Не принятые миром (гет)

Франция, 1910 год.

Утро в семье Фюрстенберг всегда начиналось одинаково. Ровно в пять главный дворецкий Николай приходил в дом из отдельного дома, где спали все слуги. Он одевался, выходил и, открыв запасные двери, проходил в главный зал, откуда по винтовой лестнице с огромными каменными колоннами входил на второй этаж и распахивал шторы в коридоре. Он впускал свет в главный зал. Потом шел и открывал двери запасные с других сторон, в дом прибывали многочисленные слуги. Шоферы, садовники, уборщицы, гувернантки, личные посыльные, повара, официанты. Прежде чем пойти будить девочек, гувернантки шли на кухню, где к семи утра для них готовили завтрак, главный дворецкий озвучивал список дел и давал распоряжения на сегодняшний день. После того как все были заняты работой, он лично шел будить хозяев поместья — Йозефа и Жозефину — для распоряжений и докладываний новостей, беря утреннюю прессу.

Гувернантки шли будить девочек, которые к тому времени еще крепко спали, лежа на своих пуховых перинах.

Первой будилась Мари, самая младшая, ее комната была расположена дальше всех от лестницы, и ее гувернантка Ксения всегда входила, очень осторожно ступая по полу, чтобы не наступить случайно на вазу с конфетами или коробку с другими сладостями. Которых у девушки было в комнате огромное количество. Мари была большой любимицей сладостей и никому не позволяла есть ее конфеты, мармеладки и шоколадки. В отличие от ее сестер, которые были равнодушны к сладостям, девушка интересовалась еще и разного рода травами и настойками. Поэтому сухая трава или ветка какого-нибудь хвойника, висевшая в комнате, тоже были нередкостью.

Входя в комнату, Ксения распахивала шторы и, подойдя к девушке, всегда произносила одну и ту же фразу:

— Доброе утро, госпожа Мари. Вам и сегодня придется встать. — Девушка невольно пошевелилась в постели.

— Что, уже утро? — сонным голосом спросила она.

— Да, уже полдевятого утра. Я принесла вам завтрак. — Она поставила поднос перед девушкой, и та измученно вздохнула.

— Опять так рано ты меня будишь!

Ксения покосилась на нее, это была молоденькая женщина лет тридцати пяти. С мягким характером и полным отсутствием понимания жизни. Хотя глупой она не считала себя. Ходила, как и все примерные верующие девушки, в церковь и читала книги из старой библиотеки хозяина квартиры, где жила.

— Зачем вы так поздно сидите и что-то пишете в своих тетрадях? — спросила женщина, попутно собирая листки, валявшиеся по всей комнате. — Вы же знаете, что я прихожу всегда в это время, и поэтому вам нужно ложиться хотя бы в двенадцать, чтобы выспаться. Синяки под глазами вам не идут. — Мари показала ей язык. Это маленькая избалованная девчонка. Не любит, когда ей кто-нибудь указывает. Даже ее отец мало мог на нее повлиять. Однако если и был человек, которого она слушалась, так это мать.

Они неплохо ладили, и Ксения была с ней с самого ее рождения, и поэтому они стали кем-то наподобие хороших подруг. Мари всегда могла что-то спросить у Ксении, и та в ответ либо отвечала, либо просто молчала.

— В любом случае после завтрака вас будут ждать в большой гостиной ваши родители, если вы не забыли, то сегодня приезжает ваша тетя Фрида, потом вы сможете позаниматься своими делами. В три часа у вас урок верховой езды. А в пять часов урок французского.

— О, Ксюша, не говори мне об этих уроках, я не желаю о них и минуты слушать, — сказала девушка, отправляя кусок хлеба с маслом в рот и запивая это чашкой кофе. — Скажи, — чуть прожевав, проговорила Мари, — а тетя Фрида во сколько приезжает?

— В двенадцать часов.

— О, это прекрасно! — чуть не опрокинув еду, прокричала Мари. Вчера я не могла уснуть из-за света в соседнем доме. Мне было любопытно, откуда он там?

— Не знаю, но думаю, что кто-то туда переехал.

— Твоя правда.

— Я пойду набирать ванну, — Ксения открыла соседнюю комнату, где открыла кран с водой и начала настраивать нужную температуру. Попутно добавляя разные баночки с маслами и солями.

Выходя из ванной из другой двери, Ксения шла за полотенцами и шпильками. А также выносила корзину с мусором.

Прикрыв двери, она выходила в общий коридор и, спускаясь по лестнице для прислуги, проходила до помещения, где работали прачки. Собирая белье и стирая его в дальнем углу поместья.

Возвращаясь по дороге, она встретила гувернантку Ирину, работавшую на Алину, среднюю из сестер. Чуть не разразился скандал, когда Ксения, не заметив, немного не рассчитав, врезалась в нее, когда та шла с корзиной грязных вещей.

— Пожалуйста, Ксения, смотри, куда ты идешь! Ты тут не одна! И не одной тебе нужно, — огрызнулась девушка, выходя и бросая вещи. Прачки, смотрящие ей вслед, так и хотели кинуть в нее грязным полотенцем. Ксения, идущая за ней, аккуратно положила в корзину

— Прости, Ирина, — пролепетала девушка, уже уходя.

— К черту мне твои извинения! — прокричала Ирина, выходя уже в общий коридор. Да так, что на нее пришикнули все остальные прислуги. Еще не хватало, чтобы она разбудила господ.

Ирина не отличалась хорошими манерами и уж точно не могла рассчитывать на то, что ее возьмут на другую работу, кроме этой. Она отличалась отличной трудоспособностью и прекрасно ладила с Алиной. Женщина шла к ней с чистыми полотенцами и зашла в ванную, когда та как раз вылезала из ванны.

— Мисс, — женщина протянула ей стопку полотенец, и девушка взяла самое большое из кучи, лежавшее сверху.

— Что-то новое известно, Ирина?

— Нет ничего. Единственное, что сегодня утром я заметила, так это какие-то рабочие суетились в доме напротив. Я думала, он заброшенный. Но больше ничего.

— Да, мне тоже, — равнодушным тоном отозвалась Алина. — Мне тоже часов в пять не давал спать этот шум машин. Интересно, кто они?

Проигнорировав вопрос, Ирина продолжала:

— В два часа у вас встреча с матушкой, она хочет, чтобы вы присоединились к вышиванию, а до этого у вас прогулка по саду с отцом, а потом… — она не договорила, потому что ее прервала поднятая рука.

— Да, я помню все это. А что будет делать моя сестра Эрика?

— Ее расписание мне неизвестно. Однако я знаю, что сегодня у нее запланирована встреча с отцом, а дальше приезжает ваша тетя Фрида. — Алина, недослушав, встрепенулась. Встреча с Тетей — это интересно. Алина любила слушать чьи-нибудь разборки и разговоры. Их с Мари часто выгоняли со взрослых бесед — их могла быть удостоена только Эрика. Однако это не мешало Алине подслушивать, сидя на лестнице. В коридоре она любила собирать сплетни и распространять их. А еще больше она любила смотреть на свою старшую сестру, которая из кожи вон лезла, чтобы хоть как-то приструнить свой дикий нрав, и у нее хорошо получалось.

— Ирина! — гувернантка подошла к девушке, которой помогали одеться. Алина прошла из комнаты ванной в обычную и сейчас выбирала наряды. Показав на один из них, прислуга начала надевать платье. — Перенеси встречу с отцом на два часа в саду. Сейчас я пойду к сестре. Она у себя?

— Да, она у себя, я передам вашу просьбу дворецкому.

— Немедленно — проговорила Алина, и Ирина вышла в коридор искать главного дворецкого, только бы она не опоздала. Ибо если расписание на сегодня будет утверждено, то крайне трудно будет его поменять. Услышав речь Николая на первом этаже, девушка побежала туда, застав его с водителем Игорем и его помощником Антоном, худощавым мальчишкой.

Проносясь мимо Ларисы — гувернантки Эрики и главной над всеми слугами. Она стояла рядом с главным дворецким.

— Николай! — Ирина буквально подбежала к нему. Тот отпустил водителя и, повернувшись к ней, спросил, что заставило ее так бежать.

— Алина попросила перенести встречу с отцом. Я надеюсь, что расписание еще не утверждено? — Николай покосился на женщину.

— Нет, не утверждено. Хорошо, я перенесу. На какое время нужно? — отметив у себя про Алину, дворецкий отправился по своим делам. А Ирина за завтраком для Алины.

Проснувшись наутро, Эрика не могла отойти ото сна. Вчерашний бал давал о себе знать. Ноги гудели от танцев, а голова от воспоминаний, которые будут, еще долго будут проноситься в голове яркими картинками вместе со всеми эмоциями.

Было около девяти утра, настенные часы из дерева, привезенные на заказ, висящие на стене, не давали Эрике покоя. Ей вечно казалось, что они лишние, но, осмотрев свою комнату, она еще раз понимала, что там им самое место. Большая кровать с высоким изголовьем, из плюша с росписью, с мягкими перинами и пушистыми подушками и одеялами, в которых утопала Эрика. Высокий потолок, отделанный росписью святых, смотрящих каждый вечер, как она спит, аккуратные торшеры, стоящие во всех четырех углах, освещавшие комнату, письменный стол со множеством ящиков, где хранились самые разные бумажки и фотографии, печатная машинка последней модели и фотоаппарат, на который Эрика любила делать снимки и потом просматривать их. Чернильница с пером и шляпка, купленная ее тетей из Италии. Легкий солнечный свет, проникающий в комнату небольшими полосками, перемещался туда и обратно. Эрика взяла с ночного столика небольшое зеркальце и стала делать солнечных зайчиков, что, прыгая по стенам, радовали хозяйку комнаты. Подавшись вперед, Эрика посмотрела в окно на соседнюю улицу, где вовсю заселялись новые соседи — кто они и сколько тут пробудут, девушка также не знала. Но ей уже было интересно все.

Эрика любила раннее утро, когда можно поваляться до прихода слуги, что приносит тебе завтрак. Еще немного полежать и подумать обо всем на свете. О прошлом, и о будущем, и о настоящем, что ускользает от тебя каждый миг. О солнце, что светит ей в комнату, и об утренней возне людей и слуг во дворе. Услышать, как главный дворецкий отдает приказы на день и распределяет обязанности, услышать кроткие шаги гувернантки и почувствовать, что жизнь началась снова.

Утро, когда ты принадлежишь себе. И никому нет дела до тебя. Но покой, в котором пребывала Эрика, длился недолго. В двери постучали, и, к удивлению девушки, это была не прислуга с завтраком. Это была ее младшая сестра Алина. Отличавшаяся своим любопытством и настойчивостью. Несмотря на то что в детстве их отношения были теплыми, сейчас они сошли на нет. Сестры отличались во всем, начиная от цветов в одежде, заканчивая к кому больше они привязаны из родителей. Алина больше походила на мать и имела более теплые отношения с ней, нежели Эрика. В то время как сама девушка больше любила отца и во всем прикрывала его. Будь то лишний стакан виски или же карточная игра.

Ее отец Йозеф происходит из знатного немецкого рода и всегда был желанным гостем в любом доме на их улице, где жили такие же богачи, что и они. С давних времен и появление новых соседей всегда было большой неожиданностью для соседей. Улица за пару часов превращалась в улей: сплетни, факты, мысли — все это переплеталось в огромный комок, и невозможно было понять, что за человек перед тобой, встреть ты его на улице. Однако семья Эрики отличалась от соседей тем, что не участвовала в этой грязи.

Отец всегда говорил дочерям, что нет ничего хуже сплетен. Он не воспитывал дочерей в строгости, хотя и многое им не разрешалось. Мужчина не любил, когда им командуют, но был очень зависим от чужого мнения. Единственным его родным человеком была жена Жозефина, в которой он не чаял души. Их брак был только лишь частично основан на расчете, присутствовала в нем и любовь.

Йозеф придерживался мнения, что он начал самостоятельную жизнь после окончания университета с отличием и впервые почувствовал себя взрослым и самостоятельным только после того, как отец впервые в жизни сказал ему, что он достойный человек. Эрика ни разу не видела свою родню по отцовской линии, однако по бесконечным и скучным беседам за столом и рассказам она узнала. Детство его проходило в строгости и холоде отца, но огромной любви матери. Он и еще несколько братьев, которые в разные годы поумирали кто от туберкулеза, кто от кори, покоятся на семейном кладбище, где и был похоронен дедушка. Отец в тот день даже ни с кем не говорил. Хотя для самой Эрики человек считался взрослым после того, как он научился правильно знать, чего он хочет на самом деле.

С самого детства отец любил ее больше всего. Он был горд за нее и всегда желал, чтобы именно она унаследовала семейный бизнес и империю. У нее были все черты будущей наследницы. Твердость, ум и очаровательная улыбка. Эрике было непонятно, как эти качества могут помочь, но она всегда уверяла себя, что она не опозорит семью.

Эрика родилась достаточно рано после свадьбы родителей. Однако, по словам отца она была для него желанным ребенком, для матери же она была сюрпризом, который она приняла как должное, и пока Эрика росла, девочка практически не видела матери, так как та вечно лежала в постели и болела. А когда девочке было пять, появилась Алина и два года спустя Мари, самая младшая и самая болеющая из всех троих детей. Мать любила ее младших сестер по причине того, что появления Эрики она никак не ждала, а вот двух дочерей наоборот. Йозеф же был холоден к Алине и Мари, обосновывая это тем, что они любимицы матери, и этого было достаточно, чтобы не разбаловать детей, и мало проводил с ними времени, больше с Эрикой.

Отношения между супругами, по наблюдением девушки, носили теплый и семейный характер. Конечно, они не были образцовой семьей, да и можно было бы вообще создать образец семьи? С учетом того, какие разные люди и как у всех разнятся вкусы.

Отношения между сестрами были тоже хорошими и теплыми, будучи совсем маленькими, они играли и даже иногда засыпали в одной кроватке. Эрика была для двух младших сестер примером и гордостью, и они все пытались повторить за ней. Но, подрастав, Алина и Мари больше учились вышиванию и ведению хозяйства в доме, нежели охоте и мастерству фотографии, они учились быть покладистыми и легко учились и поддавались воспитанию. У них не было столько буйной энергии жизни, как у Эрики. Эрика же, наоборот, была больше привязана к тому, чтобы быть самой собой. И увлекалась и фотографией, и стрельбой из лука, и даже могла лучше отца печатать на машинке, лучше стрелять из пистолета. В ней была жизненная сила, которая не умещалась в вышивании крестиком.

Мать часто не находила ее поведение пристойным и корила ее, пытаясь привить образ леди, понимая, что с характером дочери это будет сделать трудно. Эрика осваивала только лишь минимум, которым она могла усмирить свой нрав. Но быть покладистой и смиренной она не хотела.

Выходя из воспоминаний и смотря на дверь, которая, находясь в приоткрытом состоянии, начала действовать на нервы Эрике. Как и нерешительность сестры, которая стояла на пороге.

— Алина, проходи. Почему ты стоишь на пороге? — Сестра нерешительно зашла в комнату. Ее серые глаза смотрели с неподдельным любопытством, так как в комнату к Эрике она не входила еще ни разу, как их расселили по разным после шестого рождения Эрики.

— Доброе утро, сестра. — Ее слегка холодный тон к девушке резал Эрике слух, но она не обратила никакого внимания на это.

— Доброе, — Эрика отплачивала той же монетой.

— Ты помнишь, что сегодня приезжает тетя Фрида? — сестра пересилила себя и зашла в комнату, в ее глазах мгновенно вспыхнуло удивление и проскользнула нотка зависти. Эрика наблюдала за тем, как Алина оглядывает ее роскошные покои. У ее младших сестер они были куда скромнее, чем у нее.

— Конечно, я помню, что она сегодня приезжает, а это означает, что она привезет подарки. — Эрика откинула одеяло и взяла халат.

— Она всегда привозит только тебе подарки, — с ноткой зависти проговорила Алина, закусив губу.

— Не смеши, она привозит не только мне, она привозит всем. Только почему-то вы с Мари никогда ими не остаетесь довольны, — констатировала факт Эрика, что было правдой.

— Это потому, что она делает это не из большой любви к нам, а скорее из надобности что-то подарить. Но в любом случае я тебя предупредила о ее приезде. Она должна прибыть в двенадцать. А сейчас уже девять, ты все успеешь?

— Конечно, я все успею, я не такая копуша, как вы.

Алина открыла рот от накатившей на ее обиды за укор сестры и, сведя брови, развернулась и быстрым шагом зашагала прочь.

Конечно, Эрика знала о том, что они обсуждают ее не в самом лучшем свете с Мари и держатся обособленно, разве только лишь по праздникам и на семейных фото позволяя себе выглядеть как сестры. Однако Эрика держалась выше всего этого, понимая, что она не желает ни Алине, ни Мари зла. Алина считала сестру жадной и самолюбивой, что у нее ни попроси, она ничего не даст. Ни шляпки, ни перчаток — ничего. Алина положила глаз на комнату Эрики сразу, как только та туда переехала. Ее комната не выходила во внешний двор, а во внутренний. И находилась в углу, что крайне огорчало ее. Мари часто желала проникнуть в ее комнату, чтобы посидеть за ее столом, сделанным из цельного дуба, и притронуться к машинке и к фотоаппарату, к которому Эрика и близко не допускала сестру, считая ее слишком маленькой и глупой для таких вот вещей. Из-за этого они часто ссорились. Алина как средняя сестра держалась между двумя сестрами, иногда примиряя и не всегда понимая, на чьей она стороне. Она хотела походить на Эрику и завидовала ее беспечности, но вместе с тем и завидовала Мари, которая жила в полном согласии с обоими родителями. В отличие от Мари, чьи отношения с отцом были мрачнее ночи.

В двери послышался стук.

— Это ты, Лариса? — девушка не отрываясь смотрела в окно, откуда открывался вид на часть сада, где сейчас работали садовники, как тщательно они стригли деревья и подрезали кусты.

— Да, это я.

— Хорошо.

Хозяева дома до сих пор валялись в постели. И Жозефина уже в пятый раз произнесла:

— Йозеф, милый, уже скоро десять. Тебе не пора встать с постели и как хозяину поместья наконец-то пойти работать? — с раздражением в голосе сказала Жозефина.

— Мне пора, скоро приедет.

— Николай, скажи, а что это так шумит? — Йозеф посмотрел в окно на соседний дом, где, к его удивлению, обустраивались новые соседи.

— Сам пока не знаю. Сегодня утром в пять они пригнали грузовик и стали доставать вещи. Хотя вчера и позавчера я видел свет в доме.

— Очень интересно. Этот дом уже лет десять никто не хотел покупать, — Жозефина произнесла с явной раздраженностью.

— Сегодня приезжает твоя сестра, — напомнила Жозефина. Она терпеть не могла приезда этой самодовольной фифы.

— Да, я знаю, она пробудет недолго.

— Зачем вообще она приехала к тебе?! Прекрасно общались и на расстоянии вы с ней.

— Жозе, она моя сестра! — с волнением произнес мужчина.

— Тцц, — с пренебрежением сказала она.

Она пролистала утренние газеты и направилась в ванную соседнюю, находившуюся рядом с ее комнатой. Проспав ночь у себя в комнате, она любила ранним утром прийти под бок к мужу и поваляться с ним.

Эрика собиралась. Надев нежно-розовую рубашку с приколотой брошью и длинную юбку, заколов волосы, Эрика спустилась по длинной мраморной лестнице вниз, желая по дороге каждому доброго утра.

Внизу уже все собрались. Мать, сидевшая и отстраненно смотревшая на улицу, где надвигались серые облака. Ее карие глаза смотрели все с той же меланхоличностью на жизнь, что при первом взгляде казалось, что ей много лет и прожила она долгую и непростую жизнь и теперь, смирившись с судьбой, сидит и поджидает свою участь. Жозефина выглядела не по своему возрасту.

Ей не было и сорока, и в дни особого празднования она превращалась в совершенно другого человека. В ней начинала бить ключом жизнь. Она всегда могла подбодрить, а на любые невзгоды могла посмотреть через призму своего оптимизма. Но это было лишь по праздникам и на балах. В обычные дни она пребывала в состоянии меланхолии и крайней заторможенности. Слушая во всем своего супруга и давая уроки детям, как нужно жить. Она сидела напротив отца, а тот по обыкновению читал газету и выписывал в свой блокнот, находящийся у него под рукой, карандашом все самые важные вести, обсуждая это потом с коллегами за папиросой-другой.

Мари и Алина сидели на одной стороне рядом, смотрели разные новые журналы, что привезли им. Эрика, пройдя к столу, села в самом конце стола со стороны отца. Иногда к ним присоединялась бабушка по маминой линии, Вильгельма, но она предпочитала завтракать в одиночестве, не желая начинать свое утро с лишних звуков.

— Дорогая, зачем ты надела эту рубашку? — мать с тоской в глазах посмотрела на нее и провела ее взглядом за стол. — Тебе совершенно не идет этот цвет. Лучше бы ты надела серую или бежевую рубашку.

— Хорошо, в следующий раз так и сделаю, — произнесла Эрика, чтобы поскорее начать есть.

День начинался. Пожелав всем доброго утра, Эрика села рядом с отцом. И, приказав прислуге налить ей чашку чая, стала поедать вафли.

Завтрак прошел в хорошем тоне, и девушки ждали приезда тети.

Фрида приехала точь-в-точь к двенадцати и, спустившись из машины, прошла к своему брату, Йозефу. Она была старше его на пять лет. Но выглядела моложе. Куролесив по всему миру, тетя не искала одобрения поведения у семьи, и, вырвавшись из-под крыла родителей, она всю жизнь не была привязана ни к месту, ни к времени.

— Йозеф, а ты постарел, — Фрида обнималась с братом, ее едва заметные морщины на загорелом лице выглядели привлекательнее. Она излучала, как казалось Эрике, спокойствие и свободу. Нежели ее мать, вызывающая в Эрике беспокойство, что и она когда-нибудь будет, точно так же смирившись с жизнью, сидеть и мечтать о другой жизни. Нет, она никогда не даст сломить себя и свой дух.

Обо всем об этом Эрика думала, пока тетя обходила ее сестер и мать. А когда очередь дошла до нее, Эрика улыбнулась тепло, и Тетя, поцеловав ее в щеки с обеих сторон, сделала ей комплимент. О ее красоте и о том, что Эрика напоминала тетю в молодости. Этими словами девушка не могла не вызвать волну негодования у сестер.

Пройдя в гостиную, Фрида сразу уселась на диван, по-хозяйски. Эрика присела по правую руку от нее, а ее отец по левую.

— Я вижу, у вас новые соседи, — Фрида перевела взгляд с платья ее матери, на отца, что, удобно расположившись в кресле, стал курить папиросу.

— Как видишь, Фрида. Но, честно сказать, я не рад этому соседству. Еще непонятно, что это за люди.

— Я знаю их. Это Вальдегрейвы. Сыновья Хемса. Я знала его по молодости, пока он не женился. И зачем он только это сделал? Это его и погубило. Он был прекрасным мужчиной. В полном рассвете лет. А теперь. Тут будут жить его сыновья.

— Вальдегрейв? — с удивлением, смешанным с брезгливостью, произнес отец. — Я знаю их семью.

— Ты так говоришь, как будто это нищие, — Фрида подчеркнула это слово.

— Эта фамилия и бедность — одно и то же.

— Йозеф, не смей в моем присутствии говорить такое. Ты знаешь, как я отношусь к таким заевшимся богачам, как ты! — прикрикнула Фрида. Однако не будем о грустном. Давайте лучше пообщаемся и каждый расскажет тети как дела — Произнесла Фрида, обращаясь к девочкам.

Эрика взглянула в окно, ей становилось все интереснее и интереснее. Это были не просто соседи. В доме жили только мужчины, без единой женщины, и к тому же молодые. Эрике было интересно не столько положение этой семьи, сколько сама семья. Все остальные их соседи были одинаковы, как куры в курятнике. Все вылизаны, все богатые и все придерживающиеся правил. Не было чего-то живого в этом обществе. Не было чего-то, что могло вдохновить этих людей. Они были все как застывший камень.

* * *

Отсутствие сна прошлой ночью давало о себе знать. Хайц стоял и курил шестую сигарету подряд. Он смотрел на восходящее солнце этим летним прохладным утром и думал о своем. В мыслях его многое ворошилось. Семья, друзья, бывшие девушки, которых он бросал и, не помня их имена, оставлял в остывшей постели. Он забыл, когда он начал так жить. Темная комната, где он просидел всю ночь напролет. Кровать с холодными простынями, единственная лампа, перегоревшая еще вчера. Портрет отца, покрытый слоем пыли, и только стол, стоящий рядом с окном, давал понять, что это жилая комната. Деревянный стул с мягкой обивкой, заваленный бумагами и всяким хламом. Они только переехали, и дел было невпроворот. Нужно было подготовить все для приема по случаю их появления здесь. Голова кипела от обилия задач и тем, что все лежало на плечах Хайца. Мужчина медленно размял шею. Когда на него свалилось столько всего?

Наверное, все началось, когда умер отец Хайца. Хемс — военный бравый мужчина, что всегда шел против толпы и был себе на уме. Он не считался с другими, втаптывая на своем пути каждого, кто мешал его счастью. Пронзительные голубые глаза, что смотрели на него, на самого старшего из четырех братьев, и всегда с легкой досадой отводил их. Понимая, какая тяжесть ляжет на его плечи после смерти Хемса.

Отец не любил семью и привязанность и всегда говорил своим детям, что семья и брак — это лишь пустые иллюзии и трата времени. Хайц не помнил, чтобы он прожил в обществе роскоши и семейных празднеств. Они вместе с отцом и братьями вечно скитались по унылым пристанищам и ели в дешевых кабаках. После того как их вычеркнули из семьи. А за что? Мать и отец жили порознь, сколько Хайц себя помнил. Отец в Париже, Мать в Марселе. С годами они отдалились друг от друга настолько, что мать даже не удосуживалась приезжать к ним раз в год. Со временем они оба завели по любовнику на стороне, и их брак, как и их общие дети, был пущен на самотек. Вечно на попечении теть, бабушек и прислуги. Рожденные дети вне брака не жили с ними, да и сколько их было, никто не знает. Последней каплей было то, что их мать Даная слегка с горячкой и через несколько дней от слабого здоровья, подорвавшегося на почве рождения самого младшего брата Вольфганга, ей стало еще хуже. После этого семья матери подала на развод. Считая, что Хемс подрывает здоровье женщины и не сможет ничего ей дать. Хотя отец был не так плох. Явившись после армии, дослужившись до полковника, он бросил военную карьеру ради любви и думал, что эта жертва оправданна. Но это оказалось не так. После развода бывшие сослуживцы и те, кому он когда-то помог, отказались протягивать руку помощи, и мужчине ничего не оставалось, кроме как уйти.

Отец взял Вольфганга на руки, несколько чемоданов и по обеим сторонам Хайца, самого старшего, Отто, второго по старшинству, Густава, третьего по старшинству, и отправился на поиски себя. Себя самого, и он нашел.

Он занимался спекуляцией мелких промышленников, что банкротились в ту пору от натисков крупных компаний и империй. И через некоторое время они смогли выбраться из нищеты. У них появился свой дом, и казалось бы, что все наладилось. Но отца убили в подворотне, пырнув ножом. Никто так и не смог понять мотивы следствия. И дом их опустел. И все заботы и хлопоты легли на плечи двадцатиоднолетнего на тот момент Хайца, как и забота о пятнадцатилетнем Отто, тринадцатилетнем Густаве и семилетнем Вольфганге. Поняв, что в старом доме жить больше нельзя, он выставил дом на аукционе, а за вырученные деньги купил этот старый и, как ему казалось, темный дом. Темный он был не из-за пыли, а из-за одиночества, что окутывало его как паутина.

Прошло пять лет, и забот стало поменьше, однако та злоба и та ненависть к собственной семье не исчезли из братьев. Они не говорили об этом всерьез, но каждый тихой ненавистью мечтал снова оказаться принятым в высшем обществе. А Хайц, не веря в непричастность матери к убийству отца, тихо разрабатывал план банкротства матери.

Хайц встал, хлопнув дверью, он вышел в общий коридор. Не так роскошно, кое-где облезлые стены, запущенный сад виден из окна, грязный фонтан и покрывшиеся мхом статуи, но, смотря на это, Хайц точно понимал, что он приложит все усилия для того, чтобы больше никогда не видеть этого ужаса. Они с братьями достойны лучшего.

— Хайц, ты наконец-то вышел, как прошел вчерашний вечер? — Отто всегда был рядом с братом, его теплая привязанность к нему отрезвляла мужчину и давала понимание, что они нужны ему.

— Отто, ну неплохо, но могло быть и лучше. А все потому, что я нашел для себя кое-что интересное.

— Например? — зеленные глаза Отто всегда у Хайца символизировались с природой. Отто любил кроликов разводить и мечтал, когда они переедут в дом побольше, чтобы у него было много вольеров для их разведения. Кроликов многих пород он любил, и поэтому все в доме было в шерсти. Вся его одежда и даже волосы. Отто был мягким юношей с миленьким лицом, оттого очень выделялся на фоне остальных братьев. Но называли его миленьким редко и то по больше части после ссоры между братьями.

— Например, то, что очень скоро государство собирается взять под расчет и урезать права нефтедобытчиков и торговцев золотом.

— Не может быть! Правда. — Отто мало что понимал в бизнесе, однако он хотел общаться со старшим братом, и общались они на темы непересекающиеся. Но и Хайц, и Отто всегда были рады поговорить.

Послышался выстрел, и Отто немедленно побежал на звук, хотя Хайц прекрасно знал, что это за выстрел.

— Густав! — заорал Отто, только лишь вбежав в комнату и смотря на своего любимого кролика Фрика. Который трясся от резкого звука, а с потолка сыпалась краска.

— Что — Густав? — Завопил блондин с серыми глазами. — Нечего позволять гулять своим кроликам по всему дому, на мои ружья и пистолеты, и ты же знаешь, что я ненавижу их! — Мужчина перезарядил пистолет и положил на кровать.

— А нечего было стрелять, ты мог просто унести его из комнаты! — Еще чуть-чуть, и они сцепились бы.

— Хватит! — При голосе старшего брата оба перестали и опустили свой спор.

— Хайц, ты… — Отто захотел объясниться с братом, чтобы тот встал на его сторону.

— Отто, я знаю, что ты обижен на Густава, но он прав. Отто, мы же предоставили тебе достаточно места, к тому же у Густава аллергия на них. А ты в свою очередь, — он обратился к брату, что стоял победно ухмыляясь, — мог бы не применять такие меры, а просто вынести их из комнаты. Хватит развозить эту чушь, — отчеканил Хайц. — Мне скоро понадобится ваша помощь! А вы занимаетесь ерундой. Сегодня вечером у нас прием. А вы ничего не сделали, для того чтобы помочь мне. Где Вольфганг?

— Он еще спит, — сказал Густав.

— Черт побери, скоро двенадцать утра, какого черта его никто не разбудил? — Хайц выругнулся и злой вышел по коридору и, повернув в сторону комнаты брата, пошел туда. Злость очень ему шла, она делала его красивым, независимым и придавала ему шарм. Густав и Отто стояли и смотрели, понимая, что каждое утро в их доме начинается одинаково. Хайц, раздраженный и невыспавшийся, Отто, кормящий кроликов и ухаживающий за ними. Густав, чистящий свои ружья и пистолеты, вернувшийся с очередной стрельбы, и Вольфганг, самый младший, читающий книги день и ночь.

Войдя в комнату к Вольфгангу, Хайц, глубоко выдохнув, на цыпочках подошел к шторам и распахнул их. Свет с улицы тут же затопил комнату, и юноша, спавший до этого потихоньку, зашевелился в постели и медленно и неохотно открыл глаза.

— Доброе утро, — Хайц как можно мягче произнес эту фразу.

— Доброе, брат, — младшенький потер глаза, и откинув одеяла, сел на кровать, так что его ноги едва доставали до пола.

— Вольфганг, тебе пора вставать, уже девять, скоро будет готов завтрак, мы с братьями будем тебя ждать.

Вольфганг покачал головой и, улыбаясь, не мог не вызвать в брате прилив хороших эмоций. Хайцу всегда было хорошо находиться с младшим наедине, казалось, что только он единственный приносит счастье в их дом. Хайц был за старшего, поэтому организовывал ему учителей и привозил книги.

— Скажи, как тебе новые учителя, которых я нанял на прошлой неделе? — вскользь сказал Хайц.

— Ты знаешь, они довольно неплохие, правда, занудные, — младший продолжал сидеть на кровати свесив ноги.

— Учение никогда не было легким, — Хайц подошел к столу, перебрал книги, лежавшие на столе.

— Ну вы ведь с братьями не так много учились! — запротестовал Вольфганг.

— Мы многое упустили в свое время и наверстывали это уже будучи совсем взрослыми, — произнес мужчина. — Я буду ждать тебя внизу, — проговорил он в спешке и вышел из комнаты.

К Вольфгангу все хорошо относились. Им с братьями было тяжело воспитывать его, они совершенно ничего не знали. Пока отец работал ночью, они присматривали за Вольфгангом.

Хайц же, вернувшись в свои покои, окликнул мимо проходившую Софи.

— Софи.

— Да? — девушка мягко взглянула на Хайца. Мужчину передернуло от ее взгляда.

— Набери мне ванну и принеси новый костюм.

— Хорошо. — Софи тут же удалилась.

Оказавшись в уютной и теплой ванне с приятным цветочным ароматомХайц выдохнул и расслабился. А за дверью толпились слуги. Перед глазами только и делали, что всплывали воспоминания: холодных отелей и борделей, где они спали все на одной кровати, укрывшись одним одеялом, со всеми своими малочисленными вещами, и каждый день приходилось перебираться все в новые и новые места, но самым ярким воспоминанием было то, как один раз постоялица одного из баров не хотела принимать деньги. Пришлось отцу всю ночь колоть дрова, чтобы разогреть печку. Пока у Вольфганга резались зубы, и он всю ночь проплакал. Он сидел и успокаивал брата.

Хайц окунулся с головой в воду, и воспоминания сами перенесли его в прошлое. Как накрывшись одеялом и закрыв уши себе, он лежал рядом с братьями и слышал в соседней комнате смех, а клопы, что поедали его, и вши, кусающие его голову и ползающие по его рукам, не давали ему покоя. Хайц вынырнул из ванны, быстро вдохнув воздуха. По телу табунами бегали мурашки, несмотря на то что кран открыт и лилась горячая вода.

Решив, что на сегодня хватит, он вылез из ванны, накинул полотенце на бедра и быстрым шагом пошел переодеваться.

Хайц вышел из своей комнаты, приказав слугам вычистить ковер, на который он вчера просыпал пепел, а сам поторопился спуститься вниз по винтовой лестнице, отмечая про себя небрежный вид Отто — брюки из серой ткани, рубашка хлопковая плохо заправлена. Видно, брат торопился.

Густав вообще был одет непонятно как: рубашка с подвернутыми рукавами, штаны на подтяжках, синий пиджак Вольфганга и синие штанишки с гольфами.

Сев, он оглядел общий стол, все были заняты своими мыслями.

— Я рад, что все собрались вовремя, не опаздывая. — Хайц посмотрел на Отто, тот прятал глаза. Густав смотрел на то, как Вольфганг уплетает оладьи.

— Так что ты хотел обсудить за столом? — Отто взял из рук прислуги чашку и ждал, пока та нальет ему чаю. Густав нервно дергал ногой под столом, так что весь стол дрожал. Хайц посмотрел на брата, который, в свою очередь, завис и пребывал в другом месте, и когда Густав почувствовал на себе взгляды братьев, только тогда понял, что он слишком уж открыто всем показывает свою сегодняшнюю нервозность, и произнес тихое «простите». Вольфганг сидящий с ним рядом очень удивился сегодняшнему поведению брата обычно от него можно было ожидать чего угодно но только не неуверенности. Он тихо пока никто не слышит спросил:

— Что случилось, брат? — Густав растерялся и застыл с чашкой, которую собирался поднести ко рту, и параллельно обдумывал, что сказать младшенькому. Причиной его нервоза в то утро была обычная рутина. В полдень должны были начаться скачки, однако скакун, на которого он поставил, заболел на той неделе, и Густав все переживал, оклемается он или нет. Он поставил очень большую сумму на него. Полторы тысячи французских франков, и если он их потеряет, то не сможет расплатиться с торговцами по оружию, что, несомненно, дойдет до Хайца, и тот устроит ему взбучку.

— Ничего страшного, дорогой, — Густав отпил чаю и поперхнулся, так как тот обжег ему горло, — скорее кушай. — Вольфганг нахмурил брови, однако больше ничего узнавать не стал и продолжил есть.

— А скажи, когда мы пойдем стрелять по банкам? — Густав прищурился, увидев, что младшенькому не терпится повеселиться. С пистолетами.

— Когда уедет Хайц, думаю, завтра. — Он подмигнул брату, и тот радостно тихонько захлопал в ладоши.

Когда оладьи, которые были у него в тарелке, закончились, он увидел, что на столе остались вафли. Но прислуг нигде не было видно, и младшенький начал тыкать пальцем Отто долго, пока тот не встретился с ним взглядом.

— Подай мне, пожалуйста, вафли. — Отто только сейчас обратил внимание на них, они стояли далеко от Вольфганга, и он протянул их ему. Сам же Отто был занят размышлениями о разведении французских лопов. Они хорошо ценились на рынке, и на них можно было очень хорошо заработать, сейчас у него было их всего несколько пар, однако в самые кратчайшие сроки он займется разведением их, к тому же он планировал заняться разведением шотландских кроликов. Которых он хотел себе заполучить. И поэтому все думал, как поудачнее продать лопов. На сегодняшней ярмарке.

Вольфганг, закончив с основным завтраком, достал книжонку и, налив себе чаю, уткнулся в нее.

Хайц, наблюдавший за тем, как братья мило сидят и завтракают, завидовал их беспечности. И заметив, что он сам не завтракал и ничего не ел, для приличия налил себе чаю и сделал два больших глотка, стал пристально смотреть на братьев. Чтобы те обратили на него внимание. Но они даже не реагировали.

— Я хотел обсудить план, — мужчина хлопнул рукой по столу, так что чашки зазвенели, братья вздрогнули.

— Ты имеешь в виду сегодняшний прием? — Густав покосился на Вольфганга, который был так увлечен чтением книги, что не заметил, как к нему приблизилась гувернантка, чтобы отобрать ее.

— Да, у кого есть соображения? Идеи? Предложения? — Каждый уткнулся в тарелку с едой, и наступила гробовая тишина. Хайц молчаливо закурил, теребя скатерть, никто не хотел об этом говорить.

— Я задал вопрос! — он еще раз повторил вопрос, кусая нижнюю губу.

— У меня никаких идей нет и предложений тоже, — скромно, тихо проговорил Отто, когда Хайц буквально сверлил в нем дырку взглядом. — Ты знаешь, я против насилия…

— Понятно дело, ты же фермер, — почесав затылок, равнодушно прошептал Хайц.

— На меня даже не смотри. Я приношу деньги в семью, ставя на скачки, и тоже не хочу прямо сейчас думать об этом. К тому же ты знаешь, как я к этому отношусь. Этот прием ничего не даст. Пусть пройдет год, полгода. Почему нужно делать это сейчас? — Густав отодвинул от себя тарелку и встал из-за стола. Отто и Вольфганг тоже машинально встали, каждый желал уйти по своим делам и не поднимать больше эту тему. У всех были более важные дела.

— А ты-то что не хочешь? Мне казалось, что пострелять и демонстрировать свою силу для тебя милое дело.

Густав оглянулся и, сжимая кулаки, произнес:

— Я люблю оружие и стрельбу, но убивать я не люблю, — после этого он развернулся и вышел. Хайц проводил его взглядом. Брата он разозлил.

— На меня тоже не смотри, — Вольфганг взял книгу и пошел прочь следом за старшим братом. Ему делать было нечего, и получать от брата, потому что он оказался перед ним не в тот час, не хотелось.

Отто сел, и они сидели и смотрели друг на друга довольно долго, и подсев поближе к брату, Отто также продолжал смотреть. И чуть позже произнес:

— Оставь эту затею, Хайц. Я знаю, что еще месяц назад мы все жили этой идеей. Но сейчас мы относительно неплохо живем и согласись, даже если мы устроим этот прием, ничего уже не будет лучше. К тому же отец нас за это точно не похвалит, даже будучи на том свете. — Хайц выдохнул и приказал принести ему коньяк. Отто был в чем-то прав. Они живут и так неплохо.

— Рвение и силы есть только у тебя в силу своей взрослости и наблюдения за всем, что происходило в то время, хотел отомстить матери. Ты за свою двадцатишестилетнюю жизнь многое успел увидеть и понять, в отличие от нас.

— Я не могу… — медленно произнес Хайц. Он и так ждал много лет, копившаяся в нем ненависть уже начала переливаться через край, — вы были маленькими, чтобы понимать всю боль отца и то, как ему приходилось после ухода из семьи, — мужчина откинулся на спинку стула.

— Все равно, Хайц, — заглянув в глаза брата, Отто умел успокаивать именно так. — Давай сделаем это тогда, когда Вольфганг будет чуть повзрослее и когда ему не придется объяснять, что мир не только в книжках, когда мы станем по-настоящему приняты в высших кругах, когда мы докажем, что не только по крови можно заслужить уважение. Когда мы станем выше, богаче, достойнее, чем семья матери, и тогда нам и преклоняться перед всей верхушкой. В надежде быть принятыми.

Братья переглянулись, Хайц улыбнулся и, потрепав Отто по голове, встав, согласился с ним. Голова была забита совсем другим. Отто прав: если он будет сейчас только и делать, что трать силы на мысли, от него уйдут сделки и реальная прибыль.

Он накинул пальто и отправился на конную прогулку. Нужно подумать, как обернуть ситуацию в свою пользу. Действовать опрометчиво нельзя, к тому же до матери наверняка дошли слухи о ее сыновьях. Которые встали на ноги; наверное, она второй раз вышла замуж, и уже у них имеются сводные братья или сестры в браке.

Он думал об этом все время, пока длилась прогулка. Он любил прогулки в одиночестве и тишине. Вдыхая холодный воздух, он смотрел на то, как низко плывут облака и колосится трава, выросшая за это лето. И ветер, что гулял среди деревьев, когда в лесу, шевеля верхушки сосен и елей, а кедры, что своей высотой закрывают небо, шепчут твою судьбу. За многое Хайц любил лес, за то, что в тишине деревьев ты начинаешь слышать себя и душу. За разговоры откровенные, за защиту, которую дарил лес, и за то, что ты мог обрести силу только рядом с природой. Только лишь среди своих истоков Хайц мог почувствовать, что принят в этом мире, не одинок, пока рядом с ним был лес с ручьями, которые он мог испить, и птицами, он был не одинок, далеко он мог забрести, но всегда найти дорогу обратно.

Он собирался уже назад, когда вдалеке увидел женщину, которую он меньше всего хотел бы сейчас видеть. Он притормозил коня и слез с него.

— Люси, — мужчина галантно поцеловал ее руку. Та отдернула ее при первой же возможности, на ее лице заиграла хитрая улыбка.

— Хайц, я как погляжу, ты решил покататься на лошади, что, в машине укачивает? — Хайц закатил глаза, эта женщина всегда только и умела, что говорить с сарказмом.

— Люси, скажи зачем ты решила испортить мне столь прекрасный день? — Он посадил ее на лошадь и повез в дом.

— Ну, видишь ли, я видела тебя вчера. В банке. Скажи, что ты забыл там?

— Ну ты ведь знаешь, что когда у человек день рождения, его принято поздравлять. Или же это не так?

— Скажи, дорогой, с каких пор ты ходишь на день рождения в богатые круги? — Она спрыгнула с лошади, когда они подъехали. Хайц молча ждал ее на веранде, к которой они подъехали. Разговор предстоит длинный, раз пришла Люси, то просто так она не уйдет.

— А с каких пор ты там появляешься? То, что мой отец по пьяни переспал с твоей матерью, еще ничего не означает. — Люси ухмыльнулась, его манера говорить о прошлом бесила ее. Что толку ходить по пустому дому, где когда-то ты бывал?

— Ну, Хайц, не забывай, что я удачно вышла замуж, — она поправила складки его пиджака, он отшатнулся, ему были противны прикосновения этой женщины.

— Ты вышла замуж за скупердяя и живодера. Георга Либермана. Как он, кстати? Я слышал, что он бил тебя, — Хайц сделал наигранно печальное лицо. — Как ты? Как твой развод с ним? — Люси наступила ему на ботинок, чтобы он умолк. Она ненавидела эту тему, и Хайц напрямую ее коснулся.

— Ты… белая шваль, вот ты кто, я развожусь с ним, и слава богу. И разводимся мы с ним не только потому, что это я такая стерва. Ты, поди, все уже знаешь, на каждом углу об этом твердят.

— Перестань, Люси, — он поднял руки в знак того, что сдается. — Я не собираюсь слушать про тебя сплетни, и твоя личная жизнь мне совершенно неинтересна.

— Хорошо, тогда вот что я тебе скажу: мой муж собирается покупать завод у твоей матери, ты можешь удачно перехватить сделку. Ты ведь этим грезишь? Бедный мальчик. — Хайц напрягся, и жилы выступили у него на лбу. — Не переживай, я сохраню в секрете, что это ты сорвал сделку.

— Как ты?!.. — он осекся на полдороги. — Хотя не стоит тебя недооценивать.

— Кстати, хотела спросить, ты заинтересовался тем домом и даже продал дом отца. — Люси натянула сильнее перчатки.

— Тебе никогда не приходило в голову, каково было находиться в том доме? — Хайц сделал лукавую улыбку.

— Хайц, мы же знаем, что, если тебе захотелось сбежать от твоего страха, это только потому, что ты боишься себя. — Мужчина закурил, выдыхая ей дым в лицо.

— А вот и нет, — Хайц подошел к ней вплотную.

— А вот и да, — Люси упивалась своей правотой и тем, что могла задеть Хайца за что-то живое, что осталось в его сердце.

— Люси, я открою тебе секрет: чтобы брак держался дольше, муж и жена должны быть похожи. — Люси цокнула языком. Ей нечего было ответить. Хотя она вчера очень удачно пришла. Увидев Хайца внимательно следившим за той девушкой. Нет, тут был не интерес, тут было что-то более глубокое, что пускало корни в сердце.

Девушка развернулась и пошла прочь. Но потом остановилась и, развернувшись, решила напоследок сказать еще одну новость. Чтобы не уходить побежденной.

— Хайц, мой муж собирается появиться сегодня у нас на банкете, — сказав это, она развернулась и ушла прочь. А Хайц стоял и смотрел ей вслед. Это было удачным стечением обстоятельств. Если ему удастся наладить контакт с ним, то встречи с ней будут прекрасным дополнением его дня.

Наблюдавшие за этим братья со второго этажа только хихикали.

— Отто. — Густав чистил пистолеты и ружья, разложенные по всей комнате. — Как ты думаешь, когда они уже сойдутся наконец-то?

— Густав, открою тебе секрет. Никогда. — Отто записывал в блокнот названия цветов, что видел у дома.

— С чего ты это взял? — мужчина удивленно спросил, по его мнению, Хайц и Люси идеально подходили друг другу.

— С того, что она старше его на два года. А ты знаешь, Хайц категорически не воспринимает женщин старше его, только ровесниц или младше. — Отто посмотрел на ружье, из которого недавно чуть не был убит его кролик. И сделал жалобное лицо, сердце снова сжалось. Густав, заметив это, убрал его под стол, дабы не травмировать брата.

— Да, я забыл, Хайц, не любит, когда дама его учит, предпочитая учить самому. — Густав заржал во все горло, а Отто закатил глаза к небу. Господи, ну за что ему такой брат, еще и младший?

— Придурок, умолкни! — Отто гневно топнул ногой. Такие фразы Густава выводили его из себя.

— О, милый Отто, прошу меня простить, — наигранно сказал Густав, чем еще больше разозлил брата. — Смею предположить, что в свои двадцать шесть лет Хайц много чего увидел и много чего повидал. И не одна женщина не смеет им командовать.

— Ну да, ты прав, он оставался с тобой, когда у тебя была корь, и помогал встать мне, когда я сломал ногу, и успокаивал Вольфганга, когда тот плакал по ночам от страха.

— В твои двадцать ты не знаешь ничего о жизни. — Густав встал и посмотрел в окно, за которым Хайц прощался с Люси, та что-то кричала ему вслед, а он ее не слушал.

— Ровно как и ты в свои восемнадцать, — подвел заключение брат.

— Скажи, как ты думаешь, он долго будет так сильно нас опекать? Жил бы себе спокойно, — удрученно заключил Густав, убирая инструменты для чистки на место и ружья с пистолетами.

— Не знаю, только лишь чудо заставит его отказаться от этой идеи! Однако я уверен, что Хайц всегда будет нас опекать. Это чувство помогло ему не сломить себя.

— Я не знаю, как ты, но мне все равно, правда, Отто, я не вижу в этом смысла. Отец, по сути, виноват сам. К тому же даже если и будь наша мать последней сумасшедшей, ну и что? Мы не зависим от нее. Не видели ее, прости господи, уж сколько лет… — Густав почесал затылок.

— Около пяти, — Отто вздохнул, на душе было противно и тяжело. Сколько бы он ни пытался переубедить брата, все было без толку.

— Вот именно, пять лет! За это время мир перевернулся, а он все печется о старом. И считает нас маленькими детьми. Как он может жить настоящим? И думать о будущем? — Густав шмыгнул носом.

— Ладно, я пошел, — Отто развернулся и вышел из комнаты. Проходя мимо младшенького, которому совсем недавно исполнилось двенадцать, он мило улыбался. Он наблюдал, как тот играл с кроликами и пытался их дрессировать, как собак, но кролики не слушались его и все время убегали от него.

— Братец, — Вольфганг увидел, как брат за ним наблюдает, и позвал его, — скажи, почему кролики не слушаются?

— Кролики не животные, которых обучают, они для красоты.

— А еще вкусное мясо! — Густав выглянул из-за угла, одетый по-парадному. Вольфганг злобно на него посмотрел, не оценив шутку брата.

— Конечно, куда же без тебя, — проворчал Отто. Вольфганг глядел на брата своими синими глазами, и улыбка засияла на его лице, уж очень он хотел, когда вырастет, походить на брата.

— А куда ты собрался, Густав? — Младший задал вопрос.

— На скачки, — победно заявил Густав, закидывая трость.

— На скачки? Да неужели. Все-таки твой скакун поправился? — Отто не мог не пошутить над братом, за что тот чуть не придавил его ногу.

— Да, он поправился, смотри не опоздай на свою ярмарку в мире животных. — Между братьями чуть не началась драка.

— Ой, как это по-родному, по-нашему, — Вольфганг тихо произнес и услышал захлопывающуюся дверь, и Хайц зашел в дом и быстро поднялся по лестнице.

— Что вы тут так бурно обсуждали? Пока я беседовал с Люси, — он оглядел всех.

— Да так, ничего, обсуждали, когда ты с ней переспишь, — Густав не сдержался. Однако все же хохотнул про себя, чем словил подзатыльник от брата.

— А если правда, что ты с ней обсуждал? — Отто присел на стул, что стоял рядом.

— Скоро будет объявлена сделка матери и ее бывшего мужа, — Хайц проговорил это с некой раздраженностью. Густав снял шляпу и бросил ее на диванчик, стоящий в коридоре.

— Ну и что?

— А то, как думаешь, я мог такое пропустить? — Хайца захлестнула энергия и прилив сил.

— Даже не вздумай хохотать над Люси! — Отто резко и категорично крикнул на него.

— Я и не намеревался, — Хайц разочарованно посмотрел на брата.

— Конечно, за завтраком ты обсуждаешь, как обустроить бал. А потом, встретившись с Люси, заявляешь о ее разводе и сделке ее мужа с матерью. И говоришь, что не собираешься над ней хохотать. Хайц! — Братья переглянулись. Каждый знал, что Хайц смеется.

— Очень смешно! Ты едешь на скачки? — Хайц показал пальцем на часы. — Если не поторопишься, то можешь опоздать.

— Черт! Уже бегу, — Густав схватил шляпу и мигом вылетел из дома и, сев в машину, начал заводить ее, проклиная чертов мотор автомобиля, который не хотел заводиться.

— А вы что тут стоите оба? — Хайц развел руки, Отто переминался с ноги на ногу и тоже поспешил.

— Я вернусь поздно, выставка может затянуться. И выбежал, едва не столкнул гувернантку с лестницы.

— Я хотел поехать за книгами, — Вольфганг машинально выпалил и тоже исчез с глаз брата.

Стоящий в коридоре Хайц, почесав подбородок, решил, что можно и отдохнуть сегодня, и пошел в комнату вздремнуть. До вечера оставалось добрых часов шесть, за это время прислуга должна справиться.

Вечером, прибрав первый этаж, Хайц разрывался между тем, чтобы указывать, что готовить для гостей, и тем, чтобы советовать Вольфгангу, что надеть.

Мужчина был на пределе, однако, успокоившись и глубоко вздохнув, он смог взять свои нервы под контроль. И начать встречать первых гостей.

* * *

Эрика вряд ли отдавала себе отчет в том, кто она для других, однако прекрасно помнила, что богата и всегда окружена людьми. Даже не зная, кто прошел мимо, она здоровалась, как и все на роскошных балах, раскланиваясь и улыбаясь. Ей исполнилось двадцать, а значит, теперь она может быть в благородном обществе и слушать про всякую ненужную чепуху. Она глядела на мир глазами дикой кошки, что двумя брильянтами сверкали в обрамлении черных ресниц, а аккуратные брови делали взгляд хитрее и интереснее. Ее роскошные пышные светлые волосы подхватывал ветер, играя с ними, придавая ей легкости и воздушности, а маленький рост делал ее миниатюрной и выделяющейся на фоне остальных. Комната, что была залита солнцем, с высокими потолками, под самые небеса, дарила свободу. Богатый интерьер хозяев дома, что не поскупились на золото и роскошь, никогда не переходили в вульгарность. Мраморный пол, что слуги полировали не один день, и легкая фортепьянная музыка, дополненная скрипкой, обволакивала помещения, погружая их в состояние покоя.

На этом балу нет ее сверстников, только замужние дамы и мужчины с седыми усами. Все ее знакомые предпочитают проводить время в барах с людьми другого круга. Эрика же проводила время на торжествах с родителями. Здесь она любила все. От захватывающей атмосферы праздника и веселья на вечеринках до сложных тем и разговоров, которые она любила подслушивать. Хотя она редко вступала в диалог, молчание ее не тяготило. Ей нравилось смотреть на то, как ведутся разговоры.

Ее переполняла радость и безудержный детский восторг, когда разносили вкуснейшие эклеры со всевозможной начинкой, которые хотелось попробовать все и сразу, а нежные кусочки мороженого таяли во рту, бутылки игристого шампанского брызгали со всех сторон, а в соседней комнате разливали дорогой виски пятнадцатилетней выдержки, и от джентльменов пахло дорогим табаком. Которым они, курят трубки и папиросы. Лишь молодым людям двадцати-двадцати пяти лет разрешалось курить сигареты, женатые мужчины это считали баловством и всегда смеялись, когда молодежь, входя в их комнату, заходилась в кашле. С таких приемов так не хотелось уходить и возвращаться к учебе и к обязанностям, которые она не любила. Игра на скрипке или занятия языками всегда вызывали в ней лишь раздражение и скуку.

Балы начинались ближе к вечеру. Когда роскошный особняк, стоящий на холме из красной глины, заливает солнце, к концу дня охватывая макушки елей и небольшие каменистые холмики, а летний зной сменяется вечерней прохладой. Первые гости прибывали ближе к семи, и Эрика всегда, выходя из экипажа, смотрела на закат солнца. На юге Франции он был по-настоящему красив. Ярко-золотистый круг солнца заходит за горизонт, оставляя после себя лучи из красно-фиолетовых облаков, что тянутся по небу, а ближе к земле становятся золотистыми, окрашивая поля перед домом в золото. А маленькие фигурки рабочих, что уходили с полей, были почти незаметны на их фоне.

Эрика любила балы еще по одной причине. Наряды — это ее страсть. Она обожала носить платья, что были пошиты самыми лучшими портными Европы. Ее бежевое платье с закрытыми плечами с вышивкой из бисера было дополнено цветком и чудесно на ней сидело, а волосы сколоты несколькими шпильками из серебра, а белоснежные перчатки гармонируют с платьем. Украшения из драгоценных камней отлично сочетались. На таких балах всегда можно было узнать о последней моде, посмотрев на гостей. Обменяться хорошими портными, названием магазинов в Париже. И узнать о лучших ювелирных салонах.

Сама же девушка ела пирожное и смотрела в открытые двери лоджии, в которой толпились гости. Мужчины в прекрасных фраках и белоснежных рубашках и дамы в прекрасных платьях. Темы бесед были разнообразными, начиная от восхищения детьми, заканчивая политикой и войнами.

Зал, где они находились, поражал своими размерами, огромные колонны с золотыми вензелями, по обеим сторонам держали мраморные шары и статуи, что были сделаны лучшими мастерами Европы, а люстры, что висели под самым потолком, заливали комнату своим светом до белизны. Мягкие диваны и кресла, расставленные в комнате и обитые плюшем, делали комнату живой и уютной. А мраморный пол был отполирован. Зеркала во весь рост и ростовые окна были повсюду, а официанты и слуги обслуживали, не оставляя ни на минуту. Переведя свой взгляд с прорисованных мужчин и женщин, Эрика обратилась к мужчинам подле ее.

Она не была красавицей, но у мужчин пользовалась популярностью и вряд ли осознавала, что именно к ней приковано внимание половины поклонников, находящихся сейчас в зале. Возле нее кружили многие поклонники: юноши из домов Бентхайм, они были самыми лучшими скакунами во всей Франции, Штайнфурт — семья рыцарей, защищавшая не одно тысячелетие королевскую семью. Семья Риббентропов, они разводили лучших скакунов и владели лучшими плантациями, среди всех были близнецы Шиленгберы — ее любимчики, Виктор и Эрих. С ними было интересно поболтать и просто посидеть, отдыхая, слушать их болтовню, как сильно они не хотят ехать учиться в Германию.

— Эрика, как ты считаешь, — спрашивал Эрих, обращаясь к ней, ласково беря пустую тарелку из-под эклера, который девушка доела. — Через сколько вылетит Виктор? Мы же оба понимаем, что учиться он не любит.

Смеясь, проговаривал Эрих под испепеляющим взглядом Виктора.

— Ты тоже не сильно усидчив, я хотя бы не получал от родителей за разбитые предметы мебели, — Виктор нашел, в чем упрекнуть брата.

— Ах ты негодник! — Эрика остановила братьев на полдороги.

— Хватит! Я не собираюсь слушать эту ерунду! — Эрика изобразила недовольное лицо. — Вы оба хорошо окончите учебу в Германии и приедете сюда, мы снова с вами будет есть эклеры. Вам уже по двадцать одному, не ведите себя как маленькие дети.

— Да… — запнулся Эрих. — Однако я попрошу твоей руки.

— Нет, я! — выкрикнул Виктор с такой громкостью, что все окружающие невольно посмотрели в их сторону.

Эрика молча выдохнула. Они суетились рядом, как две ее таксы возле ног, и шутили про брак. Единственно, что не нравилось Эрике, — это постоянные разговоры про брак. Все желали ее руки. Она же не желала прощаться со своей свободой. Переведя взгляд на двух друзей, с которыми она провела детство, она улыбнулась. Близнецов можно было узнать по черным волосам и разноцветным глазам, у каждого был один глаз голубой, как кусочек льда, другой черный, как ночь, причем у Эриха левый глаз был ярче, чем правый, а у Виктора правый ярче, чем левый. Издалека сложно было понять, кто из них Виктор, а кто Эрих, однако, приглядевшись, можно было заметить отличия.

Отойдя от близнецов, которые в тот момент переключились на спор друг с другом и совершено забыли об Эрике, она присела за стол к совершенно незнакомым людям чуть старше нее, но еще более скучным, чем близнецы Шиленгберы. Она разговаривала с ними, как приписывали ей правила. Но она должна была делать вид, что ей интересно, ибо по правилам леди всегда должна слушать, что говорят мужчины, и всегда соглашаться с ними, даже если ничего не понимает в этом или имеет свое мнение, чего в большинстве случаев не было.

Слушать, что говорят джентльмены ей, было совершенно неинтересно. Они не говорили о чем-то стоящем для нее.

Эрике и эти разговоры наскучили, и она под предлогом, что ей нужно проветриться, вышла на свежий воздух, что манил ее с самого начала приема. Легкое платье развевалось на ветру, а бежевый цвет прекрасно подходил ей. Она почувствовала чей-то тяжелый взгляд. От него становилось холодно и неприятно, но не решалась пошевелиться.

— Добрый вечер, — жесткий мужской голос заставил вздрогнуть Эрику и недовольно повернуть голову к источнику звука.

Перед ней метрах в двух стоял прекрасный молодой человек чуть старше нее по возрасту, что было крайне необычно. Белокурые волосы аккуратно уложены назад, а пряди челки спадали на лоб. Слегка грубый подбородок и маленькие, вытянувшиеся наверх уши. А маленькая сережка в ухе дополняла образ. Прекрасные ярко-голубые глаза смотрят с такой ясностью, что ее невольно пробивает на мурашки, а крепкое телосложение говорит о его здоровье. Он давно за ней наблюдает отсюда, потому что, поздоровавшись, он даже не шевельнулся.

— Добрый вечер, — Эрика не желала начинать беседу с этим молодым человеком. Однако этикет и манеры не позволили ей нахамить, он буквально поедал ее глазами. — Почему вы так на меня смотрите?

— Как так? — парень подошел еще ближе, и теперь можно было разглядеть шрам на его шее, который он старался скрыть рубашкой. Только взглянув на него сразу, можно было понять, что он не такой, как все ее поклонники.

— Как не джентльмен… — Эрика еще раз взглянула на шею, потом снова на его глаза, от которых не хотелось отводить взгляд, но девушка пересилила себя и отвернулась к солнцу, что уже зашло, однако свет еще остался.

— Я смотрю на вас только потому, что вы мне симпатичны, — парень прочистил горло, и его голос быть чист и прозрачен, звонок, как ручей, и Эрика на этот раз решила, что он шутит. И снова повернулась к нему.

— Вы шутите? Если бы я была вам симпатична, вы бы представились. — Парень удивленно на нее посмотрел, однако пауза, которая была между ними, была неспроста.

— Ах, простите! Я думал, что обо мне тут уже знают все, однако, видно, вам не представился случай узнать обо мне в плохом свете, — произнес он, спеша объясниться.

Эрика напряглась. Она знала всех в этом зале, мужчин и женщин, находящихся на веранде, всех до единого, все они были верхушкой этого города — богачами. Плантаторами, нефтяными магнатами, владельцами железнодорожных корпораций и владельцами горнодобывающих предприятий, владельцами заводов. Но этого парня она видела впервые и даже немного стушевалась.

Он, видя, что любопытство в ее глазах усилилось, смотрел, что будет дальше. Он улыбнулся, смотря, как девушка хочет вспомнить то, чего в принципе не знает.

— Меня зовут Хайц Вальдгрейв. Я принадлежу к буржуазному роду Вальдгрейв, — он подал девушке бокал с шампанским.

— Мы все тут принадлежим к какому-то роду, среди нас нет простолюдинов, — она приняла из его рук бокал и немного отпила.

— В таком случае представьтесь или же вы не хотите открывать мне ваше имя? — он взглянул с интересом.

— Ну что вы! — чуть не подавившись напитком, произнесла она. — Меня зовут Эрика Фюрстенберг. — Эрика поймала на себе его взгляд и поняла, что слишком эмоционально выразилась.

Парень лукаво улыбнулся, и, взяв бокал для себя с подноса у проходящего официанта, отпил немного.

Минуты молчания между ними двумя тянулись слишком долго, Эрика начала было уже думать, что он как и все остальные на балу. Скучный и только и говорит о деньгах и бумагах и ни о чем более. Собираясь уйти, вздохнув, она взглянула на него.

— Скажите, что вы тут делаете? — он повернулся к ней и, прислонившись к балконному ограждению, смотрел на нее сверху вниз.

— Простите, а почему вас это так интересует? — вопрос не столько смутил ее, как озадачил.

— Ну, вам явно не место на этом скучном сборище, тут все говорят о деньгах, вам тут все чуждо, тут слишком скучно для такой пышущей жизнью девушки.

— С чего вы решили, что мне скучно? То, что я решила побыть одна, не означает, что мне скучно.

— Да, однако ваши глаза говорят совсем иное, вы не участвуете в беседе, а еще постоянно смотрите куда-то вдаль, скользя взглядом по толпе, вы ни на ком не задерживаете взгляда. Даже те молодые люди, что крутились возле вас и от которых вы сбежали, не были вам интересны, скорее они были лучшим вариантом для времяпрепровождения, — закончив, он указал на Виктора и Эриха.

— Вы следили за мной? — Он пожал плечами.

— Не больше, чем за всеми остальными в этом зале. Видите ли, когда наблюдаешь за человеческим сборищем со стороны, приходится наблюдать за всеми и узнавать, делать выводы и думать. — Эрика отвела взгляд. Он следил за ней, это подняло в ней волну негодования.

— То, что я не участвую в разговорах, не говорит ни о чем! — девушка развернулась и направилась прочь.

— Как знать, — в заключение произнес он.

Она шла, отбивая каблуками по полу, и мимо проносились резные колонны и столы из стекла и белого дерева, шли официанты с закусками и шампанским, развевались шторы на летнем ветру. Приподнимая свое длинное платье, гордой прямой походкой она направилась в другой зал, к своим родителям, что, сидя за разными столами, обсуждали очередную бумажную волокиту.

Комната была в более темных тонах, и приглушенный свет, смешиваясь с дымом от сигар и трубок, делал атмосферу особенно загадочной. Эрика, зайдя, сразу увидела родителей.

Отец, сидя за столом, играл в покер, и игра неплохо у него шла. Он любил, выпив, сесть за игру в карты. И выпивать ровно до того момента, пока шла игра, как только он начинал проигрывать, он вставал и выходил из-за стола, никому ничего не говоря. Это была его особая позиция относительно игр. Однажды он не проиграл четырнадцать раз подряд, и с тех пор все думали, что он имеет особую счастливую энергетику в игре. За карточной игрой нередко обсуждались сплетни города, новые покупки, дети. Мужчины сидели чуть сгорбившись за столом и попивали виски.

Мать, по обыкновению сидевшая рядом с отцом, отстраненно смотрела вдаль и пила легкий коктейль. Она поглядывала и на Фриду, хлеставшую виски и ничуть не стеснявшуюся этого, с любопытством, чем закончится на этот раз, придется потом отвозить домой, и наутро у нее будет похмелье. Закончила только что разговор с другой женщиной ее возраста — обсуждения воспитания детей и внуков. Подойдя к столу, где сидела ее тетя, Эрика, увидев, что игра закончилась, а новая еще не началась, тихонько подошла к ней и, чуть наклонившись, произнесла:

— Тетя, скажи, а как выглядит наследник Вальдегрейв? — Фридерика посмотрела на нее с вопросом.

— А зачем тебе это знать? — этот вопрос был неожиданным для Эрики.

— Ну, дело в том, что сегодня я познакомилась с Хайцем Вальдгрейвом. Вот и спрашиваю, я сегодня его впервые видела, — женщина полуотшучивалась перед друзьями и брала в руки карты.

— Его зовут Хайц. Поэтому да, ты познакомилась именно с наследником. Как он тебе? — тетя подчеркнула последнее слово.

Эрика от изумления открыла рот.

— Да ты что?! Тетя, я даже не думала об этом.

— Да, дорогая, но все же признай, что он симпатичный, — тетя подмигнула ей.

— Он… этот парень странный, — Эрика была обезоружена словами тети. Конечно, для высших кругов такие люди, приехавшие непонятно откуда и толком не обосновавшиеся здесь, не могли быть парой для такой девушки, как Эрика. Однако что-то было в нем загадочное и непостижимое, в этом Хайце Их не могли нигде принимать и считать равными себе.

— Дорогая, я пошутила, тебе не стоит даже и думать о нем. Иди к матери, поговорите с ней, — с этими словами тетя снова стала играть, а Эрика направилась к матери.

Заметив Эрику, Жозефина подошла к ней, встав с мягкого дивана.

— Дорогая, что ты тут делаешь? Разве ты не должна быть в компании молодых джентльменов?

— Матушка, вы же знаете, что мне очень скучно там! — Мать улыбнулась и повела ее на мягкий диван, обитый плюшем. И, беря бокал шампанского, произнесла:

— Дорогая, ты должна знакомиться с людьми. А иначе как я найду тебе подходящую пару? — Эрика изумленно на ее посмотрела. Она никогда и не думала, что так скоро должна выйти замуж. Однако, придав своему лицу непринужденность и спокойствие, и оглядев зал еще раз, для себя отметила.

У всех здесь присутствующих была одна черта — помощь родственников и сила рода. Если от тебя отвернулась семья, значит, ты потерял лицо и себя.

Однако Хайц был совершенно другой, он держался с бравым успехом и утонченностью. Как будто его семья всегда была с ним и всегда на его стороне.

Начиналась ночь. Перевалило за десять часов, и Жозефина потянула мужа из-за карточного стола в машину домой, так как завтра у него будет похмелье.

Эрика же обратила свой взор на официанта, разносящего кофе, который подавался по окончании вечера. Девушка успела краем глаза заметить, как Хайц входит. Но предпочла отвернуться, чтобы не столкнуться со всепоглощающим взглядом этого молодого мужчины. Взяв чашку с кофе, она маленькими глотками начала пить.

Он же, повернув голову к ней, обратил внимание на ее волосы и платье, что складками было разложено на диване, и ее манеру пить кофе, после каждого глотка вытирать губы салфеткой.

Не только это манило его к ней. Он желал узнать эту непохожую на других девушку.

Когда отец был в машине, а мать распрощалась со всеми гостями, Эрика, стоя внизу, снова ощутила его взгляд, холодный и липкий, цепкий, повернув голову, она увидела его, стоящего на балконе, и встретилась с ним взором. Отведя взгляд от него, она села в автомобиль.

Он же еще долго стоял и сидел, смотрел на то, как отъезжает автомобиль. Ее улыбка и живые глаза манили Хайца, среди всех девушек она отличалась живой душой, пытаясь влиться в общество, которое сломает ее. Ее живую душу и ее характер. Среди всего этого сброда хорошеньких девиц, среди всех этих пустышек она единственная была с чем-то внутри. С жизнью, с пониманием, как она хочет жить. И что жизнь не заключалась только в браке для женщины и в детях. Она была выше всех правил и всех рамок. Он озяб на летнем ветру, вернулся в комнату, где расходились гости. Через час он должен быть дома с братьями, есть что обсудить.

Сидя в машине, Эрика еще долго вспоминала эти глаза. Дьявольски голубые, пронизывающие и видящие тебя насквозь. Хайц показался ей слишком холодным, слишком сдержанным и умным. Его не свалила с ног ее красота, и он увидел ее насквозь, видимо, не станет он еще одним ее поклонником, Эрику это подхлестывало, любой мужчина в городе был очарован ею и сразу говорил ей комплименты, но Хайц смотрел отстраненно на ее. Он был не такой, как другие юноши, что думали только лишь об учебе и семейном бизнесе, он, видимо, желал добиться чего-то сам независимо от того, какие достижения есть у его рода. И каким влиянием он обладает.

Она ехала по ночной дороге и смотрела на небо. Ночь накрыла город, и тускло освещающие улицу фонари вели машину, и редкие повозки, развозившие людей, встречались им по пути, лунный свет заливал главную площадь города, и музыка, что лилась из всех встречавшихся кафе и борделей, окутывала в невидимую дымку легкости. Первые звезды рассыпались по небу. А легкий ветер обдувал открытый кеб. Дома их ждут сестры, что остались дома из-за своего раннего возраста. И полночи не будут давать Эрике спать, пока та не расскажет им все. Жизнь снова возвращается в рутину.

Ночь пролетела быстро, и на следующее утро у нее было занятие языком, но знания никак не шли ей в голову. Она сидела перед Татьяной болванчиком.

— Вы слушаете меня? — Татьяна буквально пробивалась сквозь толщу мыслей Эрики, пытаясь до нее донести сегодняшний урок. Однако все ее попытки были абсолютно бесполезны. Девушка буквально уплывала сознанием куда-то в другое русло. И преподавательница оставила попытки и, поправив складки на своем платье, из которого уже кое-где торчали нитки, села напротив девушки, пододвинув стул. И стала внимательно смотреть в окно, отмечая для себя как, прекрасны ветки рябины, в тишине кабинет, куда обычно приходили все нанятые для девушки учителя, занимались с ней, выглядел по-другому. Солнечные лучи плясали на стенах и доске, на которой Татьяна вовсю пыталась расписать правила английского языка. Парта и учительский стол оставались в покое.

Девушка очнулась тогда, когда где-то вдалеке захлопнулась дверь, и Эрика отошла от своих мыслей и, посмотрев на Татьяну, поняла, что урок идет, а они не занимаются, потому что была где-то в другом месте.

— Простите, конечно, я вас слушаю, — девушка смотрела на сидящую перед ней преподавательницу со стыдом. Что никак не могла сегодня собраться с мыслями. Обычно она не такая, но сегодня она совершенно не в учебе.

— Эрика, вы не выспались сегодня? — Татьяна встала со стула и стала стирать с доски правила. Поняв, что сегодня она ничего добиться от девушки не сможет, она решила действовать по-другому. И просто поговорить с ней. Зависания девушки случались нечасто, но когда такое происходило, ей требовалось немного разговоров, и тогда все приходило в норму. И Эрика на следующее занятие снова была готова к учебе.

— Нет, дело не в этом… — Неуверенно проговорила девушка. Ей не хотелось грузить своими проблемами и переживаниями Татьяну. Девушке и так пришлось несладко, имея французские документы на руках, а в теле шотландскую кровь, она была вынуждена скитаться и искать убежище где придется. Девушка никогда не могла похвастаться большой удачей. Ей все время нужно было обучать, самостоятельно читать ночами, а днем зарабатывать деньги на заводе. Отчего здоровье сильно пошатнулось. Были и обмороки, и кровь из носу. — Просто я сегодня не особо собранна.

— Я это вижу, — Татьяна изогнула бровь. Такое поведение обескураживало ее. Она не знала, чем помочь девушке, чтобы вывести ее из лабиринта мыслей, чтобы не навести ее на самоанализ. — Так что с вами случилось? — На этот вопрос Эрика отреагировала особо остро, она сгорбилась и отвернулась. — Эрика?

— Просто, как сказать… — Девушка начала, неуверенно положив руки на колени, не зная, с какой стороны подойти к рассказу про ее вчерашний разговор с Хайцем.

— Говорите как есть, — сложив руки на груди, Татьяна ждала рассказ, ей действительно было интересно. К тому же такая неуверенность и неэмоциональность были не свойственны девушке, которая всегда входила в класс, распахивая все двери настежь и буквально влетая в него легкой бабочкой, первым делом рассказывала о том, что произошло за неделю отсутствия Татьяны в ее жизни. Они часто беседовали, и у женщины складывалось впечатление что девушке не хватает общения с людьми ее кругозора. Женщина переложила ногу на ногу и, почесав затылок, посмотрела на девушку. Эрика долго собиралась с мыслями.

— В общем, как вы помните, к нам на улицу недавно переехали жить в дом напротив странные люди, — сообщила ей Эрика, так что Татьяна чуть не упала со стула. Пусть слова были сказаны с некоторой циничностью и шуткой, это вывело Татьяну на интерес, и она твердо решила все выяснить.

— Простите, в каком плане странные? — Татьяна приставила стул ближе и наклонилась к девушке.

— Ну, вы еще ведь не слышали про соседей. Ими оказались Вальдегрейвы, — Эрика наклонилась к Татьяне, чтобы сказать шепотом: — О которых я узнала вчера.

— Фамилии мне ни о чем не говорят, вы расскажите, чем именно они странные.

— Ну, странны они тем, что, в отличие от нас, живущих здесь, на этой улице, они построили бизнес на воровстве. И очень быстро влетели в наши круги. К тому же в доме живут четверо мужчин без единой женщины.

— Да вы что! — Татьяна откинулась на стул от неожиданности. Новость и правда была очень громкой и должна была полностью изменить жизнь не только Эрики, но и остальных людей, что окружали ее. А в первую очередь учителей. Да, Татьяна знала про соседей еще на прошлой неделе. Когда, приехав к девушке, она обнаружила, что дорога, по которой она обычно добирается к воспитанникам, перекрыта машинами с мебелью и повозками.

Теперь женщине было понятно, почему Эрика так неусидчива сегодня. Ее вниманием завладели люди, совершенно в чем-то не похожие на нее. И девушке интересно, кто они. Татьяна выдохнула, поняв, что в высших кругах привыкли интересоваться соседями и иметь с ними хорошие отношения. Ведь все так или иначе находятся друг у друга в услужении, и все в одной связке у правительства. Так как в ее слоях общества. Принято было вообще не интересоваться, кто рядом с тобой живет. И порой узнаешь о соседе только после его смерти или когда что-нибудь случается и это начинает касаться всех.

— Вот и я о чем. Вчера я столкнулась с их наследником, Хайцем, и знаете, Татьяна, трудно ему будет тут. Очень трудно. Как и моей тете, которая уехала отсюда и приехала только сейчас. Но и двух дней тут не находится, а уже готова бежать отсюда, — почувствовав, что девушка не одна и что рядом с ней есть человек, познавший горе в замужестве, она приободрилась и уже хотела все рассказать Татьяне, однако та жестом ее остановила.

— Прошу меня простить, ситуация, конечно, необычная, и я даже сказала бы, что интересно, что вы оказались в центре и теперь люди, что видели вас беседующей с ним, явно будут шептать у вас за спиной. Однако вы можете посмотреть на это с другой стороны, — она взяла ее за руку и посмотрела в глаза.

— Знаю, что это действительно странные люди, и мать уже сегодня обещала со мной поговорить. Хотя она будет спорить с моей тетей, которая, не увидев в этом ничего плохого, кинется меня защищать. Эх, почему же столько правил?

— Потому что все мы вечно находимся в одной большой тюрьме, и название ей — общество, только все в разных камерах. — Девушка искоса посмотрела и задергала ногой под столом.

— Пожалуйста, успокойтесь! — Татьяна была очень энергичной, и только последние правила минимального этикета не давали ей и самой начать наворачивать круги по комнате.

— Татьяна, оставьте философию, — девушка грубо отодвинула стул и встала. Ей хотелось все перевернуть в этой комнате. От злости и негодования. Но все, что она могла, — это смириться.

— А что вы можете сделать? — Татьяна проводила ее взглядом до угла комнаты, куда она направилась, и обратно посмотрела на окно, за которым потухало французское лето.

— Ничего, — девушка села и забарабанила пальцами по столу, казалось, что в ней сейчас столько силы, сколько нет у целой армии. Только вот сила эта уходит не на благо. Льется как через дуршлаг.

— В таком случае, пожалуйста, перестаньте пускать свой гнев и начните применять силу в нужном русле, — она глазами показала на тетрадь и снова подошла к доске.

— А что же мне сегодня делать? — Эрика умоляюще взглянула на учительницу.

— Я учитель обычный, я не знаю ничего в любовной сфере и к тому же не люблю давать советы. — Девушка подперла руки под щеки и обиженно надулась — не такого ответа она ожидала.

— Скажите, что бы вы сделали в такой ситуации? — Татьяна пожала плечами.

— Нет, однозначно нет! — Она сказала это так громко, что Эрика обернулась в коридор — не услышал ли их кто-нибудь.

Учитывая любимое занятие слуг подслушивать разговоры и не только, дом превратился за несколько лет в проходной двор информации. Ничего нельзя было скрыть, живешь как на поле. Где всем всё видно.

— А что бы? — девушка смотрела на Татьяну с интересом, взглядом жалобного котенка, видя в учительнице последнюю надежду.

— Ну, для начала выслушала бы мать, а потом посмотрела бы на эту семью по-другому. Я уверена, вы теперь соседи и вы наверняка будете не раз сталкиваться с ним.

— Мне страшно от одного его взгляда.

— Может, это ваше предвзятое мнение. Поверьте, некоторые люди могут только лишь на первый взгляд казаться страшными, а на самом деле быть очень даже добрыми и улыбчивыми. Я уверена, что вы зря на него так плохо смотрите.

— Вы хотите…

— Да, я хочу, чтобы вы взглянули не только с одной стороны. Почему вы делите мир? — Татьяна сказала это с серьезностью.

Эрика вздохнула и открыла тетрадь, перевернув страничку на другом листе.

— Потому что… Иногда не стоит ничего смешивать, ибо смешивание порождает ужас. — Эрика пододвинула баночку с чернилами.

— Ладно, продолжим урок и направим нашу энергию в нужное русло, что толку попусту лить слова.

Татьяна встала, и Эрика согласно кивнула, и урок продолжился.

Татьяна права, что толк пускать энергию не в то русло, она лучше применит ее на Георга, и тот, поняв, что она явно не послушная овечка, сам от нее откажется. Эрика заерзала на стуле от удовольствия и углубилась в изучение правил. Татьяна, видя оживленность девушки, мысленно пожелала ей удачи. Не все так было просто в Эрике, и натворит она еще серьезных дел. Женщина начала заново рассказывать ей урок, и на этот раз девушка действительно собралась.

После обеда у них в саду была запланирована встреча с тетей, однако к ней захотели присоединиться и остальные члены семьи, пришла даже бабушка Вильгельмина.

— Не думала я, что вы, мама, захотите присоединиться к нам сегодня, — мать холодно посмотрела в сторону бабушки. Та сидела вместе с двумя своими детьми и Эрикой, Жозефина сидела на другой стороне вместе с Алиной и Мари. — Я думала, что сегодня вы будете отдыхать. Конец лета все-таки, — съязвила Жозефина.

— Тебя забыла спросить, что мне делать, а что нет, — той же монетой ответила бабушка.

— Прошу, давайте не будем сегодня ссориться, — попытался сгладить конфликт отец. Он терпеть не мог препирательств за столом.

— Никто и не ругается. Просто кто-то тут совсем забыл свое место. Вы лучше расскажите, как вы вчера сходили.

— Знаете, мама, — начала Фрида. — Просто прекрасно. Хайц оказался таким воспитанным и таким услужливым. У них очень неплохой дом.

— Мне не понравилось, — отозвалась Жозефина. — Пыльно, серо и душно.

— Ну не скажи, потолки у них выглядят весьма неплохо. Они переехали только вчера и сразу же устроили прием. Очень неплохо. Для сравнения: ты устроила прием только две недели спустя. — Жозефина ахнула. Такого оскорбления в свой адрес она не могла перенести.

— Ну, знаете ли. У этого вашего Хайца нет троих детей, за которыми нужен глаз да глаз! — Мать посмотрела с презрением на Эрику, а та, опустив глаза, не почувствовала укора. Хотя мать хотела пристыдить ее за поведение, ведь именно она была самой старшей и самой капризной из всех сестер.

— У него есть братья! — отозвалась Вильгельмина. Потому тут вы равны. Ладно, давайте не будем разводить скандал, Йозеф буквально кипит. Я чувствую его напряжение, — бабушка обратилась к отцу, тот сидел и, выпуская кольца пара из сигары, и старался не участвовать в беседе, смотрел за окно на прыжки птиц по веткам.

После обеда, как и было запланировано, Эрика поехала с отцом кататься на лошадях по поместью, находил вечер, и легкие пушистые облака, гулявшие по небу весь день, медленно сползали к горизонту, окрашиваясь солнцем в разные цвета. Верхушки елей и плодовых деревьев, которые росли по соседству, на фоне закатного неба выглядели превосходно. Эрика отпустила поводья и огляделась по сторонам. Ей всегда не хватает этой атмосферы, этих деревьев и хозяйства, не хватает отца, который любит вместе с друзьями поразвлекаться и пострелять по мишеням. Ей не хватает ее коня, его скорости, понимания его природы.

Эрика рассекала воздух и поля, с которых собирались рабочие после тяжелого трудового дня. Сегодняшний разговор был трещиной в их семье. После чаепития Мари и Алина отправились с матерью вышивать, и мать даже не позвала Эрику, хотя обычно это делает.

Вильгельмина и Фрида пошли в библиотеку почитать книги, попутно рассуждая о том, какой все-таки ошибкой было дать согласие на помолвку.

Эрика поддалась внезапному желанию уехать отсюда навсегда. В края, где нету таких правил и сковывающих законов, где мир людей прежде всего строится на свободе человека, а не на свободе чиновников и где люди не зависят от денег. Где-то в тишине, где-то, где ей не придется вспоминать обо всех поклонах и правилах, ежесекундно держа осанку и невозмутимо разговаривать о вещах, в которых она совершенно не смыслит.

Первые звезды рассыпались по небу как крупа на столе. Располагаясь в причудливом узоре на небе. Луна взошла как второе солнце, всходившее и благоволившее всем, кто этой ночью разделит ее пребывание на небе. В воздухе отчетливо пахло сыростью набухших облаков, которые прибывали с запада, и от своей тяжести они вот-вот могли заволочь луну и звезды. Легкий ветер приносил их, заслоняя небо и на завтрашнее утро готовя погоду. Небо стало черным без света в одну минуту, где-то там вдалеке завыла собака, и было слышно ржание лошадей — Они стояли где-то в углу усадьбы.

На ужин готовили утку, Эрика припустила лошадей и помчалась к усадьбе.

* * *

Переваливало за полдень, когда Георг, сидя в своем роскошном особняке, наблюдал за медленно падающими листьями. Осеннее солнце клонилось к горизонту, легкий ветерок продувал мужчину насквозь. И он, плотнее запахивая пальто, продолжал гулять в своем небольшом саду, смотря на то, как увядают розы. И сад медленно готовится к другому времени года. Очередной этап его жизни подошел к концу. И как бы он ни старался его избежать, не получилось. Он не хотел развода с Люси, но допустить, чтобы она тратила его нервы и изводила его, он не мог. Когда они только познакомились, она была тихой и прилежной девушкой, однако по мере того, как Георг преображал ее, она становилась все больше и больше падка на деньги.

Дойдя до конца, он развернулся и пошел назад к главным воротам встречать Люси, которая должна была приехать вместе со своим юристом, чтобы подписать последние бумаги. Целый месяц был утрачен на ругань, суды и разбирательство, однако сегодня в их отношениях будет поставлена точка. Он не мог сказать с уверенностью, что не жалел о разводе с Люси. Нет, она все еще была ему интересна. Однако на разводе настояла именно она. Георг и дальше мог спокойно ублажать жену деньгами и украшениями, но посмотрев, сколько Люси потратила на последнее манто, мужчина всерьез задумался о том, чтобы отказать Люси в продлении финансовой помощи. Конечно, он знал о том, что Люси живет не только на его деньги, у нее есть и свой доход, но Либерману всегда было интересно узнать, что это.

Его юристы находились давно внутри, когда к главным воротам подъехал блестящий черный Mercedes Knight. Из него вышли двое мужчин, одетые в черные костюмы, с тростями. И Люси, богато одетая. В шляпе, украшенной перьями, и полосатом деловом платье, в дополнение к которому она надела брошь из жемчуга с длинными сережками с перчатками.

Георг стоя ждал, пока все трое выйдут, он хотел, чтобы встреча прошла на веранде, а не в душном помещении, поэтому ждал гостей.

— Добрый день, мистер Либерман, — произнес один из юристов, что был толстым и высоким, его усы, уложенные и расчесанные, напоминали Георгу стрелки часов.

— Добрый, — Георг перевел взгляд на второго, худого и маленького, по всей видимости, помощника.

— Здравствуйте, — тихо произнес второй, на что Георг качнул головой в знак приветствия и перевел взгляд на Люси.

— Добрый день, Люси, — Он аккуратно взял ее руку и поцеловал ее, хотя она все это время намеревалась вырвать ее.

— Здравствуй, Георг, — Люси с презрением оценила его внешний вид. Теперь этот дом казался ей чужим и одиноким, а его хозяин — несчастным; при одной мысли, что теперь в этом доме будет жить другая девушка, которая будет точно так же, как и она, выслушивать от Георга претензии и делать то, как он хочет, у нее сжималось сердце. Не желала она такой же участи никакой девушке. Георг не был тираничен, однако его мания и погоня за чужим мнением переходили любые границы. Он угождал всем и не отказывал никому, зато строил жену, чтобы она была похожа на него.

Они прошли на веранду, где слуги подавали чай с печеньем, и адвокаты обеих сторон сели напротив друг друга, Люси села в конце на углу, Георг напротив нее. Она старалась избегать взгляда мужчины, однако пару раз им все же удалось встретиться глазами, однако ничего, кроме холода, Люси не увидела там.

— Господа, если вы не возражаете, я хотел бы кое-что уточнить в документе. — Оба адвоката быстро переглянулись. Люси не обращала на это никакого внимания. ей было наплевать. Если он решил сделать ей гадость, он поплатится за это немедленно.

— Что вы хотели бы? — толстяк поерзал в кресле и потянул свои жирные лапки к общему документу, однако Георг быстро перехватил его и переложил документ в сторону.

— Я отказываюсь обеспечивать материально миссис Люси, свою бывшую жену. — Юристы заохали, а Люси повернулась к Георгу и произнесла:

— Ну, если мистер Либерман отказывает мне в финансовой поддержке… то я не возражаю. Конечно, это неприятно и достаточно обидно. Однако я не могу приказывать ему это сделать, деньги у меня есть, и если мистер Либерман хотел тем самым оставить меня у себя или же вывести на эмоции, боюсь, увы, это у него не выйдет… Однако я бы хотела отсудить однократную выплату, которую муж должен платить по закону в случае развода.

— Конечно, на это я могу согласиться. — Георг подписал бумаги и прикинул, что, если он заплатит ей пять тысяч французских наличными или выдаст чек, это будет намного лучше, чем ежемесячно давать ей.

— Тогда на этом я закончу свое участие, — с этими словами она встала и быстро удалилась в дом.

Дальнейшее подписание бумаг прошло успешно, и Люси, будучи уже бывшей женой, отсудила у него еще пару тысяч, на которую могла прожить всю оставшуюся жизнь, не прилагая усилий. Люси внимательно следила за ним, Георг не мог позволить просто уйти ей, не попрощавшись и не поговорив. Это было слишком просто с его стороны. Однако Люси также и рассматривала версию, что это только ее догадки и она намысливает себе на пустом месте.

После того как чай был выпит и Люси и Георг отпустили юристов, мужчина предложил последний раз посидеть в их гостиной, в которой они провели много времени. Люси, как ни странно, согласилась, хотя он предполагал то, что она откажется, и даже составил запасной план.

— Так зачем ты пригласил меня сюда? — проговорила она томным голосом, садясь напротив камина.

Мужчина медленно сел и, посмотрев на огонь, взяв любимую трубку, проговорил:

— Люси, скажи, ты не жалеешь о разводе? — Та обернулась на него и, посмеявшись, сказала:

— Георг, ты не заболел? — проговорила она сквозь смех, который разносился по комнате. — Скажи… — чуть успокоившись, она продолжила говорить: — Скажи, а почему я должна жалеть? Не ты ли настаивал на разводе в порыве ярости? Когда твой дворецкий увидел меня на улице выбегающей к своему любовнику. — Мужчина выпустил клуб дыма и снова взял трубку в рот.

— Люси, дорогая, — он произносил спокойнее, — да я был в ярости и не думал, что единственным, чего ты захочешь после, будет развод. К тому же неужели тебе так плохо жилось со мной? — Он проводил ее силуэт слоняющимся по комнате с бокалом с шампанским. Сегодня у нее было явно веселое, игривое настроение.

— Георг, я даже не хочу это вспоминать! — сказала она, чуть повысив голос. — Ты запрещал мне все, начиная от сладостей, заканчивая украшениями. Ты запрещал общаться мне с людьми и принуждал общаться с партнерами по фирме или по бизнесу, не понимая, что я совершенно не хочу это делать. Я рвалась в путешествие, ты не пускал меня, комментируя это тем, что нет страны прекраснее, чем Франция.

— Разве это не так? — с задумчивостью произнес мужчина.

— Только лишь наполовину.

— Ну, предположим.

— Ты даже запрещал мне выходить за пределы этого дома без тебя. Ты считаешь это нормой? — Люси закончила говорить и собиралась уже встать, как Георг жестом ее остановил.

— Люси, мне тоже есть что сказать. — Он вытряхнул пепел из трубки и, развернувшись к ней всем телом, подперев лицо, стал вещать:

— Люси, я не хотел путешествовать с тобой, потому что я просто не люблю это делать. Я предпочитаю сидеть дома с книжкой, а не трястись в душной машине или поезде, я не хотел отпускать тебя одну, потому что одной женщине нельзя путешествовать. К тому же что подумают люди? Муж есть, и он позволил ей путешествовать одной.

Люси грубо перебила его:

— Тебя заботит твоя только репутация! — В комнате наступила тишина. Он смотрел на нее. Она на него. Никто не хотел начинать, да был ли в этом смысл? Кричать — бессмысленно. Ничего не говорить — тоже, потому что хотелось сказать слишком много.

— Люси, ты знаешь, я не люблю, когда меня перебивают. К тому же я говорил тебе общаться с моими партнерами, потому что так принято. И ты прекрасно об этом знаешь. Я запрещал тебе носить некоторые украшения, потому что они тебе просто не шли. И я не хотел лишний раз выставлять тебя посмешищем, да и себя. А про то, что я запрещал выходить из дома. Это тоже мера безопасности и приличия. Посмотри, что творится на улице! — с этими словами он протянул ей газету, где на первой строчке красовался заголовок «Убийство на заводе сладостей». Люси села. В чем-то Георг был и прав. На улице и правда было небезопасно, особенно во дворах и маленьких улочках и ночью. Город наполнялся чем-то ядовитым и чужеродным, то ли эмигрантами, которые, как тараканы, заполняли всю пустоту и только и делали, что портили и отравляли жизнь, то ли потому, что правительство все сходило с ума, выпуская законы один хуже другого. А может, потому что люди стали слишком много обращать внимания на душу, походя на психов. Георг внимательно следил за ней. Он попал в яблочко. — Поэтому не нужно на меня смотреть как на убийцу. Я не первый день живу, Люси, и знаю немало случаев смертей девушек, которые умерли по неосторожности и невнимательности своих мужей.

— Ты просто оправдываешься! — Она вскочила с дивана и тут же помчалась прочь до двери. Но, вспомнив, что хотела у него спросить, остановилась в проеме и полубоком проговорила.

— Ты правда возьмешь в жены ту девку? — Георг ухмыльнулся и встал, подойдя к Люси в два шага.

— Да, я действительно женюсь снова, помолвка будет объявлена на следующей неделе, а свадьба будет в октябре.

— Бедная девочка, — Люси проговорила с сочувствием. — Ну почему же ты не можешь выбрать женщину своего возраста? Почему же тебе, тридцатишестилетнему мужику, нужно обязательно молодую и пышущую жизнью девушку? — Георг притих, понуро опустив голову.

Ответа на этот вопрос он и сам не знал. То ли загадка была в его детстве. Где мать была юна и прекрасна и умерла в расцвете лет. То ли на восприятие мальчика повлияло то, что все его детство проходило в кабаре. Он посмотрел на Люси. И в памяти его вспыхнули моменты их свадьбы, когда она рассказывала ему в слезах, что, убегая от собственной матери, что лежала в гробу посреди их чердачной комнаты, и отца, что скончался, Люси нашла приют в одном из ресторанов, которым владел Георг. Увидев тогда молоденькую и неприметную, Георг захотел взять ее замуж. Эта мысль преследовала его с самого начала, как только он ее увидел.

— Не знаю, — честно он ответил. Выходя из воспоминаний, где присутствовала другая Люси. Как она поменялась! Или, может, он ее поменял? Люси жалела, что четыре года провела с ним. Хотя теперь нельзя ничего изменить. Но она хотела узнать пораньше о братьях. А не на балу, когда они, столкнувшись, заговорили о семье и для всех это было удивлением. Люси жалела, что только сейчас смогла найти в себе силы разорвать все связи с Георгом, оставив в прошлом слабую девчонку.

— Если найдешь ответ на этот вопрос, сможешь найти и ответ, почему же я с тобой разошлась.

— Люси, постой! — Георг остановил ее. — Скажи, ты ведь вышла за меня не только потому, что тебе нужны были деньги?

— Конечно нет, — она подошла к нему, взглянув на него с печалью. — Я вышла за тебя, потому что тогда ты был единственным лучом света, как и для этой девушки.

— С чего ты так решила? — он изогнул бровь.

— С того, что сегодня на одном из крупнейших месторождений золота, которое принадлежит ее семье, произошло убийство — десять человек погибло. Кто-то отправил их. Это не первое убийство. Сначала завод, теперь прииски.

— А при чем тут ее семья? — Георг медленно соображал, чем раздражал Люси. Однако та набралась терпения и сказала ему все, что она знает.

— При том, что сделано это будет на их земле и они будут вовлечены, и не дай бог их обвинять. В том, что у них не слишком хорошая охрана, тогда и ее отца, и мать посадят, а девочка останется с тобой. Ты ведь этого хочешь? — Георг медленно покачал головой. Он не желал этого. Это не входило в его планы. Люси только нахмурилась. Она предполагала, что это он.

— Тогда кто это может быть?

— Кто-то третий. И я думаю, что в городе завелся убийца. В том месяце обанкротилась тоже семья на золотых приисках.

— Тут что-то нечисто. Однако я не могу ничего тебе говорить и выдвигать какие-либо версии. Просто защити ее, если что-то пойдет прахом. Ладно? — Георг кивнул.

Наспех распрощавшись и выйдя из поместья, она тонула в догадках и мыслях. Нужно было срочно позвонить Хайцу, может, что-то он знает про эти прииски, а может, это его рук дело. Хотя с чего вдруг? Вопросов было слишком много, однако ответ лежал один: кто-то медленно начинает уничтожать верхушку общества Франции и Германии, в то время как политическая обстановка накаляется, кто-то хочет разрушить общество, которое годами спасало и этот город, и всю Европу, самые влиятельные дома Европы и России управляли страной не для того, чтобы кто-то разрушил их мир.

Женщина вышла и, сев в машину, приготовленную Георгом, поехала в свое поместье. Вспоминала Эрику — чем-то с ней они были похожи. Однако она не могла спасти бедную девушку. Но могла предостеречь ее. Чем она и собиралась заняться по возвращении домой. По правде, Люси не хотела бы больше иметь дело ни со своей семьей, ни со своим мужем, но дело приобретало интересные обороты. Она не хотела выходить из игры раньше времени. К тому же вокруг семьи Эрики много чего замышлялось, и девушка легко могла сломаться и легко могла выйти проигравшей без всего. Люси должна помочь этой бедной, какой она считала Эрику, девушке. На одной силе, что есть у нее, ей не вывезти. Проехав мимо темных аллей, что стояли в последних лучах солнца, Люси остановила машину и поняла. Люси вдруг стало скучно, она ненавидела свой дом, в котором так любила сидеть днем и уходить на ночь. Она любила бродить по ночному Парижу и просто смотреть на рестораны и кафе, где есть чем поразвлечься и есть что выпить, пусть и не самого дорогого вина, но самого прекрасного найти собеседника, который показывал ей этот мир как на ладони. Люси часто бывала в бедных районах и знала, чем там пахнет — жизнью! Жизнью такой, какая она там есть. Бедные районы и бедные люди давали ей понять то, какой будет мир, если убрать из него деньги. Великую человеческую иллюзию. В бедных местах всегда видно, кто такой человек и какой он есть, если ты добрый, то доброта идет из тебя, а не из кого-то другого. А если ты злой, то и злоба идет тоже из тебя самого, из самых потаенных уголков твоей души. Дорога заняла час. Приехав, первое, что сделала Люси, — это набрала Хайца. На том проводе очень должно молчали. Люси, выругнувшись про себя, уже почти положила трубку, однако, когда ответили, Люси была несказанно рада.

— Да, кто это? — Густав, его грубый голос обрадовал Люси, и та впопыхах ему ответила:

— Густав! Это Люси.

— Люси! О боже мой, как давно мы не общались напрямую, что-нибудь стряслось? Ты звонишь не так часто, а если и звонишь, то это знак.

— Да, ты прав. Позови Хайца или же передай ему, чтобы он ехал в ресторан «Францо», он знает, где это находится. Мы обычно там встречаемся, и приезжайте вы с Отто. Дело серьезное, нужно всем подумать.

— Хорошо, я понял.

Густав повесил трубку, а Люси встала и, закрыв двери своей комнаты, отправилась вниз, сев за руль автомобиля, она отправилась в один из дешевых ресторанов Парижа, расположенный где-то в другом конце города. Но был уже час ночи, и, соответственно, на дорогах никого не было.

* * *

Подъехав к кварталу, Люси остановила машину за пять домов до ресторана и, выключив двигатель, осмотрелась вокруг. Небольшие четырехэтажные дома плотно стояли и окружали ее. Гремела музыка где-то вдалеке, но тут все было тихо, пожилые пары, которые в основном жили тут, были среднего достатка и не любили шум. Этот район граничил с бедным, куда нужно было Люси. А там вдалеке начиналась окраина Парижа. Мусорные свалки и пара домов, в которых и располагался ресторан. Много карманных коров и попрошаек были неотъемлемой частью.

Люси проводила взглядом двух пьяных мужчин и, передернув плечами от брезгливости, вылезла и в дешевом платье, у которого кое-где торчали нитки, двинулась вглубь.

Она шла медленно, как бы крадясь, Люси рассчитывала быстрее попасть в теплое помещение, начинался нешуточный ветер, и Люси не хотела замерзнуть.

Пройдя последний дом, она ускорила шаг, оказавшись в бедном районе. Она шла быстро и четко ступала ногой, — не хватало ей еще неосторожно ступить и упасть лицом в грязь и лужи, которые тут были повсюду, из-за этого ей приходилось часто перепрыгивать. Дома бедняков, которые стояли едва держась, напоминали ей о другой стороне жизни. Жизни, в которой может оказаться каждый богач, такой забытый и такой далекой. Люси вспоминала, как они с мамой сидели и смотрели на огни богатых районов, что мерцали вдалеке далекой звездой, и как по вечерам они всем домом собирались и обсуждали новости из богатого мира, если кто-нибудь приносил газету. Люси шла в тумане воспоминаний, такая одинокая и покинутая, она, сейчас обдуваемая ветрами, пройдя по конца, остановилась и, отдышавшись, снова пошла. Она не обращала внимания на непотребные шуточки в свой адрес по типу «Иди сюда, цыпочка». Люси ускорила шаг и поспешила скорее внутрь, когда показалась из-за угла нужная вывеска, и, пройдя несколько луж, ступила на первую ступеньку.

Заведение встретило ее приятным теплом. Теплая атмосфера заведения, состоящая из кафе, сигарет, музыки и добродушного хозяина, выделяла это местечко, несмотря на теплоту вокруг, тут царил уют и покой. Разглядев в толпе Хайца, который, по обыкновению, пришел раньше Люси, поспешила к нему, минуя толпу не очень трезвых мужчин.

— Хайц, здравствуй, — Люси взяла его за плечо, так как он смотрел в одну точку, а точнее на девушку, что вшой носилась по ресторану. Это была молоденькая официантка, принятая сюда пару недель назад. — Хайц!

— А, Люси! Здравствуй, — Хайц пожал ей руку. Люси категорически отказывалась от того, чтобы ей целовали руку и братья называли ее миссис. Она всегда искривляла такое лицо, что братья перестали.

— Неужели ты засмотрелся на официантку? — Люси подперла лицо ладонями. За что она любила подобные заведения, так это за отсутствие этикета и надобности его показывать. Тут дышалось легче и было веселее, чем с программой самый лучших ресторанов Парижа.

— Я? — удивленно переспросил он, показывая указательным пальцем на себя. — На официантку? — показав большим пальцем куда-то в зал. — Не смеши меня, Люси, ты знаешь, любовь не для меня, — он, сидевший до этого полубоком, развернулся к ней теперь всем телом.

— А где братья? — два пустых стула стояли рядом, и нужно было смотреть, чтобы кто-нибудь их не украл, так как стульев в заведении не хватало. В конце вечера их обязательно ломали об голову хозяина.

— Они будут с минуты на минуту. Густав захотел врезать за то, что какой-то проходимец что-то сказал в адрес его автомобиля.

— Он всегда был таким задиристым? Или нет? — Люси приняла сигарету из рук Хайца, тот дал огоньку.

— Да, Люси, он всегда был такой. Они с Отто всегда работали вместе. Густав дрался, а Отто залечивал его раны.

— Ладно, в любом случае, — она проводила хозяина заведения, который сейчас шел встречать кого-то у входа. — Я буду рада с вами посидеть. Я так устала от высшего общества, где каждой твари известно, кто ты есть.

— Люси, — женщина испугалась и вздрогнула от неожиданного голоса Густава, который шел к ним с разбитой губой, но счастливый, как ребенок, разведя руками, а следом за ним шел Отто, все приговаривая: «Постой, я еще не все обработал, Густав!»

— Густав! Отто! — Люси встала, как только они подошли, и обняла их обоих.

— Я тоже рад тебя видеть, — Отто смотрел всегда с уважением к ней, она была для него старшей сестрой, не считая разницы с Хайцем.

— Присаживайтесь, господа, пока ваши стулья не забрали, — в полушуточной форме сказала женщина.

Все трое сели, и Густав остановил мимо проходящую официантку и буквально силой ее удерживал, потому что, недослушав их, она уже спешила к другому столику, попросил у нее напитки — по бокалу красного вина и легкой закуски.

— Так о чем ты хотела поговорить, Люси? — Мужчине не терпелось показать свою силу. Хайц и Отто только тяжело вздохнули.

— Бить не нужно, Густав, я знаю, тебе не терпится показать свою силу, но сегодня этого делать не придется. — Тот состроил огорченную мину.

— Так зачем? Случилось что-то серьезное? — Отто от природы был любопытен в меру и задавал правильные вопросы. Что, несомненно, нравилось Люси в нем.

— Я собрала вас тут, потому что хотела спросить, имеете ли вы отношение к тому, что происходит в городе? — она развернула на столе газету и положила еще несколько. Мужчины с жадностью изучали все, что там написано.

— Нет, Люси, я тоже читал об этих случаях. Но никакого отношения мы не имеем к этим случаям. — Повисла тишина, братья напряглись, подумав, что Люси хочет их обвинить. Но Хайц прервал ее.

— Давайте так, Люси, ты ведь была сегодня у Георга, ты говорила, что у вас сегодня последняя встреча.

— Да, она состоялась, но он не замешан в этом никак, и даже его брак с этой девушкой Эрикой не имеет никакого отношения к этим убийствам. — Густав присвистнул. Так вот почему Люси так быстро всех их собрала.

— Странно. — В это время подносили напитки, та самая девушка. Хайц поднял глаза и столкнулся с необычайно красивыми изумрудно-голубыми глазами, прячущимися за грязной челкой, грубо спадающей на лоб. Девушка принесла четыре бокала и разлила всем вина, принесла закуски. Ее мятое платье цвета осеннего дерева совершенно было не по фигуре. Поставив тарелки, она быстро удалилась, а Хайц еще с полминуты сидел и провожал ее взглядом, пока не услышал позади себя голос Отто.

— А, да, что, простите, я отвлекся, — мужчина снова принял всю серьезность ситуации, хотя дело было пустяковым, он знать не знал, зачем Люси навела столько шороху и столько паники. Несколько убийств из верхушки общества. Не первый и не последний случай.

— Я вижу, ты не слышал, что я последнее сказала?

— Нет, я не слышал. Что-то про убийства и как это серьезно, — Хайц взял свой стакан и отхлебнул из него.

— Нет, мы говорили про мать, — Отто, чтобы сгладить острые углы, ввел Хайца в разговор.

— Мы говорили про то, что это может коснуться и ее, — Густав чиркнул спичками. Коробок попросили мужчины за соседним столиком, и Густав кинул им, сказав, чтобы не возвращали.

— С чего вдруг? — Хайц обратил свой взор на еще несколько заголовков. — Я не думаю, а если и так, то мне совершенно все равно, даже если она там замешана, какую версию этих преступлений я бы ни выбрасывал, то думаю, что, может, и она все это начала делать.

— Откуда такая уверенность? Или это в тебе говорит твое желание ее прикончить? — все замолчали и ждали ответа от Хайца, он встал, надел пальто, что до это небрежно висело на спинке. И, закурив, сказал:

— Я был бы только счастлив прикончить ее самому, но и не возражаю, если это сделает кто-то другой, например твой муж.

— Хайц! Ты хотел сказать «бывший муж»? — отчеканила Люси.

— Да, бывший муж. Хотя в вопросе места вы с ним похожи, — с этими словами он развернулся и, проталкиваясь через толпу, пошел к выходу. Люси смотрела на него холодным отчужденным взглядом. Густав и Отто сидели как немые, им нечего было добавить. К тому же они прекрасно знали, что нельзя лезть в отношения между Хайцем и Люси.

— Я думаю, — она произнесла медленно и задумчиво. — Я думаю, что на сегодня можно и разойтись. До свидания, мальчики, — с этими словами она сама встала и, допив вино, пробралась к выходу с желанием оказаться в своих родных четырех стенах. Густав и Отто заплатили за ужин и вышли на свежий воздух — каждый своим путем добираться, вместе им было непривычно, да и зачем, у каждого были дела еще. Люси была частью их, частью чего-то забытого и самодержавного, что осталось от их отца. Сколько они себя помнили.

И Отто много раз хотел поговорить с Хайцем, что нельзя так с Люси, она много чего делает и много чего говорит им. И юноша твердо для себя решил, что поговорит в самое ближайшее время. Люси была ему как старшая сестра, да и Вольфганг с ней ладил.

Густав, видя луну, каждый раз вспоминал о том, как они пошли с Люси на пикник. Болтали о многом, и каждый раз улыбался. В ней было что-то свое и что-то не от сего мира. Она не была похожа на других людей и дамочек, что ходят все в помаде или румянах и шуршат своими юбками по полу. Она была свободной, легкой, яркой. Густаву было искренне жаль, что Хайц так с ней обходится, и почему он главный?

Люси, приехав в дом, первое, что сделала, — от злости разбила подаренную Георгом вазу, за ней же полетели кружки, тарелки, жемчуга, кольца, шкатулки. Она разносила всю квартиру, да так громко, что на ее шум сбежались соседи — все, кто еще не спал.

— Что у вас случилось, миссис Либермант? — По старым документам она была все еще женой Георга и жила отдельно. Никто не знал, что она принадлежит к семье Хайца.

— Все в порядке, я просто решила на ночь глядя сделать небольшую перестановку, — мило улыбалась девушка — никто не должен знать, что она ужасно сейчас никого не хочет видеть.

— А что у вас тогда такие звуки?

— Просто мебель тяжелая, все хорошо, не беспокойтесь, идите спать. — Соседи дружно согласились, и каждый пошел спать. А Люси с огромным усилием над собой закрыла дверь.

Люси была зла не на ситуацию, а на то, как к ней относится Хайц. Он в упор не считал ее своей семьей, однако Люси, хотел он того или нет, была его семьей, пусть и наполовину другой.

Хайц никогда не брал в оборот, что встать им на ноги помогла именно Люси. Узнал о смерти отца. Она частью из своих денег помогла им устроить похороны, а потом и приобрести этот особняк.

Хайц действительно был слишком погружен в мысли о другом. То ли о жизни, которая его не устраивала. То ли о свободе, которой у него не было. Он должен был подавать пример братьям и держать семейный бизнес на плаву. Теперь, когда они снова оказались в высших круга, его бизнес мог быть поглащен кем угодно.

Неделей позже они должны были снова увидеться с ним. Только теперь на приеме в честь дня рождения средней дочери их соседей. И хотя жуть как не хотела идти, пришлось взять волю в кулак и принять приглашения.

Хайц, конечно же, будет не в восторге, но ему приходилось улыбаться.

День рождения Алины прошел, как и полагалось, сначала в очень семейном кругу, а потом и в особняке, где собрались многочисленные гости. Солнце клонилось к закату, последние лучи пробивались сквозь толщу облаков, создавая дырки в небе, через которые можно было увидеть небо, заслоненное облаками. Эрика смотрела из окошка своего дома, как солнце заходит за горизонт и, охватывая верхушки деревьев и зданий соседних домов, постепенно покидает землю. Со второго этажа было видно, как к их дому подъезжают машины одна за другой, всех людей, которые приезжали, она знала по имени и фамилии. Это были знакомые отца и просто люди в высшем обществе, которые имели влияние, и не пригласить их сегодня было бы большой ошибкой. Она также видела и своих многочисленных поклонников, которые прибывали и, стоя позади своих родителей, тихо о чем-то переговаривались. Единственных, кого не было, — это Виктора и Отто, они не смогли приехать из-за учебы, о чем сообщили в своем письме к Эрике, чем та было ужасно огорчена. Теперь вечер пройдет еще скучнее. Эрика закрыла окно. Ее внешний вид ее совершенно радовал, платье персикового цвета, с длинными рукавами, ленточки и множество шпилек, поддерживающие ее прическу, и тугой корсет, который еще чуть-чуть и переломает ей все кости. Девушка вздохнула и вышла из комнаты, внизу под множеством люстр и легкой мелодией толпились гости, переговариваясь и здороваясь друг с другом. Эрика не желала попадаться на глаза сейчас большому количеству людей. Здороваться с ними, как она это любила делать, и есть сладости. Сегодня у нее совершенно не было на это настроения. Вместо этого она предпочла свернуть на вторую лестницу, по которой в основном ходили слуги, она была как бы в обход главного зала. И медленно спустилась по ней. Да так, чтобы ее никто не увидел. Она кралась по собственному дому, не желая привлекать ничье внимание. Эрика была удивлена и раздосадована. Не сильно она хотела, чтобы сегодня было так много гостей. Как и другие ее поклонники, которые то и делали, что смотрели на нее. Алина была в центре внимания всей публики, и Эрика была очень счастлива, что сегодня все внимание принадлежит ее сестре. А не ей. Алина стала на год старше. А значит, теперь ей придется следить и отвечать за сестру на балах и приемах. Что не являлось для Эрики счастливой новостью.

Эрика тяжело вздохнула и оглядела зал, где они сидели. Когда ее взгляд зацепился за что-то очень симпатичное. Эрика внимательно на это смотрела, прежде чем поняла, что это кусок ткани платья девушки, богато разодетой в синем бархатном платье, руки ее украшают два брильянтовых кольца, Эрика никогда не видела так богато украшенную женщину, обычно дамы предпочитали не сильно переборщить с украшениями, однако эта незнакомка была выше всех правил, она стояла и разговаривала с Виктором. Они очень мило беседовали. Незнакомка не стеснялась эмоций и не притворялась, что уже насторожило Эрику. Она была живой и веселой, пила шампанское в два глотка и не скупилась на шутки с Виктором, который от смущения не знал куда себя деть. Таким поведением она напоминала Эрике ее тетю Фриду. Сидевшую сейчас с джентльменами в курительной комнате.

Незнакомка, увидев, что на нее смотрят, попрощалась с мужчиной и теперь развернулась к Эрике и посмотрела на нее. Эрика опустила глаза, потому что смотреть в упор было нельзя. Эрика уже пила шампанское, когда за своей спиной услышала «здравствуйте». Повернувшись, она поздоровалась с девушкой старше нее, но ненамного. Это оказалась Люси, сестра Хайца, про которую он говорил, девушка и правда была очень симпатична и чем-то отдаленно напоминала мужчину. Уверенный взгляд, которым она обвела зал взглядом, смотря на всех присутствующих с неподдельными презрением, широкая улыбка и четкость в голосе.

— Вы очень похожи… — Эрика не успела закончить.

— На Хайца. Я знаю. Вы не первая, кто проводит между нами параллель, — Люси стояла в своем роскошном платье из бархата и с многочисленными украшениями. Которые она купила на деньги Георга. Брильянтовые серьги и два кольца украшали ее руки. Она широко улыбалась, закончив пить шампанское, женщина взяла второй бокал. Ей было ничуть не стыдно, ей нравилось то, что на нее все поворачиваются. А Георг, заметив ее сегодня, чуть не лопнул от ярости.

— Вы с ним близки?

— Мы? — Люси не думала, что Хайц произведет такое впечатление на девушку. Рассказывая об их первой встрече, Хайц отметил, что эта девушка совершенно была не в своей тарелке. И теперь Люси понимала почему. Эрика отдаленно напоминала чем-то саму Люси, когда та была такой же молодой. Энергия, души, которой была наполнена Эрика, совершенно не было места в тех рамках, которые были в обществе, где она родилась.

Это общество создано для людей обезэнергиченных. Таких как Георг, для которых внешняя фальшивость важнее содержимого.

— Нет, мы не так сильно близки с Хайцем, как мне бы хотелось, однако я все же его сестра, — женщина, наклонив голову, проговорила.

— Наверное, хорошо иметь брата, — Эрика умолкла, стыдясь своей бестактности и отсутствия вежливости, смутилась. Люси, увидев, в какую неловкость вогнала себя Эрика, попыталась скрасить ситуацию:

— Дорогая, не стесняйтесь говорить то, что вы думаете, я не пристыжу вас. Я терпеть не могу эту фамильярность и еще ложь, которая расхаживает в высшем обществе. Да, Хайц — хороший мужчина. Он через многое прошел, и, в отличие от ваших поклонников, он знает жизнь.

— Что вы имеете в виду? — переспросила Эрика.

— О, дорогая, перестаньте! — воскликнула Люси и, взяв Эрику за руку, отвела ее в сторону. — Посмотрите вокруг. Думаете, в этом зале есть люди, способные выжить, если их бизнес пойдет крахом? Или нет, давайте не так. Думаете, тут есть люди, способные понять, чего хочет их душа. Может, Эрика, душа вашего отца хочет спокойствия и мира, а не бесконечных поездок и встреч. Или ваша душа, например, хочет свободы и легкости, а не подчинения вечным правилам. Думаете, я не замечаю, как вы стараетесь держать себя в руках? Тут нет ничего, что могло вызвать во мне эмоции, только если смех, однако эта ситуация абсолютно меня не беспокоит и не тревожит. Я могу дать вам совет? — Девушка закивала, и Люси произнесла: — Ничего не бойтесь! Не бойтесь, если что-то кажется вам невыполнимым или что кто-то указывает вам на ваше якобы место в этой жизни. Запомните, вы не являетесь ничьей собственностью, вы не принадлежите никому. Даже если вы хотите кому-то принадлежать или чтобы кто-то принадлежал вам!

— Но разве это правильно? — Эрика сказала не подумав, ей казалось, что правилам нужно следовать и идти по правилам. Что всегда нужно иметь кого-то, кто сможет главенствовать над тобой или хотя бы присматривать, невозможно полностью уйти в свободу, ведь она граничит с сумасшествием, философией, отшельничеством и изгойством.

— Дорогая, то, что является нормой для вас, не означает, что является нормой для кого-то другого. Современное общество устроено так, что правительство хочет, чтобы как можно больше людей хотели одинакового и не требовали того, что отличало бы их от других. И тогда все будет хорошо. А еще лучше, чтобы люди перестали думать. Потому что это большая проблема для правительства. Все будут похожи друг на друга, и нигде не будет войн, ведь война возникает по причине того, что люди разные и сталкиваются. А если все будет у всех одинаковым, то и войн, и бед, и нищеты не будет.

— В чем-то вы правы, однако не будет ли этот мир совершенно глупым и нецелесообразным?

— А вот тут вы совершенно правы! — Люси хотела продолжить беседу, но, к сожалению, Хайц подошел.

— Дорогая Эрика, я не хотел бы, чтобы моя сестра вам сильно докучала, — мужчина выглядел особенно хорошо сегодня: белоснежная рубашка и черный костюм-тройка, волосы зачесаны назад и белоснежная как мрамор кожа.

— Ну что вы, — Эрика взглянула на них обоих. Они были близки, без притворства, как у них с сестрами. Да, они отличались, но что-то их сближало больше, чем кровное родство ее с Алиной и Мари.

Сегодня Эрика взглянула по-другому на Хайца, теперь перед ней почему-то стоял совсем другой человек. Рядом с сестрой он не казался таким холодным и таким жестоким, а его холодный взгляд смягчился. Эрика еще раз посмотрела на то, как он уже брал сестру за локоть и уводил ее, а Люси все протестовала и не хотела. Разносили напитки, и все кружили в правом углу зала в танце, но Эрика не замечала этого всего, она увидела, что свет стал теплее и что оси как-то замерли.

Хотя сердцем все еще она хотела видеть Хайца, что-то в нем притягивало ее теперь, и не казался он ей таким холодным и черствым. Хайц открывался с другой стороны, и девушка, если бы ей предложил Хайц сбежать, сбежала бы. В глубине души она хотела сбежать, и Хайц казался ей единственным, кто мог бы вместе с ней согласиться и сделать это. Эрика смотрела на него, и он был все больше симпатичен ей. Как человек, олицетворяющий то, что она не могла себе позволить. Он был мужчина, и на его поступки не смотрели столь осуждающе.

Хайц чувствовал постоянный взгляд Эрики на себе и постоянно оборачивался, дабы поймать его. Но ему это не удавалось. На день рождения был приглашен не только он, но и Отто с Густавом. Что для них всех стало большим приятным сюрпризом.

— Хайц, если ты сейчас же не прекратишь вертеться по сторонам, я сам тебе откручу твою голову. Что ты там увидел? — Густав стоял как на иголках в свой первый выход в общество. Был крайне возбужден и все повторял за старшим братом Отто или Хайцем.

— Нет, ничего, просто хотел кое-что прояснить, — медленно произнес Хайц и повернул к нему голову.

— Ничего себе, — воскликнул Густав. — Ты посмотри, сколько тут хорошеньких девиц, — Густав провел рукой по залу.

— Густав! — пришикнувший на него Отто заставил брата замолкнуть. — Когда ты научишься выражаться не так грубо? Они все замужние женщины. К тому же я тебя уверяю, тут нет для тебя девушки.

— С чего ты решил? — младший решил не сдаваться просто так.

— С того, что тут женщины привыкли быть за мужчиной и никак не соревноваться с ним.

— Ну тогда скучно, — состроил грустную мордочку Густав. — Хайц и Отто только закатили глаза. Отто вел себя мягко, сдержанно и очень любопытно. Он за короткое время обошел все комнаты, в которых были люди, похвалил интерьер хозяев и сказал об их красоте сада.

Хайц же увидел в толпе Люси и поманил ее рукой. Она уже успела отойти от них. Люси сегодня была крайне возбуждена, она перебегала от одной группы людей к другой, и Хайц никак не мог за ней уследить.

— Только не говори, что ты… — он не успел закончить.

— Что я говорила с их тетей? Фридерикой. Помнишь, отец, может, упоминал о ней вам. Когда-то в молодости они были очень близки. А Эрика… — быстро ответила девушка. — Ну да. А она неплохая, тут где-то должны быть две ее сестры, с которыми она, судя по всему, не сильно ладит.

— С чего ты решила?

— Если бы они ладили хорошо, то они были бы рядом с ней, а не порознь. — Хайц закатил глаза.

— Это ничего не значит, и вообще, Люси, иди попей шампанского. Не ты ли приволокла нас сюда? И сама пришла, чтобы посмотреть на Георга, своего бывшего мужа?

— Да, это сделала я. Но прошу, Хайц, не порть мне настроение.

— Оно у тебя слишком счастливое сегодня, — подвел итог мужчина и отпустил Люси.

— Я приволокла тебя сюда ради Георга, который все порывался с тобой поговорить то ли о твоем бизнесе, то ли о сделке на драгоценности, которые он хочет, чтобы ты ему возил.

Хайц закатил глаза.

В это время Хайц вышел в сад, надеясь, что Георг прибудет лично, однако он через посыльного передал бумаги, которые сейчас держал в руках.

Остаток вечера прошел в теплых тонах. Эрика немного повеселела от шампанского, что ударило ей в голову. Она даже шутила. Вечер проходил в прекрасных тонах, и Эрика проводила время в компании тети и бабушки. Однако, устав от разговоров, девушка быстро пробежала в темную комнату, заставленную диванами и креслами, настольными играми. Эрика села на диван и стала смотреть за гостями. Во тьме комнаты ее нельзя было увидеть, а вот она хорошо всех видела. И, расправив складки на своем платье, она посмотрела налево, направо, но ничего любопытного не заметила.

Мимо нее так же ходили гости: дама из дома Алефель, мужчина высокого роста, с тростью, преклонных лет Эдуард де Боже‎, юноши, что искали с ней встречи, будучи ее поклонниками, они спрашивали у проходивших официантов: «Скажите, а мисс Эрика еще не появлялась?» И тот лишь, опуская глаза, говорил: «Нет», и те разочарованно уходили прочь. Эрика так и сидела бы в этой темной комнате, чуть прикрытой шторами снаружи. Вот прошел дворецкий и, ругая про себя новеньких за открытые двери, захлопнул двери комнаты, в которой сидела Эрика. А та даже не успела ничего сказать. Только открыла рот, зажегся свет лампы откуда-то из угла. Девушка вздрогнула и хотела закричать, но строгий мужской голос ее остановил.

— Мисс Фюрстенберг, прошу, не делайте такое удивленное лицо. — Эрика вгляделась и увидела знакомую фигуру. Это был Хайц Вальдгрейв, с которым они беседовали сегодня. Мужчина сидел в углу комнаты, скрестив ноги и смотря на нее обыкновенным взглядом.

— Почему вы здесь? — это первое, что пришло в голову Эрике. Мужчина удивленно развел руками.

— Захотел отдохнуть, — он вынул из кармана пиджака часы и посмотрел на время.

— Тогда почему вы не с гостями? В зале полно углов, где нет такого большого количества людей. — Эрика села на диван, на котором сидела до этого, и в слабом свете лампы увидела его улыбку, такую мягкую и добрую.

— Видите ли, я не люблю людей в больших количествах. Даже сидя в углу посреди залитого светом зала, я ощущаю их присутствие, это раздражает меня. — Он встал и в два шага оказался с ней рядом на расстоянии руки. На нем был черный и идеально сидевший костюм, начищенные ботинки и цилиндр, который он держал в руке. По нему нельзя было сказать, что он был выброшен своей семьей.

— Тогда зачем же вы пришли сюда? — Вопрос заставил Хайца сдержать смешок в адрес Эрики. Какой же Эрика была еще молоденькой.

— Скажите, мисс, вы и правда думаете, что на приемы хотят только для того, чтобы повеселиться или же поговорить с людьми? — Вопрос озадачил девушку. И видя, как ей тяжело найти ответ на вопрос, сказал сам: — Люди ходят на приемы по причине того, что им слишком скучно дома. Они выходят в общество, чтобы их не захлестнула волна отчаяния и копания в своей жизни. Нельзя всегда сидеть в четырех стенах, нужно время о времени чем-то наполняться. Для одних это ситуации, в которые они попадают. Для других это люди и общение, есть кто, наблюдая со стороны, наслаждается трудом кого-то, и этого им тоже хватает. Однако всегда человек выбирается в общество для единственной причины наполнить себя.

— Но разве разговор с людьми — это? — девушка не знала, как подобрать слова. Хайц оказался непростым человеком, впервые Эрике было интересно общаться с мужчиной. Не строить из себя дурочку и не казаться слишком молчаливой, слишком детской, взрослой. Она была собой рядом с ним. Она могла позволить себе практически все. Засмеяться в его присутствии или обидеться, хотя эта бы обида не имела под собой никаких поводов. Она не боялась показаться не той, прекрасно зная, что Хайц не тот, с кем ее сведет судьба. Их встреча по воле судьбы происходит просто из-за обстоятельств, которые подстроила вселенная, и больше ничего не значит.

— Я имею в виду интеллектуальный разговор, разговор не просто для того, чтобы поговорить, потому что в молчании еще страшнее сидеть. И нужно срочно чем-то заполнить пустоту. А разговор, когда и ты учишь собеседника, давая ему о чем-то подумать. И когда он чему-то тебя учит. Это непросто, и я встречал мало людей и не хотел отпускать, хотя их уносила от меня судьба.

— Неужели вы пришли сюда просто посидеть в этой комнате? И поговорить со мной? — Хайц подпер голову рукой и отрицательно покачал головой. Лицо Эрики в миг преобразилось.

— Отчасти я пришел сюда посмотреть на вас и посочувствовать вам, потому что это действительно печально. — Хайц закурил сигарету. — Семья, которая пытается выглядеть счастливой, а на самом деле хранит великую печаль. Я пришел сюда поздороваться с вашей тетей. Которая была знакома с моим отцом, — после некоторой паузы сказал он. — Они когда-то были очень близки. Но потом мой отец женился на другой. А ваша тетя уехала из Парижа, — выпуская дым изо рта, произнес он.

— Я это знаю, однако мне было бы любопытно узнать про вашего отца. Тетя говорила, что он был человеком военным. И она жалела его. Брак убил его. — Хайц стряхнул пепел с сигареты в пепельницу. Эрика продолжала так же сидеть.

— У вас будет такая возможность! Знаете, Эрика, я не хочу оставаться здесь больше ни минуты и намерен уйти сейчас же. Как насчет того, чтобы поехать со мной? Вы сможете сбежать? — Эрика наклонилась ближе. В ее глазах вспыхнула радость и любопытство. Оставаться на этом скучном балу она не намерена. И к тому же почему бы и нет?

— Но ведь это против правил. Я не могу просто взять и вот так сбежать, — Эрика боролась с собой. Хайц видел это. Он знал, что Эрика поедет с ним. И уже примечал места, где он ее прокатит. — Вы ведь не скажете про этот вечер? — с мольбой она взглянула на него.

— Я считаю, что это честно по отношению к вам. Вы слишком молоды, и проводить все время вот так — это неправильно. Я считаю, что молодость полностью, как и детство, принадлежит человеку, и только зрелость и старость он может посвятить обществу. Но никак не наоборот. К тому же одна поездка ничего не сделает. Решайтесь, Эрика. Вы не пожалеете. К тому же, признаюсь, вы единственная стоящая девушка тут.

— Говорят, что вас лишили семейного герба и фамилии?

— Отчасти это так, но не совсем. К тому же какая разница? Лишили меня фамилии или нет. Если со мной все равно считаются, как и раньше считались с моим отцом.

— Вы так говорите, как будто для вас это не имеет никакого значения! Семья — это ведь важно! — чуть повысив голос, промолвила девушка.

— Да, важно. Но только тогда, когда ваша семья может вам что-то дать и не использует вас как оружие или вещь. — Эрика повернулась к нему всем телом.

— Вы.

— Нет, Эрика, я не клоню к тому, что вы вещь. Однако скажите, Эрика, вы ведь жаждете больше всего на свете — это вырваться из этого порочного круга. Из этих правил, условностей. И формальностей. Вы сами можете устанавливать правила. И вы больше этих правил. Я не встаю на вашу сторону, просто говорю, что вы не созданы, чтобы сидеть в четырех стенах. — Он встал, взял цилиндр. — Мисс Эрика, мне искренне вас жаль, — с этими словами он откланялся и пошел из комнаты.

— Хайц, постойте! — Он остановился. — Я еду с вами. Сейчас же! — Хайц улыбнулся и чуть наклонился вперед, пропуская даму.

Яркий свет сразу ударил по глазам девушки, у девушки проскальзывала мысль, что он не такой уж и холодный, как показался ей при первой их встрече.

Слова Хайца не выходили у нее из головы, а от количества гостей и шума, происходящего вокруг нее, у нее заболела голова.

Они прошли к заднему двору, где находилась машина, на которой приехали братья. Люси как самая старшая приехала отдельно от них.

Хайц уже хотел уехать, однако, увидев Георга, попросил Эрику сидеть в машине, а сам вышел из нее навстречу мужчине.

— Мистер Хайц, — Георг, стоявший рядом, поплелся к нему медленной и ленивой походкой, он издалека наблюдал за ним.

— Здравствуйте, мистер Либермант. — Они учтиво поклонились друг другу. Под звон бокалов и легкой музыки Хайц обратил внимание на нервозность этого мужчины. Его глаза не смотрели с ясностью на происходящее, а больше с какой-то туманностью и иллюзорностью на происходящее.

— Скажите, мы с вами можем поговорить где-то в другом месте? — Собеседник кивнул. Они вышли за угол дома, протискиваясь сквозь плотное кольцо людей, которые ждали, что принесут еще шампанского, и завернули в проулок.

— Так о чем вы хотели поговорить, мистер Либермант? — Мужчина, услышав вопрос, огляделся и, подойдя, шепотом стал говорить:

— Мистер Вальдгрейв, я слышал о ваших темных делах. — Хайц напрягся, о каких? О его темном прошлом или же настоящем? Но продолжал молчать. Меж тем Либермант продолжал: — Я знаю о том, что вы живете, проворачивая незаконные сделки и зачастую убивая собственников разорившихся предприятий.

В ответ на это Хайц громко засмеялся, чем обескуражил своего собеседника. Георг в полном непонимании и неовладении ситуацией уставился на него.

— Мистер Либермант, ваши обвинения беспочвенны. Во-первых, если вы о тех убийствах на приисках, то это совершенно не моих рук дело. К тому же прииски не мой конек, — четко отчеканил Хайц. Во-вторых, я с братьями живу очень спокойно, зарабатывая на скачках и ведя относительно скромный бизнес. Мне принадлежит кафе в одном из бедных районов Парижа. Не буду говорить какой. Вы ведь все равно не знаете, что такие существуют. Такие люди, как вы, уверены, что бедности вообще не существует. — Хайц поправил манжет. — В-третьих, если вы хотите сотрудничать, основу чего составит антиквариат, который я вожу из Америки и Германии, а также из Мексики, я всегда к вашим услугам. Наверное, это единственное, что я делаю незаконно. Однако, как я знаю, провозить вазы в виде сувенира не запрещено законом. Всего хорошего, мистер Либермант, — сказав это, Хайц направился снова в дом.

Он ненавидел таких людей, как Либермант, ничего не знавших о жизни и не имеющих ни малейшего понятия о человеческой природе. Хайц смог быстро среагировать. И не открыть свою тайну, плохо было бы, если он заподозрил бы его в тех убийствах и пустил полицейских в их дом. Тогда незаконный склад оружия, хранившийся у Густава, попадет не в те руки и коллекция марок у Вольфганга, а про редких кроликов Отто и говорить нечего.

Теперь он понимал, почему Люси так яростно реагировала, когда он лишний раз напоминал о нем. Хайц все продолжал смотреть на гостей в зале. И вспоминать Люси, которая не смогла прийти сюда. А очень зря, он хотел бы посмотреть на ее реакцию и разговор с Георгом, хотя, наверное, в этом разговоре не было бы ничего интересного. Хайц выдохнул, начинались сумерки. Первые звезды выходили на небо, рассыпаясь в хаотичном порядке. А луна светила сегодня не очень ярко. Из-за облаков, что проплывали по небу, к завтрашнему дождю веяло холодностью и сыростью, наступала настоящая осень, промозглая и нехорошая осень.

Однако Хайца это не волновало. Его ждал прекрасный вечер. Эрика сидела, и улыбка не сходила с ее лица. Так в новинку было ей это все. Они проехали по мосту, проложенному через Сену. И повернули на Елисейские поля, и Эрика в шутку сказала:

— Хайц, скажите, а вы ведь знаете жизнь со всех сторон?

— В каком понятии?

— Ну, вы ведь были наверняка не только в богатых кругах, но и у людей среднего класса.

— Ах, вы про это, — проговорил мужчина, сворачивая с главной улицы.

— Да, я действительно был там. Однако вместо того, чтобы рассказывать вам, наверное, будет лучше, если я вам покажу город и этот квартал. Мы можем зайти в средний ресторан и покушать там. Вы наверняка голодная.

— Но ведь нас узнают сразу! — воскликнула Эрика. — Мы будем выделяться.

— О, Эрика, вам ли беспокоиться? Вы всегда выделялись среди своих. Поэтому вам не привыкать. Наслаждайтесь! — с этими словами Хайц остановил машину за два квартала до ресторанчика, который он знал с детства, хозяин их радушно примет и угостит.

Хайц вышел первым и открыл двери даме, Эрика была в полном восторге, еще никогда никто не давал ей столько впечатлений за такое короткое время. Ее переполняло любопытство. Когда она оглядывала дома, и пальто, что сидело, что было на ней, чуть продувалось ветром.

Они пошли пешком, и Эрика взяла под локоть Хайца. В этом жесте не было ничего. Ей было так удобнее. Ночные фонари отбрасывали свои причудливые тени, и девушка рассматривала зажженный свет в окнах. Судя по тишине, что стояла на улице, были они где-то на окраине города. Но оттого это и было место необычно для девушки. Находясь всегда в центре и всегда в обществе, она не знала, как живут люди за пределами общества.

— Эрика, вы так внимательно рассматриваете окно, что вы там хотите увидеть?

— Я хочу понять, как живут другие люди. Отличающиеся от меня. Я всегда знала только людей из своего круга и общества. И всегда гадала, как живут люди в более бедных районах или же люди из других социальных групп. Конечно, у них нет столько платьев и одежды, но, например, что они делают после работы? Как учат детей и как относятся к выходным, они же у них бывают? — Ее вопрос навел Хайца на мысли, что Эрика желает узнать гораздо больше, чем могут позволить ей книги на полках. Конечно, такая девушка как она, была образованна по всем отраслям. Экономика, философия, знание языков. Но чего она не знала, так это жизни. Она задает простые вопросы. Которые когда-то и Хайц задавал себе. И находил ответы уже позднее.

— О, ну, я могу сказать, что выходные у них есть и обычно люди в выходные отдыхают.

— Отдыхают, а как они это делают? Мой отец, например, когда хочет отдохнуть от работы, ездит на лошадях или читает книги. А потом снова принимается за работу. А когда хочу отдохнуть, фотографирую и потом проявляю фотографии.

— Ну, обычно люди из среднего и низших классов просто лежат, а потом проводят время с детьми или родственниками. Обычно по выходным они собираются с друзьями или просо думают о своем, — перечислял Хайц, вспоминая, что он делал, когда уставший приходил со стройки.

— Скажите, а как принято встречаться в других классах?

— Ну, там по большей части все решает сам человек и деньги не играют никакой роли.

— Никакой?

— Нет, никакой. Люди выбирают того, с кем можно будет провести холодные зимние вечера, сидя в комнате, и с кем можно разделить летнюю радость, с кем можно будет посмеяться и с кем поговорить о том, какой несправедливый мир. Несмотря на то что люди думают о деньгах. Любовь они себе выбирают точно не по количеству денег. А толк от них, если вместо человека ты получишь вещь? — проговорил Хайц, подходя к ресторану.

Эрика взглянула и ступила вслед за Хайцем.

Внутри толпились гости, шумела музыка. Танцевали люди на столах. Все было так хаотично, но так естественно. Не было строгости, напыщенности, правил. Все подчинялось какой-то единой системе. Системе уважения, если тебе хорошо, то и другому должно быть не хуже. Никто не старался прикрикнуть на кого-то за то, что тот уронил кружку пива или бокал вина.

— Пойдемте, — Хайц взял за руку Эрику и повел ее. Эрика смотрела за залом, и только когда они прошли к стойке, Эрика увидела хозяина заведения. Маленького мужчину. С седыми усами и добродушной улыбкой. Он по-дружески похлопал Хайца.

— Вижу, ты сегодня не один, — подмигнул он ему, показывая в сторону Эрики.

— Эрнест, хватит смеяться. Ты только что с приема. Прошу два бокала вина и дальний стол нам.

— Какие вопросы, — проговорил Эрнест.

Хайц повел Эрику в дальний конец зала за дальний стол, он был огражден небольшим заборчиком и чуть приподнят на платформе, чем остальные столы.

Эрика, смотря по сторонам, жадно впитывала в себя интерьер заведения. Голые стены украшены лампами, по бокам на столе у них стоит свеча и застелена холщовая белая скатерть. Стулья простые деревянные, по стенам развешаны картины, в дальнем углу стоит деревянная мишень для дротиков, но туда запускают ножи. Столы расставлены в хаотичном порядке, и клиенты по большей части обслуживают сами себя, людей не хватает. Но атмосфера не становится от этого хуже. Все смеются и радуются. Кто-то обсуждает политику, кто-то обсуждает семью. Кто работу. Все смеются, в этом месте нет повода для жалоб, в отличие от ее общества. Где люди, собираясь на приемах, только и делают, что жалуются друг другу.

— Вам не шумно? — откинувшись на стул, сказал Хайц.

— Нет, ну что вы, — с открытостью произнесла Эрика. Нет, ей не было шумно. Ей было весело и интересно.

— По правде сказать, знаете, тут я чувствую себя свободнее, чем где-либо. Я была во многих местах, однако только это место меня так удивило.

— Эрика, рестораны высшего общества похожи друг на друга как две капли воды, как и распорядок в них. В заведениях такого класса все всегда по-разному. Да и контингент может быть совершенно разным.

— Вы приходите сюда один?

— Нет. Всегда по-разному. Когда с братьями, когда без них.

— Много у вас братьев? — Хайц хохотнул. Она была первым человеком, заинтересовавшимся его семьей. Не положением, не деньгами, а семьей.

— Ну, трое. Отто. Второй по старшинству, Густав, и Вольфганг, самый младший.

— И какие же они, ваши братья? Они похожи на вас?

— О-о-о! — воскликнул Хайц. — Не, все мы разные и очень отличаемся друг от друга. Отто — большой любитель природы и кроликов. Если будет возможность, я вас познакомлю. Он очень нежный и ранимый, переживающий за каждую тварь, ползающую или летающую. Никогда нельзя сказать, чем он очаруется на этот раз. Участвует во многих ярмарках и собирает призы. Густав — полная противоположность Отто, большой любитель оружия. Как холодного, так и пушечного. У него собрана большая коллекция, и он продает на черном рынке и таким образом покупает новые экземпляры. Также является большим любителем скачек. Думаю, вы смогли бы с ним сойтись в дружбе на почве лошадей.

И самый младший, Вольфганг. Он самый тихий из нас всех и самый безобидный. Очень любит книжки и очень любит сочинять стихи, также любит что-то изучать. Будь то поведение кроликов или же оружие.

— Ну а вы?

Я? Ну, я самый обыкновенный и самый старший из них. Я люблю путешествовать, хотя и за свою жизнь я был в путешествии лишь однажды, я безумно хочу отправиться снова. Мы не пробудем долго тут, Эрика. Я не вижу смысла. Я люблю леса. Гулять, смотреть и дышать лесом. Чувствовать, как твои легкие наполняются силой земли. Да даже просто люблю лежать на земле и чувствовать ее силу. Ну а вы что расскажете о себе?

— Ну, я тоже, по правде, не сильно чем-то могу отличаться. Я самая старшая из своих двоих сестер. Мы с сестрами не так сильно друг друга любим, как вы друг друга, да и не так сильно привязаны друг к другу. Если говорить про меня. То я всегда увлекалась фотографией и видеосъемкой. Хотела когда-то поступить в актерское. Но мать не разрешила. Я привязана к отцу, он всегда воспитывал меня как наследника империи семейной. Однако я не хотела быть им. Мне безразлично, кто будет главный, ведь по факту мы, женщины, не сильно годимся на эту роль. Всегда хочется командовать в лице мужчины, а не самой. — Слова, произнесенные Эрикой, заставили Хайца вспомнить о Люси и ее поведении. Наверное, он слишком много сложил на ее плечи, решив, что раз она самая старшая, то можно ей все сбросить, что не касается братьев и семьи.

— Ну а ваши сестры?

— Алина и Мари — гордость матери, и на этом, пожалуй, все. Я не могу сказать, что они чем-то увлекались. Мари увлекается растениями и запахами, а Алина, если можно так сказать, сплетнями.

Хайц засмеялся.

— Сплетнями?

— Да, сплетнями, — повторила Эрика. — Она обожает их собирать и потом распускать. Просто обожает.

За разговорами они не заметили, как им принесли вино, и ночь, что спускалась на город стремительно и властвовала над городом, проникая в квартиры и дома, отступала при виде искреннего смеха и счастья, находившегося в заведении, где были они.

Хайц долго рассказывал про их детство, как они с братьями играли в поместье у отца и как Густав впервые подстрелил банку. Как Отто все время вздрагивал при виде их бабушки по отцовской линии. Которая была воспитана в суровых условиях и чуть что, так сразу лупила детей. Вольфганг был самый плаксивый ребенок, и Эрика проводила параллель с Мари, которая поднимала на ноги весь дом. Когда болела или плакала.

— Скажите, Хайц, а ведь Люси, она ведь тоже ваша семья?

— Да, но о ее существовании я узнал гораздо позже и только по счастливому случаю. Но при отвратительных обстоятельствах. Мы впервые встретились с ней на похоронах отца, когда она, еще будучи женой Георга, пришла вместе с ним. Издалека она очень напоминает нашего отца. Однако я не осмелился первый подойти к ней. Только когда пришла пора прощаться и все говорили нам сочувствующие слова, она рассказала нам о своем родстве с нашей семьей. И хоть наш отец тогда уже был беден. На его похороны пришли все те, кто ни пальцем не пошевелил, чтобы помочь ему. Все-таки, Эрика, люди — существа непостоянные. Когда надо, они ничего не сделают и никак не помогут. Но когда тебя уже нет, они сразу просят у тебя прощение и говорят, как им жаль. Прикрывая тем самым их эгоизм.

— О, Хайц, мне жаль, что вам пришлось испытать такое. Люси — прекрасная сестра.

— Она на два года меня старше. И она была под опекой мужа. Поэтому она только недавно к нам присоединилась.

— Она живет с вами?

— Когда как. У нее осталась квартира в центре Парижа от мужа, но она выставила ее на продажу и переехала частично к нам. Почему частично, потому что по большей части она все еще живет в этой квартире.

— Эх, хотела бы и я иметь такую независимость и огромную силу вырваться из того, что меня тянет вниз.

— О, дорогая Эрика, в вас есть все, чтобы вырваться из этого, но единственное, чего вам не хватает, — это смелости. Давайте закончим в ресторане, уже рассвет. И продолжим там. Моих братьев нельзя оставлять одних, — посмеявшись, произнес он.

— Вот бы прожить некоторые дни по-другому, — вздохнула Эрика.

— Но так нельзя.

— Но почему же нельзя переписать?

— Потому что в этой жизни можно исправить все, кроме самой жизни. Вам нужно стоить ее так, чтобы, если бы вас сейчас убили, вы бы ни о чем не жалели — ни о плохих дняъ, ни о хороших!

— А разве так возможно? — Эрика удивилась. — Мне всегда казалось, что жизнь сейчас можно будет променять на жизнь потом. Что потом мы отвоюем украденные обществом дни и разменяем их на счастливые.

— Нет, дорогая, так не бывает, жизнь строиться здесь и сейчас. Представьте, что вы пишите письмо королю, у вас есть только одна попытка, никаких вторых попыток не будет, и пусть будет неровно и с ошибками, зато ваше и неидеальное, показывающее, что его писал живой человек, который ценит жизнь и все, что в ней происходит, все вокруг, а не письмо королю, которое до него совсем не дойдет.

Эрика согласилась. Они сели в машину и поехали по тихим и субботним улочкам города. Солнце только-только вставало, и город отходил ото сна. Дороги были пусты, а в воздухе чувствовалась морозная свежесть. Сладкая дремота окутала Эрику, пока они добирались до дома. Заметив это, Хайц чуть сбавил скорость. Он так же, как и она, наслаждался этим утром. Утром без спешки и беготни, утром, когда ты можешь побыть в себе, выпить кофе, позавтракать, подумать.

О чем думают люди по субботам? Наверное, о том, что завтра воскресенье, это единственная их мысль, и она самая сладкая.

* * *

Возвращение домой было для Хайца чем-то волнительным. Он приводит даму, и братья будут задавать ему кучу вопросов, и Люси не останется в стороне. По большей части Хайцу было наплевать. Эрика присела на диван, стоящий в гостиной, и потянулась, так легко на душе ей не было никогда. Хайц встал к окну и прислонился.

— Чего мы ждем? — сказала Эрика.

— Вы выйдете за меня замуж? — Вопрос звучал неожиданно.

— Я даже не знаю, — ответила девушка в полном непонимании ситуации.

— Что вы хотите этим сказать? — он посмотрел на нее искоса, не понимая ее ответа. Полуприглушенные тона комнаты действовали ему на нервы, однако он терпел ради полуминуты нахождения с этой женщиной, которая манила его.

— А разве что-то нужно говорить? Неужели вы не понимаете, почему женщина может давать такой ответ, — с досадой сказала она. Эрика честно надеялась на его снисходительность и терпение.

— В вашем случае нет, не понимаю… более того, мне чужд такой ответ, — он сел в кресло и закурил сигарету, взяв из внутреннего кармана фляжку с коньяком.

— Почему вам чуждо? — Интерес выступил на первый план, эмоции отступили. Еще никогда Эрика не позволяла быть себе такой беззащитной перед Хайцем.

— Потому что, когда сильные женщины не знают, что ответить, это порождает во мне смесь чуждости и жалости к ней, — он посмотрел на нее и, видя, что она немного успокоилась, чуть улыбнулся.

— А я сильная? — спросила она, удивляясь. Ей было интересно послушать мнение Хайца.

— Конечно, вы сильная! — воскликнул он, произнеся это, повернулся к ней и, подойдя, взял ее за плечи. — Вы все еще сомневаетесь в том, какой жизнью вам жить. Я прав? — он посмотрел в ее заплаканные глаза, и это было сильнее любых слов. Он отпустил ее.

— Ну почему же я не могу выбрать, Хайц. Меня обескуражил ваш ответ. Своей внезапностью и причиной задать мне такой вопрос. — Эрика огляделась, поправила платье и села рядом с креслом, где до этого сидел Хайц.

— Вам сказать почему? — Он снова сел на тоже место и протянул ей фляжку, смотря, как она пьет.

— Да, — она, отпив немного и придя в чувство, произнесла.

— Потому что вы созданы для другого, я хочу показать вам другой мир и другую сторону вас. — Эрика ждала, не говоря ничего.

— Я ожидала более открытого и развернутого ответа. — Она взяла сигарету из его рук и, закурив, выпустила дым в полоток.

— Я вам сейчас все расскажу, — он встал и, начав ходить взад-вперед, обдумывал, как лучше и более кратко донести до нее информацию.

Эрика окончательно расслабилась и выдохнула, смотря на Хайца.

— Смотрите, вы хотите свободы и… любви, верно? — Она покачала головой.

— Скажите, а вы знаете, что такое любовь лично для вас? Из чего она состоит? — Он посмотрел на девушку. — Судя по вашему изумленному лицу — нет. Так вот, моя дорогая, — продолжал он ходить по комнате и одновременно говорить ей, держа в руках сигарету, — я вам скажу, что такое любовь для вас. Это: внимание, забота, деньги, уважение, расчет и только потом любовь. А свобода для вас — это движение и изучение мира, и не по книжкам, а вживую. — Эрика пребывала в дремоте, когда услышала эти слова. Они не удивили ее, скорее обрадовали, потому что хоть кто-то смог их сказать. — Да, моя дорогая. Вы всегда хотели стать сильной, и независимой, и свободной и только после этого любимой. А я знаю вас по натуре, потому что я такой же. Я знаю это, потому что мне самому пришлось это пережить.

— Но… — открыла она рот, желая возразить ему. И немного дополнить его мнение о себе.

— Не перебивайте меня, вы сильная, свободная. Вы никогда не запихнете себя в те рамки, что навязаны вам обществом. Никогда, из вас вряд ли получится смиренная жена по типу ваших сестер и подруг. Вы всегда будете рваться вперед.

Пока все ваши подруги и мужчины, ваши поклонники, проводили беззаботно дни. Вы учились. Пока ваши сестры проводили время с матушкой, вы учились экономике и фотографии, и даже ваша мать, как я погляжу, не смогла сделать из вас тихую и спокойную девушку. — Эрика слушала не перебивая, потому что ей нечего было ответить. Теперь она твердо для себя поняла, что только Хайц знает ее полностью. Он знает, через что ей пришлось пройти, и он понимает, что нельзя такую женщину, как она, оставлять.

— Эрика, я идеальный для вас вариант, потому что всем остальным, — он перевел дыхание. — Им всем нужны женщины, которые никогда не скажут и слово поперек их. Им нужны девушки для быта, для готовки, на духовную жизнь у них нет души, и для зависимости. А вы не созданы для этого, вы созданы, чтобы лежать на шезлонгах и ездить в бизнес-классе, вы созданы для того, чтобы заниматься любовью. И, дорогая, вы последняя женщина на земле, что создана для быта, и готовки, и уборки. Вы всегда хотели сломать свою природу, свою натуру ради них. Вы хотели стать служанкой! Но вы не такая, и уж они видели вашу природу и оттого боялись и отказывались от нее, прекрасно понимая, что она не по зубам им.

От его слов она вздрогнула — он попал. Она действительно не создана для быта. И даже простая готовка и уборка были для нее последним кошмаром.

Он прав, она хочет денег, славы и уж потом любви. А нужна ли ей любовь? Она может обойтись и без нее, если у нее будут деньги.

— Возможно, вы правы… — неуверенно сказала она.

— Конечно, я прав. Дорогая, я предлагаю вам выйти за меня!

— Вы идиот предлагать мне это, — не то в шуточной, не то в серьезной форме она сказала это.

— Нет, но мы оба с вами желаем одного — любви. — Они затушили сигарету, и Эрика встала напротив Хайца.

— Это сделка?

— Конечно, моя дорогая, с легкой ноткой искусства. Любовь — это искусство. А ни ваши поклонники, ни мои поклонницы не смыслят в искусстве. Давайте же соглашайтесь. Мы не похожие с вами на других, ни я не буду покорным мужем, что никогда не будет изменять своей жене, и буду дарить дешевые подарки, ни вы не похожа на женщину, что будет стоять и кормить ребенка в три часа ночи.

В мыслях ее вдруг промелькнула странная, но очень здравая мысль. Да, это и правда то, чего она хочет. Она хочет союза с богатым и прекрасным мужчиной. Она хочет денег, чтобы никто не контролировал ее расходы, и наконец-то она не желает видеть никого, кто бы ни восхищался ее красотой.

— Давайте, — она произнесла это с такой игривостью и хитростью, что ему показалось, что в этом предложении есть подвох. Она никогда так быстро не соглашалась: либо отчаяние толкнуло ее на это, либо… действительно любовь к нему, на что он не рассчитывал.

Но это не было особой проблемой. У него было то, чего не было у всех остальных. Свобода. И деньги. Именно они и нужны были ей, а что до другого, так ему не было дела.

— Отлично, дорогая! Я и не рассчитывал на другой ответ! — в его глазах блеснул дьявольский огонек.

— Тогда, Хайц, я хочу иметь свою библиотеку и мастерскую. — Мысли ее сразу переместили в будущее.

— Хоть две, — мужчина улыбался во весь рот.

— И я хочу жить в замке, как настоящая принцесса.

— О другом и речи не идет, догорая, вы будете жить роскошнее, чем королева Германии.

— И чтобы у нас с вами были раздельные библиотеки.

— Хорошо, ваш Марсель Пруст, Ален-Фурнье, Колетт, Джозеф Конрад будут находиться подальше от моего чтива.

— Тогда я согласна. — Она захлопала в ладоши и встала. И снова в ее глазах, как и раньше, появился этот блеск, блеск хищницы, она не была жертвой, о нет, теперь она была в центре. И это не могло не радовать.

— Тогда идемте, нас ждут прекрасные деньги. Мы с вами слишком много пережили.

— Неужели теперь не нужно притворяться перед вами и прикидываться бедной и слабой, наконец-то я могу вздохнуть спокойно, — от радости она взяла его под руку, и ее красное платье шлейфом потянулось за хозяйкой.

— Конечно нет, боже, теперь мне не придется тратить деньги впустую, а только лишь на ваши книги.

Оба чувствовали радость, и оба желали все эти годы только лишь этого момента — почувствовать себя собой с человеком.

Поднявшийся в доме крик разбудил всех обитателей дома. И Густав, Отто и Люси подскочили из своих кроватей.

— Хайц, что ты так кричишь, что случилось? — сонным голосом проговорила Люси. Женщина приехала с приема часа два назад и хотела спать.

— У меня прекрасная новость, — проговорил Хайц.

— Эрика? — проснувшись окончательно, сказала Люси. — Что ты тут делаешь?

— Так какая у тебя новость? — с раздражением проговорил Густав. Он явно перебрал с выпивкой сегодня, и сон был одним из лучших лекарств.

— Эрика теперь часть семьи, — проговорил Хайц, и в доме повисла тишина.

— Часть семьи? — Отто проговорил первым.

— Это замечательно. — Люси спустилась вниз и встала рядом с нею. — Добро пожаловать. Знакомься. Это Отто, — Люси показывала на юношу с вьющимися волосами, тот пожимал ей руку. — Это Густав, — Люси указывала на юношу на три головы выше девушки, тот тоже пожал ей руку.

— А это Вольфганг, — самый младший шел за ручку с братом. Он потирал глаза ото сна. И Эрика, поздоровавшись, взглянула на Хайца.

Через полчаса рассказа все сели за общий стол. И все вместе стали пить шампанское. Несмотря на то что Хайц и Эрика уже захмелели, это не мешало им. Абсолютно еще и еще вливать в себя.

— Господа, я принял важное решение. — Хайц, как самый главный, встал и дождался полной тишины. — Я принял решение и хочу обсудить его с вами.

— Когда ты так говоришь, это означает что-то серьезное. Хайц, не пугай меня! — Густав подпер локтем подбородок.

— Ну почти. Я решил, что нашей семье нужно уехать из Франции.

— Отлично, куда? — Отто был первый, кто подпрыгнул на стуле, задал этот вопрос.

— Хоть куда. Можем поехать в Южную Америку или в Северную, — подхватила Люси.

— Или в Африку, говорят, там очень жарко, но зато там очень свободно, — Густав перебил едва закончившую Люси.

— Или в Египет, — Эрика присоединилась к всеобщему голосованию.

— Я предлагаю в Азию! — произнес Хайц, и все с ним согласились.

— Когда отправляемся?

— Через неделю-другую.

— За эту новость надо выпить!

Густав достал из погреба коньяк, и вместе с Отто и Люси они пили его.

Они строили грандиозные планы на будущее, и в этих планах было только одно. Свобода.

* * *

Уже вечером, когда Эрика, подойдя к окну, размышляла о доме и о себе, Люси, внезапно появившаяся на кухне, застала девушку за глубокими мыслями.

— Я не помешаю тебе, если сделаю себе чаю? — Вопрос был задан глупо, но то был лишь предлог. Чтобы поговорить с Эрикой.

— Нет, конечно нет, — ответила мягким голосом девушка.

— Тебе, наверно, непривычно в таком гаме?

— Ну что ты, — Эрика обвела глазами кухню. — Здесь не так роскошно, но зато чувствуется, что вы семья.

— Не переживай, у нас тоже бывают разногласия. Но мы не врем друг другу. — Люси села на один из стульев, принесенных сюда из гостиной.

— Думаешь, я смогу отпустить все, чему меня учили многие годы?

— Конечно, Эрика. Будь собой и тогда сможешь сломать все, за что держалась. Запомни все, что не является частью твоей природы, отпадет само собой. Когда ты оставишь это. Ты начинаешь походить на тетю Фриду.

— Тетю? О да. Я всегда, маленькой будучи, восхищалась ею. Она ездила в Африку, и когда приезжала, она привозила с собой фотографии. Видеозаписи, но самым интересным были для меня ее дневники, которые она начинала вести с самого начала путешествий и записывала туда все. Это было самым лучшим ее подарком. Алина и Мари никогда ее не слушали, а я порой засыпала под ее рассказы.

— Думаю, она будет рада узнать, что в вашей семье не только она стала путешественницей, — произнесла Люси. — Когда ты пойдешь домой?

— Думаю, что завтра или, может, послезавра. Мне незачем туда идти. Теперь мой дом тут.

— Однако сказать им, что ты жива, и попрощаться тебе нужно, — хохотнув, проговорила Люси.

— Конечно. Наступает зима. Думаешь, нам будет не трудно?

— Трудности всегда временные, и то как ты на них посмотришь.

— Это правда. Знаешь, Люси, наверное, нет для меня страшнее судьбы, чем судьба, где я бы вечно запихивала себя не в свои рамки.

— О, Эрик, а ты бы и не смогла бы так жить. Ты пожила бы так. А потом либо сбежала, либо покончила бы с собой.

Это насилие. А твоя душа создана творить и чувствовать, — сказала, подводя итоги, Люси.

Они отправились спать далеко за полночь. В эту ночь никто не спал. Тени деревьев ходили вокруг.

Ночь для Эрики была неспокойной, ветер за окном бушевал и раскачивал массивные ветви деревьев, которые били со всей силой по окну и скребли по окнам. Отчего был очень противный лязг. Двери в доме колыхались от ветра. Казалось, что весь дом живет своей жизнью и пребывает в расслабленном виде, отчего все живет своей жизнью.

Девушка сомкнула глаза лишь на рассвете, когда первые тени стали расходиться, давая свету проникнуть в комнату к девушке. А ветер понемногу утихать.

Как бы Эрика ни хотела уезжать не попрощавшись, но появиться в доме все же нужно было. И пусть она чувствовала тяжелый разговор и упреки, которые посыпятся на нее дождем. Эрика все восстановит силы и придет домой.

Она вернулась домой два дня спустя. И то потому, что о ней трезвонил весь город.

Прием, на который они явились всей семьей, стал для Эрики первым и решающим в вопросе об отъезде из этого города.

До этого она еще сомневалась и надеялась, что все уляжется, однако после единственное, о чем она мечтала, — это уехать из города.

* * *

— Хайц, скажи, неужели мы действительно должны пойти на прием моих родителей? Это будет самоубийство для меня, — восклицала Эрика, ворвавшись в комнату к Хайцу.

— С чего ты так решила? — Мужчина искренне не понимал причин отказа. Он принял приглашения. И к тому же нельзя было что-то менять.

— Потому что я не хочу сталкиваться с родными, ты знаешь, что я вообще не хочу туда возвращаться. — Эрика встала в проеме, сверля Хайца взглядом.

— Вы пойдете вместе со всеми нами, — Мужчина встал, нависая над ней. — И это будет последний прием, на который мы с вами пойдем. После мы уедем из города, это решено! — Эрика не успела открыть рот, но не нашла, что ответить, молча развернулась и вышла из комнаты.

Проходя мимо гостиной, Эрика увидела Отто, беседовавшего с Вольфгангом. Заметив ее, Отто пригласил присоединиться к ним и отведать выпечки с чаем.

— Тебя что-то беспокоит? — Отто наблюдал за Эрикой, пока та мешала ложкой в чашке.

— Меня — совершенно нет! Просто скажи, Хайц всегда вами командовал? — Вольфганг отложил чашку, взяв в руку булочку и начав жевать, произнес:

— Ну, я думаю, что да. Но мы привыкли.

— Вольфганг, пожалуйста, не говори с полным ртом. Эрика, что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду то, что он всегда решал, куда вы пойдете или что вы будете делать? — Отто быстро сообразил, про что она говорит.

— Он заставил тебя идти на прием в дом к твоим родителям? — Эрика покачала головой. Отто лишь усмехнулся. — Сколько я себя помню, эту черту он унаследовал от отца. Который тоже после развода с матерью командовал нами как только мог. Мы и не сопротивлялись. Смысла не было. Хайц всегда за старшего, и если уж он решает, что нам нужно пойти на этот бал, значит, нужно. Посмотри на это с другой стороны.

— С какой? Все стороны у этого вопроса плохи.

— Ты боишься? Эрика — мотнула головой. С чего бы ей бояться Хотя в ней говорила неуверенность. И то, что она не хотела быть пристыженной родными.

— Как будто бы ты не боялся этого.

— Тут смотря чего бояться. Осуждения людей родных, что ты не оправдала их воспитания и затраченных сил на тебя или что ты поступила так, как им хотелось бы в глубине души, но они никогда не решались так сделать. А ты поступила, и оттого что ты смогла, они будут осуждать тебя. Ведь им ничего другого не останется. Или ты боишься, что общество будет осуждать именно не тебя, а твою семью. Тогда я могу сказать тебе следующее: тетя Фрида плевать хотела на это мнение, да и бабушка тоже. Что до твоих сестер, так они и так всегда завидовали тебе вместе с твоей матушкой. А твой отец не сможет сказать и слова про ситуацию. Ему просто нечего. И нет, это не потому, что он глупый, а потому, что у него нет своего мнения.

Эрике было нечего ответить, оставалось только ждать.

Наступил вечер приема. Собираясь на прием, Эрика стояла посреди комнаты, наполненной тишиной, единственное, что нарушало ее, — это шуршание платья и затягивание корсета. Перешептывание прислуги.

Эрике было скучно. Ей было в тягость идти на этот прием, но нужно было. Девушка смотрела в зеркало и на платье, что одолжила ей Люси. Вкусы у женщины были своеобразные. У нее были и брючные костюмы, и платье. Но по большей части платья не выглядели скромно. Скорее открыто.

Накатывал вечер. Темные зимние облака медленно и неспешно тянулись по небу длинными хвостами, ветер шевелил ветки деревьев, раскачивая их. Где-то вдалеке проезжали кибитки, слышалось ржание лошадей и смех под окном людей, проходивших мимо. Первые фонари зажигались.

Эрика, надев платье, взглянула на себя. Темно-синее платье, отделанное золотыми нитями и оборками коричневой ткани по краям.

Высоко заколов волосы и надев украшения, девушка спустилась вниз. Где ее поджидали все остальные, о чем-то в спешке говоря с друг другом…

— Вы сегодня великолепно выглядите, — Густав сделал комплимент, который Эрика приняла как за должное и мягко кивнула в ответ. Очередной банкет. Очередные три часа, проведенные впустую. Когда все, что она так любила, стало ей скучно?

Девушка никогда не думала, что балы могу быть такими утомительными. Помня тот летний вечер, где она впервые познакомилась с Хайцем, в ее глазах мгновенно вспыхивал огонь. Теперь же ей нужно было, как и предписано правилами, сидеть за одним столом с мужем, и только лишь на час — полтора ей разрешалось садиться с другими важными дамами и пить чай, пока джентльмены обсуждают свои дела.

Сидя в машине, девушка невольно вспоминала о той прошлой жизни. В ее сознании мелькали картинки. Как она сидела с братьями Шилинбергами. Как братья спорили перед своим отъездом в Германию на учебу. И как солнце заходило за горизонт. Теперь все ей казалось другим. Наполненным каким-то детством и счастьем. Эрика поймала себя на мысли, что ей мал этот город. Эти улочки, что все здесь теперь ей казалось пустым и серым. Теперь же единственным ее развлечением является чтение книг. К которому девушка пристрастилась в первые недели. Она брала у Вольфганга книги, и они вместе обсуждали их. Часто они проделывали это с Хайцем. Но вкусы у них разнились. Поэтому часто их дискуссии переходили в то, что он принимал ее сторону.

Пока мужчина разбирался с делами, она сидела у себя в комнате и поглощала все, что попадется ей под руку. От романов до экономики.

Выйдя вместе с мужем она поприветствовала хозяев дома, ее родителей, которые стояли и на автомате улыбались Эрике, стоило немало усилий сделать свою улыбку более естественной, чем ей хотелось бы.

— Мистер Вальдегрейв, как я рад вас видеть. — Йозеф пожал ему руку. — А это ваша прелестная жена, — мужчина поприветствовал Эрику, и те пошли к столу, накрытому для гостей.

Мягкие диваны, обитые плюшем, и яркий свет делали помещение маленьким и совершенно в контрастах. В главном зале, где они расположились, было уже полным-полно гостей. Ничего не поменялось с ее последнего тут пребывания.

Эрика прошла с мужем на их места и присела. Девушка тяжело выдохнула, поняв, что тут за публика и что ей придется сидеть снова в окружении замужних дам сорока лет. Они с Люси были самые молодые тут. Разговоры, в которые ее обычно пытались вовлечь, были скучны и глупы. Дамы рассуждали совершенно не о том, что казалось Эрике интересным. И обычно отвлекалась, рассматривала интерьер. Подмечая про себя вкус хозяев дома.

— Ты тоже помираешь от скуки тут? — шепнула Люси ей.

— А что, это так заметно? — Эрика вздохнула. Она наблюдала за Хайцем, который смотрел на нее все время и улыбался ей, пытаясь подбодрить.

— Дорогая миссис Вальдегрейв, — обращалась к ней Эдит — женщина тридцати пяти лет. Муж которой владел плантациями кукурузы и пшеницы. Мягко сложила руки на колени и затуманенным взглядом прошлась по ее наряду. Все знали, что Эдит была несчастливой женщиной. Ее бил муж. И хоть об этом не принято было говорить, а те, кому она жаловалась, только и делали, что приводили аргументы наподобие «Дорогая, это он вам так показывает, что не надо так развратно одеваться» или «Дорогая, вы, конечно, зря поехали без него на пикник».

Конечно, были далеко не правы. Эрике было искренне жаль эту женщину. Почему миссис Эдит, женщина в полном расцвете сил и красоты, должна быть прикована к мужу? Да и почему человек, которому ничего не интересно, должен решать, куда ехать ей или не ехать?

— Да, что такое, миссис Эдит? — Эрика слегка наклонилась к ней.

— Скажите, как вы себя чувствуете?

— Отлично, а что, должно быть как-то по-другому? — Либермант взяла бокал с шампанским.

— Нет, ну что вы, — женщина прищурила глаза, — ваша матушка, когда сегодня беседовала с нами, сказала, что вы плохо себя чувствуете и что вы останетесь дома. Но я рада, что вы поправились! — Эрика мягко улыбнулась в ответ. И, извинившись, встала с кресла.

Она плыла между группками людей, что собрались в душной, как ей казалось, зале. Для обсуждения совершенно неинтересных тем. Увидев Жозефину, которая в это время хихикала, развлекая разговорами незамужних девушек, она, плавно подкравшись, как кошка, оказалась позади нее и тихо позвала.

— Эрика, скажи, зачем ты так меня пугаешь? — Женщина посмотрел на дам. Дамы на Эрику, и та стояла на месте. — Дамы, я приду позже, мне нужно поговорить со своей дочкой. — По матери было видно, что она в шоке от дочери. Которая явилась еще и в таком откровенном наряде.

Произнеся это, девушки вмиг растворились. Где-то в толпе.

— Так зачем ты пришла? — мать сегодня была особенно раздражительна.

— Я пришла у тебя спросить. Почему ты сказала миссис Эдит, что я не приду и плохо себя чувствую? — Эрика прищурилась и глядела на то, как мать меняется в лице. Видно, она явно не ожидала, что женщина проговорится, и теперь ей нужно было придумывать этому оправдание.

— Эрика, давай обсудим это дома. — попыталась смягчить ситуацию.

— Ты дашь мне ответ здесь и сейчас, — холодным тоном произнесла Эрика.

— Или что? Что ты мне сделаешь? — Жозефина переходила на угрожающий шепот.

— Или я действительно больше не появлюсь в доме. И тогда тебе придется объясняться не только с миссис Эдит. И чем больше будет отказов, тем больше будет вопросов и косых взглядов. А ты так сильно хватаешься за свою репутацию. Которая не стоит и йоты. — Мать набрала воздуха в грудь, но поняла, что ей нечего ответить, и выдохнула. Эрика права. Она зря сказала тогда миссис Эдит.

— Я сказала миссис Эдит, что ты не придешь, потому что на кануне ты сбежала с этим Хайцем и мы понятия не имели, где тебя искать. Мы приходили к ним домой, но там сказали, что тебя нет. Тогда мы решили, что ты уехала. Поэтому я предположила, что сказать о твоем возможном отсутствии будет самым правильным решением. И вообще, я не обязана отчитываться перед тобой! — с этими слова она прошла мимо нее дальше. А Эрика так и продолжала стоять посреди толпы. Скучающих людей. Ее не так пугала ложь, как что так легко вычеркнула ее и так легко о ней забыла.

Эрика не могла даже подумать о другом исходе. Выпрямившись, девушка собралась и легкой поступью отправилась на распахнутый балкон. Который отворили, чтобы пустить в помещение свежий воздух.

Оперевшись на балкон, в ее памяти стали мелькать много похожих балов. И все они были похожи друг на друга. Тишина ночи расслабляла и давала покой. Который она так любила. Обращая свой взор на город, Эрика, скользя взглядом по верхушкам зданий, думала, что, если бы она родилась в другой сфере. Что, если бы она и ее сестры не родились бы в такой уж роскоши? На что тогда были бы похожи ее дни?

Продолжая смотреть на здания, не замечает за углом свет. Там, где кончается улица и начинается другая. Она видит свет из дверей. И видит, как оттуда выходят мужчины, напившись и хохоча во все горло. Бредут непонятно куда. Входят следующие, и снова выходят люди. Эрика подмечает для себя одну вещь. Люди приходят грустные, но выходят совершенно иные. Живые и способные снова бороться и жить в этом мире.

Сравнивая с тем, как заканчиваются вечера в ее обществе, она не примечает для себя, что то же самое происходит с ней.

Она продолжает смотреть на это действие, отмечая для себя, что многие посетители, что заходят, разного контингента. Одни одеты бедно, другие чуть получше, это видно по пальто и нижним юбкам. Которые иногда проскальзывают, когда дамы, ступая на ступеньку, приподнимают платье.

Она не желает отрываться от зрелища, но кто-то дотрагивается до ее плеча, и, вздрогнув, Эрика видит перед собой Хайца.

— Пойдем, мы едем домой, — девушка поворачивается и, последний раз оглянувшись, видит входивших гостей.

После этого случая город вспыхнул сплетнями и додумками.

Каждый истолковывал ее поведение по-разному — кто-то не хотел приукрашивать и говорил, что она сбежала с Хайцем, потому что родители выдают ее замуж, что, конечно же, было неправдой.

Кто-то, что она опозорила семью и родители ее выгнали. Эрике было наплевать на это глубоко. Она желала ни года не оставаться тут. Хайц, видя ее состояние, тоже сошелся во мнении с братьями и Люси, что нужно уезжать и как можно скорее.

Наступала зима, и конец ноября выдался поистине холодным. Снег валил не переставая, отчего местные службы не справлялись и на дорогах были постоянные пробки.

В один из зимних вечеров Эрика собралась домой забрать свои вещи. Ответа на ее письма не было. В которых она просила родителей прислать ей вещи. И девушка решила, что ей нужно самой забрать их.

Приближаясь с тяжелым сердцем, Эрика мысленно поддерживала себя. Не успела Эрика переступить порог дома, как на нее обрушилась критика и вопросы.

— Нет, вы только посмотрите на нее! — прикрикнула Жозефина, выходя из гостиной. — Сбежала от родителей и радуется. Эрика, я вообще с кем говорю? — Мать буквально срывалась на крик. — Ты хотя бы подумала о том, что будет с нами. Ты вообще ни о ком, кроме себя, не думаешь! Йозеф, что ты молчишь? Почему я должна только разговаривать с дочерью? — Все сидели и грелись у камина. Алина и Мари сразу заострили слух. И встали возле матери, как две самые преданные дочери.

— Да, действительно, Эрика, ты подорвала нашу репутацию. О чем ты думала, черт возьми, в этот момент? — Отец тоже решил внести лепту. Эрика не останавливаясь шла к лестнице, а оттуда на второй этаж.

— Отстаньте вы от нее! — тетя Фрида вмешалась. — Ни о чем она не думала! Она думала о себе и правильно делала.

— А что же еще ей делать? — с изумлением сказала Жозефина. — Она наследница нашей семьи, она должна прежде всего думать о семье. О нашем положении.

— Да ты что?! — возмутилась Фрида. — Может, тебе надо было думать о семье. Когда ты начала устраивать тут правила. Эрика сбежала не потому, что она не думала о своей семье. А потому, что она хотела свободы. Она и так слишком часто думает о семье. Мало того что вы, — показывая на Йозефа и Жозефину, — прежде чем верить всяким слухам и, того хуже, делать выводы, лучше бы не бросались бы с упреками и вопросами на Эрику, а сами бы все уточнили!

— Фрида, — Жозефина стояла напротив женщины, — не нужно лишних обвинений.

— Ты вообще молчи. Я так и знала, что вы так поступите с ней.

— Скажи мне, Йозеф, почему ты не вступился за Эрику? В этом нет ничего катастрофического, — Вильгельмина вмешалась.

— Я? — Йозеф скорчил удивленное лицо, но бабушка плюнула, махнула рукой и приказала везти ее в ее комнату, которая была расположена рядом с оранжереей.

— Матушка, вы правильно сделали, что выгнали эту неблагодарную из дома, — Алина прокричала уже в конце.

Бабушка была зла на всех членов семьи, она знала, что это такое — быть осужденной семьей. Знала по молодости. И тетя Фрида это знала. Эрика незаметно для всех проскользнула в свою комнату и принялась паковать вещи. Первое, что она взяла, — это камеру, машинку, листки бумаги. Девушка четко знала, что она больше ни минуты не останется здесь. Она не видела особого смысла. Да и толк в этом?

Девушка остановилась только тогда, когда в двери показалось чье-то лицо.

— Тетя Фрида! — вскликнула девушка. — Ты решила меня проводить?

— Нет, дорогая, я пришла сказать, что я еду с тобой.

— А как же бабушка? — воскликнула Эрика.

— Не переживай за нее. Она поживет у своей сестры в Вене.

Ты уезжаешь тоже, потому что не хочешь тут больше оставаться? — Фрида кивнула. Она хотела присоединиться к Эрике и Хайцу, тем самым воссоединиться с Хемсом. Пусть и так поздно, но она сделает правильный выбор.

— Хорошо, тетя, давай уйдем сейчас же!

Собрав вещи, они вышли.

— Дорогая сестра, — Эрика, подойдя к Алине, посмотрела в ее пустые глаза. — Дать тебе совет? Ты всегда будешь такой. И я не неблагодарная, я просто другая. Желаю тебе удачи в твоем прекрасном замужестве и дальнейшем подчинении семье и служении во благо ее. Я не хочу жить такой жизнью. Поэтому я уезжаю навсегда из этого города. Не вернусь сюда я больше никогда. Вы действительно, — обращаясь ко всем, она уже говорила это, — меня можете клеймить позором, мне все равно. По правде сказать, теперь я понимаю, что я все сделала правильно. Когда сбежала от вас с того бала. Я не ищу ни вашего одобрения, ни вашего осуждения. Для меня оно ничего не значит. Вы останетесь тут и будете жить такой жизнью, как приписывают вам правила. Я буду жить по-другому. Поэтому прошу, Алина, не распинайся на лишние слова. До моих ушей они все равно не дойдут.

— Эрика, не имеешь права так плевать на наше мнение, мы слишком много в тебя вложили! — возмутилась мать.

— Ну и что? Какая разница, сколько вы в меня вложили, если в конечном итоге я вам не должна. Вы надеялись, что я всегда буду тут рядом с вами. И ваше мнение всегда будет для меня значимо? Что я всегда буду брать пример. И жить так, как живете вы? Верно. А зачем мне жить так, как вы, если для меня это не жизнь, а кошмар?

— Дорогая, ты должна думать.

— Я не должна. И я не буду думать. Я буду жить.

* * *

Снег падал на него, засыпая макушку. Проносясь мимо от встречного ветра, снежинки целовали его лицо, оставляя на его лице красноту. Хайц подходил к дому. Стоял декабрь. И такой сильной зимы в Париже, как сейчас, он не помнил. Он шмыгнул носом и, вступив на ступеньку, стал тихо и аккуратно взбираться по обледеневшей лестнице. Попутно отмечая, что нужно приказать дворнику отчистить их. Еще не хватало, чтоб Вольфганг поскользнулся и расквасил себе нос. Дела шли в гору, и Хайц теперь мог ничего не контролировать. Эрика вместе с Люси и ее тетей, переехав к ним, готовились к поездке. Продавали старые вещи, и Хайц сегодня ждал покупателя дома.

Жизнь слишком быстро поменялась, что теперь и Хайц тоже ощущал, как мал для него этот город. Стены этих домов, раскрашенные в коричневую краску, Лениво тянулись прохожие, и дворники убирали снег с неохотой. Жизнь замерла в надежде на небольшой передых.

Мужчина выдохнул, как только дверь в главный зал закрылась и ветер остался на улице.

Он снял пальто, прошел в гостиную и устроившись в кресле, стал курить сигареты.

— Что ты загрустил? — Только что вошедший Густав заставил Хайца вздрогнуть.

— Ничего я не грущу. Я думаю, — мужчина покосился на ружья, что сейчас покоились на коленях хозяина. Густав весьма удачно развил бизнес по продаже оружия.

— О чем? Последний раз ты сидел с таким лицом, когда приехал с похорон матери. В том месяце, — брат почесал затылок.

— Да, матери. Нет, я теперь не думаю о ней. Я не думаю ни о тех подставных убийствах, что замышляла она, ни о чем вообще я не думаю. Я думаю о предстоящей поездке, — машинально ответил брат. В его памяти проплывали воспоминания похорон, воспоминания того дождливого дня. И кладбища. Никто не пошел, кроме него. У всех была причина. Да и никто не хотел видеть мать. После похорон. Хайц не успел оглянуться, как вещи были уже собраны и половина продана. Густав продавал свои ружья, собирая деньги на поездку. Отто — кроликов. Люси и Эрика вместе с тетей думали, как лучше организовать поездку. Впервые Хайцу не нужно было ничем заниматься. Такое непривычное положение вещей, когда тяжесть с его плеч взяла на себя вся семья, было приятно для него.

— Так ты все же думал о ней?! — с восторгом проговорил Густав.

— Густав, перестань, а то я высыплю на тебя пепел. — Брат начинал злиться. Его покою помешали, еще и так грубо. В такие моменты он был похож на злого кота.

— Ладно, ладно, — сказал Густав и удалился из гостиной.

Хайц мирно продолжал сидеть в гостиной, думая, куда попутно сегодня поехать. Дома было слишком спокойно. Хайцу становилось не по себе в такие моменты. Наступал вечер, и он думал сегодня встретиться с Люси, переговорить про билеты, которые они завтра поедут покупать, а можно и самому посидеть.

Хайц в последнее время был в задумчивости. И часто стал философствовать.

Густав, наблюдавший за братом из-за угла, отметил, что с приходом зимы брат резко изменился. Обычно он не был таким домоседом. Да и нельзя сказать, что он страшился морозов. Он стал спокойнее, и на его лице больше не отражалась злость. Он часто беседовал с Эрикой, и они чаще стали собираться с братьями. Что не могло не радовать Густава.

Мужчина положил ружья и постучал в соседнюю от его комнаты к Отто.

— Брат, ты в комнате? — как можно громче сказал Густав, за дверью послышались шорохи и скрипы, и вышел брат.

— Густав! — мягко поприветствовал его Отто. Старший выглядел измученным.

— Ты не слишком хорошо выглядишь, — брат улыбнулся.

— Прости, ты же знаешь, я много нынче работаю. Чтобы успеть к выставке. И переезду. Ты знаешь ведь, что я люблю своих животных.

— Знаю, — он подсел к брату, чуть обнимая его, — но прошу тебя, не пренебрегай здоровьем. Мне нужен брат, а не кролик, — в шутку сказал Густав, и Отто улыбнулся.

— Так что ты хотел? — Брат откинулся от кресла и посмотрел на брата.

— Я? — он изогнул бровь, показывая пальцем на себя. — Разве чтобы прийти к старшему брату, нужен повод? — Отто вздохнул. — Ладно, я хотел спросить, что происходит с Хайцем.

— А что с ним случилось? По-моему, это его обыкновенное состояние души.

— Ты уверен? — Густав покосился на брата.

— Конечно. Не переживай так, возможно, они поссорились с Люси, однако я думаю, что все образумится. Мы ведь все сейчас немного не в себе.

— Возможно. А куда ты собираешься? — Густав удивленно взглянул на брата. Обычно тот не выходит после заката солнца. Но сегодня он слишком шикарно был одет для дома. Коричневый пиджак, отделанный бархатом на воротничке.

— Я? — мужчина удивленно посмотрел на брата. — Я не успел переодеться с последней встречи.

— Ты заметил. Он больше стал обращать на нас внимание. Раньше такого в помине не было.

— Ты прав. А еще Хайц стал молчаливым и мягким, он почти не приказывает и не возмущается, если ты отказываешь ему.

Братья сидели в задумчивости, каждый думал о своем. Позже к ним присоединился и Вольфганг.

Густав посадил его на стул рядом. И они вместе стали рассказывать ему про поезда и путешествия.

Раздался звонок в дверь. Оба старших мгновенно взглянули на часы. Десять вечера.

Не лучшее время для прихода гостей, все были дома.

— Ты думаешь о том же, что и я? — Отто подскочил к двери и тихонько отворил ее. Густав подошел и стал слушать вместе с братом.

Послышались короткие шаги, кто-то входил в их дом неуверенным и зыбким шагом. Послышался голос Хайца.

«Мистер Либермант, входите увереннее. Что вы замялись на пороге?» — брат по голосу приободрился.

— Это кто еще такой? — Густав уже хотел спуститься вниз и посмотреть на гостя. Но Отто его остановил.

— Это Георг Либермант. Помнишь, мы в том месяце ходили на прием к нему? — Густав хлопал глазами. По правде сказать, он смутно помнил тот вечер. Хайц напился до беспамятства, и единственным воспоминанием с того вечера было именно то, как Густав тащил вместе с Отто его до дома.

— И что он делает в нашем доме?

— Пока не знаю, как и ты. Мы все расспросим у брата, когда он уйдет. Может, он по поводу продажи дома. Хайц все ходил смурной, потому что никак не находился покупатель. — Братья посмотрели друг на друга. И стали слушать, о чем шла речь внизу.

Хайц, расположившись в своем кресле возле камина, приказал принести выпивку. Обращая внимание на Георга, на его чуть растопыренные волосы и небрежный вид. Он откуда-то возвращался. Но откуда. Либермант не был особым гулякой, и это знали все. Да и к его семье Хайц не сказал бы, что Либермант относился хорошо. Он, как и все в городе, смотрел с опаской на них.

— Мистер Либермант, — Хайц откупоривал бутылку. — Скажите, откуда вы? Пожаловали в таком виде к нам? — Георг, сидящий с уголка, поднял глаза и второпях начал что-то бормотать.

— Видите ли, я приехал к вам сразу с поезда — из Венгрии, где очень удачно продал вазы. Последнее, что у меня осталось от Люси. Я намеревался посмотреть на дом. Хочу переехать сюда. — Хайц удивился. Георг был человеком, заботившимся о своей репутации. Но покупая дом у них, он обязательно ставит себя под угрозу.

— Ах да. Об этом. Конечно, однако могу ли я узнать причину вашего крайнего любопытства к дому? Раньше вас никак не интересовал он. Однако сейчас вы все больше и больше им интересуетесь.

— Это не для меня. А для моей жены. Уж очень ей нравится ваш район. К тому же я решил жениться на одной из дочерей дома Фюрстенберг. — Хайц подумал, что он обязан сказать это Эрике, чтобы повеселить ее. Напоследок.

— Ах, вот как. Тогда не сомневайтесь, я сейчас же прикажу принести документацию. Дом вы уже обходили несколько раз, — произнеся это, Хайц медленно поднес ко рту стакан. И медленно начал пить.

Георг взял стакан, быстро выпил содержимое и попросил прислугу налить еще.

Через минут пятнадцать у Георга были документы в руках, которые он рассматривал с необычайной придирчивостью.

— Мистер Хайц, — Георг наклонился к нему и показал на вазе скол.

— Скажите, а то, что крыша у вас немного протекает на третьем этаже, — это так и было? — Георг был изрядно придирчив. Этот мелкий скупердяй выводил Хайца из себя, потому что он все прекрасно знал и видел собственными глазами, зачем было нужно еще раз задавать такие глупые вопросы.

— Нет, это так и было. Продавец, у которого я покупал, продал мне дом именно в таком виде. Поэтому на третьем этаже никто не живет, все мы расположились на втором, — съязвил Хайц. Он не мог разговаривать с этим человеком так спокойно.

— Хорошо, я понял. Тогда давайте подпишем сейчас. Это будет на руку и мне, и вам.

С этими словами он передал документы сначала Хайцу, в которых он поставил подпись, а потом подписал и сам. У Хайца спал с души камень. Теперь им действительно нечего делать в этом городе.

Сам Георг, попрощавшись с Хайцем, медленно пошел к машине, которая стояла у ворот, ожидая своего хозяина.

После захлопывания двери Отто и Густав слетели вниз по лестнице.

— Неужели ты его продал! Ура, как же я рад! Мы сможем покинуть этот город как можно скорее, ура! — радовался как ребенок Густав.

— Брат, когда мы окончательно съезжаем? — Отто это вопрос волновал больше всего.

— Так, стоп! Покинуть мы этот город и дом должны не позднее первого числа следующего месяца. Мы все успеем сделать. Не переживайте так.

— Мы переезжаем? — Люси встала вслед за братом и тоже радовалась, сообщая эту новость, крича вверх, где сидели Эрика и Фрида.

Обе девушки отложили сбор вещей, спустились вниз.

— Скажи, с чего вдруг Либермант решил сюда переехать? — Люси, переведя дух, произнесла.

— Точной причиной является то, что он решил взять в жены сестру Эрики, и я предполагаю, что старшую.

— Бедняжка, — только и смогла сказать Люси.

— Так ей и надо. Поделом, — Эрика громко разошлась хохотом. Ей было откровенно плевать на сестру. Она послужит во благо семье.

* * *

Утро Эрики началось с тишины и покоя. Девушка после пробуждения еще полчаса лежала в постели и, не желая двигаться, прислушивалась к звукам вокруг нее. Садовник стриг деревья у нее под окном. Ходила прислуга в доме. Жизнь, несомненно, шла в доме.

Но тишина длилась недолго, в дверь постучали. И девушка выдохнула и разрешила войти.

— Эрика, мы сегодня уезжаем, у тебя все готово? — Только Густав мог так рано войти к ней.

— Да, конечно, все готово. Ты можешь сказать прислуге, что они могут собирать чемоданы.

— Отлично. Хайц поехал за деньгами из банка. Он просил передать тебе, что поезд в шесть. И ближе к шести все мы должны быть собраны.

— Хорошо, я поняла тебя.

Мужчина вышел, улыбнулся, а Эрика, решив не созерцать жизнь, пошла принимать ванну. Такой легкости на душе она не испытывала давно.

Легкая дремота накинулась на нее, когда она сидела за завтраком. Рядом с ней сидела Люси, рассказывая ей о том, что их ждет и куда они поедут сначала.

— Люси, можно помедленнее, я не успеваю за тобой. — Эрика жевала кашу.

— Дорогая, ты сегодня какая-то несобранная, что ли. Скажи, что случилось?

— Да ничего, просто легкость в душе, вот и все. Хочется сидеть смотреть на мир. На его суматоху. На то, как ты уезжаешь из этого города полного правил и отказов людей. Мне кажется или мы действительно стали отказываться от жизни?

— Это только часть правды. Мы стали не отказываться от жизни, а перестали ее воспринимать такой, какая она есть. Желание переделать все что можно, подчинить ее себе и поставить в узду погубит нас, если мы продолжим так же делать.

— Слишком суматошной она стала. Что ли. Казалось бы, куда спешить. Но люди всегда находят способ это делать. Мы не живем, а несемся, как будто за нами кто-то бежит.

— Знаешь, когда я представляю себе будущее и представляю, что в будущем люди будут бежать еще быстрее. Мне становится страшно, — отозвалась Люси.

— Почему тебе страшно?

— Ну представь, тебя будут осуждать только за то, что ты ничего не делаешь. И больше того, тебя будут заставлять что-то делать ежеминутно, ежесекундно. И каждый день будут писать вещи в газетах, что будут пугать тебя. До ужаса. Ты перестанешь быть уверенной в том, что ты живешь. И ты перестанешь думать, вручая свою жизнь людям, которых ты никогда не видела и не увидишь.

— Ужас. Надеюсь, я не доживу до этих времен. Порой я так радуюсь, что родилась в это время. Во время, когда еще ценишься ты сам и твоя составляющая. Ценится твой мир и то, как ты смотришь на вещи. А не то, какое на тебе надето платье. И порой мне кажется, что наш мир не такой уж и плохой.

— Да, ты права, Эрика. Еще ценимся мы сами, а не какие платья и какой у тебя дом. Еще ценится наш смех, наши глаза, наша натура и мы сами. А не материальная составляющая.

Они просидели так до обеда, а когда приехал Хайц, Люси удалилась.

Мужчина выглядел потрепанно и уставшим.

— Что случилось? Все хорошо?

— О да, на улице погано, — констатировал факт мужчина. И правда, моросил снег, застывшая грязь и лужи не придавали этому пейзажу красоты.

— Ты думаешь, правильно мы поступили, что уезжаем отсюда? — Эрика лежала на диване в доме. Думая о том, что будет происходит с ними в ближайшее время. В полупустом доме света было куда больше и пространства тоже. Она уже грезила о путешествии и о корабле.

— Конечно, дорогая, нам нужно как можно скорее уезжать, а иначе нас засосет вместе со всеми, мой друг говорит, что сейчас нужно уезжать. Самое время, — Хайц курил трубку, мысли летали у него в голове.

Эрика же думала о доме, что она оставляет тут. Интересно будет узнать, как развиваются жизни Мари и Алины.

— Хайц, ты тоже за них переживаешь? — Мужчина присел на соседнее кресло с женой. — Конечно, я больше переживаю за нас всех. Несмотря на то что мы уедем, мы можем когда-нибудь вернуться, но во что мы вернемся. Будет ли это та самая улица, которая есть сейчас?

— Точно так же, как и ты. — Эрика смотрела на потухающий камин, и в глазах ее отражалось едва потухшее пламя. Тревога нарастала, а вместе с ней и паника, и невозможность соображать, что будет дальше, как и невозможность найти выход. Ее беспокоила не жизнь, а то, как стремительно меняется жизнь, и то, как стремительно меняется само понимание жизни. Порой даже не замечаешь то, как люди меняются. Мода, дела, компании — за последние месяцы ее жизнь поменялась с ног на голову.

Она встала и пошла в верхнюю комнату, приказав приготовить спальню ко сну. Ей жутко хотелось спать и во сне побыть свободной от оков этого мира, коснуться прекрасной реки снов. Окунутся в те времена, когда она была молодой и живой. Без оков нравственности и правил. Замужество с Хайцем решило ее дальнейшую судьбу, и Эрика была только рада. Эрика всегда была не похожа на всех. Этим она бесила других людей и была не похожа на них. Среди тысяч глаз ее глаза были видны сразу. Они были живыми.

Хайц же подошел к телефонному аппарату и набрал Отто. Он беспокоился за братьев.

— Как вы? — голос его звучал хрипло и грустно.

— Нормально, Хайц. Собираем последние вещи. С перрона Вольфганг уже в поезде сидит и вертится. Вместе с Люси и Фридой. Как Густав? Когда будешь выдвигаться ты? — Отто, и не только он, переживал.

— Уже тоже в пути Густав, он поедет прямо к вам. Мы с Эрикой будем через час.

— Хорошо, Хайц, не опоздай, ты знаешь, что сейчас вагоны переполнены. — Он положил трубку и прислонился к стене. Люси, Вольфганг и тетя Фрида поехали на вокзал покупать билеты. Густав поехал продавать последнее ружье. А они с Эрикой должны были через час быть на вокзале. Темно-густые облака тянулись, моросил снег, слякотные лужи возле дома не прибавляли настроения. Хайц выдохнул и оглядел дом. Он чувствовал легкость и уверенность, которой не было у него давно и к которой он пока что еще не привык. Но с каждым днем ее становилось все больше и больше.

Он вспоминал, с каким тяжелым сердцем он приезжал в этот дом. Как тяжело ему дался переезд. И как тяжело было признавать, что им действительно он был нужен.

Мысли мужчины летали от одного края до другого. Толкая его то на одни крайности, то на другие. Потом взглянул в окно. Этот город был ему обязан многим. Но пора двигаться дальше. И мысленно сказал: «Прощай, Париж, прощай».