Грани лета (джен)

Каникулы — это чудесно! Тебе целых три месяца не понадобится готовить уроки! Ты можешь не спать ночами потому, что на следующий день тебе не придется вставать и идти в школу.

Ты можешь есть мороженое банками! Ты можешь не вылезать из моря (если ты не живешь на морском берегу, то это, конечно, прискорбно, но поправимо, ведь ты всегда можешь на море поехать). Ты можешь не слезать с велосипеда целыми днями! Весь день ты проводишь на воздухе.

Но все это доступно лишь простым смертным. А ученики Колдовстворца даже на каникулах остаются учениками Колдовстворца. И Яна Идина тому не исключение (она, кстати, уже стоит на пороге девятого класса).

Яна занята настолько, что почти не выходит на улицу и сидит под кондиционером. Яна целыми днями просиживает над толстыми книгами, хотя ей уже надоело и держится она на чистейшем упрямстве. Яна Идина постигает каббалу. Она усердно заучивает термины, но порой отбрасывает книгу с восклицанием:

— Бред! Какой же это бред!

В ночи ей мерещатся бесчисленные сфироты и клифоты...

Яне Идиной предстоит стать лучшей каббалисткой в группе.

Ветерок из приоткрытого окна шевелил занавеску. Занимался рассвет. Все полнилось каким-то запахом.

— Пахнет летом, — тихо сказала Катя.

— Да просто травой, ничего особенного, — откликнулась Яна. Катя обернулась.

— Да как ты ничего не чувствуешь! Пахнет кошенной травой, подвяленной на солнцепеке.

— Нюхач, — фыркнула Яна. — Так мы идем или как?

— Ты еще громче спроси, — язвительно посоветовала Кэт. — Конечно, идем.

Они слезли с кроватей и тихо принялись одеваться. Потом вышли с метлами в коридор, обулись и неслышно выскользнули из квартиры.

Дойдя до угла, Катя и Яна переглянулись и, рассмеявшись, взлетели. Путь их лежал к лесу. Девочки не торопились потому, что мать уехала в родной Псков с сестре, а отец, и без того бывший совой, пришел с работы поздно и вряд ли услышал, как трижды провернулся ключ в замке.

Светило солнце, пахло свежестью. Катя улыбнулась и взмыла ввысь, к бесконечно высокому голубому небу.

Она испробовала все элементы высшего пилотажа. В голове, как на пластинке, крутилась одна и та же музыка из "Дон Кихота". Катя благополучно сделала одну мертвую петлю, вторую, третью, все ускоряя скорость.

Катя не сумела выйти из мертвой петли, потеряла управление. Катя падала. Яна побелела как смерть и поднялась на высоту. По дороге Катя застряла в густой кроне рядом стоящего дерева и выпустила метлу из рук. Метлу поймала Яна, она же сняла Катю с дерева.

У Кати на щеках выступили алые пятна.

— Пре-пре-пресвятая Дева, — выдохнула она на манер своей подруги-польки Аглаи Адамовой.

Яна была зла и напугана. К ней еще не вернулся ее прежний тон кожи.

— Ты совсем с ума свихнулась?! А если бы ты погибла? Ты об этом подумала, дурья твоя башка? Нет? Да что ты молчишь? Что ты молчишь? — у нее началась истерика. — Приспичило ей! — повторяла Яна.

— Прости меня, — прошептала Катя. — Не буду больше, клянусь, — она помолчала и добавила: — Полетели домой.

Дома их встретил отец. Яна не стала рассказывать ему о мертвой петле, поэтому он лишь пожурил девочек за столь раннюю прогулку.

— Подростки, — проворчал он.

Вечером этого дня, когда Яна уже заснула, Катя сидела на кровати и смотрела в темноту комнаты. Все еще играла музыка в ее голове, казалось, что ветер свистит в ушах, а перед глазами почему-то стоял Барышников.

Моросил дождь, возвращая утерянное за сухую неделю ощущение свежести. Катя подставила ладонь под прохладные капли, потом поправила рюкзак за спиной и внимательно посмотрела вниз.

— Вот так так, — несколько удивленно проговорила она, приглядевшись. И в самом деле, было чему удивляться: на Балтике стоял абсолютный штиль. На Катиной памяти такое случалось редко.

Катя приземлилась на безлюдном пляже. Она спрятала метлу в кроне дерева и быстро переоделась в купальник. Катя зашла в воду.

Вода была теплая и привычно обволакивала тело, слегка мешая продвижению вперед. Когда она достригла уровня груди, Катя вдохнула побольше воздуха, прижала колени к туловищу, обхватила себя руками и нырнула. Катя медленно опускалась на песчаное дно, закрыв глаза. Что бы она увидела в мутной воде? Песок как песок, «Рим как Рим»⁽¹⁾.

Катя плыла под водой, чувствуя как горят огнем легкие. Она проверяла себя на прочность.

Когда Катя наконец вынырнула, перед глазами плавали темные круги. На щеки, нос и плечи падали капли дождя.

1) Цитата из «Двух капитанов», приблизительно четвертая серия.

Вернуться к тексту

Она качалась на качелях, когда услышала веселый голос:

— Дона!

Она обернулась и сказала с улыбкой:

— Антон! И тебе тоже доброе утро.

— Наидобрейшее, Анка, — рассмеялся Антон Кораблев, а потом наклонился и чмокнул Ноннушку (а Анкой была именно она) в щеку. Они помолчали.

— Аня, Антоха! — крикнула рыжеволосая Соня Кудрявцева, наполовину высунувшись из окна. — Вы не забыли про конкурс зельеваров?

— А, ч-черт, — тихо, но очень выразительно сказал Антон. Весь его вид говорил о том, что да, забыл.

— А с чего бы нам забывать? — крикнула Ноннушка (тоже забывшая), незаметно для себя перейдя на "кинематографический народный" выговор. — Что мы — склеротики какие-нибудь?

— Да нет, конечно, — покачала головой Соня. — Просто конкурс начинается через десять минут, а вы еще тут!

— А, ч-черт! — выразительно сказала теперь уже Ноннушка. Антон не сдержал улыбки, потом заверил:

— Ничего, успеем! Бежим, Анка!

И они побежали. Пока же расссмотрим все по порядку.

Все они уже почти месяц находились в Карелии, где открыли летний лагерь для начинающих зельеваров (разумеется, среди школьников). Ноннушкин отец был против, но куратор профильной группы по зельеварению Павел Андреевич Никонов в письме твердо заявил, что "решение уже принято и пересмотру не подлежит".

А с Соней Кудрявцевой Ноннушка была знакома давно. Они вместе учились в Колдовстворце, несколько лет просидели за одной партой (средняя в ряду у стены), а потом Соня перевелась в Первый Полесский Лицей, где специализировались на зельеварении. В лагере Соня больше всего общалась с Кристиной Корневой, которую тоже отправил Павел Андреевич.

Но вернемся к Ноннушке и Антону. Они добежали до нужного им зала и одновременно толкнули тяжелую дверь. Их встретила чуть полноватая женщина, которая была организатором.

— Кораблев Антон и Никитина Анна? — спросила она. Ноннушка кивнула. — Проходите к рабочему месту 5 и ожидайте.

Они так и сделали. Ведущий сказал речь, потом объявил:

— Раздувающий раствор! — и засек время для первой стадии приготовления.

— Так, — сказал Антон, — я сбегаю за водой, хорошо?

— Угу, — кивнула Ноннушка, которую сейчас гораздо больше заботила однородность порошка из сушеной крапивы и трех глаз рыбы-собаки. В итоге порошок получился однородным и был высыпан в котел и залит водой, принесенной Антоном. Они вместе поставили котел на огонь и засекли время.

— Кажется, почти готово, — прошептал Антон.

— Слюнь через левое плечо, — посоветовала Ноннушка и сняла котел с огня.

Конкурсантов отпустили, оставив все зелья в котлах — настаиваться, чтобы потом быть доготовленными, разлитыми по склянкам, подписанными и сданнными. Потом были сварены Эйфорийный эликсир и Зелье пробуждения, а победили Кристина Корнева и Соня Кудрявцева, они же рабочее место 3.

"Я хочу построить дачу. Где? Вот главная задача! Только местный комитет не дает пока ответ."

Аркадий и Борис Стругацкие, "Понедельник начинается в субботу"

За окном стучал дождь, потихоньку превращаясь в настоящий ливень. Василиса Литейщикова вздохнула и перевернула страницу книги, которую читала. Если бы светило солнце, она бы взяла велосипед и поехала на семьдесят третий километр. Потом села бы в поезд и зайцем доехала до своей станции. Но приближался Василисин день рождения, а дождь лил ливмя.

Так что Василиса сидела в кресле, подогнув под себя ноги и читала кодекс Юстиниана (разумеется, в переводе). Точнее, перечитывала второй раз. На полях книги скапливались карандашные пометки, текст расцвечивали полосы текстовыделителя. Василиса читала кодекс Юстиниана и представляла, как за стеной, за несколько сотен лет и километров от нее, точно так же склонился над кодексом арестованный бригадный генерал Бонапарт.

Вообще Василиса читала много — от Стругацких до Шекспира. Она прочла "Одуванчик"⁽¹⁾ и осталась в восторге. Сама пробовала писать стихи, но потом рвала и сжигала в буржуйке. Василиса почти не ела, абстрагируясь от действительности за книгами.

Она так и не заметила, что дождь прекратился, и перевернула еще одну страницу кодекса.

1) Фанфик автора MasterMargarita по ПНВС с пейрингом "К.Х. Хунта/ОЖП". Рекомендую к прочтению(к сожалению, этот фанфик последний раз обновлялся в 2018 году)

Вернуться к тексту

Люба замерла на бордюре, пытаясь впитать как можно больше. Мимо нее шел крестный ход, и Люба едва не в обморок падала от благоговения. Шутка ли, живые старообрядцы (можно подумать, они как мамонты)! Они шли и пели, а Люба думала: "Вот все-таки Сенкевич знал, о чем говорил, когда писал о Ченстохове. Так это похоже!"

Второе воскресенье после Пасхи — грандиознейший фестиваль. Люба катала свечу из вощины, выдувала бусину из стекла, обжигая пальцы, пыталась ходить на ходулях и с восхищением смотрела на то, как щелкают хлыстом, похожим на змею.

Любин восторг был неподделен. "Вот настоящая вера, чистая, правильная! Они и вправду верят", — думала она и вспоминала фотографию, висевшую на стене над Малгожатиной кроватью в их комнате в Колдовстворце. Малгожата тоже верила, как и вся польская диаспора в Колдовстворце и за его пределами. Вера сплачивала, а Любе так этого не хватало. Русская, она пыталась быть полькой — постоянно выпрашивала у Малгожаты книги на польском, впитывала все как губка. — "Они и католики".

Люба очень хотела верить. После фестиваля она, одухотворенная, села на скамейку во дворе и принялась набирать сообщение Малгожате. Получив его, Малгожата улыбнулась: "Всем нужен Бог, милая моя Люба". Так она и написала в ответ. Люба ответила голосовым сообщением, ее голос срывался.

— А если, — она всхлипнула, — если нет ее, нет веры? И никто не верит, а все это лишь оболочка? И старообрядцы не верят, и никто не верит? Малгожата, скажи мне!

— Это ничего, — ответила Малгожата. — Я верю, и мои знакомые верят, и ты тоже верь. И не плачь больше.

Люба, сидящая на скамейке во дворе, утирала рукавом слезы. А они все катились и катились…