«Волга» мчалась в закат (гет)

Она лежала в пустой палате, прислушиваясь к пиканью датчиков. Саднил шрам. Сколько же стежков ей наложили? Какая уже разница, главное, что они поймали...

Накатила блаженная истома и повлекла за собой в полусон-полуявь из обрывков воспоминаний.

Вот она плачет над могилой матери...

Выпускной, омраченный убийством подруги, и ЕГО голос гремит, усиленный микрофоном — "Ты им доказал?!"

И всё — она выбрала свой путь, навсегда покоренная загадочным следователем, окружённым ореолом легенд, его хриплым голосом, мрачным взглядом и ироничной ухмылкой. Одна фраза "Да. Хорошо." — и Есения за ним на край света готова бежать, забыв о беззаботной жизни под папочкиным крылом.

Когда она начала переосмысливать свою жизнь? Когда поняла, что это всё ненастоящее — мишура, яркая обёртка, под которой скрывается, в лучшем случае, ничего не стоящая пустышка, а в худшем...

Сейчас, на жёсткой больничной кровати, Есения пыталась вспомнить, когда же она осознала, что трепыхаться бесполезно, что сколько себя не обманывай, сколько не бегай за дозой эндорфинов к Осмысловскому, итог один — она вернётся к НЕМУ, и будет покорно заглядывать в глаза, в надежде на улыбку, на одобрение, на... На то, что он увидит в ней женщину?

Меглин всегда ходил по тонкой грани: жизнь, работа, психика... И появилась она. Хотя, нет, не появилась. Он просто ждал, поэтому так просто впустил в свою жизнь недавнюю выпускницу, считающую себя самой умной и невероятно везучей — стажёр самого Великого и Ужасного! И теперь уже Есения постигала эти границы, кем-то определенные, но такие хрупкие, как человеческая жизнь, и такие же бессмысленные.

Вот так легко, как отнимал жизнь у очередного маньяка, Родион стёр последнюю, проведенную им самим границу, разделяющую их. И она словно заново родилась, как ни парадоксально, в день её рождения, а точнее, в ночь... И эта ночь станет эталоном, ненавистным идеалом, перечеркнувшим всё, что было до, и что будет после.

А после — беспросветный мрак, алкоголь, обеспокоенный отец и заботливый Осмысловский. Она тогда не Меглина убила, а себя. Это её сердце истекало кровью, это её душа сгорела вместе с Мерседесом, осталась только оболочка, которую Есения изо всех сил пыталась заполнить. Набить доверху подобием пасторально-счастливой семьи — мама, папа и дочка. Только вот, от матери к дочери... А отец..., тут даже тест не нужен, эти глаза она узнает из тысяч.

А ей не нужен был ребёнок, не нужен коттедж и перспективный муж. Каждую грёбаную ночь она улетала в пыльный лофт с пустыми бутылками, кактусами и жестяной бочкой, в которой полыхал огонь, а на огромной кровати лежал, ухмыляясь, хозяин этого безобразия, он протягивал руку, — "Иди сюда. Ну, иди, иди..."

Потом наступало утро без него. Снова и снова, как день сурка. Вместе с одеждой надевала улыбку, и запрещала себе вспоминать. И так каждый день и каждую ночь. Не раз Есения задавалась вопросом — когда? Когда она сорвется и загремит к Бергичу?

И настал день, когда весь её придуманный мир разлетелся на осколки. Родион жив. Но он теперь другой. На нём смирительная рубашка, и он её не помнит. И себя не помнит. И виновата во всем она, Есения.

Она не может с ним работать, не может его принять, не может себя простить. Как она могла ненавидеть свою жизнь, такую простую и понятную, и Женю — терпеливого, заботливого, который стал идеальным отцом для её дочери. Как можно променять этот уютный мир на абсолютного психа? Тогда почему же её так тянет к нему? Почему она снова и снова пытается рассмотреть в его пустых глазах хоть какой-то намек?

Отчаяние, злоба и бессилие. На себя, на него, на весь мир. Хочется кричать, рушить все вокруг, рыдать, пока не закончатся силы. Как в кошмарном сне, и выхода нет. Сколько раз она срывалась на Родионе? Самой от себя противно. А он, даже такой, он все видит и все понимает. "Ты же не это сказать хотела", — пальцы чувствуют биение сердца и шрам, тот самый...

Подушка промокла от слёз, хочется кричать во весь голос, но сбежится персонал. Как она могла подумать, что Родион причастен к смерти её отца?! Как могла не видеть того, что происходило прямо перед её носом?! И в этом тоже виновата она. Не поняла, не разглядела угрозы в человеке, которого возвела в ранг самого близкого. А он отнял у неё дочь. Сейчас она даже благодарна Осмысловскому, иначе не поняла бы, как дорог ей этот маленький, беззащитный человечек, появившийся на свет, чтобы стать связующим звеном двух судеб.

"Как же так получилось?" — в этом вопросе и боль, и растерянность, и непонимание. А она, как девчонка, оправдывается, хотя, он и без этого знает все ответы, даже лучше самой Есении. И что стало бо́льшим ударом — её предательство (нет, ну а как расценить тот факт, что она тут же побежала искать утешение в объятьях другого), или ребенок с невероятным генетическим набором, сказать сложно. Сама Есения могла только догадываться о том, какие мысли тревожат Меглина, так глубоко он её никогда не впускал, держа на пороге, изредка приоткрывая дверь в свой внутренний мир. А она для него как раскрытая книга.

Понимал ли Меглин, как больно ей видеть его таким? И, вообще, имело ли для него хоть какое-то значение, что она, как сломанная кукла, которой играли чужие руки. Хотя, почему чужие? В редкие минуты просветления, и он позволял себе развлечься, наблюдая за её смятением, чтоб потом снова уйти в свой мир, куда ей нет и не будет доступа.

Делай что хочешь, только будь рядом, только не ускользай от меня!

Напрасно переживал Бергич, что психика Родиона может не выдержать информации, хранящейся у особой «резервной копии» Меглина. Родион «закладывал» в уникальную память Виталика всё, что он узнавал и делал, но явно не то, что чувствовал. «Моя… Мой друг», так он её представил. Какое место он отвел ей в своих рассказах? Есения снова почувствовала ледяную волну страха, обрушившуюся на неё, это ОНА потеряла способность здраво мыслить, испепеленная взглядом того самого Великого и Ужасного, это у нее с оглушительным треском рухнули так старательно возведенные барьеры. Она снова готова бежать за ним хоть на край света, даже тогда, когда весь этот свет ополчился против них…, особенно тогда.

И самый страшный кошмар — по-настоящему почувствовать себя его жертвой. Там, в доме где всё началось. Она же и вправду думала, что Меглин убьет её, она смирилась. Если она и заслужила такой участи, то только от его руки. Только там, на грязном деревянном полу, усеянном осколками, прижавшись спиной к батарее, уже не надеясь ни на что, она испытала настоящую боль, увидев в его глазах то, из-за чего согласилась бы снова и снова пережить весь этот кошмар. Он её помнил!

А ещё она помнит, с каким наслаждением перерезала глотку актеришки, помогавшего Самарину, встретившись взглядом с Родионом. Только в его глазах застыла боль, наверное, распарывая живот ТМНП осколком стекла, он вспоминал имена всех жертв этой бессмысленной игры, затеянной глупым несчастным мальчишкой, брошенным и непонятым. Так умел понимать всю суть вещей только Меглин…

Есению мучил один последний вопрос, который она всё никак не решалась задать сидящему в пассажирском кресле Родиону. По всему выходило, что она не оставила ему выбора, увозя из больницы. Пожизненное у Бергича, которое пророчил Быков, или она и Верочка. Есения сделала выбор за них обоих. А что, если у Меглина был свой вариант дальнейшего развития событий, и они не входили в его планы? Что если он снова уступил в её притязаниях на его неприкосновенную свободу?

Тонкие пальцы нервно покрутили ручку магнитолы, выбирая музыку.

— Оставь… музыка прикольная! — забавный мальчишка, смущаясь, смотрел на неё с заднего сидения.

Есении всё сразу стало понятно, словно пелена с глаз упала — Меглин, несмотря ни на что, доверяет ей, причем настолько, что разделил с ней ту беззащитную часть своей души, которую прятал даже от себя самого.

Она все-таки спросила, — Куда поедем?

— На море. Никогда не был. — не глядя на нее, ответил Родион.

Это был тот ответ, которого она ждала. Все остальные вопросы потеряли свою значимость. Такая мелочь — море, её мечта, их давний телефонный разговор — он всё помнит! И, как подтверждение — усмешка и теплый, слегка насмешливый взгляд. И всё, больше не нужно никаких слов и никаких признаний. Раны затянутся, шрамы заживут, только будь рядом!

«Волга» мчалась в закат, догоняя солнце.