Без права на счастье  (гет)

— Где же твоя надоедливая летающая подруга? — спрашивает юноша, сидевший на краю кровати, замерев в ожидании прикосновения тонких пальцев к собственной коже. Его широкая и, по мнению девушки, причудливая шляпа лежала в стороне.

— Я отправила её в Ли Юэ. Инадзума слишком опасное место, я не хочу, чтобы она пострадала, — отвечает светловолосая, замечая недовольство на лице Сказителя. В комнате повисла тишина, прерываемая их дыханием.

Люмин аккуратно обмакивает кисть в краску; осторожно, ребром указательного пальца, приподнимает лицо Предвестника. Он вздрагивает, но не смеет отстраниться, замирая.

— Не шевелись, иначе все смажется, — она перешла на шепот, смотря прямо в танзанитовые глаза.

— Мне уже не нравится эта идея, — хмурит брови Сказитель, не отрывая взгляд от глаз цвета золота и сосредоточенного лица. Он сказал это чисто из вредности, показывая свой не самый лучший, — отвратительный, — характер.

— Тогда почему ты все ещё здесь? — отстранилась, убирая руку от его лица, но он тут же перехватил девичью ладонь, прижимая к своей щеке.

Если у них спросят, что между ними, они оба ответят — мы враги. Если им укажут на то, что их связывают тёплые чувства — они посмеются. То, что происходит между ними, останется при них. Люмин — чуть ли не главный враг Фатуи, она не может испытывать к ним что-то, кроме ненависти. Скарамучча — Шестой Предвестник, даже не человек, так что он вообще по своей сути не должен ничего чувствовать.

Так что между ними, если они зададут этот вопрос друг другу?

Лишь молчание станет их ответом, — тишина, в которой кроется слишком много недосказанного, того, что будет сказано ещё не скоро.

Почему они так близки сейчас? Сложный вопрос для обоих. Раньше каждая их встреча заканчивалась боем, глубокими ранами… А ведь Скарамучча мог запросто убить Люмин в первую их встречу, если бы не Яэ Мико. Светловолосая не раз задумывалась, почему он жалел её все последующие встречи, почему не убил ту, что часто портит Фатуи все планы.

Ответ она так и не нашла.

Ни Люмин, ни Сказитель не обратили внимание, когда все из открытого противостояния перешло в то, что происходит между ними сейчас. Зачем, если их все устраивает?

— Снова ты, — скучающе бросает Предвестник, завидев знакомую светловолосую макушку.

Девушка стояла к нему спиной, так открыто предоставляя ему шанс ударить и наконец-то покончить с надоедливой путешественницей, что уже сидит поперёк горла каждого Фатуи. Но он не воспользуется этим шансом, нет. Какой

прок с того, чтобы убить быстро, если можно развлечь себя? Да и, настроение у Сказителя было довольно сносным и омрачнять его убийством единственного увлекательного развлечения, в виде небезызвестной путешественницы, ему не хотелось.

Та даже не вздрогнула, не обернулась, словно говоря этим, что позволяет делать с ней что угодно.

— Это невежливо, так вести себя со старым знакомым, — хмыкает Предвестник, подходя ближе. — Я со стеной разговариваю, или как? Тебе повезло, что я сегодня добрый, иначе удар в спину я бы тебе обеспечил…

— Сгинь, — холодно перебивает Люмин, так и не повернувшись.

Скарамучча ошарашен поведением девушки. Она сказала ему сгинуть? Эта мелочь? Ему? Но злости нет, как и раздражения. Сегодня Сказитель слишком великодушен для этого мира и его населения, так что и это он ей прощает.

— Слушай, мне кажется, ты слишком осмелела, не находишь? — Парень хватает Люмин за предплечье, резко поворачивая к себе. Он не любит, когда его открыто игнорируют, да и, никто в его окружении этого не делает, так как боятся попасть под горячую руку. Возможно, исключением является лишь Чайлд. Но тому вообще не один закон не писан, ходячий хаос оправдывает свое прозвище.

Его сине-фиолетовые глаза встречаются с пустыми, покрасневшими глазами Люмин. На её щеках видны все ещё влажные дорожки от слез, а с виска стекает тонкая струйка крови. Лишь теперь Скарамучча обращает внимание на бинт, выглядывающий из-под платья и множество царапин и ссадин на руках.

— Кто посмел… — непроизвольно вырывается у него, но Скарамучча вовремя себя одергивает. Хорошее настроение исчезло также быстро, как и появилось. Правда, сейчас ему меньше всего хотелось вступать в противостояние с путешественницей.

Скорее ему хотелось убить каждого, кто оставил эти раны по всему её телу. Ведь никто не имеет право трогать то, что он считает своим.

— Чего ждёшь? Убей, пока выдался такой шанс…

Это был первый раз, когда их встреча не закончилась очередной битвой.

А за ним последовали и другие…

— Я не говорил, что отказываюсь, — бросает грубо, недовольно, получая в ответ лишь кроткую улыбку. Люмин, кажется, уже привыкла к постоянным перепадам настроения Скарамуччи, поэтому такие моменты начали её больше забавлять, чем раздражать. — Начинай.

По-своему касается его лица, сбрасывая прохладную ладонь; поворачивает его лицо так, как нужно было ей. Ненадолго забывшись, большим пальцем поглаживает светлую кожу на его щеках, ощущая всю её удивительную мягкость и нежность. Чего скрывать, предвестник был красив и с первого взгляда производил невыразимое впечатление, до тех пор, пока не откроет рот. Перестав восхищаться красотой Сказителя, Люмин легко проводит кистью, на пробу, но юноша дергается, вызывая недовольство на лице Люмин.

— Вот же… — светлые брови путешественницы сходятся к переносице. — Я же просила, — отстраняется, смотря на невозмутимого Скарамуччу.

Тот все также неотрывно смотрит на её красивое лицо, запоминая каждую черточку, впитывая каждую эмоцию. Взмах длинных ресниц, блеск золотистых глаз, лёгкая улыбка… В груди, где всегда была лишь пустота, зарождалось что-то новое, неизвестное, до безумия приятное, но иногда приносящее боль. Люмин вновь приближается и, кажется, он слышит непривычный стук сердца.

Своего сердца.

Нет, ему просто показалось.

Сердце. Его никогда у него не было и не будет, ведь он не человек, кукла. Брошенная и никому не нужная, несовершенная кукла, что осталась жива лишь из жалости и милосердия, которые ему и вовсе не нужны. К чему жалость? Его это всегда выводило из себя до электрических разрядов на кончиках пальцев, до неудержимого гнева и жажды убийства. Сказитель погрузился в собственные мысли, из которых его вывело прикосновение тонких пальцев к щекам.

Люмин.

Её руки тёплые, нежные, несмотря на то, сколько она держала в них меч, сколько провела боев, сколько получала травм… Накрывает её руки своими, прохладными ладонями, впитывая так необходимое ему тепло. Ещё никогда не было так хорошо, так спокойно на его чёрной душе, если она у него вообще была.

— Мы ведь враги, — сразу же жалеет о сказанном, боясь увидеть ненависть и страх в глубине золотых глаз, как это обычно было. Всё же, раньше, да и, кажется, сейчас, Люмин все ещё боится его. Неприятная истина рвёт изнутри, оставляя глубокие раны, которые болят намного сильнее, чем недавно полученные в бою рубцы. Но ведь от реальности не убежать, так ведь?

— Знаю, — звучит печально, но золотистые глаза продолжают излучать лишь тепло. На губах грустная улыбка. — Жаль, — последнее слово выдыхает прямо в губы, оказавшись совсем близко к его лицу. Куникудзуши тут же улавливает запах ветряных астр и солнца, широко раскрывая глаза в изумление от происходящего. На место удивления, приходит неудержимое желание прижаться к девичьим губам, что были сейчас так близко, своими

— Да, жаль, — соглашается, неловко и совсем ненадолго приникая к губам путешественницы. — Лучше не думать об этом. Так легче.

— Даже если не думать, реальность все равно настигнет нас.

— Разве сейчас это важно? — Угрюмо, с недовольством.

— Нет, — снова шепот, едва различимый, словно отвечает не ему, а себе, мысленно борясь со своим внутренним я.

Куникудзуши ничего не говорит в ответ, потому что слова уже потеряли смысл и навряд ли будут услышаны. Скарамучча обвивает руками тонкую талию, прижимая хрупкое с виду тело ближе. Целует, уверенно, не как в первый раз, сминая такие желанные губы. Прикрывает глаза, полностью отдаваясь моменту.

Непривычно жарко, в голове все перемешалось, здравых мыслей не осталось, да и, — думать не было сил, не хотелось забивать голову чем-то лишним. Ладонью от талии ведёт выше, касается оголенной спины девушки; прикусывает её губу, ждёт, что сейчас его оттолкнут, но этого не происходит. Светловолосая лишь сильнее прижимается к его губам, давая понять, что сейчас ей так же хорошо, как и ему, что сейчас она тоже отдалась этому моменту и прерываться не собирается. Сложно.

Люмин хорошо. Сердце стучит так быстро, что заглушает все посторонние звуки вокруг. Прохладные ладони так правильно лежат на её талии, спине, а легкие поглаживания вызывают лишь трепет. Была бы здесь её маленькая спутница, ни за что бы не позволила такому случиться. Но её сейчас нет. Их некому остановить, некому указать на неправильность происходящего. Возможно, однажды они выступят друг против друга, будут по разные стороны, но это будет потом. Не стоит обращаться к будущему, если не видишь настоящего. От обязательств не уйти, они оба это понимают, но не могут — не желают — сейчас останавливаться.

— Прости, — извиняется, когда путешественница недовольно пискнула, стоило ему слишком сильно прикусить её губу и сжать тонкую талию. Кажется, такими темпами, он оставит синяки на её теле.

— Извиняешься… Не похоже на тебя, — голос звучит немного ниже, чуждо.

— Всё ещё припоминаешь одни из первых встреч? Признаю, был груб, — замечает скептицизм в светлых глазах. — Был очень груб, но того требовал долг. Я — один из Предвестников Фатуи, мне нельзя никого жалеть, да и, не в статусе дело. Однако, чем дольше нахожусь в Фатуи, тем быстрее хочется оттуда уйти.

— Тогда почему ты ещё там?

Молчит. Сказитель не знает, что именно ответить, да и, вряд ли есть ответ на этот вопрос. Ему нравится? Не всегда. Слишком много всего раздражает, слишком много запретов и глупых правил, соблюдение которых от него требует, а за не подчинение — наказывают. Возможно, его статус открывает перед ним почти все двери, его статус позволяет иметь все, что он захочет, за редким исключением.

Девушку перед ним за мору не купишь, не удивишь вседозволенностью… Люмин, кажется, волнует не столь материальное, сколько духовное. Но Скарамучча ещё этого не понимает, не догадывается, почему она все ещё рядом с ним.

У него есть все, кроме того, что он действительно желает.

— Не говори, если не хочешь. У каждого есть то, о чем он не может говорить, — большим пальцем погладила его щеку, а затем прижалась к губам, получая незамедлительный отклик. — Может вернёмся к тому, с чего начали? — Спустя минуту, разрывая поцелуй, спрашивает. Отстраняется, стараясь успокоить бешено стучащее сердце, но осознание произошедшего не позволяет сделать это так просто. То, что между ними — кажется таким абсурдным, таким ненастоящим и неправильным, словно это все сон, фантазии.

— Позже, — в голосе слышится недовольство и Сказитель вновь притягивает девушку к себе, целует. Языком мягко проходит по самому контуру её губ, вызывая глубокий и томный вздох, заставляя её вцепиться короткими ноготками в его плечи.

Хочет ещё. Больше. Больше, больше, больше. В голове туман, тело напряжено и каждое прикосновение девичьих рук чувствуется слишком отчётливо, слишком ярко, непривычно, но так правильно. Неизвестное чувство накрывало с головой, но ладони, упиравшиеся в грудь, заставили Предвестника отстраниться.

— Что-то не так? — Злость в голосе слышится отчётливо — Скарамучче не нравится, что его заставили остановиться.

— Нет, просто это немного… — пытается найти подходящее слово, смотря куда угодно, но только не в таназитовые глаза. Как бы хорошо ей не было, у всего есть свой предел. Даже у счастья. — Неправильно… непозволительно.

— А кто решает, что нам позволено, а что нет? Что для нас правильно? Не прогинайся под мнение общества, у тебя своя голова на плечах, — ухмыляется, заставляя путешественницу смотреть прямо ему в глаза. В глазах Люмин на мгновение проскальзывает безразличие, но сразу же его место занимает что-то, о чем Куникудзуши ещё не знает. Что-то, что ему только предстоит испытать. — Хватит болтовни. Это Тарталья любит трепать языком, не я…

В голосе проскальзывает холодок, явно на что-то намекая. Да и, не зря шестой из Предвестников упомянул Чайлда. Люмин чувствовала, что за этим что-то скрывается, но не могла понять что. Скарамучча все ещё оставался тем, о ком она совсем ничего не знает, тем, с кем нужно быть предельно осторожной и следить за языком, чтобы ненароком не задеть за то, о чем он не желает говорить.

— Не сказала бы, что Тарталья…

— Не говори о нем в моем присутствии. Раздражает, — не даёт договорить, жадно целует. В танзанитовых глазах, кажется, плещется холодное пламя и ненависть к одному их общему знакомому. Слишком много путешественница проводит с ним времени, что неимоверно бесило Сказителя.

Люмин усмехается ему в губы, наконец-то догадываясь, чем вызвано его такое поведение. Всем телом прижимается к нему, удобнее устраиваясь на коленях. Сегодня она играет по его правилам и пусть кто попробует их остановить.

* * *

Их взгляды пересекаются. В сине-фиолетовых глазах — неизвестность, но на мгновение, одно короткое мгновение проскальзывет тоска. Люмин моментально отводит взгляд. Не может смотреть, зная, что сейчас будет. Прячет всю свою боль, что виднелась в светлых глазах. Время пришло, они по разные стороны баррикад. Рано или поздно это должно было случиться, и оба надеялись, что это случится поздно или вовсе обойдёт стороной. Но, кажется, мир против них, судьба ведёт их по разным дорогам, что не пересекаются.

Сердце обливается кровью, болит так сильно, что хочется выдернуть его из груди; душа рвется на части, разум поглотили сомнения, выбор. Сможет ли она ему навредить? Сердце вопит, что нет, не сможет, но разум твердит, что она должна, она клялась помочь в этой войне, хотя изначально она просто желала найти брата. И во что теперь это обернулось?

Больно. Больнобольнобольно…

Стискивает зубы, сжимает рукоять меча до побелевших костяшек, до боли в руке. И делает рывок первая, за ней идут и остальные. Её выбор пал не на собственное счастье, а на счастье других. Она ведь герой, как-никак.

А героям присуща жертвенность.

Их стихии сталкиваются, в воздухе вокруг них витает напряжение; фиолетовые всполохи жалят любого, кто подходит ближе. Это только их бой, другие здесь будут лишними и, кажется, все это понимают. Сражаться не хотелось, но приходилось. На их долю выпало слишком тяжёлое и невыносимое испытание, которое, кажется, они так и не смогут пройти. А если и смогут, то ценой всего, что было дорого.

Поле брани накрывает густой туман, становится почти ничего не видно. Отовсюду слышатся крики, взрывы, рык монстров. Лишь они остановили свой бой. Потому что устали, потому что не хотелось.

Потому что больно.

— Прости, — произносит Сказитель, касаясь её щеки, на которой была тонкая царапина от столкновения их стихий.

— Пустяк, — путешественница улыбается, но улыбка полна лишь печали; золотистые глаза наполнены нескрываемой нежностью. Накрывает его ладонь своей, сильнее прижимая к своей щеке.

— Снова хочешь сказать, что это неправильно?

— Я… — не успевает ответит, лицо Люмин исказилось в лёгкой гримасе боли. — Чёрт, — моментально касается предплечья, с которого стекала кровь. Видимо, стрела пролетевшая мимо, задела утратившую бдительность путешественницу. — Мне пора, долг зовёт.

— Какой к чёрту долг?! — Скарамучча злится, он готов связать и спрятать девушку где-нибудь в безопасном месте, но знает, что тогда она его не простит. Поэтому Сказитель может только ненавидеть всех за то, что так поступают с путешественницей, за то, что пользуются её добротой и безотказностью.

— Тобой пользуются, постоянно. Заставляют делать то, с чем могли бы справиться сами. Люди — прогнившие твари. Стоит сделать одно хорошее дело и не попросить ничего взамен, как ты станешь для них той, кто будет выполнять всю грязную работу. Они не думают о твоём благополучии, не думают, что ты можешь распрощаться с жизнью. Им плевать. Если ты погибнешь, то они о тебе вспомнят лишь как о девочке на побегушках. Им просто станет неудобно от того, что больше некому будет выполнить их работу. Они все эгоисты, думающие только о себе и собственной выгоде. Даже не смей их оправдывать и ответь, почему ты на их стороне?

Фатуи грубо хватает Люмин за плечи, встряхивая. Он зол, очень зол и готов убить любого, кто сейчас окажется близко к ним: враг то будет или товарищ.

— Это мой долг, — повторяет путешественница, отводя взгляд. Сейчас она не сможет взглянуть ему в глаза, слишком тяжело.

— Твой долг — найти брата. Свалить из этого прогнившего мира, а не спасать его, не жертвовать собой. Твоя жизнь слишком дорога для давно пропавшего мира, что погружен в вечную войну, залит кровью и болью. Ты не должна жертвовать собой ради ненастоящего неба, что так любишь.

— Я не могу остаться в стороне.

— Можешь. Прояви хоть толику эгоизма, поступи, как те люди, подумай только о себе. Забудь о других. Прошу, — его слова жалят, пробираются под кожу, и Люмин, на мгновение, хочется поступить так, как он просит. Но не может…

Мягкие губы касаются его — жёстких, слегка потрескавшихся от ветра. Люмин играет нечестно, легко подчиняя Сказителя себе, хотя это считается невозможным. Шестой из Предвестников подхватывает её игру. Если путешественница так хочет этого, то он не смеет отказать. Каким бы эгоистом он не был, но только с ней он отбрасывает все маски и не смеет поступать так, как он хочет. Она имеет над ним слишком большую власть, коей нет ни у кого более во всём Тейвате. Поцелуй не затягивается надолго, Люмин, спустя десяток секунд делает шаг назад.

— Я пойду, — ускользает из его рук, так легко, а Скарамучча и не смеет удерживать. Люмин исчезает в густом тумане, оставляя после себя лишь запах цветов и солнца.

* * *

Тишина оглушает, повсюду в тенях будто чувствуется чужое присутствие. Тучи задавили своей свинцовой тяжестью луну и, кажется, должен пойти дождь. Слишком темно, чтобы увидеть хоть что-то, кроме неясных силуэтов.

Ей не стыдно, что она сейчас здесь, не стыдно прятаться от своих друзей и товарищей, потому что не хочет показаться перед ними слабой. Для всех она — непобедимая путешественница, что первая рвется в бой. Она — та, кто всегда поможет, кто не откажет даже в самой глупой просьбе, она та, кто за улыбкой будет прятать свою боль.

А задумывался кто однажды — нужно ли ей это? Хочет ли Люмин бегать по всему Тейвату, выполняя различные поручения? Хочет ли в одиночестве залечивать свои раны и вместо сожаления — получать от Паймон лишь упрёки, что нужно было быть осторожнее?

Она этого не хочет.

Она.

Не.

Хочет

Где-то в вдалеке ещё слышен звук битвы, но сейчас уже не важно. Сейчас она ничего не сделает, да и потом тоже. Сил уже нет, и, видимо, она так больше и не встретиться с Итэром. Ах, как же ей хотелось сказать ему столько слов напоследок, но… Люмин понимает, что не сможет окончить свое путешествие, как того хотел её близнец.

Грудь тяжело вздымается от редких вдохов. Белое платье изодрано в клочья, пропитано собственной и чужой кровью. Люмин сидит, оперевшись спиной о дерево. Всё её тело болит, все её тело покрыто глубокими кровоточащими ранами. Казалось, она не сможет больше и двинуться, но стоило услышать посторонний шум и заметить чей-то движущийся силуэт, как тонкая ладонь тут же сжимает рукоять меча. Но знакомый звон колокольчика заставил расслабиться и отпустить оружие, что казалось сейчас неподъёмным.

— Нашёл, — Сказитель садится рядом, оглядывая девушку. Сам он был относительно в порядке, по крайней мере, не было ран, угрожающих его жизни. — Стоило оно того?

— Да.

— Какой ценой? — Осматривает путешественницу, отмечая раны на её теле, некоторые из которых он оставил сам, когда они сходились в схватке, однако, он составлял лишь незначительные повреждения, не ставищие под угрозу жизнь. Скарамучча готов был найти и убить любого, кто смел коснуться его Люмин. Хотя нет, убить было мало, сначала Сказитель бы пытал их с особой жестокостью и они бы сами взмолили его о смерти.

— Зато многие остались живы.

— Будь я на твоём месте, оставил бы всех, но ни за что не пожертвовал бы тобой. Твоя жизнь бесценна, — не может сосредоточиться, проанализировать её стояние, она отвлекает разговорами.

— Говоришь как злодей, — Люмин позволяет себе улыбку, но она выходит кривой, словно фальшивой.

— Потому что я и есть злодей.

— Прости, — извиняется, чувствуя острую боль в груди. Пятно крови на одежде разрастается, а дышать становится тяжелее. — Как жаль, что мы знакомы так мало, — хрип, вместо привычного звонкого голоса.

— Люмин? — Склоняется ближе к ней. — Нужно немедленно к врачу, — на привычно спокойном лице — тревога.

— Сильно больно? — Игнорирует его, не позволяя поднять себя, отвлекает. Поднимает разом отяжелевшие руки.

— Ты же знаешь, я не чувствую боли, — ложь. С некоторых пор он знает, что такое боль, он чувствует.

— Это хорошо, — касается перепачканными в собственной крови пальцами области вокруг его глаз, будто рисуя стрелки, как в самый первый раз. — Я люблю тебя, — еле слышно. — Пожалуйста, будь счастлив…

Глаза Люмин теряют свой свет, с потрескавшихся губ слетает вздох оставляя лишь улыбку, сердце делает последний удар, останавливаясь. Глаза цвета золота потускнели и теперь смотрели будто в пустоту, уже ничего не видя. Вместе с её глазами потух и его мир.

— Люмин?! — Отчаянно зовёт её. — Эй, Люмин! — Обхватывает тело за плечи, приподнимая. — Нет, ты ведь не можешь… — Пытается нащупать пульс, почувствовать дыхание пусть и совсем тихое, услышать биение сердца. — Ты не можешь умереть! Нет! Нетнетнет! Ты не можешь…

Скарамучча всегда говорил, что у него нет сердца, что ему чужды эмоции. Разве тот, у кого нет сердца может испытывать такую боль в груди? Его словно проткнули тысячью стрел одновременно. Его словно разорвали на части, собрали воедино, но потеряли что-то очень важное, без чего так пусто, так тоскливо на плачущей душе. Глаза защипало.

Слезы. Впервые за свою долгую жизнь он снова плачет, ведь так могут только настоящие люди. А он…

Слезы смешиваются с её кровью, но не стекают по бледным щекам; впитываются в кожу отпечатываясь красными отметинами на веках и уголках глаз.

Словно Люмин снова колдовала перед ним с тонкой кистью в руках. Её любимое дело, которое, обычно, не доходило до конца с первого раза.

Она сделала его живым, подарила ему сердце, чувства, свою искреннюю и светлую любовь. Но смысл теперь во всем этом, если её рядом нет? Если нет той, что считала его живым, дарила свою любовь, вытащила его из пучин Бездны, подарив хрупкую надежду на то, что и он может быть счастливым. Недолго длилось его счастье.

— Я люблю тебя, только не уходи, — он прижимает её тело к себе, зарываясь носом в светлые волосы. — Пожалуйста… Пожалуйста, только не ты, — он шепчет. — Почему именно ты?

Мир несправедлив к нему. Почему, чтобы получить то, что он желал, он должен был в итоге потерять то, чем дорожил. За что? Он поднимает голову к небу, которое тут же разделила молния, мысленно проклиная его. Мир жесток к нему, как и жизнь. Возможно, это его наказание за все то, что он творил в прошлом, за всю ту кровь, что была на его руках.

Но лучше бы он умер сам, чем терпел эту боль в груди, что останется с ним на столетия.

Такова его плата за свои грехи.

Он просто хотел быть счастливым, но Боги решили, что он этого не достоин.

Примечания:

Буду рада отзывам