Кафе на мосту (гет)

Мартин сидел на вокзале, переполненном людьми. Его ледяные пальцы еле-еле чувствовались, а отупевший от холода мозг плохо соображал. Сколько он здесь просидел? Час, два, а может и весь день. Счет часам он потерял, как и часы, подаренные дедом. Он не выполнил свое обещание деду, и ему было жаль. Хотя было ли это просто сожаление о потерянной вещи, которая принадлежала его родственнику, или действительно о том, что ты потерял часть человека, который был тебе дорог? Мартин не мог это различить в своей душе. А может, они остались дома? В той холодной квартире, стоящей на окраине города. С темными окнами, смотрящими и скрывающими хозяина жилища. Мимо проходили люди, бродившие и бессмысленно слонявшиеся, не видя выхода и не желая возвращаться к работе, к домам и делам, которые поджидают их везде. Нигде человеку не укрыться от обязанностей, что повисли камнем на шее, и что бесконечно подгоняют нас действовать. Мартин так и продолжал сидеть на том же месте, только сейчас он стал различать взгляды прохожих, которые они бросали в его сторону.

Их печальные взгляды, что они кидали на Мартина, как кидают нищему монету, только раздражали мужчину. С чего они вдруг решили, что у него обязательно что-то случилось? Почему он просто не может посидеть тут, на вокзале? Как будто сидеть и думать нужно только дома. Как будто нет больше места в этом городе и в этой вселенной, кроме как дом, где можно сидеть и думать. Сам же Мартин был другого мнения. Он точно был уверен, что дома нужно отдыхать и мечтать. Больше дома нельзя делать ничего. Нельзя ссориться, нельзя думать о плохом. Когда ты переступаешь порог своего дома, нужно оставить все, что накопилось за этот день, на пороге дома и прийти в него с пустой головой. Пустая голова лучше, чем голова с дурными помыслами. Прохожие все так же проходили, бросая ему свои взгляды под ноги.

Мужчина не помнил, что заставило его прийти сюда и не выходить до наступления темноты. Прийти ранним утром, когда солнце только-только встает, и просидеть тут весь день. Откидываясь на скамью и снова закрываясь в себя. Кутаться в шарф, что петлей намотан на шее, перекладывать ногу на ногу и скрещивать руки. Закрывать глаза, пытаясь отключиться от реальности в надежде привнести в свою душу спокойствие. Но откуда взяться спокойствию посреди шума и хаоса? Его нет нигде. Мартин все перепробовал, но ответа на свой вопрос он так и не нашел. Сколько он ни пытался его искать. Он рылся во всех закоулках своей души, но он, этот ответ, потерялся. Мартин чувствовал, что он должен начать хотя бы думать куда ему пойти теперь. Не сидеть же всю ночь тут, к тому же сторож, наблюдавший за ним весь день, на него косо смотрит. Скоро прогонит и обозлится, а сторожа — это люди такие, ничего забывают. Или кто заставил его пойти сюда.

Мартин стал проматывать весь день с самого утра. Утром опять поссорились его соседи, как же он не любил слушать их ссоры. И ребенок чей-то орал. Может, его вынудили сюда прийти они? Нет, однозначно нет. Это глупость — уходить из дома только из-за ругающихся соседей и детей.

Мартин выпрямился и стряхнул с себя усталость. Сидеть здесь не самый лучший выбор. Нужно пойти прогуляться. Выбрасывая остатки дешевого кофе, недопитого после обеда, он выходит и поплотнее запахивает пальто. Снег все так же идет, и только фонари, зажженные сегодня особенно ярко, дают мужчине понять, что сумерки только спустились на город. Автомобилей еще много, они тянутся длинной колеей по дорогам, и без конца автомобилисты давят в гудок в надежде, что их кто-нибудь услышит, и пробка рассосется.

Мартин свободно лавирует посреди машин, потому что на пешеходном они стоят, игнорируя правила. Кто-то кричит ему ругательства вслед. Мартин разворачивается. Он приглядывается. Все злые и обессиленные. Люди встают утром обессиленные, и вечером та же самая картина. Мартин проходил сегодня этой же дорогой, когда собирался на вокзал. Мужчина минует дорогу. Люди ругаются вслед ему, но он только машет им рукой. Ему все равно. К таким вещам он глух. Свободных мест, где можно припарковаться, в городе много, но Мартин, проходя мимо каждого, всегда вспоминает одну и ту же картину из окон своей квартиры. Двое мужчин, два его соседа. Один живет сверху, а другой снизу. Постоянно ругаются из-за одного парковочного места, причем обоим не лень тратить на такие глупости свои минуты жизни. Есть и второе место, но оно стоит рядом с мусорным баком. И никто туда вставать не хочет. Ни летом, ни зимой. И Мартин ловит себя на мысли, что это была одна из причин, почему он ушел. Но какая же вторая? Мартин поворачивается к фонарям. Как же хорошо свет падает на его бледное лицо, и мужчина щурится. Ему все равно. Кто-то его толкает и кричит отойти с дороги, но мужчина даже не собирается это делать. Ему хорошо и тут. Просто стоять и смотреть на фонарь. Если он кому-то мешает, то пусть тот обойдет его. Эта часть тротуара общая, и каждый может делать тут что захочет. Он стоит так минут пять, а потом срывается с места и быстрым шагом проносится дальше.

Мартин проходит длинную улицу, заставленную лавочками с цветами и товарками. Ему предлагают купить цветы, конфеты, украшения. Он молча проходит, перемещаясь между группками людей, обходя их и покидая квартал. Откуда зимой цветы? Ах, это неудивительно, в этом городе есть все. Круглый год. Где они только берут такие прекрасные цветы и почему мучают их холодом?

Он быстро идет по улице. Снег покрыл всю его голову, отчего она казалась белой. Он стряхивает снег и согревает руки своим дыханием, засовывая их поглубже в карманы. А на дорогах, на маленьких улочках, идущих от главных улиц города, разворачивается настоящая борьба. Снега и машин. Люди помогают застрявшим выехать, приезжают службы, но движение парализовано. Весь город встал. Встало все. Единственными, кому везет сегодня, оказываются пешеходы, которых становится все больше и больше. Они заполоняют улицы, и машины, оставленные на дорогах, становятся брошенными, пока не прекратится снегопад. Проходя под окнами квартир, из открытого окна Мартин слышит концерт. Это немного согревает его. Как же он любит музыку! Удалось поймать французский концерт. Прямо из Парижа. Он хочет остаться и послушать, но ему не удается это сделать. Ноги сами несут его. Не зная, куда он идет, он отрывается от прослушивания музыки и движется вперед. Еще немного, и он дойдет до своего дома.

Подходя к подъезду, он обдумывает несколько раз, вертя одну и ту же мысль в голове. И приходит к итогу, что не хочет домой. Ему нечего там делать. Пустое помещение, которое нельзя назвать домом. Книжный шкаф, в котором все давно прочитано, неубранная посуда и лекарство, за которым он и вышел сегодня на улицу. А что было дальше? Он и сам забыл что. Да и какая разница теперь?

Он оглядывается на здание. Четырехэтажный дом с облупленной краской. И соседями, ссорившимися между собой по пустякам. Вот выходит из подъезда его соседка из правого крыла — Мадам Жульен. Женщина слегка за сорок, стареющая на глазах. Но при этом не желающая это признавать. Она следит за модой, думая, что так она покажется молодой. Пудра, лежавшая тонной на ее шее, делает ее еще старее. Свисающие веки и торчащие во все стороны волосы, тени и подведенные красной помадой губы. Когда-то она была красавицей. Выступала в ресторанах. Пела от души. Но, как это бывает, пришел возраст, и более молодые заняли ее место. А она пошла на панель.

— Добрый день, месье Россель. — Та относит мусор. Улыбка ее похожа на жуткую гримасу. А от нее пахнет дешевым табаком, который она закупает по сдаче у лавочника напротив. Ее желтые зубы отдают гнилью.

— Здравствуйте. — Мартин учтив, но долго этот разговор он продолжать не желает.

— Сегодня снежно, — молвит она. Он соглашается и озирается вокруг, уверяя себя, что у него есть еще время находиться тут, но пятится назад и уходит прочь от дома и от мадам Жульен.

Он спешно пересекает улицу, и на полдороги вспоминает, что ему не туда.

Он разворачивается и идет в аптеку к старому аптекарю, которого знал еще его отец, умерший от воспаления бронхов. Мартин вспоминает, как горько ему было на похоронах, и как сильно он плакал, поняв, что теперь у него действительно никого не осталось.

Смерть отца сделала его угрюмее и закрытее от людей. Он проходит через парк, пробегая мимо парочек и пьяниц, что, сидя сегодня под луной и снегом, счастливее любых богатых людей.

В аптеку он вошел в скверном настроении. Нельзя сказать, что у Мартина было все плохо, но кое-что его все же не устраивало в этой жизни — беготня. То ли их времена стали такими суетными, то ли люди превратились в существ, которые не знают, чего они хотят, и поэтому стараются успеть все за свою короткую жизнь. А спроси, что входит в это «все», так тебе толком никто ничего и не скажет. Так, назовет универсальный комплект, состоящий из образования, жены, работы и друзей, ну, в лучшем случае детей, и все. И то в последние годы все это так унифицировалось, что у Мартина складывалось впечатление, что жизнь человека стала как универсальный солдатский паек. С каждым годом все скуднее и скуднее. А если хочешь чего-то большего, то нужно залезть в долги. Потому что не награбив у государства жить хорошо нельзя.

Подойдя к нужной полке, Мартин вздохнул. Протянув лекарство и заплатив, он с тяжелой головной болью пошел обратно. Улыбчивый старикашка принял деньги, и они немного поговорили о нем и о его отце. Аптекарь много спрашивал о том, как часто он ходит навещать отца. И Мартин ответил, что часто.

Но в душе понимал, что не пойдет туда, на кладбище — слишком он боится ходить туда. Смотреть на конец жизни людей. Они лежат у всех на виду, в городе. Мартин не хотел бы, чтобы он после своей смерти лежал так же, на оголенной земле, ничем не прикрывшись, и каждый знал бы о том, что было в его жизни. Смерть — это личное. А лежать среди других он не хотел, он очень любил одиночество и слишком ценил ту малость свободы, которая у него была.

На душе было тяжело после разговора с аптекарем. Мужчина сказал, что скоро уйдет на пенсию, но все равно было жалко, что он его больше не увидит. Все меньше и меньше людей присутствовало в его жизни, которые еще помнили его другого. Не такого, какой он сейчас. Угрюмого, серого и печального, но изо всех сил старающегося хвататься за эту жизнь. Мартин понимал, что эта новость вряд ли будет радовать его когда-нибудь. Это был человек пылкого нрава, но все же хороший собеседник, каких мало осталось. Вообще, люди разучились говорить. Говорить по-настоящему, открывая души друг другу, все под какими-то замками, все так расплывчато, что даже проживи ты с человеком лет пятнадцать, порой удивляешься некоторым его вещам и привычкам.

Мартин вышел из аптеки. Снег уже перестал валить. Мартин решил пройтись по длинной улице, и, завернув за угол, он пробрался через барахло людей, что жили тут. Детские коляски, санки, старые вещи. Даже кресла стояли, присыпанные снегом. Портились, гнили. Мартину стало неприятно. Он всю свою тридцатипятилетнюю жизнь не мог вынести, когда вещи вот так просто стоят, покинутые всеми. Он считал, что порой с вещами связано больше воспоминаний, чем с людьми, и просто нечестно вот так обращаться с предметом, служившим тебе надежно и не предавшим тебя. Снег отражался в его глазах, как и в глазах редких прохожих, с которыми он пересекался. Все это были люди без души, без энергии, не было в этом городе того, кто бы мог спокойно сказать ему, что жизнь — это прекрасно. Все до единого, кого он встречал, когда переехал сюда в конце своего двадцатилетнего отрезка жизни, — это люди с пустыми глазами и душами, с полными карманами денег, которые только и говорят о счетах, кредитах и беготне. При этом каждый норовит урвать побольше денег, не понимая, что счастье не в них. Конечно, лучше умереть в мягкой кроватке в дорогом отеле, чем в квартире на чердаке. Но гулять вот так по холодным улицам лучше с кем-то, чем одному. Он бродил и бродил еще немного времени.

Очнулся он только на мосту, когда, смотря в мутную воду, вспоминал своего друга, покончившего с жизнью самоубийством той зимой и покоившегося на том же кладбище, что и отец. Он прыгнул в ледяную воду, и никто не мог понять, почему он так сделал. Ведь вроде бы у него была жизнь «по канону»: жена, дети, отличная работа и друзья. Но чего-то ему не хватало. А вот чего, Мартин даже спустя год не смог понять.

Одиночество очутилось с ним в тот же миг. Оно всегда приходило вовремя по своему канону. И всегда было хозяйкой твоей жизни. Оно нежно взяло его за руку. Но Мартин решил, что сегодня он точно не будет вспоминать о грусти и о похоронах. Он пойдет в свое любимое кафе и будет сидеть там. Хозяин его хорошо знает и не будет против. Но кое-что Мартину пришло в голову. Он оглянулся еще раз на мутную воду и посмотрел на город, на высокие здания небоскребов, на машины, что не переставали ехать, на людей — и увидел себя как бы со стороны. Неужели он так же ходит, сгорбившись всем телом вперед? Неужели он так же, как и все, просто живет, пропуская жизнь сквозь пальцы? Однако эти мысли никуда не привели, и он пошел дальше. Вернувшись к своим размышлениям о самоубийстве.

Почему люди, вообще ничего не объясняя, кончают жизнь самоубийством, и является ли это побегом от реальности, когда другие способы не помогают? Да и какие они, другие способы? Мартин вспоминал молодость, когда он бежал от жизни в надежде умереть. Закидывался наркотиками и алкоголем. Но, как назло, ничего не помогало. Его откачивали. И он понял, что если ему не суждено умереть, то стоит попробовать жить, хотя бы попытаться рассмотреть среди всей этой тьмы кусочек, островок радости и счастья. Ведь если бы никто не видел этого счастья, то все бы кончали жизнь самоубийством. А потом он бросил все в своем городе и приехал сюда. Он нашел тут мало счастья, но это лучше, чем ничего.

Бредя к кафе, он еле-еле пробирался через толпу зевак. И, очутившись в помещении, выдохнул — он понял наконец, где очутился.

В городе сумасшедших людей и сумасшедших одиночеств.

Войдя в кафе, Мартин увидел незнакомку, державшуюся скромно в конце зала. Она непринужденно сидела и смотрела поверх людей. У него сложилось впечатление, что она где-то не тут. Что сейчас в мыслях она совершенно в другом месте или ситуации. Может, она пришла в это кафе так же, как и он, скрыться от чего-то? Ее взгляд парил над залом, а поза, в которой она сидела, скрестив руки и ноги, делала ее неучастницей тех событий, что происходили в кафе. Общее веселье и шум, разбитые кружки и тарелки, пиво на полу рядом с одним из столов неподалеку — ее не интересовало ничего.

Она неотрывно смотрела в одну точку, и ничего не могло вывести ее в эту реальность. Мартин решил, что самым лучшим моментом будет подсесть к ней сейчас. Он не мог объяснить, почему он хотел сесть именно к ней. Но его влекло, тот самый образ ее отчужденности манил его. Что-то было в этом жесте, напоминавшее его самого. Его сидение на вокзале. И такое же безразличие к слонявшимся людям и чужим жизням. Она пребывала в легкой меланхолии и отчужденности.

Мужчина сделал резкий шаг и пошел к ней. Она, то ли по причине своей заторможенности, то ли по той причине, что в кафе был слабый свет и куча свечей на столах, что не помогали освещать все помещение, не сразу заметила, что к ней за столик приближается мужчина.

На миг ее взгляд перестал уплывать, и, медленно посмотрев на него, она произнесла:

— Вы желаете погадать на картах? — и потянулась к колоде, лежавшей у нее под рукой.

— Знаете, нет. Я хотел бы просто посидеть в кафе, так как свободных мест нет. Если вы не против, я останусь тут. — Мартин был очарован девушкой. Он присел, почти не подвинув стула. Между ними был метр. Она повела себя не как другие девушки. В ее движениях читалась грация и легкость, сама она была наполнена силой и достоинством, без спешки и лихорадки, и не было ничего тяжелого в ее движениях. Легкость, только легкость.

— Вы не верите в карты? — Вопрос был абсурдным в сложившейся ситуации, но мужчина, желая провести этот вечер здесь, а не в одиночестве на холоде, приятно удивился, когда ему подвернулся момент развить их беседу.

— Не то чтобы я не верил. Я предпочитаю верить себе. Не люблю втягивать других людей в свои проблемы. А через гадалок проходит много народу. Порой они могут рассказать больше, чем службы безопасности. Если они вообще работают.

Девушка не без любопытства взглянула на его позу. Свободно сидевший Мартин смутился под ее взглядом, но, не поменяв позы, тоже стал смотреть на нее. Их пинг-понг взглядами мог продолжаться до бесконечности. Но девушка прервала его:

— Вы считаете, они бесполезные? И мы зря их содержим? — Девушка покосилась на стоявшую рядом с ней чашку и, взяв за ручку, слегка отхлебнула. И поморщила нос. Кофе остыл. Ее этот факт не радовал. Заказывать новую она не хотела. Да и денег не было. А давать мужчине платить за нее было чем-то новым, что ускользало от ее миропонимания и чего она не могла так просто принять.

— Нет, я не считаю, что мы зря их содержим. Но я думаю, они лучше бы интересовались не гражданами, а действительно угрозой, если она существует, как они передают. — Мартин подозвал официанта.

— Вот как. А с чего же быть угрозе? — Незнакомка непринужденно поправила свои короткие волосы, ровными прядями спадавшие вниз. Мартин отметил для себя, что незнакомка была одета совершенно не по моде. Еще одна деталь, выделяющая ее среди других. Пальто черное с поясом, нежно-розовое платье под ним и высокие армейские сапоги, а сверху платья пояс с пряжкой. Что было написано на пряжке, Мартин так и не разглядел, да и незачем это было.

— Угроза есть всегда, на этом построен этот мир. Если нет угрозы, то получается, что больше половины мира живет неправильно. Или по крайней мере так, как видит бессмысленным житье другая половина. — Мартин вынул пачку сигарет.

— Ну а что для вас есть угроза? — медленно произнесла незнакомка и допила кофе, поморщив лоб и барабаня пальцами по столу легкую мелодию. В ее голосе читался интерес к его персоне. Она чувствовала, что энергия, исходящая от него, подавляет все, что кажется ей угрозой. Это был мужчина с холодной энергетикой, но при этом за ним точно было безопасно спрятаться в случае чего.

— Ну, угрозы могут быть разными, но, наверное, это прежде всего угроза бытию человечества, — Мартин сделал паузу, обдумывая каждое слово. Наверное, ему не стоило грузить молодую особу такими взрослыми размышлениями. Хотя она казалась ему вполне взрослой. — Если человеку не угрожает ничего извне, то он начинает искать эту угрозу рядом с собой.

— Человечества? Ну да, вы правы, ведь если не будет народа и людей, кем будут руководить другие люди? На чем вообще будет построен мир, если мы исключим какую-то часть нашей иллюзии и решим, что больше не надо ничего завоевывать? Если мы, например, скажем, что пусть каждый живет как хочет? Это будет разрушать мироздание и нарушит вселенную и порядок, который работает на уравновешивании двух сторон.

— Никем. Собой руководить слишком скучно. Если учесть, что ты обычный человек. — Мартин вынул из зубов сигарету и окрикнул старенького официанта, которого знал еще с детства. Тот медленно побрел к ним через толпу людей. — К тому же зачем миру герои, если не будет злодеев? Как мы поймем, что слезы — это плохо, если не будет смеха? Если один человек будет играть разные роли, он свихнется. Ведь нельзя играть множество ролей.

— Да, я вас слушаю, — официант наклонился над ними.

— Принесите этой даме кофе, и хорошего вина нам, пожалуйста, и с сырной тарелкой.

Официант удалился, а девушка продолжала смотреть.

— С чего вы решили заказать мне кофе? — Она мешала карты и что-то на них смотрела. Мартин не знал в точности что, но судя по тому, как она была увлечена этим процессом, что-то интересное для нее.

— Я заказал вам кофе, потому что не хочу, чтобы вы пили свой. Он остыл, и лицо у вас было такое, что вы были крайне огорчены тем фактом, что не допили его раньше.

— А зачем вино? Я не собираюсь с вами пить.

— Но я-то с вами хочу выпить. Как вас зовут?

Незнакомка молчала. И только и делала, что смотрела на него.

— Я не скажу вам до тех пор, пока вы не назовете мне свое имя.

Мартин счел это справедливым, если учесть тот факт, что он сам первый сел к ней.

— Меня зовут Мартин, я люблю смотреть на картины и пить по воскресеньям в этом ресторане вино, а еще я люблю одуванчики.

Незнакомка захохотала, откинувшись на стуле. Казалось, она не слышала ничего более бредового, чем это куча фактов из разных областей его жизни. Но она была рада, что он не сказал ей по накатанной пленке и не стал вещать сразу все, ограничиваясь лишь тремя фактами. Сделай он все наоборот, она бы тут же встала и вышла из-за стола и сочла бы этот час в ее жизни и дне полупустым.

— Почему именно про одуванчики? — Незнакомка искоса обратила на него свой взгляд. Мартин пожал плечами. Он и сам не мог сказать об этом. Просто он считал, что важнее сказать человеку про одуванчики, то, что ты любишь, и то, что радует твою душу, чем про работу и будние дни, от которых порой тебя самого тошнит. Зачем это говорить другому человеку?

— Не знаю. Теперь ваша очередь.

Им принесли бутылку вина, кофе и сырную нарезку. Мартин налил себе вина, поставив сыр на середину стола вместе с сигаретами и картами.

— Меня зовут Полин. Это португальское имя. Его дала мне моя мама. Она родом из тех краев. Я прихожу в это кафе, потому что я очень люблю здешнюю атмосферу. И еще я очень люблю тишину. Дни тишины. — Девушка начинала говорить, а Мартин слушал и не перебивал ее, желая слушать ее тихий и мелодичный голос всегда. Он странным образом успокаивал его, и теперь кафе и вправду казалось ему каким-то светлым и спокойным, несмотря на то, как оно выглядело в действительности. Серые стены и куча разных плакатов на них из разных лет и столетий. Старая военная форма, ружья, повешенные на стены, пистолеты. Платья, висящие как манекены и говорящие свои истории, обшарпанные столы, подвешенные старинные телефоны для сообщений и машинка для печатанья писем. И тут же недалеко находилась почта, с которой их и отправляли.

Нельзя сказать, что все в этом кафе его раздражало. Но и не все его устраивало. Но теперь, когда Полин сказала про то, как это кафе прекрасно, Мартину и правда показалось, что это место не такое уж и плохое. Обрывки фраз долетали до него. А он не знал, что ответить, ведь он тоже может рассказать про многое, и во многом с ней найти общее.

— Еще я люблю кофе по вечерам, а по утрам горячий чай. И вечером я обязательно люблю качаться на качелях.

— На качелях? — Удивленно переспросил Мартин. Он впервые встретил человека, который с такой жизнерадостностью говорит о качелях.

— Ну да. А что тут такого? Или вы считаете, что девушки в двадцать лет не могут качаться на качелях?

Полин уже приготовилась отстаивать свою точку зрения про качели, но Мартин быстро сдался:

— Нет, нет, что вы, я считаю, что качели лучше телевизора. К тому же качели на открытом воздухе. А большинство вашего поколения сидят в домах, с проигрывателями и, еще хуже, телевизорами. Эта коробка хуже всего на свете и бесполезнее всего.

— А сколько вам лет, если вы делите нас с вами на разные поколения?

Мартин допил остатки вина из бокала и хотел налить себе еще, но остановился.

— Мне тридцать пять. Смотрите так, как будто надеетесь, что вам никогда столько же не будет. Будет, не переживайте. — Мартин откинулся на стул.

— Нет, я знаю, что мне будет и тридцать пять, и сорок, и семьдесят. Но просто почему вы делите поколения на наше и ваше? Разве сильно ли они различаются?

— Теперь уже да, — вздохнул Мартин, оглядываясь назад и понимая, как пронеслась жизнь. И как она и дальше ускоряется с геометрической прогрессией. А люди за ней не поспевают.

— Что значит теперь?

— Лет тридцать назад поколения могли понять друг друга и поговорить о жизни. А теперь на это понятие слишком с разных берегов смотрят, и не понимаешь порой, то ли это ты состарился, то ли это нынешнее поколение поменяло понятие о жизни и перевернуло все с ног на голову. Раньше человек в тридцать пять считался наученным жизнью, и мудрым, и образованным. А сейчас в тридцать пять человек считай только из образования выбрался. И то считается, что ему еще нужно доучиться.

— А какой смысл в образовании, если ты все равно выходишь дураком?

Мысль была не свежая, она приходила в его голову уже давно, но Мартин почему-то отмахивался от нее, как от назойливой мухи, когда после армии пошел учиться, а потом вернулся в родной город.

— Ну как же, чтобы быть образованным, — на автомате, как его учили в школе, сказал он.

— Быть умным? — Полин повторила, как бы попробовав фразу на вкус. — Но это не так! — Девушка заявила об этом и в доказательство своих слов стукнула кулаком по столу. — Ведь быть умным — это не означает знать предметы из школьной программы. Ты никогда не получишь знания всего мира, и это факт, однако ты можешь сам решать, что тебе изучать. Ты не можешь изучить все. Как бы правительства мира ни старались впихнуть все в программу, нельзя этого делать. Ты можешь изучить минимум. И точка. А дальше дело только твое, что изучать, а что не изучать. И только когда в одной сфере ты станешь разбираться, то ты можешь считать себя умным. Но не во всех. Если ты будешь распыляться на все, то тебе жизни не хватит, ведь человечество столько всего придумало. И не все питает твою душу, и не все питает тебя.

— Как ты зарабатываешь на жизнь?

— Ой, только не этот вопрос! Ты испортил мне настроение. — Полин с разочарованием посмотрела на него. Видно было, что ее бесят такие вопросы. Мартин усмехнулся. — Я могу ответить на какой угодно вопрос, но только не о деньгах.

— Почему? — Полин принялась смотреть на себя в маленькое раскладное зеркальце с пудреницей.

— Обычно людям задают такого рода вопросы самыми первыми. Это говорит о человеке многое.

— Многое? — Девушка рассмеялась. — Нет, он не говорит ни о чем. Например, я знаю мужчину, который работает на пятой улице в адвокатской конторе. Но при этом то, что он юрист, не говорит о его небрежности в вещах или о том, что он совершенно не разбирается в женщинах, и у него нет вкуса. В нашем понимании если человек обладает какой-либо определенной профессией, то за ним обязательно должно закрепиться какое-либо поведение или же какой-либо образ жизни. Мы думаем, что если человек — спортсмен, то он ведет здоровый образ жизни, но многие спортсмены курят. Мы считаем, что хирурги или врачи — это люди святой профессии. Но никто не догадывается, что они могут пить беспроводное и быть жадными. Мы считаем, что в домохозяйки идут те женщины, у которых нет ни на что больше таланта, хотя каждая может дать сто, а то и больше очков вперед любому мужчине. Я не люблю, когда меня спрашивают про профессию, потому что тебе ничего не скажет обо мне то, что по профессии я повар. Но я не готовлю абсолютно. Потому что находиться на кухне — это не мое.

Мартин представил ее режущей лук на кухне и захлебывающейся в слезах.

— Хорошо, тогда давай погадаем на картах. У меня появился вопрос, который я хочу задать тебе и твоим картам.

Девушка улыбнулась: такой подход ее больше устраивал. Ей не нравилось, когда задают конкретные скучные вопросы, это ее бесило. К тому же наступала ночь, посетителей находилось в ресторане много, и хозяину пришлось открыть второй зал. Девушка присмотрелась к своему собеседнику. Он был интересен, но слишком холоден и обособлен от людей. Он закрывался от этого мира, готовя ружье, лежавшее у него на плече. Он был солдатом по натуре. Уставшим от боев и захотевшим теплой жизни. Однако войну в своей жизни он так и не отпустил. Как и она, сбежавшая на другой континент.

За окном шумели машины, застряв в снегу, люди заходили с холода и, поняв, что мест нет, разворачивались и уходили в другие места. Полин смотрела на настенные часы, и время почему-то сегодня тянулось очень медленно, без каких-либо загвоздок и колебаний. Как резинка. Нельзя сказать, что девушку это расстраивало, наоборот, она любила такие моменты. Моменты уединения со вселенной и с самим собой.

Мартин же думал о своем прошлом. Об отце, что одиноко лежит в могиле, об аптекаре, что сегодня отрабатывает последнюю смену, о снеге, о своей собеседнице, что незнакомым ему до этого момента образом стала проникать в его душу. Она действовала медленно, но верно, он и понять не успел, как за их столь непринужденной беседой он почти открыл ей душу.

Тепло ее души и тепло в кафе клонили его в сон. Ему хотелось прилечь, но он держался и, допив вино из бокала, стал размышлять над вопросом, что ему задать. Что он может еще ей поведать? И насколько сильно гадалки смотрят нам в душу?

Кто-то скажет, что гадалка — шарлатанка и вымогательница денег и нет ничего магического в ее профессии, но другие скажут, что само по себе изобретение карт решало многие важные вопросы в истории людей и много в чем еще. Казалось, что сама вселенная сосредоточилась в руках незнакомки, когда та взяла колоду в руки, казалось, что, мешая карты, она как бы проникала еще глубже в его душу, стремясь завладеть ею всей. И все же гадалки были удивительный народ, и нельзя было отнести их к простым людям. Они были как кошки, вечно блуждающие меж двух миров.

Мужчина долго сомневался, какой вопрос задать. Да и нужно ли было это? В карты он верил, но не до конца. Конечно, доля правды и отражения в них была, и он это знал, но было что-то непонятное в них. То, что ускользало от его взгляда, то, что лежало у него перед глазами, и то, что было у него всегда рядом, но он не мог ухватиться за это.

Полин смотрела на него с любопытством. Было видно, что ему нечего смотреть у карт и он ничего не хочет спросить. Он желает узнать, что это за инструмент и как он работает. Конечно, для него это было не в новинку. Он и раньше видел, как работают мастера. Это Полин отметила сразу, как только между ними завязался разговор. Но что его так тормозило? Полин не знала, лезть сильно в его душу она не желала, это грязное место, где порой бывают ужасы пострашнее, чем то, что показывают в фильмах и о чем пишут в книгах. Что-то мешало ему. Может, он искал ответы души в картах. Интуиция подсказывала Полин, что она должна ему помочь, не сел бы он просто так. И тогда она взяла карты в руки и стала раскладывать их по очереди, начиная с самой первой карты старших арканов, «Шут», до самой последней карты старших арканов, «Мир».

Мартин облокотился о стол. Он был расслаблен, и вино, начавшее выветриваться, все еще действовало на его голову. Полин допила полуостывший кофе и, собрав все остальные карты вместе, внимательно посмотрела на Мартина.

— Так все-таки почему ты занялась гаданием? Неужели это так прибыльно, как говорят об этом?

Девушка покачала головой. Слова были лишними. К тому же она не впервой слышала этот вопрос и отвечать на него не хотела.

— Нет. Я занялась для себя, потом это переросло в ремесло для помощи другим, сначала я помогала себе. Потом другим. — Она сняла пальто — в кафе стало жарко. Где-то на заднем фоне включили музыку, которая подняла настроение посетителям.

— И как, помогло?

Полин устало покрутила головой. Не до конца ей помогло таро и все те духовные практики, которые она выполняла, не помогли ей и долгие прогулки до рассвета в темноте. Она не знала, как ответить на этот вопрос. Как правильно передать то, что творилось у нее в душе.

— А зачем же ты тогда делаешь для других то, что не помогло тебе самой? — Мартин сказал это сгоряча, он пожалел о своих словах. Не хотел он так прямолинейно говорить и называть дело ее жизни ерундой.

— Не знаю. Думаю, что поможет тебе или другим людям. Мы ведь все разные. Кто-то любит ванильное мороженое, кто-то клубничное, кто-то шоколадное, кто-то вообще мороженое не любит, но любит сок. Мы разные, но это не означает, что то, что не помогло мне, не поможет тебе или другим, просто мы все слышим по-разному и чувствуем мир по-разному.

— Ну, например, как по-разному? Я вижу, я слышу, и я вещаю в этот мир. — Мартин наклонился к Полин, закрыв собой слабый свет, что освещал их лица. — И я не знаю другого способа общаться с этим миром.

— Ты размышляешь как воин. У вас только такие способы и есть, — ответила ему Полин, так что их лбы теперь соприкасались. — Но при этом ты не знаешь, что можно вещать через книги или музыку, картины — это тоже передача информации, или, например, танец. Татуировки — это тоже способ сказать. Любое действие — это уже передача информации. Будь то отодвигание стула посреди вечера или же закрывание окна перед носом человека. Просто не все знаки мы понимаем, а многие толкуем по-разному. Для кого-то улыбка — это счастье и признак радости, а для кого-то это признак, что человек больной или не в себе. Для кого-то мах рукой означает, что ты приветствуешь человека, а для кого-то — что ты прощаешься с ним. То же самое и со многими символами. Вы, люди универсальности, придумали набор знаков, который понимают многие люди, потому что в экстренной ситуации нужно, чтобы другие поняли один и тот же символ одинаково. Чтобы спасти их. Но я не люблю эти символы. Они фальшивые.

— Фальшивые? — Мартин возмутился. — Нет, эти символы прекрасны сами по себе, они могут дать тебе и мне общаться на одном языке, поэтому это и есть прелестно. Они объединяют.

— Но этим их прелесть и заканчивается. Они не приносят в душу человека ничего, что бы продвигало его или заставляло двинуться с места. В лучшую или худшую сторону. Они идут не из сердца. Если ты будешь внимательно смотреть на картину, то есть говорить с ней, пытаться узнать ее историю, то и после выхода из галереи ты не сможешь думать ни о чем другом, кроме этой картины. Ведь картина будет продолжать рассказывать тебе свою историю, то, что запечатлено на ней, какой-то отдельный кусок этой истории, достаточно яркий эпизод. Но ведь есть и эпизод, способствовавший этому моменту, что ты увидел на картине, и эпизод, идущий после него. Если ты, прочитав книгу, будешь думать о том, что было перед историей, описанной в книге, и после, то книга будет говорить с тобой своим языком. Если ты закроешь глаза на концерте классической музыке, но ты будешь слушать историю, созданную в моменте ярких эмоций и озарений, то после концерта тебе будет казаться, что ты знаешь и историю перед этими эмоциями, и историю после этих эмоций. Посмотрев на танец, ты всегда будешь знать начало, предысторию этого танца и конец истории, который следует после этого танца. Настоящие знаки вечны. Они перетекают от одного к другому. Посмотрев на скульптуру, ты чувствуешь предысторию этой скульптуры, как мастер ее создавал, ты буквально видишь это и чувствуешь то, что идет после того, как мастер сделал фигуру. Вечный поток энергии преобразовывается в знаки на земле в искусстве. Где-то в музыке, где-то в книгах, но это вечные знаки, они не имеют начала и конца, в отличие от современных знаков, которые существуют только в процессе и в моменте и умирают в этом же моменте. Чего нельзя сказать про настоящие знаки. Сколько существует человеческая эпоха, а они остаются неизменными. Да, открываются новые направления, но они все так же продолжают нам вещать. И заметьте, человечество от многого отказалось и много чего разрушило, но искусство стоит и никуда не девается. А знаешь почему? Потому что ты можешь понять его, даже если ты не умеешь ни говорить, ни видеть, ни слышать.

— А скажи, а какой смысл так далеко уходить в искусство? Правительство ведь всегда с ним боролось.

— Это потому, что только оно пишет правду. Ведь если ты хочешь изучить историю какой-либо страны, посмотри на искусство этой страны. На книги, картины, скульптуры. И тогда ты все поймешь. Где ты видел, чтобы писателям приплачивали за то, чтобы они писали книги на какие-то определенные темы? Правильно, такого никогда не было и не будет. Потому что книги всегда остаются вне времени. И вне ситуации. Все, что в них написано, никогда не может устареть, и как бы мы ни смотрели на книги, это фундамент образования. Только читая, человек растет. И при этом неважно, учится он где-то или нет. Люди порой переоценивают хождение в институт.

Мартин готов был с ней биться об заклад как человек, закончивший университет и колледж, он знал, что это очень нужные заведения, особенно для современной молодежи.

— Но а как же люди будут получать знания? Ведь есть профессии, которые сам ты не освоишь. Хирург, космонавт.

Полин махнула рукой. Ей казалось это сущей глупостью, она прошла через этот ад, и для ее это было пройденной проблемой.

— Да, есть такие профессии. Я согласна. Но скажи, твой выбор был сделан из основ того, что ты хотел, или ты принимал решения, потому что тебе нужно было их срочно принять, и особо не думал?

Мартин понял, к чему она клонит. Да, он действительно как наяву видел тот день, когда пошел на инженера и на первом курсе понял, что это не его стезя. Он буквально выл от скуки на занятиях и еле-еле доучился до окончания. А потом он пошел в военный институт, и тоже не потому, что сильно хотел. Весь его выбор касаемо учебы был сделан, потому что ему не давали времени на выбор.

Тем временем Полин, увидев, что зацепила в нем что-то живое, то, чему он противился, стала продолжать:

— Ты, скорее всего, как и мы все, принимал решения быстро и, когда выбирал профессию, выбирал из того, где больше заплатят и где меньше тебе придется работать либо головой, либо силой. Люди выбирают профессии по этим двум параметрам. Очень редко когда люди выбирают душой и действительно находят себя и свой дар. Обычно они идут к этому годами, а порой и вообще не находят себя. Так, о чем я, а, да…

Мартин перебил ее. В этот вечер не он один должен чувствовать себя подростком, который накосячил.

— А ты нашла себя?

Полин посмотрела, и повисла тишина, гости начали расходиться, за окном тихо сходила луна, уступая место озябшим и еще неокрепшим лучам рассвета, который, как огонек, начинался далеко. Полин похлопала в ладоши и улыбнулась, что говорило о положительном ответе. Мартин был рад. Впервые он встретил человека, который не жаловался на жизнь, потому что ему мало платят или потому что он выбрал не ту дорогу. Он ни разу за весь вечер и ночь не услышал от нее ни скулежа, ни жалобы.

— Я в пути, — не очень утвердительно ответила Полин.

— И тебе не нужно образование?

— С чего ты решил? Я получаю образование в библиотеке, и то, какое хочу. А не какое надо всем, кроме меня. Я просто ушла из университета, когда мне стало скучно.

— Но ты повар?

— Да, я повар. Но я просто не написала диплом и не сдала экзамены, но это не означает, что я не повар. Готовить-то я знаю как… А вот кто ты? Это вопрос.

— Ну, я не то инженер, не то военный. Лучше не будем копошиться в прошлом, не хочу, чтобы ты запачкала свои руки.

Полин улыбнулась, она знала, почему он не хочет копошиться в нем. Как и она, они заперли это прошлое под замком и обещали себе никогда больше не вскрывать его. И правильно делают. Какой смысл горевать? Или, того хуже, пытаться исправить то, что ты сделал. Нужно просто начать жить и смотреть на жизнь по-новому.

— Неважно, кто ты, главное, что у тебя есть жизнь в глазах.

Мартин удивился: ему впервые говорили такое.

— Да-да, порой смотришь на людей и думаешь: вот он ученый, у него куча дипломов и наград, а как заглянешь в глаза, там такая обида и печаль, что кажется, что это опасно. Можешь заразиться тусклостью и грустью. И ловишь себя на мысли, что нет никакого толку от этого. Потому что какой смысл в этом во всем, если ты несчастен. Если, обернувшись, видишь, сколько времени ты просидел за партой, пытаясь понять жизнь. И так ее и не понял. Хоть с дипломом, хоть без.

— Но ведь и эти люди должны быть, без них не было бы продвижения вперед, не было бы того, что люди называют прорывом.

— Да, должны быть, но далеко не все. Знаешь, почему так много дураков с дипломами?

— Нет. Почему? Мне всегда казалось, потому что люди перестали учиться и стали не слишком хороши.

— Нет. Та установка, которую ты себе даешь, и является твоей отправной точкой. Знаешь, почему студенты нынче дают себе плохую установку? Они не хотят учиться. И понимать. Они говорят себе что-то наподобие: «Это сложно, я не смогу, зачем мне это? Это нужно зазубрить, списать». А нужно говорить себе другое: «Я хочу это понять, я хочу этим пользоваться, я хочу узнать, как это работает изнутри». Тогда и только тогда все будет на своих местах, и люди начнут не знать информацию как носители, а воспринимать ее, принимать ее и пользоваться ею. Это то же самое, что взять в руки автомат и не знать, как им пользоваться, или взять книгу Камю и не понять, что она ценна только потому, что ты не понимаешь, что в ней написано.

Мартин улыбнулся, и этот жест не ушел от внимания Полин. Сам же мужчина понял: с ней точно не будет скучно. Хоть он и заносчив, но она точно поправит разговор, когда нужно.

Всю оставшуюся ночь они просидели и смотрели на танцующих девушек на сцене, на драку между мужчинами и на сцену ревности. Полин хохотала, а Мартин много смотрел. Он привык к этому действию и не привык много говорить. Но разговор с Полин не отягощал его, как это было обычно, что доставляло ему удовольствие. Ведь если бы не этот момент, то он бы ушел уже два часа назад. Бродить по холодным улицам города.

Снаружи медленно поднималось солнце, медленно волоча за собой лучи. Мартин сидел полусонный и слушал свою собеседницу, которая без конца что-то говорила ему о звездах и о вселенной. Он слушал ее вполуха, смотря, как в маленьком окошке загорается новый день, предвещая новые пробки и новые скандалы по утрам.

В какой-то момент Полин увидела, что Мартин смотрит куда-то поверх нее, и, вдруг обернувшись, увидела рассвет. Она вскочила и принялась натягивать пальто, что до этого покоилось на ее коленях, согревая свою хозяйку.

— Вы куда-то спешите? — Мартин, не ожидавший такого поворота событий и хмельной от вина, вскочил на ноги и пожалел об этом. У него сильно закружилась голова.

— Я? — Полин, показывая пальцем на себя, еще раз смотрела на рассвет. — Нет, ну что вы, просто я не люблю рассвет встречать где-то, кроме улицы. Люблю встречать его на балконе своей квартиры.

— А где вы живете?

— Далеко отсюда. Я живу в тихом районе сумасшедших, как нас называют остальные люди.

— Почему сумасшедших? — Мартин натягивал пальто и мимоходом расплачивался с официантом.

— Потому что нормальные люди не будут ночью гулять, а утром, приходя домой, ложиться спать, даже не позавтракав.

Полин открыла дверь кафе и вышла на свежий воздух. Лучи солнца ударили ей в глаза, и Полин поспешила на остановку. Мартин спешил за ней. Ему хотелось еще немного побыть с ней. Почувствовать ее необычность, ее легкость. Она ускользала от него.

— А вы любите утро?

— Нет, конечно же нет. Утро — это то время суток, когда все твои мечты рассыпаются, и время, когда тебе снова приходится возвращаться в свою суровую реальность. Я не люблю утро и всегда предпочитаю встречать его дома и после отсыпаться.

— Тогда можно я провожу вас? Мне все равно некуда спешить.

Мартин и Полин переходили по заснеженной улице. Рабочие разгребали снег лопатами, скидывая его на тротуар, из-за чего многие улицы города оказались недоступны. Девушку это очень огорчало. Однако она не теряла оптимизма и бодро пересекала улицу.

Шагая и не обращая никакого внимания на пешеходов, что встречались ей на пути, Полин смотрела поверх них, скользя взглядом по голове каждого, пересекаясь взглядом с ними со всеми и вырывая отдельные эмоции из их душ: печаль, тоску, радость, смущение, томление.

Мартин старался не отставать. Они перешли мост, и, выйдя на другой берег, поначалу мужчина не понял, почему он так неуютно себя чувствует.

Как только они переступили через мост, первым, что бросилось мужчине, был тон домов. Они были яркие, все без исключения. Красные, синие, оранжевые, лиловые, розовые, желтые. Не было ни одного дома в серой или черной расцветке, в отличие от берега, где жил он сам. Второе — это то, что на улицах творилась полная тишина. Не было ни машин, ни людей. Казалось, что эта часть города вымершая.

— Полин, а почему тут так пусто?

Девушка оглянулась. Для нее дело было привычным, но, видя замешательство на лице Мартина, она ответила:

— Тут так всегда. Эта часть города оживает, только когда наступает тьма. Это и отличает ваш берег от нашего. Ваш берег оживает, когда наступает утро, а наш — когда наступает ночь. Люди если и идут куда-то утром, то не на работу, а посидеть в кафе или же просто за продуктами.

— И чем же вы все тут зарабатываете?

— Кто как может. По большей части искусством, продаем его на вашем берегу. Видишь ли, тут живут одни люди искусства. Художники, писатели, архитекторы, музыканты. А на вашем берегу — политики, люди бизнеса, учителя, врачи — все эти люди живут у вас.

Она свернула за угол, подойдя к коричнево-кирпичному зданию, покрашенному в узор ярко-синей краской, и, повернувшись, подождала, пока Мартин подойдет. Тот шел неторопливой походкой, не спеша, зная, что она его подождет.

— Вот он, мой дом. — Полин кивнула ему на прощание. Мартин улыбнулся и, развернувшись, стал удаляться постепенно. Он не стал ждать ее под окнами и долго прощаться. Он уже знал, что сегодня пройдет день, и они снова встретятся. И теперь у них будет больше тем для обсуждения. Ночь все скроет. Их встречу, их тайны и секреты.

Полин зашла в подъезд. Вот он, ее дом, к которому она временно привязана. Заходя на этаж и поднимаясь в лифте на четвертый этаж, она медленно скучающе обводит глазами кабину. Она старая, почти что столетней давности. Но сохранилось в ней по-прежнему что-то, что вдохновляло ее, что заставляло ее всегда ездить тут. Закрытость от людей, возможность побыть наедине. Кабина вся в трещинах и разводах, но даже наличие этого не мешает девушке считать ее самым привлекательным предметом дома.

Ее квартира номер тридцать семь. Знакома ей до надоедливости. Гостиная бедно обставлена. Но девушка проходит мимо старых обоев, поклеенных предыдущими хозяевами, и идет на кухню ставить чайник. И чтобы окончательно прийти в себя после неспокойной ночи, которая прошла в компании незнакомца, девушка ложится на диван, который она нашла на одной ярмарке старинной мебели. Он потрепанный и немного дешево выглядит, но душе девушки он мил. К тому же только на нем девушка желает сидеть.

Девушка закрывает глаза и желает минуты две, а то и три просто полежать. Впереди весь день, и выспаться она сумеет, об этом можно не беспокоиться. Хотя, если так призадуматься, Полин вообще в последнее время ни о чем не переживала, она и забыла это чувство.

Резкий звонок телефона мешает ей и выдергивает ее из наступающего сна. Она неохотно протягивает руку и берет аппарат вместе с трубкой, притягивая его к себе, чтобы не тянуться за ним. Длина провода позволяет ей это сделать. Девушка здоровается. В ответ на это звучит незнакомый голос. Полин уже хочет положить трубку, но имя Хайле, произнесенное девушкой, все ставит на свои места.

— Откуда ты нашла мой номер? — Полин переворачивается на спину и пальцем тычет в потолок. Диалог не будет долгим, если, конечно, подруга ее детства не зацепится за что-то и не начнет рассказывать свои истории, которые Полин слушать не хочет.

— Как откуда?! Я нашла номер твоей матери в телефонной книге, а позвонив ей, я нашла и твой номер. Полин, почему же ты так быстро уехала?

Девушка закатила глаза.

— Хайле, я не обязана перед тобой отчитываться в принципе, как и перед другими людьми. Я не сбежала, а временно уехала. Мне это было нужно. Это все, что я могу тебе сказать. А теперь прости, я занята.

Полин услышала, как на плите свистит чайник, и, взяв аппарат и зажав трубку, поспешила на кухню.

— Для всех твой внезапный отъезд, я бы даже сказала исчезновение, был полной неожиданностью. Мы не могли себе вообразить, почему все так резко произошло.

— Я не намерена больше это обсуждать. Я прекрасно живу, и я счастлива. Мне, собственно говоря, наплевать на вас. И еще раз повторюсь: я не буду с тобой это обсуждать. Пока, — закончив, девушка положила трубку и, отставив телефон в сторону, пошла к плите.

Хайле подняла в ней волну негодования и привела ее равновесие в бурлящий хаос. За последний месяц она уже третий человек, кто звонил ей и спрашивал, почему она уехала. Почему она сбежала. А что, чтобы сбежать от того, что тебя раздражает и бесит, нужна особая причина? Разве недостаточно твоих чувств?

Девушка уселась с кружкой чая на подоконник, застеленный теплым покрывалом, и смотрела на город, вовсю кипящий жизнью. Ее клонило в сон, и усталость медленно подкрадывалась. Девушка решила, что больше сегодня думать она не будет ни о чем тяжелом. Только лишь о книгах или простых мыслях, что приходят в ее голову и уходят из нее, как самолеты вылетают и прилетают в страну.

Сегодня ее ночной покой был нарушен незнакомцем, что ворвался в кафе и сел к ней за столик, не сказав ни слова. Полин странно себя чувствовала рядом с ним. Ее неминуемо влекло к нему, однако позволить себе бросить все и сразу она не могла. Но что-то ускользало от нее. Его походка. Смелая, четкая. Он производил впечатление уверенного в себе человека, Полин еще долго перематывала в своей голове то, как они вышли из кафе, и он ни разу не спросил, можно ли будет пойти к ней. Или же можно будет к ней прийти завтра. Увидятся ли они снова. Девушка была в замешательстве. Потому что она еще никогда не прощалась таким образом. Ничего не обещая мужчине. Ее уговаривали на встречу, ждали под окнами, но тут Мартин не сделал ничего.

Полин провела взглядом по комнате. Диван, телефонный аппарат, магнитофон с кучей пластинок, радиоприемник. Комната казалась безжизненной, как бы девушка ее ни обставляла. Ни цветами, ничем. Был у девушки и большой книжный шкаф. Но она редко оттуда что-то брала, разве что философию, которой девушка зачитывалась, да и всяких писателей абсурда.

Полин посмотрела на часы. Было ровно семь. Значит, все уже ушли по своим делам и дом полупустой.

Девушка подошла к шкафу и взяла томик Гегеля, разделась и вышла на лестницу. Взяв из пачки сигарету, зажгла ее и, проглотив дым, села на лестницу читать. Было что-то в ее ежедневном ритуале. И никто даже не вздумал ее за это осуждать. У всех в этом доме были какие-то причуды.

Сверху послышались шаги, и девушка поняла, что это мадам Д. выходит из квартиры. Она всегда с шумом захлопывала двери и фыркала на жителей. И ничего больше не произносила. Только в редких случаях, когда она набирала воздуха в грудь и быстро что-то тараторила, так, что ничего нельзя разобрать.

Шаги приближались, но Полин не собиралась как-то двигаться или уходить. Она услышала за спиной поступь и переминания с ноги на ногу, и подняла глаза от книги на мадам Д.

— Вам что-нибудь нужно?

Дама Д. поморгала глазами и ничего не произнесла, она набрала в грудь воздуха, но тут же выпустила его и, подойдя к лифту, вызвала его и поехала по своим делам. Девушка только и успела, что похохотать ей вслед. И стряхнуть с сигареты пепел.

У мадам Д. в доме был камин. И она имела собственное отопление, в отличие от других жильцов, в том числе и Полин, живущих за счет городского дрянного отопления. И, когда зимними ночами все мерзли в своих квартирах, девушка предпочитала ходить в кафе и не оставаться ночью дома. Ей было невыносимо в это время суток. Полин тонула в собственных кошмарах прошлого, которые преследовали ее.

Следующим, кто потревожил ее за чтением, был господин Мю со своей тросточкой и ишиасом. Он еле передвигался и жил на одном с ней этаже, но даже дойти до лифта было для него очень, очень тяжело. Он еле переставлял ноги по мраморным ступеням и то волочил свою тросточку, когда находил, на что опереться, то держался и наваливался на нее всем весом. Господин Мю был большим фанатом эротических журналов и только ради них выходил из квартиры. Все остальное делала за него сиделка, которую наняли родственники. И несмотря на свой преклонный возраст, он еще читал подобную литературу и, когда видел Полин, называл ее Девушкой Лу, из своих книжек. Сама же Полин на это никак не реагировала. Ей было все равно. Однако наблюдать за соседями, сидя на лестнице, было более интересно, чем слушать их перепалки. Полин дочитала главу и пошла обратно к себе в квартиру, набросив темный халат. Она заползла в кровать и долго-долго смотрела в стену, пытаясь понять, что чувствует. С одной стороны, давалось ей это тяжело, потому что даже самый здоровый человек не может этого понять. Что уж тут говорить про людей, жизнь которых протекает в спокойной, не меняющейся обстановке.

Закрыв на минуту глаза, она решила, что и сегодня ночью она никого не будет хотеть видеть. Решив остаться дома, Полин поудобнее устроилась на подушке. Как вдруг позвонили в дверь. Девушка поначалу не хотела открывать, но, вспомнив про сумасшедшую старуху снизу, которая вечно кричит на нее за то, что Полин ее якобы топит, решила все же встать и открыть. К тому же, если не сделать этого, та вызовет полицию, и девушке придётся объяснять еще и им. А этого она точно не желала.

— Мадам, я не топлю вас, успокойтесь.

Женщина смотрела на нее с ненавистью и желчью.

— Тогда почему у меня капает с потолка?!

— Наверно, потому что ваша соседка не только я, но еще и студент-химик, у которого, судя по запаху гари, что сейчас разносится по подъезду, не сильно удался эксперимент. Поэтому приходите к нему. Всего хорошего. — Полин захлопнула дверь.

Соседи. Это еще те испытания. Верно выражение: кто твой сосед, те грехи ты совершил в прошлой жизни.

Настроение у нее сегодня было неоднозначным. Высокие трубы поднимали клубы дыма над городом, наблюдая из окна, как высоко в морозном воздухе они поднимаются и отравляют воздух. Облаков почти не было, только лишь изредка проплывающие долго не задерживались. Солнце было низко.

Девушка зевнула: хотелось спать. И снова очутившись на кровати, она крепко уснула, не услышав, что к ней стучатся соседи.

Только задремав на насколько минут, Полин проснулась в недоумении оттого, что кто-то на нее смотрит. Однако кто бы это ни был, ему не поздоровится. Больше всего на свете Полин не любила, когда прерывают ее сон. Открыв глаз, она смутно разглядела фигуру незнакомца, который больше всего на свете являлся причиной ее переезда сюда.

— Владимир! — Полин моментально открыла глаза и проснулась. — Скажи, кто тебе разрешил вскрывать мои двери? Как ты меня нашел?

Мужчина лет двадцати семи развернулся и сел на высокий барный стул.

— Видишь ли, Полин, — тихо и с угрозой в голосе произнес он, — ты ведь не думала, что ты и вправду сможешь спрятаться от меня? Ах, и правда, какая же ты глупая будешь, если это окажется так! — Владимир рассмеялся.

— Скажи, Владимир, а ты не думал, что я не прячусь от тебя? Я уехала совершенно по другой причине, не по причине того, что я и вправду хотела спрятаться. Если бы я хотела, чтобы ты меня не нашел, или хотела заставить тебя как-то изнывать от твоего поражения в этой игре между нами, я бы уж наверняка не сделала это так просто.

— Тогда почему ты сбежала?

— Хайле и трое людей, знакомых со мной, задавали мне тот же вопрос. Но я хочу задать вам встречный вопрос. Почему, когда я уехала… ах, нет, правильнее сказать, исчезла из вашей жизни, вы все так спохватились? Ответь честно, Владимир, я нужна не вам, а вашему эго. И желанию обладать мной как игрушкой. Вам нужна не моя душа, трепещущая от картин и цветов, вам нужен мой мозг, за который вы могли бы многое получить, в том числе и похвалу за обладание мной.

— Возможно. — Владимир сдал позиции. Судя по всему, он не ждал, что Полин так преподнесёт ему правду, которую он сам боится себе сказать. Да, это была та правда, ради которой он и приехал в этот богом забытый город на окраине страны.

— Ах, если это так, то прошу уйти из моей квартиры. Если же нет, то уйду я. И точка. — Полин встала и стала одеваться.

Владимир не шевелился. Перед ним стояла новая, неведомая ему девушка, не та, что раньше. Воспоминания горели по той кроткой, мягкой и где-то даже пассивной Полин, которая и слова ему поперек сказать не могла. А теперь перед ним совершенно другая девушка. Владимир не шевелился. Но Полин сдержала свое слово. Увидев, что он не собирается уходить и притом молчит, она набросила пальто и пошла куда глаза глядят. А глядели они у нее в сторону заброшенного всеми амфитеатра. Там, конечно, было не очень тепло, но продержаться до ночи можно было. Она знала там одно место, где в нерабочей гримерке стоял еще работающий обогреватель. Туда она и направилась. А ночью она снова пойдет в то кафе, где они сидели с Мартином, там было уютно. Это кафе находилось на мосту, соединяя как бы два берега и давая обитателям обоих берегов посидеть вместе.

Походив по улицам и сделав для себя вывод, что Мартину плохо среди людей, мужчина лег на кровать. Серые стены и кирпичная кладка успокаивали его. В квартире было тихо и одиноко. Но лучше уж одиночество, чем толпа людей.

Одиночество томило Мартина и всегда гнало его душу подальше от него самого. От его детства и от той жизни, которую он хотел. Оно давило на него без каких-либо сожалений и заставляло делать страшные вещи: идти в толпу, знакомиться с людьми или, что еще хуже, участвовать в их беседах. Нет, Мартин был не против общения, но те, кто ему встречался, были люди одичавшие и мыслящие как толпа. Они не имели ничего своего, все общее, и все мечты делили с ним же. Мужчина же не желал присоединяться к ним.

Общество утомляло его своими бесконечными разговорами и препирательствами обо всем, о чем только можно. Проблемы, что были в головах предводителей общества, глупы и безнадежны. Они сводились только к одному: как бы сделать так, чтобы люди перестали думать самостоятельно, и начали полностью доверять только одному-единственному человеку. Но полностью у них это все равно не получалось сделать. Ведь всегда есть исключение, и в данном случае это был Мартин. Мужчина, который стоял посередине. Не работал, а если и работал, то никогда не говорил где, не участвовал ни в чем. И никогда никому не давал переступить порог своего жилища, кто бы к нему ни желал прийти.

Перебранки соседей, которые он слышал внизу, наконец-то утихли, но что особо бесило Мартина и выводило его из себя, так это постоянные разъезды, в которых он так или иначе должен был присутствовать. Дни рождения, Рождество, Новый год, Восьмое марта и так далее. Все это бесконечно утомляло его. Конечно, он мог напечатать отказ и послать по почте. Или позвонить по телефону. Но это получалось сделать редко. К тому же в случаях, когда ему был кто-то нужен — а это случалось редко, но случалось, — его знакомые и друзья обязательно ему припомнят случай, на который он не ходил. Но так ли это важно — напоминать человеку минуты, которые он с тобой не разделил, если сейчас ты ему нужен?

Мартин размышлял. Конечно, отказаться от всех знакомств нельзя, да и глупо. Только из-за своего одиночества отказываться от всех. С другой стороны, почему бы и нет. Это ежегодно экономило бы много денег, которые он тратит на подарки, никогда не празднуя для себя праздники.

В двери постучались, и мужчина поплелся и открыл их. На пороге стоял мужчина средних лет, лысый и с морщинами.

— Что вам нужно? — Мартин бесцеремонно задал вопрос. Он знал таких людей. Их нужно либо пугать, либо не открывать им дверь.

— Я пришел посмотреть состояние газовой трубы у вас в квартире.

— Хорошо, проходите. Но сначала предъявите документы, что вы и правда из инстанции. Хотя это видно по вашему лицу.

— Получается, что вам и не нужны мои документы?

— Нужны.

— Хорошо. — Он протянул удостоверение, и, убедившись, Мартин пустил его в дом для осмотра трубы.

После покупки квартиры он еще ни разу не пользовался ею. И плита стояла у него в квартире как ненужный предмет. Вместе с маленьким телевизором. Единственное, что ему нужно было здесь, это кровать и книги. Ну, и еще перо, чтобы писать. А больше ничего. Мастер сделал отметки на листе о состоянии прибора и вышел из квартиры. Был полдень. День был в самом разгаре. Еще нужно прожить часов шесть в надежде хоть как-то убить время. Мартин сел слушать музыку и пытаться учить слова из песни. Но все было бессмысленно, у него выходила какая-то ерунда.

В какой-то момент он стал вспоминать ночь, проведенную в кафе на мосту. Уютное и маленькое, оно манило людей со всей округи, чтобы забыть о своих проблемах и житейских неурядицах. Он сразу вспомнил Полин, девушку легкую и беззаботную. Она ассоциировалась у него с водой, живой и могучей силой и одновременно такой ускользающей и такой необъятной.

Он снова должен пойти в это кафе. Неважно, застанет он ее сегодня или нет, он хорошо проведет там время, прислонившись в углу, сидя за задним столиком и просто смотря на жизнь, людей, мир. Хотя на мир можно смотреть и из собственной квартиры, но тут мало что доставляло ему радость. Поэтому нужно отправиться в кафе. Оно было для него как маяк в море его бушующей и непостоянной жизни.

И снова ледяной холод пронзает Мартина, когда он бредет по темной улице города. Он совершенно не хотел так медленно идти, но печаль, что засела в его душе, тяготила его, и казалось, что еще немного, и он рухнет на землю и больше не встанет. Это печаль по прошлому, по девушке, которую он любил. Он не помнил, как она выглядела. Да и откуда ему было помнить, они виделись только один раз, и то только лишь на балу в честь дня рождения его друга, который всегда любит косить под старину.

Тот вечер ему не забыть никогда. Он прекрасно помнил ее легкость в походке, ее галантность, ее энергетику, которую она излучала. Ах, как она была прекрасна! А он тогда не смог к ней подойти и сказать, что восхищен ею. А что теперь? Нет ее больше, да и посмеялась бы она в тот вечер тогда над ним. Он был не красив, но хорош. Он был галантен. В отличие от своего приятеля, он был выше его. Мускулист и серьезен. Он думал не о машинах, чтобы катать девушек, а о том, что будет в будущем. Молодость прошла, как он и думал, и, вспоминая теперь этот теплый вечер, Мартин отмечал про себя, как нелепо были выбраны песни, под которые он танцевал из вежливости. Он постыдно рассказал в своем письме о чувствах к той девушке, но поступил правильно, что не отдал это письмо, а просто выбросил его. Что тогда влекло его к ней? И что заставило его выбрать другую? Ту, которую рекомендовал отец. Да, он всегда был главный в их семье, и никогда никто ему не перечил, да и смысла не было.

Ему еще полжизни не отделаться было от той прилипалы, если бы он вовремя не уехал из города.

Однако думать о ней он больше не собирался. Он завернул за угол и встретил Полин у кафе. Она ждала кого-то. Он остановился и хотел было пройти мимо девушки, но та его окликнула.

Мартин испытал легкий трепет, который начинался от кончиков пальцев, медленно переходя к груди, ведь именно такой реакции он ожидал от нее. Они были уже не чужими. Но и до знакомых им было еще очень далеко, хотя они могли потянуть на любовников, что сидят вместе по вечерам в кафе. Или на приятелей. Но до друзей им было далеко.

— Не хотите прогуляться? — Мартин развернулся и взглянул на Полин. Сегодня в ней присутствовало больше мягкости и скромности, чем в прошлый раз. Однако она молчаливо улыбнулась ему чудаческой улыбкой. Он, подойдя, произнес:

— Я уже это делаю, однако если вы составите мне компанию, вы обязательно поднимите мое тяжелое настроение. — Мартин изобразил уныние, если он вообще мог что-то изображать, и его скудные актерские навыки все-таки произвели на девушку впечатление.

— А что с ним такое?

— Да, видите ли, я совершенно не могу перестать вспоминать прошлое, хотя значения оно для меня никакого не имеет, но разве это повод навсегда вычеркнуть его из своего подсознания?

— Конечно нет, не вы его вспоминаете, а ваша душа вам его подбрасывает, вы никогда просто так не вспоминали бы его.

Они отошли от кафе и тихо шли, хрустя снегом под ногами, который сегодня очень ярко сверкал от ламп вечерней улицы. Город был в затишье. То ли потому, что была ночь, а может, потому, что никто не желал им попадаться на пути. Девушка сегодня была одета в черное пальто, штаны и белую рубашку. И несмотря на то, что на улице потеплело, все равно ощущался холод. Они прошли мимо кладбища, церкви, мимо первого основанного в этом городе магазина, почты, больницы. Все тут было как из прошлого, из каких-то романов. Казалось, что весь этот город как бы вне времени, вне жизни, вне перемен.

— А почему прошлое просто так не вспоминается? — Мартин чудил вопросами, ему не хотелось надолго затягивать паузу. Он желал послушать Полин, ее приятный голос и ее мудрость, с которой она говорила. Это девушка обладала колоссальными познаниями, только никак не хотела их показывать и доставать из своей души. Что тоже являлось для мужчины загадкой. Обычно люди при первой возможности раскрывают другим, кто они и на что способны, однако Полин была не такой.

Она выпроводила Владимира за дверь своей квартиры, и как только это произошло, сразу отправилась в заброшенный театр и не возвращалась домой, боясь застать там его еще раз. В страхе она сбежала из квартиры и стояла возле кафе в надежде, что Мартин придет и они снова усядутся за тот столик и будут пить вино. Сегодня ей ужасно хотелось выпить, и прогулка на воздухе не вписывалась в ее планы, однако почему бы и нет. Нагуливать мысли поздно ночью — тоже хорошая идея.

— Потому что о прошлом вспоминают тогда, когда есть вероятность, что оно вернется вновь или повторится. Оно любит напоминать о себе. Ведь люди никогда не извлекают уроки. Они не любят этого делать. Вообще не любят по большей части работать. По большей части все, что люди любят, — это забывать прошлое, а потом возмущаться, что оно ворвалось в их жизнь и все тут поломает.

— И что же вы мне посоветуете сделать?

— Хм-м. А из чего состоит ваше прошлое? — Мартин прошел по дорожке подальше от Полин. Он не хотел рассказывать ей все. Они прошли через мост, вороша ноги в снегу. Полин облокотилась о перила и прогнулась к воде. Мартин, увидев это, удивился ее бесстрашию. Перила были неустойчивые, они были еще не полностью установлены, но так как денег не хватало на то, чтобы закончить этот мост, то все обходили перила стороной, зная, что, наклонившись, можно рухнуть в ледяную воду вниз.

— Полин, не стоит этого делать. Ты можешь упасть.

Девушка рассмеялась, и ее улыбка показалась Мартину легкой и безучастной к тому, что может произойти. У Мартина промелькнула мысль: а может, она кошка? Может, у нее девять жизней и она просто играет со смертью?

— Ну и что! Я хочу, чтобы ты рассказал мне о своем прошлом, что напало на тебя. Или не перестану вот так висеть на перилах.

— Полин, это не шутки.

— А мне все равно. Расскажи. Если ты, конечно, не трус.

Он сделал шаг к ней навстречу. Конечно он ей расскажет, в этом нет ничего такого, однако насколько важно ей знать его прошлое? Вопрос ворошил его душу и интересовал. Действовать нужно было быстро, пока она действительно не перевернулась.

— Хорошо, расскажу, но только если ты отойдешь. Это была девушка, ее звали Элизабет.

— Полин начала отходить от перил, но была еще на опасном расстоянии от них. Мартин продолжил рассказ. — Она была девчонкой из моего детства, она была моей мечтой, я многое сделал ради нее. Закончил школу, хотя намеревался бросить и пойти работать. Я не хотел, чтобы она встречалась с необразованным парнем. Она была из богатой семьи, и от нее всегда пахло дорогими духами. О, Полин, если бы ты могла вообразить, как она пахла! Это был запах Chanel! Я никогда не забуду, как она смотрела из-под своих длинных ресниц и подведенных глаз, я не могу забыть, как она влюбила меня в себя одним лишь взглядом, жестом. Мы сидели тогда у ее подъезда, я хотел было ее поцеловать, но она меня опередила, и все. Больше я ее не видел, сколько бы ни искал, сколько бы ни приходил к ее дому и ни отправлял ей письма, но они всегда были без ответа. Однажды я увидел ее на балу и хотел было подойти, да побоялся, что она высмеет меня, потому что с ней, как выяснилось позже, встречался мой друг. И это все. Я не знаю, почему я сегодня ее вспомнил, не знаю и знать больше не хочу. А теперь спускайся, Полин.

Девушка отошла и, подбежав к нему, поцеловала его в щеку. Мужчина отпрянул от такой неожиданности. Хотя в этом жесте не было ничего скрытого и ничего тайного, но все же что-то стало по-другому, и мужчина ничего не ответил, хотя, по большому счету, он и не знал, что ответить. Он просто пошел дальше, мимо тротуара, засыпанного кучей снега, пробираясь через который, он утонул по колено. На душе у него стало теплее и светлее после того, как он открыл свою тайну Полин. Почему-то он ожидал другой реакции. Совершенно другой. Однако, слыша позади себя ее шаги, он захотел застать ее врасплох.

Он быстро повернулся, и девушка едва успела остановиться прежде, чем налететь на него. Полин и сама не знала, почему потащилась вместе с ним в такую погоду гулять по городу. Хотя они ни о чем и не договаривались, однако какая-то связь была между ними, было что-то таинственное, что связывало этих двоих. И сейчас, смотря друг на друга, она понимала, что, может, он и есть тот самый мужчина, которого она все ищет в своих снах. А кого она искала?

Искала она прежде всего того, кто смог бы показать ей саму себя. Кто смог бы с ней танцевать на крышах вагонов и принять даже самые сложные стороны ее души. Кто смог бы наконец-то открыть ей саму себя без какого-либо возврата в прошлое. Полин боялась своего прошлого, она боялась и хранила его под всеми известными ей замками. И прятала там все, чего не желала видеть в своей жизни, все, что ее бесило, и все, что не принадлежало ей. И все, от чего она бежала когда-либо. Ее желание бесконечно бродить по городу всегда носило конкретный характер, она не выходила просто так, она выходила только для случая, когда в квартире ей было крайне тоскливо, когда даже философы и умы всего человечества наводили на нее тоску. Она желала быть в чьем-то обществе крайне редко, однако у нее все же была эта потребность.

Мартин, тихо шедший с ней рядом, думал о своем, о соседях и о жизни, о которой он страстно мечтал, о жизни путешествий и свободе. Он хотел вечно путешествовать и бродить по свету: куда подует ветер, туда и он. Не хотел он быть привязанным к одному и тому же месту, но он оказался тут. И о приключениях можно было забыть навсегда. Не было у него больше ни душевного порыва, ни сил. Все, чего он теперь хотел за свою жизнь, это тишина. Полин, смотрящая на него своими блестящими глазами, не была похожа на него. Она хотела страстей, она хотела того, что можно было назвать не иначе как жизнью. Она желала чувствовать каждый миг. Поэтому и соглашалась на безумства.

Так и шли они тихо, каждый своей дорогой, вроде бы рядом, но каждый забытый в мечтах и желаниях. И никто не мог сказать, как долго они шли. Но все же, подойдя к концу города, где начинался лес, оба очнулись как ото сна. И оба долго смотрели в глушь, и потом Полин предложила пройти через нее. Все жители знали, что лес не бесконечный, но никто не знал, что после него идет. Рядом с лесом проходила станция поездов, они грохотали по рельсам, будя обитателей. Поезда эти уходили непонятно куда и увозили из города людей. Или, провозя их, уже никогда не забирали их обратно.

Мартин поначалу отнекивался, приводя доводы, что сейчас зима, к тому же они не подготовлены и нельзя вот так вот просто пойти в лес. А потом согласился с Полин, которая говорила, что они не смогут просто так заблудиться. По всему лесу слышно, как едут поезда из города и в него. А это значит, что они смогут выйти к станции и уж оттуда придут и доберутся до города.

Самой Полин хотелось уйти в тишину и посмотреть на небо. В городе небо было грязным, и на нем не было видно звезд, но в лесу их можно было увидеть. И к тому же жизнь их вся человеческая проходит под звездами, так почему же хоть раз не взглянуть на них?

Они сидели на пеньке, зайдя недалеко, и Полин рисовала в своем воображении сцены из театра, рисовала сцены своей жизни, где она могла сыграть главную роль, могла поменять все, переписать, перепечатать. И никто бы не сказал ей ничего.

Мартин, смотря на звезды, видел себя маленького, когда он точно так же, приезжая к бабушке, смотрел на звезды и читал «Маленького принца», который только-только вышел в продажу. Он мечтал так же покорять космос и так же, как принц, смотреть на взрослых с необычайной придирчивостью и стыдить их за их жизнь. Он как сегодня помнил, что бабушка связала ему желтый шарф и он бегал с ним. И ему завидовали все одноклассники. Он до сих пор где-то хранит его у себя, с теплым трепетом вспоминая те моменты, озаряющие его жизнь даже в самые страшные периоды.

— Полин, о чем ты думаешь?

Полин размяла затекшую шею.

— О звездах. Просто о звездах. О себе маленькой, когда в детстве моя мама готовила мне суп с макаронами в виде звездочек. Он был тогда самый вкусный. Помню, как в один дождливый день, когда был день рождения у моей одноклассницы, я болела и не пошла туда. Я очень хотела попасть на праздник, ведь у нее был магнитофон, на который мы могли записать свои песни, которые пели.

— Вы пели песни?

— Нам было тогда лет по пять или десять, я уже не помню. Мы брали пластинки, заучивали слова, а потом, представляя себя звездами, записывали их.

— А где сейчас эти пластинки?

— Не знаю. После того как я уехала, не знаю, что с ними стало. Не знаю вообще, что стало с моим прошлым. Может, оно где-то валяется в подворотне. Может, откуда-то наблюдают за мной. У прошлого вообще есть удивительная особенность: оно имеет особенность мстить, ломая твое настоящее. Но никто, кроме тебя, в этом не виноват.

— И ты боишься, что однажды придет твое прошлое и сломает твою жизнь, в которой ты сейчас?

— Да. Но ведь, Мартин, все мы будем платить ему. Нет такого человека, которого обошла бы эта участь. Однажды мне придется бежать и отсюда. Надеюсь, что к этому моменту мы уже не будем знакомы, я не хотела бы делать тебе плохо.

— О, Полин, мне уже не сделаешь плохо. Я не бегу от прошлого, иногда мне удается договориться с ним, и тогда оно отступает, а иногда нет. И мне, как сегодня, приходится тонуть в нем. Но ничего этого завтра уже не будет. Завтра я буду снова нормальным, а сегодня я сумасшедший.

— Это лучше, чем быть все время нормальным. В нашем мире нужно хотя бы по выходным позволять себе побыть сумасшедшим. Трагедия всех сумасшедших состоит не в том, что они сумасшедшие. А в том, что они одни. И это одиночество убивает их наотмашь. И они становятся нормальными.

— Тебе не нравится быть нормальной? — Мартин встал, чтобы размяться, холод стал пробирать его. Полин пожала плечами. Она не знала, как ответить на этот вопрос.

После того как в тишине они вышли из леса, Полин предложила пойти в западную часть города, туда, где было много недостроенных зданий. Театры, кафе и многое другое. По ночам там завывал ветер, и казалось, что там собираются все бездомные города. Однако Мартин отказался от этой затеи: еще не хватало попасть в какую-нибудь неприятность. К тому же Полин по дороге чихала, и мужчина предложил ей пойти домой. А сам он посидит в кафе и потом отправится домой. Девушка согласилась, к тому же она и правда чувствовала себя очень ослаблено после прогулки. В сапогах у нее было полным-полно снега. Распрощавшись, как и прошлый раз, на лестнице, Мартин повернул за угол в кафе, где, купив себе бутылку, отправился в свое любимое место, на кладбище.

Мартин брел к себе медленно и не торопясь, проходил темные переулки. Он тяжело поднялся по лестнице, не ожидая никого дома, и, увидев открытую дверь своей квартиры, очень удивился. Он точно помнил, что запирал дверь ключом, и воров в городе было не так много, и Мартин их знал всех по школьной скамье. Они бы не стали себя так вести.

— Кто-нибудь есть в квартире? — Мужчина стоял, не решаясь заходить. Дальше было только два выхода. Первый — это позвонить соседу, чтобы тот в случае чего помог. Другой вариант — выяснить все самому.

— Мартин, я уж думала, ты не придешь. Ну что ты стоишь в коридоре? Заходи. — Мягкий женский голос вывел его из равновесия. Он тихо качнулся вперед, и если бы не его железная дисциплина, то, наверное, он упал бы. Но закрыл дверь, хлопнув ею, и уже смелым шагом вошел в свой дом.

— Лари, что ты тут делаешь? — он отчеканил каждое слово.

— Я приехала, чтобы забрать тебя из этого города. Сколько еще ты можешь тут оставаться? Все тебя уже заждались!

— Я не собираюсь никуда ехать. Тем более с тобой, Лари. Ты приехала в такую даль только для того, чтобы сказать это? Я удивлен. Когда мы жили по соседству, ты не делала ради меня таких поступков.

— Это в прошлом. Тебя все ждут. — Девушка встала и потянула его за рукав пальто. Но Мартин сопротивлялся.

— Нет, я не поеду никуда сегодня, да и вообще никогда. И скажи, кто — все? Когда я сбегал от своей семьи, вы так не провожали меня, стоя на перроне. — Мужчина отдернул руку.

— Твоя мать…

— Которая считала меня позором семьи, потому что я не хотел становиться педагогом. Как-то быстро она переобулась.

— Твой отец…

— С которым мы поссорились, потому что я не хотел двигаться дальше в армии. Кто еще?

— Твои друзья…

— С которыми мы только и делали, что обсуждали их проблемы. Конечно, это великий повод, чтобы я вернулся. Не прикрывайся, Лари, своей семье я даром не нужен.

— Я…

— Не ври, ты не ждала меня… Лари.

Он прошел и сел на ободранное кресло. Она все так же стояла и, не шевелясь, ждала его дальнейших действий. Но Мартин закурил и решил включить проигрыватель. Он положил пластинку, и музыка под иглой зазвучала. Ему было все равно, что подумает о нем его семья. Он никогда не был для них кем-то живее, чем предметом с кучей наград и званий. Господи, зачем она вообще приехала!

— Я не уеду, пока ты не поедешь со мной. — Девушка сделала напыщенно-гордый вид и тоже села на краешек табуретки, стоящей напротив кресла, — туда обычно Мартин клал ноги.

— Мне все равно, уедешь ты или нет. Но ты не будешь оставаться в моем доме.

— Мартин, не выгоняй меня, — взмолилась девушка.

— Ты знаешь, я равнодушен к прошлому. Оно для меня не больше чем труп. Хотя, наверное, я к трупам испытываю больше уважения, нежели к прошлому. В любом случае, если не уйдешь ты, уйду я.

Девушка не шевелилась. Мартин подождал, и, поняв, что уходить она не собирается и что упертость — все еще ее черта характера, которая его бесит, он встал и вышел.

Пошел на кладбище. Там было тихо и спокойно. Если он не просидит там до рассвета, то придется снять номер в гостинице. Или пойти к Полин. По крайней мере, там он сможет посмеяться над тем, что его бесит. Это его радовало.

Он шел по самым темным подворотням и еле-еле удерживал себя от соблазна перейти на бег. Но еще в его памяти удерживалось воспоминание, связанное с Лари, когда они точно так же бежали по темным коридорам от ее отца. Мартин помнил все, в его памяти вспыхивали все новые и новые картинки. Но они так же быстро угасали, как и всплывали. Он не мог закрыть дверь своих воспоминаний. Он не мог никак отодвинуть его в дальний угол своего подсознания. И только Полин могла помочь ему это сделать.

Он вбежал на лестничную клетку впопыхах, и только на ней под светом ламп ощутил себя в безопасности. Этот дом, дом Полин действительно отличался от других домов. Он был совершенно другим, все его стены были покрыты рисунками странных животных, они были как бы больше и шире других. Или это иллюзия? Мартин не мог понять. Он прошел дальше и наткнулся на женщину, которая хохотала в пустоту и беседовала сама с собой. Мартину пришла в голову мысль, что чем-то эта женщина напоминает его самого. Чем-то они похожи.

— Мартин, что ты тут делаешь? — Знакомый голос донесся сверху.

— Полин! Я рад, что нашел тебя! Почему ты голая?

— Я читаю книжку. Поднимайся ко мне! — Она крикнула и скрылась в недрах своей квартиры. Мартин поднялся и, увидев открытую дверь, вошел в помещение. С первых шагов оно произвело на мужчину странное впечатление. Оно отзывалось чем-то в душе мужчины. Он вспоминал детство, такой теплотой пахло в этой квартире, теплые цвета и уют властвовали тут, в отличие от его квартиры, холодной и необжитой.

— Тебе тут нравится? — Полин вышла в ночной рубашке, было видно, что это была заношенная, но дорогая для девушки вещь.

— Да, но скажи, что ты делала на лестнице?

— Я читала.

— Разве читают голой?

Полин хихикнула.

— Конечно, читают. Есть книги, которые ты не можешь читать не раздетым, они открывают тебе душу, и тебе становится хорошо от них, тебя переполняют эмоции, и ты просто не можешь находиться одетым.

— А почему на лестнице?

— Не люблю наполнять квартиру мыслями. Тебе становится душно в комнате от них, от мыслей, а в коридоре им самое место.

— Скажи, у тебя есть время, чтобы поговорить со мной?

— А что случилось? — Полин села на стул посреди комнаты и стала внимательно на него смотреть, зевая при этом. Мартин снял куртку.

— Видишь ли, я пришел к себе домой, но сразу ушел оттуда. Ведь там появилось мое прошлое. Оно бежит за мной. Можно я спрячусь у тебя?

— Конечно, можно, дорогой. Я могу спрятать тебя тут навечно. И никто не увидит тебя и не узнает, что ты здесь. Поверь мне. Только заварю кофе. — Она встала, взяла металлическую банку, где были остатки кофе, повернула кран с водой и залила в банку горячей воды, потом взяла полотенце и стала по глоткам пить обжигающий напиток. — Скажи, Мартин, почему ты вообще бежишь от него, своего прошлого? Что мешает тебе принять его у себя, угостить чаем?

— Дорогая Полин, мне мешает то, что порой для того, чтобы иметь настоящее или будущее, ты должен сбежать от прошлого, именно сбежать, ведь по-другому оно обычно не отпускает тебя.

— О да, в этом ты прав. Так какое прошлое тебя выгнало из дома?

— Моя прошлая любовь.

Полин сделала жалостливое лицо и подошла к Мартину, чтобы обнять его.

— Ужас, не завидую я тебе. Но ничего, ты можешь тут посидеть сколько угодно, дорогой. Поверь, тут нет ничего, кроме книг, куда ты можешь сбежать, и то половина — это основа природы и мира.

— Не знал, что ты любишь философию, — произнес он, оглядывая по кругу комнату, стены которой заменяли полки, заставленные книгами корешок к корешку, без единого просвета.

— О да, очень люблю. Она мне так нравится, она лучше всего, что есть на свете. В ней нет лжи, в ней нет чего-то, что обычно любят современные люди.

— Только правда? А как же отсутствие бога?

— В философии нет отсутствия бога, просто каждая философия рисует бога с разных сторон.

— Ну хорошо, предположим, но скажи мне: я трус, раз сбежал оттуда? Ведь, по сути, она просто хотела меня забрать обратно. Но я не хочу. Почему я не могу не хотеть некоторых вещей или почему я должен любить некоторые вещи? Почему?

— Не знаю. Ко мне тоже приходило мое прошлое. По телефонным проводам оно кралось ко мне. Но я не хочу его видеть. Знаешь, каждый вторник в моей квартире раздается звонок, которого я очень боюсь.

— Почему? — Мартин подсел к ней ближе. Он всматривался ей в глаза и увидел запредельный страх. Страх того, что ей придется снова принять на свои плечи то отчаяние, от которого она так хотела избавиться. И он отчасти ее понимал. Ведь Лари приезжала не впервые. Она приезжала по средам каждого месяца и каждый раз не заставала его в квартире, потому что он знал, что она придет, он прятался в кафе, на работе и у знакомых, лишь бы только не встречаться с ней. Но в этот раз она нарушила свой ритуал и приехала в четверг. И застала его врасплох. А ведь он был почти что согласен со своей душой. Впервые он готов был с ней согласиться, что у него все хорошо. Но нет, теперь ему придется все исправлять. Снова идти, и говорить с ней, и договариваться, чтобы она не приезжала ни в какой день, а приезжала только лишь в четверг каждого месяца, ведь только в четверг он был готов дать ей отпор, в другие дни настроения у него на борьбу с ней не было. Ах, как это тяжело и плохо, как это все достало его. Он чувствовал себя как зверь в зоопарке. Клетка большая, но рамки у этой клетки его.

— Ты знаешь, если говорить правду, то тот звонок — он из прошлого. Он постоянно звонит мне, почти каждый месяц. Раньше такого не было. Он звонит мне. И хочет, чтобы я вернулась к прошлому. Как будто не знает, что прошлое для меня сродни подвалу, в который ты никогда не заходишь. Оттуда есть выход. Но входа нету, и все. А если ты зайдешь еще раз туда, то уже не выйдешь. Знаешь, Мартин, я так этого боюсь. Боюсь снова очутиться в этих местах, от которых я бежала в этот город. Этих людей, которые кажутся мне слишком слабыми для этого мира и слишком скучными.

— Думаю, все, что нам нужно сделать с этим, — это раз и навсегда спровадить их из этого города или сбежать самим, что более вероятно. Обоим вместе и сбежать. Или они так и будут мучить нас до конца.

— Скорее сбежать! — Мартин еще помнил тот день, когда пообещал себе не хватать в руки больше чемоданы, но если нельзя разделаться с прошлым по-другому? Почему бы и нет? Почему нельзя просто сказать себе самому в оправдание после побега, что это все, что ты мог сделать, и не винить себя за это? — Да, ты права: все, что можно сделать, — это сбежать, однако поговорив при этом, попрощаться напоследок. Итак, сегодня четверг, я думаю, нам нужно уехать в пятницу.

— Дорогой, но пятница уже сегодня. — Полин показала на часы, которые только что пробили полночь.

— Значит, мы уедем сегодня. Ведь он приезжает ночью? — Мартин строил планы, а Полин считала секунды.

— Да, не обнаружив меня дома, он пойдет меня искать, и если оставить ему адрес…

— Он придет точно ко мне, и там мы будем беседовать вместе до рассвета, а на рассвете уедем из города. Верно, тут нет никакой проблемы.

— А как же вещи, фотографии и люди, с которыми мы говорили? — Мартин махнул рукой, сказав, что это проблема второстепенная и им дела до них не будет, и им нет никакой разницы до их же убитого прошлого. Полин согласилась с ним.

Они собрались и пошли, Полин оделась в черное. Черная юбка-карандаш, красные губы вместе с черным пиджаком и жемчужные серьги. Мартин надел черную рубашку и черные штаны, которые вместе с кожаным плащом были хорошим сочетанием.

Они тихо вышли из квартиры и направились вниз по лестнице, чтобы никто не заметил ухода Полин, и пошли по заснеженным улицам. Шел снегопад. Мартин обрадовался. «Следов не будет видно», — подумал он.

На душе у каждого было пусто. Душа куда-то испарилась и парила теперь над вселенной, пребывая где-то не тут, в другом измерении, в другой жизни. Тело же еле-еле хватало сил тащить по причине того, что до него ни Полин, ни Мартину не было никакого дела.

Ах, почему же всегда приходится что-то решать, почему всегда жить нельзя просто и спокойно, как живут люди в деревнях? Хотя, наверное, они задают себе тот же вопрос, ведь им надоедает вечно смотреть на одно и то же, и они начинают задумываться над тем, почему люди города устают от суеты, ведь движение — это жизнь. Но по большей части они не знают, что движение и суета — это разные понятия. То, как муха кружит над кружкой, ни в какое сравнение не идет с тем, как скачет галопом лошадь или как гепард догоняет своих жертв.

Они шли мимо развалин и недостроенных домов, мимо кафе, где сидели, Полин отметила для себя, как по-особому сегодня там много народу и как посетители счастливы. Стоя сейчас на мосту, она посмотрела на звезды, зная только одно: жизнь снова преподала ей урок. Снова у нее не получилось обхитрить вселенную. И снова чувство замороженности посетило ее, в груди стало покалывать, отчего вдруг ей так сильно захотелось забиться в самый дальний угол мира и смотреть оттуда на жизнь. Хотя бы немного выйти из всех этих фильмов, в которых она играет для жизни и для самой себя в надежде когда-нибудь сесть и пересмотреть их.

Снег тихо падал на их головы, когда Мартин и Полин подошли к черте «его» города. Мужчина обернулся проверить, не струсила ли она, но она все так же стояла с ним рядом, и за это он был глубоко ей признателен.

Полин с осторожностью шагала по улицам той части города, где жил Мартин. Ей казалось, что она очутилась в совершенно другом мире. В мире, где люди не знают, что такое солнце или радуга. Все тут было черно и темно. Люди ходили по улицам, спотыкались друг о друга, и каждый норовил что-нибудь сказать в лицо другому, причем какую-нибудь гадость. Все ходили в черных пальто, и все шли в одинаковом направлении, а машины ехали неправильно, то и дело наезжали друг на друга, было полно аварий. Люди кричали, повсюду было неспокойно.

— Мартин, скажи, а далеко еще до твоей квартиры?

Мужчина посмотрел на нее из-за плеча и ответил, что нет. Они срежут, если пойдут через дворы, к тому же сейчас на улицах из-за снегопада непонятно что творится. Опять будут аварии, и опять будет толпа.

— Не переживай, я вижу, как тебе тут нехорошо. Скоро все закончится. Ты, главное, не отставай, а то потеряешься.

Полин зашагала и стала идти вровень с Мартином, тот не смог сдержать улыбки, которая тут же преобразила его лицо.

Когда же они подошли к дому Мартина, снег был им по щиколотку, и, войдя в подъезд, Полин отряхнулась.

Мартин быстрым шагом, не обращая внимания на девушку, пошел в квартиру. Сердце его билось быстрее, и нервы были оголены, он переводил и задерживал дыхание, не хотел, чтобы Лари узнала, что он ее боится, но, как назло, ничего не помогало.

Полин, летевшая за ним, чуть не ударилась ему в спину, когда тот остановился у квартиры.

— Полин, что бы ни произошло и как бы она себя ни повела, ты должна знать, что у меня есть пистолет в кармане пальто, и я должен сказать о том, что когда мы уедем отсюда, то думаю, что я еще долго не буду тебя забывать, неважно, выйдем мы на разных станциях или нет.

— Почему у тебя в пальто пистолет, зачем ты его носишь?

— Ну, у меня есть такой ночной кошмар, что я выхожу из дома и меня убивают, поэтому и ношу. Порой не понимаю, где ночь, где день. Вот и приходится.

— А почему я должна тебе верить? — она перешла на шепот, но Мартин просто пожал плечами. Но ответа ей и не нужно было. Она знала. Мартин не может ей лгать. Просто потому, что Лари является его прошлым. Этой причины порой достаточно, чтобы никогда не отпускать прошлое. А тут он решил лицом к лицу столкнуться с ним. Это было большое испытание для него самого и для его памяти. Она не знала, что связывает их. Однако боль, что была между ними, связывала их сильнее, чем что-либо на свете.

— Хорошо. Только давай не сразу! Поговори с ней. Я думаю, каждый перед прощанием заслуживает того, чтобы ему дали выговориться.

— Ладно, но я все же не буду медлить.

Он развернулся и прошел в комнату, где на диване сидела Лари, и несколькими часами ранее они разошлись.

— Ну что, ты все же решил ехать обратно? Молодец! Я знала, что ты одумаешься.

— Лари! Скажи, скажи, что для тебя значит любовь?

— Мартин, не говори ерунды, для меня она не значит ничего. Какая речь может идти о любви? Даже во имя твоего возвращения обратно.

— Так почему же ты здесь?! — Повысив голос, Мартин требовал от нее ответа. Она молчала, бледнея на его глазах. Было видно, что ей есть что скрывать, есть что таить, и будучи даже убитой, она не сильно будет сожалеть о том, что не рассказала всю правду. Ошиблась Полин, говоря о том, что всем нужно выговориться. Не всем нужно это, далеко не всем.

— Тогда я никуда не поеду!

— Ты поедешь, потому что этого хочет твой отец. Хочу напомнить, что ты одобрил его выбор.

— Это потому, что тогда я был от него зависим, а теперь — нет. К тому же раньше ты была лучше, чем сейчас. Что стало с тобой? Посмотри, дорогая. Ты износилась душой, хоть тело твое и в порядке. — Он сел в кресло, показывая Полин рукой, чтобы та стояла и не выходила на свет. — И не нужно говорить, что это неправда, ты знала правду, когда сюда поехала, к тому же скажи, тебя послал мой отец? Не удивлен, это в его стиле.

— Мартин, даже если это так, ты правда думаешь, что сможешь скрываться от него вечно? Он рано или поздно найдет тебя…

Он прервал ее жестом, показывая, как ему надоело это слушать. За окном все больше и больше улицы города наполнялись тишиной и покоем, и только ветер перегонял горы снега с одного места на другое.

— Лари, я не приеду, да и ты, думаю, тоже. — Он подошел к столику, где лежал конверт денег, и подал его ей.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Что ты можешь поехать куда тебе надо. Еще не поздно, последний поезд уедет через три часа. Ты можешь еще успеть поехать к морю, как ты и хотела.

— Мартин, я…

— Да, Лари, знаю, ты хотела, чтобы я поехал с тобой, но, видишь ли, я могу тебе сказать ту правду, которую ты заслуживаешь больше всего на свете. Прости, что притворялся по отношению к тебе. Ты прекрасная девушка, однако я думаю, что ты не замечала моего к тебе равнодушия, потому что ты была влюблена в меня. Думаю, величайшая степень уважения и есть любовь. Это непросто объяснить, но думаю, у тебя проскальзывала такая мысль. Мысль о свободе, мысль о том, чего ты никогда не видела. Да, знаю, просто так нельзя дать человеку свободу, он подумает, что это ловушка, но тут нет ничего, кроме счастья, которое я дарю тебе.

— Мартин… — тихо произнесла она. — Ты думаешь, что я и правда заслуживаю ее, эту свободу? Чтобы иметь свободу, нужно ей правильно распоряжаться, а я не умею.

— Этому не учат, Лари, только ты сама можешь научиться этому, как научилась приспосабливаться. Поверь, в твоей жизни будет много того, где свободы тебе не будет хватать. Так прими же ее от меня. Прими же ее от моей души.

Только тихий выдох ознаменовал начало ее свободы. Тело ее обмякло в его руках. А он, обернувшись на Полин, смотрел, как девушка застыла.

Лари только тихо взяла деньги и пошла к выходу.

Растерянность ее была в каждом движении, и Лари, жаждущая Мартина как предмет обладания и как понимание, что в жизни ей досталось не только боль, теперь стояла в растерянности. На комоде в холле она оставила ярко-красный шарф. Первый подарок ему на Рождество.

Полин же провожала Лари до двери. Они присели на минуту, чтобы перевести дыхание. Самое тяжелое для Мартина было уже позади.

— Тут так тихо… — с горечью произнесла Полин. — У нас так не бывает никогда.

— Наверное потому, что у вас живут люди с огромным количеством энергии. Мы инженеры, экономисты и другие люди, что отравляют жизнь вам, людям искусства. — В тишине квартиры были слышны только звуки с улицы, грохочущие машины и люди, кричащие на улицах, в доме было тихо — на минуту Полин показалось, что она совершенно в мертвом доме и никого и ничего в нем нет.

— Ладно, пойдем, мне тут больше делать нечего.

— Да, правильно, тебе тут не место, тут слишком холодно для тебя. Пойдем в то кафе на мосту, согреемся.

Потом Мартин взял чемодан с собранными вещами, уничтожил в камине все личные записи о себе, все, что могло говорить о том, что он тут жил, и они вышли с Полин из дома, не встретив никого. Что тоже было им на руку.

Они двинулись, пробираясь в кафе сквозь снегопад, сквозь толпу людей и аварии на дорогах, и Полин показалось, что дорога из его части города гораздо длиннее, чем из ее. Они выдохнули только тогда, когда зашли в кафе, служившее им единственным убежищем и причалом их душ.

Они, как и хотели, направились в кафе на мосту, которое встретило их тихими шагами официантов и табачным дымом. Хозяин, увидев их двоих, похихикал и сказал, что они очень хорошо смотрятся вместе.

Полин расслабилась в знакомой ей обстановке, и, присев в самый дальний угол, сняла пальто и теперь уже прилегла на стол — ей хотелось спать. Перед Мартином не было желания показываться храбрее или же сильнее, она просто смотрела на него.

Он элегантно снял пальто, присел на стул, разлил поданное хозяином вино по бокалам и теперь обменивался с ними давними фразами приветствия. Словно они были старые друзья и делили под одной крышей много лет, находя друг в друге все новые и новые грани.

— Скажи, почему ты сегодня такой молчаливый? Ты много улыбаешься, но молчишь. Что-то случилось?

Мартин покачал головой, хотя легкий румянец жизни и любви, застывший на его щеках, выдавал его.

— Нет, ничего, кроме того, что Лари уехала, это победа, победа надо мной из прошлой жизни, из прошлого, из юношества. Теперь я чувствую себя гораздо лучше.

— Ты счастлив? — Полин взяла со стола сыр и откусила кусочек. Он был чуть жестковат, но девушка не обратила на это внимания.

— Конечно.

— Мартин, скажи, кто ты мне?

— Не знаю, Полин, а такова уж разница, между незнакомцем и любимым нет разницы, мы не знаем ни одного, ни другого в сущности.

— Тогда кого же мы знаем?

— Только любимых, и все, больше мы никого не знаем, Полин. Я не знаю, кто я для тебя, может, лик будущего, может, настоящего. Может, секунда влюбленности или вечной любви. Откуда я знаю? Ты вот для меня незнакомка, которую я люблю, но что это меняет? У настоящего чувства нет имен, есть секунды, и пропусти ты хотя бы одну — ты пойдешь в неизвестность. — Мартин смотрел на люстру и на керосиновую лампу, что сейчас стояла у них на столе и коптила.

— Ты прав, разницы нет никакой. Все мы друг другу и незнакомцы, и любимые, и когда мы ловим эти лики, только тогда мы являемся перед людьми своим истинным лицом. Так что тебя связывало с Лари?

— Она была моим прикрытием. Отец-военный хотел женить меня, и тогда я сказал, что уже люблю девушку. И первой, на кого я тогда показал, была Лари. И отец одобрил ее. Проходили месяцы, и я отдалялся от нее, меня беспокоило не то, что она меня любит — дуреха влюбилась в меня по-настоящему! — а то, что отец манипулирует ей, ее любовью ко мне, и все, что я мог сделать, это исчезнуть. Я не мог вынести то, что ничего нет в моих руках. Нет, только пустота в них, и то она надолго не задерживается, пролетая сквозь них. А что тебя связывает с человеком, от которого ты сбежала? — переводя умело тему, произнес он.

— Ну, думаю, что я всегда была странной, не похожей на других, поэтому ему и захотелось просто взять и отобрать у меня мою свободу и жизнь. Сам по себе он человек скверный и недалекого ума, влиятельный. Однако с маленькими глазами, похожими на пуговицы от солдатских мундиров. Ох, как же жаль, что сила принадлежит тем, кто жаждет смерти других. Он захотел со мной встречаться и очаровал меня своей улыбкой, а я, дура, и повелась на нее, и все, когда очнулась от чар, было уже поздно что-либо делать, пришлось бежать в одном пальто на скорый поезд и уезжать. Но он и тут меня нашел, этот человек.

— Хочешь, чтобы я поговорил с ним? — неуверенно произнес Мартин. Полин покачала головой. Нельзя втягивать Мартина, он много чего не знает и судит только с ее слов. К тому же в жизни много с чем человек должен расправиться сам, и прийти к свободе тоже должен сам.

— К тому же все, что он дал мне, — это все лишь безответная любовь, — с грустью в голосе прошептала Полин.

— Всего лишь?! — Мартин, чуть повысив голос, приставил к ней стул и, сев совсем близко, тихо произнес: — Дорогая, я знаю, что могу говорить для тебя сейчас глупости, но поверь, безответная любовь может дать гораздо больше, чем ничего. Она дает силу, она дает опыт, и она дает мозги. Поверь, я знаю многих людей и знал до нашей встречи, которые променяли свой ум на любовь, и это, поверь, уж в их случае не стоило делать. Они могли двигать человечество вперед, но предпочли любовь и канули в бездну. Нет, не пойми меня неправильно, я не против любви, но только любви честной и правильной только для тебя. Любовь — это еще одна форма свободы, и если ты ее не получишь, то ответь мне: зачем тогда вообще любовь? Безответная любовь дает тебе свободу с силой. Конечно, ты платишь за это своими чувствами, но поверь, для тебя это лучшее. Всегда тебе встретится человек, который увидит в тебе эту силу и не испугается ее. Ты не можешь быть с кем-то, кто боится тебя или укрощает твою силу, ограничивает ее или же пытается отделить ее от тебя. Это невозможно.

— Но ведь я не получила силу. Где она, покажи мне ее.

— О! — Владимир взял ее зеркальце, которое Полин держала в сумке, и показал ей ее лицо. — Вот оно. В твоем лице не было бы столько благородства, столько понимания жизни и столько снисходительности, если бы не сила. Поверь, сила — это не про то, чтобы тягать бревна, и не про то, чтобы ломать мосты и сидеть в одиночестве иногда. Она заключается в том, чтобы оторваться от того, к чему тебя прибивает ветрами жизни. И пойти своим путем. И давай начистоту, слабые люди не могут жить среди карт Таро. И верить в магию. Чтобы верить в то, во что другие не верят, нужно иметь силу. — Он отложил зеркало и сел снова на противоположную сторону.

Полин откинулась на спинку стула, голова была тяжела. Она и не знала, о чем говорить и как заставить Владимира уехать. По правде сказать, это все было ей уже давно известно. Он уговорит ее остаться с ним. Хотела бы Полин обладать таким же хладнокровием и такой же безэмоциональностью в важные моменты, как и Мартин. Наверное, ему было легко проститься с Лари, хоть он и притворялся, но не зависел от нее, как Полин от Владимира.

Увидев, как девушка погрузилась в размышления, Мартин попросил счет и, разлив остатки вина по бокалам, залпом осушил свой. Медлить он не хотел.

— Ладно, пойдем. Не хочу надолго затягивать этот момент. Нет больше смысла тут ждать. Он все равно придет. Придет этот час, когда мне надо будет взглянуть ему в глаза и сказать все как есть.

Они встали и пошли к Полин домой, где уже наверняка был зажжен свет. Ибо Владимир боится темноты. Полин тихо и ровно дышала и медленно переставляла ноги, и Мартин не торопил ее. Он знал, спешка им не нужна.

Они тихо зашли в квартиру. Полин сняла пальто, и кто-то из гостиной ей закричал:

— Полин, дорогая, ты долго где-то бродишь! Я жду тебя уже очень давно. В этом городе нет ничего, что привлекло бы меня. Давай, я собрал твои вещи, поехали быстрее.

Полин остановилась в проеме и посмотрела на зал, где действительно стояли ее чемоданы. Она взглянула на книги — они стояли на полках.

— Но ты не собрал самое главное.

Владимир взглянул на книги и сделал недовольное лицо. Отмахнулся и закинул ноги с грязными ботинками на стол.

— Полин, поехали уже отсюда. Эти книги… Это барахло оставим тут. В них нет толку. Зачем ты их тут покупала? Они мусор, покоящийся на полках. Те деньги, что ты потратила на книгу, ты могла бы потратить на салон красоты или на новые туфли.

— Владимир, но ты знаешь, что мне не нужны новые туфли, потому что я люблю свои старые.

Владимир пропустил мимо ушей ее замечание — и закурил. Мартин, наблюдавший за этим, только диву давался.

— Дорогая, ты врешь сама себе. Ну кому не нужны новые туфли, платье, украшения? Какой девушке не нужны салоны красоты и горы, горы комплиментов, которые сыплются на тебя со всех сторон? — Владимир встал и стал ходить по комнате, пританцовывая вальс.

— О, ты не поверишь, Владимир, но кому-то достаточно квартиры, тесной настолько, что в ней не поместится и два шкафа с одеждой, но при этом будет комод с книгами, кому-то не нужны туфли и украшения, ибо самое красивое их украшение — это их слова и улыбка. О, Владимир, человека украшают не меха, а знания и мозг. Ты не знал?

— Дорогая, в твоем случае свобода заключается только в том, чтобы от кого-то зависеть, и в том, что кто-то тебе будет давать деньги на твою свободу. Видишь ли, этим миром правят не книги и картины, про которые ты так много говоришь, а деньги, которые зарабатывают богатые мальчики, — он подошел к ней вплотную, — чтобы девочки вроде тебя могли купить себе что угодно.

— Владимир, знаешь, я неплохо жила и без тебя. Почему ты приехал, скажи честно? Тебе нравится, что я у тебя есть — ну так возьми любую, вроде мозги сейчас не в моде, как я знаю, поэтому, боюсь, нынче цена у меня маленькая, и я совсем не смогу удивить твоих друзей. Возьми другую, более новую модель. Такому человеку, как ты, нужно следить за модой, а то, проснувшись однажды в яме, ты не сможешь понять, когда слетел со своей вершины.

Полин стала перекладывать чемоданы, пока Владимир следил за ней и думал, что ответить.

— Но ведь…

— Ах да, забыла тебе сказать, тупизм тех девушек, что вертятся в твоих кругах, — гарантия того, что тебя всегда будут выбирать и от тебя зависеть. Зависимость, может, и есть свобода, но только до тех пор, пока ты не возьмешься за ум. Потом весь этот туман развеивается, и ты понимаешь, что ты и шагу сделать не можешь без разрешения.

— Когда же я позволил тебе быть такой наглой и умной?! — Владимир взял ее за руку и стиснул ее с такой силой, что Полин вскрикнула.

— Отпусти меня! Невежда! Хочешь знать когда? Я тебе скажу когда. Когда ты бросал меня одну и не давал никуда выходить, и единственным развлечением для меня стала твоя библиотека. О, как я любила проводить там время!

— Ну так возвращайся! В чем проблема? Я буду возить тебе книги туда машинами!

Полин остановила его.

— Прости, Владимир, но нет. Я хочу жить свободно. Уезжай, Владимир, уезжай и забудь меня. Я знаю, ты меня не любишь. Это твоя попытка удержать то, что ты хочешь иметь, но это далеко не одно и то же.

— А что тогда мне остается делать? Скажи, Полин, ты сбежала так внезапно, что я думал, сойду с ума. Ты уехала даже не к родителям — ты растворилась в воздухе. Что мы все должны были подумать? И я как твой жених в первую очередь?

— Сесть и подумать, почему я сбежала. Меня не похитили, и я оставила вам записку, в которой было написано, что я просто уезжаю отдохнуть.

— На неопределенный срок?! Прости, дорогуша, но нормальные люди так не делают.

— С чего ты решил, что я нормальная?

Владимир поумерил свой гнев. Фраза эта казалась ему непонятной и неизвестной до этой поры.

— Прости, а какая ты?

— Ну, я открою тебе секрет, Владимир, что в современном мире понятие нормальности сильно извратилось. Например, то, что я читаю книги и не хожу на фестивали, уже признак того, что я отличаюсь от других. Сюда же прибавим мое нежелание вляпываться в общие собрания. — Она перечисляла по пальцу, расхаживая по комнате. — Сюда же прибавим, как ты сказал, например, то, что я не хожу по салонам красоты и считаю, что ум лучше денег, и все, комплект готов.

— Но если я скажу, что люблю тебя!

— О, какое это имеет значение, Владимир? Ты любишь не меня, ты любишь эмоции, которые ты испытываешь при обладании мной, это не одно и то же. Что ты можешь мне предложить в обмен на свободу, которую я требую от тебя? Ничто? Вот и все. Давай закончим этот разговор поскорее.

— А это еще кто? — Владимир показал на Мартина — тот вышел из тени и прямым взглядом посмотрел на Владимира. Нет, он не видел в нем соперника, он видел глубоко несчастного человека.

— Скажи, а какая тебе разница?

Владимир пропустил этот вопрос и прошел к Мартину, поравнявшись с ним.

— Я повторю вопрос: кто вы такой?

— Вам же ответили — какая разница? Я не играю особую роль в том, что она решила избавить вас от своего присутствия в вашей жизни.

— Это еще почему? Вы ведь не просто человек? Вы человек продажный. Я это вижу. Так что вы предложили ей?

— Не поверите, но ничего. Если ничего для вас имеет цену, то я предложил ей ничего, и она согласилась с этим.

— Это так? — Владимир повернулся к Полин.

— Да, это так. Он не имеет отношения ни к чему. Просто зная, какой ты громила, я попросила Мартина зайти вместе со мной.

— А, так его зовут Мартин. Любопытное имя.

— По крайней мере, оно не устрашающее, как у вас.

— Не переходите на меня, разговор не обо мне, а о Полин. — Мартин толкнул его в грудь. Ему порядком надоели эти препирательства, которые ему были известны еще в казармах.

— Она не предмет, чтобы так вести о ней речь. Единственное, что нужно делать для Полин, — это делать ее счастливой, а не торговаться, как два купца на базаре.

— Вы думаете? И вы настаиваете на своей точке зрения?

— Мне настаивать нечего. К тому же почему вы обратили свое внимание на меня? Вы вели разговор с Полин, а не со мной.

— Да, действительно! — Он тряхнул головой, словно отошел ото сна, и посмотрел на Полин с грустью и долей долга. Она в упор, не видя в нем ничего хорошего и доброго, сидела с идеально прямой спиной, чтобы в любую минуту кинуться к двери. — Так, значит, ты не хочешь ехать и хочешь быть свободной. — Он вздохнул. — Ну что ж, живи, дыши и пой, но знай: я рядом любуюсь тобой издалека!

Глаза его погрустнели, и сам он поник. Полин, видя его расклеенным первый раз, подарила ему на прощание свой поцелуй, а после пожала ему руку.

Мужчина встал, обнял ее, понимая, что что-то ценное для него уходит из его жизни, и, взяв пальто, ушел из квартиры, оставив Полин кольцо с бриллиантом. Она его узнала сразу. Кольцо это было первым украшением, которое он подарил ей когда-то, и являлось признаком ее закрепощения. Нынче же оно стало признаком ее свободы.

Полин и Мартин стояли возле кафе на мосту с чемоданами, встречая рассвет.

— Думаю, вот и все. Теперь мы можем уехать из этого города, — тихо произнес Мартин, вдыхая воздух в легкие и чувствуя, как замерзает он сам.

— Куда ты теперь поедешь? — Полин стояла, и лицо ее освещалось солнцем.

— Не знаю. Теперь можно куда угодно, но вот куда?

— Думаю, вопрос стоит задать по-другому. А нужно ли?

Мартин улыбнулся. Полин была права. А нужно ли теперь было куда-то мчаться и куда-то бежать? Нужно ли теперь было хоть что-то менять в своей жизни? Они стояли, облокотившись на кафе, и каждый думал о своем. Нет, теперь они были в полной растерянности и в полной свободе к себе, что заставляло их мозг не работать совсем и отказываться что-то искать и предлагать их сознанию.

— Полин, скажи, а сознание — это мозг или душа?

Девушка посмотрела на мужчину.

— Хороший вопрос… Не знаю даже, возможно, мозг, а может, душа. Хотя нет, наверное, мозг — это сознание и тело, а сердце — это подсознание и душа. Хотя какая разница? Мне уже все равно.

— Ну, я просто хочу понять.

— Что?

— Куда теперь хочет моя душа. И мозг. Они хотят дать себе еще один шанс на жизнь, на любовь, но в чем состоит это шанс и для кого она ценнее из них двоих?

— Для обоих. Высыпаться нужно для мозга, а любить — для сердца.

— Куда ты теперь поедешь?

Она покачала головой:

— Никуда. Мартин, я поняла, что я никуда не хочу ехать. Я хочу остаться тут, с тобой, и узнать, изучить тебя получше.

— Но я темный и страшный.

— Не переживай, я тоже не ангел, далеко не светлая, во мне много тьмы и страхов, однако почему бы теперь не посмотреть друг на друга без масок, улыбок.

— Хорошая мысль, тогда начнем еще раз в кафе на мосту?

Она кивнула, и они снова зашли в приятную атмосферу. Сели за тот же столик, где он впервые подсел к ней в тот зимний холодный вечер. За окном поднимался день, и посетителей было немного, но им это было неважно.

— Как думаешь, мне когда-нибудь будет стыдно за то, что я так бесцеремонно прогнал Лари? Знаешь, сейчас у меня проскальзывает мысль, что, может быть, лучше, чтобы она осталась?

— О, Мартин, нет, ты сделал все правильно. Тебе стыдно потому, что ты наконец-то позволил себе чуть больше, чем ты позволял обычно, вот и получилось, что поведение это у тебя вызвало стыд, но не переживай, ты сделал все правильно. Мне тоже стыдно за многие моменты. Когда я была эмоциональна без причины или когда не понимала, почему так глупо себя вела. Но все это проясняется с возрастом и пониманием того, как могло быть иначе. На тот момент ты не мог сделать ничего другого. Поэтому перестань себя корить и думать, что другой вариант мог быть лучше того, что ты сделал из предложенного тебе жизнью.

Мужчина задумался. С одной стороны, что ему теперь делать? Кроме кафе, пойти им больше некуда. И куда им теперь ехать?

Но Мартин встал, поставил чемодан свой на стул, застегнул пальто. Полин, наблюдавшая за этим, тоже засобиралась.

Они вышли из кафе, и по дороге на вокзал Полин спросила:

— Куда ты теперь, Мартин?

— Наверное, на запад. А что?

— Нет, ничего, если что, я буду на юге, приезжай, поговорим. Ты найдешь мой номер в телефонной книге.

— Полин, конечно, я приеду. Поверь, тебя нельзя забыть просто так. Ты не девушка, которую вычеркивают на следующее утро, ты не забываешься веками, и тебя не смыть соленым морем, ты въедаешься в душу, и я приеду, конечно, приеду. Ты и оглянуться не успеешь. Время пролетит быстро, очень быстро.

— О, Мартин, если бы ты знал, что для нас, женщин, время летит в секундах.

Мартин подошел и обнял Полин, и, попрощавшись с ней, пошел сквозь пар, шедший от поездов, и гул людей. Полин так и стояла посреди вокзала, не зная, куда ей деться.

Прождав полчаса, она тоже села на поезд и уехала на юг. В ее душе не было грусти, было легко и спокойно, не было ни опыта, ничего. Была ясность и легкость. Как и в душе Мартина, который, сидя в третьем классе на неудобном жестком сиденье, теперь смотрел на этот город и задавал себе тот же вопрос, который мелькал и в голове Полин: «Зачем я сюда приехал? Было ли это сумасбродным решением отчаяния или же смыслом побега?».

Теперь уже не имело никакой разницы. Перед их глазами мелькал тот лес, те улицы, где они прогуливались вместе, и то кафе, где впервые встретились. Они были очень благодарны друг другу за освобождение.