Канарейка (гет)

Детство для Хинаты закончилось, когда поутру обнаружила алые пятна на белых простынях и почувствовала тянущую боль внизу живота. Увидев, как кровью перепачканы худые бедра, она вскрикнула и заплакала в панике, думая, что умирает. Верная служанка, услышав крик, помчалась в комнату юной госпожи и резко раздвинула тонкие сёдзе.

— Что случилось? — запыхавшись, спросила она, смотря как девочка, оттирает мокрой тряпкой простыню, оставляя розовые разводы.

— Я… я не знаю, — ответила запинаясь Хината, — Я… я…проснулась, а тут повсюду кровь.

Нацу охнула, подбежала к юной госпоже, обняла и радостно шепнула в ухо:

— Все в порядке, Хината-сама. Теперь вы стали девушкой. И скоро выйдете замуж.

В тот день собрали гостей, поставили на стол карамелизированные яблоки, в чашках красный рис с красной фасолью. Все за столом перешёптывались и смотрели на юную госпожу. Она в непонимании смущалась от пристальных взглядов, сжималась от шёпота и теребила рукав дорогого кимоно, который надевала только по праздникам. Слухи быстро разлетелись по округе и за пределы южных границ. Через год в дом пришёл человек в серой юкате, он принёс подарки: специи, шёлк и засахаренные фрукты. Сказал, что его господин пребудет на следующей неделе и просил устроить смотрины.

Все в поместье с того дня ходили на ушах. Гремели посудой, шептались, приходили портные, предлагая сшить уникальное кимоно из лучшего шёлка. В тот день ранним утром Хинату подняли, умыли в розовой воде, причесали, стянули длинные волосы в причёску, воткнули множество серебряных канзаши, напудрили лицо, шею и руки свинцовыми белилами; покрасили губы в алый, надели тёмно-лиловое кимоно и усадили в угол комнаты, закрыв ширмой. Сквозь маленькую щель она видела, как на стол ставят фарфоровые блюдца, доверху наполненные финиками и засахаренной сливой, сладкий картофель и данго. В животе заурчало, девушка вздохнула и отвернулась, сегодня с утра она ничего не ела.

— Госпожа, — вы сегодня так красивы, что господин не сможет оторвать от вас глаз, — игриво сказала Нацу, быстро забежав за ширму.

— Правда? — растерянно спросила она, стыдливо пряча взгляд.

— Нацу, хватит языком чесать. Скоро они прибудут, — строго прикрикнул отец. Подойдя к дочери, окинул её холодным взглядом и продолжил: — будет большой честью для нашей семьи, если господин Учиха возьмёт тебя в жёны.

— Надеюсь, я не разочарую господина, — покорно сказала Хината и склонила голову в почтительном поклоне.

Хиаши Хьюга встретил гостей у порога с достоинством, как и подобает встречать потомков знатного рода. Он спросил сдержанно о здоровье и не стал дальше расспрашивать, а лишь пригласил гостей в дом, отдохнуть после долгой дороги. Сёдзи тихо отворились и в комнату вошли.

Хинату гложило любопытство и прищурившись она пыталась разглядеть путников, через маленькую щель, но всё было тщетно. Видны были только руки в доспехах и слышны голоса, слишком грубые и взрослые. Сердце её заходилось от страха, когда чей-то громкий смех раздался по комнате, сотрясая стены. Затем всё стихло, господа покинули комнату и облегчённо вздохнув, она расслабилась и прошлась рукой по приятной шелковой ткани. Ширма скрипнула, девушка подняла взгляд и замерла от страха, на неё смотрели угольно-черные глаза. Смотрели надменно, оценивающе. Лицо его было устрашающим, длинные чёрные волосы взъерошены, казалось, что сошёл самый настоящий демон с гравюры, изображение которого она встречала в храме. Он протянул свою большую руку к ней и приподнял подбородок, горячие шершавые пальцы прошлись по губам, мужчина скривился в ухмылке и вышел. Хината в оцепенение сидела, прижав руки к груди, ей показалось, надави он посильнее и поверни руку чуть левее, то с лёгкостью свернул бы ей шею.

Свадьбу назначили на август. Девушка два месяца плакала в подушку и умоляла отца не выдавать её замуж за этого монстра, на что он бросал холодный взгляд и просил покинуть его покои. Нет, не о таком женихе она грезила. В своих мечтах представляла его утончённым, красивым, с тёплой улыбкой и мягким взглядом, таким как юный монах в храме со светлыми волосами и голубыми как ясное небо глазами. Служанка приходила утешать её, гладила по длинным тёмным волосам и говорила, что господин Учиха, очень благородный человек. Несмотря на его диковатый вид — доблестный воин, который сражался за сёгуна и был на хорошем счету. Что земли его простираются от северных границ до западных, и все вокруг уважают его за силу.

— Госпожа, вам очень повезло. Стать женой такого почитаемого человека и продолжить его род. Вы только представьте, будете жить на севере, в собственном замке, у вас будет множество слуг.

— На севере? А что там на севере?

— О, госпожа. На севере снежные горы вокруг, снежные барсы. Говорят там безумно красиво. А в лесах можно встретить тигров. Вам же нравится снег?

— Да, но господин выглядит…он меня пугает…

— Вы бы лучше вышили платок для мужа и подарили. Думаю, он был бы рад получить от вас подарок на свадьбу.

Север не был окружен снежными горами, как говорила её служанка, здесь все вокруг утопало в хвойных деревьях, а замок окружала горная река, которая бурлила день и ночь бешеным потоком, билась о валуны. Замок, не был замком из её грёз — светлым и чарующим, походил больше на холодную темницу. Слуг было много, все были мрачны и неразговорчивы. А вышитым платком, муж протёр кровь с катаны и выбросил в грязь.

Хината повесила клетку с канарейкой на торчащий гвоздь возле своей комнаты, единственная вещь, что она взяла с собой из дома. Отец подарил ей жёлтую птичку на день её рождения и это был единственный его подарок за всю жизнь. Птица ей очень нравилась, она звонко щебетала, словно рассказывала о мире, который она никогда не видела.

— Канарейки тут зимой не выживают, — безучастно сказал муж, заходя в её покои. — Подойди.

В тот день и последующие дни до очередного военного похода, он приходил к ней, прижимал своим телом, разводил широко ноги и вдавливал в футон. Через девять месяцев Хината родила. Повитуха завернула малыша в жёлтый шёлк и сунула ей под нос.

— Мальчик, госпожа. Господин будет рад. Нужно послать гонца.

— Мальчик, — отстранена прошептала Хината, держа в руках крикливое дитя, перепачканного кровью. — Почему, почему… он так кричит, — испуганно говорила девушка, прижимая его.

Слезы катились из глаз градом, она ничего не понимала, — Заберите, заберите его.

Через неделю муж прислал гребень из слоновой кости с драгоценными камнями и письмо, где просил назвать сына Изуной в честь погибшего на поле боя любимого брата.

Все слуги вокруг пришли в изумление, сказав, что подарок стоит целое состояние. Хината поклонилась и приняла. Когда все ушли, покрутила безразлично гребень в руке, расчесала волосы и положила в шкатулку.

Грудь её набухла и болела, пачкая одежду молоком. Ей приносили сына в шелках, как и положено будущему наследнику. Сын больно щипал за грудь маленькими ручками, от чего она вся кривилась и пыталась разомкнуть его крохотные цепкие пальцы, после на теле оставались красные следы. Пока кормила ребёнка, Хината смотрела на канарейку, та в последнее время не заливалась звоном, а лишь прыгала с палки на палку.

Через год явился муж, выиграв очередную битву. Она помогла снять пыльные тяжёлые доспехи и омыла его в купальне горячей водой. Мощное тело было покрыто шрамами, а лицо выглядело измождённым. Он схватил её за волосы и притянув к себе, хриплым голосом спросил:

— Ждала меня?

Она ничего не ответила. Он повалил её на холодный мокрый камень, перевернул на живот, поставил на колени и грубо вошел. Руки её тряслись и она проклинала тот день, когда он явился к ним в дом.

— Мой сын, — сказал гордо Мадара, беря ребёнка на руки.

В этих сильных руках мальчик казался игрушкой. Хината посмотрела на них и с отвращением отвернулась. Сын с отцом были похожи как две капли воды: чёрные как смоль волосы, тёмные как ночь глаза. Казалось, смотрят они на неё одинаково — властно и надменно. В голове набатом зазвучали слова отца: «Служи родителям, служи мужу, служи детям». Только сейчас до неё дошёл смысл этих слов и бросив латать одежду, она поднялась и быстро направилась в свои покои, чтобы спрятаться от правды.

Муж вошел с шумом и грохотом, раздвигая сёдзи. Хината расчёсывала длинные волосы подаренным гребнем и подпрыгнула, когда услышала звук. Он приблизился, присел рядом с ней, она слышала его громкое дыхание. Всё внутри неё сжалось и когда он перехватил её руку, гребень упал на татами.

— Понравился, — сказал он.

— Да, — в страхе прошептала Хината и наклонилась в сторону, пытаясь от него отстранится.

— Я знал. Женщинам такое нравится, — буднично произнёс он и поцеловал её руку. — Спасибо за сына.

Она посмотрела на него с непониманием, большие серые глаза бегали по его лицу, пытаясь уловить эмоции. Мужчина потянул её на себя, приобнял и мозолистой ладонью провёл по её лицу.

— Боишься меня?

Хината нервно сглотнула, он припал к её губам, поцеловал. Она не ответила, он ухмыльнулся, торопливо развязал оби, шёлк скатился, оголяя большую грудь. Девушка попыталась прикрыться, но муж неодобрительно нахмурил густые брови, отвёл прядь волос за уши и прошёлся языком вдоль шеи. Сердце её заходило ходуном, когда его горячая рука оказалась между ног.

В тот день она почувствовала себя униженной и растоптанной, потому что извиваясь от прикосновений, умоляла его сделать своей. А он лишь скалился и просил кричать громче. Через два дня муж покинул замок, а через девять месяцев она родила — снова мальчика. Канарейка в тот день заливалась пронзительной трелью.

Через неделю муж прислал дорогие шелка, ожерелье из сверкающих зелёных камней и письмо, где просил назвать сына Таджимой в честь отца. Все вокруг ахнули, потрогали шелк и сказали, что стоит оно целое состояние. А такие самоцветы они ещё ни разу в жизни не видели. Она поклонилась, приняла дары и даже не посмотрев, опрокинулась на постель. Кости боли, а из груди сочилось молоко. Второй сын был вреднее, часто плакал, кусал грудь, что каждый раз, когда его приносили, она корчилась от предстоящей боли.

Муж не возвращался вторую зиму, Хината с облегчением выдыхала, когда получала весть, что поход затягивается на месяцы. Сыновей она не любила. Пыталась принять их, жадно вглядывалась в их красивые лица, но видела лишь чёрные глаза мужа, надменную и властную улыбку. Всё внутри неё леденело, когда они хватали её за подол и кричали наперебой:

— Мама, мама, посмотри на меня!

Она смотрела на них холодными глазами и улыбалась бездушно.

— Мама, ты меня любишь? — однажды, спросил её старший сын, когда она купала его.

Рука её замерла и она подумала, что задавать вопросы на которые у неё нет ответов, передалось явно от их отца.

— Люблю, — соврала Хината и убрав мокрые пряди со лба, поцеловала.

— А я тебя больше, — сказал мальчик и улыбнулся по-доброму, как улыбаются дети.

Что-то лопнуло внутри неё и на глазах проступили слезы.

— Мама, почему ты плачешь?

Она подняла его из деревянной бочки, прижала к себе и плача стала покрывать лицо поцелуями:

— Прости, прости, прости меня…

Весной пышным розовым цветом расцвела сакура, взяв двоих детей ранним утром, Хината отправилась впервые в жизни без разрешения и свиты на улицу. Дышалось свободно. Розовые лепестки сбивал лёгкий ветер. Она взяла младшего на руки, и он обвив маленькими ручками шею, восторженно смотрел на мир, а старший весело топал рядом с ней, напевая задорную песенку. Вернувшись днём, слуги с хмурыми осуждающими лицами встретили её.

— Где Вы были, госпожа?

— Я решила прогуляться с детьми и посмотреть на сакуру, — спокойно сказала она, и опустила сына на землю.

— Господин, крайне недоволен вашим поведением.

— Господин, он … он вернулся, — замешкалась госпожа Учиха.

— Да, сейчас в додзё с…

Не дослушав, она тут же сорвалась с места и минуя сад, быстро запрыгнула на деревянную энгаву. Поспешно засеменив, девушка оказалась у входа в додзё, где случайно чуть не сбив уткнулась в чью-то широкую грудь.

— Простите, — тихо сказала она и замерла, на неё смотрели чёрные горящие глаза. Он был молодой, с красивыми точёными чертами и надменной улыбкой, как у мужа.

— Неужели явилась госпожа, — раздался до боли знакомый голос позади. Повернувшись, Хината склонилась в поклоне.

— Мой господин. Простите меня, я не зна…

— С твоей стороны было безрассудно покидать поместье, не спросив разрешения и более того, не предупредив никого. Ты пренебрегла обязанностями жены, — сурово сказал он и поправил катану на боку. Подойдя к ней, приподнял за подбородок, заставляя смотреть ему в глаза. Муж странно улыбнулся, отчего внутри все сжалось. Загрубевший палец скользнул по её губам, она попыталась отстраниться. — На первый раз прощаю, спишем на твою глупость, что так свойственна женщинам. Этомой дорогой племянник — Учиха Саске. Будет жить у нас в поместье. Прошу следить за его соколами, как за своими детьми. Раз уж тебе тут нечем заняться.

Он пришёл в её покои в тот же вечер, глаза от ярости горели красным огнём. Мадара с силой задвинул сёдзи, что на мгновение показалось он их сломал. Схватив её за волосы с лёгкостью отшвырнул её в конец комнаты, и зарычал:

— Как ты посмела выйти из дома и взять с собой детей!

Его рука повисла в воздухе, когда Хината сурово нахмурив брови, и отчеканила:

— Я думала господин благороден не только на поле боя.

Муж громко засмеялся, хищно облизнул губы и сипло произнёс:

— Такие женщины нравятся мне гораздо больше.

Канарейка в ту ночь была особенно беспокойной, билась о железные прутья и отрывисто пищала.

В последующие дни он брал её где ему хочется, в независимости от дня и ночи. А она послушно подчинялась и отвечала на его грубые ласки, стонами и прогибающейся спиной. Хината знала, что мужу нет дела до слуг и что они могут подумать, есть только его желания и то, что принадлежит ему по праву.

— Что не так, — прохрипел он, заваливая её в фамильном додзё.

— Надо закрыть, — ответила она, пытаясь подняться.

— Никого нет, — рвано выдохнул он и подмял под себя, оголяя её острые плечи.

— Дети часто ходят сюда.

— Они ушли с Саске. На живот.

Она послушно повернулась, голая грудь соприкаснулась с циновкой. Когда он рывком потянул её на себя и оказавшись на его коленях, она похотливо задвигала бёдрами, ей показалось, что за ними наблюдают.

— Мне вас называть госпожа или тётушка, — выплюнул Саске, когда встретил её возле клеток с соколами.

Взгляд его острый и холодный скользил по ней. Племянник мужа ей не нравился и отвернувшись, она спокойно произнесла:

— Можно, Хината.

— Хи-на-та, — процедил он по слогам.

В этот момент ей показалось, что он страшнее и опаснее грозного мужа.

— Почему они не едят, — с беспокойством произнесла она.

Саске заглянул в вольер и зашипел.

— Они не питаются падалью.

Достав из холщового мешка белого кролика, бросил его к птицам. Соколы слетелись, впились когтями, разорвали тушку. Белая шерсть покрылась кровью.

Саске улыбнулся надменно и хищно, упиваясь её эмоциями.

— Опрометчиво, — сказал он и задышал ей в затылок.

Хината не успела повернуться, он сомкнул её в кольцо своих рук и прижил к себе сильнее, так что она почувствовала его возбуждение.

— Отпусти, — процедила она, пытаясь ударить его ногой.

— Не закрывать сёдзи.

Он толкнул её, и упав в грязь возле вольера, она лишь успела подставить руки. Он толкнул её снова, когда она попыталась встать, нависнув над ней Саске задрал полы кимоно.

— Он убьет тебя, если узнает, — всхлипнула Хината, когда племянник мужа провёл рукой по ягодицам.

— Его здесь нет и он нескоро вернётся.

— Ты не смеешь…

— Ты мне была обещана, но он забрал. Так что кто из нас не смеет трахать тебя, вопрос спорный.

Хината считает и сбивается, когда он слишком сильно сжимает поясницу. Девушка поднимается на трясущихся ногах, и тёплая жидкость стекает по бедру, она от отвращения морщится. Саске смотрит на неё надменно и властно. Они с Мадарой похожи, рассуждает она: берут то, что желают, даже если это не принадлежит им по праву. Отряхивает одежду и медленным шагом направляется в дом.

Через месяц Саске заваливается в дом, бросает окровавленный катану мужа к её ногам и говорит холодно:

— Твой муж мёртв. Когда пройдёт траур, мы объявим о помолвке.

— Это не правильно, — лишь успевает сказать она.

— Думаю, двух месяцев будет достаточно.

Хината знает, что её мнение его не волнует, как и не волновало покойного мужа. Она склоняет голову и покорно произносит:

— Да, достаточно.

Через девять месяцев она рожает сына. Муж дарит ей янтарную шкатулку и называет сына Итачи, в честь покойного брата, и завоёвывает часть западных земель. Когда он лежит усталый от жестоких битв рядом с ней в постели и расслабленно сопит, она смотрит на него и думает о детях от первого брака, ей их искренне жаль, скоро они подрастут и Саске отправит куда-то на поле боя, где они умрут утопая в грязи и чужой крови, ради младшего. Отцовские слова набатом отдаются в голове: «Служи родителям, служи мужу, служи детям». Белые простыни окрашиваются в алый.

Утром канарейка умерла, не пережив девятую зиму.