Проверено на грамотность 
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
… На двоих один берег, на двоих один лес,
На двоих одно горе, на двоих один крест…(1)
Он всегда приходит первым. Скептически хмыкает при виде пыли и разбросанных по полу вещей, произносит короткое заклинание очищения и начинает ждать.
Он ходит по квартире, ероша свои светлые волосы, беспрестанно глядя в окно, иногда пытается читать или бросается дополнительно прибираться в комнате. Но ничто не занимает его дольше пяти минут.
Когда Скорпиус, наконец, различает среди звуков коридора частый перестук каблуков, он падает на диван и выдыхает.
«Пришла», — думает он, поджимая губы, чтобы удержать счастливую улыбку.
Она никогда не открывает дверь своим ключом, зная, что он уже ждет. Она легко переступает через разбитый порог, внимательно осматривает захламленный пол и только потом поднимает глаза на него.
«Красивый», — думает Роза, а вслух говорит:
— Ты уверен, что именно так должно выглядеть место для свиданий?
И неторопливо подходит к дивану.
— Ну, ты же приходишь, — отвечает Скорпиус и чуть двигается, давая ей место рядом с собой.
Роза вздыхает:
— Прихожу, — и послушно садится на продавленные подушки. — Хотя не следовало бы…
— Да, брось, -Скорпиус уверенным жестом притягивает ее к себе и шепчет: — Я ведь тебе нравлюсь.
Роза упирается ладонью ему в грудь, стараясь сохранить подобие гордости и благоразумия, и говорит:
— Не будь таким отвратительно самодовольным.
Скорпиус в ответ смеется и целует ее.
Потом он медленно снимает с нее платье, проводит рукой вдоль ее спины — шепчет что-то, извиняясь за стены с тусклыми обоями, зеленый потертый плюш дивана и пыльные мутные стекла. Роза прерывает его слова поцелуями, тонкими пальцами сжимает его плечи, тянется к нему, прижимается крепко-крепко, растворяясь в нем.
Они никогда не замечают ни заката, ни наступления ночи, даже когда перебираются со старого дивана на подоконник с потрескавшейся белой краской.
Она сидит, завернувшись в его мантию, свесив длинные ноги за окно, а он обнимает ее и целует в рыжую макушку.
Скорпиус никогда не говорит Розе, что любит. Он просто забирает в условленном месте ключ от этой старой квартиры и отправляет с совой одно единственное слово: «Жду».
Роза не отвечает ему, только придумывает подходящую ложь для родных и аппарирует к обшарпанному подъезду этого маггловского дома.
Всегда.
1) Чиж и Ко, На двоих
И, конечно, ей лестно было, что такого с ума свела,
Но она его не любила. Не любила — и все дела.(1)
— О, Мерлин, ну чего же ты хочешь от меня? — Роксана сидит на старом диване, подобрав под себя ноги, и смотрит лениво и равнодушно. — Я все тебе уже объяснила, Блейз.
— Я не верю! -Блейз Забини стоит посреди полупустой комнаты, полный яростного гнева.
— Во что ты не веришь? — ухмыляется Роксана. — В то, что мой отец не в восторге от моего романа с женатым мужчиной? Который к тому же старше меня на двадцать лет? И, чуть не забыла, является его идейным врагом?
Блейз сжимает руки в кулаки и бросает на Роксану ненавидящий взгляд. Та только качает головой:
— Ну, перестань, мы же взрослые люди. Блейз, — Роксана протягивает ему ладонь, — успокойся…
— Успокойся! — Блейз в один шаг преодолевает разделяющее их расстояние, ловит Роксану за плечи и грубо встряхивает. — Какого дементора, я должен быть спокоен?! Ты понимаешь, что делаешь со мной?
— Мне больно, — сквозь зубы шипит Роксана.
Блейз разжимает пальцы и отступает. Он дышит тяжело и не отводит от нее взгляда.
Интересно, о чем думал ее отец, когда назвал ее Роксаной? Или вовсе не Джордж Уизли сочинял имена своим детям? Или просто ему понравилось это шелестящее, нежное, как летний ветер, сочетание звуков. А может, он, и в правду, знал, что она вырастет в настоящую цыганку? Вроде Эсмеральды из старой книги Гюго.
Ослепительно красивая, со смуглой кожей, низким грудным смехом, темными глазами — Роксана — воплощенная страсть. А Блейз рядом с ней чувствует себя старым и лживым, каким всегда видел архидьякона Фролло, пусть и ошибался, тому было всего-то тридцать пять — меньше чем Блейзу сейчас.
Блейз сходит с ума: он вымаливает свидания, рискуя своим браком и положением в обществе, и врет в глаза собственным детям.
Роксана улыбается своими пухлыми губами и откидывает за спину длинные волосы цвета горького шоколада.
Иногда Блейзу кажется, что она его любит. А иногда он позволяет себе не думать о подобном. Он берет у Роксаны все лучшее, чем она обладает: красоту, молодость, неистощимую радость жизни.
Красавица Гюго танцевала на площади и жила, как ангел, спустившийся с небес. Роксана Уизли ходит по земле и всегда говорит правду.
Блейз не может понять как, но тяжелая страстность, почти душная и приторная сексуальность сочетаются в ней с веселым нравом и самым простым взглядом на мир.
Архидьякон Фролло поступал всегда правильно и лишь однажды потерял голову от любви. Блейз Забини никогда не умерщвлял свою плоть и делал только то, что хочет. Но все его желания подчинены Роксане, а она решает разорвать их связь.
— Неужели тебе чужое мнение важнее, чем…
— Чем что? Секс в твоем кабинете? Тайные свидания в этой хибаре? Одинокие вечера и ночи? — Роксана вскакивает на ноги, и теперь ее лицо оказывается вровень с лицом Блейза. — Да, мнение моего отца мне важнее.
— Ты знала его мнение и раньше, — отзывается Блейз. — Так почему именно сейчас…
— Потому что меня перестало это забавлять, — перебивает Роксана. — Потому что ты стал чертовски неосторожным. Ревнивым, фанатичным. Я не твоя, Блейз, я — своя собственная. И я хочу получать радость от отношений, а не скандалы!
— Но я… -говорит Блейз умоляюще. — Я не смогу без тебя!
— Не моги!
В своей вязкой страсти архидьякон Фролло дошел до убийства. Блейз Забини падает на колени и протягивает к Роксане руки.
— Не надо, — тихо просит Роксана. — Мы же взрослые люди…
1) Машина времени, "Мы расходимся по домам"
…ужасно отреченье, но смерть еще страшней,
какое бы значение мы не придали ей…(1)
Анджелина приходит на свидания со своим прошлым. Прошлое светится ярким, прошлое держит крепко, прошлое говорит голосом Фреда, смеется смехом Фреда и смотрит его глазами. Прошлое Анджелины — Фред Уизли.
Конечно, чтобы вспомнить, не обязательно запираться в этом доме: с серыми обоями на стенах, пропыленным диваном, в компании старого стола с полированной крышкой и двух венских стульев.
Здесь пахнет тоской и обреченностью — Анджелина ходит по скрипучему паркету и задает вопросы. А вместо тишины слышит в ответ любимый голос. Ей кажется страшной ошибкой, неизменным издевательством то, что голоса Фреда и ее мужа идентичны.
Анджелине сложно рассказать, как так получилось.
— Просто у таких, как мы, сходятся мысли, — шепчет она. — У брошенных и несчастных. У покинутых тобой.
В тот момент, когда погиб Фред, Анджелину предали все боги, в которых она верила. Когда она стала встречаться с его братом, всех своих богов предала Анджелина.
Бывает любовь, похожая на солнечное утро: она нежит и греет, она не требует, а только обещает. Бывает любовь с горьковатым привкусом кофе: обжигающая, вызывающая зависимость. У Анджелины такого не было: у нее были фейерверки и смех, у нее была вся юность на ладони, россыпь веснушек и просто Фред. И когда его не стало…
Глупо спорить, кто пострадал больше: Джордж или Анджелина. Как и кто больше выиграл от их брака.
Джордж ведь копия Фреда, во всем. Он говорит его голосом, думает его мыслями, он может даже быть им.
Но не был. Никогда. Поэтому Анджелина его и не любит.
Не любовь, а чувство потери заставляло её в двадцать лет исступленно целовать Джорджа. Не любовь, а привязанность позволила ей в двадцать один согласиться выйти за него замуж. Не любовь, а долг столько лет держит ее семью наплаву.
Анджелина даже не помнит, сколько.
Но много, так много, что она уже стала старухой. А Фреду навсегда двадцать лет. У него не будет морщин вокруг глаз, как у Джорджа, не будет седых волос, не будет двоих детей. Не будет общей жизни с Анджелиной — не будет вообще никакой жизни.
Анджелина плачет и сползает по стене на пол. Потому что, когда она представляет себе лицо Фреда, она все чаще видит перед собой Джорджа. Ошибиться тут нельзя, она ведь научилась различать близнецов еще на втором курсе.
— Я тебя так любила, — повторяет Анджелина и не замечает, что говорит в прошедшем времени. — Так любила…
Джордж перед сном ставит на ее тумбочку стакан с водой. Джордж садится за кухонный стол, чтобы посмотреть, как она чистит картошку к обеду. Джордж — отец ее детей. Джордж остался жив и однажды попросил у нее за это прощения.
С тех пор Анджелина перестала встречаться с Фредом в любом месте и в любое время — стала изредка сбегать на свидания со своим прошлым. Чтобы потом долго, на маггловском транспорте, ехать домой и покупать по дороге сладости.
— Пастилу. Нет, зефир не нужно. Мой муж больше любит пастилу, она слаще.
Нелюбовь бывает разной. Нелюбовь Анджелины пахнет порохом, греет мозолистыми руками, шепчет ласково:
— Замерзла?
Анджелина смотрит сквозь пыльное оконное стекло, она не знает, что сказать, она отпускает мысли в свободный полет. И почти не пугается того, что думает все больше о Джордже, и говорит своему невидимому собеседнику:
— Знаешь, Фред, это ужасно, что ты так похож на него.
1) Лора Бочарова, «Дуэт Оруженосца и души Жака де Моле»
…Странствуя между мирами,
я храню себе память о каждом твоем воплощении…(1)
— А кто живет в пятьдесят шестой квартире?
Услышав вопрос, владелец дома быстро повернулся ко мне и, окинув странным взглядом, задумчиво произнес, вручая вазочку с печеньем:
— Разные люди. Только все какие-то странные. Чаще других останавливаются двое: блондин и девушка… рыжая. Такая, как ведьмы с картинки.
Старик так и сказал «останавливаются», будто здесь гостиница. Но я-то точно знала: в пятьдесят шестой кто-то жил постоянно, свет там горел почти ежедневно, а из-за стенки мне то и дело слышались чужие слова, вздохи, слезы, ругательства, смех.
— Почему как ведьма? — уточнила я, вдруг понимая, что сама никогда не встречала никого из обитателей непонятной квартирки.
Мистер Бирмен замялся, но все же продолжил рассказ:
— А может, ведьма и есть. Я, например, никогда ее не встречал, даже из окна не видал, идущей по улице, кажется, будто она прямо в подъезд является. Какая бы погода ни была, у нее всегда чистые, сухие туфли. И я ни разу не видел, как она отсюда уходит.
— Вам она не нравится? — я поудобнее уселась на жестком стуле и посмотрела на своего домовладельца.
Я снимала квартиру у Бирмена уже месяцев шесть и вот, принеся очередную квартплату, получила приглашение на чай. Говорить нам было особенно не о чем, но от соседки напротив я знала, что подобное чаепитие — обязательный ритуал. Мистер Бирмен тешил себя мыслью, что близкое знакомство с жильцами обеспечит благонадежность его дома. Хотя, судя по всему, обитатели пятьдесят шестой были исключением.
Сначала мы обсуждали со стариком мою работу фотокорреспондента, потом незаметно переключились на соседей, потому-то я и решилась узнать о самой загадочной квартире в доме.
— Да нет, — Бирмен пожал плечами. — Она славная, а вот блондинчик, тот неприятный тип. Надменный до жути. Он обычно мне и приносит деньги. Или его дружки. Иногда они играют здесь в покер.
— А много у него дружков?
— Человека три-четыре, я не всех знаю. Бывает, что совсем чужаки приходят. Те долго осматриваются, фыркают, но всегда знают, где лежит ключ.
— То есть лежит ключ? — удивилась я. — Туда что, приходят погостить?
— Вроде того, — кивнул Бирмен. — А они тебе мешают? Я, в общем, давно ищу повод отказать…
— Нет-нет, — поспешно заверила я старика, — мне не мешают. Но неужели так трудно пересдать эту квартиру?
Бирмен покачал головой:
— Я и сам не знаю. Часто хочу отправить их всех куда подальше, мне кажется, даже вслух произношу, но как-то так выходит, что… они меня всегда переубеждают.
Сказав это, старик опустил взгляд в свою чашку и помрачнел.
Повисшую паузу нарушил стук в дверь, и Бирмен торопливо пошел открывать.
— Наверное, тоже платить пришли. Ты еще посидишь? — только и спросил он.
— Нет, пожалуй, пойду, — я поднялась из-за стола.
Мы вместе прошли в прихожую, и, когда мистер Бирмен распахнул дверь, я оказалась лицом к лицу с невысоким брюнетом. Он чуть подвинулся, пропуская меня, и улыбнулся.
Он не был ни особенно красивым, ни даже просто достаточно запоминающимся: худое лицо, аккуратный нос, зеленые глаза — ничего такого, чтобы перехватило дыхание или закружилась голова.
— Альбус Поттер, — представился он. — Из пятьдесят шестой квартиры.
И может, дело было в его улыбке и чересчур вызывающем взгляде, но я, вдруг осмелев, сказала:
— Так это вы вечерами…
Он перебил меня:
— Нет, это кто-то из моей родни. Я бы в жизни не потревожил ваш покой, мисс…
— Баррингтон. Фэй Баррингтон.
Альбус Поттер кивнул и посмотрел на меня так, словно всю жизнь ждал встречи в этом полутемном подъезде.
Именно тогда я в него и влюбилась.
1) Flёur, «Память»
… У неба есть небо, у моря есть море,
К ней — потолок.
Цветные портреты, и полки с кассетами,
И телефонный звонок.
Белая скатерть,
Разбитые блюдца,
Девочка плачет,
Девочки смеются…(1)
Говорят, дружбу портит любовь. И Вик сейчас нечего возразить. Ей двадцать восемь, а она чувствует себя младше, чем даже Лили. Вик замужняя молодая женщина, ее дома ждет годовалый сын и тридцатилетний муж.
Когда-то у Вик был лучший друг. Он оказался настолько лучшим, что без труда заменил ей весь мир.
Наверное, мир просто не простил Вик измены — потому теперь ей так пусто. Ведь Тэд откровенно скучает дома: он послушно держит Вик за руку, послушно целует, послушно помогает с сыном.
От его улыбки щемит сердце, все так же, как в детстве, юности и всей жизни: Тэд улыбается нежно, ласково, и чуть отстраненно. Он в своих мыслях, а Вик в своих. И они больше не друзья, чтобы делиться. Они любовники, они муж и жена, у них все общее: ребенок, друзья, родственники и диван в гостиной.
А раньше…
Вик проводит рукой по вытертым подушкам и натыкается на чью-то шпильку. Шпилька тонкая, украшенная светло-зеленным камнем, и Вик уверена на сто процентов, принадлежит Розе.
Легко представить, как кузина потеряла заколку: надо думать, Малфой не терпелив, он вряд ли ждет, пока Рози сама распустит свои кудри, он наверняка целует ее жадно, а раздевает быстро.
Когда Тэду было двадцать, а Вик восемнадцать, этот ветхий диван стоял в его квартире. И Вик помнит, как выглядят ее золотистые локоны, разметанные по зеленному плюшу. Тогда Тэд тоже не желал ждать. Тогда они были любовниками и друзьями. И других людей для Вик не существовало.
Как, впрочем, и сейчас.
— Рози, — зовет Вик и, когда та подходит к ней, протягивает шпильку, — твое?
Следя за кузиной, Вик думает, что всегда молчаливую Розу с головой выдают жесты. То, как она проводит пальцем по граням камня, как чуть прикрывает глаза, как прячет заколку в волосах.
— Спасибо, — Роза улыбается приветливо и рассеянно.
Вик хочется, до боли хочется, рассказать ей все. Про Тэда, который и рядом, и одновременно так далеко, про сына, который причиняет столько радости и столько проблем, про одиночество, про страх за себя, за свой брак, за свою любовь, и про то, что у нее, Вик, никогда не было подруги. Никогда никого не было, кроме Тэда. А теперь…
— Не за что, — говорит она. — Не нальешь мне еще вина?
У Вик шесть сестер и, конечно, среди них можно было найти себе наперсницу, но зачем бы нужна подруга, когда стоило только обернуться и наткнуться на взгляд Тэда, на его уверенно протянутую руку, на улыбку, полную нежности и любви?
Но Тэду ведь не расскажешь, что Вик кажется, будто они вот-вот расстанутся, а Роза, налив в ее бокал вина, уже отходит к Лили.
Младшие кузины сидят на подоконнике, словно две взъерошенные птички, шепчутся и пожимают ладошки друг друга. У них нет тайн, нет недомолвок, они с самого детства вдвоем. Их отношения не испортит ничто.
Девичник идет своим чередом, а Вик почти ненавидит Доминик, которая ее позвала, и Тэда, который отпустил ее из дома. Ведь пока носишься за маленьким Ремусом по всей квартире, пока колдуешь обед на кухне, пока ты занята по горло — можно не думать, не вспоминать, не страдать, что ты — не такая. Что ты осталась одна.
Вик уходит в маленькую каморку, где стоит старая плитка и раковина, и прижимается спиной к стене. Она не плачет, просто ждет, что что-то изменится, что к ней придет решение.
Но приходит Тэд.
Из комнаты слышатся восторги кузин над маленьким Ремусом, а широкая ладонь мужа ложится на затылок Вик, и мир, пристыженный и побежденный, вновь исчезает.
1) Чичерина, «Блюдца»
…Не я, а кто-нибудь другой,
надёжный и живой,
Останется с тобой…(1)
Хью не знает меры. Хью не любит ограничений. Хью всегда слишком смел и слишком рискует.
У Хью губа разбита в кровь, а палочка в руке чуть дрожит. Он смотрит дерзко, напряженно, почти безумно.
— Ты что? — Лили подходит ближе, сжимает плечо кузена, вглядываясь в его лицо. — Ты с ума сошел?
Хью хохочет, качает головой и выдает:
— Ох, видела бы ты себя, сестренка! Даже мама так не смотрит.
А потом он накрывает ее ладонь своей. Привычные мурашки бегут по спине от его близости, от того, как он чуть поглаживает пальцем руку. Хью слизывает кровь со своей губы и наклоняется к Лили.
— Со мной ничего не случится, — Хью уверенно улыбается. — Никогда. Веришь?
Лили кивает, стараясь не вспоминать свой единственный ночной кошмар. Тот, в котором ее зовут в маггловский госпиталь на опознание. Такая сцена была в одном фильме из тех, что они смотрели вместе с Хью.
— Где ты…? — хрипло спрашивает Лили.
— Просто подрался, здесь, в подворотне.
— Зачем?
Хью не отвечает, прижимается лбом ко лбу Лили. Ему совершенно не хочется объяснять ей, что просто поздно, а это довольно опасный квартал. Не мог же он позволить наглецам ограбить себя?!
Пусть Лили считает это очередным его экспериментом, пусть назовет про себя дураком, но… только не будет бояться.
Хью должен оставаться в ее глазах самым смелым и самым беззаботным. Пусть кто-то другой будет с Лили надежным и рассудительным. Пусть даже она этого кого-то ему предпочтет. Все равно. У него-то ведь нет с ней будущего, только вот то, что сейчас…
— Так нельзя, — шепчет Лили. — Ты должен…
Она теряет слова и мысли, потому что Хью целует ее. Медленно, словно спрашивая разрешения. Голова идет кругом, но остановиться невозможно, и Лили отвечает на поцелуй. Ей ведь так страшно за него, без него…
Ладони Хью скользят по ее спине, а собственные пальцы Лили путаются в его каштановых кудрях.
— Что ты делаешь? — с трудом выдыхает Лили, все еще удерживая Хью подле себя.
Она ожидает знакомого смеха, язвительного замечания, доказательства, что это все несерьезно. Что можно оттолкнуть его от себя, обозвать идиотом и аппарировать домой.
— Я… — Хью тяжело дышит и снова облизывает разбитую губу. — Я… целую тебя. Не зачем, Лили, — предупреждает он вопрос сестры. — Я просто…
То самое вечное «люблю тебя» застревает у него в горле. Он ведь не может любить ее. И она не может его.
— Просто сходишь с ума? — голос у Лили дрожит, а глаза кажутся почти черными из-за расширившихся зрачков.
— Ты сводишь, — отвечает Хью, заставляя себя не думать о том, что ждет их утром. Ведь сейчас…
Лили сама тянется к нему, мысленно обещая себе, что это ничего не значит.
1) Би-2, "Jazz"
…Мне не хватит души, мне не хватит монет,
Расплатиться за твою нелюбовь…(1)
После секса Алиса откатывается от него, опускает тонкую руку на пол и, нащупав в кармане его пиджака сигареты, прикуривает.
Джим неодобрительно хмыкает и шлепает на кухню в поисках пепельницы для нее.
Он подает Алисе старую чашку, и она равнодушно кивает. Джеймс качает головой и, подобрав с пола свою одежду, отходит к окну.
Когда Алиса закрывает глаза, Джим с уверенностью может сказать, что она представляет на его месте Фредди. Но Джим умеет успешно это игнорировать. Алиса целует его жарко и исступленно, словно завтра не останется ничего: ни его, ни ее, ни Фредди. Алиса прижимается к нему всем телом, шепчет какие-то слова и никогда, никогда не зовет его чужим именем.
А невозможного Джеймс не просит. Нельзя же разлюбить человека, только потому, что он не любит тебя. Хотя, Алиса наверняка старалась.
Тогда, полгода назад, Джим почти силой увел ее с министерского приема, до боли сжимая тонкое запястье, не позволяя обернуться, увидеть, как его чертов братец беззастенчиво и недвусмысленно обнимает другую.
В полупустой комнате Алиса долго плакала, свернувшись в клубок на диване, а Джеймс, сидя возле нее на полу, с ужасом понимал, что брата уже почти ненавидит. И, конечно, сейчас не вспомнить, кто кого поцеловал, кто первый не смог и не захотел остановиться. Да вобщем-то и не нужно.
Джеймсу с Алисой делить нечего: она любит Фредди, а Джим не любит никого. А если бы было иначе, он бы просто свихнулся. А Алиса бы себе не простила.
Одевшись, Джеймс забирается на широкий подоконник и выглядывает на улицу.
Почему-то ему думается, что запах обреченности уже сочиться даже от реки за окном. А Алиса просто часть речного тумана, такая же неверная и невесомая.
— Ли, — зовет он и оборачивается к ней.
Алиса поднимается с дивана и подходит к нему.
В вечернем сумраке выражение ее глаз Джим не видит, но… — за полгода он узнал, кажется, все о ней.
Сейчас Алиса, верно, смотрит на него чуть отрешенно, не отпуская свои мысли от Фредди. И, конечно, люби Джеймс ее, он бы давно возненавидел брата. Чтобы тогда осталось делать Алисе?
Она касается его запястья, и Джеймс вздрагивает от неожиданного холода ее руки.
— Ли, а если бы он…
— Какой он? — перебивает Алиса чуть хрипло.
Она стоит почти вплотную к Джиму, и свет зажигающихся фонарей высвечивает ее лицо. И что-то в ее взгляде заставляет Джеймса не продолжать.
Она смотрит сосредоточенно, выжидающе, только на него. Словно в покрытом мраком вечере за стеклом остается и Фредди, и ее слезы, и то холодное равнодушие, которое преследовало Джеймса днями и ночами.
Джим подносит ее ладонь к губам, согревая тонкие пальцы дыханием. Алиса прижимается лбом к его плечу и не закрывает глаза.
1) Канцлер Ги, «Аmore»
…и вместе с собой забери о тебе мои мысли,
чтобы богу не показалось, что мы в этом мире слишком зависли…(1)
И все остается позади: проницательный взгляд Розы, вопросительно приподнятая бровь Малфоя, понимающая усмешка Лили. Лисандр сжимает теплую ладонь Молли и увлеченно рассказывает ей о чем-то. А Молли, как заклинание, твердит про себя: «Друзья. Просто друзья».
У Молли есть твердые понятия о чести, миллион обязательств и планы на будущее. У нее налаженная жизнь, выверенная до мелочей, и в этой жизни нет места пустым мечтам. И помнить об этом гораздо проще, если не смотреть Лисандру в глаза, если не тонуть в звуках его голоса, если… Если помнить, что она любит другого.
Лисандр улыбается ей открыто и просто, без всякого скрытого смысла, у них просто общие интересы. В этом нет ничего предосудительного. И вечером Молли обязательно расскажет Реджи, что делала весь день. Реджи поймет, он всегда понимает. Через месяц Молли станет его женой, и ей нечего от него скрывать.
— Смотри, — Лисандр наклоняется к Молли и указывает на горизонт: туда, где зависли тяжелые черные тучи. — Спрячемся?
Молли кивает и неожиданно даже для себя говорит:
— Мы же рядом с квартирой.
Они торопятся, почти бегут, надеясь успеть до начала грозы. И ни прагматичная Молли, ни рассудительный Лисандр не вспоминают об аппарации.
— Он подумал, что мы сумасшедшие, — смеется Молли, вспоминая, какое было лицо у домовладельца, когда они вбежали в подъезд.
Лисандру и светло, и больно от ее радости. Действительно, слегка безумной. Но для него все, что связано с Молли, — умопомрачение. Тут не помогает ни тщательно взлелеянный цинизм, ни всегдашняя рациональность.
— Думаю, он привык, — Лисандр пожимает плечами. — Ты не замерзла?
Молли, как и он, промокла насквозь, но всё же решительно мотает головой.
— Тут должен быть чай, — Лисандр старается говорить непринужденно, но чувствует, что сам себя загнал в угол.
Молли стоит в полушаге от него, и он точно знает, что никогда она не была прекраснее, чем сейчас. В мокрой, прилипшей к телу, рубашке, со спутавшимися волосами, с капельками дождя на щеках. А здесь нет никого кроме них двоих.
— Это отлично, — улыбается Молли, а Лисандру кажется, что у него отнимают и душу, и сердце.
Такие встречи не приводят ни к чему. Они заканчиваются для Лисандра гулкой пустотой и спиртным у Скорпиуса дома. Молли всегда оставляет Лисандра. Сначала она начинает все чаще вставлять имя Реджи в их разговоры, потом заменяет его на ненавистное Лисандру «жених», а после сбегает домой.
Она прощается торопливо, комкая беседу, обрывая себя, не глядя Лисандру в глаза. Она боится, что однажды он попросит ее не уходить. Молли уверена в себе, в правильности своих поступков: она уже дала слово, и пути назад нет. Только вот, когда Лисандр рядом, она не знает, как ему отказать.
— Молли, — Лисандр встает у нее за спиной, когда она опускает чайник на плиту, — Молли, не выходи замуж. Это же…
Он мог бы сказать, что это ужасно, несправедливо, глупо, наконец. Но она же не может не понимать этого сама. Если Молли любит своего Реджи, то что происходит сейчас между ними?
Молли молчит, не смея даже шевельнуться. Горячее дыхание Лисандра щекочет ей шею, мешая собраться с духом. Правильный ответ только один, и он, в любом случае, означает, что кто-то будет ее ненавидеть. Мысль, что это окажется Лисандр, невыносима.
— Я не смогу, — невпопад шепчет Молли.
Лисандр горько усмехается и быстро бросает ей:
— Трусиха.
Он слишком торопится уйти и слишком сильно злится, чтобы расслышать, как перед самым хлопком двери Молли продолжает:
— Не смогу без тебя.
1) Сплин, Прочь из моей головы
…Искусство притворства с досады постигла давно,
Ведь это так просто — смеяться, когда не смешно,
И вместо проклятий придумать приветствий вязь,
При виде объятий осколками слёз давясь…(1)
Можно быть и самой красивой. Вслед тебе станут оборачиваться и мужчины, и женщины. Но только это не защитит тебя и не спрячет. Ты не взглянешь ни на кого, с неискренней благодарностью выслушаешь стихи в свою честь и чуть улыбнешься, когда тебе, пятнадцатилетней, какой-то первокурсник признается в любви. Не поверишь.
А лет через десять ты станешь звать его издевательски ласково:
— Локки…
И исступленно целовать. Но не подпустишь слишком близко. Ты будешь загадочно-нежной, чарующе-сексуальной. Ты будешь такой, как он захочет. Но даже когда тебе станет больно дышать без него, ты не позволишь себе забыться.
Ты ведь знаешь правила, Доминик?
Проигрывает тот, кто слабее, но это точно не ты.
Тебя едва не стошнит от собственной холодности, но хватит сил его оттолкнуть. И, когда он уйдет, ты не заплачешь.
Ты только вопросительно изогнешь свои идеальные брови, увидев его новую пассию. Конечно, ни капельки не напоминающую тебя. Лоркан будет крепко сжимать ее руку и кротко улыбаться тебе. И ты признаешь — это ничья.
Однажды, в той самой квартире, где ты любила его, где почти готова была сдаться, эта девочка… Девочка с соломенными волосами и яркими голубыми глазами, с мягкой линией рта и высоким голосом, станет громко кричать и настойчиво требовать. А ты даже дослушаешь ее.
Ровно до того места, где она бросит тебе в лицо:
— Я его невеста!
— Я помню, — тихо ответишь ты. — Но главное же, чтобы и он не забыл.
Победа останется за тобой. И Лоркан тоже. Вот только…
Ты не вернешься. Правила установлены слишком давно, и первое из них — не прощать. Второе — не просить прощения. Ты не сделаешь шага и не признаешь вины. Но бросишь все, получив записку с просьбой о свидании.
И, глядя в глаза Лисандру, до последней черточки на радужке идентичные глазам твоего Лоркана, ты впервые поймешь, что все бесполезно. Что ни ты, ни твоя красота, ни чертовы правила ничего не стоят. Что эти долгие десять лет ты мучила его зря.
Ты, конечно, сразу поймешь, кто перед тобой, но смолчишь. И только когда весь яд Лисандра и вся его боль разольются по этой чертовой комнате, ты прошепчешь ему, почти касаясь губами уха:
— Лис, вы с братом похожи не больше, чем мы с Молли.
Ты отступишь назад достаточно быстро, чтобы увидеть безысходность в его взгляде. Ты играешь в эту игру лучше всех. Ты знаешь, как ударить. А они все бьют без разбора и лишь изредка задевают тебя. Но и тогда…
Ты никогда не плачешь и не злишься, ты пожимаешь плечами, небрежным жестом поправляешь волосы, бросаешь короткий взгляд в зеркало.
Здесь у зеркала старинная медная рама, а серебро по краям кое-где отошло, но твое отражение, по-прежнему, совершенно. И ты точно знаешь, что все, даже твой Локки, любили только его.
Потому ты никогда никому не показывала себя. С перекошенным страданием лицом, с дрожащими руками, со слезами на длинных ресницах. Ты же не жалкий любитель, милая. Ты — профессиональный игрок. А игроки не позволяют себе лишних эмоций.
1) Канцлер Ги, Баллада
…Вот мы с тобой обречены —
трава, что ждет удара косой,
Вот мы с тобой обручены —
кольцом разлук и бед полосой…(1)
Все закончилось в тот день. Мы пришли на прием по случаю дня победы. В первый и последний раз вместе. А потом она отошла на минуту и не возвращалась полчаса, и я отправился на поиски.
Она стояла напротив моего деда в министерском коридоре, смотрела ему в глаза и слушала. Дед говорил ей о невозможности, о неправильности, о моем будущем.
— Вы должны понимать, мисс Уизли…
Я видел, я знал, что она понимает его. Понимает и соглашается.
— У Скорпиуса, — вдруг перебила она, — совершенно ваши глаза, мистер Малфой.
Дед смерил ее презрительным взглядом, а она покачала головой и добавила:
— И я не хочу, чтобы однажды он посмотрел на меня так же. Я сделаю, как вы сказали.
Она повернулась к нему спиной, не дожидаясь ответа, и заметила меня. Наверное, было очевидно, что я все слышал, потому она просто прошла мимо. Шелк ее платья задел меня по ногам, но я не шелохнулся.
Я мог бы схватить ее за руку, закричать, потребовать объяснений. Не дать ей решить за нас обоих. Не позволить ей уйти.
Но я смолчал.
Я ничего не сказал деду ни тогда, ни когда-либо после. Я вернулся на тот дракклов прием и даже с кем-то танцевал. Я пережил две недели без ее записок, без встреч с ней, под сочувствующими взглядами, и даже не пытался заглушить свою боль ни виски, ни другими людьми.
Я был молодцом. Я был тем, кем она хотела. Сильным, достойным, с огромными горизонтами и какими-то там планами.
Я сорвался всего один раз и написал ей. Я должен был говорить, что люблю ее, что умираю без нее, что теперь все лишилось смысла, что только она… Но я вывел на каком-то клочке пергамента «Жду» и даже не уточнил где.
Она не могла найти меня, и это было правильно. Это было правильно до того момента, как скрипнула обшарпанная дверь старой маггловской квартиры, где мы обычно играли в покер, и Роза вошла.
— Здесь уныло, — сказала она и посмотрела на меня.
— С тобой будет лучше, — ответил я.
1) Ирина Богушевская, Здесь и вместе
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Популярное
VKontakte
WhatsApp
Telegram
Отключить рекламу