Письма издалека (гет)

Письма издалека, боже, как странно, как нелепо:

Держит моя рука вместо письма пригоршню пепла.

Письма издалека, помню я твой знакомый почерк.

Сердце забыть никак не хочет письма издалека.

* * *

Она приходила сюда слишком часто. Почти год, после захвата Нью-Йорка читаури. Для него время — вода. Для неё — смысл. Она наблюдала больше, чем говорила. Поначалу, было странно видеть его таким — безвольным. Именно не слабоволие, а — безволие. Он — птица в клетке. Она... хоть и снаружи, тоже заключённая. После многочисленных заданий, последствий, упрёков, ей было не спокойно на душе.

Топить горе в стакане, как Старк, бредить воспоминаниями, как Роджерс, сдерживать истинную натуру, как Беннер, отдаваться тренировке, как Бартон, она не умела. Её умения простирались слишком далеко, охватывая многие науки, одна из которых — сочувствие. Она подошла к этому вопросу неумело, прощупывая почву под ногами, боясь упасть. Шагала и падала. Держась за данное ей в КГБ и Красной комнате, влитое вместе с какой-то потусторонней дикостью, Романова изучала. Отгородившись от окружающих, смирившихся с её нелюдимостью, шпионка направила своё внимание на него. Бог Лжи и Обмана, гость из другого мира, изгой на родине, он мог помочь во многом. Лгать и обольщать, не в этом его ценность. Непростой характер, озлобленность, жажда мести. Он как туго завязанный морской узел, никогда не знаешь, как его распутать. Он трудный "ребёнок", покалеченный наплевательским отношением. Вопреки всему, Наташа жалеть его не собиралась.

* * *

Сегодня, он кристально чист как новорождённый, понятен, как раскрытый кем-то фокус. Разочарованный жизнью философ, страждущий, чтобы его оставили в покое. Печально. Покоя ему не дождаться. Никогда. В тюрьме, кем-то названной Клеткой, Лафейсон имеет одновременно всё и ничего. Он свободен от нравоучений Тора, наряду с этим, имеет честь принимать "гостей". Отплатить ему за смерть Колсона мечтают многие. Именно по этой причине, доступ к Клетке ограничен, статус "посетители" имеют только высокопоставленные чины, такие как директора ЩИТа Ник Фьюри и шишки из Совета. И если холёным мордам из Совета, Локи был практически безразличен, то Фьюри забредал к Лафейсону не так часто. Спрашивается, тогда каким образом Наташа добыла пропуск? Множество методов взлома, подлога, ухищрений? Не совсем. Точнее, один взгляд подаренный Нику.

По отделам и в Штабе ЩИТа, ходили байки о скупости директора на чувства, любые проявления слабости. Он как машина, у него нет предела, только чётко установленная программа, он всегда работает на полную мощность. Ни одной бреши, сплошной монолит. Верить таким бредням могли новички, агенты, не знающие директора так, как знала его Наташа.

— Все свободны, — зал пустеющий после брифинга, не лучшее место для разговоров. — Агент Романофф, попрошу ко мне в кабинет.

Покидающие зал, почти не дышали, пытаясь ухватить толику информации, обрывок слов, чтобы в дальнейшем, превратить весь этот сумбур в полновесную сплетню. Прискорбно. Агенты ЩИТа тоже люди. Им тоже бывает одиноко, неописуемо плохо, их тоже тошнит от крови и битв. Они опускаются низко, плачут горько, стонут шёпотом.

Грозный вид директора отваживает зевак, они устремляясь в бесконечные коридоры, бегут с мыслью: "Кто угодно, но не я...".

* * *

Дверь плавно закрывается. Их двое. Нет никаких рангов, различий, только дружеская обстановка. Он наливает в её чашку кофе (знает, как она любит), ставит тарелку с печеньем. Устало улыбаясь, немного хмурясь (она пришла не просто так), садится напротив.

— Наташа, — знакомство начатое с минорной ноты, теперь всё чаще переходит в мажор. Ник рад видеть своего лучшего агента. Радость от её возвращения с заданий, от такого тихого, с характерным хрипом голоса, от знания — она жива и невредима. Он списывает странную привязанность на свой пост. Фьюри в ответе за каждого агента, не важно, кто он. Версия носит показательный характер для других. На самом деле, Ник заботится о Наташе. Она независима, едва ли стерпит опеку, если поймает на подобном, то проблем не оберёшься. Маленький волчонок, показывающий зубки, умеющий больно укусить обидчика. Пока, Ник остаётся не пойманным. Возможно, это просчёт Наташи, или напротив — благодарность. Он теряется в догадках. — Ты хотела поговорить без посторонних?

— Мне нужен допуск в Клетку, — играть в "гляделки" не стоит. Ник — её друг. Её учили, в жизни нет друзей, возлюбленных, есть только инструменты для операций. С возрастом, она поймёт, учителя намеренно лгали ей. — Сделаешь?

— Он опасен, Таша, — ему ли говорить шпионке об опасности. Она нахлебалась немало крови, не один пуд соли выступил на спине от холодного страха, немало патронов, взрывчатки потрачено, чтобы остановить злую старуху опасность. — Зачем это тебе?

— Хочешь сделать добро? Ни о чём не спрашивай, — это уже заявка на свободное падение, для неё одной.

— Сколько у меня есть времени? — Он старается проникнуть внутрь, прочитать мысли. Зря. Старая школа. Он самолично латал уязвимые зоны психики, работал не покладая рук, для её же блага. — Хочешь его исправить?

— Изучить, — она прячется от всей команды. Мстители состоящие по большей части из мужчин, не помощники ей на этом тернистом пути. — Ничего не случится, обещаю Ник, — раз за разом, её обещания остаются таковыми. В силу обстоятельств, Таша сейчас отрекается и от его помощи. — Ты мне доверяешь?

— Ты знаешь ответ. — Один раз, она спасла его никчёмную. Он попал в засаду, Совет отказался идти на компромисс, следовать указаниям безумцев. Фьюри грозила мучительная смерть. Таша единственная, кто ослушавшись приказа, пришёл на помощь. Конечно ей досталось не только физически, но и морально. Она зализывая раны, выслушала его несколько сбивчивые слова благодарности. Она посчитала, они квиты. Фьюри только сделал вид. — Я доверил бы тебе даже свою жизнь...

— Ник, не разбрасывайся словами и обещаниями, прошу... — она до сих пор хранит его письмо. Ник написал, как он понимает их дружбу, насколько предан ей, ничего не попросив взамен. — Одну услугу, я...

— Плата мне не требуется, — тёплая ладонь накрыла хрупкую ладонь шпионки. — Просто обещай, что будешь осторожна, Таша...

— Обещаю, — она легко поднявшись с кресла, заключает Фьюри в объятия. Отстранившись, ни говоря ни слова, чтобы не пришлось потом жалеть, уходит.

— Таша... только возвращайся назад...

* * *

Через двадцать четыре часа она направляется в Клетку. Серые стены из вибраниума, на каждом шагу камеры со встроенными сканерами. Не только тихая слежка, но и охранники в броне из того же металла. В этой части Секретной Базы созданы все условия для таких как Локи. Бежать невозможно. Помощи ждать бесполезно. Она показав пропуск, выдержав соответствующие процедуры: сканирование сетчатки глаза, отпечатков пальцев, тест ДНК, наконец персонализацию, беспрепятственно проходит внутрь. С виду средних размеров комната, с двойным стеклом — узник не видит посетителя, зато, посетитель видит всё, что происходит с заключённым.

Сама камера похожа на комнату, с минимумом мебели, скупой обстановкой: шкаф для книг, кровать, стол, стул, а в углу, маленькая кабинка похожая на ванную комнату. Почти келья монаха, ни телевизора, ни интернета. Бог Обмана лежит на кровати, спиной к ней, уставившись в книгу. Обложку и название, рассмотреть не представляется возможным. Шпионка поначалу решает занять стул возле стены, затем, что-то подталкивает её подойти ближе к стеклу.

— У меня давно не было посетителей, агент Романофф, — Лафейсон откладывает в сторону книгу. — Вы знали, когда человек улыбается или смеется, задействованы примерно 30 или 32 лицевых мышцы, а вот когда хмурится — только 17. Угадайте, сколько понадобится времени тупым Мстителям, чтобы понять, я хочу, чтобы меня оставили в покое. — Он не похож на прежнего Лафейсона, манерного эгоиста, показушника и игрока с огнём. Сейчас, ему больше к лицу грусть и разочарование. — Похоже, мы с ними не найдём взаимопонимания.

У него забрали костюм. Благо, в ЩИТе не изверги, вместо зелёного с золотистым, бог теперь носит обычные джинсы и рубашку на выпуск. Обувь на ногах отсутствует. Зато, есть прелестный атрибут, украшение на лодыжке — исправительный браслет. Датчик мерно мигает красным "глазом", оповещая о стабильной работе. И не только. Романофф знакома с этой разработкой. Датчик контролирует жизнеспособность подопечного. Говоря сухим языком цифр и терминов, вздумай Локи бежать, электрический разряд огромной силы выбьет из него всю охоту. Ведь как известно, даже Боги смертны. Единственная месть состоит в его причёске. Короткое каре тёмных волос, делает трикстрера похожим на обычного парня с окраины, а не на всесильного Бога Лжи и Обмана.

— Как поживает агент Бартон? Перестал играть в героя? Вы такая красивая пара, поверьте мне. — Он не видит её, но чувствует. — А доктор Беннер, попавший под магический взгляд ваших красивых глаз? О, не всякий станет так долго скрывать симпатию к вам, — он пересекает комнату, садится прямо на пол, привалившись к стене. — Миллиардер тоже грешен, купился на вшивое сочувствие, растаял, — он не мигая смотрит на Романофф. Не важно, что разделяющее их стекло высокотехнологичное, почти безупречное. — - Он перещупал немало девок, а вы, чем-то зацепили Старка. Было бы настроение, поломал бы над этим голову, — он вскидывает руку, как в былые времена. — Но мне безразлично. И солдат, куда без него? Оловянный болван ЩИТа, жертва ваших чар. Защищать и любить, он так этого хочет... А одноглазый старик, без ума от тебя, Наташа. — Трикстер щёлкает пальцами: — Но есть один недочёт, который эти слепцы не видят, их жалкая любовь и забота тебе даром не нужны. Верно? Поэтому ты здесь, рыжая. Поэтому, каждый день улыбаясь им при встрече, переступаешь через себя. Они для тебя никто.

— Ошибаешься, Лафейсон, — он думает, что знает её душу. Читает как книгу. Не правда, она не похожа на йотуна. Она не холодная глыба льда. — А ты сам, знаешь чего хочешь?

— Определённости, — ни близких, ни родных. Он осколок зеркала, кривой, неподходящий по параметрам этой жизни. Он не просил, не звал, он спрашивая со слезами на глазах, застрявшим где-то в груди криком, требовал ответа. Кто он? Не дитя асов, не сын могучего Одина и добросердечной Фригги, не брат Тора. Он трагедия, случайность, избежавший смерти глупец, сошедший со страниц древности, отпрыск ледянящего Йотунхейма. — - Как когда-то хотела её ты... — ему не требуется читать мысли, чтобы понять Романову. Их короткий разговор на хеликэрриере, сказал ему больше, чем любые слова. Она обманула Лафейсона, он не забудет этого. Йотун не обижается, эта привилегия смертных, он где-то даже восхищён ловкостью Наташи. При других обстоятельствах, он бы желал видеть русскую на своей стороне. — Ты пришла за ответами, правильно?

— Почему именно я?

— Так нужно.

— Кому?

— Не всё ли равно, Романофф? — опустошённый её приходом, Локи отворачивается. — Ты всегда искала смысл жизни, семью — настоящую, неподдельную дружбу, преданность и любовь, — он предугадывая её возражения, продолжает: — Отрицать будешь на ковре у Совета, скрывать эмоции перед своими... кхм... друзьями, лгать врагам, а мне, не стоит. Я вижу тебя насквозь, Наташа, — плавный переход от фамильярности к её имени не коробит, он ошарашивает. — Будь тебе наплевать, давно бы бросила свои визиты в Клетку. Ты не жалеешь, это хуже, ты стараешься понять... Лезешь внутрь, в самую душу, пытаешься сказать что-то, разубедиться в своей неповторимости. Сильные деревья растут в одиночку, Наташа.. Запомни. Я не нуждаюсь в тебе, так же как и ты во мне. Брось попытки сделать что-то из ничего.

— Когда-то, ты умел создавать, — её рука касается стекла, несмотря на предупреждающий писк браслета, выданного ей при входе. — Теперь, ты разрушаешь. Не стану нести банальную чушь, она не поможет, — её взгляд встречается с его. Он по ту сторону, она знает, нескончаемая боль рвёт его изнутри. Он только сильнее прижимает свою ладонь к стеклу. — Я верила, что знаю ответы на все вопросы, могу усмирить любой страх, — она закрывает глаза и видит Локи. Бог Обмана и бесконечный коридор. — Ты дал мне понять, это чистый самообман, нельзя знать всего, — она слышит хриплое сбивчивое дыхание, чувствует его прикосновение к своей шее. — Мстители дороги мне, за них, я готова пожертвовать собой, тебе это знакомо...

— Нет... — трикстер упрямо качает головой. — Ради Тора, Одина я и пальцем не пошевелю, — дыхание учащается, пульс почти рвётся к красной отметке.

— А ради матери? Фригга любит тебя, ты чувствуешь и видишь её любовь, — она не хочет открывать глаза, ощущая его жгучие поцелуи и прикосновения. Общаться с ним без слов, на уровне подсознания, в этой смеси небытия и иллюзии, для ней привычка. — У нас именно такое отношение называют любовь...

— А как назвать наши отношения? — его руки сейчас почти ледяные, пальцы ласкающие её запястьях испускают холод. — Ответь мне, Наташа...

— Зависимость, Локи... — она прикусывая губу, тихо шепчет: — Мы оба зависимы, друг от друга... Это не любовь, это жажда найти родственную душу, согреться, — она крепко прижимаясь к нему, обнимает Лафейсона. Её губы — горячее ревущее пламя, растапливают его ледяную душу, дарованную по праву рождения.

Её внутренний огонь, его спасение. Он слишком замёрз в этой глуши. Один, наедине с мыслями о прошлом, о матери, неосознанных ошибках. Его дар. Как когда-то, Всеотца — жизнь.

— Будь это обман, — трикстер стягивает с неё куртку. Он пленник, нарушивший законы всех миров, а главное, поправший свой собственный закон — не иметь слабостей. — В вашем мире за такое лишают жизни, — он не сопротивляется, когда руки Наташи стаскивают с него рубашку.

Её ладони бродят по его груди, задерживаясь на шрамах, отметинах, ожогах. Она хочет знать о нём всё, хочет, чтобы он принадлежал исключительно ей одной. Безраздельно. Он тень в этом кошмаре, сорвавшийся в пропасть архангел, виновный, которому отказано в презумпции невиновности. Он полон боли, как и она сама. Она не отдаст его на растерзание ЩИТу и Совету. Привязанность выйдет ей боком, Ник с Мстителями возненавидят. Неизбежно одно — она останется в единственном числе. Точнее, с ним. Локи станет бороться, она всегда выполняет свои обещания.

— Всё хорошо... — шепчет Романова. — Я с тобой...

Неужели, обвинители не разгадали трикстера? Снаружи — он покрыт льдом ненависти, изнутри — горит огнём отчаяния. Любовь? Кто её видел? Она не хочет называть их танец двух теней — любовью. Стоны утопают в шёлковых подушках, простыни сдерживают жар страсти, поцелуи и прикосновения обжигают. Пока горит огонь, пока бумага не превратилась в пепел, пока не встало солнце, они едины. Бархатная ночь всё скроет, дарует им шанс быть вместе.