Homecoming (гет)

Примечания:

Я намеренно проигнорировала тот факт, что должность камерленго может занимать только кардинал, которым Ренато, как мы знаем, не является. Учитывая, что действие происходит во время и после предполагаемой "чистки" на верхах, вполне естественно, что позицию, приближённую к Папе, на короткий срок вынужденно занял человек, которому он безраздельно доверяет.

Часы на соборе Святого Петра пробили полдень. Жара, от которой едва не плавился асфальт, заставляла людей покидать помещения как можно реже, и обычно заполненные народом улицы Рима были странно пустыми и тихими — как будто весь мир замер в ожидании чего-то неизбежного.

Новый папа Римский и его приближённые с наступлением летнего зноя перебрались в Кастель-Гандольфо, и Апостольский дворец застыл где-то между сном и явью, тёмный и практически безлюдный, если не считать нескольких слуг, поддерживающих порядок в резиденции понтифика, да камерленго⁽¹⁾, оставшегося составить финансовую отчётность за последний месяц и проработать несколько важных дополнений, касающихся законов, направленных на полную реабилитацию Других и их восстановление в правах. Хотя после переворота в Ватикане прошло уже почти полгода, и церковная власть вместе со светской официально признали притеснение обладателей сверхъестественных способностей геноцидом, бумажная волокита растянулась на долгие месяцы — сколько бы Обычные и Другие не сражались за первенство, побеждала всегда бюрократия. Наконец последняя папка была приведена в порядок, и Ренато устало откинулся в кресле. От духоты голова разболелась, и он тонкими изящными пальцами коснулся виска, зацепив едва заметную белую полоску шрама, подарок от Магистериума — и напоминание, что он до сих пор жив только благодаря Ловчей и её странным друзьям из Гнезда, вытащившим превращённого заботливыми руками Петара и его подручных в кровавое месиво молодого священника из подземных крипт. Процесс спасения он, в общем-то, пропустил — оно и не удивительно, с учётом того, что на нём ни единого живого места не было к моменту появления поискового отряда. В памяти остался только истошный крик Ловчей, зовущей его по имени, тошнотворный хруст ломающейся шеи Григорова — вампир был не в настроении разводить дипломатию и решил проблему радикально, а еще ворчание чернокнижника, по большей части состоящее из нецензурной брани по поводу Церкви, пока тот тащил его на себе до ближайшего места, где не действовала особая защита, блокирующая любую магию, включтая телепортационную. Где-то после особо витиеватой тирады про блюстителей гребаного папского порядка измученное сознание Бернарди, не способное больше воспринимать любую информацию, наконец сдалось и отключилось, чтобы включиться через два дня, когда активная фаза переворота почти подошла к концу — кардинал Бароне и Веспер решили действовать на опережение после похищения второго агента, чтобы не дать врагам времени прийти в себя.

В двери тихо постучали. Молодой священник встрепенулся и произнёс, повысив голос:

— Войдите!

В кабинет, низко кланяясь, вошёл один из служащих — узнать, готовы ли документы к отправке. Про себя камерленго отметил, что мужчина вошёл с пустыми руками, и тихо вздохнул.

— Почты из летней резиденции ещё не было?

— Нет, монсеньор, ожидаем к вечеру.

— Хорошо, — кивнул Бернарди. — У меня всё готово, осталось только разложить по конвертам и запечатать. Принесите, пожалуйста, всё необходимое.

— Конечно, монсеньор, — служащий поклонился и вышел в коридор.

Ренато знал, что тот обязательно по пути заглянет на кухню — за кофе и новыми сплетнями, а значит, у него было примерно полчаса, чтобы перевести дух. Однако стоило ему вновь откинуться на спинку и прикрыть глаза, как в тёмном углу кабинета с тихим хлопком материализовался Шен. Чернокнижник презрительно оглядел расписанные религиозными сюжетами стены, роскошные портьеры, дорогую мебель и скривился. Взглядом отыскал расслабившегося в кресле за рабочим столом, заваленным документами, хозяина помещения, и его лицо смягчилось. Колдун небрежно поправил рукав пальто и громко спросил:

— Эй, святоша! Уснул там, что ли?

Уголки губ молодого камерленго дёрнулись вверх, намечая тонкую усмешку, но глаза так и остались закрытыми.

— Сеньор Шен, добро пожаловать в мои скромные апартаменты!

— Да уж, скромные, — хмыкнул мужчина. — Пафосные ублюдки вы всё-таки, церковники. Не жалко будет всё бросить?

— Что — всё? — поза Ренато так и не изменилась. Шен расслабленно привалился к стене.

— Богатство, власть, хоромы эти, в конце концов.

— Да, вы правы, апартаменты в самом деле чудесные, — как будто печально окинул взглядом покои священник и вздохнул, но тут же улыбнулся, — вот только мне в любом случае пришлось бы их освободить. Я занял пост камерленго папы лишь потому, что после переворота было неспокойно, и его святейшество нуждался в человеке, которому смог бы доверять. Сейчас вокруг него собрались исключительной преданности кардиналы, и я со спокойной совестью оставляю эту должность, которая никогда не была моей по-настоящему.

— Ты её полгода уже оставляешь, вот только никак оставить не можешь, — фыркнул Шен.

— Вчера в летней резиденции его святейшество должен был назначить нового кардинала-камерленго, так что, полагаю, это мои последние часы в этой должности — и в этих апартаментах.

— А, — протянул Шен, — вот оно как. Ну, поздравляю, что ли?

— Спасибо!

— И всё-таки, — чернокнижник всё-таки не мог отказать себе в удовольствии подразнить священника, — как же эти ваши клятвы и обеты? Да и, надо думать, новый папа не оценил порыва бросить этого вашего всемогущего Бога и уйти из священных стен, да ещё и ради ведьмы?

— Во-первых, снятие мною сана никоим образом не влияет на мою веру, а служение Богу совсем не подразумевает обязательное пребывание в лоне церкви. Бог — он в душе и сердце, сеньор Шен, и это невозможно снять с себя вместе с саном и сутаной. Что же касается реакции его святейшества — всё прошло относительно спокойно, учитывая более чем веские причины, приведённые мною в качестве аргументов, — Ренато снова непроизвольно коснулся шрама. Взгляд чернокнижника метнулся к виску молодого человека, и он помрачнел. За свою жизнь ему довелось всякое повидать, и он искренне верил, что его уже ничем не удивить, однако в той подземной крипте от одного только вида залитых кровью стен и пола его затошнило — и Оникс тоже. На краткий миг показалось, что они опоздали, но тут болтающийся сломанной куклой в зверской хватке Петара священник резко вздохнул, Нова закричала, а Люсьен метнулся вперёд — и время рвануло с удвоенной скоростью. На те подземелья была наложена мощная защита, и Шену после освобождения Бернарди добрых полчаса пришлось тащить на спине его бренное тело, насквозь пропитавшее кровью драгоценное пальто. Священника удалось спасти и поставить на ноги за три недели, а вот любимую вещь чернокнижника — нет. Даже самые сильные заклинания почему-то не смогли вывести кисловато-солёный запах и бурые пятна до конца. Как только Ренато почувствовал себя достаточно уверенно, чтобы самостоятельно передвигаться не только по убежищу, но и по улицам, направился в ателье и заказал в знак благодарности новое пальто, полностью идентичное испорченному. Вручение происходило при целой толпе свидетелей, и колдун, для проформы хорошенько поартачившись, в конце концов был вынужден принять дар, пообещав засунуть как можно дальше в шкаф и не надевать. Хватило его ровно на три недели, слишком уж хороша была обновка, чтобы бездарно пылиться в недрах и без того не слишком богатого гардероба. Да и февраль и начало марта выдались холодными — использовать магию для того, чтобы погреться, было слишком расточительно.

Судя по наметившейся на губах камерленго мягкой улыбке и собравшихся в уголках глаз лучиках морщинок, тот догадался, о чём вспомнил собеседник, и Шен мгновенно принял обычный раздражённо-скучающий вид. Уголки губ Ренато поползли выше, и чернокнижник закатил глаза в ответ и громко цыкнул.

— Так что вас привело сейчас сюда, сеньор Шен?

— Какой же ты душный, священник, — вздохнул колдун. — Говорил же — никакой я тебе ни сеньор!

— Да, простите, с…

Чернокнижник зашипел, и камерленго кашлянул и покраснел.

— Простите, Шен, я постараюсь исправиться! — Ренато виновато отвёл глаза.

— Что за взгляд побитой собаки? Дьяволовы штаны, никак не пойму, что Нова в тебе такого нашла!

При этих словах Бернарди как-то сник, и Шену захотелось наложить на себя заклинание немоты, но было поздно — имя Ловчей так и осталось висеть в душном воздухе между мужчинами. Первым неудобное молчание, как ни странно, нарушил молодой камерленго.

— Я и сам, если честно, часто задаюсь этим вопросом. Но Новы здесь нет, а ответить на него может только она. А всё, что могу я — ждать её благополучного возвращения.

— А если она не вернётся? — прищурился Шен.

— Что ж, — тихо вздохнул Ренато, — это ведь тоже будет своего рода ответ, верно?

Чернокнижник только хмыкнул. Нова исчезла едва ли полтора месяца спустя после похищения Бернарди, не попрощавшись ни с кем, кроме священника. Да и ему она оставила только вырванный из блокнота клочок бумаги с одним-единственным «Прости», слезу, размывшую последние две буквы, и едва ощутимый аромат ночи и ветра, тихо шелестящего над спящими долинами. С тех пор прошло уже полгода, и как ни пытался найти пропажу бывший Союз Сожжения, ничего не вышло. Ловчая как сквозь землю провалилась, и им всем пришлось смириться и просто надеяться, что однажды она найдёт то, что ищет — и путь к ним, домой.

— И всё-таки, полагаю, вы не просто так появились в стенах, которые так не любите? — выдернул его из мыслей Ренато, пытливо всматриваясь в скрывающегося в тени Шена. — Есть какие-то новости по поводу приюта, возможно?

— Надо думать, ты эти стены любишь немногим больше, раз ждёшь-не дождёшься, когда уже свалишь отсюда, — парировал колдун, про себя в очередной раз поражаясь выдержке мальца. — Что касается новостей — Диди сообщила, что твоё родовое поместье отремонтировано и готово к приёму новых жильцов.

— Чудесно! — радостно вспыхнули карие глаза камерленго. — И синьора Веспер как раз закончила подбор персонала и прислала резюме всех кандидатов на почту, чтобы я мог ознакомиться. И мои обязанности тоже подходят к концу, надеюсь. Как удачно всё складывается!

— Как удасьно всё склавываеся, — передразнил Шен. — Тьфу, не могу понять — если Вес связывается с тобой напрямую, какого лешего Чидиого постоянно гоняет меня как почтового голубя? Мне это ваше сомнительное предприятие вообще не нужно, принимать участие в воспитании спиногрызов я не планировал и не планирую! Заняться вот мне нечем, кроме как туда-сюда мотаться да сообщения передавать!

Ренато, конечно, спорить не стал, только согласно покивал в ответ на пылкую речь собеседника. Не стоило знать колдуну, что они с Диди постоянно на связи, а Шена она привлекает для того, чтобы тот не чувствовал себя потерянным. После возвращения Других к нормальной жизни все бывшие члены Союза Сожжения нашли себе занятие по вкусу. Все, кроме чернокнижника. Внешне ничего не изменилось, он продолжал быть таким же колючим и невыносимым, но товарищи по оружию, успевшие хорошенько изучить колдуна за проведённое вместе время, заметили пустоту, поселившуюся в тёмных глазах, и попытки полностью отдалиться от друзей. Он игнорировал встречи, звонки, вообще на контакт шёл всё более и более неохотно, и Веспер забила тревогу — после исчезновения Новы потерять ещё и Шена они просто не могли. Тогда-то и возник план ненавязчиво привлечь чернокнижника к заботам, связанным с организацией приюта, и Чидиого идеально справилась с этой миссией, завербовав мужчину так хитро, что он и не заметил, как попался на удочку предприимчивой ведьмы.

— Конечно, Шен, никто вас ни к чему не будет принуждать, — Бернарди подался вперёд в кресле, — но позвольте от всего сердца поблагодарить вас за помощь сеньоре Веспер и сеньоре Чидиого! К сожалению, хотя идея с приютом и принадлежала мне, я не мог в полной мере принимать участие в её реализации в силу обстоятельств, и ваша поддержка…

— Да-да, неоценима, — закатил глаза колдун. — Но я всё равно не куплюсь на эту жалкую лесть!

— Это вовсе не лесть, Шен, что вы! Ни в коем случае!

Чернокнижник хотел было огрызнуться, но обмен дружескими любезностями прервал очередной стук в дверь — вернулся служащий с конвертами и сургучем. Мужчина отступил обратно в тень, молча кивнул на прощание Ренато и телепортировался. Камерленго выждал пару мгновений — на всякий случай — и только убедившись, что гость не вернётся, разрешил служащему войти. Пока тот разогревал над небольшой горелкой алый брусок, Бернарди ещё раз проверил подготовленные документы и аккуратно разложил всё по конвертам, чтобы потом запечатать их личной печатью.

Завершив все дела, камерленго, не зная, чем ещё себя занять в ожидании желанной свободы, подошёл к окну, в последний раз полюбоваться на сады Ватикана — единственное, по чему он, пожалуй, будет скучать в своей мирской жизни. Несмотря на удушающую жару, зелень там не пожухла, а радовала глаза своей яркостью и живостью. Буйно цвели розы, наполняя воздух сладким ароматом, и Ренато подумал, что обязательно обзаведётся собственным розарием в новом доме. Интересно, одобрит ли Нова такую идею? При мысли о Ловчей сердце привычно зашлось тупой болью, и молодой человек поморщился, растирая грудь ладонью. Он ждал её каждый день и каждую минуту, написал больше сотни писем, пылившихся в недрах рабочего стола и, как и их автор, ждавших ту, которой все они были адресованы. Но она всё не возвращалась, и любой другой на его месте, наверное, уже смирился бы и продолжил жить своей жизнью, но Ренато был не из тех, кто сдаётся так просто. Он был уверен, что каждый капризный поворот судьбы вёл его к ней, к Нове. Встреча с ней стала именно тем недостающим кусочком мозаики, благодаря которому всё встало на свои места и обрело смысл, и как он мог отпустить её и не верить в возвращение? Ловчая обязательно найдёт свой путь домой — к нему и их друзьям, в этом без пяти минут бывший камерленго не сомневался, вот только когда?

Долгожданное бреве⁽²⁾, написанное от руки на плотной, дорогой бумаге и помещённое в конверт, запечатанный личной печатью папы, прибыло под вечер, в ворохе иной почты святого двора. Слегка дрожащими пальцами — пусть он и ждал этого момента так долго, расставаться с привычной жизнью всё равно было тревожно — Ренато провёл по кроваво-красному воску и сломал печать.

«Сим посланием освобождаю сына божьего Ренато от клятв и обетов, данных им церкви и Богу, и дозволяю снять с себя священный сан. За особые заслуги перед Святым престолом дарую ему монету, предъявление которой в Ватикане или любом ином приходе даст право на получение любой посильной помощи, материальной либо какой другой, по желанию предъявителя. С великой благодарностью и благословением, раб рабов Божьих, sub anulo piscatoris⁽³⁾»

В конверте обнаружилась и та самая монета, упомянутая в тексте, которую теперь уже официально просто сеньор Бернарди — не отец, бережно отложил на стол, и небольшая записка. В отличие от основного послания она была написана на итальянском. Ренато развернул листок.

«Будьте счастливы, сын мой, и позаботьтесь о ней. Я верю, что однажды Нова вернётся домой, к вам. И живите хорошо — это лучшее, что вы можете сделать во имя Бога. И для меня лично».

— И мы будем жить, — улыбнулся Ренато, сворачивая записку и складывая обратно в конверт. — Непременно будем жить хорошо.

Солнце клонилось к закату, окрашивая в нежно-розовый вечный город. Молодой человек встал с кресла, на котором провёл несколько часов в раздумьях, и подошёл к шкафу, достал светлые льняные брюки, рубашку песочного цвета, разгладил складки на рукавах дзимарры, в последний раз позволяя пальцам ощутить плотный шёлк одеяния. Тяжёлый позолоченный крест соскользнул с шеи, лёг на стоящий тут же прикроватный столик, за ним последовало религиозное облачение, которое сменила обычная мирская одежда, и с плеч Ренато словно сняли небесный свод — так стало легко и свободно. Сунув в лёгкую наплечную сумку нехитрые пожитки — основная часть вещей давно уже была упакована и перевезена в Гнездо, он прощальным взглядом окинул свои апартаменты и вышел, тихо затворив за собой дверь. В полном одиночестве молодой человек прошёл по полутёмным коридорам к служебному выходу, а оттуда, хрустя гравием, поспешил к незаметным воротам в дальней части садов, которые использовались, если кто-то из высшего духовенства не желал афишировать своё отсутствие в Ватикане. Швейцарские гвардейцы, прочитав послание папы, молча отдали честь и отошли в сторону, пропуская теперь уже бывшего камерленго. Ренато замер, но лишь на короткое мгновение, а после решительно шагнул за ворота, навсегда оставляя тёмное и страшное, полное лжи прошлое позади. Впереди его ждало будущее, и он сделает всё от него зависящее, что оно было светлым и прекрасным. Для него самого, для друзей и для детей, за которых он теперь будет нести ответственность.

1) одна из высших придворных должностей при Святом престоле, заведует финансами и имуществом Папы Римского, а также в случае смерти Папы занимает должность блюстителя святого престола до выборов следующего понтифика

Вернуться к тексту

2) письменное послание папы Римского, обычно касающееся второстепенных проблем, связанных с Церковью или мирскими делами, пишется на латыни или итальянском языке, имеет только обычную печать с изображением святого Петра в лодке, поэтому заканчивается фразой «под печатью рыбака»

Вернуться к тексту

3) под печатью рыбака

Вернуться к тексту

Примечания:

https://www.youtube.com/watch?v=rMTfM28wAf8&list=RD1ft-f2BYpf8&index=8

https://lyrsense.com/francesca_michielin/lamore_esiste

— Нет, отдай, отдай сейчас же! Это моё яблоко! — громкий детский крик, полный обиды, прорезал утреннюю тишину дома, и Ренато тихо застонал, пряча голову под подушку. Вчера он до глубокой ночи возился с расходными книгами, подводя итоги года, разбирал подарки, привезённые из Больцано, и обсуждал с Веспер планы на будущий год — ведьма настаивала, что некоторым детям уже пора начинать познавать свои силы и учиться обращаться с присутствием, чтобы в будущем избежать проблем. В общем, за окном уже начинало светать, когда Бернарди наконец добрался до подушки. Втайне молодой человек надеялся, что Диди найдёт, чем занять подопечных, и он сможет урвать пару-тройку дополнительных часов отдыха, но, судя по всему, его надеждам не суждено было сбыться. Шум нарастал, и он со вздохом откинул одеяло и сел на постели, отчаянно зевая.

Не тратя время на то, чтобы умыться и распахнуть плотные шторы, Ренато просто пригладил волосы, влез в свободные брюки и уютный свитер и поспешил на помощь. Еще на лестнице его окутал аромат корицы, печеных яблок, какао и хвои, и всю сонливость как рукой сняло. За окном весело блестел под солнцем снег, и бывший священник решил, что после завтрака они все вместе должны отправиться на улицу лепить снеговиков, играть в снежки, а, может, даже построить целую снежную крепость! В детстве в такие вот ясные и морозные дни они с отцом часто пропадали на улице до темноты, возвращались домой мокрыми насквозь, а мама ворчала и кипятила им молоко, пока они, завернутые в пледы, грелись у камина и обменивались понимающими улыбками. Но потом… Потом ушла мама, умер отец, не сумев жить без неё, и время здесь остановилось. Ренато уехал учиться в семинарию, попал под крыло кардиналу Бароне, пообещавшему другу позаботиться о его сыне, оказался втянут в борьбу между Церковью и Другими, влюбился в Ловчую времени, едва не погиб в лапах Магистрата… За те два года, что он провёл в роли двойного агента кардинала, с ним произошло больше, чем за всю предыдущую жизнь, и сейчас, переступив порог тридцатилетия, Бернарди вернулся в самое начало — в отчий дом, который теперь стал надёжной крепостью не только для него, но и для двух десятков детей, а ещё Хорхе и Диди, без которых ему было бы ой как трудно управляться с приютом!

— О, привет! Мы что, всё-таки тебя разбудили? — из коридора, ведущего к кухне и столовой, показался травник, весь пропахший пряностями. Он тащил поднос, на котором лежали сушёные ломтики апельсинов, нанизанные на тонкие нитки. Ренато вопросительно вскинул брови.

— Доброе утро! А это зачем?

— Как зачем! — возмутился Хорхе. — Ёлку украшать!

— Но я же нашёл в подвале целую коробку старых игрушек? Что с ними не так?

— Всё с ними так, — подмигнул травник. — Не волнуйся, просто детей нужно было чем-то занять, чтобы они от предпраздничного волнения не разнесли тут всё, вот и пришлось уничтожить почти весь запас апельсинов. А сейчас они под чутким руководством Диди украшают яблоки гвоздикой и раскладывают по корзинам.

— А, — выдал молодой человек, — хорошо. Значит, надо будет пополнить запасы фруктов.

— Ага, — кивнул Хорхе и перехватил поднос поудобнее, — ну, я пойду отнесу это, а ты дуй на кухню, думаю, завтрак уже на подходе.

— Надеюсь, это не вы готовили? — лукаво улыбнулся Ренато, а травник только глаза закатил.

— Нет, и хватит, может, уже издеваться над моим кулинарными способностями? Какой пример вы подаёте детям, а, сеньор бывший святой отец?

— Всё, молчу, более ни слова! — Бернарди быстро преодолел оставшиеся несколько ступеней.

— То-то же! А вообще я рад, что мы будем отмечать в этом году и Йоль, и обычное Рождество. Двойной праздник!

— Я просто хотел показать детям, что каждый из них важен — другой ли, обычный. Они все — величайшая ценность в глазах Господа, и мне хочется, чтобы они относились друг к другу со взаимным уважением и любовью.

— Это всё прекрасно, — хмыкнул Хорхе, — но они вряд ли ещё мыслят такими вот высокими материями. Им просто радостно, что у них наконец появился дом, где они в безопасности и получают ласку и заботу — и кучу праздников в придачу!

Ренато просто пожал плечами.

— Что ж, тоже неплохо. Поможете мне после обеда закончить с упаковкой подарков?

— Конечно! — кивнул травник, перехватив поднос поудобнее. — А теперь я пойду отнесу-таки эти апельсины в гостиную. Встретимся за завтраком!

На кухне творился невообразимый хаос. Бернарди не успел и шага сделать, как его едва не сшиб с ног маленький ураган, при ближайшем рассмотрении оказавшийся шестилетней Кларой, которую он привёз в октябре из небольшой деревушки под Бари. О ней ему сообщила Веспер, прямо посреди ночи телепортировавшая в его спальню и потребовавшая отправиться с ней. Молодой человек до сих пор помнил, как колдунья вытаскивала его сонного из постели, взволнованно рассказывая о малышке с необычайно ярким Присутствием. Мать, обычный человек, не знала, что делать с ребёнком — Клара колдовала бессознательно, и женщина боялась, что однажды силы малышки выйдут из-под контроля и навредят окружающим или, что ещё хуже, ей самой. К тому же, жители стали обходить их дом стороной и бросать косые взгляды, и превращение матери и дочери в изгоев было лишь вопросом времени. Разговор вышел долгий и болезненный, но в итоге Веспер убедила, что наилучшим решением будет им переехать. Клара отправится в приют с Ренато, где за ней проследят и со временем научат контролировать магию, а мать будет жить неподалёку, в Больцано, и навещать дочку в любое время, а позже они воссоединяться, когда Присутствие станет осознанным.

Молодой человек не знал, почему так случилось, но именно к нему Клара привязалась сильнее всего. Она вообще неожиданно быстро нашла общий язык с другими детьми, но предпочитала компанию бывшего священника играм со сверстниками. Каждый раз, когда он удалялся в библиотеку поработать, малышка пробиралась следом и крутилась рядом, спрашивая обо всём на свете. Иногда, если ему нужно было заняться особенно важными делами, он усаживал её за журнальный столик и давал какую-нибудь интересную книгу, а после, закончив, обязательно расспрашивал, что нового ей удалось узнать за чтением. Вечером Клара была последней из детей, кого он навещал перед сном, и она отказывалась засыпать, пока молодой человек не расскажет ей какую-нибудь интересную историю. Всего за пару месяцев они стали неразлучны, и Диди с Хорхе посмеивались, что, кажется, ещё немного — и Нова может опоздать.

— Ренато! — радостно запищала малышка, и он подхватил её на руки.

— Сеньор Ренато, — строго поправила старшая ведьма, выкладывая очередную порцию оладий на огромное блюдо. Остальные дети нестройным хором поприветствовали одного из своих опекунов. Бернарди улыбнулся и окинул взглядом живописную картину — кухня выглядела как поле ожесточенной битвы, в которой, судя по заляпанным поверхностям и не менее заляпанной одежде подопечных, победителей не было.

— Доброе утро всем! Как ваше настроение, праздничное?

— Да-а!

— Отлично! Предлагаю помочь сейчас нашей любимой сеньоре Чидиого накрыть на стол, потом привести в порядок кухню — всем вместе, а потом отправиться на улицу. Есть возражения?

— Не-ет! — дети тут же засуетились вокруг ведьмы, подхватывая тарелки, чашки, столовые приборы, и Диди благодарно улыбнулась Ренато, впрочем, тут же вернув своё внимание на оладьи. Клара, всё ещё сидящая на руках бывшего священника, заёрзала, пытаясь слезть.

— Что такое? — молодой мужчина вопросительно выгнул брови.

— Я тоже должна помочь накрыть на стол, — девочка тяжело вздохнула и поджала губы. Ренато в этом вздохе послышалось явное осуждение — ну в самом деле, как он мог спросить такую глупость? В голове мелькнуло воспоминание, как Нова точно так же вздыхала и поджимала губы в ответ на какие-то его слишком очевидные замечания. Не потому ли он так быстро нашёл общий язык с Кларой, что её поведение и манеры во многом копировали Ловчую времени? Дальнейший полёт мыслей Ренато оказался беспощадно прерван — малышка заёрзала с удвоенным усилием, вырываясь из крепких объятий, и мужчине пришлось наклониться и спустить её с рук прежде, чем она организует себе особенно жёсткую посадку. Маленькая ведьма быстро чмокнула его в щёку и бросилась в самую гущу событий. Скулы Бернарди чуть зарозовели, когда он услышал тихий смешок темнокожей колдуньи.

— Похожа на Нову, скажи? Поэтому ты балуешь Клару немного больше, чем других? — тихо спросила женщина, воспользовавшись тем, что дети переместились в столовую.

— Что?

— Думаешь, я не заметила, что к ней ты относишься иначе? Я не обвиняю, нет! — взмахнула взволнованно лопаточкой Диди. — Но я вижу, как тебе не хватает Новы, твоя тоска по ней сквозит буквально в каждом жесте, как бы ты ни старался сделать вид, что всё в порядке. И только когда рядом с тобой крутится Клара, ты становишься более-менее похож на живого человека.

— Я не знал, что это так заметно, — пробубнил Ренато, смутившись ещё сильнее, и поспешил заняться грязной посудой в раковине, поворачиваясь к собеседнице спиной. Та только понимающе хмыкнула — они все скучали по Ловчей, чего уж скрывать, но сложнее всех приходилось именно бывшему священнику. Привыкший хранить свои истинные эмоции глубоко внутри, он всегда выглядел спокойным и доброжелательным, как будто на самом деле его мало что тревожило в этом мире. Чидиого думала, что он в порядке, пока однажды душной ночью в конце августа не застала его уснувшим в библиотеке прямо за рабочим столом. Она подошла и хотела было разбудить молодого человека, как взгляд зацепился за знакомое имя на листе бумаги, выглядывающем из-под локтя. Ведьма присмотрелась и замерла. Письмо. Для неё, для Новы. Диди никогда не отличалась излишним любопытством, когда дело касалось столь интимных подробностей чужой жизни, но глаза сами заскользили по ровным строчкам, выведенным изящным почерком, и в горле встал ком.

«…прошло уже 232 дня, 3 часа и 5 минут с тех пор, как я нашёл ту твою записку. Знаешь, я всё ещё бережно храню след твоей слезы на ней у самого сердца, потому что просто не могу иначе. Все вокруг думают, что я смирился, вернулся к жизни, но лишь мне одному да, может Господу Богу, известно, что это всё лишь мираж, видимость. Каждый прожитый без тебя день потерян безвозвратно. Нет, я не жалею, что снял сан и вернулся домой. Забота о детях стала моей отдушиной, благодаря им дни проходят в заботах и делах, и я могу делать вид, что влачу не столь жалкое существование, каким оно является в действительность. Но если ты думаешь, что теперь я больше люблю день, то ты ошибаешься. Ничто не сравнится с ночами, связавшими меня с тобой. Каждая из них хранится в моей памяти с такой ясностью, что стоит мне закрыть глаза, как я чувствую лёд твоих рук, слышу тихое дыхание, вижу настороженный взгляд золотых глаз, всегда теплеющих, стоит нам встретиться взглядами. Ты стала моей молитвой, Нова, с твоим именем на губах я начинаю и заканчиваю свой день. Если бы я рассказал об этом своим бывшим собратьям-священниками, они призвали бы меня просить прощения у Отца нашего небесного каждую секунду за такие крамольные мысли, но гореть мне в пламени Ада, если я считаю нашу любовь грехом. Нет, она — благословение, дар свыше, коего Небеса сочли меня достойным, и с каждым вздохом я неустанно благодарю Бога за тебя. И если ты не вернёшься по истечении года с твоего исчезновения, я отправлюсь за тобой, где бы ты ни была, найду и больше никогда не отпущу. Только бы ты позволила мне любить тебя и защищать, Нова…»

Ренато глубоко вздохнул и пошевелился, и Диди дёрнулась назад, прячась в тени и закрывая рот ладонью, чтобы ни единый всхлип, разрывающий ей грудь, не нарушил сна молодого мужчины. Она-то всегда считала его скучным и правильным, считала, что он слишком легко отказался от Ловчей, отпустил её, и как могла быть так слепа? Сколько ещё их было, тех писем? Чидиого выскользнула из библиотеки и бросилась в комнату Бернарди, где в нижнем ящике комода, под стопкой брюк, обнаружила несколько плотных пачек с запечатанными посланиями, и на каждом конверте — одно и то же имя. Колдунья никогда не считала себя излишне сентиментальной, но та ночь вывернула её душу наизнанку и заставила изменить отношение к бывшему священнику. Нет, она всегда к нему хорошо относилась, он ей нравился как человек, но теперь, зная, какой хаос чувств он скрывает в себе изо дня в день, ведьма решила, что будет заботиться о нём точно так же, как и о маленьких подопечных. И, судя по тому, что Ренато ещё усерднее стал заниматься делами приюта и включился в хозяйственные дела, он заметил случившиеся изменения.

— Зачем вы украшали яблоки гвоздикой? — Бернарди поставил сушиться очередную миску и потянулся к следующей.

— Такова традиция, — Диди перевернула оладьи. — Конечно, если отмечать Йоль с полным размахом, нам следовало бы достать кабанью голову…

— Кабанью голову? — Ренато резко развернулся и округлившимися глазами посмотрел на ведьму. Та рассмеялась.

— Сеньор Бернарди, кажется, вам ещё о-очень много предстоит узнать о Других и их традициях. Кстати, знаете ли вы, как проходила инициация в своем оригинальном виде, до того, как Церковь извратила саму суть этого события?

— Я с удовольствием послушаю вас рассказ, но при условии, что там не будет ничего про головы мёртвых животных.

— Какой вы нежный, сеньор Бернарди! Как собираетесь и дальше жить с таким количеством нечисти в одном доме?

— Знаете, Диди, — он дёрнул щекой, — после горячего приёма Магистрата меня уже мало что может вывести из душевного равновесия. Так что ладно, даже если во всех ваших ритуалах присутствуют головы или иные части тела мёртвых животных, думаю, я смогу это пережить!

— На ваше счастье, — ведьма не стала развивать тему, связанную с Петаром и похищением, — Инициация не включает ничего такого. Это совершенно прекрасная традиция, и я надеюсь, в скором времени вы познакомитесь с ней лично. Я расскажу о ней за завтраком, чтобы дети тоже послушали.

— Замечательная идея! — улыбнулся Ренато. Заканчивали дела на кухне они в тишине, слушая, как в соседней столовой шумят подопечные, накрывая на стол и зажигая свечи в йольских поленах, украшенных веточками падуба и омелы.

Завтрак начался, как обычно, с молитвы — после долгих раздумий Ренато сократил привычный текст и переработал для большей простоты, и дети теперь с удовольствием повторяли за ним разные умные и необычные слова, чувствуя себя таким важными — как будто они самые настоящие взрослые! Потом пришла очередь оладий и рассказов Чидиого об Инициации и о других любопытных ведьминских традициях, и общим голосованием было решено каждую из них претворить в жизнь. В честь праздника детям отменили все занятия, и они в сопровождении Хорхе, зябко кутающегося в огромный пуховик, и Ренато, чувствующего себя вполне комфортно, несмотря на мороз, отправились на улицу — как и задумывал с утра бывший священник, вся компания до самого вечера копошилась в снегу, промокнув до самых костей. Диди, ворча и ругаясь на чём свет стоит, разжигала большой камин в гостиной, пока члены экспедиции переодевались в сухое и относили уличную одежду сушиться. Пока ведьма отвлекала ребятишек очередной порцией увлекательных историй, травник вместе с бывшим святым отцом ускользнули к тому в спальню — требовалось закончить с упаковкой подарков, чтобы потом, когда дети уснут, тихо перенести всё вниз и уложить под ёлку.

— Я, правда, думал, что мы на Рождество им сделаем подарки? — Хорхе пыхтел от напряжения, потому что ленточка никак не желала завязываться красиво и ровно.

— И на Рождество тоже, — Ренато ловко заклеил очередную коробку. — Эти подарки купила сеньора Веспер, а наши как раз подождут несколько дней до следующего праздника.

— Не знаю, — проворчал травник и наконец завязал идеальный бант, — мне кажется, мы их просто избалуем. Надо будет с Вес поговорить, чтобы она головы не теряла. Я, конечно, понимаю, что жизнь не было слишком уж благосклонной ко всем ребяткам, но нельзя ж сразу с таким энтузиазмом к этому всему подходить!

Бернарди с улыбкой покачал головой — он уже понял, что со старшей ведьмой бесполезно разговаривать на эту тему. Если Веспер что-то вбила себе в голову, мало что могло переубедить её. Впрочем, останавливать Хорхе он не собирался — вдруг ему повезёт, и женщина его послушает?

Долгая дневная прогулка вымотала детей, так что после ужина, отчаянно зевая, они принялись разбредаться по кроватям. Ренато отправился за ними — уложить каждого и благословить на ночь, как всегда делали его родители. Клара, как обычно, была последней, к кому он заходил перед сном. Девочка уже вовсю клевала носом, когда очередь дошла и до неё, но упрямо тёрла глаза, чтобы не уснуть. Молодой человек присел на край кровати и подоткнул тёплое одеяло под бок малышки.

— А правда, что завтра мама тоже будет с нами праздновать? — маленькие пальчики зацепились за его крепкую тёплую ладонь.

— Правда, — Ренато пригладил каштановые кудри, убрал их с высокого лба и коснулся его лёгким поцелуем. — Она звонила мне днём, пока вы были в гостиной, сказала, что утром её вызвали на работу, но после обеда она обязательно приедет и останется до следующего дня.

— Я скучаю по ней, — призналась девочка. — Но знаю, что пока не могу с ней жить. Иначе она будет в опасности — и всё из-за меня.

— Кто это тебе такое сказал? — удивился бывший священник. — Про то, что она из-за тебя будет опасности?

— Ну, — вздохнула Клара, — а разве не поэтому мы переехали? Потому что мама боялась меня? Что я могу кому-то сделать что-то нехорошее?

— Ох, нет, конечно, — Ренато мягко улыбнулся. — Твоя мама действительно боялась, но не тебя, а за тебя. И она больше всего переживала, чтобы никто не навредил тебе.

— Правда?

— Конечно.

— Значит, я не плохая?

— Ни в коем случае! Просто людям, — Бернарди поджал губы, — нужно время. Привыкнуть к новому не так-то просто, но они обязательно поймут, что вы мало чем отличаетесь от них. Как люди есть плохие и хорошие, так и среди вас есть и те, и другие. Это совершенно не зависит от того, избрало кого-то Присутствие или нет.

— Не обманываешь? — веки девочки отяжелели, но она упрямо сражалась со сном, по-прежнему цепляясь за руку молодого человека.

— Нет, Клара, не обманываю, — он перекрестил её и попытался осторожно высвободить ладонь, но малышка тихо попросила.

— Посиди со мной, пока я не усну, Ренато, пожалуйста!

… — Когда я проснусь, ты же будешь рядом? — она держится за его руку так, словно если отпустит — упадёт и разобьётся на мелкие осколки, и он в ответ крепко сжимает её, смотрит в испуганные золотые глаза и шепчет:

— Я всегда буду рядом…

Клара уже видела десятый сон, когда Бернарди наконец нашёл в себе силы аккуратно поднять детскую ручку и спрятать её под одеяло, чтобы не замёрзла ночью. В доме уже всё стихло — похоже, пока он сидел тут неизвестно сколько времени, и Диди, и Хорхе тоже разошлись отдыхать. Ренато спустился вниз, заглянул в гостиную, где в камине всё ещё медленно тлели угли, зачем-то прошёл в кухню, оттуда — в столовую. Выглянул в окно — снежную крепость, построенную днём, начало прихватывать морозом. Он не знал, зачем бродит из угла в угол по тёмному дому, вместо того, чтобы идти спать, как остальные. Что-то в груди мешало, встало комом предчувствие, вот только к добру ли оно было? И не сводит ли он просто сам себя с ума? Тряхнув отросшими светлыми кудрями, молодой человек в последний раз окинул взглядом притихший холл и поплёлся наверх.

Войдя в спальню, он нахмурился. Бернарди точно помнил, что оставлял зажжённой лампу подле кровати, а сейчас она была выключена. Окно, обычно плотно закрытое, пропускало свежий морозный воздух в узкую щель, и в комнате было зябковато. Выбросив из головы все мысли, Ренато решительно подошёл к окну и просто закрыл его, и в этот момент в тёмном углу послышался шорох. Молодой человек замер.

— Кто здесь?

Не то чтобы на него сейчас была объявлена охота, но после нежных рук Григорова бывший священник стал куда осторожнее. Пусть время настало сейчас относительно мирное, нельзя быть на все сто уверенным, что никто из прошлого не захочет передать привет.

— Что вам надо? — он сделал осторожный шаг в сторону и хотел было зажечь свет, но тут в кромешной тьме вспыхнули золотом глаза, и в горле пересохло. Нет, не может быть такого!

— Послезавтра мы собираемся отмечать Йоль, а потом и Рождество, и я знаю, что это глупо, но я приготовил тебе подарок, — зачитал оставленное вчера незаконченным письмо знакомый голос с едва заметной хрипотцой. — И вовсе это не глупо, отец Бернарди, раз уж адресат явился за ним.

— Сеньор, — машинально поправил Ренато. Он так долго ждал её возвращения, представлял, какой будет их встреча, но Ловчая и тут поступила вопреки всем нормам и законам, совершенно выбив его из колеи.

— Сеньор?

— Я ещё летом снял с себя сан.

— О, — как-то неуверенно выдала всё ещё скрывавшаяся во тьме девушка. — Я не знала, честно.

— Полагаю, я должен радоваться твоему незнанию, — Ренато взволнованно взъерошил волосы.

— Почему?

— Это значит, что я первый, к кому ты пришла после возвращения, поскольку все бывшие члены Союза в курсе. Я прав?

— Не вижу смысла отпираться. Так и есть. Я только сегодня вернулась в Италию.

— Где ты была?

— Где была, там уже нет, — усмехнулась Ловчая, наконец соизволив подняться из кресла и выйти вперёд, туда, где серебрилась холодным светом лунная дорожка. — Здравствуй, Ренато!

— Нова, — выдохнул он. Не сговариваясь, они одновременно сделали шаг навстречу, как когда-то очень давно, но теперь Ренато, не связанный более обетами и полностью осознающий свои чувства к девушке, не остановился. Он обнял её изо всех сил, уткнулся носом в спутавшиеся с дороги тёмные волосы, вдохнул запах пыли, старых книг и полевых трав, всё ещё не в силах поверить, что сбылась самая заветная его мечта. Ловчая ответила на объятия с не меньшим пылом, прижимаясь к Бернарди как можно ближе и впитывая каждой клеточкой тела его живительное тепло.

— Я так скучал по тебе, Боже милостивый… Каждую минуту каждого дня.

— Прости меня, — она тихо всхлипнула, — прости, что мне понадобилось столько времени, чтобы всё понять. Прости, что причинила такую боль, что не хватило смелости тогда посмотреть тебе в глаза и поговорить, что сбежала, как последняя трусиха!

— Всё хорошо, хорошо, — Ренато зажмурился и бережно погладил её по голове. Рука задрожала от давно забытого ощущения струящегося шёлка девичьих волос под ладонью, пусть сейчас они больше напоминали грубое сукно. Ничего, главное — она здесь, и теперь он сможет позаботиться о ней. Невпопад заметил. — Ты похудела.

Нова засмеялась и снова всхлипнула.

— Судя по твоему тону, это не комплимент!

— Конечно, нет! Как ты вообще жила всё это время? Ты хорошо ела?

— Ну, нет? Не знаю, — она дёрнула плечиком. — Я постоянно куда-то переезжала, перемещалась, какое уж тут регулярное питание.

— Ничего, мы это исправим, — молодой человек отстранился и улыбнулся, взял заплаканное лицо в ладони, большими пальцами стирая дорожки слёз. — Мы всё исправим. Ты же больше не собираешь никуда сбегать?

— Нет, — Нова мотнула головой и улыбнулась в ответ, — кажется, я наконец нашла то, что искала.

— И что же это?

— Дом, — она потянулась поправить непослушную светлую прядку, упавшую на глаза мужчине.

— Что ж, тогда добро пожаловать домой, Нова, — Ренато прижался к её лбу своим. Дыхание смешалось, и девушка несмело потянулась к его губам, но замерла в миллиметрах, словно спрашивая разрешения. Они встретились взглядами, и Бернарди сам преодолел оставшееся расстояние, касаясь её губ в лёгком, неумелом поцелуе. Оба застыли на мгновение, ошеломлённые и потерявшиеся в вихре незнакомых пока эмоций, но вот прохладная, чуть шершавая ладонь Ловчей скользнула на затылок молодого человека, легко надавила, направляя, и Ренато поддался. Плечи расслабились, ладони легли на тонкую талию, и он позволил ей вести, прислушиваясь к новым ощущениям. Приноровившись, девушка легко прикусила его нижнюю губу, сжала волосы на затылке, и ему показалось, что тело швырнули в один из адских котлов, такой в нём взметнулся жар! Отчаянно захотелось чего-то большего, только чего — он и сам ещё не знал, и это мучительное незнание скрутилось в груди тугим узлом, расползаясь ниже, заставляя вжиматься в тело ведьмы всё сильнее. Никто не мог бы сказать, сколько длился их первый поцелуй — минуту или целую вечность, но когда они оторвались друг от друга, на губах Новы блуждала улыбка, а щёки Ренато пылали алым.

— Я уже говорила, как тебе идёт смущение? — девушка усмехнулась и коснулась его горящей щеки. Бывший священник мягко перехватил изящную кисть и прижался трепетным поцелуем к её ладони.

— Кажется, да. Но это было так давно, что я был бы не против услышать это снова.

— Это что, флирт, отец Бернарди? — в притворном удивлении тихо ахнула Ловчая и покачала головой. — Судя по всему, я слишком многое пропустила!

— Нет, я, это не то, что ты!.., — быстро затараторил молодой человек, сбился, а его лицо из алого стало пунцовым. Девушка хихикнула.

— Я же просто пошутила! Как с таким серьёзным восприятием ты вообще выживаешь в мире простых смертных?

— Я вполне сносно справлялся с этой непростой задачей до сего момента, — буркнул Ренато.

— Хочешь сказать, это я виновата в том, что система дала сбой? Что ж, я могу и уйти, — Нова сделала обиженное лицо и уже повернулась было к окну, как Бернарди испуганно схватил её и прижал спиной к груди, захлебываясь словами в отчаянии.

— Нет, пожалуйста, не уходи! Прости меня, Нова, умоляю, только не исчезай! Я больше не смогу, не справлюсь, если ты снова пропадёшь!

Ловчая, привыкшая в любой ситуации видеть бывшего священника спокойным и собранным, застыла. Её поразило, какой взрыв эмоций породила самая простая шуточная угроза уйти — словно если она и правда уйдёт, весь мир Ренато рухнет в одночасье. Не разрывая кольца мужских рук, Нова ловко развернулась и в ответ обняла сотрясаемое мелкой дрожью тело молодого человека.

— Ну тише, что ты, всё хорошо! — теперь пришла её очередь успокаивать его и бережно гладить по спине. — Неужели ты и правда подумал, что я уйду? Сейчас, когда я наконец нашла свой дом? И это ведь не просто какое-то определённое место. Мой дом — он в тебе, в твоих руках, только рядом с тобой я действительно ощущаю себя в безопасности, нужной и ценной — такой, какая я есть. Со всеми моими изъянами, ранами и умением постоянно находить проблемы на свою голову. Да, мне понадобился почти целый год, чтобы понять это, но я же Ловчая времени, а у нас с ним, со временем, сам знаешь, странные отношения.

— Мне точно надо поработать над моим чувством юмора и восприятием реальности, — Бернарди обмяк, почти повиснув на ведьме. — Иначе я поседею раньше срока, если ты и дальше собираешься шутить вот так.

— Я больше не буду, честно-честно, — она нежно поцеловала его в лоб, но не удержалась от очередной шпильки. — Хотя, уверена, седина тебе будет к лицу!

— Нова!

— Всё-всё, прекращаю, — Ловчая рассмеялась и притулилась ближе, спрятала лицо на груди Ренато, чувствуя, как успокаивается его сердцебиение. Где-то внизу большие напольные часы гулко пробили полночь, и бывший священник пробормотал Нове в спутанные волосы:

— Забавно…

— Что?

— Ты помнишь, какой сегодня за день?

— Зимнее солнцестояние, да. Йоль. Но при чём тут это?

— Самая длинная и тёмная ночь года скоро подойдёт к концу, уступая свету дня. И вместе с ней заканчивается и долгая беспросветная ночь, в которую превратилась моя жизнь после твоего ухода.

— Ренато, — выдохнула Нова, встречаясь глазами с мужчиной. В его взгляде, направленном на неё, была и тоска, и жажда обладания, и бесконечное счастье, и благодарность, и ещё — то, о чём ведьма когда-то даже мечтать боялась. То, от чего так отчаянно бежала, пока не поняла, что уже поздно, и она по самые уши увязла в совсем даже не платонических чувствах к священнику.

— Я люблю тебя, Нова, — совершенно серьёзно произнёс он, осторожно заправляя непослушную прядь волос ей за ухо. — Спасибо, что вернулась ко мне. Давай больше никогда не разлучаться и жить так, словно каждый день — последний? Жить хорошо?

— Я тоже люблю тебя, Ренато, — в горле колдуньи опять встал ком, и ей пришлось приложить усилия, чтобы сглотнуть и продолжить. — Спасибо, что всё это время ждал меня. Обещаю, я больше никуда не исчезну. И мы будем жить — обязательно будем жить хорошо!

Чидиого проснулась ранним утром от странного ощущения. Первые минуты после пробуждения она не могла понять, что разбудило её, но тут в нос ударил еле уловимый аромат еды, и ведьма подскочила. Часы на прикроватном столике равнодушно показывали пять утра — до будильника оставалось добрых полчаса, а остальные обитатели дома и вовсе привыкли вставать не раньше семи. Так кому же не спалось в такую рань? Колдунья зевнула, потянулась и села не постели, спустив ноги на пол. Ступни обжёг холод плитки, и она поспешила влезть в отороченные мехом тапочки и накинуть халат.

Женщина решила, что это Хорхе с утра пораньше опять занял кухню и проводит свои кулинарные эксперименты, но стоило ей спуститься, как она осознала свою ошибку. Травник, столь же заспанный, как и сама ведьма, показался из своей комнаты сбоку от лестницы.

— Доброе утро! — широко зевнул мужчина, даже не удосужившись прикрыть рот. — А я думал, это ты там вовсю кашеваришь уже.

— Доброе! — кивнула Диди. — Взаимно — я решила, что ты снова пытаешься провонять мою кухню своими экспериментами.

— Вот ещё! — поёжился Хорхе. — Неужели ты считаешь меня самоубийцей? У меня только недавно копчик перестал болеть, после того, как ты меня в прямом смысле слова вышвырнула в коридор.

— Ой, какие мы нежные! — фыркнула ведьма. — Ладно, раз не ты и не я, значит, нашему священнику не спится?

— Похоже на то. Пошли, проверим, не надо ли и ему пятую точку отбить.

— Ренато хороший мальчик, я уверена, он не натворил там ничего такого, за что ему следовало бы устроить трёпку, — с этими словами Чидиого направилась по коридору кухни, а Хорхе поплёлся следом, бормоча под нос:

— И когда только они так спелись…

Из-под плотно закрытой двери действительно виднелась полоска света и просачивались ароматы поджаренного хлеба и кофе. А ещё слышались приглушённые голоса, один из которых бесспорно принадлежал Бернарди, а вот второй, женский, заставил их недоуменно переглянуться.

— Как думаешь, с кем это он там? — одними губами задал вопрос травник, а Диди просто неопределённо дёрнула плечом. Что-то знакомое было в голосе, но она никак не могла понять, что именно, и это сбивало с толку. Ренато и его спутница, кем бы она ни была, беседовали так тихо, что расслышать, о чём шла речь, было невозможно. В конце концов, колдунья психанула и просто распахнула дверь — и так и застыла с широко распахнутыми от удивления глазами. Хорхе, выглянувший из-за плеча, поперхнулся воздухом.

Ренато в клетчатых пижамных штанах и белой футболке стоял возле плиты и медленно помешивал кофе в джезве, а за островком, на барном стуле, судя по всему, в его же спортивных штанах и старом свитере сидела Ловчая времени, жевала тост и сверлила спину бывшего священника совершенно влюблённым взглядом. Мужчина был настолько поглощён кофе, а Нова — им, что ни один не заметил появления на сцене новых действующих лиц.

Чидиого сначала решила, что по-прежнему спит, и даже несколько раз протёрла глаза, прежде чем убедилась — зрение не подводит, и пропавшая почти год назад ведьма действительно сидит здесь, на этой самой кухне, живая и здоровая, а Бернарди варит ей кофе и выглядит впервые за долгое время по-настоящему живым человеком. В груди разлилась радость, комок в горле мешал дышать — они ведь уже не чаяли увидеть её, но вот она, Ловчая во плоти, и это ли не самое настоящее йольское чудо? Пока женщина собиралась с мыслями и думала, как поприветствовать пропажу, Хорхе крякнул и громко выдал:

— Какого хрена!

Молодые люди тут же вздрогнули и подскочили. Ренато при этом едва не опрокинул джезву, но Нова на автомате махнула пальцами, и время замедлилось, давая бывшему священнику возможность избежать катастрофы и не залить пол тёмной жидкостью.

— А раньше ты так быстро не умела, — после непродолжительной немой сцены прокомментировала Диди. — И если останавливала время, то во всей комнате.

— Я тренировалась, — ответила Нова и нервно заправила за ухо прядь, пока Ренато на фоне с пылающими щеками вытирал с пола несколько темных пятен, образовавшихся в момент падения.

— Сама?

— Не то чтобы, — пожала плечами ловчая. — Но в основном да.

— Не хочешь ничего сказать? — Чидиого скрестила руки на груди и выразительно выгнула бровь, явно не собираясь облегчить беглянке жизнь.

— Э-э, ну, — девушка стрельнула умоляющим взглядом на Бернарди, но тот как раз отвернулся налить спасённый кофе в чашку и не мог ей помочь, так что пришлось справляться самой. — Мне жаль, что я сбежала и никого не предупредила?

— М-м, неплохое начало, ладно. Может быть, есть что добавить?

— Я была неправа, что ни разу за это время не вышла на связь? — Нова нерешительно сделала шаг назад и спиной врезалась в грудь оказавшегося позади Ренато. Его рука обвилась вокруг девичьей талии в знак молчаливой поддержки, и приятное тепло волной понеслось по её телу, смывая страхи и неуверенность. Глаза Диди расширились, а Хорхе снова тихо выругался на родном испанском, когда в довершение бывший священник уткнулся носом в ещё влажную после душа макушку.

— Всё хорошо, — прошептал он так тихо, что услышала лишь ловчая времени, — они просто волновались. Скажи им всё, что чувствуешь. Они поймут.

На глаза Новы навернулись слёзы, и девушка поспешила как-то резко утереть их рукавом свитера. Слова молодого мужчины придали сил. В самом деле, она же нашла в себе смелость сбежать от них, так неужели не найдёт смелости теперь попросить прощения и признаться, как ей их не хватало? Вцепившись для пущей уверенности в руку Бернарди, по-прежнему лежащую на её талии, ведьма вскинула голову, встречая настороженный взгляд травника и тёплый, чуть грустный — Диди, и она заговорила без малейшего усилия, вытаскивая на свет белый всё, что мучило, и чувствуя, как груз на душе становится легче с каждым звуком.

— Мне правда очень-очень стыдно, что я так поступила после всего, через что мы прошли вместе. После того, как вы приняли меня и простили мне мою связь с Ватиканом и па, — ведьма на секунду запнулась, не зная, как теперь обращаться к вырастившему её кардиналу Бароне, но невесомый поцелуй Ренато, лёгким ветерком всколыхнувший волосы на макушке, напомнил, что об этом она подумает после, — с кардиналом, пусть даже мы и узнали потом об их с Веспер союзе, и оказалось, что я не шпионка на самом деле, и вовсе не предательница, и…

— Нова, — тихо позвала Чидиого, пытаясь остановить безжалостным поток спешащую исповедь, но Ловчая только мотнула головой и продолжила, не замечая, как белеет ладонь Ренато под её пальцами, всё сильнее впивающимися в его руку. Бывший священник ничего не говорил, продолжал держать её так крепко, как только мог.

— Но в тот момент, когда я узнала об этом, наверное, я и сломалась. Больше не знала, что правильно, а что нет, кто я, в чём смысл моего существования. Не понимала, где и с кем моё место. Была ли я хоть одно мгновение своей жизни настоящей… Да что там, была ли вообще я, или меня просто придумали, создали, как куклу, пустышку. Я не заслуживала вашей дружбы, заботы — таких искренних, какой я никогда не была. Я хотела попросить прощения, но не знала, за что именно я должна извиниться.

— А теперь, значит, знаешь? — хмыкнул как будто не слишком впечатлившись Хорхе, но нервно заламываемые пальцы говорили о его переживаниях.

— Знаю, — Ловчая закусила губу и глубоко вздохнула. — За то, что сомневалась в своих чувствах к вам, что привело меня к побегу. Если в моей жизни и было что-то настоящее, то это — все вы и наша дружба. Я надеюсь, у меня ещё есть шанс на прощение и на то, что всё будет, как прежде?

— Ничего больше не будет как прежде, — произнесла задумчиво Диди, и Нова спала с лица и закрыла глаза, вжимаясь в грудь Ренато, желая потеряться в нём. Он растёр её плечо свободной рукой.

— Я понимаю, — прошептала девушка. — Конечно, я всё испортила…

— Ты не дослушала, — в голосе старшей ведьмы явственно слышалась улыбка, и ловчая рискнула приоткрыть глаза. Глаза же Чидиого теперь сияли, в уголках собрались лучики морщинок, а на щеках играли ямочки. — Ничего не будет как прежде, потому что теперь всё будет гораздо лучше. С возвращением, малышка Нова! Обнимешь меня?

— А чего это только тебя? — фыркнул травник, сдувая лезущую в глаза прядь. — Хотя, похоже, все её объятия принадлежат теперь отцу Бернарди!

— Не все! — рассмеялась сквозь слёзы Нова и наконец бросилась на шею Диди, чувствуя смыкающиеся на спине тёплые ладони женщины. Хорхе захватил в свои медвежьи объятия обеих и даже приподнял от переизбытка чувств. Ренато, стоявший чуть в стороне, широко улыбался, глядя на кучу-малу, пока травник одним резким движением не втянул и его туда.

— Что, думал, тебя пронесёт? А вот и нет! — расхохотался Хорхе, выслушивая сдавленные возмущения бывшего священника по поводу хрустнувших рёбер.

Когда через несколько минут групповые объятия распались, Нова, утирая глаза, заметила:

— Мне кажется, за прошедшие несколько часов я плакала больше, чем за всю свою жизнь!

— Оставь ещё немного на вечер, — толкнул девушку плечом травник и подмигнул, — а то остальные обидятся, что им не досталось!

— Остальные? О, — глаза ловчей времени широко распахнулись, — они все приедут?

— Должны, — кивнул Ренато и протянул ей кружку с ещё тёплым кофе. — Но до этого тебе ещё придётся познакомиться со всеми нашими подопечными!

— Нашими, — она с улыбкой глотнула напиток, — мне нравится, как это звучит!

Хорхе и Диди тут же одобрительно загудели и начали подначивать смутившегося, но совершенно довольного Ренато. Затерянный в снежных полях под Больцано дом в это йольское утро начинал новую страницу своей жизни.