Вкус Сахары. 3. Они и мы (гет)

«А пирамиды совсем близко!» — подумала Белла, прикрывая ладонью глаза от слепящего полуденного солнца. Можно ли было предположить, что когда-нибудь она поселится там, откуда будет их видеть каждый день, и даже не на горизонте, хоть и вдалеке, — памятники великим тайнам, взирающие на людскую суету, полные презрительного молчания.

Дядя Мелвин приехал за ней, не опоздав ни на минуту. И странное дело: рядом с ним не возникло даже секундной неловкости, будто расстались они максимум год назад. Он по-прежнему был тем весёлым парнем с острым взглядом и извечной улыбкой на губах, только тёмные волосы и короткую бороду, скорее даже щетину, сильно пробила седина. Крепкий, поджарый, высокий, он был всё ещё интересным мужчиной.

— Малышка Белла! — он схватил племянницу в объятия и оторвал от пола. — Я тебя помню восьмилетней. Многие женщины с годами становятся неузнаваемыми, а ты всё та же, только подросла немножко.

— И я тебя помню, дядя, — рассмеялась Белла. Удивительно, она вдруг почувствовала себя маленькой девочкой, которую любят и балуют. Давно забытое чувство.

Дом дядюшки Мелвина, или, лучше сказать, особняк располагался на усаженной пальмами улице, ещё мало застроенной жилыми домами и нежилыми тоже. Он выглядел внушительным и достаточно большим, в нём даже был внутренний дворик с фонтаном. Больше всего Белле понравились старинные интерьеры, такие, какие она видела в гостинице «Азенет». Атмосфера в ней царила настолько сказочная, что жаль было покидать это восхитительное гнездышко. И она ужасно обрадовалась, что и дядин дом ничуть не современнее.

Ещё более её удивила душевная теплота, с какой к ней отнеслись родственники, — казалось бы, совершенно незнакомые люди. Жена дяди Мелвина, госпожа Нуайма, красивая мулатка, похоже, имела нубийцев в роду. Она вела себя приветливо и притом очень спокойно и сдержанно, но в отсутствии родственного чувства её никак нельзя было бы упрекнуть.

— Хорошо, что ты дала знать о себе, дочка. Мы волновались, что от тебя нет вестей, — сказала тётя, поприветствовав племянницу мужа. — А твой брат? Он присоединится к нам позже?

— Алекс… недавно погиб, — преодолев мучительное душевное сопротивление, ответила Белла, молясь, чтобы не пришлось вдаваться в подробности. Ей пришлось сцепить руки за спиной, чтобы удержать нервную дрожь, охватившую её при упоминании о брате.

— Какое несчастье! Да, всё в руках Аллаха: и жизнь, и смерть. Он лучше знает, что ниспослать нам.

У дяди и тети имелось трое детей: два старших сына и дочь. Самиру было двадцать семь, он получил хорошее образование и занимался проектированием домов промышленно-гражданского назначения. Он был очень похож на свою мать — жгучий брюнет с удлинённым лицом, соболиными бровями вразлет, прямым аккуратным носом и, как у всех арабов, рельефно выписанными губами. От отца ему достались глаза — синевато-зеленые, яркие, будто подсвеченные изнутри. Он не был мулатом, но нубийские черты всё равно проявлялись.

Джемиль, моложе на два года, пожалуй, чуть больше походил на своего отца. Внешность он имел совсем арабскую и выглядел как принц из сказок «Тысячи и одной ночи»: светлая кожа, красивые светло-зеленые волчьи глаза, роскошные брови, точеный нос, соблазнительные губы. В отличие от Самира, как многие арабы, как и Орхан, он носил короткую бороду и волосы до плеч, которые у него были гораздо светлее, чем у брата. Джемиль учился на врача и был пока что интерном, но подающим большие надежды.

Оба молодых человека произвели на Беллу большое впечатление. Надо же, какие красивые люди в этой семье! В них обоих можно влюбиться до сумасшествия. Она искренне порадовалась тому, что её сердце несвободно. «Ох, как несвободно!» — с готовностью напомнило оно. Стоило вспомнить об Орхане, как оно, это сердце, стало походить на подтаявшее мороженое — вот-вот потечёт!

Кузены проявили хорошие манеры. Во всяком случае, внешне. Несмотря на почтительное обхождение, Белла ловила на себе чисто мужские оценивающие взгляды, чувствовалось, что это поколение уже совсем иное и более эмансипированное и раскованное, нежели предыдущее. «Забавно, — подумала Белла. — Они называют меня сестрой, но смотрят как мужчины. Что это — гормоны на жаре проявляются так активно или это чисто волчья сексуальность?».

Время было обеденное, и они перед трапезой впятером сидели в гостиной.

— Суат вот-вот вернётся из университета. Давайте подождем её, — предложила тётка. Вот они и ждали, ведя вполне светскую беседу.

— Изабелла — очень красивое имя, — заметила госпожа Нуайма, очевидно, чтобы заполнить паузу.

Белла задумалась.

— Да. Имя-герб. Имя-эталон. Оно для светских раутов и для того чтобы быть представленной королеве. К нему нужны платье на кринолине и роскошные украшения, чтобы не стыдиться прочей собственной ничтожности. Хотя у некоторых скорее появляется ассоциация с сортом винограда. Поэтому в обычной жизни я предпочитаю быть просто Беллой.

Мелвин, сидевший рядом, засмеялся и обнял её за плечи.

— Твой отец знал, что ты оценишь юмор. К примеру, с имечком Файоннагуала или Сиибхфхайонн ты бы не знала, что делать.

— Согласна. По сравнению с этими гигантами Изабелла Шеннон Данн звучит вполне безобидно.

— А что значит имя Шеннон, сестрица Белла? — спросил Джемиль, устремив на кузину лукавый взгляд.

— Так называется река в Ирландии, на берегу которой я родилась.

— Где живёт твой отец? — продолжила расспросы Нуайма.

— Последние двадцать лет папа жил в США. Он давно умер. Вторая жена отца — Кейтлин, мать Алекса — всё ещё живёт в Америке. У неё там бизнес.

— А твоя мать?

— Да, красавица Блэйтин… — мечтательно вздохнул Мелвин. — Как она?

— Мама осталась в Ирландии, в глуши, в родной деревушке, окруженной лесами и полями. Её не выманишь в большие города.

— Тебе говорили, что ты очень на неё похожа?

— Да, папа часто говорил это.

— Есть у тебя муж, дети? — Нуайма, видимо, твёрдо вознамерилась выяснить, из какой семьи новоявленная племянница.

— Нет.

— Жених?

— Нет.

Белла не сочла, что покривила душой. Орхан сказал о своей любви, но предложения он не сделал и, возможно, не сделает никогда.

— Это мы исправим, — улыбнулся дядюшка.

— Давно ли ты приехала в Египет? — спросила госпожа Нуайма.

— Мы прилетели чуть больше недели назад, — ответила Белла, опять внутренне сжимаясь в комок. — По срочному делу…

Тётка, потянувшись к Белле, деликатно взяла её руки в свои.

— Ты сказала, что твой брат недавно погиб. Его похоронили здесь, на Каирском кладбище?

— Нет, тётя. Его тело кремировано. Завтра наши друзья повезут прах Алекса в домой, в Ирландию, и передадут его вдове и сыновьям.

— Кремировано… — перевернулась Нуайма. — Как страшно!

— Он этого хотел.

Но тут дядя поспешил переменить тему.

— У нас будет время поговорить об этом.

В это время вернулась домой Суат. В отличие от красавцев братьев она не получила красоту от матери и её предков. При вполне посредственной внешности разве что глаза, голубовато-зелёные, с золотистыми искорками, составляли резкий контраст с её чёрными волосами. На вид ей было лет шестнадцать, хотя, как и все волчицы, она выглядела несколько моложе своих лет.

Скользнув по незнакомке любопытным взглядом, Суат обернулась к родителям. Мать, вставая с дивана, привлекла девушку к себе.

— Суат, поздоровайся со своей двоюродной сестрой. Это Белла.

— Старшая сестра! — Суат мило улыбнулась.

— Здравствуй, Суат, — Белла тоже ответила дружелюбной улыбкой. — Приятно познакомиться.

— Ну, а теперь обедать! — распорядился Мелвин.

Всё то время, что уже провела здесь, Белла изо всех сил старалась не обращать внимания на роскошь этого дома. Потому что всё, чего ей хотелось здесь, — это разрыдаться. Культурный шок — состояние жестокое. Она уговаривала себя, что ещё будет время побродить по огромному особняку. И лучше всего одной. Нет, гостиница «Азенет», хоть и невероятно уютная, а всё же гораздо скромнее. Откуда у дяди такое невероятное богатство? Это же не дом, а дворец султана! Тадж Махал какой-то, честное слово!

— Дочка, если ты захочешь перед трапезой переодеться с дороги — я провожу тебя в твою комнату, — понизив голос, любезно проговорила тётка по дороге в столовую.

— Боюсь, мне не во что переодеться пока, — развела руками Белла. — У меня с собой только джинсы и рубашка. Это то, что было на мне, когда нас буквально вырвали из дома по… по сверхважному делу.

— Ничего. Возьми сегодня что-нибудь из моих вещей, — успокоила её Нуайма. — А завтра утром мы поедем по магазинам, и ты сможешь купить себе всё необходимое.

Столовая разбила вдребезги все стереотипы Беллы. Обычно под столовой понимают место с большим столом, накрытым белой скатертью, с расставленными вокруг стульями, и заседание в ней всегда эдакое торжественное. Обычно во всех западных домах так и бывает. А тут…

— Это столовая только для членов семьи, — заявил дядя, втягивая племянницу за плечи в небольшую комнату.

Стены в ней были окрашены в неравномерный серо-зеленый цвет и чем-то очень напоминали фрески. С трёх сторон по периметру комнаты тянулся плюшевый диван однотонного сливового цвета, а к его спинкам были прислонены декоративные подушки с чу́дными восточными узорами — синие, розовые, зелёные, бежевые… В центре, окруженный диваном с трёх сторон, стоял стол из светлого дерева. Он был бы прямоугольным, но со срезанными углами смотрелся куда гармоничнее. На стенах по бокам висели керамические блюда, расписанные под мандалы. Люстра в несколько светильников и брат в углах столовой были выполнены из белого картона, усеянного кружевом вырезанных узоров. А створки раздвижной двери повторяли вырезанные узоры светильников.

Белла застыла на пороге, разглядывая всё это великолепие. Тут не было ничего лишнего, всё к месту и по назначению.

— Входи, милая, — подтолкнул дядя Мелвин. — Здесь мы едим, когда у нас нет гостей. Это место только для своих.

— А гости бывают часто? — спросила Белла. Не потому что действительно хотела знать, просто вопрос сам вертелся на языке.

— Частенько. У нас много друзей.

Оборотница села на диван у торцевой части стола. Интересно. Значит, её уже считают своей, членом семьи, раз привели сюда? Ещё интереснее то, что обычно поверхность обеденного стола расположена на уровне локтей, а этот стол скорее журнальный. Значит, тарелку придётся держать в руках.

— Так не годится, — заметил Самир, усаживаясь напротив неё. — Надо показать сестрице весь дом.

— Конечно, — согласно кивнула мать. — После обеда мы с Суат тебе всё покажем, дочка.

— А нас в компанию не принимаете, значит? — стрельнул глазами Джемиль, устраиваясь рядом с братом.

— А вас-то зачем? — бойко отозвалась Суат. — Вы, что же, дома не знаете? Заблудитесь, если не провести экскурсию?

— Ну, всё может случиться, — усмехнулся Джемиль. — Можно ночью и забрести не туда.

«Надо на ночь дверь запереть! — подумала Белла. — Надеюсь, в здешних дверях есть замки». С другой стороны, чего пугаться! После того как она дважды побывала в полном ужасов Запечатанном городе и вырвалась из него живой и невредимой, стоит ли бояться собственных кузенов? И Алекс бы вырвался, кабы не Мэллори… Нет, нельзя думать об этом сейчас!

Хозяева наперебой принялись угощать новую родственницу. Служанка трижды приходила с подносом, уставленным разнообразными блюдами. Как объяснили Белле, на сегодняшний обед приготовили блюда всех трёх кулинарных традиций, обычных в Египте. Первая и самая древняя — традиционная кухня долины Нила, истоки которой зародились ещё во времена фараонов и пирамид. Для нее характерно обилие мучных блюд и выпечка хлеба, который ещё со времён фараонов был основой рациона египтян. Вторая — арабская кухня (в VII веке Египет был завоёван арабами, что наложило отпечаток на формирование пищевой культуры), из которой заимствованы рыбные блюда. Третья — кухня Османской империи, под власть которой Египет попал в XVI веке. Из Турции пришли разнообразные мясные блюда, подобные кебабам, а также восточные сладости.

Как и в любой незнакомой среде, не обошлось без казусов. Белла не знала, смеяться или удивляться, когда ей сообщили, что здесь не будет ни ложек, ни вилок, ни даже ножей — традиционных столовых приборов европейцев и американцев. Нет бамбуковых палочек, какими пользуются китайцы и японцы. Арабы, оказывается, едят руками. Вот как, интересно, есть традиционный чечевичный суп? А с помощью пшеничной лепешки. Так же, зачерпывая кусочками лепёшки, пришлось есть кошари — блюдо, представляющее собой смесь из вареных макарон, обжаренного риса со специями, перемешанного с чечевицей, политую томатным соусом и сверху сдобренную жареным луком и нутом. Это было очень вкусно. Рыба, жареная гриль, с помидорами и сладким перцем, тоже пришлась ей по вкусу.

— Попробуй курицу под гранатовым соком, — предложила Суат, подставляя новое блюдо.

От мяса Белла со всей возможной деликатностью отказалась, объяснив, что с детских лет вегетарианка. Сотрапезники смотрели на неё с изумлением.

— Как это? — не понял дядюшка. — Ты волк, но не ешь мяса?

— А как же охота? — не удержался от вопроса Самир.

Белле понадобилось несколько секунд собраться с мыслями, чтобы растолковать им то, что у неё самой никогда сомнений не вызывало.

— Однажды в детстве я видела, как забивали свинью на мясо, — наконец ответила она. — С тех пор не могу. По сей день это мой ночной кошмар номер один.

Касательно свиньи ни у кого возражений не было, и она прекрасно знала, почему: для мусульман свинина — строжайшее табу.

— Но, кроме свиней, есть и другие животные… — намекнула Нуайма, сверкнув глазами, похожими на роскошные чёрные жемчужины.

— И они все хотят жить, как и та несчастная свинья. И все осознают, что их хотят убить. И им страшно, больно и ничего не понятно, потому что это с ними делают те, кому они доверяли. Лучше уж охотиться — животное, по крайней мере, тогда хотя бы может убежать или обороняться. Кроме того, поедание мяса ещё не делает волка волком.

— Это верно, — согласился Джемиль.

«А тут, в пустыне, на кого, прости господи, охотиться? — подумала она с досадой. — На змей и шакалов?».

— Простите, что испортила вам аппетит, — сочла нужным извиниться Белла.

— Ты не испортила. Тема неприятная, да, но мы же сами её затронули, — пожал плечами Мелвин.

— А когда ты перекидываешься, сестра? — поднял на неё глаза Самир.

Белла аж вздрогнула. Взгляд у старшего кузена был какой-то пугающий. В сравнении с чёрными, как ночь, бровями, зелено-голубые радужки глаз казались слишком светлыми, от этого мерещилось, что зрачками, как спицами, он пронзает душу того, на кого смотрит. Пожалуй, у них с Ноа есть нечто общее.

— Когда придётся, — опомнившись, ответила она. — А вы?

— Раз в неделю мы уходим за город. Туда, к пирамидам, — Суат махнула рукой в сторону. — Там хорошо и людей не бывает. Можно вдоволь побегать на четырёх лапах. Завтра как раз такой день.

— Хочешь — присоединяйся! — весело подмигнул Джемиль.

— Веди себя прилично, сын мой! — одернула его мать. — Прости его, дочка. Молодежь нынче совсем распустилась. Но Джемиль прав: если решишь пойти с нами, мы будем рады.

«Знали бы вы, до какой степени эта молодежь распустилась в моём времени!» — чуть не ляпнула Белла, но вовремя прикусила язык.

Принесли шербет и сладости: пирог Фытыр, Махалабею (египетский молочный крем) и египетские конфеты из фиников.

Появившаяся в дверях молоденькая востроглазая девушка-служанка затараторила:

— Старший господин, вам звонят!

— Ты спросила, кто? — строго поинтересовался дядя Мелвин.

— Этот человек представился как господин Махмуд Камаль.

— О!

На лице дядюшки появилась задумчивая улыбка. Он извинился перед домашними и вышел.

Белла сделала готок шербета из своего стакана. Раньше она терпеть не могла чай из каркаде. Но здесь лепестки суданской розы были основой и только одним из компонентов. Она не могла бы точно перечислить все остальные, но, судя по вкусу и аромату, в напиток было добавлено много фруктов и специи.

— Что? Почему вы на меня так смотрите? — внезапно она осознала, что все оставшиеся разглядывают её, явно чего-то ожидая.

Суат хихикнула.

— Думаю, мы хотим услышать, почему ты до сих пор не замужем. Это… довольно неприлично — в таком возрасте.

«О господи! Что за отсталые взгляды... Быть женщиной — не повод и не основание, чтобы выйти замуж и стать курицей-наседкой!».

— Я вдова, — выдала Белла неубиенный козырь и разом сделала дальнейшие намеки и пересуды невозможными.

Родственники озадаченно переглянулись.

— Прости нам это любопытство, милая, — извинилась тётя с невесёлой улыбкой. — К Суат посватался молодой человек, и, кажется, ни о чем другом она думать сейчас не может.

— Всё в порядке, — Белла кивнула и неожиданно снова встретилась глазами со старшим кузеном. Интересно, выглядел бы он так же привлекательно без своей тщательно триммингованной двухдневной щетины? Прежде ей не нравились мужчины с растительностью на лице. Белла находила это нечистоплотным и вообще уродским. Но вон же — в этой стране, похоже, почти все носят бороду либо только усы. И никого это не уродует! А Орхана так она и вообще не мыслила другим и была бы резко против, вздумай он сменить иммидж.

Ей вспомнился отрывок из любимого романа:

"— У меня есть борода, — благодушно улыбнулся доктор Монтегю. — Моей жене, — сообщил он, — нравятся бороды. А многим другим женщинам — нет. Чисто выбритый мужчина — не в обиду вам будет сказано, мой мальчик, — по словам моей жены, выглядит не до конца одетым». ⁽¹⁾

Да, наверное, так себя чувствуют арабы в гладко выбритом состоянии — не до конца одетыми.

— Ну, что, идём осматривать дом? — неугомонная Суат вскочила на ноги.

1) Ширли Джексон. Призрак дома на холме

Вернуться к тексту

— Как ты можешь говорить мне такое? — горечь, прозвучавшая в голосе деда, расстроила Орхана. — Ты, моя надежда, моя гордость, заявляешь мне, что собираешься опозорить себя и всю семью, связавшись с иноземной женщиной? С той, для кого имя Аллаха нашего ничего не значит?! Кто после этого возьмёт в жены Навару? Кто отдаст руку своей дочери Рахману? Об этом ты подумал?!

— Моё сердце — для неё. Всё, что есть во мне, я смогу доверить ей одной.

— Мало ли девушек вокруг — скромных, добропорядочных, богобоязненных?

— Может, и немало. Но таких, как она, нет. Если женщина честна и носит в душе Бога, то какая разница, как она Его называет? Не забудь, что Коран с большим уважением и неоднократно отзывается о людях Писания. Наши религиозные убеждения схожи — и тем, что мы верим в единого Бога, и правилами выполнения его законов, ведь они практически одинаковые. А разве не те же их семь заповедей Божьих прописаны в Священной Книге мусульман? Вся разница только в том, как выполняются священные молитвы и выдерживаются посты, но это в большей степени обусловлено религиозными традициями, а обряды, совершаемые в разных религиях, придуманы не Богом, а людьми, хоть и по его заветам.

Махмуд-бей надолго замолчал.

Разговор начался такой приятной новостью: отсутствовавший две недели старший внук наконец-то объявил, что хочет жениться! Давно уж пора, сорок лет — отличный возраст, когда вопрос о создании семьи решается осознанно. Конечно, должность военачальника «Сотни» оставляет мало свободного времени, но ведь брак и продолжение рода — это богоугодное и необходимое дело. Каждый мужчина должен выбрать свою женщину и оставить после себя потомство.

Но едва дед заикнулся о том, что в скором времени на правах старшего в семье (заместо отца), как установлено традициями, подыщет внуку подходящую невесту, Орхан огорошил его тем, что невеста уже имеется, и какая — европейка! Какое бесчестие! Ну, хоть не язычница!

— Наши женщины знают, как быть любящими, верными и достойными жёнами. А что знают об этом те, из стран, где имя Бога ежеминутно поминают всуе, где, не стыдясь, открывают мужчинам не только лица и завлекают их безудержным кокетством?

Орхан, ни разу не заметивший в Белле никакого кокетства, не слышавший пустого упоминания имени Бога, иначе как в молитве, и видевший её без одежды исключительно по воле Осириса, явившегося ему свою посланницу, был изумлен речами деда. Но потом решил о том, что тот попросту ни разу не видел Беллу. Легко судить тех, кого не знаешь.

— То, что Белла родилась и выросла в другой стране и принадлежит другой вере, не делает её дурным человеком и падшей женщиной.

— Разумеется, нет. Но так установлено: брать в жены единоверок, и не нам нарушать обычаи предков.

— Я не знаю, поймешь ли ты мои слова, но постараюсь объяснить, — сотник стоял у окна, разглядывая погруженную в предвечерние тени сонную узкую улицу и не видя её. — Ты мо́жешь найти мне жену, но она будет лишь лицом дома, но не его душой. Она будет удовлетворять своего мужа и не знать его любви и уважения. Она будет хозяйкой холодных камней, а не семейного очага. Она постарается создать уют и согреть дом, но не сможет защитить его и не будет знать, что делать в час беды. Потеряв мужа, она не сможет вырастить сильных детей. Она станет украшением дома, но никогда не сможет быть другом, единомышленником и соратником для своего мужчины. Кого бы выбрал себе ты сам: бесполезную, изнеженную красавицу или женщину, прошедшую с тобой плечом к плечу через огненную бездну без стонов и жалоб, спасая тебе жизнь и бесстрашно шагая вперёд до самого конца?

Слова Орхана несколько поколебали уверенность Махмуда в праведности его гнева. Конечно, если рассматривать вопрос с такого ракурса, то, бесспорно, это справедливые доводы и возразить тут нечего. И всё же, всё же…

— Но от вас отвернутся обе семьи… И общество правоверных!

— Кто отвернётся? — Орхан резко повернулся к деду. — Семья Беллы? Я так не думаю. Ты?

— Нет, конечно…

— Или ты? — он посмотрел на молчавшую сестру.

— Что ты, братец! — попятилась девушка. — Кого ты приведешь в свой дом женой, ту я и буду любить как старшую сестру.

— Или ты? — Орхан бросил взгляд на младшего брата, притаившегося в уголке. Мальчишка потряс головой. — О каком обществе ты говоришь, дедушка? О тех, кто состоит в «Сотне»? Личная преданность — это хорошо, но они служат не мне, а своей Родине и за службу получают жалование.

И опять Махмуд-бей не мог опровергнуть доводы Орхана. Как бы там ни было, Орхан, похоже, полностью уверен в своем выборе. Будь он зелёным юнцом, дед решил бы этот вопрос по-своему. Но как решать за взрослого человека? Тем более что, благодаря ему, многие годы семья ни в чем не знала нужды. Возможно, он и прав: станет ли наугад выбранная барышня настоящей подругой и спутницей своему мужчине? Той, кому можно доверить самое сокровенное и дорогое? Истинный дом там, где тебя ждёт любимая всем твоим существом, а не та, которую выбрали холодная выгода и бестрепетный расчёт.

— На что ты готов ради своей любви? — тихим голосом спросил господин Махмуд, напоследок понадеявшись, что, задав правильный вопрос, таки сумеет заставить внука ещё раз задуматься над будущим. Твёрдый спокойный ответ лишил его и этой иллюзии:

— На всё.

— А… из какой она семьи? — помедлив, поинтересовался старик, потихоньку сдавая позиции.

— Белла племянница Мелвин-бея. Ты его знаешь.

— Знаю, да. Достойный человек. Раз такое дело, пожалуй, надо бы возобновить знакомство…

Дом был невероятен. Наверное, подобное жилище вполне достойно Гарун аль Рашида. Такой особняк стоит несметной суммы денег, и Белла всё раздумывала над тем, чем таким занимается дядя, что приносит ему столь баснословные доходы. Она пробовала расспросить об этом тетю, но та только сделала большие глаза: «Что ты, милая! Разве можно спрашивать мужчину о его делах!». Да, подумала Белла, лучше всего быть овцой: щипать себе травку, плодиться и ни о чем не думать. Интересно, а знают ли тетушка и её дочка, что овца, защищая своего ягненка, способна до смерти забить большую охотничью собаку, в которой видит угрозу малышу? Белла своими глазами видела такое в детстве, иначе тоже не поверила бы. Вот тебе и овца.

Здесь всё поражало воображение. В особенности то, как соседствовали арабские и египетские мотивы в интерьерах. Не совмещались, а именно соседствовали. Сердце каждый раз замирало при переходе из одного помещения в другое.

К примеру внутренний дворик, весь целиком выложенный белым и черно-белым узорчатым кафелем. Пол вокруг фонтанчика и небольшого бассейна был уставлен стилизованными под старину белыми фонариками с ажурными металлическими решётками. На стене, сплошной до крыши третьего этажа, была выложена тончайшая мозаика из кафельных узорных плиток — арабская цветочная мандала. А в огромных глиняных неглазурованных кувшинах с узкими горловинами росло несколько пальм в качестве комнатных растений. Над дверями комнат, выходившими на балкон, были имитированы арки в виде куполов. По вечернему времени дворик освещался также хрустальной люстрой и несколькими бра, а у воды стояли два кресла. Наверное, здесь хорошо любоваться звёздами. И дождя никто не боится — всем ведь известно, что дождь в Египте бывает самое частое раз в году, а то и вообще не случается.

Белле очень понравилось условное деление особняка на мужскую, женскую и общую части. Это было логично и удобно. Тётка пояснила, что наличие женской части позволяет дамам заниматься своими делами, когда к мужчинам приходят их гости, и не надевать хиджаб, кроме того, иметь своё пространство вообще очень удобно, уютно и можно обустроить как угодно.

Сначала ей показали именно эту часть. Помимо комнат обитательниц, здесь были женская гостиная, столовая, музыкальная комната и библиотека, а также ванная. Все эти помещения были отделаны с поистине дворцовым великолепием: длинные диваны в три секции — по периметру комнат, подушки, кресла, софы и пуфики, обитые плюшем и шёлком «огуречных» узоров, кофейные столики явно ручной работы — круглые, с ажурными краями, направленными вниз, в отличие от английских, сверкающие полы, устланые дивными коврами, на стенах мозаичная плитка, кафельные панели и обои из плотного шелка, куполообразные дверные проемы… «Наверное, трудно быть несчастными, живя в таком раю», — заметила про себя Белла.

В ванной комнате её поразил деревянный резной навес — прямо над самой ванной — и витражные окна. А спальня, которую отвели ей, вообще показалась самой уютной на свете. Белла никогда бы не подумала, что это настолько удачное решение — поставить широкую прямоугольную кровать в угол не вдоль стены, а по диагонали, ногами к двери. Спальня была декорирована в египетском стиле: в изножии кровати стоял удивительный красный сундук — красный, с чёрной и золотой отделкой, украшенный маской фараона Тутанхамона и объёмными фигурками персонажей египетской мифологии.

В целом, комната, хоть и небольшая, казалась просторной из-за деревянного блестящего паркета, трёх окон по бокам кровати — двух сдвоенных и одного одиночного. Мебели в ней было мало: высокий узкоий комод, напольная ваза под жёлтый оникс, узкий прикроватный столик с лампой для чтения, довольно массивный туалетный столик с зеркалом в резной деревянной раме, настенное зеркало, обрамленное золотистым металлом, стенной шкаф, кресло и несколько пальм с веерными листьями в больших керамических сосудах-бутылях. А ещё из комнаты можно было выйти на балкон и посидеть в кресле на прохладном воздухе. Белла чуть не запищала от восторга, потому что отсюда было хорошо видно пирамиды. Ей так понравилось новое жилище, что и уходить не хотелось. Это не комната, а покои царевны!

Мужская часть дома, в общем-то, была похожа на женскую, разве что тут куда сильнее был сделан акцент на Египет как страну фараонов. Например, в мужской гостиной все стены, освещаемые неярким рассеянным светом малоприметных бра, были исписаны древними символами, а красные подушки на диване, несколько предметов декора, копия саркофага Тутанхамона и стол со стеклянной столешницей и расписного золотистого металла массивной «ногой» из трёх голов некоего фараона, делали эту гостиную похожей на часть гробницы в Долине Царей. Это выглядело очень впечатляюще.

День угасал, когда дамы вышли в сад. Дом стоял на пока что мало застроенной улице крайним, и между соседскими участками было ещё очень много места. Сад за домом был небольшим, примерно в двадцать квадратных метров. И он тоже был совсем не таким, какие Белла видела раньше. Его ограждали стены высотой в два этажа, увитые плющом и вьющимися розами. Глициния и жакаранда прятались по углам, словно феи с волшебными палочками, готовые творить чудеса. Посредине садика — прудик и несколько статуй. А вокруг — россыпь цветов: желтых, розовых, голубых, белых… Были ещё деревянные качели на толстых канатах и беседка с диванчиком, вся увитая снаружи какими-то лианами с нежными сиреневыми и белыми цветами.

— Здесь восхитительно! — воскликнула Белла. — Настоящий «Таинственный сад»⁽¹⁾!

— Да, у нас здесь хорошо… — улыбнулась Нуайма.

К ужину ожидались гости — некие Адель и Ахмет Саллах. При их упоминании Суат стыдливо (и, как полагала Белла, абсолютно неискренне) опускала глаза, из чего можно было сделать вывод, что один из них — её жених. К этим гостям прилагалась госпожа Шарифа, очевидно, мать.

Дамы ушли готовиться к приёму гостей, а Белла решила насладиться тишиной садика и отсутствием шума от непроезжающих мимо машин. Хорошо, когда дом — последний на улице, тогда кажется, что здесь край света.

Она оставила книгу в беседке и пошла полюбоваться чудными цветами, когда вернулась тётка со стаканом в руке. Жидкость в стакане была оранжевого цвета и, судя по виду, довольно густая.

— Ты, наверное, хочешь пить, дочка. Попробуй — это очень вкусно.

— Спасибо, тётя, — смутилась Белла. — Вы так добры… Не стоило утруждать себя.

— Ради кого же и утруждать себя, как не ради дорогих людей?

К ним вышел Мелвин, пребывавший всё в том же задумчивом настроении.

— Что хотел господин Камаль? — спросила Нуайма, судя по всему, её этот вопрос занимал весь последний час.

— Не знаю, дорогая. Важные дела ведь по телефону не обсуждают. Он попросил о встрече.

— Как ты думаешь, зачем?

— Не знаю. Возможно, хочет намекнуть мне, что у него внучка на выданье, а у нас двое сыновей не женаты.

— Может быть, — кивнула Нуайма. — Но ведь обычно невесту выбирает семья жениха… Когда он придёт?

— Я пригласил его завтра на обед. Постарайся, чтобы ему понравилось.

— Конечно.

Тётка ушла в дом, а дядя присел на скамейку рядом с Беллой. Некоторое время оба молчали. Белле сказать было нечего, и так слишком многое навалилось и требовало обдумывания. А Мелвин, очевидно, собирался с мыслями. И Белла была не настолько глупа, чтобы думать, что всё и так ясно и её ни о чем не станут расспрашивать.

— Расскажи мне о моём брате.

Белла не могла сказать, что не ожидала этого вопроса, но он определённо застал её врасплох.

— Если я не ошибаюсь, ты исчез в 1987-м. Как сквозь землю провалился. Папа не знал, где тебя искать, использовал все свои каналы, чтобы узнать о тебе хоть что-нибудь. Но твои данные сразу засекретили и запретили розыск на самом высоком уровне. Папа очень горевал…

— Бедняга… Я ведь даже попрощаться не успел.

— Вскоре после этого этого отца перевели из ФБР в Секретную службу начальником ещё более секретного подразделения под названием «Ловцы»…

— Охотники на нечисть? — изумился Мелвин.

— Они самые. Регенты сочли, что вервольф в ФБР — пустая трата драгоценного ресурса.

— Занятно. И что он?

— Папе там понравилось, он говорил, что наконец-то смог реализовать себя. Он ведь в «Ловцах» был не один такой. Были и другие со способностями.

— Ты сказала, что он давно умер.

— Да, в 2001-м.

— Как это было?

— Мантикора. Мы ловили её все вместе. Она убила семерых из нас, включая папу. После этого нас с Алексом моментально перевели в Хранилище 13.

— Миссис Фредерик озаботилась?

— Ага.

— И, конечно, не спросила вашего согласия.

— Не спросила.

— А твоя мать?

— Мама осталась в родной глуши. Она же деревенская ведьма и принадлежит тому месту, а место — ей. А быть ведьмой — значит быть там. Её почитают и побаиваются. Всё, что ей нужно, — леса, поля и озёра своей округи.

— А ты — нет? Не такая?

— Я жила с мамой до восьми лет, пока она надеялась, что во мне больше ведьмы, чем волка. Но когда поняла, что всё как раз наоборот, позволила отцу забрать меня. У них ведь так ничего и не вышло, только один момент страсти.

— Да уж, я и то удивлялся: что общего у вервольфов и ведьм?

— Папа тебя не знакомил тебя с Кейтлин?

— Думаю, он не успел.

— Он встретил её в Эдинбурге через три года после моего рождения, а ещё через год родился Алекс.

— Она шотландка?

— Да. Представляешь, она из дальней-предальней ветви клана Данбар. Седьмая вода на киселе, но всё же.

— От Чёрной Агнесс?

— Да.

— Ух ты… — Мелвин одобрительно усмехнулся. — Волчица?

— Да. В этот раз отец не ошибся.

Дядя ласково обнял Беллу за плечи.

— Он не считал любовь к твоей матери ошибкой, девочка. И ни о чем не жалел.

— Откуда ты знаешь?

— Джо сказал мне однажды: Блэйтин открыла ему другую грань мира, благодаря ей он узнал, что такое жизнь, и что есть смерть, и в чём они. Вместе они узнавали мир с той стороны, о какой не может рассказать ни один учитель. Им хватило ума расстаться ровно в тот миг, когда было должно. И потому между ними не было банальной вражды. Твой отец любил её. И любил тебя — дитя счастливой любви.

— Счастливой? Она сгорела как фейерверк.

— Счастливая любовь не обязательно бывает долгой, милая. Жизнь — это не череда дней, это — мгновения.

Гости приехали немного раньше намеченного времени. Ужин подавался в восемь часов, когда окончательно спадала жара и мир остывал.

Мужчины ушли обсуждать дела, а дамы расположились в женской гостиной. Беллу нарядили в длинное платье цвета беж. Ничего особенного, но и не плохо. Мадам Шарифа (так здесь уважительно обращаются к замужним женщинам) благожелательно смотрела на Суат, изо всех сил изображавшую из себя скромницу, а вот племянница хозяина дома ей совсем не понравилась. Наверное, потому что у её сопровождавших, точно оказавшихся мужем и сыном, глаза аж заблестели при виде белокожей иностранки.

«Забавно, — думала Белла, сидя в углу дивана и разглядывая нарядных дам. — Люди Востока всегда так вежливы. Отчего же эта мадам еле сдерживает яд в мой адрес? Чем я-то ей не угодила? Чай не собираюсь замуж за её сынка, а её муж не нужен даже за всю королевскую сокровищницу».

Она бы предпочла остаться в саду или уйти в свою комнату, но тётя сказала, что это невежливо. Хотя Белле казалось, что ещё более невежливо заявить племяннице хозяйки, что, увы, это прекрасное платье совершенно не подходит к рыжим волосам, для него надобно иметь чёрные… Или что её духи в точности такие, какими пользовалась ещё бабушка мадам Шарифы. Белла изо всех сил постаралась не нагрубить гостье в ответ и вслух поздравила себя и пресловутую бабушку с прекрасным вкусом.

Когда подали ужин и все перешли в столовую для приема гостей, Белла обнаружила, что ей придётся сидеть как раз напротив этой неприятной особы. По левую руку от хозяина дома сидели Белла, Самир, Суат и Джемиль. По правую — мадам Шарифа, господин Ахмет, отец жениха, и молодой господин Адель. Нуайма восседала напротив своего мужа, как и полагается жене главы семейства.

Перед началом трапезы дядя Мелвин объявил, что мужчинам удалось обсудить все пункты брачного договора, достичь необходимого взаимопонимания, и теперь можно назначить дату официальной помолвки. И это тема для следующей встречи.

Семьи шумно возрадовались предстоящему празднику и приятным свадебным хлопотам. Белла, которая понятия не имела, каким образом тут случается заключение браков, смотрела во все глаза.

— Суат ужасно довольна, — тихо заметил Самир, чуть наклоняясь к кузине.

— Похоже. Они любят друг друга?

— Не знаю. Главное, что они друг другу подходят и отца устраивает финансовое положение Аделя.

— Отца? Не понимаю… — озадачилась Белла. — Почему этот вопрос решают родители, а не сами молодые?

— Ну как же! Дело отца невесты — устроить дочь наилучшим образом. У вас разве не так?

«У нас — когда? — хотелось спросить Белле. Сейчас или в двадцать первом веке?».

— У на́с, если жених и невеста достаточно взрослые, чтобы создать семью, то они же должны найти средства, чтобы эту семью обеспечить. Родители здесь не причём.

— Хм, необычная точка зрения.

— Я бы сказала, практичная. У нас никто рано в брак не вступает. Люди понимают, что не стоят ещё на ногах достаточно твёрдо, чтобы взять на себя такое обязательство. Многие женщины работают, даже будучи замужем, и это не считается чем-то зазорным. А дети быстро покидают родительское гнездо.

— Сколько лет было тебе, когда ты покинула родительское гнездо? — усмехнулся Самир.

«Хитрый лисонька. Уж больно много хочешь знать!» — Белла мысленно показала ему язык, а вслух ушла от ответа:

— Я с восемнадцати лет работаю на госслужбе.

— Все хотят быть счастливыми. Может быть, однажды и ты тоже захочешь.

1) Френсис Элиза Бёрнетт. Таинственный сад (1911 г.)

Вернуться к тексту

Сразу после ужина Белла извинилась и, сославшись на усталость, ушла к себе. Невыносимо долгий день всё не кончался, хотя, по логике вещей, не мог же быть по-настоящему бесконечным?

На улице темнело, и она выбралась на балкон, чтобы подумать, окинуть взглядом прошедший день. Слишком много всего. Слишком быстро.

Наконец-то жизнь изменилась. За последнее десятилетие в существовании Беллы не случалось ничего значимого лично для неё, сплошное застойное болото, и потихоньку она саму себя, точно старую лодку, поставила на вечный прикол. Но сегодня появилось стойкое ощущение, что старую лодку покрасили, столкнули в воду и пустили в новое рискованное плавание, будто только что построенную.

Наверное, это из-за Орхана. Его слова, его губы и руки разбередили её душу, разбудили сердце, развеяли сонный тягучий покой, посеяли смятение и тоску. Впервые в жизни Белла разрешила себе думать о нём как о любимом человеке, впервые прикоснулась к нему как к мужчине, а не как к боевому товарищу. Но значительность и краткость происшедшего между ними вызвала острое неудовлетворение. Она не успела «распробовать», а потом появился главный ингредиент влюбленности — чувство нехватки присутствия возлюбленного и желание видеть его как можно чаще и дольше.

Мучительная смесь эмоций, беспрестанно ноющий клубок в солнечном сплетении… Белла не знала, что со всем этим делать, и попыталась проанализировать их истоки. Почему Орхан сказал, что их любовь невозможна? Почему они могут видеться только при свидетелях? Может, он и в самом деле женат? Всё возможно, ведь она о нём ничего не знает. Надо держать себя в руках и не показывать чувства. Орхан о них знает, и довольно. Остальное прояснится потом, после.

Белла долго смотрела, как густые сумерки переходят в ночь, как звёзды усеивают небо над Гизой, как над долиной восходит луна — огромная, белая, словно вылепленная из сахарной пудры. Завтра… Завтра ночью они все побегут туда — к пирамидам. Это место будто заворожило её — притягивало, звало, шептало голосом вечности. Они похожи на рифы, стоящие неподвижно в волнах повседневной суеты. И Белле хотелось ухватиться за них и затормозить собственное мчание по течению.

Днём, до приезда дяди, у неё ещё оставалось немного времени. И Белла позвонила Луису на служебный телефон. Столь же коротко, как была написана записка, она пожелала счастливого пути. Проигнорировать это путешествие было нельзя, раз уж оно совершалось по воле оборотницы. Странное дело, чем покладистее и смиреннее вела себя Мэллори, тем сильнее злилась Белла. Вся эта безобразная ситуация никак не подходила к логическому завершению, она вообще не двигалась ни вперёд, ни назад. Неужто стихийница всерьёз полагает, что достаточно простого извинения и объяснений причины убийства, чтобы вернуть дружбу? С другой стороны, а что она ещё должна сделать — убиться лбом об стену? А не лучше ли разойтись в разные стороны и забыть друг о друге?

Белла улеглась в постель и, чтобы немного успокоиться и усмирить раздражение, стала вспоминать глаза Орхана — теперь их цвет казался тёплым и родным, и мерзкий клубок в сплетении перестал ныть и наполнился странным трепетом. А потом она уснула и первый раз за неделю спала без кошмарных сновидений.

14 сентября 1950 г.

Разговор за завтраком тёк лениво и, в основном, бессвязно. Самир и Мелвин готовились после кофе сразу уехать на работу, Джемиль — в клинику, а Суат, как всегда, на занятия в университет. Дома оставалась обычно только хозяйка. Да ещё Белла, которой пока что деваться было некуда.

— В газетах опять пишут о беспорядках на канале, — сообщил Джемиль, неторопливо отхлебывая чёрный несладкий кофе.

— Проклятые англичане! Когда же они уберутся к себе! — в сердцах воскликнула Нуайма.

— А что не так с англичанами? — лениво поинтересовалась Белла, наслаждавшаяся утренней прохладной внутреннего дворика и кофе со сливками и ванильным сахаром.

— Да всё то же, душа моя, — вздохнула тётка.

— А что именно? Простите, я не в курсе текущих событий.

— Ситуация на Суэцком канале, — коротко бросил Самир. — Нескончаемая наглость Великобритании.

— Военные действия закончились ещё в 1914 г., протекторат отменен в 1922-м, но фактически война за Суэцкий канал всё продолжается, — пояснил Мелвин. — По англо-египетскому договору, здесь по-прежнему находятся британские войска, Англия контролирует нашу экономику и внешнюю и внутреннюю политику. И, как это ни оскорбительно, Египет даже теперь, после Второй мировой войны, остаётся британской военной базой.

— Его Величество Фарук I крайне непопулярен у своего народа, — заметил Джемиль.

— Чем же он не угодил? — на всякий случай спросила Белла, предпочитавшая больше слушать, чем говорить. — Я слышала о том, что ваш король — монарх весьма так себе. Но чем конкретно недовольно население?

— Например, его полным пренебрежением к обязанностям главы государства, антинациональной позицией, взяточничеством его госаппарата, непомерным стремлением Его Величества к роскоши и разврату, ярым противостоянием «Вафд», — в двух словах обрисовал Джемиль политический портрет короля.

— Понятно… — оторопело отреагировала Белла. — А «Вафд» — это?..

— Партия национально-освободительного движения. Националисты. Ратуют за переход королевства к конституционной монархии.

— Ну, «Вафд» тоже не слишком расторопны. Шаг вперёд и два назад, как говорится, — Самир со стуком поставил пустую чашку на мраморную столешницу одноногого столика. — Они хотят полного контроля Египтом Суэцкого канала, но пока мало преуспели в этом.

— В общем, у всех аллергия на Великобританию, — подытожила Нуайма.

Вечерами у себя дома, после работы, Белла любила смотреть сохраненный на ноутбуке сериал «Пуаро» с великолепным Дэвидом Суше в главной роли. В одном из эпизодов этого уютнейшего сериала рассказывалось о похищении у египетского принца Фарука рубина необыкновенной ценности — украшения, созданного ещё во времена фараонов. Каждый раз, вспоминая этот эпизод, Белла слышала голос того юного царственного нахала: «Мой отец долго не проживёт… «Вафд» — это скоты!..». Правда, тогда ей казалось, что упоминается BAFTA, и непонятно было, почему этот человек считает работников Британской академии кино и телевизионных искусств скотами. И ещё другие слова: «В интересах Британии, чтобы трон получил принц Фарук…». Но тогда для Беллы это было не более чем обстоятельствами, условиями задачи для премудрого бельгийского детектива. А вот сейчас она увидела всё это в совсем другом свете. Принц Фарук действительно приезжал в Великобританию — это было ещё до войны с Гитлером. Тогда принц учился в британской Королевской военной академии. А теперь, в нынешнем 1950-м году, он уже давно Его королевское Величество Фарук I. И его конфронтация с националистами всё усиливается, ведь король заинтересован в том, чтобы Суэцкий канал курировала Британия, которая ему так нравится!

«Кажется, моя жизнь в Египте походит на игру «Собери мозаику»!» — подумала Белла.

— Хорошо, что я ирландка, а не англичанка.

— Верно. Хотя многие, пожалуй, не увидят разницы.

— А зря, — Мелвин долил себе кофе из кофейника.

— Ирландия боролась за свою независимость — сначала с викингами, потом с англичанами — тысячу лет. В 1922 г. Ирландия перестала быть английской территорией и обрела статус доминиона. А год назад она перестала быть и доминионом и вышла из британского Содружества, — Белла аж порозовела от гордости за свою родину и от того, что многие события, способствовавшие обретению независимости, произошли у неё на глазах. — Я много могу рассказать об этом.

— Прекрасная тема для вечерней беседы, — подала наконец голос Суат. — Тысяча лет борьбы — это так впечатляет!

Мужчины поднялись.

— Дамы, не забудьте, что к обеду мы ждём гостя, — напомнил дядя Мелвин. — Чем порадуете?

— А чего бы вы желали? — осведомилась Нуайма.

— Чего-нибудь неожиданного, — Джемиль с лукавой улыбкой посмотрел прямо в глаза кузине. — Любопытно узнать, что умеет готовить сестрица Белла.

— Что ж, постараюсь вам угодить, — дипломатично отозвалась озадаченная Белла.

После завтрака Нуайма и Белла отправились в Центральную часть Каира, где располагалось множество модных дорогих магазинов и бродили туристы.

Несмотря на обилие иностранцев, даже в самой современной и цивилизованной части Каира мужчины ходили в тюрбанах и галабеях, похожих на ночные рубашки, а женщины укрывались паранжой или хиджабом. И даже здесь можно было увидеть нагруженного осла или верблюда.

Проезжая в автомобиле дядюшки по асфальтированным улицам, то узким, то широким, Белла во все глаза разглядывала местную реальность: парки, роскошные отели, красивые жилые дома, сверкающие в лучах утреннего солнца витрины магазинов…

Перед тем как отправиться на работу, дядя Мелвин выдал им с тетей хорошую такую сумму на покупки: чтобы, сказал он, племянница оделась как следует и обзавелась милыми сердцу женскими штучками.

— Я практически не участвовал в твоей жизни, девочка. В силу сама знаешь каких причин. Но я брат твоего отца, так что, считай, его заместитель. И, как твой младший папа, хочу, чтобы тебе было удобно и хорошо с нами. Здесь ты у себя дома, и тебе нет нужды о чём-то переживать. Мы о тебе позаботимся.

Белла, рассчитывавшая обогатить гардероб всего парой подходящих платьев, хотела было возразить:

— Но вы и так слишком добры… Вы все… Вы приняли меня как…

— …родную?

После этого уточнения Белла наконец успокоилась. Она всё никак не могла принять умом тот факт, что люди, никогда раньше её не видевшие и не знавшие, могут принять её в семью — вот так просто, с открытым сердцем, без условностей и испытаний на честность. Она слишком привыкла жить сама по себе. В Штатах этому быстро учишься. И вдруг почувствовать себя снова не бойцом с жизнью, не гостьей, приехавшей на пару дней, а любимой дочерью, бережно хранимой своей семьёй, — от этого слёзы закипали в глазах.

Город, лишь с виду христианизированный, на самом деле хранил своё древнее величие. Стрелами устремлявшиеся в небо минареты, купола мечетей, жилые дома — арабский архитектурный стиль вызывал ощущение попадания в восточную сказку.

Магазин, в который привела Беллу тётя, поражал не только мраморными полами, обилием зеркал и синей плюшевой мебелью, но и высокими ценами. Впрочем, одежда того стоила: качество тканей, цвета́ и покрой представленных образцов готового платья были отменными.

После двух часов, проведённых за примеркой всего, что подносили продавщицы, Белла вынуждена была признать, что делать такие покупки — непростое дело. Гора свертков всё росла, а тётя всё снимала с вешалок то одну вещь, то другую, подавала племяннице обувь пару за парой, показывала нижнее бельё, сшитое максимально элегантно и тонко по представлениям арабов этого времени. Средства для ухода за кожей и волосами, шарфики, палантины, пояса, сумочки… В итоге, в авто едва осталось место для самих покупательниц и их шофёра.

Когда они вернулись домой, было около часа дня, и, выпив по чашке чаю, женщины отправились на кухню. Тетя Нуайма просто отдала распоряжения поварихе — полной пожилой нубийке: бобовая паста, рис на курином бульоне, запеченный в духовке, обжаренные баклажаны в томатном соусе, фаршированный голубь… Белла осталась готовить сама. Слава богу, нашлось всё, что ей было необходимо, однако служанку на рынок всё же пришлось отправить — за початками кукурузы, и непременно в шелухе.

Кухарка с любопытством смотрела на белую женщину, неплохо говорящую на местном наречии и уверенно управляющуюся с кухонной утварью. От того, что она готовила, пахло необычно и очень вкусно. Ингредиенты были все знакомые. Но блюдо, для которого потребовалась кукурузная шелуха, вызвало особый интерес.

Наконец, управившись с задуманным угощением, Белла, едва живая, вползла в свою комнату. Она думала прилечь отдохнуть — всего на полчасика, ведь время до обеда ещё есть. Но потом поняла, что лучше бы полежать, но в ванне, потому что надевать новый наряд на пыльную потную кожу — это кощунство.

Вот чем хорошо деление дома на мужскую и женскую части — можно не бояться, что мужчины увидят тебя не в том виде. Или зайдут в женскую ванную в неподходящий момент.

Она застонала, погружаясь в горячую пену. Тело заныло. И голова почему-то закружилась, всё поплыло перед глазами. Возможно, это из-за жары. Как люди живут в постоянной сауне? Этого она никак не могла понять.

Белла едва успела одеться к обеду, когда пожаловал пресловутый гость. Она предпочла бы не выходить к столу, а поесть попозже. Но Мелвин запретил и думать: ему нечего стыдиться своей племянницы, а племяннице совсем не обязательно следовать местным традициям, потому что она издалека и пусть не смущается, а ведёт себя как привыкла, тем более что по-другому у неё всё равно не выйдет. Исполненная горячей благодарности, она расцеловала дядюшку, чувствуя, что начинает любить этих людей.

Им всем пришлось подождать, потому что господин Камаль настоял, чтобы изложить своё дело перед совместной трапезой.

Разглядывая себя в зеркале, Белла любовалась новым шёлковым платьем богатого коричневого цвета, немного приталенным, с длинной, до пола, юбкой, суженными у запястий рукавами и широким отложным воротником из белого кружева. Очень дорогой наряд. Волосы она забрала в тяжёлый испанский узел у основания шеи. Всё-таки при посторонних неудобно щеголять совсем уж распущенной гривой. Белла постаралась наложить минимальный макияж — только подчеркнуть зелень глаз и чуть-чуть придать румянца бледной коже. Но образ всё равно получился яркий, и она ничуть об этом не жалела.

Мужчины провели наедине около четверти часа. О чём шла речь, никто из остальных членов семьи даже не догадывался. Впрочем, все и так знали, что едва за уважаемым господином закроется дверь, как глава семейства объявит цель его посещения.

Самир и Джемиль явились только на обед, их рабочий день ещё не закончился. А вот Суат, честно высидев последнее занятие, поспешила домой, где в последнее время стало так интересно.

«Ну, что ты пялишься! — невольно сердилась Белла, чувствуя на себе почти физически взгляд старшего кузена. — Дыру ведь протрёшь. Сейчас же опусти свои бесстыжие глаза!».

Прекрасно понимая, что она тут нечто вроде новой зверушки, тем не менее, считала, что неприлично так пристально разглядывать женщину, буквально принуждая её ответить тем же. К тому же, совершенно неясны были причины такого внимания. Ладно бы она была в возрасте Суат, оно понятно тогда: парень «поплыл», что называется. Но когда тринадцать лет разницы… Или ему нравятся кто постарше? Сознает ли он вообще эту разницу? Белла понимала, что, как и все вервольфы, выглядит намного моложе, чем есть. По сути, на вид ей по-прежнему не больше тридцати. Только усталость внутри не как у тридцатилетней, и всё копится, копится… Алекс бы сказал: «Поклонник появился? Круто. А ты, что, против, что ли? Женщина обязана быть преследуема толпой обожателей, иначе это значит, что она никому не нравится, вот что действительно плохо».

Алекс… Она едва удержала слёзы, готовые пролиться, невзирая на тщательный грим. И в который раз твердила себе: не сейчас, потом, вечером! Как страшно ей не хватало брата, его озорного характера, его безусловной поддержки и крепкого плеча! Раньше Белла никогда ни по кому не плакала — ни по отцу, ни по мужу. Слёзы не приходили, закипая и испаряясь где-то внутри. Она сама себе напоминала гору, внутри которой беснуется непрекращающееся извержение вулкана, а снаружи эта гора покрыта вечными ледниками. Алекс был единственным, чья смерть таки научила её плакать. Алекс…

Господин Махмуд Камаль был старичком почтенной наружности, с большой лысиной и совершенно седыми волосами по краям, маленького роста, носил внушительные очки на цепочке и имел приятные манеры. Кажется, всех присутствующих он знал давно. Когда Мелвин представил ему племянницу, старичок слегка вздрогнул.

Белла нутром почуяла странное поведение мужчин. Глаза не видели и уши не слышали ничего такого, но ей почудилось, что за обычными словами теперь кроется какой-то подтекст. Махмуд-бей был сама вежливость. Однако Белле показалось, что она ему не понравилась. Ах, эти восточане! В глаза расточают любезности, а сами думают всякие гадости. Ну да, это вам не американские грубияны, которые в лицо говорят те самые гадости и путают откровенность с хамством. Как бы то ни было, сказала она себе, мало ли кому она не нравится. Всем угодить невозможно, а о чужом мнении лучше даже и не думать.

Обед удался на славу, кухарка расстаралась. Белла начинала привыкать к здешней кухне, но особой радостью и великим облегчением для неё стали поданные всем столовые приборы. Всё-таки есть руками, когда накрепко привыкла к ножу и вилке, совсем не просто.

Когда перед каждым из обедающих поставили тарелку с чем-то, напоминающим перевязанные веревочками конверты, а в центр стола большой соусник, Мелвин переменился в лице:

— Тамалес! — с чуть ли не священным трепетом прошептал он.

— Я подумала, что это вас удивит, — смущаясь, объяснила Белла.

— Ещё бы! Я сто лет не пробовал настоящей мексиканской еды! — с жаром воскликнул дядя.

— А что это? — разглядывая содержимое своей тарелки, просил господин Камаль. Остальные тоже несколько растерялись. Только хозяин уже разрезал веревочку с одного из своих «конвертиков» и торопливо разворачивал его.

— Мексиканское тамале, — принялась объяснять Белла. — Нечто вроде фаршированных блинчиков из кукурузной муки. Их готовят на пару, потому и заворачивают в кукурузную шелуху, чтобы не распались. Начинка внутри может быть любой — овощи, мясо, фрукты, ягоды… Сегодня здесь курица, традиционно зелёные помидоры, кукурузная мука, сыр и лук. Обычно добавляют ещё острый перец чили, но я не рискнула — вдруг у кого-то непереносимость. Поэтому приготовила сальсу — острый мексиканский соус, в него кладут томаты, чеснок, жгучий красный перец, оливковое масло, лук и приправы. Он не тушится, а подается свежим. В него можно макать тамалес.

Дядюшка между тем уже запустил зубы в один из блинчиков и замычал с набитым ртом. Остальные тоже принялись за незнакомое блюдо и быстро оценили удивительный вкус угощения.

Следующим служанка подала кушанье каждому из присутствующих на отдельной тарелке.

— Энчилада, — представила Белла другое своё творение. — Готовится из мясного фарша, грибов, твердого сыра, овощей и тортильяс с большим количеством разнообразных приправ. Рулеты с начинкой запекают в остром томатном соусе с сыром.

На сладкое был воздушный чизкейк из авокадо, кокосового масла, печенья, сливочного сыра с добавлением мёда и сока лайма. По уверению Беллы, он не нуждался в выпекании.

За столом висела редкая тишина, хотя то один, то другой отдавал должное кулинарному таланту нового члена семьи.

— Значит, вы, госпожа Белла, бывали в других странах? — уточнил Мухмуд-бей, и по его тону нельзя было определить, ставит ли он ей это в заслугу или в вину.

— Да, — кивнула она. — Я бывала во многих странах. Но чаще всего в Мексике. Она покорила меня своей яркой экзотической красотой и удивительными традициями.

— Вы путешествовали одна? Вам не было страшно?

— В основном, меня сопровождал мой брат. Но путешествовать в одиночестве тоже совсем не плохо.

Махмуд-бей вежливо покивал головой. Когда все встали из-за стола, Мелвин наклонился и что-то шепнул гостю, на что тот ответил так же тихо: «Я подожду!».

— Белла, можно тебя на минутку? — окликнул её дядя и, взяв за руку, увёл из общей столовой в женскую гостиную.

— Я сделала что-то не то? — спросила его племянница, очевидно, готовясь к известию, что, поскользнувшись на невидимой банановой шкурке, с размаху села в лужу, подняв тучу брызг.

— Нет, что ты! Всё в полном порядке… — мистер Данн замялся, не зная как приступить к деликатному вопросу, потому что, в общем-то, сам ещё не отошёл от шока. Но делать-то было нечего, и он стремительно нырнул головой вперёд в омут: — Видишь ли, в чём дело… Господин Камаль просит у меня твоей руки.

Мелвин наблюдал за реакцией Беллы. Она даже рот открыла от удивления и с минуту стояла, хлопая ресницами.

— А?

— Ты всё верно услышала. Господин Камаль просит твоей руки у меня, как у твоего старшего родственника.

На этот раз пауза тянулась ещё дольше. Очевидно, молодая женщина пыталась справиться с нахлынувшими эмоциями, и ей, потрясенной кажущейся абсурдностью ситуации, это не удалось.

— Но это неправильно!!! — она руками всплеснула, изливая беспомощное возмущение. — Я не знаю этого господина! Как я могу даже просто рассматривать кандидатуру человека, которого вижу впервые?! Я не могу выйти за него замуж! Не могу, и всё!!! Так не делается!!!

Мелвин мягко рассмеялся.

— Он не собирается брать тебя в жены, малышка. И твоей руки просит не для себя.

— Час от часу не легче. Значит, ещё кто-то на меня запал… И кто же этот… желающий?

— Его старший внук. Махмуд-бей утверждает, что ты с ним знакома и, возможно, не будешь против.

— Кто он?

— Его зовут Орхан. Я немного знаю его, как и его отца и деда.

Белла приземлилась на диван — ноги внезапно стали слабыми и ненадежными.

— Орхан?..

— Так что мне передать Махмуд-бею?

Белла честно высказала всё, что думала по этому непростому вопросу.

— А теперь… Ты позволишь мне, как брату твоего отца, выдать тебя замуж?

Дядя ушёл, оставив Беллу с пылающими щеками, больно колотящимся о грудную клетку сердцем и ощущением осеннего листка, попавшего в водоворот событий, происходивших со страшной скоростью. Всего неделю она здесь — по своим праздным делам, — и вот уже Орхан зовёт её замуж. Раньше их связывал только Запечатанный город. Потом Запечатанный город остался далеко от них, их отношения вышли за пределы Города, а теперь вот дошло до этого. Он доверяет ей — настолько? Это никак в голове не укладывалось. Наверное, потому, что Белла оказалась не готова к такому его решению. Она даже не успела ещё почувствовать себя любимой им. Замуж… Стать его женой. Засыпать и просыпаться в его объятиях. Узнать все его достоинства и слабости. Видеть его улыбку. Быть его женщиной. Да. И, вместе с тем, снова замуж. Страшно.

Белла прижала ладони к груди, пытаясь смягчить болезненные ощущения. Подойдя к окну, она увидела, как ушёл Махмуд-бей. «Надо обсудить всё это с Лори! Она давно здесь живёт и… Оооооо!..». Да, вот так. Подруги больше нет. Можно позвонить Лайми, но у Лайми сейчас море выплаканных и невыплаканных слез, а свои Белла уже пролила и больше рыдать не хотела. Да и ведь Лайми не знает Орхана, все рассказы золовки останутся всего лишь… словами.

Мелвин нашёл молодую женщину там, где оставил, — в женской гостиной. И понял, что мыслями она где-то очень глубоко в себе, там, где он оставил её и откуда назад она ещё не вернулась.

— Я передал твои слова, — сказал он, усаживаясь на диван напротив племянницы. — Теперь дело за семьёй твоего будущего жениха.

— Мммммм… — Белла с трудом вынырнула откуда-то со дна своих размышлений. — И что они должны?

— Как минимум, назначить конкретный день и время для рассмотрения всех пунктов брачного контракта. И убедить меня в том, что я отдаю девушку из своей семьи в действительно надёжные руки. И в том, что будущий муж сможет обеспечить жену и детей наилучшим образом.

Белла кивнула и надолго замолчала. Судя по выражению лица, подумал Мелвин, мысли скачут в её голове дикими козлами.

— Но прежде чем это произойдёт… — он постарался максимально смягчить тон голоса, чувствуя себя весьма неловко, потому что тема, которую он собирался затронуть, как раз и была неловкой. — Прежде чем всё это начнётся…

— Да?

— Белла, я должен знать…

— Что, дядя?

— Понимаешь, это мир мусульман. И мир мужчин. И Орхан-бей, каких бы широких взглядов ни придерживался, тоже мусульманин и мужчина…

— И что?

Мелвин наконец решился:

— Слушай, я не наивный мечтатель и не вчера родился, чтобы считать, что женщина 21-го века в твоём возрасте всё ещё девственница. Но здесь это не подлежит никакому сомнению: к алтарю девушка должна прийти целомудренной и чистой, как первый снег.

— Ах, вот оно что… — протянула волчица.

— Конечно, если невеста уже была замужем, то никто и слова не скажет, если жених согласен жениться на чьей-то бывшей жене. Словом, если ты не девица, то и затевать всё это не имеет смысла, потому что первая брачная ночь, когда это обнаружится, для тебя обернётся страшным скандалом. И для всех нас тоже. Не думаю, что Орхан закроет глаза на такое.

Закончив обходительную речь (а он изо всех сил постарался сгладить все углы), Мелвин выдохнул.

— Дядя, я уже была замужем, — улыбнулась племянница потугам дядюшки. — Я говорила вчера это тёте Нуайме и кузенам. Я вдова, так что в этом нет ничего непристойного, чего следовало бы стыдиться. Мой муж погиб, выполняя долг перед своей страной, и погиб как герой, что удостоверяет мемориальная доска с его именем.

— Уф! — на этот раз выдох в самом деле принёс облегчение.

«Даже если бы мужа и не существовало, — подумал он, — его стоило бы выдумать ради нас всех!».

15 сентября 1950 г.

Махмуд-бей нисколько не удивился, увидев внука уже на следующий день, — в такой ситуации по-другому и быть не могло. Младшие внуки и так жили с дедом, а Орхану требовалось много времени, чтобы приехать из лагеря, находящегося далеко за городом. Он вообще неохотно бывал в Каире, особенно в том месте, где вырос. Но этот дом он любил.

Войдя в свою гостиную, Махмуд-бей нахмурился. Ему совсем не нравилась идея Орхана жениться на той женщине. В ней чудилось что-то такое… чуждое, непонятное, недоступное пониманию, странное.

Орхан сидел на диване и бережно гладил по голове старого пса, жившего в этом доме много лет в качестве члена семьи. Пёс статуей сидел напротив, внимая ласке и глядя в глаза честно и преданно, и между ними было полное взаимопонимание.

Встретившись взглядом с молчавшим Орханом, Махмуд недовольно дернул плечом:

— Да, да, она согласна.

А потом не без самого его удивившего удовлетворения, появившегося от этой мелкой мести разозлившему его внуку, добавил:

— А ещё передала тебе послание на словах: она, мол, знает, что нам позволено иметь четыре жены. Так вот, сказала: или она будет единственной, либо хоть десять, но без неё. Уже условия ставит, вишь ты!

Орхан, всё так же молча лаская собаку, усмехнулся: это само собой разумелось, но её право оговорить это и внести в брачный договор. Хотя и без того он не стал бы брать себе других супруг, иначе в чем смысл жениться по любви? А в Египте браки по любви такая же редкость, как вода в пустыне.

Всё-таки он не удержался от вопроса:

— Ты видел её?

— Да.

— Голову она не покрыла, конечно?

— Конечно, нет! — зло махнул рукой дед. — Платок не надела , краску с лица не смыла, духи не выветрила.

На сей раз Орхан опустил голову, чтобы скрыть улыбку. Навара, сидевшая рядом с братом и наблюдавшая за ним, поняла, что ничего другого от этой женщины он и не ждал. Возможно, он и считал иностранцев слегка того, но она, эта Белла, его не разочаровала. Навара никогда не видела старшего брата влюбленным. Если бы речь шла о египтянке, он вряд ли спустил бы это так легко. А сейчас сидит и, смеясь, только головой качает.

Навара была воспитана в старых традициях. Родители были глубоко религиозными людьми. И она бы осудила ту женщину со всем пылом юности и верности обычаям. Но, чтобы вызвать улыбку Орхана, нужно было сперва внушить ему непреходящее доверие и уважение, а она знала, что это совсем непросто. Словом, на это нужно иметь право.

Бывают такие люди, чьи лица улыбка преображает до неузнаваемости. Как будто в темноте луч солнца падает на мелкие грани бриллианта, ослепляя видящих это, и брызги радужных зайчиков искрятся на всех поверхностях. Орхан улыбался редко, и каждый раз для Навары это было потрясением. И если его любимая способна вызвать её, значит, она не так уж плоха.

— Готовит вкусно, — невольно признал дедушка, — хоть и не по-нашему. — Но покорности ты от неё не дождешься, помяни моё слово!

Покорности… Орхану было десять лет, когда между родителями случился диалог, навсегда врезавшийся в память чумазого мальчишки, забежавшего домой попить:

— Что ты всё «да» и «да»! Ну, можешь ты хоть раз сказать «нет»?! — беленился отец.

— Да, дорогой, — отвечала мать, то ли по привычке, то ли оттого, что никак не могла взять в толк, за что на неё сердятся.

Отец досадливо махнул рукой и, взяв сына за плечи, сказал как мужчина мужчине:

— Никогда не женись на той, кто всё время с тобой соглашается. Можно купить попугая, но жениться на нём не стоит.

Орхан много размышлял над услышанным. И даже пытался объяснить матери, но она так и не поняла. Зато он уразумел…

Белла — волк. Стоит ли ожидать от волка покорности? Он полюбил её такую — разумную, здравомыслящую и самостоятельную. Не только женщину, но и личность, притом совсем не похожую на тех, кого он знал. Если она станет похожа на прочих египетских жен, будет ли он любить её всё так же? Это вряд ли. Жена-вещь, жена-пленница — что в этом интересного? А кроме того, есть любовь, которую нельзя купить за деньги. Если мужчина не может внушить к себе любовь, не прибегая к деньгам или насилию, то что же это за мужчина? Но озвучивать эти свои мысли Орхан не стал — дед бы этого не понял. Он и так многого не понимал.

— Но она же из Британии! Как можно было полюбить британку! — нашёл Махмуд новый и, с его точки зрения, наиболее веский довод.

— Она из Ирландии, а ирландцы ненавидят англичан ещё хуже, чем мы.

* * *

Белле казалось, что она живёт не то на чемоданах, не то на бочке с порохом. События проносились мимо, и она успевала только кивать переменам.

Через несколько дней прибыли господин Камаль и Орхан обсудить условия брачного контракта. Дядя обговорил с Беллой то, что непосредственно касалось её и что обязательно должно быть внесено в документ. Например, возможность работать. Орхан при этом посмотрел на Мелвина как на умалишенного, но тот таки отстоял право племянницы найти себя в карьерном плане.

— Да, я знаю, что, если замужняя женщина работает, это говорит людям о том, что у её мужа недостаточно денег, чтобы содержать семью, — сказал дядюшка-адвокат.

— Вот именно.

— Но подумайте вот о чем, Орхан-бей. Белле не нужен человек, на которого придётся молиться с утра до ночи за неимением других дел. Ей нужен мужчина, в чьи объятия она сможет возвращаться вечером и забывать в них обо всем до утра. У вас будет интересная, полная приключений жизнь. Как и прежде. Какая и у неё была до вас. А что остаётся ей? Греметь целыми днями кастрюлями на кухне да возить тряпкой по полу. И встречая вас по вечерам нежной улыбкой, скрывать острое недовольство жизнью? Нельзя просто взять и запереть дома такую женщину, как Белла, и думать, что отныне только в этом счастье и смысл её жизни. Она не такая, как здешние женщины, не подрезайте ей крылья.

— Но так не принято! И неприлично! Женщина выходит замуж для того, чтобы посвятить себя всю мужу, детям и дому. Так заведено предками! — вскипел Махмуд-бей. — Да и где же ей работать? Кто возьмёт на работу замужнюю работницу?

— Ну, например, Хранилище примет её обратно с радостью.

— Хорошо, — согласился, поразмыслив, Орхан. — Ваши доводы логичны. Но здесь дело не только в деньгах. Работа агента Хранилища опасна во всех отношениях. Кому, как не вам, знать это? Самое больше, что я могу разрешить Белле, — чисто бумажную работу и исключительно в здании Хранилища.

Мелвин кивнул.

— Думаю, большего она и сама не хочет. Особенно после того, что ей довелось пережить в Запечатанном городе. Я ещё не знаю, что там было, но догадываюсь, что ничего хорошего.

Затем право путешествовать без сопровождения мужа (например, ездить к родственникам в Клиффтон) в виду занятости последнего. Орхану это тоже не слишком понравилось, но ведь и то, что он постоянно занят, тоже правда. А будущая невестка с детьми не может переехать из Ирландии в Египет. На самом деле, его больше злил сам факт присутствия в их семье этого типа, альфа-самца Ноа. Сразу видать, что своего не упустит. Орхану хватило взгляда, чтобы понять, что тот держит Беллу на длинном поводке до поры до времени, и это ненадолго. И то, что она принадлежит другому мужчине, его не остановит. И что ещё хуже, — он тоже волк, а значит, физически и эмоционально ближе Белле, чем он, Орхан. От одних этих мыслей ему хотелось полностью запретить ей все сношения с той стороной её жизни. Нельзя — это её семья. И он, скрепя сердце, согласился и на это.

— И последнее, Орхан-бей. Белла — иностранка и христианка. В случае вашей смерти…

— Не беспокойтесь, Мелвин-бей. Я всё сделаю правильно.

20 сентября 1950 г.

Когда переговоры были завершены (о чудо чудное — за один день!), Мелвин нашёл племянницу, тихо сидящую в гостиной с книгой.

— Уф! Ну, всё, — сказал он, усаживаясь рядом. — Можно назначать дату помолвки и начать готовиться к приёму.

— Всё обсудили? — Белла закрыла книгу и целиком сосредоточилась на собеседнике.

— Да. Размер подарка семье за дочь, шабка, махр, жильё, затраты со стороны семьи жениха и семьи невесты и т.д. Это дела мужчин, и тебя они не касаются, милая. Со временем всё, что положено, тебе расскажу.

— Знаешь, по-моему, я этому господину не понравилась, — вздохнула Белла.

— Только тем, что не местная, — утешил дядя. — Но, по счастью, ты не за него идёшь, а своему избраннику ты как раз очень даже нравишься.

— И что теперь?

— Теперь вы можете встретиться несколько раз до помолвки, чтобы утвердиться в принятом решении. Разумеется, в присутствии нашей семьи и не прикасаясь друг к другу, — это право вы получите только после свадьбы. Никаких объятий, поцелуев, держаний за руки и прочих проявлений чувств. Всё должно быть безупречно. Тем более что Орхан сам напомнил о необходимости соблюдения традиций.

— И… когда мы увидимся? — конечно, она выхватила слухом самую ценную для себя информацию, мысленно воскресив образ возлюбленного, сильного, всё знающего, уверенного и спокойного.

— Я пригласил его и его семью завтра на ужин. Мы все должны познакомиться и назначить дату помолвки.

Мелвин улыбнулся, и эта улыбка понравилась Белле, она посветлела взглядом:

— Что, дядя?

Он вздохнул:

— Он любит тебя, это видно. Я заломил за тебя такие цены, а Орхан даже не попытался сбить их, просто кивнул и сказал, что не проблема. А ведь здесь, в Египте, торгуются страшно — везде и по любому поводу.

— Вот как? — чуть нервно отозвалась племянница, внезапно вообразив себя коровой на рынке.

— Видела бы ты, как торговались со мной Адель и его папаша! Как будто я должен был вручить им дочь бесплатно!

— Значит, так и сказал, что не проблема?..

— Ну, это можно понять. Его семья отнюдь не бедная. «Сотне» платят очень много.

— А за что?

— Ну как же? За ежедневную ненормированную работу, за верность стране и долгу, за постоянный риск жизни и здоровью, сотникам ещё и доплата за ответственность, руководство, профмастерство… Там много всего. С учётом того, что их быт в лагере и так полностью обеспечивает государство, семьи членов этой организации ни в чем не нуждаются. Так что для Орхан-бея это действительно не проблема.

— А. Ты считаешь, это нормально — покупать женщину?

— А ты считаешь, это нормально — спать с ней задарма? Здесь, в арабских странах, жены обдирают мужей как липку, и оно понятно: женская часть населения обычно наименее защищенная часть общества. На Западе женщины очень дешёвые, но здесь, в Египте, ни одна не пойдёт за неподходящего мужчину, не способного обеспечить свою семью, даже если реальна опасность остаться в старых девах. Об этом стоит задуматься.

— Дядя, а это ничего, что я христианка? — Белла наконец высказала тревоживший её вопрос.

— Ничего, солнышко. Мусульманин может жениться на христианке или даже на иудейке. Такой брачный союз нежелателен, но и не запрещён. Женитьбу на атеистке или язычнице ислам запрещает, да. А вот мусульманка за иноверца не может выйти. Не может, и всё.

Она кивнула и долго молчала, глядя в окно и размышляя о разных вещах и ни о чем конкретном. Сказанное Мелвином всё ещё звучало у неё в голове, когда смысл последних слов дошёл до её разума.

— Не может?.. Это означает, что тебе пришлось…

— …сменить веру? Да, пришлось. Иначе нам с Нуаймой пришлось бы расстаться.

— Ты жалеешь об этом решении?

— Нет. Это был осознанный выбор. Но ты его делать не обязана. Если только сама придешь к такому решению.

* * *

Тем же вечером Мелвин сообщил семье новость о сватовстве к Белле. Он не говорил об этом раньше, поскольку это такое дело, которое, в силу разногласий при обсуждении пунктов брачного контракта, не всегда доходит до помолвки. Но теперь в доме две невесты, и готовиться придётся к двум приемам. Помолвочный приём Суат назначен и состоится через четыре дня, а дату помолвки Беллы мужчины обсудят завтра после ужина. Главное, не ударить в грязь лицом перед семьёй жениха племянницы.

К новости о готовящемся замужестве Беллы все отнеслись по-разному. Суат чуть не прыгала от радости, найдя в кузине подружку по счастью. Теперь будет с кем посекретничать, шепнула она. Тетя, всплеснув руками, тоже заулыбалась и вполне по-матерински обняла Беллу. Всё-таки, что ни говори, а это приятные хлопоты.

Самир, похоже, был неприятно удивлён, но ничего не сказал. А Джемиль, стоя рядом с братом, покусывал губы и тоже молчал.

Зато поздно вечером Белла подслушала разговор, слегка озадачивший её. Ей хотелось посидеть во внутреннем дворике и полюбоваться на звездную россыпь, но вместо этого она различила голоса трёх мужчин — дяди и его сыновей — и забыла о том, зачем пришла.

Они сидели в мужской части дома, на втором этаже, в своей гостиной, но её двери, выходившие на балкон, были отворены, и Белла без труда услышала всё до последнего слова.

— Я тебя не понимаю, Самир. В чем проблема-то?

— Зачем ты допустил это, папа? Не нужна нам никакая помолвка. Отмени это всё, пока не зашло слишком далеко.

— Что значит «отмени»? Белла вправе выйти снова замуж. Она встретила достойного человека, Орхана многие знают и уважают. Он из хорошей семьи.

— Наша семья тоже хорошая, — возразил Самир. — Не следует выпускать её. Я и сам могу жениться на ней.

— И я, — вставил Джемиль. Тембр его был немного выше и мягче, чем у брата.

— Вы? — удивился отец. — Но она же вам двоюродная сестра…

— Законом такой брак не запрещен — мы с ней не махрамные родственники, — заметил старший сын.

— …и намного старше вас обоих.

— Это не имеет значения.

— А что имеет?

— Мы волки, папа. Пару нужно искать среди своих.

— Каким бы замечательным ни был этот Орхан-бей, — высказался Джемиль, — но он человек. Он не знает наших законов и обычаев, он никогда до конца не поймёт Беллу, для него она останется просто зверем. Для нас она — равная, а Орхан всегда будет смотреть на неё сверху вниз. И, кроме того, мы моложе.

— Она подходит нам, а мы — ей — подытожил Самир. — Пусть живёт среди сородичей. Нечего глядеть на сторону.

— Ну, если она выберет кого-то из вас… — примирительно сказал отец.

— Я выбрал её. Здесь невесту себе выбирает мужчина.

— Но только самка решает, какому самцу отдать предпочтение. Не забывай об этом, — Мелвин бросил строгий взгляд на детей и вышел.

— Поглядим, — бросил Самир сквозь зубы.

21 сентября 1950 г.

Наверное, можно было считать, что знакомство и ужин прошли хорошо. Во всяком случае, так казалось Орхану почти до конца вечера.

Дед был достаточно любезен с Беллой, гораздо любезнее, чем можно было ожидать. Орхан точно знал, что отношение старшего родственника к его будущей невесте переменилось после того, как Орхан предостерёг семью: назвать ирландца британцем — значит нанести чудовищное, непростительное оскорбление. Это несколько разрядило атмосферу, и в гости они отправились в более приподнятом настроении.

Особняк мистера Данна поразил роскошью впечатлительную Навару и притихшего Рахмана. Младшие шепотом переговаривались между собой, делясь наблюдениями. Орхан, прежде видевший совсем небольшую часть дома, тоже с любопытством оглядывался. Впрочем, ему было известно, что Мелвин-бей преуспевающий бизнесмен, владелец и основатель фирмы по производству мебели и предметов декора в арабском и египетском стиле. Судя по изяществу и разнообразию интерьеров, по многочисленным произведениям искусства, даже на неопытный взгляд, баснословно дорогих, возможно, и вовсе бесценных, дела у этой компании шли более чем хорошо и количество зарубежных покупателей не уменьшалось.

Орхан привык к намного более простому быту. И Белла (он своими глазами видел это) тоже. Но она отлично вписывалась в это место. С её неторопливыми плавными движениями, бесстрастной улыбкой и при этом исполненным лукавства взглядом, она казалась царицей в своём дворце. Или, лучше сказать, волчицей в своём логове. В своей стае. Одним целым с ней и с обиталищем.

Все в её семье были разными: разные лица, фигуры, рост, цвет волос, кожи… Но было и то общее, что позволяло объединить их: глаза. Нет, не цвет, а форма. У всех глаза были длинные и широко посаженные. И яркие. И ещё — особая грация хищников.

В подавляющем большинстве обитатели особняка были очень любезны с дорогими гостями. Господин Данн и его жена оказались действительно гостеприимными хозяевами и старались всячески угодить возможным будущим родственникам. Их младшие дети — Джемиль и Суат также показывали себя с лучшей стороны. Но старший сын Самир… Они не понравились друг другу — сразу и бесповоротно. И Орхан прекрасно понял, в чем загвоздка: в том взгляде, который Самир бросил на Беллу и который та, не сводившая глаз с возлюбленного, не поймала. И не надо быть провидцем, чтобы сообразить: будут неприятности. Но это его ни капельки не пугало, скорее раззадоривало.

Белла была так мила в легком шелковом платье персикового цвета. Он только ещё увидел мельком вспыхнувшие золотом на солнце рыжие волосы и сразу ощутил, как тело внезапно заболело, заныло и запылало жаром от страсти, охватившей его с ужасающей, сбивающей с толку силой. Раньше ни одна женщина не вызывала такой бури чувств и желаний. Орхану пришлось призвать на помощь всё своё самообладание, чтобы унять дрожь и смятение.

Какую бы цену не назначил за нее дядюшка, запрошенное вознаграждение за то, чтобы закрепить за собой право безраздельного обладания любимой, не казалось несоразмерным, хотя дед только сокрушенно крякал. В конце концов, это всего лишь деньги.

На губах у неё застыла улыбка, не исчезавшая весь вечер, но глаза говорили: «Правила приличия соблюдаются, как и положено. И всё идёт, как надо. Но мы-то ведь знаем, что́ между нами, не так ли?».

О, эта неторопливая грация хищников, хозяев своего логова, куда по незнанию забрел глупый маленький зверёк! С одной стороны, Орхан опасался, что они ненароком выдадут тайну своего происхождения. С другой, и у него иногда появлялась мысль, приносившая с собой знобкий холодок: «Понимаешь ли ты, в какую петлю суешь голову?».

— …папа обожает травить анекдоты об ирландцах, — усмехнулся Джемиль, отправив в рот кусочек еды со своей тарелки. — Смешно сказать: я наполовину ирландец, но ничего не отзывается в душе при звуках гэльского языка.

— Это оттого что ты никогда не видел, как солнце садится меж холмов нашего острова, — Белла со всё той же неподвижной улыбкой поглядела на него из-под полуопущенных ресниц, и резкий озноб ревности опалил сидевшего напротив неё Орхана. — Не гулял по дубовым рощам в утреннем тумане. Не слушал стук дождя по крыше. Не видел пасущихся всюду овечек…

— Неужто они всё ещё пасутся? — с ноткой недоверия поинтересовался дядюшка.

— Да. И неизменно приводят туристов в восхищение. По-моему, их пора сделать официальным национальным символом. Овечек, я имею в виду. Хотя туристов тоже можно… А ещё у нас каждый день идёт дождь! — Белла мечтательно закатила глаза, отпивая сок из своего стакана. — Какой ирландец не любит дождь! Таких вы никогда не встретите!

Орхан, недели три назад побывавший в Ирландии с предельно кратким визитом и толком ничего не видевший, был в этом плане всё же в лучшем положении, нежели остальные сотрапезники.

— Да уж. Любой разговор ирландцы начинают с обсуждения погоды. И поскольку чаще всего идёт дождь, то о дожде мы и говорим. В нашем языке больше пятидесяти слов, которыми можно описать дождь, и это не что-нибудь там банальное… — подхватил Мелвин.

Орхан слушал в полуха. Присутствие Беллы смущало его сильнее, чем раньше, когда у него не было чувств к ней. Тогда они не знали друг друга. Впрочем, и теперь почти не знают, кроме того что решили связать свои пути в один и что доверяют друг другу настолько, чтобы повернуться спиной и быть уверенными, что тыл под защитой.

После ужина их ненадолго оставили в покое. В большой общей гостиной нашлось место всем. Старшие говорили о том о сем, младшие тоже, как оказалось, нашли общий язык.

— Ирландский священник в Белфасте читает проповедь, направленную против пьянства: «Дети мои, пьянство — это ужасно… Виски заставляет нас терять разум… мы ссоримся с британцем и стреляем в него… и промахиваемся…».

Орхан даже оглянулся, услышав неожиданно смех своего деда — громкий и совершенно искренний.

— А вот ещё…

Они с Беллой отошли к большому окну и стали друг против друга, прислонившись к стенкам оконной ниши.

— Прости, мне понадобилось много времени, чтобы понять себя, — Орхан улыбнулся, качая головой и чувствуя смущение и радость оттого, что наконец снова может сказать лично ей несколько слов и услышать что-то в ответ, не прибегая к помощи посредников. Раньше всё было намного проще.

Белла улыбнулась глазами и губами.

— Незрелые решения никогда не приносят добра. Тем более в таком важном деле.

Они долго смотрели друг на друга, и взгляды говорили больше, чем губы. Она увидела в его глазах то, чего не замечала раньше, — удивление, смятение и любовь. А он — её доверие, тепло и согласие ждать, сколько потребуется.

Зрительный контакт воспринимался ничуть не менее осязаемым, чем пожатие рук или объятие. Глазами порой можно сказать много больше, а слова часто бывают бессильны.

— Я так много хотела сказать тебе, — наконец произнесла Белла, — говорить с тобой о чём угодно, о тысячах вещей…

— Да, — согласился Орхан. — Мы многое должны узнать друг о друге. Например…

— Например… Ты ведь осознаёшь, что наши дети будут оборотнями, как их мать? Волчий ген очень силён и всегда подавляет людской. Так что однозначно они все будут волками.

— Они и должны быть похожи на свою мать. Не думаю, что здесь есть о чем жалеть.

Они немного помолчали, греясь взаимным теплом и безмолвной лаской. Оба думали о том, как это непривычно, странно и хорошо, что можно говорить о себе, о них двоих, о будущем, строить планы, создавать новую общую жизнь. Не бегать с воплями, размахивая оружием и отбиваясь от орды неупокоенных, по объятому магическим пламенем Сокрытому городу в поисках вещей со сверхъестественными свойствами, где каждый миг мог стать последним. Покой этого момента казался нереальным.

— Твоя сестра очень милая, — наконец сказала Белла. — И брат тоже. А где ваши родители?

— Их давно нет, — коротко ответил Орхан. — А где твои мать и отец?

— Папа умер много лет назад. А с мамой я давно не виделась. Но мы часто звонили друг другу. До того как нас отправили сюда.

— Жаль, что она не узнает.

— Да… Думаю, она бы тебе понравилась, — Белла заулыбалась при воспоминании о матери. — Она очень мудрая женщина. Рыжие волосы и зелёные глаза у меня от неё…

Они помолчали ещё немного. А потом…

— Орхан… Ты должен знать ещё одну важную вещь: я раньше была замужем.

Это признание Беллы было настолько неожиданным, что Орхан растерялся. Мелвин ни словом не упомянул об этом, очевидно, предоставив племяннице самой обьясняться с будущим супругом, а может, и сам не знал.

— Это было очень давно. Мой муж погиб через два года после свадьбы. Он был героем, отдавшим жизнь за свой народ. Я оплакала его, относила траур и с тех пор зареклась подпускать к себе кого-то. Невыносимо больно терять любимых.

Орхан кивнул, давая понять, что принял её слова к сведению. На большее сейчас он не был способен. Не то чтобы эта неожиданная информация как-то повлияла на его чувства к Белле или на намерение жениться на ней, но чувствовал он себя подавленно. И улыбаться против воли уже не выходило.

Конечно, это понятно: Белла красива, это видно всем. Наверняка, было много желающих взять её в жены. И она выбрала одного. Без сомнения, самого лучшего. Что, если этот человек (или волк) до сих пор самый лучший в её глазах? Что, если она до сих пор любит его?

— Не сердись на меня, — мягко попросила Белла. — Это всё было задолго до того, как я встретила и полюбила тебя.

— Я не сержусь, — сказал он чистую правду. — Нас создаёт наше прошлое.

Закончить разговор они не успели, потому что старшие родственники с обеих сторон приготовились назначить дату помолвки и свадьбы, и Орхан, которого это касалось напрямую, присоединился к ним. Обсуждение не отняло много времени. Помолвку и обручение решили провести через неделю — времени на подготовку вполне достаточно. А свадьбу, гораздо более серьёзное событие, сговорились устроить через три месяца.

— Куда спешить! — понимающе переглядываясь с Мелвином, усмехнулся Махмуд-бей. — Три месяца — такой короткий срок! А что, если невеста не согласится?

Орхан прикинул про себя, что сказала бы Белла об этом. О, в ней живёт то же нетерпение, что и в нём. Его можно скрыть ото всех, но не друг от друга. И разве это не естественное желание всех влюблённых — соединиться как муж и жена возможно раньше?

— Думаю, нам хватит времени всё устроить.

— Что же… Да поможет нам Аллах в этом угодно Ему деле, — заулыбался дед, подытоживая беседу.

За этот вечер Махмуд-бей вполне расположился к Белле. Она была неизменно приветлива, вежлива и внимательна, как и полагается порядочной женщине, вела себя скромно и почтительно. А что одета не так и накрашена… Ну, что с того? Иностранка ведь. Ничего, замуж выйдет и станет такой же, как все местные. Главное, что она из хорошей семьи и что эту семью он, господин Махмуд, знает давно-давно.

Однако, когда приготовились объявить эти радостные новости другим членам семей, обнаружилось, что в сборе не все. Белла куда-то вышла, и сыновья мистера Данна тоже отсутствуют. Суат, прервав какой-то увлекательный разговор с Наварой, отправилась искать пропавших родичей, а остальные развлекали друг друга в ожидании отсутствующих приятной беседой.

Орхан остановился в дверях общей гостиной, залюбовавшись фонтаном и бассейном во внутреннем дворике, и неожиданно для себя стал свидетелем странной и неприятной сцены, снова уничтожившей вернувшееся было довольное расположение духа.

Белла, цокая каблуками, пересекала внутренний дворик в направлении общей гостиной, когда услышала позади себя оклик Самира. За ним следовал слегка недоумевающий Джемиль.

Всё случилось очень быстро. Одной рукой Самир обхватил кузину за талию, другой за шею и, наклонившись, впился в её губы поцелуем. Это было вопиющим нарушением семейного этикета и поступком, до крайности неприличным и неуважительным.

Орхан почувствовал, как кровь бурлящим потоком бросилась в голову. Джемиль, явно не ожидавший такого от брата, попытался помешать ему.

— Самир! Так нельзя!

Впрочем, и Белла от этакого знака внимания не расклеилась.

— Что ты делаешь? — вперив не него злой взгляд исподлобья, спросила она чуть не по слогам. Таким голосом можно дробить камни.

— Ты не выйдешь замуж ни за кого, кроме меня. Или Джемиля. Ясно?

— Это ещё почему?

— Ты наша. И останешься с нами. В стае, — голос Самира был не менее тверд. — А если вздумаешь решить по-своему, любой намёк на то, что сейчас произошло между нами, сделает тебя падшей женщиной в глазах общества.

— Самир, прекрати! — запротестовал младший брат.

— Да ну? Смотрю, ты даром времени не теряешь.

— Я не шучу, сестрица. Решай. Или ты сама откажешь Орхану, или я сейчас пойду и расскажу ему об этом. Вряд ли ему понравится, что к тебе прикасался другой мужчина.

Наверное, он ожидал, что Белла ударится в слёзы, кинется в ноги, умоляя не губить её, не лишать возможности выйти замуж по любви… На что бы там он ни рассчитывал, Белла сделала совсем другое: она рассмеялась ему в лицо — с издевкой и чуть заметной горечью. И, глядя прямо в глаза старшему кузену, не спеша проговорила:

— Да, ты можешь так сделать! Ты можешь рассорить меня с Орханом. Только тебе лично это ничем не поможет.

— Думаешь?

— Ага. Видишь ли, я — не ваши несчастные, забитые египтянки, которым от вас некуда деваться. Молва для меня абсолютно ничего не значит. Если оговоришь меня перед Орханом и испортишь нам отношения — я просто уеду отсюда. А за пределами этой страны, к твоему сведению, лежит мир свободных людей, для которых поцелуй — это просто поцелуй, а вовсе не интимная связь, — Белла так спокойно и чётко говорила всё это, что каждое слово казалось ударом хлыста. — Хочешь сделать такую гадость — вперёд! Я ждала Орхана десять лет. Подожду и ещё, пока он поймёт, кто ему важнее, — я или мнение тех, кого не спрашивали.

— Не поймёт. Он не поверит ни единому твоему слову, особенно после того что я скажу ему.

Орхан в несколько шагов пересёк расстояние до них и, резким быстрым движением задвинув Беллу себе за спину, стал прямо перед Самиром. Джемиля он в расчёт не брал — переминающийся с ноги на ногу парень совсем не выглядел уверенным, сразу было ясно, кто зачинщик.

— Сомневаюсь, — коротко ответил сотник.

Они с Самиром были почти одинакового роста и схожего сложения, и всё-таки Орхан был выше и крепче. Но молодой волк ещё не успел заматереть, только гонору было много. Пока что. И коли уж он сам напрашивался на урок, Орхан был готов его преподать.

Белла не была напугана. Но в какой-то момент он ощутил, как она лбом уткнулась в его спину. Как будто искала защиты у него. Во всяком случае, кожей почувствовал её дыхание. Потом она стала рядом, внимательно оглядывая нос к носу замеревших в настороженной боевой стойке соперников.

— Белла сказала, что ты не первый её мужчина?

— С каких это пор замужество предосудительно?

— Ни с каких. Но она моя́ пара. Я — её мужчина.

Орхан насмешливо изогнул бровь и демонстративно огляделся.

— Не вижу здесь мужчину. Только дерзкого щенка.

— Кажется, кому-то неясно?

— Вот именно.

— Самир, — одернул брата Джемиль. — Не груби. Ты нарушаешь закон гостеприимства. Папа будет недоволен.

Однако тот и ухом не повёл.

— Это в обычаях волков — драться за приглянувшуюся самку.

— Когда и где?

Мужчины не сводили друг с друга глаз, и их мрачные улыбки не предвещали ничего хорошего.

— Что тут происходит? — во дворике появился глава семейства, видимо, нюхом почуявший неприятности.

— Там, за городом, — Самир махнул рукой в сторону пирамид. — Завтра в полночь.

И, дождавшись кивка соперника, Самир вышел.

— Волчий гон в сентябре, — покачала головой Белла. — Ну и ну!

Узнав о выходке своего первенца, дядя пришёл в негодование. С одной стороны, он, конечно, знал о намерениях старшего сына. С другой, — его поразила неучтивость, с какой Самир отнесся и к кузине, и к её избраннику. Мелвин самым серьёзным образом извинился перед гостем. Джемиль тоже был подавлен происшедшим.

— Сестрица Белла, — он примиряюще поднял ладони. — Я, конечно, готов жениться на тебе, но не против твоей воли. Я не узнаю своего брата в эти дни. Как будто он растерял всё своё благоразумие и воспитание.

— Белла, может быть, ты знаешь, что случилось с Самиром? — Мелвин пристально поглядел в глаза племяннице.

— Не больше твоего, дядя. Я только слышала ваш вчерашний разговор, а сегодня вот так — без предисловий — схватил, поцеловал и пригрозил скомпрометировать меня перед Орханом.

Орхан, внимательно слушавший разговор, кивнул.

— Всё так. Это произошло на моих глазах. Вины Беллы не было.

Мелвин помолчал, собираясь с мыслями. Белла в смущении хотела что-то сказать Орхану, как-то смягчить неловкость ситуации, но он сделал предостерегающий жест, давая понять, что ей не за что извиняться.

Наконец Мелвин, видимо, собрав мысли воедино, произнёс:

— Я ещё раз прошу простить безобразную выходку моего сына, Орхан-бей. Оправдать её мне нечем, разве что тем, что, похоже, Белла сразу понравилась ему, а любовь не признаёт никаких правил. Впрочем, это тоже не извиняет его.

— Вы не должны извиняться за вашего сына, Мелвин-бей. Белла прекрасна и вполне могла вызвать сильные чувства в этом мужчине, и не имея таких намерений. Но он хочет поединка, и я не отступлю. Возможно, это единственный выход. Пусть Аллах рассудит наш спор.

Мелвин кивнул, признавая правоту будущего родственника.

— Насколько я понимаю, ваша семья не знает… ммммм… кто мы.

— Не думаю, что им следует об этом знать.

— Тогда, полагаю, сообщать им о происшедшем тоже ни к чему, не так ли? Давайте вернёмся к остальным, пока нас не хватились.

Даты были оглашены. Встреча завершилась.

Тихая, умиротворенная, пустыня дремала под вечерним небом, и единственными звуками, раздававшимся на многие метры, были цокот лошадиных копыт по каменистой местности и дыхание ветра. Время близилось к полуночи.

Орхан запрокинул голову, подставляя лицо ночной прохладе. Пара часов неспешного аллюра — и он будет в лагере. Там уж спят все, кроме дежурных и дозора.

Проводив родных домой, он решил вернуться в гарнизон сразу же, считая, что и так провёл в городе слишком много времени. Определенно этот день был важен, потому что наконец были заданы четкие сроки соединения их с Беллой в одну семью. Стало быть, нужно торопиться. Её взгляд яснее любых слов сказал: «Ты лучше знаешь. Делай то, что диктуют ваши многовековые традиции. Я тебе доверяю».

Традиции велят ввести новоиспеченную жену хозяйкой в свой дом. Но для этого сперва дом нужно построить или купить. Бедняки из старых исламских кварталов, одного из тех, где он сам рос, попросту надстраивали над потолком ещё один этаж, и жильё для молодой пары было готово. Хвала Аллаху, Орхану этого не требовалось: после родителей ему достался хороший дом, а сестра и брат по юности своей жили с дедом.

Дом-то был. Но при одном воспоминании об этом месте его передергивало. На свете существовал всего один человек, которого Орхан ненавидел лютой ненавистью, — отец. Мальчишкой он пришёл к выводу, что арабы придумали хиджаб⁽¹⁾ затем только, чтобы колотить жен вволю. Как говорится, чего не видно, за то не стыдно. Отец избивал мать за всё. За каждую мелочь. К примеру, за то, что вчера открыла ему дверь слишком быстро, сегодня — за то, что пришлось ждать на несколько секунд дольше. Сын много раз пытался вмешаться, тогда влетало и ему, без поправок на малый возраст.

Потом отец взял себе вторую жену, ещё совсем девочку, чуть старше Орхана, хотя первая жена, Мерит, в ногах валялась, умоляя не отдаляться от неё. Видать, любила по-прежнему — только тем Орхан и мог объяснить её преданность мужу-извергу. Отец смеялся ей в лицо. А что, кто ему запретит? По закону, можно и все четыре заиметь. Ему как сотнику платили столько, что вполне можно быть создать себе минигарем.

От второй жены отца зла Орхан никогда не видел. Муж бил и её, но меньше и реже. Фатма родила ему дочь и ещё одного сына.

Орхану только исполнилось шестнадцать, когда отец забрал его из дома и привёл в свой отряд. С тех пор военный лагерь стал его домом. Тем более что мать после того долго не прожила. Однажды она попросту не проснулась. Орхан подозревал, что накануне отец мог, в очередной раз распуская руки, не рассчитать силу. Да и со старшим сыном не церемонился.

Раз был случай, когда отец отправил его в город на машине с каким-то поручением. На обратном пути в песках проклятая бандура заглохла. Вот прямо посреди необозримой пустоты. Орхан всю ночь отыскивал и исправлял непонятной природы поломку. Будь начальником каирской сотни кто другой, можно было бы пешком добраться до лагеря и вернуться с опытным механиком. Но только не в этом случае.

На рассвете Орхан пригнал машину. Ох и отсыпал же ему папаша плетей. И за поломку, и за задержку. И ещё для проформы. До крови закусив губы, из принципа упрямый сын не издал ни звука, мечтая когда-нибудь посчитаться за всё. Уж что-что, а за долгие годы он научился терпеть отцовскую жестокость, всё помнить и ничего не прощать.

Потом умерла Фатма, оставив мужу малолетних детей. Их к себе на воспитание взяли дед с бабкой — родители отца. Через два года милосердный Аллах забрал наконец к себе старого сотника. Орхану было двадцать пять, когда его повысили и поставили на место родителя.

Дом все эти годы стоял заколоченный, как скрижаль с заповедями семейной жизни. Ближайший сосед не раз пытался сторговать его для своих детей, одного за другим женившихся или выходивших замуж, а их было аж девять. Но Орхан не соглашался. Изредка он приходил посмотреть, стоит ли ещё дом, переживший их всех.

Да, дом есть. Но привести в него Беллу — значит самому стать таким, как отец. Оправдать всё зло, что тот причинял двум ни в чем не повинным женщинам. Растоптать любовь и преданность тех единственных, кому, один Всевышний знает за что, этот демон был дорог.

Сегодня Орхан договорился о продаже дома соседу, который, вне себя от радости, тут же пригласил его на очередную свадьбу.

Вот с тех-то пор Орхан передвигался за пределами Каира только верхом. Лошадь и верблюд точно не сломаются, не говоря уж о том, что гораздо лучше людей. Он был, конечно, неплохим водителем, но себя не переоценивал. Те, кто служил в «Сотне», точно так же не доверяли автотехнике в условиях Сахары.

Вдали тёмными полосами протянулись по обе стороны гряды скал. Ещё минут десять до неприметно начерченной стрелы, высеченной на камнях, и надо будет повернуть налево.

База «Сотни» располагалась внутри гор, почти под землёй. Как гробницы в Долине Царей. Немецкие нацисты по глазу бы отдали, чтобы найти это убежище, а уж Хранилище и подавно. Невдомек было Гитлеру, какая добыча ждала бы его, получи он доступ к артефактам, первоклассно обученным солдатам и скрытым гарнизонам. Знал бы — удавился.

На выступе, обернув хвостом лапы, терпеливо сидела большая собака. Орхан придержал коня и пригляделся. Белая шерсть заметно выделялась на фоне песчаника. Нет, не собака. Волк. Сперва он подумал, что это Самир. Но в этом нет смысла — назначать бой на завтра, с тем чтобы подстеречь противника сегодня. Следовательно, это не он. А кто? Белла? Разве она знает, где искать его? По логике вещей, тогда она должна бы бежать сзади, ловя запах. Стало быть, тоже нет. Должно быть, шерсть такого цвета — семейный признак.

Орхан стронул коня, вынудив его, несмотря на сопротивление, двигаться в прежнем темпе. Волк потянулся и неспешно сполз в камня. Мелвин Данн слегка рассмеялся, делая приветственный шаг навстречу.

— Как слаб человеческий нюх. Я только сейчас почуял волчью метку на тебе, мой мальчик. Что же, добро пожаловать в семью!

Орхан спешился и, ведя коня в поводу, приблизился, отбрасывая конец тюрбана, прикрывавший лицо от песка. Он кивнул, не найдя слов для ответа.

— Кстати, прости мне это «ты» — я тебе в отцы гожусь, да и твоего папеньку знал. Не скажу, правда, что любил.

Орхан снова кивнул и улыбнулся невесело — как человек, хорошо понявший подтекст и разделявший невысказанное.

— Белла беспокоится, — продолжил Мелвин уже совсем другим тоном, шагая рядом. — Молчит, держит всё в себе. Но я же вижу… Самир удивил нас всех…

— Мелвин-бей, я вас очень уважаю, — наконец сказал египтянин. — Но ваш сын оскорбил даже не меня, а Беллу, это не может быть прощено и забыто.

— Да, — Мелвин, прищурясь, смотрел вдаль, отыскивая взглядом линию ночного горизонта. — О том-то я и хотел поговорить. Я не могу взять назад слова своего сына. В одном он прав: для волков нормально драться друг с другом за благосклонность самки, выбранной в подруги. Впрочем, у людей это тоже бывает. Мы считаем, что, раз ты собираешься жениться на вервольфе и учитывая то, что случится завтра, тебе нужно многое узнать о нас.

— Да, пожалуй, — кивнул сотник.

— Если у тебя есть время.

— Есть до восхода.

Они шли рядом. Лошадь перебирала ногами позади. Налетавший ветерок раздувал полы халата Орхана, приятно охлаждая разгоряченное за день тело. Брюки из лёгкого хлопка тоже слегка парусили.

— Сначала я как вожак местной стаи должен предупредить: по традиции, такие бои происходят в присутствии всей стаи, поскольку чем больше свидетелей поединка, тем лучше. Белла тоже будет там — самки всегда наблюдают за схваткой.

— Тонкий расчёт! — Орхан усмехнулся. — Смешно претендовать на взаимность, будучи битым при всех и особенно при своей даме.

— Верно, — остро блеснув глазами, ответил оборотень. — Однако, не каждая отдает предпочтение победителю. Но у вас будут равные шансы — ведь это спор, а не схватка на смерть. Хотя кто знает… Выбор оружия остаётся за тобой как за стороной, которой нанесли оскорбление.

Орхан обдумал предложение.

— Парные клинки.

— Принято. Да, так вот. Прежде всего, помни: мы выглядим как волки, но мы не волки. И, хотя внешне неотличимы от людей, мы, тем не менее, не люди. Считать нас теми или другими — равно бессмысленно. Мы — нечто среднее. Оборотни даже в человеческом облике сильнее самих людей. Тебе придётся использовать всё своё военное мастерство. Я не позволю Самиру сражаться с тобой в волчьей ипостаси. Но что может случиться потом, никто не знает. Поэтому на всякий непредвиденный случай… Обычные волки просты и, как правило, не трогают людей, если не голодны и их не провоцировать. Волки-оборотни сложнее, у них человеческий ум, они могут напасть и убить по самым разным причинам: из мести, кровожадности, спортивного интереса, ради забавы или просто потому что, к примеру, не владеют собой. Лучше просто не привлекать к себе их внимания. Сигналы готовности к атаке: прижатые к себе голове уши, оскаленная пасть, рычание, полусогнутые ноги, подёргивания тела.

Волку, как и другим хищникам, ни в коем случае нельзя смотреть в глаза — они воспринимают это как вызов. Нельзя выказывать страх — почует сразу же. Если он не реагирует, лучше всего медленно и осторожно отступать назад, не поворачиваясь спиной и не совершая резких движений, иначе обязательно догонит и нападет сзади. У него четыре ноги, и бегает он гораздо быстрее.

Если нападения избежать не удалось, то есть два пути: во-первых, защищай горло — именно его волк и будет добиваться. Во-вторых, нападай сам: бей чем ни попадя; души, зажимая волчью шею предплечьем; бей в нос и в морду — это самые чувствительные места. Оборотни, как и обычные волки, не любят огонь, так что подойдет всё, что горит.

Собака — это одомашненных волк. Но волк — это не собака. Эта популяция существует пятьсот восемьдесят тысяч лет и за всё это время почти не изменялась. Не стоит воспринимать их как милых животных и тем более прикармливать. Волк, потерявший страх перед человеком, нападет скорее. А оборотень, к тому же, хитрее, ловчее и смелее, что бы не сказать циничнее. Они знают людей слишком хорошо, чтобы бояться их…

Орхану вспомнилось утро в оазисе, когда Белла, едва оправившаяся от раны и не вернувшаяся ещё в человеческое обличье, обнюхивала его. Обнаружить рядом со своим лицом звериную морду с острыми зубами — сюрприз не из приятных. Она никогда не проявляла агрессии к нему. Даже спасла ему жизнь. Но верно и то, что Орхан никогда не забывал, что она не милая комнатная собачка, а существо непредсказуемое и опасное.

— …Вожака стаи отличить легко: он идёт всегда первым как самый опытный, сильный, храбрый и быстрый. Его хвост поднят вверх — это знак первенства. У остальных хвосты прижаты к задним лапам в знак подчинения. За вожаком идут самые сильные и взрослые самцы — они опытные охотники и загонщики. Все, кто слабее, — в тылу стаи. Иногда на охоту в вместе со всеми выходят самки, чье потомство подросло, и подростки. Но малых детей до охоты никогда не допустят.

Волки моногамны. Мы выбираем себе пару очень тщательно, и спешка тут неуместна. Каждый в семейной паре хранит безупречную верность своему партнеру — до его или своей смерти. Правда, чтобы создать эту пару, самцам иногда приходится доказывать право на обладание подругой, сражаясь с другими претендентами.

Стаей руководит, как правило, альфа-пара (как мы с Нуаймой): альфа-самец — самцами, альфа-самка регулирует, соответственно, поведение самок. В такой семье самец главнее, хотя бывают и исключения. Но самка и сама может быть вожаком стаи. Для этого она должна победить вожака в бою. Такое у нас уже случалось.

Глупые люди выдумали красивую сказочку о том, что волки воют на луну от одиночества. В этом нет ни слова правды. Волчий вой всегда имеет конкретное назначение: это способ передать друг другу, другим стаями или одиночкам информацию на расстоянии, подозвать, сообщить об опасности, поднять боевой дух стаи. Волчий вой — это признак единства стаи.

Волки прекрасно ориентируются на своей территории и используют все её особенности во время охоты. Чаще всего, как волки, так и вервольфы ведут ночной образ жизни. В местах обитания волков нет опасных противников — они давно уничтожены, а другие не рискуют забредать. Живут и охотятся волки стаями потому так опасны. Чтобы не подвергать напрасно свою жизнь опасности, пользуются хитростью: нападают из засады, причём с разных сторон, либо загоняют свою жертву.

Несмотря на то, что волки — стайные существа и испытывают потребность в обществе себе подобных, бывают одиночки. Они либо живут сами по себе, либо уходят из стаи, чтобы создать свою, либо просто потому, что их изгнали. Обычные волки собираются в стаи на время, у оборотней это образование постоянное.

— А Белла? — спросил Орхан, пытаясь соотнести всё услышанное с любимой, составить портрет, найти недостающую, неизвестную ему часть её характера, понять, какая она на самом деле.

— Белла… — протянул ирландец. — Я знаю её ещё совсем немного. Но кое-что могу сказать. Она из тех одиночек, что прибиваются к стае и ходят с ней, пока им это нужно, а потом исчезают. До сих пор, как я понял, её вполне удовлетворяло общество брата. Возможно, они входили в какую-то стаю, но со временем принадлежность к ней стала тяготить Беллу, поэтому она и не торопится вернуться. Либо вожак чересчур напорист. Может быть, уже наказывал её за непослушание.

— Наказывал? — удивился сотник.

— А как же? Ты тоже вожак и сам знаешь, одним добром стаю в подчинении не удержать. Альфа карает ослушников, но не слишком жестоко, иначе и стаи-то не будет. Так, в порядке воспитания чувства долга и уважения. Хотя вожаки тоже бывают всякие… Но вообще, мы довольно жестоки, иначе не выжили бы. Спроси Беллу: наверняка она тоже хлебнула горя за свою жизнь.

Разговор вышел поучительный, и Орхан чувствовал благодарность за доверие и благожелательность мистера Данна. Тот мог бы целиком стать на сторону сына и имел бы на то полное право. И, тем не менее, был настолько любезен, чтобы подготовить его противника, насколько это возможно в такие сжатые сроки.

Орхан прежде и понятия не имел, какое место этот человек занимает в Каире. Должно быть, каирская стая огромна. И Белла — существо неоднозначное и по-прежнему непонятное, любимое и любящее. Теперь он понимал: она давно выбрала его — люди торопятся жить, они за это время давно бы связали свою жизнь с кем-нибудь, кто под рукой.

— Жаль, что ты не родился таким, как мы, — с подкупающей искренностью посетовал Мелвин, прощаясь.

Может быть, действительно жаль.

22 сентября 1950 г.

Чтобы добраться до условленного места, нужно было пройти между пирамидами Хеопса и Хефрена, обогнуть мастабы ⁽²⁾ и идти по пескам на юг минут пятнадцать. Главное не бродить по некрополю безлунной ночью: несведущие запросто могут свалиться в одну из ям — саркофагов для священных лодок фараонов и цариц.

Стая и в самом деле была большая. Позади пирамид, — так, чтобы не видно было из города, — собралась толпа из, как минимум, ста особей, а с разных сторон стекались и стекались ручейками всё новые её члены. Похоже, все они знали друг друга и оживлённо между собой переговаривались, посмеивались, перебрасывались шутками, посверкивали глазами и то и дело спрашивали, по какому поводу сбор. Видимо, все они добрались сюда на своих четырёх лапах, потому что вокруг не было ни автомобилей, ни следов от шин. Орхан был изумлен тем, сколько, оказывается, оборотней обитает в столице, и что он, вполне вероятно, видел некоторых из них и раньше, но не знал их тайны и потому считал обычными людьми.

Он и Белла стояли рядом, негромко разговаривая. Она и в этот раз не покрыла волосы, не сделали этого и другие оборотницы, видимо, обычаи вервольфов были для них более первостепенными, нежели религиозные устои. Белла старалась сохранить бесстрастный вид, но Орхан видел её затаённую тревогу. Вокруг них собралась семья. Самира не было, хотя до полуночи оставалось не больше пяти минут. Если бы он вовсе не явился, это было бы признано его неоспоримым поражением. Но на такую удачу вряд ли стоило рассчитывать.

— Полночь! — объявил некий мужской голос из толпы.

Орхан с удивлением увидел, как зелёные глаза Беллы вдруг загорелись злым жёлтым светом, пожалуй, тем более пугающим, потому что лицо её было скрыто в тени. Она тихо и неприязненно зарычала: в сопровождении друзей прибыл мятежный кузен. Его приветствовали радостными возгласами. Видимо, он был популярен.

Вожак поднял руку, и гомон моментально стих. Он описал ситуацию: кратко, не вдаваясь в лишние подробности, без драматизма. За сердце и руку его племянницы, только что прибывшей из Европы, борются двое — её кузен и её будущий жених, и этот спор должен разрешиться поединком. Оскорбленная сторона выбрала в качестве оружия парные клинки. Поскольку один из соперников человек, другому запрещено драться в волчьем обличье. Поединок завершается удержанием одним из противников другого на лопатках в течении минуты. После этого самка, вне зависимости от результата боя, должна огласить своё решение во всеуслышание. И с той минуты стороны отказываются от взаимных претензий и преследования, и если кто-то из стаи заметит нарушение оглашенных правил, провинившийся будет немедленно и сурово наказан.

— Друг друга не убивать и не калечить! — сурово напутствовал Мелвин. — Вы оба нужны мне живыми и целыми.

Члены стаи расступились, образовав круг. Под ногами у них, как оказалось, лежала каменистая площадка, словно созданная для решения подобных споров. Зрители, бывшие ближе, уселись на импровизированный пол, те, что находились позади, остались стоять. Воцарилась абсолютная тишина. Не слышно было даже дыхание присутствующих. Никто не подбадривал бойцов. Двое мужчин остались одни в центре круга.

В аспидно-черном небе с бешеной скоростью клубились облака. Но внизу было совсем тихо. Всё замерло в ожидании развязки, исхода событий. «Удачи!» — был ли это шёпот Беллы или еле различимое дуновение ветра?

Соперники смотрели в глаза друг другу. На губах Самира играла ироничная усмешка, он был полностью уверен в своих силах. Он не посмел ослушаться запрета вожака, но жёлтый волчий огонь всё-таки полыхал в его глазах.

Орхана дракой было не напугать. Это мужская игра, она гораздо проще, чем женские уловки. Он успел уловить удивление, промелькнувшее в лице Самира, когда тот услышал, каким оружием предстоит сражаться. Немудрено, коль, нашкодивши, не заявляешься домой целые сутки.

Не отводя насмешливого взгляда, Самир тащил парные ханджары⁽³⁾ из ножен, казалось, целую вечность. Видимо, рассчитывал на впечатлительность и неповоротливость противника. И потому не успел заметить, как Орхан рывком вынул свои, лезвия словно бы просто выросли из его ладоней. Коротко дзинькнула сталь, в свете неполной ещё луны вспыхнув голубыми искрами.

Самир решительно атаковал. Орхан отбил атаку одним кинжалом, потом вторым, от последующих ударов быстро увернулся. Мелвин был прав: оборотень обладал огромной силой и потрясающей скоростью. Грация движений его натренированного тела завораживала. Но Орхан повидал много мальчишек, он и сам таким был. Тем, кто работает «на публику», всегда не достаёт трезвого расчёта, их голова отуманена жаждой произвести впечатление.

Раз за разом отбрасывая оборотня назад, увертываясь от сокрушительных ударов и кружа вокруг него, Орхан выматывал соперника. Парню не доставало выносливости и ловкости. Судя по всему, жизнь у того была слишком лёгкой и драться особо не приходилось. Сотник на ходу просчитывал варианты и использовал силу волка против него же. Как видно, холодное оружие было Самиру непривычно, скорее он привык к рукопашному бою и потому, вместо того чтобы удобно подпустить противника к себе, сам слишком далеко вытягивался, вкладывая чересчур много в каждый выпад и потому порой чуть не теряя равновесие, но свалить его всё равно никак не удавалось.

Волки наблюдали терпеливо и молча. Они совсем не были похожи на толпу азартных болельщиков, подбадривающих фаворитов возгласами и скандированием имён. Даже когда один из ханджаров Самира улетел далеко за пределы круга, никто не произнёс ни слова.

Пару раз Самир подставлял Орхану подножку. Но к такому приёму сотник привык, его не использовал только ленивый. Самир и сам упал несколько раз. Потом, видимо, уж совсем отчаявшись, схватил горсть песка, намереваясь ослепить Орхана. Но тот ждал этот грязный приём и успел отвернуться.

Только ощутив глухую усталость внутри потяжелевшего тела, Орхан понял, что поединок длится уже давно. Одежда прилипла к взмокшей коже, стесняя движения. Резко встряхнув головой, он отбросил с мокрого от пота лба прядь волос.

Самир тоже устал и допускал теперь ошибки всё чаще. Самоуверенная ухмылка давно исчезла с его лица. Оставшимся кинжалом ему удалось полоснуть неприятеля по плечу, и распоротые края рукава потемнели от крови, но Орхану было не до того. Споткнувшись наконец о заботливо подставленную ногу оборотня, он упал спиной на каменистую почву и тут же откатился в сторону. И туда, где он только что был, вонзилось лезвие. Глубоко вошло, почти по рукоять, и Самир отвлекся, пытаясь вытащить клинок из плотного, неподатливого грунта. Рывком вскочив на ноги, Орхан повалил его на землю, прижал коленом его грудную клетку и приставил кинжал к самой яремной вене. Только пошевелись — и сам перережешь себе горло! Расчёт был точен — стань он ближе к ногам волка, и тот отбросил бы его в сторону, продолжая бой.

— Раз!.. Два!.. Три!.. — хором, как по команде, отсчитывали волки. — Четыре!.. Пять!..

Они смотрели друг другу в глаза. «Убей меня! — говорил взгляд холодных светлых глаз Самира. — Убей меня лучше сейчас. Потому что это не конец!». В другое время и при других обстоятельствах Орхан, вероятно, так и поступил бы. Но сейчас стоило ли?..

— Пятьдесят семь!.. Пятьдесят восемь!.. Пятьдесят девять!.. Шестьдесят!!!

— Кончено! — вожак поднял руку, и тогда Орхан, с трудом встав на ноги, отступил в сторону, давая побежденному возможность подняться.

Зрители, все как один, смотрели на своего альфу.

— В споре между волком и человеком победил человек, — огласил итоги вожак. — Теперь пусть самка, за которую они бились, сделает окончательный выбор.

Белла вышла в центр круга. Лунный свет делал её кожу совсем бледной, глаза сверкали неестественно ярко. С горделивой улыбкой она подошла и взяла своего любимого за руку, пальцы её были холодны, как лёд, и дрожали.

— Между соперниками отныне не должно быть вражды, — скорее приказал, чем напутствовал Мелвин. — За этим проследит стая — во имя мира.

Оборотни зашумели и, обмениваясь впечатлениями, отправились в обратный путь, каждый в своём направлении. Оборачиваясь, они улыбались и прощались одобрительными кивками с теми, ради кого явились сюда и кто отстоял своё право быть парой.

— Мой мальчик, — искренне улыбнулся Мелвин. — Я тобой горжусь. Хотел бы я иметь такого сына.

— Да услышит Аллах твои слова, — Нуайма тоже подарила ласковую улыбку будущему родственнику. — Пусть вскоре мы назовём его сыном!

Белла повернулась к Орхану. Возможно, они бы и отступили от правил этикета — всего на минутку. Но вокруг была её семья. Все, кроме Самира, исчезнувшего сразу по завершении поединка.

— Я всё равно выбрала бы тебя, — нежно шепнула она. — Даже если бы ты проиграл.

Орхан бережно взял её за плечи, отвечая взглядом на преданный взгляд.

— Да. Но это не одно и то же.

1) Стиль одежды мусульманок, полностью скрывающий всё тело женщины, за исключением лица и кистей рук.

Вернуться к тексту

2) Гробницы фараонских жрецов, царедворцев и вельмож

Вернуться к тексту

3) Ханджар — короткий изогнутый арабский меч, ятаган

Вернуться к тексту

21 сентября 1950 г.

За двенадцать часов перелёта из Каира в Дублин Мэллори не сказала и десяти слов. Луис пытался ободрить её, но, видя, что все его попытки утешить жену остались безуспешны, оставил её в покое. В конце концов, каждый имеет право оплакать утраченную дружбу и былую любовь.

Впрочем, сам Кинтана почти не сомневался в том, что подругам удастся помириться. Что Белла забудет о ненависти, когда Лори вернётся, получив прощение жены Алекса. Вернее, вдовы. Как она его получит, он не думал. Скорее всего, решится по ходу дела.

Вещей у них с собой почти не было, потому что они не планировали задерживаться в Ирландии. Туда и сразу обратно. Луиса ждала работа, да и дети остались на няньку.

Лори держала в руках драгоценную урну с прахом брата Беллы, отказавшись сдать её как багаж. Кому можно доверить такой груз? Что в этом понимают бесчувственные работники аэропорта! А в мешке её всё равно не видно.

В отличие от мужа, она вовсе не была убеждена в возможности вернуть расположение Беллы. Лори отчаянно нужна была та связь с подругой, которую она так бездумно разрушила. Нельзя сказать, чтобы у неё совсем не было приятельниц в Каире. Были, конечно. Но говорить с ними можно только на общие темы. И никогда не будет такой душевной близости, как с Беллой. Никогда!

Мэллори устала от бессонных ночей, полных чувства вины и потери, от слёз щипало глаза. Жизнь не дала трещину, как это часто пишут в романах. Она непоправимо изменилась и опустела. Воистину, кто хочет мстить, пусть выроет две могилы.

В Клиффтон они прибыли с рассветом и сразу натолкнулись на дозор. Младший брат Лайми и Ноа — Лиам — с друзьями дежурил у дороги в городе. Ноа по-прежнему зорко следил за чужаками.

— Гляньте-ка, кто вернулся! — колко усмехнулся молодой волк. — А где Белла?

Мэллори поджала губы и передернула плечами. Говорить с кем бы то ни было, прежде чем с Лайми, не входило в её планы. Тем более с Лиамом, который, как и все молодые и зелёные, вообще был весь такой задиристый и только и ждал случая кулаками помахать.

— Она ещё в Египте. Приедет как освободится.

— Это твой муж? — Лиам резко указал головой на скромно молчавшего Луиса.

— Да. А где твоя сестра?

— Дома, конечно.

Они разошлись в разные стороны. Лори повернула к окраине города, той, что выходила на скалы. Домик семьи Данн смотрел на обрыв, океан было видно только из одного окна второго этажа, а так казалось, что здесь край света и, кроме резко обрывающегося вниз изумрудного травяного покрова, больше ничего нет.

Даже удивительно, сколько людей со всего мира приезжает на утесы Мохер, чтобы прыгнуть с них и проститься с опостылевшей жизнью. Каждую неделю кто-то да сигает вниз. И почему это нужно делать в таком потрясающем месте! Неужто даже смерть посреди этой красоты кажется самоубивцам романтичной?

Заморосил дождь. Мэллори показалось, что всё её тело расправилось, как листья какого-нибудь растеньица, и вытянулось навстречу этим небесным слезам. Ах, как же ей не хватает дождя в Египте! Нормального дождливого дня!

Луис тоже подставил прохладной влаге прокаленное южным солнцем лицо. С моря налетали порывы ветра, принося на берег запах соли и водорослей.

Коттедж тепло светился окнами нижнего этажа. Из приоткрытого окна кухни плыли в вечер ароматы вкусного ужина. Но супруги прекрасно понимали, что к столу их в этот раз не пригласят и комнату на ночь не предложат. Больше того, Луис не решился отпустить нанятое в Эннисе⁽¹⁾ такси. Как все приличные люди, они предварительно позвонили Лайми и сообщили о своём намерении навестить её. Сухой холодный голос волчицы насторожил Лори — неужели той всё известно? Она не могла поверить, что Белла способна наябедничать и настроить свою невестку против неё, Лори. Но что, если так и есть? Хотя, конечно, если Лайми всё знает, это уже куда легче: отвратительно сообщать настолько ужасные вести. И как только копы с этим справляются!

Лайми встретила их… Ну, не то чтобы улепетывай или умри. Но глаза, горящие жёлтым зловещим огнём, несколько выбили из-под ног Лори и без того зыбкую почву. Она ничего не сказала, только жестом пригласила гостей в дом.

В гостиной уютно горел огонь в настоящем дровяном камине. На диване лежали небрежно отброшенный плед и книга. Лайми знаком предложила им сесть. Близнецы забились в уголок и оттуда посверкивали глазенками, но тетю Лори поприветствовать не вышли. Мать, конечно, видела их, но не прогнала. Очевидно, решила, что им стоит ещё раз услышать подробности о гибели отца, но уже из первых рук. Это взрослое отношение к детям особенно огорчило Лори.

Прежде они с Лайми хорошо общались, у них всегда были темы для разговора, дамы немало времени провели за неторопливой беседой под горячий кофе с печеньем. Сегодня Мэллори словно впервые увидела женщину, которой отдал сердце Алекс: высокую, статную, привлекательную, с ясными тёмно-серыми глазами. Она не была красавицей, но, бесспорно, обладала всеми достоинствами, необходимыми для создания и сохранения домашнего очага — места, куда хочется возвращаться. А дом мужчины там, где его женщина. А без неё это просто четыре стенки с потолком. И как бы ни было обидно, но Лори не стала для Алекса этим домом. Зато стала им для не менее чудесного человека, тут уж грех жаловаться.

Мэллори не стала оттягивать исповедь. Снова воскрешая в памяти события недавнего прошлого и заново переживая их, она говорила и говорила — не оправдывая себя и ничего не утаивая. Натворила, чего уж там!

Болезненно сглатывая и неимоверным усилием воли удерживая слёзы внутри, с самого начала рассказывала то, что знала сама: как впервые увидела этого человека — Джеймса МакФерсона, бывшего агента Хранилища 13. Как он, используя артефакты, подчинил её своей воле и ослушаться было совершенно невозможно. Как вдвоём они отправились в Египет за второй частью артефакта, без которого первая, та, что уже находилась в руках МакФерсона, не работала. Как нашли в полном безумия и несусветных ужасов Запечатанном городе искомую вещь. Как друзья пытались остановить их и отнять то, что должно быть скрыто навсегда. И то, что она, Мэллори, сделала, поддавшись ложному чувству всемогущества и торжества.

Страшнее всего была мысль, пришедшая в голову «стихийницы» во время рассказа: Алекс погиб не неожиданно для себя, не потому что это был просто не его день, — он понял, что иначе подставку от Зеркала Тайных Надежд не спасти, что ею неминуемо завладеет МакФерсон, имея на своей стороне такого партнёра, как управитель стихиями. Лори чуть в голос не закричала, вспомнив его взгляд, казалось, он хотел сказать: «Давай, делай, что должна!». Алекс принёс свою жизнь в жертву, а мир, ради которого этот храбрец погиб, никогда о том не узнает. Как много безымянных героев, не пощадивших себя во имя всеобщего блага! А она, пошлая ничтожная дура, убила его из мелкой мести, ради отмщения собственных пещерных чаяний. Забыв тепло этого дома, презрев любовь и преданность своих друзей, на один миг ощутив себя богом, она растоптала их жизни и свою. Этому нет прощения. Никакие слова, никакие извинения не смогут умалить и смягчить вину убийцы. Никакое покаяния и молитвы не сгладят преступления против любимых людей. А совесть — судья и палач — ни на минуту не даст забыть раздирающую душу и сердце минуту гибели дорогого человека, растянувшуюся в памяти на целую вечность. И нет разницы, простят ли её те, кому Лори причинила эту страшную боль, потому что осколки жизни уже не собрать. Ничего нельзя вернуть, потому что смерть непоправима.

Лайми слушала эти признания, не проронив ни слова. Не то чтобы делала она это специально, чтобы ещё сильнее наказать женщину, лишившую её мужа, а детей их отца. Просто слов не было. И слез уже не было тоже. Огонь ярости, бушевавший в ней эти дни, уничтожил всё пустое и ненужное, угли тлели где-то глубоко внутри. Остались щемящая боль и то главное, что могли бы описать десятки тысяч слов, а их всего три: Алекса больше нет. Остальное неважно.

Лайми слушала покаянную исповедь Мэллори и пыталась представить, через что довелось пройти Алексу в тот последний день. О Запечатанном городе она знала лишь из рассказов мужа и золовки. До сих пор это всё казалось увлекательной, захватывающей сказкой, герои которой, совершив свой подвиг, живут долго и счастливо. Финал последней сказки таков, что смело можно было заявить: зло восторжествовало, а добру досталась сомнительная победа непомерно дорогой ценой. Хотя, видимо, могло быть и хуже.

— Хорошо, — кивнула она наконец, поднимаясь и давая понять, что визит окончен. — Я тебя услышала.

Лори высвободила урну из сумки и протянула волчице. Лайми еле удержала дрожь в руках, приняв то, что осталось от её мужа. Холодный бездушный камень, а внутри несколько горстей пепла.

Очевидно, Луис Кинтана, всё это время не произнесший ни слова, угадал её мысли. У него другое было на уме.

— Я могу подтвердить каждое слово моей жены, миссис Данн. Всё это произошло при мне, хотя мы с ней и находились, скажем так, по разные стороны баррикады. Вы потеряли мужа, а я и ещё один человек — друга и боевого товарища, к которому испытывали огромное уважение.

Лайми кивнула.

— Не думаю, что сейчас это имеет для вас хоть какое-то значение, мадам. Но всё-таки скажу.

— Говорите.

— Эта урна не имеет цены, — он кивнул на гладкий полированный сосуд с золотым ободком и выгравированными древне-египетскими символами. Песочного цвета оникс с зеленоватыми пятнами и прожилками цвета охры, был невыразимо приятен не только коже, но и глазу. — За неё заплачено жизнью и смертью двух людей, включая Алекса. Это уникальная вещь из уникального места. Египтологи заплатят за неё много, коллекционеры — ещё больше, это страховка на крайний случай. Но вы должны понять, что она добыта в страшном месте, — во дворце фараона Рамзеса II в Запечатанном городе, где никто ещё не бывал со времён завершения его строительства. Три тысячи лет туда не ступала нога человека. Пожалуйста, постарайтесь отнестись к этой вещи с уважением.

— Конечно, — Лайми выглядела несколько озадаченной.

Люди повернулись, чтобы уйти.

И тогда она сказала:

— Белла звонила сегодня. Она решила остаться в Египте — нашла там своих родных. Я собрала её вещи, самое необходимое. Передайте их ей.

В передней стояло два чемодана из тёмно-зелёной кожи с широкими ремнями. Луис отнес их в машину.

— Прощайте! — сухо произнесла Лайми.

И они тронулись в обратный путь.

Можно ли незаметно прошмыгнуть мимо волков? Покинуть город потихоньку от его обитателей? И, принеся настолько дурные вести, остаться при этом в живых? Раньше тех, кто приносил плохие известия, помнится, казнили…

Луис всё задавал себе эти вопросы, пока водитель вёл такси по главной улице в направлении выезда из города. Клиффтон, казалось, обезлюдел: за весь обратный путь им встретилось от силы три… человека… возможно. Вероятно, из-за дождливой погоды все жители сидели у себя в домах, озаренных мирным тёплым светом, зашторив окна, пекли пирог с яблоками, играли с детьми и собаками, читали или слушали музыку и шум дождя… Всё это чудесные занятия, когда в душе покой и тихая радость. И когда-нибудь они с Лори тоже снова будут проводить такие вечера дома, с сыном и дочкой. Надо только пережить это гнетущее неприятное время. Вернуться домой, в Каир. Там они будут в безопасности.

— Эй, что это? — воскликнул водитель.

Впереди, прямо на дороге, темнела толпа из десятка мужчин и женщин. Эти люди, похоже, кого-то ждали, и у Кинтаны появилось гадкое предчувствие. Ожидающие выглядели не больно-то дружелюбно с поднятыми воротниками и руками в карманах.

Чтобы никого не задавить, таксисту пришлось остановить машину, так как никто из стоявших на дороге и не подумал отойти в сторону. Когда Луис уже хотел и сам выйти и узнать, в чём дело, дверца открылась и в салон заглянул здоровенный мужчина. Кинтана сразу узнал Ноа — лидера местной волчьей стаи. Стало быть, разговора не миновать. Мэллори и Луис вышли под дождь.

— Так-так! — вожак поглядел на них с притворной лаской. Так кошка смотрит на трепыхающуюся, полуживую мышь, прикидывая, как ещё можно с ней поразвлечься. — Вы, что же, прямо сейчас и уедете? Даже не останетесь на кофе?

«Какой, к чёрту, кофе! — мысленно скривился Кинтана. — Ты жаждешь запустить в нас клыки из-за того, что твоя сестра овдовела. Тоже мне, гостеприимный хозяин!».

— Да, мы здесь проездом, — кивнул он, сохраняя видимость светской беседы.

— Обидно! — Ноа оглядел супругов своими светлыми, будто светящимися глазами. — Я бы послушал про то, как сгинул мой зять.

И тогда Лори, у которой и так настроение было хуже худшего из-за всего, что произошло, заговорила, и казалось, что ей уже ничего не страшно в этой жизни, потому что это всё начало стремительно осточертевать.

— Я только что говорила с Лайми, и мы поняли друг друга.

— Может быть, может быть… Но со мной ты не говорила.

— Ноа, я знаю, кто ты. Но ты понятия не имеешь, кто я. Да, я знаю, что на твоей стороне сила, — твоя и стаи. Ты можешь попробовать разорвать нас на части прямо здесь и сейчас. Но в таком случае спроси себя: кто из них, — тех, кто топчется в сторонке, ожидая развязки, — вернётся сегодня домой? Я тоже могу применить силу. И это будет страшно. Рискнешь?

Ноа поднял бровь:

— Ты нам угрожаешь?

— Предупреждаю. Я чертовски устала. Белла меня и так ненавидит. Один шаг с твоей стороны — и я отпущу тормоза. И будь что будет.

Ноа задумался, с улыбкой переводя взгляд с одного на другого.

— Значит, ты отказываешься рассказать, как погиб Алекс? Это, знаешь ли, дурно пахнет.

— Если тебя действительно интересует это, спроси у своей сестры. А если хочется подраться — изволь, но потом не жалуйся.

Ноа неприязненно оскалился.

— Какие-то вы не компанейские… Ладно, отпущу вас целыми и даже невредимыми. Взамен вы передадите кое-что Белле.

— Что же? — вскинула голову Мэллори.

— Всего четыре маленьких слова: стая предателей не прощает.

— Не понимаю, что ты этим хочешь сказать.

— Тебе и не нужно. Белла поймёт.

Не прощаясь, Ноа сделал знак своим, и они, обойдя такси, пошли по дороге в город. Вскоре стена дождя заслонила их. Лори, отжимая сырые, потерявшие форму волосы, забралась в салон машины, не обратив внимания на неодобрительный взгляд таксиста. Луис тоже залез внутрь, в сухое тепло автомобиля.

— Какой-то день сегодня нехороший, — с чувством высказался он.

23 сентября 1950 г.

«Что за странные казусы! За что судьба так играет нами?» — думала Лори, выходя из машины перед прекрасным, словно созданным древне-египетскими зодчими особняком. Этот особняк стоял последним на улице, а дальше пыльная дорога уходила в долину, в конце которой, как молчаливые великаны, явившиеся из дальних далей, возвышались пирамиды Эль-Гизы, охраняемые таинственным Сфинксом. И Лори, и Луис не раз бывали здесь. Но ни одному даже в голову не приходило связать это место с Беллой. А ведь, казалось бы, проще простого.

Лори с трудом упросила Луиса дать ей возможность съездить к Белле одной. Кинтана, конечно, подозревал, что женщины в очередной раз обидят друг друга и поссорятся, но уступил просьбам жены. И Лори поехала. Нет, иллюзий насчёт Беллы она не питала. Но ведь надеяться не запретишь! В конце концов, даже Лайми её не прокляла, а отпустила, ну, можно сказать, с миром. Хотя братец её, конечно, ещё тот тип.

Какой-то человек из домашней прислуги помог ей выгрузить из машины чемоданы и внести в дом, а некая девушка-служанка ушла сообщить госпоже Белле, что её хотят видеть.

Солнце стояло в зените, и на улице припекало. А в общей гостиной, куда проводили гостью, было сумрачно и прохладно, ей подали какой-то холодный сок, и это было таким блаженством! После дождливой ненастной Ирландии Лори пришлось вспомнить палящее солнце Египта, где даже зимой температура воздуха не ниже 68° F⁽²⁾.

Беллу она нашла отдохнувшей, посвежевшей, похорошевшей. И всё такой же недоброй. Лори рассказала о том, как они с Луисом побывали у Лайми, и в ответ услышала одно-единственное:

— Хорошо.

Белла повернулась и собралась уйти, давая понять, что говорить больше не о чем. Но Лори, будто утопающий за соломинку, уцепилась за последнюю возможность раскрутить общение хотя бы до минимального потепления.

— Я привезла твои вещи! Лайми была так любезна приготовить их в дорогу…

— Спасибо, — всё тем же ледяным тоном отозвалась волчица.

— И это всё?! Ты просто уйдешь? — Лори ощутила, как на неё, будто цунами, обрушилась волна обессиливающего отчаяния. — А как же то, что между нами было? Как же дружба — на все века и времена?! Помнишь — мы же были… Мы были почти сестрами…

Белла остановилась на середине комнаты, слушая спиной этот сбивчивый монолог. Дождавшись, пока Лори загонит сама себя в ловушку, оборотница наконец повернулась. И каждое её ответное слово, сказанное спокойным голосом, было острым, как лезвие.

— Были. Дружбы нет — ты убила её, подняв руку на моего брата. Который тебя и пальцем ни разу в жизни не тронул. Как я могу дружить с его убийцей? Как я могу забыть, что ты сделала? Лори, почему ты не можешь просто уйти и оставить всё в прошлом? Это всё, что я могу сделать для тебя: дать тебе уйти — во имя той самой дружбы, о которой ты сейчас говоришь. Потому что, если бы её не было, я убила бы тебя прямо там, в Запечатанном городе. Поверь, кошмары меня бы не мучили.

В конце концов, Мэллори надоели односторонние попытки наладить контакт. Надоело унижаться. Всё так всё.

— Хватит, — тихо сказала она. — Я тоже могу убить тебя. Всё ещё могу. Раз уж нас больше ничего не связывает.

Глаза волчицы угрожающе вспыхнули.

— Можешь. Это единственное, что тебе осталось. Делай или уходи.

— Я пришла, потому что мне нужна была моя подруга. Но, видимо, её и в самом деле больше нет.

Лори ушла, чувствуя, как с каждым шагом они становятся всё дальше друг от друга. Как теряется связь. Почему нельзя вернуть время назад? Может быть, не стоило отвергать помощь джинна?

1) Эннис — административный центр и крупнейший город графства Клэр, Республика Ирландия

Вернуться к тексту

2) +20° Цельсия

Вернуться к тексту

26 сентября 1950 г.

День помолвки Суат с самого утра начался страшным кипишем. Во-первых, девушка переживала прямо до нервической дрожи. И Белла удивлялась: как будто свадьба сегодня! Хотя, в общем-то, понимала: этот день — первая ступень прощания с детством. Когда всему свету объявляется, что вот эти мужчина и женщина намереваются вступить в брак и отныне считаются женихом и невестой, трудно по-прежнему считать себя маленькой девочкой.

Сон Беллы прервали самым бесцеремонным образом.

— Старшая сестра! Сестрица! Сестрица!

Кто-то запрыгнул с ногами на кровать и принялся трясти её.

— А?

— Ну, проснись же! — по кровати нетерпеливо запрыгали.

Белла с трудом подняла веки. Вот противная кузина — такой сон прервала! Белле снилось, что она пьёт каппучино в уличном кафе большого города. Лето, столики под зонтиками, прохладный ветерок с моря, рядом молодежь, уткнувшаяся в смартфоны… Как далеко это всё… И какое всё родное! Ей захотелось расплакаться: из всего, что имелось здесь, самым дорогим был Орхан. Пожалуй, он был единственным, ради кого она не ушла бы из этого времени обратно, имей такую возможность. Она всё ещё мало знала его, и, тем не менее, он был самым близким ей человеком. Удивительно, да?

Суат снова схватила её за плечи и хорошенько потрясла. И откуда в девчонке столько силы!

— Сегодня все узнают!.. — страшным шёпотом сообщила она Белле. — Представляешь? Я стану невестой!!!

Белла кивнула и бухнулась обратно на подушку.

— А ты — послезавтра… Тебе страшно?

— Пока нет.

Может, Суат и хотелось упрекнуть её в бессердечии, но сказала она совсем другое:

— Ах, да, ты ведь уже выходила замуж… Наверное, поэтому такая…

— Какая?

— Бесстрашная.

— Вовсе нет. У меня ещё будет время ужаснуться предстоящему.

— Орхан-бей будет сегодня на приёме?

— Да. Мы с дядей взяли с него слово, что он придёт, — Белла улыбнулась, не открывая глаз.

— Должно быть, он хороший человек, раз ты его любишь, — почтительно заметила Суат.

— Да, его есть за что любить. А ты любишь своего Аделя?

Белла воскресила в памяти образ Аделя и мысленно вздохнула. Мимо такого она прошла бы и не заметила и, уж конечно, прикоснуться к себе не позволила. Этакое средненькое, серенькое существо. Не плохое и не хорошее.

— Нуууу… — протянула Суат.

Потом она изложила самую суть: он, по-видимому, человек неплохой, хотя она его совсем не знает; из достойной обеспеченной семьи; достаточно образован, инженер в одной уважаемой электрической компании, начальство его ценит и, соответственно, платит приличную зарплату. И родители Аделя люди доброжелательные и приятные (тут Белла едва не рассмеялась, вспомнив мелкое хамство мадам Шарифы)… В общем, по существу сказано было много. Но ответа на вопрос Суат так и не дала. По всему выходило, что скорее да, чем нет. Но точного «да» не было.

— Суат, он знает, что ты?..

— Нет, — смутилась девушка. — И не знаю, стоит ли. А Орхан-бей знает?..

— Да. Он видел меня волком, и не раз.

— И всё равно хочет жениться? И не боится?

— Видимо, нет, — усмехнулась Белла.

«Видимо, нет… — повторила она про себя. — Лишь бы в первую же брачную ночь не дошло до пресловутого диалога: «А почему у тебя такие большие зубки?». — «Чтобы тебя удобнее сожрать!».

— Это любовь! — вздохнула Суат — признанный эксперт в области любовных отношений. — Ну, расскажи! Расскажи, как это — быть супругами?

Что сказать этой девочке, выходящей замуж не по сильному и глубокому чувству, а потому что посватался «человек подходящий»? Мол, стерпится-слюбится? Возможно. Но этот путь усеян не розами, а их шипами. Или, того хуже, он похож на заминированную дорогу. Не знаешь, где и когда грянет взрыв, и не один. Что любовь придёт в браке? Вилами на воде писано. Может, придёт, а может, и нет. И хороших-то не всегда любят, а изменяют даже красавицам-умницам.

Белла уселась на постели, подтянула подушку, оттягивая момент и спешно подбирая слова для ответа.

— Видишь ли… Брак — это не просто разрешение жить и спать вместе. Чтобы быть семьёй, требуется очень много терпения и умение прощать мелкие недостатки друг друга, слышать и слушать. Легко любить того, кто далеко. И ох как непросто — того, с кем живёшь в одной комнате. Здесь нужно немало смелости отстаивать своё мнение в принципиальных вопросах и много великодушия, чтобы не придираться к мелочам. Супружество — это как балансирование на узеньком мосту над пропастью. Неосторожный шаг в сторону — и ты уже задел чувства, свои или чужие. Но самая страшная ошибка супругов — пытаться переделать друг друга, выстругать из партнера нечто по своему вкусу, забывая, что полюбили этого человека таким, какой он есть. Хуже этого эгоизма нет ничего. И ведь делается оно из благих намерений. Но, как известно, благими намерениями вымощена дорога в ад. Универсальных рецептов счастья нет. Их никто не знает. И каждый надеется на себя и свою половинку, что уж с ними-то такого не случится…

— А ты была счастлива? — любопытно спросила Суат.

— Да, очень.

— А что бы ты посоветовала мне, сестрица Белла?

— Не знаю, Суат. Если бы ты жила в привычных мне местах — в Европе или США — я бы знала. А здесь я в незнакомых водах. И потом: я — это я, а ты — это ты.

— А всё же?

— Не пытаться переделать своего мужа в такого, каким бы тебе хотелось его видеть. Но и не позволять ему переделывать тебя. Этого никто для себя не хочет, и потому все попытки заранее обречены на провал, а семейная жизнь превращается в каторгу. Нужно позволять друг другу быть такими, какие есть. В пределах разумного, разумеется, если речь не идёт о чем-то плохом.

Белла не знала, что добавить ещё, потому что Суат, похоже, явно хотела чего-то более конкретного. Но тут в дверь постучали, и, получив позволение, в комнату вошла тётя Нуайма в халате и бигуди.

— Секретничаете, девочки? Не забудьте, что днём приедет парикмахер.

Помолвку решено было отметить в ресторане отеля, который считался одним из самых лучших и дорогих в столице. Среди состоятельных семей это было традицией. Семьи среднего достатка отмечали их дома, а бедняки, коих в Каире тоже было предостаточно, выносили столы и стулья на улицы.

Белла узнала ещё накануне, что в Египте обожают отмечать семейные праздники, и никто не упустит повода собраться многочисленной семьёй, назвать кучу родственников и оглушать музыкой жителей близлежащих домов часов эдак до трёх ночи. И всем весело. Только, наверное, кому с раннего утра на работу, не очень радостно.

Завтракали все вместе, оживлённо разговаривая. Ну, почти все. Самир домой так и не явился. Впрочем, о нём никто и не беспокоился: известно было, что он временно поселился в доме своей тётки — старшей сёстры Нуаймы. Но об этом важном в жизни сестры дне он знал, и, вероятнее всего, собирался быть. Белла решила вести себя с ним вежливо, но холодно.

После завтрака женщины отправились готовиться к приёму: выбирать платья, украшения, аксессуары. Белла искренне недоумевала: на что прическа, если все равно голова будет скрыта платком? На что россыпь золотых украшений, если нет декольте? Браслеты надевать на рукава — вообще дичь!

Впрочем, её это не касается. Она бы и вовсе осталась дома, но, во-первых, это действительно семейный праздник, а во-вторых, послезавтра её ждёт то же. А почему, собственно, нельзя было устроить в один день две помолвки? Всё равно приглашенные, должно быть, будут те же.

— Так не годится, милая, — ответил дядя.

Ну, не годится так не годится. Она махнула рукой и тоже ушла к себе в комнату. Чтобы подготовиться к мероприятию, времени было предостаточно, и она решила посидеть немного на балконе.

Вид величественных, царственных пирамид, почти полностью укрытых утренним голубым туманом, успокаивал. Белла долго не могла понять, почему настроение портится всё больше. А потом вспомнила свои же слова: «…Я в незнакомых водах…». Вот. Этим сказано всё.

Если уж в западном мире невест так нервируют помолвка и свадебная церемония, да и последующая семейная жизнь вызывает уйму вопросов, то сейчас Белла могла с чистой совестью утверждать, что идёт ко второму замужеству почти вслепую. Её представителем стал дядя. Плохого он ей, конечно, не сделает. Но всё это неведение и чужие и чуждые обычаи сидели занозой глубоко внутри. И эти распросы Суат, какова она, замужняя жизнь? И это в день помолвки! «А в день свадьбы что она у меня спросит? — невесело усмехнулась она. — «Какова она — первая брачная ночь? Ой, а это больно?». Почему бы ей не спросить об этом свою мать?».

Да, с Фрэнком всё было по-другому. Хотя он не родился ни оборотнем, ни колдуном, они всё равно ощущали, что одного поля ягоды. Фрэнк вовсе не обладал внушительной, мужественной красотой Орхана: не было у него ни высокого роста, ни стати, ни косой сажени в плечах, ни строгих эффектных черт лица, ни богатства блестящих густых тёмных волос. Но в обоих мужчинах общей была какая-то стальная надёжность, привычка забывать себя, когда дорогие люди в беде, редкая храбрость и притом осмотрительность, умение не рисковать без нужды.

Белла улыбнулась, вспомнив, что влюбилась в него, как девчонка. Да она и была девчонкой в двадцать два. Вдвое моложе его. Наверное, у неё слабость к суровым, сдержанным мужчинам, неболтливым и невозмутимым. Что хорошего, когда мужик трепется без роздыху? От такого толку не жди, а вот предать может легко.

Фрэнка побаивались все: коллеги, подчиненные, друзья. Даже она, Белла. Даже всякие уголовники. Фрэнк был начальником отдела по расследованию тяжких и особо тяжких преступлений. Он многих знал. И его знали многие. Уважали, считались, опасались… И когда он погиб, как выяснилось, не больно-то и обрадовались там, на тёмной стороне общества.

Иногда она ужасно по нему скучала. Хорошо было вспоминать, как просто это было: помолвка — собрались дома все самые родные и близкие. А свадебный приём — пикник в лесу. Тоже только для своих. Вот и всё. И всем было весело и комфортно. Что ж, времена, как оказалось, очень даже меняются.

«Что бы ты сказал, Фрэнк, если бы узнал, что я снова собираюсь замуж, спустя бог знает сколько лет после траура по тебе?» — мысленно спросила Белла покойного мужа. И услышала его голос в своём воображении: «Если ты его любишь, значит, он того стоит!».

* * *

— Вы с Беллой таки решили пожениться? — переспросил приятно удивленный Луис. — Невероятно!

— Чему ты удивляешься?

— Да даже и не знаю. Тому ли, что вы ждали столько лет, или тому, что вообще сговорились. А может, тому, что этого не случилось раньше, в прошлый раз. Как будто тогда, десять лет назад, вы просто не обратили внимания друг на друга, а теперь — именно теперь — всё сошлось и завертелось.

— Друг мой, как говорит Белла, в незрелых решениях нет ничего хорошего.

— Это так. Я хочу сказать, что…

— …что мало кому нужно так много времени, чтобы услышать наконец голос своего сердца?

— Вот именно. В любом случае, я безмерно рад и счастлив за вас. Мне всегда думалось, что вы подходите друг другу, хоть это и кажется совершенно невероятным.

— Невероятным?

— Ну да. Вы оба такие разные, но, видимо, у вас с Беллой есть и что-то общее, схожее, что-то объединяющее.

Орхан кивнул. Он не смог бы объяснить, что именно объединяет его и Беллу. Но это что-то лежало глубоко внутри, и, оборачиваясь назад, он понял, что именно оно сразу, с первого взгляда, соединило его с ней в одно. Именно с ней, а не с любой другой женщиной. Некая странная, неуловимая связь, которую нельзя никак истолковать умом, а только ощутить и принять — душой, сердцем, телом.

— Всё происходит по воле Аллаха.

— Да, это точно, — озадаченно откликнулся Кинтана.

— Так вы придёте на нашу помолвку?

— Уж непременно. Как бы Белла ни гневалась, думаю, она будет оскорблена, если мы проигнорируем такое событие.

— Она всё ещё гневается? — спросил Орхан. С момента последнего разговора они с Луисом виделись в первый раз, а Белла эту тему не поднимала, и вообще, в краткие минуты свиданий они пользовались всякой возможностью поговорить друг о друге и о совместном будущем.

— Ещё как. Наша поездка совершенно не изменила её отношения, и наконец они с Лори поссорились настолько, что даже грозились убить друг друга. Ты знаешь их силы. Опасаюсь, что это не пустые слова.

— Вероятно, да.

— Полагаю, это не ненависть — она зреет долго и не рождается в одну минуту. Это обида. И потому, мне кажется, любовь ещё жива, как говорится в романах.

— Возможно.

— Мелвин пригласил нас на помолвку своей дочери Суат, кузины Беллы. Это сегодня.

— Да, я знаю. Мы встретимся там?

— Нет. У меня важные дела, их нельзя отложить. А Лори без меня не пойдёт, потому что… Ну, в общем, из-за Беллы. Но на вашу помолвку мы явимся обязательно. Бог даст, им хватит самообладания не привести свою угрозу в исполнение…

* * *

Отель и в самом деле был шикарен и скорее напоминал дворец фараона. Во всяком случае, Бэлла относилась к числу тех редких единиц-счастливцев, кому довелось увидеть весь блеск только что отстроенного жилища владыки Мисра — Рамзеса II. Это древнее название Египта нравилось ей гораздо больше.

Так вот, отель носил соответствующее его несравненным интерьерам название — «Покои султана». Белла клятвенно пообещала себе, что, как только станет скучно, пойдёт и осмотрит отель снизу до верху.

Для оглашения помолвки в отеле был арендован большой зал с многочисленными диванами, креслами, столиками и пуфиками. Всюду стояли какие-то необычные, яркие и душистые цветы в больших вазах. Играл приглашенный оркестр, исполняя национальную музыку.

Гостей было много — как со стороны жениха, так и со стороны невесты. Беллу то и дело с кем-то знакомили, и дамы, приходившиеся ей какой-то там родней, расцеловывались с ней в щечку и украдкой разглядывали белокожую иностранку. Её это здорово раздражало: право слово, как будто они все тут негры! Зато очень забавно было видеть женщин в вечерних закрытых туалетах, с платками на голове и увешанных золотом. Некоторые были в уборе под названием «никаб-химар» — как мешок на голове с прорезями для глаз, а на руки надели чёрные полупрозрачные перчатки.

«Представить страшно, какой вой подняли бы эти тётки, увидь они наши мини-юбки!» — мстительно ухмыльнулась Белла. Сама она, уступив настояниям тети Нуаймы, надела на голову шаль, которая называлась «шейла». Это когда один конец шали ниспадает на грудь, а другой — на спину. Чуть небрежно, но красиво. Коричневато-розовый шелк. И такого же цвета и фактуры платье до пола. И сверху кружевная накидка с рукавами. Она знала, что выглядит хорошенькой. И что нейтральная, почти под цвет кожи, помада только подчёркивает яркую травянистую зелень глаз. Во всяком случае, мало кому в голову придёт упрекнуть её за злоупотребление макияжем.

Суат была наряжена как кукла и, по традиции, старательно смущалась. Молодой господин Адель тоже выглядел смущенным, как девица на выданье. Белла подумала, что, наверное, не очень-то прилично с её стороны быть такой циничной. Неизвестно почему, но её совершенно не убеждали в искренности эти потупленные взоры и полные застенчивости улыбки. Она закатила глаза, сдерживая накатившую волну раздражения. Бог даст, Орхан достаточно прожил на свете, чтобы хотя бы не изображать из себя этакую наивность и невинность на собственной помолвке. Всё-таки трудно ожидать, что мужчина в сорок лет всё ещё девственник, тем более в арабском мире, где им дозволено практически всё, в отличие от их бедных женщин! Сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, оборотница заставила себя успокоиться.

Господин Камаль явился со своей семьей точно вовремя, приняв настоятельное приглашение господина Данна. Завидев среди гостей дорогого человека, Белла поспешила было навстречу, но тётя Нуайма знаком подозвала её. Став рядом, она приняла участие в приветствовании гостей.

Как-то так вышло, что Орхан и его семья только что подошли поздороваться и поблагодарить за приглашение, и в ту же минуту явилась мамаша жениха, без стеснения оттеснившая подошедших. Она расцеловалась с матерью невесты, перекинулась парой слов с отцом Суат и Джемилем. Выразила сожаление о том, что нет красавчика Самира и что пора бы и ему уж жениться и привести в свой дом красавицу жену… Мадам Шарифа трещала за двоих, а её муж топтался рядом и молчал.

— Милочка Белла! Вы наконец надели платок! — притворно радостно всплеснула она руками. — Совсем другое дело! Теперь вас можно принять за приличную женщину, хотя бы издали. Но цвет… Он совершенно не идёт ни к вашей коже, ни к волосам… Какая жалость, что это так портит прекрасный наряд!

Белла побелела от гнева. Старая корова всерьёз нарывается. Ах, поговорить бы с ней наедине — живо поняла бы, кого пытается оскорбить. На всю оставшуюся жизнь поняла бы.

— Мадам, — Белла придвинулась к нахалке вплотную и, глядя той прямо в глаза заметила: — Вы уже не первый раз испытываете моё терпение. Настоятельно советую вам этого не делать.

В лучших традициях людей такого сорта женщина всплеснула руками от возмущения:

— Что вы себе позволяете, девушка? Какая непочтительность! Аллах свидетель: я проявила заботу, любезность, а вы…

— Да, я непочтительна с теми, кто пытается меня унизить.

Что там было дальше, она не знала, потому что ушла сразу же, не дожидаясь взрыва возмущённых воплей будущей свекрови Суат. Укрывшись в дальней части зала за колонной, Белла видела, как неприятно удивлён дядюшка и как поджала губы тётя, как изумлен кузен, а Орхан говорит Шарифе что-то — спокойно, сдержанно, и при этом издали видно, что он осуждает поведение этой дамы.

Белла прижалась лбом к холодному камню тонкой, похожей на сигару колонны, пытаясь удержать дрожь, но адреналина в крови было слишком много. Опомнилась она, когда кто-то осторожно тронул её за руку. Орхан. Наверное, он недоволен её поведением и как-то да выкажет это.

— Я ужасна, да? — сокрушённо проговорила оборотница. — Для Суат этот день должен быть идеальным, она так ждала его, а я испортила настроение матери жениха.

— Ты прекрасна, жизнь моя. Что бы ни говорила эта женщина.

— И за приличную меня можно принять только издали… И старших не уважаю…

— Уважение — взаимное понятие, — ответил Орхан. Белла заставила себя посмотреть ему в лицо и увидела, что он совсем не сердится. — Трудно проявлять его к тому, кто не уважает тебя.

— Да уж… Знала бы она, до какой степени я неприличная… Надо было мне промолчать. Не переломилась бы. Ты не сердишься на меня?

Орхан смущенно и вместе с тем с облегчением улыбнулся:

— Что я могу сказать? У тебя такой родственницы не будет.

Они смотрели друг другу в глаза, радуясь выпавшей минуте теплоты и настоящей душевной близости, почти столь же ощутимой, как физическая. Что же, такой обычай — до свадьбы не прикасаться друг к другу — учит тонкости чувств и ощущений. Учит любить глазами. Это сложнее, но так обогащает отношения!

— Что эта старуха к тебе пристала, сестрица Белла? — Джемиль как будто вырос рядом с ними, и теперь они уже втроём разглядывали наглую гостью из-за колонны. — Не первый раз ведь уже пытается задеть.

— Трудно понять, — Белле не хотелось сейчас думать обо всяких старухах. Рядом с Орханом всё казалось простым и понятным, его присутствие, его спокойное мужество так славно успокаивали душу и нервы. — Но если бы это случилось там, на Западе, я бы популярно объяснила ей, кто она есть.

Джемиль сверкнул глазами и улыбкой:

— Может, лучше объяснить ей, кто мы́ есть? Как-нибудь тёмной ночью?

— Думаю, Суат объяснит. Она совсем не такая застенчивая, какой хочет казаться.

— Это верно.

Наконец дядя Мелвин, взобравшись на возвышение, объявил всему честному народу, что собрались они все здесь, чтобы огласить помолвку Суат, его дочери, и Аделя, сына господина и госпожи Салах. А свадьба состоится через семь месяцев и все присутствующие приглашаются на свадебное торжество. Адель поднес Суат подарок: прекрасный дорогой перстень, удивительной красоты ожерелье и ещё какие-то драгоценности — оказывается, это такой непреложный обычай в этой стране. Их официально объявили женихом и невестой. Под конец было сделает ещё одно объявление: о том, что послезавтра здесь будет оглашена ещё одна помолвка…

— Белла, а что хочешь ты в подарок на помолвку? — осведомился Орхан, внимательно глядя на волчицу.

— Ммммм? — она наконец отвела взгляд от виновников торжества. — В подарок? Ты имеешь в виду драгоценности?

— Да. Таков обычай.

Белла быстро сориентировалась. Как будто заранее знала ответ. В общем-то, она его и так знала.

— Я люблю белые металлы, — уверенно объяснила она. — Платина. Либо белое золото, но тогда легирующим металлом тоже должна быть платина, потому что на никель и палладий у меня аллергия. Серебро вервольфам не дарят, если только не хотят причинить боль и оскорбить. Камни люблю голубые, синие, зелёные и желто-зелёные. А ещё не откажусь от красной шпинели. К бриллиантам равнодушна, если они не голубые.

— Бывают голубые бриллианты? — удивился Джемиль.

— Бывают. Очень красивые. Но это большая редкость.

После объявления повода для торжества гостям предложили напитки и сладости. Белла была приятно удивлена тем, что египтяне веселятся безо всякого алкоголя. Попивая шербет, гости увлеченно беседовали, а потом пошли танцевать. Как оказалось, дамы отдельно, господа — отдельно. И все абсолютно трезвые и довольные. Помолвка длилась очень долго — время давно перевалило за полночь.

* * *

28 сентября 1950 г.

Помолвка Орхана и Беллы по существу мало чем отличалась от помолвки Суат и Аделя. Но в плане эмоций — по-другому было всё.

С утра Суат ворвалась к кузине точно так же, как и позавчера. Застать врасплох Беллу ей уже не удалось: та сидела в постели, прислонившись к спинке кровати и скрестив руки на груди. Вид у неё был недовольный.

— Ну как, сестрица? Тебе страшно?

— Нет.

— Хочется всё отменить?

— Да.

— Но?..

— Орхан.

— И?..

— Я не могу его потерять.

— Вот.

С одной этой мыслью Белла дожила до начала помолвочного приёма. Мандраж невесты. Хотя ещё и не день свадьбы, а только оглашение намерения вступить в брак. А, да, ещё и обручение, что бы это там ни значило.

Заговорщическое подмигивание кузины нисколько не снимало раздражения, а только усиливало ощущение, что весь тот хаос и бардак, в который превратилась жизнь Беллы, — отныне вполне нормальное состояние. Вдобавок накануне вечером домой вернулся Самир. И не понять, что хуже, — это или то, что он стал демонстративно избегать её.

Белла сердилась на кузена за эту игру в любовь. Ведь ничего же нет, никакой любви. Он просто увидел другого самца и захотел посоревноваться, пометить территорию. И быть перетягиваемым туда-сюда трофеем ей не улыбалось.

Дядя огласил помолвку и сообщил, что свадебное торжество состоится в самом конце декабря. Воистину, перед Богом и людьми… Здесь люди не считаются ни помолвленными, ни женатыми, если об этом не оповещено как можно больше народу.

Народу было много. Человек сто, наверное. Обручение оказалось кратким религиозным обрядом, который Белла, в силу полного душевного беспорядка, слушала в полуха и вообще была в полуобморочном состоянии. А, казалось бы, что такого? Ведь она уже проходила всё это, опыт есть.

На глазах у всех Орхан подарил ей украшения из платины: помолвочный перстень с красной шпинелью. Ожерелье с голубыми топазами и мелкими бриллиантами и такие же браслет и серьги. Целое состояние!

После этого гости стали подходить к жениху и невесте, знакомиться и желать всего-всего… Дамы целовались в щечку и пожимали пальчики. С мужчинами этого было нельзя, хотя Беллу подмывало поначалу обменяться рукопожатием — на западный манер.

Старший кузен тоже подошёл — в числе гостей. Хотя мог бы подойти просто так, как родственник, не вставая в очередь.

— Поздравляю вас обоих, — с усмешкой процедил Самир.

Стоя между ними, Белла увидела, какую стойку мгновенно приняли соперники, какими взглядами обменялись, — полными ненависти и уважения. «Только посмей!» — безмолвно предупредил Орхан. «Увидим!» — так же молча ответил Самир. Она и забыла, какая горячая кровь течёт в этих мужчинах. Они пожали друг другу руки только ради соблюдения этикета.

Как потом сообразила Белла, здесь были многие члены стаи, некоторые подчиненные Орхана, партнёры по бизнесу и друзья дяди Мелвина, подруги Суат и тети, многочисленная родня, несколько соседей и просто знакомых.

— Ты ведь пригласил Луиса? — шепотом поинтересовалась она у жениха.

— Да.

— Он обещал?

— Да.

— Ты его видишь?

— Нет.

— И я нет.

Но Кинтана сдержал слово и пришёл. Они с Мэллори подошли в свой черёд. Он сердечно поздравил друзей с уже и нежданным, но, тем не менее, ожидаемым результатом знакомства. У Лори был недовольный и вместе с тем неуверенный вид. Она пыталась показать, что явилась только отдать дань правилам этикета, а на самом деле предпочла бы быть сейчас где-нибудь в другом месте. Но это была лишь маска. Белла-то знала её как облупленную. Вот тот жест, с каким Лори деревянно шагнула к жениху и невесте, — она потирала ладонью правой руки левое предплечье, — это не что иное как попытка скрыть свою растерянность и подбодрить себя. А ещё, помимо недовольства, на лице Лори мелькнуло чуть заметное выражение вины и сожаления, что всё так.

— Мои поздравления, — демонстративно глядя в сторону, Лори протянула руку для пожатия.

— Спасибо, — холодно и зло ответила невеста. Орхан поклонился ей более приветливо.

— Ну, мы ещё поболтаем! — Луис освободил место другим желающим и увел свою страдающую острой досадой жену.

Кроме оборотней, воинов «Сотни», бесконечных родственников и сотрудников Хранилища 2а, Беллу познакомили с несколькими египетскими христианами — коптами. Её даже пригласили посещать церковные службы в коптском квартале, что в христианском Старом Каире, заверив её, что православная паства ничего против протестантов не имеет. И что, возможно, она могла бы подробно рассказать прихожанам о протестантизме. Знакомство обещало быть интересным. Она заметила, что Орхан поморщился и отвернулся, делая вид, что отвечает на чьё-то приветствие, пока она разговаривала с этими людьми. «И, тем не менее, я христианка! — сказала она себе. — И останусь ею!».

Белла чувствовала, что устала от шума и всеобщего внимания и, чтобы отвлечься немного, посмотрела на Орхана, и, почувствовав её взгляд, он тоже повернулся к невесте. Ей хотелось провести время с ним одним, ведь это их день. Как бы не так! В Египте в этот день помолвленные — для других людей. Таков обычай.

Его тёмные глаза сверкали, красивое мужественное лицо светилось каким-то особым светом. Как будто по все стороны вдруг брызнули солнечные зайчики. Ради него, подумала Белла, можно выдержать ещё несколько часов этого кошмара.

А потом кто-то взял её за руку и сказал:

— У тебя платье как у принцессы из сказки. Ты принцесса?

Хорошенькая девочка лет шести смотрела на неё, подняв голову и ловя ответный взгляд. Детей тут было много, и все их, кажется, обожали. Они бегали по всему залу и получали угощение, какое бы ни захотели. И никто их не одергивал и не призывал к порядку.

Белла наклонилась к малышке и, с трудом скрывая усталость, улыбнулась:

— Нет, милая. Я злой и страшный серый волк. Как в сказке про Красную Шапочку. Ррррррррр!..

20 декабря 1950 г.

Лайми с трудом сдерживала любопытство близнецов, прильнувших к иллюминатору. Это было их первое воздушное путешествие, и мальчиков интересовало абсолютно всё. Почему внизу столько песка? А деревья и трава где? Отчего гор нету? Небо синее, и раз они в небе, почему всё вокруг тогда обычного цвета, а не синего? А что будет, если стекло разобьется? А кто встретит их там, на земле? А как этот кто-то узнает, что они те, кого нужно встречать, — все же туда летят?

За двенадцать часов почти беспрерывной ребячьей болтовни голова Лайми распухла и заболела. Но на детей она не сердилась. Им свойственно задавать вопросы. Она просто сделала вид, что уснула, и близнецы тут же заботливо сбавили громкость голоса и зашептались. Правда, шептались они тоже не сказать чтобы тихо.

Сойдя на землю египетскую и пройдя необходимые регистрационные процедуры, они вышли в зал ожидания, и Лайми обежала глазами людей, ожидавших своего рейса. Сердце радостно вздрогнуло, когда она отыскала в толпе Беллу. Рядом с золовкой стоял какой-то высокий человек, наверное, это и есть её дядя. Женщины крепко обнялись, да ещё и близнецы налетели с ликующими воплями, соскучившись по тете Беллз.

Мелвин, дядюшка Беллы, обрадовался встрече с женой и детьми племянника. Такой живой, приятный и неравнодушный человек, подумала Лайми. С ним как-то сразу чувствуешь себя своей, родной. Нет ощущения первоначальной неловкости. Это так облегчает общение!

Мелвин привёз их в свой дом как раз перед обедом, познакомил со всеми домочадцами. Лайми и мальчики, в отличие от Беллы, арабским не владели, тем более каирским диалектом. Но Мелвин с давних пор научил жену ирландскому английскому, а его дети, как это обычно и бывает в детстве, с пеленок легко освоили оба языка, и потому никаких языковых проблем не возникло.

Лайми понравились все эти красивые люди. Вернее, волки. С ними было легко. Жена Мелвина так и вообще с мальчишек глаз не сводила, да и из рук не выпускала. Сыновья и дочь Мелвина тоже отнеслись к ней радушно и приветливо. Возникло такое чувство, будто она приехала не к незнакомцам, а к своей семье, которую просто давно не видела.

А дом… В нём дышалось так легко! И какой неописуемой красоты убранством он наполнен! До обеда ещё оставалось с полчаса, и тётя отвела её в комнату, выделенную ей на время гостевания. Мальчишек поселили в спальне рядом. Ясное дело, неугомонные близнецы убежали осматривать новые владения.

А после вкуснейшего и совершенно необычного обеда, во время которого Нуайма всё подкладывала детям всякие лакомства и вообще всё своё внимание уделяла им одним, они с Беллой уединились и смогли наконец поговорить. В комнате Беллы почему-то было особенно хорошо.

Какое-то время, забравшись с ногами на кровать, они молчали и держались за руки, наслаждаясь обществом друг друга. Здесь, в этом месте, будто проходила некая полоса отчуждения, отсекающая все заботы и хлопоты, всё ненужное и незначительное.

— Значит, ты выходишь замуж… Поверить не могу, что ты наконец-то сподобилась.

— И никто не может! — усмехнулась Белла. — Я сама до сих пор нет-нет да сомневаюсь, правда ли это. Порой кажется, что я это себе придумала. Уж очень невероятно звучит.

— Стало быть, все эти годы ты была влюблена. И ни словом этого не выдала.

— Что толку было об этом говорить? Предложение руки и сердца, в любом случае, должно исходить от мужчины. А когда его нет, тогда нет.

— Это верно. Мне всё ещё не верится, что я здесь, в Египте. Когда ты позвонила и сообщила о ваших планах на свадьбу, у нас такое началось… Дети на головах стояли — требовали отправиться в путь как можно скорее. Лиам орал как умалишённый. Он ведь всё ещё на что-то рассчитывает.

— А… Ноа?

— Тут всё хуже.

— Как это?

— Лори передала тебе его послание?

Белла опешила и в растерянности воззрилась на невестку.

— Нет… Какое послание?

— Белла, когда Ноа принимал вас с Алексом в стаю, вы дали клятву, что навсегда останетесь в ней. Это не пустой звук. Ноа твой вожак. И, кроме того, ты не могла не знать о его чувствах и намерениях. И то, как ты исчезла, больше всего походило на бегство. Он считает, что ты предала и его, и всех нас. Это он и просил Лори передать тебе: стая предателей не прощает.

Белла задумалась, собирая мысли в один узел.

— Она ни слова мне не сказала. Но даже если бы и сказала… Что это меняет? Я не рабыня и не собственность Ноа. Самцы могут сражаться за самку, но выбирать будет она — таков непреложный волчий закон. Силой её не возьмёт никто.

— Боюсь, Беллз, здесь речь идёт уже не о любви, а об ущемленном самолюбии, мести и показательной расправе.

— Что, вся стая накинется на одну меня и разорвет в клочки?

— Не знаю, — покачала голова Лайми. — Лучше тебе больше никогда не возвращаться назад.

— Что говорит сам Ноа?

— Ничего, в том-то и всё дело. Я же знаю своих братьев. Лиам из молодняка, они тявкают громче всех и одним этим уже такие взрослые! Матерые всегда молчат, вот что страшно. Ноа ничего не говорит, и вроде бы всё как обычно. Но он что-то задумал.

Они помолчали, обдумывая сказанное и услышанное. Ясно, что дело обстоит не слишком хорошо. Но что можно сделать, если не известно, чего ждать?

— Ты меня осуждаешь? — поинтересовалась Белла, взглянув на подругу исподлобья.

— Нет, конечно, что ты! Просто я, как и все, привыкла к мысли, что вы с моим братом рано или поздно сойдетесь. Не с Лиамом, конечно же… Но ты должна жить, как считаешь нужным, кто бы что об этом ни думал. Я знаю, что Алекс был бы безумно счастлив, что ты и его друг наконец решили соединиться. Он не раз мне говорил об этом.

— Правда?! Вот поганец, хоть бы мне сказал!

— Он не хотел травить тебе душу несбыточным. Как ты и сказала, говорить тут было не о чем. Но вы всё-таки женитесь — это главное.

Лайми заметила, как загадочно улыбнулась подруга.

— Нуууу… фактически, по закону, мы уже женаты.

— Что?! — Лайми аж выпрямилась. — Как это?

— Неделю назад особый чиновник (забыла, как его называют, — что-то вроде нотариуса, в общем) составил для нас официальный брачный контракт. Мы его подписали и зарегистрировали в суде в присутствии двух свидетелей, как положено, и перед лицом закона уже являемся супругами. Но этого мало. Это только ещё гражданский брак. Двадцать восьмого мы должны побывать в мечети, а после будет дан уже непосредственно свадебный приём. Здесь, в Египте, брак не брак, если он не объявлен перед возможно большим количеством народа, гости выступают как свидетели и в случае чего могут подтвердить: да, мол, всё так и есть.

— Ну и ну! — Лайми захлопала глазами.

— Зато теперь мы можем видеться наедине! — похвасталась Белла. — Без надзора со стороны моих дяди и тёти, и больше нет запрета на прикосновения. В неофициальной обстановке, конечно. Для прочих людей, не являющихся членами наших семей, мы всё ещё жених и невеста.

— Ну и ну! — повторилась Лайми. — Что же, я за тебя рада. Соединить свою жизнь с любимым — что может быть прекраснее этого? Кстати, ты нашла фотографию своего папы?

— Нет. А где она?

— Я спрятала её в потайной карман одного из твоих чемоданов.

Белла вытащила кожаные чемоданы. Они были из тёмно-зелёной кожи и совершенно одинаковые. Портрет нашёлся во втором, там, где и сказала Лайми. И ещё фото Алекса. Обе фотографии в тяжёлых дорогих рамках. С ними она забралась обратно на кровать, не сводя глаз с лиц дорогих людей.

— Папа…

Фото отца было сделано в 21-м веке — цветное, красивое, обработанное профессиональным фотодизайнером. Удачная была фотосессия. Портрет Алекса, чёрно-белый, был выполнен год назад. Кому сказать, какая временна́я между ними разница, — никто в здравом уме не поверит.

— Знаешь, — улыбнулась Лайми. — Я много раз смотрела на твоего папу. И всё думала: что же в тебе от него? Наверное, ты — копия своей мамы. Вот Алекс — да и ещё раз да. А сегодня увидела твоего дядю и поняла: ты похожа на него. Очень похожа. Что-то такое неуловимое глазу, но очень ощутимое. Не знай я, кто твой отец, решила бы, что это Мелвин.

Белла поглядела на неё, чувствуя себя несколько озадаченной. Она обожала отца, но с ним не всегда было просто. И порой она задумывалась, почему, в самом деле, они такие разные. Алекс и впрямь был почти что его копией, и характеры тоже были схожи. А она — как бусинка, попавшая на их нитку из другого ожерелья. Что, если Лайми права?

Ближе к вечеру, когда потянуло прохладой, тётя Нуайма предложила гостям автомобильную прогулку по Эль-Гизе, а назавтра поездку по достопримечательностям Каира. Когда они уехали, в доме снова стало тихо.

— Мальчишки ужасно гомонят, — сказала Белла, придя в кабинет дяди с подносом, на котором принесла чайные чашки, заварник и вазочку с местными сладостями. — Ты не против сделать маленький перерыв в работе?

Мелвин откинулся в кресле, отложив в сторону какие-то документы, и с мягкой улыбкой покачал головой.

— Они чудесны. Оказывается, как это весело, когда такие вот сорванцы носятся по дому!

— Здесь есть где побегать, — усмехнулась она, разливая чай по чашкам.

— Никогда бы не подумал, что придёт день и я возмечтаю о внуках! — Мелвин даже рассмеялся от этой мысли. — Думаю, вскоре ты или Суат…

— Да, наверное… Кстати, о детях… Дядя, можно тебя спросить?

— Конечно, дочка.

Белла немного помолчала, набираясь храбрости. Не каждый отважится на такое.

— Кто мой отец — твой брат или ты?

Вопрос застал Мелвина врасплох — это сразу было видно: он долго смотрел на неё и молчал. Вернее, смотрели и молчали они оба, пока пауза не стала неприлично долгой.

— Почему ты спрашиваешь?

— Потому что я не похожа на него ничем. А похожа на тебя. Я люблю его, но ты мне ближе и понятнее. Само по себе это ничего не значит, такое бывает. Его я не могу спросить, да он бы и не сказал и перевёл бы всё в шутку. А ты, если можешь, ответь.

В этот раз Мелвин молчал ещё дольше. Но в глаза Белле уже не смотрел.

— Когда ты родилась?

— 13 сентября 1979 г.

— Значит, недавно был твой день рождения? — удивился он. — И ты не сказала?!

— А зачем?

— Ну… Мы бы отметили, как полагается… Уж за подарком дело бы не стало!

— Я в этот день получила самые лучшие подарки, уверяю тебя. Но мне бы хотелось услышать ответ на свой вопрос.

Видимо, Мелвину не очень хотелось отвечать на этот вопрос. Во всяком случае, сейчас. Но он понимал, что Белла не отступится так легко.

— Мы с твоей матерью встречались, — наконец нехотя признал он. — Я думал, что у нас всё хорошо, пока она не заявила, что у неё роман с моим братом. Представь, за моей спиной! Она мне сказала, что любит его. Я сразу уехал. За океаном стало гораздо легче, жизнь в Штатах сама знаешь какая — ключом кипит. Не сразу всё забылось, но время — умелый целитель. У Джозефа с Блэйтин тоже ничего толком не вышло. Она ведь ведьма, а они такие… сами по себе. Не то что мы. Потом он перебрался ко мне. Я, как тебя увидел тогда, тотчас понял.

— Что понял?

— Кто есть кто.

— Значит, это правда… — Белла озадаченно размешивала ложечкой сахар в чае, не осознавая, что мешает его слишком долго.

— Выходит, что да.

— Кто-то об этом знает?

— Джозеф знал. Больше никто. Не думаю, что стоит говорить кому-то ещё.

Она кивнула.

— Теперь ясно, почему он больше любил Алекса… Но скажи: а если бы я выбрала Самира?.. Ты сказал бы нам?..

— Этого бы не случилось.

— Но вдруг…

— Ты бы всё равно выбрала Орхана. Ведь так?

Белла хотела что-то ответить, но не успела: коротко постучав, вошла молодая горничная. Вид у неё был серьёзный и слегка обескураженный.

— Господин! Пришёл какой-то человек. Я попросила его представиться, а он сказал, что на любезности нет времени и что он должен видеть вас по важному и срочному делу.

— Хорошо, пригласи его сюда, а поднос забери с собой.

Белла тоже поднялась на ноги и, обернувшись уже почти из-за двери, тихо проговорила:

— Спасибо за откровенность… папа.

Новость, которую принёс нежданный визитер, — неопрятный, заросший щетиной давно не стриженный тощий мужчина неопределенного возраста, — оказалась пугающе-неопределённой.

— В городе появились чужаки, — без предисловий заявил он, едва за служанкой закрылась дверь. Голос у него был такой, будто он не произнес, а пролаял человечьи слова. — Много чужаков. Мы видели их в пустыне, по ту сторону от пирамид, но они бегают и по городу, и с каждым днём их всё больше.

— Сколько?

— Я бы сказал, пара сотен.

— Только самцы?

— Нет. Самок тоже много.

— Понятно, — Мелвин нахмурился и потер лоб. — Возьми десятерых с собой и узнай у пришлых, что им нужно. Потом расскажешь.

Тип молча кивнул и бесшумно выскользнул из кабинета.

Мелвин задумался. За всё время его проживания здесь, ни разу не случалось, чтобы на чужую территорию самовольно вторгалась посторонняя стая, да ещё такая большая. Около двухсот особей… Может, они из другого города? Но ведь все знают, что, прежде чем ступить на занятое место, нужно испросить позволения у вожака стаи, обитающей здесь постоянно. А к нему никто не являлся. Да ещё собираются тайно, в пустыне. Неужто решили с бою захватить территорию?

Мелвин понимал, что ни на какие вопросы у него сейчас нет ответов и выдумывать их бесполезно. Но пока что семью волновать не стоит, лучше всего подождать возвращения делегата.

* * *

Орхан смотрел на невесту, гневно меряющую шагами гостиную. Из-за его занятости они не виделись всю последнюю неделю и теперь… нет, не ругались. По крайней мере, не между собой. Белла психовала, узнав о провинности Лори. В такой ярости Орхан её ещё не видел. На вопрос о том, что именно её так рассердило, она, вся дрожа от возмущения, объяснила:

— Вход в Клиффтон мне теперь заказан! И повидаться с семьёй я уже никогда не смогу. Вернее, нет. Меня впустят, а вот выбраться живой мне вряд ли удастся. Ноа, оказывается, загодя предупредил Лори: на меня открыта охота. А я даже не знала об этом, потому что милая бывшая подруженька, чтоб её черти взяли, не удосужилась мне это передать. Видимо, ей в одно ухо влетело, а из другого тут же вылетело!

— Что значит «открыта охота»? — Орхан сумел вычленить главное из потока воплей.

— То и значит. Ноа настроил стаю против меня. Ему, видишь ли, не понравилось, что я уехала, да ещё и замуж собралась. Не за него. О, я в курсе, что бывает с такими перебежчиками! Один парень из нашего города решил перебраться на территорию, где обитала его подруга, — ему там больше понравилось. Потом его нашли — случайно. Вернее, то, что от него осталось. И если бы это был единичный случай!

— А… остальных это не беспокоит? — Орхану не нравилась эта тема, но он уже увяз в ней, как в зыбучем песке, и потому приходилось разбираться во всех этих тонкостях.

— Остальных… — горько усмехнулась Белла. — Стая у Ноа в кулаке. Он вожак. Ты его видел. Кто посмеет хотя бы вякнуть против него? Хоть словом выразить несогласие? После возвращения из Запечатанного города десять лет назад мы с Алексом были в бегах от точно такой же своры — вяпались случайно в некрасивую историю. Ноа принял нас и защитил. Но взамен стребовал клятву верности. Оставшись здесь, я нарушила её. И не жалею. И не вернусь обратно ни за что! Вопрос в том, что предпримет Ноа. А он не успокоится. И, думаю, он знает, где я. Вряд ли Лайми не сказалась старшему брату и альфе, куда конкретно едет. А я-то решила, что уже всё хорошо…

— Значит, он явится сюда?

— Вероятно. Я не побоюсь схватиться с ним. Возможно, выстою даже против него и Лиама одновременно. Но со всеми остальными мне не справиться, — оборотница болезненно сглотнула. — Эта Лори! Никакого толку от неё нет!..

Орхан понял, что теперь её трясет уже от страха. Трясет до зубовного стука.

— Белла! — тихо произнёс он, выставив вперёд ладонь в мягком останавливающем жесте.

Она мгновенно опомнилась и замерла на месте, в глазах её отразились смущение, досада, стыд и грусть.

— Ты считаешь меня чудовищем? — спросила она наконец, и Орхан понял, что сейчас с замиранием сердца Белла ждёт от него честного ответа.

— Нет. Ты напугана и растеряна. И храбрейшие испытывают страх.

— И есть отчего. Я своими глазами видела, что они сотворили с тем несчастным! — Белла, уже не сдерживаясь, всхлипнула. — Не повезло оказаться не в том месте не в то время. Спряталась под кустом и до утра лежала ни жива ни мертва от ужаса...

Ему хотелось обнять возлюбленную, утешить, убаюкать, придать душевных сил… Орхан взял её за плечи, заглянул в глаза и твёрдо, передавая ей всю свою уверенность, сказал:

— Ты не одна. Я буду сражаться за тебя до самого конца.

Белла кивнула.

— Я люблю тебя, в тебе — вся моя сила. Но нас двоих мало: он приведёт с собой всех, кого сможет.

— Уже привёл!

Голос прозвучал откуда-то сзади, и они разом обернулись. Сегодня они впервые виделись совершенно наедине, потому что, как сказал дядя, «вы взрослые люди — сами разберетесь». Но сейчас Мелвин стоял на пороге и, похоже, слышал весь разговор.

— Прости, Беллз! — он примирительно поднял руки вверх, как бы сдаваясь. — Слух никуда не денешь. Значит, вот так обстоит дело?

— Он уже здесь? — Орхан прямо посмотрел в лицо Мелвину.

— Да.

— Их много?

— Мой помощник говорит, сотни две, — Мелвин покачал головой.

— Проклятье! — Белла в панике всплеснула руками.

— Что мы можем сделать?

— Погоди. Нагля!

На зов хозяина пришла девушка-служанка.

— Хозяйка и гости уже вернулись?

— Да, господин.

— Позови сюда всех, кроме малышей, — велел хозяин.

И, когда гостиную заполнили члены семьи, Мелвин вкратце рассказал о том, что сам узнал за последние два часа: Беллу преследует кровожадный альфа-самец, желая мести за якобы измену клятве верности, хотя, на самом деле, она пока что не нарушена.

— Белла, раз уж так всё повернулось… Ты призна́ешь меня́ своим вожаком?

Под россыпью звёзд далеко за пределами спавшей Эль-Гизы друг против друга стояли две группы: люди и те, кто пока ещё выглядел по-людски. Их было, должно быть, около пяти сотен — местных жителей и прибывших издалека. И никто из них не был настроен мирно: одни явились убивать, другие — обороняться.

…За два часа до того к вожаку явился гонец и передал слова предводителя чужеземцев: «Верните мою женщину — до полуночи, или я устрою здесь все десять казней египетских!».

— Собирай всю стаю, — велел Мелвин своему помощнику. — И загляни к…

Он понизил голос, и Белла, совсем упавшая духом, не разобрала последних слов. Хуже всего, думала она, намеки Ноа об их якобы связи. Что, если Орхан им поверит? Как потерять его сейчас, когда они связаны? Ну, почти. Ладно бы это случилось раньше, когда они и не думали, что такое возможно, — стать семьёй. А теперь это было бы так горько… Да ещё и тётя и кузены, по-видимому, не знают, как отнестись к этой новой напасти. Ужасно, что это она, Белла, втянула родных в такое. И их молчание выглядит как знак неодобрения ей.

— Я никогда, никогда не была его женщиной! — она повернулась к Орхану и заторопилась с объяснениями. — Я не…

— Я тебе верю, — Орхан кивнул.

— Подтверждаю! — подняла руку Лайми, будто принося присягу. А потом встала перед всеми: — Я должна извиниться перед вами. Ноа — мой старший брат. Думаю, это я невольно привела его сюда, хотя ни разу не говорила ему, где теперь живёт Белла. Я боюсь, что он причинит всем вам ужасные неприятности. Но если дело дойдёт до битвы, я буду с вами.

— Наверное, лучше всего мне уехать, — голос у Беллы был расстроенный, но звучал решительно. — Он последует за мной, а вы все сможете спокойно жить дальше.

— Никуда ты не поедешь, — заявил Мелвин. — Теперь я твой вожак, ты помнишь?

— Да.

— И ты будешь делать то, что я́ велю.

— Да.

— И я велю тебе думать забыть, как куда-то бежать.

— Да, но… Если здесь не будет меня, то не будет и его!

— Что ты говоришь, дочка! — строго оборвала её тётка. — Здесь твой дом и твоя семья, твои кровные родственники и твой будущий муж. Ты правда думаешь, что мы оставим тебя одну разбираться с этой проблемой?

— К тому же, дело не только в тебе, сестрица Белла, — заметил Джемиль. — Какая-то орда заявляется к нам сюда, угрожает и что-то там требует! Может, нам ещё хвосты поджать? Где твой боевой дух? Мы отучим его и его шавок таскаться по чужим владениям.

— И своих мы не выдаём! — добавила Суат.

На том Белла и успокоилась. До полуночи ещё оставалось какое-то время, дети давно спали, а остальные разбрелись по дому по своим делам, и в гостиной вновь остались только они с Орханом.

— Кажется, не дожить нам до свадьбы, — грустно сказала она, ища укрытия в объятиях жениха. — Уж слишком всё было хорошо, чтобы стать реальностью.

— Мы переживём эту ночь, — ответил Орхан, целуя её в волосы. — А он — нет.

Но когда в дом явились ещё двое — Луис и Мэллори — ярость взметнулась в Белле, как огонь, в который подлили масла. Она встретила их совсем не дружелюбным вопросом:

— А вы что тут делаете?

— Мы ваши друзья, и если ты думаешь, что мы бросим вас в такой беде, то, уж прости, но ты сошла с ума! — вполне определённо выразился Кинтана.

Белла посмотрела на него весьма скептически, и в ответ смотритель Хранилища с вызовом щелкнул затвором обреза. В уместности присутствия Лори сомневаться было глупо, с таким союзником, как она, и огнемёт не нужен. Но Белла всё-таки сквозь зубы процедила:

— Только не жди, что я растаю от благодарности.

Женщины не увидели, как их половины закатили глаза от этой уже изрядно надоевшей агрессии. Впрочем, ответ Лори обескуражил всех:

— Я пришла, потому что ты — моя подруга, а я — твоя, как бы ты этого ни отрицала и ни пыталась меня обидеть. У каждого из нас случались поступки, воспоминания о которых причиняют нестерпимую боль и жгучий стыд. У каждого из нас, Белла. И у тебя есть такие. Ты помнишь своего напарника Бена? Когда однажды на твоих руках умер ребёнок, которого мы не сумели спасти, ты напилась вдрызг, чтобы забыться. Так напилась, что высказала Бену всё, что о нём думала. Ты никогда не сказала бы такого в трезвом состоянии, но спьяну язык болтает без разбора, не советуясь с головой. Такие друзья, каким был он, встречаются раз в жизни и уходят, не оборачиваясь, что бы ни чувствовали. Всего несколько слов — и нет больше друга. И не говори мне, что тебе всё равно, я-то знаю, что это не так.

— Это было давно… — удар был таким внезапным, что Белла не успела защититься, забыла ощетиниться.

— Да, давно. Но скажи мне: если бы тебе дали шанс хоть как-то всё исправить, ты бы ухватилась за него? Так почему же ты не даёшь такого шанса другим?..

Выдвинулись немногим раньше двенадцати. Путь не был долгим: пески, ровные, как ладонь, были открыты всем ветрам и просматривались на много миль окрест.

Мелвин и Нуайма, Джемиль, Самир и Суат, Лайми, Луис и Лори шагали кто молча, кто негромко бросая короткие фразы. Белла и Орхан шли позади всех, и Лайми слышала, как Белла, похоже, в очередной раз попыталась отговорить жениха от ненужного риска. Вервольфы сами справятся. Орхан — человек, и если погибнет — как ей жить с осознанием, что причиной стала она? Неужели он готов умереть вот так? Орхан ответил, не задумываясь:

— Ради тебя? Ради нас? Да!

Что ж, ответ настоящего мужчины. Познакомившись наконец с этим человеком, Лайми поняла, что он ей понравился. Такие существа встречаются необычайно редко. Красивые во всем. Обладающие редкостно гармоничной наружностью — во всем, в самых мелких мелочах. Это не холодные сверкающие грани эталона, не равнодушное совершенство, а красота, согретая светом души. Строгий проницательный взгляд, практически безупречный английский, чистое произношение без акцента, бархатный тембр. Ясно, почему Белла полюбила этого человека. Но ведь и в ней есть чем восхищаться. И дело не в травянисто-зеленых глазах или роскошных темно-рыжих волосах, за которыми та ухаживает день и ночь. И не в бледной, почти белоснежной матовой коже — мечте арабских женщин. И не в плавных завораживающих движениях зверя настороже. Конечно, всё это обращает на себя внимание. Но разве это главное? Главное в Белле — её великое мужество и долготерперние, умение вовремя промолчать, ненавязчивость и понимание, когда и кого оставить в покое. Эти двое хорошо подходят друг другу — Алекс не ошибался в оценке перспектив для этой пары.

— Хотите вы или нет, я иду рядом, — заявила Лори, решительно поравнявшись с ними, и Белла буркнула в ответ что-то неразборчивое, но не нагрубила и не прогнала.

Местные оборотни плотным кольцом, в несколько слоёв, окружили чужаков, не давая им выйти за пределы оцепления. Пришлые были спокойны и так же тихо переговаривались друг с другом. Никакой паники или агрессии. Либо они ничего не боялись, либо ничего не понимали. И то, и другое оптимизма не внушало.

Опытным глазом Мелвин выявил вожака — тот и в человечьем облике был матёрище, остальные выглядели куда менее внушительно и опасно. Он один мог нанести врагам немалый урон. Во всяком случае громадный рост (даже Самир и Орхан на пару дюймов были пониже), косая сажень в плечах, взгляд прозрачных безжалостных глаз и кривая насмешливая преувеличенно вежливая усмешка производили именно такое впечатление. В числе последних подошедших он различил сестру своего погибшего зятя и повернулся к ней.

— Значит, тебе не хватает храбрости самой отвечать за свои поступки? А, Белла? — ухмыляясь, спросил Ноа, выйдя вперед своей своры. — Прячешься за чужими спинами?

— О храбрости ли говорить тому, кто пришёл сюда незваным, в темноте и с бандой — убить одну слабую женщину? — с вызовом ответил вопросом на вопрос Самир, войдя в кольцо и встав во внутреннюю шеренгу рядом с отцом и остальными членами семьи.

Ноа ухмыльнулся ещё шире, обводя взглядом жутких светлых глаз выстроившихся противников.

— Есть среди вас главный, или передо мной сборище бродячих собак?

Арабы возмущенно зашептались. Пришельцы вели себя дерзко и непочтительно, притом что численность их была вдвое меньше, а права находиться здесь не было совсем.

— Говори со мной! — Мелвин поднял руку, призывая свою стаю сохранить спокойствие. — И не советую тебе оскорблять нас. Наше терпение не бесконечно.

— Моё право забрать свою женщину и вернуть домой. Отдай её, и мы уйдем — тихо, без кровопролития.

— Кого ты имеешь в виду? — холодно спросил Мелвин.

— Её, — Ноа рукой указал на Беллу.

Орхан заслонил её собой и, глядя прямо в глаза сопернику, произнёс так, чтобы слышали все:

— Здесь нет твоей женщины. Есть только моя. И ты не сможешь забрать её.

— Ой ли?

— Как сказал мой зять, — тяжело и веско произнёс Мелвин, — здесь стоит его жена и моя кровная племянница. Её будет защищать вся стая. Уходите по-хорошему, или ваши тела похоронят пески.

— Увидим.

— Если уйдете сейчас, никто из нас не станет вас преследовать. Или будем биться до смерти.

— До вашей смерти… — тихо и недобро проговорил Ноа.

Бой начался без предупреждения. Пришедшие из-за моря кинулись в наступление. И первым — Ноа. Он обернулся прямо в прыжке. Навстречу ему бросались противники, так же рывками обращавшиеся в свою истинную сущность. То тут, то там ощетинивалась шерсть на загривках, оскаливались пасти, обнажая острые белые клыки, из глоток рвался разъярённый рык, загорались злобным жёлтым блеском глаза.

На равнине яблоку негде было упасть от волчьих тел — сильных, упругих, юрких, проворных. Всюду набрасывались друг на друга те, кто пришёл с дурным умыслом, и те, кто оберегал своё священное право на жизнь и вольное обитание на освоенной территории. Оборотни сшибались грудью, рвали зубами шкуры врагов, стремясь добраться до горла, отбрасывали слишком приблизившихся захватчиков.

Беллу увлекло кипящее море битвы, а потом выбросило вон. Поспешно вскочив на лапы, она обернулась. Прямо на неё несся Лиам. Она слишком хорошо знала его запах и расцветку, чтобы ошибиться. От него пахло гневом. А следом бежала легконогая Лайми. Похоже, она не могла поверить, что брат на самом деле собирается причинить вред предмету своих чувств. Белла тоже не очень в это верила и ошиблась. Лиам налетел, как порыв ветра, и пребольно куснул в плечо. Но при этом он подставился и, имей она такое намерение, легко могла бы загрызть его. Собственно, ей-то он ничего плохого никогда не делал, разве что его импульсивность и какая-то совсем юношеская страсть вынуждали Беллу увертываться из-под его рук на безопасное расстояние. Однако он принимал участие в расправе над неугодным альфа-лидеру самцом, решившим сменить место жительства, и сыграл в ней не последнюю скрипку. Вспомнив это, Белла со всей силы впилась зубами в его лапу. Лайми прыгнула и, ухватив за загривок, буквально смела брата в сторону.

Однако проблему это не решило, поскольку теперь на Беллу бросился какой-то некстати оказавшийся рядом самец, и они, сцепившись, покатились по песку. Этот уже не щадил её, его зубы впивались всюду, где доставали, Белла только извивалась под ним, пытаясь столкнуть с себя озверевшего соплеменника, но тот был гораздо сильнее и тяжелее. «Нет, это ещё не конец!» — твердила она себе, отталкивая лапами разверзтую совсем рядом пасть. В этот момент грохнул выстрел, и самец обмяк и свалился прямо на неё, накрыв всей своей тушей. «Молодчина Луис. Интересно, кто это? — подумала Белла, отдыхиваясь. — Может, мы жили на одной улице и я забыла поздороваться?».

Она поднялась на ноги. Покусанное тело болело, но думать об этом было некогда. Белла огляделась: Лайми нигде не было видно. Зато неподалёку Мелвин дрался сразу с тремя противниками. Она поспешила на выручку.

Луис и Лори старались держаться вместе. Но это плохо выходило, потому что захватчики всё время пытались разделить их, оттащить друг от друга, и вот им-то это легко удавалось, потому что оборотень-волк — не здоровенный голем, в поединке с которым в одиночку не выстоишь, эти мельче и проворнее.

Впрочем, Лори удачно подстраховалась: у них дома стоял жутковатого вида железный рыцарь, точнее, полые латы были собраны и представляли собой того самого рыцаря. У него магичка безо всякого стеснения позаимствовала металлические наручи, а на шею намотала кожаную полосу в несколько слоёв. Крепкие кожаные ботфорты до середины бедра, с которыми она так и не смогла расстаться и перенесла их из своего времени, надёжно защищали ноги от укусов. А до лица она никому не позволяла добраться, обращая в ледышку любого, кто пытался её укусить. На самом деле, различить, кто свой, а кто чужой среди полутысячи волков, было невозможно. Но те, кто нападали на неё, врагами были безусловно.

Луису приходилось труднее. Он уже был порядком покусан, но на ногах стоял твёрдо. Истратив патроны, он пользовался образом как дубиной, молотя прикладом волчьи головы, вышибая клыки и вдогонку отвешивая крепкие молниеносные пинки.

Самир и Джемиль держались рядом с сестрой. Со временем они выработали успешную тактику: выбирали какого-нибудь здоровенного самца и набрасывались на него втроём. Неспортивно и неблагородно, зато быстро и эффективно. Им удалось разбить оцепление вокруг родителей, а потом подоспела Белла, и они четверо взяли на себя большую часть нападавших.

Орхан видел Беллу всего пару раз. Её мгновенно унесло из поля его зрения, а потом стало не до созерцания. На него бросился сам Ноа. Орхан бы на его месте напал скорее на Мелвина, чтобы убить лидера местных оборотней, дезориентировать их и, возможно, получить контроль над этой стаей. Хотя последнее маловероятно: место Мелвина без промедления займёт его старший сын. Трон, так сказать.

Ноа оказался гораздо сильнее Самира. И тяжелее, если уж на то пошло. Орхану с трудом удавалось устоять на ногах, отражая наскоки мощной волчьей туши. Один раз ему удалось повалить сотника наземь, и тот не задумываясь двинул его кулаком в нос. Ноа издал короткий скулящий звук и на несколько секунд замер, этого времени Орхану хватило, чтобы вскочить на ноги и поднять кинжалы с земли.

Теперь Ноа кружил вокруг него, выискивая слабые места. Дважды его дружки пытались отвлечь внимание Орхана, но ему удавалось всадить кинжалы в бока летящих в прыжке оборотней. Ноа держался на расстоянии, избегая подходить близко. Его взгляд предвещал немало неприятных сюрпризов врагу.

Некто из его приспешников бросился сзади под ноги Орхану, и он упал на спину, и его атаковали сразу несколько вервольфов. И первым налетел Ноа, намереваясь всадить клыки в горло упавшему. Орхан помнил слова Мелвина о том, что в таком случае нужно прикрыть руками горло. Но это означало, что он предоставит их зубам на растерзание все остальные части тела. Вместо этого он схватил Ноа прямо за морду, сжав в каждой руке по челюсти. Одной ногой пнул в нос одного из волков, другой двинул второго в бок и услышал посреди адского шума битвы хруст костей и тоскливый скулеж. Еще один запустил зубы в его ногу, но, превозмогая боль, сотник продолжал раздвигать челюсти брыкающегося изо всех сил Ноа. Тот теперь уж и сам старался высвободиться из рук противника, но Орхан мёртвой хваткой вцепился в его пасть. Тогда Ноа решил сжать зубы и коренными зубами перекусить пальцы человека. Отчасти ему это удалось, и по рукам Орхана заструилась горячая тёмная кровь. Вдобавок собрат Ноа старался оторвать сотнику ногу и даже мощный пинок в морду его не остановил.

— О Аллах всемогущий, будь со мной! — прошептал он, собирая остатки сил.

Кто-то из стаи Мелвина набросился на этого смельчака, и только тогда тот разжал зубы и отвлекся на другого недруга. Это было уже кое-что.

Всё ещё раздвигая челюсти отчаянно сопротивлявшегося Ноа, Орхан сумел встать на колени и локтем опереться о его спину. Вожак ирландских оборотней сучил лапами во все стороны и рывками пятился назад, норовя вырваться из страшного захвата. Он и сам не понял, как так случилось, что он позволил себя оседлать. Как вышло, что этот чёрный тип сумел усесться верхом к нему на спину и придавить к земле. Чувствуя, как трещат кости и сухожилия пасти, он издал дикий вой и попытался скинуть мерзавца. Ужасная, острая, как удар ножа, боль, пронзила его голову, всей своей массой он рухнул наземь, а потом уже больше ничего не было.

Лиам издалека видел участь, постигшую старшего брата. Непобедимого, как ему всегда казалось, неуязвимого, бесстрашного. И мёртвого. Лиаму удалось наконец стряхнуть с себя сестру, и он бросился на убийцу, издалека, чуть ли не по головам и спинам дерущихся оборотней. Сделав невероятно длинный прыжок, он почти достал… И в последний момент два длинных кинжала вонзились в его бока, подвесив в воздухе, будто свиную тушу на двух шампурах над огнём. И перед тем, как свет померк в глазах, Лиам подумал о том, что из всех безумных идей его брата эта была самой безумной.

Луна равнодушно освещала место завершившегося побоища. Так много было погибших, раненых и умирающих. Казалось, до самого горизонта песок был усеян телами. Оставшиеся в живых стояли, тяжело дыша и настороженно, исподлобья поглядывая друг на друга. Тех, кто явился сюда незваными, осталось около двух десятков. Хозяев местности — ещё больше полутора сотен.

Погибшие медленно обращались обратно в людей. Живые тоже. Только раненые предпочитали сохранить волчий облик — в нем раны и травмы заживали гораздо быстрее.

Белла лежала под тремя мертвецами, не имея сил выбраться. Она смертельно устала, искусанное и изорванное тело кровоточило и болело. И ей не хотелось ничего, только закрыть глаза и провалиться в долгий тёмный сон. Кругом было тихо — только вдалеке ещё стояли противники и выясняли отношения. Отец, его жена, кузены по-прежнему возглавляли свою стаю и диктовали что-то побежденным. Лайми тоже там. А на другом краю поля, так же далеко, — Лори и Луис, как и все, до смерти уставшие. Орхан, которому нет дела до волчьей политики, осматривает павших. Ищет её. Какой он… красивый, тёплый, родной… Лицо у него сосредоточенное, серьёзное. Тоже поранен, это никого не миновало. Зато жив и здоров. Это главное — все любимые живы и здоровы.

Белла закрыла глаза, переставая чувствовать собственное тело. Может, это душа так воспаряет к небесам? Рядом раздались чьи-то голоса. А потом стало легко-легко. И всё равно.

27 декабря 1950 г.

Белла ненавидела девичники и мальчишники и в своём времени считала эти мероприятия просто омерзительными. Наверное, это потому, что она полностью сознавала, насколько развращено её поколение. А уж те, кто шёл следом, ещё хуже. О любви ли речь, если на мальчишник запросто приглашают стриптизёрш? А то и на девичник организуют мужской стриптиз. А все эти похабные шутки в адрес жениха и невесты? Всё это следовало бы считать аморальным и преследовать по закону как серьёзное хулиганство, или растление, или подстрекательство к проституции, или ещё что-нибудь подобное.

Свадьбы она тоже терпеть не могла и старалась избегать их посещения. Прав доктор Лайтман⁽¹⁾, утверждая, что это праздник лицемеров. Невеста наряжается в белое, будто всё ещё девственница, хотя жила с женихом уже не меньше года. Жених притворяется, что так оно и есть и что он безумно счастлив. Их родители делают вид, что обожают новобрачных и друг друга, а гости — что видят перед собой самую счастливую пару и желают ей только всего самого лучшего. Уже не говоря о том, что, по статистике, в 21-м веке, больше половины браков трещит по швам, а потом и вовсе без жалости расторгается.

Должно быть, странно было видеть невесту на её собственном девичнике, сидящую в сторонке с довольно кислым выражением лица. Дамы, приглашенные на эту милую женскую вечеринку, веселились от души, наслаждаясь сладостями и фруктами, и весь вечер шутили, смеялись, пели и танцевали. Замечательно танцевали, между прочим. Танец живота каждой из них удавался легко и живо. В прочем мире учиться этому нужно было долго и упорно.

Белла сидела в качестве зрителя и старательно улыбалась, размышляя, что в этот момент происходит на вечеринке у Орхана. Судя по всему, примерно то же самое, только без дам, а исключительно в мужском обществе. Тут так положено.

— Белла, улыбайся поприветливее, — сделала замечание Лори. — Они пришли, чтобы порадоваться за тебя. Ты-то разве не счастлива, что выходишь замуж за своего любимого?

— Счастлива, — кивнула оборотница.

— Тогда кончай дуться, — Лайми рухнула на соседний стул, обмахиваясь где-то раздобытым веером.

Белла снова кивнула и надела на лицо улыбку пошире.

— Самое главное, мы все живы и здоровы, — поддержала Суат.

Да, это главное. Белла очнулась от забытья только через три дня, когда изрядно перепуганные родственники уже решали, что, вероятно, свадебный приём придётся отложить, а гостей обзванивать и приносить извинения.

За это время мир стал немножечко другим. Три дня вынужденного полного покоя полностью исцелили тело, на коже не осталось никаких следов. И эта способность к регенерации была теперь так кстати, ведь иначе свадебное платье, приведенное Лайми, не смогло бы скрыть раны.

Пришедшая в себя Белла потребовала новостей и получила их. Все её родные живы. Орхан тоже, хотя и изранен порядком. Ноа и Лиам… «Ну, они сами напросились», — сухо констатировала Лайми. Теперь вожак стаи она. Победив прежнего альфу и его естественного преемника, формально вожаком становился Орхан. Но он прекрасно понимал, что никто из оборотней не станет подчиняться человеку. Лайми предложила ему чисто номинальный поединок, но он только махнул рукой: какой в этом смысл? И Лайми заявила своё право на лидерство, которое никто из оставшихся членов стаи не решился оспорить. Больше того, все они уверяли, что на это мерзкое дело их подбили братья, а самим бы им это и в голову не пришло. Выбрав себе помощника, которому больше всех доверяла, Лайми велела им всем вернуться домой.

— А как же тела? — удивилась Белла. — Разве родственники не захотят похоронить своих погибших, как полагается, — на кладбище?

— Мы устроили несколько костров, — призналась Мэллори. — А пепел развеял ветер. Обе стороны как-нибудь замнут это дело, его нельзя предавать огласке.

Вспомнив ужасные события той ночи, Белла ощутила признательность судьбе. За то, что ни один из членов её семьи не погиб и не искалечен. За то, что и они с Орханом не пострадали непоправимо. За то, что жизнь продолжается, несмотря ни на что. За то, что эта проблема разрешилась, можно сказать даже, довольно благополучно. А еще за то, что у неё снова есть подруга. После всего случившегося Белла с удивлением поняла, что больше не гневается на Лори. Как будто очищающий огонь битвы выжег злость и обиду, освободил её душу от боли и ярости. Остались только покой и радость. Они нужны друг другу — это единственное, что имеет значение. И у них никогда не будет подруг дороже и роднее. А всё остальное вполне можно пережить.

28 декабря 1950 г.

— А вот теперь мне страшно, — произнесла Белла. Не для подруг. Просто констатация факта.

Лайми, Лори и Суат обменялись взглядами. Они явились к невесте в спальню ни свет ни заря, не сговариваясь, будучи уверенными, что она не спит. Белла и не спала. Всю ночь. Впрочем, в ночь накануне свадьбы это нормальное явление.

— Обычный предсвадебный мандраж, — авторитетно кивнула Лори. — У большинства невест бывает.

— Что обычное? — переспросила Суат.

— Мандраж. Ну… нервозное состояние, когда кажется, что проще отменить бракосочетание, извиниться перед гостями и жить по-старому.

— У меня этого нет, — девушка расстроенно пожала плечами.

— Будет! — покачала головой Лори. — Перед самой свадьбой. И в день торжества. Я так нервничала, что еле ручку в руках удержала, когда подписывала брачный договор и книгу записи актов гражданского благосостояния. Подписи вышли такими страшными, что до сих пор стыдно за те каракули!

— А я всю ночь проспала как убитая, — засмеялась Лайми. — Но у нас особого торжества и не было. А как мы с Алексом расписались — даже и не помню.

— Знаете, думаю, Орхан сейчас точно в таком же состоянии! — прыснула Лори. — Наверняка ему тоже хочется всё отменить, попросить прощения у невесты и сбежать в далекую даль.

— Уверена в этом, — усмехнулась Белла. — Только он ни за что не признаётся. Да и мне сбежать не даст, он же мужчина — ведущий в отношениях и уже практически глава семьи.

Впрочем, что бы там обо всем этом ни думала сама Белла, ей пришлось задвинуть переживания в самый дальний уголок души, потому что явилась тётка и мигом разрушила тихие посиделки. Умиленно вздохнув, что, мол, это первая свадьба в их семье, Нуайма живо разогнала подружек по разным делам. Нечего отвлекаться, теперь уж совсем времени нет — скоро явится жених забрать свою суженую и вместе с ней создать семью в глазах Аллаха (то есть заключить религиозный брак в мечети).

От этих слов у Беллы в животе упало что-то холодное. «Боже, дай мне храбрости пережить этот день и ни разу не сесть в лужу! — взмолилась она. — Потому что я же совсем ничего не знаю. Как школьница, явившаяся на урок с не готовым домашним заданием. Пожалуйста, не допусти, чтобы я опозорилась и сделала что-то не то!».

Лори принялась сооружать ей праздничную прическу. Поначалу она задумала сложное плетение. Но рассудила, что потом, после, Белле будет не до расплетания замысловатых кос, неудобная прическа только вызовет волну раздражения обоих молодожёнов. Поэтому, укладывая густые волосы в крутые локоны, способные держаться в нужном состоянии до самого вечера, она представила себе, как дамочки-гостьи, египтянки, которым в жизни не иметь такой блестящий вид в день собственного бракосочетания, будут кусать локти от зависти.

Лайми занялась подготовкой наряда. Из Дублина она привезла чудесное свадебное платье: шёлковое, с белопенными кружевами, вышивкой серебряными нитками и с газовыми вставками. Юбка на кринолине была не слишком пышной, декольте не слишком открытым, а рукава вполне приличествующей длины. Она не один час провела в модных магазинах, после того как выслушала вопли золовки из телефонной трубки по поводу «дизайнерских решений» здешних портних. Каирские свадебные платья украшены таким немыслимым количеством бусин, страз, блёсток, перьев и бантиков, что всё это богатство весит больше, чем само платье, включая гигантских размеров каркас. Такого безвкусного нагромождения элементов украшения свадебных платьев в целом свете не найти. Белла заявила, что скорее выйдет замуж в ночной рубашке, чем в этом слащавом приторном наряде. И Лайми расстаралась. И даже туфельки нашла как раз такие — подходящие платью.

Макияж Белла наложила себе сама. Совсем немного: сделала акцент на глаза, чуть добавила румянца своей бледной коже и на губы нанесла почти неприметную помаду. Потом, с помощью подруг и принявшей деятельное участие в подготовке тети Нуаймы, надела свадебный наряд. Лори закрепила на каскад крепко завитых локонов фату и приколола её маленьким венком из изящных белоснежных искусственных цветов. Поверх платья Белла надела подарок жениха — ожерелье из белого золота, бриллиантов и топазов, заметив себе при этом, что к глазам лучше бы подошли зелёные или жёлто-зелёные камни. В общем и целом, покрутившись перед зеркалом, она поняла, что напоминает себе нарядную куклу в витрине магазина.

— Твои вещи мы уже отвезли в твой новый дом, — улыбаясь сообщила тётя.

Новый дом… В Египте мужчине не отдадут руку девушки, если к свадьбе у него не будет в собственности квартиры или дома, полностью готового для того, чтобы ввести в него жену и начать семейную жизнь непосредственно после свадьбы. Так сказать, войди и живи. Впрочем, иногда расходы по обеспечению жилья мебелью делились между семьями жениха и невесты.

Белла изъявила желание жить в тихом спокойном месте поближе к родным. Орхан нашёл и купил идеальный, с точки зрения Беллы, дом — в самой Гизе, через улицу от дома Мелвина.

Белёный жёлтой известью одноэтажный дом из шести комнат, с внутренним двориком, садом и выложенным светлым кафелем внешним двором, обнесённый высокой каменной оградой-стеной, привёл Беллу в полный восторг. Ей Орхан позволил самой оборудовать только кухню, детскую (её оставляют сразу же, чтобы всё было готово к рождению первенца), купить нужные ей предметы для ведения хозяйства и предметы декора типа штор, ваз и прочего. На этом её участие в обустройстве дома заканчивалось. Обычно жёны в первый раз видят своё новое жилище только после свадьбы, а мебель покупают наугад. Белла решительно истребовала для себя право побывать в будущем доме (в присутствии родственников, конечно) и произвести необходимые замеры, да ещё и вполне конкретно высказалась по поводу размера кровати в спальне: мол, спит она беспокойно, и, если Орхан из тех, кто засыпает и просыпается, ни разу не пошевелившись за ночь, ему может здорово достаться. А потому… Если его и шокировала такая прямолинейность Беллы, он ничего не сказал. Да и, собственно, когда люди собираются в дальнейшем жить в одной комнате, какое тут может быть смущение! Поэтому в спальне появилась кровать площадью с государство среднего размера. В общем и целом, в течение трёх месяцев они оба терпеливо выстилали своё гнездышко перышками, приготовления закончились всего за день до свадьбы. Зато дом был отделан «под ключ».

— А те вещи, что ты возьмешь с собой в дорогу, уже в вашем номере, — напутствовала Лайми.

Право решить, где провести медовый месяц, Орхан предоставил Белле. И нисколько не удивился, услышав предложение поехать в Мексику — там, мол, тоже есть, на что подивиться. К примеру, на Теотиуакан. Да, там тоже есть пирамиды! Белла и раньше говорила, что обожает эту страну и могла бы показать много интересного. Орхан, практически нигде не бывавший (за исключением — галопом по Европам — Великобритании, Ирландии и Алжира), не имел ничего против.

Горящие возбуждением заядлого путешественника глаза Беллы вызвали в душе Луиса Кинтаны внезапное и непобедимое желание снова побывать на родине, показать жене место, где родился, — пустыню Чиуауа. И как-то само получилось так, что медовый месяц для двоих плавно преобразовался в медовый месяц на четверых: двое хорошо знавших Мексику решили показать страну двоим, совершенно с ней незнакомым. Спонтанное решение было странным и вызвало противоречивые эмоции у родных жениха и невесты. Но те только улыбались в ответ: мол, вчетвером путешествовать веселее, а в ночные часы одна пара другой не помеха.

* * *

Орхан сочувственно улыбнулся, взглянув краем глаза на свою невесту. В зале при мечети было так тихо, что, казалось, здесь нет никого: более пяти сотен гостей дышали как один и ни единым звуком не выдавали своего присутствия. Время было выбрано очень удачно — между двумя намазами. Мулла читал избранные выдержки из Корана, и его голос растекался под сводами высокого потолка Голубой мечети Аксункура, построенной самим эмиром Шамасом Ад-Дином.

Весь обряд, как обычно, длился примерно час и был проведен в присутствии близких родственников с обеих сторон, которые потом могли бы засвидетельствовать совершившийся брачный союз. Мулла выяснил принадлежность обоих к религии, поинтересовался, принадлежит ли невеста к людям Писания⁽²⁾, объяснил жениху и (в большей степени) невесте, какие обязанности и права они приобретают, вступая в брак, поручительство перед Создателем друг за друга и за свою семью, за то потомство, которое они родят и воспитают. Что брак их, созданный сегодня, сохранится на всю жизнь. Что молодожены должны понимать всю степень серьезности своих намерений. Затем мулла попросил жениха прочесть молитву⁽³⁾, спросил их согласия на брак. После этого провел проповедь, поздравил молодых и прочел молитву о том, чтобы вновь образованная семья была благополучной и богобоязненной. Также мулла упомянул тот факт, что гражданский брак, заключённый посредством регистрации подписанного брачного договора, является браком светским. Но в глазах Всевышнего и всех правоверных, только религиозный брак делает мужчину и женщину истинными супругами, иначе это не муж и жена, а сожители, совершающие смертный грех и призывающие наказание на свои головы.

Белла мужественно выдержала всю эту процедуру. Хотя голос её был ровным и твёрдым, когда она отвечала на заданные ей вопросы, Орхан прекрасно знал, что она ради него терпит, именно терпит чуждый ей ритуал. А уж какими усилиями она сдерживает дрожь и как холодны её руки, об этом можно даже не упоминать. Впрочем, что греха таить, он и сам чувствовал смущение, трепет и ответственность, принимая её в жены с позволения Аллаха, перед Его лицом и в Его доме. Белла, как он видел, тоже прониклась серьёзностью и торжественностью происходящего.

Когда отзвучали последние слова муллы и оба они поднялись с ковра на ноги, старшие родственники произнесли благословения и пожелания новой семье. Затем супруги поставили свои подписи в книге регистрации браков и получили на руки свидетельство.

Было уже семь часов вечера, когда кортеж подъехал к отелю «Покои султана», в котором был арендован огромный зал. Помещение было роскошным: дорогие ковры, кресла золоченого дерева, свечи, живой огонь в открытом очаге в центре зала, цветочные гирлянды и букеты необыкновенной красоты цветов.

Ни одна свадьба не обходится без фотографа. Жениху и невесте больше часа пришлось позировать перед объективом, потому что было безумно много желающих из числа гостей запечатлеться на фото вместе с виновниками торжества. А отказывать в такой просьбе нельзя — ведь всё это свидетели заключенного брачного союза.

Сам приём начался в восемь часов вечера и, как и было оповещено заранее, должен был продлиться до полуночи. Белла очень этому удивлялась, но для египтян не было в этом совсем ничего странного: свадебные торжества здесь проходят как раз вечером.

Новоиспеченных супругов усадили в двойное кресло на помосте, где им и предстояло просидеть весь вечер. Зато теперь-то уж им не возбранялось держаться за руки публично.

Торжество началось с того, что гости подходили к молодым и представлялись, и высказывали пожелания счастливой семейной жизни (особенно Беллу смущало пожелание рождения многочисленных детей в самом скором времени), и говорили комплименты мужественности и воинскому искусству жениха и неописуемой красоте невесты.

Гостями на свадьбу, помимо близких и дальних родственников с обеих сторон, были приглашены все члены стаи, сотрудники Хранилища 2а и служащие каирской сотни — с семьями, а также ближайшие соседи и деловые партнёры Мелвина Данна, подруги и друзья дома невесты и дома жениха. Настоятельное приглашение получили и регенты, господин Ахмад Фарис (и, возможно, не только он) почтил празднество своим присутствием. Белле и Лори показалось даже один раз, что вдалеке мелькнула миссис Фредерик, однако обнаружить её не удалось, а жаль. Белла была совершенно искренне благодарна регентам за то, каким образом, благодаря их вмешательству, необыкновенно и счастливо изменилась её жизнь.

Гости загодя были извещены, что приём, по желанию невесты, не будет «никабным» и разделения на помещение для мужчин и женщин проводиться тоже не будет: это своеобразный «выходной» от обычаев и традиций — главное, чтобы весело было всем. Некоторые приглашённые сочли это недопустимым и отказались прийти, но все остальные восприняли идею вполне нормально. Никаких чёрных платков и шалей. Зал искрился разноцветьем вечерних туалетов и блеском дорогих украшений.

Белле необычайно понравился обычай этой страны не дарить молодым подарков и денег на свадьбу. Всё необходимое для семейной жизни новых мужа и жены закупалось их родителями, всё, кроме оговоренного вклада невесты в семейное имущество, оплачивалось стороной жениха: дом, обстановка, машина (если необходима), медовый месяц, платье невесты и её украшения (первая часть махра, вторая выдаётся семьёй жениха в случае развода по инициативе или вине мужа либо по причине вдовства), финансовые расходы на организацию свадьбы. От гостей требовалось только хорошее настроение. Зато молодожены и не получали такого безумного количества ненужных, непрактичных, а то и просто лишних подарков типа безвкусных ваз, некрасивых картин или статуэток, нисколько не радующих глаз и обреченных пылиться в глубине самого дальнего шкафа.

Для угощения присутствующих был организован шведский стол. Больше всего Беллу удивляло, что на египетских свадьбах, в отличие от западных, не в чести алкоголь, — всем хорошо и приятно и без этого. Кроме того, сам банкет длился вовсе не весь вечер, а примерно час. После этого официанты всё убрали, оставив на столах только цветы и большие вазы со шербетом и стаканы.

Развлекательные мероприятия были весьма разнообразны. К примеру, конкурсы на лучшие комплименты присутствующим. Или традиционные для подобных торжеств викторины на совершенно разные темы: тексты Корана, интересные детали жизнеописания пророков, география, зоология, этикет, литература и прочее. Каждая загадка была остроумной и тонкой, каждая разгадка сопровождалась взрывом хохота (кроме религиозных, конечно). В награду победителю была обещана самая верхняя и самая вкусная и красивая часть свадебного торта.

Следующим событием стало разрезание восьмиуровневого торта, а он был поистине великолепен — крем, засахаренные фиалки и цукаты, взбитые сливки и желе представляли собой настоящий шедевр кулинарного искусства. Количество уровней характеризовало степень благосостояния брачующихся семей.

Первый кусок торта отводился жениху и невесте — один на двоих в знак единства новой семьи, верхушку они своими руками передали признанному самым умным участнику конкурса. Его и назначили официальным «торторезом», миссией которого стало угощение десертом остальных гостей.

Орхан, держа за руки Беллу, ощутил, что её пальцы наконец теплеют. Пережив основную часть бракосочетания и видя, что никто не втягивает её в незнакомые, непонятные действия и ритуалы, она несколько расслабилась и с увлечением следила за ходом праздника. Интересно, подумал он, скрывая улыбку, так же смела она будет, когда за ними закроется дверь в номер для новобрачных? Впрочем, коль скоро она уже изведала любовь мужчины, то вряд ли будет выглядеть стыдливой и до смерти перепуганной девицей, точно ночью в лесу, полном диких зверей. Очевидно, эта часть брачного обряда для неё не самая страшная.

Обводя в который раз взглядом гостей, Орхан снова и снова приходил к выводу, что женился сегодня на самой лучшей. Не в смысле красоты — он и так находил Беллу чрезвычайно привлекательной. Выразительные яркие глаза, тяжёлые густые волосы, белая матовая кожа без веснушек и родинок, гибкое сильное тело — разве не предмет для гордости? Таких жен ни у кого нет. Но дело в том, что Белла — настоящая. В ней всё истинное, без подделок, фальши и жеманства. Её «нет» — это всегда «нет», а «да» — это всегда «да». Никакого кокетства, никакой ложной скромности. Есть ум, сила, глубина. Вот это и есть настоящее. То, что ни за какие деньги не купишь.

И ещё то, о чём Орхан никому не осмелился бы рассказать. Белла — посланник и воин Осириса. Даже если сама не осознаёт этого и не придаёт значения. Даже если выглядит как простая смертная. И каким бы приверженцем ислама Орхан ни был, за все эти годы никогда, никогда не забывал этого. Древние боги послали весть, и он эту весть получил. Его заботам и охране доверили эту женщину, и своему долгу он не изменит.

Отдельный цирк приключился с букетом невесты. Не сказать, что эта примета чем-то дорога египтянам, но этот западный обычай казался им необычным и потому любопытным. Белла бросила свой букет из голубых, синих и белых цветов через плечо, зажмурившись, и поймал его совершенно не ожидавший этого господин Фарис. Выражение лица у регента было такое обалдевшее, словно этот казус был самым невероятным из того, что только могло произойти во всей Вселенной. Только воспитание помешало Белле и тем, кто был знаком с этим человеком, расхохотаться в голос. По всему выходило, что следующим вступить в брак должен он. Господин Фарис мгновенно смешался с толпой и исчез.

Орхан, смеясь, качал головой, а Лори заявила на чистоту озадаченной подруге:

— Может, во второй раз поймает миссис Ф.? Замужество пойдёт ей на пользу, поверь мне.

Гостям этого показало мало, потребовали, чтобы букет был брошен ещё разок. А потом ещё разок. И ещё. И ещё…

Мероприятие закончилось ровно в полночь. Гости, как по команде, выстроились в очередь, подходили к новоиспеченной семейной паре, снова желали всего, в нескольких вполне искренних словах выражали полученное удовольствие от проведённого вечера и откланивались. Под конец остались только свои, но и они не задержались, напомнив молодожёнам, что вылет завтра в десять утра, и отправив их наверх.

Номер для новобрачных был просторным. Окна до пола, диванчик, кофейный столик, пара кресел, кровать под кружевным балдахином, на которой с комфортом разместилось бы не менее четверых взрослых людей. А главное, тут было тихо. Тишина казалась особенно глубокой после шума последних четырёх часов.

Белла, которую супруг по повсеместному обычаю внёс в номер на руках, чувствовала себя слегка опустошенной и уставшей. Где-то далеко в прошлом остались слова: «А вот теперь мне страшно». Отшумело и растаяло пугающее событие. И остались они двое. Здесь и сейчас.

P.S. Дорогие друзья. Прошу прощения у тех, кому хотелось более подробного описания брачной ночи. Дело это сокровенное и останется тайной. А потому пусть каждый сам для себя представит, что происходило за закрытыми дверями. Но об этом — тсссс...

1) Главный герой вышедшего в январе 2009 г. сериала «Обмани меня»

Вернуться к тексту

2) Христианам или иудеям

Вернуться к тексту

3) звучит на русском языке примерно так: «Свидетельствую, что нет иного божества, кроме Аллаха, и ещё свидетельствую, что Мухаммед — посланник Аллаха». Немного различается в зависимости от принадлежности мусульманина к той или иной ветви ислама

Вернуться к тексту

30 декабря 1950 г.

Мексика… Яркая, шумная, гостеприимная, прокаленная солнцем, хранящая загадки утраченных индейских цивилизаций и следы колониальной эпохи. Здесь христианство соседствует с древними верованиями, а индейские обычаи переплелись с европейскими традициями.

Из Каира до Мехико лететь почти сутки — около 20 часов. Международный рейс по маршруту Египет — Испания отправляется из аэропорта Каира и прибывает в аэропорт Мадрида в течение 4 часов 40 минут. Стыковка в аэропорту 3 часа. Затем международный рейс по маршруту Испания — Мексика отправляется из аэропорта Мадрида и прибывает в аэропорт Толука города Мехико, время в пути 11 часов с минутами. Затем паспортный и таможенный контроль и…

Мехико встретил их шумом и гамом, какие бывают в очень многолюдном городе. А ещё практически незаметной по зимнему времени температурной разницей: во всяком случае, в аэропорту Толука имени Альфредо Лопеса Матеоса любезно сообщали, что примерная температура воздуха 30 декабря 1950 г. составляет примерно 68,9 °F ⁽¹⁾.

Выйдя на мексиканскую землю Луис и Белла посмотрели друг на друга и рассмеялись. Так смеются люди, чудом вырвавшиеся из заключения и до последнего не верившие, что им это удастся. Это был смех тех, кто с трудом верил, что смог вернуться в дорогое и невообразимо далёкое место.

— Надо было лететь через Францию! — недовольно поморщилась Лори.

— Милая, никто из нас не знает французский, — ответил Луис. — И потом, в Париж надо ехать не на пару часов между рейсами.

— Да, это верно, — согласилась Мэллори.

Первым делом, все четверо отправились в отель. Не на такси, а на загодя арендованной машине (машину Луис снял, сделав несколько телефонных звонков из Каира). Отель «Casa grande»⁽²⁾ был одним из старейших отелей Мехико. Здание, построенное в 1886 году, являлось одним из самых значимых исторических памятников столицы.

Регистратору, сидящему за красивой стойкой из полированного дерева посреди отделенного мрамором холла, они предъявили свои документы и сняли два номера на неделю. Если сеньора регистратор и удивилась тому, что у Беллы и Орхана разные фамилии, то виду не подала. Главное ведь свидетельство о браке, а остальное значения не имеет. Многие женщины предпочитают жить в браке под своей фамилией, ничего криминального тут нет. Между тем дело вовсе в том, что в Египте нет фамилий как таковых. За них принимаются имена дедов и прадедов. И женам, тем более иностранкам, они не передаются. Белла и не возражала: для нее важнее было быть замужем за любимым человеком, чем носить его фамилию. Это всё к Лори не относилось, потому что замуж она вышла за мексиканца и со спокойной совестью носила его фамилию.

Большие часы в холле показывали начало восьмого утра, и, посовещавшись, друзья решили, что пара часов сна поможет провести предстоящий день активно и познавательно. Тем более, это полезно молодожёнам, вероятно, проведшим долгую бессонную ночь, подмигнула Лори.

— Как будто у вас было по-другому! — огрызнулась Белла, которую беспардонные шутки подруги порой приводили в досаду. Орхан положил руку на плечо жены, успокаивая её.

— У всех так, по-моему, — согласилась Мэллори.

Отель был роскошен. Предметы антиквариата были выставлены даже в коридорах и гостиных (на каждом этаже своя гостиная). Много изысканной мебели тонкой резьбы из дерева тёмных пород, отделка из розового мрамора, лепнина, ковры с затейливым рисунком. Здесь всюду витала атмосфера старины далёкой, перенося гостей в воображении в эпоху кабальеро, сражающихся на шпагах ради прекрасных дам в роскошных платьях и с веерами. Номера поражали своей основательностью и уютом.

В самолёте им всем тоже, конечно, удалось поспать, вернее, подремать сидя, но спокойный сон в прохладной чистой постели ничто не заменит.

Через три часа выяснилось, что за это время случилась неприятность: Лори почувствовала себя плохо. Вернее, ужасно. Видимо, сказался перелет в другую климатическую зону. Если до того она и была голодна как волк, то крайне неприятные ощущения — тошнота, рвота, головокружение и слабость — полностью изгнали это чувство. И, похоже, её расстроило ещё больше то, что у всех остальных всё в полном порядке. В самом деле, гадкая перспектива — болеть несколько дней, пока Белла, Луис и Орхан будут осматривать интереснейшие достопримечательности!

Сочувствующая Белла осталась ухаживать за впавшей в отчаяние Мэллори, а мужчины отправились в банк обменять египетские фунты на местные деньги.

— Какая невезухаааааа! — ныла Лори. — Вы будете слушать музыкантов, бродить по городу, покупать всякие штучки на память и есть деликатесы, а я — валяться в постели и посвящать время унитазу!

— И не забывай, что завтра здесь будут праздновать Новый год! — «подбодрила» Белла.

Стенания не успели завершиться ливнем слез, когда в номер постучал вызванный Луисом доктор, ничем, впрочем, Лори не успокоивший. Да, её организм так болезненно реагирует на резкую смену климата. Дня через три пройдёт, но придётся полежать. Он выписал средство от тошноты, пообещал заглянуть через день и ушёл.

Подруги уныло смотрели друг на друга.

* * *

Орхан с любопытством глядел по сторонам, шагая по какой-то улице рядом с Кинтаной. Сейчас он был не на службе и не должен быть сосредоточен на решении очередной задачи, поэтому открылся для восприятия незнакомой реальности.

В отеле им объяснили, где находится разменная касса. Орхан, разумеется, языка не знал, зато Луис разговаривал очень уверенно, очень быстро и очень эмоционально, как и все эти люди. Как будто никуда отсюда не уезжал и не прожил лет двадцать в совершенно другой стране.

Здесь всё было другим, совсем не привычным — ярким, горячим, несколько вычурным. Эта страна гордилась собой, отпечаток горделивости лежал на лицах людей, проскальзывал в облике, их жестах, позах, речи, манере держаться… Люди были красивы экзотической и немного странной красотой. Больше всего Орхана удивило то, что женщины запросто открывают руки, ноги, зону декольте, шею и волосы, лица, в общем, всё, что только можно открыть. И наносят на лицо яркий макияж. И ведут себя так смело, даже вольно: громко разговаривают, смеются, окликают друг друга, отпускают замечания, колкие, судя по интонации, и чуть ли не задираются. И их мужчины относятся ко всему этому совершенно спокойно. В Египте подобное поведение было бы немыслимо и опозорило женщину до конца её дней.

Но самым удивительным он нашёл то, что и Белла стала вести себя совсем по-другому, едва очутившись за пределами Египта. Более раскованно и смело. Только сегодня, увидев её в другой обстановке, он понял, какой подавленной она выглядела все эти три месяца. А такой ли она дважды врывалась в его жизнь — пусть и немногословной, но сильной и уверенной в себе женщиной? Может быть, это только из-за смерти брата. А может, из-за того, что оказалась в чужом мире, опутанной тысячью правил и условностей. Да только ли это? Сколько бед свалилось на неё в этот период, разве всё это не оставляет свой след?

Поначалу Орхан решился на эту поездку только ради того, чтобы наконец-то побыть вдвоём с Беллой. Иначе ему бы никакое путешествие и даром не сдалось. Но Белла радовалась возможности поехать сюда, в эту страну, и Орхан радовался за неё. Она заслужила, Аллах свидетель, заслужила отдых, покой и радость, и разве не обязанность мужа обеспечить их женщине, которую вручил и доверил ему Всевышний?

Однако сам Орхан вовсе не обольщался: прочий мир не обязан жить так, как живут арабы. Везде всё по-своему. И поэтому иные обычаи его не возмущали. Почему бы не узнать что-то новое?

Здание с вывеской «Casa de cambio» располагалось на улице, уходящей вниз от нарядной Площади Гарибальди, где стоял их отель. Улица называлась в честь какого-то видного политического деятеля 19-го в., объяснил Луис. Они прошли мимо церкви, по виду весьма старинной, и Кинтана осенил себя крестным знамением, прошептав одними губами краткую молитву. Начался перезвон колоколов — у христиан вместо муэдзинов созывают на молитву колокола. Полдень. Люди потянулись вереницей в открытую дверь одной из церквей. Конечно, было бы неплохо увидеть, как устроен внутри храм. Ни в Священном Коране, ни в хадисах нет запрета на посещение церквей и синагог, ведь и мусульмане, и люди Писания суть дети Бога, а храм и церковь — это дома, где живет Бог. Только, разумеется, нельзя бывать там во время службы, потому что участие в совершении обрядов других религий есть совершение тяжкого греха, приравниваемого к идолопоклонству. Хотя помолиться, пожалуй, стоит.

* * *

К моменту возвращения мужчин Мэллори, которая не могла даже сердиться, чтобы тут же не ощутить тошноту, смирилась со своей жалкой участью и про себя только удивлялась изобретательному коварству судьбы. Друзья заверили её, что дня три вполне могут просто тихо пожить в гостинице, не предпринимая никаких вылазок в город и за его пределы. Но она отказалась принять их великодушную жертву:

— Глупости! У вас медовый месяц. Это мы, если на то пошло, навязались вам на голову. Не обращайте на нас внимания, занимайтесь своими делами — в конце концов, вы должны друг другу это время! Обещайте только, что без меня не поедете в Теотиуакан!

— А ты-то как же? — Белла с тревогой заглянула в глаза подруги. — Тебе же будет одиноко одной!

— Я останусь с тобой! — заверил жену Луис.

— Нет уж! — Лори взмахнула рукой и тут же пожалела об этом. — Я лучше одна… Почитаю, посплю. Идите и развлекайтесь. Я настаиваю!

— Лори!.. — беспомощно возмутилась Белла.

— Прокляну! — честно пообещала она. — И у тебя хвост облысеет. И под хвостом тоже. А ещё зубы затупятся и уши обвиснут.

Ну что тут скажешь… Шутка шуткой, но кто ж её знает? Угрозы, конечно, звучат смешно, но вдруг это не просто слова?

Белла вернулась в свой номер — немножко привести себя в порядок перед тем как спуститься в ресторан. Оставшись с мужем наедине, она поняла, что хочет сейчас немного другого, и, обвив его шею руками, притянула его к себе.

— Ты так вкусно пахнешь, — тихим, слегка рычащим голосом произнесла оборотница, ткнувшись носом в его шею и чувствуя, как её обхватывают ласковые руки Орхана.

Настоящие мужчины — это вовсе не те, кого ничем не удивишь и не проймешь. Его смущенная улыбка ей особенно понравилась.

— В первый раз в жизни слышу такие слова от женщины.

Орхан усмехнулся: нос у неё холодный, как у собаки. Но хоть не мокрый. И спит Белла, оказывается, по-собачьи: на животе, положив голову на согнутые руки. Утром, прижавшись щекой к прохладной коже её спины, он слушал, как бьётся её сердце: гораздо быстрее, чем у людей. И вспоминал слова Мелвина: «Мы выглядим как волки, но мы не волки. И, хотя внешне неотличимы от людей, мы, тем не менее, не люди. Считать нас теми или другими — равно бессмысленно. Мы — нечто среднее».

Кинтана уже ждал их в зале ресторана, заняв столик. Посетителей было достаточно много, однако не все столы были заняты. Перед ним, в центре столешницы, стоял большой кувшин, запотевший по бокам, и три стакана. Холодную воду в мексиканских кафе и ресторанах подают для того, чтобы туристам было чем затушить пламя красного молотого перца, в огромных количествах добавляемого практически во все блюда.

Белла благоразумно заказала себе жареные грибы под сыром и зелёный салат и передала через официанта просьбу шеф-повару заменить для неё в рецепте красный перец на чёрный. Орхан доверился её вкусу и заказал то же самое. Луис, которому принесли тако — кукурузные лепёшки с начинкой из курицы и тыквы — и соус сальса, с упоением откусил большой кусок, проживал его и…

— Чёрррррт!!! — не то прохрипел, не то просипел он, борясь с удушающим кашлем и утирая брызнувшие слёзы. — Поверить не могу…

Поверить не могу, что я, коренной мексиканец, умираю с отвычки от остроты родной кухни, вот что он хотел сказать. Его поняли без слов.

* * *

— Мехико в древности звался иначе. Приблизительно в 1325-м году, город-государство Теночтитлан заложили кочевые племена индейцев ацтеков. Он был велик и прекрасен и просуществовал двести лет. Историки утверждают, что это был самый большой город на Земле. Ацтеки были великолепными архитекторами, торговцами и земледельцами, их империя процветала до тех пор, пока всё это в 1519-м не увидели приплывшие сюда испанцы под предводительством Эрнана Кортеса. Они держали город в осаде семьдесят дней, а потом полностью разрушили его и на этом месте построили новый — Мехико. Но и сейчас при проведении строительных работ ещё находят остатки строений Теночтитлана, — рассказывал Луис.

На самом деле, Белла ориентировалась в столице гораздо лучше, нежели Кинтана, бывавший здесь всего два раза, и потому он с чистой совестью сложил с себя обязанности гида и передал это бремя подруге.

За два дня, предоставленные сами себе, они посетили традиционные для туристов достопримечательности в черте города. Осмотрели самую большую площадь Латинской Америки и, возможно, самую величественную — Площадь Конституции, или Сокало, как её зовут жители Мехико. И некоторую часть Исторического центра города, располагающегося вокруг Сокало. Из нескольких тысяч зданий этого района полторы тысячи объявлены памятниками истории: одни принадлежат периоду с доиспанского периода и вице-королевства до обретения независимости; другие появились до конца XIX века и считаются считаются необходимыми для сохранения наследия исторического центра Мехико — культурного и архитектурного.

Разумеется, невозможно уделить внимание всем этим достопримечательностям. Самыми интересными местами для посещения Белла и Луис находили остатки древних индейских цивилизаций. Орхан просто следовал за женой и нисколько об этом не жалел, потому что это было действительно необыкновенно увлекательное путешествие.

Они надолго задержались перед Кафедральным Собором Успения Пресвятой Богородицы. Глядя на величественный храм, с трудом верилось, что заложено оно на месте бывшего здесь когда-то озера. Со времён основания Теночтитлана это место занимал храм, воздвигнутый в честь ацтекского бога солнца и войны Уицилопочтли. Головорезы-конкистадоры, предводительствуемые беспутным Кортесом, разрушили храм. Прямо здесь и из тех же самых остатков храма Уицилопочтли решено было возвести католическую церковь, и первый камень заложил лично Кортес.

— Какое варварство, снобизм и высокомерие! — высказалась Белла, закончив рассказ. — Вторгнуться в чужую страну со своими порядками, убивать и порабощать людей, да еще и осквернять чужие святыни!

Луис иронически рассмеялся:

— Думаешь, эти так называемые идальго кого-то считали людьми, кроме себя?

— Думаю, что те, кого Кортес пытался завоевать, для него точно людьми не были. Куба, Мексика, Алжир…

Да, Алжир… Орхан смотрел в яркое синее небо, вспоминая давние события. Как император Карл V в 1541 г. решился на завоевание города Алжира с моря при помощи флота. Вероятно, ему бы это удалось, не разразись на море чудовищная буря, длившаяся четыре дня. За это время флот потерял не менее ста пятидесяти судов и двенадцати тысяч человек. Не иначе как сам Аллах вмешался, чтобы спасти детей своих…

Гуляя по восьмисотлетнему парку Чапультепек, друзья любовались Королевским дворцом и дворцом, построенным тольтеками, двумя озерами искусственного происхождения, фонтаном, барельефом императора Монтесумы и памятником юным героям, защищавшим Чапультепекский дворец от армии США, тенистыми аллеями и живописными полянами, статуями, самим кипарисовым лесом, где белки, нисколько не стесняясь, требовали угощения у каждого входящего. Но 700 гектаров — многовато для прогулки.

В Мехико было так много всего… Однако настроение у всех троих было так себе из-за Лори, всё ещё предпочитавшей хворать в одиночестве. Самым лучшим было время, когда все они собирались вместе возле подруги, зажигали свечи и сидели рядом, делясь впечатлениями о прошедшем дне и слушая народные песни, исполняемые под окнами уличными музыкантами марьячис. Лори не изменила врожденному оптимизму. Вот ещё! У неё всего лишь естественная чистка организма, а она ещё никому не вредила. В конце третьего дня Мэллори отважилась выпить чашку крепкого чаю и съесть кусок хлеба, и, к её удивлению, желудок принял еду благосклонно, безо всяких вытекающих последствий. «Завтра встану на ноги!» — уверенно заявила она.

Это была радостная новость — даже для Орхана, который по-прежнему недолюбливал Лори. Впрочем, природная сдержанность и обходительность, впитываемая мусульманами с молоком матери, никогда не позволяла проявляться истинному отношению. Накануне ночью, в темноте супружеской спальни, он спросил Беллу, в самом ли деле она простила Лори. Искренно ли её прощение? От сердца ли?

— Да, — сказала Белла, обдумав вопрос. — Я поняла, что в действительности она вовсе не враг мне, а просто такая же жертва обстоятельств, как и Алекс. И если бы взаправду ненавидела меня, то зачем ей было бы вмешиваться не в своё дело? Но Лори подвергла себя смертельному риску, чтобы помочь мне. Она не испугалась даже оставить своих детей без матери. А ведь запросто могла умереть, не успев получить прощения. Всё это открыло мне глаза. Случившегося не исправить, но нужно постараться, чтобы наше будущее было лучше прошлого.

Орхан признал, что её слова справедливы. В конце концов, кто способен сильнее воздать убийце за совершенное преступление, чем его совесть? И лучше всего оставить их наедине.

Он бережно погладил пальцами татуировку на спине Беллы, расположенную точно на талии, против живота. Мягко светясь во мраке, фосфорное сияние, казалось, пробивалось сквозь кожу и чудилось живым и внушающим трепет. Изумрудно-зелёная ветка плюща, свёрнутая в венок, а внутри два серебряных меча крест-накрест. Руки художника, наделенного поистине божественным даром, выписали бледно-зелёные края листьев и тончайшие лезвия, гарды и навершия мечей.

— Откуда у тебя знак Осириса? — задал он наконец вопрос, появившийся в голове ещё десять лет назад.

— Что? — Белла, похоже, думала совсем не об этом и потому слегка растерялась.

— Венок из плюща и два меча.

— А. Это эмблема «Ловцов». У первой десятки были такие. Мне тогда было восемнадцать лет. Мастер был изумительный. Он открыл вещество, похожее на фосфор, но совершенно безвредное для здоровья. К сожалению или нет, но он не передал свои знания никому. Из нас десяти со временем в живых остались только трое: мы с Алексом и девушка из Каира. Теперь нет и Алекса. А Лейла жива ли — кто знает. У следующего поколения «Ловцов» метка уже иная, и без мерцания.

— Что означают эти символы?

— Венок из плюща: служащие Свету бессмертны. Два скрещенных меча: я иду с добром, но если ты поднимешь против меня оружие, я подниму против тебя своё. И тогда всё решит Божий суд.

— Воин Света… — прошептал Орхан, чувствуя, как внутри что-то затрепетало.

— Выходит, что так.

* * *

— Мехико прекрасен, — сказала Белла, — но самое интересное, на мой взгляд, находится за его пределами.

Они сидели за столиком уличного кафе. Под зонтиком было уютно. Мимо сновали туристы, продавцы разных лакомств и газет, стайки мальчишек, предлагали свои услуги чистильщики обуви.

Лори, в первый раз за четыре дня вышедшая «в Мексику», наворачивала кукурузную кашу, авокадо и мясо игуаны с уму непостижимой скоростью и не переставала трещать. Видимо, устала от одиночества.

— Лори, я тебя знаю с детства, — внезапно заметила Белла, дождавшись перерыва речи между двумя вдохами подруги. — И ты ненавидишь авокадо всю жизнь. Что вдруг?..

— Не знаю, — нимало не смутившись, пожала плечами Мэллори. — Захотелось, и всё. Оказывается, это вкусно.

Они только что побывали на Площади Трёх Культур — на руинах ацтекского города прямо посреди столицы. Кроме лестниц, основания пирамиды, на которой находились в далёкие времена храмы, и всяких разных остатков построек, здесь стояла колониальная церковь, а к ней прилегал — тоже колониальной архитектуры — дом, в котором, по уверению гида, жил сам Кортес. Плюнуть бы в каждый его угол, но, как сказал Октавио Пас ⁽³⁾, «...взятие Тлателолко силами Кортеса не было триумфом… а всего лишь рождением народа-смеси, чем является Мексика сегодня…».

На следующее утро путешественники покинули гостеприимную яркую столицу и отправились посмотреть на одну из главных жемчужин страны — Теотиуакан. Ехать было недалеко — 40 км на автобусе.

Ехали в молчании. Лори досыпала на плече у Луиса, а Белла предпочла оставить Орхана в покое, заметив, что он не в духе. Поначалу она не могла понять, в чем дело, и спросила об этом мужа. Орхан в ответ улыбнулся, мол, всё в порядке. Но хмурый и слегка недовольный вид никуда не делся, хотя он и старался не показывать этого Белле.

Белла сперва решила, что это от недосыпа. Немудрено, здесь, в Мексике ночи черные и почему-то очень короткие, времени для сна в последнее время катастрофически не хватало. Но она улучила момент и разузнала у Луиса о причинах недовольства Орхана. Луис знал: двое постояльцев отеля, симпатичных бизнесменов из Канкуна, заглядывались на Мэллори и Беллу, один из них даже сегодня утром попытался всучить оборотнице явно мужской платок, уверяя, что своими глазами видел, как платок выпал из её кармана. Белла вежливо, но твёрдо отказалась принять его, а вслед за ней и Лори. И только когда мужчины дали понять, что обе дамы замужем, навязчивые ухажеры оставили их в покое. Тем не менее, сейчас эти красавчики ехали в том же автобусе, не уставая продавать глаза на двух белокожих туристок.

— Видишь ли… — пояснил Луис. — Выходя замуж за мужчину, ты выходишь замуж за его родину. Лично мне, безусловно, приятно, что на мою жену заглядываются, и я не нахожу ничего хорошего в том, чтобы быть женатым на женщине, которую не считают привлекательной другие мужчины. Однако мы, мексиканцы, не скрываем своих красавиц, заворачивая их в куски ткани разных размеров. Египетские мужья иные. Они тоже ужасно ревнивы. Но там не принято хвастать своими жёнами перед другими. Потому что если чужой разглядит, на каком сокровище ты женат… Словом, мужу и самому нужно это сокровище, и он будет тщательно его прятать, чтобы никто не умыкнул и не опозорил его в глазах общества.

— Так дело в ревности? — Белла даже рассмеялась от облегчения.

— Ну да. Уверен, Орхан уже прикидывает, как бы сделать тебя менее заметной для глаз других мужчин. Тебе здорово повезло, что дядя выторговал для тебя право работать в Хранилище. Я клятвенно пообещал твоему супругу спрятать тебя от других коллег так, что даже он не найдёт, если вздумает искать…

— Да я и не против… — Белла несколько растерялась от таких закулисных интриг. Но, в целом, не нашла в них ничего криминального. Лишь бы не вышло, как в известной трагедии Шекспира. Однако, вглядываясь в его лицо, в его глаза, точно знала: так не кончится. Орхан строг, но справедлив. И бесконечно терпелив и ласков с теми, кого любит.

Невероятно, но факт: «Город, построенный богами» в тот день пустовал. Кроме них четверых, в экскурсионном автобусе приехали всего пятеро туристов и экскурсовод. Как известно, Теотиуакан состоит из комплекса сооружений, из которых наиболее известными являются Пирамида Солнца, Пирамида Луны, Дорога Мёртвых, Цитадель и Пирамида Пернатого Змея Кетцалькоатля.

Друзья не присоединились к группе, предпочтя любоваться уникальным творением древних людей самостоятельно. Впрочем, Луис и Лори тоже ушли вперёд и почтительно и благоговейно замерли перед огромной Цитаделью.

В долине было не просто тихо. Безмолвие поглотило, казалось, все звуки на свете, кроме свиста ветра. Даже птицы молчали. И, взобравшись на вершину 64-метровой Пирамиды Солнца, Белла и Орхан вглядывались в простершийся вокруг город, построенный в самом начале отсчёта времён. Они смотрели на город, а город смотрел на них. А потом они встретились взглядами. И в глазах друг друга нашли то, что однажды связало их навсегда: ещё более древний город, чуть не ставший их могилой, позволивший испытать свои силы, выйти живыми и стать настоящими друзьями. Обрести тех, кого не искали.

Они бы всё равно встретились — не в этой жизни, так в следующей. Она была его, а он не мог уйти от неё далеко — ни телом, ни мыслями. И стоя здесь, молча улыбаясь друг другу и своим мыслям, оба чувствовали, что круг завершился. Вечность, что старше любого бога, соединила их в одном из своих храмов.

1) +21° С.

Вернуться к тексту

2) «Большой дом» — исп.

Вернуться к тексту

3) Октавио Пас — мексиканский поэт, переводчик, политический публицист, дипломат и исследователь цивилизаций Запада и Востока

Вернуться к тексту

8 декабря 1951 г.

— Может, зря ты не рассказала об этом Орхану? — с сомнением отреагировал Луис. — Ведь это мужчина должен сопровождать свою жену к врачу.

— Отец тоже годится, — отмахнулась Белла, удобно устраиваясь на большом светлом диване в гостиной Кинтаны. — Представь себе: я скажу ему, что, возможно, беременна. Орхан хочет детей. Не говорит вслух, но я же вижу… На детях здесь все просто помешаны. А если выяснится, что нет, что причина в чём-то другом, он расстроится вдвойне, а я этого не хочу.

— Белла, тошнота, головная боль, головокружение, усталость, излишняя чувствительность к запахам, отёки — если это не симптомы беременности, то что? — Лори баюкала трехмесячного Анхеля. Луис не удержался и погладил малыша по головке.

— Что угодно, вплоть до сотрясения мозга. Анализы я сдала, подождем результатов.

— Задержка?..

— Всего неделя.

— Мда, это всё ещё неопределенно…

Мэллори уже готова была порадоваться за подругу, не больно-то готовую, но, вполне вероятно, наконец-то вынужденную стать матерью. Их самих Бог благословил третьим ребёнком, и Луис был бесконечно счастлив.

Двое старших росли вполне самостоятельными. Одиннадцатилетняя Алида была очень практичным человеком, а Альберто, родившийся через год после сёстры, сразу появился на свет маленьким мужчиной. Белла стала крёстной матерью Анхеля, и Лори было ужасно жаль, что религия не дозволяет Орхану стать крёстным отцом. Что-то ей подсказывало, что мальчику бы очень повезло.

— Всё равно лучше расскажи ему о своём самочувствии, — строгим голосом потребовал Кинтана.

— У него и без того забот хватает, — Белла в раздумье покачала головой. — В последнее время он чем-то обеспокоен, но чем — не говорит. А я с этим принудительным отпуском, в который ушла по твоей милости, совсем из жизни Хранилища выпала. Что у вас там происходит?

Луис медленно покачал головой.

— Да ничего особенного. Наставили сигнализаций на складе, теперь из-за каждой мыши воет как на пожаре. Приходится ночами дежурить по двое.

Лори наконец отважилась высказать то, что давно её беспокоило:

— Какое-то у меня предчувствие нехорошее…

И Белла с ней согласилась:

— Да, что-то грядёт…

* * *

Проделав долгий путь домой от почти центра Каира в Эль-Гизу, Белла наконец вернулась в свой маленький мирок.

Внутри дома всегда царил мягкий уютный полумрак, как в норе, тогда как за окном раскинулось безоблачное небо. Деревья и кусты вокруг здания рассеивали прямой солнечный свет, как жалюзи. Белла свернулась по-кошачьи на диване и устремила невидящий взор в рдяно-красную с золотистыми переливами накидку на спинке дивана. Она всё пыталась понять, что тупой занозой сидит внутри, невзначай напоминая о чём-то таком, о некой неизбежной неприятности, а то и вовсе беде.

В Хранилище № 2а она отвечала, в том числе, и за секцию особо опасных артефактов. В 2009-м эта секция называлась «Тёмный схрон» и занималась ею Лина, спецагент Хранилища № 13 и по совместительству хозяйка гостиницы для спецагентов Хранилища в Небывальске, штат Южная Дакота. В Wh № 2a для таких целей была приспособлена комната с бетонными стенами толщиной в 6 футов и металлической мощной дверью с суперсложными замками. Это вам не какая-нибудь нильская грязь и пла́вник: это место больше напоминало бункер и сработано было на совесть. Тем не менее, действовало оно на обычный среднестатистический разум довольно угнетающе, точно убежище на случай Апокалипсиса. В Схроне располагались самые важные и опасные артефакты, чья энергия может убить жестоко и непредсказуемо либо вызвать глобальные природные катаклизмы.

В «Тёмном схроне» Wh № 2a нашёл своё место Компас Ретика — тот самый артефакт, который Белла отняла у МакФерсона в Запечатанном городе. МакФерсон… Где-то он теперь? Нашёл способ вернуться в 21-й век или всё ещё бродит по этому времени? Хм, зная историю и достижения науки и искусства, какое состояние сколотить можно, присвоив их или делая ставки! Зачем ему, собственно, обратно? А здесь он почти никому не известен и волен распоряжаться жизнью по своему усмотрению… Сама Белла так бы и сделала на его месте — осталась бы здесь. Мир велик, а люди, на её вкус, раньше были куда добрее и нравственнее.

— Подать вам чай, госпожа Белла?

В комнату бесшумной тенью скользнула женщина за пятьдесят, с лицом некрасивым и довольно суровым. Она тоже одевалась во всё чёрное, но если Орхана этот цвет нисколько не портил, то даме привлекательности отнюдь не добавлял. Её они наняли, когда вернулись из свадебного путешествия, — поначалу как домработницу. Но потом она стала для Беллы скорее компаньонкой и источником знаний об окружающей действительности. Обе женщины, хоть и держали друг друга на расстоянии вытянутой руки, но вели домашнее хозяйство вполне успешно, да и жить вдвоем в доме не так боязно, ведь Орхан-бей далеко не каждый вечер мог вырваться домой со службы…

— Спасибо, госпожа Насифа, не хочется.

Что же, каждое свидание было долгожданным и счастливым. Вечернее и ночное время было временем двоих. А в дни, когда они не могли увидеться, разговаривали по телефону: недолго, ровно столько, чтобы наполниться взаимным теплом, поддержкой и уверенностью друг в друге.

Орхан обещал приехать домой сегодня вечером. Завтрашний день для Беллы был первым рабочим днём после целого месяца отпуска, и она не могла не думать о том, что найдёт завтра, вернувшись на рабочее место.

Обычно утром, по дороге в свой офис, отец отводил её в Хранилище, а вечером увозил домой. Отец. Конечно, им пришлось рассказать семье о том, кем на самом деле они приходятся друг другу. Самир почему-то рассердился и ушёл, хлопнув дверью. Джемиль чмокнул её в щеку и заявил, что теперь имеет полное право на это, а также на то, чтобы заявляться в гости даже в отсутствие зятя. Суат, которая к тому моменту уже вышла замуж и переселилась в дом мужа, тоже была довольна: по её мнению, это ещё больше сближало их с Беллой. А тётя Нуайма сказала, что, мол, глупо не быть отцом и дочерью, коли это так.

С родственниками Орхана у неё тоже были вполне доверительные отношения. Навара относилась к жене старшего брата с почтением, пожалуй, немножко слишком почтительно, а Рахман даже пытался озорничать, но тоже не выходя за границы дозволенного. Общение с дедом мужа у Беллы протекало спокойно и приятно. Не то чтобы они любили друг друга, но вести светскую беседу им удавалось достаточно легко.

* * *

Сумерки сгущались в темноту, когда деревянная дверь негромко хлопнула, закрываясь, Орхан задвинул засов и ступил во дворик перед домом. Дворик, выложенный белой с синей росписью плиткой, был светлым и создавал ощущение прохлады. Стена высотой почти в три метра, обносившая дом, не давала возможности никому праздному заглянуть в это уютное гнездышко и смутить покой их обитателей. Белёный жёлтый одноэтажный домик окружали кусты, деревца и несколько клумб. Возле ограды располагался прудик — небольшой, не шире метра в диаметре. И ещё здесь стояла удивительная тишина, как будто снаружи не было больше ничего.

Орхан не спеша пересек дворик и вошёл в дом. Белла ждала его, это чувствовалось во всем, в каждой мелочи: в неярком, приглушенном золотисто-коричневом освещении, в долетающих из кухни ароматах готовящегося ужина, в том, как она негромко напевала:

Ах, как же мне быть,

Если я — пена морская?

И что же мне делать,

Коль манит меня к людским берегам?

Белла с радостным писком бросилась ему на шею, и он, смеясь, обхватил её за талию и закружил в воздухе. Этот ритуал никогда не надоедал.

Орхан отправился в ванную смыть дневную пыль и пот и привести себя в порядок: предстать перед любимой женщиной небритым и грязным, точно кочевник, — какое неуважение! Тем более что она такая вся оживленная, благоухающая и нарядная в длинном домашнем халате цвета чайной розы, а темно-рыжие волосы шёлковым шарфом струятся по плечам и спине.

Они встречались всего раз в несколько дней — он приезжал поздно вечером, а с рассветом трогался в обратный путь. Три часа в один конец и столько же в другой. Каждый день это совсем не удобно. Зато каждая встреча превращалась в маленький праздник для двоих. Госпожа Насифа тактично оставляла их одних и отправлялась к себе домой на одну из окраин Каира. И сейчас тоже весь дом был в их полном распоряжении.

За ужином они, как правило, увлеченно делились маленькими событиями своей жизни, потому что после ужина обычно бывало уже не до слов. Разве что до тех, что шепчут исключительно в ушко.

— Завтра я возвращаюсь в Хранилище, — сообщила Белла. — Интересно, поменялось ли там что-нибудь. Луис говорит, что из-за мышей сигнализация постоянно срабатывает.

Орхан кивнул. Ему совсем не нравилось, что она работает, тем более в таком опасном месте. Да, Белла очень опытный работник, но можно ли предусмотреть всё? Кроме того, что подумают люди? Что у него недостаточно средств обеспечивать свою семью и поэтому жене приходится работать? Всем не объяснить, что этого хочет сама Белла. Он мог только договориться с Кинтаной, чтобы тот почаще отправлял её в отпуск.

Вообще так и получалось. С конца июля и до середины сентября Белла пробыла за границей. Ей пришлось уехать перед самым наступлением Рамадана, потому что, во-первых, в течение священного поста супругам нельзя быть вместе. Но даже это не так важно, вполне достаточно бывать просто рядом. Во-вторых, и это самое главное, после поста происходит повсеместный забой домашнего скота, а это попросту свело бы её с ума — и как оборотня, сознательно отказавшегося от охоты и убийства, и как человека, обожающего животных (за исключением особо свирепых и ядовитых).

Лори уговорила её лететь во Францию. Для компании они взяли с собой Навару и Рахмана. Махмуд-бей пробовал протестовать, утверждая, что это испортит молодых людей. Что женщинам вредно смотреть по сторонам и много знать, что из-за этого они будут плохими женами. А Рахман, налюбовавшись на заграничных красоток, не захочет потом жениться на девушке своего народа. Орхан подозревал, что, говоря о Рахмане, дед намекает на старшего внука, и возразил: Белла тоже много чего знает, а разве они не счастливы? Им всегда есть о чем поговорить, потому что никто не в состоянии каждое мгновение думать о любви. А что касается Рахмана, он сам должен решать, на ком жениться, когда придёт пора. Поколесив по Франции, они вернулись назад в аккурат тогда, когда торжества в Египте закончились. Лори привезла тьму дорогих нарядов, Белла — несколько сортов чая, духи и две картины, а Навара и Рахман — круглые от удивления глаза.

— Хорошо, что это всего лишь мыши, — улыбнулся он. — Ты ведь их не боишься?

— Нет, конечно, — засмеялась она. — Мы охотники и отлично мышкуем, когда нет ничего получше.

Солнце скрылось окончательно, и тьма укрыла город. Уютно устроившись в объятиях мужа, оборотница всё пыталась понять, откуда эта смутная тревога, которая, как заноза, засела где-то глубоко внутри. Сейчас для неё совсем не время.

Она ладонями погладила загорелую кожу его плеч, пальцами повторила на правом плече вытатуированную тонкую вязь: مائة ⁽¹⁾. Знак «Сотни», такой носят все члены организации. А сколько шрамов у него на теле… За год Белла выспросила историю каждого. Прошлое есть у каждого. И время исцеляет не все раны. Как сказал Публий Сир, даже когда рана затягивается, шрам остаётся. Отдаваясь ласке губ и рук Орхана, она постаралась задвинуть беспокойство в самый тёмный уголок памяти.

Утром она провожала мужа за калитку, в прямом смысле слова натянув на лицо улыбку. Тошнило так сильно, что чуть не зеленело в глазах. Причём не понятно было, тошнота эта физическая или же мутит от чувства тревоги, перешедшего в зуд.

Белла не стала дожидаться отца. Добравшись до доков, она села на паром, высадилась в порту Каира, поймала такси и помчалась в Хранилище.

Здание встретило её тишиной, какая бывает в необитаемом месте. В семь утра это не новость. Но где те, кто дежурил здесь ночью?

— Луис! — позвала она, отворяя дверь в кабинет. Но он был совершенно пуст, только ветки комнатных растений трепетали на утреннем ветру.

— Омар-бей! — Белла прошла дальше по коридору в кабинет врача. Но и там не было никого.

Поочередно выкликая имена коллег, оборотница обходила помещение за помещением: кабинеты, библиотеку, кухню, комнату отдыха, зал совещаний, заглянула в подвалы… Потом бросилась обыскивать огромное подземное складское помещение. В нём поместилось бы десять космических кораблей среднего размера. В этом отношении он ничуть не уступал Хранилищу № 13. Но чтобы осмотреть его и найти в нем кого-то, нужны крылья, иначе заплутаешь в бесчисленных коридорах и проходах. Настоящий лабиринт. А кричать нельзя — многие артефакты обладают если не разумом, то зловредным характером. И по опыту Белла знала: ещё ни один из них не принёс обладателям добра.

Чтобы сэкономить время, она перекинулась. Уши сразу уловили звуки, издаваемые некоторыми предметами, но больше ничего. В нос ударили десятки разнообразных запахов: древесины, бумаги, красок, старой ткани, металлов, мышей, кожи… Десяток людских запахов она узнавала. Они были настолько постоянны, что буквально въелись в доски пола и обивку мебели. Чужих тут вроде не было.

Белла рысью скакала вокруг стеллажей, идя по следу Кинтаны. В отличие от зрения, нюх подводит куда реже. Улыбнулась про себя, уловив давнишний след Орхана… И тут же забыла обо всем, явственнее почуяв Луиса. А потом нашла его.

Смотритель лежал на спине и, похоже, давно был без сознания. Грудная клетка поднималась и опускалась равномерно. Белла обнюхала его со всех сторон, толкнула носом в щеку. Рядом, такой же неподвижный, лежал доктор. Совсем ещё не старый мужчина в забытьи выглядел даже моложе. Всё это казалось очень странным. Один, допустим, споткнулся обо что-то, упал, ударился головой, потерял сознание. Но оба одновременно? Возможно, на них воздействует какой-нибудь из артефактов. Но какой — их здесь тысячи!

Белла решила перекинуться обратно в человека, чтобы попытаться привести коллег в чувство и… не смогла. Тело отказалось слушаться. Больше того, оно будто взорвалось изнутри. Чувствуя себя и мир одним сгустком боли, Белла рухнула на пол и тихо заскулила. Кто-то вышел к ней навстречу из-за полок. У этого кого-то были ярко начищенные сапоги, и одним из них он пнул с трудом поднявшуюся на ноги Беллу под ребра и злорадно захохотал.

— Привет, псина!

«Проклятье! Это же Хусейн!» — удивилась она, распластавшись по полу. Сын Халид-бея всегда казался таким положительным, таким вежливым и галантным. И ещё коллеги считали его скромным юношей. Но Белла знала, что это афишка, что скромности в нем не набралось бы и наперстка. И в глазах у него она всегда видела что-то такое… что он может таким и не быть на самом-то деле.

Глядя вслед уходящему помощнику Смотрителя, оборотница встала, с трудом удерживая равновесие на широко расставленных лапах. Попыталась снова обернуться. Новый взрыв боли. На этот раз куда сильнее. Даже слёзы брызнули. Ясно, это какая-то волчья гадость. Кто мог незаметно напоить её отравой? Кто из людей знает, что она оборотень, — по пальцам можно пересчитать. Это сделали либо здесь, либо… Неужели Насифа продалась?

Ухо уловило хлопок входной двери. Ещё один из агентов явился на службу. Белла припустила на шум и вскоре с размаху ткнулась головой в ноги Лори.

— Белла?! — изумилась та. У подруги не бывало обычая бегать по Хранилищу в волчьем облике. — Ты что?

Поняв, что это не просто так и, очевидно, что-то приключилось, Лори кинулась за Беллой, хвост которой мелькнул за углом. Увиденное повергло её в ужас — на секунду она решила, что мужчины мертвы. Но пульс и сердцебиение были ровными.

— Что случилось? — Лори потребовала отчёта от подруги, но та посмотрела на неё укоризненно. Как может зверь что-то сказать, а?

Луис застонал. По тому, что не схватился за голову, было ясно, что вырубили не ударом по голове, а чем-то другим. Так вырубает «Тесла» — разрядом тока.

Лори попыталась помочь ему сесть. Но он только махнул рукой.

— Оставь, не до того… Звони Орхану. Я нашёл Хусейна в «Тёмном схроне» — он украл Компас Ретика…

В первый миг она хотела было возразить, но потом молча вскочила и убежала. Кинтана повернулся и поймал пристальный взгляд Беллы.

— МакФерсон? — спросил он. — Опять?

Белла моргнула. Потом принялась обнюхивать пол, ища запах. Она крутилась на месте, как собака, ловя подсказки. След повёл куда-то из зала Хранилища. Он настойчиво звал, но Белла осталась рядом со Смотрителем: надо дождаться возвращения Лори.

Стихийница вернулась минут через пять. Она вылетела из-за поворота и еле успела затормозить.

— В гарнизоне никого нет, только дежурные! — сообщила она, бросаясь на колени около мужа. — У них там какое-то ЧП — все подняты по тревоге…

Белла сорвалась с места в бег.

— Белла, стой! Они сами… — крикнула вдогонку Лори, но та не слушала. Скрипя когтями по полу, она мчалась за ушедшим вором. «Сами они!..».

Запах был таким сильным, свежим, что ошибиться было невозможно. Сохраняя равновесие поднятым вверх хвостом, она выбежала из зала и, время от времени принюхиваясь, помчалась в… подвал. «Зачем ему подвал? Неужто там прячется МакФерсон?» — думала она, перебирая лапами.

Тут было навалено столько всего, что неподготовленный человек запросто мог в кромешной тьме сломать ногу, а то и вовсе свернуть шею. Но для оборотня темнота не проблема. Огибая кучи разломанной мебели, деревянных ящиков и ещё бог весть чего, она за каждым поворотом ожидала засады и не находила её. А через минуту обнаружила нечто интересное — слегка приоткрытую дверь. Белла никогда её не замечала, потому что в том углу всегда было ужасно темно, а дверь располагалась за выступом.

Ударив её лапой, она ринулась в разверзшийся проход. Из коридора пахну́ло затхлостью и сыростью десятилетиями не проветриваемого помещения.

Этот туннель располагался намного ниже уровня склада артефактов. Воздух был холодным и каким-то… шершавым, противно застревал в гортани с каждым вдохом. Под землёй было очень темно — для человека. Но для животного, чьи глаза в состоянии улавливать малейшие проблески света, это всего лишь густой сумрак.

Очевидно, проходом воспользовались совсем недавно: со стен и потолка свисали, развеваясь, разорванные вуали паутины. На эту глубину не проникали даже корни деревьев. Белла бежала и слышала только себя — звук дыхания, шорох подушечек лап, непрекращающийся поток мыслей. «Этот коридор похож на могилу. Если сгину, никто не додумается искать меня здесь!».

Что понесло её за Хусейном, она не знала. Интуиция. А ещё проснувшаяся и поднявшая голову, как змея, холодная, как изморозь, ярость. Белла и сама не знала, что будет делать, когда найдёт предателя. Очевидно, вцепится ему в глотку. Горло — такая уязвимая часть… Возможно, повезёт, и она сумеет достать зубами проклятого МакФерсона. Жизнь за жизнь. За много жизней. За Алекса. За Лори, на которой выжжено клеймо убийцы. За Лайми и мальчиков. За неё, Беллу, потерявшую родную душу. Убить его! Убить негодяя, решившего, что он на всё имеет право, просто потому что может и потому что хватает наглости и эгоизма!

Сколько она бежала… Может, три часа. Может, целый день. Так далеко, что пришлось несколько раз давать лапам отдых по нескольку минут. Белла только догадывалась, что ход этот ведёт за пределы города, а Каир огромен.

Потом пол тоннеля стал более покатым, пошёл под уклон, и через некоторое время наверху что-то ровно зашумело. «Боги! Река! — перепугалась оборотница. — Я прямо под Нилом!». Она прибавила ходу, в ужасе прислушиваясь к равномерному рокоту воды. Пожалуй, это чудо инженерной мысли достаточно прочно, раз за всё это время не обвалилось. Но ведь кто знает — с её-то везением…

Несясь скачками по бесконечному коридору, она упустила момент, когда шум стих. И, в какой-то момент прислушавшись, приятно удивилась: надо думать, она уже на том берегу.

* * *

— Это невозможно! — в сердцах воскликнул один из всадников. — Целый день погони — должны же мы куда-нибудь приехать!

— Пустыня большая, — флегматично отозвался другой.

— Мне кажется, мы тут уже были сегодня, — мрачно заметил третий.

— А мне кажется, что мы преследуем мираж… — растерянно поделился четвёртый.

Орхан недовольно обернулся, и разговоры разом смолкли. Но смолкли среди солдат. А в головах звучали, не умолкая, догадки одна другой ближе к истине.

— Кажется, мы действительно гоняемся за миражом, Азиз, — негромко произнёс он, чуть повернув голову к помощнику.

Тот согласно кивнул. Но потом, поразмыслив, все же почтительно возразил:

— Но ведь американца в самом деле видели… И уже не в Каире и не в Эль-Гизе. А аж в некрополе. Что его понесло в пустыню?

— Очевидно, где-то тут у него тайник. Или встреча с кем-то, — Орхан накинул на лицо платок. Ветер бил спереди и швырял пригоршни песка, норовя попасть в глаза и рот.

Отряд остановился на несколько минут. Лошади устали так, что, казалось, ещё немного — и они падут. Люди устали не меньше.

— Он ведь где-то тут… — проговорил Азиз. — С самолёта его хорошо разглядели… Почему же мы не можем его найти?

Орхан думал и об этом. И выводы были совсем не утешительны.

— Либо он хорошо маскируется…

— Либо?.. — Азиз тревожно глянул на предводителя.

— …у него есть артефакт, сбивающий преследователей с пути и создающий иллюзии.

Вот это-то и было самое гадкое. Камуфляж не всегда бывает удачным. А вот всякие эти магические штуки… Как можно превозмочь то, не знаю что? И потом: разве не проще спрятать это что-то в самом некрополе? Да и самому укрыться тоже. Там ведь сколько угодно пустых гробниц-мастабов. Такому безбожнику, как этот негодяй, всё едино, должно быть, что священное место, что любое другое.

— Этот камень я вижу уже, наверное, десятый раз за сегодня! — громко заявил кто-то с задних рядов, указывая на круглый валун размером с мяч.

— Мы ходим кругами, — уныло кивнул Азиз. — Кабы у нас хоть собака была, она бы точно знала, куда идти…

Собака… Никто в отряде не знал, что сотник женат на женщине из вервольфов. А если б и знал. Орхан ни за что не подверг бы её жизнь опасности. Он и о появлении Мак-Ферсона ей ничего не сказал, чтобы не тревожить её покой и не будить тяжёлые воспоминания. Если придётся ехать в Сокрытый город ещё раз, он ни за что не возьмёт Беллу с собой. Довольно с неё.

— Что будем делать? — тихо спросил помощник.

Орхан оглядел равнину. Всюду, куда ни посмотри, только даль и небо. И ещё… далёкая тёмная точка. Почти у линии горизонта. Может, и это обман зрения?

Он молча махнул рукой и пришпорил своего жеребца, за ним так же молча полетели остальные. Должно быть, в этот раз удача улыбнулась им, потому что точка росла и росла, пока не превратилась в фигуру человека.

Ближе… Ближе… Ближе… Осталось метров сто… Семьдесят… Пятьдесят… Тридцать…

И вдруг, словно споткнувшись с разбегу о невидимую преграду, полетел на землю его конь, увлекая своего седока вниз. Лошади падали, и с ними рядом падали наземь наездники. А в воздухе плыл звон — высокий, чистый, прекрасный… И когда он смолк, вместе с ним остановились сердца тех, кто минуту назад мчался против ветра.

* * *

Туннель всё никак не кончался. Белла устала, лапы ныли, хотелось пить. Но ту воду, что нашлась в виде лужи на полу, она не рискнула даже лакнуть. К счастью, пол вскоре еле заметно пошёл вверх, поначалу на градус или два, а затем и больше. Это придало сил. А потом, примерно ещё через полчаса, впереди показались ступени, и приободрившаяся Белла припустила шибче. А когда в потолке показался просвет, стало ясно, что путь окончен.

Просветом этим оказалась щель от неплотно прижатой крышки люка. Изо всех сил упершись в нее спиной, Белла сумела поднять и откинуть её и выбралась наружу.

День догорал. Солнце склонилось к горизонту и примерно через час должно было скрыться совсем. Пирамиды высились далеко позади, охраняя некрополь и глядя на мир, распластавшийся у их подошв, снисходительно и насмешливо.

Даже этот неяркий свет ослепил волчицу. Но, присмотревшись, она увидела следы — Хусейн отправился дальше в пустыню, и Белла поплелась следом. Их разделяли мили две, но звериное зрение не обмануть: она видела молодого человека. Он шёл спокойно и бесстрашно, сжимая под подмышкой некий предмет, завернутый в тряпицу. И шагал он навстречу другому человеку, чей силуэт темнел на фоне закатного неба.

Белла, пригибаясь к земле, трусила за Хусейном. След в след. Он ни разу не оглянулся, а его фигура надёжно скрыла преследовательницу от глаз другого мужчины. Она ни на секунду не сомневалась, что это МакФерсон. Злой гений? С любым артефактом несложно стать злым гением: минимум социальной ответственности и максимум наглости, вот и вся гениальность.

Позади МакФерсона на самом горизонте двигалось что-то тёмное и большое, похожее на облако, но ей было недосуг отвлекаться. Вот мужчины сошлись. Оборотница вгляделась в того, другого. Да, это он. Это он! Ублюдок. Мерзавец. Злая гадина. Как жаль, что она не убила его прямо там, в Запечатанном городе. Понадеялась на мертвяков, а они не обратили на него внимания. Ну что ж, самое время исправить ошибку. Хочешь вернуться обратно, в 21-й век? Не выйдет.

Джеймс торопливо достал артефакт и небрежным движением отбросил тряпицу, грязным комком упавшую на песок. Тускло засиял магический предмет, притягивая зачарованные взгляды сообщников. Потом МакФерсон принялся крутить и переставлять детали, пока не получил то, что его удовлетворило.

— Вот он, мой билет в обратный конец, — влюбленно проговорил он. — В отличие от молодого дурака Джошуа Донована ⁽²⁾, я знаю, как обращаться с этой игрушкой.

Воздух вокруг МакФерсона замерцал и заклубился, собираясь в кокон. Частицы энергии, разгоняясь, неслись по кругу. Но человек в эпицентре маленького торнадо крепко стоял на ногах.

— Ты возьмешь меня с собой, господин? В твоё время? — осторожно спросил находящийся снаружи смерча Хусейн, видимо, намекая на достигнутую ранее договорённость.

— Конечно, дружище, — неубедительно улыбнулся МакФерсон.

Белле его улыбка не понравилась, и, будь она на месте парня, мигом насторожилась бы. Но Хусейн не обратил на это внимания, с надеждой глядя на патрона.

Оборотница постаралась прибавить ходу, напрягая последние силы. Финальный рывок решит всё! Теперь она бежала, не скрываясь, — все равно белая шерсть заметна на фоне песка, чего уж там. Что будет делать с двумя мужчинами сразу, она не знала. Облако на заднем плане заметно приблизилось, очень быстро сократив расстояние. Теперь заметно было, что это всадники, и их много. Воины «Сотни» неслись на своих скакунах, и песок крадывал топот копыт. Можно было надеяться, что настройка Компаса займёт ещё какое-то время, и они успеют кстати. Но Хусейн вскрикнул и указал рукой на приближающуюся кавалькаду, и Белла поняла: времени нет. Хусейн шагнул было к вихрю, похожему на золотистый кокон. Энергетические потоки бесшумно сплетали сеть вокруг стоящего в них человека. И тут МакФерсон протянул руку и толкнул сообщника, отбрасывая того далеко назад.

— Не в этот раз, мой мальчик!

«Сотня» была уже совсем близко, метрах в тридцати. Джеймс достал какую-то металлическую вещь, по виду — камертон. Тронул его — и раздался негромкий мелодичный звон. Белла почувствовала, как сердце вздрогнуло, перенастраиваясь на какой-то иной, более медленный ритм. Но рефлексировать было некогда, и она прыгнула, очутившись в круге и вцепившись в запястье МакФерсона прежде, чем звон стих.

Их двоих закружило с бешеной скоростью, будто на невидимой карусели. Белла сжимала зубами правое запястье вопящего от боли МакФерсона в безумной надежде удержать его здесь, в этом времени. Но поток частиц уже менял плотность его тела, перенося молекулы в другой временной отрезок. В конце концов, он изловчился и ударил её кулаком в морду, и Белла поневоле разжала зубы. Её вынесло из вихря, и она, пролетев метров десять, упала на что-то тёплое, мягкое и неподвижное.

«Ушёл!.. Проклятье, ушёл!» — кричал разум, пока она лежала, почти не чувствуя тела. Кровавая слюна наполняла пасть — наверняка выбит зуб. Но это ладно, без одного зуба вполне можно прожить. Смертельная усталость ослабила, обессилила каждую мышцу. Хотелось потерять сознание и прийти в себя лет через десять.

Ещё сильнее угнетало ощущение собственного позора, поражения. Но, может, «Сотня» не сплоховала? Почти одновременно с этой мыслью пришла другая: почему так тихо? Почему не слышно звуков? Не могут более ста мужчин и лошадей вести себя так бесшумно. Или это она оглохла? И на чем это она лежит?

Белла с трудом подняла голову и посмотрела на то, на что упала. Человек в чёрном лежал бездыханный рядом со своим мёртвым конём. Еле сдерживая ужасное предчувствие, Белла поднялась на дрожащие, подгибающиеся лапы и обвела взглядом местность. Песок был тёмен от укрывающих его тел — человечьих и лошадиных. Чуткое волчье ухо не уловило сердцебиения. Или она и впрямь потеряла слух?

Адреналин хлынул в кровь, внезапно придав больше сил, чем можно было ожидать. Она принялась обходить мужчин, ища признаки жизни и не находя их. Никаких следов насилия. Будто бы просто уснули и мирно умерли во сне… Белла вспомнила камертон в руке МакФерсона. Неужто тот самый? Такой упокоен в «Тёмном схроне» Wh13. Камертон певца-неудачника Винченцо Петрони, останавливающий сердечную деятельность. Гадство, МакФерсон принёс его из будущего и унёс обратно. Знает ли Арти?..

Белла искала среди тел Орхана и страшилась найти. Вопреки железным доводам разума, она надеялась. И кто бы не надеялся!

Орхан лежал неподалёку, лицом уткнувшись в согнутые руки. Ночной ветерок шевелил его кудри, сиявшие синим в свете убывающей луны. Она подползла к нему, ощущая, что и сама уже почти мертва. Сердце билось гораздо медленнее, чем обычно. Почему она всё ещё жива? Ну почему? Лучше умереть, чем увидеть это, — полную неотзывчивость драгоценного человека, бывшего ещё утром живым и полным сил. Она села рядом и завыла, и вой, исполненный смертной тоски, отчаяния и неизбывного, едва выносимого горя, поведал сородичам, спешившим с запоздалой подмогой, что стряслась настоящая беда. Потом она легла на остывающее тело мужа, продлевая угасающее тепло его жизни своим, и замерла, глядя в темноту зимнего вечера.

1) Сто, сотня — араб.

Вернуться к тексту

2) Джошуа Донован — ученый, считавшийся погибшим в результате неосторожных опытов с Компасом Ретика, и брат Клаудии Донован, будущего агента, а затем Смотрителя Хранилища 13

Вернуться к тексту

Декабрь 1952 г.

— Белла, ты должна уехать.

В семейном склепе было так тихо, что она совсем забылась, уйдя в размышления и воспоминания, и даже не сразу поняла, что отец обращается к ней.

Белла отсчитывала недели с субботы по субботу: всю неделю ждала этого события — поездки на Каирское кладбище, в Город мёртвых. Только здесь она могла побыть рядом с Орханом.

Семейный склеп семьи Камаль, как и все прочие, представлял собой небольшой каменный домик, на вид совсем простой, без изысков, разделённый на две половины. В одной хоронили усопших мужчин, в другой, соответственно, женщин. В каждой части имелось по каменной скамье, где можно посидеть. А там, под полом, покоились тела представших перед Создателем.

В 21-м веке в Эль-Карафа — каирском некрополе — в таких домиках живут целые семьи. Да, на кладбище. Детишки резвятся среди склепов, женщины готовят еду и сушат бельё на веревках. Жить-то где-то надо. Иногда Белла думала, что, может, это и неплохая идея. Всегда быть рядом с дорогими ушедшими… Но пока что тут по пустынным улицам только раздаются шаги кладбищенских Смотрителей.

«Единственное, что имеет значение: я больше никогда его не увижу». Эта мысль не оставляла её с момента похорон, а случилось это на следующий же день, потому что здесь, в Египте, хоронят моментально — день в день, до захода солнца, максимум на следующий.

Белла никак не могла превратиться — боль потери как будто лишила её памяти и разума. Но, когда ей удалось, поздно вечером, стало ещё хуже. Кое-кому из присутствующих в доме Мелвина, куда принесли тело Орхана, показалось, что она не в себе. Например, Махмуд-бею. До сих пор она проявляла почтение к старому человеку, но когда тот сообщил, что утром пригласит специального человека для омовения, она взбеленилась. Старик, повысив голос, потребовал следования обычаям. И тогда, подойдя вплотную к нему, она сказала тихо и зло:

— Я — его жена. Я сама омою его тело. И эту ночь я проведу рядом с ним. Потому что больше его никогда не увижу.

Может, Махмуд спорил бы и дальше и даже накричал бы, мол, что люди-то подумают! Но глаза Беллы вдруг замерцали жутким жёлтым блеском, и старик в ужасе отшатнулся.

— Только попробуйте помешать мне! — пригрозила она, затворяя двери в комнату, где всё уже было приготовлено для совершения обряда.

Что страшнее: видеть неподвижно лежащего, навеки безучастного ко всему любимого, завернутого в погребальный саван, вглядываться в его спокойное лицо и осознавать, что совсем, совсем недавно он был жив? Она же видела его перед… перед… Или, раз за разом прокручивая в голове случившееся, думать, не переставая, что, будь у неё в запасе всего минута, сейчас всё было бы в порядке. Ей не хватило всего-то нескольких мгновений.

Как прошли похороны, Белла не помнила. Была как в чаду. В мечети, когда читали выдержки из Корана и прощались с усопшим, она всё смотрела на него, не отводя глаз, ничего другого не видя и не слыша. Отец не разрешил ей присутствовать на кладбище. Не положено женщинам.

А потом она вернулась в опустевший дом, допросила с пристрастием Насифу и… В общем, что сделано, то сделано. И она не жалела об этом.

Масштаб предательства поражал. Несколько агентов Хранилища (кто подкупленный, кто запуганный, кто подчинённый воле МакФерсона насильно) хорошо обчистили склад и вынесли немало бесценных артефактов, оттого и срабатывала сигнализация так часто. А гадина Насифа опаивала Беллу отравой, чтобы та, и без того редко оборачивавшаяся в последнее время, чувствовала себя худо и никого не могла выследить. Новость о преступлении сына так потрясла Халид-бея, что его хватил инсульт, и он умер через пару дней.

Мелвин не позволил дочери жить одной. Мало ли что может взбрести в голову женщине, которая и так не в себе от горя. Весь этот год Белла снова жила в отцовском дому, в комнате, где обитала до замужества. Все относились к ней с лаской и сочувствием. Джемиль всячески веселил и развлекал её, Суат старалась почаще вытаскивать из дома на прогулки, тётя организовала небольшую поездку к родственникам в Асуан и уговорила Беллу поехать с ней. Самир окружил её вниманием и терпеливой заботой. Поначалу Мелвин думал, что сын забыл о своих чувствах и принял её как сестру. Но, похоже, что нет. Что он всё ещё на что-то надеется, хотя это совершенно противоестественно.

Белла… Судя по всему, она не собиралась забывать покойного мужа. Не замыкалась в себе, не лила слёзы днями и ночами, не рвала на себе волосы, не пыталась покончить с собой… Но в этом эмоциональном оцепенении было что-то странное и пугающее. Он прекрасно понимал боль своей девочки, но эти еженедельные поездки в Эль-Карафа, в конце концов, стали тревожить его.

— Белла…

— А? — встрепенулась она, возвращаясь в действительность.

— Тебе нужно уехать из Египта.

— Уехать?! Почему?

— Ты должна сделать следующий шаг. Выбраться из этой трясины. У тебя ещё много лет впереди. Этот этап закончился.

Она помолчала. Мелвин ожидал, что она рассердится и начнёт спорить, стоять на своём… Но через несколько минут она ответила:

— Может, ты и прав. Но куда мне поехать?

— Поезжай в Европу. Туда, где мечтала побывать. Навести Лайми и племянников. За впечатлениями боль утихнет, ты освободишься. Вот увидишь. О расходах не думай — я всё оплачу.

— А как же дом?

— Я могу продать его — от своего имени, как твой представитель.

— Нет. Орхан подарил его мне, потому что я не мусульманка и не могу наследовать за ним. Я подарю его… троим младшим — Суат, Наваре и Рахману. Пусть разделят поровну. А деньги у меня и так есть: я же получила вторую часть махра… или как он там называется, — с горькой усмешкой закончила Белла.

Идея уехать, сменить обстановку вдохновила Беллу, она собралась быстро, за три дня документы были оформлены, вещи упакованы. Куда? Какая разница! Только не в Мексику. До Лондона пока что. А там... Там будет видно. В последнее утро она стояла на балконе своей спальни, глядя на окутанные голубым туманом вечные пирамиды. Самая большая — Хеопса, средняя — Хефрена и маленькая — Микерина. И ещё три совсем крошечных, кучкой камней лежащих у их подножия… Все умрут, а они так и будут стоять, взирая на беспокойный мир с бесстрастностью бессмертных…

— Мисс Данн?

Голос позади прозвучал так неожиданно, что Белла аж подпрыгнула: жутко вдруг застать в своей комнате кого-то, кто в неё не входил.

— Миссис Фредерик!

Невероятно. Она не виделась с этой женщиной двенадцать лет — с тех самых пор как покинула её кабинет там, в Штатах. Страшно подумать, как давно это было. Будто столетие назад. Белла почувствовала, как внутри фонтанчиком поднимается волна радости при виде этой суровой, хладнокровной афроамериканки, привыкшей, что все её приказы безоговорочно выполняются. Но Айрин Фредерик не только машина для раздачи указаний. Глубоко внутри она очень сочувствующий человек и настоящая рука помощи.

— Вы нужны, мисс Данн.

Белла слегка опешила. Она уж и забыла, что миссис Ф. не любит пустых разговоров и всегда переходит прямо к делу.

— Себе, мисс Данн. И другим.

— Да… все так говорят, — разочарованно отозвалась оборотница.

— Мы нашли способ вернуть вас домой, мисс Данн. Не в тот же миг, но в тот же год. И я на вас рассчитываю.

— А… — Белла растерялась и теперь никак не могла собрать мысли в один пучок.

— Повторяю: вы нужны.