеркале, висящем на стене.

— Джорджи...

Тот сердито дернул плечом.

— Ронни, не лезь. Нам с Фредди нужно кое-что обсудить, оставь нас.

— Джорджи... Он тебе не ответит.

Тот повернулся, гневно сверкнув глазами.

— Фредди всегда мне отвечает! Ты еще глупенький и не понимаешь...

Рон снова сглотнул ком в горле. Взял брата за плечи и рывком развернул к себе.

— Послушай меня! — рявкнул он. — Фредди не ответит! Его нет. Джорджи, его больше нет. Он погиб. Фредди покинул нас.

Тот остолбенел и не мигая смотрел на младшего брата, явно не понимая, о чем тот говорит. Рон с силой сдернул зеркало со стены и ахнул серебряную поверхность на пол. Из-под рамы метнулись серебряные искры мелких осколков. Джордж вскрикнул от неожиданного грохота и будто очнулся от сна. Лицо у него мгновенно почернело. Весь ужас, который он осознал в эту секунду, поднялся из глубины и полностью поглотил его. Джордж бросился на колени, поднял раму — из нее выпали несколько больших зеркальных осколков, разломившись еще на несколько частей...

Бухнувшись с ним рядом, Рон успел перехватить его руку и выбить острый кусок из ослабевших пальцев. Осколок отлетел под стул, Джордж схватился за голову и зажмурил глаза.

Комнату наполнил тоскливый, душераздирающий вой. Нет, близнец не плакал, глаза у него были воспаленные, красные, но совершенно сухие. Он выл, как воет перед смертью тяжело раненный зверь, попавший в капкан. Из глаз у Рона хлынули слезы, он со всей силы прижал брата к себе, всхлипывая и дрожа. Никогда он не слышал ничего более страшного и душераздирающего, чем этот жуткий, протяжный, горестный вопль. Это был звук самого чудовищного отчаянья, самого безысходного горя, какое только есть на свете. Было ясно, что от такой боли не бывает лекарства...

— Пусти меня, — глухо выдохнул Джордж, немного успокоившись. — Мне нужно к нему... Мы всегда вместе. Мне нужно к нему. Пусти!

— Нет, — всхлипнул Рон, еще теснее сжимая руки. — Ни за что. Джорджи, тогда нам всем придется... И маме, и папе, и мне, и Джинни. Всем вместе.

— Но он там один, — упрямо повторил Джордж и снова дернулся. — Он не сможет один, без меня. А я все равно не смогу без него. Оставь меня, Ронни!

Тот снова всхлипнул, но хватку не ослабил.

— Пусти! Пусти меня! — завопил Джордж не своим голосом. — Мне нужно к нему! Фредди там один! Он не сможет один! Мне нужно к нему! Фредди!

Рон, захлебываясь от плача, прижал брата к себе еще сильнее. Джордж задрожал всем телом, снова истошно закричал. И из его глаз, наконец, хлынули спасительные слезы...

Они еще целую вечность сидели на полу, прижавшись друг к другу. Джордж вцепился в брата и плакал навзрыд, раскачиваясь из стороны в сторону. Рон гладил его по голове и тихонько всхлипывал. Через какое-то время у них обоих иссякли слезы и отупляющая, свинцовая усталость стиснула их мягкими лапами. Рон поднялся на ноги, помог встать Джорджу и отвел его к кровати.

— Ложись, — тихонько проговорил он, подталкивая обессилевшего брата к постели. — Тебе нужно поспать.

Джордж послушно бухнулся лицом в подушку. Рон стащил с него обувь, накрыл его одеялом и сел рядом. Брат посмотрел на него так отчаянно и страшно, что Рон торопливо проговорил:

— Не бойся, я никуда не уйду. Ты немного отдохнешь, а я просто посижу рядом. Даже не думай! Я ни за что не уйду.

Совершенно измученный близнец заснул, едва закрыв глаза. Рон сел на пол, положив голову на кровать, и через пару минут тоже задремал тревожным, поверхностным сном.

Это была первая ночь после похорон, когда Джордж спокойно спал почти до самого утра. За много дней ни отец, ни мать не смогли прорваться сквозь жуткую стену горя и отчаянья — только Рону удалось наконец пробить в ней брешь. И только почувствовав его яростную силу, его настойчивое упрямство и горячую любовь, Джордж сдался. И тут же упал, выключившись от непосильного страдания, от накопившейся за много дней усталости.

Утром следующего дня Рон ходил за братом буквально, как нянька. Сначала уговаривал привести себя в порядок, вымыться и сменить одежду. Помог избавиться от щетины, которой Джордж успел обрасти за последние несколько дней. Потом убедил немного поесть и выпить чашку чаю. Джинни с отчаянной тревогой сверлила его взглядом, когда забирала или приносила поднос, но Рон только кивал головой и категорически не разрешал никому входить.

— Всё потом, — полушепотом бросил он сестре, отдавая бумажный сверток с осколками зеркала. — И уберите все остальные зеркала в доме, пока мы тут.

Потом они с братом снова сидели на полу, прижавшись друг к другу. То молча, то вздрагивая от рыданий. Под вечер Джордж притих и немного успокоился.

— Ронни... — позвал он тихо. — Мне надо... Проводи меня, умоляю. Мне надо к нему. Иначе я совсем здесь рехнусь.

Рон вздохнул.

— Завтра с утра, договорились? — ответил он. — Вместе.

— Обещаешь?

— Клянусь тебе. Но только вместе. Не вздумай удрать без меня.

Джордж поднял на него глаза, полные чудовищного страдания и беспомощности.

— Удрать... Если бы... Я сейчас вообще ничего не могу, — горько выдохнул он. — Без него...

Он издал сдавленный возглас и закрыл лицо руками.

— Я ничего не могу, — всхлипнул он, уткнувшись Рону в плечо. — Ронни. Сделай что-нибудь, умоляю...

Рон просто обнимал его, гладил по голове, не пытаясь удержать слезы.

— Я здесь, брат. Я рядом, — повторял он снова и снова, прижимая его к себе. — Я с тобой.

Негромкий стук в дверь заставил его поднять глаза. Рон встал, отпер замок.

— Я подумала, что это не повредит, — проговорила Джинни, протягивая ему большую дымящуюся кружку. — Сонный отвар.

— Спасибо, Джин, — благодарно выдохнул Рон, пряча покрасневшие глаза. — Не представляешь, насколько ты вовремя.

— Держись, Ронни, — ответила сестра. — Пожалуйста. Иначе мы не вытянем... С Гарри тоже беда. Я прямо сейчас к нему — папа договорился на работе, камин вот-вот подключат к сети... Ронни, хотя бы ты постарайся...

— Не переживай за меня, — буркнул он. — Я справлюсь. Дуй к Гарри немедленно, а я здесь... О, Мерлин великий, нельзя было оставлять его одного в этом проклятом доме. Только бы он выдержал...

Рон снова закрыл дверь.

— Джорджи, пожалуйста, выпей это, — сказал он брату, протягивая ему горячий напиток. — Будет немного полегче. Завтра нам с тобой понадобятся силы...

Тот не стал спорить, поэтому уже через несколько минут, едва успев, по настоянию Рона, переодеться в полосатую пижаму, Джордж уже мирно спал. Рон бросил взгляд на пустую кровать Фреда, потом стащил на пол покрывало, завернулся в него и сел рядом с Джорджем. Голова от усталости и слез была будто свинцовой. Он и сам не заметил, как заснул, свернувшись калачиком прямо на полу.

Утром им предстояло вместе посетить Аллею пятидесяти павших, где в конце ряда под белой плитой вечным сном спал Фред. В течение всей следующей недели Рон каждый день сопровождал Джорджа на кладбище и проводил там вместе с ним по несколько часов. И только так, шаг за шагом, уговорами и упрямой настойчивостью, Рон понемногу оттаскивал брата от края бездны. День за днем он заново учил брата пить и есть, дышать и спать, расчесываться и вообще следить за своим внешним видом, понемногу возвращая Джорджа в реальность из черного мрака безумия, который едва его не поглотил. Из чудовищной пустоты помешательства — в опустевший мир, в котором больше никогда не зазвучит смех Фреда Уизли, но в котором были отец и мать, братья и безутешная, измученная тревогой младшая сестра...

Куда бы Джордж ни направил свой взгляд — он всегда видел рядом с собой младшего брата. Он всегда чувствовал тепло его руки и силу его сердца. За эти несколько страшных, изматывающих, непосильных дней Рон будто стал его тенью, безмолвной опорой. Несокрушимым щитом. Его упрямое постоянство и горячая любовь стали будто коконом, в котором израненный, искалеченный близнец, беззащитный и беспомощный в своем чудовищном горе, скрылся ото всех и набирался сил для новой жизни, которую ему теперь предстояло вести. Жизни без Фреда. Жизни, которая уже никогда не будет прежней ни для кого из них.

Гарри тепло попрощался с директором Макгоннагал и вышел из кабинета. На душе немного стало легче. Оказалось, что ему было очень важно хотя бы отчасти восстановить справедливость, пусть даже и так запоздало. Пусть это даже ничего не могло исправить.

Снегг… Ему пока было сложно разобраться в том, что он сейчас чувствовал и думал о своем профессоре зельеварения. Столько язвительных замечаний и откровенных унижений сразу всплывали в памяти, столько бессильной ярости порой кипело у него в груди... Но все эти неприятные воспоминания застилал только один образ. Кровь, хлещущая из прокушенного горла, и едва слышный предсмертный шепот, тускнеющий взгляд черных глаз. «Посмотри на меня…»

Гарри поежился, будто от порыва ледяного ветра, и быстро пошел вниз, среди снующих всюду людей ища глазами ту, которая в эту минуту была нужна ему больше всех на свете.

По счастливой случайности он столкнулся с Джинни у входа в Большой зал — она с группой других волонтеров переправляли огромные камни на верхние этажи. Они встретились взглядами, Джинни что-то шепнула на ухо Ли Джордану, стоявшему рядом, и, опустив палочку, тут же подошла к Гарри.

— Пойдем, — коротко бросила она, беря его за руку.

Они молча вышли из замка и медленно пошли в сторону Хогсмида. Не дойдя до ворот с крылатыми вепрями буквально два десятка шагов, Гарри остановился и увлек Джинни в сторону от дороги, к густому кустарнику, который плотно окутывал стволы нескольких старых деревьев.

— Вот, сюда, — наконец, произнес он, подходя к плоскому камню, лежавшему в тени большого дерева, полностью скрытому в зарослях. — Это место не видно с дороги.

Он стянул с себя толстовку, положил на камень. Джинни улыбнулась и села. Он сел рядом, обхватив ее за плечи обеими руками.

— Что ты? — тихо спросила девушка, гладя его по руке. — Ну, расскажи мне все. Я по одному твоему взгляду поняла…

Гарри судорожно вздохнул, опустил голову ей на плечо и крепко сжав ее узкую ладонь.

— Для начала мне нужно почувствовать, что я живой, — выдохнул он едва слышно. — Посидишь со мной немного? Они же не станут упрекать тебя, что ты удрала, не закончив работу?

Джинни фыркнула, потом погладила его по голове, пропуская через пальцы непослушные черные волосы.

— Моя главная работа это ты, — ответила она. — В замке три сотни человек, которые прекрасно справятся и без меня. И плевать, кто что скажет.

— Я вчера весь день думал, — сказал Гарри печально. — Пока разгребал Выручай-комнату. Джинни, ты должна знать. Я наверное никогда из этого не выберусь… Это всю жизнь будет преследовать и мучить. И… Я не хочу… Это слишком тяжело, понимаешь? А ты еще совсем девчонка, у тебя вся жизнь впереди. Ты ведь не обязана… И с моей стороны взваливать на тебя всю эту жуть…

Джинни вздрогнула, потом схватила его за плечи.

— Один раз я послушала тебя, Гарри, — сердито и быстро заговорила она. — Я не могла тогда пойти с тобой. Не только из-за того, что ты мне наговорил на похоронах Дамблдора. Прежде всего, из-за Надзора, провались он пропадом. Я несовершеннолетняя. Я была бы только обузой для вас троих. Только поэтому ты ушел один. В неизвестность, в пустоту. И…

Она делала паузу, сглотнула и продолжила:

— Это был самый жуткий год в моей жизни. Даже не надейся: больше я не попадусь на твою удочку, Гарри Поттер. Через два месяца мне исполнится семнадцать, если ты помнишь. И единственная причина, по которой я когда-нибудь смогу оставить тебя — это если ты перестанешь меня любить. Если я пойму, что стала тебе в тягость. Ну? Скажи мне это, глядя в глаза, и я уйду.

Он тяжело вздохнул.

— О, Джин… Ты даже не представляешь…

Он тихо поцеловав ее ладонь и уткнулся в нее, дыша тяжело и медленно. Девушка снова погладила его по голове.

— Меня совершенно не интересует вся эта благородная чепуха, которую ты так старательно готовил, — продолжила она. — Так что можешь даже не начинать.

— Я теперь хорошо понимаю Люпина, — проговорил Гарри, наконец, поднимая голову и с печалью глядя в глаза любимой. — Почему он изо всех сил пытался избавить Тонкс от самого себя…

— И даже он отказался от этой глупости! — воскликнула Джинни. — Даже он понял! Гарри! Послушай меня, пожалуйста.

Она схватила его за руку и крепко сжала в ладонях.

— Я знаю, через что ты прошел, — взволнованно продолжила она. — И не рассчитываю, что у нас все будет легко и просто. Но все это неважно, поверь мне. Потому что…

Голос у нее вдруг осекся. Она взглянула в любимые зеленые глаза, не в силах продолжить фразу. Потом вздохнула и проговорила срывающимся шепотом:

— Когда Хагрид… Когда я увидела тебя у него на руках… Именно в то мгновение я поняла, что… Гарри. Ты должен навсегда запомнить это. Ты — мой воздух. Я дышу, только пока дышишь ты. Я могу жить, только если жив ты. Это было чудо, когда ты вдруг появился из ниоткуда, когда мы все думали, что ты… Какое-то невероятное чудо вернуло мне тебя, а теперь ты хочешь раствориться где-то во тьме, чтобы не обременять меня своими проблемами, так что ли?? Даже не надейся!

— Мне страшно, Джинни, — устало произнес Гарри, глядя на свои ботинки. — Мне очень страшно.

Она обняла его, словно маленького мальчика, успокаивая и гладя по голове.

— Все пройдет, милый, — прошептала она, с болью глядя на него. — Все потихоньку образуется. И теперь я всегда буду с тобой.

— Я будто сваливаюсь в какую-то пропасть, — с отчаяньем прошептал он. — И я не хочу утащить в нее и тебя, понимаешь? Ты достойна лучшего, Джинни. Я хочу, чтобы ты была счастлива. А не тратила свою жизнь на никчемного размазню, который шагу не может ступить без чьей-то помощи. Ты должна жить на полную катушку, а не разгребать чужие руины…

— А я всегда любила руины, — ехидно бросила Джинни. — И я не вижу размазню. Я вижу человека, которому нужно время, чтобы прийти в себя. То, через что ты прошел... Гарри, удивительно не то, что ты сейчас не справляешься... А то, что ты вообще в здравом уме. Любой давно спятил бы на твоем месте. Знаешь, я уже давно поняла, что могу быть счастлива, только если на этом свете есть ты. Не бодрый герой с обложки, а ты. Такой, какой есть. Такой, как сейчас. Настоящий. Без притворства. Слабый или сильный, веселый или грустный, без разницы. Мне нужен только ты. Любой. Целиком. И если ты еще любишь меня так же, как прежде, то давай просто закроем эту тему раз и навсегда, хорошо?

Он тяжело вздохнул и прижался к Джинни еще крепче.

— Ты… — прошептал он едва слышно. — Там, в лесу… Единственное, о чем я сожалел в ту минуту, что больше никогда не увижу твои глаза, Джинни. Что никогда не смогу поцеловать тебя. Это безумие, конечно, но мне даже показалось, что я почувствовал запах твоих волос… А потом — всё.

Она взяла его голову в ладони и прильнула к губам. Тихо, нежно, будто боясь спугнуть, боясь навредить кому-то очень хрупкому и беззащитному… Гарри чуть вздрогнул. Слеза скатилась у него по щеке. Джинни поймала ее губами, поцеловала его в лоб и снова прижала к себе.

— И после этого ты еще хочешь куда-то сбежать? — проговорила она, судорожно переводя дух. — Гарри, знаешь, почему ты вернулся? Потому что кто-то там, наверху, отлично знает, что я не могу без тебя дышать. Я бы не смогла это вынести. Правда. А для нашей семьи потерять сразу двоих — это было бы слишком…

— Что ж, — вздохнул он, сжимая ее в объятиях. — Если ты так хочешь… Я люблю тебя, Джинни. Если бы ты только знала… Я иногда смотрел на карту Хогвартса, на точку с твоим именем. Надеялся, как дурак, что ты как-нибудь почувствуешь, что думаю о тебе. Знаю, что глупо. Но я все равно смотрел…

— А я ведь чувствовала, — улыбнулась Джинни. — Иногда сквозь сон. Будто ты стоишь рядом с моей кроватью. Но мне казалось, что я просто схожу с ума от тревоги за тебя. Мне каждый раз хотелось вскочить и обнять, но когда я открывала глаза, тебя уже не было… А еще знаешь...

Она вздохнула взволнованно.

— Той ночью. Мне в какой-то момент показалось, что ты совсем рядом. Я тогда помогала одной раненой девочке и вдруг... Такое странное чувство, будто стоит руку протянуть и... Безумие, конечно.

Гарри промолчал. Он вспомнил, как уходил от нее, не оглядываясь. Как чудовищным усилием воли отрывал от нее сердце и мысли. Как в груди будто что-то умерло в это мгновение, как мир живых стал стремительно удаляться от него, становясь картонным и нереальным... Ни к чему ей знать, подумал он.

— Если ты однажды уйдешь, я умру, — сказал он, растерянно улыбнувшись. — Просто умру, Джинни.

— Значит, ты будешь жить вечно, — фыркнула она в ответ, снова приникая к его губам.

Солнечные лучи вплетались в ее блестящие рыжие волосы и Гарри казалось, что этот теплый золотой свет проникает прямо ему в грудь.

«Наверное, я почувствую счастье после», — думал Гарри, сейчас же усталость затмевала все; и только боль от утраты Фреда, Люпина и Тонкс пронзала его время от времени. И все-таки сильнее всего он чувствовал колоссальное облегчение и желание спать. Но прежде нужно было объяснить все Рону и Гермионе — они так долго были его верными соратниками и заслужили полную правду.

— Сюда, — сказал Гарри, открывая дверь пустой классной комнаты.

Они зашли внутрь. Все вокруг было вверх дном — парты перевернуты, стулья сломаны, в дальнем углу виднелся огромный книжный шкаф, лежавший на боку посреди груды разбросанных книг и битого стекла.

Гарри снял, наконец, мантию-невидимку и, найдя себе целый стул, поставил его на ножки и сел. Друзья, не говоря ни слова, сделали то же самое.

— Вот и все, — вдруг полушепотом выдохнула Гермиона и подняла глаза на Гарри.

— Да, — так же тихо ответил он. И, бросив быстрый взгляд на нее, потом на Рона, опустил голову и уставился на свои грязные ботинки.

Снова воцарилась тишина.

— Я должен вам все объяснить, — наконец заговорил Гарри, собравшись с мыслями. — И думаю, что лучше всего сделать это сейчас. Не откладывая.

— Мы искали тебя, — глухо бросил Рон. — Мы везде тебя искали. И в конце концов наткнулись на Невилла, который сказал, что видел, как ты куда-то ушел под мантией-невидимкой…

Гермиона издала сдавленный писк и, отвернувшись, вцепилась в ладонь Рона. Он понимающе погладил ее по руке.

— Так было нужно, — устало сказал Гарри, у которого сжалось сердце. — Это Снегг… Он все показал мне. В Омуте памяти. Как они в детстве познакомились с моей мамой, как подружились, как вместе поехали в Хогвартс. Как потом поссорились… И потом, когда они погибли, он поклялся защищать меня. В память о маме.

— Хорошенькая защита, — проворчал Рон сердито. — Шесть лет только и делал, что издевался…

Гарри тяжело вздохнул.

— Это все из-за отца, — объяснил он. — Теперь я понимаю. Они встретились в поезде в Хогвартс и уже там успели поцапаться. И с первого дня возненавидели друг дружку. Вечно делали пакости… А потом моя мама стала встречаться с папой, и Снегг… В общем, он, видимо, так и не смог забыть все это. Неудивительно, что он так невзлюбил меня с первой встречи. Я ведь и правда очень похож на папу. Но он столько раз рисковал, чтобы помочь Дамблдору и сохранить мне жизнь… Не любил, но все равно защищал...

— Почему он вдруг решил тебе показать все это в самый последний момент? — спросила Гермиона. — За минуту до смерти вспоминать какие-то древние обиды…

— Потому что он обязательно должен был открыть мне правду, — ответил Гарри. — Это было самое важное в плане. Дамблдор приказал ему сделать это как можно позже, когда Реддл станет переживать за сохранность своей змеи. А тот решил убить Снегга. Из-за этого все едва не пошло прахом.

— Что такого важного-то? — спросил Рон.

Гарри набрал в грудь воздуха и, преодолевая чудовищную усталость и неловкость, произнес:

— Дело в том, что… Тогда, в Годриковой впадине. Когда он убил моих родителей, а потом попытался убить меня, заклятие отскочило. Из-за защиты, которую дала мне мать. И… В общем, так получилось, что осколок его души попал в меня. Я стал крестражем, который Реддл не собирался создавать, о котором он не подозревал. Именно поэтому я понимал, что он чувствует, мог проникать в его мысли. И именно поэтому умел разговаривать со змеями. Из-за того, что часть его была во мне.

Гермиона ахнула, зажав рукой рот.

— Гарри… — выдохнула она, потрясенно глядя на него. — Это значит, что… О, великий Мерлин.

Гарри кивнул, старательно разглядывая свои ботинки.

— Да, ты все поняла правильно, Гермиона, — полушепотом ответил он. — Другого выхода не было.

— Мы думали… — сдавленно произнес Рон, нервно вцепившись себе в волосы. — Что ты просто сдался. Из-за этого его ультиматума. Господи, Гарри…

Гарри судорожно перевел дух и продолжил.

— Мне нужно было оставить кого-то вместо себя, чтобы про Нагайну знали не только вы, но и еще кто-то третий. Поэтому, когда во дворе я встретил Невилла, я сказал ему про змею. Он, молодчина, не подвел… Но Невилл не знает, что это был крестраж. Про это вообще никто не знает, кроме нас троих, и я не знаю, стоит ли вообще распространяться об этом…

-Ты прав, Гарри, — кивнула Гермиона, — пусть это так и останется тайной. Чем меньше люди слышат о подобной магии, тем меньше будет соблазна… Скажешь что-нибудь про темные артефакты, они проглотят это без вопросов.

— Даже если Гарри расскажет им наизусть таблицу умножения, это напечатают все волшебные газеты Великобритании, — усмехнулся Рон.

Гарри прыснул.

— Боюсь, дружище, что я сейчас не в состоянии совершить такой подвиг, — ответил он. — Помню что-то про дважды два четыре, дальше смутно.

— Почему ты остался жив? — вдруг тихо спросила Гермиона, сверля Гарри пронзительным взглядом. — Если я правильно понимаю, он должен был убить тебя. Сам. Своей рукой. Только тогда крестраж…

Тот кивнул и снова опустил голову.

— Так и было, — еле слышно прошептал он. — Я пошел в лес и отыскал его. И…

Голос у него сорвался. Гарри закрыл глаза и отвернулся.

Рон порывисто прижал его к себе.

— Это чудо, — прошептал он потрясенно. — То, что ты сейчас здесь, что я вижу тебя. Это какое-то чудо, Гарри… Небеса святые.

— Он просто набитый дурак, — сдавленно выдохнул тот, стараясь снова собраться с силами. — Когда во время Турнира он сделал тот ритуал, на кладбище, он взял мою кровь. Решил, что так он обойдет защиту, которую дала мне моя мать, и после этого без труда расправится со мной. А вместо этого…

— Боже мой, — воскликнула Гермиона. — Но ведь… Но как это вообще возможно?! Часть его души была в тебе, а в его теле — часть твоей крови! Но ведь это...

Гарри снова закивал, разжал руки, освобождаясь из объятий Рона, и снова принялся рассматривать пыльные ботинки.

— Да. Он просто дал мне шанс вернуться, — сказал он. — Сам стал для меня таким своеобразным крестражем, сохраняя в своем теле защитные чары моей матери. Поэтому когда… В общем, он уничтожил осколок своей души, а у меня появилась возможность…

— То есть, когда он… — начал Рон и, метнув быстрый взгляд на друга, осекся. — Заклятие не просто отскочило, как тогда, в детстве…

Гарри помотал головой и машинально потер грудь ладонью. Место, куда попало убивающее заклятие, все еще сильно болело.

— Мерлин великий… — выдохнул Рон, потрясенно глядя на него.

— В общем, в какой-то момент я очухался на земле. А потом услышал, как кого-то послали проверить, — проговорил Гарри. — Нарцисса, конечно же, сразу поняла, что я жив. Но она солгала им. Спросила у меня про Драко, а потом крикнула всем, что я убит. И они двинулись к замку. Остальное вы видели.

— И эта тварь орала что-то про попытку бегства, — прошипел Рон. — Убил бы...

— Поздно, — усмехнулся Гарри. — Я слегка тебя опередил.

Они засмеялись, Рон снова обнял друга, взъерошив ему волосы.

Гермиона еще несколько мгновений молча смотрела на него, не в силах произнести ни слова. А потом вдруг встрепенулась.

— Гарри… Снитч. Что все-таки Дамблдор оставил тебе? — спросила она осторожно.

— Воскрешающий камень, — чуть помявшись, ответил он.

— И он?..

Гарри кивнул.

— Да. Сработал.

Гермиона снова ахнула. Потрясенный Рон пробормотал какое-то ругательство.

— Погоди…

Гермиона лихорадочно соображала, потом подняла на Гарри изумленный взгляд.

— Но ведь тогда получается, что ты… Гарри! Мантия, камень, палочка. Это что? Это всё твоё, да?

Гарри снова кивнул.

— Задери меня гиппогриф, — воскликнул Рон. — Выходит, что ты это… повелитель смерти, что ли?

— Выходит, что так, — устало сказал Гарри и поднялся с места. — Пойдемте. Мне нужно сделать еще кое-что. И покончить уже со всем этим.

Они тоже встали и вышли из классной комнаты в полном молчании.

Рон и Гермиона еще не успели выразить свое потрясение и изумление, как они уже дошли до места, куда, не сговариваясь, дружно направлялись.

До конца лета оставалось совсем немного. Гарри почти все время проводил с друзьями. Иногда они все вместе выбирались на море, в коттедж «Ракушка», валялись на песке, дурачились, плескались в прохладной воде или бродили вдоль берега. Время от времени какая-нибудь пара влюбленных будто невзначай терялась в окрестной растительности вдоль линии прибоя, что вторая встречала с полным пониманием и одобрением…

Ребята, так долго лишенные даже самого необходимого, сейчас, после всех перенесенных испытаний, впитывали каждое мгновение радости, как драгоценное целебное зелье. Тьма по-прежнему накатывала на Гарри изматывающими, вязкими волнами, доставляя немало страданий, но теперь он чувствовал, что вполне способен противостоять им. Что в его сердце уже достаточно тепла и радости, чтобы выдержать эти коварные нападки и перенести их почти без ущерба.

Однако, близилось новое испытание. Гарри и Рону предстояло начать обучение в академии аврората, а Гермионе и Джинни — вернуться в Хогвартс, заканчивать последний курс и сдать ЖАБА. Они почти не говорили о предстоящей долгой разлуке, однако, все понимали, почему в их ежедневных встречах и прогулках все меньше беззаботной и светлой радости.

Рон мрачнел с каждым днем. Друзья подбадривали его и на какое-то время он веселел, а потом снова погружался в свою тихую, молчаливую меланхолию. Гарри понимал его, как никто другой. Поэтому однажды, когда Гермиона появилась на крыльце «Норы» ранним утром, он встретил ее у порога и, не давая зайти внутрь, молча увлек на задний двор, в тень больших деревьев.

— Что ты делаешь, Гарри? — удивленно спросила Гермиона, послушно шагая за ним к старой узкой скамейке под старой грушей.

Гарри сел рядом с ней, ткнул в воздух палочкой, прошептал «Муффилиато» и решительно выдохнул:

— Надо поговорить, Гермиона.

— Ну, давай поговорим, раз надо, — согласилась она. — О чем?

— О Роне, — продолжил Гарри. И вздохнул.

— Я не хочу лезть и вмешиваться… — начал он, пытаясь подобрать правильные слова. — Но вы оба — самое дорогое, что у меня есть. На всем свете. И…

Гарри поднял на нее серьезный и печальный взгляд.

— Не сегодня-завтра, Гермиона, он спросит у тебя кое о чем, — тихо сказал он. — И если ты ответишь ему отказом… В общем, я боюсь, что произойдет катастрофа.

— Я не понимаю… — начала девушка и, вдруг, поняв о чем идет речь, вспыхнула до корней волос. — Ох, Гарри, но откуда ты…

Он тяжело вздохнул.

— Учти, если ты ему проговоришься, он меня прикончит, — ответил он. — Пару дней назад, когда ты еще отдыхала с родителями, он занял у меня денег. Сначала отказался объяснить причины, а потом мы, наконец, поговорили по душам и… Гермиона. Я прошу тебя: не играй с ним. Все очень серьезно. Мне кажется, что все, что его сейчас держит — это ты. Только поэтому он лучше нас всех перенес эти месяцы. Да еще и Джорджа более-менее вытянул. Сейчас в его мире все держится на тебе. На его уверенности в твоих чувствах к нему. И…

Гарри умолк. Слова давались ему с большим трудом. Он чувствовал себя непрошенным гостем, ворвавшимся в чужой дом в неурочный час, но в то же время понимал, что просто обязан сказать все это. Гермиона, раскрасневшись от волнения и смущения, нервно теребила подол цветастого платья и молча слушала сбивчивую речь друга.

Гарри снова поднял на нее взгляд.

— Прости, пожалуйста, Гермиона, — пробормотал он тихо. — Я ни в коем случае не хочу вмешиваться и как-то давить на тебя, но Рон… Он… Я боюсь за него, понимаешь? Я только из-за этого решил…

— Все нормально, Гарри, — наконец, подала голос девушка. — Я не обижаюсь. Просто все это так неожиданно. Вообще хорошо, что ты меня предупредил. Он со своим предложением застал бы меня врасплох и неизвестно, чем бы это кончилось… А так у меня есть немного времени, чтобы собраться с мыслями.

— Что ты ему ответишь? — тихо спросил Гарри. — Ты скажешь мне? Неужели после всего того, что мы пережили вместе, у тебя еще есть какие-то сомнения в своих чувствах к нему? Я до самой смерти не забуду, как ты убивалась, когда он ушел. Я не знал, как вообще подойти и чем утешить…

Гермиона посмотрела на него. Она уже вполне овладела собой.

— Если у меня и есть какие-то сомнения, то как раз из-за той истории, — серьезно произнесла она. — То, как он удрал той ночью… Это в голове не помещается.

— Да пойми ты, — горячо воскликнул Гарри. — Это было под влиянием этого паршивого медальона! И только потому, что он в какой-то момент решил, что мы с тобой… В общем, что он третий лишний.

— Вот дурачок, — с нежной жалостью прошептала Гермиона. — Как ему это только в голову пришло. Гарри! Мы вместе росли, неужели он не видел, что я люблю тебя только как друга? Даже, скорее, как брата…

Она вдруг снова разволновалась и добавила:

— Я ведь единственный ребенок в семье. После моего рождения родители еще пытались, но у мамы проблемы со здоровьем и… В общем, мне всегда хотелось иметь брата или сестру. И когда мы подружились, ты…

Она посмотрела на Гарри и улыбнулась:

— Будто мое желание исполнилось, понимаешь? Я вообще никогда не думала ни о чем другом.

Гарри широко улыбнулся ей в ответ.

— Ну, да. Как и я. А с Ронни у вас всегда искры летали, чуть ли не со второго курса.

— Так какого же черта он тратил время на Лаванду Браун, скажи мне, пожалуйста? — воскликнула Гермиона. — На Святочный бал пригласил чуть ли не за пять минут до его начала, потом просто игнорировал все мои попытки, потом вообще связался с Лавандой, хотя прекрасно видел, что мне из-за этого плохо…

— Если ты хочешь, я объясню, — вздохнул Гарри. — Тут-то как раз все понятно…

— Конечно, хочу! — ответила Гермиона. — Для меня все это полнейшая загадка, вот честно.

Гарри снова посмотрел на нее с улыбкой.

— Слушай, неужели ты не понимаешь, что все это было из-за тебя? — спросил он. — Ты ведь всегда была среди нас самой сообразительной, Гермиона!

— Что из-за меня? — начала девушка.

— Да он влюблен в тебя по уши чуть ли не с первого курса! — воскликнул Гарри, улыбаясь. — Думаю, что он даже сам не понимает, насколько все это всерьез и давно. Но когда живешь с человеком в одной комнате, многое очевидно. Он же восхищается тобой, как божеством! И постоянно боится, что недостоин тебя. Ты — лучшая на курсе. Такая отважная, такая симпатичная… Он уверен, что у тебя могут быть варианты гораздо лучше, чем рыжий парень из бедной многодетной семьи, в старой поношенной мантии. Его главный враг — это он сам. Когда он уверен в себе, Ронни способен творить настоящие чудеса. Но стоит этой вере поколебаться… Все, конец всему. И так всегда было. И на квиддиче, и на экзаменах. И вообще. Привык постоянно сравнивать себя с другими. И когда я расстался с Джинни, а потом мы остались втроем в той палатке, ему втемяшилось в башку, что никакая девушка в здравом уме не выберет его, если рядом я.

Гарри сморщил нос и проговорил пафосным тоном:

— Великий избранный Гарри Поттер!

И негромко ругнувшись, рассмеялся.

Гермиона рассмеялась вместе с ним.

— Точно дурачок, — снова повторила она с еще большей нежностью в голосе. — А что мешало просто подойти и спросить? Вроде бы человеческая цивилизация достигла того уровня развития, когда уже в ходу членораздельная речь!

— Да не мог он, — ответил Гарри со вздохом. — Просто не мог. Потому что весь его мир до сих пор был основан на том, что у него есть любимая девушка и лучший друг. И если вдруг между нами бы возникло нечто иное… Это было бы концом всего. Он теряет сразу обоих. И навсегда теряет веру в себя. В то, что он кому-то нужен. Что он представляет из себя хоть что-нибудь ценное. Для Рона это был бы просто конец света. И он больше всего на свете боялся услышать, что его страхи не напрасны. И, честно говоря, я могу его понять…

Гермиона вдруг ахнула и посмотрела на Гарри потрясенным взглядом.

— Ты хочешь сказать, что все те многие недели, пока он отсутствовал, он думал, что мы… Что мы там вдвоем и что он… О, великий Боже. Гарри, что же он должен был перенести за это время.

Гарри только молча кивнул.

— И он все равно решил вернуться, понимаешь? — тихо промолвил он после паузы. — Вернуться, чтобы быть рядом с нами. Каким бы ни был его приговор.

— Бедный мой, — прошептала Гермиона. — А я него так злилась… Просто убить была готова!

— И когда мы уничтожили медальон, он словно убил свой страх, — продолжил Гарри. — Это был самый отважный поступок, который я вообще когда-либо видел, Гермиона. Поверь мне.

— Но я все же не понимаю, при чем тут Лаванда, — задумчиво произнесла девушка.

Гарри усмехнулся.

— Ой, ну это самое простое! Лаванда — это что-то вроде запасного аэродрома. Если что-то пойдет не так…

— Но ведь это нечестно по отношению к ней! — сердито воскликнула Гермиона. — Нельзя так обращаться с девушкой!

Гарри кивнул и вздохнул.

— Да, гордиться тут нечем, конечно. Но он всегда смотрел на тебя с восхищением. И, чтобы избавиться от излишних страданий, решил попробовать, так сказать, довольствоваться малым. Ничем не рискуя.

Гермиона сердито произнесла:

— Все-таки мужчин трудно понять. Тискаться с одной девушкой только потому, что другая, как тебе кажется, слишком для тебя хороша… Это… Это же нелогично!

Гарри рассмеялся.

— Абсолютно нелогично! Но зато вполне безопасно. Зато так никто не разобьет тебе сердце...

— А ничего, что он чуть не разбил мое? — возмутилась Гермиона.

Гарри мирно похлопал ее по плечу.

— Но ведь не разбил! Гермиона, забудь! Все это осталось в прошлом. Сейчас у нас другая проблема. Сейчас ты для него — весь мир. Все, за что он сражался, во что он верил, что давало ему силы весь последний год. Он задыхается, как только ты исчезаешь и он начинает чувствовать твое отсутствие.

Гермиона вздохнула и, подняв на него взгляд, спросила:

— Гарри. Можно спросить? Все это он сам тебе сказал?

Тот покачал головой.

— Конечно же, нет. Только кое-что. Говорить про такое вслух… Сама понимаешь. Это точно не про Рональда Уизли. Но ему и не нужно ничего говорить — у Ронни все на лице написано. Крупнее, чем заголовки в «Ежедневном пророке». Поэтому я очень прошу тебя, Гермиона! Будь с ним поласковее. Он очень уязвим. Особенно сейчас. На него столько всего свалилось в эти месяцы. Ведь Рон фактически на себе тянет беднягу Джорджа и тут без вариантов. Кто-то из них должен быть сильным. И это точно не Джордж… А если ты… В общем, даже думать об этом не хочу.

Гермиона взяла его за руку и улыбнулась.

— Спасибо тебе, Гарри, — произнесла она. — Спасибо, что предупредил. И что рассказал мне все это. Мне нужно было услышать… Я многое понимала совершенно неправильно. В общем, если он наберется смелости и подойдет, я знаю, что ему ответить.

Гарри улыбнулся ей в ответ.

— Не скажешь мне?

Гермиона ехидно помотала головой.

— Ни за что! Узнаешь вместе со всеми, Гарри Поттер!

Он рассмеялся и поднялся со скамьи.

— Что ж, буду страдать от любопытства! Пойдем внутрь, Гермиона. Миссис Уизли уже наверняка хлопочет на кухне, надо помочь…

Старое грушевое дерево, видавшее на своем веку множество человеческих драм, одобрительно шелестело листьями.

Рон с топотом спустился по лестнице, миновал заполненную людьми кухню, вышел во двор. Гарри не отставал от него, и испуганная Гермиона тоже семенила следом. Достигнув пустой, недавно подстриженной лужайки, Рон круто повернулся к Гарри:

— Ты же бросил ее! И что ты делаешь теперь — мозги ей пудришь?

— Я не пудрю ей мозги, — ответил Гарри, и тут их наконец нагнала Гермиона.

— Рон…

Однако Рон поднял ладонь, заставив ее замолчать.

— Она разваливалась на куски, когда ты порвал с ней…

— Я тоже. И ты знаешь, почему я так поступил, — не потому, что мне захотелось.

— Да, но теперь ты милуешься с ней, и у нее опять возникнут надежды…

— Джинни не дура, она знает, что я могу не вернуться, не ждет, что мы безусловно поженимся или…

И едва он это сказал, как в голове его образовалась картина: Джинни, одетая в белое платье, венчается с высоким, безликим, но очень неприятным незнакомцем. Казалось, в один головокружительный миг Гарри понял все: ее будущее полно свободы и не обременено ничем, а у него… он видит впереди одного лишь Волдеморта.

— Ты обжимаешься с ней при всяком удобном случае…

— Больше этого не случится, — резко сказал Гарри. День стоял безоблачный, однако ему казалось, что солнце уже село. — Тебя это устроит?

Рон выглядел наполовину возмущенным, наполовину робеющим, он покачался немного взад-вперед на каблуках, а потом сказал:

— Ну тогда ладно, в общем, как его… да.

Гарри молча развернулся и ушел обратно в дом. Рон и Гермиона остались стоять посреди непривычно аккуратного двора.

— Напрасно ты на него набросился, — с горечью произнесла Гермиона. — Только подумай, каково ему сейчас.

— Я хорошо представляю, каково ей, — хмуро бросил Рон. — Ты не видела Джинни после того, как мы вернулись домой. А я видел. И Гарри меня понял, между прочим.

Рон сжал губы. Ему вспомнилось бледное, совершенно потухшее лицо сестры, когда они приехали из Хогвартса после похорон Дамблдора. Из Джинни будто выкачали всю радость. Нет, она не плакала, как можно было бы ожидать. Она почти перестала разговаривать и совершенно угасла — так очевидно и осязаемо, как будто солнечная, цветная картинка вдруг стала черно-белой вырезкой из старой газеты…

Фред и Джордж всячески пытались развлечь сестру, но выходило у них так же неважно, как и у отца с матерью. Хотели затеять игру в квиддич — Джинни лишь помотала головой и заперлась у себя наверху до самого ужина, на который спустилась все с тем же бледным, ничего не выражающим лицом. Послушно съела все, что было в тарелке, вежливо поблагодарила мать и так же тихо ушла обратно.

В этой мрачной, меланхолической атмосфере прошло несколько дней. Пока однажды поздним вечером, когда в доме уже все утихло, Рон не обнаружил Джинни, сидящую на полу ванной комнаты. Она беззвучно дрожала от рыданий, уткнувшись лбом в бортик ванны. Услышав, как открывается дверь, она вздрогнула от неожиданности, подняла на брата отчаянный взгляд, а потом снова опустила голову.

Рон зашел, закрыл дверь и сел рядом с сестрой. Джинни плакала, вздрагивая, смотреть на это не было никаких сил. Он тихонько погладил ее по голове.

— Ну, Джинни, чего ты… — буркнул он тихо.

Она всхлипнула, подняла залитое слезами лицо и принялась вытирать щеки.

— Я не знаю, что делать, Ронни, — проговорила она сдавленно. — Ты же знаешь, я всегда думала только о нем. А сейчас… О, Мерлин великий.

— Джинни, это ведь не потому, что Гарри больше тебя не любит, — заговорил Рон. — А потому, что вокруг война. И ты слишком много для него значишь. Он правильно все сделал, я бы на его месте поступил точно так же. Ему хватает неприятностей, знаешь. Хотя бы тебя вывести из-под удара. И хотя бы за тебя не бояться... Джинни, то, чем мы собираемся заниматься… Это слишком опасно.

Она взглянула на него с болью.

— Думаешь, я не понимаю? — прошептала она. — Думаешь мне от этого легче? Через месяц ему семнадцать. Он пойдет опять спасать всех на свете, как всегда, наплевав на самого себя. А я? Что мне прикажешь делать? Каждый день ждать новостей о том, что вас убили или схватили пожиратели? Трястись от каждой совиной почты?

— Не надо ничего ждать, Джинни, — ответил Рон. — Просто живи как живешь. Не хорони нас раньше времени, хорошо? Может, нам повезет и…

Он спохватился, вспомнив, что сестре ничего не известно об их миссии по поиску крестражей. Расчувствовался так, что почти забыл о бдительности.

— А если не повезет? — выдохнула Джинни с отчаяньем. — Ты действительно думаешь, что я смогу с этим жить? Я… Я....

Она снова всхлипнула, так беспомощно и горько, что сердце у Рона сжалось. Он обнял безутешную сестру и тяжело вздохнул.

— Я люблю его, Ронни, — прошептала она, уткнувшись носом ему в плечо. — И если Гарри умрет, я этого не вынесу.

— Джинни, ты всегда была сильной, — сказал он. — И сейчас как раз самое время вспомнить об этом. Никто не знает, что будет дальше. Если нам повезет, и мы выживем... Что ж, осенью ты спокойно поедешь в Хогвартс, будешь учиться и дождешься его. И потом вы снова будете вместе. А если мы не вернемся… Война есть война. Гарри наверняка хотелось бы, чтобы ты была сильной и не сдавалась. Ни за что не сдавалась, Джинни. До самого конца. Чтобы ты всегда делала так же, как делает он сам. Жила несмотря ни на что. Назло врагам.

— Если бы не этот чертов Надзор, я бы просто бросила школу и тоже пошла с вами, — пробормотала Джинни. — И не смотри на меня так, Ронни. Я знаю, что это невозможно.

Она сердито вздохнула, поднялась на ноги. Рон встал следом. Джинни включила воду и принялась старательно умываться.

— Ты прав, — сказала она, вытирая лицо и руки. — Нельзя взваливать на него еще и это. Пусть думает, что у меня все нормально.

Она взглянула в глаза брату.

— Спасибо тебе, Ронни, — произнесла Джинни и тряхнула головой. — Ты… В общем, пожалуйста, береги себя, хорошо?

Она с чувством обняла брата и вышла.

Утром Джинни была уже почти прежней. Только чуть бледнее и чуть тише, чем обычно. Рон видел, как она старается взять себя в руки, как мужественно борется с тревогой и болью, которые терзают сердце. Видел и гордился ею. Совсем еще девчонка, она проявляла такую силу духа, какой не могут похвастаться и многие взрослые…

Брат и сестра очень сблизились после этого ночного происшествия. И Рону еще не раз случалось оказывать сестре поддержку в те редкие мгновения, когда силы изменяли ей.

Гермиона, стоявшая рядом, тяжело вздохнула. Рон вернулся из своих мыслей в реальности.

— Вообще это ужасно, — проговорила девушка. — Они только-только во всем разобрались, у Гарри даже глаза изменились и… А теперь они вынуждены делать вид, что едва знакомы.

— Он был прав, Гермиона, — проговорил Рон. — Впереди неизвестно что. И впутывать в это Джинни… Нет, пусть она лучше сейчас перетерпит, зато потом легче будет, если…

Он умолк, не в силах закончить фразу.

— И ты думаешь, ее это сильно утешит? — с ноткой сарказма спросила Гермиона. — Если Гарри не вернется, уверяю тебя, ей будет совершенно без разницы.

— Но она будет свободна, — жестко парировал Рон. — Бывший парень, который погиб на войне, это не то же самое, что муж или жених. Думаю, что Гарри надеется, что это поможет ей выстоять.

Гермиона покачала головой.

— Не думаю, что Джинни хоть на минуту почувствует себя свободной, — сказала она тихо. — И сегодняшнее происшествие это подтверждает.

— Просто поддались порыву вот и все, — бросил Рон. — Но Гарри пообещал, что это больше не повторится. Нам совсем скоро уходить, так что, думаю, проблем не будет.

— Нет, Ронни, — возразила Гермиона. — Джинни специально позвала его к себе. Чтобы ему было что вспоминать, когда мы уйдем. И, боюсь, своим вмешательством ты испортил ему подарок на совершеннолетие.

— Она моя сестра, — буркнул Рон то ли сердито, то ли робко. — Я не хочу, чтобы она страдала. Мне, знаешь, хватило этих недель...

— Да, понимаю, — вздохнула Гермиона. — Но ты же сам прекрасно знаешь, что она все равно будет переживать. Только представь, чтобы ты чувствовал, если бы я сейчас должна была уйти, а ты — остаться.

— Не представляю, — твердо сказал Рон. — Совершенно исключено. Я бы трупом лег, но никуда бы тебя не пустил. Или вместе, или никак.

— Вот видишь! — воскликнула Гермиона, немного покраснев. — А она не может сделать, как ты.

— Маленькая еще, — снова буркнул Рон. — На войне детям нечего делать.

— Взрослый нашелся! Ты всего на год старше, — улыбнулась Гермиона. — Если честно, мы немногим отличаемся от Джинни.

— Да, но ведь отличаемся! На нас хотя бы нет Надзора, — возразил он.

— Единственное наше преимущество, — вздохнула девушка.

Рон приобнял ее за плечи и они молча пошли к входной двери.

До конца этого дня Джинни больше не пыталась встретиться с Гарри наедине и не давала понять — ни словом, ни жестом, — что у них случился в ее комнате не просто учтивый разговор...

Врага одолев и выиграв в тяжкой битве,

мы думали, сразу после наступит счастье.

Но словно туман, рассеялась наша радость.

И мертвых друзей в последний раз обнимая,

с беззвучной мукой мы спрашивали друг друга,

как солнце всходит, как смеют цвести деревья,

если на свете такое горе бывает,

если такая боль раздирает сердце.

Мы пели, баюкая мертвых, глотая слезы,

дрожали, словно от холода, падая в бездну.

Мы умерли — те, какими мы были прежде.

Наш рухнул мир, остался лишь черный пепел.

И мы стыдились того, что дышим, что еще живы.

Кричали, в холодном поту просыпаясь ночью.

И прятали боль, и в лютом огне сгорали.

Мы победили в битве, но с войны не вернулись.

Во мраке смертном мы снова пытались вспомнить,

где был наш дом, в котором царила радость.

И пустоту во тьме хватая руками,

мы крепко, молча обнимали друг друга.

Война осталась в груди, как злая заноза.

И только искра, теплая капля света

давала силы и исцеляла раны -

любовь и нежность. И память о наших павших.

— Оставь крестраж, — сказал Гарри.

Рон через голову сорвал с шеи цепочку и швырнул медальон в ближайшее кресло. А потом взглянул на Гермиону:

— Что будешь делать?

— О чем ты?

— Ты остаешься — или как?

— Я… — страдальчески произнесла Гермиона. — Да… да, остаюсь. Рон, мы обещали пойти с Гарри, обещали помочь…

— Я понял. Ты выбираешь его.

— Нет, Рон… прошу тебя… не уходи, не уходи!

Однако Гермионе помешали ее же Щитовые чары, а когда она сняла их, Рон уже выскочил в темноту. Гарри стоял неподвижно, молча, слушая, как она рыдает, выкрикивая среди деревьев имя Рона.

Через несколько минут Гермиона вернулась с мокрыми, липнувшими к лицу волосами.

— Он у-у-ушел! Трансгрессировал!

Она рухнула в кресло, сжалась в комок и заплакала. Гарри охватило странное оцепенение. Он наклонился, поднял крестраж, повесил его себе на шею. Стянул с койки Рона одеяла, накрыл ими Гермиону. А потом забрался на свою и, вслушиваясь в стук дождя, уставился в темную брезентовую крышу.

Рон, выскочив из трансгрессионной петли, судорожно втянул воздух, расправляя сжатые легкие. Он снова был в том лесу, в котором они оказались после налета на министерство. Здесь было сухо и холодно. Он прислонился к ближайшему дереву лбом, потом со всей силы шарахнул по нему кулаком и негромко взвыл от боли — от гнева он ударил слишком сильно и до крови рассек себе костяшки пальцев.

— Проклятье, — прошипел он, поднося руку к глазам. — Черт!

Вокруг была почти непроглядная тьма, поэтому он даже не успел отреагировать, когда на него с двух сторон неожиданно навалились двое неизвестных. Через мгновение он уже лежал на земле со связанными сзади руками, ругаясь и отплевываясь от грязи и мокрых веточек, попавших в рот при падении. Он сощурил глаза, пытаясь понять, что происходит. И увидел пять пар ног. Черт. Вот я влип. Их слишком много, подумалось ему.

— Кто это у нас тут бродит в неурочный час? — услышал он язвительное замечание. Над ним склонился жилистый мужичок среднего роста. От него пахло огненным виски и еще чем-то отвратительным. Рон снова с яростью выругался.

— У, как невежливо, — проговорил второй низким хриплым голосом.

Раздался громкий щелчок, Рон вскрикнул от боли и вдруг понял, что не может больше произнести ни звука. Схватившие его люди больно дернули пленника за связанные руки, поднимая на ноги, подхватили его рюкзак и слегка толкнули в спину.

— Шагай, умник. Пойдем выясним, что ты за птица.

Они вышли на небольшую поляну. Жилистый крепко схватил Рона за плечи и трансгрессировал. Второй через мгновение последовал за ним. И через полминуты все уже стояли у входа в какой-то потрепанный деревенский трактир. На вывеске красовалась голова черной лошади.

Они затащили Рона внутрь, в тесный полутемный угол между двумя массивными столами. Народу в трактире было немного. А те присутствующие, кто увидел толпу, ввалившуюся в заведение и тащившую с собой связанного пленника, постарались исчезнуть как можно быстрее и незаметнее. Трактирщик, мрачно взглянув в сторону прибывших, с досадой покачал головой, бросил на прилавок полотенце, которое держал в руках, и ушел куда-то вглубь помещения за стойкой.

Рона толкнули на скамью, обшарили карманы, вытащили волшебную палочку. Снова щелкнуло заклятие. Веревка исчезла с рук и Рон снова обрел способность говорить.

— Ну, парень, расскажи нам, кто ты, — ехидно заговорил жилистый, наклоняясь к его лицу и снова обдавая Рона отвратительной смесью запахов алкоголя и какой-то тухлятины. — Сейчас не самое удачное время для прогулок по лесу. И сдается мне, ты не просто так боксировал с деревом.

Раздался громкий смех. Кто-то из компании громко заорал трактирщику, чтобы принес выпить.

Рон оглядел всех по очереди. Его окружали хмельные и неопрятные физиономии людей, которым явно не помешала пара лишних галлеонов…

— Кто вы вообще такие? Чего вам от меня надо? — рявкнул он с яростью. — Какого черта вы вообще приволокли меня сюда?

Жилистый хохотнул и бухнулся рядом, по-прежнему покачиваясь и время от времени наклоняясь к лицу пленника.

— Мы честно зарабатываем себе на пинту пива, приятель, — пояснил он. — Ловим беглецов и сдаем их Министерству. Получаем законное вознаграждение за тяжкие труды. Сейчас у вольных егерей, вроде нас, много работы. Иногда удается отхватить приличный куш, когда попадается редкая птичка. Посмотрим, сколько нам заплатят за тебя. Как, бишь, тебя зовут?

— Стэн, — бухнул Рон сердито. — Стэн Шанпайк. И за меня никто не даст вам ломаного гроша. Так что советую вам отдать мне мою палочку и шмотки. А я, в свою очередь, не стану на вас жаловаться.

Они дружно загоготали, однако уже не так уверенно, как раньше.

— А откуда нам знать, что ты не врешь? — снова наклонился жилистый. — Сдается мне, парень, что ты обычный грязнокровка, пустившийся в бега...

— Чем быстрее поверите, тем меньше неприятностей у вас будет, — нахально бросил Рон, с отвращением глядя на его желтые кривоватые зубы.

В голове крутился вихрь мыслей, грудь теснила смесь самых разнообразных чувств. И отголоски недавнего гнева, и ярость от нелепости ловушки, в которую он попался. И страх, что не удастся выбраться… Плохо дело. Если его сдадут Министерству, всему конец. Там его мгновенно опознают. Пытками и сывороткой правды вырвут всю правду — и о Гарри, и о его местонахождении, и о том, чем он занимается… При мысли о покинутом друге его полоснуло сожаление — раскаленное и острое, как бритва. Рон тяжело перевел дух и снова уставился на кончик носа егеря.

— Если ты Стэн, какого черта ты делал в лесу в такое время? — ехидно спросил жилистый.

— Проветриться хотел, — ядовито бросил Рон. — С девушкой своей поругался и решил — к черту все. Надоело. Хоть вешайся. Бросился в лес, кулак в кровь разбил. И только мне маленько полегчало, вы налетели.

— А рюкзак тебе зачем? — спросил егерь, ухмыляясь.

— Домой ехал потому что, — продолжал сочинять Рон. — Мы уже неделю с этой дурой путешествуем. Ужинали в «Перстне Уорбека», когда поругались. Ну, я похватал шмотки и ушел, хлопнув дверью. Она наверняка там сидит до сих пор. Ждет, пока я приползу просить прощения.

— Складно звонишь, — бросил второй егерь, с низким голосом. — Почем нам знать, что ты говоришь правду?

— А с чего мне врать-то? — нахально заявил Рон. — Мне бояться нечего, я ничего плохого не сделал.

В этот момент трактирщик принес пять кружек пива. Бросил внимательный взгляд в сторону Рона, сжал губы и отошел. Жилистый смерил пленника взглядом, потом подвинул ему кружку.

— На, глотни, — заявил он. — А мы пока с парнями пошепчемся.

— Спасибо, не нужно, — ответил Рон. — У меня с детства аллергия на пиво. От одного глотка может приступ случиться.

— Как же ты живешь, бедолага, — искренне посочувствовал жилистый, подвигая к себе кружку и отпивая глоток. — Я бы не смог.

— Да, тяжело, — вздохнул Рон. — Но что поделаешь…

Егеря сгрудились за соседним столом, стукнулись кружками, выпили и принялись вполголоса обсуждать дальнейшие действия. Рон со скучающим видом наблюдал за ними, стараясь делать это незаметно. На некоторое время его болтовня ослабила их бдительность, и этим нужно было воспользоваться, нужно выбрать удобный момент…

Он среагировал мгновенно. Одного со всей дури шарахнул головой в живот, выхватил у него волшебную палочку, а потом сбил с ног второго и выхватил у него свою палочку, потом свободной рукой вцепился в свой рюкзак, лежавший на полу, и трансгрессировал.

Боль в руке была ужасная. Он вышел из трансгрессионной петли и, не удержавшись на ногах, рухнул на мокрую землю. Здесь неистово хлестал дождь. Обе палочки выпали у него из пальцев, он схватился за руку и поднес с глазам, стараясь понять, что же причиняет ему такую боль.

Причина нашлась сразу: с двух пальцев сорвало ногти. Опять расщеп… Рон зашипел от боли, потом подул на пальцы, подобрал волшебные палочки и сел, оглядываясь. Было темно, хоть глаза выколи. А включать свет он опасался — две встречи с егерями за один вечер все-таки многовато… Когда глаза немного привыкли к мраку, он увидел, что находится на берегу реки. Это явно была та самая река, у которой стояла их палатка. Но он явно промахнулся с трансгрессией. Он не знал, насколько. Трансгрессировать после расщепа было бы слишком рискованно… «Тогда мы пойдем пешком» — услышал Рон в голове голос Гарри. И его снова полоснуло сожаление.

С помощью заклинания компаса сориентировавшись, в какую сторону идти, Рон медленно побрел вперед, время от времени вытирая лицо мокрым рукавом. Через некоторое время ему стало понятно, что разумнее всего будет остановиться и найти укрытие. Он устал, промерз до костей и до смерти проголодался. Кое-как найдя щель среди огромных валунов, куда не проникала ледяная вода, он соорудил небольшой костер, с трудом подпалив намокшие ветки. От него было больше дыма, чем тепла, но все же это было лучше, чем ничего. Рон просидел так половину ночи, пытаясь немного обсохнуть и согреться. Он тихо надеялся, что дождь прекратится или хотя бы немного утихнет. Но поток не уменьшался. Проглотив очередную кружку кипятка, чтобы заглушить голод, Рон встал, с сожалением покинул свое крохотное убежище и отправился в путь.

Когда он подошел к знакомому месту, уже совсем рассвело. Палатки на месте не было. Он обошел все вокруг, выкрикивая имена друзей, потом нашел след от костра и с глухим стоном бухнулся на землю. Они ушли. Он потерял их. Потерял…

Отчаянье захлестнуло Рона с головой. Он сидел, заливаемый дождем, глядя, как в реке прибывает вода, и никак не мог осознать, вместить произошедшее. Они ушли. И не было ни единого способа найти их. Все было кончено. У Рона внутри будто лопнула натянутая до предела струна, он с глухим возгласом сжал голову руками (пальцы без ногтей прострелила острая боль, но сейчас это не имело никакого значения). Потом встал и побрел прочь, пытаясь найти какое-нибудь укрытие от ледяных струй.

Упиваться своими глупыми, запоздалыми сожалениями не имело никакого смысла. На конкурсе кретинов он с легкостью взял бы первый приз, это было очевидно. Он сам, собственноручно разрушил свою жизнь. Сам вручил любимую девушку в руки соперника. И какого соперника… Как бы Рон ни злился на Гарри еще несколько часов назад, сейчас его гнев угас. И он с полной ясностью осознал весь ужас сложившегося положения. Гарри — лучший из всех, кого он знал. Это был объективный факт. Нет парня отважнее, великодушнее и честнее. И сейчас они остались там вдвоем. Он самолично предоставил им эту возможность… И кто устоит, если рядом он? Никакая девушка в здравом уме его не отвергнет. И уж точно не вспомнит о существовании такого идиотского недоразумения, как Рональд Уизли с его нервами и капризами... Он вдруг представил, как Гарри обнимает плачущую Гермиону, как гладит ее по голове, как с нежностью вытирает ее мокрое лицо, как она улыбается ему и… Ему стало нечем дышать. Он остановился, прижавшись к большому дереву со спутанными толстыми ветвями. Туда, где он стоял, почти не проникала вода, и можно было хоть немного перевести дух.

На него впервые в жизни нахлынуло одиночество такой силы. В один момент он потерял двух самых дорогих ему людей. Один-единственный раз поддавшись порыву, не совладав со своими эмоциями, разрушил все самое лучшее, что было у него в жизни. Какая чудовищная цена может быть у одной ошибки…

Он стоял, уткнувшись лбом в ствол старого дерева и закрыв глаза. В эту минуту ему хотелось просто умереть. Чтоб больше не чувствовать эту разрывающую изнутри вину, это острое сожаление, эту злость на самого себя, эту лютую безысходность. Перед его внутренним взором снова возникла картина обнявшихся Гарри и Гермионы. Он просто физически ощутил, как у него разрывается сердце. Но в этой боли уже не было гнева. Он ощутил какое-то неведомое доселе смирение. Если это все-таки случится, поделом ему. Он сам сотворил все это. Так ему и надо… Гарри никого не обманет. Он свободен, он расстался с Джинни несколько месяцев назад. Гермиона знает его с детства, они всегда прекрасно ладили. И если сейчас они найдут утешение друг в друге, в этом не будет ничего удивительного. Если кто-то и заслуживает такую девушку, как Гермиона, то это Гарри. Если кто-то и достоин быть рядом с Избранным, то это она…

На него снова накатило вязкое, удушающее одиночество. Предал друга, потерял любовь всей своей жизни… Взялся за важное и опасное дело, распсиховался и бросил на полдороги. Что теперь делать, куда идти… Домой? Исключено. Что он скажет? Мать, конечно, промолчит, но будет так смотреть… Но Фред и Джордж точно не оставят от него мокрого места. Про Джинни и говорить нечего — она никогда его не простит. Хогвартс? Это еще хуже. Соврать он не сможет, а если скажет правду, гриффиндорцы просто сживут его со свету. Проще сразу броситься с Астрономической башни… Рон всхлипнул от отчаянья, стукнув головой о шершавую кору. Решение пришло внезапно. Перед глазами вдруг возникло спокойное лицо Билла и на сердце стало немного легче. Да, это был единственный выход…

Он вытер лицо, несколько раз глубоко вздохнул и, сделав несколько шагов в сторону, трансгрессировал.

— Ронни! Бога ради!

Потрясенный и встревоженный Билл яростно тряс брата за плечо. Рон, смертельно замерзший и уставший, с трудом открыл глаза. Он сидел у входной двери, привалившись головой к косяку. Подойдя к маленькому коттеджу на окраине Тимворта, Рон вдруг понял, что не может заставить себя постучать в дверь. Он сел, чтобы собраться с духом и...

— Ну-ка, вставай!

Билл поднял его и, поддерживая за плечи, завел в дом. Потом подобрал валявшийся на пороге рюкзак и тоже затащил внутрь.

— Флёр! — громко крикнул он внутрь коттеджа. На его зов прибежала жена. Увидела бледного, как смерть, Рона с посиневшими губами, всплеснула руками.

— Mon Dieu! Билл! Что происходит?

— Я не знаю! Я нашел его только что, на пороге, — объяснил Билл, усаживая брата в кресле у пылающего камина.

Рон, едва живой от холода, голода и переживаний, говорить не мог. Он только дрожал, позволяя Биллу и Флёр снять с него насквозь промокшую куртку, послушно проглотил обжигающее бодроперцовое зелье, которое заботливо принесла Флер. Еще через четверть часа Билл уложил его в постель и Рон, благодарный за эту безмолвную заботу, провалился в спасительное забытье.

Только на следующее утро, выспавшись и жадно проглотив самый желанный и самый вкусный завтрак в своей жизни, Рон наконец нашел в себе силы поговорить с братом. То и дело давясь от набегающих слез, от презрения к самому себе, он рассказал ему обо всем, что с ним случилось. Билл молча хмурился, крутя в руках кофейную чашку, терпеливо ожидая конца этой горькой исповеди.

— В общем, если ты меня выгонишь, и будет презирать до конца жизни, я не удивлюсь и пойму, — горько выдохнул Рон. — Я вполне это заслужил.

— Ты, конечно, наворотил дел, Ронни, — тихо резюмировал старший брат. — Но раз уж так вышло… Я не позволю тебе скитаться по болотам и сгинуть в какой-нибудь канаве. Оставайся и поживи пока у нас. А дальше видно будет.

Рон закрыл лицо руками. Билл похлопал его по плечу.

— Не казнись так, братишка, — сказал он. — Может, еще удастся что-то исправить.

— Они никогда меня не простят, — глухо произнес Рон. — Я и сам себе этого не прощу. А если с ними что-нибудь случится… Билл, я не смогу жить с этим. Просто не смогу.

— Не накручивай себя, Ронни, — ответил Билл. — Пока Гарри удавалось скрываться, и никто из вас за много месяцев не попался в лапы Министерства. Все живы, здоровы и на свободе. Это главное. Поживем увидим.

Рон поднял на него взгляд, полный страдания и отчаянья.

— Я останусь... Ты не сможешь презирать меня больше, чем я презираю сам себя, — проговорил он.

— Ты мой брат, — ответил ему Билл. — Что бы ты ни наворотил, ты все равно останешься моим братом. Так что не говори глупостей.

Рон, не в силах больше произнести ни слова, сжал его руку. Билл похлопал брата по плечу и обнял.

— Иди лучше разбери свои вещи и постарайся отвлечься. Ты дома, Ронни.

В коттедже «Ракушка» было хорошо. Здесь было тепло и безопасно, здесь была вкусная еда и царил покой. Но Рон, отогревшись, насытившись и немного придя в себя, по-прежнему изнывал от тревоги и угрызений совести. Целыми днями он сидел наверху, в крошечной спальне, крутя ручку настройки волшебного радио и слушая новости. Каждый раз, когда диктор произносил фразу: «Последние новости о Гарри Поттере, нежелательном лице номер один», у Рона обрывалось сердце. Больше всего на свете он боялся услышать, что их обнаружили, поймали… Он сразу решил, что если это произойдет, он тоже сдастся. И пусть его убьют вместе с ними — все равно это лучше, чем жить с таким грузом вины. Если не смог быть рядом с Гарри в его скитаниях и поисках, то хотя бы умереть вместе с ним он сумеет. Жизнь после такого все равно станет совершенно невозможной.

Однако, страшных новостей не было. По радио целыми днями мусолили самые разнообразные версии (одна была отвратительнее другой), строили предположения. Рон уже притерпелся к этому словесному мусору и почти не реагировал. Он слушал, слушал, как завороженный. Страшась новостей и не находя в себе сил выключить радиоприемник. Днем на пару часов он отвлекался, чтобы помочь Флёр по хозяйству, а потом снова запирался наверху.

Молчаливая поддержка уравновешенного и мудрого Билла была для бедняги Рона, словно глоток воздуха. Снедаемый раскаяньем и тревогой, он был безмерно благодарен старшему брату за то, что тот принял его, выслушал, не стал осуждать и сохранил его позорную тайну от остальных членов семьи. Билл, в свою очередь, видя на лице Рона всю внутреннюю борьбу и боль, понимал, что добавлять ему страданий было бы слишком жестоко. Никто не мог бы наказать беднягу больше, чем он казнил сам себя… Чтобы как-то приободрить брата, Билл научил его ловить «Поттеровский дозор» — единственную радиопередачу, где не боялись говорить правду. Рон с ликованием услышал знакомый голос Ли Джордана, потом — голоса Люпина и Джорджа. И теперь Рон ждал каждого выпуска, как подарки на Рождество.

Однажды Билл вернулся домой, взволнованный и мрачный. Рассказал, что пожиратели смерти чудом не схватили Кингсли. Ему в последнюю секунду удалось вырваться и теперь он тоже в бегах… Ситуация ухудшалась с каждым днем. Люди пропадали и погибали, их списки Ли Джордан читал в «Поттеровском дозоре», а Рон слушал, сжав зубы. И в груди у него понемногу зрела решимость…

Тем временем, приближалось Рождество.

— Билл, вы можете отметить вместе со всеми, это не проблема, — сказал Рон тихо. — У меня совершенно нет настроения что-то праздновать, так что я побуду тут.

Билл покачал головой.

— Ты не сирота, Ронни, чтобы сидеть в Рождество в полном одиночестве, — твердо ответил он. — У тебя есть семья.

— Я ни за что не покажусь им на глаза, даже не уговаривай, — запротестовал Рон, краснея.

— Да, понимаю, — вздохнул Билл. — Поэтому мы с Флёр останемся здесь. Скажем маме, что это наше первое семейное Рождество и что мы хотим побыть вдвоем.

— Если это из-за меня… — начал Рон, но Билл, улыбнувшись, махнул рукой.

— Ерунда, Ронни. Флёр не против того, чтобы остаться здесь. Она терпеть не может Селестину Уорлок, а ты сам понимаешь, этого никак нельзя будет избежать, если мы будем в «Норе».

Рон улыбнулся, вспомнив лицо матери, которая подпевает громыхающему приемнику. Он скучал, неистово скучал по родителям, по своему дому, по своей маленькой комнатке наверху. Но никакая сила в мире не могла заставить его вернуться туда сейчас. Вернуться и признаться им в том, что он натворил…

— Спасибо, Билл, — выговорил он, пряча глаза. — Ты не представляешь…

— Ронни, ты мой брат, — ответил тот, вздохнув.

Рон помолчал, потом судорожно перевел дух и снова заговорил.

— Знаешь, я наверное скоро уйду отсюда. Нет, не перебивай меня, пожалуйста. Билл, мне нужно найти их, понимаешь? Даже если придется полжизни потратить на это, я буду искать, пока не найду. Я не могу больше сидеть здесь, в тепле и безопасности, пока Гарри где-то мерзнет и голодает. Мне нужно найти его.

— Но как ты собираешься это делать? — воскликнул Билл. — Где? Каким образом?

— Не знаю, — вздохнул Рон. — Сначала проверю все наши старые стоянки. Может, они пойдут по кругу и вернутся на одну из них… Оставлю там что-нибудь, что поймут только Гарри и Гермиона. А дальше видно будет. Все равно я больше не могу оставаться здесь. Это невыносимо.

— Не могу сказать, что я удивлен, — ответил Билл. — Если ты уже все решил. Что ж. Надо собрать все необходимое. На улице зима, нужно подготовиться. Я не хочу, чтобы ты замерз насмерть где-нибудь в лесу.

— Мне уже все равно, если честно, — с отчаяньем буркнул Рон.

— Зато мне — нет, — отрезал Билл. — И твои самоистязания никому ничем не помогут.

— Что верно, то верно, — согласился тот.

За пару дней Рон снова собрал свой огромный рюкзак. Флер помогла ему перестирать и сложить все вещи, Билл раздобыл ему отличный спальный мешок и что-то типа легкого непромокаемого шалаша, в котором можно было укрыться от дождя и ветра. Небольшой запас леденцов и сухарей, еще какие-то мелочи — и вот уже рюкзак был почти сложен — оставалось только сунуть в него приемник и пижаму, в которой он сейчас спал.

Рон решил, что двинется в путь сразу после Рождества, а пока по-прежнему сидел наверху, снова и снова размышляя о том, с чего начать свои поиски. Это было странно: Гарри и Гермиона искали крестражи, а Рон теперь искал Гарри и Гермиону. И никто из них не представлял себе, куда идти и что делать. Дамблдор не оставил им фактически никаких зацепок. Ничего, что помогло бы им выполнить свою задачу. Его нелепое завещание — старый снитч, старая детская книжка и зажигалка-гасилка… Рон порылся в рюкзаке и достал деллюминатор. Симпатичная вещица, очень удобно включать и выключать свет. Почему Дамблдор оставил ему именно эту безделушку? Вряд ли ради баловства. Рон задумчиво повертел его в руках, а потом решительно запихнул в карман. Сейчас это была единственная вещь, которая связывала его с друзьями. Будто невидимая волшебная нить, протянутая через пространство…

Он почему-то совсем не думал о том, что скажет им, когда найдет. Откладывал, отодвигал эту мысль как можно дальше. А если, вернувшись, он обнаружит, что Гарри и Гермиона держатся за руки и смотрят друг на дружку влюбленными глазами? От этой мысли сердце будто разбухло и затвердело и теперь бухало в груди, словно тяжеленное пушечное ядро. Что ж, Рон Уизли, ты сам в этом виноват. И ты не посмеешь обвинять их. Они заслуживают счастья, а что сделал ты, чтобы удержать любимую девушку? Ты бросил ее. Так что не жалуйся теперь. Если теперь они вместе, ты вырвешь из груди свое сердце и выбросишь его вон. И никогда ни словом, ни взглядом не подашь вида, что это причиняет тебе боль… Гарри всегда был великодушным, подумал он. И не станет при мне обниматься с ней. Он не станет меня мучить...

Все эти тяжелые размышления надрывали сердце и вызывали физическую усталость. Рон никогда не думал, что от душевных переживаний можно утомиться так, будто полдня колол дрова. Но сожаления и боль порой настолько выматывали, что вечером ему едва хватало сил выключить приемник.

Вечером в Сочельник они тихо посидели втроем в гостиной и Рон почти сразу поднялся наверх, бухнулся лицом в подушку и заснул. Ему снилось что-то темное, тягучее и мучительное. Серые потертые камни, огромные пауки и блестящие огромные змеи. Все это шуршало вокруг него и стискивало, мешая вздохнуть. Потом он услышал звон разбитого стекла, чей-то истошный вопль…

Он подскочил и сел, судорожно переводя дух и озираясь. На улице уже светало. Пакость какая-то в голову лезет, подумал Рон и снова лег. И вдруг понял, что вполне выспался. Валяться в постели не имело смысла. Он снова сел, спустил ноги с кровати. Неторопливо снял пижаму и переоделся. В кармане толстовки нащупал деллюминатор, задумчиво повертел его в руках и снова сунул в карман. В доме было тихо, Билл и Флер еще не вставали, а шуметь и скрипеть половицами ему не хотелось. Рон посидел в нерешительности, потом привычным жестом покрутил ручку приемника, сделав громкость на минимум. Радио забулькало и заскрипело, оттуда послышалась какая-то рождественская песня...

«Рон», — где-то в комнате произнесла Гермиона.

От неожиданности он подскочил и огляделся. Неужели померещилось? Нет, он снова явственно услышал голос любимой. Она опять произнесла его имя и что-то неразборчивое — о волшебной палочке, которую нужно было починить…

Рон с изумлением обнаружил, что голос шел не из приемника, а из его собственного кармана. Он достал деллюминатор и повертел его в руках. Машинально щелкнул. Лампа, горящая на тумбочке, тут же погасла, а за окном…

Он почувствовал, как сердце подпрыгнуло и застряло в горле. Почему-то сразу пришло понимание, что нужно делать. Это был он — тот ответ, которого он ждал, о котором он так отчаянно взывал в пространство столько дней… Никогда в жизни он не одевался и не собирал вещи так быстро. Затолкал в рюкзак недавно снятую пижаму, выключил и убрал радиоприемник, проверил, на месте ли палочка. Все это он старался делать как можно быстрее и постоянно оглядывался — не исчезнет ли этот голубоватый шар света. Нет, он спокойно висел за окном и словно терпеливо дожидался, пока Рон закончит свои сборы. Надо бы предупредить Билла, подумал он, выходя из комнаты.

Он столкнулся с братом на узкой лестнице. Рон торопливо обнял его:

— Все! Ухожу! Спасибо вам за все!

— Ронни, куда? — начал Билл, но тот уже бежал вниз, к входной двери.

— Мне пора! — крикнул он в ответ. — Не поминайте лихом!

— Поосторожнее там, Ронни! Береги себя!

Голубоватый шарик света привел его за сарай, а потом горячим угольком провалился куда-то за ребра. Рон, не размышляя ни секунды, трансгрессировал.

* * *

Он распахнул глаза, потом резко сел и сразу же инстинктивно поднес руку к горлу. Все было в порядке. У него ничего не болело, на пальцах не осталось ни единого пятна крови. Одежда, которая была на нем, тоже оказалась совершенно чистой — ни пятнышка, ни пылинки.

Все было странно. Он сидел на полу какого-то странного лабиринта. Было очень тихо. Такой глубокой, обволакивающей тишины он никогда прежде не знал. Здесь царил душный, тягучий полумрак. Сводчатые стены то мерцали голубыми и оранжевыми огоньками, то гасли, и тогда в этом непонятном пространстве наступала кромешная темнота. Потом по стенам снова бесшумно бежали цветные всполохи, и в тогда можно было разглядеть какие-то детали…

Низкий сводчатый туннель плавно уходил вправо, устремляясь вниз. Вверху, прямо над ним, тоже зияло отверстие. Видимо, он попал сюда именно через него. Тусклый голубой свет, исходивший из него, медленно гас, а само отверстие, словно рана, постепенно затягивалось у него на глазах, и вскоре полностью исчезло.

Он, понаблюдав за тем, как уменьшается голубое пятно над его головой, наконец поднялся на ноги. Еще раз ощупал лицо, горло, потом отряхнулся и медленно подошел к стене, разглядывая ее с осторожным любопытством. Чуть помедлив, поднес пальцы к мерцающей поверхности…

Все вокруг стремительно завертелось, подхватив его и унося куда-то в глубину запутанного лабиринта. Вспышки цветных огней на стенах в какой-то момент слились в сверкающий поток, соединились, как нити в полотне, в замысловатый узор…

Вся прожитая жизнь стремительно разворачивались перед его глазами, день за днем, неделя за неделей, воскрешая в памяти все подробности и вынуждая его рассмотреть и прочувствовать все детали. Безрадостное нищее детство. Знакомство с Лили. Первая поездка в «Хогвартс-экспрессе», первый конфликт с Поттером… Худшее из воспоминаний. Подслушанное пророчество. Решение Темного лорда расправиться с сыном Лили. Самый жуткий, самый худший день его жизни…

Перед ним возник черноволосый 11-летний мальчик, пришедший на первый урок зельеварения. Устроился за партой и глядит по сторонам, то и дело поправляя очки и теребя новенький учебник…

— Гарри Поттер, наша новая знаменитость…

Он услышал свой собственный голос.

Это было неописуемо, невероятно и совершенно непонятно. В этот момент он словно был сразу в двух ипостасях, переживая и все чувства мальчика, сидящего перед ним, и заново вспоминая все собственные мысли и ощущения, когда увидел до боли знакомое, ненавистное лицо. Поттер-младший. Их сходство с отцом было почти полным, но…

Ученик вдруг поднял голову и через стекла очков сверкнули ярко-изумрудные глаза. Мальчик глядел на него без страха, с интересом и даже с каким-то вызовом. Его глаза… Ее глаза… Лили…

Он опять слышал собственный голос и одновременно словно был этим учеником, у которого внутри всё закипает от язвительности реплик, от несправедливо отнятых баллов…

Снова Гарри, их сложные, запутанные и мучительные взаимоотношения… Черноволосый парнишка в ужасе мчится от дверей кабинета, растерянный, подавленный, снедаемый острым состраданием. Жалостью к нему, Северусу Снеггу. Гарри только что видел в омуте памяти, как его отец, Джеймс Поттер, жестоко глумился над Северусом, как тот в гневе бросил в лицо его матери непростительное ругательство…

Искреннее, горячее сочувствие мальчика вдруг больно обожгло душу, как раскаленное золото. Северус передернулся, попытался закрыть глаза, отвернуться, но поток, который полностью поглотил его в данное мгновение, был неумолим, неостановим и бесстрастен. Это не было каким-то воздействием извне, которое ему навязывали против его воли. Это был он сам — впервые встретившийся лицом к лицу с самим собой. С тем, кто он есть на самом деле. И не было никакой возможности отвести взгляд, отступить…

Ослепительный свет полностью заполнил сердце. Это было немного похоже на омут памяти, однако нельзя было ни вынырнуть, ни остановить. Только пережить всё заново. От начала и до конца. Увидеть себя самого глазами других людей. В том числе и глазами Гарри. Вспомнить собственные слова, переживания, поступки… Прочувствовать все, что чувствовал он, слышать собственный голос его ушами…

Сколько длилось это неторопливое, тщательное выворачивание наизнанку под пронизывающим светом, он не знал. Такую вещь, как время, здесь трудно было уловить. То ли несколько минут, то ли несколько лет… Он понимал только одно: насколько это невыносимо… Хотелось спрятаться, но это было невозможно. И когда, наконец, он снова увидел ярко-зеленые глаза, которые, казалось, всматривались ему прямо в душу, вдруг стало легче. И сияющий поток, окруживший его со всех сторон и прошивающий его мучительными лучами чистейшего света, наконец осыпался волной сверкающих брызг.

Стало совсем темно. Всхлипнув от облегчения, он рухнул куда-то вниз, совершенно выжатый, обессиленный и опустошенный после этой долгой, тягостной встречи с самим собой. Его долго крутило и сжимало в чернильной, горячей пустоте, пока, наконец он снова не влетел головой в какой-то темный тоннель и, пролетев несколько сот ярдов, не приземлился в полном мраке.

Тьма расступилась. Он снова открыл глаза и увидел мягкую зеленую траву, на которой лежал ничком.

— Северус…

Ее мягкий голос был где-то совсем рядом. Он резко поднял голову и сел.

Лили сидела на корточках рядом с ним. Ее изумрудные глаза сияли и излучали невероятную силу и покой.

— Пойдем со мной.

Он был так ошеломлен и растерян, что все мысли мгновенно рассыпались и исчезли, а слова застряли в горле. Лили помогла ему подняться на ноги, и он, не произнеся ни звука, покорно зашагал следом за ней, оглядываясь по сторонам. Над ними сияло ослепительное синее небо, под ногами была сочная трава и эта изумительная зелень уходила куда-то далеко-далеко, к самой линии горизонта. Лили взяла его за руку и перевела через широкую асфальтовую дорогу и снова устремилась вперед, к большому дереву…

Он вдруг встал, как вкопанный, не в силах оторвать взгляд от того, что увидел. Да, это был он...

Джеймс был такого же роста, как сейчас Гарри. Те же непослушные черные волосы. Одежда, в какой он, видимо, был в момент смерти… Сириус и Люпин стояли чуть поодаль. Значительно моложе и свежее, чем были в тот момент, когда они виделись последний раз.

Джеймс медленно приблизился к нему, тоже не отводя взгляда. Карие глаза наконец встретились с черными.

— Прости меня.

Поттер проговорил это тихо и печально, не отворачиваясь, не пытаясь уклониться. В этом новом мире каждое движение души, каждая мысль словно передавалась напрямую, от сердца к сердцу. Невозможно сфальшивить или солгать. Или скрыться с помощью окклюменции… Северус мгновенно ощутил глубокую печаль, которая передалась ему от заклятого врага через произнесенные им слова. В нем не было ни капли притворства или ненависти, лишь смиренная готовность и тягучее сожаление...

Северус замер, не издавая ни звука.

— Я был просто отвратительным, избалованным мальчишкой, — снова заговорил Джеймс. — Мне не хватило ума понять, какой вред я причиняю… Я очень сожалею… Пожалуйста, прости меня.

Северус молчал. Слишком многое изменилось внутри, пока он падал, продирался и шел сюда, на эту огромную зеленую поляну. Только что он, словно в зеркале, увидел самого себя. Все ошибки и грехи, всю свою слепоту, глупость... Хуже всего было то, что он обнаружил в себе ту же самую бессмысленную жестокость, которую в детстве испытал на себе и которую потом всю жизнь не мог простить Поттеру…

— Я хочу уйти отсюда, — глухо проговорил он, отворачиваясь.

— Северус, пожалуйста.

Голос Джеймса стал чуть громче.

— Пожалуйста. Я готов на все, чтобы получить твоё прощение. Я очень перед тобой виноват и целиком признаю это. Я снова и снова переживаю все это и… Прости. Слышишь? Я прошу тебя.

Тот продолжал молчать, отвернувшись в сторону. Потом их глаза снова встретились. Снегг смотрел на Джеймса, и в это мгновение его снова настигла та же блистающая, мучительная волна света, срывающая все маски, уносящая все, что было ненастоящим, сжигающая все, что было придуманным и иллюзорным…

Сейчас он смотрел на Поттера-старшего, но видел не его. Перед его внутренним взором возникло лицо Гарри. Упрямый мальчишка, порой доводивший его до белого каления своей непокорностью. Мальчик, который по его вине стал сиротой. Которому он доставил столько ненужных страданий. Мальчик, который, несмотря на ту страшную, черную ненависть, навсегда разделившую их, все-таки был с ним в последние мгновения жизни. Не отвернулся, не перешагнул со злорадством через умирающего врага, истекавшего кровью. Гарри был с ним рядом в минуту его смерти. А сейчас, именно в эти мгновения он наверное делал последние шаги навстречу собственному концу…

— Гарри…

Снегг выдохнул это едва слышно, вложив в свой возглас всю тревогу и горечь, все свое раскаянье. Джеймс, услышав его, сделал шаг навстречу.

— Ты пытался ему помочь. Хотя… Мой сын. Это всё из-за меня… Я благодарен тебе, Северус. Даже за попытки. Пожалуйста, прости.

Снегг вздохнул. И, помолчав несколько мгновений, произнес:

— Все это теперь не имеет значения, Поттер. Я… Я только сейчас понял, что… Все неважно.

— Прости. Мне нужно это услышать, Северус. Это, словно кандалы… И для меня, и для тебя. Давай оставим все это там, где это случилось. Сбросим этот груз, ты и я. Прошу.

— Да, это уже неважно. Но...

Лили все это время стояла чуть поодаль, не вмешиваясь в их мучительный диалог. Услышав имя сына, она тоже подошла и встала рядом с мужем.

— Северус, ты столько времени провел в этой тюрьме, закрывшись изнутри, — мягко проговорила она. — Ты всю жизнь… С такой тяжестью. Освободись, наконец. Позволь нам тебе помочь.

Он молча смотрел на них обоих. Какую боль, какую злость он испытывал раньше, когда видел их вместе! Когда Поттер наконец добился своего и мисс Эванс обратила на него внимание. Проявила интерес к упрямцу, который так долго добивался ее расположения. А потом и сама пропала в омуте первой настоящей любви… Как мучительно и сокрушительно было известие об их помолвке и свадьбе… Как он ненавидел его тогда, считая виновным во всех смертных грехах, во всех своих несчастьях…

Лицо Джеймса было полно печали и искреннего сожаления. А удивительные глаза Лили излучали покой…

Чудовищная волна накрыла его с головой.

— Гарри, — снова хрипло заговорил Снегг. — Я… Что же я сделал… Черт возьми, что я…

Он вдруг отшатнулся от Джеймса и Лили и стремглав бросился прочь, не разбирая дороги. Они, обнявшись, смотрели ему вслед.

— Он еще не готов, — тихо проговорила Лили. — О, милый, мне так жаль. Сколько еще тебе придется это нести…

— Что ж, я буду нести все, что заслужил, — ответил Джеймс. — И ждать столько, сколько потребуется. Но сейчас все это не имеет значения, Снегг прав. Наш Гарри… Лили. Наш сын…

Они взялись за руки и подошли к большому дереву, где, прислонившись к огромному морщинистому стволу, стояли Сириус и Люпин.

Лили наклонилась. У кривых корней, торчащих из земли шершавыми буграми, она подобрала небольшой черный камушек. Сириус положил руку на плечо Джеймса, Люпин взял за руку Лили.

— Совсем скоро, — тихо произнес он. — Мы должны помочь ему.

— Ох, Гарри, — горько проговорила Лили. — Солнышко мое…

— Осталось совсем немного, милая. И мы больше никогда с ним не расстанемся, — сказал Джеймс.

— Только бы он выдержал, — едва выдохнула Лили, зажмурившись от боли. — То, что выпало на его долю, это немыслимо. Разве может 17-летний мальчик вынести такое...

— Гарри очень сильный, — ответил ей Сириус. — Он пройдет свой путь до конца, я уверен в этом. Я никогда не встречал таких, как он. Это настоящее чудо.

Лили снова вздохнула, спрятав лицо на плече мужа. Потом вытянула руку и посмотрела на подобранный ею камушек. Он задрожал, а потом трижды повернулся у нее на ладони.

Пространство мгновенно свернулось непроницаемым рулоном и осыпалось.

Была глубокая, тихая ночь. Вокруг черной массой высились огромные деревья Запретного леса. Гарри, измотанный и обессилевший, сжимал в кулаке воскрешающий камень и смотрел на них с невыразимой мукой на лице…

* * *

— Северус!

В очередной раз темнота бесшумно рассеялась. Он открыл глаза, тряхнул головой и сел. Над ним склонился Альбус Дамблдор, и его лицо излучало тепло и живейшее дружеское участие. Они были в старинной каменной часовне. Через витражные окна струился свет, темные потертые скамьи были усыпаны цветными бликами, как блестящими фантиками. Каменный резной алтарь, закрытый золотым полотном, сиял и переливался в лучах солнца. Альбус молча указал Снеггу на скамью, приглашая его сесть.

— На данный момент мне вполне достаточно впечатлений, Альбус, — проговорил Снегг, поднимаясь на ноги и садясь с ним рядом. — И если вы намерены читать мне какую-нибудь проповедь…

— Кто я, чтобы в чем-то упрекать или поучать тебя, Северус, — вздохнул Дамблдор. — Нет. Я только хочу помочь тебе. Помочь освободиться. Чтобы ты, наконец, сделал следующий шаг и отправился дальше. Я не хочу, чтобы твои самоистязания продлились целую вечность.

— Дальше? — переспросил Снегг. — Куда это — дальше?

Альбус неопределенно покачал головой.

— Твой путь известен только тебе, Северус, — ответил он. — Но ты не сможешь сделать ни шагу, пока не обретешь себя заново. Позволь помочь тебе.

— Прости, Альбус, но я не хочу, чтобы кто-то копался у меня во внутренностях, — резко парировал Снегг. — Это моя жизнь, мои чувства и…

— Тебе нечего бояться. Все, что ты видел в зеркале мира, доступно только тебе, — мягко произнес Дамблдор. — Все тайны души остаются тайной. Остальные увидят только то, что ты сам будешь готов открыть. Это часть пути, Северус. Однако, ты должен понять, что пока есть хотя бы одна темная тень, ты не сдвинешься с места. И чем более прозрачным станет твое сердце, тем больше света наполнит тебя. Тем легче будет следующий шаг.

— Света? — снова переспросил Снегг.

— Ты же только что видел его, не так ли? Пока он только причиняет боль, — ответил Дамблдор. — Но так будет не всегда.

— Я… Потом я видел Поттера… — медленно проговорил Снегг.

— Да, разумеется, ты его видел, — кивнул Дамблдор. — Он ждет тебя с тех самых пор. Ты — последняя темная тень, мешающая ему следовать дальше. И он терпеливо ждет освобождения.

— Все это время? Ждет? — ошеломленно спросил Снегг.

Дамблдор кивнул.

— Он смотрит на все свои ошибки точно так же, как ты сейчас смотрел на свои. Снова и снова возвращаясь к этому. К тому, что произошло между вами. Это держит его здесь. А Лили, хотя и могла бы пойти вперед, остается рядом с ним. Чтобы помочь ему. Чтобы помочь тебе. Справиться с этим, преодолеть эту ненависть. Но ведь ты уже понял, да? Дело ведь было совсем не в Джеймсе…

Снегг издал сдавленный возглас и отвернулся.

— Ты всегда это знал. Да, Альбус?

— Признаться честно, да. Ты знаешь, что я неоднократно пытался все исправить, но к сожалению, у меня не получилось. Я надеялся, что в зеленых глазах Гарри ты увидишь сердце его матери. Что этот удивительный мальчик даст тебе новое дыхание… Но увы.

Снегг снова издал глухое восклицание.

— В его глазах я видел только то, что натворил. Что сделал с ней… Ведь это из-за меня… А его лицо… Он так похож на отца...

— Только внешне, — вставил Дамблдор. — Гарри совсем другой. Джеймс был единственным сыном и наследником почтенной семьи. Поздний ребенок, обожаемый своими родителями. Избалованный, самоуверенный, ни в чем не знавший отказа или нужды... А у Гарри нелегкая судьба. Он десять лет прожил с родственниками-маглами, не получив от них ни капли тепла, понимания, нежности или заботы. Все, что у него было в детстве — это крохотный чулан под лестницей, несколько поломанных игрушек и паук Барри, с которым он шептался, чтобы справиться со своим страхом, когда его в наказание запирали на много часов в его тесной кладовке. Но несмотря на все невзгоды он не утратил ни способность любить, ни способность радоваться. Едва он приехал в Хогвартс, мне стало очевидно, какой это славный и добрый ребенок.

— Он постоянно дерзил мне, — подал голос Снегг. — И я всегда слышал голос Поттера, его смешки и издевки, как он…

— Это даже хорошо, что Гарри все-таки научился давать тебе отпор, Северус, — улыбнулся Дамблдор. — Было бы гораздо хуже, если бы наш Избранный оказался слабохарактерным и пугливым. Так что даже ваши конфликты в конце концов пошли ему только на пользу и закалили его дух. Однако, не буду скрывать, что я надеялся на совершенно иное…

— В конце он был… Он был со мной… — едва слышно произнес Снегг. — Я отлично знаю, насколько он меня ненавидел. Все эти годы я видел это, чувствовал, но… Он остался со мной, Альбус. Не засмеялся, не ушел. И на его лице была такая боль, что… Почему он остался?

Дамблдор вздохнул.

— Потому что Гарри — сын своей матери, — ответил он тихо. — Он горяч, упрям, неудержим, как большинство мальчишек в его возрасте. Но у него великое сердце, Северус. Признаться, когда я попросил тебя заняться с ним окклюменцией, я рассчитывал, что, проникая в его мысли, ты все же увидишь это. Поймешь, с какой чистой душой ты имеешь дело. Но… Увы, и здесь меня ожидало полное фиаско.

— Я был уверен, что ему просто нравится геройствовать и выделяться, — проговорил Снегг, глядя в каменный пол. — Все эти статьи, интервью, фотографии… Он был таким же, как его отец. Жадным до славы. Я был уверен, что ему доставляет удовольствие быть в центре внимания. И считает, что раз он Избранный, то ему всё дозволено.

— О, Северус, — вздохнул Дамблдор. — Однажды самое заветное желание его сердца отразилось в зеркале Еиналеж. И, уверяю тебя, там не было ни славы, ни всеобщего поклонения, ни геройства. Гарри жаждет любви. Он неистово хочет иметь семью, дом, родных, которые его любят. И он, не глядя, отдал бы всю свою знаменитость за одно мгновение с папой и мамой...

— Однако, Альбус, при этом он никогда не мог просто спокойно усидеть на месте. Поттер зачем-то вечно совал нос в дела, которые его не касаются…

— Будь справедлив, Северус, — улыбнулся Дамблдор. — Давай признаем, что эти дела имели к нему как раз самое прямое и непосредственное отношение. И Гарри имел полное право, как ты выражаешься, совать в них свой нос. Здесь мы с тобой совершили, пожалуй, самую серьезную ошибку. Следовало рассказать ему правду уже тогда, после Турнира трех волшебников, когда он чудом ускользнул от Волдеморта. Нельзя было откладывать этот разговор. Ему нужна была правда, а не моя слезливая сентиментальность… Он был готов выслушать ее. Он уже тогда был силен духом, как взрослый мужчина, и выдержал бы этот груз... Вообще нельзя требовать от такого умного и горячего парня слепого послушания. Нельзя было ожидать, что он будет лишь покорно слушаться и без вопросов делать то, что ему велят. С моей стороны это было непростительно. А тебе, Северус… Тебе следовало…

— Мне следовало хорошенько треснуть по голове, чтобы я, наконец, прозрел, — с тяжелой яростью проскрипел Снегг. — Почему? Почему я ничего не понял? Я столько лет видел его каждый день. И ничего не понял!

— Ты видел только то, что хотел увидеть, — похлопав его по плечу, ответил Дамблдор. — Только не воображай, пожалуйста, что ты единственный человек на свете, совершивший эту ошибку. Мы все грешим этим в той или иной степени. А у тебя для этого были вполне понятные причины…

— Да, были, — снова жестко вставил Снегг. — Я был полным, непроходимым болваном, который вообще ничего не видел, кроме собственных болячек. Вот единственная причина. Однажды я поклялся защищать сына Лили, но разве я выполнил свою клятву? Разве я хотя бы раз увидел в нем сына Лили? Я видел только Поттера. Не ее... О, Альбус…

— Сейчас все это уже не имеет значения, — мягко ответил старый директор. — Все кончено. Джеймс ждет твоего освобождения. Я более всего хочу, чтобы после всего, что тебе довелось вынести в жизни, ты наконец обрел мир с собой и нашел свой новый путь, свое новое предназначение.

— Альбус, а вы почему здесь? — вдруг поднял голову Снегг. — Тоже темные тени прошлого?

— Несколько незаконченных дел, — ответил Дамблдор. — Думаю, что это ненадолго…

— Гарри? — Снегг выдохнул имя, и гримаса острой боли на мгновение исказило его лицо.

Дамблдор кивнул.

— Я должен ему многое объяснить.

— Вряд ли он надолго застрянет в «зеркале мира», — задумчиво проговорил Снегг. — Слишком короткая жизнь…

— О, я думаю, что до этого вообще не дойдет, — вдруг улыбнулся Дамблдор. — Северус, помилуй! Что может увидеть этот чистый, отважный ребенок в «зеркале мира» после такого великого самопожертвования, которое он сейчас готовится совершить? Милые детские шалости? Или злосчастную историю с этим вашим заклинанием от врагов? Он искупил ее полностью. Вы же помните, в каком ужасе Гарри был от содеянного, как покорно отбывал все наложенные на него наказания… И потом — сегодня ночью он спас жизнь Драко Малфою. Так что этот счет полностью оплачен и закрыт. Нет, для Гарри все будет иначе. Впрочем… Не будем сейчас об этом. С ним я встречусь позже. Сейчас мне нужно помочь тебе, Северус.

— Вы ничем не можете мне помочь, — глухо и жестко ответил ему Снегг. — Есть лишь два человека, которые могут снять с меня этот груз. И ни один из них этого не сделает… И первый из них — это я сам.

— У Гарри великое сердце, — снова повторил Дамблдор. — То, что он разделил с тобой последнюю минуту, дает тебе полную свободу. Понимаешь? Он простил тебя. Он не бросил, хотя имел для этого все основания... Он простил, я уверен в этом.

Снегг только покачал головой.

— Вы поручили мне рассказать ему правду. И мне только чудом удалось сделать это. Что было бы если бы он отвернулся? Не подошел? Не попытался понять?

Дамблдор вздохнул.

— Да, это тоже было моей серьезной ошибкой. Но мы не могли предугадать, что Темный лорд решит убить тебя, Северус. Однако, я полагаю, исход дела все равно не стал бы иным. Гарри не уклонится от встречи с Волдемортом. Он вышел бы к нему навстречу в любом случае — даже просто для того, чтобы защитить других от полного истребления…

— Но тогда он ничего бы не узнал о крестраже.

Дамблдор снова вздохнул.

— Но ты успел, Северус. Ты сделал всё, что нужно. Теперь пора обрести покой и свободу.

— Снегг только покачал головой.

— Пока я не услышу это от него самого, все ваши слова будут бесполезны, Альбус. Осталось недолго…

Дамблдор покачал головой.

— Не все так просто… Впрочем, если мои догадки верны, то исход дела будет зависеть только от самого Гарри. Вполне возможно, что ваша встреча будет отложена на неопределённый срок. Но я совершенно уверен, что мальчик, который способен поддержать в минуту смерти самого ненавистного ему человека, узнав полную правду, ни за что не станет обвинять тебя, Северус…

Снегг снова покачал головой, всем своим видом показывая, что никакие увещевания не имеют для него значения.

Дамблдор снова вздохнул и поднялся с места. Снегг сделал то же самое.

— Что ж, Северус, — произнес седовласый директор. — Я и правда вижу, что ты еще не готов к новому пути. Тогда сейчас нам нужно проститься. Ты умный человек, ты быстро поймешь, что к чему. Где сейчас твое место и что ты сможешь сделать, что будет тебе под силу… Позови меня, если я тебе понадоблюсь, хорошо? Лили и Джеймс тоже будут рады помочь, но пока, как я вижу, ты не слишком жаждешь их общества…

— После всего, что я… Что Гарри пришлось из-за меня… Нет. Я не могу смотреть им в глаза, Альбус. Я не готов.

— Как скажешь, — ответил Дамблдор. — Однако, здесь никто не бывает абсолютно один, если сам того не захочет. Мы неплохо ладили с тобой, Северус. И я надеюсь, что еще смогу быть тебе полезен. Ты не одинок, помни об этом, хорошо? А сейчас мне пора.

Дамблдор снова похлопал его по плечу и устремился к выходу.

Снегг, совершенно растерянный, молча смотрел ему вслед.