Последний герой (джен)

Ели бы тебя вдруг не стало, кто бы в твоей стае занял место вожака?

Вопрос Вожакам. Расскажите об иерархии своих стай. Почему именно такая система сложилась? Согласны ли вы с ней?

И ты не Икар, но кумир для кого-то,

Взлетай же и делай, а не мечтай.

(Кошка Саша, 7 миллиардов)

За окном идет снег. Череп зиму не любит. Он выбирает весну и лето.

Череп опирается плечом о стену, курит в форточку, смахивает погасший пепел и смотрит на людей в снегу.

И думает почему-то о том, насколько они уязвимы. Заметные, открытые… Реально ли метнуть нож кому-то из них в живот? Наверное, нет. А другого оружия в Доме как-то нет.

Череп не любит драк. Не любит свою войну с Мавром.

Это и не война даже, так — оппозиция. Череп просто не согласен. И это несогласие автоматически делает его Вожаком. Почти Че. Но куда там…

Череп классно скрывает, но он вообще не умеет привлекать людей. Они сами как-то оказываются вокруг него, ждут… Сами его выбирают? Тоже вот — курам на смех.

Они в него верят, и он… А что он? Он Череп, а не Че. У него ни таких кудрей, ни такой харизмы, да и идея немного подкачала.

Но они идут за… Они ждут, а он чувствует себя гораздо сильнее, свой голос громче, свою идею важнее, нужнее им.

Сам Череп всего лишь не любит, когда ему указывают. Оказалось, такое не любит не только он… Им всем было девять. Но люди делают выбор даже раньше, если верить Вонегуту — в шесть. Просто в их шесть Черепа с ними не было. Зато потом он дал им выбор. Вот так и появляется оппозиция.

Пятерка по граждановедению тебе.

А Мавру по социологии.

— Че, — окликают его сзади, — я в библиотеку. Принести тебе чего?

Череп мотает головой.

— Сам потом схожу.

Череп — вожак людей, которые не приемлют вожачества. Он не шеф, не босс и не вожак, он просто Череп. А коротко — Че. И к черту все аналогии.

Его люди сами знают куда и зачем идут, чего ищут, чего хотят. И могут по дороге любому помочь. Череп их за то и любит. Он бы тоже выбрал их. Они — его стая.

Просто как-то так вышло, что именно Череп оказался тем, кто не только шел, куда хотел, но почему-то нес перед собой плакат с этой мыслью. Образно говоря. И потому их всех повел за собой.

Это было очень просто, словно они ждали.

Это было очень тяжело всем грузом ответственности, ведь они рассчитывали на него.

«Дурость,» — думает теперь Череп. Он и не ожидал тогда, давно, что кто-то, кроме пары человек, пойдет за ним. А немного после офигел от того, что кто-то выбирает все еще идти за Мавром, а не быть собой. И трудно уже сказать, кто тут самый большой дурак.

Черепу не понятно, чего хочет Мавр. Зачем прикидывается царьком? Неужели есть какой-то смысл в том, что все тебе кланяются?

Череп вообще не о том.

Когда они собираются вокруг него, он перестает сомневаться. Сомневающийся во всем, он забывает о «если». Существует только «когда». И у Черепа реальность о том: «когда за тобой пошли».

Череп знает: случись с ним что — его стая исчезнет. Они несговорчивы, самостоятельны, самобытны, самоорганизующиеся… Они самые. Требовательные, ворчливые, нетерпеливые.

Они умеют прятать это и подстраиваться, но почему-то подстраиваться ко всем вокруг им проще, чем друг к другу.

Его люди легко расположат себя среди других, растворятся, не согласятся и не изменятся, но сделают вид…

Они будут… собой, но будут подавлены.

Они могут быть командой только перед лицом противника, а так они лучшие в мире единицы. Одиночки.

Одиночки, которых объединят вера в свободу, вера в красный, вера в Черепа. Они просто хотят быть собой. А Череп просто один из них. Разве только немного… меньше думает, когда решается на что-то. Как говорится на уроках истории: первый среди равных. Но в войне побеждают империи. Императоры.

Череп отталкивает себя от стены, тушит окурок — кусочек звезды — осматривает свою спальню. Мавру нужны люди: нужна помощь, чтобы встать и помыться, одеться и сесть на трон… чтобы была нарезанная колбаса…

Черепу проще: он может и сам по себе… Но только не хочет. Он выбирает их, как они его.

Однажды будут те, кто умрет за Мавра, но для Черепа будут только те, за кого умрет он. И это несомненно будет стоить всего.

Ты знаешь, что жизнь уже не переделать,

Пусть даже финалом красивой легенды

Окажется мир на твоей стороне был,

Он любит талантливых, добрых и смелых…

(Кошка Саша, 7 миллиардов)

Боитесь ли вы смерти?

Ее глаза на звезды не похожи

В них бьется мотыльком живой огонь

Еще один обычный вечер прожит

А с ней он каждый раз другой

Би-2, Ее глаза

Череп улыбается, сжимает стакан в руке, а сигарету в зубах, смотрит, как напиток играет на свету. Смотрит через стекло на Ведьму.

Она движется легко. Она не просто красива, она словно абсолют женственности и женской силы. И косы, и руки, и глаза. Сигарета перемещается в уголок рта, гаснет там, а потом падает.

У всех свои легенды, но сейчас Череп думает о богине смерти. О той, что серпом пожинала жизни. И волосы ее — темный шатер, и руки белы, а если кто и видел глаза, то… Какого они цвета? Череп не знает, но сейчас хотел бы узнать.

И кому-то охота ее бояться, а кому-то восхищаться ею…

Костер на пляже взлетает искрами, ребята сверкают смехом, а девчонки — глазами. Череп ловит взгляд Ведьмы. Сейчас они вместе — люди Черепа и люди Мавра. Она, как всегда, немного в стороне, словно не с ними, словно ни с кем. Сама по себе. И Череп выходит в круг.

Его сопровождают хлопки и свист, но это ничто в сравнении с ее взглядом.

Сейчас это почти можно: смотрят все — и люди Черепа, и люди Мавра, и пацаны, и девчонки, и воспитатели, и мальки. Это просто общий костер.

Череп не приближается к Ведьме, он просто ловит ритм. Он не умеет петь, но умеет сказать то, что нужно.

Ведьма даже останавливается в танце… на секунду.

Всего на одну, но… Такие секунды все и решают. Он не приближается к ней, но подходит очень близко. Кажется, они впервые по-настоящему видят друг друга.

Потом он дождется ее очередным вечером, потом они поговорят под сосной, вдыхая море. Потом она придумает, как передавать письма с координатами встреч, а он — как делать эти встречи безопасными.

Слепой малек будет уверен, что эта тайна и позволила добыть кассеты с Дирижаблями, но это не так. Череп отдаст их без сожалений: кассеты есть у всех, а вот Ведьма…

Череп не усомнится никогда. Ни в ней, ни в себе, ни в их любви. Он не вспомнит прочитанную недавно книгу о доне Румате, который пролил реки крови, когда умерла его возлюбленная. Он просто сделает также.

Он не заметит в кого и зачем войдет нож. Он не успеет ни пожалеть, ни отступить, ни испугаться. Он не заметит и смерти.

Лишь ее глаза.

Глаза богини.

Было ли в Кузнечике что-то особенное? Выделял ли ты его среди остальных младших? И если да, какие на то были причины?

Две мечты да печали стакан мы, воскреснув, допили до дна.

Я не знаю зачем тебе дан, правит мною дорога-война.

Ты не плачь, если можешь прости, жизнь не сахар, а смерть нам не чай...

Мне свою дорогу нести, до свидания, друг, и прощай.

Это все, что останется после меня, ДДТ

Мальчишка болтает в воздухе ногами, все еще продолжая драться. Было бы смешно, но Черепу скорее грустно: железными руками малек не машет, не пытается, как все поймать ими равновесие.

Они — чужие и неживые — бесполезно висят вдоль тела. Железяки эти бережет, не себя. И все же: рвет за своих, хотя ненавидеть совсем не умеет. Молодец?..

«Кузнечик, — думает Череп, — ее любимчик».

Ведьма говорит Черепу, что мальчишка напоминает ей самого Черепа. Не сказать, что это радует их обоих.

Воевать Кузнечик, наверное, тоже не хочет, но станет… На войне своих не бросают. И бить научится, редко — ногами и головой — но его удары будут помнить.

«Смешные и странные они растут, — думает Череп. — Они подсматривают за нами, они попадают в наш мир, запоминаются…

Некоторые даже "ходят" уже!

Может повезет, они будут лучше нас? Справятся? Или вот сейчас мы смотрим на их раскол, точку невозврата?»

Череп оглядывает остальных мальков, он знает не всех, но те, что у всех на слуху, горят ярче других.

Череп привык никого не выделять: ни из своих, ни из Мавровых. Кроме нее…

Но есть такие люди, их и выделять не нужно — они как-то сами.

Череп смотрит на них, сбитых в стаю, взъерошенных, в синяках, ссадинах и рваных футболках: они все на одной стороне. Череп почти улыбается.

Кузнечик, наконец, понимает, что все закончилось, замирает, не смея обернуться, и Череп сам поворачивает его к себе.

— Ну что, успокоился?

Кузнечик, возвращенный на бренный пол, пошатывается, то ли просто, то ли из-за того, что не знает, как уравновесить себя этими безжизненными руками.

Череп ловит его за плечо, дает опору.

— Я не знал! — лепечет Кузнечик.

— Чего ты не знал? — удивляется Череп и смотрит в глаза Кузнечика.

Глаза у него зеленые, как лес, странные… глубокие, зовут, тянут в себя, хотят знать все. Череп не отстраняется: малек еще не умеет пользоваться своими силами. Да и, если узнает, что… Пусть бы. Главную тайну Череп уже ему доверил: вырванные из тетрадей листы, испещренные признаниями и нежностью.

Ведьма.

Ее глаза — та же пропасть…

Щепка торопливо, но умело загоняет мальчишек в комнаты.

Череп оборачивается, уходя.

Мальчишки копошатся, переговариваются. Среди них торчит светло-рыжая голова.

«Это вокруг него они идут,» — понимает Череп.

Ему бы удивиться, ведь есть же Слепой и Волк. Но "идти за» и "идти вместе" отличаются, Череп знает об этом все.

А мальки, хоть и не понимают, уже идут вместе с Кузнечиком.

Наверное, виной всему его глаза, хотя нет — не девица. Все же характер. Кузнечику место в старых добрых сказках, а не здесь. И все же здесь он удивительно на своем месте. Рядом с ними.

Рядом со странным необыкновенным Слепым.

Слепой тонко чувствует… другого любимца Лося? Или друга?

В отличии от дикаря Волка, который не верит ни в какие силы и низвергает авторитеты. Но и этот оторванный и неуправляемый пацан неизменно рядом с Кузнечиком. Как и невыносимый во всех смыслах Вонючка.

Кузнечик нравится даже Седому.

Череп бережет этого малька. Чувствует — для Ведьмы. А дальше предпочитает не думать, потому что его мысли заполняет она.

Почему ты так долго ждал? Почему не убил Мавра раньше?

Дыши, дыши глубже, движения резче...

Запоминай лучше, куда пробить легче.

Не дай занять зверю в твоей душе место,

И только ты знаешь, что там уже тесно.

Горшенев, Царь зверей.

— Ты же знаешь, однажды придется! — Хромой говорит это резко, обиженно и уже безнадежно.

Череп не смотрит на него, зато пробует поймать взгляд Седого. Седой занавешивается волосами.

Череп на мгновение представляет, как этот разговор выглядел бы в стае Мавра. Как Мавр отдал бы приказ зарезать Черепа, и как если не сорок, но десять человек вскинули бы руку. В том числе девушки. Только дурак забудет историю о Самсоне и Далиле в их обстоятельствах.

Однажды придется. Мавр не отпустит своей власти и своих желаний. Не отпустит никого из проводников. Просто никого не отпустит из глупого желания отомстить Черепу. Чтобы потом сказать: «Я убил их из-за тебя. Это твоя ответственность. Ты — виноват!»

Когда они дерутся, Череп первым бросает себя вперед. Дуреет от соленого вкуса во рту, от адреналина… А Мавр смотрит. Холодно, ровно, иногда ухмыляясь.

В такие моменты Череп пропускает удары. Ему никогда не понять ни этих расчетов, ни этого хладнокровия.

Иногда ему кажется, будто Мавр думает, что Черепу нравится это: бить до крови, вести их за собой, кричать с веселым и злым азартом: «Venceremos!» *

Но нет.

Драка всегда заводит, пьянит, но Черепу не нравится. Он просто не умеет отступать.

Череп знает, для чего вокруг Мавра всегда девушки и мальки. Никто из людей Черепа не рискнет даже приблизиться. И сам Череп тоже.

А Мавр знает это. Иногда, проезжая мимо, он дарит Черепу довольную ухмылку об этом.

Но всегда можно найти момент... Например, когда все дерутся.

В такие ночи Мавр наиболее уязвим, открыт, увлечен. Почти как иные во время секса.

У каждого Самсона своя Далила.

Может, если бы Мавр тоже дрался, если был бы хоть маленький шанс забыть себя в азарте боя, не удержать удар, не удачно опрокинуть… Но Мавр — колясник с пороком сердца. Он даже не может крутить колеса своей коляски. Или не хочет. Его беспомощность — тоже щит.

Он обложен оберегами так, что у Черепа нет шанса победить. Только стать убийцей.

Череп выходит из комнаты Седого, где они сидели втроем, и идет в ванную. Достает верный нож. Лезвие, заточенное с обеих сторон, выскакивает с легким щелчком из рукояти. Череп никогда не использует его в драках, даже не достает.

Череп вдыхает, выдыхает.

Следующим же вечером он дарит нож Слепому, говоря загадочное:

— Пусти его в ход, когда понадобится.

Примечания:

Venceremos! — восклицание повстанцев, переводится как «Мы победим».

Примечания:

Частичное АУ, поскольку взято из ролевой, где долго не было Черепа. Образ Мавра авторский (https://ficbook.net/authors/2742801). Реакции нативные.

предлагает взять за основному ситуация из ролевой.

Нас величали чёрной чумой

Нечистой силой честили нас

Когда мы шли, как по передовой

Под прицелом пристальных глаз

Будь, что будет! Что было есть!

Смех да слёзы, а чем ещё жить?

И если песню не суждено допеть

Так хотя бы успеть сложить

Алиса, Красное на чёрном!

Череп возвращается Домой из Могильника.

Сколько он там провалялся? Месяца два… В Могильнике время течет иначе.

Из затхлого Могильного смрада и воздуха, который стоит — в Могильнике ничего не происходит, все замирает — Череп вдруг выпадает в ночной Дом. Он не то, чтобы был в изоляции. Конечно, его навещали, но все это было не то.

Череп — Дома. Стены чуть дрожат и идут письменами под его пальцами. Стены ждали и приветствуют… друга.

Череп чувствует напряжение… И правила, и законы, и выборы — все это похоже на горячечный бред сумасшедшего. Как же это могло случится?

Черепу кажется, что Дом теперь захвачен людьми Мавра, а остальные растворились, слились со стенами, почти уснули. Как в сказке о Спящей Красавице?

Повсюду порядки Мавра, правила Мавра, ожидания Мавра. Нет места свободе. Нет воздуха для полного вздоха.

Череп чувствует, как томятся те, кого он возглавляет. У Черепа не Череписты. Просто свои. Они ныкаются по углам, уходят из памяти, словно и не было. Стираются из реальности, стирают себя из истории Дома. Живут как-то, приспосабливаются, и Череп понимает, ему не хочется их винить.

Он винит только себя. Он не пришел вовремя, не защитил, не спас.

Знал ли Янус, куда отпустил его?

Конечно нет.

Мавр перестал с разговаривать с Черепом еще до Могильника. И сейчас Череп думает о том, что большего идиотизма и придумать нельзя. Пора заканчивать…

Череп идет прямиком к дверям комнаты Мавра. Весь Дом словно давит на него. Спертостью, безысходностью, прихотью истеричного царька, несвободой.

Череп думает о том, что давно уже не напоминал Мавру, как это было.

Ему было девять. Совсем свежий, в Доме без году неделя, чужой. Его реальность была другой, Череп и родителей своих помнил. И то, как они отказались от него.

Десятилетний Мавр царил в Доме. Уже. Череп оказался в этом замесе вдруг. Он не понимал.

Почему нужно делать так, как хочет этот странный мальчишка?

И дело не в том, что он неходячий, не в том, что его кожа странного синюшного цвета, с красноватым отливом, и даже не в том, как он уверен в своей правоте. Дело в том, как эту правоту он всем навязывает. Свое мнение иметь нельзя. Есть только мнение Мавра или неправильное. И Черепу, тогда еще безымянному, это не подходит.

Череп не хочет быть вожаком, просто не может ходить под Мавром. Ему противно подстраиваться и невозможно так жить. И он выступает вперед и спрашивает звенящим детским голосом:

— Неужели больше нет никого? Никого, кто не согласен слушаться его! — И уже глядя только на Мавра: — Я не боюсь тебя, слышишь. Можешь, что хочешь делать, а меня не заставишь.

Это так смешно. Череп верит лишь в одного из ребят вокруг, но ему и правда не страшно. Он поймет, даже если окажется один. С ним и раньше, не в Доме такое случалось. Но приходят двое. Они молчат, но стоят за спиной Черепа. Это классные мальчишки, они Черепу нравятся. Они не с Черепом, им просто тоже хочется возразить Мавру, хочется быть собой. Череп чувствует эту поддержку, и его уверенность в том, что он все делает правильно, крепнет.

Он становится спокойнее, пихает руки в карманы и улыбается на сторону. Он больше не один — за ним люди. Он не принуждал и даже не звал их. Просто спросил, и они пришли. Уже трое. Значит отступать нельзя.

А Мавр, кажется, поражен.

Череп и не знал, что, перекидываясь фразами с Мавром, получает людей. А они вдруг собрались вокруг. Еще двое несогласных, и еще один. Когда Череп выходит из комнаты — их шестеро, и он впереди. «Семь, » — счастливое число думает Череп.

Но эта цифра растет: они собрались вокруг тогда и до сих пор собираются.

И Череп отвечает за каждого и каждому благодарен. За каждого готов драться.

Что Мавр с ними сделал, пока Черепа не было? Кажется, что все вокруг проворачивается через мясорубку… Крошатся монолитные кирпичи.

Череп никогда не напоминал Мавру о том их первом разговоре. И сейчас не станет.

Он просто поговорит с ним еще разок, освежит память.

Череп знает: Мавр — просто трус. И весь его пафос, его властность, скорее похожи на истерику. Мавр боится потерять свою власть, а Череп — нет. Поэтому Черепу всегда проще. Когда люди идут рядом с ним, они именно рядом, они не просто за Черепа, они — за себя, он за них. В этом, наверное, и есть весь смысл.

Череп не стучит в дверь Мавра. Знает, что из этого ничего не получится.

Он не кричит, просто говорит громко и четко: двери тонкие и внутри его слышно отлично. Граница условна, она поперек коридора и до двери Мавра пара шагов.

— Мавр, выходи, нужно поговорить. И не нужно посылать ко мне других. Только ты сам. Или ты настолько боишься меня? Так не бойся, я же не драться приглашаю тебя, неходячего, только поговорить.

Череп понимает, что говорит и зачем, и представляет себе реакцию Мавра, как бы он ее не сдерживал. Если Мавр не выйдет, то подпишется трусом.

— Выходи, это же просто слова, какой от них вред?

Череп смотрит на дверь тяжелым и острым взглядом.

А слышит его не только Мавр. Череп не оборачивается, он просто знает, что его люди открывают двери и медленно выходят из комнат. Им не нужно вставать за ним, это Череп за них идет вперед.

И кто-то из своих включает магнитофон. Флойды заполняют коридор. Значит Череп все понял правильно.

I don't need no walls around me.

And I don't need no drugs to calm me.

I have seen the writing on the wall.

Don't think I need any thing at all.

No. Don't think I need anything at all.

All in all it was all just the bricks in the wall.

All in all it was all just the bricks in the wall

Pink Floyd, Another brick in the wall

Примечания:

Частичное АУ, поскольку взято из ролевой, где долго не было Черепа. Образ Мавра авторский (https://ficbook.net/authors/2742801). Реакции нативные.

В части появляются оригинальные персонажи игроков ролевой.

Седой по движению ролевой перешел в стаю Мавра.

Ты хотел быть один, это быстро прошло,

Ты хотел быть один, но не смог быть один,

Твоя ноша легка, но немеет рука,

И ты встречаешь рассвет за игрой в дурака.

Доброе утро, последний герой!

Доброе утро тебе и таким, как ты,

Доброе утро, последний герой.

Здравствуй, последний герой!

Кино, «Последний герой»

Череп очень многое упустил. Он словно не два месяца провалялся в могильнике, а как будто вообще еще не жил в Доме. Дом существует так, словно Черепа никогда не было.

Те немногие из его верных людей, кто еще помнит о нем… Например, Харон, борются и натыкаются на бессмысленную жестокость. Харон встает, отряхивается и получает снова. Когда-нибудь они его просто убьют.

Потому что люди Мавра озверели. Правил больше нет.

Нет честных сходок стенка на стенку, когда что-то не поделили. Нет честных драк — один на один, лицом к лицу, глаза в глаза.

Череп думает о Ливень. О том, какой он ее помнит. И о том, что Череп глупо хотел верить, что Люди Мавра тоже люди. Но они — Маврийцы. Их нет, они только тень Мавра.

Череп сидит по-турецки на полу у окна, тяжело опираясь рукой на пол. Выпускает дым, и тот окружает его, облепляет плотным коконом. Череп не хочет ни с кем говорить. А они беспокоятся.

— Подожди, Харон, подожди, мне нужно подумать. Одному.

И, глядя на Харона, Череп вспоминает о Седом.

О том, как Харону, наверное, трудно без друга.

Седой на той стороне. Выбрал?

Седого Череп видел мельком не так давно. И понял то, чего не понимал — он же не хочет. Он сидит взаперти, издыхая.

Череп на самом деле тоже скучает по Седому. Теперь знает, что Седой не предавал его. Он по-прежнему верит. Просто обстоятельства сложились так, что у Седого не осталось выбора.

Череп курит уже четвертую, сжимает голову руками.

А потом собирается.

Он находит выход.

Простой и ясный как день.

Хватит играть в благородство. Хватит верить в то, что кто-то что-то поймет.

«Какой же я дурак, » — понимает Череп.

Он поднимается, улыбнуться не может, да и незачем стараться среди своих. Среди своих нужно быть собой.

Хорошо, что Хромого тут нет. Он бы понял.

Череп смотрит им в глаза и говорит, как ни в чем не бывало. И каждому из них мысленно дает обещание. Раз уж они пошли за ним и за свободой.

Они никогда не пытались убить Мавра или избить кого-то из его людей хором. Это предательство того, во что они верят. С людьми так не поступают. Но Мавр — просто монстр. Он распростёр вокруг дома свои одутловатые, фиолетово-синие щупальца. Они похожи на колбасу, перетянутую нитями.

Многоног и многорук.

Просто злой и жестокий калека, руками, глазами, ногами, которого стали его люди. И нет никакого другого объяснения. И это не кончится.

Череп знает, что это ужасно глупо. И что никто из его людей, конечно, не должен сесть за этого козла. Как и то, что, если козла не станет, маврийцы будут напугано и растерянно смотреть на тело. А люди Черепа вздохнут, наконец, спокойно.

Нас мало, и нас все меньше…

А самое страшное, что мы врозь.

Но из всех притонов из всех кошмаров

Мы возвращаемся на авось.

Череп спокоен, и никто ничего не может заподозрить. К вечеру он расходится и даже смеется. Они говорят, шутят. Череп вспоминает, как бывало раньше в Кофейнике, как они могли собираться, иногда даже вместе с людьми Мавра.

Но это грустная тема, и они быстро оставляют ее. Ребята пьют и наливают Черепу.

Он вертит в руке стакан и не пьет. Сжимает его до скрипа.

Очень-очень глупо рассчитывать убить Мавра. Но у Мавра нет девяти жизней. И нет аргумента сильнее, чем неожиданность и сталь.

Даже если получится убить Мавра — его убийца тоже умрет. Почти мгновенно. Растерянность и паника захватят Маврийцев после.

Череп не оставляет записок и ни с кем не прощается, он прячет волосы под бандану, кладет в один карман нож, в другой заточку. Одевает кастет на левую, не переворачивает перстень на правой.

Он сжимает череп, что когда-то подарил ему Седой, одновременно став другом и дав кличку.

Череп выскальзывает из комнаты очень тихо. Ни один мускул не вздрагивает, и внутри у него разливается тишина и ожидание. Как и должно быть перед прыжком. Череп дышит ровно. Глубокий вдох и еще более глубокий выдох. Черепу почти семнадцать, но ему кажется, что он увидел за последние дни больше, чем многие люди к старости. Череп ни на секунду не сомневается в своем решении.

Впервые в жизни он идет убивать.

«Люди идут на плаху,

Солнце сжигает небо.

Тот лишь не знает страха,

Кто под обстрелом не был.»

Ева Латерман. https://vk.com/public73427864

Примечания:

Дорогой Еве (https://vk.com/public73427864), которая знает и понимает так много. И которая дала так много.

В тексте использована цитата из мюзикла "Юнона и Авось", Песня моряков

Примечания:

Нам сняться сны о тех нас, которые не случились.

AU. Немного фантастики и сказки. В одну из Ночей Сказок на одном из бесчисленных кругов слово берет Крыса.

А призраки ходят сквозь стены и могут слышать нас.

Вам когда-будь снился Рыжий?

Все очень просто:

В сказке — обман

Солнечный остров

Скрылся в туман.

Замков воздушных

Не носит земля.

Кто-то ошибся:

Ты или я.

Машина Времени, Ты или Я

Череп смотрит на них, словно из тени.

Девчонка сидит на окне и курит, а этот самый-странный-парень-в-Доме, стоит так, чтобы ее не было видно. А в комнате, старой комнате Седого, полно людей, они сидят, лежат, курят и пьют: все как обычно.

А девчонка вдруг начинает говорить. Она сплетает слова, она рассказывает историю.

— Накануне середины года зацветет старое дерево. И той же ночью оно осыплет свои цветы. Но будет в них великая сила. Так гласит легенда. А если есть что-то, что обладает силой, найдется и тот, кто захочет это собрать.

Голос у нее такой, словно она не привыкла говорить, но никто не перебивает.

— А собрать-то цветы проще простого: подстели под дуб белое полотно и подожди, пока цветы опадут.

Только сначала найди.

Только сначала дойди.

Лес населяют разные твари, и ни одной из них нет дела до цветущего дуба. Зато столько интереса до всякого путника.

Путники пахнут чужой страной, путники носят с собой ценности и оружие, путники — это, конечно же, весьма недурная еда.

Путники опрометчивы, глупы и алчны. Три качества, делающие их добычей более легкой, чем напуганный свистун.

Череп не может приблизиться, но узнает кое-кого: безрукого любимца Ведьмы, — спросил бы, что так его перекорежило. А вот Слепой — он вроде даже чует Черепа, но девчонка с историей и тот-кто-ее-прикрывает, мешают ему.

Череп мало интересовался мальками, но некоторых не знать нельзя? Маленький — тогда — фанат Хромого, с птицей на плече, диковатый колясник, способный довести любого, и тот, за чьей спиной Череп узнает такого же призрака, как он сам.

— В канун путников всегда становилось больше, и все больше становилось среди них тех, кто шел, не понимая куда и зачем.

Он был не таким, он знал, что ищет и для кого, знал, как лучше этим распорядиться. Знал он и то, как ценятся цветы старого дерева. И понимал почему: он давно уже был под стать многим лесным тварям, но дерева так и не нашел никогда. Или не признал. Он допускал, что, пока оно не цветет, это просто дерево. Убежище для тварей поменьше.

Немало его товарищей погорели на этом заказе, едва обвыкнувшись, встав на ноги и уверовав в свои силы, они решались на это дело. Едва ли смущаясь, что человек, просящий их, никогда не платит вперед. Он был старый колдун, ему верили. И он бы не обманул, только знал: они навряд ли вернутся.

Голос девчонки чарует, а тот-кто-ее-стережет, вдруг видит Черепа. И губы его кривятся в улыбке. Такая ласковая, извиняющаяся улыбка, не подходит ни распахнутой рубахе, ни котелку, ни издевательскому галстуке-бабочке на шее… Череп думает о том, что не смотря на жутенькую расцветку, это настоящая бабочка — заебешься завязывать.

— Охотник не любил колдуна и не уважал, хотя побаивался, и потому предпочитал не иметь с ним дел. Тем более не водил дружбу. Охотник знал: все найденное в лесу можно пустить и на хорошее, и на дурное. И не хотел знать, для чего колдуну цветы. Цветы, силу которых не знал никто. Хотя каждый знал, как их собрать. И когда.

За спиной Черепа проступает второй. Ухмылка у них один в один, хотя мелкий — лохматый и клыкастый — Черепа не выносит. Теперь они почти ровесники, но для Черепа малек есть малек. Он так помнит.

Мелкий просачивается через тени, замирает напротив безрукого, качается с пятки на носок.

А голос девчонки все плетет свою сказку:

— Охотник не любил бывать в лесу в канун середины года, он предпочитал в такие ночи сидеть в кабаке и пить. В такие ночи те, кто поумнее, собирались вместе и рассказывали свои причудливые истории, а не влипали в них.

Но в этом году он задержался. Пропустил момент, когда эта ночь подкралась. Он просто узнал ее, сидя у своего костра. И понял только, что нельзя засыпать. Ведь неизвестно какая тварь придет к нему из леса или из сна.

И он сидел, прислонившись спиной к дереву и смотрел в лес. Он боялся, боялся правильно: просто знал — опасность рядом, и нужно быть готовым.

Череп вдруг встречает глаза девчонки. Они так похожи на те, другие. Что распахивались ему навстречу, горели, забирали, стирали мир и были этим миром. Ведьма не стала призраком: то ли не была так привязана к Дому, то ли была ему дороже Черепа и оказалась не между, а внутри. Мавра Череп в посмертии тоже ни разу не встретил.

— Сначала он услышал шорох, а потом на колени к нему слетел белый цветок, и едва коснувшись его ноги растаял.

Охотник вскочил, позабыв о темноте леса, повернулся к нему спиной. Дерево перед ним стояло, осыпанное цветами. Он сглотнул, он понял.

Стянул жилет и рубаху: она давно уже не была белой… Он расстелил ее под дубом и отошел. Он не мог отвести взгляда, и знал, что любой, кто смотрит за ним из чащи заворожен так же, как он, а значит не нападет. По крайней мере пока.

Цветы, казалось, мерцали, и не исчезали, упав на рубашку. Он подумал, что отдаст их колдуну, но плату возьмет иначе.

Когда все до одного цветка опали, охотник подошел к дереву, стянул свою рубашку в узелок, натянул жилетку и снова прислонился спиной к дубу. Костер его догорал, но и ночь близилась к концу. Сон сморил его, когда первые лучи солнца коснулись травы.

У девчонки кончается сигарета, комната мерцает в своей тишине, безрукий поднимает лицо навстречу мелкому, которого не видит. Череп думает, что все бы отдал за другой конец для них всех. Но не дано.

— Он пришел в город через пару дней. Он нашел колдуна и развязал свою рубашку: цветы даже не подвяли, они были точно такими, как той ночью.

Глаза колдуна загорелись, он отправился было за кошельком, но охотник остановил его.

— Я хочу другую плату. Расскажи мне, в чем их сила? Если знаешь, конечно.

Колдун рассмеялся. Смеялся он долго, потом посмотрел на охотника.

— Ну, слушай же. Ты человек честный, раз я заплачу, то отдашь… Ты, верно, думаешь, что успех твой — это лишь твое мастерство. И потому, худшие из лесных тварей не трогают тебя, а те, что получше и вовсе слушают. Дурак-человек. Все ты в себе знаешь, кроме своей силы. Дерево цветет каждый год, и каждый может собрать цветы… Но мало, кто может найти дерево. Мало кого пропустят стражи, и точно никто не сможет победить их всех…

Колдун протянул руку и взял пригоршню цветов. Белые лепестки в его ладони начали сворачиваться, но колдун со смехом швырнул их в огонь.

Пламя вспыхнуло, пожирая цветы, и охотник увидел в его отблесках свою жизнь. Все, что в ней случилось и что могло бы случиться. Увидел он и то, чего не мог увидеть раньше: зверей, стерегущих его сон, податливый мох, служивший ему постелью. Лес был его домом, его кровом и пищей, а охотник был его кровью и плотью.

Голос девчонки звучит так, что Череп почти видит: того колдуна, и того охотника, и те мерцающие цветы. Он почти знает, о ком эта сказка, и не может перестать слушать.

— Охотник не посмел забрать цветы, а колдун смотрел на него и продолжал рассказ:

— Я долго живу, я многое знаю о лесе и о людях. И я уничтожил все знания о цветах. Говорили, тот, кто найдет цветы, заварит их кипятком и выпьет отвар — получит твою силу. Говорили, тот, кто съест хоть лепесток, получит власть над твоим сердцем. Говорили, тот, кто бросит цветы в огонь…

Колдун умолк.

— Что получит тот, кто бросит их в огонь? — спросил охотник.

— Тому ты даруешь его истинный облик… и свободу.

Колдун испытующе посмотрел на охотника, охотник ответил на его взгляд.

А потом и сам бросил горсть цветов в огонь. И огонь потух.

Череп застывает, он больше не видит эту комнату и этих людей. Но перед ним пустой коридор, он знает, через мгновение в нем вспыхнет схватка. Он может ее остановить? Если только захочет?

Голос, тихий, горячий врывается в него:

— А он перестал быть охотником, он стал просто человеком. Таким он себя знал плохо, без прежней силы, без Леса, без всего того, чем был до…

И, когда он оглянулся, рядом не было колдуна. Только такой же… мальчишка, как он?

Перед ними не было леса, но был тот же самый дуб.

— Что ты наделал? — спросил второй мальчишка, сжимая кулаки. Хотя на самом деле он просто был напуган.

— То, о чем ты просил. Мы свободны идти, куда нам захочется, не зависеть больше от Леса, ни от чего не зависеть, только от себя.

— Я не смогу, я не хочу! — выкрикнул ему бывший колдун.

— А я смогу. Теперь я знаю, как жить здесь, теперь я справлюсь. Я больше не боюсь. Хочешь, мы пойдем вместе?

Бывший колдун стоял на неверных ногах, непривычный к этому, зажмурившись и кусая губы, он отрицательно мотнул головой, но сделал шаг вперед. И бывший охотник улыбнулся. Он взял другого мальчишку за руку. Сказал решительно:

— Пойдем.

И они ушли вместе.

Охотник даже не знал, что сделал. Не знал, каким мог стать колдун. Не знал даже сколько жизней он спас, в тот момент, когда они оба стали просто людьми.

* * *

Он просыпается в своей постели, привычно трогает амулет на груди: обезьяний черепок, — он не помнит откуда эта вещь у него, она просто всегда с ним.

Не считая странного амулета и снов с переподвыподвертом, он самый обычный парень. Он не помнит ничего о своем детстве? Словно и не было его, словно родился только в семнадцать.

Утро только занимается, но уснуть дальше не получается.

Он выходит из комнаты, ощущая ступнями шершавое тепло старого облезлого паркета. Сталкивается в коридоре со своим другом.

— Рано, ты почему не спишь? — удивляется он.

В выходные его друг любит спать не то, что до полудня — до вечера.

— Мне приснился сон, — серьезно отвечает его друг.

Его голубые глаза блестят в полумраке коридора, как и светлые кудри, а лицо кажется синевато-фиолетовым, он опирается на стену, словно раньше не умел ходить, да и дышал с трудом.

— Кофе? — спрашивает друг.

И варит его ловко, вкусно, не для себя, для своего соседа.

Они сидят в кухне. Просто люди без прошлого. Но с настоящим и будущим.

Всех нас согреет

Вера одна

Кто-то успеет:

Ты или я.

Машина Времени, Ты или Я