Пока не изошло обережное шитье (джен)

Первый укол всегда самый тяжелый. Середина канвы намечается по линейке, если не хватает сноровки, и расчерчивается квадратами десять на десять клеток — для удобства. Это создает порядок и дает чувство контроля над полотном. Можно заполнить квадрат полностью, можно наметить разные цвета, а можно бродить из угла в угол, выбирать любую часть рисунка и устраивать себе подобие отдыха от того или иного знака. Игла легко последует за умелой рукой, а подробная схема не даст ошибиться.

Но у ведьмы схемы и канвы не было. Не было и красочной легенды, знаков, как для контурной карты, удобных клеток нужного каунта, но было тело. Человеческое дышащее тело: поры, веснушки, родимые пятна, комки нервов, а еще — неуверенность в дрожащей руке.

Зажатая между большим и указательным пальцем игла, верная подруга, зависла над разглаженным полотном плоти. Ведьма даже продезинфицировала ее, как делают обычно врачи перед уколом — точно комарик укусит! — очистила кожу смоченным в перекиси ватным диском и вымыла тщательно руки.

И все равно не могла найти в себе силы вонзить иголку под его кожу.

— Давай я сам, — Олег посмотрел за плечо, над которым она застыла. Его тяжелое дыхание обдало огрубевшие кончики пальцев, и стало еще страшнее.

— Нет, я должна, — неуверенно возразила ведьма. — Отвернись, не тряси волосами.

Вампиры предлагали наперстки с толстыми иглами, которые они используют во время «еды» — чтобы попробовать кровь необязательно обнажать клыки. Стриж предлагала пройти это вдвоем, хотя и не признавала такие калечащие методы. Но ведьме действительно нужно было сделать это самой, одной, стоя голыми коленями на крапивном одеяле (тут ей все же любезно помогли).

С нажимом кончик легко вошел в расслабленное тело. Олег демонстрировал крайнее терпение и высокую толерантность к боли, но ведьма все равно ощутила его внутренний порыв вырваться.

— Я постоянно себе пальцы укалываю, — зачем-то сказала она, вгоняя иглу дальше.

До первой, но не последней крови, пока белая нить не станет красной, а затем — черной.

Вышивание само по себе учит терпению и неторопливости, сноровке. Порой забываясь, она больно укалывала кончики пальцев, и это было сродни простому напоминанию: не торопись. Запутаться в длинной нити или огромной схеме легко, и потому нужно орудовать иглой пусть и быстро, но аккуратно, не заигрываться, иначе она сама накажет.

— Слушай, извини меня, пожалуйста, я очень стараюсь, — вновь заговорила ведьма, собирая в пальцах складку кожи.

— Я знаю, — он ободряюще кивнул и улыбнулся. — Но я сам нарвался.

Олег задержал дыхание, когда под кожей со жжением проскользнула шероховатая нить. На выходе она уже была розовой, а пальцы ведьмы окрасились первой кровью. Вот теперь пути назад не было.

Он был терпелив, старался не двигаться лишний раз и заводил разговоры, лишь бы заглушить нестерпимое тянущее ощущение под кожей. Говорить приходилось всякие глупости.

— Так кожу для засоса прихватывают, — выдал вдруг Олег, и ведьма, сжавшая между пальцев очередную складку, одарила его презрительным фырканьем.

— Фу.

— Ну... Да, в чем-то это неприятно...

Он, казалось, смутился, и на фоне всего происходящего это было чертовски неуместно. Но, с другой стороны, очень отрезвляюще.

— Можно ли сказать, что ты меня привязала? — заговорил снова, пытаясь ослабить напряжение в плечах и в воздухе.

— Пришила уж тогда, — ведьма вздохнула, затянув очередной крестик.

Олег засмеялся тихим и осторожным смехом. Очень нервно.

— Это звучит не так хорошо.

Продолжать бы играться в эти формулировки, но у неё не хватало духу. Мышцы у него тугие, кожа плотная, и вводить под нее иглу — сущее наказание. От того, что приходилось применять силу и чуть ли ни зубами выдирать нить, ему только больнее. Она едва сдержала желание чмокнуть его в плечо, лишь бы вину загладить и боль унять, но это было слишком не к месту.

— Ругайся, если надо.

Он терпел долго, но затем — начал ругаться. Сначала тихо, осторожно подбирая слова наподобие «Господи» или «черт», но быстро перешел на лютую нецензурщину, от которой не только вяли уши, но и щемило сердце. Из его рта никогда в жизни подобного не выходило, и слышать сейчас его грязные проклятья… есть само проклятье.

Кровь быстро свертывалась и покрывала тонкой корочкой его плечи, но чем дальше ведьма заходила, тем активнее она текла. Капли оседали на обжигавшую колени крапиву, на покрывшиеся мелкими волдырями колени. Они смешивались с обильным потом.

— Олежа, пожалуйста, прости.

Она бесконечно повторяла извинения пока вонзала иглу, пока прогоняла нити, пока сминала его кожу. Обрывать рисунок нельзя, и приходилось быстро подвязывать нить крошечными узелками. У беспорядочной картинки не было схемы, все было в ее голове, где-то на удаленных задворках сознания было примерное понимание того, что нужно делать.

Когда крестики дошли до талии, его кожа уже была скользкой от пота и крови, и вместо ругательств он издавал приглушенные стоны. Он сжимал в побелевшем кулаке горсть мокрой крапивы, а его сжимали три пары рук.

Это был тринадцатый час от начала, а впереди вторая половина туловища.

От лишнего смущения на стежках в бедрах спасали накинутые тряпки. Пальцы работали на автомате: вонзить-протащить-вынуть, вонзить-протащить-вынуть и завязать узелок. Бесхитростная работа, наверно, самая простая магия, на какую только может быть способна обычная ведьма чуть старше двадцати. С некоторыми нюансами, конечно.

Ляжки у него мягкие, но икры, как и плечи, плотные, и приходилось держать его еще и за ноги.

На двадцать пятом часу пришлось закрыть ему рот кожаным ремнем и связать кисти крапивой. К этому времени кровь почернела, ее металлический привкус глубоко поселился в ноздрях, а желудок выл, как зверь. Желудок Олега тоже бурлил, но не от голода. Там что-то очень активно выражало недовольство. С какой стати его пытаются ограничить? С какой стати его пытаются запечатать? Его грудь ходила ходуном, а из шрамов от иглы будто из-под кранов капала гниль.

Вонзить-протащить-вытащить. Вонзить-протащить-вытащить. Вонзить-протащить-вытащить.

Заканчивать рисунок тоже пришлось одной. Перед глазами взрывались звезды, голова гудела от шороха свечей, от звука ветра, от его тяжелого дыхания. Хотелось воткнуть иглу себе в глотку. Колени не слушались. Руки работали сами по себе. И слезы давно высохли.

Счет времени потерялся.

Когда она закрыла последний крест под сердцем (пришлось спрашивать, где оно), Олег глухо застонал. Он все еще был в сознании, но оно уверенно покидало его.

— Все?..

Нет, не все.

— Прости меня.

Неясно было, слышал он или нет. Чувствует ли вообще что-то, весь израненный и исхудавший.

— Олежа, — она осторожно погладила пальцами его волосы. Лоб у него и холодный, и горячий. — Хороший мой.

Он отозвался и уставился на нее пустым взглядом. Будто понял. Будто и не понял.

Ведьма подползла к нему ближе и чуть приподнялась, чтобы прижать его голову к бешено колотящемуся сердцу. Олег выдохнул с тихим рокотом и закрыл глаза.

— Не теряй сознание.

— Получилось?

Она окинула взглядом его тело. Отвратительное месиво, которое должно походить на четкий рисунок, но больше походило на больной плод фантазии. Развороченная кожа, ошметки крапивы, заляпанные чернотой свечи — вся картина.

Ведьма провела большим — онемевшим — пальцем по шершавой шерстяному крестику. В местах выхода кожа вздулась, будто от укуса насекомого, и воспалилась. После первых пяти часов на очистку иглы времени не было, и приходилось вонзать её грязной, в липкую кожу. Нитки уже кончились.

— Да я вообще не знаю… Я не знаю.

Она глухо зарыдала, уткнувшись лбом в его лоб. Она провела несколько суток в ужасном смраде по колено в крови и понятия не имела, сработала ли вообще ее глупая идея, все эти первобытные ритуалы, или она просто искалечила своего друга.

— Олежа, прости меня, — она захлебывалась слезами, касаясь его лица губами. — Я, наверно, так тупо поступила. Я… Хороший мой, пожалуйста… Я…

Она не договорила и половины сбитой речи, как Олег крупно задрожал, и из его рта полилась чернющая вязкая жижа. Комната наполнилась отвратительной смесью гноя, пота и запекшейся крови.

Крестики оседали на его коже гладким рисунком.

Оно лезло наружу из своей ловушки. А значит — получилось.

Посадить Олега в серебряную ванну с пропахшей травами водой оказалось непосильной задачей, потому что его бесконечно рвало, и этот след тянулся от дома до внутреннего двора.

На этом осязаемая часть плана заканчивалась. Оставалось самое простое — вытащить ЭТО из него. И в этом вся сложность.

* * *

— Слушайте, я не знаю, что оттуда вылезет, — ведьма накрыла глаза свернутым полотенцем и завязала на затылке. — Хотя по моему лицу все понятно будет. Но, короче... Если это жесть какая мерзота будет, возьмите её, ладно? Я её видеть не могу.

Вампиры взяли Олега за обе руки и будто гвоздями пришпилили к бортикам ванны. Стриж стянула его волосы на затылке, чтобы не дать опустить безвольную голову.

Ведьма с трудом раскрыла туго сжатую челюсть и поежилась. Затем низко склонилась и втянула ртом убийственный смрад. Глаза под полотенцем заслезились, а к горлу поступила тошнота. Ни проглотить, ни выплюнуть — оно никуда не делось бы.

— Челюсть... — просипела она. Стриж сжала челюсть Олега тонкими, но крепкими пальцами. От запаха его тела лицо у нее побелело.

Ведьма уснула ему в рот два пальца и скривилась ещё сильнее.

— Что там?

Олег заскулил, но крепкая хватка трех человек не дала ему вывалиться и сжать зубы.

Она едва не одёрнула руку, когда коснулась чего-то живого и скользящего в его горле. Это надо было схватить, потому что ему тоже тесно, и оно пыталось выбраться, и выберись оно неправильно — и Олег не сможет пить даже через трубочку. Ногтями она впилась в упругую плоть, как в масло и потащила, все ещё борясь с желанием отпрянуть и забиться в угол.

— Что?..

Вопрос абстрактный, но по стушеванному хрипу своих друзей она поняла, что это было что-то. Оно извивалась между её пальцев, обжигаясь о выколотые кончики (еще одна необходимая часть ритуала). По ощущениям — змея, сороконожка, черви — все то, что она ненавидела.

Оно тянулось бесконечно из его рта, в уголках которого появились рваные ранки, а губы потрескались. По щекам потекла чёрная густая жижа — ядовитая кровь.

Вампиры напряглась и одновременно сглотнули, машинально глянули друг на друга, будто говоря: "Нельзя, держись". Во рту у них от клыков стало тесно.

Стриж поджала губы, тоже ощутив тошноту. В её глазах это походило на волосяной засор, захвативший слив в ванной — такой всегда выходит на свет с каплей слизи на конце самого длинного волоса и не вызывает ничего, кроме омерзения.

Наконец показался этот самый кончик, и на ладони упала груда слизи, тут же свернувшаяся в толстую черную змею. Ведьма завизжала, горло сдавило острым.

Без колебаний младший из вампиров схватил змею за шею и приложил её головой о бортик несколько раз, пока не послышался влажный хруст. Стриж вогнала под чёрные чешуйки заготовленную иглу. Змея превратилась в грязную лужицу и впиталась в пожухлую траву.

И все закончилось.

Олег, весь бледный, ухватился за края ванны и беспомощно сжал запекшиеся черные губы. Его руки мелко тряслись, и от того ванна вибрировала, а вода беспокойно колыхалась.

— Выпустите, — взвыл он. — Выпустите!

Две пары рук схватили его за плечи и снова прижали к краю ванны. Олег лихорадочно метался. Травы в воде жгли обессилевшее и опустошённое тело. Теперь в нем боролась его природная нечисть, а не подсаженное проклятье.

Почти сразу он обмяк.

* * *

Ведьма нашла его без особого труда, потому что от дома вампиров вела одна тропа — к озеру, окруженному ободом деревьев. Пришлось осторожно спускаться по обвалившемуся склону, цепляясь подошвой кроссовок о выступающие корни — сами того не зная, образовали подобие лесенки. Путь от этого легче не стал, но и кубарем катиться по скользкой земле не хотелось.

На берегу неаккуратной горкой сложена одежда — пижамные штаны (одолженные у вампиров же), в которых он сбежал, и сланцы.

Оставалось только неловко ждать, не спускаясь ниже. Все-таки голый где-то бродит!

Олег вынырнул и свободно зачесал волосы руками. Отряхнулся, но из воды не вылез, лишь положил на прозрачную гладь ладони, будто успокаивая её.

Ведьма застыла на месте, уставившись на блестящие капли на широких плечах. В этот жаркий полдень они сияли, точно звезды, и он весь был усыпан этими звездами. Тонкие ручейки стекали между сведенных лопаток к пояснице, и она невольно опустила взгляд ниже. Мысленно выругалась и закрыла глаза ладонью, сетуя на беспокойную голову. Стежки больше не кровоточили, нити впитались в кожу ровным гладим рисунком, так на что смотреть? Он в порядке, можно возвращаться.

Но обернуться и сделать первый шаг оказалось непосильной задачей. Он стоял там, посреди спокойной реки и грел заспанное лицо в полуденных лучах. Она вглядывалась в его синяки под глазами, глубокие морщины от постоянных улыбок, а ещё — рубцы от иголок. В груди что-то всколыхнулось на пару с удушающим чувством вины, и тут же стало так тошно от скрежета в груди. Внутри так сильно сдавило, что хоть пополам складывайся, и самое ужасное, что чувство это — приятное, и хотелось, чтобы оно всколыхнулось ещё раз, смяло изнутри и поселилось там.

Она нырнула за дерево и прижалась горячим лбом к его шероховатой коре. Впервые почему-то было все равно на шуршащих и снующих мошек и муравьёв, и пушистая гусеница уже не казалось такой уж противной и страшной.

В её возрасте, вроде, так взгляд не прячут и не стесняются чужого тела, и от того стало ещё стыднее и захотелось пару раз приложиться лбом об острую кору.

Лишь бы успокоиться.

— Ты там в порядке?

Ведьма вздрогнула и осторожно выглянула из-за дерева (как будто несчастная ива вообще могла её спрятать). Олег стоял все так же по пояс в воде, но теперь смотрел на неё, и с его сложенных рупором у рта ладоней капала вода.

— Нормально, я просто пришла глянуть, живой или как!

Она собиралась было побежать обратно, но он крикнул вслед:

— Я сейчас подойду, стой.

Она остановилась. Как вкопанная. Озеро зашумело где-то внизу за спиной, а затем зашуршала одежда, которую пытались натянуть на невысохшее тело.

Дыхание у него было тяжёлым, и на крутой берег он поднимался с трудом, хотя раньше мог спокойно вбежать за пару прыжков.

Хрипло фыркнув, Олег привалился боком к дереву, к которому она невольно прижалась, и вытер со лба проступивший пот. Штаны были явно натянуты им с трудом, потому что с правой стороны налипшая ткань сползла и обнажила тазовую кость под тонкой кожей, а левая штанина и вовсе перекручена под коленом. Ткань липла к телу и собиралась мелкой гармошкой на сгибах.

— Живой? — спросила она, высоко задрав голову, лишь бы снова не начать рассматривать.

— Живой.

Не спавший несколько суток, он действительно выглядел живее, чем мог бы, но все ещё недостаточно хорошо. Мешки под глазами оказались больше, но лицо приобрело чуть более свежий цвет. Вокруг помутневшего золотого зрачка лопнуло несколько капилляров, но хотя бы дышал он полной грудью.

Жалкий вид. И ей действительно хотелось его пожалеть.

— Теперь Ольга не возьмёт меня обратно, — вяло захихикал он, вжавшись виском в изгиб своего локтя. — Скажет, совсем страшный. Калека.

— Да не скажет...

Стоило бы ему сказать, что Ольга звонила и спрашивала, выжил ли он. Пусть её интерес и вызван нежеланием терять любимое и привычное, но все же толика волнения в её голосе была.

— Да и скоро у ваших шабаш, — напомнила ведьма, решив чуть приободрить беднягу. — Уже сможешь прыгать, бегать... И все такое.

— Да? Я во времени потерялся совсем... — Олег сощурился и провел ладонью по лицу. — Пойдёшь со мной?

Она невольно втянула носом горячий воздух.

— Так мне нельзя.

— Я договорюсь.

Голос его звучал чересчур бодро для едва ли ни мёртвого. Но идея была заманчива, даже соблазнительна.

— Ты мне жизнь спасла, я тебе должен, — продолжал он, не замечая сложных цепных реакций в ее голове. — Я сам виноват, что полез на рожон, но все же... Пойми меня: иногда приказы действуют на меня сильнее чувства самосохранения. Я этим не хвалюсь.

Ведьма кивнула в сторону дома.

— Они и Стрижик тоже помогли.

Олег выдержал недолгую паузу, что-то обдумывая со сложным лицом. И вдруг улыбнулся. Его улыбка была подобна концу полудня, а слова и того светлее.

— Я зову только тебя.

От живота к рёбрам поднялся жар. Ведьма невольно сглотнула, перекатывая в черепной коробочке всего два слова: «только тебя». Слишком много приятной привилегии в этих словах, домыслов, о которых можно было бы подумать в одинокий час. До дрожи в коленях волнующе.

— Спасибо.

Мокрыми пальцами он тронул её висок и отвёл несколько седых прядей за ухо, чтобы коснуться такими же мокрыми губами лба. От него пахло теперь чистым озером и землей.

— Больше трогать не буду, ладно? — он опустил глаза на нее, и его губы дрогнули в виноватой улыбке. — Не знаю, все ли вывелось.

Глаза сами собой блаженно прикрылись.

— Тебе бы это… одеться, — необдуманно выпалила ведьма. Он так близко, что можно легко разглядеть ворох мурашек на его шее. Замерз, похоже.

Крестики по плечам побледнели — скоро совсем исчезнут. Под лопатками и на сердце ещё чёрные. Возможно, они останутся навсегда.

— А? — Олег с глупым видом положил ладонь на живот, точно только сейчас осознав свое неудобное положение. — Да я вышел в чем был…

Выпрямившись во весь рост, он с неловким видом поправил штаны, натянув их повыше, и тряхнул ногой, чтобы разгладить складки. Вид у него глупый настолько, что хоть сейчас на календарь с котятами.

— Я должен сейчас сказать что-то ещё... — он снова вытер лицо, пытаясь убрать с него сон, но глаза слипались сами собой. — Но устал. Очень. Не хотелось бы спать у вампиров, у них все кровати какие-то узкие...

Потому что это гробы, глупый.

— Давай посторожу тебя? — Ведьма непринужденно пожала плечами и привычно нервно хихикнула.

Она предложила это в шутку, но похоже идея ему понравилась.

— Буду рад.