Первый бой (гет)

"Нельзя отнять ни нашего прошлого, потому что его уже нет, ни будущего, потому что мы его ещё не имеем." —  Марк Аврелий

На столике остывал забытый кофе, а карандаш шустро порхал по бумаге, торопясь записать все, что теснилось в голове у Есении. Она должна быть готова к встрече с Меглиным, должна доказать, что не зря он согласился взять вчерашнюю выпускницу, пусть и с красным дипломом, на стажировку. Увлеченная своим занятием, Стеклова не заметила Сашу Тихонова, который уже несколько секунд почти в упор смотрел на нее, радостно улыбаясь.

— Саша, ты меня что, преследуешь? — не разделила радости Есения.

— Нет! Просто я здесь часто…- растерялся от такого приветствия парень.

— Понятно. А я редко.

— Слушай, я хотел тебе тогда сказать…

Но Есеня оборвала его, — Саш, я тебя умоляю, не надо!

— Ты же не знаешь, что! — настаивал Тихонов.

— Да я по глазам твоим вижу! Ты меня любишь — я угадала? И на этом основании, достаточно сомнительном, ты бы очень хотел меня трахнуть!

Саша смущенно отвел глаза, а вот другие посетители кафе, напротив, с интересом оглянулись, ожидая продолжения щекотливой темы.

— Тетеньки, вы же немножечко знаете жизнь, я что, не права? — обратилась Есения к любопытным дамам за соседним столиком.

— Да не это я хотел сказать, — обиженно пробурчал Саша, — Меня за красный диплом пригласили в прокуратуру помощником прокурора. Ну, я отказался. Следователем пойду, — он развернулся, чтобы уйти.

Есении стало немного стыдно за эту вспышку, она примирительно потянула его за рукав, — Саш! Охота тебе грязь месить? Ну, не твое это! Ты слишком…

— Что, хороший, да? — помог закончить фразу Тихонов.

— Есения Андреевна? — прервал беседу мужчина в кепке, — Я от Меглина. Готовы ехать? — не дожидаясь ответа, он сел в припаркованный автомобиль и завел двигатель.

— А как вы…, — ошарашенно выдавила Стеклова, но решение пришло мгновенно, — Еду! — и оставив недоумевающего Сашу, бросилась вслед за незнакомцем.

Ехали долго и молча. Изредка водитель бросал оценивающий взгляд в зеркало заднего вида, чем нервировал девушку. Когда центр города с оживленными улицами остался далеко позади, Есения забеспокоилась. Все так же, ни говоря ни слова, незнакомец остановился у проржавевших, некогда зеленых ворот заброшенного завода, вышел из машины, повернул спрятанный механизм, и ворота распахнулись. Есения с любопытством оглядывалась по сторонам, рассматривая полуразрушенные здания, цеха и огромные бетонные конструкции непонятного назначения, гадая, зачем же ее сюда привезли. Но тут машина снова остановилась, на этот раз у заросшего травой оврага, на дно которого вела старая металлическая лестница. Так что к ее прежним опасениям добавилось еще одно — как бы не переломать ноги.

Здание стояло особняком, и в это время дня его как-то по-особенному освещало солнце, превращая руины в замок. Или это просто казалось Стекловой, воспринимающей поездку как приключение, даже на какое-то время забывшей об истинной цели стажировки.

Он привел Есению в помещение, бывшее когда-то частью завода, пыльное, с остатками давно вышедшей из строя техники. В глаза бросался диван, невысокий столик и вполне себе современный телевизор с плоским экраном. Было видно, что это приготовили специально для нее. Незнакомец кивком головы указал на столик со стопками дел, чайником и тарелкой с бутербродами.

— Что больше любишь, чай или кофе? — от простого вопроса, заданного неожиданно тихим голосом, Стеклова, чуть не подпрыгнула, настолько она привыкла к молчаливому спутнику.

— Смотря какой, — ответила она, отметив дужку слухового аппарата в ухе незнакомца.

— Чай черный. Кофе тоже — черный, — он засунул руки в карманы, — Бутерброды с сыром…

— Сыр тоже черный? — попыталась разрядить обстановку Есения.

— Нет, желтый, — поддерживать разговор мужчина явно не планировал, — Изучай, — бросив короткий взгляд на папки, он ушел в лабиринты коридоров, оставив Стеклову одну.

* * *

Есения потеряла счет дням, которые она провела за изучением дел маньяков и серийный убийц. Не менялось ничего, даже бутерброды. Не так она представляла себе стажировку у легендарного следователя…

— А вы не подскажете, мы с ним сегодня увидимся? Или, вообще, когда-нибудь? Я соскучилась, — эта неопределенность начинала раздражать, и Стеклова решила попытаться взять штурмом молчаливого водителя.

Ответом на ее вопрос было лишь недовольное шипение сквозь стиснутые зубы.

— У вас аппарат сломался? — не собиралась сдаваться Есения.

— ДА! — рявкнул водитель, отбив у девушки всякое желание продолжать расспросы.

Есения захлопнула последнюю папку и встала, разминая затекшие конечности. Вот на что она рассчитывала? На то, что с первых дней начнутся погони-расследования, а не монотонная рутина обработки дел, которая ей порядком надоела за годы учебы. Ей надо искать убийцу матери, конечно, как она рассчитывала, не без помощи Меглина, а она сидит в пыльной комнате, копаясь в чьем-то прошлом, когда ей надо разбираться со своим настоящим. Шагов она не слышала, только тихий щелчок замка. Решив, что это приехал Глухой — как обычно отвезти ее домой, Есения выплеснула на него весь спектр накопившихся эмоций:

— Машину не надо! Прогуляюсь… Тошнит от вашей комнаты. И от бутербродов с сыром, — она резко развернулась, — И от Меглина тоже тошнит!

Последнюю фразу она договаривала автоматически, уставившись расширившимися глазами на стоящего в дверях Родиона Викторовича. Сейчас он выглядел хуже, чем во время их встречи в Следственном комитете.

— Пошли, — небрежно бросил следователь и, не дожидаясь Стекловой, пошел к выходу.

* * *

Из липкого серого тумана на него смотрели глаза цвета горького шоколада. Много лет эти глаза не тревожили его, заблудившись в прошлом, так глубоко, что иногда казалось, что все это было не с ним. А сейчас это прошлое упорно напоминает о себе, принимая облик дерзкой девчонки с точно такими же глазами. И уже не ясно, кто смотрит на него из мутной пелены — прошлое или настоящее? Изредка он выныривал на поверхность, находил в вечном бардаке таблетки, запивая их чем-то, отдаленно напоминающим коньяк, чтоб снова погрузиться в мир болезненных образов и воспоминаний. В этот раз приступ был сильнее, чем обычно, так, что впору было звонить Бергичу… Не в этот раз. Еще рано. У него еще есть время. Нужно только найти силы, чтоб стряхнуть с себя тянущие на дно тени.

В кармане плаща фляжка, почти полная — это хорошо. С каждым шагом муть перед глазами светлеет. Мысли приобретают более четкие очертания: «Интересно, на сколько её еще хватит, Есении? Необычное имя, явно не Андрей придумал… О как! Разозлилась стажер!  Ну-ну…»

— Пошли, — приказал Меглин.

Есения опять попала в лабиринты цехов и коридоров, только теперь провожатым был сам Меглин, которому каждый шаг давался с трудом. Дойдя до выхода, он облокотился о стену и махнул головой, указывая на дверь.

— Стоп-стоп…, — поморщился он, будто солнечный свет и щебетание птиц прибавляли ему мучений, — Я в туалет. Жди в машине, — он бросил Стекловой связку ключей и снова ушел.

Возле лестницы, ведущей в овраг, стоял Мерседес то ли серого, то ли синего цвета, покрытый слоем пыли. Через грязные стекла смутно просматривался салон, заваленный пустыми бутылками, банками и не весть еще каким хламом. Есения озадаченно хмыкнула и принялась за поиски ключа на внушительной разномастной связке. К замку не подходил ни один. От этого занятия ее отвлек глухой баритон:

— Не закрываю.

Меглин распахнул дверцу то, обошел машину, поправив покосившийся значок, достал из кармана плаща флакончик с таблетками, вытряхнул содержимое в рот и запил чем-то из плоской серебристой фляги.

— Вы что, выпили? — спросила Стеклова, удивившись звучанию собственного голоса, ставшего вдруг тоненьким, совсем девчоночьим.

Следователь ничего не ответил и сел за руль. Ей ничего не оставалось, как опуститься на пассажирское сиденье и постараться как-то разместить ноги среди скопившихся бутылок и пустых сигаретных пачек.

Меглин вел уверенно, почти на предельно допустимой скорости, но Стеклова была убеждена, что следователь далеко не трезв. Она не выдержала и выкрутила ручку, опуская стекло.

— Что? — наконец обратив на нее внимание, спросил Меглин.

— Ничего, — фыркнула Есения, — Все хорошо, — она помолчала, но все же решилась задать вопрос, не дававший покоя, — А можно спросить, как Вы вычислили того, кто мою подругу убил?

— Очки…

— Что — очки? — нетерпеливо переспросила Стеклова.

— Очки у него дорогие, — пояснил он, — А лицо — нет.

— Значит, дедукция, — ухмыльнулась девушка, не сводя глаз с лица следователя.

— Все вокруг кричали, страшно было, — медленно заговорил Меглин, — А он молча смотрел, глаз оторвать не мог. Не страшно ему было, приятно.

— И психоанализ, — недоверчиво резюмировала Есения. Не так она представляла себе легендарного майора.

— Все в глазах, — не глядя на любопытного пассажира, продолжал он глухим, с хрипотцой, голосом, — Жена от него ушла. Любил ее. Все как положено. А она ушла. Почему? Потому что красивая. А красота — это расходы. Пришла, говорит: «Извини, полюбила другого». Он в слезы: «Как так — полюбила?! Сволочь!», а она ему: «Давай без скандалов обойдемся!»

Этот странный монолог, произносимый бесцветным голосом, настолько ошеломил Стеклову, что она застыла, потеряв связь с реальностью.

— Он переживал, спать не мог. Ночью придумал, утром чертежик нарисовал — серьги сделал. В кристалликах яд. Серьги надел и через день умер. Пришел, подарил на память. Ну и все, нет больше человека. А спать не может, потому что в голове будто щекотка. А как спать, когда щекотка, а?

— Вы с кем сейчас разговариваете? — прервала наставника Есения, рассчитывая, что сможет выдернуть его из этого странного подобия транса, или хотя бы заставить моргнуть.

— И тут этот вежливый вдруг нарисовался, — Меглин зло усмехнулся, — Говорит: «Знаю, мол, какой ты мастер, у меня нюх на такие таланты, как ты. Ожерелье сможешь сделать? Но мало ведь сделать, надо еще подарить еще, чтоб приняла. И не первой встречной, а той, которая заслужила, как твоя бывшая, самка продажная». — «А как же я выясню, которая заслужила?» — «А я подскажу тебе. И слова напишу, чтоб подарок приняла. Напишу, выучишь все, как диктор, слово в слово повторишь, потому что сам ты как дите недоразвитое... Родился в Калуге, батя алкаш. Но ничего, отрепетируешь, заодно и развитие подтянешь. А что очечки у тебя на шурупе и изоленте, так ничего страшного, я новые тебе куплю, Володь, и костюм новый куплю». Грамотно все рассчитал, молодец. Мо-ло-дец!

В голове Есении раздался щелчок, расставивший по местам всё, что кружилось в хаосе. Если в начале рассказ следователя казался ей чем-то из области сюрреализма, то сейчас перед глазами вспыхивали моменты выпускного, которые она видеть не могла. В какой-то момент она осознала, что видит происходящее глазами того самого Владимира.

— Получается, что их двое было, — наконец поняла суть странного монолога Стеклова, между ее бровей залегла упрямая морщинка, — Тот, которого взяли, только делал эти изделия. Был еще второй, который говорил, когда дарить, как и при каких обстоятельствах. Сообщник.

— Кукла на пальце и палец — сообщники? — привел простой пример Меглин.

Есения покачала головой, — Нет… Вы его не взяли?

— А как его взять? — усмехнулся майор, — Он все правильно делает. Не сам, чужими руками. Ты Меня Не Поймаешь… Молодец…

Есения с удивлением поняла, что они уже давно покинули пределы города. Мерседес мчал по шоссе, управляемый мрачным следователем, так и не соизволившим ей объяснить цель поездки.

— А…

— В Липецке за два года было убито девять девушек от четырнадцати до двадцати лет. Всех задушили шнурком. Убийца действовал дерзко, иногда при свидетелях, — последовал лаконичный ответ на неозвученный вопрос.

* * *

Уже стемнело, когда Мерседес, наконец, остановился у административного здания вокзала Липецка. Протяжный гудок товарняка разбудил задремавшую Есению. Она вздрогнула, и огляделась по сторонам, пытаясь понять где очутилась. Пока она четко уяснила одно — спрашивать бесполезно.

— Люблю вокзалы. А ты? — как ни в чем не бывало спросил Меглин, прикладываясь к фляжке.

Есения вышла из машины вслед за наставником, — А я нет.

— Надо полюбить, — порекомендовал следователь.

По перрону к ним бежал грузный мужчина:

— Родион Викторович? Меглин? — с трудом выравнивая дыхание, уточнил он, и не дожидаясь ответа представился, — Егоров.

— Егоров? Что ты рацией светишь, Егоров? Ты дурной, что ли? — отчитал его вместо приветствия следователь.

В ответ мужчина что-то промычал, убирая рацию в карман куртки.

— Помощница моя, Настя, знакомься, — небрежно кивнул Меглин в сторону Есении, — Что у вас?

— У нас все готово! — приободрился Егоров.

Родион Викторович хмыкнул, — Ну глянь, Насть, как тебе?

Стеклова, смирившись с новым именем, осмотрела темный перрон, — Не очень, честно говоря.

— Егоров, может тебе объявление по вокзалу пустить, чтобы он сам явился с повинной? Может, так проще?

— А что не так? — недоуменно развел руками сотрудник органов.

Стеклова уже включилась в игру, — Эти двое в такси…, — привлекла она внимание Меглина.

Он чертыхнулся сквозь зубы и быстрым шагом пошел к машине, — Какого рожна везде один, а здесь двое?

Егоров постучал по капоту, — Вали отсюда!

— Вот этот, что у тебя здесь делает? Почему не курит? — следователь опустился на скамейку рядом с неопрятно выглядящим мужичком.

— Так, общественное место… — пробормотал Егоров.

Меглин тяжело вздохнул и пошел дальше, — Это ты придумал? — указывая на бомжа, уточнил он.

— Я...

— А почему он у тебя не воняет? Он вонять должен… ссаками!

Проклиная эксцентричного майора, Егоров давал новые указания своим бойцам, готовящим ловушку для Душителя.

Родиона Викторовича это уже не волновало, — Поехали мы…

Гостиница «Восход» приняла в свои радушные объятья едва стоящего на ногах майора Меглина и стажера Стеклову, наверное, в первый раз так остро пожалевшую, что не вняла увещеваниям отца. Спасибо, что хоть номера было два. Маленьких и душных, с общей ванной комнатой. Есения помогла следователю скоординировать путь в одну из комнат, где пожилая горничная еще, видимо, советской закалки, перестилала кровать. Родион Викторович, не раздеваясь, рухнул прямо на матрас, укрывшись поверх плаща застиранным шерстяным одеялом.

— А, вроде, приличный человек, — осуждающе затянула горничная.

В ответ раздался отчетливый звук, издаваемый кишечником. Так следователь отреагировал на несправедливое, по его мнению, замечание о том, что он приличный человек.

Есения отправила горничную и, вздохнув, присела рядом со спящим наставником, не представляя, что ей делать дальше.

"Мы живём не ради будущего. Мы живём, чтобы хранить своё прошлое." —  Фридрих Ницше

— Значит, ребятки, дело такое… Майор Меглин приехать к нам не смог, занят. Страна у нас очень большая и очень много важных дел, — этим заявлением Егоров начал совещание, — Нам прислали товарища — Овечкин Геннадий Николаевич, судмедэксперт, — указал он на сидящего рядом с ним Родиона Викторовича, — И Матюхина Елена Петровна — по особо важным, — отметил он Есению, — Она с Меглиным рука об руку… Сами понимаете. В общем, нам надо приложить все силы и поймать этого маньяка, а то он будет продолжать делать свои черные дела, а пресса нас с говном смешает!

Пока Егоров распинался, следователь рассматривал лица сотрудников милиции, присутствовавших в зале, считывая одному ему понятную информацию.

— Мы знаем убийцу, — Есения встала, смущаясь под оценивающими взглядами молодых сотрудников, — Это К-калугин Вячеслав, — под столом к ее ноге прикоснулись теплые пальцы, — Пятьдесят семь лет, душевнобольной, раздадим вам ориентировки, — скороговоркой закончила она свое выступление, когда рука уже не просто прикасалась, а поглаживала чувствительное местечко под коленом. По телу прошла теплая волна, волоски на руках поднялись, словно наэлектризованные, дыхание сбилось, и Стеклова, разозлившись на саму себя за неуместную реакцию, с шумом придвинула стул и села. Девушка сама не поняла, почему так отреагировала на прикосновения Меглина, тогда как сам он оставался безучастным, даже не посмотрел в ее сторону, что-то выискивая среди сидящих в зале.

— Все свободны, — закончил совещание Егоров.

Сотрудники милиции один за одним покидали зал совещаний, пока тот не опустел. Оставшись с Меглиным тет-а-тет, Стеклова хлопнула ладонью по столу:

— Что это было? — возмущенно выкрикнула она.

— Я же тебе нравлюсь? — ни с того ни с сего спросил майор, петляя между рядов пустых кресел.

Стеклова покраснела и фыркнула, — Мечтай! С твоей стороны — это, вообще, было непрофессионально, — перешла на «ты» возмущенная стажер.

— Я просто подумал, если у тебя соски встанут, ты ему понравишься больше.

— Кому — ему? — уточнила Есения.

Меглин почти в упор посмотрел на нее, потом вздохнул и отвернулся. Стеклова отметила для себя, что глаза у него не черные, как она думала раньше, а карие, с золотистыми лепестками вокруг зрачка.

— Почему ты решил, что он из полиции? — перекрикивая шум отдыхающих в парке, спросила Стеклова.

— А сама ты как думаешь? — подтолкнул ее к рассуждениям следователь.

— Ну, он часто в разъездах и всегда может это объяснить, легко подходит к жертве на дистанцию доверия… Так?

— Не-а, — отбросил версию Меглин, — Его когда-то сильно обидели, а теперь и он может… кого угодно. Даже свидетели ему не помеха. Он из системы! Он в полном шоколаде.

— Пропадают всегда в парке, но он очень большой. Что мы ищем?

— Место ищем. Место где ему нравится убивать, — терпеливо объяснял следователь, — Место, где ему когда-то сделали очень больно, а теперь и он делает. Что видишь? — внезапно спросил он и бросился вглубь парка, туда, где проходила узкая дорожка для бегунов, петляющая среди кустов и деревьев.

— Ну, люди, деревья, а ты? — Стеклова смотрела совсем в другую сторону, и сразу не сообразила, куда пропал Меглин. В последний момент она заметила светлый плащ, мелькнувший среди веток, и бросилась следом.

— Молодой еще, бегает хорошо, — почти догнав бегущую впереди девушку, размышлял Меглин.

Вдруг он остановился у бетонного кольца, полускрытого буйной растительностью:

— Вот здесь он остановился, хвать ее…

Перепуганная бегунья сорвалась с места и рванула в обратном направлении.

А следователь полез прямо в заросли, крича:

— Сюда, сука, давай! Никто не увидит. Не услышит. А услышат, так мимо пройдут, — он с корнем вырывал растения, расшвыривая их вокруг себя, — Вот здесь надо мной издевались...

Шокированная этим перфомансом Стеклова замерла, не в силах пошевелиться. Вдруг Меглин покачнулся и схватился за воротник, пытаясь ослабить узел галстука. Он упал на колени, а потом на бок, на мягкую, пахнущую сыростью траву, а перед глазами заплясали неровные буквы, выцарапанные на бетоне.

Мальчик в пионерском галстуке, морщась от усилий, выводит буквы.

Меглин сидел, прислонившись спиной к бетонному кольцу. Приступы всегда отнимали много сил, а теперь они стали чаще. Хорошо, что в этот раз все случилось в безлюдной части парка. Он закинул в рот пару таблеток и потянулся за фляжкой.

— Самсонова, Уткина, Першина, Кресцова…, — в густеющих сумерках фамилии было сложно разобрать, но Есения справилась, — Кто это? 

— Те, кто его обидел.

— Девушки…, — она погладила царапины кончиками пальцев.

— Девочки, — Меглин булькнул фляжкой, — Он не бегал, он — убегал, — поправив сам себя, он вдруг замер, увидев среди деревьев человека, наблюдавшего за ними.

* * *

— Саша! — окликнул полковник Стеклов так вовремя оказавшегося у крыльца следственного комитета Тихонова, — Прогуляемся? — задал риторический вопрос Андрей Сергеевич и тут же перешел к делу, — У Есении сейчас в жизни многое меняется, а у нас с тобой задача — в этот непростой период ее поддержать. Согласен?

— Да я с радостью, — смущённо улыбнулся Саша, — Вот только она не горит желанием со мной общаться.

— А ты будь настойчивей! Заходи к нам, как-нибудь, я тебя приглашаю.

— Спасибо, я с удовольствием, — не смог скрыть удивления молодой человек.

— Что-то захочешь обсудить, рассказать — я тебя выслушаю, — настаивал Стеклов, — Я должен быть в курсе, что с ней происходит. Ну, давай, — попрощался он и махнул водителю.

Саша проводил его взглядом и усмехнулся. Он привык, что все видят в нем простачка, но при всем уважении к полковнику Стеклову, «стучать» на Есению Тихонов не собирался ни при каком раскладе.

* * *

— Нет, если вам надо, конечно смотрите! Только я не понимаю, какое отношение может иметь наша школа к этому маньяку?!

— Учетную книгу выпусков, будьте добры, — натянув на лицо сладчайшую из имеющихся в запасе улыбок, попросила Есения.

— Как скажете, — в тон ей ответила директор школы.

Не обращая внимания на недовольное сопение и закатывание глаз, Стеклова методично прорабатывала интересующие ее документы, пока не наткнулась на знакомые фамилии.

— Выпуск девяносто восьмого, им около тридцати, у меня в списке те же фамилии, что нацарапаны на стене, всех обойдем, всех проверим! — обрадованная результатами поиска, стажер торопилась выложить информацию Меглину.

Но тот не спешил разделить ее ликование, — Обойдем всех…, — буркнул он, прикладываясь к фляжке.

Настроение Есении тут же испортилось, — Мы сегодня еще будем что-то делать?

Следователь молчал.

— Понятно, — вздохнула она, — Неужели ему никого не жалко?

— Жалко ему только себя самого…

— А почему тогда такие большие паузы между убийствами? Я думала, что это что-то вроде раскаяния или депрессии, как после секса, — вслух размышляла Стеклова.

— У тебя после секса депрессия? Тогда это тебя должно быть жалко, — рассмеялся Меглин, — Нет никакого раскаяния. Вообще ничего нет. Просто хорошо и хочется опять, — он снова приложился к фляжке.

— Он тогда не человек, а монстр…

Следователь отрицательно покачал головой, — Вне эпизода — нормальный, добрый, хороший, человек. Как и все. Семьянин, возможно. Галстук носит, — он бросил оценивающий взгляд на стажера и добавил, — Все мы немножко монстры и немножко люди.

Есения фыркнула, — Что же он тогда не может остановиться, раз он такой хороший вне эпизода человек?

— А он не хочет останавливаться, понятно? — Меглин остановился, рассматривая работы местных художников.

— Таких не судить, таких убивать надо, — подвела итог Стеклова и отвернулась.

Заметив интерес к своим работам, художник встал, — А давайте я вас изображу?

— Времени нет, — следователь с сожалением потряс опустевшей фляжкой.

Художник не сдавался, — Да за минуту всего! Или, вот, дочку вашу!

— Дочку? — хмыкнул Меглин, — А дочка моя сейчас за коньяком побежит, — он вручил Есении пустую емкость и несколько купюр, — Вон туда, давай-давай… 

Стеклова не посмела возразить, но ее взгляд был красноречивей всяких слов.

Следователь огляделся по сторонам, — За минуту, говоришь, — бросил он ехидный взгляд на художника.

В парке, несмотря на будний день, было весело и многолюдно. Носилась с шариками радостная ребятня, сопровождаемая родителями, нагруженными сладкой ватой, игрушками и прочими радостями. Шумел фонтан, довольно большой, между прочим, для провинциального Липецка. Есения в какой-то момент даже пожалела, что она не может забыть о работе и просто расслабиться, выпить, например, как Меглин… Меглин?! Какого хрена?!

Легендарный майор Меглин, накушавшись коньяка, спровоцировал конфликт с компанией молодых людей. Есения хотела прийти на помощь, даже сделала рывок, но остановилась. Посетители парка разом сместились поближе к представлению, чтобы не пропустить ничего важного. А она просто стояла и наблюдала за всем этим вопиющим безобразием, получая при этом неземное удовольствие. Никогда и никто не смел так обращаться с ней, как этот самый знаменитый Меглин. И почему она отца не послушала? И не стыдно даже ни капельки!

— Вы что, идиоты? — не выдержала Стеклова, когда юноши, в конец взбешенные нападками немолодого и нетрезвого незнакомца, бросили его в фонтан, — Ты живой? — растолкав толпу, обеспокоенно выкрикнула она.

Следователь был, несомненно, жив. Более того, даже наслаждался купанием. Услышав крик стажера, он поднялся, а Есения снова ощутила непонятное покалывание в кончиках пальцев. Взгляд Меглина, сосредоточенный, тяжелый, но абсолютно трезвый, скользил по толпе, высматривая кого-то.

— Перебрал, — небрежно обронил он, заметив обеспокоенную Стеклову.

* * *

Меглин сбросил с себя остатки тяжелого, болезненного сна, больше похожего на забытье. В тесном гостиничном номере было темно и душно. Стараясь не скрипеть старыми половицами, он прошел в соседнюю комнату. Стажер спала, разметавшись по узкой кровати. Белые простыни и черное белье… Он поправил сбившееся одеяло, скрывая от беспощадной темноты, да и от себя самого, стройное тело девушки. На прикроватной тумбочке блокнот, наручные часы, остро заточенный карандаш и старый медальон, смутно знакомый, как тревожный звонок из прошлого. Меглин обернулся, внимательно посмотрев на спящую девушку, изогнул бровь и ухмыльнулся чему-то, понятному ему одному.

Чуть слышно скрипнула дверь, и Есения замерла, боясь пошевелиться, не зная, чего ожидать от эксцентричного следователя. Под сомкнутыми веками заплясали золотые точки, казалось, что воздух сгустился, настолько тяжело было дышать, чувствуя, как по телу скользит тяжелый взгляд. Казалось, еще секунда, и она не выдержит этой пытки тишиной и бездействием! Точки перед глазами превратились в оранжевые лепестки, закружившиеся в безумном вихре. Меглин наклонился ближе, она слышала его дыхание. Сердце стучало, как сумасшедшее, заглушая все остальные звуки, и девушка боялась, что он тоже слышит этот неровный стук. Но следователь просто укрыл ее… Сердце замерло, лепестки растворились, и напряженное ожидание сменилось чувством, напоминающим разочарование. Есения открыла глаза — никого, но она знала, что в комнате не одна. Она снова смежила веки, прислушиваясь к темноте. Только теперь у темноты были глаза, карие, с золотистыми лепестками вокруг зрачка.

* * *

По тропинке легко бежит девушка, щурясь от шаловливых лучей утреннего солнца. Привычный ритуал начала нового дня омрачают плакаты с крупными черными буквами «ВНИМАНИЕ РОЗЫСК», расклеенные на столбах. Поэтому, когда из кустов вынырнул молодой мужчина, она выхватила из кармана заранее приготовленный баллончик и направила в его сторону.

— Дура что ли? Совсем с ума сошли с маньяком этим! — выкрикнул испуганный парень и побежал в обратном направлении, проклиная психованных барышень, маньяков и утренние пробежки за одно.

Она смотрела в след убегающему парню, пытаясь выровнять дыхание. В следующий миг девушка оказалась лежащей на земле, а ее горло плотно стянул шнурок. Несколько судорожных рывков в тщетной попытке освободиться, так, что вздулись вены на лбу. Но все оказалось напрасным…

"Никогда нельзя вылечиться от своего детства, от своих сомнений, от своих ран. Я не живу в прошлом, я живу с ним." —  Милен Фармер

Есения сидела над остывающим кофе, пытаясь объяснить самой себе вчерашний день и ночь. В голове крутились бессвязные картинки, складываясь в какой-то фарс, где главным героем был Меглин. Он словно издевался над ней и всеми, кто попадал в поле его зрения. Но в общую картину вопиюще-девиантного поведения никак не вписывался взгляд следователя — твердый, абсолютно трезвый, пробирающий до мурашек. И теплый… Она откинула со лба волосы, раздосадованная непрошенными мыслями, и увидела стоящего в дверях Меглина, видимо, какое-то время наблюдавшего за ней. Стеклова подвинула блокнот и принялась раздраженно черкать карандашом. Родион Викторович сел за столик:

— Рисуешь? — как ни в чем не бывало спросил он.

На белоснежном листе резкими линиями было выведено «Мудак».

Следователь усмехнулся, — У меня один доктор знакомый специально просит пациента рисовать все, что им в голову приходит, — он взял карандаш, — Думает, так можно понять…

— Чудно выглядишь, — вымученно улыбнулась Есения.

На что Меглин обезоруживающе улыбнулся, — Это все из-за галстука! Как только надеваю, сразу бить начинают.

— Так сними его, — пожала плечами Стеклова.

— Не могу. Я в нем чудно выгляжу, — следователь снова улыбнулся и небрежно бросил перед ней блокнот, где под надписью «Мудак» было с нажимом выведено и даже подчеркнуто «не сердись».

«А на тебя что, можно долго сердиться?» — подумала Есения, и на ее щеках появились трогательные ямочки.

Меглин пригубил кофе, поморщился и потянулся за фляжкой. Трель телефонного звонка, слишком звонкая для пустого кафе, заставила Есению вздрогнуть и поторопиться с ответом.

— Еще одну нашли, — от улыбки Стекловой не осталось и следа.

Рука замерла над чашкой, так и не разбавив коньяком местную бурду, именуемую кофе.

* * *

— Нашли утром. Убита сегодня, между пятью и семью часами утра, — скучающим тоном повествовал судмедэксперт. Он откинул простыню, давая возможность столичным гостям осмотреть труп.

Меглин положил локти на каталку, рассматривая необыкновенно яркую странгуляционную борозду на шее жертвы. Внезапно его взгляд остановился, а Есения почувствовала знакомое покалывание.

В толпе испуганное лицо молодой женщины в спортивном костюме. Удар по ребрам. Боли он не чувствует, только прикрывает голову руками. На скамейке мужчина. Лица не разобрать, он отворачивается, словно не замечает драку, развернувшуюся буквально в пяти метрах от него.

— Видишь, как они смотрят? — Стеклова неприязненно оглядела собравшихся у бюро судебно-медицинской экспертизы местных сотрудников органов правопорядка во главе с Егоровым.

— Пусть смотрят. Не умеют хранить мертвых, не спасут живых, — вынес свой вердикт следователь.

— Слышал, вы вчера хорошо отдохнули! — Егоров даже немного подпрыгивал на месте от радости, что может поставить на место зарвавшуюся столичную знаменитость.

— От кого слышали? — включила «прокурорскую дочку» Есения.

— Да вот, Серега вас видел в парке.

— И работали тоже, — Стеклова позаимствовала у папочки ледяной тон, — Ваш маньяк в списке этих тридцати фамилий, учились в одном классе.

Егоров недоверчиво прищурился, — Откуда такая информация?

— От верблюда, он все знает, — припечатал его Родион Викторович, — Пробей, женщина просит.

— Гриш, Белый, — подозвал начальник молодого сотрудника, — Подними биографии этих школьников.

Григорий просмотрел фамилии, — Хорошо, сделаем.

* * *

— Здесь подожди меня, сейчас приду, — бросил через плечо Меглин.

Есения вздохнула и присела на скамейку, оглядывая пустой парк.

— Не п-помешаю?

Она вздрогнула и обернулась. За скамейкой нерешительно топтался тот самый сотрудник, который утром стоял рядом с Егоровым.

— Простите… Мокрушин Сергей, — представился он, подходя ближе.

Обведя глазами пустой парк, Есения выдавила, — Привет, — стараясь при этом вести себя непринужденно, хотя липкая волна паники добавила ее голосу высоких нот, — Вы откуда здесь?

— Патрулировал. Вот, увидел Вас и решил подойти. Нет, если я мешаю…

— Нет, не мешаете, — быстро ответила Стеклова, натянув дружелюбную улыбку, думая, как бы потянуть время, чтоб дождаться Родиона Викторовича.

Мокрушин улыбнулся в ответ и присел рядом, — Как в-вам город? — отчаянно борясь с заиканием попытался завести светскую беседу парень.

— Приятный город. Жаль, повод для поездки такой… — поддержала его Есения.

— Ну, ничего, скоро все кончится, — он сглотнул, но даже этой незначительной паузы было достаточно, чтобы глаза девушки расширились от ужаса, — Вы же здесь, — продолжил он начатую фразу, — А что вы на меня так смотрите?

— Сергей, а почему Вы решили в полицию пойти? — слишком быстро спросила Стеклова, продолжая улыбаться.

— Ну…, я легкой атлетикой занимался, квартира была нужна, а тут давали. Потом женюсь! — глуповато улыбнулся парень.

Есения оглядела пустой парк, и решилась, — Давайте я Вам по руке погадаю, имя жены скажу! Давайте?

Ничего не подозревающий Мокрушин, широко улыбаясь, протянул раскрытую ладонь и тут же, сам не разобравшись как, совершил кувырок, приземлившись на асфальт. Не успел он прийти в себя, как его ударили коленом в грудь, выбив из легких остатки воздуха. Сергей закричал, не столько от боли, сколько от шока и непонимания, вытаращившись на растрепанную Есению, так неожиданно превратившуюся из милой и приветливой девушки в разъяренную фурию.

* * *

— Откуда я знала, что у него алиби? — кричала Стеклова, а рядом стонал, держась за руку, спасенный появлением Меглина незадачливый Мокрушин.

— А спросить — не судьба? — хмыкнул следователь.

— Ты-то где был? Ты меня, вообще, бросил!

Этот выпад стажера Родион Викторович проигнорировал, заботливо кивнув Мокрушину, — Ну что, терпимо? — и, дождавшись судорожного кивка, небрежно похлопал Стеклову по плечу, — Иди сюда.

Отойдя на несколько метров от обескураженного Сергея, Меглин достал из кармана плаща сложенный в несколько раз лист желтой бумаги, исчерканной карандашом.

— Любуйся! — он развернул лист, демонстрируя Есении рисунок.

— Что это?

— Не что, а кто, — поправил ее следователь, — Тот человек, который сохранял спокойствие пока меня били. Попросил художника зарисовать. Ну, узнаешь? — он был явно доволен результатом своей затеи и Стеклова, волей-неволей, начала вглядываться в карандашные штрихи, рассматривая профиль незнакомца.

— Лицо знакомое, — протянула она.

Меглин фыркнул, — Ну, извини, ближе не мог подойти.

Следователь остановился так неожиданно, что Есения чуть не налетела на него. Смотреть в парке было не на кого, разве что на неопрятного мужичка, собиравшего в потертую сумку пустые бутылки.

— Так, иди утешай парня…, — Меглин, прищурившись, смотрел в след уходящего маргинала.

— А ты куда?

— А я туда, — загадочно улыбнулся наставник и ушел, снова оставив ее одну в безлюдном парке. Мокрушин не в счет.

* * *

Дом был старый. Еще довоенный, с деревянными лестницами и подслеповатыми стеклами в скрипучих дверях. Тонко позванивая добычей, мужичок зашел в темный подъезд, на ходу доставая ключи. Меглин вошел следом, сразу же, как захлопнулась покрытая облупившейся краской дверь квартиры.

— Привет, — сказал он хозяину, вынырнувшему из затхлой тьмы давно не знавшего уборки жилища, — Нам войти-то можно?

— А кому это — нам? — загородив собой вход, поинтересовался мужичок, разглядывая гостя.

Меглин достал из кармана плаща бутылку водки.

— Входи.

— За что выпьем? — приподнял граненый стакан следователь.

— За знакомство, — не совсем дружелюбно отозвался собеседник.

— Или за детей? — Меглин поднес стакан к губам, а в тусклом свете лампочки без абажура блеснули немигающие глаза, следившие за изменившимся, будто посеревшим, лицом мужичка.

Первую выпили не закусывая, не сводя друг с друга взглядов. Следователь налил снова.

— Сын твой где?

Хозяин вздохнул и одним глотком выпил содержимое стакана.

— Сначала жена заболела, померла, — бесцветным голосом начал он, — Потом он заболел. С горя. Совсем хилым стал. В школе дразнили, задирались…

«Быстрей! Еще быстрей, набираем темп!» — кричал молодой физрук классу. Ребята финишировали толпой, шумно и радостно. А сзади, едва переставляя ноги и задыхаясь, бежал щупленький мальчишка. На финише его ждал рассерженный учитель и хохочущие одноклассники.

Едва переступив финишную черту, мальчишка упал на асфальт, а на него посыпался град насмешек и ударов, которыми его награждали рослые девчонки, чувствовавшие превосходство над худеньким одноклассником. Он сжался в комок на грязном асфальте, и, не умея защитить себя, уже не надеясь на помощь или поддержку, только всхлипывал, закрывая лицо руками. «Эй, что происходит-то? Э!» — лениво разогнал ребятню физрук.

Стайка девчонок продолжала свои насмешки даже тогда, когда он, ссутулившись, шел домой. Звонкие голоса оглушали, ослепляли слезы бессилия, и тогда он побежал изо всех сил, не обращая внимания на тяжелый ранец, колотивший его по спине. Хрипло дыша, мальчик попытался скрыться от своих преследовательниц в парке, но они без труда догнали хилого одноклассника. Тогда он перепрыгнул через невысокое бетонное ограждение клумбы и свернулся на земле, прижав колени к животу и закрыв руками голову. Косички, бантики, пионерские галстуки, звонкие девчоночьи голоса и… град камней и обидных слов.

Обидчицы убежали, а он, не обращая внимание на злые слезы, катящиеся по грязным, еще по-мальчишески пухлым щекам, достал связку ключей, чтобы выцарапать на бетоне имена…

— Вырос, все-таки! Сильным человеком стал, — едко заметил следователь и встал, — Вопрос последний — ты знал, кем он вырос?!

Изрядно захмелевший мужичок поднял голову, — А ты бы, что сделал? — закричал он, но наткнулся на твердый абсолютно трезвый взгляд следователя.

— То, что сделаю, — пообещал Меглин.

* * *

Темнота в провинции совсем не такая, как в столице, где она пронизана лучами неоновых реклам. Провинциальная темнота густая и мягкая, она обволакивает и тянет за собой в водоворот из запахов трав, стрекота сверчков, перемигивания звезд. Этой темнотой легко укрыться от посторонних глаз как влюбленным, так и озлобившимся. Темнота может стать помощником и другом, а еще — последним пристанищем.

Выйдя из такси, Есения быстрым шагом вошла в гостиницу. В номере было непривычно тихо. Она постучала в дверь следователя, и, не дождавшись ответа, распахнула ее — никого. Во всем номере не осталось ни следа присутствия Родиона Викторовича. Только в наполненной ванне плавал кораблик из газетного листа. Она сделала шаг назад и столкнулась с горничной. Обе вскрикнули от неожиданности. Переведя дух, горничная проворчала:

— Кстати, ваш шебутной просил передать, что в парке вас ждет.

Ругая себя за то, что не додумалась вызвать такси, Есения шла по обочине дороги, надеясь поймать попутку. Из тьмы возник силуэт мужчины в надвинутом на лицо капюшоне. «Так просто?» — мелькнула мысль и тут же исчезла, оставив после себя кисловатый привкус паники. С каждым пройденным шагом расстояние между ней и преследователем сокращалось, но, сколько бы Стеклова не оглядывалась, лица разглядеть не смогла.

Чуть слышный звон заставил девушку вздрогнуть и резко оглянуться: «Трамвай», — беззвучно выдохнула она, входя в ярко освещенный салон, где уже сидел поздний пассажир. Радуясь внезапной удаче, Есения обратила внимание, что на задней площадке расположился ее преследователь, вполне себе, кстати, обычный молодой человек. Она пыталась поймать его отражение в оконных стеклах, стараясь при этом не вертеть головой, но пока мало что удавалось. Дама, сидящая в середине салона, встала и приготовилась выходить. Двери захлопнулись с каким-то зловещим скрежетом, по крайней мере, так показалось Есении, всем телом чувствовавшей приближение опасности. И, вопреки здравому смыслу, она будто смирилась, окаменев на жестком и неудобном трамвайном сиденье, слушая медленный шаги приближающегося незнакомца. Она только судорожно вдохнула, когда на спинку ее кресла легла ладонь.

— Здравствуйте, Елена Петровна. Гуляете? — раздался негромкий вопрос за ее спиной.

Стеклова молчала.

— Поздновато… Маньяк в городе, а вы вся такая нарядная, — мягко добавил он, наклонившись чуть ближе.

Короткой вспышкой мелькнуло воспоминание — переполненный зал, немигающий взгляд молодого сотрудника, который он отвел, увидев ее реакцию на прикосновение следователя. Тогда она не обратила на это внимания, а Меглин, наверняка, заметил. Вот только где же он?

— А, вы на службе! Понятно. Все ищете? Или уже нашли?

Говорящий откинулся на спинку сиденья и вздохнул, но не печально, а как будто в предвкушении чего-то.

Этих секунд Стекловой хватило, чтоб поймать отражение мужчины в оконном стекле, и даже увидеть молниеносный рывок, к которому она подсознательно была готова, смирившись со своей участью жертвы. Его молниеносный рывок она не увидела, только почувствовала, как шею намертво захлестнула петля. Есения дернулась, пытаясь высвободиться, но петля еще сильнее врезалась в шею, лишая возможности вдохнуть.

Пальцы, сжимающие удавку, дрожали в нетерпении; дыхание, хриплое и неровное, терялось в шоколадных волосах жертвы. Из глаз душителя текли слезы… раскаяния или предчувствия скорого освобождения? Лицо исказилось в напряженной гримасе ожидания.

В голове Есении бились рваные мысли, какие-то разрозненные образы и воспоминания, даже звуки и запахи. И вдруг, среди хаоса картинок всплыл образ матери, фото в окружении ярко-красных роз, запах дождя и мокрой земли. Она изо всех сил ударила ладонью по стеклу, так, что вздрогнули капельки водяного пара и осыпались прозрачными слезинками на худые пальцы. Образ матери пропал в ослепительном белом свете, звенящем как сотни маленьких колокольчиков, и ни одной мысли не осталось… Она купалась в холодном свечении, плыла куда-то среди густого марева, в котором не было ни звуков, ни чувств, ни мыслей, только ощущение невесомости и полета. Поэтому поток воздуха, хлынувший в легкие, был настолько болезненным, что Стеклова закричала, но вместо крика раздался слабый хрип.

Меглин возник из ниоткуда. Тогда, когда Есения уже не могла ни видеть его, ни слышать. Тогда, когда душитель находился в полушаге от долгожданной эйфории, до предела натянув побелевшими пальцами черный шнурок, перекрывающий доступ кислорода его одиннадцатой жертве. Один удар, и нож по самую рукоять вошел в шею нападавшего. Выпустив из рук шнурок, он ошеломленно разглядывал следователя, не веря, что для него все уже закончилось. Он попытался что-то сказать, но из раскрытого рта вырывались только булькающие хрипы.

Следователь оглянулся — его стажер, держась за горло, боролась с изматывающими приступами сухого кашля, скорее всего, еще не осознала, что выжила в этой схватке. Он поморщился, довольно грубо взял ее за подбородок и влил в рот содержимое фляжки.

— У него в школе фамилия матери была. А потом, когда мать умерла, взял фамилию отца. Вот поэтому мы его в списках не нашли. Давай, познакомься — он приподнял ее, как котенка за шкирку, за воротник джинсовки, чтоб она видела того, от чьих рук она только что могла погибнуть, — Григорий Белых — Липецкий душитель. Болезненный, забитый в детстве мальчик, который хотел, чтоб его девочки любили. Да? — зло усмехнулся Меглин.

Теперь было не ясно кто маньяк, а кто его жертва. Глаза следователя, отражавшие потеки крови, полыхали красноватыми искрами, голос хрипел и в нем слышалось что-то звериное.

Григорий раскрывал рот, как рыба, выброшенная на поверхность, силясь что-то сказать, но в ответ слышалось только сдавленно сипение.

— А девочки не любили, дразнили, били, не давали. Твари, а не девочки! Да, Гриш? — Меглин перестал мучить Есению, уже достаточно пришедшую в себя, чтобы не только слышать, но и понимать, что происходит, и наклонился поближе к Белых, — Гриша вырос, пошел в милицию — думал, там девочки дают. Тем, у кого пистолет. Опять мимо, опять промах — не дают! — оскалился в усмешке следователь, нависнув над Григорием.

Тот смотрел на него снизу-вверх уже нездешними, абсолютно прозрачными глазами и беззвучно шевелил пересохшими губами.

— Ты мне лучше, знаешь, что скажи, — доверительно понизил голос Родион Викторович, — Ты, когда в первый раз понял, что тебе надо? Задерживал кого-то?

Григорий моргнул.

— Шлюху?

И он снова моргнул, и тут же скривился, захлебнувшись кровью.

— Стал душить и вдруг кончил…, — Меглин горько усмехнулся, — Да, тяжелое у тебя детство, Гриш. Ну, зачем столько-то? Десять девушек! Зачем? Ты ж с этим жить не можешь.

Закончив мысль, следователь прошептал, наклонившись к Есении, — Ты была бы одиннадцатой, -шагнул в кабину машиниста и щелкнул рычажком. Двери трамвая с шипением распахнулись.

— Не, Гриш, не набрал ты на футбольную команду. Давай, на десяти остановимся. Иди и сдохни, — Меглин вытащил из раны нож и вывел Григория из трамвая.

Сделав несколько нетвердых шагов, все еще зажимая рану, он упал на скамейку, ту самую, где несколько дней назад хладнокровно расправился со своей жертвой. Над головой распахнулось ночное небо, черное и бездонное. Григорий медленно сполз на бок и увидел каплю крови, его крови, а за ней еще одну, и еще, падающие на асфальт, разбивающиеся на сотни маленьких капелек-осколков. Потом перед глазами возник огненный шар, превратившийся в трамвай, с мелодичным звоном уезжающий в даль по рельсам. Он свернулся на жесткой скамейке, прижав колени к груди, как в детстве, и попытался улыбнуться…