«Форд-Т» (джен)

Now I'm falling asleep,

And she's calling a cab,

While he's having a smoke

And she's taking the drag.

© The Killers

— Поздравь, Донна Макферсон, меня официально взяли работать на радиостанцию, — сообщает Аластор тоном, полным гордости, и стучит пальцами по рулю «Форда-Т». — Видишь, не зря два года по подработкам бегал.

— Ого-о. Перестали нос воротить?

Донна, присвистнув, чиркает спичкой по полупустому коробку, — огонёк подсвечивает белки глаз, опаливает тлеющую сигарету в её рту, бросает тень на складки платья по колено: Донна сшила его к празднику и ярко накрасилась, и матушка Макферсон, провожая их на карнавал, ворчала «тоже мне, ноги голые, вырядилась бог весть во что».

— А куда они денутся? Жди, стану там главным диктором, будешь под моё пение просыпаться.

— Бо-оже, избавь меня от этого!

— Брось, тебе же мой голос нравится.

— Может быть, — игриво улыбается Донна, стряхивая спичку и вдыхая так, словно она намерена скурить сигарету за одну затяжку. — Всяко больше, чем усы эти дурацкие. Ты с ними выглядишь старше.

— Детка, это стиль!

Аластор ложится локтями на руль, трётся подбородком о шов кожаной перчатки и зевает, слушая, как плывёт в стороне над главной улицей песнь Марди Гра.

— Точно домой? Там фестиваль ещё не кончился.

— Нет, — мотает головой Донна, прикладываясь к сигарете со всем возможным изяществом, — хочу пораньше вернуться.

— Я бы ещё до полуночи погулял, — настаивает Аластор, но Донна, выразительно промолчав, протягивает ему окурок. — Тц-с, ладно-ладно, дело твоё. Отвезу к маме, не переживай.

— А ты что, в этом году тоже не…?

— Нет, — отрезает Аластор резче, чем стоило бы, и затягивается вслед за ней, — пошёл он к чёрту.

— Мог бы хоть поздравить. Это всё-таки твой дедушка, Ал, — с упрёком напоминает Донна, — ты рассказывал, он с деньгами помог, когда мамы не стало.

— Там всё сложно, сама знаешь. Едем?

Аластор наспех выкуривает оставшееся, не глядя на Донну, сминает окурок об каблук и, сжав левой рукой руль, тянется к рычагу; Донна перехватывает запястье, нагнувшись и чуть не обронив шапочку, и подхваченные на Марди Гра бусы, змеёй соскользнув с колен, касаются лодыжки.

— Нет, Ал, погоди, не сейчас.

— Могла бы просто попроси…

Донна затыкает его на полуслове, обхватив ладонями лицо и припав губами ко рту; Аластор полной грудью вдыхает вишнёвый запах помады, смешанный с въевшимся в волосы ароматом выпечки, и моргает, — уж слишком сладким это всё кажется после дешёвого одеколона, табака и машинного масла.

— Ты мне нравишься, и у тебя чертовски красивые ноги, — без обиняков говорит Донна, трётся коленом, приобнимает и гладит поверх рубашки под шарфом и пальто, всё ниже и ниже, пока не добирается до ремня; Аластор ловит Донну за руку в браслетах и кольцах, когда та лезет в его брюки, и сердится на реакцию члена под её пальцами.

— Э-э, Донна, это как-то слишком быстро.

— Джентльмен, — мягко шепчет Донна в губы, цепко хватает под локоть и целует ещё жарче прежнего. — Ты ведь не шибко правильный, ты на людях всегда притворяешься.

— Мф-х… Погоди, ты же моя подруга.

— А мне что, с чужим парнем целоваться?

Поначалу Аластор хочет возмутиться, отстранить её, сказать «нет, надо с тем, кто тебя хочет», — но Донна, тёплая и разгорячённая, слишком близко, и Аластор, сняв перчатки, всё-таки расстёгивает ремень. Ему ведь самому порой любопытно, так ли уж интересно быть с женщиной, — почему бы не попробовать сделать это с хорошенькой ровесницей, уже знающей, что к чему, учитывая, как она целуется? — но чтоб в автомобиле…

— Может, лучше снимем комнату в «Белль эпок»? Тут недалеко, полквартала. Там кровать будет какая-никакая, ты умоешься.

— Не хочу. Там консьерж — дядин знакомый, слухи пустит, что я с тобой сплю, — мотает головой Донна. — Матушка, если узнает, будет ругаться. Говорит, только после свадьбы.

— А если здесь поймают, то слухи не пойдут?

— Ничего, соврём, что просто целовались. Давай-ка сюда, подальше от руля… нет, не буду я ложиться!

— А что ты предлагаешь?

— Сядь и расслабься, будет удобнее.

— Ни черта мне здесь не удобно, — сварливо жалуется Аластор, когда Донна, не сняв пальто и сапоги, залезает на его бёдра: то ли это из-за того, что сиденье «Форда» не создано для свиданий, то ли из-за того, что Донна слишком тороплива. — Ты тяжёлая.

— А ты жёстк… кх-х. Везде жёсткий. Господи.

Аластор резко притягивает Донну к себе и инстинктивно входит без особой нежности, не сводя взгляда с её лица, — девушка морщится, выдыхает и на секунду сжимает бёдра, но быстро смягчается, лаская себя пальцами под платьем, и неловко двигается навстречу.

«Ну, расслабься, всё вроде бы как надо», — говорит себе Аластор, прислушивается к ощущениям: ничего, кроме любопытства, — а затем гладит её грудь и стискивает, ощутив твёрдость соска сквозь ткань: белья под платьем у Донны нет, — значит, она отлично знала, чем конкретно они будут заниматься в преддверии великого поста в подержанном автомобиле с конвейера Форда.

— Тебе нравится? — смущённо интересуется Донна.

— Да как-то даже не знаю. Мокро.

— Аластор, твою мать, нашёл время шутить!

— Но это правда, Донна.

— Лучше скажи, что это восхитительно, разве тебе сложно? — упрашивает Донна, снова целуя в губы. — И что я красавица. И не забудь вытащить вовремя, хорошо?

Аластор напряжённо отстраняется: поцелуй тоже кажется ему мокрым, как и всё происходящее между ног, между её задранной одеждой и его расстёгнутым ремнём, — и трёт усы. Да, в какой-то мере приятно, но в целом в соитии нет ничего восхитительного, — нет-нет-нет, нет, определённо не стоит говорить об этом в лицо возбуждённой девушке, учитывая, что сам он не особо понимает, куда, как и вообще зачем.

— Донна, послушай.

— Да-а?

— Ты раньше этим с кем-то занималась?

— Только целовалась, — помедлив, признаётся Донна, краснеет и прекращает ёрзать на бёдрах: правый чулок сполз ниже колена, и девушка одёргивает платье. — Ну, и пальцами… сама.

Аластор, выдохнув не без облегчения: хоть в этом его гордыня не задета, — откидывается назад на жёстком сиденье и смеётся, оправляя волосы за ухом:

— Ха, да ты чудо божье, Донна Макферсон. Не могла подыскать ещё более неумелого любовника?

Сложно сказать из-за сумрака, какие эмоции гуляют на миловидном лице Донны, но губы она кривит явственно-недовольно, — Аластор убеждается в этом, когда Донна не больно, но ощутимо толкает его в плечо.

— Чёртов бабник, издеваешься? Ты же каждую неделю кого-то домой провожаешь. У тебя всегда много подружек было.

— Подруг, а не подружек. Сечёшь?

— То есть ты… о, чёрт, Ал!

— Ты лишила меня девственности, — дразнит Аластор и ещё более неловко подаётся ей навстречу, уперевшись каблуком ботинка куда-то в панель рядом с педалью тормоза, — и теперь, как честная женщина, обязана выйти за меня замуж.

— Не выйду, — фыркает Донна, поправив одну из серег-колец, — у тебя усы ужасные.

— Сдались тебе эти усы, ей-богу.

— С ними целоваться щекотно!

— Да шучу я, Донна, не собираюсь я тебя в жёны звать. Может, вообще никогда не же…

Донна вновь лезет поцеловать, — на этот раз ниже ушей, там, где натянуты сухожилия; Аластор сначала ёжится и вновь хочет отстраниться, — но от прикосновения за ушами по хребту до самого крестца пробегает дрожь, и Аластор, задрав платье, впивается ногтями в женскую спину.

— Вы, двое! Развлекаетесь?

— Нет, господин полисмен, мы курим, — сплёвывает Донна, обтирая с губ помаду; Аластор замирает, щурясь на свет лампы констебля в манере оленя под фонарём железнодорожника.

— Курить дома будете! Слезай с него, дура, тут люди ходят!

Аластор, повозившись, достаёт из кармана сигареты, протягивает вместе с зажигалкой хмурому полицейскому и улыбается со всем доступным очарованием:

— Хотите?

— Нет, — закатывает констебль глаза, хлопает по двери и уходит, махнув в сторону проезда.

— Знаешь, лучше бы погулять остались, — выносит Аластор вердикт спустя две минуты возни под затянувшееся неловкое молчание, застёгивая брюки и со щелчком затягивая пряжку ремня.

— Хочешь, ртом попробую, раз со второго раза не завёлся? Рут говорит, так тоже можно, — утешает Донна; Аластор морщит нос, и девушка, по-дружески толкнув локтем в бок, целует его в щеку. — Ладно, не ворчи ты, внукам будет что рассказать, когда состаримся.

— Внукам? Тц-с, господь, избавь меня от этого. Терпеть не могу детей, они вечно голодные.

Аластор буднично поджигает сигарету во рту, облокотившись на руль, и смотрит, как Донна поправляет сползший ниже колена чулок до бедра.

— Ладно, всё равно мама меня ругать будет. Может, и правда вернёмся?

— Пойдём, Донна. Чёрт до полуночи не тронет.