Проверено на грамотность 
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Прямо в ухо зазвучал гонг. Саша Романова вздрогнула и резко села в кровати, сначала не поняв, где находится. Потом оглядела маленькую, но по-своему уютную комнатку, увидела висящую на стуле форму в красно-черных тонах и вспомнила вчерашний день.
Утро в Горной колыбели. Линейка и Сашина сестра Лиза. Фронтовичка-директриса Анна Васильевна. Испытание Поиском вместе с мальчиком Костей. Камешек в Сашиной руке, горящий красным светом. Сварог.
Саша моргнула и встала, зарылась пальцами в волосы — такие же кудрявые, как и у горячо обожаемого отца, но на пару тонов темнее. Потом, покопавшись немного в рюкзаке, достала умывальные принадлежности и ушла искать ванную.
И, пока одиннадцатилетняя Александра Романова носится по коридорам общежития, расскажем немного о ее семье.
Отец, Петр Алексеевич, был женат дважды. От первого брака с чистокровной волшебницей Евдокией Лопухиной родился Алексей. Тот женился на девушке из немецкого волшебного рода, потом поругался с отцом и уехал в Италию. В семье о нем старались не вспоминать.
От второго брака с ведьмой из простецов Екатериной Скавронской родились только девочки (поговаривали, что так Петра прокляла Лопухина). Анна, родившаяся в год, когда отец стал Председателем, училась на Даждьбоге. Как и средняя сестра Лиза.
А теперь на Сварог поступила младшая Сашенька (сама себя она, впрочем, называла Петрой), полная надежд и неясных пока мечтаний.
Из раздумий Сашу вырвал возглас:
— Was zum Teufel?!(1)
Перед Сашей стояла миловидная девочка с тугим пучком тускло-золотых волос. Девочка хмурилась и потирала плечо
— Entschuldigen Sie mich, bitte! Ich wollte es nicht, das schwöre ich dir!(2) — быстро сказала Саша.
— Ich spreche Russisch(3), — спокойно ответила девочка. — Ничего особенного не произошло. Меня зовут Виля. Вильгельмина Твангсте.
— Саша Романова, — представилась Саша. — Если хочешь, зови Петрой.
— Дочь Магистра? — округлила глаза Виля. Саша поморщилась.
— Да, но не говори об том так громко. Не надо, — она оглядела Вилю с головы до ног, приметила идеально прямую спину, подумала и спросила: — А ты учишься в балетном училище?
В Вилиных глазах блеснули слезы. Она закусила губу. Саша ждала.
— Хотела, — надтреснуто бросила наконец Виля. — Собиралась поступать в Китежское. А тут письмо! Мама, конечно, сказала, что кроме Колдовстворца она ничего не рассматривает. А я хотела... я так хотела! — Виля отвернулась. Саша положила руку ей на плечо.
— Не расстраивайся, Виль. Лиза, моя сестра, говорила о балетном кружке, он вроде по выходным работает. Я могу узнать, если хочешь.
— Спасибо, — робко улыбнулась Виля.
Они вместе дошли до очередного помещения и дернули за дверную ручку с орлом. Из-за двери высунулась девочка-шатенка. Тело было замотано белым полотенцем с вышивкой, на плечах поблескивали капли воды.
— Och, do cholery! Nie możesz się doczekać? Zajęty!(4) — сердито сказала девочка Саше (Вилю, похоже, она не заметила вовсе). Саша моргнула.
— Эм-м... — пробормотала она, — а причем здесь холера?
Теперь моргнула девочка, потом тяжело вздохнула.
— Ждите! — и прибавила: — Меня, кстати, Марысей зовут.
— Подождем, — твердо сказала Саша. — Я Саша, а это Виля.
Марыся улыбнулась одними глазами и юркнула в ванную.
* * *
Виля Твангсте была калининградкой из поволжских немцев и жила через два коридора от Саши. Марыся Рафалчинская была полькой из Ченстоховы и жила по другую сторону лестница СИМПа. "Не Марихен и не Маруся, а Марыся! На худой конец, Марыня, как в "Семье Поланецких"!" — ее слова ("Семью Поланецких" она, к слову, не читала). Виля фыркала и продолжала звать ее Марихен, Саша же изобрела ласковое наименование "Мариечка".
Они — Саша, Виля и Марыся — всегда были первыми в трансфигурации (Саша), истории (Виля) и теории магии (Марыся). На дверях у них общим на троих перочинным ножиком (внаглую свистнутым у классного руководителя на день Похищений, между прочим) нацарапано "Здесь живет Петра", а также "Привет из Кенигсберга" (Марыся же потрудилась изобразить на своей двери Даниэля Ольбрыхского в молодости).
Они — лучшие подруги. На все времена.
1) Какого черта?!(нем.)
2) Простите, пожалуйста! Я не хотела, клянусь вам!(нем.)
3) Я говорю по-русски.(нем.)
4) О, черт возьми! Подождать не можешь? Занято!(польск.)
Саша, теперь уже восьмиклассница, постучалась в Вилину дверь.
— Убирайтесь, я не хочу никого видеть! — раздался голос из-за двери.
— Интересненько, — буркнула Саша, нахмурив тонкие брови, и вошла.
Виля обнаружилась лежащей ничком на кровати и всхлипывающей в подушку, но в голове у Саши почему-то мелькнуло: "Жив, не навзничь упал". Решительно отметя Марысю с ее обожаемым паном Володыевским вместе, Саша обеспокоенно спросила:
— Виль, ты чего? Кто тебя обидел?
— Ни-ни-никто-о! — всхлипнула Виля. — Уйди-и-и!
Саша молча села на пол.
— Эт-то все Гриша-а! — прорыдала Виля.
— Гриша? Гриша Волжский?
— Волжский, чтоб его на кол! — воскликнула Виля, размазывая слезы по щекам. — Я не могу понять, Саша! Ведь в прошлом месяце звал на Новолетний, я тогда заболела, помнишь? Я ему сегодня предложила пойти вместе на Медный, а он-
Она снова замолчала, только было слышно прерывистое от слез дыхание, и дрожали губы.
— А он — что? — спросила Саша. Виля только махнула рукой.
— Я не хочу об этом говорить. Оставь меня. Я успокоюсь, и все будет как раньше. А сейчас занята, прости.
— Ладно, — сказала Саша и вышла. "Занята она, как же", — подумала она.
В Сашиной голове начал складываться план.
Прежде всего она отзеркалила Марысе, почти воочию представляя, как хмурятся ее темные пушистые брови.
[ʍᥲρыᥴя]: Ты позволишь рассказать об этом Войтеку и Касе?
Быгдощец Войтек (Ян Войцех Брдецкий) был парнем Марыси, катовичанка Кася (Катажина Эмилия Клодницкая) — ее подругой. Марыся доверяла им всецело, так как же Саша могла выказать недоверие? Она написала: "Конечно, рассказывай".
Свое объединение они назвали "От Волги до Прегеля", и, помимо Саши, Марыси, Войтека и Катажины, туда вошла и татарка Камалия Зилант, десятиклассница с Хорса и известная болтушка, отношения которой с Мишей Московским, чей дед был предыдущим Магистром, были достоянием всей школы.
Целый месяц они выстраивали сложные своднические планы, но потом Саша влетела в Касину комнату, где собиралось их "тайное общество" и сказала:
— А знаете, ребятки, — ("ребятки" к компании, в которой был только один парень, звучало забавно.) — Я говорила сегодня с Вилей, она стала такая, как всегда была. Похоже, нашему обществу пора самораспускаться. Как там у вас это сказали? — кинула взгляд на Марысю она. — "Вынести знамя"?
— Да, tak, — кивнула Марыся.
Камалия цокнула языком.
— Ты уверена, Петра? Одна моя подруга, она простец, вела себя точно так же. Вот только она очень страдала.
— И что случилось потом? — поинтересовалась Кася.
— Этим летом я вырвала из ее рук нож.
Марыся судорожно перекрестилась.
— Виля слишком рассудительна для такого, — сказала Саша. — Но я буду приглядывать за ней. И ты, Мариечка, тоже.
Мария серьезно кивнула.
* * *
Правы были и Саша, и Камалия. Всю свою душу Виля отдала балетному кружку.
Балетный кружок ставил дивертисмент, состоящий из номеров "Лебединого озера". Одеттой-Одиллией выбрали Вилю. Ее Зигфридом стал ее погодка Андрюс Вилис, уроженец Вильнюса. Он был высокий и светловолосый, с античными чертами лица, но главное — прекрасный партнер.
Андрюс довольно быстро обрел привычку провожать Вилю после кружка. Как-то раз Виля пожаловалась:
— Знаешь, Андрис, я совершенно не понимаю, что мне делать с Одиллией!
Андрюс на мгновение свел брови вместе, но потом ответил:
— А знаешь, Виля, быть может, тебе стоит попробовать вспомнить свои обиды?
Виля почувствовала, как глаза наполняются слезами.
— Спасибо, Андрис. Ты меня очень выручил.
— Да ладно тебе, — улыбнулся он. — Знаешь, Виля... Я бы хотел тебя попросить кое о чем, на правах вечного партнера.
— Проси, — улыбнулась Виля в ответ.
— Пожалуйста, не зови меня Андрисом. Я же не латыш, в конце концов. Если не получается звать Андрюсом — зови по-польски: Ендрек.
— Но это же неправильно — литовца называть как поляка!
— Да что там, — махнул он рукой. — Речи Посполитой никто не отменял.
— Хорошо, Ендрек, — улыбнулась Виля. Они стояли возле двери в ее комнату. — Ну, привет.
— Привет! — ответил Андрюс и склонился в полупоклоне.
За предложение Андрюса Виля взялась всерьез. Ее Одиллия была глубоко обижена Зигфридом, пусть для Вили на его месте всегда был Волжский. Глава кружка был в восторге.
А она заболела в конце января и премьеру танцевала с температурой под тридцать восемь. На поклоне Виля почти рухнула на сцену, ее мгновенно подхватил Андрюс.
Он спрыгнул в зал.
— Что с ней, Андрюс? — вскрикнула Саша.
— Она вся горит! Ее надо отнести в лазарет!
— Так что ж ты стоишь, руки сложа? — зло спросила Марыся почти цитатой из "Белого вальса".
И они побежали. Потом Вилю уложили на лазаретную койку, успокоили Сашу и Марысю и обругали Андрюса за то, что он, весь взмыленный, в колете, в чулках и балетных туфлях бегает по школе в такой холод.
Вдруг дверь открылась, и на пороге появился Гриша.
Марыся посмотрела на него и сузила глаза. Потом нехорошо улыбнулась, вышла в коридор и закрыла дверь.
— Что тебе нужно? — спросила она.
— Я хотел узнать, что с Вильгельминой, — сказал Гриша.
— Он хотел! — зло усмехнулась Марыся. — А всем плевать, что ты хотел. И если ты думаешь, что я тебя пущу, то ты глубоко ошибаешься.
— А что я такого сделал? — спросил Гриша. Марыся вскинула подбородок и вдруг отвесила Грише пощечину.
— Что ты сделал? Ты отверг Вильгельминку, отверг низко! Ах, она же немка! — снова пощечина. — Да будет тебе известно, ее дед воевал на Втором Белорусском фронте, а бабушка медсестрой была, в госпитале!
Она перевела дух, но потом продолжила:
— И если ты отвергаешь девушку, влюбленную в тебя, которая неугодна лишь тем, что немка, если ты судишь о ней по ее национальности, то ты хуже фашиста, Волжский! А теперь проваливай! Убирайся на все четыре стороны!
Гриша ушел, но потом долго не мог уснуть. Гневные слова Марии звучали в его ушах.
"В самом деле, — думал Гриша, — за что я ее обидел? Она ведь такая хрупкая, эта Виля Твангсте, такая светлая! Я ведь звал ее на Новолетний. А что потом? Рафалчинская права. Я не имею права на то, чтобы считать всех немцев плохими. Я виноват. Виноват. Надо бы извиниться. Нет! Не надо бы, а просто — надо".
План того, как бы попасть в лазарет, сложился в его голове мгновенно. Повезло, что на следующий день он должен был играть за "Булат" против вечно опаздывающего "Уралмага".
Гриша был готов на коленях благодарить отбивалу "Уралмага" Юрку Татищева, который метко послал в его сторонц бладжер. Треск, падение, сломанная в двух местах рука — просто блеск!
Медсестра тетя Даша заковала Гришину руку в простецовый лонгет, напоила Костеростом и обезболивающим (это имело смысл; Гриша на своем опыте убедился, что кости сращивать неприятно, еще в третьем классе), после чего он отправился к Виле в палату.
В коридоре Гриша столкнулся с Андрюсом. Тот по случаю выходного дня был не в форме, а в джинсах и свитере бежевого цвета. Андрюс поднял бровь а-ля мистер Хиггинс (правда, тогда Гриша еще этого не знал), пристально посмотрел Грише в глаза, но посторонился. Гриша повернул за угол и застыл.
Дверь в Вилину палату была открыта. Виля сидела на кровати, накрыв плечи суконной мантией, и что-то писала в тетради. Наконечник пера поблескивал золотом в солнечном свете, лившимся из фальш-окна.
— Вильгельмина? — окликнул ее Гриша.
Виля отложила ручку в сторону, заложила нужную страницу и закрыла тетрадь. Потом медленно подняла глаза и машинально потерла переносицу.
— Волжский? — произнесла она. Потом увидела руку в лонгете и попыталась вскочить: — Что у тебя с рукой?
— Сиди, — удержал ее Гриша. — Просто упал. Кажется, в экипировку квиддичиста пора включать парашют.
Она тихо хмыкнула.
— Можно мне сесть? — спросил Гриша.
— Посмотрите, какой джентльмен! — с горечью проговорила Виля. — В октябре ты таким не был, Гриша.
— Да. Да, — покаянно кивнул он. — И я хотел извиниться. Я не должен был так говорить и я виноват.
— Это тебя Марихен послала? — спросила Виля, недоверчиво нахмурив золотые брови.
— Нет. Когда я приходил, она надавала мне пощечин и не пустила. Пришлось руку ломать.
— Ты уж верно пожаловался на нее? — в ее голосе Гриша услышал зло-насмешливые ноты. — Садись.
— Нет, Виля! — воскликнул он. — Нет, я не жаловался. Потому, что она была в своем праве. А я виноват. Да и кроме того, стучать на девушку — низко.
Виля молчала.
— Прости, Виля. Прости меня!
Она снова потерла переносицу, а потом вдруг подалась вперед и обхватила ладонями его лицо.
— Я... я... Прощаю, Гриша.
Они молчали долго. Солнечный свет создавал вокруг тускло-золотых Вилиных волос подобье нимба.
— Слушай, — заговорил Гриша, — давай сходим на Медный, когда ты выздоровеешь?
— Давай, — робко улыбнулась Виля. Потом свела золотые брови: — Так, Гриша. У тебя есть пять минут, чтобы дойти до своей палаты, потому что скоро придет Марихен.
— Слушаюсь! — рассмеялся Гриша, вставая. Он дошел спиной до порога, лихо поклонился и вышел. Виля улыбалась.
* * *
Было начало марта. Марыся шла по Медному бульвару одна, уже возвращаясь в школу.
Из здания, напоминавшего один из павильнонов московского метро и скрывавшего в себе Скважину, выпорхнула высокая худощавая девушка. Марыся не смогла бы увидеть ее лица, но все равно узнала Вилю — по балетной осанке, тусклому золоту волос, убранных в пучок, по драповому пальто с вытачками на груди.
Молодой человек, которого Марыся до того как-то не заметила, кинулся к Виле, поднял ее на руки и закружил. Виля рассмеялась.
А Марыся вдруг узнала в молодом человеке Гришу Волжского. Она пристально посмотрела на него.
Гриша отвел глаза от раскасневшегося Вилиного личика и увидел стоявшую чуть в стороне Марысю Рафалчинскую.
— Я слежу за тобой, — произнесла она одними губами. Гриша медленно закрыл глаза и снова открыл их — безмолвное: "Я знаю".
Марыся вскинула голову и решительно зашагала к Скважине.
Поцелуя она не увидела. Вот теперь и впрямь пора было "вынести знамя".
* * *
Саше (к девятому классу она перестала называть себя Петрой) было грустно на Новолетнем балу, но она продолжала смотреть, как кружились пары: Мариечка и Войтек, Виля и Гриша, Кася и весело улыбающийся Андрюс Вилис, Камалия и Миша Московский.
Собственно, из-за последней пары она и грустила.
А почему? Ну, во-первых, он из рода Московских, так не любимых ее отцом. Во-вторых, он чужой парень. В-третьих, он ее на два года старше, хотя такая разница в возрасте и имела бы значение лишь в начальной школе.
Саша подумала немного и, прислушавшись к внутреннему голосу, ожидаемо звучащему как голос Мариечки, переставила местами первый и второй пункты. Она стояла, прислонившись к колонне, и притоптывала в такт музыке — совсем в стиле обожаемой Вилей Галатеи, то бишь Элизы Дулиттл.
Из раздумий ее выдернул Стась Пожарский. Вообще его звали Святославом, но Саша всякий раз усмехалась и звала его на польский лад.
— Пойдем танцевать, Саша? — предложил Стась.
— Пойдем, Стась, — пожала плечами Саша и подала ему руку. Пожарский ожидаемо фыркнул, но промолчал.
На лице у него был шрам, оставшийся после драки на почве сложных русско-польских отношений с уже выпустившимся Каролем Вислицким.
Кто-то поставил пластинку Яака Йоалы, и они начали танцевать. За что Саша любила танцевать с Пожарским, так жа это ощущение противоборства и азарт в крови — кто кого перетанцует?
Она не заметила, как Стась крутанул ее, и она оказалась напротив Миши.
— О, — сказала Саша, моргнув. — Привет, Московский.
Ну вот, азарта — как не бывало, одна растерянность. Да и танец кончился.
— Сашенька, — улыбнулся он и склонился к ее руке. Саша досадливо сморщила нос:
— Руки Камалии целуйте.
В этот момент рядом оказались Марыся и Войтек.
— Панна Саша, позволите вас пригласить? — спросил Войтек, протягивая Саше руку.
— Если Марыся не против, — ответила Саша, ощущая жгучую благодарность. Миша вежливо улыбнулся и пригласил Марысю.
— Спасибо, Войтечек, — искренне сказала Саша.
— Мне не трудно, — пожал он плечами.
* * *
Через месяу Стась поймал Сашу в атриуме.
— Пойдем, — сказал он. — На пару слов.
— Хорошо, Стась, — кивнула Саша. Они спустились вниз.
— Я слушаю, — сказала Саша. — Излагай.
— Тебе ведь нравится Мишка Московский? — без обиняков спросил Стась. Саша пристально посмотрела в его глаза и кивнула. — Но он встречается с Камалией? Ведь так ты думаешь?
— Я это знаю, Стась, — покачала головой она.
— Нет, Сашенька, ты только так думаешь.
— Почему это? — спросила Саша, нахмурившись.
— Потому, что с Камалией встречаюсь я! — ответил Стась. — Ну, не таращь так глаза! Они встречались, это правда, но потом расстались друзьями. Тайно, конечно.
— А кто встречается с... Московским? — осторожно поинтересовалась Саша. Стась весело улыбнулся.
— А Мишка свободен, моя дорогая! Можешь попробовать.
— Дурак ты, Стась, — буркнула Саша и ушла, не прощаясь.
"Сволочь ты, Святослав Пожарский, — подумала она. — Зачем ты дал мне надежду?"
* * *
На новый год одиннадцатиклассники устроили вечеринку. Приглашение на нее "на хвосте" принесла Камалия собственной персоной и строго сказала, что это предложение, от которого Саша не может отказаться.
Саша тогда буркнула что-то про Луку Брази, но все же пришла.
Первым делом, еще от входа, она заметила самозабвенно целующихся в уголке Стася и Камалию. А вот Мишу Московского — не заметила.
— Сашенька! Вы пришли! Я очень рад вас видеть. Вы танцуете сегодня?
— Господи, Московский! — пробормотала Саша. — Я тоже рада вас видеть. Я танцую сегодня. А вы?
— И я, — улыбнулся Миша. — Тогда позволите?
Диджей включил какой-то фокстрот. Миша протянул ей руку.
— Позволяю, — согласилась Саша.
Вместе они танцевали всю вечеринку.
— Мне пора, — сказала наконец Саша, коротко взглянув на часы. Часы были старые, трофейные, доставшиеся еще от прадеда.
— Я провожу, — сказал Миша.
— Да ладно вам!
— Мне не трудно.
В коридорах, особенно после танцев, было холодно даже в форменном кардигане поверх платья. Саша слегка поежилась и подумала: "Надо будет потом попросить Касю сварить Бодроперцовое. Или глинтвейн. Хотя там нужно вино..."
Она вздохнула.
Миша молча накинул ей на плечи свой пиджак.
— Спасибо.
Тем временем они уже подошли к дверям общежития Сварога.
— Саша? — спросил проснувшийся комендант, сидевший возле входа. — Кто это с тобой?
— Это Миша Московский, он меня провожает до общежития, — сказала Саша и сняла пиджак. — Спасибо, Миша.
— Пожалуйста, — пожал он плечами. — Куда теперь?
Саша вскинула брови.
— Вам — в общежития Хорса, а мне — в свою комнату.
Миша склонил голову.
— Давайте сходим на Медный в следующие выходные?
— Давайте, — согласилась Саша. — И, знаете что? Можно на "ты". До свиданья, Миша.
— До свиданья, — повторил он.
Саша вошла в общежитие и зашагала известной дорогой. Зайдя в свою комнату, она закрыла дверь и разулась. Не зажигая свет, повесила кардиган на крючок, сделала несколько шагов и рухнула на постель, накрытую днем пледом.
Ей хотелось одновременно петь, танцевать, смеяться и забиться куда-нибудь в угол.
* * *
— Куда ты меня ведешь? — спросила Саша, поплотнее заматываясь в шарф. Миша усмехнулся.
— Тебе понравится.
Шли долго. Саша вспомнила, что сегодня воскресенье, и Виля танцует "Лебединое озеро" в кордебалете Театра на Нижних Полях.
— Нам сюда! — возвестил наконец Миша и кивнул на одну из дверей, над которой прямо-таки роились вывески. Судя по всему, Миша собирался вести ее в "Холодок". Саша даже поморщилась при этой мысли.
Но Миша, проведя свою спутницу коридором, открыл дверь уютного зала, из которого пахло книгами и камином. Невдалеке слышался перезвон гитары.
— Ну, что ты стоишь, руки сложа? — спросил Миша с усмешкой.
— Цитата, — сказала Саша. — Почти цитата. Это же "Белый вальс" Высоцкого. Откуда ты знаешь?
— Ну, это же Высоцкий, — пожал плечами Миша. — Его все знают. Ты мне лучше скажи, как долго ты собираешься стоять в уличной одежде, а?
— Да, да, точно, — спохватилась Саша и принялась расстегивать куртку. — Тут очень уютно.
— Ага, — согласился Миша. — А вообще это кафе. Давай сядем во-он там, у окна.
— Давай, — улыбнулась Саша. Они сели.
Рядом стояли книжные полки. Саша достала одну из книг, коей оказалась "Одиссея капитана Блада", которую она перечитывала, кажется, уже в тысячный раз, как в первый, знала почти наизусть и нежно любила.
Она согласилась с Мишиным предложением заказать сырную пиццу и наугад открыла книгу, погружаясь в чтение.
Не глядя, она взяла протянутый Мишей кусок пиццы и откусила.
— Спасибо.
— Не за что, — улыбнулся Миша и вытащил книгу из ее руки.
— Эй! — возмутилась Саша. — Книгу верни!
— Не-а, — ухмыльнулся он. — Тебя здесь убьют за жирные пятна на бумаге, так что я лишь пытаюсь тебя спасти.
Саша улыбнулась. Общество Миши Московского ощущалось теплом и вселяло надежду на то, что когда-нибудь он заметит ее как девушку.
* * *
— Саша, примерь это! — сказала сестра Лиза и протянула Саше голубое шелковое платье.
— Нет, я уже выбрала другое, — покачала головой Саша.
— Выглядишь в нем, как моль бледная! — отрубила сестра и схватила Сашу за плечи. — Посмотри на себя, сестренка! Ты же красивая! Почему прячешься за всеми этими блузками, юбками, пиджаками?! Почему, сестра?!
Саша устало вздохнула.
— Это стиль Шанель, Лиза. Я же не виновата, что тебе нравится вся эта яркость и декольтированные платья.
— Дура ты, Сашка, — фыркнула Лиза. — Я же тебе помочь хочу. Думаешь, я не вижу, как ты смотришь на Мишку Московского на балах?
— Сестрица, отстань от меня, ради всего святого! — раздраженно проговорила Саша и, цапнув из распахнутого шкафа сестры коралловый шелковый платок, отправилась в свою комнату.
Слова Лизы вызвали в ней тревогу. Да, они близки с Мишей, но кто она, Саша Романова, для него? И может ли это измениться?
— Госпожа Александра! Госпожа! — позвала Сашу одна из домових. — Вас отец вниз зовет. Гости скоро прибудут.
— Да-да, я сейчас. Можешь идти, Лада, — проговорила Саша, быстро повязывая платок на шею. Потом лихорадочно провела по волосам расческой, взяла в руки подаренную Камалией сурьму, но, помедлив, отложила обратно.
Поднявшийся в холл вместе с родителями и дедом Миша увидел ее сразу. Саша стояла позади своего отца, опустив голову, чего на его памяти не случалось ни разу.
— Здравствуй, Саша, — проговорил он. Она подняла голову и улыбнулась.
— Здравствуй, Миша. Тебе нравится у нас?
— Да, очень. У вас так... непривычно.
— Естественно, — усмехнулась Саша. — У нас конструктивизм, куда вам до него с вашим классицизмом! А какой у нас сад!
Серые глаза весело глянули на него.
— Если хочешь, могу показать.
— Очень хочу, — улыбнулся Миша.
— Тогда подожди, — велела Саша и подошла к отцу. — Папа, можно я покажу Мише сад?
— Конечно, — согласился отец.
— Спасибо! — улыбнулась Саша и обернулась к Мише. — Пойдем!
В саду, прекрасном яблоневом саду они задержались надолго. Саша качалась на качелях и разговаривала с Мишей о школе.
Стоял июнь, окна дома были открыты и в саду были слышны звуки "Моего пути" Фрэнка Синатры.
— Ты знаешь, Миша, о ком я думаю? — задумчиво сказала Саша.
— О ком?
— Об одной женщине. Она была актрисой, и у нее была очень несчастная жизнь.
— О ней? — спросил Миша, наколдовывая какой-то образ, становившийся все четче и четче. Наконец Саша увидела красивую шестнадцатилетнюю девушку, русоволосую и зеленоглазую, которая улыбалась совсем еще детской улыбкой.
Саша спрыгнула с качелей.
— О ней, — сдавленно произнесла она. Видение девушки медленно растворялось в вечернем тумане. Она все еще смотрела Саше в глаза и улыбалась.
Саша обхватила себя за плечи и ее губы шевельнулись, произнося: "Роз..."
— Пойдем в дом? — предложил Миша.
— Да, да, — пробормотала Саша и позволила увести себя от качелей, из сада в дом.
— Прости, — сказал Миша. — Я тебя вывел из равновесия.
— Не поспоришь, — отозвалась Саша. — Вилю вот так же выбивает из колеи на целый день, когда их всем классом сажают смотреть "Золотой век" в первом составе. Только в Виле желчь поднимается, а я соломку грызу.
Они сели в уголке залы. Саша попросила у домових воды и соленой соломки, которую грызла так, как иные выкуривают папиросы, пытаясь таким образом успокоиться.
— А твоя подруга, Твангсте, встречается с... этим Вилисом?
— Нет! — воскликнула Саша, повернув голову. Соломинка в уголке ее рта дернулась. — Они дружат. И... ты знаешь, Миш, когда их сажают смотреть "Золотой век", то Андрис ее успокаивает.
— А он что, латыш? — удивился Миша.
— Нет, он литовец, просто Виля его так называет. Если ты увидишь его, то догадаешься, почему. У Андриса... очень античное лицо. Как с древнеримской монеты.
У Саши было очень детское выражение лица, и Миша почувствовал, как внутри у него волной поднимается нежность. В очередной раз.
— Ты мне нравишься, — сказал Миша. Саша вскинула брови и вынула соломинку изо рта.
— Правда? — спросила она и добавила: — Надеюсь, что ты не шутишь.
Миша лишь молча сжал ее ладонь в своей.
Переступив порог арки, Вера оказалась в облаке густого тумана. Голова ее закружилась, и она, не сделав и пары шагов, начала падать навзничь. Казалось, что время замедлилось.
Но через пару мгновений, показавшихся Вере тысячами лет, ее подхватили за плечи и рывком поставили на ноги.
— Осторожно! — было сказано ей. И Вера открыла глаза.
Прямо перед ней стоял мальчик в белой футболке и смотрел на нее чернущими глазами.
"Китайчонок", — подумала Вера, но перед глазами почему-то встало пианино и человек в синем кителе.
— Спасибо, — сказала она. Он пожал плечами. — Я Вера.
— Юнгсу, — улыбнулся он и протянул Вере руку. Она улыбнулась в ответ.
* * *
Третьей в их компании оказалась Иска Бирская. Она не замолкала ни на минуту, размахивая руками и переодически переходя на идиш. Вера предполагала, что Иска, эта яркая и веселая девочка из Биробиджана, окажется на Ярила, но Алатырь распределил ее на Даждьбог. Как и Веру, как и Юнгсу. Они учились в одном классе, а Вера и Иска жили в одной комнате.
Первым уроком у них было зельеварение. Они писали попеременно с доски и учебника. Когда у Веры кончились чернила, Юнгсу молча вставил в ее ручку стержень из своей и взял себе запасную.
Вера благодарно на него посмотрела, а он лишь пожал плечами, но по губам его скользнула улыбка.
Вера помогала ему с русским, а Юнгсу учил ее китайскому, так что через пару месяцев Иска сердито смотрела на них обоих, потому что не понимала ни слова в их беседе.
Юнгсу незаметно (для Иски) усмехался, а Вера сдерживала себя от прысканья в кулак.
* * *
Они во всем помогали друг другу. Для Веры за три года обучения стало привычным вязать Юнгсу свитера и шарфы, он привычно покупал ей сладости. Однажды Юнгсу подарил Вере шелковую ленту красного цвета, которую она прикалывала шпильками к пучку. Она тогда только улыбнулась, опустив глаза.
В сердце у Веры разгоралось еще неведомое ей чувство. Через пару месяцев оно стало настолько сильным, что Вере стало страшно.
Теперь она боялась дотронуться до Юнгсу или просто оказаться рядом с ним и все больше сближалась с Иской. С Иской, этой смешливой болтушкой, было просто. С Юнгсу тоже, всего пару месяцев назад, было просто. А теперь — вовсе нет.
Однажды, когда Вера и Иска вместе стояли у перил Мраморных террас (раньше это было место Веры и Юнгсу), Вера спросила:
— А ты чувствовала такое, чтобы огонь в сердце и страх?..
— Не-а! — ответила Иска, и Вере сразу стало холодно, одиноко и скучно.
Иска не понимала. Юнгсу бы понял. Тогда, два месяца назад.
* * *
Однажды на летних каникулах Вера гуляла по набережной родного Благовещенска, когда будто услышала голос Юнгсу.
"Вера, — говорил Юнгсу, — здравствуй, Вера! Я так рад!"
— Я тоже, — прошептала Вера. И они начали разговор.
"Ты пойдешь со мной на Новолетний бал? — спросил вдруг Юнгсу. — Только... я прошу тебя об этом не как подругу, а потому, что ты мне нравишься".
Вера чуть ли не задохнулась.
— Я пойду с тобой на бал. Потому, что ты мне нравишься.
Примечания:
Соликамск, невзаимно!Челябинск/Пермь, упоминание!Екатеринбург/Тюмень, невзаимно!Екатеринбург/Пермь
Юре Татищеву было даже уже не больно, а просто тоскливо. Он стоял в стороне на Новолетнем балу и смотрел, как Аня танцует с кузеном.
Аня, красавица Анечка Камская — его девушка вот уже два года. Вот только — теперь он точно знает — она вовсе в него не влюблена. А Юра, как ему кажется, был рожден для того, чтобы любить ее. Вот только Анечка влюблена в их общего друга Костика Уралова, который (Юра посвящен в эту тайну, да и не тайна это — просто Аня не хочет ничего замечать) вот уже год как встречается с главой ДК Таней Турской.
В такие моменты, еще до того, как Аня предложила встречаться, Юра чувствовал себя чертовым учеником чертова лекаря, хоть и на Джулиано-черт-бы-его-побрал Медичи не похож.
Аня, хоть из не слишком богатой семьи, но все равно — из старого дворянства. Юра — из нового, но для Ани это не имеет никакого значения. Костик Уралов вообще из простецов.
Лучше бы Юре никогда не видеть ее. Не было бы истории в духе чертова "Ученика лекаря".
Он был влюблен в Анечку еще с Испытания Поиском. Как же он был счастлив, когда она стала его девушкой!
Он был очень счастлив, но в девятом классе весь его мир разбился вдребезги.
А виной всему — Анечкин кузен. Как его там? Савва? Савелий?
Однажды он напился и стал рассказывать Юре обо всем: что Анечка его не любит, что ей Юру просто жалко, что она надеется обратить на себя внимание Костика, а с Юрой хотела бы просто дружить...
В тот вечер Юра жалел, что не был пьян тоже.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Популярное
VKontakte
WhatsApp
Telegram
Отключить рекламу