Емитсу не узнает (гет)

Савада Тсуна — маленькая девочка, которая носит только чёрные вещи и забавные хвостики со смешными резинками. Но никто не смеётся.

Саваду Тсуну сторонятся дети, зато преследуют кошки, собаки и вороны. Девочка нежно улыбается самым злым псам, и они, поскуливая, опускаются у её ног. Савада — странная. Савада — пугающая, хотя никому не причинила вреда и не сказала ни одного злого слова. Вроде бы. Тсуна ждёт и ищет.

Тсуна идёт домой из садика — мама никогда не боится отпускать её одну — и вдруг начинает нежно улыбаться. Где-то в закутке за углом старшеклассники избивают мальчика, а рядом плачет его сестра. Тсуна возникает из ниоткуда, проходит танцующим шагом и, не теряя улыбки, вонзает несколько острых веточек в шею каждого парня.

— Ттыы… Ты убила их, — с ужасом говорит Киоко, даже не плача.

Тсуна по-матерински улыбается ей:

— Конечно, милая Киоко. Если бы я не сделала этого, они убили бы вас. В этой жизни всегда так: или ты, или тебя, — она притягивает девочку к себе и нежно целует в лоб. Потом подходит к Рёхею, губами собирает кровь, капающую с рассечённого лба. И, заглянув прямо в глаза, спрашивает, — Как ты, братик?

Мальчик чувствует, будто от маленькой ладони на его плече в него вливается что-то… Тёмное, густое, помогающее держаться, несмотря на усталость. Мальчик вязнет в глазах цвета мёда. Немеющие губы шепчут:

— Всё хорошо.

Киоко всё ещё пытается сопротивляться этому тёмному магнетизму. Киоко хочет что-то сказать, но Тсуна прерывает её:

— А вы теперь — соучастники убийства.

И свет в глазах родной сестры Рёхея гаснет.

Так у Савады Тсунаёши появляются две тени за спиной, два постоянных спутника, которых не пугает её нежная улыбка.

В младшей школе Тсуну всё также опасаются, но теперь у неё есть подруга. Все удивляются, как умница и красавица Киоко может общаться с Жуткой Тсуной. Сасагава же всегда сидит рядом, покорно позволяет расчесывать и заплетать волосы. Она больше не стрижёт их коротко, чтобы Тсуне было удобнее. Киоко приносит обеды на троих, потому что свои Тсуна скармливает бродячим собакам и кошкам, а брат забывает, и обязательно вечером покупает шоколад. Он в Японии стоит дорого, Киоко никогда его не ест, да и вообще терпеть не может с некоторых пор, но она всё равно каждый раз покупает новую плитку.

У Киоко теперь свои секреты, и если кто-то вдруг попытается заманить с её помощью брата, он об этом горько пожалеет. Тсуна зарывается в её волосы пальцами, наклоняется чуть ближе и с удовольствием вдыхает запах миндаля. И это только начало.

Тсуна тащит подругу на соревнования по бейсболу.

— Ты же не любишь спорт?

— Сегодня мне здесь понравится.

На губах Савады цветёт нежная улыбка, и Киоко кивает, не отводя глаз от площадки. Нет сомнений, что нравится Тсуне. Хоть все места заняты, вокруг девочек образовывается мёртвая зона.

Интуиция подругу не подводит — игра сегодня намного жёстче, чем обычно. Невероятным образом разбиваются носы, судья устал делать замечания. С каждым разом улыбка Тсуны становится всё ласковей. Но больше ничего сверхъестественного не случается.

— Ну вот, проиграли, — замечает Сасагава с лёгким вздохом. Всё-таки мальчики из их команды очень старались. — Пойдём?

— Немного задержимся, — качает головой Тсуна.

Они под ручку выходят последними и, проходя мимо раздевалок, слышат звуки ударов и странное хлюпанье.

«… Проиграли…»

«… Подвёл всех…»

«… Из-за тебя…»

«… Недостаточно старался…»

Киоко вопросительно смотрит на девочку. На губах Тсуны — улыбка, но глаза стынут, несмотря на их тёплый цвет. Когда она входит в раздевалку мальчиков, кажется, тени выползают из углов, не опасаясь яркого света ламп.

— А я всё учителям расскажу, — ласково тянет она, пока Киоко зажимает рот, чтобы не закричать от ужаса. Окровавленное нечто на человеческое тело похоже мало. Ожесточённые злобой лица игроков вдруг меняются на испуганные и недоумённые. Они сбегают из раздевалки, позабыв свои вещи, а Тсуна подходит к стонущему от боли мальчику и опускается на колени. — Держись, мой самурай.

Её одежда пачкается кровью, руки тоже, но она, всё также улыбаясь, гладит мальчика по волосам.

— Иди сюда, Киоко, — и голос, и взгляд становятся повелительными, и девочка не смеет ослушаться, — Я не умею лечить. Это сделаешь ты.

Киоко, хоть и видела трупы, боится открытых ран до дрожи, но послушно кладёт руки ему на грудь, поверх ложится рука Тсуны.

— Лечи, — приказывает она. И Киоко, не зная, как это сделает, искренне желает мальчику здоровья. От руки Тсуны идёт волной тепло, которое прошивает всё тело Киоко разом. Что-то откликается в ней самой и устремляется через ладони к раненому мальчику. Тот хрипит, грудная клетка ходит ходуном, но улыбка Тсуны всё шире. — Ты молодец, Киоко.

Мальчик открывает глаза и Тсуна склоняется ещё ниже. Её длинные волосы касаются кончиками его лица.

— Ты готов, Такеши? Готов, мой самурай?

— Да, — хрипит мальчик, и Тсуна целует его в кончик носа.

Больше нет прежних членов клуба: кто пропал, кто уехал, кто не смог продолжать играть из-за травм, поэтому никто не обратил внимания, что ушёл Ямамото Такеши. Впрочем, в клуб кендо он тоже не вступил.

В школе появляется новый учитель математики. Он за что-то сильно не любит Тсуну, третируя её на каждом уроке. От улыбки девочки тени сползаются из углов класса прямо к ней под ноги, и Киоко не понимает, как этот идиот может не замечать этого!

— Что ты с ним сделаешь? — Спрашивает она, когда все четверо — вместе с Такеши и Рёхеем — обедают на крыше.

— Ничего, — улыбается девочка. — Разве я могу причинить хоть какой-то вред невинному человеку?

Над школой вьются вороны и собираются тучи. И мальчишки, и Киоко вспоминают, что Тсуна действительно не тронула никого, кто этого бы не заслужил. Трое ребят переглядываются за спиной уходящей Савады и мрачно улыбаются друг другу.

Когда перелом ноги и «случайно» воткнувшийся в руку учителя нож ничему его не научили, Киоко сладко улыбнулась. На следующий день он не явился на работу: отравился. Шоколадом. Как-то.

— Дяденька, а вы любите собак? — Спрашивает Тсуна мужчину, звавшего её домой, чтобы «угостить конфеткой».

— Конечно, — расплывается в улыбке толстяк.

Этой ночью девочка одна: её маленьким друзьям всё же рано иметь дело с чем-то подобным.

— Ну, так поиграйте с моими собачками.

Из-за спины мужчины раздаётся рычание. Стая бродячих собак окружает его со всех сторон.

— П…Помогите!

Тсуна мрачно ухмыляется и говорит точь-в-точь тем же тоном, каким говорил он своим маленьким жертвам:

— Никто не услышит.

Тени ночного парка создают надёжную стену. Почти.

— Так вот, кто убивал людей, — заключает мальчик, спокойно глядя на то, как собаки разрывают живого человека на части. В глазах его отблеск той же тьмы, что ластится к рукам Савады.

— Лучше я их, чем они меня, — беспечно отвечает девочка. Глаза мальчишки вспыхивают тёмным пламенем.

— Я хочу победить тебя.

Тсуна поправляет сползшие белые гольфы, не обращая внимания на тонфа в его руках, и уточняет:

— Ты подчинишься, если проиграешь. — И поднимает бровь, видя сомнения в его взгляде, — Боишься?

— Без твоих помощников, — кивает мальчик.

— Разумеется, — мило улыбается Савада. И легко уходит от удара. Дерущегося мальчишку все больше окружает густая тьма. Тсуна кружит рядом, то подныривая под тонфа, то отскакивая, пока, наконец, не выбирает нужный момент. Её руку в сантиметре от лица он остановил. Но не выскочивший из рукава ножик, чиркнувший по щеке. Вторая её рука застыла напротив сердца. — Ты проиграл.

— Это не значит, что я буду ходить за тобой, как верный пёс, — огрызается он.

— И не нужно, Кёя.

Хибари силён и способен противиться её воле, он встречает взгляд медовых глаз смело и не спешит отводить свой. Но Тсуна вовсе не собирается ломать его. Зачем, если в нём и так полно тьмы? Лучше дать ему то, чего он жаждет, и смотреть, как незаметно мальчик подчиняется ей.

Савада Тсунаёши улыбается. Скоро, совсем скоро она соберёт всех. Емитсу и не представляет, какой на самом деле растёт его милая дочка.

Примечания:

Случилось что-то странное, и я опять не уложилась в главу. Савада Тсунаёши решила жить по-своему и творит очень странные вещи. Я не так всё придумывала)) А пока эта чертовка захапала себе Реборна и Гокудеру.

Буду благодарна, если найдёте ошибки и укажете на них)

Савада Тсунаёши становится старше. Она всё так же носит только чёрные вещи, и даже грозный Хибари-сан не ругает её за форму. Саваду Тсунаёши дома ждут любящая мама, в равной степени легко разделывающая овощи и людей, и три чёрных кота. По дороге в школу ей на пути встречаются бродячие собаки, которым она отдаёт свой завтрак, и братик Рёхей с милой, безотказной Киоко. В школе вокруг неё кружит грозный Глава Дисциплинарного Комитета да вьются под окнами вороны.

Саваду обходят стороной. Её это не трогает. У неё есть свой самурай, преданный до последней косточки в организме, излеченный и с её помощью тоже. Она говорит ему: «смейся». И он смеётся, даже когда внутри стынет ледяная тьма. И улыбается постоянно, чтобы в нужный момент не забыть, как это надо делать. За что нередко бывает вознаграждён ответной улыбкой и осторожным поглаживанием по голове.

У неё есть братик, таскающий тяжёлые сумки и при необходимости отвлекающий на себя внимание шумом и криками. Тсуна шепчет ему «Моё темное солнце» и приникает губами к шраму над бровью. А если вдруг найдётся кто-то слишком умный, кого не отвлечёт яркий Рёхей, рядом есть милая красавица Киоко. Свет её может показаться не столь ярким, но девочка-рукодельница и «прирождённая домохозяйка» берёт другим. Шоколад из её рук без опаски принимает лишь Тсуна. Савада знает, что Киоко боится её, но также знает, что не предаст. Киоко любит брата. А ещё Киоко получает моральное удовольствие от того, что находится рядом со своим страхом, подставляет голову под его ласкающие руки и губы или может услужить ей. По губам Тсуны змеится улыбка: ах, она совсем испортила светлую девочку. Тсуна гладит длинные волосы — специально для неё — и наматывает их на руку. Киоко послушно отклоняет голову, смотрит блестящими не то от страха, не то от восхищения глазами и облизывает губы. Тсуна усмехается.

«Моя милая Киоко».

«Твоя».

У неё есть Хибари Кёя, пусть ему и приятно думать, что это она есть у него. Его она не целует. Никогда. Для него у Тсуны припасены удары кулаками и ножом, хитрые трюки и насмешливые, больно бьющие слова. За дерзость, за своеволие, которое так её восхищает, за попытки сорваться с цепи. Но чаще всего выходки Кёи приводят к её выгоде. И тогда Кёя слышит стук сердца в ушах, чувствует пьянящую радость, азарт охоты на тех, кого она решила покарать. И тогда Кёя может спать спокойно, положив голову на её колени, пока она читает что-то.

Лишь однажды Кёя попытался сбежать. Он уехал в другой город, бросив всё, три дня выслеживал и избивал убийц, воров и мошенников. Он был перемазан в чужой крови, и руки его дрожали непонятно от чего. Она соткалась перед ним из теней на исходе третьего дня, когда он выл от невозможности сдержать себя, от пустоты внутри.

«Кёя, Кёя…» — укоризненно сказала она, покачав головой. И он, в первый и последний раз, упал перед ней на колени. Тьма и пряди волос скрывали его глаза. — «Ты слишком жадный, Кёя-кун. Ты взял слишком много».

Пальцы её коснулись его лица в намёке на ласку, но Хибари не обольщался. Она наказывала его. И он готов был смириться, чтобы оставаться человеком, а не воющей на луну человекоподобной тварью, повёрнутой на убийствах. Теперь больше, чем поражения, он боялся потерять разум.

«Ты не справишься с этим без помощи, Кёя. Возвращайся».

И он послушно купил билет на оставленные ей деньги, и встретил её утром в воротах школы, будто ничего не было. Но теперь никогда не забывал, кто хранит его разум.

Если бы Кёя мог, в благодарность за то, что он смог получить невероятную силу, он оставил бы того педофила, из-за которого познакомился с Савадой, в живых. Если бы Кёя мог, он бы пытал его каждый день за то, что, выслеживая его, Кёя оказался в ловушке обманчиво тонких пальцев.

После школы друзья Савады Тсунаёши собираются в суши-баре Ямамото. Тсуёши-сан ставит перед ней её любимые суши и показывает молодёжи трюки, ловко нарезая овощи прямо в воздухе. Они прекрасно сошлись с Наной-сан на почве обсуждения различных способов разделки.

Но Тсуне уже мало. Она растёт, она привязала к себе всех самых одарённых людей в городе, но сила её растёт с каждым годом, накрывая Наминори тёмным крылом. По счастью, когда Саваде Тсунаёши исполняется четырнадцать, в дом к ней приходит репетитор-киллер Реборн.

Он пахнет тьмой, кровью и палящим солнцем. Он выглядит как ребёнок, с лёгкостью проходит сквозь её блоки, чтобы заломить руки, и собирается сделать её Десятым Боссом Вонголы. Савада вздёргивает бровь: победить такого — дело чести. И вновь ей везёт.

Да, Реборн считает, что бессмысленные убийства — удел падальщиков и слабаков. Так Тсуна и не просто так убивает. И даже не ради своего удовольствия. Да, у него свой кодекс чести и иногда несколько наивные идеализированные представления о ней. Но и в его броне есть слабые места. Её учитель — тот ещё садист, и это первая брешь. Тсуна незаметно заполняет её тьмой первосортного качества, пользуясь тем, что противник постоянно рядом. Тсуна частенько обнимает его, носит на плечах, не позволяя братику помогать, и иногда спит в обнимку, ничуть не смущаясь. И когда Реборн вдруг складывает все мелочи воедино и понимает, что милашка Тсуна немного не такая, как рассказывал Емитсу, уже поздно.

Тсуна улыбается — ласково, нежно, почти как Луче, и Реборн впервые по-настоящему боится этой улыбки. Она же бесстрашно подходит к нему вплотную, приседает — для его удобства, он знает, чёрт возьми! — да так, что дуло пистолета смотрит ей прямо в висок. Снимает его неизменную шляпу и мягко шепчет на ухо: «Я вижу твоё проклятие».

Чёрные глаза встречаются с медовыми. О его проклятии узнать несложно, значит, за этими словами скрывается не просто факт, но и предложение. О, Реборн не так оберегает свободу, как Хибари — есть разница между Облаком и Солнцем, — но и он подчиняться слабой девчонке не намерен. И всё же спрашивает:

«И какова цена?»

Тсунаёши ликует. Она знает, что победила. Вокруг девочки на мгновение сгущаются тени. Она кладёт руку на соску Аркобалено, и та осыпается пылью.

«Никакой».

Перед ней сидит потрясающий экземпляр, сейчас потрясённо распахнувший глаза. Тсуна прослеживает взглядом каждую чёрточку обнажённого тела, прежде чем Реборн соображает, что случилось, и прямо-таки мистическим образом исчезает со двора её дома.

Лучший киллер немного смущён, сильно удивлён и не верит отражению в зеркале.

Савада Тсунаёши знает, что ему соврала. Это как в сказках. Скажи волшебному народцу, что ничего не просишь за свою помощь, и они станут твоими должниками. В данном случае, просто — твоими.

Реборн её от шляпы до кончиков начищенных ботинок. И пусть он по-прежнему жёстко её тренирует и гоняет ребят. По её просьбе идут в Вонголу отчёты о бесхребетном характере будущей Десятой, о её слабости и неспособности усвоить материал.

Её репетитор понимает в Пламени несколько больше её маленьких друзей, чем Тсуна беззастенчиво пользуется. Она читает учебник, краем глаза следя, как правильно чистить пистолеты. О, Реборн не неопытные школьники, позволять себя гладить и трепать по шёрстке не будет, быстро уловив аналогию. Но тем интереснее. Что толку в победе над слабым?

Тсуна откладывает книгу. Тсуна шагает к нему, и за фигурой в тонком платье тянется шлейф темноты. Тсуна кладёт руки ему на плечи и прогибается, когда он всё же опускает пистолет, чтобы удержать её за талию. Чёрные глаза, кажется, поглощают свет, вопреки Атрибуту хозяина. Тсуна улыбается — не ласково, дерзко и насмешливо.

— Тебе четырнадцать, — напоминает ей мужчина.

Девушка хочет рассмеяться и сказать, что недавно ему было пять. Или выпустить вуаль тьмы и сказать, что она — сама вечность. Вместо этого она голодно смотрит ему в глаза и говорит:

— Мне мало.

Реборн опытный взрослый мужчина, но, несмотря на это, у него на мгновение замирает сердце. Потому что он действительно опытный и понимает, что ей и вправду мало. Он прикрывает глаза, позволяя. Он выпускает Пламя Солнца, пока она расстёгивает его рубашку и целует его. Он тоже знает, что проиграл и этим разрешением отдал сопернику последние пункты обороны.

Такая как Тсуна никогда не будет принадлежать одному. Такая как Тсуна никогда не будет принадлежать. И если ей мало имеющихся Хранителей и его самого, он найдет ей кого-нибудь ещё. Так в Намимори оказывается Гокудера Хаято.

Подрывник, бунтарь и одиночка. Тсуна вспарывает его защитные слои за один ход. Да… Гокудера не ровня Реборну и уж тем более Хибари. Или приоритеты надо было расставить наоборот?

В любом случае, он жаждал подчиниться. Гокудера ругается с Такеши, и оба знают, что её это смешит. Гокудера таскает ей под дверь белые розы, получая нагоняи то от Реборна, то от Хибари. Он подставляется под её руку сам и смотрит с нескрываемым восхищением.

— Мне не нужно слепое поклонение, — говорит она ему и ласково гладит по щеке, — мой мальчик.

Прозвище царапает её изнутри множеством смыслов, но Тсуна лишь мысленно хихикает. Надо же. Двоим своим Хранителям она заменила мать. Не зря ведь Хаято именно с Такеши сцепился в борьбе за её внимание.

Тсуна замирает, бросает хитрый взгляд на Киоко. Когда Хаято отправляется на кухню за лимонадом для всех, она спрашивает:

— Как думаешь, вы будете хорошей парой, а, моя милая Киоко?

На миг в гостиной её дома устанавливается тишина. Такеши смотрит с подозрением, Рёхей — вопросительно, а Реборн, отложив пистолет, который крутил в руках, насмешливо усмехается. Каков учитель, таковы и ученики.

А после разговоры возобновляются. Тсуна с интересом смотрит, как краски сходят с лица подружки, но улыбка остаётся, как приклеенная.

— Тебе виднее.

Тсуна легкомысленно пожимает плечами:

— Нет, значит, нет, — и поводит рукой. Киоко опускает голову ей на колени через секунду.

Тсуна улыбается, довольная шалостью. Где-то в городе Хибари отлавливает мафиози, ищущих Десятого Вонголу. Нана что-то напевает на кухне. Семья рядом. Её Семья здесь.

Реборн следит за Тсунаёши, точно зная, что сменил одно проклятие на другое. Он видит, каким взглядом та провожает Курокаву Хану, хмурится и появляется за спиной ученицы, положив голову на её плечо.

— Нет. Я против.

Он не видит, но точно знает, что Тсуна надувает губы. Её хвостики гневно покачиваются из стороны в сторону.

— Почему? Мне не хватает женской компании, — капризно говорит она, а сама тянется рукой к его шляпе. Посреди школьного двора их пара выглядит вызывающе, но все отводят глаза. Или, и правда, не видят две тёмные тени, поглощающие свет.

— У Хаято есть сестра, — сообщает Реборн, перехватывая её руку. — Старшая. Специалист по ядам.

Тсуна смеётся и хлопает в ладоши:

— Будет Киоко подружка! — тоном не менее ядовитым, чем готовка Бьянки.

Бывшую подружку Реборну не жаль, Сасагаву-младшую тоже, но любопытство свойственно не только кошкам:

— За что ты так её не любишь?

— Потому что знаю, — загадочно отзывается Тсуна, разворачиваясь в кольце его рук, и Реборн понимает, что ответа не дождётся. Уточнить ему помешали весьма прозаичным способом, но он не против.

— И раз уж ты решил сделать мне подарок… Реборн, я хочу себе Туман. Конкретный. Определённый.

Реборн смотрит вопросительно.

— Даже знаешь, где он?

Тсуна кивает. Называет место. Потом имя. И мужчина подавляет желание схватиться за голову. Она смеётся. Ей нравится доводить его до белого каления, но требование серьёзно, он это понимает, иначе она отправится за ним сама.

Реборн вздыхает:

— Сделаю всё, что смогу.

И поскорее вызывает Бьянки, чтобы отвлечь своё ненасытное Небо. Иногда он её опасается. Часто хочет убить. Но никогда не недооценивает. Реборн усмехается: ещё никогда жизнь не была настолько насыщенной и интересной.

Бьянки приезжает быстро. Тсуна озадачена. Несмотря на некоторую легкомысленность, в ней нет той тьмы, которой девочка смогла бы манипулировать. И Бьянки не Киоко, так просто её не подавить.

Пока Тсуна думает, Бьянки пытается её отравить. Савада невозмутимо съедает отравленную пищу и облизывает пальчики. Зато вспыхнувшая Киоко не остаётся в долгу, и старшей сестре Гокудеры приходится спешно искать противоядие. Глядя на азарт в её глазах, Тсуна хмыкает. Даже так…

В доме разворачивается натуральная война. Есть спокойно не может никто, кроме Наны, Тсуны и Реборна. Хаято вспоминает детство, бледнея и зеленея при упоминании имени сестры, но мужественно удерживается от обморока ради Джудайме. В какой-то момент даже вода в кране становится отравой, и тут Савада теряет терпение.

Бьянки просыпается с колотящимся от страха сердцем и чувствует присутствие постороннего в комнате. Пытается притвориться спящей и слышит смешок:

— Не стоит. Я не оценю.

— Савада? — Удивлённо спрашивает она, пытаясь повернуть голову, но тело ей не подчиняется. — Какого чёрта?!

— Вообще-то, — задумчиво говорит Тсуна, подходя к лежащей на животе девушке и присаживаясь на кровать, — Я пришла тебя убить. Видишь ли, — тонкие пальцы проходятся вверх вдоль позвоночника Бьянки, оглаживают шею, убирают мешающие волосы. — Я решила, что ты мне бесполезна. Пустая, легкомысленная девчонка.

Бьянки молчит, тяжело дыша и стараясь заставить себя пошевелить хоть пальцем. Напрасно. Тсуна накручивает её волосы на руку, второй помогая девушке повернуть голову. Савада хочет видеть её глаза.

— Но что ещё более важно: ты обидела моего Хаято. И не раз.

— Ну, так убей, чего ты ждёшь, — зло шепчет девушка в ответ.

Тсуна отпускает её волосы, склоняется над ухом и шепчет, вновь поглаживая спину:

— Я ошиблась. И в тебе есть червоточинка, Бьянки. Реборна ты на самом деле не любишь, но свои пассажи про любовь говорила искренне. И твои мысли… Убить отца ради Хаято? Мне нравится твоя решимость.

Тсуна встаёт с постели, отходит на пару шагов назад.

— Оставить тебя свободной я не могу, не после сегодняшней ночи. Но и принять как своего Хранителя тоже. Дилемма, правда?

Почему-то Бьянки становится страшно. Она немеющими губами шепчет:

— Я не скажу.

— Конечно, не скажешь, — кивает Тсуна. Тусклый свет фонарей на улице словно становится ещё тусклее. Тени, повинуясь желанию Савады, становятся материальными. Они оплетают тело Бьянки, оставляя на коже шрамы, тоньше, чем оставило бы самое острое лезвие. Девушка кричит от боли, но Тсуна лишь привычным тоном произносит, — Никто не услышит.

Ни одна капля крови не коснулась ни постели, ни даже одежды Бьянки. Тени впитали её в себя и сквозь нанесённые ими же раны проникли под кожу. Бьянки трясло, жуткое ощущение того, как под кожей что-то шевелится, не проходило, хотя пытка закончилась несколько минут назад.

— Сегодня твоё желание сделать всё, ради Хаято, спасло тебе жизнь, Бьянки. Продолжай в том же духе и постарайся не разочаровывать меня. И если решишься… — Тсуна вновь склоняется над ней, что-то сказать, и этот вкрадчивый шёпот, льющийся, казалось бы, в самую душу, старшей сестре Хаято не забыть никогда: «Я могу исполнить любое твоё желание, Бьянки. И воплотить любой страх. Я не иллюзионист, всё будет на самом деле. Подумай, чего ты страшишься больше. И никогда не забывай: если ты хочешь владеть чем-то, что уже принадлежит мне, тебе тоже придётся стать моей».

Уходя, она небрежно бросает через плечо:

— О Реборне забудь.

Война в доме прекратилась. Бьянки всё больше молчала, приглядываясь к собравшимся вокруг Тсуны людям, но избегала смотреть на саму Десятую. Однажды она не выдерживает и спрашивает Киоко:

— Как вы с ней живёте?

Киоко медлит, прежде чем ответить:

— Тсунаёши сильная, смелая. Никогда не позволит обидеть членов своей Семьи. И её любит мой брат.

Вот теперь Бьянки осознала. В глазах Киоко светилось понимание.

— Грубо, — усмехается ей Реборн.

— Что поделать, не умею справляться с девушками, — пожимает плечами Тсуна, устраиваясь поудобнее на плече своего грозного репетитора. — Проще сломать.

Мужчина прослеживает кончиками пальцев линию скул, скользит по щеке, очерчивает подбородок, потом по шее — до ключиц и останавливается у края платья, не опуская ладонь ниже. Тсуна фыркает: «Моралист».

— Позволь поинтересоваться, — вкрадчиво спрашивает он, — Меня ты тоже считаешь принадлежащим тебе?

Девушка смеётся:

— А на этот вопрос ответь мне сам.

«Да», — читает он в её глазах.

«Да», — соглашается он мысленно, почти не кляня себя за предательство Луче. В улыбке Тсуны куда больше стали, ласки, смысла. Искушения… И он тоже будет её защищать.

Хаято ищет белые розы. Такеши, улыбаясь, тренируется с отцом. Мрачный Рёхей тренирует в клубе не менее мрачных парней. Тсуну будет кому защитить. Тени сплетаются над Намимори, и Хибари хмурится, но позволяет им успокоить внутреннего зверя. Он, как и Реборн, понимает, что творит Тсунаёши. Вот только помешать не может и не хочет. А ещё он знает одного человека, которому тоже весьма усложняет жизнь проклятие Аркобалено. Вопрос в том, устроит ли его цена?

Тени наполняют самую страшную в мире тюрьму. Тени скользят к одному из самых опасных пленников.

«Скоро», — обещают они.

«Я жду», — беззвучно шепчут в ответ.

Емитсу и Девятый думают, что заполучить в Хранители ещё и потомка Первого Тумана Вонголы, — заманчивая идея. Они ещё не знают, что принадлежит она Тсуне.

Примечания:

А в жизни Тсуны слишком много Реборна, и некоторым Хранителям это не нравится.

По-прежнему буду благодарна, если поможете исправить ошибки.

У Тсуны много подопечных, но для каждого она находит время. Даже для гордого Хибари-сана. С самого начала знакомства Такеши поражало это. Она доказала ему, не оставит. Она всегда была рядом. И Такеши платил единственным, что у него было, — верностью. Кто-то сказал бы, что это бессмысленно или унизительно. Ямамото, не задумываясь, вогнал бы нож в горло глупца. Потому что хоть Тсуна и не могла бы принадлежать ему одному, она всё равно была его, только его.

Отец учил его, сказав, что отдаст семейную реликвию, если Такеши будет достойным. И теперь парень, не дыша, держал на вытянутых руках свой меч. Он знал, кто отныне будет направлять и его руку, и этот меч. Время пришло.

Он бежал по Намимори к дому, где всегда по вечерам горел свет и где была его семья. Там, где она ждала его, он знал. Перед входом он поправил одежду, отдышался и зашёл, приняв вид абсолютного спокойствия, хоть сердце и колотилось громче, чем шумел Гокудера в гостиной. Но всё смолкло, когда Такеши зашёл.

Тсуна взглянула на него своими всё понимающими медовыми глазами и выскользнула из объятий Реборна, встав перед мечником. Такеши прерывисто вздыхает и опускается перед ней на колени. Он не будет клясться ей верности, ведь это означало бы, что он подозревает её в недоверии. Но можно сказать иначе:

— Тсунаёши-сама.

Такеши опускает голову и не видит, каким торжеством вспыхивают глаза Тсуны, не видят и остальные, ведь девушка стоит к ним спиной. А впрочем… Даже если бы и видели, это уже не имеет никакого значения.

— Благодарю за оказанную честь, мой самурай, — мурлычет Тсуна. Она счастлива.

Реборн осторожно выбирается из объятий спящей девушки. Его Пламя сильно, сильнее, чем у остальных, и потому Тсуна часто проводит с ним время. Но ей всё равно мало. Мужчина улыбается своему спящему жадному Небу и через окно выбирается на улицу. Возвращается через полчаса, пропахший кровью тех идиотов, что хотели помешать спать его Небу, занимая то же место в постели. Реборн засыпает и не видит, как Тсуна открывает светящиеся жёлтые глаза и проводит носом по его плечу. Он убивает для неё и за неё. Разве может быть что-то прекраснее?

Утром она понимает, что может. Хибари упрямо смотрит в её глаза, не чувствуя себя виноватым.

— Зачем ты уезжал, Кёя-кун?

Тсуна и не скрывает, что ей нравится чувствовать свою власть. Ну, у всех ведь есть свои маленькие слабости? По виску Кёи стекает капелька пота, но в остальном парень остаётся невозмутим. Другие бы уже забились под стол от ужаса.

— Тебя в ближайшее время ждёт сюрприз, — невозмутимо отвечает он, выдержав паузу. Саваде хочется поаплодировать. Только Хибари умеет так замечательно делать вид, что всё идёт по его плану.

— Надеюсь, хороший? — Капризно спрашивает она.

Кёя смеряет нечитаемым взглядом Реборна, на коленях которого она устроилась.

— Тебе понравится результат.

А кому-то, значит, нет? Тсуна на мгновение сгущает окружающую тьму, но так и не дожидается проявления страха Хибари. Девушка могла бы надавить и сильнее, но ей нравится быть милостивой по отношению к своей Семье. И она отпускает тьму.

— Останешься на чай, — Просто говорит она, мягко улыбаясь. И девушка, и Реборн с Хибари знают, что это не вопрос.

Киоко выходит из кухни, где Бьянки учила её новому яду и поднимается в комнату Тсуны.

— Ты звала?

Тсунаёши подходит так близко, что у Сасагавы замирает сердце. Смотрит в лицо, что-то ищет в её душе, будто та и без того не является для неё прочитанной книгой.

— Соблазни её.

— Что?

— Я не умею лечить, Киоко, — напоминает она. — Это сделаешь ты. Сделай Бьянки моей.

— Я не знаю как.

— Придумаешь, — легкомысленно отмахивается Тсуна. А потом лукаво улыбается: — Сделаешь, я поцелую тебя. По-настоящему.

Кровь приливает к щекам Киоко. С того дня, как они познакомились с Такеши, Тсуна никогда не вливала в неё свою силу, как в мальчишек. И никогда не брала. Киоко изнывала от близости желанной пугающей тьмы и её недоступности.

— Я придумаю, — решительно кивает она и выходит.

— Как иронично, — хмыкает вошедший в комнату Реборн. — Так стараться ради того, что ещё больше подчинит её тебе. Ради того, чего она боится.

— Действительно, — соглашается Тсуна. И целует Реборна. Но он-то не боится.

— Дочка, — мягко улыбается Нана и целует её в лоб, — к тебе пришли гости.

Тсуна провожает мать взглядом. Милая, добрая, безотказная Нана. Возможно, поэтому она забрала себе не только Рёхея, но и Киоко? За эту схожесть?

Савада Нана была до безобразия наивна и чиста. В её душе не было брешей, она сияла безграничной любовью и верой мужу. Емитсу сам виноват во всём произошедшем, пусть пока и не знает. По его беспечности Нану и Тсуну похитил маньяк, знавший о мире мафии и желавший откупиться от преследования. Сила Тсуны переродилась в тот миг, когда похититель достал нож и сделал первый надрез на белой коже её матери. Вместе с силой пришли тени, а вместе с тенями — знания. Тсуна будто увидела всю историю человечества, все самые тёмные поступки, признанные в современном обществе недопустимыми. Взрослый сошёл бы с ума, но гибкий разум Тсуны выстоял, осознал все видения… И принял.

Савада Нана была первым человеком, в которого Тсуна влила свою тёмную силу…

С первого этажа раздался взрыв. Странно. Появление Гокудеры она бы почувствовала.

— Я пришёл убить тебя, Реборн! — кричит ребёнок в костюме коровы.

Её Аркобалено держит того за шкирку и скептически рассматривает.

— Кто это здесь? — Мягко спрашивает Тсуна и гладит мальчишку по кудрявой голове.

— Я — Ламбо! Киллер Семьи Бовино! И я здесь, чтобы убить Реборна!

— Ну-ну, — успокаивающе хмыкает девушка. — А я Тсуна. Можешь называть меня сестрёнкой Тсуной. Хочешь конфет?

Глаза ребёнка просто вспыхивают сердечками. Девушке очень хочется расхохотаться.

— Зачем ты вообще с ним возишься? — Бормочет Реборн, но мальчишку ей на руки передаёт, а потом и вовсе куда-то исчезает.

— А ты добрая, сестрёнка Тсуна, — заключает мальчик, съев все конфеты: — Но я должен убить Реборна!

— Ламбо-кун, ты же не хочешь обидеть свою сестрёнку?

— Нет, — озадачен мальчик.

— Видишь ли, Реборн мой, и убивать его могу только я. И я очень расстроюсь, если это сделает кто-то другой.

Чем слабее воля, тем легче влиять. Тсуна легко читает воспоминания ребёнка. Видит Ками, она не втягивала тех, кто был младше неё, и, став старше, не собиралась больше подчинять себе пятилетних детей. Но Бовино и Вонгола просто вынудили её. Познакомив Ламбо с остальными членами Семьи, Тсуна впервые за долгое время сама вышла на ночную улицу. С тех пор, как за порядком в городе стали следить клуб Рёхея и Комитет Хибари, она не выходила убивать.

Тсуна заплетает косички Киоко на перемене. Тсуна болеет за Рёхея в клубе. Делает с Гокудерой проект по химии. Гладит по волосам спящего на диванчике в кабинете Дисциплинарного комитета Хибари. Улыбается Такеши. Пьёт заваренный Бьянки чай. И стынет, будто ноябрьская ночь. По городу ходят слухи о жестоком убийстве группы мужчин. А Реборн, как назло не ночевал дома.

— … Нет смысла долго гадать. Ты оказался освобождён от проклятия, приехав сюда. Значит, дело в Саваде Тсунаёши.

Реборн злится. Фонг прав, и ему нечего возразить. Но как же хочется стереть с его лица эту понимающую улыбочку. Они играли в прятки по городу всю ночь и весь день, и Реборн не знал, кого признать победившим — его, нашедшего Фонга, или Аркобалено Урагана, убедившегося в том, что он снял проклятие.

— Тебе не стоит беспокоиться, — говорит китаец. — Я не причиню ей вреда, клянусь.

Тсуна сплетается из теней в сантиметрах позади Фонга и уклоняется от его молниеносного удара. Следующий блокирует сам Реборн и тут же себе ужасается: миг назад он решил, что Тсуне полезно будет сразиться с Аркобалено Урагана, но всё равно, не думая, бросился на защиту девушки, которая в ней не нуждалась.

— Как видите, мне нечего бояться, — мягко улыбается Тсунаёши. — Знаете, вы напоминаете мне одного человека…

И Фонг понимает. Реборн тоже. Сюрприз Хибари Тсуне ему действительно не понравился.

— Ничего не хочешь мне рассказать, Реборн?

Фонг устроился на его плече, будто так и должно быть. Это раздражало, но сгонять его оттуда и ещё больше выставлять себя на посмешище Реборн не собирался.

— Нет.

— Твоя ученица весьма талантлива, — не успокаивается Аркобалено Урагана.

Тсуна идёт впереди со «случайно» встреченной подружкой Киоко и иногда поворачивается к ним, чтобы улыбнуться или помахать рукой.

— Ты даже не представляешь, насколько.

— Когда её собираются представить как Наследницу?

Реборн сжимает зубы, чтобы в очередной раз не сказать «Нет». Выход Тсуны в высший свет мафиози — последнее, что он хочет видеть в своей жизни. Конечно, так сразу по девочке и не скажешь…

Длинные каштановые волосы, удерживаемые двумя детскими заколками для волос. Кажется, сегодня это были зайчики. Светло-карие глаза, открыто смотрящие на мир. Не сходящая с губ ласковая улыбка. От последнего воспоминания мужчина поморщился, потому что улыбка — как раз то, чего стоило опасаться в первую очередь. Главный показатель, так сказать. К тому же постоянно подкармливает бродячих собак и кошек. А чьим мясом — тут уж совершенно другой разговор… Впечатление милой девочки портил только шкаф в комнате, заполненный только чёрными вещами. Не то чтобы Реборн был извращенцем, любящим заглядывать в женские шкафы… Он просто проверил по приезду всю комнату и был очень сильно удивлён находкой. Да и большую часть времени она вела себя как обычная капризная девчонка.

Когда Реборн осознал, каким Пламенем обладает девчонка, он ужаснулся. Аркобалено не был уверен, что Тсуну примут кольца Вонголы, и она станет Десятой. Он вообще склонялся к мысли о том, чтобы отдать её Вендиче. Остановило тогда только то, что в Наминори не было ни одной невинной жертвы, пострадавшей от её руки. А потом она пришла к нему сама. И сняла с него проклятие, ничего не требуя взамен. Реборн дураком не был, и прекрасно понимал, что она всё равно рассчитывала на его благодарность. Но правда была в том, что каждый Аркобалено готов был отдать очень многое за то, чтобы снять проклятие. И Фонг тоже.

Позволяя в благодарность за избавление постоянно обмениваться с ним Пламенем, Реборн знал, что, волей-неволей, привяжется к ней, но даже не представлял, что это произойдёт так пугающе быстро. Он вообще не думал, что сможет стать Хранителем снова. А ещё Реборн, даром что Солнце, а не Облако, был тем ещё собственником. Пока Тсуну окружали не столь опытные, а, значит, и не такие интересные подростки, её внимание было сосредоточено на нём. Ну, иногда на Хибари. Но теперь появился Аркобалено Урагана, и его Небо сделает всё, чтобы заполучить себе кого-то столь сильного и интересного. Он уже чувствовал азарт, охвативший её.

«Ревность — это приятно», — заключила для себя Тсуна, прощаясь с Киоко и приглашая Фонга в гости. Не беда, если придётся скрыть некоторые вещи от внимательного взгляда. Но вот разобраться с собственническими замашками её Хранителей надо, чтобы потом не обнаружить неприятности там, где их можно было избежать.

Фонг, отправившийся в гости к Кёе, не оставил ей выбора, но Тсуна не возражала.

— Реборн, — прижалась она к мужчине, обнимая со спины. — Это было мило. Но ты забываешься.

Отскочить вовремя не удалось: мужчина прижал её к стене, удерживая руки над головой. Чёрные глаза смотрели насмешливо и зло. Тсуна ухмыльнулась и растворилась в тенях. Они кружили по комнате, ускользая от ударов и пытаясь подчинить, захватить противника. Тсунаёши получала искреннее удовольствие от схватки. В какой-то момент она оказалась на полу, целующая Реборна. И вместе с поцелуем в него вливалась её сила, срывающая внутренние запреты.

— Я не твоя собственность, Реборн. Вам с Хибари придётся с этим смириться.

Раздался треск разрываемого платья.

— И если ты сейчас продолжишь, папа Емитсу заставит тебя на мне жениться. А я не хочу.

Реборн мрачно взглянул в её глаза.

— Я тоже не твоя собственность. Ты не сможешь указывать мне, что делать.

«Ошибаешься», — сказали её глаза.

— Как пожелаешь, — ответила она вслух. — Хибари тоже так говорит. И ни я, ни он не довольны итогом наших отношений.

Тени позволили ей ускользнуть. Реборн зарычал, его кулак ударил в стену. Намёк был более чем прозрачный.

— Я тебя не держу. Ты свободен. Хочешь — живи, хочешь — убивай, хочешь — умирай. А если хочешь быть со мной, придётся остаться на моих правилах и только так. Но твоей я никогда не буду. Выбор за тобой.

Хибари молчит, только тяжело дышит. Тсуна исчезает в ночи. На следующий день он не приходит в школу.

Реборн, пусть всё так же рядом, больше не касается её даже случайно.

Тсуна ведёт себя как обычно, но вечером уходит из дома. Утром в новостях объявляют о новых жертвах, Фонг, приглашённый на завтрак, хмурится, а Реборн посылает ей многозначительный взгляд. Вечером Тсуна снова уходит.

Киоко смотрит на неё с тревогой и не удерживается от вопроса:

— Это же не ты?

— Нет, моя милая Киоко, — улыбается девушка. — Я провела эту ночь с тобой.

Сасагава краснеет. Тсуна хмыкает и впивается в податливые губы поцелуем. Ей отчаянно мало Солнца. Она чувствует себя переполненным сосудом, только выплёскивается из неё тьма и тени. Киоко переполняет восторженный ужас. Чужие пальцы тянут её волосы.

Ночные убийства повторяются. В городе поговаривают о маньяке, а Реборн получает письмо из Вонголы и объявляет о своём отъезде. Тсуна нежно улыбается.

— Не беспокойся. За мной присмотрит Фонг-сан.

Аркобалено Урагана соглашается. Тсуна улыбается Реборну вслед и шепчет беззвучно: «Ты будешь моим». Ему не помогут ни расстояние, ни алкоголь, ни секс с другими, ни драки.

А на следующий день Фонг приглашает её в гости. В пустой комнате на циновке сидит связанный Хибари. Взгляд безумен.

— Ты можешь помочь?

Тсуна долго молчит, прежде чем ответить:

— Я предложила несколько вариантов. Он выбрал свободу.

— Тогда, — спокойно говорит Фонг, — я прошу тебя забрать свой дар назад.

— Нет. Я получила его почти обманом, и теперь не приму такое решение против его воли снова.

— Поставим вопрос иначе. Что ты хочешь за лечение Кёи?

Тсуна, наконец, отводит взгляд от Хибари, чтобы посмотреть на невозмутимого Аркобалено, и усмехается:

— Реборн говорит, что я слишком жадное Небо.

— Приемлемая цена.

— Вы собирались заплатить её, чтобы снять проклятие, — хмурится девушка.

— Меня всё устраивает. — Взгляд Фонга безмятежен, и Тсуне хочется сломать это спокойствие. Ураган не должен быть тихим, закованным в броню условностей и глупых правил. Ураган должен быть свободен.

— Меня — нет, — отрезает она. — Это снова почти жульничество, а я больше не буду повторять своих ошибок.

— Разве не это было ценой Реборна? — Не меняя выражения лица, спрашивает Фонг.

— Он остался со мной добровольно. — Отчеканила девушка. В комнате сгустились тени, воронкой скручиваясь вокруг неё. Глаза Фонга расширяются, и он перетекает в защитную стойку. Но Тсуна делает скользящий шаг вперёд, игнорируя Аркобалено. Кёя поднимает голову. — Достаточно ли было тебе свободы, Хибари? Я хочу слышать ответ сейчас.

Время тянется медленно, словно тоже вязнет в густоте теней. Кёя смотрит то на Фонга, то на Тсунаёши. Прекрасную, исполненную силы и тьмы… Пугающую нормальных людей девушку. Он помнит их с Фонгом разговор, осознаёт его только теперь, но гордость не даёт ему сделать правильное решение.

— Я понял, — с трудом выдавливает он.

Но сегодня Тсуна не настроена быть снисходительной к чужим слабостям:

— Я не услышала ответ.

— Достаточно.

— Я больше не отпущу тебя, — предупреждает девушка.

Долгий взгляд на Фонга.

— Согласен.

Без улыбки Тсуна опускается рядом с ним на колени, обхватывает лицо ладонями и целует прикрытые глаза. Тьма наполняет Кею изнутри, и он знает, что она останется с ним навсегда.

— Моё гордое Облако, — заключает Тсуна, и Хибари криво ухмыляется. О да, у него теперь тоже есть своё прозвище. — Возвращайся к нам, как отдохнёшь. Мы будем ждать.

Примечания:

Не вычитано. За исправленные ошибки буду благодарна. До Мукуро всё никак не доберёмся) Но уж в следующей-то главе он от нас никуда не денется)

Для человека вроде Реборна зависеть от кого-то — хуже пытки. Ещё хуже — знать, что силой никто не принуждал делать выбор в пользу этой зависимости, а значит, ненавидеть, кроме себя, некого. И рано или поздно, мужчина знал это, его новое проклятье найдёт себе новую сильную жертву. А он по-прежнему останется привязанным к ней этими нитями тьмы.

Реборн видел, что Тсуна сделала с Бьянки. Его это впечатлило, но не напугало: бояться было поздно. То, что делала со своими Хранителями Савада, было куда менее гуманно, хоть и не так болезненно. Каждый из них действительно становился… Частью самой Тсуны, пусть ей и нравилось называть это Семьёй. Тьмой, наполняющей её, девушка делилась легко и непринуждённо, когда у других необходимость поделиться Пламенем, если это не Солнце или Небо, вызывало инстинктивный протест. И тьма эта, в конце концов, проникала куда глубже, чем просто под кожу, как у Бьянки.

Реборн это знал, понимал и согласился добровольно. Он мог врать кому угодно и что угодно, о причинах, но от себя не убежишь. Аркобалено так и не стали для него Семьёй, все они держались вместе лишь благодаря Луче, а после — в память о ней.

Но всё это не отменяло его гордости. А ещё того, что он всё-таки был её репетитором, учителем, и должен был преподать самоуверенной девчонке несколько важных уроков.

Оказавшись вызванным Емитсу и Девятым в срочном порядке, Реборн надеялся побыстрее разделаться с делами и вернуться, чтобы проверить, как усвоила урок ученица. Его терзало нехорошее предчувствие, да и Леон как-то странно себя вёл. Но Вонгола как нарочно тянула время. Вместо того чтобы объяснить, зачем он здесь, Девятый начал восхищаться тем, что Реборн снял проклятие и пытаться выпытать подробности. Киллер в ответ оскалился и посоветовал вспомнить, зачем он здесь нужен. И только тогда прозвучала ошеломляющая новость.

— Рокудо Мукуро «сбежал» из тюрьмы. Ему позволили узнать о существовании будущего Десятого.

Цепочка сложилась быстро: человек, уничтоживший множество сильных мафиози, знающий о Десятом Вонголе, по замыслу Тимотео и Емитсу, и Тсуна, оставшаяся дома одна, в компании только Хранителей — своих ровесников, как полагают в Вонголе, и заболевший Леон.

— Вы, похоже, решили, что можете вмешиваться в воспитательный процесс, не согласовав это со мной? — Угрожающе оскалился мужчина, борясь с желанием пристрелить мужчин, создавших опасную ситуацию для его — его, чёрт возьми! — Неба.

Обязанность следить за Ламбо легла на плечи Гокудеры и Киоко. Почему Киоко ясно и так, а вот Хаято оказался с ней в паре из-за своего отношения к мальчику. Только раз послушав, что и как говорит Хаято мальчишке, Тсуна улыбнулась нежно-нежно и, потрепав обоих «мальчиков» по волосам, высказала им пожелание подружиться.

Поэтому когда Ламбо пропал, а Гокудера оказался в больнице и без сознания, Киоко первая почувствовала неладное. Не желая беспокоить Тсуну, девушка попросила о помощи Хибари. А потом пропал и он, не появившись утром в школе.

Тсунаёши оглянулась. Подметила отсутствие в школе двух Хранителей, бледное лицо Сасагавы-младшей и мягко улыбнулась, подходя к девушке.

— Ты ничего не хочешь мне сказать, милая моя Киоко?

— Всего одно слово. Одно имя. Кто Десятый Вонгола?

Шёпот окружал, проникал в уши против желания Ламбо, шёпот пытался обмануть. Вот только Ламбо точно не был таким глупым, каким его видели окружающие. Он не подастся.

— Братец Такеши и Рёхей тебя изобьют за то, что ты меня забрал! А Глопудера закидает своими бомбами!

Незнакомец смеётся.

— Вот как? Значит, ты им дорог?

— Да!

— Значит, они придут за тобой? Что ж, тогда можешь молчать и дальше. Уверен, Десятый будет с ними.

Через подготовленные ловушки и людей, призванных их задержать, Тсуна могла бы пройти сама. Могла бы просто переместиться к Ламбо или Хибари. Могла, но не стала. Вместо этого положила подбородок на голову Фонга, которого держала на руках, да отступила подальше, чтобы не мешать.

Сначала Такеши. Меч пел в его руках, отпущенный на свободу по слову Тсунаёши. Как и обещал Ямамото, и семейная реликвия, и он сам сражались ради защиты только одного человека.

Мальчишка-оборотень взвыл и в ужасе уставился на свои отрубленные руки.

— Уничтожу! Загрызу! — И бросился вперёд, увидев усмешки на лицах всей компании.

— Оставь мальчику голову, Такеши-кун. Если не истечёт кровью до конца всей этой истории, может и пригодится, — негромко попросила Тсуна. Сердце её трепетало от восторга и восхищения.

Её самурай кивнул и ударил в висок рукоятью.

— Великолепно, — шепнула она, стирая кровь с лица Такеши. Гокудера ревниво посмотрел на него и первым бросился на следующего врага.

Тсуна, посмеиваясь, смотрела на бой. Йо-йо против бомб? Не смешите даже. Не против бомб её Хаято, так точно.

— Я победил, Джудайме!

— Я не сомневалась в тебе, — спустив на землю Фонга, девушка притянула мальчишек к себе, растрепала волосы обоих и по очереди поцеловала в щёку, заключив, — Мои герои.

— Как трогательно, — ехидно протянул кто-то. — Только такие идиоты как вы могут убивать ради объятий и пары слов. А настоящая работа стоит денег.

Взметнувшаяся стена тьмы, похожая на клубящуюся пыль, закрыла группу от взрыва.

— Не стоит, мальчики, — мягко улыбнулась Тсуна, кладя руки на плечи Такеши и Хаято, и оглянулась назад. — Бьянки, будь так любезна…

— Я не… — Под взглядом нежно улыбающейся Тсуны Бьянки почувствовала, как под кожей зашевелились тонкие нити тьмы, и осеклась. — Хорошо, я разберусь.

— Почему? — Спросил Фонг, вместе с Тсуной отстранённо наблюдая за приближающейся к противнице Бьянки.

— О, мы с сестрой Хаято как-то раз имели очень занимательный разговор, и я сделала ей предложение… Ей хочется согласиться, я лишь слегка подтолкну. Нет ничего страшного в том, чтобы защищать свою Семью так и тогда, как ты этого хочешь.

— Ясно.

Не успело тело напавшей девчонки упасть, а Бьянки отряхнуть руки, как из ниоткуда возник старик, больше походивший на обычного садовника:

— Вы продвигаетесь несколько быстрее, чем я ожидал. Но тем интереснее. Думаю, вам понравится мой сюрприз.

На экране была Киоко, идущая домой одна, на втором — готовящая Нана. Тсуна молча выслушала условия. Её Хранители возмущались, что неудивительно, но она только улыбнулась сладко-сладко. Когда старик замолк, а над волосами Киоко опасно близко пролетела зажигалка, Савада Тсунаёши шагнула вперёд. Шлейф тьмы скользил за ней по воздуху.

— Какая замечательная мерзость, — тихо сказал она, и голос её словно вибрировал.

— Так это ты? Ты — Десятая? Что ж, ударьте её, если не хотите, чтобы дорогие вам люди умерли!

Тсуна сделала ещё один шаг вперёд.

— Надеюсь, никто из нас не сомневается, что Киоко-чан и моя мать вполне способны справиться с жалкими недоучками сами, — чёрные щупальца неуловимо быстро метнулись к старику, проникая в тело, разрывая на части изнутри. Бьянки отвела глаза. Фонг перевёл взгляд на улыбающуюся Тсунаёши. Глаза её были холодны. — Терпеть не могу извращенцев и маньяков. Проверьте экран.

— Всё в порядке, — почти одновременно сказали Такеши и Хаято.

Нана приголубила «своего» маньяка горячей сковородкой. Киоко вытаскивала из тела противника отравленные спицы. Общение с Бьянки пошло ей на пользу.

— Пожалуй, пора заканчивать. — Тсуна подхватила Фонга на руки и быстрым шагом отправилась в сторону заброшенного кинотеатра. Мёртвые собаки, попытавшиеся атаковать, поскуливая, убрались с её пути.

Почти перед самым кинотеатром их встретил мужчина с железным шаром на цепи. Несущееся к ней на огромной скорости оружие Тсуна будто и не заметила, продолжая идти вперёд. Если бы кто-то мог видеть её в тот момент со стороны, он уверял бы, что и шар, и цепь, прошли сквозь девушку. Но ни Гокудера, ни Ямамото увернуться не успели, шар повалил обоих наземь и вернулся к хозяину, вновь словно обогнув Тсуну с Фонгом на руках. Девушка оглянулась назад. Бьянки склонилась над братом, трясущимися руками проверяя его ушибы. Ямамото старался подняться сам, сквозь зубы шипя, что ещё может сражаться дальше.

Тсунаёши посадила Аркобалено Урагана на своё плечо и без улыбки посмотрела на мужчину.

— Злость — плохой советчик, я убеждаюсь в этом снова. Но не ты, пустая марионетка, проверишь на себе, как я этому научилась. — Каждое слово Тсуны сопровождалось медленным шагом к мужчине. И с каждым шагом тьма, клубившаяся сначала у ног, поднималась всё выше.

— Я — Рокудо Мукуро, — попытался возразить мужчина.

— Неубедительно, — оскалилась Тсунаёши. Тьма, взметнувшись, лентами спеленала его. — Что с тобой сделать, человеческая оболочка, повинующаяся приказам хозяина? Как наказать за нападение на мою Семью? Сломать все до последней косточки? Стереть в порошок все убеждения, что ради смеха оставил истинный Мукуро? Ты ещё более бесполезен, чем Бьянки, чужая, сломанная игрушка.

Словно все грехи, совершённые Ланчией, обрели вес и обрушились на него, заставляя упасть на колени перед девушкой с глазами жёлтыми как у сокола. Как и рядом с Мукуро, он ощущал неконтролируемый ужас и отчаяние.

— Ты… Такая же как он…

— Нет, — улыбнулась Тсунаёши, кончиками пальцев гладя татуировки на его лице, и прошептала на ухо, — Я куда страшнее. И я придумала, что с тобой делать.

Узкая ладошка легла на шею. Пальцы сжались с неожиданной силой, и Ланчия захрипел, теряя сознание.

— Не беспокойся, — равнодушно сказала девушка. — Ты не умрёшь. Бьянки, останешься с ребятами и присмотришь за ними. Фонг, мы идём к Рокудо.

В этом путешествии её должен был сопровождать не Фонг. Тсуне отчаянно не хватало рядом Реборна. Тсуна задыхалась без Солнца: Киоко она рисковать не пожелала, а Рёхей остался охранять город, чтобы в Наминори не начались какие-то проблемы, пока защитники покинули город.

Рядом с Тсуной не было Солнца, могущего осветить путь, зато было три Урагана, и теперь она чувствовала, что это ощутимо на неё повлияло. В другое время она не подставила бы своих ребят так глупо.

Детская маленькая ручка невесомо погладила её по волосам:

— Здесь есть и моя вина тоже.

— Вы не мой Хранитель, значит, не имеете права вмешиваться.

Аркобалено Урагана лишь покачал головой.

Чувствуя чужой взгляд, Тсуна вошла в здание. И усмехнулась, вновь становясь пугающей Савадой Тсунаёши.

— Уверена, вам понравится мой способ перемещения, — рассыпаясь тьмой по полу.

— Похоже, моё гордое Облако, нашёлся кто-то посильнее тебя.

Хибари открыл глаза. Несмотря на то, что проём был всё также заложен, в комнатке стало на два человека больше. Именно тех людей, которым он не хотел бы показываться в таком состоянии. Фонг, как всегда, смотрел на него безмятежно и всепрощающе. Как будто бы он не сидел при этом на плече Тсунаёши и не чувствовал Тьмы, окружающей её. Савада же просто улыбалась, как всегда ласково.

Кёя презирал глупых травоядных и сразу же пресёк попытки Тсуны и его «трепать по шёрстке». Но сейчас лишь молча наклонил голову, подставляясь под ласковые пальцы, позволяя перебирать его волосы. Тьма тонкими нитями стекала по телу, затягивая раны.

— Как же ему это удалось?

Кёя посмотрел на неё исподлобья, девушка как раз нащупала ощутимую шишку на затылке и начала поглаживать холодными пальцами.

— Недавно подрался с новым медиком — в Намимори запрещено работать извращенцам. Он отравил меня чем-то в отместку. Когда вижу сакуру… — К щеке прижалась вторая ладонь. — Это травоядное создало иллюзию. Очень достоверную.

— Тогда это был нечестный бой, — шепнула Савада. — Как насчёт реванша?

Хибари оскалился. Если за что он Тсунаёши и уважал, так это за то, что она его понимала. И ненавидел за это тоже, в не меньшей степени.

— Я убью его.

— Нет, Кёя. Рокудо Мукуро ты убивать не будешь. — Блеснули металлическим отсветом медовые глаза. — Он мне нужен. Но в остальном — делай, что хочешь.

Гокудера открыл глаза и сразу попытался встать:

— Я должен помочь Джудайме.

— Не стоит. Уверена, она справится сама, — качнула головой Бьянки, но брат лишь упрямо помотал головой.

— Я должен быть рядом. Джудайме незачем справляться самой, когда у неё есть я или бейсбольный придурок, или торфяная башка, или даже Хибари. Но раз здесь есть только я и только я остался в сознании, я буду защищать её один.

Никогда раньше Бьянки не видела брата таким… Целеустремлённым. В глазах его была уверенность в своём выборе, чего не бывало в доме их отца. Голос был спокоен, словно то, что он сейчас говорил, Хаято обдумал и принял уже давно.

Бьянки вспомнилась вдруг грустная улыбка Киоко и её слова: «Её любит мой брат». Девушка отчаянно вцепилась в плечи подростка:

— Послушай, Хаято, разве она стоит такой преданности? Что она сделала для тебя такого, что ты так ей верен?!

И Хаято улыбнулся. Не усмехнулся, не ухмыльнулся, не скривил губы в презрительной гримасе, как раньше.

— Она дала мне семью.

И Бьянки поняла, что проиграла. Ей оставалось только идти вместе с братом и сражаться за Саваду наравне с ним.

Так вышло, что наскоро подлечив Хибари и переместившись с ним, Тсуна застала в комнате, кроме Мукуро и Ламбо и еще Хаято с Бьянки, пытающихся задержать каждый свою цель.

— С дороги, травоядное, — рыкнул Хибари, бросаясь на соперника. Он помнил слова Савады и понимал, что они значат, а потому хотел как можно сильнее ранить противника, пока есть ещё такая возможность. Пусть сейчас и нельзя убить, пока можно серьёзно покалечить. А вот между Хранителями такие бои Савада не поощряет.

Бьянки облегчённо выдохнула: всё-таки соперник был не её уровня, а подставлять ещё не отдохнувшего брата не хотелось.

Тсуна в это время подхватила Ламбо на руки, обнимая.

— Всё хорошо, теперь всё будет в порядке. Мы защитим тебя.

Тьма её смыла подчинение иллюзиониста, но вырываться маленький Бовино не перестал:

— Нет, сестрёнка Тсуна, беги отсюда!

— Мы справимся. Верь мне.

Её ошибка, что она не обезопасила Ламбо как следует. Кажется, Реборн был прав, обозвав её однажды самонадеянной девчонкой. Тьма может защитить её от многого, но не всегда — её друзей. И, возможно, однажды найдётся сила, способная ей противостоять. Да что там, уже ведь нашлась.

… — Добрый день, доктор Шамал. Я пришла с вами поговорить.

— Всё что угодно, для милой девушки, — разглядев её, тут же откликнулся мужчина.

— Тогда, — Тсуна подошла почти вплотную, — Я хотела бы попросить вас об услуге. Моим друзьям часто будет нужна ваша помощь, хоть они и парни.

— Парней не лечу, — отрезал мужчина.

Тсуна нахмурилась, но продолжила:

— Но, может быть, ради меня вы сделаете исключение?

И тут случилось странное. Стоило ей только задействовать тьму, как Шамал атаковал. В короткой схватке он оказался быстрее. Возможно, Тсуна могла бы его убить, и тогда победа была бы на её стороне, но он не был виновен ни в чём. И несмотря на его поведение, душа его сияла чистой уверенностью, цельная и ничем не надломленная. Тсуна была очарована.

— Не стоит этого делать.

— Какая жалость, доктор, — искренне сказала она, прощаясь, — что я не могу забрать вас себе. И всё же это придаёт вам особый шарм в моих глазах. Я в восхищении, Трайдент Шамал…

Хибари выполнил свою угрозу, забив врага, правда, до потери сознания. Но и сам повалился рядом — всё-таки у Тсуны не было времени, чтобы подлечить его толком, да и это был не её профиль. Лечение от Савады означало накачивание организма пациента тьмой, что давало ощущение всемогущества, чаще ложного, чем настоящего.

Однако стоило только Хаято оттащить Хибари к ближайшей стене, а Бьянки облегчённо выдохнуть:

— Кажется, всё, — Как Мукуро рассмеялся странным фыркающим смехом.

— Я ответил на твой вызов, сразившись с твоей марионеткой, как ты сразилась с моей, будущий Десятый Босс Вонголы. Или мне стоит говорить Десятая? Теперь я хочу сразиться с тобой, — и направил на себя пистолет.

— Что ж, изволь, — впервые в голос заговорила Тсуна, одновременно выбивая пистолет щупальцем тьмы. — Только вот захватить тело хоть кого-нибудь из моих ребят у тебя не выйдет.

Мукуро недоверчиво сощурил глаза.

— Должна признать, мой далёкий Туман, я разочарована тем, как ты распорядился моим подарком.

— Нет, — покачал головой парень, — не верю. Быть не может.

— Ну почему же, — усмехнулась Тсуна, выпуская свою тьму наружу, усыпив перед этим Ламбо. Ни к чему малышу чувствовать то, что она может пробудить. Впервые за долгое время отпущенная на свободу почти целиком, тьма развернулась за спиной, словно чёрные призрачные крылья, обняла за плечи, заклубилась у ног. — Позволь представиться, Савада Тсунаёши. Дочь Внешнего Советника. Наследница Вонголы. Будущая Десятая, выбранная Ноно Вонголой, как ты верно заметил.

Мукуро расхохотался.

— А он вообще знает, кого выбрал?

Тсуна тонко улыбнулась:

— Пока нет. Но у него ещё всё впереди.

Мукуро не любил вспоминать лаборатории Семьи Эстранео, и не было никого, кто мог бы его за это осудить. Он убил их всех, уничтожил под корень все базы и не жалел, хоть на него и объявили охоту после. Лишь одно помогало держаться ему последние годы.

Во сне ли, в коме ли, стоило Мукуро отключиться от реальности, к нему приходила абсолютная прекрасная живая тьма. Она нежила его в своих объятиях, шептала, что он справится, возвращая веру в себя и свои силы. Впервые Рокудо Мукуро познал, что такое любовь.

А когда он умер в шестой раз, эта тьма пришла в реальность, просочилась в Эстранео через его рот, застывший в крике боли, делая воздух лаборатории густым как кисель и оживляя кошмары людей.

Из тьмы соткалась фигура ребёнка, нечёткая, смутная, но не бессильная от этого. Жаль, тогда Тсуна не умела перемещаться с помощью теней — это был всего лишь уплотнённый сгусток тьмы, управляемый на расстоянии. Девочка обняла его, накрыв своим телом и защищая от стрелявших в упор перепуганных учёных. И звала, звала его обратно.

В тот день Мукуро вернулся и, идя под руку с фигурой, сотканной из тьмы, уничтожил первую базу Семьи. Тьма приходила к нему по первому зову, оберегала их, лечила, указывала, где можно найти еду, где знания, а где тех, за кем они охотились. А ещё у тьмы Мукуро были собственные нерушимые принципы: она не позволяла убивать невинных и невиновных. И когда он уничтожил Семью Ланчии, истинная тьма покинула его, оставив лишь суррогат.

И сейчас, спустя несколько лет, испытав все прелести заключения, окончательно запутавшись и потерявшись, Мукуро, уже не знающий, чего он хочет, почувствовал знакомый трепет. Грязь, что лишь имитировала знакомую любимую тьму, вымыло из его ауры и тела пронизывающими потоками.

Мукуро рванул свободный ворот футболки, вдруг показавшийся слишком узким:

— Я не верю…

— Здравствуй, родной, — она подошла спокойно, тьма сгущалась с каждым её шагом к нему, и когда девушка оказалась в двух шагах от Мукуро, даже воздух в лёгкие проходил с трудом. Парень взглянул на тонкую белокожую фигурку в созданном тьмой платье. С развёрнутыми теневыми крыльями, с нежной улыбкой и негромким голосом она казалась спустившимся на землю тёмным ангелом, падшим, но всё ещё прекрасным.

Мукуро догадывался, что где-то у его тьмы есть носитель. Знал он и что его появлению в этом мире поспособствовал он сам, во время пятой своей смерти желая смерти всем тварям, что издевались над ним и другими детьми. Он почувствовал тогда, что кто-то откликнулся на его призыв. Но Савада Тсунаёши носителем тьмы не была: она была самой тьмой, прекрасной и первозданной, пришедшей в этот мир на его зов. Они чувствовали своё единство, схожесть, и потому она звала его тем словом, что Тсунаёши сейчас — «родной».

— Почему ты оставила меня? — потребовал он ответа, хотя, чего уж там, хотелось совсем иного.

— Ты отказался от меня. Сам. Напомнить когда?

Губы Мукуро искривились в болезненной усмешке. Он помнил. Он сказал ей, что сам разберётся, кто из людей заслуживает смерти, а кто жизни. И мафиози определённо не заслуживают. В какой-то момент Ланчия почти переубедил его, но отступить — значит, согласиться с тем, что он ошибался. И Мукуро пошёл дальше, всё сильнее отклоняясь от намеченного ею спасительного пути. И в итоге оказался в тюрьме.

— Ты… Простила меня?

— Я никогда не злилась и не обижалась, Мукуро. Каждый выбирает свой путь сам. И однажды ты позвал меня, и я поняла, что ты решил ко мне вернуться.

Это он тоже помнил. Средь холодной тьмы, запертый и одинокий, он сходил с ума и звал её, как отчаявшиеся дети зовут мать, а уже взрослые просят о божьей помощи — не особо веря в успех, но искренне надеясь. Ему даже показалось, что его услышали.

— Я рад. Позволишь обнять тебя в честь встречи?

Тсуна приподняла брови, но кивнула. Шаг — Мукуро идёт к ней, а в следующее мгновение рука с трезубцем повисает бессильной плетью. Трезубец со звоном падает на пол, изогнутый в причудливую фигуру.

— Проверил, родной? — уточняет Тсуна у кривящегося от боли парня и блокирует следующий удар. Теневое платье ей нисколько не мешает. Она словно предугадывает удары Мукуро, едва ли не раньше, чем он их начинает. Отскочив назад, парень решает использовать другой Путь: пол затрещал и стал разваливаться на части, будто снизу подорвался весь динамит Хаято.

— Уверен, носителя Тьмы не напугать жаром и лавой, но хочу убедиться для начала.

— Меня не напугать иллюзией, — мягко возразила Тсуна. Тьма, клубясь, упала на пол, «туша» огонь. Щупальце Тьмы подхватило Хаято, Бьянки и Ламбо возле лежащего Хибари и превратилось в плотный даже на вид купол. Фонг всё ещё не покинул её плеча, и этим привлёк внимание Мукуро.

— Оя-оя, аркобалено разве не будет драться вместе с тобой?

Призванные змеи отказываются на неё нападать, шипя и сворачиваясь клубками у ног.

— Я всего лишь наблюдатель от Триады. Уверен, Тсунаёши справится и сама.

— Как всегда по правилам, — кривится парень и решает вновь использовать своё основное оружие: на Тсуну с Фонгом сыпятся пылающие пламенем метеоры. В этот раз за ними спрятаны настоящие камни, но сквозь девушку они проходят так же, как и иллюзорные.

С бездействующей рукой, не имея возможности воспользоваться чужими телами, ограждёнными предусмотрительной девушкой, он решает воспользоваться последним своим козырем, пусть и самым ненавистным.

— Путь людей, — но поверх его руки ложится тонкая девичья ладошка.

— Достаточно, Мукуро. Я не хочу, чтобы ты калечил себя.

— Тебе ведь всё равно. Ты же даёшь всем полную свободу: хочешь — иди своим путём, и ты отвернёшься и позволишь запереть его в одиночку. Позовёшь — и ты придёшь. Какого чёрта?!

— Но мне не всё равно. Ты дорог мне. Такой, какой есть. — серьёзно ответила девушка. — Твои желания были чужды мне, и было больно видеть, как ты калечишь себя и свою душу, как будто опытов в Эстранео было мало. Ты не пожелал меня выслушать, и я позволила тебе идти своим путём, это верно. Но ни на минуту я не оставила тебя. Если бы ты не позвал меня там, в тюрьме, я всё равно бы придумала способ тебя вытащить, но не пыталась бы организовать нашу встречу.

— Так ты…

— Не задумывался, почему вдруг, совершенно случайно, узнал так много о последнем живом Наследнике Ноно Вонголы?

Мукуро посмотрел на серьёзную девушку и улыбнулся, не так, как раньше. Почти умиротворённо.

— Что ж, тогда… Я ошибался. Прости. Жаль, что я уже не успеваю показать тебе, что осознал, на деле.

Помещение наполнилось тьмой, но совсем иного рода — она была пустая и холодная по сравнению с живой тьмой Тсунаёши. К Рокудо Мукуро, звякнув, потянулись цепи.

— Нет! — вскрикнула девушка, закрывая собой парня. Цепи кинулись к ней, но за мгновение до — встретили другое препятствие.

— Я просил тебя за ней присмотреть, — процедил Реборн воспользовавшемуся своей полной формой Фонгу.

— Именно этим я и занимался, — напряжённо отозвался китаец, чувствуя, как по цепи от него утекают силы, пусть и увеличенные пустышкой, но вовсе не бесконечные.

— Значит, подставить её под цепи Вендиче входит в понятие «присмотр»? — ядовито прошипел киллер.

— Отдайте нам Рокудо Мукуро, иначе будете арестованы как пособники преступника, — вклинился в их диалог мёртвый голос одного из Вендиче.

Тсуна сощурила глаза:

— На каких основаниях вы собираетесь его арестовывать?

— Уничтожение двух Семей полностью и массовые убийства мафиози.

— Семья Эстранео уничтожена в качестве мести за опыты, проводимые над ним. Да и вы сами собирались их уничтожить, разве нет? На остальные убийства у Рокудо и его группы были заказы, я могу подтвердить документально каждый из них.

Иллюзионист с изумлением посмотрел на девушку. То есть, слова о том, что она никогда его не оставляла, не просто слова?

— Это не имеет значения. Вы можете присутствовать на суде и попытаться его оправдать.

— И когда же будет этот суд? — вышла вперёд Тсуна, несмотря на предупреждающее шипение двух Аркобалено.

— Через неделю после заключения.

— Тогда я против. Суд будет сей-чассссссс… — Тсуна схватила удерживающие Реборна и Фонга цепи и призвала всю свою тьму, пытаясь подавить стражников Вендиче. — Что скажете, бывшие Аркобалено? Достаточно убедительно, чтобы позвать Бермуду фон Вихтенштайна?

Впервые Реборн видел, чтобы её Пламя загорелось: во лбу полыхал золотой огонь, обрамлённый тьмой. И это смешанное Пламя устремилось по цепям стражников, охватывая их цепи, плащи, бинты, сжигая, не причиняя боли, и открывая обычные человеческие растерянные лица. А ведь не так страшно сражаться с теми, кто похож на обычных людей. Пустышка Фонга осыпается пылью, и что-то подсказывает Реборну, что больше он не ограничен пятью минутами.

— Довольно нагло с твоей стороны, Савада Тсунаёши, — возникает в Пламени Бермуда. — Не боишься, что я уничтожу Вонголу из-за твоих выходок?

— Я не Вонгола, — качает головой девушка. Её золотые глаза впиваются в Аркобалено тьмы. — Разве ты не видишь?

— Действительно, — кивает тот. — Но это не отменяет того, что я могу устроить тебе и твоим близким серьёзные проблемы. Разве стоит этот мальчишка, — кивок на бледного Мукуро, — предатель и убийца, такой цены?

— Все те, кто согласился быть со мной, этого стоят, — категорично отвечает Тсуна. А потом усмехается. — Предлагаю сделку, Бермуда фон Вихтенштайн. Я знаю, что у Вендиче никогда не было Неба.

Бермуда прищуривается, оценивающе глядя на девушку.

— И что же? Думаешь, справишься? Сумеешь принять тех, кого отверг весь мафиозный мир? Кого боятся поминать всуе?

— Меня тоже боятся поминать всуе, — усмехнулась Савада Тсунаёши и протянула руку. — Я приму.

Бермуда хмыкнул. Спрыгнул с плеча своего подчинённого и, подходя к Тсунаёши и застывшим за её плечами Фонгом и Реборном, сказал:

— Если справишься, считай, мальчишка твой. Но и за его дальнейшие проступки ответственность несёшь ты. Нет — я уничтожу всех живых здесь и весь Намимори в придачу.

— Много болтаешь, — отрезала девушка и схватила ладонь «малыша». От сжатых рук и переплетённых пальцев полыхнуло чёрным огнём.

Так больно Тсуне не было никогда. Она упрямо зажимала губы, но крик прорвался, и она уже не могла остановиться. На неё обрушились лавиной все воспоминания Вендиче, их пленников, самого Бермуды. Что-то подобное она пережила в детстве, пробудив своё Пламя, но даже тогда не видела и не чувствовала столько сумасшествия и боли. Хотелось отпустить ладонь, отвергнуть всю эту мерзость, которую она старалась искоренить в своём родном городе. Но она помнила свою цель и цену поражения, а потому лишь всхлипывала:

— Больно, Реборн, как же больно… Ах, Фонг… Так страшно, Мукуро… Где же ты, где же?… Киоко, милая Киоко… мальчики мои… Мама… — она перечисляла всех, кто ей был дорог — и Хибари, и Рёхея, и Такеши с Тсуеши, и даже Бьянки звала в беспамятстве. Всхлипывала и чувствовала их поддержку, их Пламя, вливающиеся в неё, их объятия, крепкие руки, не дающие упасть.

А потом она сумела отделить воспоминания преступников и всех бывших Аркобалено. И искренне пожелала им помочь. Для них не нашлось ни доброй Арии, ни всепрощающей Наны, ни даже исполненной тьмы, жадной до любви Савады Тсунаёши. Их нашёл только Бермуда, с его холодным Пламенем, с его циничной улыбкой. И они не заслуживают этого неправильного холода…

Тсуна пришла в себя. Под руки её держали Фонг и Реборн. Хмурый Мукуро создал для неё диванчик. Рядом преданно заглядывал в глаза Хаято. Во взгляде Бьянки мешались восхищение и ужас. Растерянные стражники разглядывали друг друга, впервые за долгое время без бинтов. Впервые за долгое время ощущая тепло и принятие Неба. С интересом смотрел на неё и Бермуда, выглядевший сейчас как подросток. Тсуна нахмурилась, чувствуя в этом какую-то неправильность, и поддала тьмы в его сторону.

— Хм… Так гораздо лучше, — согласился он, разглядывая руки уже взрослого мужчины. — Ты молодец, наше Небо. В какой-то момент мне показалось, что ты не справишься.

— Я вспомнила уроки своего репетитора, — хриплым голосом отозвалась Тсуна.

Бермуда с усмешкой посмотрел на Реборна, но почти сразу же серьёзно сказал:

— Что ж, тогда ты должна понимать, что одним только фактом своего присутствия ты не отделаешься. У Неба много обязанностей.

— Думаю, что справлюсь. Тем более, что наши с Вендиче цели, в общем-то, совпадают.

— Да… — задумчиво и мечтательно протянул Аркобалено Тьмы. — Что ж, оставляю вас приходить в себя. Вендиче отказываются от дальнейшего преследования Рокудо Мукуро и признают его невиновным.

Уходя, Бермуда повернулся и обвёл суровым взглядом всех Хранителей Тсунаёши, тем более пугающим, что сопровождался он угрожающим звоном цепей.

— Берегите наше Небо. Иначе вам не поможет даже её заступничество. Не прощаемся.

На несколько минут воцарилась тишина, разбитая звонким голосом Ламбо:

— А что здесь произошло, сестрёнка Тсуна?

— О, ты даже не представляешь, что пропустил, глупый телёнок, — усмехнулся Гокудера и подхватил бросившегося к нему Бовино на руки.

— Оя-оя. Надеюсь, что ТАК у вас происходит нечасто, — хмыкнул растерянно Мукуро.

— Нет, обычно всё ещё хуже, — отозвалась радостно Бьянки.

Фонг уже проверял состояние Хибари, так и не пришедшего в себя.

Тсуна с улыбкой смотрела на оживающих Хранителей, чувствуя, что и к ней возвращаются силы. Реборн привычно обнял со спины, зарываясь носом в волосы.

— Я с тобой с ума сойду, — тихо признался он, — Парочка Аркобалено, опасные преступники, теперь Вендиче… Что дальше? Сделаешь адептами тьмы всю Вонголу?

Тсуна усмехнулась тому, что, несмотря на иронию, в голосе Реборна звучит почти предложение.

— Нет, — ответила она серьёзно. — Мне хватит. В моём распоряжении будут ведь не только тюремщики, но и все их заключенные. Достаточное число для баланса. Теперь я приму лишь только тех, кто будет меня об этом просить.

Девушка развернулась в объятиях и осторожно погладила мужчину по щеке кончиками пальцев. Чёрные глаза, поблескивая, смотрели на неё.

— Что ж. Тогда я спокоен за окружающий мир, — усмехнулся он. И добавил, повернув голову и поцеловав маленькую белую ладошку: — Я скучал.

Примечания:

Уф, я сделала это, сделала! Да-да-да!

Основная история на этом заканчивается, Тсуна, наконец, обрела всех Хранителей. Но я обещаю ещё как минимум эпилог, который раскроет их дальнейшую жизнь вместе. А может быть, и пару спешл-историй))

Спасибо всем, кто читал и комментировал, и благодаря кому этот драббл вообще разросся до миди)))

http://pre06.deviantart.net/f398/th/pre/i/2012/262/f/0/bermuda_fangirls___version_by_shanineko-d5f7sz2.jpg — А это взрослый Бермуда))

Когда Тсуна устаёт, она всегда приходит к нему. Её названный старший брат, её тёмное солнце. Её защитник и опора. Самый первый Хранитель.

Иногда ей не хочется отдавать. Иногда хочется, чтобы отдали ей. И только перед ним она открывается как ни для одного своего Хранителя. Потому что Савада Тсунаёши точно знает, что её тёмное солнце согреет, не опаляя и не ослепляя.

Она приходит молча, без извечной ласковой улыбки, с опущенными плечами. Без слов опускается на колени рядом и опирается спиной о его ноги. Рёхей поднимает сестру на руки и укачивает как маленького ребёнка. Он большой и тёплый, его сердце ровно стучит под маленькой ладошкой Тсуны. Рёхей надёжный. В его объятиях спокойно.

Девушка закрывает глаза и тихо плачет: от силы, от слабости. От чьих-то ожиданий. От рвущих на части Хранителей, каждый из которых жаждет владеть ею полностью, не понимая, что они нужны ей все вместе.

Пожалуй, только Рёхей не требует от неё постоянного внимания.

— Всё будет экстремально здорово, — шепчет Сасагава, стирая мокрые дорожки от слёз, — Мы справимся.

— Спасибо, — улыбается она.

— На то я и старший брат. Я всегда на твоей стороне.

Рёхей никогда не требует её внимания, снисходительно относясь к попыткам остальных Хранителей. И Тсуна приходит к нему сама.

— Милая, милая Киоко, — сладко тянет Тсуна, и пальцы её привычно захватывают волосы девушки. Сасагава знает, что будет дальше: Тсуна проводит ладонью по шелковистым волосам, раз, другой, третий, массирует голову, а потом резко тянет волосы назад, заставляя запрокинуть голову. От этого сердце Киоко ёкает каждый раз, сладко сжимается, и тёплая волна прокатывается от открытого для удара или поцелуя горла до живота. Савада мурлыкает, — пора бы тебе определиться, чего ты хочешь.

Киоко сглатывает, когда пальцы Тсуны гладят её беззащитное горло, и кожей ощущает её удовольствие. Девушке сладко и страшно, она знает, что пути назад больше не будет:

— Твоей. Я хочу быть твоей. Позволь мне…

Снисходительной улыбки Тсуны она не видит. Савада отпускает её волосы, и Киоко без сил стекает вниз, опускаясь на колени, склонив голову. Тсуна обходит её, теневая ткань платья слегка задевает руку Киоко.

— Моей, — повторяет она, будто смакуя слово. — Ты как никто другой понимаешь, что это значит.

Киоко поднимает голову и смотрит на ту, которой предана последние несколько лет своей жизни. Страшно. Савада не человек. Когда-то Киоко даже была уверена, что имеет дело с демоном.

Лицо девушки, завладевшей её душой, вдруг оказывается близко-близко, Киоко видит, как шевелятся губы, произносящие:

— Жалеть не буду.

Сасагава упрямо не отводит глаз. Она и не хочет, чтобы её жалели. Она давно пережила тот период, когда закрывалась в ванной, прячась от вездесущих теней, и переживала о своей ненормальности. Она с ней смирилась и решила, что раз уж всё так сложилось, она будет получать удовольствие. Она будет жить так, как ей нравится. И к чёрту, что скажут родители или одноклассники, или даже Рёхей. Хотя вот брат поймёт её как никто другой. И остальные Хранители.

Киоко повторяет:

— Я твоя.

И Савада усмехается:

— Вижу.

Она садится в своё кресло — Киоко никогда его не занимала, даже если была в своей комнате одна, с тех пор, как Тсуна впервые в него опустилась — и манит к себе пальчиком. Киоко молча, не вставая с колен, потому что этого ей не разрешали, придвигается к ней.

— Хорошая девочка, — гладит её по щеке Тсуна и достаёт из ниоткуда плитку шоколада. Киоко следит за тем, как тонкие пальцы разворачивают шуршащую обёртку, отламывают кусочек и подносят к её рту. Знакомый запах наполняет лёгкие. Говорят, запах этого яда способны унюхать лишь пятьдесят процентов человек, но Киоко всегда ощущала горький запах миндаля. Она послушно открывает рот, позволяя кормить себя отравленным шоколадом. Один кусочек за другим, плитка кончается, но Тсуна достаёт следующую, с насмешливой улыбкой глядя на пытающуюся улыбнуться в ответ Киоко.

Начинают появляться первые признаки нехватки кислорода, Киоко чувствует першение в горле, начинает сдавливать грудь. Тсуна кивает чему-то, убирает ненавистный шоколад и отстраняет её пальцы, рефлекторно тянущиеся расстегнуть рубашку:

— Ты же хотела быть моей? — Усмехается она.

Киоко кивает, сглатывая. Мерзкий привкус никак не желает уходить. Тсуна сама расстёгивает её рубашку, не спеша, уделяя внимание каждой мелкой пуговке, проводит по оголившейся коже, и Киоко, несмотря на то, что ей всё хуже, чувствует, как где-то внутри зарождается знакомая тёплая волна. Тени вокруг Тсуны сгущаются, рубашка летит на пол, и Киоко краснеет под насмешливо-оценивающим взглядом. Она уже не знает, от чего ей тяжело дышать.

— Сегодня я буду добрая, завтра — пугающая, потом — злая… Скажи, Киоко, ты уверена, что готова к этому? — Ладони скользят по спине в почти объятии, оглаживают бока, скользят к животу, поглаживая нежную кожу.

-Да, — выдавливает из себя Сасагава, прикрывая веки. Щёку тут же обжигает пощёчина, в уши ввинчивается злое шипение: «Я не разрешала». Киоко заставляет себя открыть глаза и оставаться неподвижной, несмотря на чувство страха, скручивающего изнутри все внутренности.

Тсуна хмыкает, что-то для себя решая, и накрывает её губы в подобии поцелуя. Вместе с ней Киоко делает судорожный вдох и наконец-то отпускает себя. Тёплая волна Пламени Солнца прокатывается изнутри, излечивая.

— Запомни свой ответ, Сасагава Киоко, потому что предателей я не прощаю, чьими бы сёстрами они ни были.

— Я не отступлюсь от своего решения, — серьёзно отвечает она. И сама тянется за поцелуем.

Примечания:

С цианистым калием я сталкивалась только в статьях в интернете, но давайте предположим, что для носителей Пламени всё чуть-чуть иначе?

Я говорю это каждый раз, когда Тсунаёши начинает делать что-то своё: я не так всё придумала! На самом деле, по личной просьбе одного дорогого читателя это должна была быть нежная и чувственная глава. Мда. Похоже, сцены любви не для меня. Или не для Тсуны. Ну, она в своём репертуаре.

Я по-прежнему благодарна тем, кто берёт на себя труд беты)) Глава свежеиспечённая и отданная на ваш строгий суд, дорогие читатели.

P.S. Автор никогда до этого не пытался писать сцены с рейтингом выше PG-13, поэтому выкладывает и роет окоп от тапок. Страаашно.

А еще если совсем будет плохо, я готова попытаться её переписать))

Примечания:

Хулиганство.

— … А когда Ламбо-сан вырастет, он возьмёт Тсуну-нее замуж! — заканчивает мальчик, съедая приготовленное Тсуной печенье и запивая виноградным соком. За столом повисла пугающая тишина, но теленок пока ещё не обратил на это внимания. — Ты пойдёшь, Тсуна-нее?

Тсуна обвела хитрым взглядом свою Семью, отметила сжавшего кулаки Гокудеру, задумчиво покосившегося на стоящую в углу комнаты биту Такеши, Киоко, рассеянно вертящую в руках шоколадку, и Реборна, прожигающего Бовино взглядом. Нет, она не может сказать что-то, кроме…

— Разумеется, Ламбо.

Над столом ощутимо сгустились тени, и в этот раз Тсуна была как раз ни при чём. Аура жажды убийства была настолько велика, что проникся даже непрошибаемый Ламбо:

— Что вы так на меня смотрите?

— Пристрелю, — ласково сказал Реборн и в доказательство вытащил пистолет.

— Аааа… Ламбо-сан так просто не сдастся! — Отпрыгивая в сторону и доставая Базуку, прокричал малыш.

С точки зрения Тсуны, Ламбо совершил тактическую ошибку: что простили бы пятилетнему Бовино, его десятилетней версии спускать не собирались, даже если взрослый Ламбо был не в курсе, за что пострадает.

— Что здесь?... Так, мне не нравится, как вы на меня смотрите, ребята. Потом поболтаем! — И, ничтоже сумняшеся, выстрелил в себя Базукой повторно.

Двадцатипятилетний Бовино был хорош. И на нём прекрасно сидел костюм. В руках молодой мужчина держал золотое кольцо, и все как-то сразу догадались, откуда вырвали Ламбо-взрослого.

— Как не вовремя, — вздохнул Бовино, оглянулся, оценил толпу ополчившихся против него Хранителей, пробормотал что-то вроде: «Кажется, я помню этот момент» — и, увидев Саваду, просиял. — О, Тсуна! Раз уж моя невеста не может принять кольцо, может быть, твоя молодая версия согласится надеть его сейчас?

Ауру тьмы в комнате можно было смело разрезать ножом. Тсуна царственно протянула руку Ламбо, улавливая искорки смеха и торжества в его глазах, но в тот момент, когда Бовино взял её ладошку в свою руку, истекли законные пять минут Базуки.

Пятилетний Бовино огляделся:

— Ламбо-сан что-то пропустил?

Гокудера оскалился, доставая динамит:

— Знаешь, глупая корова, могу сказать тебе только одно. Беги!...

Нормальные люди обычно Вендиче не отказывают. Так то нормальные. Бермуда тихо выдохнул. У Аркобалено Тьмы, нашедшего своё Небо, вообще-то был гениальный план по минимизации давления, оказываемого остальными Хранителями на это самое Небо. Очень уж не нравились ему собственнические замашки всех этих мальчишек. Киоко и Реборна с Фонгом к мальчишкам причислить нельзя, но эта троица по качеству вполне могла заменить всех остальных вместе взятых. И Бермуда решил действовать. В конце концов, ему не нравится, что когда он приходит в нечастые свободные минуты, Тсуна валится с ног от усталости, несмотря на питающую её тьму.

Он придумал гениальный отвлекающий манёвр. Пока все Хранители боролись между собой за внимание девушки, а та из природной доброты, почему-то до сих пор не вытравленной, пыталась доказать им, что любит всех одинаково. И Бермуда решил замкнуть Хранителей на тех, кто действительно мог бы представлять угрозу за внимание Тсуны. Кого-то особенного. Яркого и наглого. Естественно, сам он, пока остальные будут разбираться с возникшей проблемой, насладится обществом Тсуны. А может быть, даже под шумок сумеет затащить её в Вендикаре.

Пока всё шло неплохо. С одной стороной Бермуда разобрался: подосланные в Вонголу шпионы внушили Советнику и Девятому идею о дополнительной проверке Тсуны. Но вот вторая сторона в лице Занзаса упорно сопротивлялась воздействиям как самого Ноно, так и Бермуды. И фон Вихтенштайн пошёл на крайние меры.

— Это будет дорого стоить. Очень.

— Сколько?

Мармон смерил скрывающего своё лицо Бермуду. Сам глава самой страшной тюрьмы для мафиози знал, что иллюзионист, несмотря на некоторую излишнюю любовь к деньгам, предательство не жаловал. Вопрос стоял в том, что он подразумевает под этим словом.

— У тебя не найдётся столько денег, — категорично сообщил Мармон.

Но, к счастью, у Бермуды всё же был козырь:

— А если речь пойдёт не о деньгах? А, скажем, о том, кто мог бы снять с тебя проклятие? — Спросил он, стягивая капюшон и позволяя бывшему Вайперу увидеть своё повзрослевшее лицо.