Post tenebras lux (гет)

Примечания:

ПБ включена.

* * *

Люмин часто задают вопрос: чего она боится больше всего? Она, конечно, могла бы сказать, что пережив столько всего в своих приключениях по Тейвату — ей уже ничего не страшно, но тогда она соврет. Для многих она всегда казалась безразличной, даже когда вокруг царил настоящий хаос, однако оставаться спокойной и не реагировать ни на что — настоящая нагрузка на психическое состояние, так как позже обязательно будет откат и Люмин, спрятавшись от чужих глаз, наконец позволит себе разрыдаться, дать волю чувствам, чтобы немного облегчить тяжёлую ношу "героя" на душе.

Так что же за все время путешествия оставило глубокий след в её душе? Что до сих пор заставляет видеть кошмары, даже учитывая прошедшие пять лет с момента того жуткого события? Ей бы не хотелось вспоминать, но когда её воля ослабевает, когда сил сопротивляться нет, она вновь и вновь видит один и тот же сон.

Сон, в котором она неизменно, в одиночестве, возвращается в старые руины, где яркий лиловый свет слепит золотые глаза, где запах сырости въедается в кожу, где на полу вместо воды — кровь, а в самом конце зала висит перевернутая оскверненная статуя Барбатоса. И пусть в реальности никакой крови не было, но из-за кошмаров Люмин уже начинала думать, что она была.

Возможно потому что это событие произошло почти в самом начале пути Люмин в Тейвате, когда она ещё не особо была приспособлена ко всем трудностям этого мира — поэтому ей и запомнился увиденным ужас в руинах больше всего, оставляя глубокий отпечаток и в памяти, и в тёмных уголках души. Или же дело в том, что питала она глубокие чувства к Барбатосу с ещё самой их первой встречи, потому и беспокоилась за его судьбу? Последнее, конечно же, тоже сыграло свою роль, даже куда более значимую, чем первая причина. Не зря же в истории записывались случаи, когда любовь ужасала своей жестокостью, толкая людей на пугающие поступки? Убить, держать в плену, пытать... Столько разных примеров можно было привести, но Люмин не относилась ни к одному из них, ей просто было боязно за того, к кому стремились сердце, разум и душа, получая не менее значимый отклик.

Эта ночь славилась своим спокойствием, лёгкий ветерок проникал в комнату через открытое окно, приподнимая белоснежные лёгкие занавески, из-за чего на пару мгновений можно было лицезреть чистое звездное небо. К холодам, хотя в Мондштадте достаточно тёплый климат, особо холодно быть не должно, и все же Люмин сильнее кутается в пушистое одеяло, полученное в частной борьбе на подушках у Венти, вынужденного спать на самом краю кровати, обиженно повернувшись спиной к путешественнице.

Сон пришёл быстро, однако стоило девушке открыть глаза — она все в той же комнате, все та же колышущаяся занавеска, звездное небо за окном. Лёгкой вдох, Люмин моргает один лишь раз и оказывается в уже совершенно другом окружении. Обломки некогда прекрасного здания, трупы хиличурлов у входа, манящее и одновременно пугающее лиловое сияние, исходящее из глубин. Сознание кричало не ходить, девушка противилась идти вперёд, но её тело не слушалось.

Шаг.

Ещё шаг.

Стук каблуков эхом отражался от полуразрушенных стен, уходя куда все глубже и глубже. Сердцебиение ускорилось, воздух стал вязким, из последних сил девушка зажмурилась, желая оказаться где-нибудь в другом месте. Она остановилась.

Кап.

Послышался звук капающей воды, путешественнице оглянулась, но не нашла источник звука.

Кап-кап.

Из-за эхо не было понятно, с какой именно стороны это доносилось. Она делает шаг, ещё один, но больше не слышит стучащие каблуки, лишь капли падают то ли в лужу, то ли в любой другой водоём, раздражаю и так напряжённую путешественницу.

Шаг.

Ещё один.

Мечница не сразу понимает, что идет по щиколотки в воде, но не смотрит вниз, продолжает оглядываться по сторонам, узнавая то самое место, в которое ни за что не вернулась бы. В её памяти отпечаталась каждая деталь того подземелья, каждая трещину, каждый камешек, а в особенности детально она помнила перевёрнутую статую Анемо Архонта, статую Бога Свободы закованную во множество цепей, излучающую не привычное бирюзовое сияние, а лиловое.

Люмин останавливается посреди зала, что-то капает на неё с верху. Неохотно девушка вытирает ладонью и вздрагивает, замечая на своих руках кровь. Алое пятно с огромной скоростью расползалось по небольшой ладони путешественницы, словно вытекая из раны. Она сжала ладонь, как будто действительно поверила, что это её кровь, а затем её взгляд упал на пол.

Вместо воды, весь пол поглотила кровь, и только сейчас Люмин заметила, что её белые сапоги по середину икр увязали в алой жидкости, будто бы с каждой минутой промедления поглощая все глубже и глубже.

Люмин разворачивается в сторону выхода.

Она делает шаг.

Ещё один.

Мечница начинает бежать, но ни на шаг не приближается к столь желанному выходу.

— Нет. Нет. Нет. Нет

«Нетнетнет...» — дразняще отражает эхо.

Звук капающей крови становится чаще, слышится совсем близко.

— Это все в прошлом. В прошлом, все уже прошло, — Люмин закрывает ладонями уши, лишь бы не слышать, зажмуривается, лишь бы не видеть того, что может оказаться у неё позади. — Это все сон. Всего лишь сон, Люмин. Успокойся и проснись. Ну же, просыпайся!

И когда, казалось бы, долгожданная свобода ото сна приходит к ней, она открывает глаза. Зря. Она все в том же месте, только теперь стоит гораздо ближе к оскверненной статуе.

Только теперь каменный лик Барбатоса сменился настоящим. Белые крылья Архонта потеряли свою чистой, окрасившись в бардовые оттенки. Множество тонких цепей впивались в нежную алебастровую кожу юноши, подобно шипам, оставляя мерзкие рваные шрамы на ней.

Кап.

С некогда белых крыльев стекала кровь, попадая на небольшую возвышенность, а позже по ступенькам стекая на пол просторного зала.

В груди Люмин сердце защемило так, будто его взяли в тиски, а кислород перестал поступать в лёгкие, она не могла сделать вдох, не могла и отвести взгляд.

Он весел точь в точь как собственная статуя — вниз головой. Глаза закрыты, крылья поломаны, Бога Свободы посадили на цепь.

Не думая, она бежит к нему, отчаянно цепляется за цепи, пытаясь их снять, пытаясь освободить дорого сердцу Барбатоса, но не получается. Цепи с каждым её прикосновением впиваются в кожу Архонта сильнее, да и пальцы на её руках разодраны до крови от цепей.

— Ну же! Давай, хоть немного, — она не сдается, в отчаянии продолжает тянуть за цепь, но делает лишь хуже.

— Уже поздно, — губы Венти шевелятся, когда-то красивый певчий голос теперь напоминал скрип.

Путешественница вздрагивает, когда ресницы Барбатоса чуть поддрагивают и он открывает глаза. От ужаса девушка делает шаг назад, но оступаеся и летит вниз с небольшой возвышенности.

Вместо привычно бирюзовых глаз она видела пустые глазницы, откуда вместо слез стекала кровь.

Люмин оказывается на полу, ее белое платье моментально пачкается, приобретая алые оттенки. Она отчаянно пытается встать, но не может, словно что-то удерживает её. Крови становится все больше и больше, поглощая тело путешественницы быстрее и быстрее.

Она кричала, звала на помощь, но в ответ слышала только одно:

— Ты опоздала, опоздала.

— Ты опоздала.

— Ты опоздала.

— Опоздала, ты опоздала.

Она почти полностью увязла в алой жидкости, и прежде чем окончательно сгинуть, захлёбываясь в чужой крови, она в последний раз смотрит в сторону Барбатоса.

Он улыбался.

Улыбался, гладя на её страдания пустыми глазницами.

А последнее, что услышала девушка — звонкий смех.

Она просыпается и в груди словно ком, тяжело вдохнуть. В панике девушка рукой проводит по второй половине кровати, но обнаруживает лишь пустоту. Возможно в этот момент её сердце действительно остановилось, пока из открытого окна, легкий прохладный ветер не поднял белоснежные занавески, принося с собой знакомый перезвон лиры и небольшую фигуру, сидящую на окей.

— Я разбудил? Извини, — спокойный голос Венти служит рычагом для того, чтобы и сама Люмин наконец успокоилась. — Снова кошмары, моя Сесилия? — Юноша ловко спрыгивает с подоконника, подходя ближе к кровати. Садиться на самый край, взяв за руку.

Её отпустило, грудную клетку больше не сжимали тиски, а дыхание постепенно выравнивалось. Только страх остался, спрятавшись глубоко-глубоко в глубине её души, чтобы вновь явить себя, когда придет время.

Только вот она снова слышит тот самый звонкий смех.

Только вот оборачиваться к нему в этот раз не собирается.

Ведь сны вовсе могу перестать быть снами.

Примечания:

Впервые пишу по метке "дарк", было сложно, но я старалась хоть немного жути навести. Как вам?