Нити жизни (гет)

Боль звенела в душе перезвоном валинорских колоколов, которые он никогда не видел, но которые частенько красочно описывала жена.

— Потерпите еще немного, принц, — услышал он словно сквозь туман негромкий, сосредоточенный голос целителя. — Я уже почти закончил.

— Хорошо, — сдавленно прохрипел Келеборн и тяжело, надрывно закашлял.

В груди после удара нолдорским мечом что-то хрипело и булькало, в боку невыносимо жгло. Как раз там, где сейчас накладывали повязку.

Над разоренными Гаванями, надсадно крича, суетливо носились чайки. Келеборн лежал, глядя в мертвое, серое небо, и думал, почему в его жизни все настолько паршиво. Когда и что пошло не так? И как все исправить?

— Выпейте, принц, — услышал он чей-то ласковый, заботливый голос и, повернув голову, увидел склонившегося над ним целителя с чашей в руках.

— Сейчас, — пообещал Келеборн и, тяжело опершись локтем о землю, с усилием поднялся.

Что ж, он по крайней мере жив, и в этом ему повезло. Гораздо больше, чем многим иным его несчастным сородичам, теперь лежавшим бездыханно на побережье.

Мир качнулся перед глазами, но устоял. Келеборн взял в руки чашу с отваром и сделал первый щедрый глоток. Горло обожгло, дыхание перехватило, принц вновь тяжело, надсадно закашлялся, однако скоро взял себя в руки и допил предложенное лекарство до конца.

— Вы сможете сами дойти до дворца? — спросил с заметным беспокойством целитель. — Мне нужно помочь другим раненым. Нас мало осталось.

Последняя фраза заставила Келеборна содрогнуться. Он огляделся и заметил поблизости еще несколько раненых синдар.

— Да, конечно, — пообещал с напускной уверенностью принц. — Только помогите мне, пожалуйста, подняться.

— Да, разумеется.

Опершись о плечо целителя, он встал и, оправив изрядно помятую кольчугу, тяжело вздохнул.

Звон в ушах никак не хотел проходить. Распоротый бок еще долго будет заживать, это было совершенно очевидно. Поблагодарив своего спасителя, Келеборн неспешным шагом отправился вдоль кромки прибоя, на ходу размышляя, что же делать дальше.

Вдалеке на месте бывших городских врат теперь зиял провал. Кое-где догорали дома. То и дело приходилось обходить безжизненные тела эльдар. Песок пропитался кровью.

Упрямо тряхнув головой, Келеборн с силой закусил губу, чтобы не завыть в голос от разрывающей душу боли, и подобрал валявшийся на пути меч.

"Хозяину он уже не понадобится, — подумал с горечью принц, — а свой потом поищу".

Последнее, что он помнил — лицо нолдо перед глазами, занесенная для удара рука и входящий в тело металл. Должно быть, обнаружившие его после боя верные оружие подбирать не стали, а просто подняли на руки и понесли к целителям.

Выживших было слишком мало. Он видел это с ужасающей, переворачивающей душу до самого основания ясностью. Не только мужчины, но и женщины, осмелившиеся защищать с оружием в руках свой дом, теперь лежали мертвыми, а фэар их уже стояли, должно быть, на пороге Чертогов Намо.

И снова нолдор. Сперва Дориат, теперь Гавани.

— А прежде был Альквалондэ, — прошептал он и, остановившись, провел ладонью по лицу.

По большому счету, теперь у него ничего не осталось. Ни дома, ни родителей, ни брата. Детей нет и, скорее всего, никогда не будет. Эльвинг бросилась в море, он сам это видел. Элронда и Элроса забрали нолдор. И страшная участь Элуреда и Элурина напоминала, что о младших близнецах он, скорее всего, тоже больше уже не услышит.

В мыслях эльфа царила пустота, а душу жгло изнутри неугасимым огнем, и это пламя с каждым новым мгновением разгоралось все жарче, грозя уничтожить самые основы мироздания.

Он сжал кулаки, надеясь хотя бы таким странным образом облегчить боль, и, упав на колени, обратил безжизненный взгляд к небу и закричал, выплескивая все то, что бродило, тянуло, клокотало внутри. Крик подхватил ветер, разнеся его по побережью, однако самому Келеборну легче не стало.

На горизонте начинали разгораться звезды, но, может быть впервые в жизни, ему не было до них совершенно никакого дела.

Скоро кровь перестала биться в ушах, и принц, оглянувшись, увидел идущую по побережью жену.

— Что с тобой? — спросила Галадриэль, подходя ближе.

— Я в порядке, — с усилием проговорил Келеборн.

Живым все хорошо. Это мертвым уже ничего не исправить.

— Я вижу, — с сомнением в голосе ответила она.

Он промолчал. Говорить не хотелось. Он встал, как можно более незаметно опираясь о меч, и устремил взгляд в море. Что сейчас говорить, он не знал. Да и нужно ли говорить хоть что-то? И без того все ясно.

— Пойдем во дворец, — позвала за спиной жена.

— Зачем? — спросил ее тихо муж.

Галадриэль промолчала. То ли думала над ответом, то ли еще что-то. Строить догадки у Келеборна сейчас не было никаких сил.

Рана в боку пульсировала все сильнее. Хотелось лечь в укромном уголке, подобно раненому зверю, и лежать так, не шевелясь.

— Опять нолдор, — в конце концов прошептал он. — Где они появляются, там скоро поселяется смерть. Твои родичи.

— Мои? — уточнила Галадриэль.

— Ну, не мои же. Не синдар пришли в эльфийские гавани убивать других эльфов.

— А кто сотни солнечных лет держал Ангамандо в осаде? — вспыхнула, подобно факелу во тьме, Галадриэль. — Кто строил для фалатрим прибрежные города? Не мои ли братья и кузены?

— А кто уничтожил Дориат, а теперь вот Гавани? Нолдор. Сыновья Феанора.

— Мой отец брат их отцу только наполовину.

Келеборн вновь промолчал, борясь в этот самый миг с собственной пустотой.

Волны злобно шипели, одна за другой набегая на берег.

— Я мог бы умереть гораздо раньше, — в конце концов признался Келеборн. — Когда мы бились у врат. Один из нолдор узнал меня и, сказав: "Это синда Галадриэли", остановил руку товарища. Даже имени моего не назвал. Просто твой синда. Даже не муж.

— Они мне не родичи, — уже чуть громче напомнила Галадриэль.

Однако Келеборн только мысленно отмахнулся от ее слов:

— Не только они так говорили. Твои братья тоже. Там, в Дориате, вскоре после свадьбы.

— Ты ничего мне не рассказывал.

— Сейчас уже неважно.

— Что тогда произошло? — голос жены зазвенел.

— Он сказал: "Туповатый, но безобидный. Синда, что поделать. Хотя бы красивый. Могло быть и хуже".

— Кто это был?

Галадриэль обошла Келеборна и заглянула ему в глаза. Что она там увидела, он не знал. И не хотел знать. Он просто ответил:

— Аэгнор.

И, отвернувшись, сделал шаг прочь.

— Куда ты отправился? — спросила жена. — Дворец в другой стороне. Давай провожу.

— Не надо, — упрямо покачал головой Келеборн. — Хочу побыть один. Зачем я тебе? Я справлюсь.

В душе и в мыслях по-прежнему было пусто. Видеть никого не хотелось, а возвращаться в прежние покои было противно. Не слушая больше ничего, время от времени помогая себе мечом, он все шел и шел, глядя под ноги, в сторону разрушенных врат, и со стороны казалось, что один из лордов просто охвачен печальными думами. В боку пульсировало все сильнее, однако останавливаться и проверять повязки не было ни сил, не желания. Потом как-нибудь.

Скоро он вышел за пределы города и, не разбирая дороги, отправился вдоль побережья на север. Мысли его блуждали где-то далеко от тела, перед глазами стояли мертвые тела братьев-синдар и разоренные, мертвые гавани.

* * *

Раскрывшие свои головки маки отчетливо напоминали брызги крови. Келеборн содрогнулся и, сипло, тяжело вздохнув, остановился.

День теперь или ночь, он уже понимал с трудом. Холодный липкий пот струился по спине, рубашка противно липла к телу. Он оперся двумя руками о меч и огляделся по сторонам, размышляя, как лучше следует теперь поступить.

Волна рассерженно шелестела, набегая на берег. Низкие тучи закрывали горизонт. Мысли ворочались в голове с трудом, в желудке голодно бурчало, однако в карманах после недолгих поисков не обнаружилось даже завалящей крошки лембаса.

Решив поискать хотя бы ягод, он, собрав собственную волю в кулак, направился вперед.

Ноги вязли в песке, и Келеборн немного отошел от кромки прибоя вглубь. Туда, где темнел подлесок, а травы мягко обнимали натруженные ноги. Кашель то и дело сотрясал грудь. В такие моменты синда останавливался и, согнувшись пополам, выхаркивал кровь с примесями тягучей, вязкой мокроты. Время от времени он жевал травинки, однако их горьковатый сок лишь еще сильнее раздражал, и скоро Келеборн оставил это занятие.

Кровь братьев подобно густой пелене застилала взор, поэтому он не сразу разглядел в глубине подлеска чернику, а увидев, обрадовался.

Тяжело опустившись на землю, он принялся есть, горстями засовывая ягоды в рот, теряя по пути половину, однако вскоре стало немного легче.

Тянуло прилечь, однако Келеборн понимал, что в его состоянии это будет ошибкой. Он встал и, вновь перехватив меч, продолжил путь.

Заря над морем забрезжила, разогнав туман в природе и в мыслях. Эльф присмотрелся к теням на горизонте и скоро понял, что видит коня. Сердце забилось в груди гулко и радостно. Конь мог стать сейчас его спасением.

Келеборн негромко свистнул, и умное животное, оставив траву, подбежало и ткнулось в плечо.

— Ты поможешь мне? — спросил он, гладя ласково жеребца по шее. — Один я не справлюсь.

Тот чуть склонился, словно приглашая, и тогда Келеборн попытался забраться ему на спину.

Не получилось. Ноги путались в длинном плаще. Тогда эльф снял его и, забросив коню на спину, попробовал еще раз. А после снова. В конце концов у него получилось, хотя и не без труда, и, кое-как выровнявшись, он шепнул:

— Давай посмотрим, что там впереди?

Конь заржал и легкой рысью побежал вдоль прибоя на север.

* * *

— Простите, леди, что не мог прийти раньше, — извинился целитель, входя в полуразрушенный в ходе недавних боев зал. — Раненых слишком много.

— Что-то случилось? — спросила Галадриэль, стремительным шагом выходя из внутренних покоев.

Одно короткое мгновение тот молчал, обдумывая вопрос, а после разъяснил:

— Принц Келеборн. Я должен осмотреть его и сменить повязки. Но если вы уже сами...

Стоявшие за спиной целителя помощники переглянулись. Кто-то из присутствующих явно чего-то не понимал, и именно это вселяло сейчас в сердца синдар тревогу.

— Какие повязки? — спросила вновь Галадриэль, уже начиная хмуриться. — Зачем?

Целитель в ответ всплеснул руками:

— Но ведь он ранен!

— Он ничего мне не говорил, — качнула головой она и, побледнев, сцепила пальцы. — Он ушел гулять.

— Куда? — голос целителя от тревоги зазвенел. — У него рана в боку и ушиб груди! Он должен лежать, леди! Куда он мог отправиться в таком состоянии?!

— Давно он ушел? — спросил один из помощников.

— Вчера после боя.

— Но ведь прошли уже почти сутки!

Последнюю фразу выкрикнули все одновременно.

Не дожидаясь приказа, дежурившие в дверях верные кинулись докладывать командирам, однако Галадриэль и сама уже давала распоряжение отправляться на поиски мужа.

Впрочем, скоро стало ясно, что в Гаванях Сириона его нет.

* * *

Завидев бьющуюся о берег лодку, Келеборн с облегчением вздохнул и остановил коня. С трудом сполз и, подтянув суденышко за веревку, отвязал ее от колышка.

— Спасибо тебе большое, друг, — прошептал он на ухо коню и погладил его по шее. — Дальше я сам уж как-нибудь. Беги домой, отдыхай. Надеюсь, еще увидимся.

Эльф забрался в лодку и, оттолкнувшись веслом от берега, с тихим стоном облегчения упал на дно. Конь проводил товарища взглядом и, проржав что-то на своем языке, направился в сторону Гавани.

А лодочку подхватило течение и понесло. Куда, Келеборн не знал, да и не стремился к тому. Сил продолжать движение самостоятельно не было, а оставаться на месте было слишком больно. Фэа его тогда рвалась, подобно связанной птице, и плакала. В пути же становилось немного легче.

Повязки скоро намокли, из-под кольчуги начала просачиваться кровь.

В мыслях было пусто, а на душе по-прежнему лежал тяжелый камень, и скинуть оный не было никаких сил.

Звезды плыли над головой, сменяясь рассветами и закатами. Келеборн молчал, все так же лежа на спине и глядя в небо. Иногда ему начинало казаться, что его кто-то зовет, однако берег был все так же пустынен, как в первый день творения.

Лодчонка летела, повинуясь воле течений. Время от времени через борт заливалась вода, смешиваясь с кровью. Ветра становились холоднее, обжигая лицо эльфа. Скулы его чуть заострились. К тому моменту, когда голод окончательно подкосил его, выпив последние силы, измученный разум окончательно отказался реагировать на окружающий мир.

* * *

Лодка покачивалась на волнах, то и дело ударяясь о края набегающих друг на друга льдин. Солнце слепило, холодное море набегало на берег, оставляя пенные брызги на подступающих к самой воде скалах, однако свежевавшие тушу тюленя люди не обращали на неудобства никакого внимания. Им предстоял долгий путь, а значит, семье были нужны запасы.

В этот самый момент в вышине пронзительно вскрикнула чайка. Седой, сморщенный, будто печеное яблоко старик с кряхтением распрямился и, вытерев ладони о теплые меховые штаны, проследил за ее полетом.

— Церьха, — позвал он спустя несколько секунд сына, — а ну-ка посмотри, что там. У тебя глаза лучше.

Мужчина лет тридцати, послушно оставив работу, всмотрелся в водную гладь. Блики мешали разглядеть подробности, однако спустя мгновение он все же уверенным тоном заявил:

— Лодка. Красивая. У нас таких не делают.

Старик покивал, покряхтел, подергал за перевитую цветными лентами черную прядь и наконец приказал:

— А ну-ка, вытащите ее!

— Хорошо, Пеййв.

Позвав собственных сыновей, Церьха оттолкнул от берега утлый ялик и, захватив гарпун, устремился в море.

Стихия ярилась, словно пытаясь наказать непокорных спасателей, однако Церьха не сдавался. Он ловко лавировал между льдин, будто уходящая от акулы рыба, и скоро смог зацепить незнакомое суденышко.

Стоявшие на берегу юноши закричали, принялись размахивать руками, подбадривая возвращающегося с добычей отца, а после, вскочив на ближайшую льдину, словно на спину дикого оленя, принялись ему помогать.

Спустя немного времени лодка была вытащена на берег, и Пеййв, подслеповато щурясь, приблизился к ней и заглянул внутрь.

Сказать по чести, того, кого они там обнаружили, легко можно было спутать с мертвецом. Бледная кожа, острые скулы, кровь. Много крови. И все же богатый жизненный опыт подсказывал старому охотнику — незнакомец жив.

Пеййв протянул руку, пощупал жилу на шее, соединяющую душу с богами, и уверенно заявил:

— Надо помочь ему.

— Зачем, отец? — удивился Церьха.

Старик неодобрительно щелкнул языком:

— Закон жизни. Закон севера. Сегодня ты кому-то поможешь, а завтра помогут тебе. Иначе не выжить. Иначе мы все умрем. Понял меня?

— Понял, отец, — послушно склонил голову сын.

— К тому же он эльф — смотри, уши острые. Богатая одежда, отделанная серебром. Кольчуга хорошая. Знатный. Его искать могут. Если поможем ему, нам это в будущем может сослужить добрую службу. А ну-ка, отправляйся в стойбище к Марью да скажи ей, что скоро мы ей раненого привезем. Совсем плох. Пусть готовится.

— Все сделаю, — вновь склонил голову Церьха и, отвязав одного из лосей, вскочил ему на спину.

Старик вместе с внуками принялся загружать свою необычную находку в сани, а затем, не забыв прихватить и собственную добычу, поехали на восток, через узкий, извилистый перевал в сторону лагеря.

Тучи сгущались, северный ветер хлестал нещадно, и могло показаться, будто сквозь грохот надвигающейся бури слышится какой-то вой.

Старик качал головой, глядя в небо, хмурился и в конце концов объявил:

— Уходить надо, однако.

— Куда, деда? — спросил Тапио, самый старший из внуков, юноша лет четырнадцати на вид.

— Еще дальше, — ответил уверенно Пеййв. — На восток. За долину рек.

— А он как же? — кивком головы указал на эльфа Тапио.

— С собой возьмем. Много места он не займет.

Разговор прекратился. Охотники спешили, и еще до тех пор, как непогода окончательно накрыла своим черным, рваным плащом берег, они въехали на стоянку.

Тапио выпрыгнул из саней и, подхватив эльфа, понес его в чум.

Навстречу вышла старуха и, поприветствовав кивком головы внука, спросила:

— Это он?

— Да, Марью, — подтвердил Тапио.

— Хорошо.

Что именно она имела ввиду под этим словом, юноша уточнять не стал. Он молча внес раненого гостя внутрь и расположил его на подстилке из лапника около очага, а после, устроившись в сторонке, принялся с интересом наблюдать за вошедшей Марью.

Старуха быстрыми, уверенными движениями осмотрела эльфа и, дав внуку знак раздеть его, принялась за дело.

Мазь со смолой ели, жир окуня, настои хвои и коры — все пошло в ход. Старуха и юноша вместе обмыли раненого, а после Марью принялась накладывать на гноящуюся рану мазь.

— Такой молодой, — приговаривала она, то и дело бросая на лицо эльфа внимательные, цепкие взгляды, — а нити жизни надорваны. Видать, случилось что-то. Серьезное.

— Почему ты думаешь, что он молод? — удивился Тапио. — Эльфы вроде не стареют.

— Морщины ерунда, — пренебрежительно отмахнулась старуха. — Я глубже вижу. Душу. Молодой он. Хоть бы выжил.

И они с удвоенной энергией взялись за дело.

Вскоре по чуму разлился тягучий, горьковатый аромат трав. Сняв с огня готовый отвар и остудив его, Марью с помощью внука влила лекарство в раненого. Затем еще чем-то обмазала и перевязала.

— Накормить бы его, — вздохнула она, убирая глиняные горшочки с остатками снадобий.

— Не сможет, — уверенно объявил Тапио.

— Верно. Поэтому дай-ка ему теплой оленьей крови.

— Хорошо.

Не без труда, но и это необычное лекарство было влито в рот среброволосого эльфа. Вошедший вскоре Пеййв осмотрел найденного им на берегу незнакомца и, одобрительно прищелкнув языком, объявил:

— Отправляемся в путь на рассвете. Эльф едет с нами.

Марью согласно кивнула, и собравшаяся у очага семья приступила к ужину.

Еще через три дня эльфы Гаваней нашли на побережье пустую лодку с обильными следами крови внутри. Тревожно переглянувшись, они принялись обыскивать окрестности, но никого не обнаружили.

* * *

Тело горело, будто охваченное лесным пожаром, глаза болели от нестерпимого света. Мироздание покачивалась, тряслось, то переворачивалось вверх дном, то вновь вставало на свое место. Что-то больно било о ребра. Келеборн стонал, не имея силы произнести хотя бы единое слово вслух, и тогда спасительная прохлада касалась лица и груди.

— Потерпи, — слышал он надтреснутый, незнакомый голос. Мужской или женский? Он никак не мог разобрать. — Скоро все будет хорошо. Потерпи...

Он терпел. Огонь постепенно стихал, и звуки песни на незнакомом языке успокаивали. Время от времени в рот попадало что-то непривычное на вкус, то горьковатое, то густое, солоновато-металлическое, и тогда он сглатывал. Голова кружилась, дышать было невыносимо больно. Он плохо понимал, что происходит, где он и кто он вообще такой. Потом он стал вспоминать. И однажды смог открыть глаза.

Бивший в щель в потолке свет больно резанул по глазам, и Келеборн застонал, пытаясь загородиться от этой невыносимой яркости.

— Лежи, лежи, — услышал он совсем рядом голос и, обернувшись, увидел человека. Старика. — Рано еще. Совсем слаб.

Келеборн попытался сообразить, что происходит, однако мысли ворочались в голове с трудом. Вспоминались Гавани, ожесточенный бой, собственная обида. Дальше воспоминания обрывались. Он ушел? Вероятно. Но куда? Где он сейчас?

— Меня зовут Пеййв, — представился старик на ломаном синдарине. — Моя жена Марью лечила тебя.

— Долго? — не без труда в конце концов прошептал Келеборн и, повернув голову к собеседнику, посмотрел вопросительно.

— Три полных луны.

"Скверно", — подумал эльф.

Куда бы он, уходя из Гаваней, не держал путь, теперь он мог уже никуда не спешить, ибо три месяца это много. Очень много.

Келеборн устало прикрыл глаза, и Пеййв, покряхтев, пробормотал:

— Правильно, спи. Набирайся сил. Ты еще только-только перестал цепляться за порог мертвецов. Рано тебе еще.

— Что именно? — то ли подумал, то ли прошептал он.

— Все рано. Говорить рано, вставать рано. Отдыхай давай. Успеешь еще.

Келеборн вздохнул, будто сбрасывая с плеч непосильный груз, и впервые за долгое время по-настоящему уснул.

Когда он вновь проснулся, пришла старуха и напоила его теплым, ароматным бульоном. Келеборн проглотил содержимое деревянной чаши, жадно давясь, и в этот момент ему казалось, что ничего более вкусного он в жизни не ел.

Несколько капель бульона пролились эльфу на подбородок, и он виновато посмотрел на свою целительницу. Марью ласково улыбнулась:

— Ничего, бывает. В таком-то состоянии. Ты молодец.

Она помогла ему привести себя в порядок и, обернувшись к выходу, крикнула:

— Эй, Тапио!

Мягкий полог отогнулся и вошел юноша. Еще почти совсем мальчик. Он сел рядом с Келеборном на корточки и, поставив на пол чашу с водой, сказал:

— Я помогу тебе вымыться.

Возражать Келеборн не стал, лишь прошептал по-прежнему едва слышно:

— Благодарю.

В его положении возражать было как минимум неразумно. Старуха вышла, не желая, должно быть, смущать больного, а юноша принялся ловко обтирать эльфа, соскребая мыльным корнем кровь и грязь.

Еще никогда не чувствовал себя Келеборн настолько беспомощным. Наверное, так в последний раз его мыла мама как раз в ту пору, когда могла поднять сына на руки, а пламень двух светил еще не зажегся на небосводе. И все же горячая благодарность к тем, кто не бросил его, а подобрал и выходил, поднималась в груди бурной волной. Дождавшись, когда Тапио, вытерев насухо раненого и закутав в теплые шкуры, вновь устроит его на нехитром ложе, Келеборн улыбнулся слабо:

— Благодарю.

Юноша улыбнулся в ответ и, пробормотав что-то на своем языке, вышел. Синда же вновь уснул.

Он засыпал и просыпался, ел то, что ему предложат, и стоически терпел болезненные перевязки. Тело вновь постепенно наливалось силой, а возвращающиеся воспоминания больно жалили роем взбесившихся пчел.

Падение Дориата. Разорение Гаваней. Ярость на лицах нолдор. Гнев жены, защищающей своих сородичей. Застарелые, подавленные обиды, въевшиеся подобно саже глубоко под кожу и так не вовремя напомнившие о себе. Эмоции, воспоминания бурлили в груди, свивались, словно клубок змей, и тогда Келеборн, забывшись, принимался в голос стонать. Пеййв заходил и, неодобрительно покачав головой, говорил:

— Нехорошо. Так ты никогда не поправишься.

Следом входила Марью и давала ему выпить теплый, горьковатый напиток, пахнущий медом и необычным на вкус молоком. Эльф засыпал, и мысли его становились тогда легки и спокойны, как море перед рассветом.

Прошло еще не меньше одной полной луны, прежде чем он начал вставать.

* * *

— Его нигде нет, — доложил командир и, виновато опустив взгляд, развел руками. — Мы обыскали все побережье и окрестные земли, однако кроме той самой лодки со следами крови внутри больше ничего не обнаружили.

— Как же так? — Галадриэль всплеснула руками и, подойдя к окну, посмотрела на море.

Мучительная, слякотная осень заканчивалась. Тягучая серая вода была безжизненной и стылой. В душе леди нолдор боролись растерянность и гнев.

— Куда он мог подеваться, совершенно не представляю, — тем временем задумчиво продолжал верный. — Как вообще так вышло, что он раненый куда-то ушел?

— Хотела бы я знать ответ на этот вопрос, — прошептала Галадриэль и, обернувшись, увидела испытующий, внимательный взгляд.

"Как не увидела, что муж ранен? Как не поняла? — уже в тысячный раз за последние недели спросила она себя. — И почему он ушел?"

Душа искала ответа, и в памяти всплывали картины их последнего разговора. Бледность на лице, в глазах тоска. Ее собственные мысли были в этот момент заняты родичами нолдор — кузенами, близнецами Элрондом и Элросом. Должно быть, поэтому на сказанные мужем слова она обратила тогда столь мало внимания. О чем, в самом деле, мог переживать синда? Ведь это не первый в его жизни бой. И какие-то странные претензии, высказанные в адрес брата. Ведь по большому счету, Аэгнор был прав тогда — синдар стоят ниже аманэльдар, видевших свет Древ, они в меньшей степени владеют мастерством. Так на что же обижаться?

"Теперь вот он пропал куда-то! — Галадриэль ощутила, как в сердце вспыхнул гнев. — Разве трудно было сказать мне, куда собрался, а уже потом идти!"

— Может, он в плену? — предположил по-прежнему стоявший за спиной верный, и нолдиэ вздрогнула всем телом. — Или погиб.

Она нахмурилась и посмотрела в даль. Прислушалась к собственной фэа.

— Нет, — в конце концов покачала головой Галадриэль. — Я ничего такого не чувствую.

— В таком случае, зимой мы продолжим поиски. Сейчас пока дороги непроходимы.

— Хорошо, — склонила голову леди нолдор и вышла из зала.

Мысль, что подступающие холода могут оказаться губительными для раненого мужа, мелькнула на краю сознания, омрачив и без того скверное настроение.

* * *

Келеборн поднялся, тяжело опираясь на руку Пеййва, и замер, прислушиваясь к голосу собственного непривычно слабого тела.

Огонь в очаге, над ним котел с ужином. Под ногами плохо оструганные доски, в центре шест. У стен поверх циновок положены шкуры, заменяющие постель. Низкий столик, за которым трапезничает семья. В широких глиняных плошках жир с фитилем, дающие скудный свет. Полумрак и уют.

— Хорошо тут у вас, — проговорил, наконец, Келеборн, тяжело вздыхая. — Спокойно.

— Тревоги большого мира доходят и сюда, — степенно покачал головой старик. — От зла не укрыться.

— Да, к сожалению.

— Готов идти?

Келеборн посмотрел на Пеййва и увидел во взгляде его спокойную, уверенную решимость. Он явно настроен был довести начатое дело до конца — поставить-таки их необычного гостя на ноги, и синда за это был ему бесконечно благодарен.

— Да, готов, — ответил он вслух.

— Тогда идем.

Старик обхватил Келеборна за талию и повел к выходу из жилища. Собственное тело то и дело подводило эльфа, ноги норовили подкоситься, а голова кружилась. И все же он шаг за шагом продвигался вперед.

По вискам струился холодный пот, сердце бешено колотилось. На лапник, лежавший около костра снаружи, он почти упал.

— Вот, держи, — старик протянул эльфу чашу с клюквенным взваром на меду. — Это придаст тебе сил.

— Благодарю.

Он отпил глоток, и живительное тепло растеклось по жилам, прогоняя неприятный, скручивающий внутренности озноб.

Что-нибудь сладкое ему теперь давали неизменно каждое утро. По вечерам Марью приносила отвар из зверобоя.

К костру подбежала девочка пяти лет, внучка Пеййва по имени Кайе, и плюхнулась с размаху рядом с Келеборном.

— Ясного дня, — прощебетала она, приветливо заглядывая в глаза, и широко улыбнулась.

Келеборн невольно улыбнулся в ответ:

— Спасибо, и тебе тоже.

— Как ты себя чувствуешь?

— Уже немного получше благодаря вам.

— Как здорово! — обрадовалась малышка и вновь широко улыбнулась. — Мы все переживали за тебя!

Эльф смотрел на ребенка и думал о том, что у него самого вполне могла бы быть дочь такого же возраста. Или даже старше.

"Если бы мы с женой не решили не приводить дитя в мир, искаженный тьмой. К тому же ребенок бы мешал обучению Галадриэль у Мелиан".

Пальцы вдруг задрожали от волнения, лицо покрылось холодным потом.

— Я что-то не то сказала? — испугалась Кайе.

Эльф через силу провел рукой по лицу и покачал головой:

— Ты ни при чем. Просто иногда воспоминания хуже вражьих стрел.

Кайе подскочила и, подобно выпущенной из лука стреле, сорвалась с места. Подбежав к деду, она зашептала ему что-то на ухо, и тот, бросив беглый, пристальный взгляд на гостя, вручил внучке музыкальный инструмент. Келеборн уже знал, что он называется варган.

Кайе кивнула деду и, вернувшись к костру, деловито уселась на прежнее место.

— Хочешь, сыграю тебе? — серьезным тоном спросила она. — Музыка хорошее лекарство. Так взрослые говорят.

Решительный настрой малышки согрел выстуженную, будто тундра зимой, душу эльфа.

— Спасибо тебе, — ответил он просто, и тогда Кайе заиграла.

Необычные для слуха синды звуки разлились над бескрайними снегами, над голыми кустами и соснами. Мысли эльфа начали успокаиваться, и он закрыл глаза, вспоминая пору, когда сам был безоговорочно, безоблачно счастлив. И перед мысленным взором его вставали ярко горевшие над Дориатом звезды.

* * *

— Сегодня небесные духи посылают нам всем чудо, — заявил Пеййв.

Сидевший у очага Келеборн обернулся и с интересом посмотрел на хитро прищурившегося старика.

— О чем ты? — спросил он.

В душе его впервые за многие месяцы всколыхнулось неподдельное любопытство, и синда был рад этому чувству, как никогда прежде.

Готовившая ужин Марью улыбнулась, чинивший сети Тапио понимающе покивал, а Пеййв пояснил:

— Небесные девы танцуют. Хочешь поглядеть?

— Еще бы! — с готовностью согласился Келеборн.

Однако сказать было значительно проще, чем сделать. Былая сила в тело еще не вернулась, поэтому вставал эльф медленно, опираясь на руку старика, а после постоял еще несколько секунд, собираясь с мыслями.

Земля из-под ног уже не пыталась убежать, однако голова время от времени еще начинала кружиться. Келеборн шел медленно, держась за стену шатра, который хозяева называли чумом, а, выйдя наружу, застыл в изумлении.

Небеса полыхали всеми оттенками зеленого и фиолетового. Казалось, будто кто-то развел в вышине гигантский костер. Келеборн все так же осторожно опустился около огня и потрясенно выдохнул.

— Никогда не видел ничего подобного! — признался он.

— Немудрено, — отозвался Пеййв, усаживаясь рядом. — Такое можно увидеть только на севере. Отцы говорят — это танцуют небесные девы.

— Майяр Варды?

— Возможно. Нам незнакомо это имя. Но точно знаю — в такие дни распахиваются врата между нашим миром и миром духов. И если заинтересовать их музыкой или песней, то они помогут выполнить самое заветное желание.

— Заинтересовать? — улыбнулся Келеборн.

Старик серьезно кивнул в ответ:

— Да. Сыграть или спеть так, чтобы им понравилось.

Они замолчали, думая каждый о своем, а эльф пытался понять, какое же у него есть заветное желание.

— Ты, кстати, до сих пор не говорил, как тебя зовут, — напомнил Пеййв. — Это тайна?

— Вовсе нет, — ответил охотно синда. — Просто до сих пор ты не спрашивал.

— И то верно, — согласился старик.

Сияние в небесах все усиливалось, и эльф любовался им, затаив от восторга дыхание. Язычки пламени костра взлетали ввысь, искры таяли в ночном небе.

— Меня зовут Келеборн, — признался наконец он.

— Слышал такое, — сообщил старик.

— Быть может, это был я.

Они вновь замолчали, и эльф, по-прежнему глядя в небо, подумал вдруг о жене. На душе сразу стало тоскливо и как-то пусто. Он опустил взгляд, пальцы дрогнули, и мысль, действительно ли Галадриэль любит так его, закралась в душу.

"Законы эльдар позволяют вступить в брак по добровольному согласию, — подумал он. — Но ведь эльфы не лгут. Она говорила, что любит. Может, любовь ушла? Не может ведь быть, чтоб она..."

От навязчивых мыслей веяло холодом и тьмой. Взгляд Келеборна потух, и Пеййв, заметив состояние гостя, спросил:

— Подумал о ком-то?

— Да, — признался он. — О жене.

— Невеселые, должно быть, это думы, раз ты спал с лица. Она жива?

— Да.

— Значит, все поправимо, что бы ни случилось. Когда ты будешь готов, мы обязательно поговорим об этом. Разговор — хорошее лекарство, оно облегчает душу, помогает разобраться. А пока...

Пеййв хитро улыбнулся и, запустив руку за пазуху, достал оттуда варган:

— Грех не воспользоваться магией этой ночи. У меня тоже есть, о чем попросить духов.

С этими словами он приложил инструмент к губам, и над широкой тундрой, над видневшимися с западного края высокими горами, над замерзшими, укрытыми снегом реками разлилась мелодия. Необычная, не похожая ни на что слышанное эльфом ранее, и все же удивительно красивая.

Келеборн ощутил, как стянутые в тугой узел струны души распускаются, и фэа взмывает ввысь. Захотелось тоже сделать что-нибудь, однако никакого инструмента у него не было, и он попросил:

— Найди мне завтра, пожалуйста, кусочек дерева, длинный и толстый. Я хочу вырезать флейту.

— Добро, поищу, — ответил старик. — Ну, а до тех пор? Может, просто споешь?

— О чем? — поинтересовался эльф, прикрывая глаза.

— О том, о чем поют все люди на севере — что чувствуют, что видят.

— Хм...

Эльф прислушался к себе, и голос прежней любви зазвучал в душе. Он сомневался теперь в чувствах собственной жены, но не сомневался в собственных.

И тогда он запел. Запел так, как мог — немного неловко, не всегда имея силы выразить все, что творится на сердце. Он пел, и память об ушедших днях не причиняла боли. Как будто не пал Дориат, не погибли брат и родители, а та, кому он отдал сердце, по-прежнему с ним.

— Хороша она, должно быть, — проговорил задумчиво Пеййв, когда эльф замолчал.

— Кто? — откликнулся эхом тот.

— Твоя жена. Ты ведь о ней пел.

— Да.

Сил говорить не было. Душа сопротивлялась, будто не доверяя сама себе.

— Скажи, старик, бывает ли любовь между неравными? — спросил спустя много времени Келеборн. — Когда один считает себя выше другого.

— Нет, — ответил уверенно Пеййв и, немного помолчав, уточнил: — Она тебе что-то сказала?

Синда вздохнул:

— Не знаю. Может быть, мне все приснилось. Я не могу ни в чем разобраться.

— Тогда я помогу тебе, — пообещал старик. — Потом, когда ты окрепнешь и будешь готов.

— Благодарю тебя, — ответил Келеборн. — От всей души.

Пеййв положил руку на плечо гостя и строго велел:

— Пока не думай ни о чем. Ты не готов. А деревяшку я тебе завтра найду.

* * *

— Я действительно не понимаю, что произошло, владыка Новэ, — вздохнула Галадриэль и устремила потухший, тоскующий взгляд к морю.

Все так же, как и месяцы назад, кричали чайки, однако сама вода будто поблекла, да растущие по берегам деревья прибило инеем.

— Так ли это? — в свою очередь задумчиво спросил Корабел и посмотрел испытующе на собеседницу. — Ты помнишь, что он говорил перед тем, как уйти?

— Да, — ответила живо нолдиэ и принялась рассказывать.

Картина того нелепого, странного дня стояла до сих пор перед ее глазами, будто живая. Был окончен бой, однако впереди ждало своего решения множество дел. Помочь раненым, попробовать связаться с кузенами, выяснить судьбу близнецов. И посреди всего этого муж с какими-то странными вопросами, отвлекающими от главного и насущного.

Она говорила, и взгляд Кирдана все больше мрачнел. Наконец, дождавшись, пока Галадриэль закончит, он жестом указал на алый, заметно пожухлый лист клена, до сих пор не желавший оторваться от ветки:

— Как думаешь, почему он завял?

— Потому что пришла зима, — пожала плечами Галадриэль.

— Верно. Пришла зима, иссякли жизненные соки, стало меньше тепла. У всего в мире есть своя причина, ее только нужно найти. Любовь — великая сила, но и она без тепла увядает, подобно этому листу.

Галадриэль вскинулась и поглядела решительно, будто собиралась в бой:

— Что ты хочешь этим сказать, владыка?

— Не хочу, — спокойно, терпеливо ответил Кирдан. — Уже сказал. Ты только что рассказывала мне, и говорила о нужных, важных вещах. Но скажи, как много места в твоих мыслях в тот момент занимал муж?

— Что? — нолдиэ вновь посмотрела с недоумением. — Он ведь взрослый, самостоятельный эльф. У меня были важные дела.

Одно бесконечно долгое мгновение Кирдан молчал. Волна по-прежнему, как сотни лет назад, набегала на берег, и о чем-то шептала. Наконец, Корабел заговорил:

— Ты говорила, что пришла в Белерианд править.

— Верно, — не стала спорить дева. — Я и теперь этого хочу.

— Однако Келеборн родился здесь. Он любит этот край. Ему во сто крат тяжелее потерять родной дом. Уже не в первый раз.

— Так почему он ушел? — в который раз нетерпеливо спросила вслух Галадриэль и посмотрела владыке в глаза.

— Подумай сама, — ответил тот. — Не говорили ли что-нибудь ты или твои родичи в его присутствии о превосходстве нолдор. Не отзывались ли пренебрежительно о его сородичах. Любовь — великая сила. Однако даже самый мощный костер можно затушить при должном старании. А ты сама была настолько внимательна, что не разглядела ни душевной боли мужа, ни его ран. Как думаешь, Артанис, почему он ушел? Мне кажется, ты и сама знаешь ответ.

— Меня зовут Галадриэль, — поправила владыку нолдиэ и, обхватив себя руками, посмотрела на море, пытаясь, быть может, заглянуть за горизонт. В прошлое.

* * *

— Не так сильно, Кайе, — покачал головой Келеборн. — Дуй нежнее. Представь, что ты беседуешь с флейтой и просишь ее о чем-нибудь рассказать. И пальцы твои по дырочкам должны порхать легко, как бабочка. Ты видела когда-нибудь бабочек?

— Да, Эдхе, — со всей серьезностью подтвердила малышка. — Ты тоже увидишь их по весне. Уже недолго осталось. Ты даже представить себе не можешь, насколько восхитительна тундра в эту пору. Куда там вашим южным красотам!

— Тогда сыграй мне об этом, — с легкой, ласковой улыбкой на губах попросил эльф.

Кайе согласно кивнула и приложила инструмент к губам.

Келеборн облокотился рукой о собственное колено и обратил мечтательный взгляд на далекие сосны.

Уже который месяц они все вместе двигались на восток. Остались позади реки Оссирианда и высокие, подпирающие самое небо горы. Его самого Пеййв с семьей для краткости называли Эдхе — тот, кто дошел до предела, до края. А Келеборн и не возражал. Ему самому необходимо было во многом разобраться, и прежде всего в себе самом. И такое вот прозвище ему в этом помогало. Будто не было больше ни Келеборна, сына Галадона, ни всего того, что причиняло ему совсем недавно боль. А были только покрытые льдом реки, гигантские сосны и бескрайние, укрытые пушистым мягким снегом поля. И люди, что его окружали.

Музыка плыла над тундрой, поднималась ввысь, к небу, и в отзвуках ее синда слышал журчание бурных весенних ручейков, томный запах пробуждающейся земли, жужжание пчел. Он почти воочию видел, как рвутся к небу первые цветы, и в конце концов прошептал:

— Уже гораздо лучше, Кайе. Ты действительно молодец. Только не бросай тренировки, тогда станешь замечательным мастером.

Польщенная малышка зарделась, а Келеборн вновь, уже в который раз за последние недели подумал, что у него уже могла бы быть такая же вот дочь.

Мысль эта больше не приносила боли, лишь только светлую грусть. Жена не хотела приводить в мир детей, а сам он не настаивал, соглашаясь с ее доводами. Желания свои он гнал все минувшие годы прочь, и только сейчас, впервые за многие и многие десятки лет, позволил себе расслабиться. Он с удовольствием играл с маленькой Кайе, учил ее вырезать из дерева фигурки и играть на флейте. Ради нее пытался сейчас смастерить из подручных материалов арфу, хотя в успехе последнего предприятия вовсе не был уверен. И он учил ее слышать собственное тело и следовать за ним в танце.

По вечерам, когда вся семья собиралась в чуме за ужином, Келеборн слушал рассказы старика. О молодости, об охоте, о жизни в таких условиях, когда, казалось бы, выжить вообще невозможно. Прозрачный дым от очага поднимался ввысь, уплывая сквозь крохотное оконце, и эльф все чаще ощущал, что на душе становится легко и светло, а долгими ночами больше не мучают кошмары.

Он с нетерпением ждал прихода весны, пробуждения земли. Так сильно, как никогда ранее. И иногда, выходя ночами наружу, ложился прямо в снег и любовался на далекие, но по-прежнему прекрасные звезды. Хоть что-то в его жизни оставалось неизменным.

* * *

Однажды, когда земля уже успела просохнуть, и кое-где по кочкам стала пробиваться первая изумрудная трава, старик спросил, сидя у костра:

— Пойдешь со мной завтра на охоту?

— Вдвоем? — уточнил заинтересованно Келеборн и устроился рядом.

Пеййв серьезно подтвердил:

— Да. Цирьха и Тапио пусть себе бегут далече, как привыкли, а у нас с тобой сейчас силы не те — мы краем пройдем. Ну так что, согласен?

— С удовольствием.

Келеборн улыбнулся мечтательно и улегся на землю, раскинув руки. Закат прогорал, расцветив небеса всеми оттенками золотого и розового, пели птицы, радуясь наступающему теплу, и эльф, не удержавшись, прошептал:

— Как же хорошо тут у вас!

— Дома было хуже? — спросил серьезно Пеййв и поглядел на гостя испытующе.

— И да, и нет.

— Объясни.

На одно короткое мгновение Келеборн задумался, а после вновь заговорил:

— Понимаешь, я люблю свой родной край, где я родился и вырос. Но дома моего уже нет. Его дважды отняли у меня.

— В последнее время очень многие лишились родины, — с печалью в голосе прокряхтел старик. — Но все поправимо, пока с нами те, кого мы любим. Ты говорил, что ты женат.

— Да, — подтвердил Келеборн, и эта мысль тоже больше не причиняла прежней невыносимой боли, лишь навевала тоску. — Я люблю ее. Но я теперь не знаю, нужен ли ей.

Старик молчал, глядя выжидающе на гостя, и тот, всем сердцем чувствуя потребность поделиться с кем-нибудь своей болью, принялся рассказывать.

— Я люблю ее, — в конце концов закончил он.

— А она тебя? — спросил старик.

Келеборн пожал плечами в ответ:

— Я не знаю. Она говорит, что да. Но я уже ни в чем не уверен. Эльфы не лгут, но мне в последнее время часто кажется, что мы друг другу чужие.

Пеййв тяжело вздохнул и, взяв в руки тоненький прутик, поворошил угли:

— Должно быть, тебе не кажется. Вы из разных народов, ты говоришь?

— Да, — подтвердил Келеборн. — Она нолдиэ, а я синда.

— Я много слышал о них в детстве от старших, — хмуро покачал головой старик. — Гордый народ, себя действительно считают умнее и величественнее других. Совсем как ваш король Тингол.

Келеборн коротко хохотнул, и Пеййв, покосившись на него незаметно, добродушно прищурился и хмыкнул в усы.

— Вам надо стать с ней одной семьей, — в конце концов решительно объявил старик. — Вы поженились, но семьей не стали. Каждый из вас по-прежнему сам по себе, и народы у вас разные. Она нолдиэ, а ты синда. Ты сам сказал, и сказал верно. Она не стала частью твоего народа. Но ее все устраивает, а ты страдаешь. Нельзя так.

— Сам понимаю, — вздохнул Келеборн и, бросив беглый взгляд на своего собеседника, вновь принялся рассматривать темнеющее небо. — Но я не знаю, как. Да и хочу ли чего-то от нее добиваться против ее воли? Так ведь нельзя.

— Тоже верно, — согласился Пеййв. — Раз так, поживи еще с нами.

— Как долго?

— Сколько захочешь. Ты многому учишь и Кайе, и Тапио. С тобой интересно. И я лично рад, что нашел тебя. Да и домочадцы мои тоже.

— Спасибо тебе, — светло и немного печально улыбнулся Келеборн. — Я так и сделаю. Поживу с вами, пока не пойму, что готов вернуться в большой мир к своему народу. И увидеть жену.

— Добро. На том и решим. А теперь вставай давай, а то будешь первым эльфом, умершим от переохлаждения. Земля еще очень холодная.

Келеборн вновь широко улыбнулся и легким, пружинистым движением поднялся.

— Не первым, мой друг. Вовсе не первым.

— Расскажешь эту историю? — обратил вопросительный взгляд на гостя Пеййв.

— Непременно. Сегодня же за ужином.

И, достав из-за пазухи флейту, Келеборн принялся играть.

* * *

Лишившиеся владычицы синдар потерянно бродили по Гаваням и все чаще вспоминали Келеборна, который мог бы принять выпавшую из рук Эльвинг власть. Однако тот не объявлялся, и эльфы не знали, что им делать. В конце концов они приняли предложение Кирдана отправиться на Балар.

Галадриэль тоже бродила потерянно по побережью, вот только покинуть разоренное жилище не могла. Или не хотела. А впрочем, какая разница?

— Когда не знаешь, куда держишь путь, ни один ветер не будет попутным, — заметил Новэ.

— Понимаю, — откликнулась Галадриэль. — И все же я пока останусь здесь.

— Одна?

— Если понадобится. Впрочем, если кто-нибудь добровольно согласится составить мне компанию, то я буду благодарна. Я не могу уехать, владыка, не зная, где мой муж и что с ним.

— Ты все-таки думаешь, что он жив?

Корабел посмотрел на нолдиэ испытующе, и та кивнула коротко:

— Да. Мне сердце подсказывает.

— Что ж, это не может не радовать. Было бы жаль, если бы род Эльмо окончательно прервался.

Галадриэль опустила взгляд, пряча мелькнувшую в глазах печаль. Новэ ничего не сказал вслух, но ей этого и не требовалось. Память сама услужливо напомнила, как становился печален супруг каждый раз, когда разговор заходил о детях. Он согласился тогда с ее доводами и больше не заговаривал, и все же теперь ее все чаще начинала мучить совесть.

"За что ты полюбила его, Галадриэль? — спросила она сама себя и, обхватив себя руками за плечи, устремила задумчивый взгляд на море. — Только ли за свет красивых глаз?"

Она все стояла и думала, разум ее метался в поисках ответов, но прямо здесь и сейчас она их дать не могла.

— Увози синдар на Балар, Новэ, и спасибо тебе за приглашение. Я останусь здесь.

— Хорошо, Артанис, — спустя несколько мгновений напряженного молчания ответил он.

— Галадриэль, — уже привычно поправила она.

— Нет, — вдруг решительно покачал головой Корабел. — Это имя тебе было дано влюбленным мужчиной, однако одной семьей, единым целым вы так и не стали. То, что теперь произошло — лишь следствие. Легких путей тебе.

— И тебе, Новэ.

Корабел ушел, а Галадриэль еще долго стояла, глядя с тоской на набегающую волну. Слова Кирдана жгли душу, однако она понимала, что владыка прав. Фэа болела, однако плакать нолдиэ не умела. Лишь раз за разом она прокручивала у себя в уме один и тот же вопрос.

"За что ты полюбила его?"

Вдруг вспомнился их приезд в Нарготронд к Финдарато. Келеборн тогда уехал через несколько дней назад в Дориат, и Галадриэль никак не могла в ту пору понять, почему. Теперь же ей вспоминались снисходительные шепотки за спиной в адрес ее мужа. Синда. Не нолдо, не высший.

"Значит, он все видел и слышал тогда", — поняла она, и фэа ее пронзил приступ острой боли, будто раскаленную стрелу вогнали.

Он вернулся в Дориат, она надолго осталась с братом. Супруги, но не семья, как правильно заметил в своей мудрости Новэ. Каждый сам по себе.

По небу плыли звезды, сменяясь рассветами и закатами. Года пролетали один за другим, словно оторванные от веток листья. От Келеборна по-прежнему не было никаких вестей, и верные, еще остававшиеся в Гавани, не могли его обнаружить. И тогда Галадриэль решила, что может, хотя бы песня долетит до него.

Она пришла на берег и, раскинув руки, обратила измученный, тоскующий взор к небу. Слова сами срывались с уст и летели ввысь. Слова о том, что она скучает по нему и что все поняла.

"За что ты его полюбила, Галадриэль?" — уже в который раз спросила она себя.

И может быть, впервые смогла ответить на этот вопрос. За доброту и спокойствие, которых ей самой частенько не хватало, за мудрость, которую отмечала охотно, за смелость, за терпение.

"Вот только даже самый прочный металл может сломаться, не выдержав нагрузки", — подумала она и опустила взгляд.

Песнь постепенно стихала вдали.

" Мне не хватает тебя, мельдо", — подумала Артанис, слушая ее отзвуки.

* * *

— Хочешь, я сошью для тебя новую рубаху? — спросила Кайе и, весело сощурившись, поглядела на Келеборна.

Тот отложил в сторону меч, который как раз чистил, и покачал головой:

— Нет. Рубахи шьют невесты своим возлюбленным и жены мужьям. Ты уже совсем взрослая, Кайе, скоро невестой станешь, а у меня есть супруга.

— Тогда я попрошу бабушку сшить тебе, — не растерялась девушка. — Твоя уже совсем износилась.

— Благодарю.

Келеборн приложил руку к груди и, чуть склонив голову, улыбнулся.

Уютно потрескивал огонь в очаге, неподалеку в чаще пели первые птицы. Анор щедро изливал тепло на исстрадавшуюся за зиму землю.

— Как удается вашим женщинам шить такое чудо? — не утерпев, вновь спросила нетерпеливо Кайе. — Когда ты выходишь под лунный свет, узоры на одеждах твоих будто светятся.

— Это магия эльдар, — охотно пояснил Келеборн. — Способность видеть, чувствовать самые начала этого мира, говорить с ним. И если хорошенько попросить, то можно вплести лучики света в нитяную основу. Если захочешь, и тебя могу научить.

— Очень хочу! — радостно всплеснула руками девушка. — А у меня получится? Впрочем... Если я не попытаюсь, то точно не добьюсь результата.

Кайе решительно тряхнула длинными косами и уверенно посмотрела на эльфа. Тот согласно кивнул и, придвинувшись ближе, принялся объяснять. Девушка внимательно слушала.

Келеборн же думал о том, как быстро растут у людей дети. К течению времени здесь, в стылых северных краях, он никак не мог привыкнуть. А впрочем, стоило ли жаловаться, если здесь он узнал радость общения с ребенком, рождения которого сам теперь столь сильно желал, с каждым годом все сильнее? Взрослеющая на его глазах малышка разбудила в душе эльфа нечто, до недавних пор мирно дремавшее.

"Во всяком случае, не напоминавшее о себе столь явно и мощно, — подумал Келеборн, поднимая взгляд на вошедшего Пеййва. — Как же хочется собственного ребенка!"

Мысль мазнула крылом по сердцу, однако боли не принесла. Жизнь среди снегов его научила не страдать о несбыточном, а просто принимать с благодарностью то, что она может дать. И все же от этого желание слабее не становилось.

— Когда закончишь, выходи, поговорить надо, — сообщил старик, выразительно кивая в сторону разожженного снаружи костра. — Новости есть.

— Вот как? — удивился синда.

— Да. Интересные.

Пеййв вышел, не желая мешать, и вскорости эльф, закончив объяснения, присоединился к нему.

По стоянке сновали взволнованные чем-то сыновья и внуки Пеййва, однако сам он спокойно сидел, выразительно глядя прямо перед собой и своим спокойствием чем-то отдаленно напоминал одно из древних изваяний.

— Что-то случилось? — спросил Келеборн, опускаясь рядом со стариком на лапник.

— Вести с запада, — кивнул неторопливо тот. — Я был сегодня на охоте, друга видел. А тот недавно говорил с подгорным народом.

— Наугрим? — догадался эльф.

— Именно. Коротышки с бородами.

Келеборн нахмурился. Воспоминания о разорении Дориата вновь больно кольнули душу, однако усилием воли эльф промолчал. Пеййв продолжал:

— Две вести принесли из-за гор коротышки. Первая — песня. Красивая. О том, что муж ушел куда-то далеко залечивать раны, а жена его тоскует и ждет. Любое раненное существо стремится спрятаться туда, где ему будет безопасно. Муж покинул дом, значит в безопасности себя рядом с женой не чувствует. Она это поняла. Еще жена жалеет, что до сих пор не родила от мужа дитя. Такая вот песня.

— Та-а-а-ак, — протянул Келеборн, и рука его сама собой сжалась в кулак, так что побелели костяшки пальцев.

— Ты слышал эту песню раньше? — спросил испытующе старик.

— Нет, — покачал головой Келеборн.

Сердце бешено колотилось в груди. Что, если старик прав, и адресована она именно ему? Что, если сложила ее жена?

Хотелось вскочить, чтобы быстрой ходьбой унять волнение, однако вновь усилием воли Келеборн сдержался. Разговор еще явно не был закончен.

— А вторая весть? — спросил он вслух.

— Война началась.

— Что?!

— Да. Из-за моря прибыло могучее воинство ради битвы с Темным Врагом.

— Кто же их предводитель? — спросил со странным волнением в груди Келеборн.

— Из много. Один из духов, сын Верховного короля, а еще король нолдор, золотоволосый такой.

— Арафинвэ, — с тяжким стоном уронил лицо в собственные колени Келеборн. — Мой тесть.

Пеййв прищелкнул выразительно языком и покачал головой:

— Серьезно, однако. Теперь тебе точно решать надо, как поступить. Время пришло.

— Понимаю.

Не сдержав рвущихся наружу эмоций, Келеборн вскочил и несколько раз прошелся туда-сюда. Старик молчал, по-видимому, не желая мешать. Наконец, Келеборн проговорил, глядя в даль на сосны:

— Я должен все хорошенько обдумать.

— Добро, — согласился Пеййв. — На это время еще есть. Ошибиться никак нельзя.

До самого рассвета Келеборн не мог уснуть. Как тень, бродил он между чумов, уходил в лес, а после вновь возвращался. Любовь, подобно раненой птице, рвалась в груди. Она звала, манила за собой. И все же точно быть уверенным, что песня адресована именно ему, он никак не мог — имен в ней указано не было.

В конце концов, когда на восточном крае неба успела в полную силу разгореться заря, Келеборн вернулся в стойбище и, сев около очага, сказал Пеййву:

— Я должен идти.

Старик кивнул медленно и поглядел внимательно эльфу в глаза:

— Ты все решил, да?

— Не знаю, друг, — признался тот. — Я ни в чем не уверен. До сих пор. В песне нет моего имени, так что она может быть адресована и не мне. И все же одно мне понятно наверняка — я должен отпустить жену, если она захочет этого.

— Что это значит?

Келеборн вздохнул и, нахмурившись, с тоской посмотрел в пустоту перед собой:

— Я не хочу ее держать около себя силой. Она нолдиэ, а сейчас наверняка уже вновь встретила своего отца. Арафинвэ сможет попросить за дочь перед валар, я уверен. Пусть она возвращается со своим народом домой, в Аман. Я ее люблю, Пеййв, и потому не хочу быть причиной ее несчастья.

Огонь потрескивал уютно и ровно. Эльф вытянул руки, всем своим существом жадно впитывая живительное тепло. Старик вдумчиво покряхтел и кивнул:

— Хорошо говоришь, верно. Что ж, иди, коли так. Твои нити жизни уже вновь целые, так говорит Марью. Да я и сам вижу.

— Чем я могу тебя отблагодарить за все то, что ты для меня сделал?

— Уже отблагодарил, — отмахнулся Пеййв, — так что даже не думай. Мы многое узнали за эти десять лет. Ты столькому научил и Кайе, и Тапио. Так что ступай к жене и ни о чем не думай.

— Хорошо, — улыбнулся светло Келеборн и весь подобрался, будто прямо сейчас готов был сорваться с места. — И все же, если у вас однажды возникнет нужда в крове, приходите. Если у меня самого на тот момент будет дом, я с удовольствием разделю его с вами.

— Хорошо, — откликнулся Пеййв серьезно и опять покивал. — Спасибо, друг.

И Келеборн начал собираться в дорогу.

* * *

— Что ж, я согласен с Новэ — семьей вы действительно до сих пор не стали, уж прости меня, дочь, — пожал плечами Арафинвэ и, остановившись на мраморных ступенях дворца, посмотрел на море. — Вы просто заключили брак, но этого мало. Все гораздо глубже.

— Насколько глубже, папа? — спросила серьезно Галадриэль и поглядела на него испытующе. — Я с самого начала любила его. Мне было с ним хорошо, а больше я ни о чем не думала.

— Вот, в этом и есть главная твоя ошибка, я полагаю. Когда ты в самом деле любишь кого-то, то хочешь, чтобы было в первую очередь хорошо не тебе, а супругу. Быть семьей — значит переживать за своих любимых больше, чем за себя. Быть семьей — это каждый день смирять собственную гордыню. Это тяжело, Артанис. Это очень тяжело. Однако награда, которую получаешь взамен, стоит того.

— Галадриэль, — поправила она отца.

— Как скажешь. Красивое имя. Я не знаком со своим зятем, надеюсь, только пока. Но я хорошо знаю тебя, дочь моя, и поэтому я ему от души сочувствую.

— Папа! — вспыхнула возмущенно Галадриэль и, встретив ехидный взгляд Арафинвэ, рассмеялась.

Небо на западе полыхало алыми красками заката. Ветер трепал знамена воинства короля нолдор. У восстановленных врат было заметно какое-то движение, однако трубы молчали, а значит, опасностей поблизости не наблюдалось.

— Я говорил с Эонвэ, — вновь серьезно продолжил Финвион. — Если ты захочешь, мне будет позволено предстать перед тронами валар и просить за тебя. Ты не участвовала ни в одной резне, на твоих руках нет крови. Тебе разрешат вернуться.

Они вошли в зал, и Галадриэль глубоко вздохнула, прикрыв глаза. Звон колоколов Валимара, отблески лучей Тельпериона на хрустальных лестницах Тириона — видения прошлого одно за другим вставали перед мысленным взором ее, томили душу.

— Я люблю Аман, — в конце концов сказала она.

— И, если ты захочешь вернуться туда, я отпущу тебя, — услышала Галадриэль за спиной знакомый голос и, вскрикнув, обернулась.

В дверях стоял Келеборн. Уставший, покрытый дорожной пылью, в одеждах незнакомого нолдиэ покроя. И все же это был тот, о ком она думала все минувшие десять лет практически непрестанно.

— Зачем ты так говоришь? — спросила она тихо, выискивая в серых глазах мужа ответы.

Тот глядел прямо перед собой, челюсти были упрямо сжаты.

— Я люблю тебя, — ответил он серьезно. — И я хочу, чтобы ты была счастлива. Если счастье твое вдали от меня — я приму твой выбор, хотя мне и будет тяжело.

Сердце Галадриэль гулко билось, отсчитывая удары, в ушах шумела кровь.

— Келеборн, мельдо! — в конце концов, не сдержавшись, воскликнула она и бросилась в распахнутые объятия мужа.

С губ ее сорвался тихий стон. Они жадно вглядывались в черты друг друга, Галадриэль обхватила обеими руками лицо Келеборна, откинула спутавшуюся серебристую прядь и прошептала:

— Ох, валар, на кого же ты похож!

— На того, кто десять лет прожил среди северных снегов, — ответил спокойно он.

Она промолчала несколько мгновений, собираясь с мыслями, а после обернулась к терпеливо ожидавшему до сих пор Арафинвэ:

— Прости, отец, но я не вернусь в Аман. По крайней мере, пока. Я хочу быть со своим мужем, а это значит, что мой дом здесь.

— Я понимаю тебя, дочь, — кивнул Арафинвэ, — и принимаю твой выбор.

— Спасибо, отец! — воскликнула порывисто она и вновь обернулась к мужу. — Ну, а ты?

— Что я? — уточнил Келеборн.

— Согласен вновь принять меня в своем доме как жену?

— Да, согласен, — ответил хриплым от волнения голосом он.

— Мне так тебя не хватало! — выдохнула она супругу в самые губы и обхватила крепко, словно в самом деле надеялась слиться воедино и больше никуда не отпускать.

Он гладил ее спину, перебирал пальцами свободно спадавшие пряди и так же в губы шептал:

— Мне было плохо. Лишь милостью валар я остался жив и сохранил рассудок. Мне помогли люди севера — приютили, вылечили, позаботились обо мне. Прости, что причинил боль.

— И ты меня прости, — прошептала она в ответ. — Ты все-таки вернулся! Келеборн, мельдо... Мне кажется, я сплю сейчас в садах Лориэна и вижу сон. Прекраснейший из снов!

— Тогда что мне сделать, чтобы ты проснулась? — спросил муж.

Глаза жены блеснули лукавством, она потянулась к самому уху его и ответила:

— Я тебе немного позже в покоях скажу.

Он крепче сжал ее в объятиях и прерывающимся голосом прошептал:

— Прости. Я сейчас так счастлив, что почти не могу говорить.

— И не надо тогда.

Она спрятала лицо на груди мужа, вдохнула знакомый аромат его кожи и, поцеловав жилку на шее, обернулась к Арафинвэ:

— Благословишь нас, как положено отцу на свадьбе дочери?

— С удовольствием, — ответил он. — Завтра в полдень, когда вы оба немного придете в себя. А пока оставлю вас — у меня действительно есть дела.

Он подошел к Келеборну и положил руку ему на плечо:

— Рад познакомиться наконец с тобой, зять.

Скоро звук шагов Арафинвэ стих. Снова стали слышны крики чаек и шум прибоя. Келеборн спросил:

— А ту песню в самом деле сложила ты?

— Я, — расцвела Галадриэль, поняв, о чем идет речь. — И каждое слово в ней — правда. Она долетела до тебя?

— Да.

Они стояли все так же, не размыкая объятий и жадно разглядывая друг друга. Галадриэль спросила:

— Когда закончится Война Гнева, приведем в мир дитя?

— Это то, чего я сам теперь хочу больше всего на свете.

— Люблю тебя.

Они так и не поняли, кто произнес последнюю фразу. Галадриэль поманила мужа за собой, и они, все так же не размыкая рук, отправились в покои.