Оскал под покровом святости (гет)

— Блаженны нищие духом, ибо у них есть Царство Небесное, — тихий шёпот проносился лёгким ветром по молельне, сопровождая скрип открывшихся тяжёлых дверей.

Первый шаг.

— Блаженны плачущие, ибо они утешатся, — продолжал женский монотонный голос, пока глаза её были направлены на икону напротив неё в окружении плачущих в тоскливом танце свечей.

Звуки ещё двух лёгких шагов эхом отдавались по церкви.

— Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю.

Незванный гость начал насвистывать под нос известную лишь ему мелодию, вступая в резонанс с однозвучным церковным шёпотом.

— Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся, — тихое шуршание ткани белоснежной рясы на секунду прервал речь женщины, что гордо восседала на коленях, словно ноги её были на дорогих мехах, а не холодном дешёвом мраморе.

— Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут, — одна из свечей гаснет и женщина прикрывает глаза, концентрируясь на ощущении вышитой белой вуали, лежащей на её волосах.

Уже ближе послышалось бряцание отправленной в воздух золотой фишки, через секунду пойманной рукой в чёрной атласной перчатке, предвещая, что еще секунда и сама Шипе присядет за игральный стол, ставя на кон всю святость этого места.

— Блаженны чистые сердцем, ибо они Гармонию узрят.

В этот момент шаги остановились за спиной праведницы, следом послышалась тихая усмешка, в которой, казалось, не было ни грамма злых намерений.

— Неужто решили прислушаться к заповедям Гармонии, господин Авантюрин? — тихо задала вопрос женщина, не меняя своего положения, снова поправляя надоедливую складку на белой рясе и прекращая чтение заповеди, погружая молельню в тишину, прерываемую лишь треском свечей.

Молодой мужчина отрицательно покачал головой, поправляя шляпу, обшитую лентой из элитного шёлка, так прекрасно дополняющего блондинистые волосы. — Ох, ваше благородие, — начал он с долей иронии, — разве я могу коснуться своей рукой святейших писаний?

— И правда, — неохотно ответила монахиня, наконец поднимаясь на ноги, попутно поправляя длинную юбку, — грешные помыслы это писание не одобрит.

Она была совершенно не рада такому гостю в обители, где всеми силами старалась обрести покой, а тут... Беспризорник, что снова неожиданно появился перед ней, всем видом показывая наслаждение от столь сомнительной встречи, растягивая на лице дежурную улыбку. Через мгновение монахиня невольно скривилась, чувствуя, как в лёгких без её на то воли смешался терпкий запах ладана с ароматом кумквата в смеси с сладкой смородиной и геранью. «Отвратительное сочетание» — тут же пронеслось в голове, отмечая неприязнь к преследовавшему её парфюму, но всё же она подняла взгляд на незваного гостя, даря ему уставший, однако цепкий взгляд из под вуали.

— Неужели хотите сказать, что я грешен?

— Вы умудрились войти в скромную божественную обитель в мехах, шелках и золоте, господин Авантюрин, — отчеканила она, будто стараясь взглядом прожечь дыру в его идеальном лице и воплотить в реальность давнюю фантазию.

— Даже не знаю, это воспринять как оскорбление или же похвалу для моей трудолюбивости? — с смешком ответил мужчина, поправляя на лице розовые очки, сверкая кольцами из чистого золота на длинных аккуратных пальцах, на одном из которых даже был редчайший синий алмаз, добытый в отчасти ожесточенном бою на одном из аукционов галактики, — Тем более скромнее меня людей не найти, да и по греховности я уступаю одной прелестной леди, вам ли это не знать, госпожа Катрин.

Она лишь неодобрительно сверкнула глазами, немного сводя брови к переносице и быстро переводя тему.

— С годами псы Корпорации начали работать лучше, — монотонно проговорила она, намекая на него, мысленно пытаясь подсчитать, сколько же времени она была в розыске за свой небольшой грех, — сколько же сейчас Корпорация предлагает за мою голову?

— Десять миллионов кредитов, моя дорогая Катрин, — ответил Авантюрин, с улыбкой пожимая плечами.

— Не называйте меня так, отныне я обычная служительница церкви и раба Шипе, что служит ей молитвами, — она отмахнулась, сужая немного глаза и смотря на него горделиво с вызовом.

— О Эоны, какая наглая ложь, — наигранно ахнул мужчина, хватаясь за сердце, — думаешь, грехи можно просто замолить? Или мне также рассказать тебе о том, что я нашёл твой оффшорный счёт, который ты открыла на Пенаконии и переводила оттуда деньги буквально два дня назад? — Авантюрин достал из внутреннего кармана пальто сложенный в два раза лист, разворачивая его и показывая женщине, — Раба божья говоришь...

Женщина внимательно осмотрела копию о её денежных операциях в его руке, сжимая челюсть сильнее, но сохраняя полное спокойствие, как монахиня, которая действительно старалась встать на путь истинный. Мысленно ругаясь, она перевела взгляд на него и вспомнила, как он красив. Безбожно красив, но он не сладкий, он приторный настолько, что челюсть сводило ещё с их первой встречи. Смотрел на неё лисьим взглядом, как хищник, наконец загнавший свою обеденную жертву в угол, она могла поклясться, что ей остались считанные минуты до последнего фееричного прыжка в её прогнившей насквозь жизни. Она хотела жить, выживать, с боем отбирать каждую дополнительную минуту жизни и свободы, но также хотела наконец достичь успокоения своей души, чтобы все эти кошмары закончились.

И чтобы исчез он... Мужчина, а в те времена бывший еще совсем юнцом, что только получил статус одного из десяти каменных сердец и ставший её истинной проверкой на прочность и праведность.

— Сделай свою последнюю ставку, Катрин, — сказал он, видя как она замешкалась, аккуратно выуживая из своего кармана пальто игральную кость с двадцатью гранями.

Женщина холодно молчала, держа ответ комом в горле, не позволяя ему вырваться наружу, всем нутром ненавидя и сопротивляясь грешному прошлому. Но они провели столько сладостных мгновений вместе, изучая друг друга, обнажая боль, тоску и злобу, что нотка согласия в её взгляде не смогла улизнуть от глаз Авантюрина. Кто бы не согласился сделать последнюю ставку в своей жизни, где на кону будет абсолютно всё, начиная от тёплой связи, адреналина, бегущего по венам, до отбивающего последние минуты жизни сердца?

Кто угодно, кроме них.

— Твоя ставка?

— Три, — уверенно отвечает она.

Мужчина на секунду растерялся, теряясь в догадках и стараясь не совершать старых ошибок, из-за которых в своё время желал разорвать себе грудь и отдать всю удачу, молясь всем богам, лишь бы они помогли ему схватиться за их руки и не потерять грань между своими фантазиями и отрешенной реальностью.

— Ты же помнишь, что я родился в марте? — вполголоса спросил он с едкостью в голосе.

— Да, — монахиня посмотрела на него из под ресниц, и ни один мускул на её лице не дрогнул, — помню.

Незамедлительным ответом для неё послужила новая, но более яркая, даже скорее истеричная усмешка и тихое заключение отточенной за годы, проведённые в стенах казино фразой, — ставка принята.

Мужчина убрал одну руку за спину, скрещивая пальцы, второй совершая последний рывок. Игральная кость отправилась в полёт и с тихим звуком приземлилась у подола белой ткани.

— Три, — глухо отозвалась Катрин, внимательно рассматривая кость на полу.

— Удивительно, — Авантюрин немного приподнял очки, кидая миномётный взгляд на кость и возвращая его к собеседнице, — твоя взяла, значит у тебя есть возможность для побега, — он вальяжно сел на ближайшую церковную скамью, эхом скрипящую под его весом, ожидая действий бывшей коллеги.

— Мы ведь оба прекрасно понимаем, что я смогу выйти отсюда лишь в том случае — если окрашу эту молельню в красный, — женщина скрепила руки вместе, создавая из длинных рукавов рясы почти единое белое полотно. Вспоминая, как подставив исчезла из его жизни, прихватив с собой свежую разработку гильдии эрудитов, которую выкупила и планировала реализовать Корпорация Межзвёздного Мира, а также жизнь множества людей во время её перформанса ради свободной и безбедной жизни, что, увы, вышло ей боком.

Но верила. Старалась верить, что как бы не хотела просто укрыться от глаз Корпорации и ненавистного бывшего любовника в церкви, она всё равно прониклась душой к учениям отца Алексио и встала на путь праведный.

— Дерзай, — Рин лишь покачал головой и отмахнулся от неё, сверкая кольцами. Он вновь и вновь подмечал, в ней было что-то безумное и это что-то просто порабощало. Ещё много лет назад его истинным желанием было оставить её с собой, прижать и привязать к себе так сильно, чтобы задыхаясь слиться воедино, разделить их безумие на двоих, но...

— Ты всё ещё не избавился от этой глупой привычки, Какаваша.

Отчеканила она холодно, смотря на него уже сверху вниз, ни на дюйм не опуская подбородок.

Мужчину после звука его забытого имени неприятно передёрнуло, но он постарался быстро взять себя под контроль, снова ярко улыбаясь. — Также, как и ты не избавилась от своей пустой горделивости, Катрин.

— Я всегда хотела, чтобы ты возненавидел меня до боли в сердце, — беспристрастно начала она, смотря в его когда-то пленящие глаза, — ведь все мы знаем, ненависть сильнее любви. Так зачем ты снова даёшь мне шанс? Делаешь всё это? — она отвела взгляд в сторону иконы, понимая, что с её грехами спасения ждать не стоит, — Будь я на твоём месте, давно бы собственными руками вырвала сердце такому человеку.

Тело вновь вздрогнуло, в его глазах она всегда была поистине талантлива, вот только талант у неё блядский, ведь как иначе он мог назвать её умение снова и снова впиваться острыми когтями именно в его сердце, сжимая в своих руках, терзая. Сладостные обещания и касания, предательство, использовала его как её душе угодно. А он и не защищался, отдался почти покорно, позволяя себе верить речам, которые словно тёплый мёд окутывали его в своих объятиях.

Улыбка с его лица медленно сползла, позволяя ей взглянуть на его истинные эмоции.

— Сумасшедшая, но в этом и разница, я не ты, моя дорогая Катрин. — сказал он спокойно, подражая её тону, — просто я знаю, что все платят за грехи, однажды и моя голова окажется на весах, но... — он снова покрутил фишку между пальцев, сосредотачивая внимание на ней, а не женщине напротив, — почему бы и не отсрочить момент финала нашей игры?

— Я в любом случае больше не собираюсь видеть этот мир как игральный стол. Шипе учит покорности, — фыркнула она, отходя от него дальше и Авантюрин также неосознанно поднялся со скамьи, приближаясь ближе к ней.

И рука его по старой памяти потянулась к её лицу, мягко касаясь холодной тканью перчаток бархатной щеки, однако несмотря на момент секундного погружения в старые привычки, он цокнул языком, убирая руку за спину.

— Могла бы просто не совершать свою последнюю фатальную ошибку и твоя роль в мире ни за что бы не поменялась на... — Авантюрин замолчал, вновь окидывая взглядом женщину в белой рясе с вуалью на голове, автоматически сопоставляя этот образ с той безумной леди, предпочитающей дорогие твидовые костюмы, рука её тогда, также как и его, всегда тянулась к самым роскошным и запретным плодам, — это.

— Не судите и не судимы будете, господин Авантюрин, — женщина лишь пожала плечами, — тем более мой суд уже настал, разве нет?

После её слов он прислушался к звукам, быстро вспоминая о том, что в его руках каменное сердце, лежащее тяжким грузом ответственности и долга перед корпорацией. Снаружи уже слышались громкие голоса, громкое гудение машин и настройка боевого вооружения. Значит... Группа захвата уже здесь, к его сожалению, он просчитался, ведь надеялся, что они будут только через двенадцать минут и тридцать четыре секунды. Снова поддавшись нелепому порыву, он встал между ней и дверью, однако монахиня, с вновь непроницаемым лицом, которое она так профессионально надевала, словно маску, обошла его, уже окончательно намереваясь захлопнуть эту отвратительную книгу её жизни, чувствуя лишь ненависть ко всему, начиная от этого мужчины и заканчивая собой.

— Ты же знаешь, что мне жаль, Катрин? — тихо прошептал мужчина, на мгновение обнажая тоску, что все эти годы хранилась в его душе, и пальцами цепляясь за женское запястье, смотря на нее через плечо, всеми силами стараясь навеки запечатлеть её до безобразия восхитительный и грешный в святости образ.

К его сожалению, она оставила его вопрос без ответа, быстро освобождая руку от цепкой хватки, направляясь в холодные объятия кары, что всё же достигла её, с каким бы рвением она не старалась сбежать от гильотины правосудия. Однако в этот момент всё же в голове поселилась маленькая навязчивая мысль, которая встала у женщины комом в горле.

«Разве желание выжить не было моим естественным инстинктом? Разве я недостойна жизни? Разве можно осуждать человека за то, что он не хочет умирать?» — в сносящем всё на своём пути пролетали мысли в её голове, давя на виски. Инстинкт выживания бил в ней тревогу, заставляя чувствовать себя загнанным в угол зверем, но что делает зверь в такой ситуации?

Кусает.

Катрин резко обернулась к бывшему возлюбенному, вытаскивая красивый кинжал из свободного рукава рясы, где она намеренно хранила оружие для экстренной ситуации, и маневрировала снизу, с надеждой ударить в шею. Если бить, то сразу на поражение, верно? Истина любого боя: «Если есть шанс убить противника одним ударом, сделай это быстро, пока он не убил тебя». Эти двое всегда считали себя крайне удачливыми и именно сегодня выяснилось, что удача Авантюрина в разы сильнее... Женщина резко почувствовала удар в грудь, мужчина инстинктивно оттолкнул её со всей силы, но быстро опомнившись, попытался схватить монахиню, лишь бы не дать ей упасть, но...

В последний раз хлопнула давно уже сгнившая дубовая дверь, которая в неком подобии любезности открылась под тяжестью тела Катрин и сразу же закрылась обратно, навсегда разделяя некогда самых близких людей. Незаметно для самого себя Авантюрин тихо хмыкнул, отметив сходство двери с этой женщиной: такая же гнилая и убогая.

Мужчина стоял в ступоре, смотря на уже закрытые двери, через которые только что вылетело тело его некогда возлюбленной прямо в руки правосудия. Снаружи слышались крики группы захвата, хватающих вооруженную монахиню. В голове раз за разом прокручивалась эта сцена с огромной скоростью. Пальцы подрагивали точно так же, как в те моменты, когда он ставил на кон свою жизнь, в итоге вновь и вновь испытывая удачу. Авантюрин поджал губы, стараясь держать эмоции под контролем, в её руке был подаренный им кинжал, выкованный лучшим мастером Сяньчжоу на её день рождения. Тоскливо. Мерзко. Противно. Снова и снова думает об этом, с горечью радовался, что она не воспользовалась шансом на побег, что он дал ей, кидая кость по собственной технике.

Да, это верно.

Да, это правильно.

— Стоило бороться за жизнь сильнее, Катрин, или хотя бы раз в жизни поступить правильно, — мрачно усмехнулся мужчина, поправляя шляпу и обращая внимание на пол.

Только упавшая в его ноги белая вуаль навечно закрепится в сознании, когда время унесёт её образ в небытие и похоронит в закоулках изрезанной кровавыми клинками памяти.

Примечания:

Спасибо за прочтение!

Как-то случайно родилась в голове эта идея из-за песни Андрюши пиро, благодетеля и вдохновителя всех писателей, хаха.

Особенно эти строки идеально подходят:

"Но я согрел свои ладошки в огоньке её глаз бы,

Если бы не тот несчастный случай.

И Боже упаси, горит всё, и молитвы напрасны -

Грабли снова ничему не учат".

И "Нам заведомо так скучно было жить.

Соблазна нет, увы, но мы с улыбкой рады согрешить.

Мы все пусты — не виноват ни дом, ни этот город;

Просто в нас самих давно уж нету ничего Святого".