Пепел (джен)

Атия почти не выходит из своих покоев. Зачем-то каждое утро приказывает рабыне подать лучшие драгоценности, причесать госпоже волосы и нанести на лицо макияж, а потом целыми днями сидит у окна и молчит. Кутает плечи в тонкую шаль с изящной вышивкой и тяжелыми кистями и молчит. Иногда Октавия приводит к бабушке малышку Антонию. Атия улыбается одними губами, что-то односложно отвечает, дает девочке виноградину или финик. Но ее взгляд отрешен, и кажется, что на самом деле она сейчас где-то не здесь. В ее прическе стало слишком много седины. Атия там, где ее сердце.

Не здесь.

Рабы шепчутся по углам, что госпожа тронулась умом. Октавия погружена в материнство и светскую жизнь и не замечает, что мать изменилась после того злосчастного путешествия в Египет. Не замечает, что Атии больше нет — осталась лишь ее бледная тень. Кажется, никто этого не замечает.

Блюда с самыми изысканными кушаньями и самыми свежими фруктами уносят из ее покоев почти нетронутыми. Приносят новые. Уносят. Все чаще вместо вина она пьет чистую воду. Весь Рим слышал проклятие Сервилии, но никто не знает, что оно сбылось. Больше нет поцелуев на губах, нет сладости персиков, терпкости оливок и нежности пьянящих напитков. Теперь на губах Атия ощущает только вкус пепла.

Это то, что осталось от ее сердца, когда оно остановилось.

Ночью она часто не спит. Лежит в одинокой постели, смотрит в темноту перед собой и разговаривает с призраками людей, которых нет.

— Ты довольна, сука? — спрашивает она у Сервилии. — Ты получила, что хотела?

— Ведь я же любила тебя, — говорит она Антонию. — Я любила тебя, а ты меня предал.

— Зачем ты убил Цезаря? — спрашивает она у Брута. — Ты хотел убить его, а вместе с ним убил и меня, ты знаешь?

— Ты из рода Юлиев, — говорит она Октавиану. — Ты знаешь, что должен делать.

Однажды, когда солнце уже восходит, ее грудь пронзает острая боль. Широко распахнув невидящие глаза, Атия пытает сделать вдох. Всего лишь один маленький вдох. Вдох и выдох. Хватает воздух сжавшейся трахеей, но воздух не дается, ускользает от нее. Совсем как Антоний, который тоже всегда ускользал. Боль становится нестерпимой. Атия пытается позвать на помощь, но не может издать ни звука. Кожа покрывается холодным липком потом. Руки скребут по шелку, захватывая его горстями. Сердце бешено бьется о ребра, все сильнее, сильнее, сильнее. Заходится в неистовой скачке. Она чувствует толчки и удары и краем сознания успевает удивиться, ведь сердца у нее больше нет. Перед глазами летят сероватые хлопья.

Где-то в Подземном мире усмехается Сервилия, заклятая подруга.

На другом конце мира Антоний умирает на острие меча. Сейчас. Не из-за нее, из-за другой. Из-за предательства.

Когда Октавиан сообщает ей, но Антоний мертв, Атия уже знает об этом. Нить, которая незримо продолжала связывать их все это время, разорвалась. Она не может не чувствовать это. Ничего больше нет. Их больше нет.

На мгновение ее губы раздвигаются в торжествующей улыбке. На мгновение вместо пепла возвращается сладость жизни. На мгновение. Больше оно не повторится никогда.

Провожая взглядом повозку с чучелами Египетских владык, Атия продолжает улыбаться, потому что знает, что весь Рим сейчас смотрит на нее. Она — мать Цезаря, и она больше никогда и никому не позволит унизить себя. Ее враг мертв. Почтительный сын подарил ей его жизнь как расплату. Как обещание, что с врагами отныне будет только так.

Она прикрывает глаза, чтобы никто не видел ее слез. Ее возлюбленный мертв. Ее сердце мертво. Она сама мертва, просто никто об этом не знает. Трогает губы. Проклятие сбылось.

Теперь только пепел.

25 июня 2023 года

Киров