Не верь, не бойся, не проси... (гет)

— Крысеныш, все поняла? — отец встревоженно смотрел на меня в зеркало заднего вида. Известный в узких кругах, как Композитор, он явно не блистал сейчас хладнокровием. Учитывая ситуацию, в которой мы впервые в жизни оказались… Верней, не совсем впервые, но в первый раз в жизни я участвую в чем-то подобном. До этого были только тренировки, теперь же…

— Ты выскочишь, я поеду вперед на максимально возможной скорости. Пока будет идти передача данных, я не должна останавливаться. Я все поняла, — я перебралась на переднее сиденье рядом с водительским, готовясь в любой момент схватить руль, оставшийся без «оператора».

— Удачи, дочка. Встретимся на той стороне, — мрачно ухмыльнувшись, папа достал из кармана куртки пистолет и, щелкнув предохранителем, высунулся из окна, посылая назад парочку «лучей добра и счастья». Судя по тому, что до нас донесся скрежет тормозов, а потом — глухой звук удара, как минимум одна пуля попала в цель. Тем временем стрелка на спидометре установилась на двадцатку. Водительская дверь открылась и отец исчез на темной ночной дороге. Позади раздались выстрелы и готова поклясться — не все они принадлежали отцовскому «Макарову». Вдавив педаль газа до предела, я повела машину дальше по трассе.

«Загрузка 64%» — высветилось на ноутбуке, закрепленном на передней панели. Обычно люди устанавливают там DVD-проигрыватели, но отец всегда отличался оригинальностью. Отличал… ся. При мысли о том, что скорей всего придется привыкать теперь говорить о нем в прошедшем времени, меня едва не прошиб холодный пот. Не паниковать… Может быть, он выберется. Выбирался же он из других авантюр… А может, я не выберусь. Тоже вероятно, учитывая, что две из пяти машин по-прежнему несутся по дороге следом за мной.

Две из пяти… почему-то они не стреляют. Хотя нет — это как раз-таки понятно. Им нужен кто-то, кто отдаст все записи по делу и удалит локальные копии из облачных хранилищ. Поскольку отца, вероятно, нет, они хотят захватить меня. Или же отец выжил и сбежал, но… но взрослый мужчина — это не молодая девушка двадцати лет, его так просто не напугаешь. Наивные. Вы и меня так просто не напугаете. Пусть во мне нет и десятой части талантов моего отца, пусть я не служила в элитных войсках в свое время так, как он, но также, как он, я скорей сдохну, чем позволю прервать эту загрузку.

— Данилова, немедленно остановитесь и выйдите из машины! — заработал громкоговоритель.

О, а вот и виновник торжества. Сам, лично! Впрочем, неудивительно, учитывая, сколько компромата на него в тех записях, что сейчас сливаются в сеть. От содержания подпольных борделей и до детской порнографии. Разносторонний, мать его, хомо сапиенс. А ведь приличный человек — мэр города, благотворительностью занимается… А на деле оказалась такая тьма дерьма, стоило копнуть глубже…

Снова что-то кричат в мегафон. О том, что дороги будут перекрыты, что я не смогу сбежать и… Может быть, и не нужно мне сбегать. Главное — отправить данные в сеть. Там их подцепят коллеги отца, а потом… Потом… Потом мир будет хоть немного, но лучше. Пусть даже я этого не увижу, но он станет таковым с моей помощью.

Загрузка 99%. Быстрей пошла. Это хорошо. Остался только один процент. Только один. Сраный. Процент. И именно на передаче этого одного последнего процента передо мной из ниоткуда вылетела на дорогу фура. Там же не было перекрестка, там открытая местность, как она вообще…

Это были последние мысли, которые промелькнули в моей голове в то время, как руки выкрутили руль, стремясь избежать столкновения отцовской «хонды» с исполинской громадиной.

Не смогла. Звук удара, искры перед глазами, а потом, словно со стороны я вижу свое тело, безвольно лежащее лицом вниз на руле. На экране ноутбука высвечивается информация о том, что передача данных завершена. Гордись мной, отец. Информация отправлена. Я справилась. Крысеныш тебя не подвел. Наверное…

На плечо опустилась чья-то рука. Скосив глаза, я обнаружила, что это и не рука вовсе, а фрагмент скелета. Наверное, мне следовало закричать, но я почему-то не испугалась.

— Все? — тихо спросила я, все еще улыбаясь. Все еще ощущая отголоски тех, живых эмоций.

— Не все, — глухо доносится из-под капюшона, после чего раздается резкий толчок в спину. Вот тут уж, когда я полетела куда-то вниз, стало действительно страшновато. Совсем чуть-чуть, ага…

А потом перед глазами, как говорилось в старинных сказках, начала проноситься вся моя жизнь. Хотя, что там той жизни было-то? Двадцать лет, школа, училище да обычные для девочки моего времени хобби вроде гулек с мальчиками, походов по магазинам да компьютерных игрушек.

«Ой ли, девочка моя?»

Голос был ехидным и похож на мой собственный. Разносился словно бы отовсюду. Правда, не на мой, а скорей уж — на голос отца. Отец… Да, вот, пожалуй, что было необычного в моей жизни, так это мой отец. «Киберпреступник с замашками Робин-Гуда» — именно так называли его в среде охотников за такими, как мы. Ну да, он потихоньку и как-то незаметно втянул в это дело меня. Само собой, что девушке в кофточке с глубоким вырезом и короткой юбке проще отвлечь внимание охранников и прилепить на неприметное место прослушку… Или, например, «ошибиться кабинетом» и слить информацию с чьего-нибудь рабочего компа… У меня не было и десятой части навыков моего отца, но был тщательно собранный образ голубоглазой глупой блондинки и неплохие, надо признать, актерские данные. В сочетании с базовыми компьютерными познаниями из меня получилась вполне неплохая поддержка, по словам отца.

Тандем из Композитора и Крысеныша успел натворить дел на территории страны и даже пару раз засветиться за ее пределами. Ну, я имею в виду те дела, где наше участие было хотя бы косвенно доказано, но не нашлось достаточно улик, чтобы «закрыть» кого-то или хотя бы установить наши личности.

Чем только не доводилось заниматься. В основном, конечно, корпоративным шпионажем. Как же без этого в наше время? Правда, это больше по части отца. Я больше специализировалась по сбору компромата на неверных мужей, иногда даже центром данного компромата и являясь в итоге. А почему «Робин Гудом» папу шутя прозвали? Ну, однажды мы обнаружили, причем абсолютно случайно, шайку относительно профессиональных киднепперов. Стукнули, куда следует, и куда не следует — тоже. Так скажем, когда по центральному городскому каналу вдруг начинает вместо обычного новостного сюжета идти информация о делах синдиката — даже тем, что их до этого «покрывал», приходилось шевелиться и что-то делать, дабы свои шкуры спасти. Потом была якобы фирма, которая вербовала девчонок для работы горничными и официантками в отелях за границей, а в итоге продавала их, как живой товар, в сексуальное рабство. Ну, это были два самых громких дела. То, во время которого мы оба погибли, было третьим. И мы с ним справились, пусть и результатов своей работы не увидим.

Отец говорил, что мир можно и нужно сделать лучше. Несмотря на свое киберкриминальное, как он сам говорил, прошлое и настоящее, Георгий Данилов все-таки обладал каким-никаким моральным кодексом. Под запретом, по его мнению, должны быть любые вещи, включающиеся в себя элемент принуждения. То есть, если человек добровольно решает зарабатывать деньги эскорт-услугами — флаг ему в руки, попутный ветер в спину. Но вот то же самое, но под принуждением — за это не грех и на тот свет отправить.

А вот на контрабанду, добровольную проституцию, промышленный шпионаж и прочие вещи, которые в целом не несут вреда человеческой жизни, отец смотрел сквозь пальцы.

Но это единственная необычная сторона нашей жизни. Была.

«Любишь ты отца, девочка», — снова голос, похожий на мой собственный. Потом словно выбивают воздух из легких, свет гаснет и до меня доносятся только чьи-то крики. Кто-то, кто зовет меня по имени…

* * *

Открыв глаза, я глубоко вздохнула и почесала нос. Это был уже безусловный рефлекс спросонья. Сразу же с недоумением уставилась на свою руку. Крохотные пальцы с подстриженными ногтями. Как попало подстриженными, причем — если мне подстригал ногти мастер маникюра, то здесь явно работали чьи-то зубы. Но ногти, хоть и были какими-то маленькими и криво обгрызенными, все-таки были чистыми. Это практически радовало. За исключением лишь того обстоятельства, что…

«А-а-а-а-а-а-а!!!»

Это было мысленно. Потому что рука не моя. И потому что… Проведя рукой по груди, верней, по ее отсутствию, я поняла, что тело как бы тоже не мое. Не знаю, почему, но вместо слез или крика с губ сорвался тихий и какой-то истеричный смешок. Открыв глаза, я села и огляделась. Я… В незнакомом месте. Вытащив из-по одеяла ноги, я обнаружила, что и они стали уже и короче. Еще раз общупав свое тело и поозиравшись в поисках зеркала, так его, впрочем, и не найдя, я обхватила голову руками, запустив пальцы в копну светлых длинных волос. Слишком длинных — я никогда не отращивала косу до талии, предпочитая аккуратно подстригать волосы на уровне плеч. И красиво, и аккуратно, и возиться с прической не надо… О чем я только думаю? Это же капец… Капец…

Орать? А смысл… В принципе, можно было бы поорать, но не факт, что от моего ора произойдет что-то хорошее.

— Кристина! — в дверь раздался требовательный стук. — Кристина, это я. Можно войти?

Голос был мужским и до боли похожим на отцовский. Правда — отцу было несвойственно это странное виноватое блеянье. Человек за дверью не уверен в себе, боится разговора со мной и, вдобавок…

— Нет, — резко произнесла я. После чего пристально посмотрела на свою детскую руку. Отпечаток мужской ладони был слишком отчетливым. Как только я не заметила сразу… Наверное, все дело в том, что у меня все детство были такие же следы от рук отца — во время тренировок он мог иногда не рассчитать силу и схватить за руку слишком крепко, в результате чего я обзаводилась парочкой синяков. Но этот синяк — явно не результат тренировки. Иначе почему голос мужчины звучит так виновато?

— Кристина… — выдохнули из-за двери.

— Не стоит стоять под моей дверью — я все равно не открою, потому что хочу побыть одна.

Сформулировать фразу таким образом, чтобы избежать употребления «ты» и «вы» было очень, очень сложно. Но мне это удалось. Благо, что и мое тело, и говорящий за дверью человек владели русским языком. Русским?!

Про себя проговорив фразу, которую только что произнесла тому мужчине, я ничего не поняла и в который раз схватилась за голову, путая пальцами белесые свалявшиеся пряди. Блин, расческу бы найти…

Снова прорвался наружу истеричный смешок. Да уж, кто о чем, а наша бабка о пенсии, а Крысеныш — о расческе. Ну а что поделать, если я по жизни привыкла поддерживать опрятный внешний вид по возможности и сейчас тут ловлю конгитивный диссонанс даже не столько от детского тела и незнакомого места, сколько… Стоп. Тело.

Поскольку неизвестный ушел, изучением, собственно, тела, я и занялась во всех подробностях. И пришла к неутешительному выводу: тело — мое. Правда, лет эдак на двенадцать-четырнадцать младше. Сколько мне тут — лет семь, надо полагать… Ой-ой-ой-ой, господи, пожалуйста, если ты есть — верни меня обра…

В этот момент в памяти всплыл кадр наблюдения сверху за собственным, надо полагать, мертвым телом. А нет, нет, господи, не надо. Меня, пожалуй, все устраивает. Хотя надо еще понять, есть ли это «господи» на самом деле, поскольку происходящее со мной абсолютно не вписывалось ни в какие известные религиозные концепции. Ад, рай, чистилище? Не похоже. Какой-нибудь отстойник для души, которую потом на следующее воплощение кидают? Тоже не похоже — желание поесть у меня вполне материальное, да и… Наверное, окажись я в каком-нибудь нефизическом мире, то поняла бы, что вокруг меня что-то не так. А сейчас… Сейчас все нормально. Если только не считать, что я… Да… Как-то встряла я. Один плюс — в этом теле я откликаюсь на привычную Кристину, так что переучиваться не придется. Кристину… Блин, как бы незаметно и не вызывая никаких подозрений, узнать свою фамилию? А заодно…

Сейчас я поняла, что ЕЩЕ меня удивило — нигде в комнате не было розетки или завалящего ночника. Света не было тоже — только тот, что из окна, но должна же быть хотя бы лампочка в потолке, м? Рядом с кроватью на столике стояла… Ой, мать моя женщина, ну за что?! За что!!!

Керосиновую лампу мне один раз показал отец в интернете. Как веский аргумент «не забудь заплатить за свет, а то будем сидеть, как лохи, вот с такими раритетами». Подняв юбку, я нагнулась и с тихим стоном рухнула обратно на постель. Таки да — теперь понятно, что у меня за штаны под юбкой надеты. Это, мать их за ногу, трусы. И это не двадцать первый век, детка! Забудь о гендерном равенстве, центральном отоплении и водоснабжении, метрополитене, дезодоранте и мягких прокладках с крылышками.

Я снова заржала. Да… Кому что, а мне сразу прокладки с крылышками вспомнились… Пффф… Собственные мысли показались настолько странными, что я расхохоталась в голос. Но шепотом, памятуя о том, что «папа где-то рядом». Условно я все-таки решила считать голос из-за двери папой, поскольку… Ну, может быть, дядя. Или отчим. Черт. Мне срочно надо понять, что именно происходит!

Вскочив с кровати, я кинулась к единственному в комнате кособокому шкафу, который стоял у самой двери. Комната была настолько крохотной, что кроме шкафа и кровати туда бы просто ничего не поместилось. Правда, окно здесь красивое. Большое, практически во всю стену и… И грязное такое, мамма-мия! Будь здесь папа и будь это действительно моя комната, я бы уже таких получила…

Папа… В углах глаз скопилась странная влага. Не буду плакать. Не. Буду.

«Будешь», — ехидно сообщил внутренний голос. Потому что… Потому что просто не могу не заплакать, вспомнив полностью все, что произошло тогда на дороге. Может быть, он остался жив? Ведь может же быть такое? Или он также, как и я, попал сюда…

— Кристина, доченька, ну умоляю, поговори со мной! Я тебе клянусь, что больше никогда…

— Ты мне не отец! — это я рявкнула прежде, чем сообразила, что именно и кому говорю. Просто воспоминания о том, другом человеке, наложились на впечатления об этом, которые даже через дверь почему-то были весьма негативными.

Ну же, чудо-шкафчик, давай! Открыв ящики, я принялась рыться в них, стремясь найти хоть что-то, что поможет прояснить ситуацию. Почему на руках Кристины синяки? За что просит прощения этот человек за дверью? И… И кто вообще она такая, эта маленькая Кристина, чье тело напоминает мое собственное? Почему-то в ее комнате не было зеркала… Не было дневника, рисунков — вообще ничего, что могло бы хоть как-то прояснить происходящее. Вот черт, вот… Вот же ж блин, вот не везет-то!

Из-за двери доносились сдавленные всхлипы. И странный стук, будто кто-то… Да, бьется головой об стены и пол. Решив составить компанию неизвестному со своей стороны, я перевела взгляд на пол и поняла — нет. Даже если я буду подыхать, то постараюсь повиснуть в воздухе, лишь бы не ложиться в этот слой грязи.

Ладно… Ладно! Что именно мне делать в итоге? Я ничего не знаю, кроме имени «Кристина», так? Еще я знаю, что там, за дверью, мой отец, который на фразу «ты мне не отец» среагировал так, будто в чем-то передо мной серьезно виноват, а не услышал очередную ругань из уст невоспитанного ребенка. Вывод… Давай, думай, голова, думай!

Я же не могу просидеть здесь всю оставшуюся жизнь, верно? Ладно, что остается… Сказать мужику «так и так, я на самом деле не ваша Кристина, а вот такая вот женщина, которая…». Нет. Однозначно нет — меня просто сдадут в дурку. И будут абсолютно правы. Что тогда…

«Дурка». Почему-то при упоминании медицинского учреждения в голове немного прояснилось и выработался четкий план действий. В дурку я не хотела, конечно, но объяснить частично отсутствующую память, например, травмой головы, можно запросто. Вот только один маленький нюанс — сейчас, по мнению мужика за дверью, со мной все в порядке. Вывод… Давай, думай… Разыгрывать что-то прямо сейчас? А если это не потребуется и я просто себе все усложню?

Хорошо, значит, делаем так. Сейчас я выхожу к нему, разговариваю, веду себя как нормальный семилетний ребенок, исподволь вытягиваю как можно больше информации. Если вдруг что-то идет не так, то правильно падать и набивать шишки я умела всегда, а уж потерю сознания разыграть — это вообще раз плюнуть. А потом «а кто я? А кто вы?» и так далее.

Выйдя из комнаты, я едва не споткнулась о мужское тело, лежащее поперек коридора. Тело подняло голову и, смачно дохнув на меня перегаром, принялось гундосить что-то вроде «прости, я не хотел». А я… меня словно парализовало. От… Злости? Ярости? Я не знаю. Я с детства не терплю таких ситуаций. Не терплю, когда ко мне прискребываются «слегка подшофе» тела на улицах, не терплю пьяных людей в доме. Под пьяным я имею в виду то состояние, когда человек уже находится не в адекватном состоянии и не контролирует себя. Такие люди перестают быть собой, они могут вытворить вещи, которые для них характерны… Взгляд снова упал на руки маленькой Кристины — под кофтой были синяки от чьей-то хватки и они очень сильно болели.

— Не подходи! — крикнула я, как только «тело» сделало попытку подняться на ноги и сделать шаг по направлению ко мне. — Не подходи, я сказала!!! — схватив с ближайшего стола металлический ковшик, в котором еще плескалась холодная вода, я ливанула эту самую воду на мужчину, а сама приготовилась использовать подвернувшуюся посудину, как оружие. Если я со всей силы опущу ее на темечко «папочке», то возможно — смогу вырубить. Если нет, то плохи мои дела. Если бы я сразу поняла, что он работает «на старых дрожжах», то черта с два бы рискнула выйти наружу.

Пьяные люди теряют человеческий облик. Пьяные люди — это больше не наши родные и близкие. Это какие-то животные, которые следуют на поводу у собственных инстинктов и желаний, которые подкидывает им затуманенный алкоголем мозг. Именно по пьяни совершается большая часть бытовых преступлений. Вот так выпил с человеком, расслабились, а он взял — и зарезал лучшего друга, потому что что-то там ему не понравилось. Или взял папаша — и избил, а то и изнасиловал родную дочь. Мысли об изнасиловании навели меня на совсем нерадостные мысли, но успокоило отсутствие часто описываемой боли внизу живота, которая должна была бы быть, если бы «тело» дочь не просто избило. Все-таки, какие-то остатки человеческого существа в мужике еще присутствовали, раз он Кристину просто побил или… Или пытался что-то сделать, но она убежала? Правды я не узнаю, тем более, что…

В этот момент тело напротив меня неожиданно опрокинулось на спину и забилось в странной судороге. Как черт от святой воды, — хмыкнул внутренний голос, вовремя нашедший прямо-таки подходящее сравнение. Воспользовавшись ситуацией, я проскочила было мимо, но тело в попытке то ли позвать на помощь, то ли просто схватить пробегающую мимо «цель», схватило меня за ногу. Я дернулась и в итоге мы с «папой» вдвоем покатились по лестнице.

Дико закричав, ведь крик теперь, кажется, был единственным моим оружием психического воздействия (ковшик вылетел из рук в процессе падения), я принялась вырываться из рук обхватившего меня человека, который…

— Да не дергайся ты, ребенок…

Который во время нашего падения вниз умудрился подставить свои руки таким образом, чтобы я приземлилась головой и спиной на них, а не на последние ступеньки.

Мужчина поднял на меня голову. Вместо мутных пьяных зенок давешнего алкоголика на меня смотрели родные светло-карие глаза. Смотрели несколько ошарашенно, исподтишка он оглядывался по сторонам, словно в попытках оценить окружающую обстановку, в которой оказался. Осторожно отпустив меня на пол, он, мигом оценив обстановку, приземлился на корточки.

— Не ушиблась? — на лице проявилась дружелюбная улыбка. Словно картонная, ненастоящая, потому что ему явно было не до смеха.

— Нет, — я качнула головой. На мгновение мелькнула мысль, что… Что я могу ошибиться. Что я очень хочу, чтобы он был здесь и поэтому вижу его в человеке, которого уже успела возненавидеть.

— Хорошо, тогда давай… Давай поиграем с тобой в одну игру, хорошо?

— Пап… — тихо протянула я.

Мужчина нахмурился, потом его лицо тут же снова разгладилось в притворной улыбке.

— Да, доченька?

Доченька… Да кого ты обманываешь! Ты ведь так меня от души никогда не называл! Ну, хотя да, логично, что ребенок семи лет от роду, незнакомый с Георгием Даниловым лично, примет сие обращение как данность и не разглядит подвоха.

— Я передала данные, пап, — тихо произнесла я. — Правда, в «Хонду» фура врезалась, верней, я на «Хонде» в фуру и… вот…

— Крысеныш… — одними губами пробормотал он. Поморщился, потер руками виски. Дыхнул в руку, снова поморщился.

— Рассольчику поискать? — тихо уточнила я.

— Генуборочку сделать, голову вымыть, бельишко освежить, — на автомате произнес он, вставая и снова оглядываясь. Кажется, успел заметить те странности, которые подметила и я. — А заодно и попытаться понять, где и как мы оказались. Впрочем, нет… «Как» — не надо. Хотя бы «где». Можешь начать с кухни. Выполняй, — уже привычным твердым тоном произнес он, через голову стаскивая со своего тела рубашку. — Так, ну этим я даже пол мыть не буду… Пойду поищу тряпку нормальную, хоть приведем срач здешний в порядок…

Ну, я и отправилась… Убираться. Уборка успокаивает… Наверное. Правда, с замком пришлось повозиться — как выяснилось опытным путем, водопровод был во дворе и имел вид колодца обыкновенного. А для того, чтобы попасть во двор, надо было отодвинуть тугую щеколду.

Двор был общим — по крайней мере, за окном было еще три или четыре таких же покосившихся хибарки, как «наша». Именно поэтому я не рискнула идти в той одежде, что была на мне. Поднявшись в Кристинину комнату, я открыла шкаф и уставилась на висящие там тряпки, которые и одеждой-то нельзя было назвать. Мда… ну, если учитывать, что папаша тут на регулярной основе закладывал за воротник — понятно, почему у ребенка такие обноски вместо одежды.

Вот куда бы я ни попала — а наверняка здесь барахло дешевле, чем шмотки из «детского мира» в моем времени. На крайняк — папаша мог бы научиться шить. Ну а что — мой же научился, когда мне на карнавал в младшей школе красивый костюм захотелось… Впрочем, у здешнего мужика с непонятно какими паспортными данными явно были совершенно другие взгляды на воспитание ребенка. Подобрав более-менее подходящий для выхода на улицу прикид, я прихватила небольшую кастрюлю и отправилась к колодцу. Семь заходов — и у меня есть два ведра воды. Впрочем, судя по бардаку в этой хате — мне придется повторить процедуру набора как минимум еще раз десять. Блин, да тут впору взять всю эту конуру собачью и окунуть куда-нибудь хорошенько…

Я в который раз прошелся по небольшому кабинету и зло выдохнул. Не сказать, чтобы был непривычен к приключениям, но… Но не к таким. Крысеныш суетилась внизу, возясь с замком и таская воду, а я тем временем лихорадочно искал документы, попутно наводя в чертовом кабинете хоть какое-то подобие порядка. Пыль и паутину со стен — в мусор. Пол — вымыть. Со стола пыль — смести. Засохшая чернильница — в мусор… Стоп-стоп-стоп, емкости со свежими чернилами я не вижу, так что пусть постоит пока — посмотрим, вдруг срочно понадобится, так хоть водой разведу и напишу как-нибудь…

Вспомнив, что чернилами писать не умею, я все-таки запнул злосчастную чернильницу в мусорное ведро, роль которого выполнил бумажный пакет. Судя по той одежде, в которую была одета Крыська — мы явно не в двадцать первом веке. Хотя… Разве что это какая-то секта. Ну, из новомодных появившихся борцов за единение с природой и отречение от цивилизации. Если это так — то мне надо хватать дочь в охапку и, помня о том, что теперь она мне не помощник — сваливать поближе к обиталищу нормальных людей. Только надо найти документы. Документы, документы, ну где же вы…

Обыск кабинета ничего не дал. Остаток дня я провел за отдраиванием гостиной и «своей» комнаты. Малая возилась в кухне и своей комнате, с коридором я решил разобраться сам и попозже. Каких-либо моющих средств не нашлось, так что пришлось использовать соль, из-за чего на полу остались белые разводы. Неважно. По крайней мере, теперь тут можно жить.

Временно. В этой хибаре я не останусь, потому что если это реально какой-нибудь восемнадцатый век, то зимой здесь придется, мягко говоря, несладко. А у меня теперь на шее ребенок. Черт, как будто в прошлое вернулся на пятнадцать лет назад. Вспомнив, как оказался практически на улице с мелкой на руках, я чуть улыбнулся и тут же тряхнул головой. Нет, вот уж сравнивать меня и этого мужика я не буду сто пудов. У меня ребенок всегда был одет, обут, накормлен и вымыт. И насрать, что воду приходилось таскать из такого же колодца как тот, с которым возится малая, что денег на жратву для себя мне порой не хватало, что приходилось пахать на трех работах, чтобы хоть как-то прокормиться и что в итоге я свалился, чуть не оставив малую сиротой в возрасте восьми лет.

Главное, что я ее воспитал. По своему образу и подобию, куда уж без этого, но по крайней мере — приспособленным к этой жизни человеком. Приспособленным… Мда. Если тут действительно восемнадцатый век, то ни о какой старой работе речи идти не может. Впрочем… Руки у меня из плеч росли всегда, а хорошие строители нужны были во все времена. Не сказать, чтобы я был прямо-таки асом, но пристроиться чернорабочим, чтобы прокормить семью, можно даже в этом времени. А там, глядишь, лет через пять и Крысеныш подрастет. В той, нашей жизни, малый возраст не помешал ей уже в двенадцатилетнем возрасте подрабатывать рукоделием и всякой мелочевкой вроде написания контрольных одноклассникам. Правда, на контрольных ее накрыли и мне пришлось перевести ее в другую школу, хотя вины за собой дочь не признала, да и я за ней, кстати говоря, тоже. Если человек не хочет делать свою работу сам, то он ищет того, кто сделает его за нее. И почему-то на элементарное списывание и простое выполнение работы за других без вознаграждения преподы в их школе глаза закрывали, а как только была выставлена четкая такса с гарантированным положительным результатом работы — так сразу из Крысеныша врага народа сделали.

Думаю… не о том думаю. Документы. Документы. Ну не в толчке же они, правда? Я все еще наивно считаю, что НЕЛЬЗЯ допиться до такого состояния, чтобы непонятно куда засунуть самое важное.

— Нашла! — из кухни донесся голос девчушки. Судя по степени радости в голосе — ей попались документы.

— Что тут у тебя? — бегом преодолев злополучную лестницу, я оказался внизу. Что же, навыки Крысеныша остались при ней — засранная доселе кухня если не сияла чистотой, то была теперь пригодна для жилья и приготовления еды. Кажется, живем. Кхм, а ведь мы действительно живем, хотя ни я, ни Крыска, по идее, выжить не должны были.

«Живем и жрем», — поправил внутренний голос, когда на столе появилась какая-то каша. Постная, даже без растительного масла в качестве заправки, но все-таки еда. Уточнив у Крысы, что каши этой у нас еще мешок килограмм на семь, то есть с голоду в ближайшее время не сдохнем, я принялся есть, параллельно изучая документы. Согласно сим бумаженциям, меня звали Густав Дайе, я должен какому-то незнакомому человеку триста франков и, вдобавок, кажется, я нехило так употребляю. Настолько нехило, что…

Взгляд снова зацепился за Крысу. То есть, я понимаю, что в этом странном маленьком теле каким-то образом находится моя Крыса, но образ сидящей напротив девочки как-то абсолютно не вяжется с выдрессированной наследницей. Вместо развитого физически и умственно человека, который в семь лет уже имел представление о том, что такое бицепс и как влияет его наличие на силу удара какому-нибудь обидчику в челюсть, сейчас напротив меня тощая и явно недокормленная девочка. От моей остались только глаза — светло-голубые, по которым не прочитаешь никаких эмоций. Уж даже не знаю, в кого ей такие достались. Нет — то, что она моя, это без вариантов — ДНК-тест в свое время все подтвердил, но вроде не припомню ни в моей, не в той шалавы родне кого-то с таким взглядом. Зыркнет — и ты, по ситуации, либо в штабель складываешься у длинных стройных ножек, либо наполняешь памперс. Моя школа, что уж там говорить…

Доев (за едой не болтать — к этому я приучил ее еще в три года), я принялся рассказывать ей сводку по ситуации. С учетом того, что та меня слушала, ни разу не перебивая — вдобавок к физически абсолютно дохлому телу прилагается разум моей мелкой.

Из документов мне удалось выяснить свое имя, наше местоположение, дату своего рождения, текущий год и возраст. Не так уж много, но и приятного в итоге вышло мало.

— Значит теперь слушай расклад. Здесь еще нет ни равноправия, ни женской самостоятельности, ни защиты прав представителей твоего пола. Случись что — и виноватой выставят тебя. Ну, сама спровоцировала и все такое. Поэтому от меня ни на шаг и чтобы занялась прокачкой вот этого вот… — я неопределенно махнул рукой на тощее тело задохлика.

Крыса кивнула. Она вообще неразговорчивая. По крайней мере, со мной и о деле. Сам воспитал. Меньше всего люблю чужую болтовню. Если что-то по делу высказать или реальная какая-то помощь с моей стороны нужна — это всегда пожалуйста. А вот так сидеть и говорить я никогда не умел. Объяснить, что нужно, можно, а что нельзя — это да, но для общения товарищей Крысе всегда приходилось искать на стороне. В отличие от меня, у нее с этим проблем не было.

В тот момент, когда я хотел спросить у нее, есть ли вопросы, а заодно поделиться планами на жизнь, в дом ворвались трое. Удар — дверь сносится с петель. Три секунды — и все трое уже в кухне. Мы с Крысой успели вскочить на ноги и дочь, правильно оценив ситуацию, кинулась к дальней стене за моей спиной. Неизвестные оценкой ситуации не занимались — они просто кинулись на меня с ножами. По счастью, к этому тощему и пропитанному алкогольными парами телу в комплекте шли мои рефлексы. То, что одних рефлексов будет недостаточно, я понял, когда, оглушив одного противника, хотел взяться за двух остальных. Щелчок взводимого курка, пусть и такого древнего, я не спутал бы ни с чем. Резко обернувшись, я обнаружил, что один из мужиков удерживает Крысеныша, в то время как второй направил на мою дочь пистолет.

— Густав, нехорошо поступаешь. Долги надо возвращать.

Вот, черт… Долговая расписка, которую обнаружили мы с Крысой. Вот угораздило же нас попасть в такую проблемную, что называется, семью. Сам я никогда не прибегал к услугам ростовщиков и не очень понимал, что именно сейчас делать. То есть, по идее — надо было отдать все деньги до копейки, чтобы избежать преследования. С другой стороны — где я эти деньги возьму вот прямо сейчас, если меня перекинуло в тело алкаша в какую-то хибару, где не то что денег — еды нормальной не водится? Единственный верный способ выбраться, который я видел сейчас — оглушить этих троих, инсценировать собственную смерть и, прихватив Крысу, сбежать куда-нибудь подальше, где и начать новую жизнь честного и ни грамма в рот не берущего человека. Все усложнялось поступком урода с пистолетом. Троицу придется убивать.

Взгляд глаза в глаза Крысе. Перенаправляю этот взгляд на пистолет, который находится за поясом удерживающего ее урода как раз рядом с ее рукой. Будем надеяться, что он заряжен. Если даже нет — девчонке хватит ума врезать врагу между ног, уж этот удар я ей первым делом поставил, как самый действенный и не требующий большого количества физических сил.

Та опускает глаза вниз. Поняла. Все происходит за одно мгновение — я встаю между человеком с пистолетом и тем, кто удерживает девчонку. Рывком бросаюсь вперед, уже предвкушая огнестрельное ранение в случае неудачи. Но мне везет — похоже, от Густава Дайе никто не ожидал столь неожиданно появившейся прыти, поэтому пистолет был выбит до того, как прозвучал выстрел. Свернуть человеку шею не так-то сложно, как может показаться на первый взгляд кому-то, далекому от рукопашного боя. Уже когда чужое безжизненное тело падает на землю, из-за спины доносится крик:

— Не убивай меня! Девочка, пожалей…

Я оборачиваюсь к тому моменту, как «девочка» хладнокровно жмет на «собачку».

— А ты меня? — чуть улыбнувшись, спрашивает она у трупа с развороченным месивом вместо лица. После этого поворачивается ко мне и протягивает пистолет дулом вниз.

Принимаю оружие и, осторожно поставив на предохранитель, снимаю с трупа кобуру. Пропажу одного пистолета, будем надеяться, не заметят. Да и кто тут на пепелище будет что-нибудь искать?

— Может, они исполнители, а главный еще не… — начинает Крыса.

Я киваю. Мысли малой идут в правильном направлении. Может случиться так, что по душу Густава Дайе пришли исполнители. Хотя… Триста франков — это сколько примерно? То есть, в наше время это где-то две с половиной-три тысячи рублей, на эту сумму разве что жратвы нормальной на неделю купишь, а вот что значит эта сумма в данном времени? Ответить на этот вопрос мои собственные знания истории, увы, не могли. Крысу спросить, что ли?

— Банкноты идут от пятидесяти и до пяти тысяч франков. Триста франков… ну, это зарплата обычного человека за три-шесть месяцев в этот период, смотря какая должность и регион.

Кхм. Похоже, у меня появилась своя ходячая энциклопедия. Крыса всегда была девочкой разносторонне развитой — любила и книжки почитать, и фильмы посмотреть самые разные. А я… Я, если честно, не возражал. Когда-то решил, что у моей дочери будет все, чего не было у меня — вот и сдерживал свое обещание, как умел. С учетом того, что большая часть ее увлечений предполагала самообразование — сложностей не возникало в принципе. Разве что английский на курсах изучала, ну да это… Стойте! Иностранные языки!!! Швеция — это… шведский, наверное? Может быть — английский или французский, или какие там еще были в это время более-менее универсальными. Так какого х… Так, я не буду материться при ребенке. Но это очень странно. Сам я только английский и знал. Крис ввиду наших частых переездов могла сносно объясниться на итальянском, немецком, французском и португальском. Верней, она могла назвать на этих языках свои паспортные данные, ответить на простейшие вопросы, спросить у кого-нибудь дорогу и заказать по телефону пиццу. Специально этому ее никто не учил, но когда хотя бы пару месяцев живешь в другой стране, то словарным запасом в несколько сотен слов обзаведешься. Но вот так, чтобы свободно говорить на шведском — этого у нее не было.

— Пап, у меня плохие новости, — пока я искал керосин по всему дому, предаваясь размышлениям о неожиданно возникшем знании незнакомого языка, Кристина успела переодеться в другую одежду, чтобы точно никто на ней кровь не обнаружил, даже если она и была.

— Выкладывай.

— Тридцать четыре на двадцать восемь? — вопросом на вопрос ответила мне она.

Проводя в уме все нужные вычисления, я понял, что она имела в виду.

— У тебя тоже мозги послабей стали? — судя по тому, как она прикусила губу, этот вопрос ее беспокоил.

Ну да, а кого он еще не беспокоил бы? Я — программист. Верней, с учетом той деятельности, которой довелось заниматься последние несколько лет, я — хакер. Пусть даже тут не было еще компьютерной эры, не было места мне с моей… кхм… деятельностью, но хорошо развитые мозги были залогом нормального существования в любом времени, как мне кажется, если это не совсем уж первобытно-общинный строй. И вот — употребление моим аватаром большого количества алкоголя привело к тому, что его мозг, мягко говоря, далек от идеального. Да и тело… Стоит только вспомнить, что я успел обезвредить только одного противника прежде, чем оставшиеся сообразили, что к чему. Крысе повезло больше — она маленькая, а значит — за несколько лет сможет развиться до нужного уровня. Ей даже больше повезло — сейчас выглядит она, как семилетка, но багаж знаний и образ мышления никуда не делись, что дает ей более выигрышную позицию. Я же… Я, кажется, в заднице. Со своим предыдущим телом я мог как заняться какой-нибудь физической работой при совсем уж нужде, так и пролезть куда-нибудь на интеллектуальную деятельность. Но с нынешним телом… Да уж, мне достался, как там в Крыськиных играх говорилось, хардкор. Ничего, выживем.

— Ты — вырастешь, я — выкручусь, не первый раз в дерьме, — успокоил я ее одной фразой. После чего продемонстрировал ей найденную бутылку керосина. — Бери деньги… А, да, у нас же нет денег. Тогда бери…

— Я вот это нашла, — девочка мне продемонстрировала футляр со скрипкой. — Хорошая штука, жалко жечь. Заберем с собой, а? Если не пригодится, то можем продать потом.

Я согласно кивнул. Судя по всему, кроме скрипки, брать нам нечего. Одежды у Густава было только два комплекта, да и у Крысы, судя по всему, столько же. И одежды настолько говенной, что надо будет разжиться при случае чем-нибудь по… Стоп. Взгляд тут же зацепился за трупы. На том, в которого выстрелила Кристина, конечно, кровища, а вот двое других одеты не так уж плохо, а значит — подходящая одежда на меня уже есть. Пока раздевал одного жмурика, обнаружил на его поясе кошелек. Решив проверить остальных понял, как едва не лоханулся. Оправдал себя украдкой скудостью разума аватара. В сумме у нас набежало пятьдесят франков. Да, это были не деньги, но их могло хватить, чтобы убраться из этой деревеньки и прожить первое время. Работу я найду быстро, так что не пропадем.

— Не пропадем, — повторил я уже Крысе полчаса спустя, глядя с пригорка на мечущееся в отдалении пламя. Поправил скрипку за спиной, взял за руку белобрысую девчушку и двинулся в южном направлении. Наш путь лежал в Стокгольм. А дальше… Вообще-то хорошо бы убраться куда-нибудь, где потеплей и уж точно никто меня не узнает… Впрочем, меня и так не узнают уже через пару месяцев. Сложно ведь опознать в нормальном здоровом мужике грязного задохлика-алкаша, верно?

Добравшись до Стокгольма, я занялся претворением своих наполеоновских планов в жизнь. С учетом того, что по жизни я приучился не только строить планы, но и прилагать массу усилий для их выполнения, уже через полгода мои дела пошли в гору.

Вот именно тогда я и вспомнил добрым словом годы работы на стройке и того чертова прораба, который драл меня за ошибки, как сидорову козу, при этом не уставая пояснять, почему я дебил и для чего на самом деле нужно то или иное действие. Все дело в том, что дебилы здесь были если не все, то очень многие. И строительство домов было едва ли не уровне создания глиняных мазанок из говна и палок. Конечно, можно сколько угодно восторгаться соборами и культурными памятниками из этого времени, но ни в коем случае не стоит думать, что так строили повсюду для простых людей. И вполне понятно, почему: трудозатраты были такими, что стоимость строительства порой просто не окупалась. Вот и перебивались местные какими-то хибарами. Вспомнив все полученные практические навыки и теоретическую базу, я в итоге засучил повыше рукава, нашел себе в команду нормальных ребят и, подключив Крысу к выполнению расчетных работ и составлению разной бухгалтерской документации (ну, раз она осталась почти при своих мозгах, то должна от нее польза какая-то быть), взялся за дело. Итоги работы в конечном итоге меня удовлетворили — за последующие два года мы кочевали из города в город и даже — из страны в страну. Таким незамысловатым образом нас в итоге занесло в Перрос-Гиррек. Франция, море… Что может быть лучше моря? Крыса, впрочем, со мной не согласна — один раз попутешествовав со мной на пароме и познав на себе все прелести морской болезни, которая, как оказалось, входила в «базовую комплектацию» этого тела, любые водоемы она разлюбила надолго. Именно по этой причине мы оказались в итоге по разные стороны Ла-Манша.

— Неплохо было бы еще сделать здесь вот балкон и спроектировать оранжерею, — подала голос мадам Валериус, до этого стоящая за спиной мужа.

Средних лет темноволосый подрядчик деловито принялся уточнять форму и размеры, а также другие важные характеристики. После чего начал говорить о других вещах, обсуждение которых могло пройти и без нее. Уж муж-то лучше решит вопросы о дренажной системе… В разговор мужа с подрядчиком она не встревала, подавая голос только когда заходила речь об оранжерее и балконе — тех вещах, которые проектировались и должны быть созданы именно для нее самой.

Чуть поодаль находилась группа из нескольких рабочих, которыми командовал Густав Дайе — именно с ним разговаривал сейчас профессор. Внешний вид и этого человека, и других рабочих, абсолютно не вязался со всеми представлениями мадам Валериус о строителях.

Начать с того, что от группы не тянуло перегаром. Как ни принюхивалась мадам — характерного для рабочего контингента запашка она уловить не могла. Во-вторых — несмотря на то, что одежда этих людей была изъедена пятнами от цемента, красок, лаков и прочих субстанций, использующихся в строительстве, сами они были довольно-таки чистыми. Уже привыкнув к виду засаленных макушек других представителей этого класса, мадам Валериус не могла не отметить с удивлением странную опрятность этой группы — максимально возможную для людей этой профессии.

В третьих, рядом с этими мужчинами, чуть поодаль, на месте Густава сидела девочка лет десяти, которая внимательно изучала чертежи и делала какие-то пометки в большом блокноте. Блокноте, к которому был прикреплен ремешок, позволяющий носить тетрадку, как сумку. И судя по тому, что ребенок писал примерно в середине блокнота — ей не впервой проводить подобные… Расчеты? Мысль, пришедшая в голову мадам Валериус, была настолько абсурдной, что женщина только ради того, чтобы опровергнуть ее, подошла поближе к группе. Едва она оказалась за спиной девочки, как та подняла голову на нее и, заметив, что за спиной стоит будущая хозяйка строящегося домика, встала со своего места и вежливо присела в реверансе, разглаживая складки юбки.

— Добрый день, мадам. Могу я вам чем-то помочь? — огромные голубые глаза снизу вверх уставились на женщину.

— Дитя, я всего лишь хотела… — женщина замялась. По сути, она хотела подсмотреть, чем занята девочка, но наверняка это выглядело со стороны не очень прилично.

— Кристина. Кристина Дайе, мадам, — девочка снова присела перед ней, после чего развернула перед ней свой блокнот. — Полагаю, вы хотели взглянуть на это.

— Так полагаю, это…

— Произвожу расчет количества необходимых материалов для тех построек, проекты которых уже утверждены с вашим мужем, мадам, — спокойно ответила девочка. — Предвидя вашу реакцию и последующие вопросы, сразу скажу: да, я отлично знаю необходимые математические формулы и особенности тех или иных материалов. И уже занималась подобной работой в прошлом, верней — последние два года. Кроме того — смета не будет отправлена сразу в работу, а сначала будет предъявлена вашему мужу для ознакомления и утверждения.

В ее голосе прозвучало что-то, отдаленно напоминающее… Даже не обиду, а досаду. Судя по всему, Кристина уже привыкла к недоумению и удивлению, которое испытывали окружающие, видя девочку на строительной площадке и выполняемую ею работу. Настолько привыкла, что необходимость каждый раз доказывать свою компетентность и уместность пребывания «на объекте» посторонним теперь вызывала в ней глухое раздражение. Его приходилось подавлять, ведь с клиентами отца наверняка запрещалось разговаривать в грубом тоне.

— Не вижу ничего дурного в твоей работе, дитя, — женщина мягко улыбнулась. — Позволишь взглянуть поближе?

— Конечно, мадам, — девочка присела рядом с ней и принялась объяснять суть проведенных расчетов.

Конечно, она не могла знать о том, что мадам Валериус, будучи женой профессора, обладала незаурядным умом и соответствующими знаниями в области математики, достаточными для того, чтобы не только понимать подобные расчеты, но и проводить их самой. Более того, будучи предусмотрительной женщиной, она уже сама успела составить подробную смету всех нужных работ. Точную копию которой ей сейчас предъявил удивительный ребенок с голубыми глазами.

Было поразительно, но дитя десяти лет спокойно оперировало сложными математическими формулами и непринужденно умножало в уме двузначные числа. Несмотря на то, что разговор их продлился не более пяти минут, необычная девочка не выходила из головы женщины до самого вечера. Мнением о ее необычности она поделилась с профессором за ужином.

— Да, моя дорогая, я тоже считаю этого ребенка гениальным. Кстати, не я один. Если помнишь, мне порекомендовал Густава и его команду мой друг месье Женуаль. Эти же люди возвели на его участке тот изумительный фонтанчик, который привлек твое внимание в наш прошлый визит. Так вот — это было два года назад и девочка тогда уже была. Поразительно смышленая девочка, у которой слова «площадь круга» вызывали лишь реакцию по высчитыванию этой самой площади.

— Поразительно, ей ведь было тогда всего лишь… Восемь, да?

— Именно. Густав это объяснил особенностью своего воспитания. По его мнению, если ребенка с малых лет приучать к самостоятельности, ответственности и давать новый материал по мере его желания, а не по рекомендациям педагогов к освоению той или иной программы, то в итоге из него может вырасти человек, подобный Кристине. Учитывая твое впечатление о сей мадемуазель, я теперь не могу с ним не согласиться. С учетом того, что все способные дети при достаточном количестве возможностей для развития существенно опережают своих сверстников — Кристина не является феноменом.

— Редко какой отец согласился бы обучать своему делу дочь. Все-таки, обычно строительство считают уделом только мужчин…

— Дорогая, я тебе могу сказать только одно: если бы женщин обучали наравне с мужчинами, то у нас уже давно фигурировали бы не только женщины-строители, но и женщины-машинисты поездов, женщины — капитаны кораблей и женщины, владеющие воинским искусством наравне с мужчинами. Помнится, я тебе рассказывал о своих исследованиях этой темы. И они тебя привели в восторг, — последнюю фразу мужчина протянул едва ли не с обидой. Прекратив намазывать джем на хлеб, мадам Валериус перегнулась через маленький столик и нежно погладила его по руке.

— Я не забыла, дорогой, как ты мог такое подумать, — с мягким укором произнесла она. — Просто мне трудно было представить, чтобы в наше время кто-то обучал женщину наравне с мужчиной.

— Про Густава вообще многие говорят, что он не от мира сего. Впрочем, ты его команду уже видела и могла отметить некоторые… странности. Берут они дороже многих других строителей, но и работу свою выполняют на совесть. Магазинчик старого Мерка после половодья в Агорре оказался единственным уцелевшим зданием, в котором только окна пришлось заменить да отделку новую выполнить.

— Агорра… Агорра… Далековато.

— Да, эти месье подобны русскому перекати-полю, — чуть усмехнулся Валериус, помешивая ложечкой чай. — Как правило, их кто-то приглашает в городок, потом расходится молва, следом, естественно, приглашают куда-нибудь еще…

— Какой ужас! И бедный ребенок постоянно живет на чемоданах? Почему Густав Дайе позволяет подобное?

— Сложно сказать, — супруг бережно зацепил щипчиками эклер и положил его на ее тарелку. Следом снабдил и себя таким же лакомством. Благодарно кивнув ему, женщина принялась орудовать десертной ложечкой, параллельно слушая объяснения. — Полагаю, все дело в том, что матери у нее нет и, судя по всему, уже давно. И родственников, которым можно было бы доверить воспитание ребенка, или просто надежных людей, которым бы Густав доверял, рядом не было. Вот он и принял решение возить ее с собой. И, судя по тому, что я видел, это даже положительно сказалось на ребенке в итоге.

— Поверить не могу, что ты можешь счесть подобное воспитание положительным. Будь…

Словосочетание «будь у меня дочь» едва не прорвалось наружу. Мадам Валериус тихо вздохнула, делая маленький глоток чая. Провидение было решительно несправедливо по отношению к людям. Вот, например, дети. Семья Валериус смогла бы без труда обеспечить даже нескольких детей, дать им достойное образование и воспитание, но за годы супружеской жизни у них так никто и не появился. Неизвестно, в ком из супругов была проблема, но после нескольких лет неудачного лечения они оба смирились с тем, что по их дому никогда не будут бегать детские ножки. А вот представителям низшей социальной группы, которые даже сносные условия жизни своим детям обеспечить не могли, не то что любовь, этих самых детей — одиноких, несчастных, вечно голодных и грязных, судьба посылала в избытке.

Будь у нее дочь, она ни за что не позволила бы бедной девочке путешествовать от стройки к стройке в компании мужиков. Будь у нее такая талантливая дочь — она бы приложила все усилия для того, чтобы ребенок получил достойное образование.

— Прости. Пожалуй, мне не стоило развивать эту тему, — профессор заметил, что его жена задумчиво нахмурилась, явно вспомнив о чем-то неприятном, и накрыл ее ладонь своей.

— Нет-нет, дорогой. Все в порядке. Ты здесь ни при чем, — мадам Валериус улыбнулась и тут же перевела тему разговора. — Хорошая погода, не так ли? Как думаешь, стоит прогуляться перед ужином?

— Прости, я не смогу тебе составить компанию, — извиняющимся тоном произнес муж. — Очень много работы, что поделать.

— Ничего страшного, — женщина осторожно отставила в сторону столовые приборы и позвонила в колокольчик, вызывая служанку. Тихая Марта появилась в их доме четыре года назад. В обязанности ей вменялись готовка, стирка и прочие бытовые хлопоты. Иногда под настроение мадам могла заняться какой-либо работой сама — например, испечь вкусный пирог к ужину, но все-таки, основные домашние дела были возложены на плечи служанки. Пока женщина убиралась со стола и наводила порядок на террасе, мадам собиралась на прогулку.

Прихватив солнечный зонтик, женщина вышла из дома и пошла по дорожке, ведущей в сторону сада. Непонятно, почему, но ноги сами влекли ее в сторону того участка, где трудились рабочие Густава Дайе. Впрочем, учитывая время — скорей всего, они не трудились, а сделали перерыв на обед. Точно, обед — шума инструментов не было слышно. Вместо этого был совершенно другой шум. Шум, будто кто-то с кем-то дерется. Выйдя на небольшую поляну, мадам Валериус замерла в немом ужасе. Все дело в том, что дрались друг с другом Кристина Дайе и ее отец. В тот момент, когда мадам уже готова была закричать, когда кулак мужчины едва не опустился на голову ребенка, девочка легко перехватила его руку своими двумя и потянула на себя.

— Нет, нет и еще раз нет, — мужчина, как ни в чем не бывало, отступил на шаг назад. — Ты опять все делаешь совсем не так. Тяни не на себя, а под углом вниз, чтобы противник упал как бы по инерции и под тяжестью собственного тела. Вот так, — молниеносное движение — и Кристина, одетая в мальчишескую одежду, уже перекинута через ногу мужчины на сырую землю. — Поняла теперь?

— Похоже на то, — девочка приняла протянутую руку и, встав на ноги, сжала кулаки на груди.

— Отучайся, сколько тебе говорить, — по кулакам тут же слегка шлепнули ладонью. — До твоей атаки никто не должен понимать, что ты можешь ударить. Пользуйся стереотипами, благо что здесь их достаточно. Давай сначала.

Девочка расслабилась, вытянув руки по швам. Мужчина занес кулак для удара, в тот же момент его потянули на себя. Было видно, что Густав поддался — вряд ли бы у десятилетней девочки всерьез хватило сил опрокинуть на землю здорового мужчину, но судя по довольному лицу отца — дочь урок усвоила.

— Давай, работай, — из рукава Густава неожиданно появился нож. Миг — и лезвие оказывается практически у горла Кристины. Девочка подается вправо, кулаком ударяет по руке с ножом, стремясь выбить его, практически одновременно с этим бьет ногой по колену. Рука Густава перехватывает волосы ребенка, притягивая к себе за них, а нож оказывается у горла.

— А я тебе говорил, что не сработает, верно? — криво ухмыльнувшись, он проводит лезвием по шее девочки, словно представляя, как будет вскрывать артерию на шее.

— Немедленно прекратите это! — странное оцепенение спало с мадам Валериус. — Месье, я уж не знаю, где вы воспитывались, но кто дал вам право мучить ребенка?

Кристина в тот же момент сделала шаг вперед, словно закрывая отца собой. И уставилась на мадам совсем другим взглядом, отличающимся от того, которым смотрела в момент их разговора пару часов назад.

— Воспитывался я в Швеции, — медленно произнес мужчина. — Что же насчет прав — я учу своего ребенка так, как сам считаю нужным. Жду тебя через час на объекте, пока можешь гулять, — эта фраза была адресована Кристине. Та кивнула, ни слова не сказав. Густав прошел мимо нее, бросив на мадам Валериус странный взгляд. Кристина и женщина остались на поляне одни.

«Боже мой! Бедная девочка… Она совсем…» — мелькнуло в мыслях мадам Валериус. Но мысли тут же оборвались. Совсем… Какая? Странный звук раздался спереди. Подняв голову, мадам заметила, что Кристина уже не обращает на нее внимания. Вместо этого девочка крепко держит в руке нож и каким-то странным образом пытается метнуть его в деревянный щит, закрепленный на одном из деревьев. Не получалось у нее это от слова «совсем». Но попыток Кристина не оставляла.

— Кристина, мы можем поговорить? — тихо подойдя поближе, мадам замерла в центре поляны.

— Если это так необходимо, мадам, — вежливый тихий голос был наполнен снова странной досадой.

— Кристина, послушай меня, пожалуйста. То, что с тобой делает твой отец…

Звук удара и последующий треск — Кристина на этот раз не метнула нож, а всадила его в деревянный щит по самую рукоятку с такой силой, что древесина раскололась.

— Что. Со мной. Делает. Мой. Отец? — по словам произнесла она фразу, по-прежнему не поворачиваясь к мадам Валериус лицом.

— Послушай, какие бы ни были между вами отношения, он не имеет права так с тобой обращаться.

— Как. Он. Со мной. Обращается? — снова по словам. Голос почему-то дрожит. А вокруг девочки возникает странная аура. Словно черная туча окутывает светлый силуэт.

— Он тебя бьет ведь. Послушай, я обязательно найду способ тебе помочь.

— Мне не нужна помощь. И папа меня не бил, кстати, а тренировал. Это абсолютно разные вещи. Избиение — это физическое насилие над человеком, а тренировка — это обучение человека постоять за себя. Я понимаю, что со стороны это может выглядеть угрожающе, но отец использует тупой нож и рассчитывает силу в соответствии с моими нынешними возможностями и комплекцией. Будь я мальчиком — у вас бы не возникло подобных вопросов, верно? — Кристина обернулась к ней и криво ухмыльнулась. Настолько криво, что мадам поняла — эта тема в разговорах с другими людьми тоже затрагивалась неоднократно.

— Но разве тебе не кажется, что хорошая девочка все-таки должна быть более мягкой и женственной? Не стоит заниматься столь неподобающим занятием, — тихо произнесла мадам. Сейчас она отметила, что эта Кристина в мальчишеских штанах и рубашке, очерчивающей уже довольно заметные мускулы, кажется ей такой же естественной, как милая девочка в простом сером платьице, сидящая за чертежами.

— Хорошая девочка? — Снова усмешка. — Для кого хорошая? Для потенциального насильника, который легко получит желаемое при первом же нападении? Или, может быть, хорошая для мужа-абьюзера, который будет знать, что может ударить жену и не получить в ответ ничего, кроме слез? По вашему, я должна стать одной из тех хороших девочек, что ревут ночами в подушку, или которых находят по весне в канавах, порезанными на куски? Нет уж, благодарю покорно. Я лучше буду плохой, очень плохой девочкой. Девочкой, которая при попытке заполучить ее тело, избавит мир от одного урода, таким образом спасет не только себя, но честь и жизни нескольких других девушек. Плохой девочкой, которая на попытку мужа поднять на нее руку изобьет его и выкинет вместе с вещами из дома. Плохой девочкой, которая не будет пытаться соответствовать каким-то общепринятым стандартам и правилам, не имеющим под собой никакой логической подоплеки, а вместо этого будет жить счастливо и привольно своим умом, которого, как вы сами недавно сказали, у нее в достатке.

Впервые в жизни мадам Валериус не нашлась, что ответить. Какое-то время девочка стояла напротив нее, после этого, видимо, поняв, что ответа не дождется, произнесла:

— Прошу прощения, мадам, но мне надо бежать. Еще куча дел. До свидания, мадам.

На этот раз поклон был «мальчишеским». Сделав его, девочка развернулась и неспешно двинулась в сторону разворачивающейся стройки. Задумчивая мадам Валериус направилась в сторону своего дома. Определенно, прогулка привела к совсем не тем результатам, которых она ожидала.

Пересказывая мужу свою беседу в девочкой, она заметила, что профессор довольно усмехается.

— А я ведь говорил тебе, что моя теория верна целиком и полностью! Где одна такая девочка, там вскоре будут и другие, а значит — грядет глобальное переосмысление как подхода к воспитанию детей, так и роли женщин и мужчин в обществе. Сама посуди…

В который раз профессор Валериус принялся доказывать своей жене справедливость своих суждений. Краем ухом мадам Валериус слушала его, но почему-то больше задумывалась о том, насколько неестественно выглядела Кристина в штанах. Неестественно с ее точки зрения, но вместе с тем — девочка с ножом, рассуждающая о том, что будет защищать себя, если придется, вызывала странную симпатию. И, возможно даже… Зависть? Нет, пожалуй, все-таки не зависть, а… Было в ней что-то странное.

Последующий месяц мадам Валериус и ее супруг наблюдали за Кристиной. Несколько раз профессор пообщался с ребенком, пользуясь случаем. Если Густаву Дайе и не нравилось, что супружеская чета проявляет интерес к его дочери, то виду он не подавал. Что же до Кристины, то с мадам Валериус она держалась довольно отстраненно, а вот профессор умудрился довольно быстро найти со странной девочкой общий язык. За это время они заметили множество странностей. Кристина могла в один момент щебетать о каких-то женских вещах с девочкой-ровесницей, при этом выбирая в магазине пряжу и нитки для вышивки. А час спустя та же Кристина, уже переодетая в мужское платье, легко и просто уворачивалась от ударов отцовского тупого ножа, с каждым разом все лучше усваивая демонстрируемые удары. Вот она улыбается и мило морщит носик, когда на него приземляется красивая бабочка — и вот она, уже не обращая внимания на эту бабочку, что-то увлеченно записывает в своем блокноте. Вот она поет нежную песню своим чудесным голосом — и вот уже двадцать минут спустя, не дожидаясь отца, тем же чудесным голосом отчитывает одного из отцовских рабочих, который неправильно приготовил раствор, при этом распекая красного, как рак, бедолагу, так, что он готов сквозь землю провалиться, при этом явно забыв о том, что ему делает замечания какая-то мелюзга. Впрочем, мадам Валериус быстро поняла: в отсутствие Густава Дайе на объекте хозяйничает девочка. Девочке подчиняются здоровые мужики. Разговорив одного из рабочих, мадам Валериус получила ответ:

— Ну, дык это… Крыска — она умная. Да и шеф сказал, если его нет — ее, как мамку родную слушать. Ну вот… Шарит ведь в этом девка лучше некоторых других начальников.

После этого рабочий вернулся к замесу цементного раствора. А мадам Валериус получила новую пищу для размышления.

Работу на их участке группа Густава вела больше двух месяцев. За это время Кристина еще больше сдружилась с профессором и даже получила разрешение читать книги из его библиотеки — неслыханная щедрость, которую муж мало кому позволял, относясь к своим книгам, как к живым существам. Именно от него мадам узнала, что Густав купил дом неподалеку, явно намереваясь на какое-то время обосноваться в городе.

Как ни странно, но вскоре у нее получилось подружиться с Кристиной. Показав девочке пару узоров для вышивки и не поднимая больше в разговоре тему ее «неженственности», мадам Валериус с удивлением поняла: Крыса, как называл ее отец, вовсе не такая нелюдимая и замкнутая, какой кажется на первый взгляд.

— Не люблю, когда жизни учить пытаются. Особенно не люблю, когда отца трогают из-за того, как он меня воспитывает. Почему-то голодные, оборванные и грязные дети у каких-нибудь алкашей никого не волнуют, а стоит только увидеть, что девочка из вполне благополучной семьи одела брюки и учится самообороне — так сразу нападки начинаются.

— Брюки-то зачем надевать? Это ведь неудобно, — в последний момент мадам заменила слово «неприлично» на неудобно.

Сейчас они сидели на берегу моря. Этот дикий пляж нашла Кристина во время одной из своих вылазок. Люди сюда практически не забредали и, признаться — без мужа мадам Валериус приходить сюда было немного страшновато. Но Кристина все время торчала здесь, пользуясь тем, что люди в этот край не забредали, а значит — она могла спокойно приходить в мальчишеской одежде и тренироваться. Густав Дайе пока что находился в поиске работы. Но это по словам Кристины.

— Вы сами брюки носили? — со смешком уточнила девушка.

— Господи, конечно же, нет! — вскрикнула мадам чувствуя, как краска приливает к щекам.

— Ну а почему тогда решили, что это неудобно? — Кристина чуть прищурилась.

Мадам часто удивлялась тому, что девочка сидит спиной к морю. Этот раз не был исключением. Впрочем, так Кристина всегда находилась лицом к своей собеседнице и мадам это устраивало намного больше, чем разговор со спиной девочки, как это было в первые дни.

— Я слышала, тебе нашли учителя вокала, — поддержала беседу она.

— А, да. Папа постарался. Мне часто говорили, что голос надо нормально развивать, но так как мы нигде толком не задерживались, то занятия были… обрывочными. А раз уж я надолго обосновалась в Перрос-Гирреке…

— Так понимаю, твой отец планирует остаться здесь. Понимаю его — место очень красивое, да и климат приятный.

— Отец и его группа будут работать через пролив. А я тут останусь.

— Одна? — с тихим ужасом уточнила мадам.

— С Цербером, — поправила Кристина. Цербером звали «милого щеночка», которого девочка приютила у себя. Песик умудрился за шесть месяцев жизни у нее вырасти чуть ли не до размеров пони. А учитывая повышенную косматость черного чудовища и его явно выраженное недружелюбие по отношению ко всем, кроме Кристины и Густава — из собаки запросто мог получиться серьезный охранник для ребенка. Но как она справится одна с домашними делами? Может, стоит ей какое-то время пожить в доме профессора?

— Справляюсь же как-то сейчас, — девочка пожала плечами. — За предложение спасибо, но я откажусь.

Вот этого мадам Валериус тоже не могла понять — девочка прямо игнорировала любые предложения о помощи и покровительстве. Она не принимала подарков, разве что только небольшой набор ниток и шоколадку на день рождения. Она упрямо держала дистанцию между собой и другими людьми. Было такое ощущение, что она никому не доверяет до конца. Спросив об этом однажды, мадам получила в ответ следующую фразу:

— Мой отец всегда меня учил трем главным «не», которые просто необходимы для моего выживания среди людей: не верь, не бойся, не проси. Думаю, не надо объяснять такой умной женщине, как вы, почему именно он это делал.

Мадам понимающе кивнула. За те несколько месяцев, что произошли со времени знакомства с Кристиной, она начала немного понимать эту странную девочку и даже — ее не менее странного отца. Верить нельзя никому — это вполне понятно. Густав мог выдрать дочь ремнем даже за то, что она не закрыла дверь своей комнаты, когда дома он. То есть, получается, за то, что она не закрылась от него. Что она доверяет ему полностью. Верить нельзя никому — тогда можно быть готовым к тому, что близкий человек вдруг сделает подлость. Или напьется и полезет в пьяную драку. За Густавом подобного, вроде бы, не водилось, но чем чаще мадам натыкалась в газетах на статьи вроде «пьяная мать убила родную дочь за то, что та мешала ей спать», тем больше она понимала причины, по которым Густав действовал именно так, а не иначе. Со страхом тоже все понятно. Страх убивает разум, отключает возможность действовать правильно и верно. Запуганным человеком легче манипулировать, кроме того — изначально неуверенный в себе, боящийся других человек, чаще всего становится жертвой криминальных элементов. Эту лекцию по психологии ей прочел муж несколькими днями ранее. Не просить… Как ни странно, но понятно и это. Если человек просит кого-то о помощи, он становится обязанным другому. И может так случиться, что этот другой начнет манипулировать, требуя совершить поступок, который не хочется делать.

— Но, раз ты остаешься в Перрос-Гиреке, может быть, заглянешь к нам в гости на неделе? — уточнила она. Против похода в гости Кристина ничего не имела. Более того — она сама охотно приглашала и мадам, и ее мужа, к себе домой. Валериус уже успела заметить, что девочка действительно хорошо справляется с ведением хозяйства. Для себя она решила, что будет наблюдать, как живется Кристине и все ли у нее получается. Возможно, пройдет какое-то время, прежде чем девочка привыкнет к ней окончательно. Не имея собственного ребенка, мадам Валериус была готова перенести всю имеющуюся у нее нежность и любовь на… На единственного человека, который никому не верит, ничего не боится и никого ни о чем не просит. Впрочем, Кристина была, вопреки первому впечатлению, вполне человечной и охотно дарила другим свое тепло в ответ на ласку и доброту.

Придя домой, она почему-то вспомнила слова Кристины о том, что… О брюках. Должна же быть причина, по которой девочка для работы и тренировок предпочитает переодеваться в штаны. Воровато оглянувшись, как будто делала что-то плохое, мадам Валериус нашла на чердаке старые вещи мужа, которые могли бы быть ей впору и, спустившись в спальню, осторожно сняла с себя платье. Щеки раскраснелись, а внутри поселилось странное чувство, как будто она делала что-то неприличное и недостойное… Глупости! Она же не собирается ходить в этом по улицам. Это просто эксперимент, в этом нет ничего… Пять минут — и вместо платья на ней только нижняя рубашка и пресловутые брюки. С удивлением мадам отмечает, что ничего неприличного в этой одежде нет. Возможно, облегай они ноги полностью, но… Но штаны были свободными и скрывали ноги подобно тем платьям, что носили простолюдинки. А это была хоть и бедная, но вполне приличная одежда. С удивлением мадам Валериус прошлась по спальне и поняла, что в брюках намного легче ходить. Что не приходится придерживать шлейф и юбку, когда нужно сделать шаг. Это… освобождает руки. Повернувшись перед зеркалом, мадам только сейчас заметила, что дверь немного приоткрыта и за ней уже бог знает сколько времени наблюдает муж. Заметив, что женщина его обнаружила, он приоткрыл дверь пошире и, войдя в комнату, гордо произнес, потирая руки.

— А я говорил, что моя теория является абсолютно верной!

Визг мадам Валериус наверняка привел бы в ужас всех соседей… Если бы поблизости были хоть какие-то соседи. Но, поскольку участок был достаточно большим, чтобы звуки с него не долетали до обитателей других дач, визг мадам, как и его причина, остались тайной для обитателей Перрос-Гирека.

Перрос-Гирек встретил ее ночной темнотой. Сходя на берег, девушка поежилась, поправляя накидку на плечах. Взгляд снова упал на кольцо. На глазах сами собой появились слезы и в следующий момент, стащив кольцо с пальца, Луиза со всей возможной силой швырнула его в воду. Как он мог так с ней… За что?! Клясться в любви и верности, а сразу после свадьбы — как ни в чем не бывало… В постели с какой-то танцовщицей из третьесортного кабаре!

Как хорошо, что у нее были деньги Филиппа. Брат как чувствовал, что его маленькой Лу они могут потребоваться. Имеющихся средств хватило для того, чтобы добраться до Перрос-Гиррека. Оставалось только найти извозчика и добраться до дома тети. Там можно будет обессиленно зарыдать на руках у близких и рассказать о том, какой подлец ей достался в мужья. Ее поймут, помогут оформить развод и примут обратно в семью. А Филипп еще и поговорит с обидчиком… По-мужски. Утешая себя, девушка последующие два часа до самой темноты провела в попытках найти извозчика. К сожалению, успехами ее попытки не увенчались — специальная стоянка была пустой, а проезжающие по улицам изредка повозки уже были заняты и не останавливались на просьбы девушки.

Поеживаясь, Луиза решила преодолеть расстояние до дома тети пешком и мысленно успела двадцать раз проклясть свое желание путешествовать с комфортом. Конечно же, ей было нужно сразу отправиться самостоятельно, а не ждать, пока стемнеет окончательно. Какая же она глупая! Стоило только оказаться одной, без Филиппа, практически в незнакомом месте и она сразу же начала допускать ошибки. Может быть, не надо было сразу ехать самой в Перрос? Можно было просто отправить брату телеграмму, в которой описать всю ситуацию. Филипп бы поверил ей, обязательно поверил! И приехал бы и забрал ее от мужа! Зачем она побежала из дома сама? Надо было просто подождать помощи, а не…

Вслед раздался какой-то свист. Поежившись, Луиза прибавила шагу. Не прошло и двух минут, как за спиной раздался приближающийся топот.

— Мадемуазель, постойте, мадемуазель, — незнакомец настойчиво схватил ее за локоть. Девушка тут же выдернула свою руку и пробормотала:

— Я мадам, месье. И я тороплюсь, извините.

— Торопитесь составить мне компанию, мадам, — еще более настойчиво произнес он. После этого ее дернули уже за шиворот платья. — Не выделывайся, красавица, а то я не знаю, зачем вы по ночам ходите по улицам, — только сейчас Луиза поняла, что «кавалер» находится в легком подпитии. То есть, он вполне твердо держался на ногах, но вот адекватно реагировать на окружающую реальность уже не был способен.

— Заткнись и иди за мной, — рявкнул на нее мужчина. Попытавшись вырваться, девушка тут же получила довольно сильный удар по лицу.

— Помогите!

— Ори, громче ори, — пьяный смех мужчина заставил девушку едва не заплакать. — Всем плевать, мадам. Так что нам с тобой предстоит веселая ночка…

Снова пьяный смех, а потом хватка на ее руках неожиданно ослабевает. Воспользовавшись этим, Луиза метнулась в проулок, не прекращая звать на помощь. То ли страх придал ей сил, то ли дело было еще в чем-то, но убегать получилось минуты, наверное, две. Хотя преследователь не отставал. Петляя по узким улочкам, Луиза завернула за очередной угол и внезапно столкнулась с кем-то. Удар был настолько сильным, что и она сама, и невысокий человек в темном плаще, отлетели в разные стороны друг от друга, ничком падая в грязь.

— Вот и ты, красотка! Поймал, — раздался за спиной голос мужчины.

— Пожалуйста, помогите… — в отчаянии обратилась с просьбой к незнакомцу в плаще Луиза. В тот же самый момент тот поднялся с пола и девушка почувствовала, как в душе снова проснулось отчаяние. Незнакомцем оказалась невысокая девушка, которая была младше самой Луизы лет на пять минимум.

Неожиданно девочка с силой схватила Луизу за руку и каким-то неуловимым движением задвинула ту себе за спину.

Мужчина снова рассмеялся.

— Ты посмотри-ка, какой тут храбрый рыцарь выискался! И что ты мне сделаешь, малявка? Третьей быть хочешь? Проваливай отсюда, пока жива — меня только та девка интересует.

Девочка не сдвинулась с места. Мужчина кинулся на нее, намереваясь ударить кулаком в лицо, Луиза пронзительно закричала, закрывая глаза руками. До ее слуха донеслись три глухих удара, а потом звонкий детский голос:

— Даю один шанс. Проваливай отсюда.

Девушка открыла глаза. Мужчина как раз поднимался с земли, а девочка стояла в двух шагах от него, все еще сжимая кулаки. Неожиданно в его руке что-то блеснуло. «Нож», — мелькнуло в мыслях девушки. Лезвие со свистом рассекло воздух, а потом вдруг, буквально парой секунд спустя, оказалось в руке у ребенка. Сам ребенок сидел верхом на спине лежащего на земле мужчины. И нож уже был поднесен к горлу.

— Стой! — крик Луизы и того мужчины слились в один. А потом был предсмертный хрип и темная лужа под телом.

— Черт, еще и плащ испачкала, — вздохнула девочка, вставая на ноги. Вытерев нож полой сюртука мертвеца, та швырнула его рядом и кивнула Луизе. — Пошли. Я живу неподалеку.

Сама не зная почему, девушка приняла протянутую ладонь. Как загипнотизированная, она прошла по двум улицам на полшага позади странного ребенка. Почему-то ей не было страшно. Почему-то она чувствовала себя словно под защитой. А может быть, все дело в том, что ее разум не был в состоянии справиться со всеми эмоциями сразу. Шутка ли — попасть в такую неприятность. Да, все закончилось относительно благополучно… для нее, но все же…

— Не надо было убивать, — тихо прошептала она. Вопреки чаяниям, это вышло абсолютно неуверенно.

— Сколько тебе лет? — неожиданно тихо спросил ребенок.

— Восемнадцать, — тихо произнесла она, не понимая, к чему этот вопрос.

— Ему было лет двадцать. Еще мог бы жить как минимум те же двадцать. И ты бы могла быть не первой. Что бы ты почувствовала, если бы через те же двадцать лет твоя дочь, вдруг оказавшись в такой же ситуации, что и ты сейчас, нарвалась бы на этого ублюдка? Неужели не пожалела бы о том, что его не убили раньше? Оставь я его в живых — он бы продолжил свое дело. И девчонки, которым бы он таким образом сломал жизнь, а то и отнял ее, были бы на нашей с тобой совести. В данном случае я совершила меньшее зло. Кроме того — у него был шанс уйти. Я его предоставила. Не воспользовался им — его проблемы. Конечно, ты можешь сдать меня полиции…

— Я не собираюсь этого делать! — с жаром возразила Луиза. Конечно же, ей было страшно из-за того, что девочка только что на ее глазах убила человека. Но с другой стороны, Лу ведь сама попросила о помощи, верно? И человек бы не остановился. Что было бы, если бы он убил этого ребенка, кинувшегося без раздумий на помощь первой раз встреченной незнакомке?!

— Ну вот, собственно, здесь я и живу. Добро пожаловать, — девочка аккуратно открыла высокую деревянную калитку. — Цербер, место. Свои.

Глянув вправо, Луиза заметила что-то большое и мохнатое, звенящее цепью. Услышав голос хозяйки, собака лишь едва слышно тявкнула и полезла обратно в большую будку. А девочка, имени которой Луиза до сих пор не знала, повела ее в сторону небольшого одноэтажного дома, очертания которого виднелись впереди.

— Как тебя зовут? — тихо спросила Луиза перед тем, как зайти на порог.

— Кристина. Кристина Дайе, — тихо ответили ей, после чего дверь без скрипа открылась и Луиза зашла в дом. Теперь она была в безопасности.

* * *

— Так что, я теперь живу тут, а папа — через Ла-Манш, — завершила рассказ Кристина. Они с Луизой сидели у огня в гостиной. При этом на девушке была надета кофта и юбка Кристины, которые были ей коротки в рукавах и ногах, но выбирать не приходилось, так как ее платье и накидку надо было стирать и сушить.

Предшествующие два часа Кристина обрабатывала ее синяки на руках, успокаивала расплакавшуюся девушку и поила ее горячим чаем, а также, по просьбе Луизы, рассказала той немного о себе.

— Значит, вот это вот…

— Да, это папа научил. И да — я знаю, что это неженственно, но папа считал, что лучше быть неженственной в каком-то смысле, чем попасть в руки какому-нибудь…

Луиза всхлипнула и закрыла лицо руками.

— Прости, прости меня, — быстро заговорила Кристина. — Черт, что-то я не о том опять…

— Ничего. Ничего, ты не виновата, — тихо пробормотала девушка. Правая рука, за которую ее хватал теперь уже мертвый подонок, горела огнем, да и саму девушку знобило. — Мне просто… Страшно так было, а потом… Потом…

— Встань напротив меня, — Кристина обращалась к ней по-простому, поскольку Луиза не стала говорить девочке, что является дворянкой. — Теперь смотри. Коленом берешь и бьешь между ног со всей силы. Резко и сильно. Когда попадешь куда надо, а не попасть сложно, учитывая, что от тебя никто не ожидает нападения, оппонент складывается пополам от жуткой боли и, пока он что-то там пищит фальцетом, ты двадцать раз успеешь убежать. Конечно, с двумя сразу это не сработает, но когда влипнешь в ситуацию, где противник один — запросто можно будет избежать дополнительных неприятностей.

— Мне Филипп когда-то хотел подарить дамский пистолет, — грустно произнесла Луиза. — Но я плохо стреляю…

— В упор не промахнешься. Другой вопрос — ты сможешь нажать на спусковой крючок, глядя глаза в глаза человеку? Если ты будешь держать пистолет, но при этом не будешь готова применить его по назначению, то ничего хорошего из этого не выйдет. То же самое с другим оружием. Для того, чтобы быть готовой лишить жизни другого человека, надо было изначально воспитываться так, чтобы подходить к оценке жизни с абсолютно иной точки зрения. Впрочем, тебе никто не помешает, например, брызнуть противнику духами в глаза — щипать будет зверски, ну а ослепленный и орущий от боли он тебе ничего сделать не сумеет. И, самое главное, что…

— Что духи всегда с тобой, — чуть усмехнулась Лу. Постепенно ощущение страха проходило. То ли дело было в тепле, исходящем от странной девочки. То ли в том, что противник теперь не представлял для нее угрозы, а может быть еще в том, что Лу рядом с Кристиной чувствовала себя также, как раньше со своим старшим братом. Это ощущение возникло в тот момент, что Кристина задвинула ее себе за спину там, в переулке и даже после убийства не проходило.

— Ладно, сейчас допивай и ложись спать. Утром напишем твоим родным, чтобы пришли за тобой, — мягко улыбнулась ей Кристина, протягивая очередную чашку с горячим питьем.

— Спасибо, — только сейчас она заметила, как слипаются ее глаза. Заснуть получилось практически сразу, что было вообще удивительно — обычно на новом месте она обживалась очень и очень долго, а тут умудрилась заснуть в чужом доме, через стенку от странной девочки по имени Кристина, которая так удачно встретилась ей темной ночью в темном же переулке.

Утром она поняла, в чем была причина ее сонливости в предшествующий вечер — она умудрилась простыть. Температуры не было, но голос немного осип, из-за чего Кристине пришлось оставить ее дома и самой отправиться к дому ее тети. Луиза вовремя вспомнила, что родные не предупреждены о ее приезде и попросила Кристину, если никого не будет дома, оставить в двери записку, где указать, куда можно прийти за несчастной беглянкой.

— Ты, главное, из дома не выходи, — предупредила ее перед выходом Кристина. — Во-первых, простынешь еще больше и свалишься окончательно, а во-вторых — во дворе Цербер. Собака злая и никого, кроме хозяев, не признает, так что если ты ему не понравишься — за ход событий не ручаюсь. Уж так он выдрессирован, чтобы чужих не привечать.

— Я не буду выходить, — заверила ее Луиза. Кристина показала ей библиотеку, которая, надо полагать, принадлежала ее отцу. Впрочем, некоторые книги могла читать и Кристина. Поскольку девочка ей разрешила почитать что-нибудь и оставила дополнительно вазочку с печеньем в качестве угощения — выходить Луизе было попросту незачем.

Когда ушла Кристина — на часах было около одиннадцати утра. Если предположить, что девочка передвигается по Перрос-Гирреку пешком, а скорей всего, именно так и было, ведь извозчика на улице найти сейчас почти нереально — она должна была вернуться после обеда. Именно поэтому Луиза не тревожилась до определенного времени и погрузилась в чтение довольно интересного романа.

В реальность ее вернул громкий, заливистый лай Цербера и мужской крик во дворе. Выглянув в окно, она заметила, что огромная собака Кристины всем своим весом прижала к земле какого-то мужчину. Выходить Луиза побоялась, да и что она могла поделать? До ее слуха доносился только лай Цербера и мужской крик. Разобрать, кому принадлежит голос, она не смогла. Но вот — к крику мужчины добавился еще и голос Кристины, которая буквально минутой спустя открыла калитку и уже было прошла мимо, как ни в чем не бывало, но в этот момент мужчина прокричал что-то такое, что заставило девушку сойти с дорожки на газон и крепко схватить собаку за ошейник, оттаскивая от лежащего на земле… Филиппа де Шаньи.

Вскочив на ноги, брат сразу же схватился за оружие, но заметив, что перед ним стоит ребенок, уже было убрал руку со шпаги. И тут в руке Кристины сверкнул пистолет. Быстрей молнии кинувшись к дверям, Луиза выскочила наружу, чтобы вмешаться в ссору Филиппа и Кристины. Брат как раз договаривал что-то, Лу лишь расслышала «наставлять оружие на дворянина».

— А влезать в чужой двор — это новая дворянская тенденция? Или вы думаете, что ваше происхождение вот так вот дает вам право вламываться ко мне домой, да еще и угрожать мне? — едко произнесла Кристина.

— Это мой брат, — прокричала ей девушка.

— Я уже поняла, — ответила ей Кристина. — Тем не менее, открытым остается вопрос, за каким чертом твой брат, вместо того, чтобы постучаться, полез через забор, да еще и…

— А ну брось пистолет, девочка, — ни Луиза, ни сама Кристина не заметили, как со спины к ребенку подобрался другой мужчина со шпагой. При его виде Луиза зло стиснула руку в кулак.

Арчибальд… Теперь все более-менее прояснялось. Неизвестно, что наплел он Филиппу, но тот изменил своему обычному благоразумию и рискнул собственной жизнью, чтобы добраться до Луизы. Темная тень метнулась на Арчибальда — и в следующий момент он вскрикнул, роняя шпагу и падая на землю. Закричишь поневоле, когда в правое предплечье впиваются острые собачьи зубы!

Кристина не обернулась посмотреть, что происходит, поскольку не собиралась оставлять «без присмотра» все еще стоящего напротив нее Филиппа. Сейчас он смотрел глаза в глаза ребенку и как-то неуверенно, слишком неуверенно для себя пробормотал.

— Ты не выстрелишь.

Луиза поняла причину его неуверенности. Наверняка хорошо разбирающийся в людях Филипп понял: перед ним человек, который как раз-таки выстрелит.

— Филипп, Кристина, пожалуйста! Это все недоразумение, — принялась она увещевать больше брата, чем Кристину. Ведь Кристина не лишит жизни человека «просто так»? Если она даже вчерашнему подонку дала шанс уйти, то и сейчас не выстрелит, если брат не потянется к оружию. Если же потянется… Об этом Луиза старалась не думать.

— Твое похищение — недоразумение? Записка «Луиза у меня. Заберите ее по такому-то адресу» — недоразумение? — одними губами пробормотал брат, по-прежнему не сводя взгляда с ребенка напротив. Арчибальд все еще жалобно скулил, зажимая левой рукой правую, на рукаве которой выступило кровавое пятно.

— Меня не похищали. Кристина спасла мою жизнь ночью. А Арчибальд изменил мне и поэтому я от него убежала, — лаконично произнесла сестра.

— Я сейчас опущу оружие. Но вы чтобы без глупостей, понятно? Собака злая, мясо любит, а еще очень любит меня. Если со мной что-то случится — с живого обидчика не слезет.

Филипп медленно кивнул, осторожно протягивая ладони вперед и показывая, что в них не зажато ничего опасного.

— А ты пошел вон отсюда, — девочка носком туфли пнула корчащегося на земле Арчибальда. — И не выделывайся. Вены и артерии не задеты, а значит — не подохнешь.

Луизу поразило, что мужчина действительно довольно легко встал на ноги. Хоть и бледный от боли, но вполне твердо стоящий на земле, он сделал шаг по направлению к ней.

— Лу, я умоляю тебя, ты все не так поняла! Я понимаю, что вы, женщины, существа истеричные и…

Всплыли в памяти вчерашние слова Кристины. Пользуясь широтой юбки, она махнула ногой вперед, попадая как раз по указанному девочкой месту. Охнув, Арчибальд согнулся пополам, хватаясь за причинное место.

— Я прихожу домой и вижу тебя и эту… женщину голыми, раздетыми, и в постели друг на друге. Что именно я не так поняла? — практически прорычала она. Это из-за этого подонка она оказалась ночью на улице Перрос-Гиррека. Это из-за него она была едва не изнасилована и, возможно даже — была бы не только это, но еще и убита, если бы не случайно встреченная девочка, умеющая махать кулаками…

— Беги, Арчибальд, беги, — фыркнула Кристина. Все дело было в том, что Филипп как раз повернулся к мужчине, которого до этого момента считал другом и союзником. Судя по тому, как заиграли желваки на лице брата — почти бывшему супругу Луизы пришлось бы несладко. Впрочем, осознав всю плачевность своего положения, он кинулся к калитке.

— Цербер, куси, — фыркнула тихо Кристина. В следующий момент огромная мохнатая туша быстрей молнии кинулась вперед и щелкнула зубами. Раздался крик, потом — треск ткани и в следующий момент Арчибальд выскочил за калитку, сверкая практически голым тылом.

— Умница, Цербер, — фыркнула Кристина, потрепав по затылку довольную собаку, которая, прихватив трофей в виде большого клока материи с чужих брюк, благодушно фыркнула и, звеня толстой цепью, потрусила к себе в будку. — Ладно, пройдемте в дом, что ли? Кстати, он любит мозговые косточки, — эта фраза была адресована Филиппу.

— Кхм…

— Я разве не сказала, что своевременное нападение собаки может спасти жизнь незадачливым воришкам? — к этому моменту они как раз подошли к дому вплотную и Кристина, подняв увесистый булыжник, с силой швырнула его на газон неподалеку от того места, где они находились пару минут назад. Раздался странный свист, а в следующий момент в землю вокруг дома вонзились десятки арбалетных болтов.

— Мозговые, говоришь? — охрипшим голосом произнес Филипп, широко открытыми глазами глядя на болты, любой из которых мог оказаться в его теле, зайди он на пару шагов дальше. — Я это учту, — облизнув пересохшие губы, мужчина следом за своей сестрой зашел в гостеприимный, но, как оказалось, такой опасный для чужаков дом Кристины Дайе.

После памятного знакомства с местным дворянским сообществом прошла пара недель. Да и то, как сказать, знакомство… В чем-то я, возможно, была неправа. Но учитывая, что ко мне в дом за последние два года, что я живу одна, уже раз двадцать пытались залезть разные уроды с разной степенью успешности… В смысле, кто-то только сбегал от Цербера, а у собаки появлялся кусок чужих штанов, а кто-то ловил арбалетный болт с разной степенью «удачности» и отправлялся либо в больницу в двух километрах, либо же в морг медицинского училища в тех же двух километрах… В общем, тут уж лучше перебздеть, как любит говорить папа.

Филиппа я тоже могу понять. Арчибальд, сцуко, наплел ему что-то такое, что там Луизу чуть ли не похитили у него из под носа. Естественно, что брат девушки увидев мою записку, даже не обратил внимания, что в ней не было ничего сказано о выкупе или характерных для подобной ситуации «приходи один», или «оставь деньги по такому-то адресу», или еще что-нибудь в таком духе. В итоге мы оба едва не наломали дров.

Повезло, что нас полезла разнимать младшая сестра, как оказалось, графа. И вдвойне повезло, что этот самый граф все-таки оказался незлопамятным, а то ведь и подгадить мог вместо благодарности…

Глянув на часы, я принялась собираться. Если бы мне кто-нибудь когда-нибудь сказал, что придет время — и я серьезно начну заниматься вокалом — в жизни бы не поверила. В том, моем мире, я могла подпевать какой-нибудь песне в наушниках, при этом попадая в ноты и даже в такт, но ничего феноменального не демонстрировала. Да и занятия… Думаю, даже занимайся я дома пением, то в итоге ничего особенно не вышло бы. Ну поставили бы голос. Ну так вокруг до черта других людей с такими же поставленными голосами средней степени паршивости, которых без хорошего микрофона и не слышно.

А вот у Кристины Дайе голосок был — что надо. Батя ради эксперимента однажды стоял метрах в двадцати от окна, за которым велись мои уроки и уведомил меня, что снискать славу Шаляпина я смогу без проблем. Как говорится, и громко, и красиво. И окружающим нравится. По крайней мере, на всяких городских мероприятиях я периодически выступала и, участвуя в конкурсах, занимала призовые места. Окружающие в один голос советовали поступать в консерваторию, а я мысленно материлась, потому что понимала: именно так в итоге и придется поступить.

Материлась потому, что выбора у меня было… Никакого. У себя на родине я бы могла со своими знаниями без проблем отправиться на архитектурный какой-нибудь, или на десятки смежных со строительством специальностей. У себя дома я училась заочно на программиста и никого не напрягало наличие в группе девчонок. Были неадекваты, конечно, куда без них, но по сравнению с тем, что творилось в этом времени — наше было просто раем.

У нас дома… Ну ворчали какие-то бабки на лавочке при виде моих драных джинс. Ну комментировали «гопники Васи» мой выбор специальности… Ну а тут меня просто никуда, кроме пресловутой консерватории, не возьмут. Вот так вот. Нет, были еще другие, чисто-женские специализации. Работать я могла бы служанкой, продавцом, швеей, переводчиком (и то под вопросом, если честно — сейчас я подрабатывала этим делом у знакомого отца, которому нужен был человек со знанием русского, а я довольно быстро Кристинино тело приучила к своему родному языку вместо шведского). Но вот доступ в какие-то другие сферы, считающиеся «мужскими», мне закрыт. Это… огорчало. Впрочем, ничего другого пока что не предвидится. До суфражисток, Клары Цеткин и многих других замечательных личностей я доживу только к моменту своей старости, а пока что придется держать круговую оборону в гордом одиночестве. И готовиться к поступлению в консерваторию, да…

Открыв шкаф, вытаскиваю строгое темно-синее платье и шляпку. Одежда этого времени казалась сложной только на первый взгляд, ну верней — на первые три месяца. Первое время я подолгу материлась, зашнуровывая платье и путаясь ногами в юбке, с ностальгией вспоминая любимые джинсы и свитера. Блин, да даже платья нашего времени не были такими сложными, если это не наряд типа свадебного!

Впоследствии оказалось, что у этих платьев есть масса плюсов. Во-первых, все эти панталончики-юбочки и прочую шелупонь пока стянешь… А уж если этим занимается посторонний мужчина, то в теории можно двадцать раз вывернуться и отмудохать «кавалера». Ну да, кто о чем, а я о безопасности. С безопасностью, кстати, все очень двойственно. С одной стороны — в этом мире абсолютно не ждали сопротивления от эфемерного светло-голубого или нежно-розового создания и облаке юбочек, как и не ожидали, что у этого создания может быть нож в рукаве, а то и целый арсенал под юбкой. С другой — в этом облаке кружавчиков, ткани и рюшечек ты черта с два убежишь, если придется бежать. Так что все с этой одеждой девятнадцатого века не так уж однозначно, да...

Зашнуровав «кофту» одеяния, нацепив шляпку и дополнительно зафиксировав ее «невидимками» на голове, чтобы не слетела из-за ветра случайно, я направилась к дому мистера Эрдье. Сей господин проживал в двадцати минутах ходу от нас и зарабатывал тем, что давал детям в меру обеспеченных родителей уроки вокала и игры на фортепиано. С фортепиано у нас отношения не наладились и все ограничилось минимумом, необходимым для вокальной практики. Так что занималась я только вокалом. Ну и изучала классическую музыку, куда же без этого.

Месье Эрдье был давним другом мадам Валериус, так что я ничуть не удивлялась тому, что периодически сталкивалась с женой профессора или с самим Валериусом в его доме. Иногда после занятий я забегала в гости к ученому, иногда — шла на местный рынок. В принципе, занятий особых в Перрос-Гиреке не было, так что днями напролет я читала, занималась рукоделием, упражнялась в силовой практике на пустынном побережье или заднем дворе дома. Можно было, конечно, играть с другими детьми «своего возраста», но если честно — это было абсолютно неинтересно. Как шутил по этому поводу отец — я познаю «типичный мещанский дзен».

Сам он работал за проливом и, судя по восторженным письмам, которые я периодически получала — умудрился взяться за какой-то заковыристый проект, который в будущем будет иметь историческое значение. Топографических ориентиров и названий объектов он не давал, да и знаний об архитектурных памятниках нашего времени, которые здесь еще и памятниками-то не были, у меня не имелось, так что письма скорей были средством сказать «у меня все хорошо», а не передать какую-то информацию. В ответ я писала такие же — о музыке, о проделках Цербера, о каких-то домашних мелочах, в общем — обо всем, чем была наполнена моя жизнь. Иногда я перечитывала эти письма и чувствовала наполняющую сердце тоску: точно также мы с отцом общались до тех пор, пока я не закончила школу. Ему было со мной… неинтересно.

В принципе, его сложно винить: когда приходишь уставший с третьей работы больше всего хочешь пожрать и завалиться в тишине и покое поспать, или почитать что-нибудь, или фильм какой-то посмотреть… Но точно не хочешь слушать пронзительный детский голос, который вещает тебе что-то непонятное, но чрезвычайно для него важное. Поэтому я еще лет в семь перестала забираться к нему на колени и о школе говорила только тогда, когда приходилось сдавать какие-то деньги, или когда его вызывали на родительское собрание. Зато на выходных он меня учил драться и всегда давал денег на дополнительные кружки и интересные книги, а уж комп у меня появился раньше всех в классе, причем не абы-какой полуживой, а настоящий «геймерский».

Эх… Вздохнув, я завернула за угол и оказалась на нужной улице. Солнышко уже припекало по-летнему, но над морем зависла странная черная туча. На миг я даже пожалела о том, что не взяла с собой зонтик. Впрочем, если действительно ливанет, то я всегда могу забежать к профессору, или же очень быстро добежать домой. В конце концов, ведро воды на голову хорошему иммунитету не помеха…

Калитка была открыта, а собака на привязи. Местный пес был не ровня Церберу, хотя кусался, наверное, тоже больно. Но заметив меня, собака лишь лениво подняла голову и, приветственно «буфкнув», снова разместилась на солнцепеке, звеня цепью.

Дом учителя не был похож ни на какой из привычных мне. По нему словно было видно, что живет тут человек искусства. На газонах — клумбы с самыми разными цветами. На окнах — витражи. А по стенам, имитирующим кладку старинного замка, вьются виноград, плющ, мох… В общем-то, дома за всей этой зеленью уже практически не видно…

— Добрый день, это Кристина Дайе, — произнесла я, входя на террасу. Тщательно вытерев ноги, сажусь в одно из соломенных кресел. Сказано все это было для служанки, которая пригласит меня к учителю, когда он разберется с предыдущим учеником.

— Прошу, мадемуазель. Месье Эрдье сказал, чтобы вы пока что распевались — он закончит беседу и сразу же начнет занятие.

Служанка была типовой «миссис Хадсон» из старого советского фильма про Шерлока Холмса. Всегда спокойная, уравновешенная, точно, как часы, выполняющая свою работу и, вдобавок — умело сливающаяся с окружающей обстановкой так, что можно было просидеть в комнате пятнадцать минут прежде, чем понять, что рядом кроме вас есть кто-то еще.

Женщина привычно провела меня в комнату с роялем на первом этаже. Поблагодарив ее, я подошла поближе к инструменту и, нажав традиционный «до пограничник», принялась распеваться. Пятнадцать минут спустя распевки мне поднадоели и, отойдя к окну, я запела одну из репертуарных песен. Вполголоса, чтобы не мешать месье Эрдье, который наверняка находился в кабинете прямо надо мной. Шорох за спиной был для меня полной неожиданностью, поскольку месье Эрдье ходил по дому широкими четкими шагами, а его служанка, как уже говорилось, была абсолютно бесшумной.

Резко обернувшись, я расслабленно выдохнула, когда поняла, что причиной шума был мальчишка одних лет со мной. Близко, конечно, даже таких лучше не подпускать, но будь на его месте двухметровый мужик в балаклаве и с ножом — понадобилась бы новая пара женских подштанников. Отвернувшись, я как ни в чем не бывало продолжила напевать. Раз сказано — распевайся, значит — распевайся. Присутствие непонятных мальчишек не должно оказывать влияния на учебно-воспитательный процесс. Правда, на него должно оказывать влияние присутствие педагога, но обычно месье очень пунктуален и раз до сих пор не подошел — значит, действительно занят важным разговором.

* * *

На скрипке Рауль хотел научиться играть давно. Дома пытался извлекать ноты из старого инструмента самостоятельно, чуть позже брат нашел ему учителя в Париже. Вот только как быть, если на несколько месяцев предстоит уехать на лето в другой город? Не бросать же занятия… конечно, можно было бы позаниматься самостоятельно, вот только это будет совершенно не то, что вместе с руководством.

Именно поэтому по приезду мальчика в Перрос-Гирек его тетка решила заняться поиском летнего учителя. Подходящего человека ей подсказала мадам Валериус — ее давняя подруга, которая жила неподалеку и лично знала этого преподавателя. В итоге ранним летним утром Рауль под руку с тетей пришел в странный дом, напоминающий ему средневековый замок.

Обычно в средневековых замках обязательно должны были быть драконы и принцессы. Уже ожидающий увидеть сказочное чудовище Рауль был крайне разочарован, когда никакой огнедышащей змеи поблизости не оказалось. Молчаливая служанка провела их на второй этаж, где в кабинете ожидал хозяин дома. Роль Рауля ограничилась демонстрацией уже имеющихся навыков на принесенной с собой скрипке. После этого тетка отправила его подождать в коридоре или на террасе. Уже спускаясь по лестнице вниз, мальчик услышал из класса для занятий чистый и звонкий голос. Значит, в замке все-таки есть принцесса?

Так и есть — в классе у окна, спиной к Раулю, стояла девочка, которая и пела своим чистым и красивым голосом какую-то старую песню. Неловкий шаг выдал мальчика, из-за чего принцесса обернулась к нему, а потом, заметив, кто именно ее потревожил, снова отвернулась к окну и продолжила петь, как ни в чем не бывало. Как завороженный, он стоял и слушал, при этом впервые в жизни жутко стесняясь подойти и спросить, как зовут эту девочку. Ему просто раньше не приходилось знакомиться с девочкой и он даже не мог сказать, прилично ли это. Ведь она совсем незнакома с ним и может испугаться, да и вообще — детей должны знакомить взрослые. Конечно, судя по одежде, она не дворянка, так что с ней можно не соблюдать часть тех церемоний, что сопровождала знакомство с людьми его круга, но все равно…

— Я вообще-то живая, — неожиданно произнесла девочка.

— Что?

— Я говорю — вообще-то я живая. Не картина, не ваза и не другой какой-нибудь экспонат. Если тебе что-то нужно от меня — так и скажи, а то ты во мне сейчас взглядом дырку просверлишь.

— Ты очень красиво поешь, — выпалил Рауль. — Ты прости, что я отвлек тебя, просто хотел послушать и думал, что ты не заметишь, а тут половицы скрипят.

— Да, я заметила. Похоже, стяжку пора менять — сам-то паркет можно заново положить и он еще послужит несколько десятилетий…

— Что менять?

— Стяжку. Вот смотри, сам дом — это коробка, так? Ну, грубо говоря. Так вот, перед тем, как в эту коробку заложить напольное покрытие, в нашем случае — паркет, сначала укладывают тонкий слой песка, или опилок, или еще что-нибудь, на что фантазии хватит. При эксплуатации пола стяжка передает основную нагрузку с верхнего слоя, то есть с паркета, на нижний слой, то есть коробку здания, при этом обеспечивая плотное прилегание их друг к другу, а также выполняя амортизирующую функцию.

— Амор… что?

— Амортизация — это… — принялась пояснять принцесса незнакомое слово. Рауль стоял напротив нее, вытаращившись, как на восьмое чудо света и периодически кивал головой, уподобившись игрушке-болванчику.

— Понятно? — уточнила у него принцесса, поправляя золотистые волосы, украшенные шпильками с блестящими камушками.

— Да. Откуда ты все это знаешь?

— У меня папа строительством занимается несколько лет уже. Я долгое время путешествовала с ним, практически жила на стройках, вот и нахваталась того-этого, — чуть улыбнулась принцесса, прищуриваясь. — Кстати, я Кристина. Кристина Дайе.

— Рауль де Шаньи, — чуть поклонился ей мальчик.

— Филипп де Шаньи — это не твой отец случайно? — тихо уточнила у него девочка, делая шаг назад почему-то.

— Нет, он мой брат. А что…

— Кажется, тебе надо идти, — взгляд принцессы стал практически непроницаемым. Ледяным.

— Мы будем дружить? — тихо уточнил у нее мальчик.

— Нет.

— Но поче…

— Тебе надо идти. Не отвлекай меня от занятий и не заводи вредную привычку входить на чужую территорию без спроса. Готова поспорить, что тебе сказали подождать в коридоре или на террасе, а не ходить по комнатам, — кажется, Кристина разозлилась. Брови девочки практически сошлись на переносице, а руки она в защитном жесте сложила на груди. Красивый голос сейчас практически звенел от переполнявшей его ярости.

— Я ухожу. Ухожу, — понуро пробормотал Рауль даже не понимая, чем именно вызвана такая реакция. Они ведь нормально общались… А потом принцесса, узнав его фамилию и уточнив, кем ему приходится Филипп, пришла чуть ли не в ярость и быстро прервала общение. Определенно, лучше попросить брата объяснить ему, почему Кристина Дайе так странно отреагировала на это обстоятельство.

А пока что мальчик сидел на террасе в плетеном кресле и слушал доносящийся из зала для занятий чистый звенящий голос злой принцессы. Было немного обидно, ведь в сказках принцессы радовались прекрасным принцам, а в реальности почему-то все оказалось совсем не так.

Поговорить с братом вышло только за ужином. Уныло ковыряя нелюбимую овсянку и слушая увещевания гувернантки о том, что надо съедать все до конца, Рауль осторожно задал Филиппу вопрос о Кристине.

— Я с девочкой познакомился. Она красиво поет, умная, талантливая и почему-то узнав о том, что ты мой брат, она не стала со мной дружить, — он осторожно поднял голову от тарелки и заметил, что на лице Филиппа почему-то заиграли желваки.

— Понимаешь, малыш… — Рауль передернулся, когда Филипп назвал его малышом. Все-таки, старшему брату уже пора было понять, что двенадцатилетний мальчик — это явно не «малыш». — Эта девочка помогла Луизе. А я ее обидел. Думаю, что теперь она боится дружить с тобой, чтобы я ее не обидел еще из-за этого.

— А ты обидишь? — Рауль отодвинул в сторону тарелку, по которой было размазано две ложки овсянки.

— Нет, не обижу.

— Значит, я могу ей об этом сказать и дружить с ней? — уточнил Рауль.

— Нет, — обрубил Филипп.

— Почему «нет»?

— Потому что эта девочка живет в очень опасном доме.

— Ее охраняет дракон? — фыркнул Рауль. Конечно, в сказки он не верит, но в жизни порой и не такое бывает.

— Нет. Ее охраняет большая злая собака. А еще — вокруг ее дома куча опасных ловушек, я в одну не попал лишь чудом. И это вовсе не весело и не смешно, Рауль. Я боюсь, что ты вдруг решишь зайти к ней в дом без разрешения и тогда…

— А если я не буду заходить к ней в дом без разрешения, то мне можно с ней дружить? — Рауль уже знал, что брат рано или поздно даст ему желаемое. Но всегда к желаемому прилагались всевозможные поправки. И с девочкой ему дружить в итоге позволят, но надо будет соблюсти какие-нибудь правила и условия.

— Ты должен мне пообещать, что никогда и ни при каких обстоятельствах в будущем эта девочка не станет твоей дамой сердца и, тем более — женой, — брат аккуратно отложил в сторону вилку и протянул руку за десертом. — Ты понимаешь, о чем я, Рауль?

Мальчик кивнул. Он прекрасно понимал. Дворянину нельзя жениться на не-дворянке. Это называется мезальянс и это очень плохо. Расстраивать брата, а тем более — злить его, Раулю не хотелось. Поэтому он легко дал ему это обещание и наконец-то получил разрешение поближе свести знакомство с Кристиной Дайе.

Как он узнал впоследствии у месье Эрдье, девочка занималась вокалом в определенные дни, при этом в четверг она заканчивала урок как раз перед Раулем. Поскольку нигде с Кристиной Рауль больше не встречался, четверга он ждал с нетерпением.

— Кристина! — едва девочка вышла из зала для занятий, мальчик догнал ее и пошел рядом по садовой дорожке. — Мой брат разрешил мне дружить с тобой.

Девочка не отвечала. Лишь ускорила шаг, явно стремясь побыстрей отделаться от мальчишки.

— Кристина, мы будем с тобой дружить, — снова произнес он. Кристина неожиданно сбавила шаг, а потом — вдруг щучкой нырнула в малоприметный проулок. Кинувшись за ней, Рауль понял, что его способностей к бегу абсолютно недостаточно для того, чтобы догнать Дайе. Недоумевая, как она настолько быстро скрылась, мальчик вернулся к дому преподавателя. Если бы он посмотрел на крышу сарая, который пришлось обогнуть по пути, то заметил бы наверху обладательницу светло-голубых глаз, которая внимательно следила за ним и, только удостоверившись в том, что Рауль ушел, спрыгнула на землю и отправилась по своим делам.

После занятий мальчик отправился к профессору Валериусу. Как старый знакомый его тети, он согласился «подтянуть» Рауля по математике. Заметив в коридоре на вешалке знакомую красную шляпку и шарфик в тон, Рауль попятился от неожиданности. Кристина, оказывается, присутствовала и в этой части его жизни.

— Добрый день, Рауль, — поздоровалась с ним мадам Валериус.

— Добрый, мадам, — поклонившись, мальчик спросил у женщины. — Профессор у себя?

— Проходи, он тебя ждет. Правда, у него сейчас гость, но думаю, что ты им не помешаешь.

С трудом сдерживая себя, чтобы не взлететь вверх по лестнице через три ступеньки, Рауль чинно прошел до кабинета профессора. Дверь была немного приоткрыта, из-за чего до мальчика донесся разговор профессора и Кристины. Он не собирался подслушивать, у него вообще не было такой привычки — подслушивать, но у Кристины довольно громкий голос, да и профессор… А может, это не голоса, а сама по себе… Акустика, вот.

— В общем, еле отвязалась от этого мальчишки, — Кристина, кажется, как раз сейчас заканчивает историю их встречи. — Попрошу месье Эрдье в следующий раз назначить другое время для занятий, чтобы вообще с ним не пересекаться.

— Не мне судить, конечно, но с твоих слов мальчик кажется неплохим.

— Мало ли, каким он кажется? Деточка-то дворянская, понимаете? И нужны мне, спрашивается, эти проблемы. Влипнем куда-нибудь вместе в неприятности, допустим, а потом начнется: это все Дайе нашего ребенка втянула. Или, допустим, где-то со мной он на улице услышит классический наш мат-перемат из местных подворотен, где-нибудь выскажется у себя дома… Опять виноват кто будет? Дайе! Я уже молчу про то, что через два-три года начнутся гормональные всплески с сопутствующим выносом чужих мозгов по теме «а я вот не придумал ничего лучше, как решить, что люблю вот эту девочку». И, спрашивается, нужны мне эти проблемы триста лет? Чуть что — я кругом виновата… Да и вообще: с ребятами с нашей улицы можно всегда на равных, то есть и отказаться играть, и сдачи дать, если полезут, а с этим сто пудов какие-то дополнительные проблемы возникнут. Правда жалко, что я не сразу поняла, из какой он семьи, пока он мне фамилию свою не назвал. Так бы сразу проигнорировала, а теперь вон, таскается за мной, да речи человеческой не разумеет… Может, вы посоветуете, как от него избавиться? Пока я просто не разговариваю и сбегаю, а драться с ним, сами понимаете, для меня вообще не вариант — сразу налетят мама, папа, старший брат, сестра, няньки всякие и кто у него там еще…

— Согласись с ним дружить, — задумчиво произнес Валериус. — Выясни исподволь, что в тебе ему нравится, а потом веди себя так, чтобы сам от тебя переходил на другую сторону улицы.

— Тоже идея. Возьму на вооружение, если продолжит за мной таскаться, как идиот.

Щеки и уши покраснели то ли от стыда, то ли от злости. Неслышно мальчик отошел от дверей комнаты и спустился на первый этаж.

— Это не принцесса, а дракон какой-то, — жалобно произнес он себе под нос.

— Что случилось, Рауль? — мягко спросила его мадам Валериус, которая заметила, что со второго этажа мальчик спустился в растрепанных чувствах.

Сам не зная почему, он глубоко вздохнул и рассказал ей про принцессу, брата, злость девочки на него и…

— У тебя как-то странно получается, — чуть улыбнулась мадам. — Человек либо принцесса, либо дракон… Может ведь быть и по-другому?

— А по-другому — это как?

— И то, и другое, — многозначительно произнесла мадам Валериус.

— Я попозже зайду, — Рауль абсолютно не понял ее слов. Слишком было обидно. Обидно из-за чего? Ну, надо начать с того, что Кристина взяла и осудила его за глаза, ничего при этом не зная. На самом деле Рауль вовсе не был инфантильным, избалованным и… как там она еще его называла? И за свои детские шалости всегда получал наказание сам, не подставляя малочисленных друзей и не прячась ни за их спинами, ни за своим происхождением. А по поводу каких-то чувств, кроме дружбы, Филипп его сразу предупредил и даже взял с него слово, что ничего такого в будущем между ними не будет. Но Кристина почему-то все равно считала, что общение и дружба с Раулем обернутся для нее проблемами…

И как ему быть? Приезжая в Перрос-Гирек, он почти верил в слова сестер и тетки о том, что здесь у него получится найти много друзей, с которыми будет нескучно и интересно. Увы, но пока что все ограничилось знакомством с местными детьми, которые, увы, целыми днями только дрались друг с другом и воровали яблоки с чужих огородов. Рауля они в компанию не взяли. Да и не очень-то ему хотелось. Филипп бы точно не одобрил местные игры и общение со столь «неподходящим контингентом». Но Кристина была совсем другой. Опрятная, умная, образованная. Да, не дворянка, но все же — с ней могло бы быть интересно… И она с ним категорически не хочет дружить, да еще и гадостей про него профессору наговорила. А профессор-то еще тот жук! Наверняка понял, что речь идет о Рауле, но почему-то начал помогать Кристине придумывать способы от его общества избавиться.

Погрустневший и серьезный, мальчик вернулся домой и, сам того не желая, стал свидетелем разговора между Луизой и Филиппом. Из диалога между братом и сестрой он понял, что произошло с Луизой, а также — каким образом ей помогла та принцесса из музыкального класса. При всем желании Рауль не смог представить принцессу с ножом, которая говорит грубые слова и на равных дерется со взрослым человеком.

«А если и то, и другое?» — всплыли в памяти слова мадам Валериус. Сейчас он наконец-то понял их смысл.

Никакой дракон этой принцессе не требуется. Она сама — дракон. Но принцесса. Забавно. Получается, что принцесса, может, и дружила бы с ним, но осторожный и хитрый дракон просчитывает «проблемы» от дружбы с Раулем и поэтому сразу обрывает с ним знакомство… Это интересно. Интересно хотя бы потому, что Рауль всегда мечтал когда-нибудь найти и приручить дракона.

В следующий визит к семье Валериус он смог разговорить мадам и многое узнать у нее о Кристине. Почему-то женщина вполне охотно рассказала ему о странной девочке, отец которой строил для профессора дачный дом. А еще — она рассказала о Густаве Дайе — отце Кристины, который и воспитал ее, как говорится, «универсальной». Скоро Рауль узнал о том, что принцесса тренируется на безлюдном морском берегу. А еще — о том, что принцессу отказались учить фехтованию, потому что девочкам, видите ли, не пристало обучаться чему-то подобному.

Зная о произошедшем с Луизой, Рауль был готов оспорить каждое слово из вышеуказанного тезиса. Если бы сестре не встретилась принцесса-дракон, то ее бы, скорей всего, уже не было бы в живых. План созрел в голове юного виконта практически за несколько минут. Претворить его в жизнь, то есть убежать из-под надзора гувернантки, оказалось намного сложней, чем додуматься до гениальной идеи, но даже с этим Рауль де Шаньи справился на «отлично». По описаниям мадам Валериус он без проблем нашел нужное место. Кристина уже была там — легко удерживая в правой руке настоящую, хоть и тупую, шпагу, девочка в мужской одежде пыталась повторить упражнения из учебника. Получалось у нее, по мнению Рауля, как-то не ахти. Ну еще бы: в тренировочном классе фехтованию учили парами, а Кристине приходилось учиться в одиночку.

— Шпагу выше, упор больше делай на другую ногу и тогда уже делай взмах.

На звук его голоса принцесса обернулась и зло сощурилась.

— Молодой человек, я, кажется, французским языком сказала тебе, чтобы…

— Да-да, я слышал. И слышал ваш разговор с профессором Валериусом. Что ты так удивляешься — не знала, что мадам Валериус — лучшая подруга моей тети? — Рауль сложил руки на груди. В разговоре с мадам Валериус он успел определить слабое место принцессы. Ей не нравилось, когда к ней относились прежде всего как к девочке, а не как к человеку. Девочкам хамить нельзя, их нельзя бить, с ними нельзя ссориться, им надо уступать. А принцессе-дракону уступать ни в коем случае нельзя. Потому что драконы — они как и любые звери: если чувствуют слабость, то обязательно попытаются укусить. — Ставлю тебя в известность, что никогда и никому не жалуюсь. Привычки такой нет, да и некому, знаешь ли… Кстати, так называемой «ровни» здесь нет. Есть другие дети, но судя по всему, в общении с ними ты столкнулась с той же проблемой, что и я: общаться с ними не о чем. Еще могу предположить, что при всей этой твоей самостоятельности даже тебе может быть скучно и одиноко, иначе ты меня еще две минуты назад попыталась бы утопить в море — с тебя станется. Кстати, Филипп с меня взял слово, что я ни в коем случае не сделаю тебя своей дамой сердца в будущем. И не женюсь на тебе. Я правда просто хочу дружить. Потому что тут скучно.

— Речь неделю репетировал? — колко уточнила Кристина, складывая руки на груди.

— Нет, что ты. Так, три дня. Правда, бумажку потерял — пришлось на ходу импровизировать, — в той же манере принялся препираться Рауль. Отрицательный результат — тоже результат: сейчас дракон с ним разговаривал, а не игнорировал.

Уголок рта едва дернулся — девчонка явно попыталась скрыть улыбку. Получилось плохо. Рауль достал из ножен свою учебную шпагу.

— Так что, принцесса, прием показывать, или будешь сама учебник мучить? Это ведь не математика твоя — по книжке не выучишься.

— Я не принцесса. Я дракон, — фыркнула Кристина.

— Что? — изумленно произнес Рауль. Определенно, эта девчонка читает мысли.

— Ну, знаешь, в сказках всегда есть принцесса и есть дракон. Я уж лучше драконом буду. Тому, по крайней мере, голову рубят, а не замуж против воли отдают.

— А почему против воли?

— А где информация о том, что принцессе конкретно этот принц нравится? Кто ее вообще спрашивает? Дракона победил — принцессу забираешь. Какая-то лажа, знаешь ли, получается. Ни тебе любви, ни хотя бы взаимной симпатии, ни даже времени на нормальное знакомство. Просто ставят беднягу перед фактом.

— Принца, кстати, тоже. Представь, если ему всего-то надо дракона убить, чтобы подвиг засчитали, а ему вдруг непонятную девчонку в жены навязывают, — подхватил Рауль.

— Хм… Знаешь, а я с этой точки зрения никогда не смотрела на подобные сказки, — фыркнула Кристина.

— А я вот смотрел. Принцев жалко. Решил доброе дело сделать, из беды женщину спасти, а тебе потом ультиматумом: «женись». А может, у тебя на родине уже есть своя принцесса? А может, ты таких принцесс уже спас десять штук, что — на всех теперь жениться надо? Кстати, в какой-то сказке подобное было, — продолжил словесную пикировку Рауль. Заодно и показывая Кристине, как правильно принимать нужную стойку. Судя по тому, что под конец их импровизированного урока девчонка уже улыбалась и более охотно отвечала на шутки Рауля — первый этап приручения дракона можно было считать успешным.

— Крис…

Двое детей валялись на берегу под раскидистым деревом. Море билось о прибрежные камни совсем рядом, солнце нещадно припекало, так что тень была единственным их спасением. И покидать ее они по понятным причинам не спешили.

— Что? — девочка приподнялась на локтях со своего покрывала и принялась сверлить Рауля взглядом своих ледяных глаз.

— Вот это объясни, м?

Дракон, как оказалось, был настоящим докой в плане математики. Если сам Рауль держался в рамках своей учебной программы, то Кристина знала школьную и институтскую наперед. Кроме математики такие же знания присутствовали в области физики и строительства. В итоге у детей назрел взаимовыгодный обмен знаниями: Рауль учил Кристину правильно фехтовать и на досуге разъяснял ей правила французского языка, а Крыса поясняла ему написанное в учебниках по математике простым, понятным языком, таким образом лишив Рауля необходимости прибегать к помощи профессора, за исключением самых сложных случаев. Она же заодно показала ему несколько интересных и действенных приемов рукопашного боя и провела краткий «ликбез по болевым точкам». Несмотря на то, что ликбез был устным, еще долгие две недели Рауль при виде Кристины рефлекторно принимал «защитную стойку футболиста».

— Что там у тебя? — Дайе отшвырнула в сторону яблочный огрызок и, достав из сумки очередное яблоко, протянула Раулю. Сама взяла второе и, передвинувшись поближе к мальчишке, принялась «на пальцах» объяснять очередную сложную геометрическую задачу.

Со стороны города донесся бой часов.

— Жара, — выдохнули оба и снова повалились по своим подстилкам. Относительная прохлада была только здесь, на берегу. Дома же превращались в раскаленные каменные или деревянные мешки, где сидеть не было ни сил, ни желания.

Справа из кустов раздался звон цепи и заливисто-игривый лай. Кристинин Цербер нашел какую-то косточку и сейчас затачивал об нее свои острые зубы. Или обламывал окончательно? Детей это не интересовало.

Дракон оказался совсем нестрашным и временами очень даже походил на приличную принцессу. Кстати, Цербер при ближайшем рассмотрении вдруг стал милой косматой зверюгой, которая агрессию проявляла только при вторжении на охраняемую территорию, или же при виде попытки причинения вреда своей хозяйке. А Рауля пес считал своим, охотно позволяя себя гладить. Тем не менее, правила обращения с собаками Рауль помнил и поэтому не подходил к псу, когда он ел или был на цепи.

Дом, верней, площадь перед ним действительно был нашпигован всевозможными ловушками. Капканы, самострелы, нажимные пластины — все это было сделано руками Густава и Кристины и все это становилось грозным подспорьем хозяевам дома для защиты своего жилища. По крайней мере, один раз придя к Кристине в гости, Рауль увидел на заборе следы чьей-то засохшей крови.

В принципе, ему это стремление защитить свое обиталище было вполне понятно. У них дома всегда была своя охрана, вдобавок — на участке находилось несколько обученных собак, которые были готовы порвать на куски чужаков подобно Церберу. И Рауль подозревал, что здоровье неудачливых грабителей — последнее, что волновало бы его домашних в случае такого вот нападения. Скорей бы уж беспокоились за собственных близких в первую очередь и за личные вещи — во вторую.

Снова погрузившись в борьбу со сложными формулами и теоремами, Рауль вынырнул из собственных размышлений только когда часы в городе пробили четыре пополудни.

— Жара, — снова выдохнули они, но принялись собираться. К шести Рауль должен был явиться домой к ужину. А Кристина ждала сегодня возвращения своего отца. Как было известно Раулю, Густав Дайе работал на данный момент в Англии, при этом наведываясь домой раз в несколько месяцев на недельку-другую. Судя по тому, как вела себя Кристина несколько последних дней — отца она очень ждала.

Раулю тоже было бы интересно познакомиться с этим человеком. Во-первых, было странно, что Густав своей дочери с детства присвоил уменьшительно-ласкательное прозвище «Крыса». Это потом, после двухнедельного знакомства с Кристиной, он узнал об уме крыс, об их хорошей ориентации в пространстве и о том, что крыса может оказаться порой хитрей человека, да и взаимовыручка у них на уровне, верней — взаимопредупреждение о тех же мышеловках: хоть одна крыса в ловушку попадет — все остальные друг другу сразу «расскажут». А поначалу его это прозвище, мягко говоря, удивляло. Хотя… Сам-то он за глаза Кристину вообще драконом звал.

Путь до города прошел в полной тишине, молчании и покое. Единственная сложность, с которой столкнулись двое детей — клубы пыли на дороге, которые еще не улеглись после того, как по ней проехала какая-то карета.

— В итоге, что купались, что не купались, — подвела итог Кристина. Перед тем, как уходить с побережья, двое детей прямо в одежде залезли в воду. Как справедливо заметил Рауль — этого хватило, чтобы не умереть от жары до города. А уж слой пыли скрыл все следы их «маленького преступления».

— Ты сейчас домой? — вопрос был чисто риторическим. Куда им еще идти, как не по домам. Хотя и не хотелось Раулю это зверски. У Кристины, по крайней мере, деревянный дом, а особняк тетки за день раскаляется так, что в комнатах невозможно дышать.

— Надо было вам вокруг дома деревья посадить, тогда все могло быть не так паршиво, — пожала плечами Кристина в ответ на его жалобу.

— Да тетка сама говорит так же, да только когда строили… Сама знаешь, — мальчик махнул рукой. Крис согласно кивнула — ведь не далее, как вчера, она пересказывала мальчику случай, который описывал ей отец, как раз из категории «надо было думать, когда строили».

— Ну так высадили бы сейчас. В принципе, можно какие-нибудь относительно молодые деревья аккуратно выкопать, не повредив корневую систему и высадить вокруг дома.

— Можно было бы. Но тетя боится, что по ветке в окна заберутся грабители, а еще — что веткой выбьет окно во время грозы. А еще… Всего перечислять не буду, но как только Филипп заводит речь о том, чтобы как-то решить проблему, как у нее появляется масса возражений. А потом она ругается, что я домой прихожу только ночевать, — вздохнул Рауль.

— Оу… Сочувствую. А деревянная постройка, которая во дворе у вас, что — заселена под завязку? Так ты бы смог…

— Я уже сто раз просился, — вздохнул Рауль. — Но тетка ни в какую. Брат, может, и разрешил бы, но в доме тетки все живут по правилам тетки, а «летний домик предназначен для проживания слуг». Ну каких слуг, если у нас все местные и ночуют у себя по домам?

— Кхм… — Крис сорвала с ветки дерева, мимо которого они проходили, кислющее яблоко и, вытерев его о платье, вцепилась зубами в мякоть. Рауль передернулся. Во-первых, яблоки были очень кислыми, во-вторых — ну нельзя же немытое есть… Крис по этому поводу шутила «больше грязи — шире морда» и продолжала затачивать на ходу всякую дичку. Иногда Раулю казалось, что она вообще не человек, ведь любой нормальный человек запросто бы отравился уже, причем не один раз… — Ну, раз уговорами нельзя, попробуй хитростью.

— В смысле?

— Ну, сделай так, чтобы она сама тебя в летний домик отселила.

— Это как?

— Ты видел, в чем я дома сплю?

Рауль прерывисто выдохнул и передернулся. При всей его не-набожности и неверии во всякую потустороннюю чушь, вид гроба в роли кровати наводил на него чувство сродни священному ужасу. Даже сам факт, что гроб ни разу не использовался по назначению, ужаса не умалял. Кристина, впрочем, вообще была лишена «всех этих религиозных предрассудков», а в гробу ей спать нравилось потому, что девочка часто ворочалась во сне и оттого все время падала с постели.

— Не напоминай.

— Так я тебе рассказывала, как у нас этот ящик появился?

— Нет и…

«И я не хочу это слушать», — едва не вырвалось у мальчика, но потом он вспомнил, что Крис собирается вести речь о том, как ему можно добиться желаемого от тетки, если «добром» не получается.

— Так вот, дело было так. Повадилась у нашей команды какая-то тварь инструмент ночами таскать. А территория стройки ничем не огорожена была, ну а работяги за день все намаются, упадут и, сам понимаешь — ни сил, ни желания за всем инвентарем следить ни у кого не было. Причем, пропадало не что-то массивное, а то, что можно вот даже в кармане унести: отвертки, молотки всякие. Вроде как и небольшие потери, но по карману бьет, да и вообще обидно как-то… Вот, значит, отец и придумал: заказал у местного гробовщика вот эту вот вещицу, ну и сваливал на ночь туда весь инструментарий. Ящик закрыл — и можно спокойно гулять, где угодно: суеверные ворюги к гробу ближе, чем на десять метров, не приближались.

— А что тогда было три года назад? Ты говорила, что тоже что-то с этим… ящиком связанное.

— А, вот это было вообще весело. Я тогда уже в этом ящике ночевала, понимаешь ли. Мы тогда работали над тем домом с резными ставнями, который на третьей улице от лавки молочника, помнишь?

Рауль кивнул. Да уж, дом был запоминающимся благодаря тому, что его отделкой хозяин занимался самостоятельно и расписал, как пасхальное яйцо.

— Так вот, хозяин был с рабочими отцовскими на короткой ноге, ну и приходил после завершения рабочего дня посидеть, за жизнь поболтать… С флейтой приходил, гад. Ну и у отца скрипка… Играть-то они оба умеют, но когда десять глоток еще поют что-нибудь жалостливое, да еще и вразнобой, то мне реально повеситься хотелось. Но выспаться больше. В общем, проделала я в крышке вентиляционные отверстия и стала на ночь закрываться полностью, так сказать. Хоть какая-то звукоизоляция.

— Жуть какая. Ты точно ненормальная, — снова передернулся Рауль.

— Ну вот, теперь обзываться начинаешь. Ты что у нас — дипломированный психиатр тут диагнозы ставить? Нет? Вот и не умничай. Мне вот непонятно, как можно на твоей кровати спать. Она же мягкая до невозможности, никакой поддержки позвоночнику, это же привет всякие искривления через пару-тройку лет!

— Не будет у меня никаких искривлений, я же занимаюсь. И вообще — это дело привычки и спать я буду на том, на чем хочу. А ты не в свое дело не… — начал было Рауль, но тут же осекся. Ведь он сам только что фактически полез не в свое дело, обозвав девочку ненормальной только за то, что ей нравится спать в продолговатом ящике. Ведь гроб — это, по сути, ящик, ведь так? И если кому-то удобно спать в ящике, то не надо и вмешиваться… — Крис, прости. Я… Я понял.

— Прощаю, — девочка достала из кармана платок и принялась вытирать липкие от сока пальцы.

— Так что дальше с гробом-то было, интересно же!

— А, точно. Так вот, сплю я однажды, никого не трогаю, только чувствую — кто-то крышку открывает. Ну непорядок вообще-то, потому что обычно папа или кто-то из наших всегда просто стучались, чтобы я вылезла и поговорила, а крышку без спроса отодвигать — это все равно что в комнату без стука вломиться.

— Это был грабитель? — тихо спросил ее Рауль.

— Он самый.

— И что ты?

— А что я? Дождалась, пока крышку откроет, узнала при этом кучу новых слов, потому что этот тупица не с того конца ее поддевал, а потом вскочила и схватила его за руку со словами «наконец-то свежая кровь!». Короче, сдали мы его полицейским. Седого, заикающегося и, пардон, дурно пахнущего. Взрослый мужик, а обделался с перепугу, как пятилетний ребенок.

Рауль мысленно возразил Кристине, что в подобной ситуации любой бы не удержал все в себе. Но комментировать ситуацию не стал. Поскольку в его голове возник один хитроумный план.

— Знаешь, я тут вспомнил, что очень люблю химию… А некоторые эксперименты чреваты появлением едко пахнущего дыма. Будет много дыма, — губы мальчишки раздвинулись в ехидной усмешке, после чего он принялся обдумывать детали своего гениального плана. Если все пройдет гладко — то уже через пару дней он наконец-то окажется вдали от каменных стен и даже, возможно, получит чуть больше свободы от пристального теткиного внимания.

Остаток пути до дома прошел в полном молчании. С Кристиной он распрощался у ворот своего дома — дальше девочка отправлялась в гордом одиночестве. Судя по тому, как торопливо она с ним прощалась — явно, не заходя домой, побежит встречать отца.

Химические опыты, которые он начал практиковать сразу после заката привели к тому, что в летнем домике ночевали все домочадцы. Да, признаться, с дымом он намудрил. От Луизы и тети, конечно, влетело, да и брат, когда узнает, обязательно добавит еще, но судя по тому, что Лу начала просить тетю отселить мальчишку в летний домик, раз уж ему так нравится «эта химия» — сделал он все правильно. Даже если не позволят жить совсем уж одному, как Кристине, и поселят в соседней комнате какую-нибудь гувернантку — жить ему будет в итоге намного лучше, чем в раскаленном каменном здании.

На следующий день он с раннего утра стоял у ворот своего дома, точно не зная, чем заняться. С одной стороны — к Кристине должен был приехать отец. Присутствие Рауля может быть в итоге нежелательным, ведь семья Дайе редко собирается вместе. С другой стороны — Густав Дайе мог и не приехать. Мало ли — не успел вовремя купить билеты, или задержали отплытие, а соответственно — и прибытие корабля, а может — возникли какие-то проблемы на таможне и в итоге он приедет сегодня или завтра. Тогда Кристина будет свободна и они, как обычно, проведут этот день вместе. Решив, что прогулка ему не повредит, да и если он окажется лишним, то поймет и сможет в любой момент уйти, сославшись на какие-нибудь дела, мальчик решительно отправился на знакомую улицу. Идти ему пришлось, как обычно, чуть больше получаса. На стук в калитку отозвался заливистым лаем Цербер, после чего на крыльцо практически сразу выскочила Кристина.

Заметив Рауля, она приветственно помахала ему рукой, мол, проходи. Пока мальчик преодолевал расстояние между калиткой и входом, он успел заметить какую-то странную ауру, которая окутывала теперь и дом, и Кристину.

— Как обычно, на море? — уточнила она у него, заводя в гостиную и кивая на привычный диванчик.

— Можно и на море, — мальчик также привычно пожал плечами, оставляя за Крис право выбора места, где они будут гулять ближайшие несколько часов. В сумке дожидались своего часа последние задания на лето, рядом на столике лежала не дочитанная со вчерашнего книга — он как раз успеет прочесть главу, пока Кристина будет собираться.

— Кристин! — раздался из кухни голос с английским акцентом. Что удивительно — голос принадлежал женщине. Кажется, Рауль не знает что-то о семье Дайе. Может быть, Густав Дайе решил нанять кухарку или гувернантку для Кристины? — Кристин, ты никуда не пойдешь, пока не съешь завтрак! О, у нас гости… — в дверях показалась молодая девушка лет на семь старше их самих. Каштановые волосы были уложены в простую, но красивую прическу, а шуршащее платье из темно-синей ткани было одновременно и строгим, и делающим девушку похожей на сказочную принцессу. Впрочем, судя по тому, как на нее смотрел дракон — это вовсе не принцесса.

— Ты мне не указ, Джейн, — резко оборвала ее Кристина. — Я иду туда, куда захочу и делаю то, что хочу. И тебя спрашивать не буду. Не надо здесь строить из себя мою хозяйку на основании того факта, что мой отец собирается на тебе жениться.

— Кристин, если ты продолжишь разговаривать со мной в таком тоне, то…

— Ударишь — сдачи получишь, я тебя сильней и ты это знаешь. Можешь пожаловаться отцу, но полагаю, он тебе скажет то же самое, что и я. Кажется, он тебя предупредил, причем не один раз, чтобы ты ко мне не лезла, — завершив эту тираду Кристина пулей пронеслась по коридору, скрываясь в своей комнате. Рауль остался с девушкой один на один. Словно не замечая мальчика, она всхлипнула, но тут же подавила свои слезы.

Мальчик уже успел пожалеть о том, что стал свидетелем этой безобразной сцены. Конечно, Кристина была в чем-то, может быть, права… Со своей точки зрения. Но нельзя же ссору устраивать перед посторонним? Наверное, нельзя… Впрочем, Рауль уже не раз сталкивался с тем, что «нельзя» в его среде автоматически трансформировалось в «можно» для Кристины. Например, ему бы не разрешили жить одному, самому выбирать, что есть на завтрак, а также не позволили бы хамить взрослым, в то время как отец Кристины в своей дочери подобную самостоятельность поощрял и, если хамство действительно было вызвано необходимостью, то есть по другому человек не понимал, то от себя еще мог добавить пару крепких словечек. Опять же, это со слов Кристины.

— Я готова. Погнали? — прошла пара минут и девочка появилась перед ним с сумкой за плечами. В сумке этой, Рауль знал, был комплект одежды для тренировок. А еще к сумке была прикреплена тренировочная шпага, при виде которой девушка закатила глаза и уже собиралась что-то сказать юной Дайе, но та уже выскочила за порог, увлекая за руку Рауля.

Остановились они только два квартала спустя. Возникало ощущение, что за его драконом гнался еще один дракон куда более страшный и злой.

— Видал? — Кристина шмыгнула носом и достала из сумки яблоко. Опять дичку будет весь день трескать, что ли?

— Честно говоря, я даже не понял…

— Отец приехал не один. Привез Джейн. Познакомился с ней в Англии, ну и решил, что без женщины ему жить пресно и невесело, ну ты, я надеюсь, понимаешь хотя бы, зачем взрослым мужикам женщины нужны и тут тебя просвещать не потребуется.

— Ну не настолько же я дремучий, — Рауль усмехнулся. — Естественно, сейчас она на основании того, что является невестой твоего отца, пытается взять весь дом, в том числе и тебя, под свой личный контроль. А ты очень сильно против и не намерена позволять незнакомой мадемуазель замахиваться на твою свободу только на том основании, что ее выбрал себе в жены твой отец. Логично, как по мне.

— Отец ей прямо сказал уже несколько раз, и вчера еще раз прямо при мне повторил: к Крысе не лезть. То есть, я сама по себе, а она — сама по себе, а воспитывает пусть тех детей, которых в будущем моему отцу родит, но ко мне не лезет. Так нет же, до нее явно доходит через раз. Благо, что хоть к Церберу не лезет после того, как он ей платье вчера порвал…

— Ого, а это как вообще…

— Ну, я ей сказала, что к моей собаке подходить нельзя. И трогать ее без моего разрешения нельзя. И кормлю его всегда я, потому что именно я хозяйка пса. Ну, а она решила, что песик бедный-голодный-несчастный, ну и подошла поближе. Руку к его миске протянула, ну он и… предупредил более доходчиво, раз рычание непонятно… Господи, Рауль, ну отец что, не смог найти какой-нибудь менее тупой экземпляр? Я понимаю, фейс у нее красивый, задница тоже… ничего так, про сиськи вообще молчу — мне о таких еще мечтать и мечтать, но неужели в ее голове вместо мозга — ниточка, которая соединяет уши, чтобы не отвалились?!

На пассаже про достоинства фигуры будущей мачехи Кристины Рауль немного покраснел. А вот тирада про ниточку его даже рассмешила. Совсем чуть-чуть и ненадолго, потому что вид подавленного дракона заставлял грустить и его самого. Он как-то привык к тому, что Кристина всегда веселая, саркастично-язвительная, но оптимистично настроенная, а тут появилась какая-то Джейн и девочка стала, как в воду опущенная.

— Вот чего мне теперь делать? — с тихим вздохом спросила она у Рауля. — С одной стороны, я уже хочу, чтобы она убралась из моей жизни, с другой… Папе ведь она нравится, а ради своих хотелок счастьем близкого человека жертвовать — это вообще подлость… Но и терпеть рядом вот это вот мне совсем не хочется…

— Может быть, она со временем образумится, — попытался утешить девочку Рауль.

— Может и так…

На этот раз прогулка получилась какой-то мрачной. Словно они оба отбывали повинность, а не наслаждались летним деньком на берегу моря. Кристина явно мыслями была не здесь, да и Раулю почему-то совсем не хотелось тренироваться или учиться. Сделав пару заданий из книжки, он зашвырнул учебник обратно в сумку и принялся наблюдать за чайками, которые пытались вырвать у друга какую-то добычу. Рядом мирно спал дракон, подложив под голову сумку с учебниками.

Рауль чуть усмехнулся, вовремя словив улетевшую в сторону шляпку Кристины. Все-таки, прекрасная принцесса оказалась в итоге хоть и не совсем злым, но драконом. Впрочем, он не был в обиде — с драконом дружить оказалось гораздо интересней. Теперь бы еще придумать, как спасти дракона от хоть и не злой, но очень надоедливой мачехи — и вообще все будет, как говорила Кристина, «в шоколаде».

Вот так вот оно как-то и происходит… Ты живешь себе вполне мирно и спокойно, а потом физиология берет верх и ты понимаешь, что без пятидесяти кило женщины в постели жизнь не мила, да и вообще — хочется домашней хавки, какого-то уюта в доме… С Джейн я познакомился абсолютно случайно — девушка работала в бакалее неподалеку от нашей стройки. Пару раз выручил ее в плане «мужской работы» по дому, потом она решила угостить меня обедом, а потом я начал за ней ухаживать. Стандартный алгоритм цветы-конфеты-проводы домой-помочь по хозяйству уже через полгода обернулся тем, что у нас начался роман. Честно говоря — тот факт, что она, фактически, младше моей Крысы на семь-восемь лет меня ни капли не напрягал. Девушка взрослая, совершеннолетняя, хоть и в некоторых вещах той же Крысе уступающая. Учитывая, что мы друг друга более чем устраивали во всех аспектах взаимоотношений, мною было принято решение сделать Джейн предложение, и вернуться во Францию уже с невестой под руку.

И тут начались проблемы. Узнав, что у меня есть практически взрослая дочь, Джейн начала вести себя как минимум странно. Если честно — она была как на иголках. Хотя, рассказав ей о Крысе, я сразу обозначил: не ищу для дочери няньку-мамку, она абсолютно самостоятельный и независимый от кого-либо человек (разве что в финансовом плане от меня, ну да сейчас я зарабатываю достаточно, чтобы без проблем выделять дочери приличную сумму, а также содержать свою новую семью). При этом я дополнительно предупредил любимую о характере моего чада и о том, как себя с этим характером держать…

Ну а что поделать? Я сам приучил Крысу не признавать в человеке авторитета по возрасту, социальной или семейной иерархии и, вот ужас — даже кровному родству. Честно говоря — мне всегда было не по себе от вида детей, которые готовы любить своих родителей любыми: алкашами, насильниками, ублюдками, лишь бы они были. Мне всегда казалось, что в этом есть что-то… нездоровое. Прежде всего, лишающее мотивации самому быть достойным любви близких. Вот не уверен, что Крыса будет любить меня, если «папочка» вдруг напьется и полезет ее избивать или руки в трусы засунет. Она, скорей всего, в этом случае папочке просто без колебаний нож в горло воткнет и будет права. А вот папочку, который может дать дельный совет и, если ставит какие-то ограничения, то имеет на это очень веские причины, которые при необходимости может обосновать, Крыса у нас считает авторитетом и безоговорочно подчиняется в определенных ситуациях.

Соответственно, что к Джейн она отнеслась примерно также, как я к ее собаке, когда та ее завела. Мол, завел папочка себе женщину, ну и завел: кормить, выгуливать и заботиться будешь сам, а в остальном все норм. Но Джейн восприняла привычное для Крысы безразличие к очередной моей пассии, как какой-то дурной знак и сейчас пыталась завоевать расположение девочки, вместо этого усугубив ситуацию.

И вот сейчас она плачет у меня на плече, а я даже чувствую себя немного виноватым. В смысле, я ведь Крыску сам такой воспитал… Вот и, кажется, проблема какая-то получилась. Придется Джейн объяснять все еще раз, но на этот раз на пальцах. И все-таки вытащить из нее подноготную по теме ее страха перед Кристиной.

Реакция дочери для меня понятней простейшего чертежа. «Батя привел бабу себе, но трахает мозг она почему-то мне». Такое уже было и, как правило, решалось простым разговором. В случае, когда на дочь и на меня начинало оказываться давление с требованием, чтобы наша семья вдруг начала соответствовать представлениям о мире моей избраннице, мне приходилось искать новую, поскольку от дочери не избавишься, да и самому как-то не хотелось переламываться под чужие представления.

— Джейн, — вздохнул я. — Может, расскажешь, почему ты выдаешь такую ненормальную реакцию? Ну не хочет с тобой Крыса дружить, мамочкой называть не собирается, и что с того? Ты ведь вроде не похожа на эдакую стервозную хабалку, которой надо всех под свою гребенку зачесать, так что же с моей не поделила?

— Густав, ты не понимаешь… — Джейн уже успела два раза пожаловаться мне на Крысу и ее собаку, но сейчас начала говорить то же самое в третий. В качестве доказательства снова демонстрировался порванный рукав платья и нетронутая кастрюля овсяной каши. Я снова терпеливо выслушал жалобы на то, что собака ее чуть не покусала, а дочь проигнорировала приготовленный Джейн завтрак. Дождавшись, пока речь девушки сменилась тихими всхлипами, я снова принялся объяснять, что собака, несмотря на свое «дворянское» происхождение, воспитана в стиле сторожевых псов. И что воспитана она Кристиной и даже меня пес воспринимает, как собственность своей хозяйки, которую нужно охранять и нельзя обижать. Но при этом если я полезу к его миске, то наверняка обзаведусь парой несимпатичных шрамов, а то и вовсе лишусь руки. Собака должна знать только одного хозяина. И хозяин этот — Кристина. А значит — доступ к собственности собаки, то есть к миске, ошейнику и будке, имеет только Крыса. Другие могут Цербера только погладить с разрешения девочки, но даже этого лучше не делать, поскольку собака была взята в дом именно для охраны, причем — для охраны Кристины, которая жила два года фактически в одиночку. Точно также для охраны дочери в доме сделаны несколько ловушек, из-за чего Джейн и Кристине запрещено ходить по газону (причину я уже показал вчера, так что хоть тут до нее сразу дошло).

— Да она меня ненавидит просто, — снова всхлипнула Джейн. — Иначе зачем от завтрака отказываться и…

— Джейн, мир не крутится вокруг тебя. И окружающим, в том числе и Кристине, недосуг думать о том, как бы тебе досадить или угодить. Насколько мне известно, Крыса не завтракает в принципе. Может, с собой заворачивает что-нибудь, но тренироваться лучше натощак.

— Но она грозилась ударить меня!

— Озвучь снова фразу. По-моему, там перед «я ударю тебя» было озвучено, в каких обстоятельствах она это сделает.

Снова всхлипы. Незаметно от девушки закатив глаза, прижимаю ее к себе и подхватываю на руки.

— Рассказывай давай, кто тебя третировал. Младшая сестра? Племянница какая-нибудь?

— О чем ты? — хрипло уточнила Джейн.

— Ну неспроста ты так в словах и действиях Крысы подвох пытаешься разглядеть. Впрочем, можешь даже не рассказывать — мне совсем необязательно все знать в подробностях, чтобы понять, что произошло что-то из разряда «дрянь помладше принялась сживать со свету девочку постарше». Крыса не такая, Джейн. Просто ты для нее… Как бы тебе объяснить-то, чтобы не обидеть… Ты когда-нибудь жила в общежитии?

— Конечно, жила. Но давно, еще когда училась, — девушка вытерла слезы.

— Так вот, Крыса — это твоя соседка через несколько комнат. Ее не надо пытаться накормить, к ней нельзя заходить в комнату без стука, с ней достаточно вежливо здороваться, при этом даже не помня, как ее зовут… Или у тебя все соседи приобретали статус семьи?

— Нет, конечно, но она твоя дочь и…

— Она моя дочь. Не твоя. Я ее отец. Ты — женщина отца, которая нужна, прежде всего, отцу. Не ей. Она живет своей жизнью, Джейн. Фактически отдельно от тебя. Она сама следит за собой, за своими вещами, за своим рационом… Утром она наверняка сказала тебе что-то вроде «я грела чай, так что на плите еще есть теплая вода», верно? Полагаю, что так делали и твои девочки в общежитии. Если ты соберешься в магазин за покупками, то можешь спросить, не нужно ли ей что-то. Полагаю, что похожим образом поступит и она. Но дружить и общаться вы с ней не будете. Требовать ты от нее можешь только поддерживать порядок в местах общего пользования и выполнять свою часть работы по дому. И, Джейн, ты не имеешь права указывать ей, куда идти, с кем общаться, во что одеваться, чем увлекаться и так далее. Она тебе не дочь и не сестра, максимум — может стать подругой, но в этом я лично очень сильно сомневаюсь, так как вы слишком разные. И ты за нее передо мной не отвечаешь, то есть если она куда-то пойдет и во что-то вляпается, то спрашивать за этот поступок я буду с нее, а никак не с тебя. Теперь понятно?

— Но, Густав, это же ребенок…

— Забудь об этом. Этот ребенок два года живет отдельно от меня. И, судя по всему, такой расклад ребенка устраивает. Пока ты этот расклад и принятые между нами взаимоотношения не нарушаешь — все будет в порядке. Договорились? Если да, то я предлагаю наконец-то собраться и поехать заказывать платье и костюм.

— А Кристине…

— А Кристина мне уже оставила и мерки, и пожелания по цвету, фасону и украшениям, — я вытащил из портфеля четкий рисунок, который надлежало передать местной модистке.

— Какое красивое, — вздохнула Джейн. — А у нее хороший вкус.

— Никогда бы не подумала, с таким-то отцом? — поддел ее я.

— Да что ты говоришь такое! У тебя тоже очень хороший вкус, — приподнявшись на цыпочки, девушка клюнула меня в щеку.

— Беги собираться, — улыбнулся я, присаживаясь на диванчик и принимаясь изучать новый рабочий контракт. Для того, чтобы переодеться и сделать прическу, девушке в этом времени требовалось как минимум полчаса. Ультрабыстрая Крыса справлялась за двадцать две минуты и это было рекордом на моей памяти. Ну а Джейн вышла ко мне почти час спустя. А нам, мужчинам, во все времена было только штаны надеть да «фаберже» поправить.

Поездка в город отняла довольно много времени — вернулись мы уже когда стемнело. Судя по тому, что на кухне горит свет — Крыська уже нагулялась и заявилась в родные пенаты. Кажется, пора посмотреть, какой итог имела утренняя беседа с Джейн.

— Привет, — едва мы оказались на кухне, как дочь махнула нам рукой, при этом не поднимая головы от каких-то бумаг. Издали было похоже на ноты — кажется, кто-то выполняет домашнее задание.

— Привет, — также ответил я. После чего уточнил. — Жрать есть что, или…

— Каша утренняя на плите, — обозначила девочка. Рядом с ее рукой стояла тарелка с овсянкой, в которую Крыса по привычке накидала то ли семечек, то ли орехов, то ли еще каких ингредиентов, превращающих обычную овсянку в «ылитные» мюсли.

— Я же тебе говорил, — на ухо произнес я Джейн.

Судя по тому, что девушка выглядела куда менее встревоженной — мои утренние предупреждения до нее дошли в неискаженном варианте. И последующие несколько дней я наблюдал за тем, как моя избранница тихо, но неотвратимо привыкает к жизни в одном доме с моей же дочерью.

С Крысой у нас еще с десяти ее лет уговор, ставший двухсторонним, когда ей исполнилось шестнадцать: личная жизнь одного не должна касаться другого. Она никогда не хамила девчонкам, которых я приводил домой на разных этапах отношений. Но дочь же и обозначала первой каждой из женщин ее место в доме. Место «не над ней». Читать нотации, приказывать, требовать и наказывать имею право только я. Так что Джейн придется свыкнуться с этим вне зависимости от того, нравится ей это, или нет.

— Я видела эскизы твоего платья, — начала разговор Джейн.

Крыса кивнула. Джейн снова открыла рот, чтобы о чем-то защебетать, но, видимо, поняла, что собирается делать что-то не то.

— Приятного аппетита, — подвела итог беседы Дайе-младшая, придвигая к себе поближе тарелку и хватаясь за ложку, при этом не спеша откладывать в сторону ноты.

Джейн принялась трепаться ни о чем. Периодически она пыталась втянуть в разговор Кристину, но дочь твердо держала оборону, каждый раз игнорируя попытки заговорить с ней и внимательно изучая ноты.

После ужина Джейн взялась мыть посуду. Крыса лишь пожала плечами, вытерла стол и подмела крошки с пола. Я все это время сидел в библиотеке, сводя дебет с кредитом в накладных. И обмозговывая, надо ли сообщать дочери очевидную новость.

— Я остаюсь в Перросе, — просто сказал, как только она прошла мимо меня, чтобы взять с полки какую-то книгу.

— Угу, — отозвалась девочка. Джейн за ее спиной прислонилась спиной к дверному косяку, явно ожидая более эмоциальной реакции или иного развития событий. Но их не последовало.

После ужина, когда мы все собрались в той же библиотеке, Крыса немного оттаяла. Например — она ответила на некоторые вопросы Джейн о своих дальнейших планах на жизнь. Так, собственно, я и узнал о том, что она планирует учиться в консерватории по рекомендации своего учителя пения. Естественно, меня в первую очередь интересовал ценовой вопрос. Если учиться — надо ехать в Париж. Будет ли там общежитие, или надо будет снимать жилье? Сколько денег придется выложить за ноты, костюмы для выступлений, в конце концов — на банальное пропитание студента, поскольку это только на словах хорошо рассуждать о том, что человек должен тянуться к знаниям вне зависимости от сытости, материального положения и так далее. Когда Крыса озвучила примерную сумму, которую ей озвучила бывшая ученица ее препода, на данный момент как раз-таки оканчивающая парижскую консерваторию, я прикинул, что это мне в итоге будет по карману и дал свое «добро». Пусть готовится, поступает и действительно — идет вон, в какой-нибудь оперный театр устраивается, раз ей это нравится.

Детали мы обсудили на улице, когда Джейн ушла спать. Дочь посетовала на то, что здесь у нее нет и не будет такой свободы выбора, как в нашем родном времени. Я в свою очередь предложил ей дополнительно заняться какой-нибудь еще деятельностью. Довести до совершенства знание иностранных языков, или освоить техники шитья, в общем — озаботиться тем, чтобы кусок хлеба был при любом раскладе, даже если с певческой карьерой не выгорит.

С утра я познакомился с Раулем. Ну, что могу сказать: мальчишка, как мальчишка. Разве что дворянское происхождение меня немного напрягало, но, надо полагать, что Крыса понимает, что с таким в плане матримональных планов связываться — себе дороже. А пока они просто шляются где-то целыми днями, дерутся друг с другом на тренировочных шпагах и на досуге помогают решать математические задачи — никаких проблем вроде бы как не предвидится. Особенно если учесть, что брат этого мелкого дворянина вроде бы как Крысу в качестве друга одобрил, хотя мог бы и закрыть брата на все замки от такой компании (и, положа руку на сердце — я бы его понял).

Пацаненок вроде бы тихий, вежливый, хотя когда щурится — мелькают в глазах какие-то черти. Крыса рассказала, что с легкой руки Рауля обзавелась кличкой «дракон». Ну, пускай дракон… Хотя мне крысы больше нравятся, чем ящерицы.

Проводив взглядом клубы пыли, оставшиеся после убежавшей молодежи, я отправился будить Джейн. Снова в город. Готовиться к свадьбе. Ну как, к свадьбе… Обвенчаемся по местным католическим традициям, раз уж ей так охота, естественно — в гражданском органе это дело зарегистрируем. Зальчик в ресторане снимем, пригласим Валериусов — все-таки, со старым профом даже я сдружиться успел за то время, что дачу ему строил. А больше вроде как и некого. Может, пару ребят из моих постоянных сотрудников, с которыми и в огонь, и в воду уже успел влезть…

Мероприятие состоялось через несколько дней. Честно — я бы и без этого обошелся, но для женщины этого времени важно уведомлять государство и церковь о том, что она планирует трахаться и вести совместное хозяйство с вот этим вот мужчиной, так что вонь ладана в церкви, занудную речь священника и стандартную пьянку в ресторане пришлось терпеть. Пожалуй, в этот момент глубоко в душе я радовался, что у нее нет семьи. Подарки, естественно, были, куда же без них. Проф и его жена подарили кое-какую кухонную утварь, ребята преподнесли нам самостоятельно изготовленную двухспальную кровать… Все бы им с намеком, гаденыши… Крыса, явно давя непрошенную лыбу, подарила комплект вышитого постельного белья как раз-таки под размер этой кровати.

— Какая прелесть, — восхищенно пропищала Джейн. Да уж, при желании девчонка умеет угодить… Хотя я бы если чему и обрадовался уж точно, так это упаковке презервативов. Тысячи штучек мне бы хватило лет на пять, мда… А так в этом мире полный мрак: аборты все еще запрещены, да и опасны, в отличие от наших современных методов. Контрацепции адекватной нет, опять же. Тут хоть не прикасайся к законной жене, чтобы не было нежеланных последствий в виде еще одной Крысы. Нет, для меня-то в плане нынешних финансовых возможностей еще двое-трое спиногрызов — вообще не помеха, а вот что насчет Джейн? Вот и думай теперь, как провести беседу на тему «а нужны ли тебе дети». Если она мечтает о традиционной семье с семерыми по лавкам, то это одно, а если нет? Хотя… Может быть, в итоге окажется, что у нас вообще детей не может быть. Честно говоря, я вздохну свободно.

— Кого хочешь, братика или сестричку? — неожиданно долетают до меня обрывки разговора Кристины и Джейн.

— Никого, — обозначает Крыса. — Нет, когда подрастет, то, может, и будем вместе тусить, а младенцы с этими криками-воплями-пеленками — уволь, тут я тебе не помощник и никого не хочу. Отца на няньку раскручивай, если собираетесь малых еще настрогать.

— Кристина!

— Да что Кристина? Ну знаю я, откуда дети берутся. Папа рассказал, еще лет пять назад, причем. А ты что, уже… — Крыса провела рукой над своим животом, как бы обозначая классической «беременное пузо».

— Что ты! Нет, конечно, мы ведь еще… — Джейн покраснела.

— Ясно.

Готов поспорить, в мыслях девчонки сейчас мелькнуло что-то вроде «ох уж этот девятнадцатый век, без штампа и не потрахаешься нормально». У меня сходные мысли тоже возникали. Хотя — на самом деле не все так уж плохо. Лично у меня в Англии еще до Джейн была парочка замужних любовниц. Как говорится, как в рамки «нравственности» народ не загоняй, а он извернется.

Как по мне — все эти «вместе до гроба» — та еще лажа. Взять вот, например, нашу с Крыськой реальность. Да и здесь, в принципе, дела не лучше — вспомнить ту же бедняжку де Шаньи. Вроде и дворяне, и поводов для ссоры у них намного меньше, чем, например, у простых людей с недостатком материальных благ, вроде и сама она красавица (со слов Крысы, по крайней мере). А он возьми и пойди по бабам. И что, жить с таким на основании того, что перед алтарем кто-то вам пару слов сказал? Я уже не беру более классические варианты вроде мужа-алкаша, избивающего жену и детей заодно. Да и среди бабья полно шалав, хотя до свадьбы все вроде бы тихие и покладистые.

У меня вот тоже супружеская, так сказать, жизнь, не сложилась. С аватаром все понятно: как жена умерла, он начал искать реальность на дне бутылки. А мне вот, досталась хабалка, которая мало того, что по мужикам шастала, пока я деньги зарабатывал, так еще и всем вечно недовольна была. Ну, казалось бы, недовольна, так разведись сразу, на черта было рожать от меня ребенка, сидеть на шее, тянуть деньги несколько лет… Черт, я просто надеюсь, что в этот раз не облажаюсь… Все-таки, Джейн кажется человеком порядочным и не подлым. Впрочем, тут только время покажет, кто есть кто на самом деле.

Мда… Вот за это я и не люблю праздники. Вроде бы как и праздник, а в итоге ты все организуешь, сидишь потом и давишь улыбку через силу, а на самом деле устал и зверски хочешь спать. Впрочем, судя по тому, как весело улыбается Джейн — оно того стоило.

Пройдет совсем немного времени — и она привыкнет к нам. К двум странным людям, которые словно свалились откуда-то «ниоткуда». Иногда я буду ловить на себе ее задумчивый взгляд, точно таким же она будет провожать уходящую на занятия или прогулки Крыську. Мне кажется, что она догадывается о… нас. И я благодарен ей за то, что свои догадки она ни разу не высказывает вслух. А она благодарна за то, что в моей семье, куда ее приняли, не унижают по старшинству или наличию определенных причиндалов, а наоборот — выслушивают мнение каждого и не заставляют прогибаться под «общепринятые стандарты».

Вопреки опасениям Джейн — Кристина ее приняла. И ее, и малышку Николь, родившуюся год спустя после свадьбы и даже задиристого и не по годам смышленого хулигана Мартина, который появился еще через два года и всеми своими повадками напоминал мне Крысу и отчасти — меня самого. В итоге у нас последующие несколько лет была счастливая и крепкая семья. Нет, потом, после шестнадцатилетия Крысы, когда она отправилась на учебу в Париж, в доме стало немного меньше шума. Впрочем, даже того, что осталось, хватило бы для получения абонемента в психушку, но у меня очень крепкие нервы… Проблемы пришли откуда не ждали, а точней — со стороны уже двадцатилетней Крысы. Правда, проблемами-то это назвать было нельзя, скорей уж это были лично ее неприятности. А ведь как чувствовал, что ничего хорошего из этой идеи с пением не выйдет… Все-таки, кое-что остается неизменным во все времена. Некоторые человеческие, верней, не совсем человеческие качества.

Не сказать, чтобы карьера оперной певицы была моей мечтой. Поначалу. Поначалу мне просто нравилось петь, благо что у этого тела были соответствующие возможности. В моем-то теле мне медведь не только по ушам протоптался, но и по голосовым связкам нехило так… Ну, в том плане, что петь-то я могла, но слушать это не выдерживал никто. Бывает, в ванной ору какую-нибудь песенку, а отец мне из кухни «что угодно сделаю, только заткнись». Может быть, занимайся я музыкой с детства, то и голос и слух бы в итоге поставили, но увы — чего не было, того не было. Зато здесь было. Видимо, в качестве компенсации за другие упущенные возможности вроде того же градостроительного.

Но постепенно, надо сказать, я втянулась. Начать с того, что любой человек любит заниматься делом, которое у него получается. Если за это перепадают еще и всякие плюшки вроде грамот и похвал — это замечательно. Ну а если за это еще и деньги платят… В итоге консерваторию я закончила с твердой уверенностью заниматься пением и дальше.

Радужные мечты о карьере оперной дивы меня не посещали — за все годы своей жизни я уже успела понять, что попасть на вершины музыкального олимпа можно либо по счастливой случайности из разряда «нужный человек услышал божественный голос и сразу дал никому не известной хористке ведущие партии», либо, что куда более вероятно, через постель какого-нибудь покровителя. Ну и был еще третий вариант — изначально родиться в семье какого-нибудь человека, имеющего связи в этой сфере, а следовательно — без проблем сделать карьеру. Причем, в этой ситуации даже не понадобится какого-то особого таланта — достаточно лишь попадать в ноты и не шибко «ловить звезду», чтобы не выкинули вон за скотский характер.

С везением у меня раз на раз не приходился, при мысли о том, чтобы завести папика, по позвоночнику бежала дрожь брезгливости, а в семье ни у кого не было соответствующих связей. Так что быть мне хористкой без особых перспектив. В принципе, нормальная работа. Не хуже любой другой. И даже лучше, чем, например, параши драить.

Из консерватории мне дали характеристику, которую невозможно было читать без пачки мятных леденцов. И пару рекомендательных писем от всех педагогов. И кипу различных наград за победы в конкурсах, поскольку талант изначальной Кристины Дайе, помноженный на мое упорство и целеустремленность просто обязывал без проблем занимать первые-вторые места. В назначенный час, верней — за пятнадцать минут до оного, я, прихватив все это добро, нарисовалась у дверей директорского кабинета лучшего оперного театра Парижа. Ну, не знаю, лучшего, или нет, но самого известного, точно. Опера Гарнье. Если меня возьмут сюда на работу, то это уже будет нефиговым везением. Хотя бы потому, что не каждое заведение согласиться взять девчонку без какого-либо опыта реальной сценической деятельности.

К счастью моему, все оказалось намного проще. Принимающий в этот день меня месье Полиньи удосужился ознакомиться с характеристиками, прочитал только одно рекомендательное письмо и сразу дал добро на зачисление меня в хор. С одной стороны — напрягло, что это было сделано буквально левой задней пяткой, то есть без прослушивания, назначения испытательного срока и обговаривания разных мелочей, что обычно характерно для ответственных работодателей. С другой — мне же лучше, ведь в итоге меня приняли без всякой нервотрепки и, вдобавок — увлеченный какими-то бумагами Полиньи не сделал попыток даже рассмотреть меня пристально, не то что облапать. Это радовало неимоверно. Хотя скорость событий просто не могла не сбивать немного с толку. Вот я стою у дверей директорского кабинета и вот — лишь каких-то полчаса спустя одна из маленьких учениц балетной школы, которых тут все использовали в качестве девочек на побегушках, показывает мне мою гримерную. На самом-то деле гримерная не моя, верней — моя, но рассчитана на пять-шесть человек, но пока что в хоре еще есть «пустые места», а соответственно — эту комнату занимать какое-то время буду только я. Неплохо, определенно неплохо — только стала хористкой, а уже чуть ли не своя личная гримерная. По пути мы разговорились с малышкой-балериной, и она согласилась показать мне, как и что тут в театре устроено. В общем-то, меня, как новичка интересовало, где тут буфет, кому сдавать ключи от гримерной, а также — где именно проходят репетиции хора. Надо бы познакомиться с нашим дирижером до того, как начнутся репетиции. А то как-то некошерно приходить на работу, даже не зная при этом, к кому, собственно, приходить. Да и не помешает заранее ознакомиться с партитурами, репертуаром, да и вообще определиться, на какую роль меня в этом самом хоре поставят. Вот непродумана логистика в этом театре, не продумана.

— Элис, милая, ты ведь проводишь меня к месье…

— Арно, мадемуазель Дайе. Конечно, провожу, пойдемте, — девочка, которой еще не было и десяти, но которая отлично ориентировалась в этом здании, в отличие от меня, схватила меня за руку и потащила за собой по веренице коридоров. Остановились мы за кулисами. Судя по тому, что до нас донеслось пение множества голосов — репетиция была в самом разгаре.

Хор — это хорошо. В том плане, что среди множества голосов косяк одного не так заметен. Сольные-то партии намного трудней, да и вообще — когда ты «винтик системы» и «часть корабля — часть команды», то меньше шишек на свою голову получаешь. Впрочем, судя по ору, который донесся до нас минуту спустя — шишек тут даже хористкам достается. Элис испуганно вздрогнула и я поспешила отпустить девочку восвояси, перед этим, естественно, угостив ее конфетами в благодарность за помощь. Когда девочка убежала, а ор на сцене малость поутих, мимо меня начали проходить по две-три девицы, что-то негромко обсуждая между собой. Решив, что сейчас самый подходящий момент познакомиться с руководителем, я вышла на сцену как раз в тот момент, когда сухонький мужчина нервно пытался застегнуть футляр с какими-то причиндалами. Судя по характерному скрипу — крепления на нем давно надо было подкрутить, ну да где людям искусства знакомиться с отвертками.

— Вот… — ну надо же, дирижер, а маты гнет такие, что даже у меня, выросшей на задворках цивилизации, уши в трубочку едва не свернулись.

— Кхм… — обозначив свое присутствие, я заставила мужчину прерваться на середине тирады, в которой поминалась недобрым словом родня человека, изготовившего футляр. — Может, вам помочь, месье Арно?

— Разумеется, если у вас, мадемуазель, завалялась в кармане отвертка и вы умеете ей пользоваться, в чем я лично очень сом…

Тираду он оборвал. Ну да — не каждый день встретишь девушку в пышном розовом платье, которая невозмутимо достает из ридикюля пресловутую отвертку и, подняв с пола футляр, несколькими движениями возвращает в нужное положение необходимые винты.

— Разболтались. В следующий раз перед тем, как завинчивать, просто капните клеем — должно помочь, — чуть улыбнулась я, протягивая мужчине футляр и убирая в сумочку отвертку. Как говорится, подумаешь, отвертка. У меня с собой еще плоскогубцы, мелкий молоток и шило. Ну и еще одно шило в заднице, ага… А это все папа, приучил, блин: все свое носи с собой, пригодится. Судя по тому, как скрипит мебель в моей гримерке — мне понадобится весь мой «инвентарь» и еще завтра из дома придется взять болты на замену, чтобы стул не развалился подо мной, а тумба возле зеркала не уронила свою дверцу мне на ногу в самый неподходящий момент. Ох уж эти общественные заведения на бюджетном финансировании… Что в школах такое дерьмо у нас было, что вот здесь вот… — Кстати, позвольте представиться. Меня зовут Кристина Дайе и с сегодняшнего дня я числюсь хористкой в вашем подведомственном коллективе. Вот, зашла познакомиться, — я присела в реверансе, придерживая юбку. Прошло долгих полминуты прежде, чем мужчина назвал мне в ответ свое имя.

Да, что уж поделать… Выбивалась я здесь из основной, так сказать, массы. Это еще хорошо, что вместо меня не загремела сюда Женька из соседней квартиры. Уж Евгеша с ее любовью к татуировкам, байкам, коротким стрижкам, крепким сигаретам и таким же крепким выражениям по поводу и без оно вообще бы произвела на местных такое впечатление, что они бы в обморок только от одного ее вида падали. Ну да — не каждый день встречаешь девочку с тоннелями в ушах, выбритыми висками и кольцом в носу. А в нашем мире норм. Ну, может, совсем отсталые покудахтают в стиле «неженственно, некрасиво», а в целом — каждый может выглядеть и вести себя так, как хочет, разумеется — в рамках, установленных законодательством. Увы, эта реальность была куда более жестока, ведь даже я не укладывалась в ее рамки от слова «совсем».

Впрочем, конкретно в этом случае мне моя непохожесть сыграла на руку. По крайней мере, дирижер от удивления позабыл про злость, а заодно — испытывая благодарность к человеку, который починил его футляр, все-таки уделил мне немного внимания. Ну как, внимания… Выдал партитуры, прослушал, определил на место второго сопрано в хоре. В принципе, я тянула и второе, и первое, и могла петь некоторые партии контральто, как, впрочем, и большинство других певиц, так что заткнули мною ту дыру, которую надо было заткнуть.

Поскольку месье Арно собирался домой, мы разговаривали уже во время спуска по лестницам вниз.

— А, вот еще что, мадемуазель Дайе. Ни в коем случае не ходите в подвалы.

Я кивнула.

— Там живет… — мужчина обернулся, оглядываясь по сторонам, словно нас могли подслушать. — Призрак Оперы.

Ойкнув, я прижала руки к лицу, старательно делая вид, что поверила актерскому мастерству маэстро. Понятно все с ними: уже устали от того, что тупые новички лезут без спроса, куда не следует, вот и действуют на опережение.

— Он убьет каждого, кто посмеет спуститься в его владения, — продолжил нагнетать атмосферу мужчина. Не зная, как еще отреагировать, я снова ойкнула и заверила, что буду держаться от подвалов подальше и вообще — спасибо за предупреждение.

Историю о призраке я пересказывала за ужином Николь. Николь — это моя… Ну, типа сеструха. Появилась семь лет назад, при этом обладает явно выраженными талантами живописца уже в этом возрасте. Все-таки, генетика у Густава Дайе оказалась что надо, а он едва ее не просрал на дне бутылки. Или же гены «рисовальщика» — это от Джейн? Хотя и я в теле Кристин неплохо рисовала, хотя до этого разве что на школьном уровне могла что-то изобразить.

В общем, Николь из-за ее талантов с подачи профессора Валериуса, которого за прошедшие годы стали считать кем-то вроде дедушки, отдали в пансион для девочек с художественным, так сказать, уклоном. Уж чем она заниматься будет, когда вырастет — сама пусть выбирает, но пока что в ее задачу вменяется жить в «общаге» пять дней в неделю под присмотром воспитателей, а мне, естественно — забирать ее на оставшиеся два к себе на квартиру, при этом на досуге делать ее не просто девочкой, а в первую очередь — человеком. Все-таки, воспитание в пансионе было довольно однобоким, а по мнению отца, да и моему тоже, в современном мире это было недопустимо. Так что на досуге я ее учила как правильно лупить с ноги по яйцам, как держать тренировочную шпагу (тут я добрым словом поминала Рауля, который до последнего занимался моими тренировками), ну и заодно — как правильно забивать гвоздь, если вешалка для ее куртки вдруг оказывалась на полу.

Квартирку нам отец снял, что надо, верней, как квартиру… Комнату. Туалет и ванная общие, кухня тоже, но в принципе, плитку мы себе в комнату поставили. Располагалась квартира довольно близко от театра — всего лишь сорок минут пешком, ну или десять-пятнадцать, если нанять экипаж. А от пансиона Николь вообще было десять минут пешочком, так что через пару лет мелочь сама уже сможет домой добегать.

— Призрак… Пф… У нас в пансионе таких аж три. В туалете, на чердаке, ну и в подвале традиционно, — Николь невозмутимо отправила в рот половину бутерброда и, прожевав, продолжила. — Неужели взрослые на этот бред ведутся? Ладно, я понимаю, мои ровесники — у них тенденция верить во всяких монстров под кроватью или там в шкафу…

Я вздохнула и пожала плечами.

— Как видишь, сестрюня. Лучше бы твоим ровесникам объясняли, что…

— Что нельзя перебегать дорогу в неположенном месте и подходить к незнакомцам, ага, — подхватила Ники.

Я довольно улыбнулась. Для семилетки она была удивительно смышленой и беспроблемной. Поначалу я побаивалась, что если возьмусь еще и за ней присматривать, то либо запорю экзамены, либо где-то потеряю сестру, но в реале все оказалось совсем не так страшно. Через года три-четыре вообще сможет самостоятельно существовать, ну если не считать необходимых финансовых дотаций.

— В общем, сестренка Кристина заслужила пироженку, — фыркнула девочка.

— А откуда у нас пироженки?

— Ну, не совсем пироженки, вру. Блинчики и крем. Я сама делала. На, — на стол передо мной водрузили тарелку с частично сырыми, а частично — подгоревшими кусками теста. Кхм… Ну, по поводу самостоятельности я явно погорячилась.

— Этот твой… Эдвард, или как его там, больше не заявится? — с противнющей ухмылочкой уточнила у меня Ники.

— Судя по всему, нет. Уже не знала, как от него избавиться — пришлось тяжелую артиллерию в ход пускать.

Мы переглянулись и расхохотались. Проблемы у меня начались еще два года назад — появились ухажеры. Причем, не те, кто просто в постель затащить хотят (от таких избавиться — раз плюнуть, достаточно начать грузить «хочу серьезных отношений, когда идем в церковь, я познакомлю тебя с папой, но ты ружья не пугайся), а те, у кого реально матримональные планы на симпатичную белокурую девушку с нехилыми вокальными данными. Вся суть этих ухаживаний сводилась к «выходи за меня, вари детей, рожай борщи, бросай свою Оперу — неженское это дело работать, да и неприлично». Что такого неприличного — еще вопрос. Да, среди певиц нередко встречаются особы… легкого поведения, но будто бы нет их среди служанок, горничных, всяких там продавщиц и так далее.

И почему-то все эти типы были так ошеломлены, когда слышали твердое и уверенное «нет», что просто зло брало. И не одну меня, кстати. Николь и та злилась. Она-то помнила, как я приходила из консерватории последний год даже в выходные уставшая, аки собака. Это что, получается, десять лет работы и замаячившие на горизонте перспективы самореализации псу под хвост в угоду какому-нибудь «мужчине»? А с учетом того, что предложить этот самый мужчина не мог мне ровным счетом ничего нового — ухаживания представителей противоположного пола для меня становились теперь настоящей проблемой. Хоть бери кого-нибудь из друзей детства и на фиктивный брак уговаривай, чтобы отстали.

Я уже поняла, что с местной системой семейных ценностей замуж мне не светит. С одной стороны — грустно, потому что многие люди все-таки хотят семью, близких, физиологию удовлетворить, опять же, хотя у меня и с прошлым, и с этим телом уровень либидо был, мягко говоря, ниже плинтуса. С другой стороны, как говорила та же Женька, «да что, блять, нахуй, сука, плохого в ебаных сорока кошках»? Нет, серьезно. Терпеть ради денег непонятно кого рядом — не вариант, проще самой заработать даже в этом времени. Всякую работу по дому я выполнить и сама могу, тем более, что мы не в деревне живем со своим хозяйством, а в городе, где грубая мужская сила уже давно ничего не решает. Так зачем мне «красно солнышко», которое еще надо обстирывать, кормить, ублажать, рожать ему детей (а в этом времени от этого, вообще-то, реально подохнуть можно, так что нафиг, нафиг, нафиг)?

И радовало меня несказанно, что среди представителей противоположного пола все-таки попадались адекваты, до которых доходило, что пора бы им обратить внимание на кого-нибудь другого. Но некоторые, видимо, имели в своих пращурах баранов, поскольку перли напролом. Вот в один из таких моментов в игру и вступила Ники. Когда первый надоедливый ухажер увидел милую белокурую девчушку, которая повисла на мне руками и ногами, что-то щебеча в стиле «мама, а это мой новый папа?», то он даже не дослушал мои путанные объяснения в стиле «ну вот, было… по молодости, дура была, но это…». Николь получила за сообразительность шоколадку, а дальше схема была поставлена на поток. Разница в возрасте у нас с сестрой тринадцать лет, в этом времени вполне реально родить ребенка в возрасте, а с учетом того, что мужчины редко могут «на глазок» определить возраст малявки и запросто могут принять ее за пятилетку… Короче говоря, Эдвард был не первым и, надо полагать — не последним «женихом», которого мы так бортанули.

Сестренка взяла с меня слово, что когда она подрастет и столкнется с «таким же дерьмом», то я буду изображать из себя деревенскую полуграмотную бабу, которая будет виснуть на всех ее ухажерах и, дыша перегаром, орать что-то вроде «зятек, ну наконец-то заживем, как люди!». Джейн к таким вещам лучше не подключать, так как она милашка, няшка, и раскусить ее — раз плюнуть. Все наше с Ники упрямство и актерские данные — это от отца, похоже.

Про театр я рассказывала девочке до глубокой ночи. Остаток этой самой ночи я изучала оперные партитуры и спохватилась лишь когда за окном забрезжил рассвет. Уже привычно скрыв синяки под глазами с помощью современной косметики, вышла из комнатушки и постучалась тихо условным стуком в двери Жаннет. Жаннет — это моя соседка, живет здесь столько же времени, что и я. Не одна живет — у нее еще старший брат есть, но он парень занятой, работающий, я его и не вижу почти. А сама Жаннет работает в одном из кафетериев официанткой. Судя по макияжу и тому, что у нее есть деньги на извозчика — не только официанткой, но это уже абсолютно не мое дело. Суть в том, что еще позавчера мы успели с ней договориться снимать экипаж на двоих. Во-первых — это выйдет дешевле, а во-вторых… Впрочем, достаточно и «во-первых». Девушка попадает на свою работу, а я — на свою. И все счастливы, и все (то есть лично я) еще и денег на обед сэкономили.

Как водится, я пришла в театр еще до начала репетиции. Гребаная пунктуальность, аргх! Впрочем, это мне на руку — все равно планировалось наведение порядка в моей гримерной. Все-таки, фактически второй дом и «наслаждаться» скрипом, падающими дверцами и прочей «прелестью» в мои планы не входило. Так что уделим немного времени мелкому ремонту.

Ага, немного, как же… До репетиции я успела только дверные петли смазать. Потом было четыре часа пения, при этом мы с другими хористками, естественно, даже познакомиться друг с другом не успели. Потом многие из них остались на репетицию еще на два часа, а я ушла, потому что послезавтра не выступала, а соответственно — во мне там никто не нуждался. Снова оказавшись в своей гримерке, я переоделась в предусмотрительно захваченное рабочее платье, разложила на полу инструменты и, перемежая пение своих партий с ругательствами в адрес местных рабочих, принялась наводить порядок. Почему бы не уйти домой? А потому, что после двухчасового прогона того спектакля, что дают послезавтра, мне надо будет все-таки представиться нормально коллективу. Что называется, жизнь-жестянка… Каждый день торчать здесь в общей сложности по семь-восемь часов, да еще и с перерывами, во время которых еще надо будет чем-то себя занимать… Хотя чем — это я еще полгода назад нашла. У отца все время деньги просить не дело, так что я периодически хваталась за всякую подработку. Переводы, рукоделие, написание всяких контрольных для особо ленивых студентов… В ход шли все известные, легальные и не вызывающие отвращения методы заработка, так что в итоге вместе с тем гонораром, который должны были платить в этой опере, получалась уже вполне приличная сумма, которой хватит не только на выживание, но и на всякие приятные мелочи.

Дебьенн и Полиньи с дотошностью выполняли все его указания. Им не хотелось неприятностей, как, впрочем, не хотелось их и всем этим актеришкам. Периодически он выходил на люди без маски, что позволяло снова разгуляться слухам о призраке, держало всех их в страхе и почтении, а значит — практически гарантировало ему отсутствие проблем.

Сейчас он в который раз решил проверить состояние подземных ходов. Была у него такая привычка. В одном из коридоров, где не должно было никого быть, он услышал звук женского голоса и довольно громкий грохот. Как будто кто-то занялся перестановкой мебели в одной из пустующих гримерных. Решив посмотреть, что задумали его подопечные, Призрак направился в нужном направлении. Уже на подходе к зеркалу, отделяющему его обитель от гримерки, до него донесся отборный русский мат, которым крыло всех и вся миловидное женоподобное создание лет эдак двадцати от роду.

— Да чтобы вам, пидрилы, жены так давали, как вы полки прикручиваете… Мудацкие отродья, верх от низа не отличат, итаксойдетщики, блять, ебаные. А я все переделывай за ними… — остаток фразы потонул в скрипе снимаемой с петель дверцы. Протерев глаза, зажав руками уши, чтобы не слышать ненормативную лексику, Эрик пристально уставился через зеркало на сущего ангела, который, поплевав на руки, без проблем поднял тяжелую дверцу от шкафа и, перевернув ее, принялся закреплять, как надо.

Возможно, ему просто видится что-то… Совсем не то. Прекратив зажимать уши, Эрик узнал, что «ебаная мебель-трансформер, я тут не только тумбу, я тут, блять, сейчас ебаный самолет соберу и на луну его, блять, отправлю». Девушка материлась тихонько, вполголоса, но судя по тому, какую работу ей приходилось делать… Довольно странно, что она не стала ждать рабочих. Хотя, учитывая, что рабочие относились к просьбам хористок и балерин спустя рукава, было вполне объяснимо, почему это создание взяло инструмент в свои хрупкие женские руки и решило навести порядок в гримерке самостоятельно.

— Двери, блять, смазать им жалко было… Скрипит все, что может скрипеть, отваливается все, что может отвалиться, и это называется «пользуйтесь, пожалуйста». Небось и зеркало это еще на меня сейчас завалится, — сделав шаг по направлению к зеркалу, за которым находился Эрик, девушка схватилась руками за раму и осторожно потянула его на себя, проверяя качество креплений. Естественно, что зеркало не поддалось, поэтому новенькая хористка или балерина дернула раму еще несколько раз.

— Так, ну это явно не местные рукожопы крепили. Спасибо вам, неведомые благодетели, что хоть здесь мне ебаться не придется.

— Всегда пожалуйста, — тихо под нос произнес Эрик, чтобы неизвестная его не услышала.

Тем временем девушка принялась собирать инструменты, разбросанные по полу. Судя по тому, как она их складывала — имеет дело с подобным инвентарем не в первый раз.

— Так, ладно, будем надеяться, что здесь их можно оставить и никакая тварь не спиздит, — вздохнув, девушка сдула волосы со лба. — Спасибо, папа, за науку…

Вскочив на ноги, девчонка кинулась к умывальнику и, поплескав на лицо и руки холодной водой, снова повернулась к зеркалу.

— Да уж, Крыса… Свинья ты, Крыса, — фыркнула она, после чего принялась через голову стягивать с себя платье. Эрик отвернулся, почувствовав, что краснеет. Все-таки, это было как-то слишком — подглядывать за женщиной в такой интимный момент.

И в этот момент до его слуха, истерзанного до этого нецензурными ругательствами на русском, вдруг донеслось пение ангела. Ангел пел божественным голосом одну из партий хора к «Волшебной Флейте». Все еще не веря своим глазам, Эрик обернулся обратно. К зеркалу.

Перед ним стояло самое восхитительное и милое создание из всех, когда-либо встреченных. Тихий напев лился из его уст легко и непринужденно, а ловкие пальцы уже зашнуровывали платье на спине. Неожиданно девчушка широко улыбнулась и, не прекращая напевать, послала Эрику воздушный поцелуй. Не Эрику. Своему отражению.

Странный вздох то ли разочарования, то ли восхищения сорвался с его губ в тот момент, когда неземное создание, почему-то называющее себя Крысой, допело до конца и, приземлившись в реверансе словно на поклоне перед публикой, бросило взгляд на свои часики.

— Мда, вот и отдохнула между репетициями, называется… Ладно, по крайней мере, теперь тут можно существовать, — подвела итог Крыса, после чего достала из сумочки листы с нотной партитурой и принялась снова напевать себе под нос. А Эрик слушал. Сидя на каменном полу и прислонившись спиной к прохладной поверхности зеркала, он просто наслаждался этим неземным голосом. В какой-то момент мелькнула шальная мысль подхватить ее пение, но интуиция подсказала — делать этого не стоит. Если она испугается голоса из стены и попросит другую гримерную, то он может навсегда потерять этого ангела.

Впрочем… Вряд ли можно сказать, что теряешь кого-то, если еще его не находил. Но, определенно, новая хористка стоила внимания. Последующие две недели он только и делал, что наблюдал за новой девушкой. Она осваивалась на новом месте, заводя новые знакомства и при этом стараясь держаться подальше от ведущего состава театра, что Эрик абсолютно не понимал. Ее компанией на ближайшие дни стали маленькие Жамме и Мег, хористка Софи, а также пара рабочих, с которыми ее девчонки познакомили. Ей уже не раз сообщили легенду про Призрака Оперы, но Эрик по ее голосу понял: она не испугалась. Вот уже непонятно, почему именно. Более того — в разговоре с Софи она принялась его… защищать?

Дело в том, что Софи была одной из тех, кому «посчастливилось» встретить Эрика без маски на своем пути. Бедная девушка и сама не помнила, наверное, как крича от ужаса колотила кулаками в дверь гримерки, занимаемой Кристиной. Наверное, те секунды ожидания показались ей вечностью, пока подруга не втащила ее в комнату.

— Запри… Запри дверь… — забормотала Софи, сползая по стенке и всхлипывая.

— Что случилось? Кто тебя обидел? — сразу перешла к делу Кристина, после того, как выполнила просьбу подруги. Эрик замер за зеркалом, готовясь в очередной раз услышать мнение о себе.

— Он… Он страшный. Как скелет. Череп, обтянутый кожей… Дыра вместо носа… — обхватив себя руками за колени, девушка принялась раскачиваться взад-вперед. Реакция Кристины поразила Эрика — вместо того, чтобы зареветь вместе с подругой, та набрала в умывальнике немного воды и плеснула на девушку. Та нервно икнула, но почему-то истерить прекратила.

— А теперь, пожалуйста, то же самое, но внятно, конструктивно и без истерики, — вздохнула Кристина, передергиваясь.

— Я встретила Призрака Оперы, — совсем тихо произнесла Софи.

— Призрака? В смысле, прозрачного, парящего над землей, светящегося… — начала перечислять Кристина.

— Нет! Нет-нет-нет… — Софи снова повторила описание.

— Подруга, я тебе открою секрет, но ты описываешь сейчас человека. Слушай, я понимаю, что всякая полуграмотная подтанцовка на это ведется, но ты же у нас вроде как образованный человек, который не должен верить во всякую чушь. Ну скажи, какой же это призрак? Человек. Высокий, судя по твоему описанию — очень худой, бледный и без носа. Что в этом в итоге страшного?

— Что страшного?! Да ты не видела его просто, вот тебе и не страшно…

— Он тебя попытался ударить? Не знаю, может, облапать… Может, угрожал? — принялась допытываться Кристина.

— Нет. Нет-нет, он просто шел на меня, а потом словно сквозь землю провалился.

— Сквозь пол, ты хотела сказать… Кхм-кхм-кхм… Наводит на размышления, но всему есть логическое объяснение.

— Логическое объяснение?! Он уже десять лет шантажирует директоров и…

— И они платят? — усмехнулась Кристина. Неприятно так усмехнулась.

— Платят, куда же они денутся…

— Взаимовыгодное сотрудничество в итоге, получается, — снова ухмыльнулась Дайе.

— Да какое тут сотрудничество!

— Милая моя, ты что, всерьез думаешь, что все эти господа, которые сюда приходят и пытаются пошариться по театру, на самом деле приходят оперу слушать? Или ты считаешь, что у нашего театра успех такой благодаря этой противной итальянке, которая всем тут мозг выносит по три раза в час? Да на байку о какой-нибудь мистике народ всегда велся, ведется и будет вестись. Так что тебе не шарахаться от этого Призрака надо, а в ножки упасть при встрече, да спасибо сказать, что благодаря этой его афере ты регулярно и сытно жрешь, ложишься спать в чистой постели и можешь себе регулярно новые шляпки покупать…

Эрик замер за зеркалом, боясь пошевелиться и спугнуть наваждение. Те странности, что говорила про него Кристина, просто не могли быть правдой. Не мог кто-то из живых людей отнестись к живому трупу, как к человеку… не мог, не мог, не мог… А если… А вдруг…

Пальцы скребли холодную гладкую поверхность, а Кристина тем временем продолжила пояснять Софи те вещи, которые для ее были очевидными.

— Здесь ширина стен и толщина перекрытий такая, что можно не то что человека — лошадь спрятать. Вполне логично, что тут кругом какие-нибудь люки, ниши и прочая фигня, где человек, особенно если он худой, может легко и без проблем спрятаться…

«О, Кристина, вы меня недооценили… Тут не просто люки и ниши, а целая сеть тайных ходов, в которых властвует лишь Эрик».

— Если он человек, то почему его до сих пор не поймали?! Почему никому в голову не пришло вот это вот… Про люки и ниши?

— Да поймать-то его проще простого. Оперу строил Гарнье, достаточно обратиться к нему. У меня самой отец подрядчик — занимается строительством, правда, не в таких масштабах, конечно. Так вот — вся официальная документация о том, что, куда, сколько и кому, хранится долгие годы, в случае, когда речь идет об объекте, строящемся в итоге для государства — так и вовсе столетия. У крыс-бюрократов мимо не один сантим не проскочит, так что…

— Так что Гарнье может лично знать того, кто это все… Кто Призрака из себя изображает? — всхлипнув, уточнила Софи.

— А я тебе что вдолбить в голову пытаюсь уже несколько минут? Хотели бы — давно его поймали, но, надо полагать, расходы на содержание личного привидения полностью окупаются, в результате чего Призрак спокойно бродит по коридорам. Живет, надо полагать, где-то в подвалах. И до места работы недалеко, и за аренду не платить — удобно устроился.

— Говорят, что он убьет каждого, кто полезет в подвалы, — шепотом сообщила ей Софи.

— Ну я бы тоже, лезь ко мне кто-нибудь в квартиру через окно, сначала бы обойму-другую в него разрядила, а потому уже разбиралась. Сказано же всем — в подвалы не лезть, верно? Я тут новенькая, а мне уже раз двадцать об этом напомнили, так что не знать об опасности просто невозможно. Думаю, что в случае, если кто-то все-таки лезет в подвал, мы можем говорить уже о заявленной небезызвестным Чарльзом Дарвином теории естественного отбора. Ну, знаешь, вроде как дефектные на разум особи не должны размножаться и портить общую статистистику умнеющего человечества… Хотя, я бы на месте вашего Призрака, учитывая тупость человеческую, еще бы возле каждого входа в подвал присобачила табличку с описанием запрета и последствий за его нарушение. Вот такими буквами, причем, а для тех, до кого письменно не доходит, еще бы и нарисовала.

— Все равно он страшный, — тихо произнесла Софи.

— Если у него нет в руках ножа, или, там, пистолета — то это не страшный, — авторитетно заверила Кристина.

— Ага, еще скажи, что ты бы с таким поцеловалась, или бы в постель легла.

— И поцеловалась, и легла бы, вот только моим требованиям к кандидату в мужья не один призрак не удовлетворит. Так что мне ни красивого, ни страшного в итоге не видать, — фыркнула Кристина.

— Даже представить боюсь, что там за требования. Если ты готова со страшным таким… ну… понимаешь…

Эрик замер, боясь пошевелиться. Пальцы в черной перчатке все еще скребли по стеклу, всем телом он приник к поверхности зеркала, которая делала его ближе к этой девушке. К этой чудесной, милой, доброй девушке, которая единственная не видела в нем какое-то чудовище и не напугалась рассказов о страшном привидении…

— Значит, смотри, а лучше записывай. Первое — умный. Когда с человеком не о чем поговорить, то это как-то совсем не то. Второе — ответственный, преданный и честный. Верней — это уже второе, третье и четвертое… Когда кавалер свинчивает в туман при малейших проблемах, то это как-то гнильем отдает. Ну и всякая дрянь вроде наличия кучи любовниц, карточных долгов и прочего дерьма, которое в итоге может вылиться в проблемы для потенциальной семьи. А, ну, пятое, естественно — не нищеброд. Принца на белом коне я не жду, но когда взрослый мужчина заявляет о желании создать семью, но при этом не умеет даже сам себя обеспечить — это ничего, кроме смеха, не вызывает. Шестое было камнем преткновения со многими кавалерами. Они, видите ли, считали, что очень сильно меня облагодетельствуют, если возьмут замуж и запретят работать. А мне вот это совсем не нравится. Я, знаешь ли, не для того десять лет пахала, чтобы вдруг меня заперли дома в четырех стенах. Голос у меня есть, талант тоже, а всем навыкам и умениям надо находить практическое применение, иначе деградация неизбежна.

— Что-что?

— Проехали, — Дайе вздохнула и принялась пояснять дальше. — В-седьмых, меня бесят все эти закосы с «тыжедевочка», «тыжемальчик» и так далее. Я вот — девушка. Симпатичная, умеющая строить глазки, разбирающаяся во всяких женских штучках вроде моды, рукоделия и кулинарии. А еще — я способна умножить в уме двухзначные числа за несколько секунд, сама чиню дома все, что нужно починить и, вдобавок — легко сломаю челюсть какому-нибудь мужику при необходимости. И ничего между ног у меня не выросло из-за «неженского» набора навыков. Меняться в угоду кому-либо я не намерена, если ухажера что-то во мне не устраивает — я его рядом с собой удерживать не буду и капитально прогибаться под него не стану. И, кстати, стирать чужие рубашки не намерена.

— Подожди-подожди… А зачем тогда вообще семья?

— А почему «семья» — это обязательно «завел или завела себе женщину или мужика для решения бытовых или финансовых проблем, с которыми не могу справиться сам или сама»?! — взъярилась Кристина. — Почему это не воспринимается как союз двух самодостаточных людей, которым просто хорошо в обществе друг друга? Почему нужно все сводить вот к этому вот аспекту и абсолютно не принимать во внимание другие? Ладно, прости. Я тебя сейчас загружу по полной программе. Просто… Список в итоге выходит такой, что мне проще завести сорок кошек, чем найти того самого человека.

— А как же внешность? Возраст?

— Слышала пошлую шутку «хуй ровесников не ищет?» — со смешком уточнила у нее Дайе. — Судя по тому, что я слышала в рассказах наших же товарок, то даже хождение с линейкой, чтобы замерять сама знаешь что, не дает гарантии счастливой семейной жизни. Да и меня как-то постельный аспект не интересует практически совсем. Наверное, буду лежать в мужниной кровати умным, но бревном, а он пусть там сам, как хочет, разбирается.

Подружки пошленько захихикали, после чего Кристина продолжила откровенничать.

— Да и вообще — можно и постарше, или, наоборот, помладше, но помним требования к уму — мне должно быть с ним интересно, ага…

— А внешность? Что, если он будет жуткий какой-то…

— Софи, жутких людей не бывает. Есть только наше жуткое восприятие чего-то «не такого». Вот представь — появится у тебя какой-нибудь поклонник ошалевший, который решит что-то вроде «да не доставайся ты никому» и плеснет тебе в твою милую мордашку кислотой.

— Не надо! — взвизгнула девушка.

— Я к примеру просто… Представь, что все эти люди, которые тебе сейчас улыбаются и с тобой дружат, отвернутся от тебя, как только твоя внешность станет другой… А как живут те, кто выходят замуж или женятся на красивых людях, а потом, после нескольких лет семейной жизни, они вдруг становятся некрасивыми? Травмы всякие, возраст, опять же… Ты понимаешь, что… Такая любовь нахер не нужна, потому что она дырявого сантима не стоит. Если любят человека, то любят личность, а не внешность. То, какой человек. Как он относится к тебе, готов ли прийти на помощь, готов ли рискнуть своей жизнью ради близких, может ли взять на себя ответственность за кого-то, кроме себя, способен ли идти на компромисс в спорах и уступать, когда важно… А внешность… В нашей внешности нет нашей заслуги. Мы родились такими или другими не прикладывая никаких усилий, так что судить только по ней — глупо и недальновидно.

— То есть, ты бы согласилась выйти замуж за человека, который бы удовлетворил всем твоим требованиям из списка, но при этом был бы страшным, как… как Призрак? — круглыми от страха глазами Софи уставилась на девушку.

— Да как нефиг делать. Вот только человека, который бы подошел под все пункты из списка, мне не встретить ни в жизнь. Его просто не существует. А на меньшее я не согласна. Все или ничего, — звонко рассмеявшись, Кристина встала на ноги и протянула Софи руку. — Пойдем на репетицию — не хочу бежать на последних минутах, свесив язык набок.

— Сейчас, я… Я только… — девушка прошла к умывальнику и принялась смывать с лица следы недавней истерики. Кристина подошла к зеркалу и, развернувшись, прислонилась спиной к стеклу. Эрик приник к прозрачной преграде со своей стороны, проводя руками по контуру тела девушки, как если бы собирался обнять ее.

— Спасибо… Спасибо… — тихо шептал он, уже не чувствуя, как текут слезы. В груди расцвела в один миг какая-то безумная, отчаянная надежда. То, что он пытался похоронить в себе все эти годы. Желание любить… И быть любимым. — Я тебе клянусь, я буду смирным, как ягненок. Ты сможешь делать со мной все, что хочешь. Я никогда тебя не обижу, никогда не предам, слышишь? Только полюби меня, прошу… Только пусть твои слова будут правдой… Только не обмани…

Девушки давно скрылись за дверью, а он все сидел в потайном коридоре, стараясь успокоить неистово бьющееся в груди сердце. Оставалась лишь самая малость — заявить о себе так, чтобы этот милый и невинный на вид ангел, понял: именно Эрик ее судьба. Постепенно в голове все еще плачущего Призрака созревал план действий. План, за претворение которого он принялся в этот же день. Один из ведущих теноров обнаружил на своем столе в гримерной непонятно откуда взявшийся конверт, внутри которого находилось письмо следующего содержания:

«Новая хористка поет, как ангел. А вы, месье, давно хотите избавить этот театр от Карлотты. Думаю, вы знаете, что делать дальше. П.О.».

Воровато оглянувшись по сторонам, мужчина быстро сжег полученный конверт в пламени свечи и поспешил выйти из помещения, все еще нервно передергиваясь и оглядываясь, будто за ним гнались. Впрочем, Эрик не сомневался в том, что его рекомендации будут услышаны. К ним всегда прислушивались, иначе и быть не могло.

Очередная репетиция завершилась тем, что месье Арно дал «добро» на мое участие в спектаклях. Ну а что? Партитуру за месяц я выучила, из общего потока, так сказать, не выбивалась… Что еще для счастья надо человеку? А ничего. Привычно попрощавшись с Софи у поворота коридора, я завернула за угол и едва не столкнулась с одним из теноров. Итальянец, но в отличие от ла Карлотты — не мнил себя центром планеты всей и даже кивал в ответ на приветствия со стороны подпевок вроде меня.

— Добрый вечер, мадемуазель Дайе, — неожиданно произнес он, когда я уже хотела проскочить мимо, как ни в чем не бывало.

— Добрый, — произнесла я, после чего встала напротив него, выжидая. Для чего-то он ведь начал разговор, верно?

— Мы можем поговорить с глазу на глаз? Здесь неподалеку есть пустой класс для занятий…

— Зачем? — подозрительно прищурившись, уточнила я. С одной стороны — маловероятно, что местные птички дошли до того уровня тупости, когда начинают гадить в гнезде. С другой — черт его знает, этого мужика, что у него на уме.

— Хотелось бы услышать, как вы поете. Так мы пойдем?

Руки вытянулись по швам. Миг — и я буду готова ударить скрытым клинком. Идейка была почерпнута из памятной игры «Кредо убийцы», с претворением ее в жизнь мне помог отец и его знакомый механик, так что механизм получился гарантированно рабочий и, что важно — практически незаметный под платьем и плащом. Все-таки, стилет какой-нибудь пока достанешь — сто лет пройдет, а здесь руку откинул так, чтобы кнопку задеть — и режь по живому, сколько влезет.

Вопреки худшим моим прогнозам, нас с итальянцем никто в пустом классе не поджидал. И он сам вместо этого подошел к пианино нажал до первой октавы и посмотрел на меня.

— Споете что-нибудь? Только не ваши партии хора.

Я пожала плечами и выбрала одну из арий, которые мы разучивали еще в консерватории. Во-первых — при ее исполнении можно было показать свой диапазон, во-вторых — ее не пели в этом театре, так что при желании итальянцу было бы не с кем меня сравнить и пришлось бы оценивать только мой голос, если ему вдруг это понадобилось. Ну и в третьих — мне просто нравилась эта песня. И то, что мне дали допеть до конца было, надо полагать, очень хорошим знаком. Когда я замолкла, тенор хлопнул пару раз в ладони.

— Хм, пожалуй, про вас говорили правду. Действительно голос ангела. И вы собираетесь всю жизнь петь в хоре?

— Если у вас есть предложение получше, не связанное с интимной частью жизни, то я вас с удовольствием выслушаю, — времени на расшаркивания у меня не было, а ощущение какой-то закулисной интриги неимоверно бесило.

— Насколько мне известно, вас раздражает синьора Гуидичелли, — тенор чуть улыбнулся.

— Насколько мне известно, синьора Гуидичелли раздражает всех в этом театре, — быстро перевела стрелки я, чтобы не высказывать свое негативное мнение о Карлотте. Мало ли…

— Ну хватит, — тенор поморщился. — Скажу прямо: опыта и таланта у нее, может быть, хоть отбавляй, но лично я прихожу в театр репетировать, а не слушать ее скандалы. И если вы вместо нее дадите мне эту возможность, то мы сделаем все, чтобы вы в итоге заняли место одного из ведущих сопрано в этом театре.

— И что для этого надо будет делать мне? — напрямую спросила я.

— Петь. Не устраивать скандалы. Учиться. Выполнять мои указания касательно поведения при пении дуэтом. Согласны?

— Да, — честно, долго я не раздумывала. Если уж вдруг мне повезло и кто-то оценил мой талант, то почему бы не согласиться на предложение тенора? В конце концов, если вдруг он потребует от меня что-то противозаконное или мерзкое для меня, то задний ход всегда будет можно дать, а вот если ему действительно охота подпихнуть меня на место Карлотты, чтобы получить вместо примы, подхватившей звездную болезнь, нормального партнера по выступлениям, то почему бы и да?

Попрощавшись со мной, мужчина вышел из класса. Выждав немного, я направилась в свою гримерку — не хотелось, чтобы кто-то видел нас с тенором вместе. Не то, чтобы мне было дело до того, что обо мне кто-то подумает или скажет, но если он будет подсиживать Карлотту какими-то незаконными методами, то лучше мне рядом с ним не светиться.

Следующая встреча с ним и не только с ним состоялась на следующий же день. Скорость развития событий заставила меня поразиться тому, как быстро в этой опере «дела делаются». Вот только мы разговаривали с тенором — и суток не прошло, и вот он уже приглашает меня в комнату отдыха певцов, где нас ждет женщина лет тридцати. Эньелла, кажется… Даже не знаю, псевдоним это, или настоящее имя, но запоминающееся отличие.

— Позвольте вам представить — Кристина Дайе, — начал мой сопровождающий. Я привычно присела в реверансе перед этой женщиной. Она в свою очередь встала с дивана и подошла ко мне, придирчиво осматривая с ног до головы, словно принимая какое-то решение.

— Язык за зубами держать умеешь? — спросила она, сводя на переносице тонкие брови.

Я лишь кивнула.

— Либретто «Волшебной флейты» хотя бы в глаза видела? Мою партию, в частности.

Вспомнив, что Эньелла играет Памину, я снова кивнула.

— Спеть через неделю сможешь?

— Я пела одну из арий на конкурсе полгода назад, что же насчет всего остального… Думаю, что мой учитель согласится помочь…

— Исключено, — Эньелла мотнула головой. За моей спиной итальянец, имени которого я до сих пор не знала, чуть кашлянул.

— Будет у вас учитель, мадемуазель Дайе. В любом случае, вот это, — мне в руки практически впихнули папку с нотами, — ваш первый и последний шанс показать себя на сцене в одной из ведущих ролей. Воспользуетесь этим шансом — и мы избавимся от Карлотты. Не сразу, конечно, но все же вы займете ее место. Или же вы провалите эту проверку и на всю жизнь останетесь в хоре. С вашим талантом это будет очень обидно, верно?

Я кивнула, до хруста в пальцах стискивая папку. Выучить за неделю то, что я в принципе, уже знала — раз плюнуть. Выступить так, чтобы понравиться публике — это уже сложней… Хотя… Если я умудрилась завоевать симпатию придирчивого жюри на всевозможных конкурсах, то уж с более простыми людьми как-нибудь справлюсь.

В конце концов, не выпустят же они меня на сцену, не прослушав перед этим, как я справилась с заданием, верно? Раз уж Эньелла по каким-то причинам хочет на один вечер уступить мне свое место…

Я чуть усмехнулась своим мыслям. Ага, конечно… Эньелла играет Памину. Карлотта — Царицу Ночи. Каков шанс, что новенькой вдруг ни с того ни с сего дадут ту же Царицу? Даже если коллектив дружно взбунтуется и выживет Карлотту, что очень даже вероятно, то при попытке пропихнуть меня на ее место уже можно столкнуться с негодованием директоров. А вот если место Карлотты займет Эньелла, которая уже обладает определенным именем и симпатией публики, то это будет совсем другой разговор. Ну а мне, естественно — роли Эньеллы, которые хоть и не являются «вот прям самыми самыми», но все-таки будут намного лучше работы простой хористки. Ловко ребята все придумали, однако… И главное — как быстро исполнили…

Уже в гримерке я принялась изучать либретто. Надо сказать, что вроде как поет она кругом кусками и сольных партий там раз-два и обчелся, но в итоге набежала довольно внушительная пачка необходимого для изучения материала. Ладно, уж не знаю, что они там с учителем решат, но за дело лучше всего взяться сегодня. Тем более, что в целом партия для меня несложная. Допустим, у той же Царицы Ночи при встрече с Паминой, когда она требует от дочери убить Зорастро, такие высокие звуки и переливы, что их и не сразу возьмешь даже с должным уровнем подготовки. А вот у Памины — там совсем другое дело. Главное будет — с дуэтами разобраться. А их много. Там в партнерах и мавр, и Папагено, и Зорастро и кого только нет… Со всеми спела, никого не обидела, что называется…

Вздохнув, начинаю петь дуэт с Папагено. Начнем, как говорится, сначала. Для лучшего самоконтроля на первых порах всегда закрываю глаза. Когда меня неожиданно подхватывает мужской голос — только профессиональная привычка, выработанная за годы учебы в консерватории, заставляет допеть до конца. Правда, при этом тщательно высматривая неизвестного. Я же вроде бы закрывала двери гримерки, верно?

— Весьма недурно, — раздался голос сразу же после завершения пения. — А теперь…

И на меня посыпались вполне профессиональные указания о том, как надо петь. Интересно получается… Либо кто-то мне решил помочь, либо это и есть обещанный тенором-итальянцем учитель… В любом случае, сначала надо бы поговорить, а то как-то стремно разговаривать с абсолютно незнакомым человеком. Логично решив, что он стоит в коридоре или же пел вместе со мной из соседней комнаты, я вышла наружу и принялась осматриваться. Пять минут поисков результата не дали.

— Ладно, это уже совсем не смешно. Покажитесь, — потребовала я, возвращаясь в гримерную и на всякий случай запираясь на один оборот. И выскочить быстро сумею, и снаружи никто не вломится.

— Предпочту сохранить инкогнито, мадемуазель. В конце концов вам, для того, чтобы учиться, совсем необязательно меня видеть.

— Учиться? — уточнила я. — То есть, мне про вас говорили, когда…

— Да, про меня. Теперь я предпочел бы, чтобы мы продолжили наше занятие.

— Постойте, а сколько я вам буду должна за уроки? Хотелось бы сразу узнать расценки, — нахмурилась я. Конечно, сейчас я неплохо получала, вдобавок — можно было обратиться к отцу, который зарабатывал неплохие деньги и на такое важное дело, как обучение, запросто бы согласился выделить мне нужную сумму, но для того, чтобы знать, потянем мы или нет, надо будет сначала услышать прейскурант, так сказать.

— Деньги? Мадемуазель Дайе, меня не интересуют деньги. Я просто хочу, чтобы ваш ангельский голос зазвучал в полную силу на этих подмостках…

Слова, произнесенные таким тоном и таким голосом, практически заставили меня поверить в их правдивость, если бы не одно «но», верней — не одна фраза, за которую зацепился слух.

— Ангельский голос, говорите, да? — тихо прошептала я, чувствуя, как возникло мерзкое ощущение. И желание вымыться с мылом, при этом докрасна оттираясь мочалкой.

Неизвестный говорил со мной из какой-то потайной ниши. Ну правда — до диктофонов, камер и прочей хрени было еще жить и жить, но вот информация о различных потайных закоулках в театре до моего внимания уже дошла. Судя по всему, обладатель голоса уже не в первый раз здесь. Кроме того — только он мог услышать мой «ангельский голос», ведь в хоре все поют одинаково, за счет чего и достигается нужный эффект. Нет, прослушивал меня еще и месье Арно, который мог «заценить» потенциал, вот только он назвал мой голос красивым и подающим надежды, а не ангельским.

— Именно, Кристина. Вы достойны куда большего, чем место в хоре. И это место будет вашим по праву, я обещаю. Почему вы так побледнели? — тихо спросил у меня обладатель голоса. Голос красивый… Очень красивый, если быть точней. Наверное, когда от звука твоего голоса любая девчонка течет, можно и без этого обойтись, верно? Но нет — надо именно так, чтобы силой практически… Ненавижу.

— Место в вашей постели, вы имеете в виду? — резко произнесла я, вскидывая голову повыше. Чтобы не было видно моих слез, которые рвались из глаз. Дура, наивная дура! Папа ведь говорил мне и не раз, где бывает бесплатный сыр и я едва не попалась в такую примитивную ловушку! А тенорок-то хорош, соловьем передо мной разливался, как заебись все будет… Я и поверила… Почти. Если бы поверила до конца, то очевидного подвоха сейчас не увидела.

— Что? — голос звучал поразительно изумленным.

— Неужели я так похожа на дуру, что вы меня за нее приняли по ошибке? Ну обознались, уважаемый.

— Подождите, Кристина… Умоляю вас, объясните, почему вы так злитесь… Я клянусь, у меня и в мыслях не было ничего дурного и уверяю, что…

— Да-да-да, ничего дурного. Не силой же прямо вы меня собирались тащить. Все понятно мне, уважаемый. Схема развода стара, как мир и действует во все времена. Сначала вы видите меня практически голой. Вот только не надо сейчас отмазываться — только что вы сами себя выдали фразой «почему вы так побледнели?», а значит — вы меня видите. Увиденное вам настолько нравится, что вы решаете что неплохо было бы познакомиться с девочкой поближе. Как это сделать с учетом того, что девочка все-таки не тянет на легкодоступную шлюху? Да проще простого. Сначала продвинуть девочку на сцену, выступить в роли эдакого доброго учителя, а потом предъявить счет и потребовать оплату натурой. Мол, раздвигай мне ноги, ведь ты без меня никто и кругом мне обязана. Со мной такое не сработает, уж извините за то, что обламываю вам всю малину. Идите ищите себе другую игрушку, месье, — ровно закончила я, зажмурившись на мгновение. Миг — и слез как не бывало. Люблю злость и ненависть — как только даешь им взять верх над остальными эмоциями, так никаких слез не остается. Только желание убивать, но оно визуально не отображается.

— Да как вы… — Голосом неизвестного сейчас можно было забивать гвозди. — Что вы себе позволяете, негодная девчонка? Уж не знаю, кто занимался вашим воспитанием, но такое отношение к человеку, который искренне желает вам добра, просто возмутительно.

— Папа меня воспитывал. Он же и сообщил вполне логичную вещь: настоящих альтруистов раз-два и обчелся, а вот все остальные с удовольствием закосят под помогающих и выручающих, чтобы потом поставить перед фактом и предъявить какие-то претензии. С учетом того, что вы вряд ли сейчас мне назовете хоть одно имя человека, которому помогли бескорыстно, ничего не требуя взамен — сами вы принадлежите именно ко второй категории. Так что не надо тут строить из себя уязвленную добродетель. Всего хорошего, надеюсь, что больше никогда вас не услышу. Ах, да — можете сюда больше не приходить, так как переодеваться я теперь буду за занавеской с четырех сторон — шоу не обломится.

— Не смейте со мной разговаривать в подобном тоне!

— А вы не смейте на меня орать — вы мне не отец, а я не пятилетняя девочка, пробравшаяся в чужой огород.

Я резко выдохнула, прерывая перепалку. На самом деле, много еще что можно было сказать, вот только какой в этом смысл? Собрав листки в нужном порядке, я повернула в замке ключ, намереваясь выйти из гримерки, найти того тенора, вернуть ему партитуру и заодно, если не остынет гнев к тому времени — высказаться по поводу людей, которые ведутся на уговоры своих друзей и пытаются подложить под них приличных девушек.

— Постойте! Кристина, умоляю, простите… Простите меня! Я не мог подумать, не мог… знать, что вы это воспримете именно так. Я знаю, что вы честная девушка и даже могу признаться, что не подсматривал за вами, как вы меня обвиняли, как раз по этой причине… Я правда хочу лишь помочь вам. О, позвольте мне сделать вам этот подарок! Только не ненавидьте, не проклинайте меня и не покидайте это место.

Мне показалось, или эта речь, перемежаемая стонами боли, под конец вообще сорвалась на всхлипы? Пожалуй, продолжай он на меня кричать — и я бы не чувствовала себя так неуютно, как сейчас. С одной стороны — как-то не по-людски это доводить других до слез. Просто избить за подглядывание — это бы я с радостью, ну или кастрировать без анестезии во избежание подобных инцидентов, а психику шатать… ну не люблю я моральное насилие, физическое предпочитаю… Во-вторых, когда он сказал подарок, сразу же возникла ассоциация со всякими букетами-конфетами, которыми меня не обделяли последние лет семь и которые было принято принимать из вежливости, но при этом они ни к чему не принуждали и никаких обязательств не навязывали… Я… Я не знаю. Кажется, я все-таки запуталась. Видимо, приняв мое замешательство за согласие выслушать, неизвестный в стене снова заговорил.

— Кристина, вы красивы и вы это знаете — без толку говорить об обратном женщине, которая прямо сейчас смотрится на себя в зеркало. Но клянусь — именно ваш голос стал причиной тому, что у вас оказалась эта партитура. И именно из-за вашего голоса я нахожусь здесь. Я… К сожалению, я могу понять причину вашего недоверия и той резко негативной реакции на мои слова, но готов поклясться всем, чем угодно, что никогда и ни к чему не стал бы вас принуждать. Вы ведь принимаете подарки от своих поклонников, верно? И вовсе не обязаны при этом каким-то образом отвечать на их чувства к вам. Так примите же и мой… Если же вам так важен вопрос ответа на этот подарок, то пообещайте, что выступая на сцене, будете петь для меня, а не для всех тех напыщенных аристократов, которые соберутся смотреть на вас из своих лож.

О как облил! Экспрессия, волнение в голосе… Черт, у меня как-то даже поязвить по этому поводу не получается. Да что же это творится, я теперь вообще ничего не понимаю! Своими словами он окольными путями обошел тему лично его чувств ко мне, но все-таки по подтексту можно понять, что чувства какие-то есть. Получается, что если я сейчас соглашусь на его предложение, пусть и пообещав петь только для него, а не себя на блюдечке с голубой каемочкой, то я дам ему шанс сблизиться с собой и… А в вдруг я пожалею? Или, наоборот, не пожалею? Обычно, ухаживая за мной, все парни придерживались вполне традиционной волны «букеты-конфеты», а этот просто выбрал другой путь воздействия… Учитывая, что для меня важна сцена и важно показать свой талант, он просто… Да, он просто сделал более нужный и важный для меня подарок в итоге.

Внутри боролись несколько чувств. Одновременно и остатки прежнего негодования, и вроде как даже чувство вины, и какое-то непонятное сострадание к этому человеку из-за стены. Я не знаю, насколько надо быть одиноким и несчастным, чтобы снова умолять поверить девушку, которая только что чуть ли не матом покрыла и заочно обвинила чуть ли не во всех смертных грехах… С другой стороны — а что, если я ему сейчас дам шанс «законтачить» со мной, а потом он мне не понравится и захочется дать задний ход… Когда имеешь дело с обычным парнем, который разве что пару букетов и шоколадку тебе принес, то это одно, а избавиться от человека, который сделал такой вот подарок и явно рассчитывает, хоть и отрицает это, на взаимность, будет намного сложней. И я столкнусь в таком случае с чувством вины, мол, не оправдала чьих-то надежд.

И почему, если я сейчас не уверена в том, что отвечать, начинаю колебаться вместо того, чтобы отказать, как учил отец? Мол, если не уверена в чем-то, то и не надо этого делать — ни одна упущенная возможность не стоит тех проблем, которые может дать неверное решение…

— Кристина, я клянусь вам, что как только вы захотите, чтобы я исчез из вашей жизни, я тут же сделаю это и больше никогда вас не побеспокою.

Вот снова это ощущение… Ну вот скажи, взрослый же мужик, какого хрена ты так унижаешься передо мной, умоляешь меня? И какого хрена мне нравится, что кто-то втаптывает себя в грязь, давая возможность куражиться над собой… мне? Я совсем ничего не понимаю. С одной стороны — мне хочется все это прекратить, с другой — повыделываться в стиле «а давайте вы еще меня поумоляете», чтобы насладиться той властью, которую мне дает над собой этот странный голос из стены… Я перестаю понимать, что происходит. Я теряю контроль над ситуацией, контроль над собой, над своими чувствами и желаниями… Мне хочется и сбежать от этой странности, и распутать этот клубок, чтобы понять, что происходит, а распутать можно только согласившись на предложение этого человека.

— Я… — прокашлявшись, чтобы прогнать неожиданно появившуюся хрипоту в голосе, я глубоко вдохнула как перед прыжком в омут и тихо, но уверенно произнесла. — Я согласна. Когда начинаем репетиции?

— Они уже начались, юная мадемуазель. Правда, последние несколько минут вы предпочитали показывать мне силу своего голоса отличными от пения методами.

— Слушайте, а может быть, вы выйдете из стенки? Все-таки, не думаю, что местное привидение обрадуется, если обнаружит, что вы покусились на его владения, а мне потом не улыбается себя виноватой чувствовать за то, что вас придушили…

— О, — обладатель голоса рассмеялся. — Не волнуйтесь. Я очень хорошо бегаю, к тому же — игра в прятки с местным привидением крайне… увлекательное мероприятие. И мне хотелось бы до поры до времени сохранить инкогнито, если вы позволите, конечно. Заодно я лишу вас возможности обвинить меня в чем-то непристойном, ведь находясь за стеной от вас я просто не могу себе позволить ничего подобного, верно?

Он снова рассмеялся. Против воли мои губы расползлись в ухмылке. Немного виноватой.

— Простите, — я вздохнула. — Вы тут не при чем, правда. Просто, когда встречаешь без конца одних козлов, то поневоле начинаешь опасаться чисто на всякий случай даже нормальных людей. К тому же, на лбу не написано, кто есть кто, а я даже лба вашего не вижу. Кстати, а как вас зовут? Ну, должна же я как-то к вам обращаться, верно? Не Голосом Из Стенки мне вас звать, верно?

— Честно говоря — мне все равно, какое прозвище вы мне дадите. В России есть такая поговорка — хоть горшком назови, только в печь не ставь.

— Не сажай, — поправила я мужчину. — Но… Кхм… Ладно. Будете Ангелом Музыки, договорились? Была у меня книжка про то, как «к хорошим и талантливым детям, которые упорно трудятся и идут к намеченной цели, является во сне ангел музыки, который учит и наставляет их».

— Ангелом… — мне показалось, или до меня донесся какой-то судорожный вздох. — Я буду вашим Ангелом Музыки, юная мадемуазель Дайе. А теперь я настаиваю на том, чтобы мы все-таки приступили к занятиям.

И мы приступили. Надо сказать, что строгость у моего нового учителя была совсем не ангельской. Так жестко и без вазелина меня даже в консерватории перед важными конкурсами не имели. Впрочем, сейчас игра, в которую я влезла, была явно более масштабной и на кону стояло куда больше, чем очередная награда. Признание публики, слава… И доступ к новым ролям, а соответственно — к еще большему количеству поклонников. Ну и о материальном забывать не стоит — солистки все поголовно расхаживали в мехах и сверкали дорогими украшениями, в то время как подобную роскошь могли себе позволить только те представители «массовки», у которых, как и у меня, были иные источники дохода, или «подушка безопасности» в виде обеспеченных родителей. Пожалуй, тот факт, что мне еще домой надо добраться, был единственным стоящим аргументом, который он принял и в итоге отпустил меня ровно за десять минут до встречи с соседкой. Кстати, неплохо бы выяснить, кто из девчонок-хористок живет в том же районе, что и я, чтобы при необходимости можно было с кем-то из них вместе добираться. Как ни крути, а полностью оплачивать стоимость поездки для меня сейчас слишком накладно...

Кто бы знал, как его трясло после этого разговора. Он чуть было не упустил Кристину! Странно, но он ожидал совсем другой реакции. По идее, девушка ведь должна обрадоваться, что к ней кто-то проявляет знаки внимания, кому-то небезразлична ее карьера, но вместо этого она ответила ему на все его вопросы так прямолинейно и резко, что мужчина еще долго чувствовал себя так, будто действительно собирался сделать с Кристиной столь мерзкую вещь.

Нет, он, по сути, собирался таким образом привлечь ее внимание к себе. Дать ей понять о своих чувствах, а чтобы была надежда на взаимность — оказать ей посильную помощь в обучении… Ведь никто же не согласится на отношения с человеком, который не продемонстрировал доказательство серьезности своих намерений и готовности сделать для своей избранницы все, что угодно, верно? Эрик считал, что верно, но Кристина почему-то показала ему совсем другой конец этой палки.

По ее словам, с таким отношением ей уже доводилось встречаться. Эрик отчасти понимал причину ее недоверия к людям, ведь самому ему как никому другому было известно, какими тварями могут быть подавляющее их большинство, но все-таки от того, что его посчитали одним из таких людей, душу нет-нет, да обжигало чувство обиды. Это все равно, что поздороваться с человеком на улице, а в ответ получить вопль «не смейте трогать мой кошелек, мою честь и мою жизнь». Мало приятного в том, что Кристина предполагает всегда самый худший вариант развития событий, ведь поневоле ему теперь придется тщательно взвешивать каждое слово, следить за каждым своим жестом в отношении этой девушки. Ведь если она упорхнет, лишит его возникшей надежды… Об этом Эрик старался не думать.

И, несмотря на все неприятные моменты… Она согласилась! И она называла его Ангелом Музыки. Не Уродом, не Чудовищем и даже не безобидным, но малоприятным Голосом Из Стенки, а Ангелом… И даже со всеми неприятными моментами их разговора Эрик чувствовал, как при виде этой девушки в груди возникает странное ощущение тепла, расходящегося по телу. И даже холодные подземелья уже переставали ему казаться таковыми от одного лишь присутствия где-то там, поблизости, белокурого ангела с голубыми, как небо, глазами.

Кроме того — видимо, поверив его обещаниям и клятвам, Кристина перестала держаться отчужденно уже на второй день знакомства. После урока они много разговаривали, в основном — он узнавал интересные подробности о жизни девочки. Например, теперь было понятно, откуда «росли ноги» ее недоверия к чужим людям: Кристину воспитывал отец, у которого не было поначалу особого времени заботиться о девочке, а значит — следить, чтобы она не попала в беду, поэтому он сделал все возможное, чтобы она знала, как правильно себя вести, что делать и чего не делать, чтобы, по-возможности, обойтись без неприятностей.

После нескольких разговоров с ней Эрик уже жалел, что в свое время у него не было такого же отца, как у этой девочки. Несомненно, пойми он некоторые прописные истины намного раньше и не на своей собственной шкуре — его жизнь в итоге могла бы сложиться совершенно иным образом. А уж скольких разочарований удалось бы избежать…

Призрак неслышно вздохнул и размял пальцы. Отставил в сторону смычок скрипки и прислушался, силясь уловить практически неслышные шаги Кристины. Девушка опаздывала. И это было абсолютно для нее нехарактерно, ведь Дайе отличалась поразительной пунктуальностью, которая за время ее работы в театре уже успела стать притчей во языцех.

— Доброе утро, — практически прорычала девушка, входя в гримерку. Хлопнув дверью так, что она едва не слетела с петель, Кристина резким движением достала из сумки листки с партитурой. Зашипела, сжимая и разжимая кулак. Также резко сорвала с головы шляпку, растрепав прическу. Полезла поправлять шпильки и умудрилась уколоться об одну из них. Эрик понял, что не отвечать ей сейчас будет верхом благоразумия, ведь юная Дайе явно на взводе. Однако, заметив, что девушка без конца трет руку, словно ударилась где-то, он не мог не поинтересоваться, что случилось.

— Денек просто фантастически начался, — вздохнула Крыса, успокаиваясь и падая на диван. Переобуваясь, что сделать с явно травмированной рукой было сложновато, она принялась рассказывать. — Просыпаюсь я от того, что в кухне что-то капает. Ну, понятно дело — сантехника менялась еще при царе Горохе, если не раньше, все периодически прогнивает, ломается и так далее… Я уже при переезде на эту квартиру сразу сказала соседям, мол, давайте скинемся все вместе на запчасти, положим их отдельно в кладовке и будем по мере необходимость менять. Ну а кому менять, думаю, понятно, учитывая, что руки не из задницы растут только у меня, да и опыт работы с этой всей дрянью есть. Ладно, это еще полбеды: пока я возилась с заменой, пока отмывалась, не позавтракала… Ну ладно — это бывает. Но потом отправляемся мы с подругой на стоянку извозчиков, чтобы уже ехать на работу, а мне наперерез вдруг бежит из-за угла какой-то козел. Сумку сорвал с плеча — я и оглянуться не успела. Еле догнала эту тварь через две улицы… Правда, добровольно он сдаваться не хотел, пришлось приложить по морде и по почкам пару раз, вон руку ушибла… Так когда на его ор полицейский прибежал, угадайте, что он мне сказал? А, да, что «негоже молодым девицам вести себя подобным образом»! Это я-то неподобающе себя веду, это мне он нотации читает, козел вонючий! Сам, небось, этого хрена в жизни бы не поймал, жиробас поганый, да и рот на него особо не откроешь — мало ли, встретишься потом на узкой дорожке… А на меня, значит, можно. Уроды… Ненавижу. Вот у них всегда во всем жертва, блять, виновата! Агррр! — Кристина со всей силы шибанула кулаком по стене и тут же взвыла, потому что «на эмоциях» абсолютно забыла о том, что именно этот кулак у нее повредился об чужие почки или кости лица.

— Не нужно переживать, Кристина. Он получил по заслугам и, надо полагать, еще в участке получит, а то и в тюрьме. Вы ведь написали на него заявление?

— А почему именно, по вашему, я опоздала? Кстати, извините…

— Не стоит. Несомненно, война с хулиганами — это уважительная причина для прогула репетиций. Кстати, я бы посоветовал вам быть осторожней — иногда такие… личности могут работать по чьей-то наводке. При всем моем уважении к вашей внешней красоте — трудно заподозрить в вас девушку, у которой может быть денежная сумма, достаточная для того, чтобы ради нее рискнуть свободой, а то и жизнью.

— Отец деньги передал, чтобы я заплатила за пансион малой, — Кристина поморщилась. — Ангел, а ведь я только одному человеку сказала о том, что собираюсь занести деньги с утра! Ну я этой твари устрою… — голубые глаза полыхнули адским огнем.

— Вы бы не носили с собой крупные суммы, мало ли…

— Да я еще вчера все передала, куда следует — успела до того, как их местный счетовод убрался домой. Но, естественно, той твари не сказала о перемене в планах. Ну я ей устрою…

— Кристина, а может быть, не стоит? Вам только заключения в тюрьму не хватало.

— Да нет. Я просто сообщу другу, который в жандармерии работает, о своих догадках, а там они пусть своими методами того воришку раскалывают. Ну и, естественно, тварь загребают за наводку. Спасибо.

— За что? — искренне изумился Эрик.

— Если бы вы со мной не поговорили сейчас и не упомянули про наводку, то я бы сама ни за что не поняла, откуда у этого дела ноги растут. Все-таки, никак не могу себя приучить иногда не идти на поводу эмоций, а головой думать…

— Раз уж мы разобрались с этим вопросом, то давайте переходить к репетициям, — чуть усмехнулся Призрак.

Девушка лишь кивнула и принялась распеваться. Больше к теме разговора они не возвращались, однако Эрик сделал для себя неутешительный вывод — за хрупкой на вид мадемуазель не заржавеет «навалять обидчику по самые помидоры». Учитывая подозрительность этой барышни к другим людям — рискнувший пообщаться с ней лицом к лицу будет очень сильно рисковать своим здоровьем и, возможно, жизнью. Если раньше он планировал когда-нибудь в будущем привести ее к себе в подвалы в добровольно-принудительном порядке, то в свете открывшейся информации подобное мероприятие становилось трудноосуществимым. Впрочем, до их встречи лицом к лицу остается еще довольно много времени, так что у него будет возможность продумать план и скорректировать его при необходимости.

Кристина выполняла ту часть плана, которая касалась ее, а значит — пришла пора другим участникам постановки говорить свои слова и совершать нужные действия. Конечно, Кристина выглядела удивленной, когда Эньелла заявила перед всеми о том, что выбрала девушку своей дублершей. Карлотта не преминула закатить скандал по этому поводу, хотя было непонятно, каким образом ее касались эти события. Как только за «дивой» захлопнулась дверь зала, маэстро дал приказ Эньелле встать за Царицу Ночи, а Кристине — занять место Эньеллы и продолжать репетицию, как ни в чем не бывало.

Вот тут-то и заценили все, насколько неконфликтной была новая хористка. В один из моментов маленькая Жамме, которая напоминала Эрику слоненка своей грацией, верней — ее отсутствием, в который раз зацепила ногой юбку Памины и рухнула на сцену. Эньелла всегда оставляла такие вещи без внимания, а вот Карлотта, которой в этот момент на сцене и близко не было, всегда закатывала скандал и вопила, что не хочет участвовать в этой постановке и что во время выступления вся группа опозорится. В этот раз нервы не выдержали у Жамме — не поднимаясь с пола, юная балерина обхватила колени руками и разревелась, уткнувшись в них лицом. На этом завершилась часть репетиции — всем дали перерыв пятнадцать минут, а на сцене остались только Кристина-Памина и юная балерина. Месье Арно раздраженно перебирал листки партитуры, что-то бормоча нелестное в адрес юной балерины. Эрик в своей ложе присовокуплял к его тираде свои дополнительные изречения. О неуклюжести маленькой Жамме не говорил разве что ленивый. Вот и спрашивается, почему Кристина вместо того, чтобы идти, как все, на перерыв, полезла утешать девчонку, которая может привести к срыву выступления?

Перебравшись по потайным ходам ближе к сцене, Призрак услышал разговор. До него отчетливо донеслась фраза «конструктивно и без истерики» — любимое выражение Кристины. Видимо, Жамме уже приблизительно знала смысл этого высказывания, поскольку сквозь всхлипы принялась снова жаловаться на свою неуклюжесть.

— Стоп! — Кристина подняла руки вверх, требуя у девочки замолчать. — Неуклюжесть — это когда ты спотыкаешься на ровном месте. А когда ты выполняешь нормально эти ваши па, но при этом цепляешь ногами юбку поющего человека, то это уже не неуклюжесть, а какая-то лажа с расходом пространства. Дай бумагу.

— К-какую бумагу? — сквозь слезы уточнила Жамме.

— Да хоть какую-нибудь… Месье Арно, у вас там никаких ненужных листков не завалялось, которые испортить и выбросить не жалко?

Маэстро положил на край сцены кипу бумажек, из сумки Кристины появился карандаш. Видимо, исключительно из любопытства маэстро приблизился к девушкам.

— Так, смотри… Вот тут стоит Мэг, справа — еще одна девочка… То есть влево и вправо подвинуть тебя никак нельзя. Если двигать Памину, то без толку — она просто влетит под чью-нибудь еще ногу, разве что…

— Удалось узнать что-то интересное? — ехидно уточнил Арно.

— Если вкратце, то надо либо отрубить Жамме ногу, либо передвинуть первую линию танцовщиц немного назад. Сдвинуть Памину мешает будка суфлера, да и радиус освещения, насколько я могу понять по его нынешней траектории, просто не выйдет на границу сцены.

— Первую линию танцовщиц, то есть, весь кордебалет? Между ними ведь расстояние такое, что если только с первой линией разберемся, то их будет вторая ногами бить, — сосредоточенно нахмурился Арно, всматриваясь в схематичные кругляшки и точки, нарисованные Кристиной. — Но их невозможно подвинуть назад, задник ведь…

Кристина с сомнением посмотрела на декорацию.

— А если задник отодвинуть назад?

— Невозможно, там висит задник для следующего действия, — маэстро пожал плечами.

— А если задники поменять, — продолжила давить на него Кристина.

— То есть как это — поменять?

— В этом действии у нас из-за задника не хватает места кордебалету. Но в следующем действии у нас хор, который стоит за спинами двух, если я правильно помню, солистов. Если вместо того, чтобы на следующее действие поднимать этот задник, мы опустим тот задник, который висит спереди, то места все равно хватит с головой, а в предыдущем действии освободим как раз нужных пару метров…

На лице маэстро отразился предел мыслительной деятельности. Но потом до него дошло, что предложила Кристина и он сам побежал рассказывать рабочим, что и как нужно делать. Девушка же приземлилась на сцену рядом со все еще всхлипывающей Жамме.

— Да не ной ты. Сказали же — ты здесь не при чем. Хотя могли бы и извиниться перед тобой за то, что орали и обвиняли, почем зря, все это время, ну да учитывая общий культурный уровень мужиков — этого ты не дождешься.

— Они все говорят, что я танцую, как слон, — все еще всхлипнула Жамме.

— Тебе пятнадцать. Естественно, ты танцуешь, как слон. И Мэг танцует, как слон. А я в пятнадцать пела, как ржавая дверная петля по сравнению с тем, как пою сейчас. Люди со временем достигают новых высот мастерства, учатся тому, что не умели раньше. Правда, не все: некоторые козлы предпочитают вместо того, чтобы делать что-то сами, обвинять других в том, что они делают что-то неправильно. Впрочем, если ты не будешь делать то, что умеешь, неправильно, то никогда не научишься делать правильно.

— О чем ты?

— Думаю, что мы обе поняли, о чем я, — Кристина лукаво улыбнулась и, встав первой на ноги, протянула руку юной балерине. — Давай, подрывайся. Скоро перерыв закончится, а тебе еще умыться надо.

Ее улыбку он разглядел даже издалека. Словно само солнце заглянуло в этот зал и осветило все его тайные уголки. Слоненок Жамме вытерла слезы и, улыбнувшись, побежала приводить себя в порядок, а сама Кристина осталась на сцене, что-то напевая себе под нос.

Дальнейшая репетиция обошлась без эксцессов. Уже в гримерке девушка, вытаскивая шпильки из волос, привычно рассказывала ему о том, что произошло, при этом, конечно, выдавая свое мнение о событии.

— Сволочи! Нет, ну вы представляете? Конечно, легко обвинить во всем бедную девчонку, чем мозги подключить. Посмотрела я, как бы они орали на кого-то из рабочих, кто запросто кулаком может полфизиономии снести! Тоже мне, джентльмены. Вот я одного не понимаю: почему чем люди выше, тем больше они ведут себя, как скоты? Что дворяне, что верхушка всей этой оперной братии…

— Не все же такие, — чуть улыбнулся Эрик. Сказал он это больше для поддержания разговора.

— Да, вы правы. Знаю одно исключение. К сожалению, только одно.

Кристина скрылась за четырехсторонней ширмой. Эрика неприятно царапало появление в гримерной этого предмета, ведь это означало, что Кристина не доверяет ему. С другой стороны — она ему не доверяет чуть меньше, чем другим, а значит — еще не все потеряно.

— Судя по всему, вы куда-то торопитесь, Кристина, — когда из-за ширмы донеслось очередное приглушенное ругательство, Эрик чуть усмехнулся.

— Да не то слово, тороплюсь. Раз день начался через задницу, то хотя бы закончиться он должен хорошо.

— И все же, вы не ответили на мой вопрос…

— В порт я собираюсь! В порт! Рауля встречать. До свидания, Ангел! — прокричала ему Кристина уже из дверей гримерки. Судя по радостному возбуждению, с которым она собиралась…

— Кто такой Рауль? — ревниво уточнил Эрик уже у пустой комнаты. Легкие удаляющиеся шаги девушки раздавались слишком далеко для того, чтобы его голос был услышан.

Ответ он получил буквально на следующий день, когда один из патронов оперы — граф Филипп де Шаньи, привел с собой на очередное представление своего брата Рауля, вернувшегося из кругосветного плавания. Эрик заметил, как Кристина, проходя мимо и кланяясь им, чуть задержала взгляд на молодом человеке. И как Рауль улыбнулся ей, махнув практически незаметно рукой, чтобы продемонстрировать какой-то жест.

— Кто этот молодой человек? — принялся выпытывать Эрик у Кристины после очередного урока. Шел шестой день их тренировок, до выступления оставалось всего ничего, но, надо признать — Кристина была абсолютно готова. Ее природные данные, которые были многократно помножены на упорство и целеустремленность этой девушки, творили чудеса.

— Виконт Рауль де Шаньи, мой друг детства. Прекрасный рыцарь, который хотел подружиться с принцессой, а потом понял, что принцесса на самом деле дракон. Черт, я его три года не видела, соскучиться успела… Письма-то то приходят, то нет, да и не всегда он их мог отправлять — кругосветное плавание оно такое… — соловьем заливалась Кристина.

Эрик зло насупился и сполз на пол. Вот, значит, как… Ну понятно — как не закружится голова от молодого виконта у юной девушки…

— Ангел? Ангел, вы здесь? — раздался голос из гримерной. Эрик не ответил.

Не появился он и в последний день перед выступлением Кристины. Конечно, ему было немного неловко слышать, как девушка зовет его и переживает, что его нет, но… А вот пусть! Будет знать, как всяким виконтам глазки строить! Конечно же, куда Эрику до смазливого мальчишки… А ведь еще говорила, что внешность ей не важна. Конечно, не важна, но почему-то с таким блеском в глазах о встречах с Эриком и их уроках она не говорит!

Расхаживая по гостиной подземного дома, он то и дело хватался за голову пытаясь понять, как же именно быть дальше. Понятно, что виконт будет серьезным конкурентом… Убить мальчишку? Нет, он не вынесет слез Кристины об этом сопливом виконте… Но что же делать? Кристина так хотела увидеть его… Пальцы брезгливо провели по маске, снова напоминая Эрику, что находится под ней. Нет. Нет, это исключено. А что, если…

В голове созрел план. И, за неимением лучшего, ему пришлось взяться за его претворение в жизнь. Правда, он вовсе не планировал встретиться с Кристиной лицом к маске так скоро, но в конечном итоге сама судьба дала им возможность узнать друг друга чуть ближе и не из-за стенки.

Ангел пропал непонятно куда и чем ближе был час моего дебюта, тем чаще я волновалась. Как-то это… Странно. Вполне логично было бы для него дождаться моего выступления, поздравить в случае успеха и, появившись «не-инкогнито», пригласить на какую-нибудь романтическую прогулку. Ну и начать ухаживать, как за девушкой. Иначе какой смысл был горбатиться ради того, чтобы протолкнуть меня вперед по карьерной лестнице?

Впрочем, может, таким образом он хочет еще больше распалить мое любопытство. О том, что с ним могло случиться что-то, я старалась не думать, поскольку ничем в этом случае не могла бы ему помочь. Как можно прийти на помощь тому, чьего имени даже не знаешь? Ну и кого в глаза не видела… Черт, надо было все-таки уговорить его на знакомство лицом к лицу…

— Какой ужас! — на сцене поднялся настоящий переполох. Ах, да, сейчас как бы последняя репетиция, а спектакль должен начаться через каких-то полчаса. И Эньелла до сих пор не появилась — вместо нее была прислана записка о том, что исполнительница роли Памины заболела «по горловой части», а значит — как минимум несколько дней не сможет появиться на сцене.

— Что же делать? — директора, схватившись за головы, бегали по сцене.

— Нам придется возвращать деньги за билеты…

Мда, как-то неконструктивненько это все… По идее, они должны быть дельцами, а значит — обладать логическим мышлением. А по логике всегда надо искать замену отсутствующему механизму. Учитывая, что у Энъеллы всего лишь четыре дня назад появилась официальная дублерша, которая репетировала вместе с основным составом и при этом была отмечена, как «подающая надежды», даже руководителями...

— А где эта девочка… Ну, которая заменяет ее… Эта…

— Дублерша, — услужливо подсказал директору Тенор, подталкивая меня рукой в спину. — Полагаю, у нас нет другого выбора, кроме как выпустить вместо Эньеллы мадемуазель Дайе.

Директора свалили в закат, что-то бормоча про негодование публики, а Тенор с довольной улыбкой повернулся ко мне.

— Что замерла, Кристина? Беги к костюмерам — авось, успеют костюм Эньеллы под твои габариты подогнать.

Габариты у меня были, надо сказать, не местные. Визуально я казалась худенькой, но широкие плечики, накачанные ручки и, главное — самый настоящий пресс вместо жира на животе, который было уже не так просто затянуть в какой-нибудь корсет, заставили костюмеров провозиться с моим нарядом некоторое время. Верней — его еле-еле успели подготовить к моему выходу, а финальные штрихи вроде того же парика на голову мне крепили уже перед выходом на сцену.

При чем тут парик? А, ну да, местные постановщики, в отличие от моих современников, все-таки уделяли внимание деталям внешности. Это у нас могли, допустим, поставить мюзикл по книге, взяв на главную роль вместо светловолосой девочки со скандинавской внешностью какую-нибудь темноволосую кареглазую красотку. А здесь подобное пока что не поощрялось, так что максимальное соответствие персонажа и исполнителя достигалось путем париков, правильного макияжа, каблуков, если потребуется и так далее.

Опустился занавес. Рабочие принялись менять задники и перетаскивать реквизит. Освещение на сцене погасло. Так, ну что, мавр там готов? Судя по тому, как кивнул мне с одобрением месье Энхарт, пресловутого мавра игравший, к выходу он готов. Ладно, сейчас — отыграть с мавром, спеть с Папагено, поприветствовать Тамино и Зорастро… Короче, большой будет кусочек. Ничего, справлюсь. Сцены я не боюсь, страха не чувствую — только что-то сродни азарту. А значит — провала не будет. Вперед, Крыса, покажи этим любителям оперы, чего стоит девчонка из двадцать первого века!

И все. Мысли покинули мою голову — все свободное место заняли слова либретто и многочисленные наставления от Ангела. Ну и память о том, что и в какой последовательности делать.

Постановка длилась больше двух часов. И было довольно приятно слышать, как люди вскакивали с мест после арии Памины и восторженно апплодировали. Что поделать — люблю, когда мои усилия вознаграждаются, при этом вознаграждение может быть не только материальным, но и моральным.

А вот общение с толпой народа после спектакля в моим планы не входило, именно поэтому я вместо того, чтобы идти за кулисы вместе с остальной труппой, принялась осторожно пробираться за задниками к нечасто используемому коридору. И надо же мне было прямо в этом коридоре с кем-то столкнуться!

— Черт! Извините… Рауль?

— А кто же еще? — молодой человек поднялся на ноги, потирая лоб. — Сама мне этот проход показала, а теперь еще и удивляется…

До моих ушей донесся шум толпы — кто-то явно стремился попасть в тот коридор, где находились мы.

— Нет времени объяснять, драпаем отсюда! — со смехом схватив Рауля за руку и вспоминая при этом детские годы, я потащила его за собой по многочисленным коридорам и проходам. Ближе к небу. На крышу Оперы.

— Фух! — выдохнула я, когда мы очутились на чердаке. Оглянулась по сторонам, отодвинула одну из досок в стене и достала оттуда пакет со своей одеждой. — Так, Рауль, я помню — ты хотел со мной о чем-то поговорить, но я не могу таскаться по театру в этом костюме и парике. Сделай одолжение — постой на шухере, ладно?

— Не вопрос, — молодой человек пожал плечами и, отвернувшись, направился к краю лестничной площадки, на которую выходило сразу две двери считая дверь той комнаты, где осталась я. Аккуратно сняв платье и парик, я нацепила привычное немаркое платье без кринолина, после чего сообщила Раулю, что, собственно, теперь готова к дальнейшему разговору. Костюм я оставила в той же нише, чтобы костюмер, которая и сделала для меня «закладку», забрала его потом, когда уляжется суматоха.

— Если не секрет — от кого ты так шифруешься? — со смешком уточнил у меня Рауль.

— Да не то что бы шифруюсь… Ну ты хоть раз видел, какая суматоха у нас после каждого спектакля? Дым коромыслом, все чуть ли не по потолку бегают, а мне надо побыть вдали от этого бедлама, чтобы все более-менее нормально переварить.

— Почему ты не сказала, что будешь играть Памину?

— Я не знала, — быстро произнесла я. Молодой человек схватил меня за плечи и развернул к себе лицом.

— А ну смотреть в глаза, молчать и бояться… Не знала она… Кому ты врешь, Крис?

— Ну ладно, сдаюсь. Я знала, просто не могла об этом рассказывать, потому что это не только мой секрет. И я пообещала молчать обо всем.

— Так-так… Интриги, скандалы, расследования, и наш Дракон принимает в этом во всем живейшее участие… Это уже звучит интригующе…

Мы вышли на крышу и медленно направились в сторону статуи Аполлона.

— Кстати, это тебе, — Рауль с жестом фокусника достал из внутреннего кармана небольшую клетку с две ладони размером. Из этой клетки на меня смотрело нечто серое, явно недружелюбное и злое.

— Да ладно! Ты все-таки ее поймал? — фыркнула я, принимая подарок. — Настоящая корабельная крыса, ура!

— Тотем, считай, — фыркнул молодой человек.

— Так, а чем ее кормить?

— Эта тварь в моей каюте сожрала все, что только можно было сожрать и испортила все, что сожрать было нельзя. Так что авторитетно заявляю — кормить можно всем, чем угодно.

— Спасибо, — я повисла на приятеле. — Слушай, а ты вымахал! Когда уезжал, мы одного роста были…

— Ну так… Здоровая и полезная пища, прогулки на свежем воздухе, живительные физические упражнения вроде карабканья по реям… Это все, знаешь ли, развивает физическую форму, — хмыкнул парень.

Последние два дня я только и слушала его рассказы о других странах, о команде, о самом плавании, которое оказалось далеко не таким, каким представлял себе романтично настроенный Рауль.

— Кстати, я снова иду в экспедицию через три месяца, — с щенячьим восторгом в глазах заявил мне де Шаньи.

— Что? — я расхохоталась. — Ты мне последние два дня рассказывал о том, как тебя чуть не сожрали аборигены с какого-то острова, как тебя песочил этот ваш старпом или как его там, как ты умудрился за все плавание подцепить аж три вида лихорадки и чудом не умереть и после этого… Да ты псих!

— Невменяемый, да-да-да, брат тоже так считает, — Рауль расхохотался и снова принялся рассказывать мне о своих приключениях. Но я вовремя его остановила.

— Так, ты мне вчера вроде как говорил, что после спектакля будет важный разговор, верно?

— Честно говоря — я не хочу портить тебе день дебюта. Вроде как напрячь хочу в одном деле, так что….

— Так что не жуй жвачку и давай уже выкладывай, что там у тебя случилось.

— А, да, что случилось… Не случилось ничего, но помнишь я тебе про Адель рассказывал?

— Это девушка, с которой вы помолвку организуете через месяц, так? — напрягла я последние мозги, не вылетевшие из головы вместе с сегодняшним пением.

— Вот именно. Так как помолвка еще не объявлена, я с ней на людях, а тем более — в опере, появиться не могу. Да и она не хочет общаться с местными при мне, чтобы они при виде меня не пугались и… Черти морские, я опять сбился с мысли. Поясню по порядку. Адель пишет книги. В основном дамские романы, так что я их не читал, но вроде как успешно у нее это выходит. И очередную книгу она планирует написать о каких-то событиях в оперном театре. Естественно, для этого ей нужно понять изнутри вашу кухню, при этом не влипнув в какие-нибудь неприятности.

— Короче, ты собираешься попросить меня, чтобы я побыла личным драконом для твоей принцессы, ну и заодно познакомила ее с местными девчонками, представив, как, например, свою подругу детства. Пока что я ни в чем не ошиблась?

— Ни в чем. Вот, в общем…

— Да не вопрос. Если она у тебя адекватная и не полезет, куда не надо, то пусть приходит. В театр я ее проведу, пара балерин и хористок знакомых есть. С первым составом я ее, увы, свести не могу — не те у нас отношения с коллегами, а вот со своими здешними подружками запросто познакомлю. А ты меня научишь вот этому приемчику, который позавчера показывал, угу?

— Угу, — передразнил меня Рауль. — Чего ты так все время на эту статую смотришь?

— Если честно — собираюсь как-нибудь забраться на нее. Не в этом костюме, конечно… Моя бы воля — еще бы и фотоаппарат с собой втащила — вид, наверное, сверху, изумительный будет…

— Ты псих. Впрочем, ты всегда такой была — достаточно вспомнить, что спишь ты не в кровати, как нормальные люди, а в гробу.

— От психа слышу! — возмутилась я, толкая Рауля плечом. Привычно, как в детстве, хохоча и подкалывая друг друга, мы начали очередную перебранку и перепалку. Спохватились только через два часа, когда стало понятно, что шум внизу стих, а значит — я смогу без проблем пробраться теперь в свою гримерку. Ну а Рауль, естественно — к своему экипажу.

— Тебя подождать? Могу подвезти заодно.

Впомнив, что в гримерке могу наткнуться на Ангела, а значит — простым «переодеться и собрать вещи» дело не ограничится, я отказалась от предложения Рауля и отправила его домой. Ну а сама неспешно спустилась по лестницам на нужный этаж и, зайдя в гримуборную, принялась собирать вещи. Вот же дерьмовая привычка — все раскидывать по помещению вместо того, чтобы держать сумку наготове и не собираться по четыре часа… Кстати, эта привычка у меня буквально несколько дней назад появилась…

— Кристина… — раздался голос в тишине. Заслышав его, я сразу едва не разорвалась между желанием наорать что-то в стиле «где вы, черт подери, были? Бросили тут меня одну, я же беспокоилась!» и просто радостно поприветствовать этого человека. В кои-то веки подключив здравый смысл, я выбрала третий вариант.

— Добрый вечер, Ангел. Ну что же вы, сначала просите петь для вас, а потом перед дебютом вдруг исчезаете и ни ответа, ни привета. А я вот, между прочим, уже переживала, не случилось ли с вами чего…

— Вы… беспокоились за меня? — снова этот голос дрогнул. — О, Кристина…

Мда, детский сад, ясельная группа.

— Может, теперь объясните, из-за чего вы так на меня обиделись, что предпочли исчезнуть и два дня со мной не разговаривать.

— Виконт. Я думал, что вы с ним… Простите, — голос звучал сконфуженно.

— Ну капец, меня еще и в лживые шлюхи записали, — расхохоталась я. Настроение было хорошим, поэтому хотелось немного потроллить и постебать обладателя ангельского голоса.

— Кристина, я вовсе не считал вас такой… гадкой особой.

— Ну а как у нас еще называются девушки, которые дают шанс одному кавалеру, при этом уже крутя шашни с другим? Я уже молчу про то, что врать само по себе плохо, так еще и между мужиками мотаться… Фи. Не мое это. Кстати, кроме Рауля у меня есть еще примерно… Так-так-так, ну если брать от двадцати до шестидесяти, то сюда можно и профессора зачислить, правда он женатый, но по сути — когда это людей останавливало… В общей сложности — около пяти десятков мужчин репродуктивного возраста, с которыми я нахожусь в довольно близких отношениях. Коллеги отца, друзья с консерватории, учителя оттуда же… У вас либо нервов никаких не хватит, либо сердце не выдержит к каждому столбу меня ревновать.

— Дают шанс… О, Кристина… — кто-то там за стенкой, кажется, задохнулся от радости. Черт, насколько же эмоциональный обладатель красивого голоса. Чтобы девушка, пусть и симпатичная, пусть и вызывающая определенные чувства, вызывала такую реакцию… Мда.

— Ну, как видите, виконт почти женат, да и мне нафиг не сдались представители дворянского сословия. Хм… Кстати, а вы часом не из этой шайки-лейки?

— О, нет, Кристина. Уверяю, к так называемому высшему обществу я отношения не имею.

— Тогда почему вы все время прячетесь? Ну же, не заставляйте меня уже сходить с ума от ожидания, когда мы вживую познакомимся-то?

Губы раздвинулись сами по себе в широкой улыбке, а к щекам прилил румянец. Все-таки, обладатель удивительного голоса мне… Нравился. И дело не только в голосе. Чувство юмора, манера держаться, способность поддержать беседу, общие темы для разговора… Все это притягивало, ну и, естественно — заставляло фантазировать на тему реальной встречи с обладателем голоса. Каким он окажется?

— О, Кристина, если я только мог… Вы бы только знали, как… Что… — он снова сбился, перевел дыхание. — Умоляю, не требуйте от меня открыться вам. Клянусь, когда буду готов к нашей встрече, то обязательно…

Вот гад! Интригу он нагнетает… Ладно, придется принять правила игры, хотя где-то это и подбешивает… Ой, можно подумать, я его ни в чем не подбешиваю…

— Ладненько. Не сегодня, так не сегодня. Побежала я тогда. До свидания, Ангел! — прокричала я уже из двери гримерки, запирая ее на ключ. Закинув его на хранение консьержу, я выскочила за двери Оперы и пробежала к стоянке фиакров. На этот раз там было двое кучеров, оба мне знакомы, так что волноваться было не о чем.

— Добрый вечер, месье. Кто первый в очереди? — приветственно махнула им я.

— А, мадемуазель Дайе. Забирайтесь, — Жак учтиво поклонился мне, после чего открыл передо мной дверь своего фиакра. Устроившись внутри, я уставилась в окно на непроглядную черноту, разбавляемую светом фонарей. Экипаж мягко тронулся с места. Ну все — минут десять-пятнадцать и я буду дома…

Резкий треск и последующий наклон кареты заставили меня исключительно на силе инерции пролететь вправо, удариться об дверь, благо что та хоть не открылась, а то вообще была бы красавицей, пообдирав ноги и руки об мостовую… Экипаж остановился и буквально секунду спустя дверь открыл Жак.

— Что случилось? — уточнила у него я.

— Да лошадь, зар-раза. Ось вот и…

Спрыгнув наружу, я поняла, что произошло, без путаных объяснений кучера. Видимо, бедная лошадка в темноте не заметила выбоину на дороге, зацепилась за нее копытом, потом рванула повозку влево и одна из колесных осей дала трещину.

— Так, ясно. Ладно, вы тут сами разберетесь, или помощь какая нужна?

— Что вы, мадемуазель, справлюсь, не первый раз подобное, уж два десятка лет работаю. Пойдемте, я вас обратно отведу к стоянке, Эрнест наверняка еще не уехал, доберетесь домой мигом!

— Не надо, Жак. Я сама дойду — тут недалеко, а вам и тут работы хватит, — я кивнула на все еще напуганную лошадь. — Повозку-то вы здесь оставить можете, а пока лошадку отвяжете, чтобы меня проводить — Эрнест еще уехать успеет, чего доброго.

Логика всегда была моей сильной стороной. Настолько сильной, что даже Жак, будучи человеком, мягко говоря, недалеким, понял правильность моих суждений. Подхватив подол юбки я быстрым шагом двинулась по освещенной улице в сторону Оперы, благо что пройти было тут максимум две минуты.

Казалось бы, что может случится плохого с девушкой на одной из центральных улиц, а не где-то в переулке? Нет, серьезно, вот что плохого? А что угодно — это мне всегда папа говорил. Так что когда меня вдруг окружила пятерка с ножами, я была абсолютно готова к любому из возможных раскладов.

— Добрый вечер, мадемуазель, — поигрывая ножом, произнес один из молодчиков. — А не хотите ли вы подать на бедность несчастным нищим?

А, ну если просто грабители — это самый безобидный вариант. Те пара франков в моей сумке явно не стоят того, чтобы драться за них одной против пятерых с риском получить нож под ребра, так что…

— Берите, — осторожно сняв с плеча сумку, я протянула ее главарю.

— Хорошая девочка… Кончай ее, парни, — резко скомандовал верзила, кидаясь на меня с ножом. Второй тип сзади схватил меня за юбку… И очень удивился, когда пресловутая юбка вместе с одним жестом отстегиваемым кринолином осталась у него в руке, а сама я оказалась спиной к стене, со шпагой в руках и в одних подштанниках. Двое из них даже не успели понять, что им в грудь вонзилась холодная сталь. Правда, попытавшись ударить третьего, я столкнулась с уже организованным отпором, который быстро перешел в круговое нападение. Отмашусь! Не первый раз в самом деле!

Со стороны переулка появились еще четверо, при этом в руках одного из них что-то сверкнуло. Револьвер! Мать вашу…

Грохот выстрела слился воедино с каким-то странным щелчком, которому я абсолютно не придала значения. В следующую секунду обладатель револьвера повалился на землю и что-то поволокло его по земле. Я отвлеклась на эту картину и мне едва не стоило это жизни — нож одного из молодчиков скользнул по ключице, но зацепился за металлическую окантовку перевязи, надетой под платье, в результате чего я обзавелась лишь порезом на правой руке. Перехватив шпагу левой, поворачиваюсь боком, принимаю удар как можно ближе к рукояти и резким движением откидываю урода от себя, заставляя его сбить с ног еще одного любителя устроить кровавую резню. Спасибо, Рауль…

Минус еще двое… Да, знаю, не по-рыцарски, но лучше уж убить их до того, как поднимутся и смогут обороняться. С удивлением понимаю, что некто, кого я до сих пор не вижу, успел методично вывести из боя ту четверку, что шла на помощь основному составу банды. Враг остался только один.

Что-то ударило по ноге, заставляя упасть. Шпагу я из левой руки не выпустила даже когда со всей силы ударилась об землю раненой правой. Не обращая внимания на искры в глазах практически вслепую бью наотмашь клинком и попадаю по чему-то мягкому. Все еще плохо вижу, встаю на четвереньки, практически доползаю до лежащего противника и замахиваюсь для того, чтобы нанести последний удар.

— Не надо… Пощади!

О, этот скулеж… Вот хоть кто-нибудь из подонков, встретившихся на моем пути, умрет хоть раз с достоинством?

Не задавая этот вопрос, Со всей силы вбиваю клинок меж ребрами своего несостоявшегося убийцы и с хрустом поворачиваю.

— А ты меня? — вопрос риторический. После того, как врагов больше нет, такой вопрос можно задать. Тем более, что ответ я на него уже знаю. Они меня не пожалели. Они могли бы просто забрать деньги и сумку, а это уже немалая сумма, но вместо этого решили прирезать девушку. Не пожалели, твари… Так почему я должна их жалеть?

— Кристина! — высокий человек в темной одежде кидается ко мне. Я улыбаюсь, когда узнаю этот голос.

— Ангел, — тихий смешок срывается с моих губ.

— Вы ранены, Кристина…

— Все нормально. Поцарапали малехо, кажись. Не дождетесь — я все также буду продолжать трепать ваши нервы, — я попыталась встать и тут же, вскрикнув от боли, повалилась на землю. Впрочем, упасть мне не дали — кто-то мягко подхватил на руки и принялся что-то говорить мне. Кажется, просил не умирать… Умирать не буду, так и быть, а вот отключилась почему-то сразу же… Странно… Обычно я никогда не выдаю подобной реакции…

Он был готов петь от счастья, прячась на самом верху статуи. То, как виконт общался с девчонкой… То, что он попросил ее помочь его невесте в написании книги… Она не врала ему! Рауль де Шаньи и Кристина Дайе действительно просто давние друзья. Любимой девушке никто не преподнесет в качестве подарка корабельную крысу в клетке, назвав ее при этом «тотемом». Любимую девушку никто не будет называть Драконом. И главное — с любимой девушкой ни один дворянин не будет вести себя, как с лучшим другом, рассказывая о неприятностях прошедших месяцев и обзывая ее ненормальной.

Кристина спит в гробу? Это шокировало Эрика. Верней, удивило, но скорей приятно, чем нет. Хотя, вероятно, причина у нее для подобного… метода сна совсем иная, чем у него… Но все же… Чем дальше, тем больше он ощущал пресловутое родство душ с этой девушкой. Она говорила, что когда любишь, любишь не только внешность человека, но и его личность. И эта личность нравилась Эрику все больше, даже несмотря на некоторые свои вполне очевидные минусы вроде той же привычки крепко выражаться время от времени.

Их последующий разговор Эрика окрылил и воодушевил, ведь девушка хотела их встречи. Правда, до сих пор было непонятно, как она отреагирует на его вид… Может быть, получится показаться ей в маске? Но тогда она потребует ее снять и… А может быть, стоит рассказать или хотя бы намекнуть о том, что у него нет лица и спросить, как она отнесется к подобному… Нет, если она ему откажет из-за этого, он не переживет.

Терзаемый сей странной смесью чувств, он осторожно, оставаясь в тени, проводил девушку в персиковом платье до стоянки и дождавшись, пока она сядет в экипаж, медленно отправился по улице в сторону решетки, ведущей в его подземелье. Можно было вернуться в театр и пройтись по подземным коридорам, но сейчас по непонятной причине он хотел насладиться прогулкой на свежем воздухе.

До чуткого слуха долетел голос Кристины, который он бы не спутал ни с каким другим. Следом — звон оружия. Не помня себя от страха и ярости, он кинулся вперед, намереваясь уничтожить всех, кто посмел покуситься на его ангела. Что Кристина забыла на улице? Почему покинула повозку? На эти вопросы ответа у него пока что не было.

Краем глаза он успел заметить женскую юбку, которая сиротливо валялась под ногами одного из уродов. Ему удалось вмешаться в тот самый момент, когда еще четверо пришли на подмогу тем троим… Зачем им понадобилась подмога? Краем глаза Эрик успел заметить двоих нападавших, которые без движения лежали у ног Кристины, одетой лишь в верх платья и подштанники и слишком уверенно для девушки сжимающей в руке шпагу.

Лассо взлетело в воздух, перенаправляя револьвер вверх. Выстрел, но с Кристиной, само собой, ничего не происходит. Трое оставшихся скопом кидаются на Эрика, но для ловкого, как кошка, мужчины, который вдобавок обладал отличным зрением даже в темноте, они не были такой уж долгой помехой. Кристина! Надо разобраться с ними быстрей и прийти на помощь Кристине!

Пощади… — хриплый, неуверенный стон за спиной. Эрик оборачивается и замирает соляным столбом в шоке от увиденного. Подсознательно он готовился к женской истерике и необходимости оправдывать себя за совершенные убийства, ведь любая нормальная девушка впадает в истерику при виде трупа, верно, особенно если человека делают трупом у нее на глазах.

Заметив, что по правому плечу девушки бежит что-то темное, Эрик кидается к ней. В тот же самый момент Дайе дрожащей от слабости, но все еще уверенно держащей шпагу рукой с хрустом втыкает шпагу в человека на земле, глядя ему глаза в глаза. С хрустом поворачивает оружие.

— А ты меня? — доносится до Эрика тихий, слабый голос.

Он кидается к ней, но вовремя не успевает остановить, чтобы не поднималась на ноги сама. Кристина падает без сознания ему на руки. Липкими от ужаса и чужой крови пальцами он пытается нащупать на шее пульс. Одновременно умудряется каким-то образом перевязать завалявшимся в кармане чистым платком руку девушки, при этом планомерно уничтожая следы ее пребывания в этом переулке. Шпага… Забрать. Юбка… Забрать. Обрезки персиковой ленты с лифа платья, которая была срезана во время сражения… Забрать. Сумка… Где ее сумка? Сумка находится в руках одного из трупов, после чего Эрик со всей возможной для себя скоростью бежит ко входу в свое убежище, стараясь не шибко трясти драгоценную ношу. Старается не убирать руку с шеи, где под пальцами отчетливо и достаточно ровно бьется жилка. Она просто потеряла сознание от… От боли? От усталости? От пережитого стресса? Неважно… Важно, что она жива, что серьезных повреждений нет и что она сейчас у него на руках. Все остальное значения не имеет.

Кристина пришла в себя только когда он завершил перевязку и уложил ее на кровать. Только сейчас заметил неестественно синюю и опухшую щиколотку и понял, почему она вскрикнула. Дурак… Только на руку раненую и смотрел… Принеся лед, он осторожно прислонил его к пострадавшей ножке и именно в этот момент девушке надо было дернуться, дрыгнуть ногой, едва не попав Эрику по голове и попытаться вскочить на ноги, осматриваясь при этом, как загнанный в клетку зверек.

— Кристина, не нужно так беспокоиться.

— Ангел? А где это мы… Куда вы меня принесли?

— Вы у меня дома, Кристина. О, не нужно меня бояться… Вы были ранены и я, сами понимаете, не мог вас оставить просто на улице.

— Логично, — девушка сжала и разжала кулак правой руки, сдавленно зашипела и провела левой рукой по повязке.

— Не трогайте, — мягко перехватил ее руку Эрик. Кристина тут же с испугом в глазах одернула ее. — О, простите…

Само собой, прикосновения влажных склизких ладоней, пахнущих смертью — это явно не совсем то, что нужно для счастья этой девушке.

— Вы сами ранены, — Кристина бережно взяла его руку за самые кончики пальцев и приподняла, давая возможность свету упасть на длинный, но неглубокий порез от центра ладони и практически до локтя.

— О, ерунда. И не заметил… Не беспокойтесь.

— Давайте помогу обработать, — девушка хлопнула ладонью по кровати. Эрик постарался присесть спиной к ней, чтобы не бросать пусть и случайные взгляды на ноги в белых панталончиках.

— Да не бойтесь, я всякой дрянью не болею, — тихо произнесла Кристина, когда он нервно вздрогнул от ее прикосновения.

— Я тоже, — тихо произнес он, искоса наблюдая из-под маски за тем, как белые тонкие пальчики уверенно сначала обливают его рану обеззараживающим средством, а потом — практически профессионально заматывают на пострадавшей руке довольно тугую повязку. Судя по всему, у Кристины большой опыт в оказании первой помощи. Интересно, откуда.

— Спасибо, что помогли. Сама бы я вряд ли отмахалась, — ровно и спокойно произнесла Кристина, заканчивая перевязку.

— Кристина, все уже позади, вы только не… — начал было он. Потом поднял глаза и столкнулся со спокойным взглядом голубых глаз.

— А, да, простите… Истерику симулировать нет ни сил, ни желания. Можем без этого обойтись? — Кристина улыбнулась краешком рта.

— О, простите. Просто Эрику непривычно встречать…

— Встречать эдакую ванильно-воздушную фифу, которой насрать на сборник старых еврейских сказочек и мифы про страшные грехи? Ну извините, меня папа воспитывал без этого всего дерьма. Единственное, что мне каждый раз после таких случаев немного напряжно дня три-четыре мимо жандармов ходить, но личный опыт показал: большинство из них настолько тупые, что не в состоянии даже предположить, что шпагой махала девушка. Меня один раз только поймали…

— И что было?

— У меня появился друг в жандармерии. А дело закрыли за отсутствием улик, свидетелей и подозреваемых. Может, и в этот раз он поймет, что это я, но думаю, что не будет из-за компании подонков меня за самозащиту за решетку прятать. Так вы Эрик, да?

— Это мое имя, — тихо произнес он.

— Слушайте, а почему вы все время отворачиваетесь?

— Ваши ноги… — наверное, умей он краснеть — обязательно бы покраснел.

— Так вы же уже расцветку панталон все равно разглядели, смысл-то теперь? — Дайе расхохоталась.

— Не хочу давать вам повода для того, чтобы вы считали меня…

Договорить ему не дали крепкие и довольно сильные объятия.

— Да уж поняла я, что параноить смысла нет, по крайней мере, в отношении вас, — тихо произнесла она.

Эрик почувствовал, как под тканью маски по лицу побежали слезы. Как хорошо, что Кристина их не увидит. И не увидит его лица.

— Спасибо вам за то, что помогли и… За гостеприимство. Я могу остаться здесь до утра? А то в этом всем ночью добираться домой…

— Нет, — тихо произнес Эрик. — В смысле, нет. Вы останетесь здесь не до утра, Кристина. Здесь вы пробудете пять дней.

— Но… — девушка отстранилась и, подобрав ноги, возмущенно уставилась на него.

— Кристина, во-первых, ваши раны должны нормально зажить. Во-вторых, я…

Как облечь в подходящие слова то, что рвалось из глубины души? Как высказать ей свой страх, свою любовь, свое благоговение перед ней?

— Так, ладно, логически и конструктивно. Вы собираетесь меня держать здесь пять дней… Ради чего?

— Я не хотел показываться перед вами столь рано. Ваше общество… Я люблю вас, Кристина и не хочу лишиться вас. Пять дней будет достаточно, чтобы вы привязались ко мне и тогда вы снова вернетесь, чтобы увидеть бедного Эрика…

— У-у-у, какие комплексы….

— Что?

— Ниче-ниче, — Кристина вздохнула. — А как же опера? Так-то я до субботы совершенно свободна, а вот как быть с моими репетициями и…

— Об этом не беспокойтесь, вопрос с вашим отсутствием на репетициях я решу. А что вам потребуется в субботу?

— Ребенка из пансиона забрать…

— Точно. Я помню про вашу очаровательную дочь.

— И… Наличие у меня сей ошибки молодости вашей любви, я смотрю, не помеха? — Кристина испытующе посмотрела на него.

— О, Кристина… Я люблю вас. Как могут дети любимой женщины быть помехой моему чувству?

— Вау. Редкий экземпляр, — фыркнула Кристина, позволяя ему взять ее руки в свои и прижать их к ткани маски. — Можете расслабиться — Николь моя сестра. Сводная… А, нет… Единокровная… Как там это называется правильно, когда матери разные, а отец один?

— Вот как… Надо полагать, что сестра помогает вам избавляться от слишком навязчивых ухажеров.

— Помогает — не то слово. Как сквозь землю проваливаются все эти «я подарю тебе звезду, я уроню тебе луну на бошку». Видать, такая любовь сильная. Впрочем, иногда они сваливают при виде пары моих друзей, который вопят что-то вроде «а, Крыська, давно не виделись, подь сюда, а что это за хмырь за тобой волочится, щасмыемупокажемкакснашимидевочкамигулять», — Дайе звонко рассмеялась. Ее смех эхом разнесся по комнате, делая дом Эрика более живым. Неужели бог есть и он послал ему немного счастья? Неужели в этом доме может быть не так тоскливо и одиноко, как обычно? Может быть, когда-нибудь в нем зазвучат детские голоса…

— Эрик, а вы ничего не хотите сделать? — тихо уточнила у него Кристина.

— Что?

— Вы маску снять забыли, господин Зорро, — ручка Кристины потянулась к черному шелку, но Эрик перехватил ее.

— Вы обещали, что позволите мне… — тихо начал он. В глазах Кристины вспыхнуло возмущение.

— Поняла. Сохраняете интригу. Ну вот помру от любопытства — будете знать, — девчонка обиженно надула нижнюю губу, исподлобья со смешком уставившись на Эрика.

— Вам нужно отдохнуть, Кристина. За дверью — ванная. Есть холодная и горячая вода. Одежду и полотенце найдете в шкафу. Если вы захотите позвать меня, то… Вот, — он оставил на столе колокольчик.

— А погово… — донеслось ему вслед, когда он уже покинул комнату, закрывая за собой дверь.

До самого утра он не спал. Просто сидел под дверями ее комнаты, даже наружная стена которой, казалось, стала теплей. Поведение Кристины можно было списать на стрессовую ситуацию, но… Но она обнимала его. Она была довольна, когда он признался ей в своих чувствах и не отвергла их! Обхватив колени руками, Призрак сидел на холодном полу и впервые в жизни отчаянно молился тому, в кого никогда не верил. Пусть она привяжется к нему. Пусть полюбит, не видя лица… А когда он наберется смелости открыться ей — пусть Кристина примет его, пусть не оттолкнет за ту мерзость, что скрывается под маской.

Собственную руку мягко сжимала повязка. Словно какое-то ощущение ее практически невесомых прикосновений. Как те объятия, память о которых он унесет с собой в могилу, как самое светлое воспоминание в своей жизни. Его никто и никогда… А она…

Стерев слезы под маской, он отправился на кухню, решив занять себя готовкой. Маловероятно, что Кристина после пережитого проснется раньше обеда, но хотелось бы, чтобы к моменту ее пробуждения все было идеально.

Чем ее занять? Учитывая, что она любит разные физические упражнения, которые для нее пока что под запретом… А, было еще рукоделие. Эрик заблаговременно купил много ниток, ткани и схем узоров для вышивки. А еще — они смогут что-нибудь спеть вместе. Возможно… Почитать? О, для такой мадемуазель с обширным кругозором в библиотеке Эрика наверняка найдется много интересного… Да и с ним она общалась с удовольствием… А значит — у их истории может быть счастливый финал.

Сознание подбросило видение. Он на кухне, в самом обычном доме, готовит завтрак и в этот момент к нему со спины подходит маленькое заспанное чудо, которое нежно обнимает его со спины, прижимаясь щекой к плечу… Он знал, что Кристина не любит готовить. Пусть так. Он любит. И умеет. И он всегда будет готовить для них. Ему наплевать на то, что говорят об «обязанностях женщины», которые Кристина откровенно презирает. Она права — у Эрика тоже есть две руки, а значит — он сам может разобраться со своими грязными носками, не заставляя перетруждаться маленькие хрупкие ручки…

«Милый, что у нас сегодня на завтрак?» — видение озорно подмигнуло ему, после чего мимолетно прикоснувшись губами к его губам, хитро зажмурилось и незаметно, как считала она, попыталось стащить с отставленной в сторону сковородки кусочек помидора. Сам не зная почему, но Эрик был уверен, что Кристина будет пытаться «стибрить», как она сама говорила, со сковородки именно помидор, а не бекон или хлеб.

В этот момент рука девушки пробежала по его лицу. Он понял, что на нем нет маски. В тот же миг Кристина, двинувшись влево, оказалась сбоку и… Увидела его. Леденящий душу девичий крик заставил прирасти ногами в полу, а привычная гамма чувств в ледяных глазах — вскочить на ноги, беспомощно шаря руками перед собой в поисках поверхности, на которую можно было опереться. Только разглядев вокруг смутные очертания своей комнаты и поняв, что он успел заснуть, замечтавшись, прямо на диване, он немного успокоился. Немного, но не совсем. Кристина, конечно же, говорила, что внешность абсолютно не важна, но могла ли она вести речь, верней — даже подозревать о внешности настолько отталкивающей, как то, что скрывалось под маской Эрика? Могла ли решить, что Софи с перепугу просто слишком уж преувеличила его дефекты? В волнении сцепив в замок длинные пальцы, мужчина принялся покачиваться взад-вперед. Словно стремясь этими простыми движениями разогнать остатки сна перед глазами. Как бы ни было жутко, но запомнились ему именно последние фрагменты — образ обнимающей его и беззаботно улыбающейся Кристины уже понемногу исчез из памяти.

Все еще под впечатлением ото сна он направился было в гостиную, но в этот момент услышал звонок колокольчика из комнаты Кристины. Три раза постучав в дверь перед тем, как зайти, он дождался радостного и громкого вопля:

— Входите, — после чего переступил порог комнаты.

— И мерки с меня сняли, и шкаф платьями под мой размер набили, и о досуге познакомились, и о планах своих матримональных уведомили, — с какой-то… нет, не издевкой, а с иронией, произнесла Кристина. Девушка уже успела одеться в изумрудно зеленое платье — одно из тех, что висело в шкафу. И сейчас в ожидании смотрела на Эрика, сложив руки на груди. — Ну как?

Сделав шаг вперед, она прокрутилась вокруг себя на одной ноге, после чего снова замерла.

— Вы очаровательны, Кристина, — тихо произнес он. — Как вы себя чувствуете?

— Нормально, спасибо, — девушка махнула рукой и снова замерла напротив него. Как будто ждала чего-то…

— Приглашаю вас позавтракать, мадемуазель.

— А под руку вести даму сердца? — Кристина протянула тонкие пальчики ему навстречу.

— Боже, да, да, да… Эрик готов носить вас на руках…

— Пятьдесять три кило… Но было бы неплохо — ножка-то после вчерашнего еще бо-бо…

Она с ним… Заигрывает? О, боже, ведь точно так же вели себя девушки наверху, которые отвечали таким образом взаимностью на чувства мужчин. Они позволяли целовать свои руки, ходить с ними за руку, носить их на руках… О, Кристина…

Нежно подхватив создание и выслушав удивленный визг, он бережно понес в сторону кухни самую большую драгоценность своей жизни…

— Да пустите меня… Я ведь пошутила, у вас ведь самого рука… — залепетала Кристина, стремясь соскочить. Подняв вверх взгляд, Эрик встретился с этими чистыми, голубыми глазами и, ни слова не сказав, крепче прижал девушку к груди. — Почему вы пла… Не надо, Эрик…

Она назвала его по имени. Снова. Опустив ее на стул, Эрик встал перед ней на колени, прижимаясь маской к ткани ее платья.

— Эрик и мечтать не смел, чтобы светлый ангел, подобный вам, принял его чувства. — Что вы… Мы…

— Эрик… Бедный вы мой, даже боюсь спрашивать, кто над вами поиздевался так, что вы теперь так даже на какие-то простые человеческие жесты так реагируете. И тем не менее — это никуда не годится.

— Что? — тихо сквозь слезы произнес он, тканью маски прижимаясь к тыльной стороне ее ладони и с собачьей преданностью заглядывая в глаза, которые сейчас смотрели на него с укоризной.

— Не надо так унижаться передо мной, ладно? Терпеть этого не могу. Давайте, поднялись с пола, сели вон… — девушка ногой подцепила стул и придвинула его к ним. — На второй стульчик, и тогда уже вещайте о своих чувствах ко мне хоть до второго пришествия, в котором я очень сильно сомневаюсь.

— О, Кристина…

Сам не понимая, почему, но в руках этой девушки он становится послушным, подобно ягненку. Вот и сейчас он просто поднимается с пола и садится на стул. Потянувшись ладонью к ее руке, он снова ощутил, как она вздрогнула…

— Простите, Эрик больше не посмеет…

— Да рефлексы просто, не обращайте вы внимания, — Кристина мягко взяла его ладонь в свои также, как вчера. — Папа приучил, что лучше дергаться от каждого прикосновения, чем позволить кому-нибудь зайти себе за спину. Как итог — я могу много чего, но при этом не всегда могу контролировать свое тело и, например, если меня напугать со спины в шутку, то можно получить локтем по печени. Ну или дергаюсь вот так вот…

— Вам правда не противно? — тихо произнес Эрик.

— Да блин, ну что тут может быть противного?

— Эрику всегда говорили, что его руки похожи на руки смерти. И пахнут могилой… Что вы…

Кристина наклонилась к его ладони и демонстративно втянула носом воздух.

— Ну, это они, конечно, пиздят. Руки как руки. А пахнет барахло ваше. Сыростью. Потому что вещи надо после стирки тщательно высушивать где-нибудь на солнышке. Холодные только… — Кристина чуть улыбнулась какой-то грустной улыбкой и принялась мягко растирать его вечно мерзнущие тонкие пальцы. А он сидел, закрыв глаза и тихо всхлипывал от счастья, боясь пошевелиться и разрушить странное наваждение.

— Ну что ж вы чувствительный такой-то, ну я себя уже тварью какой-то чувствую: все утро планомерно довожу до слез дорогого мне человека… Ну Эрик…

— Простите… — он снова всхлипнул и разрыдался в голос.

Никто и никогда не мог заставить его плакать. Ни толпа, швырявшая в «живого мертвеца» всякий мусор, ни сотни ненавидящих взглядов, ни отвращение окружающих к его лицу… И только эта маленькая девочка, почти ребенок, своей искренностью, своей заботой о нем, своим теплым отношением к нему каждый раз выводила его из хрупкого душевного равновесия.

Вот и сейчас она что-то ласково шептала ему, уже как-то привычно обнимая и гладя по спине. Это было приятно и страшно одновременно. Что, если она, увидев его лицо, все-таки отшатнется? Теперь, после всего, что между ними было, Эрик понимал: если это произойдет, то он просто умрет от горя. Он умрет, если Кристина его оттолкнет.

— Вам надо позавтракать, — тихо произнес он и пододвинул к Кристине поднос с раками.

— Еще и готовить умеет! Ну вообще сокровище, — с улыбкой произнесла Дайе, погладив его по руке и принимаясь за еду. — Еще и вкусно готовит! Обалдеть!

Кристина не возвращалась к теме его маски, и это почему-то пугало Эрика. Он знал, что это создание не смирится так просто с тем, что не видит его лица. Почему ей так важно вдруг стало увидеть его, если недавно она во всеуслышание заявляла, что внешность — это не главное?

Эта мысль, равно как и ощущение неминуемой беды, перекликающееся с отголосками его сна, весь день висела над ним и даже утренний разговор на кухне не смог отогнать ощущение грядущей черной полосы. Переживания настолько омрачили день, что он практически не мог радоваться тому, что Кристине понравилась его библиотека, его скрытые в стенах двери и даже его комната с гробом посреди помещения. А еще — ей понравился его «Дон Жуан». Невероятно, но лишь завидев чудовищный, по мнению обычных людей, ритм этой музыки, Кристина с неожиданной живостью на лице вцепилась ему в руку своими двумя ладошками и принялась уговаривать сыграть ей. Эрик боялся навеять на это создание смертную тоску.

Но на уговоры все-таки поддался. Было странно видеть в ее глазах такое… обожание? Сыграв пару строк, он, все еще продолжая пальцами нажимать на клавиши органа, обернулся. Кристина сидела на кресле, закрыв глаза и чуть покачивала головой взад-вперед, при этом блаженно улыбаясь, точно услышала не жуткую музыку Эрика, а звуки ангельского хора.

— Вот это да! А я-то думала, что здесь до такого еще лет сто… — тихо прошептала она, глядя на него с нескрываемым восторгом.

— Эрик рад, что вам… Вам правда понравилось? — он обернулся к ней. Сейчас девушка была совсем близко. Неожиданно она обняла его со спины.

«Как в том сне!» — с ужасом прокричал внутренний голос. Прежде, чем Эрик смог предотвратить неминуемое, Кристина сорвала с его лица маску и тут же отшатнулась назад, брезгливо вытирая руки о ткань платья.

— Ах ты урод… — в ее голосе причудливо переплелись отвращение и страх. В ледяных глазах застыли злые слезы.

«Урод… Урод…». Это слово молотками ударило по вискам и пробило сердце, оставляя выжженную пустыню на месте души, разбуженной несколько часов назад этим созданием. Его лицо исказила гримаса ненависти и страдания, руки сами собой сжались в кулаки и в следующий момент он, страшно крича, вцепился в волосы Кристины и принялся проклинать ее, высказывая все, что бушевало внутри и рвалось наружу. Умирать просто так, не заставив ее ощутить и десятую часть своей боли, ему не хотелось…

Чужие лапы вцепились в мои волосы, жуткое лицо без носа нависло прямо надо мной.

«Закрой глаза, дура! Слюна на слизистые попадет!» — внутренний голос даже в этой ситуации пытался оградить свою хозяйку от дерьма… Возможно, уже поздно. Пока он меня перевязывал, наверняка щедро обмазал своей кровью. Я уже не говорю о том, что мог мне подсунуть чашку с остатками своей слюны. А это действует?

Пути передачи сифилиса, пути передачи сифилиса… Вспоминай, блять, вы же проходили это и на анатомии, и на ОБЖ, и на классном часе вам что-то подобное рассказывали в школе. От матери к ребенку, через кровь, через слизистые при половом контакте… Или это было про ВИЧ и СПИД? Нет, про сифилис тоже… Сифилис-сифилис… Черт, дура, идиотка, ты вообще какого хера поверила кому попало?! Тебе надо было вот так вот напомнить, что кругом одни уроды?! Папины уроки вдали от папы из головы выветрились и ты попала в неприятности?! Курица тупая… Повелась на эти крокодиловы слезы, на это псевдоблагородство, на это раболепство…

— Смотрите же! Смотрите!!! Почему вы отворачиваетесь от меня?! Почему вы закрываете глаза, Кристина?! Смотрите! Я приказываю смотреть!!!

Только крепче жмурю глаза. Я не боюсь этой твари. Я не боюсь. Вслепую пытаюсь бить, но с раненой рукой это не выходит, да и физически он оказывается намного сильней меня. Почему я не предусмотрела такой вариант? Почему до меня не дошло, что под маской может прятаться явно выраженный сифилитик, а не просто какая-нибудь известная творческая личность или человек с ожогом на пол лица, которого затравили и забили, заставив бояться своей собственной внешности? Папа, прости, какая же я, блять, дура. Повелась и сейчас, кажется, буду расплачиваться за свою слабость…

А ведь даже влюбилась… В этого человека, в этот юмор, в эту музыку… От осознания того, что все это было использовано специально, чтобы привлечь меня с одной единственной целью, из глаз побежали злые слезы.

— О, вы плачете, Кристина! Плачьте, потому что вы никогда не покинете это место!

Убьет… Он меня убьет… Убьет, а потом будет знакомиться с другими девушками, приводить их сюда, заражать… Черт, ну нам же рассказывали в школе, что всякие уроды, больные вот этой всякой венерической дрянью, любят так поступать: заражать дальше людей из наименьшей группы риска. Конечно, шлюха какая-нибудь или наркоман все равно рано или поздно станут добычей не болезни, так своих увлечений, а вот заразить порядочную девушку — это намного лучше! Она ведь не думает, что может подцепить от одного-единственного партнера эту дрянь. И передаст ее дальше. Родным, близким, друзьям, с которыми может пить из одной бутылки… Он убьет меня… Нет. Мне не жить, но его я захвачу с собой!

Ногой в пах. Дождавшись, когда сложиться пополам — руками, сложенными в замок, по лысой голове с несколькими прядями черных волос на лбу и за ушами. Снова ногой, на этот раз — в лицо. Ногу неожиданно перехватывают и выкручивают, заставляя потерять точку опоры и повалиться на землю. Замечаю столик, пытаюсь его потянуть на себя, чтобы опрокинуть. Нож, кусок стекла — что угодно, что могло бы помочь в бою… Зачем я сняла скрытые клинки?! Почему не повесила под платье шпагу, как обычно! Дуууура, сама виновата, идиотка доверчивая, тварь тупая малолетняя… Развели как лошиху какую-то-о-ооо…

Уже неприкрыто реву, все еще пытаясь отбиваться. Царапаться, кусаться… Совсем по-девчачьи, без малейшей надежды причинить ощутимый вред, ведь сложно причинить вред, когда тебя скрутили в бараний рог и волокут за волосы по коридору.

— Что же вы, Кристина?! Внешность ведь не важна?! — Эрик с силой встряхнул меня, явно намеренно приложив спиной об стену. Вскинув голову, волком уставилась на него. — Я ведь поверил вам… Поверил!

По искаженному злобной гримасе лицу, больше напоминавшему череп, градом лились слезы.

— Я ведь все для вас… Ради вас… За что?! За что?! — проорал он, заталкивая меня в ту самую комнату. — Ах, да… Эрик посмел родиться таким! Да его даже собственная мать ненавидела, заставляя прятать лицо, а вы заставили его поверить, что какая-то женщина может по собственной воле согласиться быть с ним, согласиться стать его женой… Кристина, вы никогда не выйдете отсюда. Вы ответите за свои слова. Вы разделите со мной мою жизнь! — буквально прорыдав это, он с силой швырнул меня на пол. Оцепенение, накатившее после его слов, не позволило мне даже сгруппироваться перед падением.

— Р-родился? — стуча зубами, произнесла я. Ответа не было — Эрик успел выскочить из комнаты. За те последующие пять минут, что я лежала на полу, не двигаясь, и пытаясь собрать в кучу руки, ноги и мысли, до меня медленно, но верно доходил масштаб того дерьма, в котором я оказалась благодаря своей «уникальной сверхспособности» пороть горячку.

За стенами моей комнаты что-то грохотало, билось, доносился жуткий вой. В кои-то веки здравомыслие подсказало, что сейчас лучше не отсвечивать, потому что под горячую руку он меня прибьет. Надо дождаться, пока остынет, и тогда идти объясняться и мириться. Ага, мириться… Можно подумать, вот так вот он меня простит после того, что только что произошло…

На всякий случай запершись в ванной, я забралась в горячую воду. Настолько горячую, что тело едва терпело. Так, повязку мочить нельзя, об этом важно не забыть… Хотя, если намочу — просто заменю и все тут…

Горячая ванна помогла собраться с мыслями. С эмоциями, чувствами…

Дура. Так обидеть человека, который тебе небезразличен, ни за что ни про что. Снять маску, чтобы поцеловать, а в итоге… Дибилка ты, Крыса… Раздула тут из одного поступка драму в трех актах. Ну ладно Эрик — у него с такой внешностью в этом замечательном времени психотравма на психотравме и психотравмой погоняет, но ты-то нормальный человек, обладающий всем необходимым для последовательного логического мышления!

Но нет — проще придумать самую дерьмовую версию, каким-то образом удачно в нее вписать все до одного события, а потом…

Из другой комнаты донеслись громкие стоны, крики и удары чего-то тяжелого. В голове снова и снова всплывали обрывки тирады Эрика, вставали на место куски другой мозаики в голове… Тенор заговорил со мной буквально… Да, на следующий день после памятного разговора с Софи. Софи описывала Призрака, как… Как то, что я увидела под маской.

Слезы сами собой хлынули из глаз. Почему я сразу не получила четыре, сложив два и два? Ведь только услышав голос из стенки, можно было понять, кому именно он принадлежит! Тогда бы вывела и информацию о внешности Эрика, а соответственно — получила бы логичное объяснение и неожиданному вниманию к моей персоне, и тому факту, что он так боялся показаться мне на глаза! Это же сколь многого дерьма можно было избежать, сделай я сразу нужные выводы… Он просто услышал наш с Софи разговор, а до этого… ДО этого наблюдал за мной, но не решался даже заговорить, потому что никто в этом времени не будет тратить свое время на то, чтобы рассмотреть под отталкивающей внешностью того человека, каким он является на самом деле. А я сама превратила принца в чудовище, и дело не в срыве маски, а в том, что последовало за этим.

Дура, блять! Надо было всмотреться нормально в дырку вместо носа и разобраться, что она, может быть, совсем непохожа на то, что остается на лице сифилитиков… Надо было, в конце концов, узнать информацию о том, что Эрик таким родился, без этой мерзкой сцены! Обнять, успокоить, когда он кричал…

Вой донесся до меня сквозь каменную стену. Удар. Снова вой. Блять, да чего я тут стою?! Ну можно же не подходить, а постараться докричаться хотя бы, он ведь себя там искалечит нафиг такими темпами!!!

Как была в мокром платье, даже не спустив воду из ванны, я выскочила сначала в комнату, потом — в коридор и, пролетев на второй крейсерской скорости, распахнула дверь в гостиную.

Эрик лежал посреди комнаты и словно в конвульсиях бился об пол головой. Все свободное пространство вокруг было засыпано осколками стекла — они то и дело хрустели под ногами, пока я с максимально возможной скоростью преодолевала расстояние между нами.

Опустившись на колени, умудряюсь просунуть руку между полом и его головой. Очередной удар приходится по моей ладони, в тыльную сторон тут же впиваются осколки, заставляя меня зашипеть.

— К-к-кристина… — черные провалы глаз уставились на меня. Он снова беззащитен. И он это чувствует. Но теперь он меня боится. Что снова раню.

Много слов просится на язык, но я решаю молчать. Потом. Не когда он в таком состоянии, не когда можно все испортить окончательно…

— Сможете встать?

— Обнимите… — хрипло и рвано доносится до меня.

— Что?

— Обнимите. Хочу запомнить… это. Не то, что там… Что было… — по щекам льются дорожки слез. — Мне… Мне плохо. Я умру. Я умираю… Больно… — он снова заплакал и прильнул ко мне всем телом. — Больно…

— Где больно? — я осторожно притянула его за плечи к себе и принялась подниматься, увлекая наверх и его. Надо увести его отсюда, вытряхнуть стекло, хрустящее где-то под плащом… ДА еще бы не больно будет — весь затылок в крови!

Он не ответил, но покорно пошел за мной следом. Аптечка все еще стояла на столе рядом с моей кроватью. Прихватив ее, я осторожно провела Эрика в ванную. Стул там был, а осколки все-таки вытаскивать лучше в ванной, а не в комнате на ковре — собирать потом заебешься…

— Зачем? — тихо спрашивает у меня Эрик уже после того, как я, стянув с него плащ и фрак, оставила мужчину в одной рубашке и принялась обрабатывать многочисленные порезы на затылке, предварительно вытаскивая из некоторых осколки пинцетом.

— Затем, — отвечаю максимально информативно. Как говорится, какой вопрос, такой и ответ.

— Хочешь, я не буду ее снимать? Никогда, — тихо шепчет он.

— Что?

— Маску, — он прикасается рукой к лицу. Ошарашенно смотрит на свою ладонь, потом поворачивается ко мне. Растерянно улыбается. — Точно. Я и забыл… Как хорошо-то… Я уже испугался, что проснулся, а ты еще сон. Тот, хороший сон.

— Что? О чем ты? — подобно ему, стихийно перехожу на «ты». Наклоняюсь, чтобы наши лица были на одном уровне. Только сейчас замечаю, что у него под глазами залегли темные круги, как будто он не спал неделю. Понимаю, что когда вела его сюда, чувствовала что-то странное и этой странностью была наша разница в весе. Какой же он худой… И выглядит измученным.

— Сон… Хороший, — он снова всхлипнул и, подавшись вперед, уткнулся головой мне в плечо. — Там все плохо. Ты маску сняла, кричала… Я тоже кричал. Так больно. Я не хочу туда, мне… мне страшно. Не хочу! — с надрывом прокричал он, вскакивая на ноги и тут же цепляясь за меня, чтобы не упасть. — Не хочу…

Чужие зубы стучали над ухом, а в груди ворочался огромный колючий ком. Довела человека до нервного срыва. Дура.

— Все хорошо. Я тебя не выгоняю. Ты можешь побыть здесь, — тихо произнесла я, выводя его в комнату. Плащ и фрак пока что оставляю там. По-хорошему, надо бы стащить с него еще рубашку и штаны, но интуиция подсказывает — лучше от такого стресса пока что беречь человека… Поэтому я просто отвожу его в комнату и укладываю на кровать, укрывая одеялом.

— Просто закрой глаза, хорошо. Отдохни.

— Нет… Нет. Эрик не хочет просыпаться. Не хочет!

— Не просыпайся. Просто постарайся отдохнуть.

— А ты меня обнимешь?

И снова эти руки, которые тянутся ко мне в поисках того простого, человеческого тепла, что доступно каждому нормальному там, в той жизни, где ему не нашлось места.

— Тс-с-с… Обниму. Только… Я сейчас вернусь.

Он даже не заметил, что мое платье мокрое насквозь. К черту. Быстро переоденусь и вернусь. Схватив первое попавшееся под руку платье, исчезаю за дверями ванной. Тут же оставляю мокрое шмотье прямо на полу — не до него сейчас, потом развешу, просушу и уберу. Возвращаюсь к Эрику.

— Держи, — тихо шепчет он, протягивая мне связку ключей.

— Что…

— Это тебе. Если я умру, то ты здесь тоже не сможешь уйти. Ты добрая. Ты не как та, вторая… Только не уходи, пока я здесь, пока я… Я еще жив, я так нуждаюсь в тебе…

— Чш-чш-чш-чш-чш, я никуда не уйду, — откладываю в сторону связку, обнимая Эрика двумя руками. — Все хорошо, отдохни. Проснешься — будет лучше.

— И почему вы в этом так уверены, Кристина? — снова своим привычным тоном спросил у меня Эрик. Видимо, непонимание отразилось в моих глазах и он пояснил. — Увидев, как вы плачете надо мной там, в гостиной, я решил проверить, является ли ваше внезапно возникшее ко мне сочувствие игрой, или же вы раскаиваетесь в том, что наговорили мне с перепугу и в том, что едва не попытались меня убить. Я решил дать вам сразу две возможности: убить меня и сбежать. А вы… Вы сказали, что останетесь и я вообще не понимаю ничего. Вы не боитесь меня, но почему вы так… Тогда… За что? — тонкие, почти отсутствующие губы задрожали и скривились. Я поспешила снова обнять человека и уже обнимая, принялась пояснять.

— Про сифилис что-нибудь наверняка слышали. Как и про тех, кто нарочно свою заразу передает другим людям под лозунгом «я подохну, но и вам не жить». Учитывая, что у вас нет носа, что характерно для терминальной стадии этого заболевания, выводы сделаете сами, думаю. И сами уже решайте, что со мной делать, а то…

«А то подохнуть охота от осознания собственной тупости и того, что причинила за короткий промежуток времени столько боли дорогому мне человеку», — это я не договорила.

— Вы бы могли меня полюбить? Пусть и не сейчас, пусть со временем, но… Я клянусь, я… Я все, что угодно, только…

— Бедный, бедный… — еще крепче прижимаю его к себе. Сколько же ему натерпеться пришлось, в том числе и от меня. — Я тебя люблю, — тихо шепчу на ухо и мягко провожу руками по чужой спине.

Я вру. Сложно ведь рассказать правду. Что-то вроде «я не знаю, что такое любовь, ведь моя мамаша съебалась от меня, когда мне было пять, а отец как-то больше по чувству ответственности, состраданию и взаимности специализировался». Я не знаю, что такое любовь, даже не могу дать точного определения этому термину. Но еще я знаю, что теперь точно не отпущу Эрика. Не брошу его. Потому что я нужна ему, как никому другому больше. Может быть, это и есть любовь? Мое понимание этого слова?

— Спасибо… — тихо шепчет он, прижимаясь губами к моему лбу. Выворачиваюсь и целую по нормальному, чувствуя на своих губах чужие соленые слезы. Сейчас, глядя на него глаза в глаза, когда лампа за моей спиной и его лицо полностью в тени, замечаю, что глаза у него не черные провалы в глазницах, как показалось поначалу, а светящиеся золотистые.

— У тебя глаза в темноте светятся, — блин, нашла что брякнуть.

— Жутко? — он опускает голову вниз с виноватой улыбкой.

— Неа. Здорово. Как ты?

— Голова еще болит… Я… Мне лучше уйти… — растерянно пробормотал он, комкая руками одеяло.

— Останься здесь, — я вздохнула. Непохож он на того, кто будет рушить отношения непристойными лапаньями и прочими неблаговидными вещами. — И мне спокойней будет. За тебя.

— Спасибо, что… доверяешь мне, — тихо произнес он, устраиваясь поудобней на дальнем краю кровати.

— Да не за что. Кстати, не пугайся, если спросонья вдруг заору — я привыкла жить одна. Ну и о рефлексах моих ебаных помни тоже чисто на всякий случай…

— А Кристина не могла бы не материться?

— Фигасе! — я возмущенно насупилась. — Нетушки! Видели золотистые глазки, что покупали, теперь ешьте, хоть повылазьте. Кристина поставляется в полной комплектации, а не частями. В комплект входит Кристина — пятьдесят четыре кило, паранойя, ненормативная лексика, черный юмор и любовь выносить окружающим мозг. Все понятно? — я надулась и сложила руки на груди.

— О, Кристина…

Э… Эт че… Это вот так вот всегда теперь будет, да? Я ему слово, а он в ответ «О, Кристина» и вот так вот смотреть по-собачьи? Не, ну елки, ну… Может, это как-то можно выключить? Может, это со временем как-то сгладится? Или у него вот это вот тоже в комплекте все? Задать вопрос у меня не получилось, так как к тому моменту, как я собиралась это сделать, Эрик уже спал подложив под голову руку. Мою, ага…

Бедный ты мой, бедный… Это как надо себя довести, чтобы спать почти сутки, ни разу не проснувшись? Каюсь, под конец таких однообразных посиделок-полежалок я и сама заснула. Что для меня абсолютно нехарактерно. Я ведь его, считай, два дня знаю? Ну ладно, неделю и два дня. Паранойя, сука, предательница паскудная, ты куда?!

Примечание к части

Ребят, у меня вот по поводу вида Эрика без маски всегда при прочтении попаданцев, не знающих канон, возникал всегда этот вопрос: какого фига ни у кого из наших современников не возникло и тени подобных подозрений? Ну актуально же и в наши, и в те времена...

Он проснулся от ощущения, что кто-то стискивает его в объятиях. От неожиданности он заорал и дернулся, явно попав кому-то по больному месту, потому что в следующий момент до него донесся ответный ор, а под зад ударила чья-то хоть и босая, но сильная нога. Вскочив, он приготовился обороняться голыми руками, и только тогда заметил все еще сонную и напуганную спросонья Кристину, которая, сжав кулаки, сидела на полу, запутавшись ногами в одеяле и простыне, которую умудрилась выдернуть из-под него во время предшествующей потасовки.

— Ревизор. Немая сцена, — тихо произнесла Кристина, а потом расхохоталась, глядя на него.

— Что смешного? — недоумевающе и немного обиженно произнес Эрик.

— Ну… Даже не знаю. Отчасти смешно, что два персонажа с девизом «с паранойей по жизни» едва друг друга не замочили в очередной раз. Отчасти смешно, что совместные пробуждения в итоге представляешь как-то не так. Ну, в каких-нибудь сопливых женских романах описываются сначала поцелуи, потом завтрак в постель, а у нас почему-то все не как у людей, — девчонка фыркнула и, вытащив из волос шпильки, с которыми так и заснула, поднялась на ноги и плюхнулась обратно на кровать. Повернулась к нему, почему-то настороженно глядя на до сих пор прижатые к груди кулаки.

— О, Кристина… — он поспешно убрал кулаки за спину и собрался было встать, но запутался в простыни с непривычки и с невнятным воплем рухнул практически на девушку.

— Нет, блин, вы посмотрите, кто тут борзеет не по дням, а по часам. Еще не женился, а уже пытается тут на меня свой скелет уронить, — со смешком отозвалась девушка, и тут же отвела глаза в сторону. — Как самочувствие?

— Эрик в порядке, — еще тише произнес он. Отполз от все еще сидящей на ковре девушки и неловко встал на ноги.

Почему-то Кристина не смотрит на его лицо… Не смотрит ему в глаза.

— Слушай, насчет вчерашнего… Я извиниться хотела. Если бы я всю эту кашу не заварила, то… — девушка вздохнула и, подтянув колени к груди, исподлобья посмотрела на него. — Прости меня, пожалуйста.

— О, Кристина… Это ведь Эрик…

Он вспомнил, как вцепился руками в ее волосы. Как бедная напуганная девушка отчаянно пыталась отбиваться, когда он тащил ее по коридору. Как он кричал на нее, а она лишь жмурилась, отворачивалась и беззвучно плакала… И после этого все-таки пришла к нему, спасла его, не дала ему умереть от горя в одиночестве на холодном полу… При воспоминании о том, как она его тут успокаивала, как обрабатывала нанесенные самому себе раны и как поцеловала, сказав, что любит его, по щекам снова побежали слезы. А еще — он вспомнил, что именно сказал ей перед тем, как оставил в комнате одну. Что запрет, что не выпустит… А что, если она соврала, чтобы он ее отпустил?

— Эрик, ну чего ты опять… — Кристина встала на ноги и сделала шаг по направлению к нему.

— Пойду приготовлю завтрак… — поспешно произнес он и ретировался, оставив Дайе одну. Судя по недоумению в голубых глазах — она не поняла, чем вызвана его реакция. Это… радовало.

Пока он возился со сковородками и кастрюльками, дурные мысли вертелись в голове. Что, если девушка врет ему, чтобы получить свободу и ускользнуть? Учитывая ее ум и адекватную оценку собственных возможностей — это было бы вполне…

Физических возможностей… Перед глазами Эрика встала сцена на улице. Спокойно, без лишней спешки, но и какой-либо отсрочки для противника, она берет левой рукой шпагу, с первого удара вбивает ее точно промеж ребер и, не обращая внимание на бульканье, поворачивает ее. Вынимает шпагу. А потом, уже здесь, говорит ему что-то про «старые еврейские сказки». Только сейчас Эрик понял, что показалось ему странным, когда он общался с девушкой до этого и нес ее на руках позавчера — на ее шее ни разу не было никаких цепочек, а значит — и нательного креста. Эрик знал почти о каждом ее шаге, но только сейчас понял, что в моменты, когда все порядочные католики посещали церковные службы, Кристина предпочитала находиться совсем в других местах.

Она бы… Хрипло рассмеявшись, Эрик окончательно вспомнил ход своих мыслей вчера. Да, Кристина бы убила его. Просто взять ключи и сбежать? Но тогда был бы риск новой встречи, а судя по тому, как легко девушка избавлялась от других своих врагов, по сравнению с которыми Эрик в определенный момент был ничем не лучше, ведь своими действиями он мог и, более того — хотел причинить ей вред…

Но она осталась. Вместо того, чтобы перерезать ему горло, спящему и беззащитному, она заснула рядом, практически обнимая! Неужели вчера она сказала правду? А разве это возможно? Он хотел в это поверить, но после пережитого в прошлом усомниться в собственных сделанных выводах было очень сложно.

— Так, и что у нас сегодня на завтрак? — раздался голос за спиной. — Висну через три, два, один… Попался! — веселый смешок согрел душу, а сомкнутые на груди чужие руки подарили знакомое ощущение эйфории.

— О, Кристина…

— Я уже знаю, как меня зовут. Эрик, почему ты убежал?

— Я не… Кристина, это все очень сложно объяснить и… И я не знаю, как, — он осторожно высвободился из этих рук и присел на стул.

— Словами. Французскими. Впрочем, русский, шведский, английский и итальянский я тоже понимаю. Еще можно рисуночками. Или записочками, — девушка ногой подцепила стул за ножку, придвинула ближе и совсем неграциозно плюхнулась на него, таким образом оказавшись напротив Эрика. — Ладно, попробуем по-другому. Что ты чувствуешь?

— А ты? — хрипло выдыхает он.

— Хочу убивать, ну да это для меня нормальное состояние в семь утра с учетом того, что я обычно раньше десяти не встаю… Так, что еще… Ну, чувствую себя сволочью из-за вчерашнего, потому что успела про тебя подумать невесть что, в итоге довела до срыва. Еще не могу понять твою реакцию. Что-то можно списать на тот факт, что ты явно с людьми не шибко-то общался, поэтому коммуникативные навыки почти на нуле, а что-то для меня вообще тайна за семью печатями.

— О, Кристина… Ты на меня не злишься… Я ведь вчера, вот этими вот руками… — он сполз на пол и скорчился на коленях у ее ног.

Что-то ледяное полилось за шиворот, заставив резко выдохнуть и оборвать фразу на полуслове. Следом за этот же шиворот его подхватили с пола, снова водрузили на стул и тихо произнесли:

— Слушай, я же говорила тебе еще вчера — нехер бесить. Сначала ты сам хочешь, чтобы к тебе относились, как к человеку, так? Просишь дать тебе шанс, начать с тобой полноценные романтические отношения, признаешься в любви… Ну не будет этого, если ты сам себя перед потенциальным партнером ставишь не полноценным человеком со своим мировоззрением, интересами, личностными качествами и недостатками, с которыми необходимо считаться, а каким-то ущербным существом, которое готово ноги вылизать любому, кто слово ласковое скажет. Ну нельзя так, Эрик. Даже с учетом всех этих твоих заморочек… Ну ты что у меня хочешь вызвать, жалость? Вот это вот брезгливое «фу»? Или, чтобы я вошла во вкус и начала капитально об тебя ноги вытирать вместо того, чтобы троллить в пределах рамок, установленных требованиями разумностями и морали?

Истеричный смех сам собой сорвался с губ. Не понимает! Хотя откуда ей…

— А если я действительно на все, что угодно готов, чтобы ты… чтобы меня… — он судорожно всхлипнул и тут же оказался прижатым к чужому телу.

— Так, спокойно. Вдох, выдох. Давай вместе. Вот так… — Кристина сжала его так крепко, что дрожь начала прекращаться сама собой. А еще — она напомнила ему, что действительно надо дышать. Глубоко и ровно. Как ни странно, но в этот раз помогло… — Тише, тише, тише. Все нормально, все хорошо. Надо просто говорить, а не срываться на слезы. Я тебя выслушаю, постараюсь понять, насколько это возможно, вместе найдем решение, хорошо? Я просто прошу тебя, чтобы ты держался на одном уровне со мной. Не унижал меня, но при этом не унижался сам. О своей любви ты мне уже сказал и не раз другими, куда более интересными и приятными способами. Когда помог мне получить роль в театре, когда возился с обучением, когда там, ночью, пришел мне на выручку. Не порти все вот этими ползаниями, ладно? Ты человек, а не коврик. И я тоже человек. Такой же, как и ты. Поэтому говорить друг с другом мы должны на равных, а не вот таким вот… Вот с этим вот элементом.

— О, Кристина…

Человек? Человек? Она… Она ангел! Богиня, сошедшая с небес на грешную землю и обратившая свой взор на одинокого, отвергнутого всеми урода из подземелий. Святая, решившая спасти погрязшую во мраке душу Эрика…

Поддавшись неожиданному порыву, он подался назад, таким образом заставляя Кристину упасть к себе на колени. Обняв девушку и баюкая ее на руках, словно ребенка, он прокашлялся и заговорил.

— Эрик обидел вас вчера. Бил, кричал, а вы потом… Эрику кажется, что Кристина теперь боится его, что вот это все она делает только чтобы улучить момент и сбежать от Эрика. Это ведь… Это ведь не так, да?

— Кхм… Ну, согласись, если бы ты был мне безразличен, то свою свободу я бы поставила выше твоей жизни и ты бы просто не проснулся. В аптечке есть шприцы, всякие лекарства, которые, как известно, являются таковыми только при использовании «в капле», а не «в чашке»… Думаю, что по поводу страха я на твой вопрос ответила. Что же до той ситуации в которой мы оказались… Рано или поздно тебе все равно придется меня отпустить. Пока что я отношусь к пониманием и терпением к тому факту, что ты меня здесь запер, поскольку сама приложила вчера немало усилий, чтобы доверие ко мне оказалось под вопросом. Но только пока — думаю, что ты и сам понимаешь: рано или поздно с этой ситуацией что-то придется делать. И вечность мое понимание не продлится. И на одной благодарности за прошлое отношения не удержатся.

— Эрик… понял.

— Вот и славно. Так, ладно, иди давай переоденься. Ну и заодно подготовь себе там на смену что-нибудь, потому что я теперь буду тебя водой поливать каждый раз, когда начнешь в истерику срываться. И да — я знаю, что сволочь жестокая, но нет ни сил, ни желания смотреть, как ты гробишь свою психику вместо того, чтобы с минимумом нервных затрат решать проблемы и получать ответы на вопросы.

— Вы — ангел, Кристина.

— Только крылышки в стирке, нимб на подзарядке, а рожки и хвостик — это дурная наследственность, — фыркнула девушка, плавным жестом соскальзывая с его колен и отодвигая стул, чтобы сидеть рядом за столом. — Иди уже, марафет наводи, пока все окончательно не остыло.

Само собой разумеется, что за время их разговора еда успела остыть. Впрочем, Кристину это мало волновало. А сам Эрик уже давно привык питаться как попало, не особо обращая внимания на вкус еды, ее количество и давность приготовления.

— Так, ладно. План минимум выполнили, теперь надо развлекаться, — девушка отодвинулась на стуле и, болтая ногами, сложила руки на груди. Прищурившись, уставилась на Эрика.

— Чем Кристине хочется заняться? Можем спеть, почитать, в вашей спальне есть корзинка со всеми необходимыми принадлежностями для рукоделия…

— Э, не-не-не-не-не! Повышивать я и с мадам Валериус могу. Я бы охотней послушала про вот эти вот механизмы вроде непонятно как открывающихся дверей, про то, каким образом ты умудрился кучу тайных проходов в коридорах оперного театра сделать, ну и заодно — про то, как правильно людей-то с помощью вот этой твоей веревочки душить.

Он замолчал надолго. Минуты на две. Кристина все это время сидела напротив, выжидающе глядя на него. Судя по всему, ей не впервой озадачивать окружающих своими необычными для девушки интересами и желаниями. Но, поскольку желание его Кристины было для него законом, он решил начать свой рассказ с самых простых объяснений.

И сам не заметил, как уже через три часа перешел к разъяснению устройства потайных коридоров во дворце персидского шаха. Как показывал восторженно пищащей Кристине чертежи кукол-автоматов и пояснял основные принципы, которыми надо руководствоваться при создании оптических иллюзий.

И она слушала, а что самое важное — она понимала все, за исключением разве что некоторых совсем уж сложных вещей, которые, впрочем, усваивались этой светлой головой после дополнительных пояснений. Впервые ему было так легко разговаривать с кем-то. В очередной раз увлеченно о чем-то заговорив, он и не заметил, что девушка слишком долго ему не отвечает. Повернувшись к ней, Эрик только сейчас понял, что Кристина просто заснула, прислонившись головой к его плечу.

И снова возникло двойственное чувство. С одной стороны — было обидно, что его не дослушали, или не прервали, если уж он говорил о такой скучной вещи, что нагнал на ребенка сон. С другой… Кристина Дайе, с ее недоверчивостью, которая по словам той же Кристины, раньше нее родилась, вот так вот просто заснула рядом с ним, обхватив его костлявую руку, как плюшевого мишку. Она ему… доверяет?

— О, Кристина… — восхищенно выдохнув, он осторожно подхватил девушку на руки с намерением отнести к ней в спальню и уложить нормально в кровать.

Невовремя подала голос совесть, напомнившая, что из-за его устроенной вчера истерики бедная девушка толком не выспалась. А ведь ей надо отдыхать после той заварушки! Рана… Обеспокоенно проведя рукой по лбу, Эрик расслабленно выдохнул. Чуть теплый, жара нет… Она просто устала, не выспалась, а его голос в итоге убаюкал не хуже колыбельной.

Уложив девушку на кровать и укрыв одеялом, Эрик тихонько присел в кресло рядом. Ему очень не хотелось уходить, снова оказаться одному, пусть и в соседней комнате, ведь одиночества в своей жизни он видел предостаточно, а дней, когда рядом присутствовал бы кто-то близкий, не было вовсе. За исключением двух последних, когда Кристина составляла ему компанию.

Может быть, стоит отпустить ее, поверив, что она обязательно вернется? Она ведь призналась, что любит, она даже поцеловала его. А что, если это обман? Что, если она все-таки боится его и делает это все, чтобы угодить, ослабить бдительность и сбежать? Если он ее отпустит, то может снова остаться в одиночестве…

«А если не отпустишь, то так никогда и не узнаешь, правду она говорит, или обманывает тебя», — едкий голос в голове, похожий на голос Кристины, заставил вздрогнуть. Да, только отпустив ее, он поймет, что живет не обмане, что все, что между ними было — действительно чувства, а не ее страх перед ним. Но… Но до субботы еще два дня, а значит — на этих два дня можно отложить принятие решения…

Глубоко внутри что-то грызло его. Мысли не давали покоя и даже присутствие рядом любимой не сглаживало тот раздрай, что творился на душе у Призрака Оперы. Последующие несколько часов он просидел возле спящей Кристины, пытаясь немного успокоиться. И, возможно, ему это удалось. Окончательно дурные мысли покинули его голову, когда Эрик решил взяться за приготовление ужина. Для Кристины хотелось готовить самые вкусные и изысканные блюда, которые только были известны. Интересно, как она относится к восточной кухне? Надо будет уточнить, а пока что можно ограничиться лягушачьими лапками и вкусным пирогом к чаю.

После ужина он планировал отправиться в город за покупками. Сообщив об этом Кристине он совсем не удивился тому, как активно девушка напрашивалась с ним, предлагая погулять вместе где-нибудь, а не сидеть в четырех стенах. Соглашаясь, он уже понимал, чем именно все закончится. Это ведь так просто — завести его в толпу и выскользнуть, воспользовавшись суматохой. Он бы сам так и поступил, случись ему оказаться пленником подземного чудовища.

Почему он, повинуясь воле своего внутреннего голоса, дал девушке согласие? Неизвестно. Но уже час спустя они шли по одной из улочек неподалеку. Еще не стемнело, так что за Кристину Эрик не беспокоился — сбежав от него, она без проблем доберется домой. Если она действительно собирается сбежать… Пусть сбегает. Пусть оставит ему на память те хорошие воспоминания о теплых и нежных объятиях, о голосе, который ругал его за то, что «вот так вот унижается», о том первом в его жизни поцелуе, за который он готов простить этой девушке абсолютно все… Если бы было, что прощать.

— Собирайтесь, Кристина, — глубоко вздохнув, он первым прошел к дверям.

— Что случилось? — чужая рука легла ему на плечо. — Ты не заболел? Сам на себя непохож…

— Все хорошо, — он покачал головой и отправился в сторону прихожей. Ему надо было надеть плащ. Девушка же будет собираться наверняка немного дольше. К его удивлению, Кристина явилась всего лишь через пять минут. Платье с небольшим кринолином подчеркивало стройность девичьей фигурки и белизну нежной кожи. Голубые глаза загадочно смотрели на мир из-под вуали шляпки, а золотистые локоны, казалось, служили источником света в его мрачном и холодном царстве.

— Пойдемте, Кристина, — он взял ее за руку, наверное, слишком резко, потому что она снова вздрогнула. Сама Кристина говорила ему, что это какие-то рефлексы, но Эрик так до конца и не поверил ей.

Череда извилистых парижских улиц… Он намеренно, вопреки здравому смыслу и собственным привычкам, ищет какую-нибудь толпу зевак. И при этом старается не отходить далеко от стоянок фиакров, чтобы ей было проще… Проще убежать от него. Он уже понял, что жить в обмане не сможет. Да и долго ли продлилась бы такая жизнь?

Кристина ведь не из тех, кого можно затащить на венчание в церковь, а потом поставить перед типичным для других обывателей табу: ты теперь моя жена, а значит — права не имеешь от меня уходить и должна будешь если не любить, то хотя бы тщательно делать вид. Кристина, которая не любит человека, сбежит и в случае венчания перед богом, которого не признает. Кристина, которая не любит, рано или поздно все равно уйдет. Не сможет же он, в самом деле, держать ее под замком всю жизнь? И, вдобавок… Сейчас, в начале их знакомства, когда ее притворство приближено к настоящему чувству, он по крайней мере сможет сохранить память об этих днях, не отравленную ощущением чужой ненависти или разочарования. Отпустить ее прежде, чем она его возненавидит — это все, что он мог. Если же она вернется…

Мужчина мотнул головой. Однажды он уже внушил сам себе надежду. Которая может оказаться напрасной. Зачем же зря себя утешать? По крайней мере, можно будет это сделать через пять минут, когда они пройдут толпу народу и рука Кристины вдруг, по какому-то невероятному недоразумению, останется в его костистой лапе.

— Пойдем, нам нужно вон в ту лавку, — Эрик махнул рукой, указывая направление движения.

— Хорошо. Слушай, а чего толпа-то такая собралась?

— Не знаю. Насколько я помню, здесь всегда так многолюдно. Ну так мы пойдем?

— А куда ж деваться. Только если… — начала говорить Кристина. Конец фразы скрыло конское ржание и стук колес проехавшего мимо фиакра. — Хорошо?

— Хорошо, — машинально кивнул головой Эрик. Переспрашивать не было ни сил, ни желания. Что бы ни говорила Кристина — это не могла быть какая-то важная для него информация. Не в этой ситуации и ни при этих обстоятельствах.

Стараясь, чтобы ноги не сильно подкашивались, мужчина повел девушку сквозь толпу к нужной лавке. Начал накрапывать мелкий дождь, поэтому пришлось идти чуть быстрей. Ему не хотелось бы, чтобы Кристина вымокла и заболела. Сделав первые несколько шагов как умирающий на эшафот, он намеренно расслабил свою ладонь, чтобы держать Кристину едва-едва. К его удивлению, заметив это, девушка сильней вцепилась в его ладонь. Толпа людей шла мимо них, задевая локтями и плечами, толкая в спину и грудь, торопясь куда-то, как стадо баранов на пастбище, а девушка, хоть и отстала немного, но продолжала идти рядом с ним. Поневоле губы под маской тронула улыбка, когда они прошли больше половины пути. А может быть, она все-так говорила правду? Может быть, стоит поверить ей и получить долгожданное счастье?

Насколько это будет неприлично — сделать предложение в ближайшее время? Он-то знает Кристину довольно долго — наблюдал за ней, обучал ее, а вот что насчет самой девушки? Наверное, ей все-таки надо дать время, чтобы…

Резкий рывок — и чужая узкая ладонь уже не в его пальцах. Им не хватило каких-то пяти шагов выбраться из толчеи. Ну зачем же так… Ну почему нельзя было раньше убежать… Надо было заставить почти поверить себе, а потом вот так вот…

— Кристина… — тихо прошептал он, прижимая ко рту руку, которая еще сохраняла ее запах. Крепко стиснуть зубами пальцы, чтобы не заорать. Кинуться прочь, не разбирая дороги. Подальше от толпы, которая так пугала, подальше от места, где все-таки закончилось все… Пусть так. Так… Правильно. Пусть она будет счастлива. Найдет себе какого-нибудь нормального мальчишку, за которого выйдет замуж. Пусть только не злится на него и хотя бы иногда вспоминает своего бедного Эрика…

Дождь начался лишь час спустя. Значит, она добралась домой, не намокнув. Это хорошо. Почему он так быстро торопится в сторону своего дома? Зачем… Это ведь уже… Не имеет смысла.

Горькие слезы сами собой лились по лицу. Он не злился на Кристину, не обвинял ее за совершенный поступок, нет. Но… Но без нее было плохо. Только час назад она ушла, а он чувствует, как у него забрали смысл всей его жизни. Мечты, надежды, все то светлое, что принесла с собой в подземный дом она…

Идя неспешным шагом по улице он довольно быстро намок. А может, оно и к лучшему? Заболеть и умереть? Эрик криво усмехнулся — подобные мысли посещали его очень часто, но почему-то ни разу не удалось осуществить задуманное, ведь природа, обделив его внешностью, наделила взамен поистине лошадиным здоровьем, все проблемы с которым обходили человека без лица стороной. Словно он отпугивал своим лицом даже все эти вирусы-бактерии…

Когда до решетки, которая служила проходом к его жилищу, оставалось не более двадцати метров, он разглядел рядом под козырьком какое-то светлое пятно. И чем ближе он подходил, тем больше это пятно напоминало человеческую фигуру.

Мысленно он чертыхнулся. Конечно, домой смысла теперь возвращаться не имело, но больше ему пойти было некуда, а ходить всю ночь по улицам, мокрому до нитки… Впрочем, а почему бы и нет?

В этот момент пятно повернулось таким образом, что цвет уличного фонаря упал на голубую ленту платья. Мужчина нервно сглотнул, потому что эту ленту он отлично знал. Не может… Не может быть…

На звук его шагов пятно резко обернулось и, завидев Эрика, злым и едким, но таким родным голосом произнесло:

— Ну и где ты шляешься? Я тут уже замерзла нахер, между прочим! Заболею — с мелкой моей будешь сам все выходные возиться.

— К… Кристина… — только сейчас он понял, как дрожит. Губы практически не слушались, слова прорывались с трудом, а сердце вдруг забилось часто-часто. Перед глазами потемнело и, чтобы не упасть, мужчина ухватился за решетку. — Кристина!

Выпустив из рук пакет, он повалился на колени, хватая девушку за подол платья. Не сон… Не сон! Здесь, с ним, но… Но почему… Но что тогда…

— Та блин, все опять не слава богу… Ну что еще? — раздраженно и зло девушка наклонилась к нему. Как-то привычно подхватила под руку, заставляя подняться на ноги. — Мало того, что мокрый, так теперь еще и грязный, аки свинья. Вот же ж за какие грехи мне это несчастье ходячее. А, знаю — за мягкий нрав и незлобивый характер. Эрик, ключи от решетки где? Если скажешь, что потерял, то я прямо сейчас тебя здесь и убью. Еще и пакет уронил… Свинья не поваляет — не пожрет, как папа всегда выражается.

— Кристина… — тихо позвал он, стремясь разогнать странную вязкую черноту перед глазами. Точно, ключи. Надо отдать ей ключи…

Связка нашлась в кармане плаща. Протянув ее девушке, мужчина обессиленно закрыл глаза и снова прислонился к решетке спиной. Окоченевшее тело плохо слушалось, у него даже не нашлось сил задать самый главный вопрос: почему она не убежала?

Примечание к части

Ну вот, очередная порция розовых соплей. Настроение такое, щитоподелать...

Состояние Эрика меня беспокоило. Впрочем, по логике оно так и бывает: если человека травят-травят, при этом он сам обладает заниженной самооценкой и не умеет взять хуй, положить его на мнение окружающих и предложить пресловутым окружающим получившийся бутерброд…

Да и я еще масла в огонь подлила. Может, зря маску стащила, что называется, раньше срока? Надо было дождаться, пока дозреет, сам ее снимет… А может быть, было бы все то же самое? Как бы то ни было, но теперь приходилось в буквальном смысле слова доказывать, что я его не боюсь. Особенно — не боюсь его внешности.

Эрику не объяснить, что отсутствие носа, слишком бледная кожа и неестественная худоба — ну вообще не аргумент для человека вроде меня. Это здесь очень мало «не-такого, как все», а у нас в тех же фильмах и играх встречаются порой персонажи, в которых влюбляешься, даже несмотря на специфическую внешность. И под «специфической внешностью» я имею в виду не только отсутствие каких-то частей тела, но и вид этого тела, не соответствующий человеческому. Я вот при прохождении одной игрушки компьютерной все время с инопланетянами своих персонажей свожу. А в четвертом «фолаче» есть такой лапочка-гуль, которого совсем не портит лохмотьями слезающая кожа. Я уже молчу про синта из той же игры, который является одним из самых любимых персонажей — увы, но без выделенной на него романтической линии.

Да, конечно, можно сколько угодно говорить о том, что одно дело — игра или фильм, а совсем другое — реальная жизнь. Но при просмотре фильма, а тем более — при прохождении игры, мы невольно отождествляем себя с главными героями, а значит — примеряем на себя на какое-то время их эмоции. И в итоге — допускаем возможность проникнуться чувством не то, что к необычному человеку — а вообще к существу нечеловеческой природы, синтетику, или какому-нибудь инопланетнику. И когда ты воспитываешься в такой среде, где «замутить с чуваком, у которого клещи, вместо рук» — это в порядке вещей, пусть это и происходит лишь в фантазиях группы людей, а не совсем уж в реале, то проявление чувств к человеку, у которого всего-то носа нет — это такая фигня, которая не стоит упоминаний о ней, как о чем-то выдающемся. Так что для меня наличие чувств к Эрику вполне объяснимо. Он умный, обладает похожим на мое чувством юмора, вдобавок — проявляет ко мне бездну внимания, что невероятно льстит (разумеется, пока все это не переходит в акт откровенного самоуничижения). Вот только объяснить ему, насколько поменялось мышление людей за сто с лишним лет я, увы, не в состоянии, поскольку придется рассказать все и полностью, а за это меня, скорей всего, в дурку засунут.

Когда он изъявил желание отправиться по магазинам, я напросилась за компанию, поскольку по непонятной причине было страшно отпускать его одного. Такое ощущение, что между нами возникли какие-то недоговоренности, которые в итоге могут привести к чему-то плохому. По непонятной причине он все время выбирал места скопления народа, хотя по уже сложившемуся у меня впечатлению, наоборот, должен был бы людей избегать. Хотя… Я не дипломированный психолог — может, наоборот человеку нравится в толпе быть.

Очередная толчея была такой, что я еще перед «заплывом», так сказать, решила договориться о том, что делать, если потеряемся. Не придумала ничего лучше, кроме как предложить:

— Если вдруг разнесет нас в разные стороны — давай лучше у входа домой встретимся?

— Хорошо, — он тогда кивнул как-то безучастно. И совсем не держал меня в толпе. Он вообще пер, как таран, я болталась где-то сзади, а этот хмырь даже внимания не обратил, что меня того и гляди затопчут! Еще и платье это дурацкое с то ли кринолином, то ли турнюром… Мне все ленты едва не оборвали, пока продиралась на выход из людского потока. Ну и, естественно, что он меня выпустил… Тоже мне, джентльмен…

Придушив обиду, я направилась в сторону запомнившейся решетки. Я, между прочим, час проторчала под дождем! Нет, я понимаю, что ему надо что-то там купить было, но почему было бы не вернуться и забрать меня, или вернуться и запустить в тепло? Чего-то я вообще не пониманию. То он носится со мной, в ногах у меня валяется, то вот так вот… неужели все — прошла любовь и завяли помидоры? Ну и нафиг мне такую любовь тогда…

Обиженно пнув в очередной раз крепкую решетку, я различила сквозь шум дождя шаги. Хотя нет — сначала была длинная тень, а потом я уже и шаги услышала.

— Ну и где ты шляешься? Я тут уже замерзла нахер, между прочим! Заболею — с мелкой моей будешь сам все выходные возиться.

Да, каюсь, не очень вежливо вышло! Но я, блять, замерзла, промокла и после того, как он, вопя мое имя, рухнул передо мной на колени, цепляясь руками за платье, вообще перестала понимать, что происходит. Судя по тому, что Эрик в практически невменяемом состоянии то ли от холода, то ли еще от чего-то, разруливать все вопросы, то есть открывать решетку, подбирать с земли выпавшие у Эрика свертки и запихивать их обратно в пакет, после чего все того же Эрика затаскивать в помещение и закрывать за нами решетку пришлось именно мне. Естественно, что при этом я костерила все на свете такими словами, что всем окрестные сантехники с тридцатилетним стажем с благоговением напрашивались бы ко мне в ученики, услышь хоть обрывок тирады, в которой единственными цензурными словами были предлоги «в» и «на».

Алгоритм «затащить в дом Эрика и продукты, поставить сумки на пол и стащить с Эрика плащ и фрак» прошел на каком-то автомате. Мужчина все это время не реагировал на реальность от слова «совсем» — замер рядом словно в каком-то ступоре и лишь покорно позволял мне стаскивать с себя детали одежды. Эта покорность настораживала, как и то, что он почти не держался на ногах. Черт, вот только не хватало кому-то из нас заболеть, а то и обоим сразу!

— Эрик! — тормошу, трясу, заставляя включиться в происходящее. По-хорошему — надо его загнать в горячую ванну, вот только учитывая это странное полуобморочное состояние — ничем хорошим это не кончится. Поэтому просто увожу его в гостиную, разжигаю огонь в камине и нарушаю все рамки приличия, доставая из шкафа Эрика сменную одежду. Возвращаюсь к нему. Мужчина сидит у огня и часто дышит, невидящим взглядом уставившись перед собой.

В приказном порядке заставляю переодеться. Сама иду разбираться со своим гардеробом. Кажется, еще два дня назад я считала, что два десятка платьев — это много… С Эриком никакой одежды не напасешься. Кстати, надо завязывать в платьях спать. Вон, тут типа пижама есть вполне приличная, то бишь до пола длинной и скрывающая контуры тела даже лучше традиционной одежды.

Когда возвращаюсь в гостиную — Эрик уже переоделся и даже укрылся пледом. Он лежит на диване неподвижно, закрыв глаза и все еще дрожа. Уже подозреваю самое худшее — что кое-кто заболеет-таки, поэтому исключительно из беспокойства о здоровье этой бестолочи иду на кухню ставить чайник. Выполнив задуманное, возвращаюсь в гостиную и сажусь рядом, на самый краешек сиденья. Эрик тут же подтягивается повыше, укладывая свою голову мне на колени. Давешние порезы оказываются практически перед моим носом. Что удивительно — на Эрике они заживают, как на собаке.

— Ну и что ты опять за концерт устроил? — со вздохом начинаю я. Честно говоря — это уже даже привычно как-то. Эрик придумывает себе проблему, а я трачу свой вечер на ее решение. Когда-нибудь мне это точно надоест и в интересах Эрика, чтобы количество нуждающихся в решении проблем к тому времени было сведено к минимуму, а не так, как сейчас. Вслух я этого не говорю, разумеется.

— Я думал, что все… Что ты убежала и не вернешься… ко мне… — он задрожал сильней. Развернулся на другой бок и уткнулся головой мне в живот. — Не ругайся. Я… Мне нехорошо.

Последняя фраза прозвучала скомканно. Было видно, что Эрику признание в собственной слабости, пусть и перед близким человеком, далось очень нелегко. Ну еще бы — прямо заявлять о том, что сейчас ты чуть более уязвим, чем обычно… На такое действительно только перед самыми близкими решиться можно. На попытку манипуляции это не похоже, да и выглядит он паршиво. Поэтому я проглатываю все те обидные слова, что рвутся наружу и вместо того, чтобы высказать вполне аргументированные сомнения в умственной полноценности отдельно взятого индивида, начинаю «сбор анамнеза». Каких-то симптомов начинающейся лихорадки нет. Поэтому спрашиваю с тревогой, ведь мало ли, какие проблемы у другого человека в организме могут быть. Расспросы Эрик прерывает, даже не дав начать.

— Я головой ударился. Похоже, что сотрясение. Не заметил сразу… Не ругайся, — голос становится металлическим, в нем звучат те же повелительные нотки, что проявлялись у отца в моменты, когда нам угрожала опасность. Этот тон всегда заставлял меня откидывать в сторону вопросы и сомнения, дословно выполняя все инструкции и не распыляясь на напрасные ссоры и склоки. Вот выздоровеет — я ему выскажу. Я ему так выскажу!!!

— Не надо было выхо…

— Я знаю, — устало произносит он, закрывая глаза. — Кристина, скажи, что ты обычно делаешь, когда другие люди болеют? Кто-то, кто хоть немного тебе близок.

— Гоняю за лекарствами, тащу врача, компостирую мозг на тему «сам виноват, нехер было делать то-то и это», — четко оттарабанила я. — Врачи у тебя знакомые есть? Или кого-то левого подключать придется?

— Нет-нет… — он устало поморщился. — Не надо врачей. Аптечку принеси. И, Кристина…

— Что? — это я произнесла уже осторожно вставая и также осторожно укладывая Эрика обратно на диван.

— Врача не надо, что делать — я сам лучше местных эскулапов знаю. И ругаться на меня не надо. Мне… ты нужна. Чтобы рядом была. Чтобы… Ты, наверное, не знаешь, каково это — когда все время один и… Я этого уже не могу выносить, — мужчина жалобно вздохнул и закрыл глаза, подтягивая одеяло на плечи. И, естественно, тут же зло глядя на собственные ноги, которые это одеяло накрывать перестало. Ну да — плед вам не полноценная, так сказать, накрывалка.

— Я тебя поняла, — киваю и иду за аптечкой.

Хотя… Поняла, да не поняла. Наверное, я — человек какого-то другого склада, потому что когда заболеваю сама, то путь к моему сердцу лежит через «отъебитесь все, прекратите пытаться в меня запихнуть еду и не кудахтайте над ухом». Да и в повседневности отец во мне воспитал более чем независимое поведение. Батя пришел с работы и у него нет времени тискать ребенка? Отлично, я сама найду, чем заняться. По-моему, я об этом уже думала, буквально вот недавно… И вместе с тем, я все-таки понимаю, каково ему. Просто я… приспособилась к такой жизни, а вот он все-таки не до конца. Ох, Эрик… И жалко, и злость берет на то, как он себя поставил. Казалось бы, гений, талантище, каких больше наверняка не найдешь, а вещь первой важности — забивать хуй на мнение окружающих, так и не освоил за годы жизни.

Возвращаюсь к нему с аптечкой, вспоминаю про чайник. Пока Эрик занимается разведением лекарств (я бы все равно не поняла, что там к чему, потому что все эти порошки были подписаны рукой Эрика, а у него почерк, как у хромой, неграмотной и пьяной курицы), я успеваю разжечь камин в своей комнате, сделать несколько грелок и запихнуть их под простыни, между делом заварить себе чайку. Когда возвращаюсь в гостиную, мужчина уже складывает аккуратно все содержимое железного ящика на место.

— Как ты? — опускаюсь на стул рядом с диваном. Ко мне тут же тянутся тонкие трясущиеся руки. Обвивают, прижимают к костлявому телу.

— Кристина…

Ну здрасте-мордасте! Паспорт мне, что ли, сменить.

— Я имя свое не забыла пока что. Пойдем я тебя уложу нормально, а то на этом диване явно и неудобно, и холодно ночью будет. А у меня и выспишься нормально, и отдохнешь по-человечески, и под присмотром будешь.

— О, Кристина…

Уже немного раздражает. Но по-собачьи преданный взгляд золотистых глаз, когда я помогаю ему добраться до своей комнаты и устраиваю его на кровати, старательно пародируя сцены из сопливых фильмов (то есть двадцать раз спрашиваю, не дует, не жарко, не холодно и т.д., без конца подтыкаю одеяло и прочая, прочая, прочая), заставляет меня почувствовать угрызения совести. И где-то глубоко в душе — даже удовлетворение от осознания того факта, что я могу быть другому человеку так сильно нужна. Умом-то я понимаю, что вот эта психологическая зависимость как минимум ненормальна, но в эмоциональном плане такой расклад мною даже одобряется. И что делать, я не знаю…

— Кристина… — когда я осторожно усаживаюсь на кровать рядом, позволяя мужчине обнять себя, он тут же сгребает меня в охапку и прижимает к себе. — Эрик так рад, так счастлив… Кристина не убежала, Кристина осталась с Эриком, Кристина любит Эрика… — он всхлипывает и тут же пытается справиться со слезами так, чтобы я не заметила. Вот и умница. Нет, я понимаю, что все время негативные эмоции держать в себе нельзя, но это не повод поливать меня ручьями слез.

Что меня поражает в его объятиях — в них нет никакого намека на сексуальный подтекст. Вот обнимает тебя мужик, и при этом не делает попыток сиськи и жопу облапать — именно человеческого тепла и заботы ему от тебя хочется в первую очередь. Это… Радовало. Нет, правда — порой хотелось, чтобы кто-то обнимал меня вот так, ведь от отца не особо-то дождешься, матери я не помню, Джейн мне чужая, а парни все, как на подбор, только фигуру прощупать норовят…

— Эрик так рад… Эрик так испугался, когда Кристина исчезла, хотя он ждал чего-то подобного… — тем временем продолжал бормотать мужчина, все еще всхлипывая и прижимая меня к себе, как самую большую драгоценность в своей жизни.

— Ну-ну-ну-ну-ну, — вспоминаю непродолжительный опыт общения с маленькими Ники и Мартином, основываясь на котором можно успокоить и взрослого человека. Наверное. Не водой же его поливать по новой — и так на улице промок, да и тогда придется заново кровать перестилать, а я как-то устала уже от этой возни. Поэтому просто выворачиваюсь так, чтобы он оказался в моих объятиях, а не я в его, после чего тихо говорю:

— Ну я же сказала, что если вдруг разбежимся в толпе, то я подожду тебя у решетки. Не надо было пугаться — я всегда держу свое слово. И тебя я не брошу — по-моему, я тебе уже говорила о своем к тебе небезразличии и нежелании бросать тебя.

— О, Кристина…

— Ну все, все. Успокойся. Тебе сейчас надо не нервничать, не перенапрягаться, отдыхать, а ты тут трагедии в пяти актах разводишь… Все, все-все-все… — Ну не умею я утешать! Не водилось в нашей семье нытиков! Я от безысходности сейчас сама зайдусь нервным истеричным смехом пополам со слезами и буду биться головой о стену!

— Кристина, прости… Умоляю, прости, но я не могу просто… Я всю жизнь только и слышу, кто я для них, а потом ты, как светлый ангел, появляешься и вдруг все меняется. Вдруг оказывается, что я тоже могу быть счастлив. Я… Я не…

— Даю краткий рецепт. Берешь огромный бычий... кхм... половой орган, ложишь его поверх мнения окружающих и предлагаешь пресловутым окружающим в качестве бутерброда. Сама так всегда делаю.

— Сама? — Эрик совершенно по-детски шмыгнул и завозился, заворачиваясь в одеяло, как в кокон.

— Ну да. А ты что, думаешь, только тебя травили? Мамы нет — дочь шалавы, сама шалавой вырастет, вон идет, шляпку поправляет точно как проститутка малолетняя, ишь какая! — я принялась гундосить, точно пародируя некоторых личностей. — Чей-то за девочка такая, то с ножом она, то вообще в штанах, это кому же такая жена нужна будет! Девочка должна… Ну, список стандартный сам нарисуешь. Я молчу уже про то, что все бабки в Перросе меня с моих двенадцати лет отсношали со всей семьей профа, со всей семьей де Шаньи, с моим преподавателем по музыке и даже с Джейн, ведь «как-то не так она обнимает свою падчерицу, девочки так обнимаются только когда друг с другом спят, да и чем исчо там заниматься, когда мужик постоянно не дома, вот и»…

Эрик уже не плакал. Изредка издавал тихие смешки, слушая мое «выступление».

— Что началось, когда я в консерваторию поступила и отец мне комнату в Париже снял — вообще жуть была. Каждая тварь считала нужным подойти к нему (ко мне то уже невозможно было) и сообщить, что стану я обязательно проституткой, что жить отдельно девушке — это ай-яй-яй она точно там мужиков водит… Папа сказал, что заебался нахуй всех «доброжелателей» посылать. Я это к чему… Большинству людей на самом деле насрать на других — им бы со своими делами справиться, да свои проблемы успеть решить. Как выглядят окружающие — им решительно насрать. Ну, может, если непривычное что-то вроде шрамов, ожогов, отсутствия конечности, то взгляд в сторону отведут, чтобы не нарваться на историю вроде «ты что это на меня пялишься? Ты проблем хочешь, я тебе устрою проблем. По-твоему, я тут клоуна из себя изображаю, чтобы на меня пялились всякие?». А вот эта вот прослойка быдломассы, которой нехер делать и которая не находит ничего лучшего, кроме как перемывать кости другим… Ох она гавкучая, — я передернулась. — Впрочем, ни на что другое, кроме как на использование в качестве мишени для прицельной отработки нецензурных выражений, они не годятся. И Эрик — ты должен перестать обращать внимание на то, что они тебе говорят. Ты хороший, умный, смелый, добрый — ты лучше всех их вместе взятых в тысячу раз и поэтому тебя мнение этих уродов о тебе волновать не должно абсолютно.

— Проблема в том, что ты знала, что не такая, как о тебе говорят. А мне известно, что я урод.

— Чш-чш-чш. Никогда так о себе не говори — серьезно, бить за это буду. Ты просто не такой, как все. Так тебя называть — это их точка зрения и их решение, но ты-то о себе зачем так?

— Как будто это неправда.

— Для тебя это не должно быть правдой. Смотри, людям свойственно бояться всех, кто не похож на них, так? Ну, то есть, при виде темнокожего человека здесь кто-нибудь заорет что-то вроде «а, спасайся, кто может». Но при этом для темнокожих темнокожие нормально, а вот светлые уже что-то чуждое и незнакомое. Свою внешность каждый использует, как эталон, по которому оценивает всех остальных. Ну, например, если у другого человека глаза уже моих, то я скажу, что они узкие, в то время как для кого-то они будут слишком широкими, опять же, поскольку в качестве эталона используется свой образ. И это нормально, какой бы ни была своя собственная внешность — подсознательно она должна быть самой лучшей. Себя любить надо, Эрик. Уважать, ценить и любить. А когда ты сам к себе относишься, как к мусору, то ты и окружающим даешь негласно право поступать так же. Ну почему там, наверху, есть люди, которые далеко не красавцы по общепринятым стандартам, лишены части конечностей, обладают какими-то выраженными недостатками внешности, но при этом не имеют никаких проблем с социализацией и личной жизнью?

— У тебя все так просто, Кристина… Меня даже родная мать не любила.

— Меня тоже и что? Вот вроде я и красивая, и не тупая, а эта тварь взяла и съебала от нас с отцом к какому-то левому хую. Что теперь?

— Зачем ты… Это же мама… Про нее же нельзя так… — Эрик отшатнулся от меня. В желтых глазах заплескался суеверный ужас.

— То, что она моя мать, не делает ее святой. Вообще, открою тебе секрет — вытолкнуть ребенка из вагины способна большая часть баб. И подвига в этом никакого нет. Вот воспитать достойного члена общества, дав все необходимое и в материальном, и в моральном плане — вот это да, это поступки, за это надо любить, уважать, боготворить и так далее. Папа вот у меня молодец — взял и, будучи отцом-одиночкой, без всякой поддержки выплыл из дерьма сам и меня заодно вытащил. А мать-то мне за что любить? За то, что ни разу не поинтересовалась моей судьбой? За то, что бросила собственного ребенка без жизненно необходимой помощи и средств к существованию, хотя уж она-то с моральной точки зрения обязана была меня до взрослого возраста дорастить, раз уж изволила рогатку раздвинуть.

— Она подарила тебе жизнь. Ты что… Так ведь… Это ведь нельзя… Это неправильно…

— Я просила меня рожать? Ты просил, чтобы тебя рожали? Как правило, нас притаскивают в мир потому, что принимают решение родить ребенка. Для того, чтобы мужика удержать. Для того, чтобы «быть, как все». Для того, чтобы заполучить в старости обязательный «стаканводы», то есть из мотивов, мягко говоря, далеких от альтруистичных. Для того, чтобы грушу для битья получить. Или для того, чтобы в ребенке воплотить свои чаяния и желания, при этом абсолютно забив на то, что сам ребенок может абсолютно не захотеть идти той дорогой, которую запланировали для него родители. За что благодарить?

— Мы должны…

— Все, что мы должны, написано в налоговых всяких документах. Все, что не должны — в законодательстве с четким указанием, сколько лет тюрьмы получим за нарушение запрета. Все остальное — вопрос морали. А в вопросах морали справедливы только взаимоотношения «баш на баш». Родители о тебе заботятся, помогают адаптироваться в этом мире, проявляют участие к твоей судьбе? Тогда это действительно родители, их надо любить, уважать, почитать и поклоняться, хотя, вот знаешь — в этом вопросе отец со мной не согласен: он хочет, чтобы я относилась к нему на равных, а не как к эдакому «всемогущему боссу, слово которого есть закон». Ну а если родители совершают поступки, за которые любому другому человеку мы бьем с ноги прямым в челюсть, то это, уж извините, никакие не родители. Что, девочки должны боготворить отцов-насильников? Или, может, надо поклоняться родителям, которые продают детей в бордели? Твоя мать много хорошего для тебя сделала? Что-то мне подсказывает, что у твоей поломанной психики ноги из детства растут. Если бы достался кто-то вроде моего отца, то ты быстро бы научился грамотно нахуй обидчиков посылать, в ебло им с ноги пропечатывать и пропускать мимо ушей то, что тебе говорят какие-то левые перцы. И жизнь бы сложилась по-другому. Правда, скорей всего, ты бы выбрал себе в итоге какую-то другую девочку, а не меня. Гения себе под стать.

Не знаю, почему, но губы тронула грустная улыбка. Если брать за основополагающий тезис высказывание «люди могут быть равны между собой только по уровню интеллекта»… Нерадужная картинка выйдет. Все-таки, я-то не гений, а так — натасканный середнячок. И пройдет какое-то время, ему со мной станет скучно. И… И он меня бросит. И своими попытками помочь ему осознать собственную значимость и важность я только приближаю этот момент. Вместо того, чтобы активно подпевать ему что-то в стиле: «ты — никчемный, ущербный, а я богиня, святая, твой первый и последний шанс на нормальную жизнь, живо целуй мне пятки», я сама…

— Ты… Почему ты плачешь? — тихий голос Эрика донесся до меня минут пятнадцать спустя. Да уж, забыла на свою голову, что он отлично видит в темноте.

— Я не плачу. В глаз что-то попало, — коряво отбрехалась я, окончательно гася освещение. — Отдыхай, хороший мой.

Сама я выспалась днем. Да и на всякий случай за этим чудом природы присмотреть надо будет. Остаток ночи сижу, слушаю дыхание спящего, глажу эту тяжелую умную голову, которая лежит у меня на коленях и боюсь лишний раз пошевелиться, чтобы не разрушить странное ощущение… Нет, даже не счастья, а того, что здесь и сейчас я на своем месте. Глупо как-то… Вроде и знаю, что долго это не продлится и вместе мы вряд ли будем, и в то же время — радуюсь, что хотя бы так какое-то время все будет хорошо. Дурилка ты, Крыса…

Примечание к части

Еще пачка розовых соплей в студию. Чей-то меня на них прямо пробивает главу за главой при написании фика про взаимоотношения этой двинутой парочки...

Похоже, что действительно сотрясение… Когда он бился головой об стены и пол во время своей истерики, то естественно — силу не рассчитывал. Да и помнил то, что было до появления Кристины, очень смутно. Ангел поднял его тогда с пола и увел, обработал раны, уложил спать… На следующий день симптомов никаких не было, но стоило переволноваться во время их вечерней прогулки — и та неприятность дала о себе знать.

Ночью все было хорошо. Он спал, обнадеженный беседой с Кристиной. Ему не снилось ничего плохого, а ощущение теплого тела рядом не заставляло даже во сне чувствовать себя одиноким. Но утро началось с головной боли, светобоязни и желания умереть на месте, чтобы не чувствовать себя так паршиво. Лишь ощущение мягкой теплой руки, гладящей по затылку, вернуло желание жить и понимание: боль-то уйдет, а Кристина останется.

Приняв лекарства, он снова заснул. И словно во сне провел, судя по ощущениям, довольно много времени. Он помнил, что вставал в ванную, помнил смутно, что Кристина кормила и поила его, уговорами и угрозами заставляя проглотить хоть пару ложек еды. Помнил, что она куда-то уходила и он едва не сошел с ума за это время, при этом даже не отдавая себе отчет, сколько именно этого самого времени прошло. Потом снова были руки, гладящие по ноющему от тупой боли затылку, голос, что-то тихо говорящий ему и успокаивающий. Он помнил, как вцепился своей рукой в чужую ладонь и снова заснул, прижимая ее к щеке. Все остальное из памяти почему-то сгладилось. Наверное, все дело в том, что он это время провел во сне.

В этот раз, впрочем, он открыл глаза уже вполне осознанно. И сразу отметил, что боль исчезла. Это было хорошим знаком. Осторожно повернув голову, Эрик обнаружил на краешке кровати спящую Кристину. Заметив темные круги под глазами девушки, он ощутил одновременно и угрызения совести и радость, что она все это время была с ним и даже пренебрегла для этого собственным сном. Такая жертвенность обычно заведена только между близкими людьми, а значит — Кристина его действительно любит. Он и сам с ней будет сидеть, вдруг что случись… Нет-нет-нет, он ни в коем случае не желал, чтобы с Дайе что-то произошло, но если вдруг подобное случится — он сделает для нее все возможное и невозможное.

А сейчас он может… Приготовить завтрак, например. А еще — выбраться из комнаты, не разбудив при этом спящую. Едва он осуществил второе, намереваясь отправиться делать первое, как откуда-то из глубины дома донесся едва слышный шорох. Как будто кроме них здесь еще кто-то был! Удавки в кармане не было, что неудивительно учитывая, в каком «полуразобранном» виде он находился все эти дни. Но в коридоре валялось несколько увесистых железных деталей, одну из которых Эрик и взял в руки перед тем, как открывать дверь на кухню, где и располагался источник тихого шума.

Однако, едва он ворвался в помещении, готовый драться с неожиданным визитером не на жизнь а на смерть, засунуть его в камеру пыток и узнать, как именно незваный гость пробрался в его святая святых, как до него донеслось тихое и сдержанное «здравствуйте», исходящее от маленькой девочки. Малышка сидела за столом лицом к нему и что-то писала в тетрадке. При этом она смотрела прямо на него, а на самом Эрике не было маски.

— Кхм… Здравствуйте, юная леди, — Эрик отставил в сторону железку, в два шага преодолевая расстояние между ними. Девочка легко вскочила со стула, закрыв перед этим тетрадку. На вид она была точной копией Кристины, разве что глаза не ледяные, как северные озера, а светло-карие, с какими-то огоньками, мелькающими в них. Что еще поразило Эрика — девочка была в штанах, хотя длинные до пояса волосы были аккуратно уложены в практически взрослую прическу.

— Николь. Николь Дайе. Рада с вами познакомиться, Эрик. Сестра о вас много рассказывала, — девочка широко улыбнулась и протянула ему руку.

— Я Эрик, — тихо произнес он.

Почему она его не боится?! Дети всегда убегали, завидев его лицо без маски.

— Я знаю, — малышка чуть кивнула. — Я вам тут не мешаю?

— Если честно, мне было бы интересно вообще узнать, что вы тут делаете, — брякнул Эрик и тут же прикусил язык. Додуматься-то можно было и самому: в его состоянии Кристина не могла надолго оставлять его одного, но ей надо было забрать ребенка на выходные и, вдобавок — не было в Париже других родственников, которым можно было бы «подкинуть» Николь, а одному ребенку такого возраста лучше не жить.

— Но… Я… — девочка замялась. Эрик чуть мотнул головой и поморщился — остаточное головокружение еще оставалось, а значит — выздоровел он пока что не до конца. Опустившись на корточки перед смущенной девочкой, он тихо произнес:

— Я не обвиняю тебя в чем-то. Скорей я даже рад, что в этом доме появилась такая милая юная леди. Просто хочу узнать, что случилось.

— А, это… — девочка поморщилась. — В пансионе собираются проводить эту… сан-об-ра-бот-ку, вот. Что-то внеплановое, как говорят — то ли клопов нашли, то ли еще какую гадость. Ну и нам сказали, что мы не только на выходных будем дома, но еще и половину недели. Крис меня забрала и привела домой, а там какой-то козел с третьего этажа не закрыл воду и затопил все. Крис хотела, чтобы я пожила у профа, но Валериусы куда-то уехали. Сама она квартиру искать пока что не стала — сказала, есть причины этого не делать, а меня привела сюда и сказала, чтобы я вела себя тихо-тихо, как мышка, и никому про этот подземный замок не рассказывала.

Замок… Впрочем, чего еще ожидать от ребенка? Впрочем, в сообщении Николь была одна заинтересовавшая и обрадовавшая Эрика информация: у Кристины нет причины искать квартиру… Значит, ей понравилось у него и она собирается жить с ним? Серьезно? Его светлый, добрый ангел хочет остаться в доме с подземным демоном?

— Вот теперь все понятно, — он дружелюбно улыбнулся ребенку. Странно, обычно при виде его улыбки дети разбегались в ужасе с криками, а Николь улыбнулась в ответ. — Не мешаешь, но пожалуйста, пересядь вот на тот стульчик — эта часть стола мне сейчас понадобится.

Достав продукты, он принялся аккуратно их нарезать. Заметил, как карие глазенки наблюдают за движениями его рук.

— А можно… А можно и мне тоже? — тихо спрашивает Николь.

— Почему бы и нет? — он ставит еще одну доску для ребенка. Понимая, что с пола до стола та не дотягивается, находит подставку для ног. Странно, но от болтовни с Николь окончательно перестает кружиться голова.

Остаток времени он учит девчонку, как правильно подкидывать сковородку, чтобы жарящийся на ней омлет лег на другую сторону без загибов и комков. Потом они заворачивают в омлеты начинку из фарша и сыра, снова отправляют получившиеся рулеты на сковородку и ставят чайник. По пути Николь рассказывает ему немного о своем пансионе и о «задолбавшей» воспитательнице, которая слишком много себе позволяет, выходящего за рамки ее обязанностей.

— Так, и почему кое-кто не в постели? — раздается за их спинами голос, при звуке которого Эрик чисто на всякий случай втягивает голову в плечи.

— Ну мы тут… В общем, вот. Садись завтракать, — с улыбкой он оборачивается к Кристине, чуть виновато пожимая плечами.

— Ты. Почему. Не. В постели, — раздельно произносит она. Николь, глядя на эту сцену, смеется в кулачок и выбегает из комнаты. Смех слышится уже в коридоре.

— Эрик уже здоров, — принялся уверять он. — У тебя хорошая сестра.

— Эрик, не переводи тему. Как самочувствие?

— Хорошо. Все хорошо. Я не буду выходить на улицу и обещаю много по дому не ходить, — принялся он уговаривать Кристину разрешить ему хоть немного времени провести не в горизонтальном положении. Девушка укоризненно покачала головой но поняв, что спорить с ним себе дороже, все-таки оставила эту тему. Как раз закипел чайник и Кристина отправилась на поиски ребенка, которого следовало бы тоже накормить.

Сам не зная, почему (за ним, конечно, водилась привычка подслушивать, но подслушивать разговор Кристины и Николь было немного стыдно), но он приник ухом к стене, чтобы различить едва пробивающиеся сквозь стену голоса:

— … и вообще — мне он нравится больше, чем предыдущие твои женишки. И замок у него красивый. Женись на нем, Крис.

— Во-первых, юная леди, женщины не женятся, а выходят замуж. Во-вторых — без тебя разберусь. Но знаешь… Кхм… Все-таки мы с тобой мыслим в похожем направлении.

— Если ты на нем не женишься, то я сама вырасту и женюсь. Ай!

— А вот нефиг у сестры женихов отбивать. Мелкая еще, да и вообще…

— Эй, я не отбиваю! Я говорю, что если он тебе не нужен, то я его себе заберу, когда вырасту.

— Вырасти сначала, малявка. И вообще — фиг я тебе Эрика отдам. Подрасти, потом найдем тебе тоже кого-нибудь поадекватней сыновей знакомых твоей матери.

— Фу-у-у-у, — девочка при упоминании «сыновей знакомых матери» сымитировала рвотный позыв. Эрик отскочил от стенки — дверь должна была вот вот открыться. А ему надо было придумать, как замаскировать улыбку до ушей.

Завтрак прошел непривычно шумно — девочки о чем-то переговаривались, Эрик периодически участвовал в их разговоре, иногда рассказывал что-то сам. Маленькая Николь слушала с вниманием все, что касалось изобразительного искусства — как знал по оговоркам Кристины Эрик, девочка всерьез, несмотря на возраст, была увлечена этим видом искусства. В какой-то момент Эрик понял, что жалеет о том, что Николь на самом деле сестра Кристины, а не ее маленькая дочь. Даже если Кристина согласится выйти за него замуж — рискнет ли он заикнуться о детях? Скорей всего, нет. Смешаются и страх потерять любимую, и ужас при мысли о том, что его дети могут быть такими, как он сам — отвергнутыми изгнанниками. Кроме того, глядя на детей Эрик никогда не чувствовал ничего, кроме глухой ненависти: еще были живы в памяти сцены унижения и обиды из собственного детства. Николь стала исключением из-за своего родства с Кристиной и отличному от других детей поведению. Но нелюбви Эрика к детям в принципе это не умаляло.

Днем Кристина сидит с ним, а Николь предоставлена сама себе. Впрочем, девочку этот расклад ни капли не напрягает — периодически Эрик лишь выслушивает очередную просьбу взять ту или иную книгу из библиотеки, ведь «я же руки помою и страницы загибать не буду и вообще — знаю, как с книгами обращаться». Разрешает в основном потому, что девочку не интересуют какие-то редкие издания. Детских книг у него нет, но почему-то Николь это не волнует — она обходится литературой, которая может показаться слишком серьезной для ее возраста. А еще — ей интересны биографии художников, описания их картин и техник. Эрик разрешает. Иногда он даже показывает упражняющейся в рисовании малявке, как правильно держать карандаш и нажимать на него, чтобы получилась нужная линия. Впрочем — большую часть времени он все равно проводит с Кристиной.

Девушка сидит на кровати и вышивает воротничок на мужской рубашке. Наверное, отцу хочет подарить. Эрик лежит рядом, практически касаясь ее. Сейчас Кристина рассказывает ему о новостях, которые узнала, забежав в театр. Во-первых — забрала из гримерки свою крысу, клетка с которой сейчас была водружена на столик рядом с каминной полкой. Во-вторых — получила от Эньеллы очередное деловое предложение.

— Карлотта ушла. Мы с Эньеллой поделили ее роли, ну и часть своих она мне отдала, поскольку не может же она на два голоса петь в одной постановке.

Эрик поморщился. В его планах было сделать эту девочку примадонной, но судя по тому, что он узнал о Кристине — та не согласится пробиваться наверх совсем уж нечестным путем. Ссориться с ней из-за этого Эрик не хотел. Да он ради Кристины готов был выйти из подполья, навсегда забыв про эту историю с Призраком Оперы! И упускать свое счастье из-за собственных амбиций в отношении Кристины считал шагом как минимум неразумным.

— В общем, в «Волшебной Флейте» я так и остаюсь Таминой, а Эньелла, естественно, Царицей. Изначально меня хотели поставить вместо Карлотты на «Ганнибала», но Эньелла попросила отдать Элизу ей, а меня поставить на Маргариту, так как иначе ей придется на две части разорваться, чтобы одновременно на двух репетициях быть. Ну и заодно мне четыре эпизодических роли, которые у Эньеллы были и крупный кусок в…

Эрик довольно улыбается. Кристина рада. Щебечет над ухом, изредка словно невзначай поглаживая его лысую голову с остатками волос.

— Кстати, у тебя какие планы на праздники?

— Праздники? — тихо спрашивает Эрик.

— Новогодние праздники, — услышав это, он кривится.

— Я не праздную… обычно.

— Ну это я поняла. Так что — может, махнешь со мной в Перрос «на каникулы»? Я понимаю, конечно, что до этого еще два месяца, но…

— К-к-кристина… — опять он заикается. Опять чувствует, как в уголках глаз собираются непрошенные слезы. Не надо… Не будет он! Он не хочет злить Кристину. — А что скажут твои родные? Я ведь… Кристина, я такой… и я старше тебя, а ты считаешь, что… Ты не стыдишься меня… Я… Я не знаю…

— Ну что скажут… Джейн вряд ли одобрит, но мнение свое благоразумно оставит при себе, ведь я ей уже неоднократно рекомендовало его употребить по упомянутому давеча рецепту. Мартину вообще все еще побоку, он мелкий, но если ты с ним в кубики согласишься поиграть — радости будут полные штаны. Николь ты видел, ей ты нравишься. Отцу, в принципе, вообще побоку, кого я выберу: он бы спокойно отнесся, даже если бы мой избранник был одного пола со мной, а это показатель, согласись… Правда, он тебе сразу сообщит, что если ты меня обидишь, то он поможет мне спрятать твой труп, но это что-то типа таблички на заборе, чтобы ты знал, на что подписываешься. Ну а так… Не парься — у меня все, в общем-то, адекватные. Верней, неадекватные по меркам вашей эпохи, — поправилась Кристина и тут же вздрогнула. Эрик заметил, как изменилось выражение ее лица.

— Кристина, а…

— Что?

— Нет, ничего, — он поднялся, сел рядом с девушкой и провел руками по ее плечам. Глубоко вздохнул, притянул к себе и тихо попросил. — Спой. Я соскучился по твоему голосу. Только ты спой не оперное, а что-то… Помнишь, ты пела на английском песню какую-то…

— А, точно. Запомнилась же она тебе.

— Необычная. Красивая. И… Странная очень. Я никак не могу понять, о чем там поется.

— Да что непонятного! Была в мое время такая компьютерная игрушка про постапокалиптический мир. Вот представь — домурыжились люди, довоевались за ресурсы — ну, за нефть, уголь и другие полезные ископаемые, истощили их, ну и начали друг друга бомбить. Спрятались часть в подземных убежищах, а потом их заморозили. И выходит такой чел на поверхность после двухсотлетней спячки. Охуевает, как все изменилось, конечно, но все-таки учится выживать, приспосабливаться в новом мире. Вот все это — то, как поменялось… Это похоже чем-то на путешествие в прошлое. Когда ты читаешь в книгах по истории, как оно было — это одно. А когда сам попадаешь в прошлое, то это совершенно другое.

— И как оно, другое? — с тихим смешком спрашивает он.

— Ты о чем? — нахмурившись, спрашивает Кристина.

— Я разговаривал с Николь и она сообщила мне про тебя много интересного, — пошел ва-банк Эрик. Видимо, Кристина доверяла ему настолько, что не поймала на лжи.

— Вот оно что, — девушка стала мрачней тучи. — Видимо, не стоило ей ничего рассказывать, — она как-то отодвинулась от Эрика и почему-то избегала смотреть на него.

— Куда же ты? О, Кристина… Я не хотел… Я не собирался… Мне просто…

Было любопытно, да. Он уже не раз проклинал любопытство Кристины, которая сняла с него маску. Любопытство и желание узнать его получше. И вот он проявил любопытство сам.

— Кристина, — глухо застонав, он повалился ничком на кровать, закрывая глаза.

— Эрик, ты что… Что? — она тут же повернулась к нему. В голубых глазах плескался давешний страх. В какой-то момент ему стало почти стыдно, но в то же время — интересно, что будет, если сейчас попробовать немного… поманипулировать ею.

— Голова… Кружится, — слабым голосом произнес он. — Ты не уйдешь?

Взяв ее рукой за кончики пальцев, он чуть повернул голову, чтобы уставиться на нее с самым жалобным выражением лица. Слез чужих она, конечно, не терпит, но вот жалость и сострадание… Этого в ней было предостаточно.

— Не уйду, ну что ты…

Кажется, он подобрал идеальный ключ для купирования ссор в будущем. Правда, интуиция подсказывала ему, что лучше все-таки применять подобную тактику не так уж часто. Интересно-интересно… Может быть, есть еще какие-нибудь безотказные способы воздействия на конкретно взятую девушку, которая сейчас гладила его по голове, тихо успокаивая и укоряя одновременно.

— Расскажи мне, как все было. Как ты сюда попала, как… — начинает он.

— Нет, — она хмурится.

— Кристина… Я не буду считать тебя сумасшедшей. Я верю, что ты… Такие, как ты, просто не могут появиться сами по себе в этом времени. О, Кристина, люди этого времени никогда не пытались рассмотреть человека в Эрике, пугались его, презирали, отталкивали… О, Кристина…

Главное — говорить как можно более суматошно и без конца повторять ее имя. Эрик уже заметил, что от этого Кристина чувствует себя не в своей тарелке. И охотней идет на уступки. Поэтому уже полчаса спустя он лежит головой у нее на коленях и слушает рассказы про технику двадцать первого века, про хакеров, про подонка, который убил Кристину и ее отца и про историю их «залета» в тела Густава и Кристины Дайе.

Рассказ затягивается до глубокой ночи — уж очень ему хочется больше узнать о том, другом мире. Мире, который ни он, ни Кристина никогда не увидят. А если она еще может вернуться обратно? Если она все-таки не погибла тогда, на дороге, а всего лишь в коме, как она сама предположила, и когда-нибудь выйдет из нее, а в это тело вернется законная владелица? Эрику стало страшно, когда он предположил такой исход событий. Этого он не вынесет. Опять остаться одному… нет-нет-нет-нет…

Во сне ему снился город будущего. Огромные здания, уходящие под купол неба, широкие дороги, по которым с невероятной скоростью носятся автомобили и светловолосая девушка в джинсах и майке с логотипом известной рок-группы, которая сидела на перилах набережной и, болтая ногами, периодически посылала по известному маршруту какую-то тетку, пытающуюся заставить ее «слезть и вести себя, как положено женщине».

А наутро он тихо уходит из дома и долго бродит по лавкам Парижа в надежде найти именно то, что нужно. По возвращении его ждет взбучка от Кристины, которая ругается на него. От этой ругани тепло на сердце, ведь это значит, что он ей действительно небезразличен. Он жалуется на головокружение и ругань смолкает. Он снова ночует в ее кровати, прижимая к себе спящую девушку и вдыхая запах лаванды, который исходит практически незаметным флером от ее волос. Он снова обращается к тому, в кого никогда не верил. Снова просит. Чтобы у него не забирали Кристину. Чтобы им позволили быть вместе. Их встреча сама по себе была невозможной, но раз уж случилось такое, то… ТО пусть все так и будет? Он клянется самому себе и тому, кто наверху, что сделает все возможное для того, чтобы Кристине было хорошо даже в этом жестоком и неразвитом по сравнению с ее временем веке. Он сделает все и даже больше…

Кольцо на цепочке жжет его тело. Осторожно сняв его, Эрик надевает украшение на палец спящей Кристины. К его ужасу и оторопи, девушка просыпается. Вместо крика и ругани она лишь смотрит на свою руку, на пальце которой появился золотой ободок.

— Кхм… Оригинально. А можно таким же макаром промотать не только процесс запроса на руку и сердце, но и всю ту бумажную волокиту в местных госорганах?

— Это… Что?

— Это намек. Раз уж ты без моего присутствия с выбором кольца справился и с размером при этом не ошибся, то справишься и с подачей документов в местный аналог ЗАГСа.

— О, Кристина… Кристина! — до него наконец-то дошло. Вскочив с кровати, он подхватил девушку на руки и принялся кружить по комнате. — Кристина согласилась выйти замуж за Эрика, Эрик так счастлив, Эрик так…

— Я-то согласилась, но имей в виду: превратишься после свадьбы в чудовище, то бишь в алкаша, абьюзера, насильника и так далее — развод дело недолгое. Получишь носок и будет «Эрик свободен».

— О, Эрик никогда… — последнее выражение он не понял, как иногда не понимал словечек из двадцать первого века, которыми до сих пор изобилировала порой речь его Кристины.

— Это просто табличка на заборе, угу. Эрик, если ты не отпустишь меня с рук прямо сейчас, то после свадьбы я оборзею и буду ездить верхом на твоей шее.

— О, Эрик будет рад…

— Мазохист, блин, — беззлобно поддела его девушка.

— Эрик… Эрик может поцеловать Кристину?

— Целуй, — та пожала плечами.

Первый их поцелуй, верней — то, как она его поцеловала… Тогда эмоции захлестывали с головой. Сейчас же он приник к чужим губам, чуть захватывая нижнюю. И, первым отстраняясь от девушки через несколько секунд, понял, что только что было что-то странное. Сам он, конечно, никогда не был участником столь интимного процесса, но от источников, не вызывающих сомнение в их подлинности знал, как девушки «теряют голову» от поцелуя. Тело Кристины в его руках не реагировало… Никак.

— Вы ведь… Не любите Эрика, — ком в груди образовался сам собой.

— С чего ты решил? — Дайе закатила глаза и, сложив руки на груди, чуть насмешливо уставилась на него из-под полуопущенных ресниц.

Эта насмешка во взгляде почему-то разозлила и обидела Эрика.

— Не считайте меня дураком, Кристина! Когда любят, то хотят раствориться в объятиях другого человека. Когда любят, стараются продлить поцелуй, отвечают, краснеют, в конце концов. А если этого всего нет, то человек не любит…

— Или другой человек имеет дело с асексуалом, что равновозможно, — фыркнула девушка. — Расслабься. Просто тебе досталась рыба по гороскопу, бревно в постели и говно по жизни. Если для тебя ТАК важен этот вопрос, то спецом ради тебя могу узнать у Джейн, как симулировать оргазм. Вали в койку.

«Симулировать?! Ну я тебе посимулирую… Я тебе покажу ваши штучки из двадцать первого века. Ты у меня слово это «асексуал» позабудешь, как ругательное и несуществующее» — дождавшись, пока Кристина уснет, Эрик отправился в библиотеку. Требовалось ознакомиться с теорией более детально.

К сожалению, он слишком внимательно смотрел в книгу и вообще позабыл про то, что живет не один. В какой-то момент обернувшись, он увидел, что через плечо ему с интересом заглядывает юная Николь.

— А я ведь говорила этой воспиталке, что мои рисунки нормальные и людей ТАК согнуть действительно можно, — откомментировала она.

Эрик мысленно выдохнул. Скорей всего, даже будучи не по годам развитой, малышка не поняла, что именно было в книге. Учитывая, что она написана на одном из восточных языков, которого девочка наверняка не знала в принципе, а также тот факт, что для людей искусства, в общем-то, изображение голых людей со всеми анатомическими подробностями было вполне естественным.

Раздались легкие и быстрые шаги. Видимо, Кристина проснулась и отправилась на его поиски. К тому моменту, как она зашла в библиотеку, Эрик успел закрыть злополучную книгу и напустить на себя благообразный вид заядлого книголюба.

— О, все здесь. Доброе утро, чем заняты? — Кристина мимоходом потрепала по голове Николь и чмокнула его в щеку, обвивая руками шею.

— Я просто пришла, а дядя Эрик читает порнушку, — со всей детской непосредственностью Николь сделала то, что до этого не удавалось никому из ныне живущих: она все-таки заставила грозного Призрака Оперы покраснеть. День, хоть и был, в общем-то, хорошим, но начинался явно как-то не так…

Девушка пару минут уже переминалась на ступенях театра и мысленно корила свою пунктуальность, заставившую прийти ее на целых тридцать минут раньше срока. Рауль достаточно хорошо описал ей Кристину, чтобы Адель, осмотревшись по сторонам, поняла: никого и близко похожего на эту девушку, рядом не было.

За последующие пять минут она успела прогуляться несколько раз по лестнице, а еще — понять, что в платье без турнюра, которые носили представительницы простонародья, было намного проще и легче ходить, чем в громоздкой юбке. Кроме того — так на девушку практически не обращали внимания и в нынешней ситуации ее это устраивало.

Дух захватывает! Авантюрной по натуре Адель всегда нравилась идея побродить по закоулкам оперного театра, чтобы собрать материал для книги исходя из собственных ощущений. Как и многие начинающие писатели, она отождествляла себя со своими героинями, наделяла их своими эмоциями и суждениями, а значит — отчаянно нуждалась в источнике вдохновения. А что может быть интересней, чем самой увидеть место, в похожем на которое будут разворачиваться события очередного романа?

Эта книга была уже третьей. Предыдущие две имели определенный успех, в связи с чем девушка испытывала небывалый прилив сил и желание творить. Тем более, что жених, узнав о ее планах, сразу же сообщил о том, что у него есть подходящий человек, способный показать Адель театр.

Кузина узнав о том, что этим «человеком» является девушка, сразу же выразила сомнения в верности Рауля. В ответ на это Адель прекратила с ней всякое общение, поскольку из взаимоотношений между окружающими людьми успела вынести один важный для себя урок: чем меньше слушаешь других и чем больше думаешь своей головой, тем счастливей будешь. Кроме того — в отличие от большинства своих современниц Адель придерживалась правила думать рационально, чем очень гордилась.

И если судить рационально, то следовало вспомнить, что прежде всего — Филипп де Шаньи никогда не заводил речь о женитьбе брата. Его бы вполне устроило, останься тот «вечным холостяком», как и он сам. Соответственно, если бы Рауль не испытывал чувств к Адель, то и не стал бы ухаживать за ней и, тем более — не сделал бы ей предложение. Именно поэтому Адель ни разу не усомнилась в своем женихе и с удовольствием слушала его рассказы о девочке-драконе, которая жила в опасном замке, наполненном ловушками, любила не только шитье и пение, но и фехтование, а еще — обладала ангельским голосом. Этот голос… При воспоминании о новой Тамине Адель мечтательно закрыла глаза. Она была несколько дней назад во время очередного показа «Волшебной Флейты» в Опере вместе со своими родителями и тот чистый и красивый голос, наполняющий ощущением небывалой, неземной силы, очень долго преследовал ее во снах. И судя по заголовкам газет, называющих Кристину Дайе «Северным Соловьем» и одним из самых гениальных и талантливых исполнителей Парижа — это странное ощущение, исходящее от новой Тамины, заметила не только Адель.

— Доброе утро, — за ее спиной раздался голос Тамины. Тот самый голос уверенной и отважной девушки, которая готова была последовать за своим возлюбленным в лапы самой Смерти.

— Доброе, Кристина, — Адель чуть улыбнулась и с готовностью вложила свою ладонь в протянутую руку. — Я Адель, и можно на «ты», а еще — хочу тебе сказать тебе, что ты просто волшебно спела тогда в Опере. Можно сказать, что…

Она всегда была такой. Говорила то, что думала. Не выбиваясь из рамок приличий, девушка все-таки умудрилась прослыть в своей среде странной и в свое время из-за этого остаться практически без подруг. Но, что интересно — те качества, которые всегда мешали ей жить, сейчас оказались почему-то абсолютно уместными и сразу сделали ее «своей» для Кристины и двух девочек-балерин, с которыми, собственно, и планировала пообщаться Адель.

Ее интересовало само устройство театра изнутри, мысли людей, которые там живут и работают, при этом больше всего на свете хотелось, чтобы вымышленная история, которая появится из-под ее пера, была как можно более правдоподобной.

— Ну вот смотрите, часто ведь в романах встречали что-то вроде… «Он одной рукой сорвал с нее одежду».

Кристина фыркнула, тут же уткнувшись в свою чашку с чаем, Жамме и Мэг непонимающе переглянулись. Адель вздохнула: она уже поняла, что в среднем представители труппы обладают чем угодно, но не интеллектом. Да — они могли запомнить роли и последовательность движений при танце, по роду деятельности неплохо разбирались в искусстве, но на этом зачастую все заканчивалось. Певцы были лишь немногим умней только потому, что для поступления в музыкальные образовательные учреждения требовалась качественная домашняя подготовка.

— Ну как можно одной рукой снять с человека одежду? Вы вот друг другу перед представлением когда переодеваться помогаете — что, раз — и сняли все и сразу?

— Так-то оно, конечно, нет, — девочки переглянулись между собой и расхохотались. Кристина лишь бросила на Адель многозначительный взгляд и пожала плечами. Да, «ум» и «балерины» редко между собой сочетались. Впрочем, наверное, бывали и какие-то исключения, но девочки явно к нему не относились. Тем не менее, пустой треп Мэг и Жамме действовал умиротворяюще, а уж их знание оперной жизни и устройства театра позволили девушке избежать ошибок уже на первых страницах будущей книги. В итоге, планируя уложиться с поиском ответов на все вопросы за час, она потратила почти четыре, но дело того стоило.

Кристине пришлось на какое-то время оставлять Адель на попечение Мэг и Жамме. Девушка сидела в зале с юными балеринами и наблюдала за репетицией, делая при этом пометки в блокноте. Например, для нее стало интересным открытием то, что люди, руководящией репетицией, запросто могли наорать на кого-нибудь и так же запросто получить в ответ такую тираду, при первых звуках которой Адель невольно зажимала руками уши. Порвать платье во время танца? Легко. Выслушать от костюмерши тут же, на сцене, про свои кривые руки и ноги? Запросто! Оборвать дуэт на полуслове и начать криком объяснять партнерам или хору, что именно не так? В порядке вещей!

Спокойствие сохраняли единицы, среди которых была Кристина. Слушая ор на нее, она лишь кивала. И судя по тому, что истерика вскоре успокаивалась — принимала к сведению все узнанное и репетиция двигалась дальше.

— Она всегда такая… Спокойная? — тихо уточнила Адель. Конечно, она писала книгу о совсем другом персонаже, но мысль ввести подобного хладнокровного героя в повествование ей приходила неоднократно. Проблема была в том, что в ее окружении не было подобных людей, чтобы можно было немного понять их мотивы и способы сдерживаться. Импульсивная и в меру эксцентричная Адель де Милье уже двадцать раз бы запустила в орущего на нее человека какой-нибудь статуэткой. Или просто ушла, если бы дело происходило среди людей ее круга.

— А то! Крыса — это просто эта… Снежная Королева какая-то, — доверительно начала сплетничать Жамме.

— Она даже Призрака Оперы не боится, — подхватила Мэг.

— Какого Призрака? — живо принялась расспрашивать девочек Адель. Информация о каких-то непонятных происшествиях за кулисами до нее доходила неоднократно, при этом все, естественно, искажалось и обрастало странными подробностями. За оставшееся время, что Кристину продержали на сцене, Адель успела узнать у Мэг и Жамме все о загадочном привидении, которое, по слухам, уничтожало всех, кто лез в подвал. Правда, девочки говорили о нем со странным ажиотажем и, похоже, не так уж сильно его и боялись. Сразу после того, как закончилась репетиция, где принимала участие Кристина, балерины убежали на разминку перед отработкой другой постановки, а Дайе пригласила Адель в свою гримерную.

— Ух ты! Вам дают такие большие комнаты? — блокнот у девушки был наготове, поэтому она практически сразу записала важную информацию:

— Вообще-то нет. Сама посуди — в Опере очень много народу. А гримерок, по сути, намного меньше. Единственным человеком, у которого была вот прямо-таки «своя» гримуборная, была Карлотта, ну да эта скандалистка в итоге своими претензиями достала всех так, что вылетела из Оперы, как пробка из бутылки. Обычно дело обстоит так: на хор или балет дают одно помещение на пять-шесть человек, а солистам — одно помещение на двоих при условии, что пользуются они ими в разное время. То есть, например, я прихожу на репетиции в понедельник, среду и пятницу, а другая певица — во вторник, четверг и субботу.

— А если какое-то представление, где участвуете вы обе?

— Тогда кто-то берет у портье ключи от чужой пустой гримуборной. Кстати, доступность ключей — это одна из причин, по которой в комнате никто не хранит ценные вещи.

— Ты говоришь о… воровстве? — не поверила Адель. — Чтобы кто-то брал у своих вот так вот… Гадко как.

— Своих тут, в принципе, нет. Во-первых — ход за кулисы открыт много каким левым людям. Если помнишь, про тебя мне достаточно было сказать «она со мной», чтобы ни у кого не возникло вопросов. А таких «со мной» у каждого рабочего может быть по пять-шесть человек. Разве тут уследишь за всеми? Да и среди наших разные попадаются персонажи: в голову каждому не заглянешь. Плюс не забывай, что здесь в ходу всякие «крутые разборки» вроде насыпанного в туфли битого стекла, или подлива в графин с водой какой-нибудь дряни, чтобы голос охрип. Я пока что одна в гримерке, так как она считается неудобно расположенной, но все равно стараюсь оставлять здесь только совсем уж громоздкие и тяжелые вещи, а все остальное с собой носить. Чулки иногда могут пропасть: если у кого-то из девчонок рвутся перед выходом на сцену, а запасных при себе нет, то берут первые попавшиеся, ну да этим чаще всего балерины грешат.

— Чужие чулки… Бррр! — Адель передернулась.

— Да, согласна — негигиенично, просто неприлично, и вообще как-то не очень — это даже не кофточками поменяться. Но тем не менее, здесь так привыкли все. Грим, опять же, общий всегда. Свою личную косметичку не все могут себе позволить, вот и пользуются одной коробкой на десяток человек.

— Ужас, — правда об оперной жизни оказалась настолько шокирующей. — А костюмы? Их тоже что ли…

— Ну нет… На сцену всех выпускают чистенькими и выглаженными. Другое дело, что если ты вынуждена заменить кого-то уже по ходу спектакля, то на тебя натягивают платье, стянутое с другой исполнительницы, но мне вроде пока не доводилось с таким сталкиваться.

— Ужас, — снова повторила Адель, внося в блокнот заметку о том, что оказывается — в Опере процветает антисанитария и пренебрежение правилами личной гигиены. Узнанная информация, определенно, найдет свое отражение в нужных абзацах ее нового романа. За уточнением деталей она едва не забыла о самом важном — о Призраке Оперы, про которого собиралась узнать у Кристины.

— Скажи, этот Призрак Оперы… Он в самом деле существует? — тихо спросила она. Почему-то шепотом. Кристина вздохнула и кивнула ей на диван. После этого села рядом и, судя по тому, каким тяжелым взглядом она смерила ее, разговор предстоял серьезный.

— Значит так, Адель. Никаких призраков лично я не встречала. И не склонна верить во всякую паранормальщину. Тем не менее — заниматься какими-нибудь расследованиями и лезть в дела, которые меня не касаются, я не собираюсь и тебе не советую. Так скажем — ты не числишься в списке людей, чей труп мне хотелось бы увидеть. А если ты полезешь в подвалы за жаренными фактами или как у вас, писателей, это называется, то с высокой вероятностью все именно так и закончится. Все понятно?

— Да, — Адель кивнула.

Ей было понятно. В подвалы лезть нельзя, вне подвалов ее никто не тронет, разве что попугает, как других молодых леди. Несмотря на то, что Адель по натуре своей была авантюристкой, инстинкт самосохранения был для нее на первом месте перед жаждой найти приключения. Ведь одно дело — инкогнито пробраться в оперный театр, побродив по закоулкам и узнав о театральной жизни, пообщавшись с людьми, дружбу с которыми родня бы не одобрила и совсем другое — подвергнуть свою жизнь смертельной опасности.

— Что же, если да, то предлагаю…

Кристина до вечера водила ее по театру. Они побывали и на колосниках, и в буфете, и в самых дальних уголках Оперы, где жили старики, охотно рассказывающие девушке самые разные истории. Единственным местом, куда Кристина не провела Адель де Милье, был подвал. И, признаться, Адель это полностью устраивало.

Распрощались они на ступеньках театра уже под вечер. Поскольку до темноты было еще далеко, девушка решила прогуляться до дома пешком. Кристина сразу же скрылась в фойе здания, а Адель принялась медленно спускаться по ступенькам вниз.

В этот момент она заметила, что чуть впереди, прямо ей навстречу, идет пара старых знакомых, с которыми она решительно не хотела встречаться сейчас. Была вероятность, что ее не узнают в этом простом платье, но… Дурочка, зачем она не прикрепила к шляпке вуаль! Побоялась, что это привлечет внимание и вот теперь, когда у нее был бы шанс проскользнуть незамеченной… Что же делать? Приняв единственное мудрое на тот момент решение, девушка снова скользнула в фойе оперы и толкнула первую попавшуюся дверь, ведущую в какие-то подсобки. И только пять шагов спустя поняла, что ход ведет вниз. А вниз ей как раз-таки не надо было. Решив вернуться, здраво рассудив при этом, что встреча со старыми знакомыми намного менее опасна, чем встреча с тем, кто убивает за вход в подвалы, Адель осторожно направилась вверх по лестнице. И тут ее ждал один неприятный сюрприз: то ли дверь была закрыта снаружи, то ли захлопнулась сама по себе, но сколько девушка не пыталась ее открыть — у нее ничего не вышло. На крики никто не реагировал — слишком уже крепкой была дверь, чтобы кто-то услышал ее зов и стук.

— Че-ерт! — девушка застонала и съехала спиной по створке. В этот момент она заметила, что тьма напротив нее вдруг стала особенно материальной.

— Как же много развелось ругающихся юных леди, — мягко произнес голос впереди.

— Кто здесь? — испуганно произнесла Адель понимая, что вскочить просто не успевает. Да и если даже вскочит… Сейчас она с завистью вспоминала рассказы Рауля о Кристине, которая запросто могла навалять здоровым мужикам. При упоминании Кристины почему-то всплыли в памяти слова «не верь, не бойся, не проси», заставившие девушку вскинуть голову и пристально уставиться на высокого и невероятно худого человека, который высоко над головой держал фонарь.

В какой-то момент свет упал на его лицо и она невольно вскрикнула, потому что… лица не было! Была неестественно бледная, как у мертвеца, кожа и четыре темных провала на месте глаз, носа и рта.

Ответом на ее крик был едва слышный глухой стон, после которого фигура поспешно опустила фонарь.

— О, простите! Я не хотела вас обидеть, правда, — Адель быстро вскочила на ноги и протянула руку к незнакомцу, едва касаясь плаща. — Просто… ну… Вся эта обстановка: мрак, подвал, еще и призрак какой-то где-то тут бродит…

В голову ей закралось подозрение, что находящийся напротив нее человек запросто может быть тем самым призраком, но благоразумие подсказало, что лучше и дальше строить из себя относительно наивную особу и принимать находящегося напротив нее человека за одного из рабочих.

— Если вы знаете о Призраке Оперы, то почему зашли в подвал?

— Справедливости ради — я еще не зашла в подвал. А это… Прибыла в Оперу инкогнито, в неподходящей одежде и для общения с неподходящими, по мнению моих родичей, людьми. Уже уходила, но на парадной лестнице едва не столкнулась со знакомыми. И, как говорит одна моя подруга — тупанула не по-детски, решив спрятаться и дождаться, пока они пройдут, ну а… Вот, в общем, — завершила рассказ де Милье, потирая ушибленный об дверь кулак. После этого подняла голову и без страха уставилась в глаза человека-без-лица. Тот наклонился, словно давая возможность рассмотреть себя получше.

Девушка зло сощурилась, но взгляд не отвела.

— Не страшно, юная мадемуазель? Общаетесь с таким-то уродом, да еще и привидение поблизости ходит…

«Привидение»… — раздалось над ухом у девушки. Испуганно обернувшись, она увидела за своей спиной только каменную стену.

— Не смешно, — отчеканила она. Рука в ридикюле нащупала острый предмет. Ключи. Сгодится, если что. Наверное, она заразилась от девушки по кличке «Крыса» странной решимостью, желанием пусть и недолго, но диктовать свои условия. — Если решили, что получится напугать меня этими вашими дешевыми фокусами, то заявляю — не на ту напали, господин Призрак, — последнее она буквально выплюнула. Тут же спохватилась, но отступать было поздно. — Собираетесь убить — убивайте. Раз уж вам доставляет ТАКОЕ удовольствие убийство ни в чем не повинных людей.

— Ни в чем не повинных? — взъярился мужчина. Адель поняла, что сказала что-то лишнее, но было уже поздно. — Эти ни в чем не повинные люди — причина того, что я оказался среди них изгоем…

«Лучшая защита — это нападение», — мелькнуло в голове еще одно изречение Кристины.

— Судя по вашему примерному возрасту вы оказались изгоем тогда, когда меня и в помине не было на этом белом свете. Если вам так интересно хоть на ком-то отыграться, то вы, несомненно, выбрали удачную мишень. Ну так действуйте уже. Придушите? Зарежете?

— Ну зачем сразу «задушите»… — судя по всему, тактика Кристины действовала, потому что Призрак явно пребывал в некотором замешательстве. Ах, да, обычно жертва должна кричать и плакать. Адель предпочла воспользоваться тактикой Крысы — будучи зажатой в угол, начать нападать на врага. Пока что нападение, увы, могло быть только словесным. Лишить жизни кого-то Адель пока что не была готова. А оружием надо замахиваться только тогда, когда уверена: без колебаний можешь убить конкретно этого человека, даже глядя ему глаза в глаза. Это тоже было из философии Кристины…

— А, ну да. Изнасилуете предварительно?

— Да что вы себе… Да за кого вы меня принимаете?! — в его голосе прозвучали какие-то истеричные нотки.

— Вы позиционируете себя, как жуткое чудовище из канализации, пугаете меня тут, а потом еще удивляетесь?! Ну, знаете ли… — Адель сдула со лба прядь волос и зло сощурившись, сжала левую руку в кулак. Так… А может, ногой дать, когда подастся ближе? Или выбить из руки фонарь таким образом, чтобы огонь переметнулся на его плащ?

— Заразно это, что ли? — тихо вздохнул он. — Выметайтесь отсюда к чертовой матери. И буду очень признателен, если больше никогда не увижу вас в своих подвалах.

Он махнул рукой и Адель услышала скрип позади себя. Попятившись, она с долей удивления почувствовала пустоту и в следующий миг оказалась за пределами подвала перед наглухо закрытой дверью. Только сейчас она поняла, как сильно ее трясет. В какой-то момент мелькнула мысль — а не привиделся ли ей странный человек с жутким лицом, который непонятно как открыл дверь, не прикасаясь к ней рукой, который мог заставить свой голос звучать у нее за ухом.

— Пусть это будет нашим маленьким секретом, договорились? — раздался над ухом мягкий, вкрадчивый голос и такой же тихий смех. Обернувшись, Адель не заметила никого на расстоянии двадцати шагов. На заплетающихся ногах она покинула фойе и с неприличной для молодой девушки скоростью кинулась вниз по лестнице, пару раз едва не упав.

Рассказать? Но кому? Ей никто не поверит… Разве что Кристина, но Кристина по своей натуре человек не склонный к состраданию. Она лишь прямолинейно заметит, что Адель «самадуравиновата, ведь предупреждали не лезть в подвал» и будет абсолютно права. А потом добавит, что она еще радоваться должна, что так легко отделалась. И снова будет права вдвойне. Раулю? Но тогда молодой человек может наломать дров сгоряча, да и вообще — стоит ли заставлять его решать ее проблемы? Тем более, что и проблемы вроде как нет…

Так и не решив, что именно делать и говорить, Адель пока что решила никому про инцидент в подвале не рассказывать.

* * *

— Да нет… Ну это ни в какие ворота! Кристина, ни в какие ворота!!! — голос Эрика громом отдавался от стен моей гримерки. Я с трудом удерживалась, чтобы не заржать и не разобидеть своего жутко ранимого призрака еще больше.

— Да в чем дело-то, объясни толком, — жаль, я не вижу сейчас его лица, потому что переодеваюсь за ширмой, а он, естественно, сидит на диване, чтобы дождаться и провести меня по потайному ходу прямо к его логову.

— Ты все портишь! Ты ВСЕХ портишь!!! Ты знаешь, что сделали маленькие балерины, когда я проходил мимо? Они поздоровались со мной! Поздоровались! О-о-о… — до меня донеслись глухие стоны.

— Ты хоть в ответ поздоровался? — невинно уточнила я. Стены комнаты потряс громовой рев.

— И не рычи на меня! — рявкнула я в ответ. За прошедший месяц со дня нашей так называемой «помолвки» Эрик малость оттаял, осмелел в разговоре, хоть и четко определил для нас обоих границы дозволенного. То есть, препирались мы теперь довольно часто, но до ссоры дело не доводили.

— А хористки? Хористки?! «Месье Призрак, не могли бы вы подсказать, куда подевалась мадам Лизетта?». И все это с вежливой улыбочкой! Да она еще и в книксене передо мной присела!!! — возмущению Эрика не было предела.

— Ну, а от меня-то ты что хочешь? — уточнила я, закалывая волосы.

— Это ты во всем виновата… Пока тебя не было, они были нормальными… А потом ты… Вот зачем ты это делаешь?!

— Ну, я тут решила на досуге, что ханарам не помешает немного просвещения… — более-менее удачно спародировала я фразу турианца-дипломата из одной РПГ. — Раз уж мне нельзя вернуться назад в мой мир, то почему бы не притащить немного здравого смысла, равноправия полов и прочей полезной шняги в этот?

— Вернуться? — от того, насколько несчастно сейчас прозвучал его голос, я лишь вздохнула. — А ты бы… хотела вернуться? Бросить этот мир, сцену и… Эрика… — последнее он произнес словно на пределе сил.

— Сомневаюсь, что мне есть куда возвращаться, — вздохнула я.

— Ты не ответила на мой вопрос, Кристина, — надреснутым голосом произнес он.

— Хотелось бы совместить все хорошее от обоих миров. Жить в моем времени, с развитой медициной, наукой, технологиями, интернетом… Но чтобы там был ты… И не только ты: Николь, проф, Рауль, все те друзья-товарищи, которых у меня здесь целый мешок… Ладно, пойдем, что ли?

Настроение резко ушло в минус. То ли все дело было в том, что я скучала по родному миру, работе и учебе, то ли просто устала — непонятно. Эрик мое настроение заметил и поэтому постарался отвлечь разговором на нейтральную тему, за что я ему была благодарна. После легкого ужина мы благополучно завалились спать, как обычно полночи проговорив о том, о сем. В основном — Эрик строил планы нашей дальнейшей совместной жизни, а я лишь наслаждалась любимым тембром голоса и, честно говоря, даже не особо слушала, что он там фантазирует. В итоге, конечно, я не выспалась, как обычно. Вдобавок — утро началось с тянущей боли в низу живота, желания кого-то убить… В общем, симптоматика стандартная, девочки поймут и посочувствуют, а не-девочкам этого времени знать о таком не полагается. Хотя, если я с Эриком жить планирую, надо будет просветить на предмет «почему раз в месяц на два дня Крыса становится злобной фурией».

Правда, за завтраком настроение все-таки поднялось, поскольку Эрик мне едва ли не в лицах рассказал о своей встрече с Адель.

— Она с тобой пообщалась всего лишь один день! Один день, Кристина… И после этого она… О-о-о… Да как она могла предположить такое… Да откуда в вас такая испорченность, — сокрушенно вздохнув, он покачал головой.

Дальше выдерживать было не в моих силах. Я сорвалась на откровенный ржач. Согнувшись пополам, ничего не видя толком из-за слез смеха, я колотила кулаками по столешнице и пыталась вставить хоть слово в свой смех.

Тяжелое, с присвистом дыхание и судорожный вздох, похожий на всхлип, заставляют оборвать кажущийся неуместным смех. И начать играть в угадайку «на что наша принцесса обиделась». Настроение опять покатилось к черту.

— Ну что опять?

— А что же вы прекратили смеяться, Кристина? — Эрик вскочил на ноги и принялся расхаживать по кухне, как-то привычно жестикулируя и выплескивая на меня жгучую обиду вперемежку с яростью. — Это ведь так смешно — урод Эрик даже никого напугать толком не способен.

— Началось в колхозе утро, — вздохнула я, протягивая руку к графину с холодной водой, благо что тот стоял в шаге от меня. Прежде, чем Эрик набрал новую порцию воздуха, содержимое графина оказалось полностью на нем. Ну и на полу, естественно. Терапия подействовала на пациента привычным образом — он заткнулся и, издав неопределенный звук между всхлипом и иканием, уставился на меня. — Интересно, ты хоть раз додумаешься спросить, над чем я смеюсь, до того, как закатывать очередную сцену? А, впрочем да — я забыла, что это только у собак рефлексы вырабатываются за пару месяцев.

Отодвинув в сторону тарелку, я встала и вышла из кухни. Живот потянуло, голова слегка закружилась. Ну да, а мне еще работать… Ибо кто мне даст отгул на три дня даже по уважительной причине за неделю до выхода постановки «в свет». Вот и я о том, что никто…

— По вашему Эрик хуже собаки?!

Графин был уже пуст. Мда, не рассчитала на второй сеанс. Как же ты мне надоел…

— Н-надоел? — золотистые глаза стали круглыми, как плошки. Побледневший Эрик сделал шаг назад, опираясь спиной о стену.

— Заебал истериками, если говорить понятным языком. По твоим словам — ты в моем присутствии становишься самым счастливым человеком на земле. Но почему-то от этого не перестаешь практически в каждой моей фразе искать какой-то намек на оскорбление, желание обидеть, проехаться по твоей внешности и так далее. Что за хрень? Нет, только не бухайся опять на колени, объясняй так!

Как же меня это заебало… Нет, я-то знала, на что подписывалась, самое жуткое — что я позабыло общеизвестное правило «горбатого могила исправит» и пытаюсь его… вроде как переделать под себя. Ну, а что, меня ведь получилось отучить пинать во сне рядом лежащего человека и получать удовольствие от обнимашек, может, и в нем эти все заскоки постепенно на нет сойдут…

— Ты же знаешь, в чем дело. Даже без моих объяснений, — он вздохнул и обхватил себя руками, стремясь унять нервную дрожь.

— Ну да, тебе попадались в прошлом слишком часто моральные уроды. Ну я-то не моральный урод? То есть, я, конечно, неидеальна, но заподозрить меня в чем-то таком — это уже ни в какие ворота…

— Кристина ангел, — тихо прошептал Эрик, сгребая меня в объятия. Не отвечаю, как обычно. Выпутываюсь. Поскольку приучать к алгоритму «истерика = обнимашки» — самая грубая педагогическая ошибка на данном этапе наших отношений. — Кристина… Кристина может не уходить? — его голос дрогнул.

— Что-то случилось? — настороженно произнесла я.

— Эрику плохо, — вздохнул он. Я закатила глаза.

— Всем плохо. А мне пора на работу. Умойся и переоденься. Постараюсь вернуться пораньше, но обещать ничего не буду — сам знаешь, какой у меня сейчас график.

— Но Эри… — когда он встретился со мной взглядом, то осекся и очень тихо произнес. — Удачи на работе.

Из-за закрытой за моей спиной двери донеслись отчаянные рыдания. Так плачет ребенок, брошенный жестокими родителями один дома на неизвестный срок. Что-то неприятно сжалось внутри, но голос разума подсказал, что это вполне похоже на Эрика, просто он освоил какой-то новый фокус.

Так как раньше ему не доводилось строить взаимоотношения с людьми, то сейчас он проходил через все те этапы, по которым пробежались в свое время другие люди в возрасте пяти-семи лет. Шантаж, манипуляция, слезы… все это мы видели, плавали, знали. Тут уж, главное, воспитать правильно. И должна признать, что пока что найти общий язык с этим почти двухметровым «ребенком» было даже проще, чем с Николь в своей время. Ничего, я еще научу тебя правильно общаться с людьми… В частности — со мной.

Смутное ощущение тревоги не оставляло весь день. Всеми силами стараясь отогнать его я, тем не менее, постаралась как можно раньше попасть домой. Вот тогда я и поняла, что в некоторых ситуациях надо все-таки прислушиваться к тому, что он говорит. С другой стороны — сам виноват! Надо было либо по-человечески все объяснить, а не скулить, либо сразу оставить привычку пытаться добиться желаемого с помощью слез и жалоб.

Они жили вместе уже месяц. Все это время Кристина неизменно возвращалась к нему в подземелья после всех этих репетиций и мероприятий, выступать на которых ее приглашали с завидной регулярностью. На выходные они забирали Николь и часто ходили втроем на прогулки.

За это время Эрик испытывал по отношению к своей Кристине самые разные чувства: от восхищения до недоумения. Но самое важное — всепоглощающая любовь к этой девушке, — оставалась в его сердце неизменной. И неважно, лежала ли она рядом с ним, мягко перебирая рукой остатки волос на его голове и рассказывая о произошедшем за день или оттаскивала упирающегося Эрика за шиворот от органа, менторским тоном читая лекцию о расстройстве пищевого поведения и своем нежелании в первую брачную ночь «убиться об его кости». Были различные ссоры и недоразумения, но было и множество теплых и приятных моментов.

Наблюдая за жизнью других людей, Эрик мог составить представление о своей собственной будущей жизни с Кристиной. Но жить прогнозами с этой девушкой оказалось невозможно, потому что «здесь и сейчас» она демонстрировала полное опровержение предыдущим попыткам предугадать ход событий.

Эрик думал, что Кристина будет ругать его за бардак в квартире. Именно поэтому первые две недели жизни тщательно следил за тем, чтобы все кругом было идеально. Но потом он с изумлением заметил, что к уже имеющемуся бардаку Кристина с удовольствием добавляет свой. Разумеется, их жилище не превратилось в свинарник, заваленный нестиранными вещами, немытой посудой и клочьями пыли с паутиной, но первое время Эрику было странно натыкаться на неубранную книгу, забытую на диване в гостиной сумку, отложенную в сторону вышивку… Странно и одновременно… Приятно было обнаруживать после своего отсутствия, что некоторые предметы в доме поменяли свое местоположение. Что здесь, с ним, кто-то живет! Что он больше, подумать только, не один!

Что его огорчало, так это странная холодность Кристины. Со временем, Эрик замечал, рядом с ним она потихоньку оттаивала, открывала ему душу и подпускала к себе ближе, чем кого-либо другого. Но сколько раз уже обливалось кровью сердце, когда она вздрагивала от его касания, как больно было видеть порой непонимание на ее лице в разговоре о чувствах, и как обидно было чувствовать в миг объятий, что это нужно только ему… Будто бы она не нуждается в его чувствах. Будто бы она с ним только из жалости…

И как ни старался он гнать в сторону мысли о том, что Кристине чужды все эти христианские тезисы, что единственной религией, которую она признает, является разумный эгоцентризм и что если ей было бы действительно неинтересно и, тем более — противно рядом с ним находиться, то она уже давно бы развернулась и ушла… Мысли о собственной ненужности все равно не оставляли.

Каждый раз, когда Кристина уходит, он боится, что она больше не вернется. Что ей надоест.

Он всеми силами старается задавить свои страхи, но это не так-то просто сделать в одиночку. А Кристина… О, если бы она вела себя как ее герои, первой бросаясь к нему в объятия. Если бы только она сквозь сон шептала его имя, искала его руку. Если бы только она иначе, чем простым и практически безымоциональным «я тебя люблю» дала ему понять, что он ей нужен… Что он для нее важен… Если бы только…

Но вместо этого она каждый раз зло щурится и льет на него ледяную воду, когда он пытается спровоцировать свою снежную королеву на проявление хоть каких-то эмоций. Ему страшно. Он слишком долго был изгоем и настолько привык к этой роли, что без должного убеждения не может верить в то, что все может иначе.

Если бы она сказала ему, что счастлива рядом с ним… Что он — тот, кто нужен ей для счастья… Но Кристина никогда ему не скажет этого. Даже если так и есть — он никогда об этом не узнает. С этим Эрик тоже смирился — так же, как и Кристина с его «избыточной эмоциональностью», как она сама говорила. Но боже, как же он боится, что однажды она не вернется. И как горько осознавать, что этот страх будет преследовать его всегда. И ее, ведь именно этот страх заставляет прорываться наружу истерики, которые она так ненавидит.

Шаги за дверью давно стихли, а он сидел на полу в коридоре и все корил себя за странную истерику. Ощущение жара продолжало распространяться по телу — именно на начинающуюся лихорадку Эрик списал свою слабину. Поднял голову, окинул взглядом пустую комнату и заплакал. Чувство тоски и одиночества сейчас было сильней, как никогда раньше.

Он понимал, что виноват сам: провоцировать не с той ноги вставшую Кристину на ссору, а потом пытаться удержать ее дома с помощью слез… Но боже, как он хотел, чтобы хоть один раз ответом на его слезы стали мягкие, ласковые объятия, как в первые дни их знакомства. Чем больше проходило времени — тем меньше Эрику доставалось этой нежной, практически материнской ласки. Он и просил ее так, как обычно просят дети — криком и слезами, но Кристина не понимала. Кристину ведь папа приучил, что «тебе совсем не нужно обниматься, ты самодостаточная личность, которая не нуждается во всех этих телячьих нежностях». Приучил так, что она сама в это поверила и теперь не понимала, что люди рядом… Они ведь другие! И Эрик другой. И когда душу сжимала в тисках странная тоска, когда становилось тяжело на сердце, больше всего хотелось дать выход своим эмоциям. И получить вместо ледяной воды за шиворот то, что ему никогда не было доступно. Она не понимала. А объяснять Эрик боялся. «Сейчас-то все хорошо, чего же ты ноешь?» — он так и представлял себе тот тон, которым она это скажет. И как посмотрит так своими ледяными глазами, как на неведомую науке зверушку. И как ей объяснить, что не у всех получается оставить прошлое в прошлом…

Температура подскочила так резко, что он заподозрил теперь уже что-то похуже простуды. Да и простуда — это не с его иммунитетом: за всю свою жизнь Эрик ни разу не простудился. Зато один раз болел корью в детстве и еще один раз — какой-то восточной заразой в Персии. При этом едва не умерев в обоих случаях, — напомнив себе об этом, мужчина почувствовал себя еще гаже, потому что впервые в жизни он испытал страх перед смертью. Раньше он… существовал. И существование это не ценил. Но теперь, когда в его жизни появился смысл, когда она заиграла новыми, яркими красками, уход из нее казался ему высшей несправедливостью по отношению к нему. Впрочем, а когда к нему были справедливы? Только Кристина… И то далеко не всегда.

Читать было тяжело, что-то делать руками — еще тяжелей. Если бы рядом была Кристина… На глаза навернулись слезы обиды, которые мужчина тут же сморгнул и, перевернувшись набок, принялся удобней устраиваться на кровати. Надо было попробовать поспать. Как там говорят: сон — лучшее лекарство? Опытным путем он понял, что это не так: выспаться все равно не получилось, так как мешала головная боль, а жар в итоге стал нестерпимым. Вздохнув, он полез в аптечку за термометром, а увидев результаты проведенных исследований — еще и за жаропонижающим. Приняв лекарства, он снова заполз под одеяло и принялся ждать. Кристину.

В себя пришел от ощущения, что кто-то трясет его за плечи. И от этой тряски раскалывающаяся голова болела еще сильней. Он чувствовал, что вокруг его тела что-то живое и холодное. Как будто какая-то змея обвивалась кольцами и дарила ощущение спасительной прохлады. Но голова…

— Эрик… Эрик, — тихий голос доносился до него.

— Кристина? — он чуть приоткрывает глаза и тут же морщится от яркого света. Откуда тут свет, ведь он все погасил… Откуда здесь вода?

Только сейчас он понял, что сидит в ванной по пояс положив руки на бортик и уронив на них голову. А кругом вода… Очень много воды — Кристина стоит в ней едва не по щиколотку. Кран закрыт, но с него все еще добавляются капли в море.

— Эрик, ты что творишь? Ты вообще…

— Как я здесь… — резко переведя взгляд вниз, на свое тело, он понял, что будучи в каком-то беспамятстве, забрался в ванну в одежде. Это немного утешало.

— Это я тоже хотела бы знать, как ты здесь оказался. Ты вообще мозгов лишился последних? А если бы утонул?

— Надо было остаться рядом, когда я просил! Позаботиться обо мне… — это он произнес совсем тихо.

— Надо было объяснить нормально, что с тобой, а не концерты закатывать. Чай, не младенец годовалый и говорить вполне связно умеешь при желании, — ледяные глаза посмотрели на него сверху вниз. Впрочем, этот взгляд тут же смягчился. — Давай вылезать.

— Нет-нет… — умоляюще прошептал он. Мысль о том, чтобы вылезти из объятий спасительной мокрой змеи, была сродни пытке. Он не помнил, как оказался здесь, а значит — ему было совсем плохо. — Мне здесь легче.

— Так, русалочка моя. Если ты не вылезешь добровольно — я вытащу тебя силой — я смогу, ты же знаешь. У тебя лихорадка, а ты забираешься в ледяную чугунную ванную с ледяной, мать ее, водой и сидишь там неизвестно сколько. Ты хоть понимаешь, что…

— А ты много понимаешь? — он прижался виском к бортику, закрывая глаза. — Все горит, голова раскалывается, сердце даже болеть начинает, я уже молчу про судороги. Она закрыла дверь… Закрыла и ушла. Не помогла мне! Она хотела, чтобы я умер… — тихо пробормотал он.

— Что? Эрик, ты о чем сейчас вообще…

Девушка проводит рукой по его затылку, но он морщится и отодвигается в сторону. У Кристины всегда теплые руки. А сейчас ему нужен холод. Он знает, что скоро придется вылезти, что потом будет еще хуже, чем сейчас, что своими «экспериментами» он только усугубляет свое состояние. Сейчас на это плевать.

Кто-то резко хватает подмышки и тащит из ванной.

— Оставь… — свет перед глазами неожиданно меркнет, вдруг становится нестерпимо холодно.

В себя приводят мягкие прикосновения к лицу. Кто-то зовет по имени и сует под нос ватку с чем-то противно пахнущим. Едва не выворачивает и требуется несколько глубоких вдохов, чтобы сохранить приличия.

— Я же тебе говорила, — нервно произнесла Кристина. Она говорила что-то еще, но Эрик не вслушивался. Он сам не понял, как снова оказался в комнате и был усажен в кресло. Он с трудом успел вывернуться из рук Кристины в тот момент, когда она начала расстегивать на нем рубашку.

— Н-не надо…

— Не боись, не изнасилую, — издевательски ответило ему это исчадие ада, явно намереваясь продолжить свое черное дело. Только этого ему не хватало! Приличным девушкам не пристало видеть будущих мужей голыми до свадьбы. А учитывая, что он без одежды представлял собой еще более жалкое зрелище — подобное представление не сможет улучшить их отношения с Кристиной.

— Я сам, — он завернулся в полотенце, как в единственную защиту от изучающего взгляда Кристины. Вспомнив, что намокшая рубашка стала практически прозрачной, он едва подавил панический вопль. Но вместо этого повторил, сглотнув ком в горле. — Я сам.

— Ладно, пойду пока приберу тот бардак, что ты устроил.

Она возвращается к нему через десять минут. Эрик к тому времени успел переодеться и послушно перебраться на кровать. В воду, конечно, лезть было глупо, но видимо, ему было слишком плохо, чтобы об этом думать. Нормальным-то людям хорошо: рядом с ними всегда будет кто-то, кто поможет сбить температуру компрессами и обертываниями, кто помешает в бреду сотворить что-нибудь, что навредит… А он-то даже этого не заслуживает, как оказалось!

— Не надо так на меня смотреть! — мгновенно вспыхнула она. От резкого звука Эрик передернулся, но Кристина словно не заметила этого. — Надо было с утра сказать четко, ясно и без истерики, что с тобой происходит и чего тебе хочется, а не устраивать из нашей семейной жизни филиал Оперы.

Нашей… Нашей… От одного только этого словосочетания «наша семейная жизнь» за спиной выросли крылья. Путаясь в одеяле и как-то привычно теряя то и дело точку опоры из-за слишком мягкой перины, он подобрался к краю кровати, на котором сидела Кристина и подался вперед, прижимаясь лбом к ее плечу.

— Обнять? — привычный уточняющий тон вдруг сбросил все очарование момента.

Никогда не будет по-другому… никогда. Порой он поражался себе — получая желаемое, ему сразу же хотелось большего. Когда-то он мечтал о том, чтобы Кристина просто разговаривала с ним и не боялась. Потом — чтобы принимала его, уродливого Эрика, как обычного человека. Следом захотелось, чтобы прелестный ангел стал ему ближе и вот сейчас…

— Ну почему вы так… Ну зачем так… — сбивчиво пробормотал он, отворачиваясь от нее и демонстративно ложась на дальний край кровати. Подался вперед, прижимаясь лбом к прохладной стене и только тогда разрыдался. — Не надо меня сейчас поливать. Если противно, то просто… Просто уйдите, просто оставьте Эрика умирать от горя, просто закройте дверь… — тихо забормотал он, царапая стену пальцами. Не выдержал и ударил по ней кулаком.

— Да не опять, а снова… Ну на этот раз что я не так сделала?! Что я вообще не так делаю и какого хрена ты со мной в шарады играешь вместо того, чтобы сказать, что тебе надо?! Я что, кукла какая-то, а не живой человек?! Автоматы твои, что ли?! С ними бы и игрался, нехер к живым людям со своими заебами лезть…

— Эрик больше не будет лезть, — глухо произнес он. Страх, что дверь закроется за самым дорогим человеком, больше не тревожил его. В этот раз все было страшней: дверь предстояло закрыть ему самому.

С трудом встав, он сделал шаг по направлению к двери. Ноги подкосились и он с глухим стоном опустился обратно на кровать.

— Вы обнимаете и целуете меня только когда я об этом прошу, — глухо произнес он. Наверное, вид у него был совсем убитый, потому что Кристина тяжело вздохнула. Забралась на кровать с ногами, протянула вперед руки.

— То есть, тебе нравится, когда тискают, как плюшевого медведя, невзирая на то, что ты можешь быть занят, не хотеть в данный момент обниматься в принципе…

— А разве так можно? Не хотеть, чтобы тебя обняли… — тихо спрашивает он.

— Э… Ну… Вообще-то можно. Меня в детстве этим так заебали, извиняюсь за выражение… Вот приезжает в гости к матери ее родня. Считай — кодла в двадцать рыл. Неделю в вагоне поезда, неделю, Эрик! Сам понимаешь, пахнут люди не амброзией, да и руки помыть не удосуживаются лишний раз, соответственно — в дом заявляются под таким слоем говна, что на расстоянии двух метров от них дышать невозможно… И начинается. «А кто тут у нясь тякяя халосая дитачка, а какие у нас тут кудряшечки, а что это ты читаешь…». Итог: дерьмом воняют не только новоприбывшие, но еще и я и мои вещи. При этом люди как бы неблизкие — вижу я их один раз в полгода и вот это вот «сюси-пуси» выбешивает… Папа спас — сказал, что можно отказываться идти обниматься, если не хочется и бить по рукам тех, кто вторгается в мое личное пространство без моего на то разрешения. По учебе, товарищи, опять же, подкатывали… Ну, типа, девчонка симпатичная, и поговорить есть о чем, так почему бы не подкатить. Я, в принципе, тоже не отказывалась от общения совсем уж категорично, ну а мало ли — вдруг он окажется парнем моей мечты… А потом мы едем в лифте и его лапы вдруг ни с того ни с сего оказываются у меня под футболкой. А когда я его вбиваю в стенку кабины этого самого лифта, то он изволит обижаться, дескать, как же это так, посмели оттолкнуть неотразимого… Так что у меня опыт прямо противоположный твоему. Наверное, мы поэтому не всегда друг друга понимаем. Но если ты хочешь, я могу тискать тебя без предупреждения.

— А тебе этого хочется? Эрик не хочет, чтобы его обнимали из жалости, не хочет, чтобы Кристина делала это через силу, ведь… — Он вздохнул и тихо застонал, когда на лоб приземлилась прохладная ткань. — Спасибо.

— Ну, если формулировать ответ на вопрос четко и конструктивно, то мне побоку, обнимать тебя, или нет. Зато мне нравится, когда ты выглядишь… более счастливым, что ли, — девушка отвела в сторону взгляд и покраснела. Потом как-то несмело заглянула ему в глаза.

— О, Кристина…

— Бедный мой Эрик, — вздохнула она, крепче прижимая к себе. Впрочем, минутой спустя девушка отстранилась и направилась к выходу из комнаты. Не потому, что злилась, а потому, что надо было снять чайник с огня. Эрик сам не помнил, как задремал, но очнулся в то момент, когда девушка, заглянув в комнату и обнаружив, что он спит, собиралась уйти. Он вцепился в ее ладонь своими склизкими от пота пальцами, пытаясь удержать рядом.

— Знаешь… Когда мне стало плохо… Она просто развернулась, ушла и закрыла дверь на замок. В комнате не было очага, теплого одеяла, даже кровати более-менее нормальной. Мне и не нужно было этого… Я так хотел, чтобы она осталась. Я ведь не был виноват, что родился таким и я любил ее так, как любое дитя любит мать… А она ушла. Она надеялась, что я умру. А я вот…

— О, господи… — тихо прошептала девушка. Ее глаза потрясенно расширились, а руки потянулись к его плечам, но тут же опустились.

— Ты ведь… Не она. Ты… Любишь меня. Ты не уйдешь, да? — он чувствует себя тем самым маленьким лепечущим ребенком, который в момент слабости, задыхаясь от жара и боли, пытался позвать маму на помощь. Ребенка, который в бреду все-таки стянул с лица мешавшую дышать маску. И который вместо объятий и слов утешения получил оплеуху за свой проступок. Сейчас, когда он болеет, в душе оживают все страхи, а сознание в любых действиях Кристины пытается найти одновременно и подтверждение этим страхам и их полное опровержение.

— Не отделаешься ты теперь от меня, — вздохнула она. Видимо, мысленно добавила «и я от тебя тоже», но вслух не произнесла. Радоваться или нет? — Ладно, давай укладывайся, отдыхай.

Он засыпает, положив голову на колени Кристине. И даже ночью сквозь кошмарные видения, порожденные усилившейся лихорадкой, слышит этот успокаивающий нежный голос, само звучание которого напоминает ему: больше нечего бояться. Он не один.

Утро начинается с того, что дико чешется все тело. Однако вдоволь почесаться ему не дает бдительная Кристина, которая просыпается от малейшего шороха. Закатав рукава его рубашки, несмотря на протесты мужчины, она минут пять рассматривала сыпь, покрывающую его тело.

— Ветрянка, — к этому выводу они приходят одновременно. Верней, Эрик пришел раньше, но произнес это одновременно с Кристиной. И если девушка сказала свои подозрения неуверенно, то Эрик был абсолютно убежден именно в этом диагнозе.

Естественно, что Кристина сразу завела разговор о том, чтобы показать его врачу. Впрочем, ему довольно быстро и без лишних усилий удалось убедить ее в том, что у него самого знаний больше, чем у всех окрестных эскулапов, вместе взятых, да и… Что они ему скажут? Больше отдыхать, сбивать температуру, обрабатывать всю эту чешущуюся дрянь зеленкой…

— Кристина! — внезапный ужас стиснул его сердце стальными руками.

— Что случилось? — она сделала попытку мягко притянуть его к себе, но он шарахнулся от нее на противоположную сторону кровати. Только сейчас до него начало доходить, что он натворил…

— К-Кристина… Вы ведь болели ветрянкой в детстве? Пожалуйста, скажите Эрику, что б-болели… — зубы стучали, руки тряслись.

— А фиг его знает. К этому телу медкарта не прилагалась, если помнишь. А когда в своем мире жила… О, да! — девушка, словно не замечая его состояния, продолжила болтать, при этом роясь в аптечке в поисках зеленки. — Мне года четыре было… Мазание зеленкой — это был целый ритуал с ловлей меня по квартире и последующим отмыванием даже потолка. А уж если мне пузырек с зеленкой в руки попадал, м-м-м… Николь эту заразу подхватила года полтора назад. Тоже было весело, как мне рассказывали. Так, давай-ка мы тебя превратим быстренько в зеленого человечка…

Ее голос и веселый тон оказывал на Эрика какое-то гипнотизирующее воздействие. Но когда девушка практически уговорила его сидеть тихо на краю кровати и взялась аккуратно смазывать зеленкой высыпания на лице, он снова вырвался, расплескав при этом зеленку по постели.

— Кристина ведь тоже заболеет… Эрик не хотел… О, Кристина!

Когда он упрашивал ее побыть рядом… Как он мог быть настолько эгоистичным? Надо было сначала разобраться, с чем именно они имеют дело и только потом, убедившись, что не навредит, просить ее быть рядом.

— Ну и что с того? Передай вирус по кругу — это бонусный уровень семейной жизни, расслабься. Торжественно клянусь отплатить тебе каким-нибудь гриппом через месяцок-другой, только заткнись, иди сюда, и дай уже мне попрактиковаться в художественном измазывании, месье Леопард.

— Кристине нравится издеваться над Эриком? — задал он риторический вопрос и все-таки подался на край кровати.

— Ага, ага… Троллинг — это стиль жизни, — отозвалась она, наверное, больше ради того, чтобы что-то сказать. Мужчина улыбнулся. Вчерашний разговор что-то изменил между ними, словно сделав ближе друг к другу. Сейчас он все больше верил, что они действительно могут стать семьей. Полноценной, настоящей, пусть и не совсем нормальной с точки зрения общества. Но Кристина была той, кто с легкостью мирился с самыми главными его недостатками. И даже если они ссорились, то… То она все равно возвращалась к нему. И это было самым важным.

— Что К-Кристина делает? — задумавшись и замечтавшись, он едва не пропустил момент, когда шустрые длинные пальчики начали расстегивать его рубашку.

— Расстегиваю рубашку.

— Н-не надо, — от волнения он начал заикаться. Краска хлынула к лицу, руки судорожно стиснули край одеяла, готовясь в любой момент накрыть его этим одеялом с головой.

— Ну что не надо? Как ты сам себе спину намажешь? Успокойся, чего я там не видела — не труселя же стягиваю…

Краска хлынула к лицу. Обида сжала сердце.

— Ага, значит, как вы подозревали Эрика в том, что он подглядывал, так это ничего страшного, хотя женское белье такое, что все скрывает, а как Эрик — так вот так должен взять и раздеться по пояс без всех этих…

— Комплексов, — машинально произнесла Кристина. — Бля, так ты что, правда не подглядывал тогда?

— Вы только сейчас это поняли? — оскорбился он, снова переходя на вы.

— Ага. Потому что я вообще-то белье обычно тоже меняю, — девушка рассмеялась. Потом протянула руку к его плечу. — Ладно, извини. Забываю про этот ваш менталитет. Это у нас было нормально, когда прикрыты только сиськи и причиндалы, а у вас тут нижнее в три раза закрытей, чем наше верхнее… Ладно, давай тогда под рубашку сзади пролезу? И ничего не увижу, и миссию выполню, — девушка мягко погладила его по затылку.

— Ты не верила, что Эрик не подглядывает? — тихо вздохнул он, понимая, что сам руками к спине не дотянется, а значит — от помощи Кристины отказаться не выйдет.

— Пф-ф… Мне что, пять лет, чтобы людям верить? Не, я с этой дурью завязала раньше, чем в первый класс пошла.

— Щиплется.

— Ты капризный, как ребенок. Конечно, щиплется. Ты даже хуже ребенка, — Кристина вздохнула, снова смачивая ватку зеленкой и запуская руку ему под рубашку. Маленькие пальчики скользили по спине, заставляя задерживать дыхание и тихо млеть от этой случайной ласки.

— Почему это я хуже ребенка? — снова возмущается он.

— Потому что ребенка можно выдрать ремнем и поставить в угол, а еще — остается шанс, что со временем он перестанет быть таким несносным.

— И ничего я не несносный, — обиженно бурчит он и получает утешительный поцелуй в макушку. — Куда ты? — тихо спрашивает он, когда видит, что девушка идет в сторону шкафа со своей одеждой.

— Сбегаю в театр, отмажусь от репетиций — думаю, что с месье Арно как-нибудь договорюсь или хотя бы сокращу их количество. Потом напишу профу, чтобы на выходные забрал малую к ним… Короче, утрясу кое-какие жизненные проблемы и сразу же вернусь. А ты пока давай, вон, раскрашивайся, не стесняйся, — Кристина фыркнула и весело улыбнулась ему.

— А ты точно быстро?

— Ей-богу хуже ребенка, — девушка закатила глаза. — Точно, точно быстро. Кстати, пока мы препираемся с тобой, я могла бы уже быть на полпути к цели, а следовательно — и к последующему возвращению. Вкусняшек захватить каких-нибудь?

Эрик нахмурился. Вот это его откровенно напрягало: Кристина могла терпеть что угодно: его скверный характер, его отвратительный внешний вид, его речь о себе в третьем лице… Но на завтрак, обед и ужин его тащили едва ли не за шиворот, из-за чего ему через месяц жизни с девушкой потребовалось обновить гардероб из-за того, что вся старая одежда начала трещать по швам. Иногда это практически злило.

— Ничего не нужно. Пусть Кристина быстрей вернется.

— Значит, на мое усмотрение.

— Несносная девчонка, — выдохнул он, когда за Кристиной закрылась дверь комнаты, а следом за ней — и входная. Губы сами собой разъехались в улыбке. Этого Эрик тоже не понимал — почему за время их совместной жизни он стал так часто улыбаться.

Кристина вернулась всего лишь через три часа, как-то нервно прижимая к груди кулек с фруктами.

— Что-то случилось? — спросил он, когда эти фрукты, но уже вымытые, перекочевали в большую миску, установленную рядом с кроватью.

— Да так… Прицепился один мудак, — вздохнула Кристина. — Но ничего страшного — я его с лестницы спустила, а потом мне еще и Рауль помог. Теперь он будет знать, что не у себя на Востоке и что здесь нельзя просто так хватать девушку за руки, тащить за собой, как кулек с картошкой и пытаться запугать, не на ту напал, вот! — довольная Кристина усмехнулась и продемонстрировала Эрику кулак, в очередной раз обо что-то расцарапанный. Верней, об кого-то. В голову ему пришла мысль, что человек с явно выраженной восточной внешностью в ближайшем окружении был только один.

«Дарога», — Эрик мысленно выругался, а потом попросил Кристину рассказать подробней, что именно произошло в оперном театре. Та протянула ему яблоко намекая, что пока не начнет есть — рассказа не будет. Со вздохом Эрик принялся жевать кажущуюся безвкусной «вкусняшку», радуясь про себя, что Кристина решила все-таки не запихивать в окончательно лишившегося аппетита больного человека традиционный обед из трех блюд.

Каждый раз, сталкиваясь на лестницах театра с Кристиной, Рауль то и дело ловил на себе заинтересованные взгляды балерин и хористок. За последний месяц слухи о том, что у Кристины появился богатый любовник, облетели коридоры театра, при этом обрастая каждый раз новыми подробностями. И вполне закономерно, что многие записали в любовники именно его. Ведь именно вскоре после приезда Рауля в Париж Кристина начала приходить в Оперу в дорогих нарядах, а еще у нее появилось золотое колечко, которое привлекало внимание не только потому, что было единственным украшением у девушки, которая даже уши до сих пор не проколола, но и потому, что располагалось на безымянном пальце ее руки. Раулю было известно, что это значит. Из чистого любопытства ему хотелось поинтересоваться, кто же этот человек, вскруживший голову его подруге детства, но в последнее время его больше занимала своя собственная помолвка. Разочаровывало, что пожениться они с Адель до его экспедиции не успеют, впрочем — разлука лишь усилит притяжение между ними.

Слухи дошли до Филиппа и накануне объявления о помолвке Рауль имел с братом неприятный разговор, в ходе которого ему напомнили о старом обещании и о том, что он не имеет права позорить свою семью связями с какой-то оперной певичкой. Обида была столь сильной, что Рауль практически в первый раз в жизни нахамил брату, сказав ему, что «эта певичка» лучше многих людей их круга и что сам Филипп — последний осел, если судит людей лишь по их происхождению. Ссору пришлось прекратить, так как к брату пришел поверенный. Опровергнуть домыслы Филиппа по поводу их с Кристиной связи Рауль не успел. И сейчас, в очередной раз придя в Оперу по семейным делам, не мог не передергиваться каждый раз, как только слышал шепотки за спиной.

— Виконт де Шаньи, могу я с вами поговорить? — человек явно выраженной восточной наружности заступил ему дорогу. Молодой человек зло сощурился, ведь меньше всего ему хотелось сейчас о чем-то общаться с малознакомыми людьми. — Это очень важно. Дело касается Кристины Дайе, судьба которой вам, надо полагать, небезразлична.

И снова эти намеки! В том, что Крыса в порядке, Рауль был уверен — Адель виделась с ней пару дней назад и, несмотря на то, что вернулась из театра чем-то потрясенной, о Кристине и жизни за кулисами рассказывала ему весь последующий день. Но что, если что-то действительно случилось? Рауль вздохнул и решил, что если он выслушает этого странного человека, то ничего страшного не произойдет.

— Отойдем в менее людное место?

Неизвестно, по какой причине, но перс привел его на крышу Оперы. Глядя на статую Аполлона, Рауль усмехнулся, силясь найти на пыльной скульптуре следы мелких башмаков или, что более вероятно — босых ног, но не обнаружил. Либо она вытерла статую за собой, что вероятно, либо еще не осуществила свой безумный план, что тоже возможно. Впрочем, для Крысы было сложно разве что найти в Париже фотоаппарат.

— Молодой человек, надо полагать, что вы уже слышали о Призраке Оперы, — начал перс, заглянув во все закоулки и убедившись, что поблизости никто не прячется.

Зловещий тон вызвал лишь привычную реакцию, скопированную у Крысы еще восемь лет назад: Рауль скорбно вздохнул и закатил глаза, словно бы вопрошая у неба, за что на его голову посыпались, как из ведра, недалекие и сумасшедшие личности, верящие в привидений.

— Вы сейчас мне расскажете, что Призрак существует, я в это поверю… И что дальше? — он криво усмехнулся и, скрестив руки на груди.

— Попрошу не относиться к этому столь скептически, молодой человек. Все еще хуже, чем может показаться на первый взгляд. Призрак Оперы действительно существует и, более того — я знаю этого человека. И боюсь, что ваша подруга — тоже.

— Допустим. И? — тщательно заготовленная речь Перса стала раздражать виконта. Тот явно хотел добиться какой-то определенной реакции.

— О, я вижу, вы мне не верите. Что же — слушайте. Слушайте и не перебивайте.

И странный человек в не менее странном головном уборе завел рассказ о талантливом иллюзионисте, архитекторе и музыканте, который объездил полмира и буквально своими руками создал множество удивительных вещей. О розовых часах Мазендерана, когда изобретения этого человека использовались для шпионажа и казни неугодных, а также о многих других страшных вещах. Перс говорил об этом так, будто был самим богом, отказывающим людям впустить их во врата рая. А Рауль слушал, приложив руку к лицу. Спустя пятнадцать минут, когда словесный понос Перса иссяк, виконт посмотрел на него, как на психически больного, после чего спросил:

— Ладно, хорошо, допустим — это все верно. А мадемуазель Дайе здесь при чем?

— Я следил за Эриком. Когда я нашел его, то решил убедиться в том, что он не будет доставлять каких-то проблем. Помогая ему сбежать, я всегда боялся, что когда-нибудь он… — Перс замолчал, сбившись с мысли, а Рауль поспешил вернуть его с небес на землю.

— Вы следили за Эриком…

— Да. Эрик периодически покупает различные вещи, которыми пользуются женщины. Потом эти вещи таинственным образом обретают свое законное место в гардеробе мадемуазель Дайе.

Мысленно Рауль присвистнул. Платье Кристины, в котором он видел ее в последний раз, было изготовлено одной из лучших модисток Парижа. Пожалуй, только семьи, подобные их с Адель, могли позволить своим детям подобные наряды. Определенно, Эрик очень щедр по отношению к его подруге.

— А не так давно он приобрел обручальное кольцо, которое теперь красуется на ее безымянном пальце.

Рауль передернулся. Почему-то, глядя на Перса, он испытал чувство сродни омерзению. Уж кем бы ни был этот Эрик и что бы не сотворил в прошлом — следить за людьми имеют право только представители закона и только по долгу службы. В конце концов, у каждого человека должна быть своя частная жизнь и личное пространство, нарушение границ которого недопустимо.

— Я видел это кольцо, и что? По вашим словам можно предположить, что вероятно этот Эрик сделал Кристине предложение. И, вероятно, она его приняла, как приняла все его многочисленные подарки. Кроме того, этот человек явно неглуп и является знатоком во многих областях, что просто не может не привлекать девушку, подобную ей.

— Месье де Шаньи, вы просто не представляете, о чем ведете речь? Если бы только вы видели его лицо, вы бы сразу поняли, что бедная девочка попала в страшную беду. Этот ужасный и отвратительный человек околдовал невинное дитя, затянул ее в свои сети, как в паутину…

«Это Крысу-то?!» — молодой человек едва сдержался от того, чтобы произнести это вслух. Но вот улыбку сдержать не смог.

— Виконт, умоляю… Если она увидит его лицо и разобьет ему сердце своим отказом, то Эрик может в припадке ярости уничтожить не только ее, но и множество невинных людей.

— По-вашему, она согласилась выйти замуж за человека, которого ни разу не видела вживую? — с каждым словом виконта все больше пробирало на смех.

— Вы даже не знаете, на что способен Эрик и как он может воздействовать на других людей. Его голос подобен пению ангела, его таланты и умения удивительны и страшны так же, как и его лицо. Неужели вы обречете свою подругу на пожизненное заключение у чудовища?

«Да пусть ваше чудовище в случае чего само отбивается», — мысленно возразил Персу Рауль. С Кристиной он решил все-таки поговорить для того, чтобы узнать, все ли в порядке, и вдобавок — предупредить ее о том, что вокруг нее ошивается сумасшедший иностранец родом из Персии.

— Значит так, уважаемый. Я вас выслушал, время потратил, хоть и зря, конечно… С Кристиной я сам поговорю и уверяю — если ваши подозрения оправдаются, мы обязательно что-нибудь предпримем.

— Но…

— Большое спасибо за проявленную бдительность, родина вас не забудет, продолжайте нести свое тяжелое бремя, а я пошел, — издевательскую улыбку получилось скрыть. На короткий промежуток времени у него получилось выбросить из головы мысли о Персе и разговоре об Эрике. Но, выйдя из кабинета директоров, он практически нос к носу столкнулся с Крысой. На девушке было надето простое на вид, но очень изысканное платье, а плечи украшала теплая меховая накидка. Одной рукой Крис держала маленькую сумочку и шляпку, явно изготовленные «в комплект» к платью.

— Добрый день, месье де Шаньи, — она привычно присела перед ним в легком реверансе.

— Добрый день, мадемуазель Дайе, — ответил он, проходя мимо. И практически незаметно демонстрируя пальцами жесты «есть разговор» и «крыша».

Перс уже ушел, так что у них будет возможность спокойно поговорить.

— Привет, давай только быстрей, ладно? Мне еще по магазинам пробежаться и домой валить побыстрей.

Рауль внимательно всмотрелся в фигуру перед собой. Кристина не выглядела похудевшей, осунувшейся и переживающей. Юная солистка была подобна цветущей розе и лишь тень беспокойства и желания побыстрей оказаться дома омрачала ее привычно дружелюбное выражение лица.

— Крис, ко мне тут пристал один сумасшедший и заявил, что тебя чуть ли не похитил, удерживает силой в подвале и насильно заставляет выйти за него замуж какой-то… Опасный человек.

Рауль благоразумно и вовремя проглотил слово «урод» и «чудовище» следом за ним. Даже если этот Эрик не представляет собой воплощение красоты — если он действительно близок Крысе, то за подобное высказывание о нем виконт запросто может лишиться парочки зубов прежде, чем что-либо сообразит. Кроме того — ссориться с подругой в его планы абсолютно не входило.

— Кхм… — Кристина задумалась.

Протянув руку вперед, Рауль накрыл ее ладонь своей, словно невзначай проводя по золотому кольцу на пальце.

— Крис, послушай. Если тебе нужна помощь, или если происходит действительно что-то жуткое, то…

— То я бы уже двадцать раз написала отцу, он приехал бы и помог мне закопать трупы моих обидчиков, — привычно отозвалась Крис.

— Точно, — последняя тревога исчезла сама по себе. Честно говоря — про существование Густава Дайе в жизни Кристины Рауль практически не вспоминал, поскольку этот человек не казался со стороны приличным отцом, стремящимся больше времени проводить с дочерью. Но также Раулю было известно: случись что-то с одним из членов семьи Дайе, даже со взрослой теперь Кристиной, за которую Густав уже не чувствовал такой ответственности, как за маленьких Николь и Мартина — и на помощь Кристине из Перроса приедет тот самый человек, который легко и непринужденно превратил свою дочь в ходячую машину для убийства.

На всякий случай Рауль пересказал ей все, что узнал от Перса, практически дословно. Про Розовые Часы, про умения Эрика и про опасения дароги про то, что Кристина может быть околдована.

— Бля, Рауль, ты же образованный человек… Ну какое «околдована», ты в каком веке живешь? Ну да, Эрик может вытащить из пустой сумки связку лент, или заставить свой голос звучать где-то в другом месте, но это все ловкость рук…

— И никакого мошенничества, — завершил ее фразу Рауль. Друзья переглянулись между собой и рассмеялись.

— Еще Перс говорил мне о том, что опасается того, что случится, когда ты увидишь лицо Призрака. Что ты его оттолкнешь, а он… Ну как бы сказать-то… Выместит свою злость сотворив что-то плохое. Скажи, ты ведь…

— Я не согласилась бы выйти замуж за человека, которого не видела, Рауль, если ты об этом. Касаемо внешности Эрика… — девушка замялась. — Мне она не важна. Что там о нем другие думают — лично мне насрать, я люблю этого человека и согласилась выйти за него, находясь в здравом уме и трезвой памяти. Все остальное, думаю, касается только меня и его, поэтому предлагаю больше к этой теме не возвращаться.

— Как скажешь, — с готовностью произнес виконт. Последние сомнения выветрились из головы. Даже если Перс говорил правду и Эрик выглядит отвратительно… Спать в одной постели с ним предстоит Кристине. Это ее выбор и не Раулю пытаться «поставить на место мозги» здоровой двадцатилетней девице. Раз она решила связать свою жизнь с этим человеком, значит — нашла в нем что-то привлекательное для себя. Возможно — его ум и способности, а может быть — все дело в его достатке. Даже если речь о последнем (в чем Рауль очень сомневался — слишком хорошо он знал Крысу), то не ему ее осуждать: тысячи женщин и мужчин в его обществе заключают браки по расчету, не испытывая друг к другу особо сильных чувств, но по каким-либо причинам нуждаясь в заключении союза.

— Ладно, пойду я, а то мне бежать пора, — Кристина посмотрела на дверь, ведущую с крыши. — Кстати, не сильно злишься?

— На что?

— Ну, по-моему, про нас с тобой несут всякую хрень. Не понимаю, где именно мы могли спалиться за разговором, но местные себе языки в кровь стерли.

— А, это… — Рауль махнул рукой. — Ну, они решили, что если ты теперь ходишь в платьях от лучших портных Парижа, то у тебя есть очень богатый любовник. С учетом того, что до моего возвращения из экспедиции ты платья по несколько тысяч франков не носила…

— Сколько?! — круглые глаза Кристины едва не выпали из орбит. Глубоко выдохнув, девушка оперлась руками на парапет.

— Ты что, не знала? — удивленно уточнил Рауль.

— Поправь меня, если я в чем-то ошибаюсь. На мне сейчас висит тряпка, которая равна бюджету среднестатистической не самой бедной семьи как минимум на полгода?

— Ты что, об этом не знала?

— Да откуда я, блин… Черт! У меня таких еще двадцать в шкафу висит… Блин…

— Мой совет — лучше сделай вид, что ничего по-прежнему не подозреваешь. Любой обидится, если на него вдруг начнут орать что-то вроде «как ты смеешь тратить на мои шмотки такие деньги». В конце концов — это его деньги и он таким образом выражает… часть любви к тебе, что ли? — он чуть усмехнулся все еще обескураженной девушке. Хм, кажется, он впервые дал Кристине совет. И судя по тому, как задумчиво та на него посмотрела — это было для нее полной неожиданностью.

— Кхм… Мда. Пожалуй, так и сделаю, — вздохнула она. — Ладно, я пойду.

Решив выйти через десять минут после нее, виконт принялся прогуливаться по крыше. Уже открыв дверь, услышал внизу приглушенные голоса.

— Мадемуазель, вы даже не понимаете, на что себя обрекаете. На что вы всех нас обрекаете, — волнение в голосе Перса перешагнуло все допустимые пределы.

— Месье, раз до вас, блять, нормально не доходит, я сейчас вам понятным, нахуй, языком объясню: отъебитесь от меня.

— Что?

— Пойдите нахуй, напейтесь, подеритесь с кем-нибудь, снимите себе блядей в ближайшем борделе — в общем, займитесь своим привычным времяпровождением, а нас оставьте в покое, а не то я за себя не ручаюсь. А теперь с дороги!

Рауль сделал несколько шагов вперед, осторожно доставая пистолет. Черт их знает, этих сумасшедших с востока. Случись такое, что Перс кинется на девушку с оружием… Кристина, конечно, и сама не беззащитна, но одно дело, когда убийство совершает безродная певичка, а другое — когда молодой дворянин видит, как дама попала в беду и не может пройти мимо.

— Кристина, боюсь, что вы так и не поняли меня. Лицо Эрика…

— Да нормальное у него лицо. Характер, правда, мерзкий, ну да я сама та еще вишенка на торте. А теперь отвалите.

— Мадемуазель, ну что вы такое говорите! Ваш рассудок очевидно помутился и я просто не могу позволить…

Кристина уже обогнула его и собиралась пойти дальше, но Перс в своей отчаянной попытке «спасти бедную девушку» допустил неслыханную дерзость — он посмел схватить Кристину за руку. Естественно, что девушка отреагировала на это в своей привычной манере и бедный экс-глава шахской полиции даже понять не успел, как оказался опрокинут навзничь и отправлен в свободный полет по лестнице. Нежной расцветки тень метнулась за ним, уселась верхом на лежащего на животе мужчину и, заломив ему руку за спину, прижала к горлу нож. Рауль быстрей молнии слетел по лестнице, наставляя на лежащего человека пистолет. Просто чтобы подстраховать Кристину.

— Значит так, гость с востока. Еще раз я тебя увижу на расстоянии ближе пяти метров к себе — и ты отправишься к Аллаху прежде, чем успеешь сказать «Аллах Акбар». А если ты будешь распускать про меня слухи в театре — я расскажу все Эрику. Все понял, пупсик?

Кристина оскалилась в самой мерзкой своей гримасе. Лежащий у подножья лестницы Перс с трудом собрал глаза в кучу и едва заметно кивнул. Несколько секунд спустя друзья скрылись за поворотом коридора, при этом Рауль до последнего удерживал на мушке бедного дарогу, который, видимо, исключительно на всякий случай не пытался подняться на ноги, чтобы не спровоцировать виконта и Крысу на новый акт агрессии.

— Сам виноват, нехер было… — начала было оправдываться Крыса.

— Да я не спорю, — Рауль убрал пистолет и, быстро попрощавшись с девушкой, направился в сторону выхода. Кристина, видимо, воспользовалась черным ходом. Или вообще прошла по какому-нибудь потайному тоннелю.

— Дарога такого точно не ожидал, — когда Кристина завершила рассказ, Эрик еще минут пять стирал с лица слезы смеха. Если даже в Европе, которая была более лояльна к женщинам, чем страны Востока, на его ангела смотрели круглыми глазами, то какую гамму чувств испытал дарога, которому довелось на собственной шкуре убедиться, что далеко не все женщины — милые и невинные маргаритки, Призрак не мог и представить. Помнится, он сам был «слегка удивлен» тому, что его любимая может, глазом не моргнув, порешить несколько человек буквально за несколько минут. Да, можно сказать, конечно, что где-то ей везло, где-то против ее врагов действовали их же собственные предубеждения и стереотипы, но наблюдая за Кристиной впоследствии Эрик не мог не признать: женщины названы «слабым полом» исключительно из-за дискриминации, корни которой уходят в их варварское прошлое с совершенно другими устоями.

— Слушай, ты же говорил, что у тебя нет друзей, — Кристина скрылась за ширмой для того, чтобы парой минут спустя появиться перед ним уже в простом домашнем платье.

— Не друг он мне. Просто когда-то мы оказали друг другу пару услуг. И, как видишь, сейчас он в отношении меня пытался совершить действия, далекие от дружелюбных, — Эрик нахмурился. — Если он еще раз к тебе полезет — я его убью.

— Ага, если успеешь, — криво усмехнулась девушка. После чего принялась рассказывать Эрику новости, узнанные в театре. Особо ничего интересного, конечно, но отсутствие новостей тоже было хорошими новостями. — О, кстати, я тебе еще газет притащила.

В газеты Эрик зарывался надолго. Девушка тем временем перечитывала два письма из дома. Судя по выражению ее лица — в Перрос-Гиреке тоже не происходило ничего из ряда вон выходящего. Именно поэтому уже через пару минут она отложила письмо и принялась через плечо Эрика изучать одну из газет. Мужчина чуть улыбнулся, когда девушка мягко прижалась к его спине, смыкая руки на груди.

— Удалось отменить хотя бы часть репетиций? — с надеждой уточнил он.

— С учетом того, что Арно во мне души не чает, довольно странно было бы, если бы все было иначе, — Кристина ободряюще улыбнулась, и принялась гладить Эрика по голове одной рукой, второй накрыв его чуть дрожащую руку своей теплой ладонью. От этого хотелось почему-то замурлыкать, как большой и очень ласковый кот. — Сошлись на том, что я буду ходить на генеральные прогоны, ну и на сами выступления в течение двух недель, если сама не завалюсь.

— Кристина теперь будет все время рядом с Эриком. Эрик даже рад, что заболел, — стараясь игнорировать жар и боль, он улыбается через силу и просит ее почитать ему недавно купленную книгу. В ней рассматривалась возможность создания самодвижущихся повозок — тех, которые в будущем будут называть «автомобилями». Буквально на середине пятой главы они отложили в сторону книгу и принялись обсуждать уже сами автомобили: Кристина, хоть и не знала досконально устройство «четырехколесного коня», но простейшую схему двигателя внутреннего сгорания, выученную еще в школе, начертить смогла. Заодно и рассказала, во сколько проблем в итоге вылилось появление данного транспорта.

— У людей талант все портить, Эрик уже заметил, — подытожил он, когда Кристина уже с точки зрения автомобилиста, увлекшись, вспоминала особо неприятные случаи из своей жизни, где фигурировали тупые пешеходы в темной одежде, бросающиеся в темное время суток буквально под колеса на трассе, где минимальная скорость движения автомобиля составляла сто с лишним километров, а переходов рядом в наличие не имелось.

Потом Эрик все-таки «раскрутил» ее на подробный рассказ о компьютерах и интернете. На счастье, в этой теме Кристина разбиралась куда лучше, чем в автомобилях, а поэтому рассказ получился еще интересней. Правда, в разговоре с ней Эрик понял одну важную вещь.

— Кристина, неужели ты не пела до того, как оказаться здесь?

— Кхм… Вообще-то пела. У нас от моего пения тараканы сбегали, а соседи стучали по батареям. Когда мне было лет десять и у нас одни козлы повадились ремонт делать ночами, отец пригрозил им, что купит мне караоке. После этого они делали ремонт только тогда, когда мы были вне дома. И, как говорят другие соседи — старались стучать очень, очень тихо. Так что голосина мне досталась вместе с этим корпусом. Ну и морская болезнь тоже — прощай вестибулярный аппарат, как у космонавта, я тебя не забуду.

— Даже странно как-то… Воспринимать тебя отдельно от… От твоего голоса.

— С учетом того, что я на развитие этого голоса потратила десять лет своей жизни — уже как-то сложно рассматривать его отдельно, — в голосе Кристины проскользнула плохо скрытая обида.

— О, Эрик не хотел сказать… — он поник, крепче сжимая ее руку. Но когда ее ладонь в очередной раз провела по затылку, он расслабился и вспомнил, что Кристина, хоть и может обидеться на какие-то его слова, но все-таки не уйдет. Не уйдет, когда так нужна ему…

— Да знаю я. Все равно как-то обидно. Иногда мне кажется, что ты на меня внимание обратил только из-за того, как я пою.

— О, нет, Кристина. Это совсем не так, — он усмехнулся и решил попробовать «потроллить» ее в ответ. — Наша первая встреча, если можно так сказать, состоялась в день, когда ты продемонстрировала стенам оперного театра свое виртуозное владение рабочими инструментами и не менее виртуозный словарный запас, — он усмехнулся. — Я, признаться, поначалу хотел выйти и предложить помощь, но потом увидел, что ты и сама неплохо справляешься и, вдобавок, можешь сгоряча отреагировать… Так скажем, злить Кристину, у которой в руках что-то острое, не самая лучшая идея.

— Ой какие мы обалденно умные, мы въехали в это с первой же минуты знакомства.

— У Эрика всегда была хорошо развита интуиция. Кстати, именно по этой причине он до сих пор жив, — с достоинством произнес он. Потом они с девушкой посмотрели друг на друга и почему-то прыснули.

Так получалось само собой: с ней он стал чаще улыбаться и просто радоваться, даже не демонстрируя своих эмоций. Даже сейчас, в момент, когда он находился на грани бреда и реальности, ему было лучше, чем в самые лучшие дни до встречи с ней. А были ли они вообще, эти лучшие дни, до того, как в его жизни появился ангел?

Свет режет глаза и он просит Кристину погасить практически все освещение. Прежде, чем сделать это, девушка достает из шкафа какую-то коробку.

— Кстати это… Вот… Ну, в общем…

— Кристина? — заметив, что ее щеки неестественно красные, он с тревогой метнулся вперед. Импульс головной боли заставил на мгновение зажмуриться, но сделал он это уже после того, как приложил руку ко лбу девушки и обнаружил, что тот все еще прохладный. Только бы она не заболела, только бы… Кристина — последний человек, которому Эрик хотел доставлять какие-то неприятности. И хотя она относилась к вероятной своей болезни с привычным сарказмом и фатализмом, мук совести Эрика это не умаляло.

— Чего? Это вот… Короче, на, — непривычно красная, она протянула ему коробку, завернутую в блестящую фольгу и украшенную большим бантом.

— Что… Эт-то… Подарок… Эрику?

— Угу, — буркнула девушка, поспешно отворачиваясь.

— Эрику никто никогда не дарил подарков… — пролепетал он.

— Да въехала я уже. Вот и решила… это… исправить хотя бы частично несправедливость, вот… — девушка нервно сцепила руки в замок и исподлобья посмотрела на него.

— Эрик… откроет? — прежде, чем получить ответ, он начал торопливо, но аккуратно развязывать бант и снимать фольгу. И с восхищением воззрился на то, что скрывала в себе коробка.

Периодически он видел у Кристины мужские рубашки, которые та вышивала. Вопросов не задавал, потому что думал, что девушка это делает либо для отца, либо кому-то на заказ. А она это… Весь этот месяц… Все — ему…

Если бы не зеленка, он прямо сейчас начал бы носить эти рубашки. Носить и никогда не снимать, причем все сразу, чтобы рядом с ним всегда была словно частичка души этой удивительной девушки.

— Спасибо, — восторженно шепчет он, прижимая коробку к себе и чувствуя, что по щекам все-таки покатились слезы. Обрадовала, расстрогала и вознесла на небеса одновременно… Какая же она удивительная!

Подарок он бережно прячет в свой шкаф, а фольга и бант занимают свое законное место в шкатулке с самыми драгоценными вещами. Наверное, Кристина бы сказала, что это все — хлам, который надо выбросить. И наверное, они бы даже из-за этого поругались, поэтому Эрик мудро не сообщал ей, что именно он стащил у нее из сумки обгрызенный карандаш еще в те времена, когда они общались через стену. Именно в его шкатулке нашли свое место Все ее сломанные шпильки и заколки, оторвавшийся от платья бант, выброшенное лезвие от скрытого клинка, которое оказалось слишком хрупким и не выдержало испытаний... Черновики ее писем с жуткими кляксами, забытая в гримерке отвертка и даже обрывочные рисунки, которые она демонстрировала ему, когда пыталась объяснить что-то о своем мире. О, это были величайшие сокровища Эрика, которые он будет беречь, как зеницу ока. Его реликвии!

Воодушевление и радость, которые дарила ему Кристина, пришлись как нельзя кстати ночью, когда состояние скачкообразно ухудшилось. Но он больше не впадал в беспамятство, а если и впадал — то совсем ненадолго, ведь стоило начать звать Кристину — и над ним раздавался голос ангела, который отпугивал кошмары и помогал снова осознать, где реальность, а где — сон. Заснул он только под утро, абсолютно обессиленный.

Само собой, на следующую ночь все повторилось заново. И без того не слишком-то четкий график сбился, как выражалась Кристина, «к чертям собачьим», вынуждая Эрика отсыпаться днем, а ночью — мучиться из-за чешущихся болячек и усиливающегося жара. В другое время он бы начал бросаться на стены, выть, биться головой об пол — что угодно, только лишь бы сбить ощущение, что он замурован среди этих стен, что он навеки погребен во мраке… Сейчас это больше не нужно. Сейчас он не один. Тем более, что на пятый день болезни ему приходит в голову замечательная идея.

— Кристина… — идея пришла во время сильного жара, который девушка уже привычно пыталась ослабить с помощью компресса. Это ненадолго, но тем не менее — помогало, облегчая его муки.

— Что, родной мой?

— Стены давят… Я хочу на улицу, — тихо шепчет он, пристально глядя ей глаза в глаза.

— Эрик, милый, ну нельзя тебе на улицу, ты ведь сам это понимаешь и…

Муки в ее глазах Эрик не выдерживает. Он уже знал, что Кристина корит себя за бесполезность. И никакие его уверения в том, что на самом деле она делает для него все и даже больше, не помогали. По мнению этой девушки, видимо, она просто обязана была обладать каким-то чудесным средством, которое мигом излечивало бы все болезни ее близких, а отсутствие сего чудодейственного снадобья делало ее чуть ли не неполноценной. Максималистка, что с нее взять…

— Тогда выйдем на пристань? Пожалуйста, выйдем! Эрик ведь поставил там скамейку, можно взять одеяло и побыть там… Пожалуйста, Кристина!

— Но…

Эрик знает: она боится. Боится, что ему станет хуже. Что где-то она недосмотрит и не обработает все эти язвочки и корочки, что она запустит в комнату сквозняк, из-за которого Эрик еще и застудится, что будет слишком жарко или слишком холодно, что уснет и вовремя не сменит прохладную ткань на пылающей голове и что не услышит, когда он будет ее звать.

— Пожалуйста, Кристина… Совсем недолго. Это важно для меня, — произносит он свой единственный аргумент. Как ни странно, но он действует. Правда, перед тем, как выпустить его на пристань, Кристина заставляет его одеться, обуться и только после этого помогает встать на ноги и выйти из дома.

На пристани дышится легче. Вид зеркальной озерной глади успокаивает и даже Кристина, ненавидящая водоемы, смотрит на нее без привычного отвращения во взгляде. Когда-то Эрик представлял, что катает ее на лодке. Увы, но ее отношение к качке поставило крест на этих планах. Когда-то он планировал украсть с конюшни Цезаря и покатать на нем Кристину. Но несколько дней назад она обмолвилась ему о том, что боится лошадей. Когда-то он думал, что сердце ледяной красавицы-северянки придется завоевывать, проливая кровь и опустошая свою душу, чтобы она разглядела в нем человека. Но вместо этого она сама тянулась к нему. И с каждым днем все сильней. Будто у него было что-то такое, что ей не могли дать все ее многочисленные друзья и родные. Он нужен ей.

Сидеть тяжело, поэтому он ложится на лавочке, удобно устроив голову у Кристины на коленях. Та завернула его в одеяло и привычно принялась что-то тихо-тихо напевать под нос. А он лежал и думал о том, что идея выбраться на пристань была одной из самых лучших. Во сне ему видится Кристина. Что-то говорит ему, ласково гладит по голове, ведет его за собой куда-то к свету. Просыпается он с ощущением счастья и… Странно, но он чувствует себя здоровым. Слабым, но здоровым. Кристина заставляет остаться в постели еще на день, а сама отправляется на спектакль. Больше всего на свете он хочет пробраться в свою ложу и наблюдать за ней, слушать ее голос, видеть восхищенные лица этих простофиль слушателей и наблюдать за тем, как она в очередной раз отшивает какого-нибудь прилипчивого поклонника, поскольку ее сердце принадлежит другому.

Но слово надо держать. Именно поэтому он честно просидел этот день в одиночестве. И когда Кристина вернулась, будучи при этом неестественно красной явно не от смущения, он поспешил похвастаться ей тем, что сдержал свое обещание и потребовал у нее взамен также, как и он сам, не покидать дома в ближайшую неделю. Обещание девушка дала, но это были буквально последние секунды, когда она была так сговорчива и нежна. Буквально несколько часов спустя Эрик узнал, какой это ад: Кристина заболела.

Но при этом Кристине абсолютно не нужно было все то, что требовалось во время болезни ему. Когда ему было в радость держаться за ее руку, Кристина вырывалась и во сне отодвигалась подальше. Когда он решил, что ее высокая температура нуждается в снижении и осторожно, чтобы не разбудить ее, положил на лоб компресс, ткань полетела в дальний угол комнаты, а его самого злая спросонья Кристина послала нахуй прямым текстом и сказала, что он «заебал». Он знал, что она не со зла, что она болеет, но менее обидно от этого почему-то не становилось.

Он решил сыграть ей, чтобы укрепить сон и прогнать кошмары, если такие появятся. Кристина проснулась, наорала, сообщила, куда засунет ему его скрипку, после чего снова завалилась на свою половину кровати, при этом накрыв голову подушкой.

— Да какого хуя тебе от меня надо?! — взревела она, когда Эрик в очередной раз прислонил ладонь к ее лбу, желая померить температуру.

— П-помочь… Эрик хочет помочь Кристине. Ведь Кристина заботилась об Эрике и…

— Пожрать.

— Ч-что?

— Приготовь пожрать, когда я проснусь. И побольше: когда болею — аппетит зверский. А еще запомни, что я нормально, в отличие от тебя, переношу высокие температуры и не нуждаюсь во всякой вспомогательной фигне. А еще -что я люблю музыку, но не в три часа ночи, блять. И вообще — возьми уже за правило спрашивать, что мне нужно, а не действовать наугад. Потому что мне потом стыдно за то, что сказала, не контролируя себя, а тебе обидно из-за моих слов.

— О, Кристина…

— Спокойной ночи, — она снова завалилась на кровать, отодвинувшись как можно дальше и спинав с себя одеяло. Укрывать Эрик уже не рискнул, поскольку был научен горьким опытом и понял в который раз: они с Кристиной слишком разные. Но это ведь не помешает им быть вместе, верно? Кристина считала, что не помешает. Просто надо лучше изучить друг друга и тогда они преодолеют все сложные этапы их отношений. Их… Любви.

Утром Кристина угрюмо извиняется за вчерашнее, то бишь за то, что было ночью. Уточняет, где он спал, если кровать в этом доме одна и находится в их комнате, которая раньше именовалась ее собственной. Говорит, что он может вернуться, но только при условии, что не будет «доставать заботой». Он клянется ей, что этого больше не повторится и подкладывает ей в тарелку еще одну порцию омлета. Завтракает сам. Живя рядом с ней, он стал забывать о том, что когда-то обходился без еды по несколько дней.

Когда он после завтрака заходит в комнату, то первым делом закрывает глаза. Потому что Кристина лежит на кровати поверх одеяла, при этом сверкая голой спиной.

— Что зажмурился? Иди давай, работай, дезинфектор, зеленка на тумбочке.

— О-о-о, — выдал он, старательно отворачиваясь.

— Эрик, блин! Я тут для кого лежу вся такая красивая? Давай смотри, куда мажешь.

— О-о-о, — как объяснить этой беспардонной особе, что раньше Эрику не доводилось видеть настолько раздетых девушек.

— Эрик! — Кристина села, одной рукой прижимая к груди корсет, который закрывал грудь и шею. Тот факт, что она при этом оставила открытым живот, ее ни капли не напрягал.

— О-о-о, — в этот раз он даже не смог отвернуться чувствуя, как волна жара прошла по телу, а дыхание участилось в несколько раз, больше напоминая одышку.

— Эй, ты че? — она явно не понимала, что с ним происходит. Или понимала, но «троллила». Не самое удачное решение с ее стороны.

— Вы же… голая. Эрик… О-о-о…

— Блять, это только спина! И живот! Не усложняй. И сиськи прикрыты, кстати. Если был на востоке и видел этих всяких танцовщиц, то уже мог бы и не реагировать так, — огрызнулась она, к величайшему его облегчению, снова ложась на живот.

— Это другое, — стараясь дышать ровно и глубоко, он принялся наносить зеленку на красные точки. Даже пятна болезни на ее теле были аккуратными и такими непохожими на тот кошмар, который все еще покрывал его тело. В остальном же… Она была совершенной. Алебастровая кожа, несколько мелких родинок, плавные изгибы лопаток и тонкая даже без корсета талия.

Странный то ли вздох, то ли стон, сорвался с ее губ, когда его длинные пальцы пробежались вдоль позвоночника, как бы разминая спину.

— Прости… Эрик больше… Я больше… Ты совершенство, — тихо завершил он свою путанную тираду, после чего трясущимися руками поставил на место пузырек и выбежал из комнаты. Нужно было успокоиться… Успокоиться… Привести в порядок мысли и эмоции, унять странное, но кажущееся вполне естественным желание обладать ею. О, они поженятся после Рождества и тогда Эрик сможет досконально изучить каждый миллиметр этого тела. Если Кристина ему позволит. Если согласится, чтобы ее совершенной плоти касался нескладный урод.

— О, Кристина, — глубоко вздохнул он, перебирая бумаги, в беспорядке сваленные на рабочем столе. После чего решив, что Кристина сейчас не спит, а значит — против не будет, принялся терзать орган. Как ни странно, но получающаяся сегодня музыка была абсолютно другой. Исполненной надежды, счастья, радости… Та музыка, которую породил в нем белокурый ангел, впервые в жизни дав ему ощутить все то, что было доступно до этого каждому человеку лишь по праву рождения с нормальным лицом и телом.

Ебаная почесуха, как меня все это достало… Эрик сам не свой с тех пор, как увидел мою голую спину. Во сне периодически что-то стонет, а когда я начинаю трясти и спрашивать, что случилось — смущенно отводит глаза. Ну а я, конечно, делаю вид, что ничего не понимаю. Потому что если я ему предложу, собственно, осуществить уже все то, из-за мыслей о чем он ночами не спит, то будут вопли-истерика-слезы-сопли «за кого вы меня принимаете, Кристина? Эрик не посмеет до свадьбы прикоснуться к своей невесте».

Я тоже хороша, конечно… Блять, ну а с другой стороны — как бы я зеленкой сама себе спину намазала? Вот и я о том, что никак. Так что прости меня, Эрик, но тебе придется посидеть на голодном пайке, верней — вообще без пайка, еще три недели. Правда, смутное ощущение тревоги давало мне понять: после официальной регистрации наших отношений мужик, не видевший бабы всю свою сознательную жизнь, просто затрахает меня в самом прямом смысле этого слова. Особо пошлая моя часть сознания, которая помнит прикосновения пальцев к моей спине, вскользь отмечает, что как бы и не против, что вообще странно и абсолютно не в моем стиле.

— Так что это будет? — Эрик с интересом смотрит на меня, верней — на лоскуты ткани, выкройки и схемы, лежащие передо мной.

— Костюм. Маскарадный, — пояснила я. — Кстати, ты не передумал? Может, все-таки составишь нам компанию? Нам как раз не хватает для полного комплекта одного участника…

— Без меня, Кристина, — он вздохнул почему-то.

— Ну, может, хотя бы на один танец зайдешь? — Не знаю, почему и зачем я его уговариваю. Казалось бы, мне похуй всегда было, идет со мной кто-то на мероприятие, или нет. А маскарад, хоть и развлекуха, но, по сути своей, такое же мероприятие, как какие-нибудь переговоры.

— Если Кристина этого хочет, — Эрик настороженно смотрит на меня исподлобья, смущенно жмурится и садится рядом со мной на пол. — Но Эрик должен предупредить: его костюм… В общем-то, ты меня узнаешь именно по костюму, ошибиться сложно.

— Ты меня тоже, — злорадно хмыкнула я.

— О, Эрик узнает тебя в любом обличии… Но что это за костюм? Кем ты собираешься быть?

— Все-то тебе расскажи… Увидишь потом.

— Эрик уже знает, что Кристина будет самой красивой принцессой на этом маскараде.

Я лишь тихо фыркнула. Ага, сейчас, разбежалась прямо-таки. Какой кайф быть десятой по счету принцессой? Или там снежинкой, цветком и прочей хуетой? Мыслить надо оригинально, а костюм должен быть таким, чтобы ни у кого ничего подобного не было.

Признаться, с костюмом пришлось повозиться. Даже зная, что и как делать, я исколола себе все пальцы иголками, пару раз нехило порезалась… Короче, время провела творчески. Зато как раз пережила период появления и последующего исчезновения всей этой дряни. Если верить инфе из моего мира, то она перестает быть заразной после того, как с тела отваливается последняя корочка. То есть, я не только успеваю на маскарад, но и на концерт за несколько дней до него. Это радовало, потому что подводить кого-то в мои планы не входило.

— Эрик собирается на улицу. Кристине что-нибудь принести?

Я лишь махнула рукой. Лучше не говорить ничего, потому что стоит только сказать, что хочешь, например, чего-нибудь сладенького, и Эрик притаранит торт на десять килограмм. А если попросить купить катушку белых ниток, при этом уточнив, каких именно, то есть назвав конкретный материал и производителя, то рискуешь получить по возвращении любимого корзину с этими нитками. Так и подмывает заодно попросить баночки и соль, поскольку кроме как солить, с ними ничего делать невозможно. Если же попросишь прихватить каких-нибудь цветочков, чтобы оживить интерьер гостиной букетом, то на следующее утро будешь спотыкаться о корзины и вазы.

Умом понимаю: Эрик таким образом выражает свои чувства ко мне. Для него это поведение является абсолютно нормальным: окружить любимого человека со всех сторон, обложить подарками, задушить заботой и все в таком духе. Поскольку он сам не получал никогда объятий, подарков, прочих незначительных, на мой взгляд, ништяков вроде выполнения желаний близкими людьми, то для него это все стало чем-то большим, чем бытовой мелочью. Так что, если меня попросить купить, например, фруктов, то я восприму эту просьбу именно как «надо купить фруктов», уточню, каких именно и сколько, после чего принесу желаемое строго в соответствии с запросом. Если продублировать ту же самую просьбу Эрику, то он услышит что-то вроде «у меня просят немного внимания, надо дать его намного больше, чтобы точно хватило и человек не чувствовал себя обделенным». С учетом того, что меряет он степень «обделенности» по себе, а там такая черная дыра за несколько десятилетий, что ее фиг знает когда ликвидируешь, если это вообще возможно, то результатом такого мышления становится избыточное внимание и избыточное же количество подарков. Так что я стараюсь теперь у него ничего не просить, потому что в горах барахла мне скоро негде будет самой жить.

— Точно ничего не нужно? Совсем-совсем ничего? — выпытывает у меня Эрик. Я лишь снова машу рукой, мол, все есть. Потом вспоминаю, что у меня сломались маникюрные ножницы, но поскольку не горю желанием получить вместо желаемых ножниц набор профессионального цирюльника, а то и три набора — положение дел не озвучиваю.

— Тогда Эрик купит Кристине новую пижаму.

О, нет… Старую мы убили зеленкой. В смысле, ту, которую я купила себе еще в «доэриковые» времена, когда элементы моего гардероба не обладали ценником с кучей нолей. И вот сейчас он мне собирается притащить новую, причем в своей обычной манере схватит не первую попавшуюся и подешевле, как это делала я, поскольку пижамы носила дома, а соответственно — часто рвала и пачкала, а какую-нибудь навороченную раздобудет.

Прежде, чем я собралась с духом, чтобы поговорить и попросить его отложить этот вопрос, за мужчиной уже закрылась дверь дома. Чертыхнувшись, я принялась заканчивать возню с костюмом. Интересно, если мне так сложно, то как выкручиваются те двое?

А началось все достаточно прозаично: Адель пожаловалась Раулю, что не хочет идти на маскарад, потому что ей надоело: вместо того, чтобы развлекаться, приходится каждый раз терпеть одни и те же сомнительные комплименты, без конца со всеми расшаркиваться, танцевать с кавалерами, которые липнут к красавице, как мухи к банке с медом и тот факт, что эта красавица помолвлена с другим мужчиной, их не останавливает… Рауль предложил ей избавиться от этой проблемы, создав такие костюмы, чтобы к ним не то что пригласить на танец — просто подойти лишний раз боялись. С учетом того, что я тоже не горела желанием быть узнанной, после чего весь вечер отбиваться от любопытных и ухажеров — проблема у нас с Адель и Раулем была одной на всех. А поскольку именно я из нас троих была более ознакомлена с хоррор-тематикой, то в итоге пришлось брать на себя роль генератора идей.

Зомби, вампиры, упыри, вурдалаки… Причем вампиры не из «Сумерек» и прочей ботвы типа «Баффи», а какие-нибудь жуткие твари из того же «Сверхъестественного». Всякие там серийные маньяки в жутких костюмах, мертвые девочки из колодцев, призраки, инопланетяне и прочая жуть была, что называется, по моей части. При этом, естественно, требовалось выбрать такие костюмы, которые все-таки были бы понятны местным. Ну, например, какой толк обрядить Адель в Самару Морган, Рауля — во Фредди Крюгера, а меня — в «ведьму» из «Left4Dead»? Все равно ведь никто не поймет, что это за персонажи…

Навела меня на мысль одна картинка в книжке Адель. В той самой, которую я читала только один раз в жизни и полностью ознакомившись с содержанием, приняла решение никогда не знаться с религией. Правда, для выполнения задумки нам нужно было работать вчетвером и, признаться — я очень надеялась уговорить Эрика составить нам компанию, но в этот раз он не повелся на мою жалобную моську, а значит — Всадники Апокалипсиса явятся на Маскарад неполным составом.

За роль Чумы мы с Адель едва не подрались. А все потому, что грим выглядел настолько отвратно, что никто не рискнул бы приблизиться к обладательнице такого костюма ближе, чем на два метра. Рауль предложил решить вопрос с костюмами простой жеребьевкой, поскольку по его мнению — костюм Чумы был самым легким и с ним бы он справился сам. А, да, вот еще одно условие — прикиды должны были изготавливаться самостоятельно и втайне от других, чтобы не раззвенели по театру и не испортили нам всю маскировку. Жеребьевка была все-таки проведена, в результате чего Чумой все-таки стала Адель (никак, Рауль где-то смухлевал, чтобы угодить любимой, но это недоказуемо). Мне достался костюм Войны, а Рауль принялся включать фантазию на создание костюма Голода.

Не знаю, как там дела у ребят, но мой костюм был практически полностью готов. Осталось лишь пришить последние декоративные элементы, чем я и занималась сегодня. На этот день планов было — громадье. Дошить костюм, отмыться окончательно от зеленки, удалить с тела красные пятна, то бишь замудохать чудо-масочку для всего тела. В идеале — надо было бы в парилочку, поскольку ванная — это как-то не то, но парилки у Эрика не было. Впрочем… В тот момент, когда я пришила последнюю застежку, в голову мне стукнула одна идея, которая обернулась для Эрика большой нервотрепкой.

* * *

Эрик, как ужаленный, носился по магазинам. Кристине нужна самая лучшая пижама. Нет, три пижамы! Впрочем, лучше взять сразу семь, ведь с этими женскими пижамами такая морока: Кристина сама говорила, что они все время рвутся и пачкаются, так что Эрик возьмет сразу побольше, пусть Кристина носит спокойно и не беспокоится о том, что останется без одежды, если случайно испачкает ночную рубашку.

О-о-о, ну почему Эрик такой глупец?! Почему он сразу не подумал о том, что добрая Кристина будет уговаривать его сходить с ним на маскарад! О, как он был бы рад принять ее приглашение, но увы: живой труп в костюме Красной Смерти — явно не самая подходящая компания для юной принцессы. Эрик, конечно, не интересовался деталями костюма Кристины, да и прятала она от него основную часть своей работы, но было уже понятно: на маскараде она будет блистать. А он… Если бы он сразу сделал какой-нибудь хороший, обычный костюм, как у всех тех глупцов, кто будет танцевать с его Кристиной на этом празднике…

Снедаемый мрачными мыслями, он прошелся за всеми необходимыми покупками и, нагруженный свертками, вернулся домой.

— Кристина, я пришел!

Ответом была тишина. Решив, что девушка просто устала и легла спать, Эрик осторожно прокрался на цыпочках в комнату. Но там девушки не было. Не нашлось ее и в гостиной, и на кухне, в общем — во всех тех местах, где она могла бы быть. Ушла по каким-то делам? Но зачем? И почему не оставила какой-то записки, как обычно?

В момент, когда он готов был кинуться в озеро, чтобы убедиться в том, что его Кристина не свалилась в воду и не утонула, он наконец-то заметил, что было не так: наружная стена одной из комнат нагрелась, а наверху, в маленьком окошке над комнатой пыток, горел свет.

— Кристина! — вне себя от ужаса он кинулся ко входу, нараспашку открывая двери. Он ведь рассказывал ей о предназначении этой комнаты! Он даже обучил ее использованию механизмов на случай, если в его отсутствие в дом заглянут совсем уж нежеланные визитеры… Неужели она потеряла сознания от духоты и не смогла вовремя выйти? Это исключено, ведь стены и воздух в комнате накаляются постепенно, а значит — она успела бы выйти. — Кристина!!!

— Че? — живая и невредимая Кристина действительно была в комнате пыток. Одетая в нижнюю рубашку и панталоны, перемазанная в какой-то серовато-коричневой субстанции, она спокойно раскачивалась на импровизированной тарзанки, в качестве основы для которой служила его пенджабская удавка, предназначенная для тех, кто, не выдержав мучений, решит свести счеты с жизнью.

— Я пришел… — почему-то совсем тихо произнес он. А в следующий момент почувствовал, как стена вдруг оказалась у него под боком. Навалившись на нее, он с трудом перевел дыхание. В комнате было слишком жарко даже для него. Кристина видимо, заметила, что с ним что-то не так, поскольку следующее, что он почувствовал — что его уводят из душной комнаты с раскаленными стенами. И что кто-то зовет его по имени, требуя сказать хоть слово и объяснить, что с ним.

— Эрик, что болит? — Кристина снова тряхнула его за плечо и это немного привело в чувство. — Голова, сердце, что?!

В ее глазах он отчетливо разглядел подавляемые слезы. Чуть не плачет. Из-за него. Боится за него.

— Ничего… Я просто… О чем ты, черт подери, думала?! — он не хотел орать. Сам не знал, почему начал. — Ты хоть понимаешь, что «Комната Пыток» — это «Комната Пыток» и никому здравомыслящему не придет в голову использовать ее не по целевому назначению?! Ты хоть понимаешь, что я подумал, когда увидел, что тебя нет, а там горит свет?! Ты хоть иногда включаешь свои мозги, которыми так гордишься?! — вскочив на ноги, он схватился руками за голову. — Ты меня в гроб загнать хочешь своими выходками, негодная девчонка?!

— Прости, я просто…

— Немедленно приведи себя в порядок и чтобы больше не смела ничего такого вытворять!

Удивительно, но она не стала с ним спорить или пытаться что-то доказать, как это было обычно. Вместо этого Кристина виновато и совсем по-детски шмыгнула носом, после чего скрылась за дверью.

Вскоре до Эрика донесся шум воды из ванной, а пока он на кухне возился с их то ли обедом, то ли ужином — из комнаты с зеркалами и прихожей были полностью убраны все следы пребывания там Кристины. Сама Кристина все с таким же виноватым видом вскоре оказалась на кухне и принялась уныло ковырять вилкой жаркое. Эрику не терпелось продолжить воспитательный процесс, поэтому он наклонился к Кристине и, аккуратно взяв ее пальцами за подбородок, повернул головой на себя так, чтобы девушка смотрела ему прямо в глаза.

— Чтобы больше тебя в комнате пыток не было. Поняла?

— Поняла, — уныло произнесла она.

— Что ты поняла?

— Что тебе жалко для жены веревки и какой-то парилки, — не меняя тона, произнесла Кристина.

Жене… Она уже себя называла его женой… Случайно ли? Или намеренно, чтобы дезориентировать? С другой стороны, до их свадьбы оставалось всего лишь полторы недели. Дата уже была оговорена, от семьи Кристины уже пришел ответ на приглашение, в котором сообщалось о том, что Густав и Джейн, конечно же, прибудут на церемонию. К страхам Эрика теперь добавился страх не понравиться будущему тестю, ведь мало кто желает видеть в мужьях своей дочери урода старше ее на два десятка лет.

— О, Кристина! Нет, Эрику для вас ничего не жалко и вы это знаете! Вы просто пытаетесь выбить Эрика из колеи, переворачивая с ног на голову все факты, да, негодная девчонка?!

— Угу, — девчонка состроила хитрую моську, а потом вдруг резко дернула его за руку на себя. Одно неуловимое движение — и вот уже он сидит на стуле на ее месте, а сама Кристина взгромоздилась ему на колени, подтянув колени к груди. То, что он задохнулся от счастья, помешало ему участвовать в конструктивном диалоге и поэтому — он не смог помешать Кристине развивать тему его якобы жадности.

— Слушай, комната пыток — это для тебя комната пыток. Ну а для меня это просто комната с зеркалами. Я понимаю, если бы там отравленные шипы из стен торчали, или еще какая-то шняга была, из-за которой реально опасно заходить а там ведь просто зеркала и жарко будет, если включить. Ну и почему это именно «комната пыток», а не «сауна»? Кстати, на сауну даже больше похоже, потому что для комнаты пыток там нет никаких пыточных принадлежностей: ну, там, колесо, испанские сапоги, дыба и так далее… Тем более, какая разница с того, что я туда залезла? Мне нужно было для усиления эффекта вот той шняги, которой я обмазалась, хорошее такое тепловое воздействие, а в твоей этой «комнате пыток» как раз температура подходящая достигается. Кроме того — там не было посетителей и возразить мне было некому. Зато я теперь без красных пятен. Ну почти. По крайней мере, теперь они незаметны под косметикой будут. Мне, вообще-то, выступать завтра вечером, если ты не забыл, мне что, надо было красным леопардом идти?!

Эрик прижал к себе девушку и привычно зарылся лицом в светлую шевелюру, от которой все еще разносился по кухне запах какой-то травы.

— Надо было дождаться меня и предупредить. Я ведь… Ты хоть понимаешь, что я подумал?! Что ты зашла туда или случайно, или что-то услышала и пошла проверить, ненароком включила механизм и не смогла выйти, когда стало плохо. Я же… — он глубоко вздохнул, чтобы не сорваться. — Я бы никогда себе этого не простил. Я бы сам умер.

— Пессимист мод он. Вот почему ты всегда строишь в голове самую дерьмовую версию событий? С самого начала, причем. Когда мы первый раз на улицу вышли, ты до истерики себя довел, когда нас в разные стороны развели! Почему-то накрутил в голове, что я тебя бросила и сбежала. Упаси меня господи начать смеяться без причины: ты сразу же решишь, что я это над тобой, причем именно над твоей внешностью! То, что мне могло вспомниться какое-то происшествие, тебе в голову не придет: ты сразу закатишь трагедию в пяти томах и устроишь истерику! Если я ушла на работу после нашей ссоры и долго не возвращаюсь — то я непременно тебя бросила! Тебе не придет в голову мысль, что я сижу в какой-нибудь кафешке с Софи, или решила пробежаться по магазинам, чтобы успокоиться, или что я решила написать кому-нибудь и застряла намертво в очереди какой-нибудь конторы! Тебе не надоело постоянно жить в том дерьме, которое ты вокруг себя своими мыслями создаешь? Ну ладно, раньше все могло реально плохо быть, хотя тут еще можно поспорить: там, наверху, есть люди, которым приходилось намного хуже тебя. Которым было негде жить, нечего жрать в отличие от тебя и которые не ныли по поводу и без оного! Но сейчас-то у тебя вообще все норм стало! Поболтать — есть с кем. Девушка — есть, причем не самая дерьмовая девушка. Так чего тебе еще надо, блин, что ты из всего проблемы раздуваешь?!

Кристина фыркнула, тряхнула головой, нечаянно хлестнув Эрика волосами по лицу, после чего вскочила с его колен и, хлопнув напоследок дверью, вылетела в коридор. За ней Эрик не побежал. Он уже знал, что Кристина никуда не денется, но начинать с ней разговор через минуту после такого «выступления» — верный риск нарваться еще на одну ссору.

Когда он очутился в их спальне, Кристина лежала на кровати и с задумчивым видом вертела золотое колечко, которое до этого украшало ее палец. При виде Эрика она даже не повернулась. Дурной знак. Осторожно взяв с полки одну из книг, даже не глянув на название, Эрик положил ее на столик рядом с кроватью. Завернул за ширму, переоделся в домашнюю одежду и только после этого забрался на кровать с ногами рядом с Кристиной.

— Почему именно меня? — внезапно спросила она.

— Что? — он не понял, что именно она имела в виду. Впрочем, так всегда и было: Кристина словно вела сама с собой какой-то внутренний монолог, а потом задавала ему вопрос, из этого монолога проистекающий. Мысли он читать не научился, поэтому приходилось переспрашивать.

— Вокруг полно девчонок. Почему ты стал ухаживать именно за мной? Именно мне сделал предложение. Не продолжай. Я знаю ответ. Потому что в этом времени мало кто бы согласился не судить по внешности. Это ведь не любовь, да?

«Не любовь»… Эти два жестоких слова молотом ударили по голове, выбивая воздух из легких. Да как она посмела усомниться в его чувствах?! Он ради этой жестокой девчонки готов жизнь отдать, не раздумывая, готов выполнять любой каприз, а она…

Эрик уже обернулся было, чтобы высказать ей все, что накипело за эти несколько секунд, но увидел выражение ее лица и лишь протянул вперед руку, мягко касаясь шелковых золотистых прядей.

— Кристина — ты, тот человек, единственный человек, рядом с которым я хотел бы провести остаток своей жизни. Ты — тот человек, без которого я не смогу жить, дышать. Ты — та единственная, с кем рядом я чувствую себя живым, настоящим… Ты — единственная для меня. Ты нужна мне, — тихо произнес он, обнимая и притягивая ее к себе спиной. Он чувствовал, что она не хотела бы, чтобы он видел ее выражения лица.

Когда на ладонь откуда-то сверху падают теплые капли, он упорно делает вид, что не замечает. Хотя чувствует, как его собственное сердце разрывается из-за этих слез. Слез человека, который на самом деле был ничуть не менее одиноким и брошенным, чем он сам. Почему-то, воспринимая биографию Кристины с ее собственных слов, он никогда не находил времени сесть и задуматься, а что на самом деле скрывает в душе даже от самой себя самостоятельная, умная и способная за себя постоять девушка, которая никогда не нуждалась в чьей-либо помощи и опеке?

Сейчас он знал. Это ребенок, который видел, как рушится его семья. Ребенок, который боялся быть лишним для постоянного занятого на работе отца и, понимая степень его «загруженности» — боялся потребовать к себе лишнего внимания. Простого внимания, а не обучения чему-либо. Это ребенок, который воспринимает свое желание не быть одному, как слабость и поэтому стремится спрятать его как можно глубже, но почему-то после работы бежит не куда-нибудь, где можно было бы побыть в одиночестве, а к нему, в подземный дом, потому что тут будут фокусы и болтовня за столом. Потому что здесь будет человек, который не отмахнется от нее, сославшись за занятость. Который будет общаться с ней не потому, что должен, а потому, что она ему интересна. И он своей жестокостью едва не заставил разбиться это хрупкое доверие к себе.

— О, Кристина, — тихо вздохнул он.

— Что? — уже ровным голосом, как ни в чем не бывало, отозвалась она.

— Ничего, — вздохнул он. — Я придумаю новую камеру пыток, раз уж тебе так нравится эта «сауна» или как ее там.

— Да не, я не шибко-то любитель. А можешь чертежи папе показать? Он вроде собирался у нас в Перросе такую штуку организовать, а у тебя она экономная в плане энергозатрат.

— Это из-за зеркал, — с готовностью принялся пояснять он Кристине особенности конструкции той комнаты.

Он чувствовал, что после этого разговора что-то изменилось. Что-то… В лучшую сторону для него. Теперь он почему-то знал: если она задержится на час больше наверху, он больше не будет бояться и расхаживать из угла в угол. Не будет то и дело смотреть на стрелки часов и прислушиваться, не раздастся ли тихий звук шагов в отдалении. Хотя нет… Будет. Но он больше не будет бояться, что Кристина его бросит. Потому что он ей нужен не меньше, чем она ему. Она его… любит?

Маскарады в Опере поражали своей грандиозностью, величием и разнообразием костюмов. Впрочем, вопрос разнообразия всегда был спорным: лишь зайдя в зал Эрик успел отметить как минимум три десятка различных вариантов костюма цветка, еще тридцать гусар, а также неоднократно повторяющиеся менее популярные вариации маскарадных костюмов. В этом разнообразии ему надо было найти одну-единственную принцессу.

Вокруг раздавались голоса, исполненные восхищением и ужасом.

«Смерть! Еще и смерть! Наверное, из той же компании…»

«А почему красная-то?»

Призрак Оперы настороженным взглядом обвел зал. И только сейчас заметил в отдалении резко выделяющуюся среди всей этой толпы троицу, представляющую собой вполне узнаваемых Всадников Апокалипсиса, грим и костюмы которых были доведены едва ли не до совершенства, хотя Эрик даже со своего текущего местоположения заметил некоторую неровность швов и неаккуратность в оформлении контуров. Впрочем, он на такие вещи всегда смотрел придирчивым взглядом профессионала, а вот окружающие не замечали незначительных дефектов, оценивая образы в целом. А оценить было что!

Чума скрывалась за маской средневекового врача с клювом и стеклянными очками. Судя по тому, что девушка не подносила руки к глазам — ей хватило ума смазать изнутри стекла мылом. Одета она была в открытое ярко-желтое платье с зелеными потеками, напоминающими гной. Да, пожалуй, тот самый гной, который по сюжету должен был сочиться из многочисленных язв на теле. Пресловутые «язвы» покрывали шею, плечи, руки и декольте девушки и были оформлены настолько реалистично, что вокруг Чумы всегда было довольно много места: реалистичность костюма заставляла присутствующих восхищаться издали, не приближаясь «исключительно на всякий случай». Чума, как и полагается, была вооружена луком, висящим за спиной.

После Чумы в поле зрения Эрика сразу же попала Война. Это тоже была девушка, правда, одетая в практически мужской костюм. Высокие военные сапоги были обильно перемазаны «кровью», на поясе висела парочка человеческих голов из папье-маше. На ярко-алом мундире почему-то бросались в глаза разводы «запекшейся крови», а «торчащие из тела» мечи, стрелы, обломки копий и прочий антураж обещали каждому, рискнувшему нарушить личное пространство Войны, как минимум царапины. Пожалуй, из-за мечей и человеческих голов на поясе к девушке тоже не рисковали приближаться. В ножнах на поясе покоился бутафорский меч. Лицо Войны было скрыто тяжелым шлемом, напоминающем рыцарский.

Единственный мужчина в этой компании изображал Голод. Он одет был в деланно-истрепанную рубашку с подкатанными рукавами. «Когда-то белая», она теперь обладала каким-то землисто-болотным оттенком. Штаны и ботинки тоже напоминали собой одежду… да, голодающего бродяги. Как и в облике Чумы, взгляд цеплялся за открытую кожу рук, которая была не только «сморщенной и обвисшей», как и полагается коже Голода, но еще и покрыта какими-то язвами, которые Голод, видимо, решив придать дополнительной мерзости своему внешнему виду, начинил «опарышами». Маской ему служил холщовый мешок, который набрасывали на головы преступникам перед казнью.

Вид живописной троицы на мгновение захватил внимание Эрика. Но он тут же вспомнил, что ему нужно найти среди этого бедлама единственного человека, ради которого он сюда пришел. Кристина должна быть в зале. Светловолосая и довольно высокая девушка в красивом костюме. Возможно, она танцует с одним из поклонников. Возможно — отошла в тихое место с одной из подруг.

Эрик сделал несколько кругов по залу, снова вернувшись к месту, где стояла троица. В этот момент Голод, стоящий у подносов с едой, поднял руку и сделал какой-то условный жест Чуме и Войне. Девушки кивнули, а та, что была облачена в красный мундир, махнула товарищу рукой и сделала пальцами жест «Виктория». Тот самый жест, который довольно часто демонстрировала Кристина! В тот самый момент, когда Эрик был готов усомниться, девушка обернулась вокруг себя и сделала несколько шагов, чтобы присмотреться к танцующим. Ее походку он сразу же узнал. Видимо, она кого-то искала. И Эрик уже знал кого… Господи, какой же он дурак!!! Неужели не смог с самого начала понять, кто способен на подобную оригинальную идею?

— Не меня ждете, Кристина? — спросил он, подходя к ней сзади.

— Ори погромче, тебя еще не все услышали, — огрызнулась девушка, поворачиваясь к нему. — Вау, так это ты? Прикольный костюмчик. А кто это?

Гордость начала переполнять Эрика. Кристина не узнала его костюм! Здравый смысл остудил гордость, напомнив, что Кристина могла не читать По.

— Это Красная Смерть.

— Тю ты! Не мог в обычную вырядиться, что ли? Все бы тебе выделываться, — судя по всему, девушка добродушно усмехнулась, после чего протянула ему руку. — Пошли танцевать?

— Вообще-то это я должен был тебя пригласить! И кстати, уж про «выделываться» кое-кому вообще следует молчать, — последнюю фразу он пробурчал себе под нос. И, видимо, Кристина ее не услышала, поскольку ответила только на первую реплику.

— Вообще-то кое-кто дофига стеснительный и мы бы еще полвечера расшаркивались вместо того, чтобы делом заниматься, — рассмеялась Кристина. Грудь девушки вздымалась: было видно, что она уже успела повеселиться на этом празднестве. Сердце Эрика кольнула обида. Она развлекается. Она счастлива. Без него.

«Ну а кто мог знать, что у нее будет такой костюм? Кто мог знать, что Красная Смерть должен будет составить компанию Второму Всаднику Апокалипсиса?»

Танец начался. Опытным путем Эрик выяснил, что все эти обломки копий, стрел и мечей довольно легко сминаются, прижимаясь к спине своей обладательницы, а после того, как ее тело отпустить — возвращаются в исходное положение. Видимо, Кристина все-таки помнила о том, что они будут танцевать вместе и не хотела, чтобы он оцарапался. О, Кристина...

— Кажется, мы здесь самая клевая парочка, — фыркнула Кристина.

— Что?

— Гармонируем, говорю, лучше всех…

В этот момент мимо них пронеслись чуть ли не галопом Чума и Голод.

— Ну, если не считать этих двоих, — Кристина успела махнуть рукой парочке прежде, чем те унеслись на другой конец зала.

— А кто это? — тихо уточнил у нее Эрик. Он не узнал Кристину потому, что думал, что та наденет на лицо открытую маску, скрывающую лишь глаза, оставив снаружи свои золотистые локоны. Тогда бы он ее опознал, а так ему осталась в качестве ориентира только походка и жестикуляция любимой.

— Не догадался? Плохой из тебя сыщик. Рауль и Адель. Похоже, в ребятах пропали гениальные дизайнеры. Кстати, ты это…

— Что?

— Может, останешься с нами, м? Я тебя с ребятами познакомлю. Правда, с Адель ты уже знаком, а Рауль просто о тебе знает.

— Но я же…

— Ну давай, чего ты! Все нормально: они не будут тебя обижать. И Адель, кстати, уже почти не злится на то, что ты ее пугал. Ну правда, ну сколько можно уже в одиночку сычевать? Друзей новых заведешь, пообщаешься, потусим все вместе…

Музыка давно смолкла и танцующие разбрелись вокруг, выбирая себе новых партнеров для танца и обмениваясь какими-то шуточными репликами.

Эрик уже собирался отказаться, но в этот момент поймал знакомый отчаянный взгляд синих глаз из глубины шлема.

— Если ты этого хочешь, Кристина, — совсем тихо произнес он.

Не прошло и минуты, как его подтащили к парочке.

— Ребята, а я нашла нам Смерть. Правда, красная, ну да наплевать. Знакомьтесь — это Эрик! Мой жених.

С какой легкостью она это произнесла… И как просто и легко сказал Рауль:

— Рад знакомству.

То, как дворянский мальчишка протянул ему руку для рукопожатия… А ведь он знал, что скрывает его маска… Знал, поскольку ему рассказал дарога, причем наверняка от себя преувеличив уродство Эрика (если это можно преувеличить). Что же это? Получается, что… так действительно можно? Одной рукой крепко, до хруста в костях, стиснув ладонь Кристины, он протянул вторую навстречу руке Рауля. До последнего и боясь, и надеясь, что тот вдруг уберет свою ладонь за спину и отшатнется от него с отвращением во взгляде.

— Я — Рауль де Шаньи. Только сейчас это секрет, так что я Голод.

— Очень… приятно, — с трудом проглотив странный ком в горле, Эрик пожал мальчишке руку.

В этот момент прямо под ноги Эрику прилетела одна из хлопушек. Не сказать, чтобы это его напугало, но неожиданная вспышка и звук взрыва заставили потерять равновесие, хватаясь за колонну.

— Адель де Милье, то есть Чума. Мы теперь квиты, так что предлагаю дружить, — голос девушки лучился самодовольством. Эрик почувствовал что-то вроде угрызений совести, когда вспомнил, при каких именно обстоятельствах состоялась их первая встреча. И, тем не менее, сейчас она также легко, как и Рауль, протянула руку ему навстречу. Как хорошо, что его лицо скрывает маска и она не видит, в какой гримасе оно сейчас исказилось. Она ведь видела его лицо, но почему-то…

— Эрик… Просто Эрик, — тихо произнес он. Его голос практически заглушил шум праздника, но, кажется, Адель прочитала по губам то, что он сказал. Он не видит лица из-за этой маски, но готов поклясться, что вместо отвращения на нем — лишь привычное смущение, когда он целует ей руку.

— За знакомство? — Рауль уже успел притащить непонятно откуда поднос, на котором возвышались четыре бокала с вином и четыре же порции какой-то закуски.

Эрик пожал плечами и взял бокал. Как оказалось, не только его маска позволяла принимать пищу: Рауль использовал для этих целей дырку для рта в «мешке», а клюв костюма Адель оказался сделан только в верхней своей части. Кристина же просто откинула забрало, здраво рассудив, что если ее не опознали в начале маскарада, то уж сейчас, когда все участники мероприятия были изрядно навеселе, всем и подавно неинтересно будет, кто же прячется под масками всадников апокалипсиса.

Как-то сам собой завязался разговор. Рауль начал расспрашивать его про жизнь на Востоке, сам упомянул об одном из приключений во время плавания. Адель полезла за уточнением деталей, потому что у нее появилась идея для книги, а писать книгу надо только когда знаешь, о чем пишешь.

Внезапно они все поняли, что вокруг слишком шумно и неплохо было бы прогуляться куда-нибудь подальше от гомонящей толпы. За разговором они совершенно незаметно для себя вышли на улицу и, продолжая переговариваться, двинулись в сторону набережной.

Только сейчас Эрик заметил, что на улице идет снег. Кристина и Адель тут же стали своим поведением напоминать детей. Неизвестно, какая из девушек первой начала свару и Эрик готов поклясться, что не помнит, кто из них первым позвал на помощь жениха, но уже каких-то полчаса спустя он сам, подобно этим детям, быстро лепил снежки и расшвыривал их по всем направлениям. Уже было непонятно, кто в какой команде играет, ведь сначала он помогал Кристине, но потом Рауль случайно попал снежком в Адель и девушка, обидевшись, начала забрасывать снежками не слишком-то меткого кавалера, попав при этом в Эрика. Эрику сначала помогала Кристина, но потом снова что-то произошло и вот — на небольшой площади уже возвышаются четыре полуразрушенных снежных вала, летят в тело снежные комья и раздаются в воздухе самые разные вопли: от более-менее традиционного «а вот вам», до «бей ситхов!».

Трель полицейского свистка прерывает их развлечения. Видимо, жандармы решили, что имеет место драка, а не возня компании друзей, и поспешили исполнять свои обязанности в кои-то веки. Непонятно, почему они все, вместо того, чтобы быстро объясниться и дальше гулять, кидаются прочь, улепетывая от жандармов и хохоча, как сумасшедшие. Верней… Эрик точно помнил, что первая реплика была «валим, валим отсюда!» и принадлежала она Кристине. Следом «драпаем» крикнул Рауль, Адель от себя добавила «бежим скорей» и… И вот они в итоге, попетляв изрядно по переулочкам и проулкам, оказались рядом со входом в родные катакомбы. Ну, родные для них с Кристиной. Только сейчас Эрик понял, что было не так: он основательно вымок, когда возился в снегу. Судя по тому, как потирали ладони Рауль и Кристина, они тоже успели немного замерзнуть и только сейчас это начали понимать.

— Апчхи! — раздалось со стороны Адель.

Эрик сам не мог понять, что на него нашло в эту странную ночь. Почему он вместо того, чтобы распрощаться с дворянами и силком утащить Кристину домой, пока она не простыла, пригласил к себе в гости всю компанию? Неужели было в юноше и девушке что-то, внушающее доверие? Или он настолько доверял Кристине, что автоматически сам для себя решил: люди, которых она называет своими друзьями, не могут быть плохими?

Как бы то ни было, но в два часа ночи никто и не думал спать. Эрик возился с ужином для всей компании, при этом остальная часть этой самой компании активно ему помогала, порой больше мешая. Выяснилось, что виконт очень хорошо чистит картошку. Кристина не преминула заметить, что сразу понятно, кто «плохо себя вел» во время экспедиции, что приобрел столь замечательный навык. Рауль брызнул в нахалку водой из миски, та недолго думая опрокинула на друга содержимое графина с водой и непонятно откуда достала один из водяных пистолетов, которые они с Николь собрали пару недель назад.

— Кристина, я сколько говорил: никакой воды в доме! Марш на пристань, оба!

— Йес, босс! — парень и девушка прокричали это в один голос, после чего очень быстро выбежали продолжать игру на берег озера.

— Как дети малые, ей-богу, — Адель озвучила мысли самого Эрика, после чего, вооружившись прихваткой, полезла в духовку проверять, насколько хорошо пропеклось печенье. Поскольку рецепт, как и сама идея приготовить данное лакомство, принадлежали девушке, Эрик не встревал с рекомендациями. Хотя для него было странным видеть, чтобы представительница высшего сословия так умело обращалась с противнями и кулинарными принадлежностями. Когда он заметил необычность, Адель принялась пояснять:

— Ну, меня как и остальных наших девчонок всегда взаперти держали. Туда не ходи, этого не делай, кстати — так до сих пор продолжается. Представляете — на маскарад пришлось по веревочной лестнице сбегать! Но все-таки, прямо досконально проконтролировать, что я делаю, никто не мог. Ну а так как одной все время скучно, то я подружилась с прислугой в доме, вот они меня и научили паре рецептов, когда я маленькая была.

— По веревочной лестнице? — усмехнулся он. Адель чем-то напоминала ему Кристину. Более цивилизованная и не такая отчаянная, но с не меньшей сумасшедшинкой в глазах. Впрочем, странным взглядом отличался и Рауль. Возможно, именно их сумасшествием объясняется то, что они общались с Эриком, как с равным, а Кристина — так вообще умудрилась его полюбить. — А я думал, что уж на маскараде веселиться таким, как вы, позволяют.

— Ага, позволяют. Одень вон то бальное платье с таким-то фасоном, затяни потуже корсет, чтобы нельзя было дышать, весь вечер слушай унылый треп сопровождающих дамочек-подружек с куриными мозгами и будь любезна еще потанцевать со всеми мужиками, которые изволят обратить на тебя внимания. Сегодня-то желающих не нашлось, хорошо я над костюмчиком поработала! — Адель заливисто рассмеялась.

Эрик пристально всмотрелся в эти карие глаза. Сейчас девушка вообще была на редкость… обычной. Непохожей на представительницу своего сословия. Грим с тела и лица давно был смыт, хотя платье еще напоминало о ее маскарадном костюме.

— Только не говорите, что вам понравилось, когда на вас смотрели с отвращением и страхом.

— А разве может подобное не нравиться? — девушка рассмеялась.

— Может, — глухо произнес Эрик, отворачиваясь и помешивая соус.

— Простите… — тихо пролепетала она, только сейчас, видимо, вспомнив, насколько болезненна для него тема страха окружающих. — Эрик, пожалуйста, простите, я вовсе не хотела обидеть вас. И я не имела в виду… ну, то есть, меня обычно все настолько достают своим ненужным вниманием, что…

— Не надо. Не извиняйтесь, вы ни в чем не виноваты, — он тряхнул головой, отгоняя непрошенную грусть. — Вы ведь не можете знать, каково это…

«Может, пора прекратить себя жалеть?» — вкрадчиво произнес внутренний голос.

— А вы не можете знать, каково это — навязывание общения с неприятным вам человеком. Или, например, требование смеяться, когда на самом деле очень больно. У каждого из нас свои неприятности в жизни, Эрик. Вы можете выбрать себе круг общения, друзей, любимого человека, а я всегда была этого лишена. Благо, что хоть с Раулем повезло, а вот с большинством друзей родню лучше не знакомить: мой мозг вынесут ногами вперед, после чего запрут на десять замков до конца моих дней.

Девушка вздохнула и вдруг стала настолько грустной, что сердце Эрика стиснула жалость.

— Иногда я проклинаю тот день, когда родилась, — тихо вздохнула Адель. — Верней, что родилась в такой семье. Можно, конечно, говорить сколько угодно о том, что другим по жизни приходится еще хуже, чем мне, но для нас самих собственная боль всегда кажется сильней.

Эрик оцепенел и замер, вслушиваясь в то, как девушка с каштановыми волосами говорит то, что было применимо не только к ней, но и к нему.

— Казалось бы, я должна быть счастлива. У меня ведь богатая семья, дом — полная чаша, хорошие возможности для образования, развития, гарантия безбедной старости… Вот только семья Крис намного бедней моей, но при этом у нее есть все то же самое. Без таких излишков, как у меня, но в то же время… Она свободна. Может выбрать, чем ей заниматься. Выбрать того, с кем быть вместе, без оглядки на мнение родных. Выбрать, какой быть. С легкостью плевать на мнение всего этого «общества», отказываться от контактов с неприятными ей людьми… И вроде как у нее жизнь хуже, и в то же время — намного лучше. Да и разве умирали от голода дети наших слуг, которые весело резвились во дворе, в то время как я изнывала от духоты в корсете и пыталась вышить очередной ненавистный цветочек? С другой стороны… Все слишком сложно, понимаете? Мы часто думаем, что будь все в нашей жизни по-другому, то мы были бы намного счастливей, что никогда бы не грустили, все время улыбались, вот только… Не думаю, что даже Крис с ее неиссякаемым оптимизмом и детской жизнерадостностью вот прямо никогда не о чем не жалеет и не желает оказаться на чьем-нибудь другом месте.

— Вы правы, Адель, — тихо произнес Эрик. — Мне вот интересно, откуда в таком ребенке взялась мудрость сфинкса?

— Я не ребенок! — нахмурилась девушка. — Между прочим, это Кристина и Рауль сейчас ведут себя, как дети, поливая друг друга водой, а я здесь, с вами, вот, печенье приготовила!

— Просто вы не знаете, что у Эрика есть еще один водяной пистолет, — фыркнул он, с самой ехидной гримасой, на которую был способен, доставая из кухонного шкафа свой собственный, экспериментальный образец, который наверняка был чуть лучше, чем те, которыми стреляли друг с друга Рауль и Кристина.

— Да за кого вы меня принимаете? Я что, по вашему, совсем ребенок? — негодующая тирада явно не вязалась с тем, как быстро Адель выхватила из его рук оружие.

— Нажимать вот на этот рычаг, — еще ехидней улыбнулся Эрик. — А теперь марш с моей кухни и не мешай мне накрывать на стол.

Быстрей пули девчонка вылетела в коридор, а вскоре со стороны озера раздался удвоенный женский визг.

Впервые в жизни он смеялся до колик в животе. Впервые в жизни ему по непонятной причине было так легко и весело. Поздней он не раз думал о том, что это была за магия, что он поддался на уговоры Кристины, что он вдруг позволил троице друзей втянуть его, взрослого и солидного, между прочим, человека, в эти их игры. Почему он еще пару месяцев назад терзал орган и мечтал о недосягаемой девушке с золотистыми волосами, а сейчас так легко идет на берег озера и загоняет молодежь в дом, заставляя сидеть у камина два часа, пока на них не высохнет вся одежда. Почему он вместо того, чтобы выпроводить гостей и лечь спать, общается с ними все утро после маскарада? И почему он, когда Рауль произносит:

— Кстати, а у меня есть одна идея…

Заинтересованно слушает «идею» мальчишки и, поняв, что Кристина и Адель все равно отправятся с Раулем на крышу оперного театра, соглашается присоединиться к этой компании. Он, Призрак Оперы! Он, человек, который никогда не любил шумные компании и таких шумных людей, как эта вся троица!

Почему он поддерживает все то безобразие, что они творят на крыше? Почему он помогает им?! Рауль достал фотоаппарат, чтобы сфотографировать вид на окрестности? Да пожалуйста, Эрик поможет дотащить! Он даже вкратце объяснит мальчишке, как пользоваться чудом технике и как лучше сделать снимок. Кристина хочет забраться на статую, и чтобы ее сфотографировали? Да пожалуйста, он сам это сделает, ведь мальчишке нельзя ничего поручить. По поводу «нельзя ничего поручить» он тут же извинился, ведь это именно Рауль притащил откуда-то веревку и заставил Кристину использовать ее в качестве страховки. Эрику пришлось два раза пообещать, что сфотографирует так, что веревку не будет видно.

Кристина забирается на самый край Лиры Аполлона. Все еще одетая в костюм Войны, но уже без маски, она производит странное впечатление… чуждости этому миру.

— Жалко, в цвете снять нельзя, — вздыхает Рауль, пока Эрик возится с объективом.

— Можно будет, но лет через пятьдесят! — кричит сверху Кристина.

— Тогда жди фотографию моей вставной челюсти в цвете! — не лезет за словом в карман виконт.

Адель произносит какую-то обыденную реплику, которая почему-то вызывает очередную волну смеха. Рядом с этими детьми Эрик сам чувствует себя намного моложе. И почему-то ведет себя намного глупей.

Кристина фотографируется на Лире Аполлона. Адель решает «повыделываться и виснет на страховочной веревке таким образом, чтобы казалось, будто она стоит на «потолке», то есть на нижней части руки Аполлона, при этом находясь головой вниз. Вздохнув и что-то пробормотав про «выпендрежников» (слову этому его научила Кристина), Эрик делает очередной снимок. Соглашается сфотографировать Рауля и Адель и начинает отказываться, когда Кристина просит его сфотографироваться вместе.

— Нет, — это первое, категоричное «нет», которое он произносит за все время их знакомства. Он готов выполнить любое ее желание, он готов ради нее без раздумий отдать жизнь, но позволить кому-то запечатлеть его уродливое лицо… При мысли о том, что когда-нибудь, когда его уже не будет в живых, кто-то будет смотреть на него так, как смотрели все окружающие при жизни, Эрика прошибал холодный пот. На счастье, его выручил мальчишка. Кто бы мог подумать, что виконт поймет причины, побудившие Эрика отказываться от совместного снимка?

— Сфотографируйтесь в масках, оба? Сегодня ведь маскарад, а у нас тут Всадник Апокалипсиса и Призрак Оперы, который вообще существует в единственном экземпляре.

Бросив на мальчишку благодарный взгляд, Эрик достал из-за пазухи маску. Забавно. Он и сам не помнил, почему не надел ее вместо «черепа» Красной Смерти, когда переодевался дома…

Вспышка, как и положено, немного ослепила. Привыкшему к жизни в подземелье Призраку это было настолько непривычно, что он минуты две моргал, пока зрение не вернулось в норму. К счастью, отвлечение на собственные проблемы не помешало ему первым услышать шаги за дверью с крыши. Именно благодаря его хорошему слуху они все успели спрятаться и спрятать фотоаппарат, который был довольно тяжелым. Для того, чтобы человек быстро ушел с крыши, Эрик привычно заставил на чердаке зазвучать несколько мужских и женских голосов, а потом — голосом удачно сымитировал топот убегающих ног. Адель, Кристина и даже мальчишка-виконт уставились на него с неподдельным восхищением, что очень польстило самолюбию, которое у Эрика, несомненно, было.

— Как вы это сделали? — принялась расспрашивать Адель. Судя по огоньку в глазах — у девочки уже появилась еще одна идея для какой-нибудь книги.

За разговором о чревовещании прошел весь путь на улицу. Все хорошее, в том числе и этот затянувшийся почти до полудня вечер, должно было закончиться. И оно закончилось: на улице Скриба Рауль и Адель распрощались с Эриком и Кристиной, поймав экипаж и с трудом справившись с погрузкой в него фотоаппарата. А Эрик с Кристиной отправились домой. Пожалуй, устал и вымотался не только он, потому что к моменту возвращения в дом на озере девушка зевала, не переставая.

— Устала, Кристина?

— Ага. Но, по-моему, оно того стоило. Или ты считаешь, что все было недостаточно круто?

— Эрик… Счастлив. Все было замечательно. И твои друзья… Они такие… Хорошие.

— Наши.

— Что?

— Это теперь и твои друзья тоже, — фыркнула девчонка перед тем, как скрыться за дверью ванной комнаты.

— А у Эрика… Никогда не было друзей…

— Блин, вот только не надо опять плакать! — раздался из ванной предупреждающий вопль.

— И не подумаю, — со вздохом отозвался он, хотя непонятно почему, но заплакать сейчас хотелось больше всего. Странно это — постоянно плакать от счастья. Впрочем… Странно. Недавно они рассуждали с Адель, что никто не счастлив… Эрик знает, что это неправда. Он счастлив так, как не может быть счастлив ни один другой человек.

Больше всего сейчас хотелось пойти и сочинить какую-нибудь музыку. Но Кристина будет ругаться, если он помешает ей спать.

— Иди уже, — вздохнула она, возвращаясь из ванной.

— Что?

— К этому своему ужасу с трубами иди, твори, — вздохнула она, беря с полки книгу.

— О, Эрик не хочет мешать Кристине спать и… Правда можно?

— Покажешь мне потом, что получится? — уточнила она, выглядывая из-за книги, как из-за угла.

— Обязательно! Эрик посвящает всю свою музыку Кристине, как он может не показать ее?! — возмутился он. Вскочил с кровати, подхватил Кристину на руки, покружил по комнате взвизгнувшую от неожиданности девушку, после чего бережно посадил ее на место и быстрым шагом направился в комнату с органом.

— Мда, вот что эндорфины с людьми делают, — донеслась ему вслед реплика Кристины и тихий смех. Уточнять, что она имела в виду, не было ни времени, не желания. Потому что он знал: что бы это не было, это не было обидным для него. Она никогда его не обидит.

Впервые за всю свою жизнь он действительно верил в происходящее с ним. Верил в свое счастье, верил в них с Кристиной, в их будущее, в их жизнь… Эта вера очень сильно пригодилась ему, помогая уберечь от неверных решений за день до того, как должна была состояться их с Кристиной свадьба. Свадьба, которой не было.

Примечание к части

Все! Лимит розовых соплей исчерпан, со следующей главы — экшон, кровь, кишки, мясо, анархия и всекакялюблю!!!

День после маскарада мы с Эриком провели в полной гармонии. Изменилось что-то… Даже сама не знаю, что. Днем мы так и не поспали. Он играл на органе, я делала на заказ перевод с французского на русский. Поскольку оба языка были мне родными (французский хорошо понимало это тело, а русский знала я), то никаких проблем в процессе работы не возникло. Хотя, уже вечером я почувствовала, насколько сильно, блин, у меня затекли плечи и шея. Собственно,

поняла я это в тот момент, когда Эрик зашел в комнату и позвал меня по имени.

— Черт! — всхлипнув от неожиданной боли в шее и правом плече, я рухнула обратно на стул, пытаясь рукой размять затекшую часть тела.

— Кристина! Что такое, где болит? Чем помочь? — вопросы Эрика и его тон на редкость беспорядочные и суматошные, а вот действия, наоборот — выверенные и четкие.

— Да не суетись ты. Шея затекла. Сделаешь массаж?

Это как-то само собой получилось. Честно. На самом деле, после того, как он мазал мне спину зеленкой во время ветрянки, я довольно часто чувствовала то, чего раньше никогда не возникало: потребность в ласке мужика. Причем, вполне конкретного мужика. То ли это тело не было похожим в этом плане на то, родное, разбившееся в день переноса моего сознания в этот мир, то ли я из тех людей, которые неспособны желать физической близости без близости духовной, а уж когда пресловутая духовная близость имеется, то «велкам ту майн постелька», то ли я просто «доросла» до половой жизни наконец-то (а что, мне, между прочим, тридцать три года, считай!), но периодически мне хотелось, чтобы это бревно рядом со мной в кровати не просто лежало, но и совершало определенные телодвижения в горизонтальной траектории, находясь при этом надо мной. А уж эти длинные пальцы, бегающие по моей спине…

Наверное, мои стоны в какой-то момент перестали походить на стоны больного и страждущего человека, жаждущего медицинской помощи, поскольку Эрик одернул руки от моей шеи и спины, как от раскаленного утюга. А, нет, дело не в этом. Дело в том, что мои пальцы как-то под шумок сами собой ослабили шнуровку на платье и спустили его верх немного вниз. Настолько, что стала видна часть корсета.

— Чт-то вы делаете, К-кристина?

— Да ладно, так ведь удобней, — пожимаю плечами я, от чего ткань платья сползает еще ниже.

— П-прекратите… Не-не-не-не надо издеваться… Ну зачем… Зачем издеваться! — я обернулась в тот самый момент, когда Эрик был готов кинуться бежать. Так, это что, репетиция первой брачной ночи? Нет, я понимаю, что в этом времени у них доступ к женскому половому органу возможен только после регистрации отношений в государственном или церковном органе, но в конце концов, можно погладить, потрогать, поцеловать, я не знаю… Укусить за мочку уха — вроде бы, девушки могут с этого прибалдеть, правда, на себе я это пока что не проверяла, так как физически не могу себя за ухо укусить…

На бледных щеках Эрика проступил румянец, в глазах еще сохранялся тот самый блеск, с которым коты смотрят на желанную сметану, а мужики — на не менее желанных женщин, но остальной внешний вид был сейчас на редкость жалким. И того и гляди расплачется.

— Так, ша! Мне лень бежать за графином с водой, так что уймись самостоятельно, будь добр, — я перехватила мужчину за руку и рывком усадила на кровать, после чего сама села рядом, но чуть поодаль, поправляя платье и мысленно вздыхая, что от кое-чьего жалобного вида и не менее жалобных воплей все либидо ушло в ноль. — Итак, по пунктам, в чем я над тобой издеваюсь.

— Эрик не может… Не может так! Зачем Кристина… Эрик никогда не посмеет прикоснуться к Кристине и Кристина это знает, зачем она… Зачем так?!

— Так, окей… Не сможет прикоснуться… Это ты про секс, что ли? И зачем мне тогда за тебя замуж выходить, если мне хера с два что обломится? — я подтянулась на кровать с ногами, при этом словно невзначай оголяя свои ноги где-то по щиколотку. Ничего, кроме этих самых щиколоткок в длинных гольфах Эрик увидеть просто не мог, но увиденное, как ни странно, произвело на него благоприятное впечатление, поскольку вместо того, чтобы забиться в новом витке истерики, он, краснея еще сильней, уставился на мои ноги и совсем тихо произнес:

— А раньше Кристина про себя говорила совсем другое.

— Ну так гордись. Раньше с мужиками спать не хотелось теперь хочется, причем с вполне определенным экземпляром, в чем проблема? По идее, ты радоваться должен.

С учетом того, что периодически мне во сне в бедро упиралась явно не нога — реакция Эрика сейчас казалась странной. Нет, ну правда… Бывают те, кто не может физически заняться процессом сношения. Кстати, этим грешат многие мужики «за сорок» в моем мире. Но Эрик-то не из этой категории, так что вместо вот этой истерики мог либо уточнить о моем желании продолжать процесс прямо сейчас, либо же, если уж он такой принципиальный, попросить дождаться первой брачной ночи, чтобы уже тогда заняться ночью чем-то более интересным, чем сон.

— Кристина, но вы… Ты… Эрик не считает, что… — Мужчина глубоко вздохнул, закрыл глаза и неожиданно принялся говорить, как заведенный, делая ровные паузы между словами и каким-то образом замедлив свою речь так, чтобы эти слова звучали едва не по слогам. — Ты невинная девушка, Кристина. Я — старше тебя в два раза и даже не могу знать, что… К чему это приведет. Я боюсь, что ты возненавидишь меня после такого. Боюсь, что…

Он не договорил. Но суть я и так поняла. Поэтому перехватила его руки прежде, чем он принялся рвать остатки волос на своей голове, крепко сжала их в своих ладонях и также тихо и спокойно начала говорить.

— Теперь по пунктам. Пункт первый — в отличие от ваших местных девочек-припевочек, которые вплоть до первой брачной ночи искренне верят, что детей находят в капусте, я куда менее невинна, чем ты можешь предположить. Нет, если говорить только о физической стороне вопроса, то мой кусок кожи между ног все еще при мне, но если смотреть на мои знания о теме в целом, то достаточно просто вспомнить, что за год до «попадалова» мне пришлось заниматься оформлением порносайта. Помнишь, я тебе про кино рассказывала? Так вот, порно — это то же самое кино, только сняты сцены сексуального характера. Очень откровенные сцены, которые хоть сейчас в учебно-воспитательное пособие «как люди трахаются и что при этом с ними происходит». Так что я знаю, что меня ждет и ни черта не пугаюсь. Пункт второй — будь добр не забывать, что мне не двадцать лет, как этому телу, а… Тридцать три, получается. И то, что я себя веду соответственно возрасту этого тела вовсе не значит, что я и на самом деле возрасту этого тела соответствую. То есть, чем раньше ты у себя из головы выбьешь эту дурь «Кристина — милая, нежная и невинная маргаритка», тем будет лучше для нас обоих. Пункт третий — я отлично знаю, чего хочу и если я тут перед тобой разгуливаю чуть ли не с надписью маркером на лбу «трахни меня»…

Эрик поперхнулся воздухом и закашлялся. Мда, кажись, переборщила с откровенностью. Ладно, раз начала — надо добивать из жалости.

— … То это значит именно то, что я этого хочу. Если помнишь — я эгоист по натуре и уж в таких вопросах не буду давать надежду, а уж тем более — сама проявлять инициативу из чувства жалости или долга, как ты, возможно, мог подумать. И для тебя единственным индикатором в таком вопросе должны быть не какие-то фантазии твоих тараканов в голове, а твое желание и мое на то согласие. И, будь добр, больше не устраивать таких сцен, поскольку я в этот момент чувствую себя либо как насильник, который совращает против воли бедного невинного мальчика, либо как полное чмо, которому ради удовлетворения собственных сексуальных желаний…

Эрик снова закашлялся и я привычно похлопала его по спинке.

— Чуть ли не наизнанку перед человеком выворачиваться. Как уже говорила — не люблю унижаться сама и когда передо мной унижаются другие. Суть вопроса ясна?

— Д-да, — тихо произнес Эрик. Желтые глаза сейчас стали абсолютно круглыми, а лицо было пунцовым. Сейчас сей джентльмен напоминал мне мальчишку, застуканного за подглядыванием в женской раздевалке. Мда… Совратителем себя чувствую. И я ведь совращу.

— То есть, в следующий раз на мои попытки заигрывать будет либо продолжение банкета, либо вежливый отказ с объяснением причин, а не безобразная сцена, подобная той, что была продемонстрирована сейчас?

Эрик тихо кивнул. А потом, решившись на что-то, тихо произнес.

— Эрик… Не может прикоснуться к Кристине до того, как они…станут мужем и женой. Это… Это неправильно. Так нельзя.

— Окей. Правда, мне всегда говорили, что раз нельзя, но очень хочется, то можно, — фыркнула я.

— Вовсе не…

— Ша! — я встала, вытащила из шкафа пижаму и прошла к ширме, за которой мы обычно переодевались. — Обещаю еще три дня не покушаться на твою невинность.

При звуке кашля за ширмой мои губы растянулись в паскудной ухмылочке. По крайней мере, теперь я чувствовала себя отмщенной и уже не так злилась за неудавшийся вечер, верней — его продолжение. Ладно, секс у меня будет через три дня. В интересах Эрика, чтобы он у меня был, поскольку отец часто говорил о том, что нет зверя страшней, чем злая неудовлетворенная баба. А бедному Призраку Оперы предстоит со мной жить.

По крайней мере, в этот раз меня не будило то, что во сне кое-кто стонал мое имя. Правда, обнимали меня в этот раз как-то слишком уж по-мужски, но не сказать, что я была прямо-таки против. Правда, Эрик с утра покраснел, как вареный рак, когда обнаружил на своем бедре мою голую ногу, а свою руку — у меня на груди. Но после моего флегматичного «доброе утро», кажется, перестал дергаться и лихорадочно придумывать какие-то ненужные оправдания. Вместо этого он также пожелал мне доброго утра, после чего мы вместе принялись собирать меня на работу. Ну, верней, я собиралась, а Эрик — что-то мудрил с завтраком, поскольку остатки наготовленных вчера разносолов мы умяли еще за ужином.

Подготовка к завтраку шла одновременно с распевкой. Знаю, у меня будет время распеться перед репетицией, но я лучше в это время поболтаю с Мэг и Жамме. Кроме того — меня по какой-то причине хотели видеть директора, так что не исключено, что я на пресловутую распевку опоздаю, так что приду на саму репетицию готовая к труду и обороне.

Аккуратно выйдя из подземелья на улице Скриба, я мгновенно смешалась с толпой спешащих на работу людей и без приключений добралась до оперного театра. Пройдя через местный КПП бросила взгляд сначала на часы в вестибюле, потом — на собственные часики, подаренные Эриком. Секунда в секунду. Эрик говорил, что часы в нашем театре отстают, но я настроила свои именно под них, чтобы ориентироваться по «рабочему» времени. А уж со свободным как-нибудь без часов разберусь… За то время, что я поднялась по лестницам и преодолела несколько коридоров, как раз настал момент встречи с директорами, так что в дверь секретаря я постучала секунда в секунду.

— Да-да?

— Прошу прощения, — вежливо улыбнувшись месье Реми, я сделала несколько шагов по направолению к его столу. — Мне назначена встреча с месье Дебьенном и Полиньи. Они готовы принять меня?

— Да, конечно, мадемуазель Дайе, проходите-проходите, — суетливо поправляя манжеты своей рубашки, выглядывающие из-под пиджака, секретарь впереди меня направился к двери в директорский кабинет, чтобы открыть передо мной дверь.

— Спасибо месье Реми, — я тепло улыбнулась. — Между нами, о чем собираются поговорить со мной директора?

— О, мадемуазель… Мне не велено говорить, но… они боятся вашего грядущего ухода, связанного с… с вашим замужеством. Они хотят, чтобы вы опровергли эти слухи… — едва слышно прошептал мне Реми перед тем, как распахнуть передо мной двери. Кивком поблагодарив его, я снова поздоровалась, на этот раз — с сидящими за столом руководителями, после чего дождалась, пока Полиньи буквально под ручку проводит меня к одному из кресел и, усадив в него, примется уточнять, не дует ли мне, не жарко ли, не хочу ли я воды, или, может, вина…

Забавно. Я не так давно пришла в этот театр и помню тот день, когда меня принимали в хор. На меня даже не смотрели. А сейчас вон, чуть ли не отплясывают вприсядку.

— Надо полагать, вы хотели обсудить со мной что-то важное? — краешком рта улыбнувшись Полиньи, я повернулась так, чтобы видеть и его, и Дебьенна.

— О, мадемуазель… не сочтите за дерзость, но… Все эти слухи о вашей помолвке и о том, что вы выходите замуж… Скажите, это ведь неправда?

— Не могу представить, по какой причине вас заинтересовала моя личная жизнь, господа. Не подскажете, что было тому причиной?

Не люблю, когда лезут ко мне в трусы. Ну правда, не люблю. Вот какого черта им надо знать, выхожу я замуж, или нет? Господа, вам надо, чтобы я работала в вашем театре. Пела. Вас больше должна беспокоить моя недавняя болезнь и то, не ослаб ли мой голос от нее, а не то, в каких отношениях и половых сношениях я состою с представителями противоположного пола. Интересно, что и хористки, и более значимые фигуры театра меняют любовников, как перчатки, но с ними никаких бесед не проводится.

— Мадемуазель, прошу, не играйте с нами! — взмолился Полиньи, протирая лысину платочком. Дебьенн принялся суетливо перебирать бумаги, лежащие на столе. — Если вы действительно выходите замуж, то должны помнить, что общественность порицает работающих замужних женщин. Кроме того, ваш муж может запретить вам…

— Достаточно, господа. Я вас поняла, — предельно вежливым и корректным тоном произнесла я. Этой подчеркнутой вежливости я научилась у Призрака Оперы. Верней, я и раньше умела подобное, но знакомство с Эриком помогло отточить сей навык до совершенства, что позволяло мне быстро дистанцироваться в таких диалогах и показать собеседникам что-то вроде «я тут император, а вы говно» (ну это я утрирую, конечно). — Поясню по пунктам. Первое — мне плевать на общественное мнение. Если другим людям нечего делать, кроме как рыться в моем белье, то это их и только их проблемы, меня они не касаются. Меня устраивает наше с вами сотрудничество и пока оно будет интересно и выгодно мне — я буду работать в этом театре, с вашего на то позволения. Второе — в моем словаре термины «муж» и «надсмотрщик» не едины по своему содержанию. Единственным человеком, который мог запретить мне что-то, был мой отец, но только до моего совершеннолетия. И муж, попробуй он мне что-то запретить, быстро перейдет в категорию «бывший».

— Значит, свадьба все-таки будет, — внезапно раздался за спинами директоров знакомый голос еще одного человека. Только сейчас я заметила, что в кабинете кроме нас троих есть кое-кто еще. Сидящий в дальнем кресле в тени Филипп де Шаньи встал со своего места и сделал несколько шагов на свет, оказываясь в двух метрах от меня.

— Ах, да, мадемуазель, позвольте представить вам…

— Не стоит, мы знакомы, — Филипп преодолел расстояние между нами и, взяв мою руку в ладонь, едва уловимо прикоснулся к ней губами. И словно невзначай коснулся золотого кольца на моем пальце. Его поведение заставило меня мысленно задать вопрос «что происходит», но вслух я его озвучивать не стала. Вместо этого я, как и положено, встала с места и поприветствовала реверансом представителя высшего сословия. — Но вы продолжайте, прошу прощения, что прервал вас…

— Ах, да, насчет тех неудобств, которое повлечет за собой мое замужество… — Я не знаю, то ли выбило меня из колеи появление Филиппа и его в высшей мере странное поведение, то ли дело было в чем-то еще, но сейчас я завершила свою речь совсем не так, как планировала. — К сожалению, дата моей свадьбы была назначена несколько месяцев назад и мы с моим будущим супругом не сможем ее перенести, так что я уйду в отпуск на день раньше, то есть послезавтра. С месье Арно мы уже обсудили это обстоятельство и он не возражал.

Глаза Филиппа потрясенно расширились, а лицо сильно побелело. Похоже, что-то не то творится в датском королевстве… Тем не менее, я уточнила, есть ли у господ директоров еще какие-то вопросы ко мне. Получив отрицательный ответ я также уточнила, позволительно ли мне теперь отправиться на репетицию. И уже собралась уходить, услышав положительный ответ, когда в спину прилетел вопрос де Шаньи:

— Мадемуазель Дайе, а не могли бы вы назвать мне имя вашего жениха?

Непонятно, чего он ко мне привязался. Традиционное «с какой это радости» и «а не пойти ли вам нахуй» не сорвалось с моего языка, поскольку Филипп, хоть и не особо приятная личность, но все-таки брат моего друга, да и вдобавок — проблем не оберешься, если ему нахамишь. Поэтому я лишь тихо и вежливо произнесла:

— Нет, месье, — после чего закрыла за своей спиной тяжелую дубовую дверь и направилась на репетицию.

После завершения оной — в гримерку. Я бы и рада сразу пробежаться к решетке на улице Скриба, но Эрик активно настаивает на том, чтобы я не выходила на улицу сразу после репетиций. Типа, боится, что заболею. Наивный! Не далее, как позавчера, просек, что я с утра принимаю холодный душ и чуть ли не истерику закатил по теме, что я себя не берегу, на что получил краткую лекцию по такой полезной дисциплине, как ЗОЖ, а также узнал, чем полезно закаливание для молодого женского организма. И не женского, в принципе, тоже. И заодно — пару шпилек в свой огород из разряда «уж человеку, для которого «нормальный график питания и сна» — нецензурные иностранные ругательства, лучше не читать нотации другим».

Можно было бы воспользоваться проходом через гримерку, но я не рискнула это делать, поскольку сегодня к моей персоне было проявлено слишком много внимания, а значит — от идеи бесследного исчезновения лучше отказаться. Хотя я уже приучила портье к тому, что могу словно испариться (просочиться с толпой народа, по официальной версии). С учетом того, что гримерка была отдана мне в единоличное пользование из-за своего неудобного расположения…

— Мадемуазель Дайе, мне кажется, нам с вами нужно поговорить, — единственное, что спасло Филиппа де Шаньи от удара ногой под дых, так это то, что он предусмотрительно держался от меня на расстоянии трех метров.

«А мне так не кажется. Не пойти ли вам нахуй?» — это было произнесено мысленно. Снова. При виде Филиппа я передернулась и тщательно постаралась это скрыть. Честно говоря — даже не могу объяснить, почему вид этого человека и его поведение были мне неприятны. Могу точно сказать только одно: наша антипатия была абсолютно взаимна и началась еще в тот момент, когда сей субъект пробрался в мой дом и едва не словил сначала арбалетный болт от ловушки, а потом — пулю в свое аристократическое табло.

Бесило… Много чего. Прежде всего — подчеркнуто-вежливая манера поведения, поскольку я отлично знала, что она означает и как на самом деле относится к окружающим человек, который так разговаривает и держит себя. Мне никогда не внушали уважения и доверия люди, которые считали себя выше только на основании того, что родились в более богатой или известной семье. А Филипп де Шаньи был именно таким. Нашему общению с Раулем он, как ни странно, не препятствовал, но в то же время — при любой нашей встрече, пусть и случайной, стремился своим отношением показать мне что-то вроде «знай свое место, оно на коврике у моих ног, шавка».

— Не знаю, какие у нас с вами могут быть общие темы для разговора, но проходите.

Во-первых, не люблю говорить в коридоре. Во-вторых — из гримерки в случае, если разговор не заладится, можно будет без проблем утащить труп в проход через зеркало, а там уже попросить Эрика помочь его спрятать. Шучу-шучу, хотя… Кто знает.

Пропустив в гримерную Филиппа, я прикрыла за нами дверь, но не стала ее запирать. Отчасти — потому, что знала: другие люди реагируют на запертые двери очень даже неадекватно, то есть начинают думать, что их удерживают. Кроме того — всегда остается шанс, что кто-то захочет зайти ко мне «в гости». И в этом случае я предпочту поставить Филиппа в то самое неловкое положение, ведь, учитывая мою репутацию, нахождение в принадлежащей мне комнате дворянина будет интерпретировано весьма и весьма в пошлом смысле.

— Значит, свадьба послезавтра.

— Не имею представления, какое это имеет отношение к вам, но да — послезавтра, — я отошла к зеркалу и принялась вытаскивать из волос шпильки. Да плевать, насколько неприличным считается расчесываться при других людях: гримерная моя, а значит, что хочу, то и делаю. Кроме того, мне не хотелось терять время на этот мутный разговор, а так хоть при деле.

— Ну и чего вы хотите этим добиться? — задал очередной вопрос де Шаньи.

— Что вы имеете в виду?

Как говорил всегда отец, «если не знаешь, о чем говорят и не понимаешь, что вообще происходит — отвечай вопросом на вопрос. От тебя либо отстанут, сочтя идиоткой, либо же разозлятся и в запале выскажут все, что накипело, избавив от необходимости самой заниматься сыскной деятельностью».

— Хватит этих игр, мадемуазель.

— Игр? — я повернулась к нему лицом и повела плечом, складывая руки на груди. Уставилась исподлобья, навесив на лицо фирменную усмешку, которая, казалось, выбесила Филиппа еще больше. — Месье, я уже не понимаю, кто с кем играет? Вы караулите меня у дверей моей гримерной, задаете какие-то непонятные вопросы, нарушаете границы моей личной жизни, к вам отношения не имеющих и после этого заявляете, что это я с вами играю?

— Достаточно, мадемуазель Дайе. Должен предупредить: если вы не оставите моего брата в покое, то последствия могут быть для вас непредсказуемыми.

Я мысленно закатила глаза. Ну все. Раньше он еще хоть как-то держался в рамках приличия, а сейчас… Что, узнал про наши маскарадные костюмы? Ну так меня, Адель и Рауля все равно никто не узнал. Да даже если бы и узнали, то сочли выпендрежниками, в чем тут проблема. Драка со снежками? Так жандармы за нами даже не погнались — видимо, поняли, что имеют дело с безобидными придурками, решившими устроить войнушку свежевыпавшим снегом. Крыша? Вообще смешно — нас никто не видел: единственного проверяющего Эрик увел с помощью этого своего… чревовещания и голоса, которые он создавал на чердаке, были совсем непохожи на мой, Адель или Рауля.

— Угрозы. Как мило. И как банально, — я скучающе вздохнула, хотя в душе зашевелился червячок тревоги. До меня добраться ни мозгов, ни умений у кого-либо не хватит: попробуй-ка проберись в подземный дом, дорога к которому — одна сплошная ловушка, а вот на моей семье ублюдок запросто может отыграться. Хотя… Николь забрали в Перрос Валериусы еще два дня назад, за отца я всегда была спокойна, равно как и за тех, кто находился под его защитой. Главное — надо будет черкануть ему пару строк, чтобы был наготове, если вдруг старший де Шаньи не просто разбрасывается угрозами. Инстинктивно прижавшись спиной к стене, я сложила руки на груди

— А на что вы надеялись, мадемуазель? Что вы попытаетесь пролезть в мою семью подобно всем этим девицам легкого поведения, а я буду стоять в сторонке? Или вы считали, что я такой же наивный, как мой брат и позволю вам… задурить себе голову также, как и ему? — Филипп поморщился и правой рукой нервно дернул ворот рубашки, пытаясь его ослабить.

— Так, стоп. А при чем тут вообще ваш брат и ваша семь... — начала было я. Следом мозг провел буквально три-четыре простейших логических умозаключения, которые заставили остатки интеллигентности покинуть мою дурную голову и я, уже даже забыв, с кем разговариваю, тихо произнесла. — Да ну нахуй, вы что, серьезно? Боже правый, месье де Шаньи, а я-то думала, что у вас есть мозги… Ну, извините, ошибочка вышла.

— Что вы… — побелевший от ярости Филипп сделал шаг по направлению ко мне. Но внезапно замер. — Подождите… Что вы сказали?

— Для тех, кто умудрился непонятно как сравняться по интеллекту с обделенными умом балеринами и хористками, задаю наводящий вопрос: Рауль является единственным богатым мужиком в Париже, которому может приглянуться девчонка вроде меня настолько, что он сделает ей предложение?

— Но день свадьбы… — Филипп прислонился спиной к стене и снова дернул ворот рубашки. — Простите, можно… Можно открыть окно? Здесь очень душно… — последнюю фразу он произнес едва слышно и, прижав правую руку к груди, медленно осел на пол. Ну, тваюжмать, еще этого мне не хватало!

Иногда Филиппу хотелось забраться на крышу собственного дома и… нет, не сигануть с нее — такого он, как глава своего семейства, позволить себе просто не мог. А просто от души заорать, глядя в равнодушные небеса: «За что?!».

За что ему все это?! Почему именно ему?! Какого черта судьба распорядилась так, чтобы именно на него свалилось все это после смерти отца? Да и до нее тоже… Младшему де Шаньи повезло: он не помнил дни своего раннего детства, а вот Филипп на себе ощутил все: отчаяние отца из-за смерти жены. То, как старший де Шаньи винил во всем его маленького брата и пытался, пусть и неявно, внушить мысль о виновности Рауля Филиппу… Когда отец старался меньше бывать дома, чтобы не видеть Рауля и дом, где жил вместе со своей женой, когда был счастлив, именно на плечи Филиппа легли все домашние хлопоты. И он не возражал, ведь это был его шанс показать, что он на что-то годится, а вовсе не является, по мнению остальных представителей их общества, повесой, мотом и… Как там его еще называли в те дни только из-за того, что он, в отличие от многих сверстников, не обзавелся в свое время собственной семьей?

А ведь хотел… Но слишком большими были проблемы в собственной, чтобы устраивать личную жизнь, когда было время. А потом это самое время было безнадежно упущено. И вот он — сорокадвухлетний уставший мужчина, который не видит ничего, кроме стен собственного кабинета. Который делает для своего брата все и даже больше, а взамен получает странное отчуждение, недомолвки и даже откровенную ложь. Он старался заменить ему отца... А что в итоге вышло?

От светловолосой девочки, с которой подружился его брат, Филипп, как ни парадоксально, проблем не ждал. Конечно, их знакомство состоялось не в самых подходящих обстоятельствах и он показал себя, признаться, не с самой лучшей стороны. Это был один из тех редких дней, когда беспокойство за члена семьи превысило доводы здравого смысла, а интуиция смолчала, когда Арчибальд стоял напротив него и заливал о похищении.

Кристина была довольно бесцеремонной, в чем-то наглой и слишком уж прямолинейной, но в то же время — обладала, как казалось Филиппу, понятиями чести и достоинства. И он, скрепя сердце, позволил брату дружить с девочкой, которая пела, как соловей, ругалась, как пьяный боцман и дралась не хуже какого-нибудь обученного полицейского. Для успокоения собственных нервов он взял с Рауля слово о том, что в будущем между ними с Кристиной не будет никаких отношений, кроме дружеских… И за восемь лет их дружбы он успокоился окончательно, ведь если Раулю не стукнуло ничего в голову в подростковом возрасте, то уж будучи достаточно зрелым молодым человеком, он точно не станет делать глупостей.

А потом Рауль отправился в плаванье. Кристина тем временем, видимо, доучилась пению и пришла на работу в оперный театр, патроном которого был граф де Шаньи. Подсознательно Филипп ожидал, что еще при первой их встрече девушка постарается остаться с ним один на один и попросить помощи с карьерой. И, в принципе, он бы ей не отказал, если бы просьба была очень вежливой и при ее подаче не акцентировалось внимание на прошлой помощи Кристины его семье. Пела девочка, как помнил Филипп, весьма недурно, так что с минимальной протекцией ей бы без проблем дали пусть и небольшую, но отдельную роль. И, в принципе, Филипп даже был бы рад помочь другу своего брата, тем более, что особых усилий подобная помощь не требовала.

Но Кристина и в первую, и в последующие встречи, лишь вежливо приседала в реверансе. В одну из таких встреч с ней в фойе была другая хористка, которая заметила, что Филипп не просто поздоровался с ней, как с другими хористками, сдержанным «здравствуйте», а назвал ее при этом «мадемуазель Дайе». Сам Филипп считал невежливым здороваться с ней как-то иначе, ведь он отлично знал ее фамилию.

— Вы знакомы? — тут же, едва Филипп отошел на пару шагов, спросила другая хористка. Видимо, Кристина также, как и та девушка, сочла, что Филипп удалился на достаточное расстояние, чтобы ее не услышать. К добру или худу, но граф был одним из тех, кто от природы обладает абсолютным слухом, поскольку услышал и вопрос хористки, и ответ Кристины на него.

— Странный вопрос. Ты прекрасно знаешь, что мадам де Шаньи, тетя графа, живет в моем родном городе. А еще — она дружит с мадам Валериус, муж которой дружит с моим отцом. Это, знаешь ли, особенность маленьких городов: все друг друга знают. Парижанам не понять: вам порой неизвестно даже, кто по соседству живет.

Тема знакомства Кристины и Филиппа на этом была исчерпана. И графа это не могло не радовать. Он продолжал заниматься своими делами, посещать оперный театр и непринужденно общаться с Ла Сорелли, периодически здороваясь в холле и на лестницах с Кристиной.

А потом вернулся Рауль. Филипп не смог встретить его в тот день и, судя по всему, брат обиделся из-за этого, поскольку за ужином сказал ему:

— Было так странно вернуться в Париж. Многое изменилось, а кое-что осталось прежним. Например, то, что всех встречали семьи, а меня — друзья.

Филипп уже не пытался оправдываться, лишь отмахнулся от слов Рауля. Тот должен был понять, что его брат — занятой человек, который вынужден уделять внимание куда более важным делам. Тем же вечером Рауль сообщил о том, что нашел себе невесту. Поставил Филиппа перед фактом и назвал имя, которое Филиппу понравилось. Девушка была из равной им по положению семьи и, вдобавок — с ее отцом у Филиппа сложились устоявшиеся деловые отношения. Как он и ожидал, информацию о том, что Рауль и Адель хотят пожениться, он воспринял с энтузиазмом и сообща они принялись готовиться к торжеству. Требовалось столько всего сделать: организовать банкет, договориться со священником, пригласить родственников и уладить кучу других формальностей.

В то же время в театре начало происходить что-то странное. Кристина получила одну из главных ролей в одной из постановок, с блеском выступив. Официально объявили, что Эньелла, исполняющая Памину, заболела аккурат перед выступлением и ее заменили дублершей… Но как никому не известная хористка стала дублершей одной из солисток? Бесспорно, у Кристины был талант, но Филипп слишком хорошо знал закулисную жизнь, чтобы понять: вероятность того, что подобное произошло без чьего-либо покровительства, стремится к нулю.

Несколько дней после этого Кристина отсутствовала в театре. Директорам причина ее отсутствия, судя по всему, была известна, поскольку никакого шума никто не поднимал. Рауль как раз в этот период тоже куда-то уехал, как сказал он Филиппу: по личному делу, ведь нужно было кое-что уладить.

Несколько дней спустя Кристина вернулась в театр, как ни в чем не бывало. Но при этом у нее вдруг словно из ниоткуда появились дорогие наряды, а на безымянном пальце теперь красовалось обручальное колечко.

И тут на Филиппа обрушилась лавина слухов о его брате и Кристине. Кто-то заметил, как они переглядываются друг с другом. Другой был готов поклясться, что из гримерки юной солистки периодически слышен мужской голос, подозрительно похожий на голос виконта. Третий будто бы своими глазами видел, как эти двое целовались на крыше оперного театра.

Слухи обрастали новыми подробностями, порой противоречили друг другу, но Филиппа все это начало тревожить. По-настоящему он испугался, когда Рауль на попытку поговорить отреагировал агрессией и принялся вести себя так, будто бы брат оскорбил его даму сердца. Сразу после этого Филипп затеял свое собственное расследование. Узнанное его напугало еще больше, ведь выяснилось, что со счетов Рауля исчезали довольно крупные суммы денег наличными. Если он что-то покупал, то почему не расплатился чеками? Выходит, покупал нечто такое, что вызвало бы вопросы у Филиппа, реши он проконтролировать траты своего брата. Например, женские платья и обручальные кольца.

На маскарад брат не пришел. Насколько было известно Филиппу, Адель де Милье тоже провела праздничный день дома, хотя до этого было оговорено, что пара должна появиться там. А сегодня утром Рауль исчез. Обыскав его комнату, Филипп нашел несколько писем, суть которых была ему непонятна. О том, что все готово. Одно из них было короткой запиской «со священником я договорилась, он будет ждать вас и вашу избранницу». Далее была указана дата. Почерк на записке был Филиппу незнаком, но теперь последние сомнения развеялись. Его брат решил сбежать с этой… С певичкой, подумать только! Опозорить семью, предать его, да еще и так…

Последняя надежда была на разговор с Кристиной. Филипп надеялся достучаться до ее разума. Угрозами, посулами, логикой… Как угодно, но ему нужно было сорвать эту их «свадьбу». Но разговор пришлось отложить, поскольку его попросили уладить кое-какие вопросы директора. Внимательно изучая бумаги, он и не заметил, как открылась дверь в кабинет. Но уже потом, услышав голос Кристины и вопросы, которые ей задавали директора, он понял: это тот самый случай, когда зверь прибежал к ловцу сам. Имя жениха она назвать отказалась, что окончательно укрепило веру Филиппа в то, что этот человек — Рауль.

Дождавшись, пока у девушки закончится репетиция, он подкараулил ее у гримерной и, как только они оказались внутри, начал разговор. То, как Кристина держала себя, по непонятной причине нервировало еще больше, так что в итоге все привело к тому, что он сорвался и накричал на девушку. Только тогда она, видимо, поняла, что именно он хотел от нее, поскольку последнее, что запомнил мужчина — заливистый женский смех и слова, которые за долю секунды разрушили всю тщательно выстраиваемую логическую цепочку.

— Для тех, кто умудрился непонятно как сравняться по интеллекту с обделенными умом балеринами и хористками, задаю наводящий вопрос: Рауль является единственным богатым мужиком в Париже, которому может приглянуться девчонка вроде меня настолько, что он сделает ей предложение?

Напряжение последних нескольких дней дало о себе знать. Накопившаяся усталость, бессонница, уже имеющиеся проблемы, которые возникали со здоровьем у большинства людей в его возрасте. Да еще и в гримерке почему-то очень душно… Надо попросить открыть окно…

В какой-то момент перед глазами потемнело и резко пропали все звуки. В себя привел неприятный запах и собственный рефлекторный чих. Открыв глаза, он тут же зажмурился: голова все еще кружилась.

— Не делайте резких движений, — тихий, довольно мелодичный женский голос вызвал восстановление памяти.

— Кристина… — он впервые в жизни назвал подругу брата по имени. Тут же поморщился, поскольку это было верхом неприличия по его мнению.

— Я здесь, — по плечу тут же погладила чья-то рука. — Вы принимаете какие-то лекарства? Болеете? Думаю, что надо позвать врача: наш местный Гиппократ, конечно, отсутствует, но я знаю…

— Не стоит, — он осторожно приподнял голову и постарался осмотреться. Они разговаривали в этой гримерке, все верно. Он стоял в двух шагах от дивана, на котором сейчас лежал, укрытый мягким и теплым пледом. Его ноги в ботинках лежали на подлокотнике, ворот рубашки был расстегнут… И не только ворот, но еще и брючный ремень… Будь он моложе — даже покраснел бы сейчас. — Это просто… Простите. Я… Мне не стоило вторгаться к вам и начинать этот разговор, я просто…

Убрав ноги с подлокотника на пол, он с трудом принял сидячее положение. Ощущение удушья отступило, оставив после себя слабость и сонливость. Больше всего хотелось лечь обратно на заманчиво мягкий диван, накрыться пледом и поспать минимум сутки. Но увы…

— Держите, — в ладони вложили чашку с горячим чаем. Машинально сделав глоток, Филипп поморщился от непривычной сладости. — Да, я согласна, сладкий чай — это еще та гадость, но надо выпить.

— Знаю. Спасибо, — он практически залпом допил содержимое чашки и поставил ее на столик. — Я пойду. Простите за то, что…

Он вздохнул и наклонился вперед, пряча лицо в ладонях. Уже было плевать на все: на то, как жалко он смотрится сейчас, на то, что о нем теперь думает Кристина Дайе…

— Ничего страшного. Филипп, на вас лица нет. Что происходит? С Раулем какие-то проблемы? Если я могу помочь, то…

Он хотел было вежливо отказаться. Не стоило называть ее по имени — это создало между ними сейчас странную атмосферу… Доверия, что ли? Тем более, что она ответила ему тем же и сейчас он чувствовал себя еще более неловко, чем раньше. Подняв голову, он увидел эти голубые глаза и вдруг куда-то исчезла сформированная вежливая тирада. Вместо этого он взял и ни с того ни с сего принялся выворачивать душу перед девушкой, которую видел несколько раз в жизни. Рассказывал о своем страхе за брата, о его странном отчуждении, и даже о своих подозрениях по поводу его интрижки с кем-то, верней — с Кристиной.

Девушка слушала, не перебивая. Не меняя выражения лица. Лишь изредка в глубине светлых глаз мелькали какие-то странные огоньки.

— Я не знаю, что мне теперь делать. Если не вы, то кто тогда должен встретиться с Раулем у священника?

— Я подозреваю, кто, — хмыкнула Дайе. — Ну и заварили ребята кашу…

— Назовите мне имя.

— Сами не догадались? Адель де Милье, — Кристина пожала плечами, после чего устроилась рядом с ним на диване и, снова разлив по чашкам чай, принялась говорить. — Знаете, некоторых вещей я вам рассказать не могу, потому что пообещала Раулю хранить все в секрете, но кое что все-таки разъясню. Что-то достоверно, что-то — примерные мои догадки. Для начала по поводу того, где именно отсутствовал Рауль в то же время, что я была в отъезде. Ответ простой — он был со своей командой.

— С командой?

— Ну да. Народ, с которым он три года прожил на одном борту — это команда. Это уже даже что-то вроде второй семьи, особенно если учесть, что отношения у них друг с другом сложились очень хорошие. В общем, там сразу у троих из офицерского состава были подряд дни рождения. Ну и Рауль, естественно, был в списке приглашенных, вдобавок — чем-то там помогал с организацией праздников. В общем, был на масштабной гулянке.

— Но почему мне об этом сразу не сказал?

— Обиделся, расстроился и разозлился. Он хотел пригласить вас отправиться с ним. Думал, что вам небезразлична его жизнь, люди, которые близки ему, дело, которое он любит. Но вы тем утром были заняты разбором корреспонденции и, цитирую «пробурчал мне что-то нечленораздельное вместо приветствия».

Филипп лишь вздохнул, припоминая то самое утро. Или же одно из похожих?

— Куда он деньги тратит — тут уж я вам ничего не скажу, не в моих привычках банковские счета друзей отслеживать. Недавно, правда, вот, фотоаппарат купил, щелкались всей компанией после маскарада. А, кстати, на маскараде он был. Вы просто его не узнали. Всадников апокалипсиса помните?

Филипп кивнул. Такое было сложно забыть.

— Я — Война, мой жених — Смерть, ну а Голод и Чума — Рауль и Адель соответственно.

— Адель… Де Милье?

— Ага. Клевая девчонка.

— Вы и с ней общались?

— Было бы странно, если бы мы не общались, — фыркнула Кристина, лукаво улыбаясь. — Знаете, в России говорят, что чем тише омут, тем занятней черти в нем обитают. Адель это то еще болото. Тиль Уленшпигель в юбке.

— Адель не покидала дома в ночь маскарада.

— Это ее родители так считают, — Кристина расхохоталась. — Господи, граф де Шаньи, вы столько лет нас всех знаете, но так ничего и не поняли. Ладно, я и Адель, но не понять, что ваш братец тот еще авантюрист… О, не беспокойтесь, ничего противозаконного. Просто мы отлично повеселились на Маскараде, распугивая всех своим экстравагантным видом, потом устроили драку снежками по принципу «все против всех и каждый сам за себя», непонятно почему кинулись бежать от жандармов, побывали в гостях у нас, постреляли друг в друга из водяных пистолетов и пофотографировались на крыше Оперного Театра, в частности — по очереди забирались на статую Аполлона. Ну ту, которая с лирой в руках.

— И… все?

— А что, нам надо было банк ограбить? Нет, серьезно, мы, как и любая молодежь во все времена, любим что-то вытворить эдакое. Не представляющее угрозы чужой и нашей жизни, но при этом позволяющее, как бы это сказать… выделиться на фоне окружающих. И это нормально, по крайней мере, отец мне рассказывал, что он в свое время вел себя примерно так же, как и я. Теперь про священника… Это мои догадки, но Рауль и Адель похожи друг с другом в одном: для того, чтобы они общались с человеком, нужно, чтобы этот человек… ну, что-то типа отклика в душе вызвал. Я сама такая, поэтому понимаю, о чем говорю. Вроде как и с любым при желании могу найти общий язык, а в друзьях у меня здесь, в театре, только две балерины и одна хористка. Ну и у ребят так же. В прошлый раз они мне жаловались на то, что не хотят эту свадьбу, верней — то, во что их семьи эту свадьбу превращают: вместо праздника для них вдруг откуда ни возьмись возникает праздник для многочисленной родни с обеих сторон, которая седьмая вода на киселе, близкими им не является ни в каких смыслах и… Думаю, у них возник закономерный вопрос: а зачем портить один из самых лучших дней в своей жизни и они решили по-тихому обвенчаться, так же по-тихому отпраздновать друг с другом, а всех вас поставить перед фактом, мол, так и так, родня, не удержались, сделали все сами и раньше, но на ваш банкет по случаю нашей свадьбы мы обязательно придем. По поводу трат со счетов… тут я ничего вам не скажу. Раулю порой такие идеи в голову приходят сумасбродные, что в этом плане я даже не берусь их просчитывать, да и неинтересно это мне. Кое-что знаю, но о том, как ни просите, не расскажу — обещала молчать и слова своего не нарушу.

— Даже странно как-то. Почему он…

— Рассказывает все это мне, а не вам? Да просто. Вы ему вместо отца. Отчасти — боится, что не одобрите… Я вот, помнится, как-то лет в пятнадцать выкрасила шевелюру в синий цвет. Папа меня увидел, когда я в кухню заходила и выдает такой: «Прикольно. Была Крыса, стала Русалка. Тебе яишенку заебенить, или сама пожрать сообразишь?». Так вот, он — адекватный родитель. Ну, типа, если мои выходки не вредят окружающим и не идут вразрез с законом, то все норм и он возникать не будет. А вы бы, наверное, за одни наши маскарадные костюмы Раулю лекцию закатили на три часа эфирного времени.

— Пожалуй, все так и было бы, — Филипп вздохнул и окинул взглядом гримерку. Странно. Вроде бы ничего не изменилось — только форточка была теперь открыта, впуская в комнату свежий воздух. А вроде бы все совсем иначе.

— А отчасти… По-моему, он считает, что вам на него плевать. Вас рядом нет в самые важные дни в его жизни. Кто провожал его в порту? Николас, я, еще пара человек, которых я не знаю, но вроде он с ними учился вместе… Кто встречал? Почему вы не пришли, если ваш брат действительно вам не безразличен?

— Не смейте меня ни в чем обвинять, — рыкнул он.

— Я не обвиняю. Я просто спрашиваю, если вы не заметили. Обвиняет Рауль. Отчасти — вас, отчасти — себя, что не может стать для вас идеальным братом, который заслуживает более близких отношений, чем «поздоровались за завтраком и пожелали друг другу спокойной ночи». Знаете, может быть, я лезу не в свое дело со своими советами, но вам обоим надо понять, кем вы хотите друг другу быть. Иногда семья — это как у нас с отцом: он вынужден был пахать, как вол, чтобы дать мне образование и крышу над головой, а мне просто пришлось смириться с тем, что у всех семьи другие, не такие, как моя. Что меня не будут брать на руки перед сном, рассказывать какие-то сказки, что со мной не будут просто болтать ни о чем и выслушивать, как прошел мой день. Вместо этого меня снабдят финансами, научат всему необходимому, но… даже сейчас нам с отцом не о чем общаться друг с другом. Мы фактически чужие люди. Не его и не моя вина в том, что произошло и я рада, что с Николь и Мартином это не повторяется, что у них есть и другая сторона жизни. Просто… Мы с отцом, случись что с одним из нас, не будем жалеть о том, что не сказали друг другу что-то важное, или не сделали то, что хотелось сделать. Два неудачника, не сумевшие стать семьей, просто смирились с тем, что их время упущено. Ну а ваше с Раулем… тут я не знаю. Тут уж все от вас обоих зависит.

Он глубоко вздохнул. То же самое, но может — немного другими словами, говорили ему люди, убеленные сединами. Обладающие безоговорочным авторитетом в его глазах и так же насквозь видящие ситуацию в его семье. «Случись что с одним из нас…»… Кристина и Густав Дайе не будут жалеть, а вот он… Если Рауль… Кто бы знал, сколько бессонных ночей он провел в те времена, когда письма от находящегося вдалеке брата задерживались. Кто бы знал, как он переживал, соглашаясь с решением Рауля делать карьеру во флоте, да еще и отправляться в такие далекие экспедиции. Брат снова отправится в путь через месяц. И этот месяц он проведет, вероятней всего, даже не с ним.

— Благодарю за то, что поговорили со мной…

«Что успокоили меня», — дополняет внутренний голос. Раз уж брату так нравится вытворять что-то из ряда вон выходящее, но при этом умудряясь оставаться непойманным… Пусть так и будет. Рауля перевоспитывать поздно. Тем более, что в итоге оказалось все совсем не так страшно, как представил себе Филипп.

— Всегда пожалуйста, — чуть улыбнулась девушка.

— Еще раз простите за то, что я наговорил вам лишнего. Всего хорошего, Кристина.

Филипп встал было на ноги, но все снова немного закружилось. От недосыпа сильно болела голова, а ноги стали ватными. Посиделки в гримерке в чем-то даже сыграли против него: меньше всего хотелось уходить из теплого помещения, куда-то ехать, чем-то заниматься.

— Давайте я вас все-таки провожу, — девушка это произнесла тоном, против которого у Филиппа не нашлось, что возразить. Уж слишком нетипичным он был для девушки. Не «позвольте вас проводить», а вот так вот — прямолинейно, грубо и исключая какие-либо возражения. Уверен, даже если бы он отказался, то Кристина упрямо шла бы рядом с ним буквально на расстоянии вытянутой руки.

— Если вы не боитесь за свою репутацию, то буду рад вашей компании.

— Плевать.

— Что, простите?

— Мне плевать на то, что обо мне тут говорят. Согласитесь, если бы меня заботила репутация, то я бы не пошла в певицы. Как там в вашем обществе принято считать: если девушка работает в таком заведении, значит — она априори шлюха, верно? — насмешливый голос вызвал внутри чувство, напоминающее… стыд. Хотя Филипп знал достаточно примеров, когда девушки даже из социальных низов были более порядочны, чем представительницы высшего общества.

— Я так не считаю. В особенности — в отношении вас, мадемуазель, — он шутливо поклонился и подождал, пока Кристина запрет снаружи гримерную.

— Вот уж спасибо за комплимент. Не ожидала, особенно от вас.

— Это почему же?

— Ну, не знаю… До этого дня вы на меня производили впечатление отмороженного сноба. А оказалось, что вы вполне живой и нормальный.

— Вот уж… Спасибо за комплимент, — сдавленно выдохнул он. Хотя, надо было признать, «комплимент» был абсолютно заслуженным.

— Всегда пожалуйста, если что обраща… — они вышли на перекресток и Кристина была вынуждена оборвать свою тираду, потому что напротив них и по бокам замерло по человеку, вооруженному револьвером. Филипп было выхватил свой, но три дула одновременно были направлены на Кристину.

— Без глупостей, граф, — произнес один из потенциальных противников. — Или мы выстрелим. В нее. Оружие на землю.

Выдохнув сквозь стиснутые зубы, Филипп медленно положил револьвер на пол и ногой подтолкнул его к одному из врагов.

— Идиот, — тихо прошептала Кристина, закатывая глаза.

В принципе, он был с ней полностью согласен, но после их сегодняшней беседы просто не мог позволить, чтобы ее убили у него на глазах и из-за него.

— Заткнулась. Верхняя одежда твоя где и как выглядит? — пока двое держали девушку на прицеле, третий умудрился грамотно ее обезоружить. Отобрал скрытые клинки и стилет, висящий на поясе. Интересно, у нее осталось еще какое-то оружие, или это было последнее?

— В общей гардеробной. Ярко алая накидка с капюшоном и меховой оторочкой.

Филипп отлично помнил, что Кристина пришла в Оперу сегодня в черной меховой шубке, которая осталась висеть в шкафу в ее личной гримерной. Значит — она хочет забрать чужую одежду, чтобы после ее пропажи поднялась какая-то паника. Чтобы… Да, чтобы кто-то понял, что Кристина исчезла, причем явно не по своей воле.

Пока их вели по лестницам и коридорам оперы, Кристина и Филипп не проронили и звука. Граф помнил, что девушка в состоянии составить ему компанию в бою, но о каком бою могла идти речь, когда любого из них могут уложить первым же выстрелом? Будь у них только ножи или те же шпаги, еще можно было бы рискнуть и попробовать воевать голыми руками, но сейчас…

Их вывели через черный ход и провели к экипажу. Едва Филипп забрался, повинуясь указаниям злоумышленников, на одно из сидений, как в шею впился комар. Судя по всему, с такой же ситуацией столкнулась севшая рядом Кристина, поскольку граф успел заметить, как упала девушка, ровно за секунду до того, как собственные веки сомкнулись, погружая его в странный сон.

Он не беспокоился, когда Кристина не пришла спустя два часа после репетиции. Достаточно продолжительное проживание с девушкой дало ему понять: если она точно не сказала время своего прибытия домой, то запросто может прийти и затемно. Друзья, компании, какие-то личные дела — все это отнимало их время. И Эрику в итоге пришлось с этим мириться. К этой и ко многим другим вещам, характерным для Кристины, он уже успел привыкнуть и воспринимать их, как неизбежное зло.

Конечно, ей интересно с ним, но, как и любому нормальному человеку, недостаточно одного лишь Эрика. А вот Эрику достаточно было только Кристины и никто другой не был нужен в принципе. С ней хорошо, а без нее… Уже совсем не так. Постаравшись заняться делами, Эрик несколько увлекся и в следующий раз глянул на часы, когда день клонился к закату.

Что-то было… не так. Сейчас тревога царапнула душу стальными когтями. Кристина назвала бы это «паранойей» или «этим вечно пессимистичным настроем». С этим хотелось что-то сделать. Эрик решил подняться в гримерную своей богини на случай, если она еще не ушла из театра. Может быть, настолько заболталась… Или дали новую роль? Ну не могла же она столько времени бродить одна по улицам — на прогулки они всегда ходили вместе…

Первое, что бросилось в глаза, едва он оказался в комнате, где был знаком каждый милиметр — белый лист на столике рядом с диваном. Прямо в центре комнаты — так, чтобы видеть мог каждый, кто зайдет в помещение.

Записка? Ему?

«Милый Эрик»…

Он начинает читать с улыбкой. Милый. Это ему.

«Я не знаю, сможете ли Вы простить меня за это, но мне кажется, что некоторое время назад я ошиблась с выбором. Совершила ошибку. Я хочу все изменить, пока не стало слишком поздно. Молю Вас, взываю ко всему хорошему, что осталось в Вашей заблудшей душе — отпустите меня и забудьте навсегда о моем существовании. Я не могу выйти за Вас. Вы знаете причину. Ради Бога, простите за ту боль, что причиняю своим отказом. Кристина Дайе».

Рука непроизвольно провела по лицу. Без маски. Общаясь с ней, он уже начал забывать о том, что когда-то носил ее, не снимая, круглые сутки.

Следующее, за что цепляется взгляд — ее кольцо, лежащее на столике под письмом. Эрик протягивает было руку к нему, но тут же отдергивает, словно обжегшись. Истерика? Нет, он подсознательно ждал и боялся именно этого. Забавно… Он сейчас сидит на полу ее гримерной, сжимает в руке лист бумаги и, чувствуя слабый флер духов, пытается просто дышать. Пытается поверить в то, что это все-таки произошло… что она.. Что… Стойте… Духов? В памяти всплывает образ их гостиной. Кристина сидит на диване, забравшись на него с ногами по привычке, а Эрик садится рядом, прижимая ее к себе и зарываясь лицом в золотистые волосы, заплетенные в свободную небрежную косу. От нее пахнет яблочным пирогом, смесью каких-то трав, которые она добавляет в ванную и… все. Вот Кристина дает ему список необходимых ей вещей. При этом пытается уговорить ничего, кроме этих вещей, не покупать. Говорит… «Слушай, я въезжаю, что тебе хочется сделать мне приятное. И раз уж тебе так хочется и раз мне от этого не отвертеться, то на, делай. По крайней мере, купишь то, что пригодится, а не фигню какую-то типа духов, которыми я вообще не пользуюсь». Он тогда уточнил, когда это он покупал «фигню». Кристина сказала, что до этого у него получалось угадывать, но даже он может «облажаться». Слово «облажаться» прилетело в их семейную жизнь вместе со многими другими выражениями двадцать первого века как-то само собой. И если в общении с людьми, на публике, с поклонниками, Кристина хоть как-то фильтровала свою речь, чтобы «не палить контору», то наедине с Эриком была сама собой. Сама собой… Речь…

Все еще всхлипывая, он вчитывается в плывущие перед глазами строчки. Вчитывается и медленно, но верно понимает, каким он идиотом был, что едва не принял все это за чистую монету.

«Милый Эрик»… Зачем писать письмо и помещать его на столик в гримерной, когда можно зашвырнуть его в тайный проход за зеркалом? Кристина так всегда и делала и вместо обращения по имени всегда писала простое «Привет». Следующая фраза — вообще какой-то непонятный сумбурный набор огрызков мыслей. Как можно было поверить, что она принадлежала Кристине? Той самой Кристине, которая даже во время сложных разговоров в девяноста девяти процентов случаев точно подбирала слова для того, чтобы выразить свои мысли. И уж тем более не про Кристину вот это вот «я уверена, но не уверена, да и вообще не знаю, но может быть, кажется»…

Эрик усмехнулся сквозь слезы. Перед глазами встала еще одна из сцен совместной прогулки по городу. Верней, это была даже не прогулка: Кристина собиралась отправиться по магазинам, чтобы купить кое-какие предметы для своего рукоделия. Эрик увязался следом и как-то сам по себе вспомнил о желании обновить постельное белье в преддверии грядущей свадьбы. Кристина поначалу не возражала, но уже когда они оказались в нужном магазинчике… Терпения ее хватило на первые полчаса, а потом ему на ухо была произнесена тирада примерно следующего содержания:

— Эрик, мы на кровати будем жрать, спать и трахаться, а не узоры разглядывать, хватай первые попавшиеся тряпки и валим уже отсюда, я жрать хочу и домой, и вообще — устала от этого занудства!

Да, вот еще одна черта ее характера — она всегда называет вещи своими именами. Эрик именно «закатывает истерики», а не «проявляет свойственное ему поведение тонкой натуры». И Кристину именно «задалбывает игра на органе в три часа ночи», а не «то же самое, но мягко и завуалировано». Эрик усмехнулся своим мыслям: за последний месяц они нашли друг в друге много черт, которые бесили, раздражали, злили и обижали, но при этом почему-то до сих пор были друг с другом вместе. Так скажем, если бы в записке было написано что-то вроде «надоел твой паршивый характер», то он бы еще в это поверил. Но чтобы она намекнула на его внешний вид, да еще и не сказала бы этого прямо, а вот так вот… Сама эта манера прощания — просто трусливо сбежать, была абсолютно не в характере Кристины. Взывает к чему-то там хорошему в чужой душе, опасаясь преследования… Да не стала бы она этого делать? Скорей бы уж, если не верила в то, что Эрик оставит ее в покое, просто устранила бы возможный источник проблем. Конечно, она так не сделает, потому что она его любит, а записку писала вообще не она… А кто тогда? Какой-то розыгрыш? Или кто-то решил их поссорить столь тривиальным образом? Но откуда тогда узнал его имя, если Кристина о своей личной жизни, мягко говоря, не распространяется. Те двое… Кто-то из них? Маловероятно, да и зачем одной парочке в их компании ссорить другую… Тем более, как Эрику было известно, у тех двоих сейчас своя свадьба на носу и явно им не до каких-то интриг и скандалов. Значит, кто-то из театра… Но где же тогда Кристина?

Эрика прошиб холодный пот. А что, если она тоже получила записку? От него, или про него? Что, если кто-то от его имени написал ей каких-то гадостей, вот она и оставила кольцо в гримерной, после чего сбежала… А следом неизвестный недоброжелатель подбросил в гримерную записку якобы от ее имени. Вот теперь все сходилось… А ее ли это кольцо? Эрик осторожно протянул руку в золотому ободку, словно тот мог обжечь. Сощурился, чтобы разглядеть маленький вензель, который сделали на внутренней стороне кольца по его желанию. Второго такого нет. Кольцо было… ее. Значит, она действительно… Боже, боже, за что? Если она тоже получила записку с какими-то гадостями, то почему не пришла к нему, чтобы узнать, не он ли это написал? Почему не заподозрила неладное? Эрик снова вчитался в строчки, слегка намокшие от его слез. Прочитанное ненавистное сообщение дало неожиданный вывод: тот, кто писал, совсем не знал Кристину… Но, может быть, знал его самого? И написал ей что-то такое, что она раз и навсегда отвернулась от Эрика. И что теперь ему делать?

— О, Кристина… — тихо прошептал он, чувствуя, как по лицу бегут слезы.

Что теперь делать? Искать ее, но где?! Куда она может пойти в Париже… О, господи, она ведь совсем одна, а на улице уже темно… Что же ему… Что делать, что…

— Кристи…

Договорить не дало ощущение чего-то ледяного, выливающегося на голову. В первую секунду он едва сдержал радостный вопль, рвущийся откуда-то из глубин души, а во-вторую услышал чужой мужской голос над собой.

— Сопли утри, зятек. И дай-ка мне эту херню почитать. Сам пока на, вот с этой ознакомься.

Эрик вскочил на ноги и быстрей, чем сам что-то сообразил, кинулся на неизвестного мужчину. Словил практически неуловимый взгляду удар под дых и повалился на пол, хватая ртом воздух.

— Успокоился? — раздался над ним голос, сочащийся ядом и сарказмом. Только два знакомых Эрику человека обладали такими интонациями: Кристина и малышка Николь. Подняв голову, он уставился на лицо мужчины, который был старше его лет на пять. Рослый, плечистый и со знакомым ледяным спокойствием в карих глазах. Смотрящий на Эрика чуть исподлобья, с интересом, но без отвращения и презрения во взгляде. Стоп… Он назвал его «зятек»? Только сейчас Эрик заметил за спиной мужчины Рауля, который до этого замер, открыв рот, а сейчас первым вспомнил о манерах.

— Месье Дайе, Эрик, позвольте вас представить друг другу…

— Не суетись, парниш. Мы уже, как видишь, познакомились. Я Густав, если ты еще не понял, — гигант протянул руку и, едва Эрик не без колебаний взялся за нее, рывком и без видимых усилий поставил того на ноги. — Извиняться за то, что вмазал, не буду. Сам виноват: не надо кулаками махать на кого ни попадя.

Эрик кивнул. После чего принялся изучать записку, которую протянул ему Густав.

«Ваша дочь у нас. Не привлекайте полицию и не пытайтесь ее отыскать, если не хотите получить по кускам. Приготовьте 50 тысяч франков мелкими купюрами и ждите моих указаний».

— И вот еще одно, для сравнения, — подал голос Рауль, протягивая точно такой же конверт с таким же почтовым штемпелем. Второе письмо было написано, как под копирку, вот только вместо «Ваша дочь» было подставлено «ваш брат», а сумма была увеличена в 4 раза. На долю мгновения Эрику даже стало обидно, что его Кристину, и мизинца которой не стоили другие люди, так низко ценил похититель. Впрочем, эта ненужная сиюминутная обида тут же прошла, замещенная желанием прямо сейчас найти ту мразь, что посмела похитить его без двух минут жену, и засунуть его на несколько дней в камеру пыток.

— Все ведь понимают, что вариант «заплатить» не рассматривается в принципе, верно? — задал вопрос Густав, обводя взглядом присутствующих.

Эрик кивнул. Он отлично знал политику мерзавцев, занимающихся похищением людей.

— Что же тогда делать? Надо их найти, но как… Да и что мы сделаем без полиции? — Рауль на вид волновался больше всех. И растерянно переводил взгляд с Густава на Эрика. Пожалуй, таким же взглядом на гиганта смотрел и сам Эрик, потому что сейчас у него напрочь отказала и логика, и конструктивное мышление.

— Для начала — надо думать. Сесть где-нибудь и понять, какие зацепки у нас есть в итоге и что можно сообразить исходя из них.

От голоса Густава, как и от него самого, веяло практически замогильным холодом. Сейчас, рядом с этим человеком, Эрику по непонятной причине было жутко. Он стал слишком живым рядом с Кристиной. Слишком… Настоящим. Словно не с ним происходило все, что случилось во времена Розовых Часов Мазендерана. Словно не он был тем отчаянным, расчетливым, холодным и жестоким человеком, который собирал ловушки и зеркальные комнаты, пугающие других людей. Кхм… Если Кристина с ним провела большую часть своей жизни, то понятно, откуда в ней все то, что порой пугало Эрика. Да, разумеется, он и сам был не подарком, но видеть перед собой милую девочку, напоминающую фею из старых сказок и знать, что эта «фея» может без лишних моральных терзаний и глядя глаза в глаза другому человеку проткнуть его насквозь шпагой… Так скажем, подобного рода знания не сразу нашли свое место в голове Эрика. На его памяти попадалось большое количество женщин, способных на убийство. Но и маленькая султанша, и ей подобные, всегда убивали чужими руками. Кристина же и выносила приговор, и приводила его в исполнение, абсолютно не боясь при этом за свою душу, ведь именно отец внушил ей в свое время, что все эти байки о вечном спасении и ценности чужой жизни созданы для того, чтобы люди к двадцати-тридцати годам вырастали идеальными «жертвенными овцами», неспособными ни на что и страшащиеся мифического божьего гнева настолько, что готовы были ради его недопущения безропотно лечь под нож палача.

Лечь под нож… Кристина… Как можно было захватить ее? Без шума, без громкой потасовки и даже — без парочки трупов предполагаемых похитителей. Эрику вспомнилось, чем закончилось нападение, которое привело к их знакомству лицом к лицу. Черт подери, да если бы у нападавших не было пистолетов, то Кристине и его помощь могла не понадобиться и никакое численное превосходство бы тем уродам не помогло. Да и Филипп де Шаньи вряд ли стоял бы в сторонке подобно барану: уж точно добавил бы к парочке трупов еще как минимум один. А то и больше, если у него есть хотя бы треть умений собственного брата. Кристина… У нее было много учителей. Удары кулаками и ногами ей ставил отец. Он же и научил стрелять из пистолетов. Уроки фехтования чуть ли не на систематической основе давал Рауль. Сам Эрик, поддавшись на уговоры, принялся учить девушку пользоваться пенджабским лассо. Полноценного лассо у нее, конечно, не было, но удавить какого-нибудь подонка запасными чулками, всегда лежащими в сумочке, было бы вполне в ее духе. А тут что, вот так вот взяли, зажали в темном углу, связали и без проблем непонятно сколько времени провели по улице? Да даже затолкать в стоящий в двух метрах экипаж ее было бы просто невозможно. Подойти сзади и оглушить? Эрик вспомнил, как, забыв о некоторых особенностях Кристины, едва успевал, а иногда даже не успевал отпрыгивать от точных ударов локтем или ногой, а то и кулаком, если Кристина была спросонья и не совсем соображала, где находится. К такой сзади подойти — проще с моста спрыгнуть: будет меньше хлопот с идентичным результатом.

— Кристина! — дверь в гримерку едва не слетела с петель и в дверном проеме показалась немного растрепанная брюнетка с кошачьим взглядом. — Ой, простите, месье… — тихо пробормотала она, взглядом окидывая гримерную. Эрик поспешно шагнул в тень и повернулся к ней спиной, упираясь руками о подоконник.

— Ничего страшного, мадемуазель. Вы, я так понимаю… — Густав сделал шаг вперед, стремясь разогнать повисшую неловкую тишину.

— Софи. Софи Штайлер. А вы, простите… Я не видела вас раньше.

— Густав Дайе. С месье де Шаньи вы, стало быть, знакомы.

Судя по всему, последовало расшаркивание и традиционные дежурные комплименты. Впрочем, долго обмен церемониями не продлился.

— Простите, Софи, а вы давно видели Кристину? Я недавно прибыл в Париж, хотел устроить ей сюрприз, а сюрприз уже, похоже, убежал. Вот думаю — мне будет проще ее догнать на улице, или сразу ехать к ней домой.

— О… Я даже не знаю, месье. Сама думала, что она еще не ушла и…

— Да, кстати. Вы, надо полагать, чем-то взволнованы. Поделитесь? — голос Густава сейчас подобен патоке.

— Да, я просто… Такая неприятность случилась… У меня… В общем, я одежду всегда в гардеробной оставляю. У хористок своих гримерок нет, так что… Вроде никогда ничего не пропадало, а сегодня задержалась сильно и…

— Украли? — сочувствующе произнес Густав. — Ну и вы, конечно, решили попросить у подруги денег на экипаж.

— А откуда вы…

— Ну, я бы и сам в подобной ситуации не рискнул идти без верхней одежды на улицу. Пойдемте, я найму для вас повозку.

— Месье, спасибо, но…

— Мадемуазель Штайлер, я бы в такой ситуации не отпустил даже абсолютно незнакомого человека. А уж как Кристине буду в глаза смотреть, если сейчас вы уйдете ни с чем, а потом простудитесь и пропустите кучу этих ваших… репетиций… Даже не знаю.

Само собой, что уже минуту спустя он отправился провожать девушку к экипажу. Едва за Софи и Густавом закрылась дверь, Рауль сделал два шага по направлению к шкафу.

— Что ты делаешь? — зло зашипел Эрик. Сам он никогда не прикасался к вещам Кристины и ее части мебели. Это было, в конце концов, неприлично.

— Вот что, — молодой человек открыл шкаф, предоставляя Эрику возможность увидеть стопку исписанных нотных листов, пару поясов, упаковку с чулками и… шубку Кристины, которая висела в шкафу так, словно владелица вещи вот-вот зайдет в гримерную и примется собираться домой.

— Ее забрали прямо из театра. Она даже не успела одеться. Вывели или вынесли, взяли наугад подходящую по цвету верхнюю одежду… Почему она не подняла шум? Почему не начала сопротивляться? Если бы ее вынесли без сознания пусть даже и под видом «мадемуазель стало плохо, срочно карету и к врачу», то об этом бы весь театр гудел уже! — Эрик со злостью саданул по подоконнику кулаком. Что-то звякнуло за спиной и в следующий момент открылась дверь. В комнату зашел Густав. Глаза мужчины зло прищурились, когда он окинул взглядом гримерную.

— Мне пришла в голову одна идея… Во что была одета Крыса сегодня?

— Нам пришла та же самая идея, — Рауль показал на так и не закрытый шкаф, в котором висела шубка Кристины. — А еще Эрик считает, что Кристину каким-то образом незаметно вывели из театра, но это же… Это же невозможно!

— Возможно. Что видите? — тихо уточнил у товарищей по несчастью Густав.

Эрик и Рауль переглянулись и повторно окинули взглядом гримерную. Не нашли ничего, что стоило бы внимания, посмотрели вопрошающе на Густава.

— Всему вас учить надо. Зятек — разочаровал. Рауль — в тебе я и так был разочарован. Чашки. Их две. У Крысы нет в привычке загаживать чистую посуду — она бы помыла одну чашку и повторно пила из нее. Раз чашки две — это значит, что…

— Здесь был Филипп де Шаньи, — тихо произнес Эрик. Догадка пришла в голову молниеносно, как и объяснение тому факту, что Кристина не подняла панику на выходе из театра. Причина ясна. Как и ясна причина, по которой так же поступил Филипп.

— Почему ты в этом так уверен? Может, здесь был тот, кто увел Крис… — заспорил Рауль. Старшие мужчины переглянулись между собой и фыркнули.

— Ну да, взяла она и запустила к себе кого попало. Да еще и чайку налила, — саркастично припечатал Густав.

— Мда… Но что брат здесь делал?

— Могу объяснить. Большая часть театра считает вас любовниками. Вполне логично, что рано или поздно старший де Шаньи решит поговорить с Кристиной. Предложить денег, запугать — сделать что угодно, чтобы она от тебя отстала, — вставляет в разговор Эрик. После чего замечает еще одну странную деталь: на подлокотнике дивана валяется скомканный плед, а на небольшой тумбочке рядом стоит аптечка. Детали головоломки встают на свои места. Пусть это и неточная версия, но… Рвано выдохнув, он так же рвано начинает излагать свою версию событий.

— Филиппу де Шаньи… Сорок, или около того, верно, Рауль?

— Даже больше, — поправляет юноша, глядя на Эрика в ожидании.

— С возрастом у людей начинаются всякие проблемы со здоровьем, а учитывая, что современное дворянство редко следит за своим состоянием… Эмоциональная беседа, возможно — на повышенных тонах. Тон Кристины и ее манера общения может вывести из себя любого человека. Или довести, — поправился Эрик, вспомнив свое собственное состояние, когда Кристина устроила ту выходку с комнатой пыток. — Если ему стало нехорошо из-за их беседы, то Кристина вряд ли смогла бы бросить в таком состоянии даже человека, к которому не испытывает особой симпатии. Она пошла его проводить, поэтому и не взяла шубу. И где-то между гримеркой и вестибюлем их захватили. Правда, мне все равно непонятно, как это смогли сделать без какого-либо шума.

— Мне понятно, — Густав снял со стены «ложку» для обуви, взял ее в правую руку и накинул на нее плащ. После чего приставил ее к боку Рауля и обратился к Эрику. — Если ты дернешься — я выстрелю в него. А если дернется он, то мой сообщник выстрелит в тебя. После этого выводим обоих на улицу и загружаем в экипаж. Ни шума, ни пыли, ни лишних звуков. На компанию никто не обращает внимания, ведь молодая солистка в окружении поклонников — это вполне привычное для этих стен зрелище. Как и то, что один из этих поклонников идет в гардеробную и забирает одежду певицы. С учетом того, что у вас в вестибюле проходной двор, а запасные ключи от гримерки я без лишнего палева снял со стенда за спиной вахтера и никто даже не почесался… Так скажем, я удивлен, что до сих пор отсюда никого не похищали. В этом направлении все глухо — из театра можно вывести слона, не то что двух молодых людей. Еще есть какие-то зацепки?

При слове «зацепки» Эрик зло стиснул зубы. Он вспомнил, что напрягло его в записке «Кристины». И от чего он едва не отмахнулся.

— Когда я читал письмо, мне показалось кое-что странным.

— Зятек, если моя дочь живет у тебя уже месяц или два, то тебе ВСЕ в этой записке должно было показаться странным. А ты вместо того, чтобы взять себя в руки, пустил тут сопли и сидел, ожидая второго пришествия.

Упрек в свой адрес Эрик вынести не смог. Нервы и так были на пределе, а еще тут этот саркастичный мужчина с язвительностью Кристины и насмешливым взглядом, как у Николь. Уже забыв о присутствии в комнате постороннего, он вскинулся и тихо, совсем несвойственным для себя голосом начал.

— Что вы хотите услышать? Что я настолько боюсь того, что она бросит меня, оставит снова одного, что даже при мысли об этом теряю способность осознавать происходящее вокруг? Что мне страшно однажды проснуться и не увидеть рядом единственную женщину, которая способна любить такого, как я? С вот этим вот лицом? То я уже настолько натерпелся за свою жизнь от людей, что даже не могу поверить до конца в то, что хоть кто-то из них способен коснуться меня без отвращения, жить со мной в одном доме, делить со мной мои последние дни и испытывать при виде меня хоть что-то кроме отвращения, брезгливости и желания никогда не видеть это…

Он зажмурился и отвернулся. Тугой ком стал в горле, мешая дышать. За спиной раздался тяжелый вздох, а следом на плечо легла чужая ладонь.

— Ты меня прости, зятек. Нервы на пределе тоже, вот и не слежу за тем, что говорю.

Эрик почувствовал, как ухнуло куда-то сердце. Никто и никогда… Ладно, никто и никогда, кроме Кристины. А еще Рауля и Адель, конечно… мда. Получается, что людей, которые способны смотреть на него без отвращения и относиться, как к такому же человеку, а не порождению ада, намного больше, чем он считал. Разочаровавшемуся в мире вокруг Эрику было непривычно снова встречать теперь уже других представителей человечества. Тех людей, которых собирала вокруг себя Кристина. Которые тянулись к ней так же, как она к ним. Он и представить не мог, что вместе с молодой женой получит и друзей и… семью? Зять… Вот так вот просто, безоговорочно и с самого начала. Без упреков в адрес внешности, возраста, без требований доказать что-либо. Просто принятие и уважение… К нему самому? Или к выбору дочери? Это Эрику сейчас было неважно. Проглотив тугой ком в горле, он все еще не поворачиваясь лицом к товарищам по несчастью, произнес:

— В записке указано мое имя. Никто не мог узнать о нем от Кристины. Сомневаюсь, что стали бы рассказывать обо мне Рауль и Адель.

— Мы — могила, — подтвердил молодой человек за спиной. — Кстати, Крыса и мне ничего не рассказывала.

— Кроме Кристины мое имя знает только один человек в Париже. От него узнал обо мне Рауль, — все еще стоя спиной к присутствующим, Эрик принялся рассказывать про дарогу. Следом рассказ дополнил Рауль, который и рассказал о своем разговоре с дарогой и его стычке с Кристиной.

— Он считает меня… чудовищем. Небезосновательно, признаю. Но ему кажется невероятным, что Кристина со мной по своей собственной воле. Он считает, что я ее околдовал, что ее рассудок помутился. Он попытался рассказать, как он думал, правду, Раулю, но тот высмеял его. Что, если к нему подошел другой человек, рассказал о своей неземной любви к Кристине и попросил у него поучаствовать в ее спасении хотя бы предоставив необходимую информацию?

— Знаешь, зятек… А прогуляемся-ка мы с тобой к этому твоему «дароге». Может, расскажет нам что-то полезное. Адресок подскажешь?

Эрик кивнул.

— А…

— А ты, Рауль, дуй домой. Подними все бумаги брата и проверь, кому именно он мог насолить. Выигранный тендер, сорванная сделка на крупную сумму, уведенная пассия… Выкуп для нашего похитителя — дело вторичное. У него какой-то зуб и на Крысу, и на Филиппа.

— А может быть, только на Филиппа, а Крис попалась случайно?

— Нет. Не забывай — письма были отправлены заблаговременно, то есть они знали, кого будут похищать. Ты нашел свое час назад, а мое вообще пришло с утренней почтой. То есть, отправили вчера-позавчера, а значит — точно знали, кого именно будут похищать. Со стороны Крысы искать бесполезно: она тут наверняка пачками всякий народ отшивает.

— Если бы ей угрожали, я бы знал, — тихо произнес Эрик.

— Она бы и сама сложа руки не сидела. Алгоритм «стырить кошелек у одного лоха, подбросить его другому лоху и в сторонке наблюдать, как лохи струтся друг с другом, а потом любителя разбрасываться угрозами отправляют под белы рученьки в кутузку» ей хорошо известен. И я только самый простой вариант подставы сейчас описал.

— Я знаю еще как минимум три, — со вздохом ответил ему Рауль. — Может, вы приедете ко мне в особняк после того, как завершите ваши дела?

— Нет. Соберемся…

— Можем у меня, — тихо произнес Эрик. — Дорогу помнишь? — уточнил он у Рауля. Дворянин уверенно кивнул, после чего первым сделал шаг за дверь. Эрик же толкнул зеркало в гримерной, приглашая Густава следовать за собой.

— Так будет быстрей, чем через вестибюль. Да и я не хочу привлекать к себе лишнее внимание, сами понимаете.

— Ты.

— Что?

— Говорю, не в Китае, зятек, чтобы церемонии разводить. И не в той ситуации.

«Яблоко от яблони», — насмешливый голос Кристины прозвучал в голове так, будто сама девушка сейчас шла рядом с ним по темным коридорам. Эрик вздрогнул и постарался не думать о том, что будет, если они… опоздают. Нет, нет, нет. Этого не будут.

«Мы спасем ее, обязательно вытащим, все будет хорошо…» — кажется, он под конец пути начал бормотать это вслух, лишь бы разогнать вязкую тишину вокруг.

— Или мы найдем кучу трупов разной степени свежести и обиженную Крысу, которая нам матом выдаст все, что думает о неуклюжих спасателях, которые слишком долго думают и ищут следы, — фыркнул Густав.

— Вы… Ты так думаешь?

— Одна их ошибка — и будет много трупов с их стороны. А ошибаться эти господа любят, как мы уже заметили. Просто одно дело ошибаться, когда объект похищения где-то там, а совсем другое — когда Крысеныш у тебя под боком. Убрать все, что не приколочено, им в голову не придет. Не вступать с ней в разговор и не приближаться на метр, им в голову не придет. Я сомневаюсь, что Крыса будет сидеть на месте. Да и де Шаньи, насколько мне известно, не совсем уж кабинетный планктон. Здорово ты устроился, — присвистнул Густав, когда Эрик привел его по коридорам к решетке на улице Скриба. Перед этим, разумеется, показав издали место, где до этого жили они с Кристиной.

Странно. Вместо «ты утащил мою дочь под землю» — «здорово ты тут устроился». Определенно, чем дальше в лес, тем меньше он понимает эту странную семейку.

Крыса, Крыса… В какое же дерьмо ты умудрилась вляпаться… И даже вляпавшись, ты успела дать мне подсказку, чтобы тебя найти… В который раз думаю о том, смог бы уберечь тебя, будь ты постоянно рядом со мной. И понимаю, что… нет, не смог бы.

Тихий вздох раздался рядом. Мы ехали в экипаже по брусчатке и не разговаривали. Зятек отвернулся от меня и смотрел на проплывающие мимо старые дома. То, что я видел там, в этой ее гримерке. Это было странным и страшным одновременно. За многие годы жизни в этом мире я так и не смог понять одного: как могут сильные, толковые люди, позволять всяким уродам прибивать себя к земле и забивать под нее. Кем он себя считает и кем его видят окружающие? Допустим, в нашем родном времени у него могли бы быть проблемы при попытке устроиться на некоторые виды работ. Ну, на те, где предпочтительней блондинка с ногами от ушей и без мозгов между этими самыми ушами. Но оставалось много сфер жизнедеятельности, где люди, подобные ему, находили себе применение. Разумеется, при наличие мозгов в голове. А у зятька мозги были: это ведь он, как понял я со слов Рауля, придумал и все эти фишки с Призраком Оперы, и премудрости с репертуаром, подбором кадров… Проще говоря — он выполнял все обязанности директоров, устраивал пиар-акции, и за это получал… Сколько там? Двадцать тысяч он себе сбивает с них? И это все с риском быть пойманным. Хотя, если он из породы адреналиновых наркоманов, как Крыса, то ему этот риск скорей бонусом к оплате идет. Но все равно. В нашем мире он запросто мог бы стать каким-нибудь крутым руководителем какого-нибудь агентства по… как там они называются то в этом их искусстве, не знаю... Или архитектором по работе над всякими уникальными проектами. Или дал бы новое начало местной науке и технике. Увы… Не в этом обществе с кучей стереотипов, стандартов и прочей лабуды, которая лишь мешает жить.

Самое смешное — когда такого человека называют чудовищем, гонят отовсюду и потом искренне удивляются, почему это вдруг он начинает соответствовать данному ему прозвищу? Так как корабль назовете…

Отношение этого человека к Крысе видно сейчас. Ни слова ни говоря, ни о чем не спрашивая, готов лезть хоть к черту в пасть, лишь бы ее вытащить. Ощущение, что дочь сделала правильный выбор, не повторив моих ошибок. Выбрала того, кто нужен ей и кому нужна она.

Тихий вздох — и он нервно стискивает руку в кармане. Сжимает что-то. Пистолет, нож, или что там еще может быть в качестве оружия. Не надо мне этого. Боец на взводе — боец дерьмовый.

— Эрик, — кладу руку ему на плечо, заставляя повернуться лицом к себе. Замечаю, что желтые глаза сейчас светятся в темноте. Забавная мутация. Самая безобидная из всего набора. Но добавляющая облику некой демоничности. — Послушай меня, зятек, повторяю один раз. Если ты продолжишь дергаться — вообще никуда не пойдешь, запру в кладовке, ключ потеряю, замок залью цементом.

— Я должен был… — голос срывается, он сам пытается отвернуться.

— Смотри мне в глаза, — мешаю отвернуться, крепче сжимая руку на плече. — Ты ни в чем не виноват, ясно? Если надо кого-то винить, то вини либо того урода, которому она за каким-то хером понадобилась, либо того урода, который слил инфу о том, где именно Крис искать. Все понял?

Дождавшись кивка, хлопаю зятька по плечу и с трудом сдерживаю сдавленное шипение, когда чуть ли не режусь об лопаточную кость. Мать моя женщина, а тощий-то какой! Крыса бы хоть откармливать начала…

— Это здесь, — прежде, чем Эрик постучал по крыше, призывая кучера остановиться, я перехватил его руку. И отпустил только когда повозка проехала чуть дальше по улице и остановилась у соседнего дома. Мало ли, вдруг наш дарога уже ждет гостей, а так мы сможем пройти незаметно: если двигаться, прижимаясь к стене, то из окна разглядеть нас не смогут.

— Кстати, скажи, а какова вероятность того, что твой дарога откроет дверь тебе? Ну, с учетом того, что вы не шибко-то ладите и, как я понял, он тебя боится до усрачки? — уточнил я.

— Пусть попробует не открыть, — мрачно отозвался Эрик. Когда мы подошли к нужной двери, зятек достал из кармана какой-то флакончик и ливанул его содержимое на коврик у двери, который тут же загорелся и начал дымить.

— Старая разводочка, — с уважением отметил я. — Не возражаешь, если я постучу?

Эрик с готовностью отодвинулся в сторону.

— Кто там? — раздался за дверью тихий и довольно вежливый голос.

— Уважаемый, у вас дверь горит… — начал я. Судя по всему, запах гари долетел уже по ту сторону двери, потому что нам сразу же открыл дверь типичный такой хачик в тюрбане и персидском халате. Кулаки невольно зачесались. Что поделать, не люблю я их. Сколько лет уже прошло после службы в «горячей точке», а все равно не люблю. Понимаю умом, что не все они такие, как те уроды, что мне встречались, но поделать с собой уже ничего не могу. Сбой программы. А тут еще и к пропаже Крысы такой причастен…

— Он? — на всякий случай уточнил я у Эрика и, дождавшись кивка, щедро припечатал неизвестному по морде, валя его на пол и усаживаясь сверху. — Значит так, ублюдок, времени на церемонии у меня нет, поэтому вкратце и по существу. Меня зовут Густав Дайе и у меня похитили дочь. Кому, кроме младшего де Шаньи, ты рассказывал про них с Эриком?

— Я не…

— Тебе же сказали, дарога, по существу, — голос Эрика сейчас напомнил змеиное шипение. А рука была вынута из кармана вместе с зажатой в ней веревкой. При виде этой веревки лицо нашего противника приобрело землистый цвет. Обидно. Значит, агрессивный амбал с пудовыми кулаками, отвешивающий плюхи, его не напугал, а тощий мужичонка всего лишь веревочку в руках покрутил и все — дарога уже начал колоться.

— Он сказал, что любит ее, Кристину Дайе. И что он спасет ее от Эрика, увезет ее туда, где он не достанет ее своими чарами. Мы поговорили в тот день, когда ваша дочь отказалась от моей помощи. Когда я понял, что она полностью во власти Эрика. Она жила с ним, приходила к нему, клялась ему в любви… Ну вы посмотрите на него, разве вы не понимаете, что любить такого, как он, в здравом уме и трезвой памяти, невозможно! Он ведь чудовище!!! — последнее перс практически прокричал мне в лицо.

Бамц! — кулак опускается на лицо перса, разбивая тому нос.

— Еще раз зятя оскорбишь — поедешь на родину в закрытом ящике, усвоил? К сути: кому именно ты сдал Кристину?

— Я не скажу вам! Эта девочка заслуживает того, чтобы быть счастлива, — дарога вскинул голову. Каюсь, тут я не выдержал и следующий удар был нанесен ногой по почкам. Пока противник, свернувшись в клубочек, пытался что-то прохрипеть, я снова уселся на него сверху и, достав из кармана письмо, которое пришло мне домой, сунул его под нос этому ублюдку в тюрбане.

— На, читай, мразина. Внимательно читай, падла! Это по-твоему «счастлива»? Ты сдал мою дочь какому-то уроду, который непонятно что там с ней делает, требует за нее выкуп и я сейчас занимаюсь из-за твоего, между прочим, долбоебизма, разговором с тобой, а не подарок ей на свадьбу выбираю. Это твое «счастье»? Как вы своим женщинам у себя на родине «счастье» устраиваете, так ты и мою решил «пристроить»? Тогда это тебя моя благодарность! — от следующего удара заныла ладонь. Эрик метнулся было вперед, чтобы перехватить мою руку и напомнить, что дарога нам нужен живым, но столкнулся взглядом со мной и… готов поспорить, что в желтых глазах мелькнуло изумление. Да-да, я тут актерствую на все сто, а что ты хотел? Времени на «свет в лицо, а расскажите-ка нам», у нас немного, придется нахрапом брать. Уловив суть игры, Эрик накинул на шею дароги пенджабское лассо. Испуганно вскрикнув, тот попытался скинуть удавку, но лишь затянул ее на шее так, что теперь едва мог говорить.

— У тебя два пути. Ты выкладываешь сейчас все, что знаешь, и помогаешь нам вытащить Крысу…

— И молись Аллаху, чтобы она была жива и невредима, — вставил Эрик.

— Или я сейчас ухожу и оставляю тебя наедине с зятьком, — быстро сымпровизировал я. Черт, да он испугался! Испугался настолько, что начал говорить в ускоренном режиме и выкладывать все, что знал.

— Этого человека зовут барон де Лайфур. В тот день, когда я пытался поговорить с Раулем, а потом и с вашей дочерью, он подслушивал наши разговоры. И потом подошел ко мне. Признался, что давно любит Кристину и, хоть она и отвергает его, готов сделать все для ее счастья. Я поверил. Рассказал ему про Эрика, и он сказал, что поможет спасти девушку. Больше я ничего не знаю: он только потребовал информацию о местоположении ее гримерной и больше ничего.

— Значит, сам все провернул. Дерьмово. Ну что, едем ждать мелкого? — уточнил я у Эрика. Мальчишка может знать, где проживает этот де Лайфур. Заодно, может, ему попались еще какие-то зацепки. Одно радует: теперь мы выяснили, кто стоит за всем этим, а значит…

Дарога вызвался поехать с нами, но я отказал категорически. Конечно, из него мог бы получиться неплохой живой щит от пуль противников, но какой-то мудрый человек в моем времени выдал тезис: «нет врага страшней, чем союзник-долбоеб», и этом тезису я во все времена старался следовать. Так что, пнув напоследок ублюдка в тюрбане, чтобы в следующий раз неповадно было ему в чужие трусы лезть, я первым вышел на улицу. Ловить экипаж. Уж не знаю, о чем там перетирали друг с другом Эрик и перс, но зятек присоединился ко мне лишь минуту спустя. Злой, как тысяча чертей. Это хорошо. Злой — лучше, чем напуганный. Хотя вообще-то лучше быть спокойным. Увы, это явно не про данного персонажа. Вон, эмоции кипят через край, того и гляди крышечку с кастрюльки снесет. И как Крыса с ее нелюбовью к эмоциональным сабжам, умудрилась с ним уживаться, да еще и свадьбу планировать? Вот уж действительно любовь зла…

Путь к Опере прошел в режиме тишины. Только периодически скользил по мне пристальный взгляд желтых глаз.

— Зятек, ты во мне дырку прожжешь сейчас. Если хочешь что-то сказать, то говори.

— Я… Даже не знаю, — бледное лицо сейчас… покраснело? Я с трудом сдержал смешок: странно было видеть мужика который, будучи чуть младше меня, выдавал реакцию школьника пубертатного периода. Забавный тип, определенно. — Там, в доме дароги, я… За меня никто никогда не вступался. Только Кристина и… Я теперь понимаю, почему она такая.

— Такая — это какая? — с интересом спрашиваю я.

Эрик покраснел и отвернулся.

— Можно я… не буду отвечать? Это очень личное. Но она… Она словно ангел, спустившийся с небес на землю.

Я промолчал. Уж не знаю, насколько надо быть потрепанным жизнью, чтобы принять мою дочь за ангела. Нет, она у меня неплохая, даже в чем-то хорошая, но обычно ее все называют большой проблемой, занозой, исчадием ада, а никак не ангелом. Видимо, представление об ангелах у Эрика капитально отличается от общепринятого.

Рауля де Шаньи нам пришлось ждать очень долго. За это время я успел изучить подземный дом с разрешения зятька и прийти к выводу, который и озвучил Эрику за чаем.

— Неплохо вы тут устроились, голубки. И работа близко, и за коммуналку не платить, ай да молодцы. Кто тебя на такое достижение надоумил? — со смешком уточнил я у Эрика.

— Сам, — зятек пожал плечами. И заметно расслабился: налил мне еще чаю, убрал со стола крыскины бумаги, а сам сел напротив.

— А проблему с затоплением как решил? — заинтересовался я. — По моим прикидкам, тут весной должна вода так подниматься, что ни одного сухого местечка не останется.

— Здесь все просто, — Эрик взял чистый лист бумаги, и принялся объяснять устройство дома и подвала. Это хорошо, когда боец подумает об отвлеченных вещах, он успокоится и уже будет, когда придет время, действовать мозгами, а не нервами. Тем более, что думать по существу ситуации мы все равно не могли: все известное уже было известно, а для расследования неизвестного нужно получить информацию от де Шаньи. Что-то он задерживается, кстати говоря.

Каюсь, от этих всех объяснений голова пошла кругом, поскольку те решения, которые применял Эрик, были бы в новинку даже в двадцать первом веке. Абсолютно герметичные двери. Это вообще как? Это вообще, где, если не нашими материалами и без всяких электронных автоматических систем? А здесь все было. И герметичные двери, и потайные замки, и куча хитромудрых ловушек похлеще тех, что я дома понаставил. Толковый мужик. Правда, в его доме я, несмотря на начерченный план, умудрился заблудиться: отправился в пардон, уборную, а попал в комнату, в которой единственной мебелью были орган и гроб под балдахином. Тьфу, блин, и этот выеживается с каким-то вампирским фетишем. Они с Крысой нашли друг друга.

Поняв, что дверь закрылась за моей спиной, я набрал побольше воздуха в легкие, после чего проорал со всей дури:

— Эрик! Я заблудился!

И минуты не прошло, как меня выпустили из комнаты с гробом, при этом не прекращая как-то странно исподтишка поглядывать, когда мы снова вернулись на кухню.

— Вижу, тебя не испугала моя спальня, — криво усмехнулся мужчина, наливая нам по седьмой по счету кружке чая. Черт, где же носит де Шаньи? Хотя, это дарога поблизости от Оперы живет, а Раулю аж в предместье ехать, я уже молчу про то, что времени на изучение бумаг брата уйма уйдет.

— Как в гробу вдвоем помещаетесь? — подначил зятька я.

— Мы не в моей спальне живем сейчас, а в Кристининой, — тут же принялся пояснять он. Спохватившись, бросился пояснять, размахивая руками. — Эрик не трогал Кристину, то есть трогал, но…

Мда… хуже девственника может быть сорокалетний девственник или сколько ему там.

— Короче, до секса дело не дошло, как у нас обычно говорят. Не парься, меня такие вещи не волнуют и в постель я к своей дочери лезть не намерен. Исключение оставляем для тех случаев, когда какой-нибудь еблан ее в постель силой тащит, но раз ты до сих пор не пищишь фальцетом, а вполне нормально разговариваешь, то в эту категорию не входишь. Предлагаю тему закрыть и больше к ней не возвращаться, окей? — я залпом допил чай, который уже плескался в ушах, и перевел взгляд на наручные часы. — Вот и где этого пацана носит? Только за смертью его посылать…

В отдалении звякнул колокольчик. Судя по всему, нашлась наша пропажа. Оставив меня одного, Эрик вышел из дома и вернулся уже через пять минут, ведя за собой Рауля. Мальчишка явно был здесь уже, поскольку клювом по сторонам не щелкал, а принялся сразу излагать суть дела:

— Месяц назад Филипп заподозрил одного из своих партнеров в мошенничестве. Когда подозрения подтвердились, он не только разорвал все связи, но и подключил несколько инстанций для того, чтобы… Короче говоря, было много проверок, куча штрафов и барон де Лайфур серьезно потерял и в финансах, и в репутации.

— Именно это имя нам назвал перс. Похоже, что все сходится, — мы с Эриком переглянулись. В этот момент Рауль достал из кармана пачку распечатанных писем.

— Сходится — не то слово. Я после того, как бумаги брата осмотрел, отправился на старую квартиру Кристины. Если помните, она до сих пор указана в документах, как ее жилье: директора-то не шибко интересуются, кто куда переехал и за сменой адресов не следят. И вот что я там обнаружил.

Стопка легла передо мной и пальцы принялись перебирать конверты и лежащие в них исписанные листочки. Мда. Похоже, что Лайфур не особо умен, поскольку после себя оставил столько улик, что только совсем тупой не смог бы найти Кристину, руководствуясь ими.

— Дай угадаю, де Шаньи: ты знаешь, где их держат.

— Предполагаю, что знаю. Городской дом исключается: сами понимаете, там куча челяди, да и соседи могут что-то узнать, подслушать, разглядеть и так далее. Но у Лайфура есть еще один дом. Что-то типа охотничьих угодий. Сами посмотрите: с одной стороны — поля, с другой — лес и, что важно — никаких соседей в зоне досягаемости и видимости. Ближайшая деревенька — в сорока километрах через лес.

— Похоже, это именно то, что нам нужно, — тихо произнес Эрик.

Кивнув друг другу, мы принялись собираться. Ну, что нам собираться: я ехал вытаскивать Крысу из неприятностей, то есть уже был вооружен до зубов. Рауль успел экипироваться по полной программе, а Эрик… Эрик кроме веревки, так напугавшей Перса, прихватил парочку пистолетов и какой-то мудреный восточный клинок.

Снаружи нас ждал сюрприз от Рауля: три крепких и здоровых лошади. Рейтинг парнишки потихоньку полз вверх, ведь именно он додумался проверить почту Крысы и, вдобавок — озаботился заранее подходящим транспортом. Нет, мы бы и так нашли лошадей, это не проблема в девятнадцатом-то веке и для людей с деньгами, но отсутствие необходимости бегать по ночному Парижу лишние километры несказанно обрадовало.

До нужного населенного пункта мы доехали за четыре часа. Интуиция подсказала мне, что со свадьбой молодежь пролетела, поскольку если найдем мы наших похищенных сегодня, то завтра все вместе будем отсыпаться, а никак не праздновать. Кстати, имеет смысл забрать Эрика и Крысу в Перрос: была у меня пара знакомых в нужной сфере, которые могут помочь ребятам с регистрацией. А то по новой подавать документы и ждать, наверное, будет внапряг обоим.

Четыре часа в седле… Как говорится, слава яйцам, что я за годы жизни в этом мире уже привык к подобным поездочкам.

К нужному дому мы подошли, разумеется, со стороны леса. И принялись внимательно изучать обстановку. Лезть в открытый бой не вариант: во-первых, нас только трое, а в группировке может быть и два десятка бойцов, а во-вторых, у них наши, которых могут просто убить. Поэтому пришлось еще около двух часов ждать, пока один из патрульных отойдет слишком далеко от своих, после чего допрашивать его уже привычным методом «расскажешь, или убьем».

Рассказал. Убили. Нет, а что, я с ними еще и церемониться должен? Ага, сейчас, разбежался… В дом мы проникли через черный ход: самое слабоохраняемое место в этом особняке. Путь наш лежал к подземной темнице, в которой и должны были держать Крыску и дворянчика. Честно говоря, заподозрил я неладное уже в тот момент, когда нам не попалось ни одного подонка, патрулирующего коридоры. Пусть пленники и закрыты, пусть дело происходит внутри охраняемого особняка, но охрана быть должна! Это заметил и Рауль, что и прокомментировал едва слышно. Переглянувшись, мы с Эриком состроили зверские выражения лиц и приготовились, что за дверью тюрьмы нас ждет какая-нибудь хитроумная ловушка. Дождавшись, пока Рауль пинком ноги откроет дверь и сразу же метнется в сторону, я кубарем кинулся вперед и замер посреди абсолютно пустого помещения. Вру: кое-что в этом помещении было. Верней, кое-кто.

— Рауль, ты у нас парень сведущий. Глянь-ка, это случайно не Лайфур? — я кивнул парню на труп, лежащий у одной из стен.

Парень подошел поближе и, позеленев, схватился рукой за меня, чтобы не упасть.

— Тихо-тихо, — осторожно подхватив его, я развернул парня спиной к трупу. Черт, едва не забыл, что имею дело не с парнями-сослуживцами, а довольно нежным избалованным дворянчиком. Хотя, по идее, он в кругосветке был, так что не совсем уж неженка…

— Нормально… Я… Нормально, — проборомотал Рауль и, стараясь не глядеть на труп, произнес очень тихо: — Перстень его. Фамильный, он никогда его не снимал. Но он ли это, я не могу знать, потому что… Сложно опознать.

Да, согласен, сложно опознать человека, которому снесли полчерепа сильным ударом какого-то предмета. Какого, интересно… От мыслей отвлек громкий всрик Эрика. Я обернулся в тот момент, когда мужчина упал на колени перед какой-то тряпкой.

— Нет… нет-нет-нет-нет… Кристина, нет… Кристина! — прорыдал он, протягивая руку к тряпке, но тут же одергивая ее. Подойдя поближе, я увидел, что причиной истерики Эрика служит окровавленный женский корсет.

В себя привело ощущение ведра ледяной воды, вылитого на голову. Откуда-то слева раздался плеск и вскрик — судя по всему, кого-то будили столь же оригинальным методом. Я даже знаю, кого именно.

— Смею пожелать вам доброго утра, мадемуазель Дайе, — надо мной склонился человек, в фигуре и лице которого проскальзывали смутно знакомые черты. Будто бы я знала его когда-то давно, или же видела часто, но мельком.

— Утро добрым не бывает, но взаимно, месье, — чуть улыбнулась я, непринужденно шевеля руками. В кандалах. Над головой.

Две секунды ушло на оценку далеко не выгодной позиции. Я — в одном корсете и панталонах, прислонена спиной к холодной каменной стене. Сесть не могу, только стоять, а до этого висела на руках, от чего эти самые руки затекли так, что попытка пошевелить ими заставляла едва ли не стонать от боли, но неубиваемая гордость заставляла сдерживать невольные вскрики. Сейчас я могла только не шевелить руками совсем, чтобы не заставлять тысячи иголок впиваться в тело. Повернув голову направо, я обнаружила в полуметре от себя Филиппа в такой же позиции. В нижней рубашки и в панталонах. Хотелось фыркнуть, если честно. Интересно, будь на нас одежда из моего времени, как густо покраснел бы старший де Шаньи с учетом того, что он и сейчас то, встретившись со мной взглядом, поспешно отвернулся, пряча пунцовое лицо. О темпора, о морес… Мда, отвлеклась.

— Вы наверное, не представляете, почему оказались здесь и кто я такой, — наш пленитель наклонился ко мне и, протянув вперед руку, провел по моему плечу. По щеке, заставляя отвернуться. В момент, когда его рука провела по моей груди, наполовину затянутой в корсет, Филипп вскинул голову и уже было собирался что-то сказать, но встретился взглядом со мной. Глазами показываю «вниз». Как ни странно, но он подчиняется.

— Не представляю, — отозвалась я тем временем. На самом деле, конечно, представляла. В голове одновременно прокрутились три варианта. Первый — вляпался в какое-то дерьмо Филипп, а меня прихватили «за компанию». Опровержением этой гипотезе служил тот факт, что при задержании у меня сняли оружие. Пояс под него мне делал Эрик, шпага крепится таким образом, чтобы не биться об ноги, быть незаметной под юбкой, а скрытые клинки вообще видели только те, кто дрался со мной в бою… Или же каким-то образом наблюдал за серьезным боем. Выходит, что наблюдали и охотились за мной. Учитывая, что здесь еще и Филипп, на которого у нашего пленителя явно зуб, разумно предположить, что «прилетел подарок» со стороны отца. Ну, может, у чувака какой-то бизнес по продаже стройматериалов, а отец нашел недобросовестного производителя и обеспечил ему антирекламу на все окрестности. А Филипп мог по финансовой части какую-нибудь сделку сорвать, например — отказаться проспонсировать какой-нибудь проект. Еще вариант — передо мной отвергнутый поклонник, но это казалось полным бредом. Дело в том, что на тридцатом отшитом поклоннике, желавшем сделать меня своей любовницей, я сбилась со счету. И никому из них не пришло в голову подвести себя под статью, похищая объект обожания: как правило, они просто быстро находили утешение в объятиях других певиц и балерин. То есть, одно дело шуры-муры с певичкой закрутить — это дело хоть и общественно порицаемое, но неподсудное, а совсем другое — обеспечить себе каторгу.

— Вы даже меня не помните, — сокрушенно произнес мужчина. — Вы даже не замечаете меня на пике своей славы. О, я вам писал десятки, сотни писем, но вы даже не удосужились ответить на них, вы не приняли мои чувства и…

Нет, ну мало мне Эрика, так еще и в плену от этих истерик отдыха нет! Мысленно я уже скрежетала зубами, поскольку похититель явно не подходил на роль более-менее адекватного киднеппера. С адекватными вести себя меня научил отец чисто на всякий случай еще много лет назад. Мол, если вдруг оказалась в такой ситуевине, то на все соглашайся, не сопротивляйся, не ори и не плачь, жди папу. Будет возможность сбежать — сбегай, но при этом постарайся заранее подсчитать шансы на успешный побег, а не так, чтобы поймали сразу же за углом. А вот что делать, учитывая, что против меня явный псих? И психу этому подчиняется как минимум… Сколько человек? Только ловили нас четыре, еще один наверняка управлял каретой… Как минимум шесть против двоих. Мда…

— Куда писали хоть? — уточнила я ради того, чтобы прервать этот поток сознания.

— Молчать!

Ай, блять! Плохая идея была. Я уже привыкла к джентельменскому поведению Эрика и окружающих посетителей Оперы и подзабыла малость про то, что не все мужики этого времени такие. Стоящий надо мной экземпляр больно приложил меня ладонью по щеке, после чего вкрадчивым голосом произнес:

— Не смей меня перебивать, девочка. У тебя были все шансы решить этот вопрос по-хорошему, но скажи, почему, почему?!

Мужчина отпрянул от меня и принялся ходить по комнатке, заламывая руки и периодически запуская пальцы в волосы.

— Я готов был следовать за тобой на край света, готов был бросить мир к твоим ногам, я даже готов был жениться на певице, подставив под удар свою репутацию… Я бы обеспечил тебя всем, что бы ты ни захотела, но вместо этого ты предпочла… Кого?! Прячущегося в подземельях чудака! Безносого урода на два десятилетия старше! Чем он так прельстил тебя, чем завоевал твое невинное сердце? Как может вообще такой, как он, заполучить твое тело и душу? Отвечай же, ну!

Снова удар по лицу. Сдерживаю шипение. Оплеухи болезненны, неприятны своим унижающим фактором, но безвредны по своей сути. Синяки на все ебло, конечно, меня не украсят, но бей он меня головой о стены или примись хуярить ногами по корпусу — было бы намного хуже.

Снова встречаюсь взглядом с Филиппом. Снова показываю «вниз». Не вмешивайся, глупый рыцарь, с твоей манерой защищать даму до утра не доживешь. Мы имеем дело с явным психом, полезешь заступаться — огребем оба по самые помидоры.

— Ну же, отвечай, дрянь, чем он тебя так прельстил?! Ты повелась на деньги и красивые слова, как все остальные твои товарки-шлюхи, или, может, дело в других его достоинствах?

— Да как вы смеете… — Филипп не внял предупреждениям. Плохо. Внимание психопата тут же переключилось на него. Если меня наш пленитель бил исключительно по лицу, то напарнику по несчастью достался удар ногой под дых, от которого тот скорчился и сдавленно застонал, пытаясь вздохнуть.

— Заткнись, де Шаньи. Заткнись… Почему ты и тебе подобные всегда гребут себе все сверх меры? Почему вы никогда не успокаиваетесь и не замолкаете, даже если вам прямо говорят о последствиях? Почему вы лезете не в свое дело… Или может быть, тебе дорога эта шлюшка?

Я стиснула крепче зубы. Филипп, блин, идиот! Либо придурок решит, что между нами что-то есть и будет лупить нас друг у друга на глазах, либо постарается поиграть на благородстве дворянина, и при этом лупцевать будут только меня… Вот надо же было кое-кому напомнить о своем присутствии. Раздраженно стиснув правую руку в кулак, я неожиданно почувствовала, как под тыльной стороной ладони что-то зашевелилось. Невзначай кинув взгляд на свою левую руку, которая была прикована к стене, подобно правой, поняла, что оказалась в ситуации, когда пренебрежение технологией строительства можно направить себе на пользу. Понять бы еще, как это сделать. Ну, то есть, плохо закрепленную штукатурку я с одного резкого движения рукой сорву, то есть руки освободятся… Но что с ногами — пока что неясно. Но, пока я исподтишка разглядывала наручники, успела придумать, как перевести внимание противника с Филиппа на себя. Верней даже не на себя, а…

— Он спас мне жизнь, — тихо, практически себе под нос, произнесла я.

— Что?

— Эрик спас мне жизнь. Я возвращалась с театра домой поздно вечером. У повозки сломалась ось, а когда я возвращалась к стоянке рядом с театром, на меня напали. И если бы не Эрик…

— Если бы не этот чертов урод, то это бы я спас вас в тот вечер! Это бы обо мне вы говорили так мечтательно и это для меня вы бы улыбались все эти дни, недели, месяцы и годы в будущем!!! — речь психопата сорвалась на визг к концу тирады. Тирады, смысл которой до меня дошел едва ли не через минуту. То нападение подстроил… он? А ведь я была уверена, что бандиты меня убьют. Как бы то ни было, для них стали сюрпризом и появление Эрика, и моя… боевая компетентность.

— Они бы тебя не тронули! Все, что тебе требовалось, как нормальной девушке, ждать, когда приду я, прогоню мерзавцев и предложу тебе проводить тебя домой. Ждать, понимаешь?! Ждать!!!

Снова удар по морде лица. Черт, все люди будут на праздниках, как люди, а я как панда кунг-фу. Не говорю уже о том, что в таком виде придется на регистрацию в местный ЗАГС пиздовать. Или уже не придется? Кхм, понять бы еще, сколько времени мы тут торчим…

— Ждать, а не бросаться в бой, негодная девчонка! Ждать, а не строить из себя воина в панталонах! Ждать, а не резать глотки моим людям, как ни в чем не бывало! Ждать свою судьбу, а не бросаться в постель первого встречного урода!

Удары градом сыпались на меня, но я лишь сдавленно шипела. Впрочем, ждать пришлось недолго — два десятка пощечин спустя типу надоело отвешивать мне «комплименты» и он, тяжело дыша, навис надо мной, проводя руками по щекам. Сцука, больно, блять! Терпим, не шипим.

— Кристина Дайе… Красивая, талантливая певица, к ногам которой готовы лечь сотни не последних мужчин Парижа… Ты будешь моей вне зависимости от того, хочешь ты этого, или нет, — с этими словами мужик достал из заднего кармана нож, после чего медленно провел им по моему корсету, разрезая его. А нож-то острый, сука… И пользоваться им товарищ толком не умеет, потому что умудрился зацепить кожу на животе.

— Так намного лучше, моя дорогая, не находите? — он небрежным жестом отбросил в сторону порезанный корсет, после чего провел шершавой ладонью вдоль моего, так сказать, рельефа. Наклонился вперед и слизнул с живота несколько капель крови, просочившихся из-под сделанного только что пореза.

Филипп начал дергаться, явно намереваясь каким-то чудом сбить с рук крепления наручников и навалять придурку. Увы, но это было невозможно, поскольку его, в отличие от меня, прицепили к старым кандалам, которые были вмонтированы в стену так, что хрен собьешь.

— Не отвлекайся на это недоразумение рядом с тобой, — посоветовал мне пленитель, пальцами проводя по моим бедрам и принимаясь снимать с меня панталоны. То ли не хотел их резать, то ли забыл об уже убранном ноже, то ли фетиш какой-то, но штанишки с меня снимались нарочито медленно. — Ты сама решила, чтобы было так, Кристина. Если бы ты дождалась меня, если бы была верна мне, если бы любила меня, то все могло бы произойти по другому, но теперь тебе, да и мне тоже, приходится довольствоваться тем, что есть. Кстати, тебе не кажется смешным происходящее? Такая воинственная леди, настоящая Жанна Дарк, вдруг оказалась абсолютно беспомощна и вынуждена принимать те ласки, от которых бы в другое время воротила нос.

Штанишки спустились на уровень колен, после чего последовал восхищенный вздох. С чего там, интересно, вздыхать, если все стратегически важное погребено под сантиметром светло-коричневой кудрявой шерсти? Черт, почему-то я всегда читала, что жертвы вот такого вот насильного раздевания испытывают унижение, страх, ужас, оторопь и так далее по списку, но меня от нелепости происходящего того и гляди пробьет на «хи-хи». Наверное, это тоже отец виноват: пока другим девочкам внушали «духовные скрепы», пугали страшными грехами и прочей ересью, отец снабжал меня учебниками по анатомии, сообщил, где держит презервативы, если вдруг мне понадобится, а также провел инструкцию по теме «что делать, чтобы не залететь». По теме изнасилования он всегда говорил то же самое, что и по теме похищения: помнить, что самое важное — остаться живой, а все остальное вторично. Наверное, именно по этой причине я никогда не теряла голову в подобных ситуациях, сохраняя рассудок даже при тех обстоятельствах, где среднестатистическая девчонка уже билась бы в истерике.

Облизнувшись, мужчина спустил панталоны ниже, и тут столкнулся с препятствием в виде цепи на ногах. И тут я в который раз убедилась в том, что у мужской части населения при виде голых баб напрочь отключаются мозги. Поскольку только мужик без мозгов мог достать ключи, снять с моих ног цепи и увлеченно продолжить снимать панталоны. Настолько увлеченно, что даже не услышать удар, рывок и звук осыпающейся штукатурки. Дальнейшее было делом двух секунд: я приложила добра молодца босой ногой под челюсть, рванулась вперед, окончательно освобождая руки, которые теперь были украшены наручниками со следами штукатурки и, повалив на пол горе-самца, уселась сверху, перед этим вытащив у него из-за пояса его собственный нож и прижимая тот к горлу «ухажера».

— Сколько у тебя людей здесь? — тихим, спокойным голосом начала разговор я.

— Да как ты… — вскрик не дал ему договорить. Закричишь, когда нож вонзят в бок.

— Лезвие сейчас находится в сантиметре от твоей печени. Если ты ответишь на мои вопросы, то сможешь зажать рану рукой и дождаться врача. Если ответа не будет… — я чуть тронула рукоятку, заставив пациента вскрикнуть. — Потише, сладкий. Если сюда придет кто-то из твоих дружков, мне придется тебя убить.

Тип поднял голову, уставившись на меня прямым взглядом глаза в глаза. Судя по всему, что-то в моем взгляде дало ему понять: шутки кончились. И вместо того, чтобы пытаться сопротивляться или тянуть время, он начал четко излагать и по поводу нашего местоположения, и по поводу своих планов относительно нас с Филиппом. Так я узнала, что Раулю и моему отцу заранее были отправлены требования собирать выкуп, а значит — не исключено, что уже сегодня-завтра здесь будут они, ну и Эрик, куда же без него. Вряд ли он будет сидеть на месте, когда меня тут похитили буквально из-под носа. Но ждать и надеяться, кажись, не выйдет: надо самим выбираться. Узнав все, что меня интересовало, я размахнулась правым наручником и обрушила тяжелый удар цепи на голову своего врага. На всякий случай проверила после этого пульс. Пульса не было. Нет, я понимаю, что его мозги сейчас размазаны по полу и жить он вроде бы как не может, но фиг его знает — папа всегда приучил «лучше перебздеть». Только после того, как я удостоверилась в том, что противник точно мертв, я принялась обшаривать его карманы в поисках ключей. Ведь раз он с меня снял кандалы, то значит — и с Филиппа их снять можно.

— Ты его убила, — тихо произнес старший де Шаньи, когда я принялась открывать кандалы на его ногах.

— Решили в капитана очевидность поиграть на досуге? — язвительно подколола я.

— Нет. Жалею, что не сделал это сам, — честно отозвался Филипп, разминая свободные теперь запястья. После этого я протянула ему ключи и свои руки, на каждой из которых болталось по два-три килограмма металла, а это лишний вес. — Кхм…

Мужчина принялся освобождать меня, при этом старательно отворачиваясь. Поняв причину его замешательства и только сейчас вспомнив, что я абсолютно голая (увы, до этого ситуация не располагала к тому, чтобы визжать и манерно прикрываться руками, я принялась стаскивать с трупа одежду и штаны. Обувь было решено отдать Филиппу, потому что у трупа было копыто размера эдак сорок третьего, а мне с моим моим тридцать шестым можно было надеть разве что тридцать девятый. Ладно, будем надеяться, что у охраны черного хода будут ноги помельче. А еще — что у них будет все-таки верхняя одежда, потому что нашу искать по большому дому проблематично, а драпать без нее вообще не вариант, поскольку на улице декабрь месяц.

— Сейчас валим к черному ходу — он практически не охраняется, потом уходим в зеленку, то есть тьфу ты, в лес.

— Но через поле мы доберемся быстрей, — попробовал было возразить Филипп.

— Так в поле и они нас догонят быстрей, поскольку у них есть лошади, и вдобавок — поле отлично просматривается издалека. А в лесу хоть спрятаться можно так, чтобы без собак не нашли.

Собак тут не было. Поэтому Филипп ответил мне многозначительным кивком в стиле «я принимаю твой план и буду ему следовать». А что еще оставалось, в самом-то деле? Ну мразина, ну какого черта тебе понадобилось испортить мою жизнь именно на этом этапе…

Пнув труп напоследок (нервы, нервы), я перехватила поудобней нож и окинула помещение в поисках какого-нибудь оружия для спутника дворянского происхождения. Не найдя оного, отдала ему нож, а сама взяла одну из плетей, висящих на стене. До пенджабского лассо Эрика ей, конечно, было далеко, но в случае чего можно и ударить, и удавить…

Собственно, возможность последнего действия я проверила какую-то минуту спустя, когда в коридоре, ведущем к черному ходу, столкнулась с одним из бандитов. Прежде, чем бандит или идущий рядом Филипп успели что-то сообразить, из-за угла на шею молодчика была наброшена петля, а резкий рывок моей руки заставил его протащиться по полу. Дальше — дело техники: со всей силы затянуть петлю. Тело билось в двух метрах от меня, безуспешно пытаясь стянуть со своей шеи петлю. Филипп перехватил покрепче нож и, зайдя сбоку, прервал мучения повешенного.

Эрик рассказывал, что при должном умении обращения с лассо можно не просто задушить человека, а натурально сломать ему шею. У меня, увы, таких умений пока что не было. А вот набрасывать петли на движущиеся мишени я за последний месяц неплохо научилась. Так что будем действовать по принципу «Крыса душит, напарник добивает, то есть дорезает». Сняв с еще теплого тела одежду для Филиппа и ботинки для меня, которые были размера эдак сорокового, но благодаря хорошей шнуровке отлично держались на голенищах, мы потопали дальше. Пока что все шло хорошо.

Особо извилистых коридоров не было и в помине. Неплохо выручал Филипп со своими знаниями обустройства дворянских усадеб. Ну, в целом, если в большинстве домов есть кухня, то она размещается на первом этаже, если на первом этаже размещена кухня, то значит — рядом есть черный ход для прислуги.

Еще один похититель поджидал нас на кухне. Та самая мразь, которая распоряжалась ходом похищения. Не дав Филиппу броситься в атаку первым, я привычно дождалась, пока молодчик пройдет мимо ниши в стене, которую мы облюбовали в качестве укрытия, после чего набросила ему на шею петлю и резким движением затянула ее. Филипп наносит один единственный удар ножом — и наше очередной нарушение заповеди «не убий» аккуратно складируется в ту самую нишу, которая укрыла нас от любопытного взгляда разбойника.

Вот и черный ход. На дверь смотрим с сомнением. Да, за ней свобода, но как разделаться одновременно с двумя уродами, которые ее охраняют снаружи? Судя по замешательству на лице Филиппа, он тоже в некотором недоумении… А все почему? Да потому, что эта чертова дверь открывается вовнутрь! Так бы действовать можно было просто: широко распахиваем дверь, и Филипп бесшумно убивает человека сразу справа или слева (в зависимости от конструкции двери). При этом человек, стоящий по другую сторону дверного проема, не видел бы происходящего, а в тот момент, когда его бы насторожила какая-то возня, уже в действие вступила бы удавка. А так дверь открывалась вовнутрь и… Нас увидят прежде, чем она откроется. Хотя…

— Может, попробуем на дурачка сыграть? За дверью спрятаться и… — начал было Филипп.

Я с сомнением посмотрела на него.

— Ну а если сыграем, то что? Одного убьем, так второй среагирует и заорет уж точно, я молчу про то, что пристрелит кого-то из нас.

— Мда… А ведь свобода так близко, — мечтательно протянул дворянин, оправляя рукава куртки. Сейчас он меньше всего напоминал того кабинетного пасюка, которого я видела в личной ложе. Кажись, он похож на своего младшего брата куда больше, чем я сама думала. Впрочем, сейчас и я-то на себя непохожа. В куртке с чужого плеча, вымазанная в чужой крови и с еблом «я летела с самосвала вниз лицом, им и тормозила». Достойная солистка великой парижской Опера Гарнье, ничего не скажешь.

— Погоди-ка… Идем, — Филипп вышел из кухни, держа наизготовку нож. Когда я проследовала за ним, то поняла причину, по которой он вышел в коридор и прошел к дальней от нас стене. После чего показал рукой на небольшое окно в трех метрах над нами. — Пролезем?

«Да ты гонишь», — сказал ему мой здравый смысл. В тот же самый момент я кивнула и встала в стене.

— Кхм… Вообще-то, наоборот, Кристина, — когда де Шаньи понял, что я предлагаю ему лезть первым, забравшись на меня, ну а потом в окно, он смутился и отвернулся в сторону. А, ну да, типа, воспитание не позволяет лезть ногами на плечи девушки, это же неприлично, ага…

— Вот только есть один маленький нюанс, — шепотом заметила я. — Во мне пятьдесят с лишним кило веса, а в вас ориентировочно так на полтора-два десятка больше. И да, я, конечно, не слабачка, но если возьмусь вас вытягивать, то мы вдвоем грохнемся обратно.

— Кхм… Что же, похоже, у меня нет выбора. Заранее прошу простить, — кажется, в этот раз он покраснел еще гуще, чем в момент, когда я красовалась в подземной темнице абсолютно без ничего.

— Заранее прощаю, заканчиваем расшаркиваться и приступаем к делу, пока нас не замели и не прикончили к чертям собачьим.

Десять секунд спустя по моим плечам протоптались мощные лапы. Да уж, весит он порядочно… Отойдя подальше, я приготовилась разбегаться. Взяла позицию старта, посмотрела на Филиппа, замершего в оконном проеме, и дождавшись его кивка, кинулась вперед.

Дверь кухни открылась в тот момент, когда дворянин уже схватил меня за руку. Секундой позже нас бы уже не заметили, а так сразу же следом за мной кинулся один из часовых. Успел схватить за ногу прежде, чем Филипп вытащил меня наружу… Дальнейшее произошло буквально за секунду, но отпечаталось в памяти мешаниной кадров. Растерянность Филиппа от резкого увеличения веса вытаскиваемого объекта. Собственная нога, резко ударяющая преследователя по горлу. Хруст его шеи и исчезновение хватки. Моментальный рывок наверх, потеря равновесия и что-то холодное, мокрое, заливающееся за шиворот и обволакивающее каждую клеточку многострадальной моей тушки. Рефлекторный вдох, погружение вниз, рывок наверх. Снова вдохнуть, осмотреться в поисках Филиппа и понять, что его рядом не видно, а вот меня саму бурное течение тащит прямо на острые камни. А впереди — что-то вроде водопада. Об этом нас не уведомили. Кричать нельзя, а звать на помощь — бесполезно. Течение тащит меня вперед, стараюсь плыть перпендикулярно ему и понимаю, что это бессмысленно: берег слишком отвесный и скользкий, а ухватиться не за что.

— Руку! — раздается прямо надо мной крик в тот самый момент, когда силы практически оставляют мое тело. Протягиваю вверх ладонь и в тот же момент запястье сжимают тиски. Сильные, уверенные и теплые тиски, которые тянут меня наверх.

— Спасибо, — выдыхаю я, как только понимаю, что могу говорить. Филипп стаскивает с себя куртку, намереваясь укрыть меня, но я его останавливаю. — Не надо. Пригодится потом, а мне особой роли не сыграет.

Сгибаюсь пополам, откашливаясь и выплевывая воду, которой успела наглотаться. Мда, плавать-то я умею, но слишком уж неожиданно было погружение. Осматриваюсь по сторонам. Все просто: дверь черного хода открывается во внутренний двор, а одна из стен особняка — та самая, в которой располагалось окошко, выходит на импровизированный ручеек. Наверное, аналог крепостного рва или как-то так. Поток воды в нем относительно спокойный, но прямо впереди небольшой, метра полтора высотой, водопад. Ну и сужение русла, а это значит, что водоворот тот еще, плюс пороги, плюс всякий мусор, короче — вовремя меня вытащили. Похоже, что во время нашего падения из окна меня в силу меньшего веса и по силе инерции забросило прямо в овраг, в то время как Филипп упал на узкую полоску берега. Легко отделались.

— Пока что еще не отделались, — поправил меня Филипп. — Идти сможете?

— Смогу бежать. Быстро. Потому что придется, — я показываю на небо над нами. Дворянин молча кивает. Да, уже того и гляди рассветет. Даже сейчас окружающее пространство очень хорошо видно, а значит… У нас есть два-три часа, чтобы хорошенько оторваться от преследователей. Если верить источнику информации, который был весьма ненадежен, то ближайший населенный пункт через сорок километров по лесополосе. Насколько населенный — еще неизвестно: если это деревенька на полторы калеки, то толку нам будет мало. Хотя, если посчастливится найти повозку, или рядом железнодорожная станция, то в Париж вернуться будет проще. О том, что придется пиздовать до столицы пешком, я старалась не думать. А, наверное, надо, потому что денег у нас нет, а на человеческое милосердие в этом времени надеяться очень глупо.

Рывком вскочив на ноги и потирая на ходу отбитые во время нечаянного заплыва бока, я первой двинула на максимально возможной скорости в сторону лесополосы, благо что овраг вполне легко перепрыгивался в самом узком месте. Дворянин трусцой несся следом за мной и, что забавно, не отставал. Вот что жизнь с людьми делает: приличный человек, а бегает едва ли не быстрей меня.

Реакция зятька выбила меня из колеи, признаюсь. Нет, я знаю, что она ему близка, но чтобы вот так вот голову терять. Да не время сейчас для этого, идиот! Найдем, тогда уже наплачешься, если будет причина для слез. В том, что она будет, я сильно сомневаюсь, ведь мы нашли тут только корсет, а не труселя, и довольно свежий труп. Так что скорей всего Крыса поступила так, как я ее учил — притворилась овцой, а в нужный момент зарядила абоненту контрольный в голову, судя по всему — той окровавленной цепью в углу.

— Так, зятек, давай конструктивно и без истерики. Шмотка точно ее?

— Да.

— Трусики не находил? Тогда по ним и опознаешь, если мы сейчас будем сопли жевать, а не поймем, куда наши подевались.

— Сбежали. Это точно, что сбежали, — Рауль пришел немного в себя и, стараясь не смотреть на труп, бочком подвинулся к выходу из комнаты.

— Ладно, собирайтесь и пойдем.

— Куда? — хриплым от слез голосом уточнил у меня Эрик.

— Нести возмездие во имя Луны, блять! — рявкнул я. — Надо перевалить местных, заодно отвлечем их внимание на себя, пока Кристина и Филипп убегут подальше отсюда. Следом вернемся к лошадям, сделаем крюк по дороге и выберемся к деревне, после чего дождемся там этих двоих. Думаю, что на собственной тяге даже по зимнему лесу они выбегут… Кристина часов за пять точно. Филипп, может быть, менее быстрый. Или нет?

— Или нет, — чуть фыркнул Рауль.

— Я не согласен. Если они в лесу, надо идти к ним на помощь, — возразил Эрик.

— Ты сам сейчас понял, что сказал? Намекаю: моя дочь одна в не очень темном лесу, верней почти одна. И у нее наверняка есть пистолет. И именно поэтому я в лес сейчас даже под страхом расстрела не сунусь, поскольку на расстрел и нарвусь. Я же сам ее приучал на звук стрелять, — фыркнул я. — Кроме того, мы вряд ли сможем отследить, где именно они выбрались из этого дома, и с какой точки двинулись вглубь леса. Егерь лично из меня никудышный, вы двое, надо полагать, тоже познаниями в этой области не отличаетесь. Значит — дорога одна: в деревню. Крыса не стала бы бежать абы-куда, наверняка этого допросила перед тем, как прибить. Так что про деревню она знает. Другое дело, что выбраться из той деревни не сможет, а если там народ какой-нибудь неадекватный, плюс извозчиков нет — это может не очень хорошо закончится.

— А если кто-то из них ранен?

— Нас только трое. Мы не сможем физически прочесать всю «зеленку» в указанном направлении. Местность незнакомая, а где-то там еще Крыса, которая в этой ситуации может запросто кого-то из нас подстрелить, потому что ждет погоню.

— А если мы выдвинемся навстречу со стороны деревни? Если найдем человека, который знает местность и согласиться помочь нам найти их? — продолжал давить на эту тему Эрик.

Я призадумался. И в кои-то веки вынужден был признать, что другой выдвинул идею, которую должен был высказать я. Если найдем провожатого по этим лесам — запросто сможем…

Додумать мысль не дал крик, прозвучавший где-то наверху. Нашли наших жертв? Или же возможных жертв Кристины и Филиппа? Уже было неважно, поскольку в следующий момент поблизости раздался топот, дверь темницы распахнулась и прямо на нас ринулся поток желающих прописаться сегодня на том свете со скидкой и без предоплаты.

Честно говоря — когда я шел сюда, то предполагал, что все будет сложней. На деле же… Эрик бросил вперед эту свою веревку, кого-то там дернул за шею, эту самую шею сломав, после чего куча-мала из десятка людей, повалилась на пол. Только выстрелил кто-то, но судя по всему, попал в своего же, о чем свидетельствовал предсмертный хрип. Втроем очень быстро разделываемся с врагами, после чего последнему Рауль прижимает шпагу к горлу, а я спрашиваю.

— Кто-то за ними пошел?

Удивительно, но лезвие у горла делает пациентов на удивление сговорчивыми, понимающими и много знающими. Поэтому в следующий миг я узнал о том, что вдогонку за Крысой и дворянчиком бросились сразу семь человек на лошадях. А это была уже приличная вражеская сила даже при условии того факта, что на лошади в местной лесополосе не везде проедешь.

— Планы меняются, народ, — помрачневшим голосом произнес я, перерезая глотку любезному информатору. — Придется все-таки лезть в «зеленку». Берегите головы.

— Почему? — сглотнув, уточнил Рауль.

— Потому что Крыса тебе башку прострелит с перепугу прежде, чем сообразит, что это ты, — рявкнул я и первым выбежал из подвала. Парочка сообщников с дружным топотом неслась следом за мной. Сколько форы у беглецов? Хватит ли ума Крысе завести погоню в тупик? И сколько продержится де Шаньи при условии, что он ее в два раза старше и, вдобавок — явно не выносливый бугай вроде моих рабочих? Неизвестно.

* * *

То ли от бега, то ли от особенностей материала, но мокрая одежда на мне высохла уже через полчаса размеренного бега трусцой по лесополосе. Пока что приходилось нестись по относительно «пешеходной» зоне, перепрыгивая коряги, корни, какие-то подозрительные бугры… Нам фантастически везло, что никто пока что не провалился в яму и не сломал себе ноги. Даже сейчас под покровом снега угадывалось что-то вроде тропинки. Будто бы посреди леса кто-то вырубал деревья для того, чтобы создать дорогу. Дорогу, вот черт… С одной стороны, дорога — это подспорье для конников, с другой — по буеракам мы несколько дней добираться будем, а с учетом того, что мы не пивши и не жрамши…

Хрип рядом — и я рефлекторно успеваю выставить вправо руку, подхватывая шатнувшегося в сторону Филиппа. Понимая, что не удержу его стоя, мягко опускаюсь на землю рядом с ним и придерживаю за плечи, чтобы не упал на землю.

— Передохнем? — задаю риторический вопрос.

Его сил едва хватает на кивок. Мужчина хрипло и часто дышит, наклонившись вперед и прижав руки к груди. Кашляет, выплевывая холодный воздух, снова жадно хватает его ртом.

— Дышать носом, — быстро прикрываю лавочку я. — Нахватаетесь холодного — вообще заболеете.

«Это, если вам мало ночи в сыром и холодном подвале», — данную фразу я не договариваю. Как-то невовремя вспоминаю, что до этого старший де Шаньи на нервной почве и из-за духоты потерял сознание и понимаю, что с пробежкой мы явно переборщили. С другой стороны, он мог бы и остановить меня. Хотя смысл? Так мы хоть оторвались, не знаю правда, как надолго.

Да и вообще, бежать без предварительной подготовки чуть ли не марафон… Можно закончить, как памятный марафонец. Об этом я как-то забыла. Непривычно думать еще о ком-то, кроме себя. О ком-то, чьи возможности пока что знаешь очень плохо, так как видишь разговариваешь с человеком от силы… Ну, может, пятый раз в жизни, если не считать сказанных друг другу слов приветствия.

— Да, конечно, — он снова кашляет. Запрокидывает голову, стараясь успокоить дыхание. — Как думаете, когда именно они нас хватятся?

— Предпочитаю об этом вообще не думать. Средняя скорость бега по лесу около… Думаю, что километров пять мы пробежать успели. Можем снизить скорость движения, но лучше не останавливаться надолго, так как…

— Думаю, что нам лучше разделиться, — выдохнул Филипп.

— Что? — неверяще спросила я. — Ты же…

Судя по всему, он отлично знал то, что я собираюсь сказать. «Ты же ВООБЩЕ не умеешь ориентироваться в лесу». «Ты же ВООБЩЕ не умеешь бегать, судя по всему». «Ты явно нездоров, поэтому одного в лесу бросить — вообще неизвестно, чем закончится, но явно ничем хорошим».

— Вот именно поэтому нам и нужно разделиться. Кристина, я не собираюсь быть балластом. И вообще — это как минимум глупо. У одной тебя больше шансов выбраться, пойми. Если ты выйдешь к людям первой, то сможешь позвать кого-то на помощь, — выложил старший де Шаньи последний, судя по всему, аргумент.

Я лишь отрицательно покачала головой и поудобней уселась спина к спине к нему.

— Если бы ты вел себя иначе в момент знакомства, если бы не было того разговора, если бы ты не пытался выгородить меня, когда тот ублюдок начал меня бить, то я бы вообще без всяких там задних мыслей согласилась, даже учитывая тот факт, что ты брат моего друга. Но после всего, что мы вместе пережили… Скажи, сам бы меня бросил?

— Нет, но…

— Вот и заткнись, — обрубила я. — Все эти отмазки «но я же дворянин», «но ты же девушка» в случае со мной не котируются. Потому что нет никаких оправданий и мотивов вести себя лучше или хуже: есть только сами люди и их решения поступить определенным образом. А меня учили своих не бросать. Особенно в таких ситуациях.

Молчу о том, что отец меня как раз-таки учил другому. Что если под угрозу ставится своя собственная жизнь, то лучше исходить из требований разумности и здравого смысла. Но… Но почему-то вместо того, чтобы последовать здравому смыслу, который упорно говорил, что одну меня действительно будет сложней найти и догнать, я следую тому голосу внутри меня, который однажды свел меня с человеком из зеркала. Видимо, в моей жизни здравому смыслу больше места нет.

Больше мы не проронили ни единого слова. Дождались, пока дворянин более-менее придет в норму и двинулись вперед по угадывающейся среди деревьев дороге. Не знаю, сколько мы так прошли достаточно быстрым шагом. И в какой момент за спиной четко раздалось конское ржание. И топот, который становился все ближе. Погоня! Впрочем, это и ожидалось, так что мы, не сговариваясь, метнулись в кусты, на ходу доставая оружие. Для того, чтобы поймать нас, противникам придется спешиться. А уж там мы посмотрим, кто сильней: двое в засаде или сколько-их-там, вслепую преследующих «беззащитных жертв».

Бег оборвался на поляне рядом с обрывом. Филипп как-то сразу присмотрел себе симпатичные кусты, а мне не пришло в голову ничего лучше, чем забраться на одну из нижних веток какой-то елки. Логика была простой: мало кто смотрит наверх, вдобавок — с елки не осыпалась хвоя, являющаяся дополнительным укрытием от чужих глаз. Вдобавок — если правильно закрепить на елке опору для веревки, то можно красиво снять одного из всадников «удавочкой», при этом внеся сумятицу в ряды противников. Судя по тому, как легко мы выбрались — нам явно противостоит не какая-то армия, а средней паршивости наемники, которые не смогли правильно оценить степень опасности противников. Если мы не допустим той же ошибки — есть все шансы…

Бросаю лассо вниз, едва пятерка людей оказывается под деревом, где я спряталась. Вместо среднего цепляю крайнего слева и тут же выпускаю лассо из рук, крепко вцепившись руками в ветку, на которой нахожусь. Инерция делает все за меня — петли хватает, чтобы затянуться на горле, едва человек сделал начатый шаг вперед. А вот встать на ноги он уже не может, вместо этого повиснув и, что-то булькая, пытаясь ослабить узел на горле. Ветка подо мной трясется, крепко держусь, чтобы не упасть. В этот же момент, когда наемники кинулись к «подвешенному» товарищу и должен был дать о себе Филипп, откуда-то позади меня прилетело два выстрела. Третьего «живого» противника взял на себя Филипп, а на четвертого сверху спрыгнула я. И какая-то зараза выдернула его прямо из-под меня веревкой, после чего худой, как скелет, мужчина, оказался спина спиной ко мне, причем постарался встать таким образом, чтобы закрыть меня от схватки. Эрик. Губы тронула усмешка. Приперся, наконец, спаситель мой.

Вскидываю руку и стреляю в движущуюся мишень «вон за тем кустиком». Тут же мне отвечают выстрелом и я непонятно каким образом успеваю оказаться на земле, дернув за собой и Эрика. Уже он оттаскивает меня в какой-то рельеф и, достав пистолет, стреляет. Попадает, в отличие от меня. Блин, вроде бы не замечала, что он умеет стрелять, причем так клево… Не признавался, гад. Слева замечаю еще одного «шпиона», верней — замечаю какой-то блик то ли на его одежде, то ли на оружии. Стреляю, судя по воплю — попадаю. Прежде, чем кидаюсь в кусты, дабы добить окончательно, мимо меня летит лассо и оппонента вытаскивают под мои пули.

— Чисто! — раздается командирский голос отца. Мы с Эриком поднимаемся на ноги, поворачиваясь к нему, я успеваю заметить, что кроме отца и его, нам на выручку прибыл еще и Рауль… Впрочем, в этом я и не сомневалась. В какой-то момент опора под ногами пропадает и я, нелепо взмахнув руками, едва не лечу вниз. Кто-то отталкивает меня, сам падая мимо и я чисто рефлекторно успеваю схватить этого человека за тонкие запястья. Падаю плашмя сама практически на край того самого обрыва, будь он не ладен, который успешно заметила до начала заварушки и про который забыла сейчас. И Эрик забыл, что ли?

— Отпустите! — он пытается вырваться, но этим лишь подтягивает меня ближе к краю. Крепче стискиваю чужие руки в своих собственных. Не пущу. Только не его. Не пущу и точка! Почему-то в глазах стоят злые слезы. Ничего, сейчас отец, Рауль и Филипп будут тут, они мне помогут, сейчас…

— Я больше вешу, вытащу!

— Уже нет, сами откармливали… — с паникой в голосе отвечает он. Мое тело подвигается еще на пару миллиметров ближе к обрыву. — Кристина, отпустите, пусть лучше Эрик один умрет, чем мы оба!!!

— Не пущу! Я тебя люблю!!! — чувствую, что руки слишком потные, что человек буквально выскальзывает из них. Нет, нет-нет-нет…

В следующий момент кто-то хватает меня за ногу и с силой швыряет вперед и вниз. Крик, непродолжительный полет… и я оказываюсь на руках у Эрика, который стоит посреди оврага глубиной около двух метров и одновременно и с потерянным, и со счастливым выражением лица крепко прижимает меня к себе.

— Долбоебы, вы прямо сейчас обратно залезете, или мне вам время на голливудские страсти выделить? — раздался над нашими головами голос отца.

Похоже, репутации хана. В смысле, моей репутации, как здравомыслящей, умной и хитрой девушки. Жаль, определенно жаль. Это все Эрик меня заразил, я не виновата! Глянув на него, я не смогла сдержать смех. Настолько он выглядел жалким, смешным и таким родным одновременно. Да и я сейчас не лучше, наверное…

* * *

— Спишь? — Эрик, чуть улыбнувшись, заглянул под плащ. Кристина сидела в седле перед ним, забравшись под его плащ, практически навалившись на него и, закрыв глаза, тихо посапывала. А ведь сколько сил им было потрачено, пока он ее сюда, в смысле, на лошадь, посадил. Вопли «я на эту страсть не полезу, ты хоть посмотри, как она на меня смотрит, сто процентов убить хочет, у-у-у-у!» до сих пор стояли у него в ушах. Поразительно. Кристина боялась порой вещей еще более странных, чем ее сверстницы из этого времени. С другой стороны, если у них не было лошадей, то… Его, наверное, в автомобиль бы пришлось заталкивать не менее долго. Но вот — сейчас ее страх немного прошел, а усталость дала о себе знать и девушка мирно сопела все время пути к железнодорожной станции.

Сейчас Эрик понимал, почему Густав настоял на том, чтобы документы Кристины он взял с собой: билет на поезд без документов было не приобрести, а по плану Густава «молодожены» должны были отправиться в Перрос-Гирек. Сам Густав вместе с Раулем нанял экипаж, чтобы отвезти в Париж Филиппа и заодно — решить какие-то «свои вопросы». Эрику с трудом удалось подавить негодующий вопль: «с твоей дочерью неизвестно что произошло, а ты какие-то свои вопросы решать собрался!». Он уже понял, что с этой семейкой что-то не так. Верней — абсолютно все не так.

Кристина… После того, что с ней произошло, она вела себя так, будто не случилось ничего из ряда вон выходящего. Ее чуть не изнасиловали (и вопрос еще — не изнасиловали ли, сам Эрик такой вопрос задать не рискнул, а девушка молчала), едва не убили, похитили, продержали ночь в сыром подвале, потом ей пришлось бегать по лесу… Да Филипп де Шаньи был в полубоморочном и почти ничего не соображающем состоянии, а Кристина сначала проспала всю дорогу, а потом, пока Эрик покупал билеты на поезд, принялась деловито осматриваться по сторонам, и при этом не обращая внимания на то, как на нее косились окружающие. Только сейчас, когда он заметил, какими взглядами провожают его Кристину на перроне, он понял, как много не заметил на радостях от встречи.

Поменяться одеждой он ее буквально заставил. Во-первых, его плащ был намного теплей плебейской куртки из странного происхождений кожи, которую Кристина стянула с какого-то трупа. Во-вторых, плащ отлично скрывал всю остальную одежду, которая не соответствовала приличиям и категорически не подходила даме (за исключением тех случаев, когда речь шла о маргинальных слоях населения).

Вот только плащ не смог скрыть синяки на пол-лица, которые явно не украшали лицо девушки. Самому Эрику было все равно, как выглядит Кристина, но как на это отреагирует она сама?

— Кристина что-то ищет?

— Лоток со жратвой. Не поверишь — согласна даже на шаурму из собачатины. А за стаканчик горячего чая вообще убила бы, — фыркнула девушка, после чего прижалась к нему, беря под руку.

Он кивнул и занялся поиском подходящей еды. Кристина, может, и согласна была на какую-то там шаурму из собачатины, но он в жизни не позволит ей есть непонятно что.

Поэтому к моменту, когда девушка разместилась в купе которое Эрик, недолго думая, полностью выкупил, чтобы никто им не мешал во время поездки, из вагона-ресторана принесли закуски, горячий чай и бутылку вина. Эрик решил, что это не повредит, исключительно в целях профилактики простудных заболеваний. Зная, что Кристина не будет есть без него «из принципа», он заказал тот же набор блюд и для себя. И принялся уныло ковыряться в тарелке, исподлобья наблюдая за тем, как Кристина лихо расправляется со своей порцией.

— Эрик, не копайся, это обалденная вкуснота, — Кристина забралась с ногами на сиденье. — Кстати, кто первый сообразил, где меня искать: ты, папа, или Рауль?

— Густав, — покаянно вздохнув, признал Эрик. После чего вспомнил о кольце и, достав его из кармана, протянул Кристине.

— Вау, а я думала, что потеряла где-то по пути, — девушка протянула ему руку, мол, раз ты сохранил, ты и надевай на место.

— А я думал, что тебя… потерял, — едва слышно произнес Эрик.

— Что? Э, ну нет-нет-нет, ну давай хоть сейчас-то без этого, ну…

Наверное, стремление заплакать отразилось на его лице. Лице… Он ведь без маски уже неизвестно сколько времени и заметил это только сейчас, сразу же почувствовав себя в разы неуютней. И почему раньше не заметил? Почему видел только, как косятся люди на его Кристину и не обратил внимание, что смотрят и на него с брезгливостью во взгляде.

Сейчас это уже было неважно. Вместо того, чтобы думать о том, кто на кого и как посмотрел, он держит на руках своего ангела, прижимает его к сердцу и рассказывает обо всем, что пережил с момента ее пропажи. Ангел в свою очередь рассказывает и о козле-бароне, и о побеге, и о том, как пригодилось ему умение бросать лассо (видишь! А ты меня учить не хотел!!!), и о невольном купании в овраге.

— Кристина… Этот… Барон…. Он ведь тебе ничего не сделал? Эрик не имеет в виду это, он…

— Ты про изнасилование? Не, не успел. Правда трусы стянул и корсет порезал. Кстати, корсетик не находил? Я только сейчас подумала, что негоже будет, если вдруг кто-то на трупы наткнется и обнаружит там мою шмотку. Эй, ну ты чего опять-то, ну… Эрик, блин, ну не реви, ну чего опять-то, ну блин, ну…

— Это Эрик во всем виноват. Эрику не следовало оставлять Кристину одну, Эрик должен был следить за своей невестой, Эрик…

— Ну началось в колхозе утро, — как-то привычно вздохнула Кристина и, обняв его, пересела рядом на полку таким образом, чтобы голова Эрика оказалась у нее на коленях. — И как назло жалко по такой погоде тебя ледяной водой поливать…

За то время, что поезд доехал до Перрос-Гирека, было многое: взаимные уверения в любви, почти увенчавшиеся успехом попытки Кристины убедить его в том, что он-то как раз ни в чем не виноват, а кто виноват — тому, как говорится, земля пухом. Потом были разговоры о перенесении свадьбы: Кристина знала о том, что Густав может помочь им в Перросе и логично предложила «расписаться», когда у нее сойдут синяки. Эрик был согласен. О, как рад был Эрик, что даже после всего произошедшего, в том числе и по его вине (надо было сразу убить дарогу, когда была возможность, и тогда бы попытка похищения обернулась неудачей намного раньше), Кристина по-прежнему любила его, по-прежнему желала быть с ним.

— Кстати, Эрик… Джейн вообще ни слова про то, что произошло. Нафиг ей знать не надо и про то, что муженек занимался отстрелом злодеев с риском для жизни, и что я заодно в дерьмо вляпалась.

— А… — Эрик бережно, кончиками пальцев провел по синякам.

— А это я с лестницы упала, если вдруг спросят. Кстати, вряд ли спросят: вроде как я ее за годы совместной жизни выдрессировала в мои дела нос не совать.

Поезд начал медленно сбавлять скорость. Они приближались к Перрос-Гиреку и чем ближе был родной город его любимой, тем больший страх ощущал Эрик. Он представлял, что рано или поздно ему придется познакомиться с ее семьей, но не ожидал делать это так рано и при таких обстоятельствах. Да еще и маску забыл, или вообще потерял…

— Ну, как говорится, велкам ту майн халабуда, — Кристина, вопреки всем правилам приличия, первой подошла к калитке и принялась ее открывать.

— Может, Эрик сам… — начал было он.

— Не-не-не-не-не, мне только лишней дырки в тебе не хватало. Так, ну что тут, трупов нет? А, нет, кровь вижу, видать, унесли уже… Что ты так смотришь? Район криминальный, город портово-курортный, да и живем мы не в глубине лабиринта из потайных коридоров, как видишь, так что периодически сюда пытается залезть всякий сброд. По газонам не ходи — это не просто соблюдение нормы приличий, а прежде всего — правило сохранения своей жизни в целости и сохранности. Привет, Джейн! — проорала Кристина через весь двор. Крик был адресован невысокой темноволосой женщине ненамного ее старше.

— Здравствуй, Кристина, — отозвалась та, едва девушка и Эрик подошли ближе к дому. При этом Эрика Кристине пришлось буквально тащить за собой. Мужчина безуспешно пытался отвернуться или еще как-то прикрыть свое лицо. Он-то помнил, что любая среднестатистическая женщина от его вида упадет в обморок.

— Кристина! Боже, что с тобой произошло!

— С лестницы навернулась, а у тебя как дела? Кстати, познакомься — это Эрик. Мой жених.

— Добрый день, месье, — практически пролепетала женщина, которой хватило одного прямого взгляда на лицо Эрика, чтобы на мгновение ее зрачки расширились от ужаса, а с лица схлынули краски. Впрочем, к чести Джейн Дайе — та не стала визжать что-то несусветное и даже, справившись с собой, произнесла пару-тройку приличествующих случаю фраз.

— Привет, дядя Эрик! — раздался знакомый голос в коридоре. Николь. Да уж, по крайней мере здесь у него есть, кроме Кристины, еще один дружелюбно настроенный человечек.

— Привет, малышка, — улыбнулся он ей. И только сейчас заметил, что за руку Николь держит мальчика, который младше ее года на два-три.

— Это Мартин. Мартин, это дядя Эрик, поздороваешься?

— Здравствуйте, — чуть картавя отозвался мальчишка, после чего дернул сестру за рукав и глазами указал на дверь.

— Мы побежали, — Николь правильно истолковала взгляд брата и, не выпуская его руки, повела на улицу.

— Чай будешь? — уточнила Кристина, снимая наконец-то его плащ и протягивая руки к нему, чтобы освободить Эрика от куртки и фрака. — Блин, та где ты так измазался… А, ну да. Так, ладно, пошли.

Эрик себя чувствовал как минимум неуютно. Он был в незнакомом доме, при этом его обитатели вели себя абсолютно непонятно. Он был готов к двум вариантам развития событий. Первый, который всегда со смехом описывала Кристина, выглядел как: «спаситель вы наш, ура, забирайте ее!». Его вероятность стремилась к нулю, но в качестве анекдота девушкой преподносилась часто. Либо же, что более вероятно, родня Кристины обязана была демонстрировать презрение к выбору девушки, к нему за то, что посмел выбрать себе в жены такую красавицу, сам обладая рожей монстра из подземелья… Но вместо этого его появление в доме было отмечено… Наверное, принеси Кристина кота или щенка — и то было бы проявлено больше эмоций.

А так… Кристина ставит на плиту чайник и уводит Эрика вверх по лестнице. Заодно по пути поясняет конфигурацию комнат в доме.

— Кухню и гостиную видел, там еще дверь есть в гостиной — это выход в библиотеку. Живем все на втором этаже. Тут мелкие, тут отец с Джейн… А, ну и тут я, а соответственно и ты.

Кристина толкнула дверь в конце коридора, впуская Эрика в полутемное помещение. Комната была небольшой, но свободного места ввиду малого количества мебели было достаточно. Письменный стол у окна, платяной шкаф, гроб, кровать, которая здесь все же была и… И все. Странно, но даже учитывая прямо-таки спартанскую скудость обстановки и отсутствие всяких милых безделушек, комната выглядела довольно уютной. Загорелся свет и девушка сделала несколько шагов в сторону платяного шкафа.

— Так, ванная за вон той фальшпанелью… Кнопку видишь? Вот, все правильно, тебе туда. Красный кран — горячая вода, синий — холодная. На, переоденешься. Вещи кинешь где-нибудь, потом постираю. Я пойду, соображу перекус, скоро буду.

— Но… — начал было Эрик. Поздно — Кристины и след простыл. Решив, что лучше поступить так, как сказала Кристина, он направился в ванную. На то, чтобы смыть с себя следы приключений предшествующих суток и переодеться в выданную рубашку, теплый свитер и штаны из парусины, у Эрика ушло около пяти минут, не больше. Глубоко вздохнув, он вернулся в комнату. Кристина как раз входила, пытаясь одновременно и придержать дверь, и не уронить большую тарелку с бутербродами. Учитывая, что одной рукой девушка при этом держала за ручку явно горячий чайник, задача была вовсе нелегкой.

Забрав у нее и чайник и тарелку, Эрик отнес их на стол.

— А, дверь не закрывай — я сейчас чашки притараню. Ну и что-нибудь из сладкого пробью, — сообщила ему девушка и снова унеслась по коридору в сторону лестницы, едва с кем-то не столкнувшись.

Дверь осталась приоткрытой и вскоре из-за нее донеслись детские голоса. Мужчина не хотел подслушивать, собираясь закрыть дверь поплотней, но это получилось само собой.

— Николь, а почему у этого дяденьки нет носа?

— Не знаю. Я не спрашивала. И тебе не советую — ты ведь знаешь, что всякие такие вопросы задавать неприлично. Может, такой и есть, может, поранился. А какая разница?

— Просто он странный. И так на нас смотрел, будто мы его пугаем.

— Есть такое. Наверное, его обижали часто, вот он и дергается. Но ты ведь у меня хороший и обижать его не будешь, верно? Если боишься — можешь просто не разговаривать с ним.

— Чего я, дурак что ли? Чего человека бояться, если у него носа нет? Ну, если он с ножом, или обидеть хочет — то это одно дело, а так… Он ведь с Крысой приехал. А она кого попало в дом не приведет, так и папа всегда говорит.

— Ну и отлично, — Николь, судя по голосу, улыбнулась. — Пойдем, я попробую тебя нарисовать. Только сиди смирно, а не как в прошлый раз!

— Я не виноват, что…

Дверь детской закрылась. Голоса стали неразличимы. Эрик тихо отошел от двери и сел на диван. Мартин был таким же странным, как Николь, как Кристина и Густав. Этот дом был очень странным. Все в нем…

— Ну что, не успел тут заскучать без меня? — появилась Кристина. С чашками и вазочкой с конфетами. — Так, я сейчас быстро… Чай разольешь пока? Как раз остынет за пять минут…

Достав из уже знакомого Эрику платяного шкафа несколько вещей, девушка направилась в ванную. До чуткого слуха Призрака донесся плеск воды. Вздохнув, Эрик принялся разливать по чашкам чай и ждать Кристину. Чем дальше, тем хуже он себя чувствовал здесь, в этом доме.

— Что-то случилось? — она, как и обещала, появилась в комнате через пять минут. Мокрые волосы были привычно замотаны «тюрбаном», одежда с чужого плеча сменилась точно такой же, что была выдана Эрику десятью минутами ранее.

— Нет, но… — он глубоко вздохнул, опустился на стул, нервно сжимая руки в кулаки. Сглотнул странный ком в горле и низко опустил голову.

Чужая рука мягко провела по голове. Один раз, другой. К его стулу придвинули другой и в следующий момент Кристина села рядом, обнимая.

— Ты весь дрожишь, — тихо произнесла она. — Пей чай, пока горячий. И Эрик… Здесь тебя никто не обидит. Все хорошо, бояться не нужно. Хочешь, пойдем погуляем по окрестностям? Там красиво и почти не бывает людей. А завтра возьмем Николь и отправимся вместе с папой и Джейн выбирать елку. Будем сидеть и мастерить всякие украшения… Делал когда-нибудь гирлянды из разноцветной бумаги? Не делал, наверное, но не беда — там научиться проще простого, у нас мелкие с двух лет участвуют в этой развлекухе. Послезавтра рождество, там и до Нового Года недалеко. Кстати, заодно поможешь мне фейерверки сделать и запустить — малышня мне этими салютами всю плешь проедает еще за три месяца до праздника.

Он послушно пьет чай. Страх никуда не уходит, но от слов Кристины и от ее ласки его, по крайней мере, становится можно контролировать.

— Я… Редко бываю среди чужих вот так вот. Особенно у кого-то в гостях, — тихо произносит он. — А здесь все еще ведут себя так странно, что…

— А, ты про то, что здесь не принято всей подборке чад и домочадцев плясать вокруг новеньких? Ну, это давно уже заведено, папа всех приучил. Мол, если приводите в гости кого-то, то занимайтесь своими гостями сами, а других от их дел не отвлекайте. В принципе, мне всегда его подход нравился. Особенно в тех ситуациях, когда гости, которых он приводил, были абсолютно неинтересны мне. Ну и сейчас ты для остальных что-то вроде… Ну, притащила там Крыса жениха, ну и что остальным с того? Джейн вон постирушку устроила, мелкие приучены сами себя занимать и не навязываться никому... Все нормально, Эрик. Здесь всегда так. Это не связано как-то с тем, что гостем стал именно ты, и не надо из-за этого так переживать.

«Если бы это еще было так легко», — отозвался внутренний голос.

Странно, но от двух кружек горячего чая, выпитых практически залпом, дрожь действительно унимается.

— Бутербродик бери, — Кристина пододвигает к нему поближе тарелку с едой. Вздохнув и улыбнувшись, он послушно выполняет и этот приказ. В конце концов, он же обещал быть послушным и что позволит ей делать с собой все, что захочет? Правда, не ожидал, что она захочет его кормить, причем постоянно.

Бутербродов приходится съесть ровно половину из тех, что изначально лежали на тарелке. Долго уговаривать его в этот раз не пришлось, потому что злить и расстраивать Кристину не хотелось.

После такого импровизированного перекуса Кристина снова предложила пойти прогуляться. Эрик дважды уточнил, действительно ли планируется прогулка по безлюдным местам, и только получив заверения в том, что «кроме нас с Раулем за десять лет так и не нашлось идиотов там гулять», согласился. Именно поэтому уже десять минут спустя он шел, держа Кристину за руку, по обледеневшей безлюдной тропинке в сторону моря.

Кристина в одном была уж точно права — в Перросе действительно было очень красиво. От вида любимой бухты Кристины у Эрика перехватило дух. А может быть, все дело было в том, что для него город не мог быть некрасивым, ведь он был связан с его Кристиной…

На прогулке они почти не разговаривают. Потому что холодно и Кристина должна беречь свой голос. Но ничто не мешает им смотреть друг на друга и улыбаться. Иногда Эрик украдкой смотрит на пушистые темно-синие перчатки, которые украшают теперь его руки. Странно, но почему-то в тех вещах, что дала ему Кристина, он совсем перестал мерзнуть.

Обратно они возвращаются, когда начинает темнеть. В кухне, которая выполняла и роль столовой, к тому моменту собираются все домочадцы, включая успевшего вернуться к тому моменту Густава. И снова Эрик замечает странность: их никто не ждал, ведь даже дети успели доесть свои порции горячего, но едва они зашли, как за столом вдруг появилось свободное место как раз для двоих людей. Для них нашлось и горячее, и салат, и сладкое к чаю. Никто не таращился на Эрика, не пытался его вытянуть силой на разговор или заставить поучаствовать в ведущейся между разными людьми беседе. Хотя нет… Один раз маленький Мартин попросил передать ему хлеб. После чего поблагодарил и снова вернулся к веселой болтовне с сестрой. Густав тем временем что-то «в штатном режиме» продолжал рассказывать Джейн. А после обратился к Кристине и Эрику.

— Вас двоих в подготовку к празднику впрягать, или кое-кто все-таки вырос из нарезки мишуры и оборачивания орехов в золотистую бумагу?

— Не дождешься, — фыркнула Кристина.

— Тогда завтра в восемь всех желающих отправиться в поход на рынок жду в гостиной.

— Ура!!! — проорали в один голос Ники и Мартин, после чего кинулись обниматься друг с другом. До самой ночи по дому разносились голоса детей, которые придумывали, какие именно сладости и фрукты надо будет купить. Вслушавшись в их разговор, Эрик с изумлением понял, что они не просто фантазируют, а обоснованно подходят к выбору сладостей, ориентируясь на количество человек в доме, их предпочтения, а так же на ту сумму денег, что назвал им заблаговременно Густав.

Когда он обратился к Кристине за пояснением столь странного феномена, девушка лишь пожала плечами.

— А чего ты хотел? Папа на такие вещи с детства припахивает. В вопросах сладостей к праздникам — так всегда только детей и трясет на расчеты. Ну, потому что взрослым, в принципе, все равно, что есть из сладкого — они больше ориентированы на вино, индейку и прочие серьезные вещи, а сладости для них не первостепенны. Во-вторых, такой подход позволяет ребенку одновременно чувствовать себе полноправным членом семьи, раз уж его об этом спрашивают, и в то же время — иметь представление хотя бы о том, что деньги откуда не возьмись не берутся. Ну, то есть, вероятность того, что Мартин начнет истерику в стиле «купите мне то и это» стремится к нулю, в то время как для ребенка его лет, растущего в другой семье, подобные выходки как раз-таки норма. И это — не косяк ребенка, а какой-то закос родителей, которые либо не в состоянии потратить несколько часов времени и научить считать в стиле: у нас зарплата такая-то, надо купить то-то и это, денег остается вот столько, а кроме тебя в семье живет еще несколько человек, которым тоже может чего-то захотеться или понадобиться во внештатном порядке. А у нас быстро учат, показывают, рассказывают и приучают считаться с другими.

— Крыса, Крысь! — в дверь постучали и раздался голос Николь.

— Чего тебе мелочь? Открыто, заваливай.

— У нас там… Ну это… — девочка покосилась на Эрика, потом подошла к Кристине и, попросив ту наклониться, что-то тихо произнесла на ушко.

— Сейчас приду, посмотрим. Внутрь ни бумагу, ни пластилин не бросали? — уточнила девушка, выводя за руку девочку из комнаты. — Я сейчас вернусь, не скучай.

Последняя фраза была адресована ему. О, он и не думал скучать без своего ангела. Разве можно заскучать здесь, в этом странном, но таком чудесном доме?

Уже когда Кристина вернулась, расстелила кровать, практически силой заставила его лечь спать с ней, а не в гробу (Да, удобно! Нет, Джейн ничего не скажет! И папа мой ничего не скажет, быстро надел носки и забрался под одеяло, здесь тебе не Париж, ночами холодно!), Эрик прижал к себе покрепче спящую девушку и тихонько заплакал. От радости. От пережитого страха из-за того, что она пропадала. Из-за того, что не оправдались его страхи по поводу того, как примут человека с его внешностью в семье избранницы. Уже засыпая он почувствовал, как кто-то гладит его по лицу, стирая со щек мокрые дорожки слез. И как кто-то успокаивающе и тихо шепчет ему:

— Все хорошо, Эрик. Все хорошо, милый мой…

* * *

Праздники мы отметили, как и водится, хорошо. Притащили елку, полдня ее наряжали, еще день готовили всякие закуски, салаты, торт… Как ни крути, а зарядить пирушку на семь человек — это вам не скромный ужин на двоих организовать. Но мы все участвовали, а не так, как принято в «нормальных» семьях, где скидывают все на всяких Джейн, а сами сидят на жопе ровно и ждут, когда праздничный стол организуется.

Эрик шарахался от моих домашних только первые три часа. Потом прекратил. Видимо, понял, что наш дом — это вам не его убежище в катакомбах, тут технически нельзя пройти даже два-три метра, не попав в чье-нибудь поле зрения. А может быть, сыграла свою роль аура дружелюбия, которую распространяли на три метра вперед Николь и Мартин, то и дело вытаскивающие моего любимого из скорлупы своими выходками. То Николь ему открытку подарит в качестве подарка на Рождество (готова поспорить, он этот кусок картона с криво накленной аппликацией под стекло поместит и хранить будет, как некоторые коллекционеры многомиллионные картины, а не просто в коробочку положит, как я и остальные). То Мартин подойдет и, обняв за ногу, попросит с ним поиграть.

Было видно, что Эрик очень сильно боится детей. Даже больше, чем взрослых. Ну, оно и понятно — самыми первыми его обидчиками наверняка были дети, да и в целом мелкие твари намного более злобные, чем твари большие, а в нынешнем обществе большинство населения и есть самые настоящие твари, а нормальных среди них днем с огнем не сыскать. Так что страх Эрика был мне понятен. Радует, что это все-таки сходило на «нет» в подходящем коллективе.

Вот и сейчас он мирно помогал малышне заворачивать орехи в золотистую бумагу, в то время, что я, безбожно отлынивая, исподтишка наблюдала за ним.

— Крысеныш, пошли горку малым сделаем, пока они тихо сидят? — шепотом уточнил отец. Я лишь кивнула и, потихоньку одевшись, незаметно вышла за дверь следом за ним. Было понятно, что бате захотелось посекретничать, поскольку раньше у нас с ним возможности поговорить один на один не было.

— Ну, что скажешь? — уточнила я, беря лопату и принявшись нагребать снег с окрестностей на основание будущей горки. Со своей стороны отец принялся делать то же самое.

— Жалко мне Эрика.

— А если не подъебывать тем, что ему я досталась?

— Да при чем тут ты? Без всякого подъеба говорю — жалко человека. Хороший, добрый, получше всяких там будет, а видишь, как в этом времени судьба сложилась… Честно, Крыс, я в первый раз вижу, чтобы кто-то готов был ради одного твоего доброго слова в лепешку расшибиться. Не пойми неправильно — ты хорошая, вы друг друга вполне достойны по развитию, но вот это его отношение… Ты там случайно не находила нигде у вас в лабиринтах алтарь в честь себя?

Я усмехнулась.

— Ну ты, пап, скажешь тоже, алтарь…

Смехом я поперхнулась невольно, когда вспомнила попытки Эрика ползать передо мной на коленях в первые дни нашего знакомства.

— Знаешь, на самом деле ощущение мерзкое такое было первые дни, — вздохнула я. — Вот ты ничего для человека не делаешь такого, чтобы прям… ну сам понимаешь. Мы ведь познакомились, просто общались, разговаривали, ну и все на том, то есть не было вообще какой-то достойной предпосылки относиться ко второму человеку как-то иначе, чем с простым вежливым дружелюбием. И вот эта вот его реакция на это самое вежливое дружелюбие… Выбивала. Да и потом… Помог мне от подонков на улице отбиться, потом вместо того, чтобы с достоинством принять мои благодарности, под ногами у меня ковриком расстелился. Хер знает сколько переучивала, чтобы на колени не бухался, поскольку… Ну разве можно вот так! — возмущено выдохнула я, с удвоенной силой берясь за утрамбовку снега. — Да и потом… Пап, вот какой-то нормальный жест по отношению к человеку делаешь, то есть не что-то там запредельное, а спросишь, например, что на ужин приготовить, или уточнишь, не замерз ли он и не дать ли ему плед… И тут концерт на три часа вида «Эрик так счастлив, что Кристине на него не наплевать» со слезоразливом и выходом на «бис». Пап, ну это же обычное человеческое отношение. Пусть и не между левыми совсем людьми, но, не знаю… Друзья, семья, хорошие знакомые… А он как-то на это реагирует, будто у него вообще в жизни вот этого не было.

— Ну, судя по всему, с таким он действительно не сталкивался… В общем, дочка, береги зятя и не обижай его там особо. Человек хороший, тебя любит со всеми твоими тараканами, а это, между прочим, немаловажно в нашей жизни. Кстати, тебе там от меня подарок в комнате, как и обещал. Должно понравиться…

Отец чуть усмехнулся и, протянув руку вперед, взъерошил мои волосы.

— Пап! — фыркнула я, выворачиваясь. Тоже мне, кошку нашел.

— Большая ты какая у меня стала…

— Только сейчас это понял?

— Ну, раньше ты у меня замуж не выходила, знаешь ли.

— Можно подумать, у нас дома мне было, за кого замуж выходить. Это вон, один только подходящий нашелся, и тот аж в девятнадцатом веке. Видать, к нашему времени такие вымерли. Ну что, годится, или еще набросаем? — я скептически осмотрела творение наших рук.

— Годится. Ночью выйду, залью — как раз к утру схватится. Пойдем обратно, пока нас не хватились, — отец первым проходит в сторону дома и чуть дергает меня за рукав. Смотрю в указанном едва заметным жестом направлении. Входная дверь чуть приоткрыта — видимо, тот, кто подслушивал нас, в спешке не успел притворить, как следует.

— Эрик? — одними губами спрашиваю я.

— Похоже, — отвечает мне он.

Глубоко вздохнув, первой делаю шаг в помещение. Вообще-то, ничего плохого мы не обсуждали с отцом, хотя сам факт того, что мы можем обсудить другого человека за его спиной, может говорить не в нашу пользу. С другой стороны, мы же не о чьем-то шмотье сплетничаем, а поделились друг с другом мнением о человеке, которого предстоит, можно сказать, в семью принять.

Эрик спешно разувается в дальнем конце коридора. Рукав его куртки мокрый насквозь — видимо, он достаточно долго стоял, прислонившись боком к мокрой от снега и льда ограде палисадника. Заметив, что мы с отцом смотрим на него, мужчина поднимает голову и улыбается нам. Впрочем, уже секундой спустя его губы кривятся в гримасе, а в глазах мелькает влага.

— Эрик…

— Эй, зятек, ну ты… — начинаем мы с отцом одновременно. Мужчина всхлипывает и, не оборачиваясь на нас, бросается вверх по лестнице, едва не столкнувшись с Джейн. Я лишь тихо вздыхаю и разуваюсь.

— Ну что вздыхаешь? Иди, успокаивай чувствительного своего, — хлопает меня по плечу отец. После чего, бросив долгий взгляд на лестницу, проходит по коридору в гостиную, вступая в разговор с Ники и Мартином. Я же наскоро отряхиваюсь, на ходу перевязываю растрепанный отцом хвост, и подхожу к дверям своей комнаты.

— Эрик, я войду?

Вместо ответа тихий всхлип. Воспринимаю это, как знак согласия и захожу в комнату, закрывая и запирая за собой дверь. Конечно, домашние приучены без стука не входить, но мало ли…

Эрик стоит у окна, прислонившись боком к стене. Спиной ко мне, обхватив себя руками и привычно безрезультатно пытаясь унять слезы. Ну ешки-поварешки, ну что вот это вот за чувствительность такая! Слово не так скажи — и он уже в слезы.

— Ну что опять? — мягко обнимаю со спины.

— Он сказал… Сказал, что я… Что… — сбивчивое бормотание и всхлипы. — А я думал, что… А он… А ты…

— Ну все ведь хорошо! Папе ты понравился, он сказал, чтобы я тебя берегла и что ты хороший, чего тебе еще надо для счастья?

— Ничего. Эрик… Эрик счастлив…

— Это ты от счастья уже бочку воды наплакал? Слушай, ну там уже все сейчас собираться на праздник будут, а ты тут пореветь вздумал…

— У Эрика никогда не было вот этого всего. И, Кристина… Эрику грустно, — тихо вздыхает он.

— Ну что грустного-то? Сейчас ведь все хорошо, — усаживаю на стул, наливаю воды и заставляю выпить мелкими глотками. Так он по крайней мере перестанет икать и сбивчивую речь можно будет разобрать. Блин, сделать бы что-нибудь с этой эмоциональностью… Я ведь так надеялась, что это что-то вроде защитной реакции, и что со временем это пройдет, но почему-то не проходит. Это что, всегда будет такое? Блин, ну я как-то подозревала, что всегда, но может, выпилится со временем все-таки?

Тихий вздох был мне ответом.

— Эрик не хочет портить настроение Кристине.

Да ты уже его испортил тем, что вместо того, чтобы переодеваться к празднику и идти к народу за стол, который как раз сейчас вовсю накрывают Джейн и отец, я тебя тут утешаю. Вслух я этого, разумеется, не сказала.

— Ну что там у тебя еще приключилось? — с трудом подавляю раздражение и усаживаюсь к Эрику на колени, обнимая и гладя по спине. Выдавливаю привычную приветливую улыбку.

— О, Кристина… — всегда вызывающая раздражение фраза и сейчас провоцирует такую же реакцию, но последующие слова Эрика сбивают это ощущение. — Эрик ведь уже старый. Эрик… Эрик так долго жил без светлого ангела, а осталось… Эрик не боится, но…

— Вот ты о чем, — понимающе вздохнула я. После чего протянула руку вперед. — Знаешь, был у нас во дворе один дедок… Курва, восемьдесят лет мужику, а он мало того, что каждую юбку взглядом провожал, так и пару лет назад еще нашел себе бабу на три десятка лет себя моложе. Мне же, блять, кровать передвинуть пришлось, так как жил он прямо над нами и от их ночной гимнастики побелка с потолка сыпалась! Это к теме о возрасте. Кстати, еще сюда же намекну, что если бы ты в свои сорок с лишним приперся в наш пенсионный фонд с вот этим нытьем «я такой старый», тебя бы там подняли на смех, дали профилактических моральных трындюлей и сообщили, что на тебе еще почти два десятка лет можно пахать.

— У вас другое время. И люди уже живут дольше, — Эрик опустил голову.

— Да уймись ты, — я вздохнула. — Ты ведь нормально себя чувствуешь, ни на что вроде не жалуешься, бегаешь со мной наперегонки по туннелям, людей вон очень резво мочишь при необходимости. Или я чего-то не знаю? — настороженно щурюсь, проводя по практически безволосой голове.

— Нет. Эрик… Эрик здоров, но…

— Но ты видишь, что вокруг люди не доживают до твоего возраста и уже прикидываешь, что пора потихоньку двигать в гроб. Знаешь, в моем времени инфаркт или инсульт в двадцать лет — это не такая уж и редкость. В ваше время это привилегия «старых развалин», а у нас вот и молодежь от стресса такие вещи косили. Мне что, тоже потихоньку на кладбище ползти пора? Знаешь, мы ведь в принципе не можем прикинуть, кто и сколько проживет… Я вон, вроде, молодая здоровая, а в двадцать лет влипла в историю, не справилась с управлением машиной и вроде бы как сдохла. Так что давай просто не будем этим загоняться? Просто будем жить, а не думать, кому и сколько осталось. Счастливо жить, Эрик. Ты разве не этого хотел?

— О, Кристина, — не знаю, подействовала ли на него моя тирада, или благотворное влияние оказали улыбка и ласковые поглаживания, но Эрик теперь выглядел куда спокойней.

— Кстати, платье уже видел? — я подошла к кровати и достала из бумажной упаковки, собственно, подарок отца. Приложила к своему телу, покрутилась по комнате. — Примерить? Надо же тебе знать, в чем жену в местный ЗАГС поведешь через неделю.

— О, Кристина… Это оно, да? Но ведь Эрик не должен видеть вас до свадьбы…

— Уй, блин, завязывай ты с этими дурацкими приметами, как можно в них верить-то, с твоими-то мозгами!

— Вообще-то Эрик просто хочет насладиться моментом, когда придет время, — мужчина демонстративно отвернулся.

— Поняла, убираю, — вздохнула я. Уже успела заметить, что платье сядет нормально, что выглядит оно точно так, как я хотела, а значит — торжественная часть свадьбы пройдет так, как и было задумано. Хотя, лично я бы вообще без этого обошлась, но Эрик от перспективы грядущего официального бракосочетания становится таким счастливым, что у меня и поязвить на эту тему нормально не выходит.

Глаза открылись только с третьей попытки и с явным трудом. И первое, что заметил мужчина — столик рядом с кроватью, который был заставлен всевозможными лекарствами. С трудом приподнявшись на локтях, он осмотрелся и, убедившись, что находится в своей спальне в родном парижском особняке, расслаблено выдохнул и опустился на подушки.

Перед глазами замелькали картинки произошедшего накануне. Похищение, дом где-то в глуши, побег… Собственный ступор и какое-то странное состояние, когда все закончилось… Он лишь помнил, что Рауль вел, а потом и вовсе нес его куда-то, и что рядом с ним был тот человек, Густав, отец Кристины. Неосторожное движение привело к тому, что виски прострелило болью и Филипп, едва слышно застонав, попытался устроиться поудобней. В дверь тихонько постучали, после чего она тут же открылась. Было ясно, что человек, который сейчас зайдет, стучался скорей по привычке, чем из ожидания услышать отчетливое «да-да, входите».

— Филипп, — Рауль с радостным и каким-то детским возгласом кинулся к его кровати. Прежде, чем мужчина смог что-то сказать, крепкие лапищи «младшего братика» сгребли его в объятия. Судорожно вздохнув, он все-таки ответил на этот такой родной и в то же время — практически незнакомый жест. — Наконец-то ты очнулся. Больше никогда не смей меня так пугать, слышишь?

Сейчас у Филиппа возникло стойкое ощущение, что старший и младший брат поменялись ролями. Сейчас он был тем младшим и беспомощным, о котором заботились и беспокоились, а Рауль за последние дни словно повзрослел, превратившись из беззаботного юноши в человека, на которого взвалили непомерный груз ответственности и долга.

— Как долго я уже здесь?

— Пять дней. Ты пробыл в беспамятстве почти пять… — руки Рауля безвольно повисли вдоль тела. Голос сорвался практически на хриплый рык. — Вот скажи, какого черта тебя понесло тогда в Оперу?

— Нужно было уладить кое-какие дела. А потом я…

— Потом ты приперся в гримерную к Кристине и угрожал ей, вынуждая бросить меня, я в курсе. И нет, Крис мне ничего не рассказывала — сам додумался, пока перебирал твои бумаги в поисках злоумышленников и пока мы с Эриком и Густавом осматривали гримерку в поисках улик.

— Пять дней… — Филипп потер виски. — Подожди, я ведь должен был встретиться с… — он попытался встать, но тут же охнул от сильной боли во всем теле и повалился на руки брата.

— Не встретишься ты ни с кем все праздники. И после праздников тоже. И вообще — ни с кем не встретишься, — Рауль был непривычно спокоен.

— Что ты…

— Имею в виду? То и имею. Хватит, Филипп. Завязывай с этими своими «делами», с этой всей нервотрепкой и прочим дерьмом. Прекращай себя гробить. Всех денег не заработаешь, а здоровье угробишь окончательно и тогда не вернешь уж точно. И к гробу багажник не приделаешь. А я меньше всего хочу, чтобы ты в сорок с лишним лет довел себя до сердечного приступа этими своими… приключениями.

— Это — не приключения, а… — начал было оправдываться он. Но тут же осекся, вспоминая все произошедшее за последние месяцы. Если бы не его дела, то он бы не отдалился от Рауля. Если бы не было этого всего, то…

«…вам обоим надо понять, кем вы хотите друг другу быть. Иногда семья — это как у нас с отцом. Мы фактически чужие люди. Два неудачника, не сумевшие стать семьей, просто смирились с тем, что их время упущено. Ну а ваше с Раулем… тут я не знаю. Тут уж все от вас обоих зависит»…

Примерно это ему говорила Кристина тогда, во время памятного разговора в гримерке. Это же самое говорили до нее другие. Если он забросит дела, то сможет больше времени проводить с Раулем, может наконец-то выспаться нормально и заняться собой… Но… Да, у их семьи достаточно средств, но он так привык за эти годы к своему образу жизни и…

И почему-то было страшно его менять. Даже сама мысль о том, что сейчас можно будет начать все заново, пугала. Но может быть, это и нужно сделать?

Тогда, в подземелье чужого особняка и во время их с Кристиной забега по зимнему лесу, его ни на минуту не оставляли мысли о том, как много он не успел сказать Раулю. Сколько раз он успел пожалеть, что отдалился окончательно от брата, что не знает теперь ничего о том человеке, в которого превратился Рауль…

— Расскажешь подробней, как вы нас нашли? — тихо спрашивает он.

Рауль успокаивается. И действительно начинает рассказывать, перед этим проследив, чтобы брат принял лекарства, которые прописал врач. Сам медик приходит после обеда и, осмотрев Филиппа, рекомендует полный покой и никаких нагрузок. По угрюмому лицу Рауля старший де Шаньи понимает, что сейчас тот самый случай, когда рекомендации врача приходится выполнять добуквенно.

После рождества Рауль получает письмо от Кристины, которое служит ответом на его собственное. Они читают этот ответ вместе, поскольку, как сказал Рауль, особых секретов там нет. Девушка описывает погоду в Перрос-Гиреке, сообщает о последних узнанных городских новостях и, конечно, делится своими «планами на каникулы». Когда Рауль выходит на время из комнаты, оставляя письмо на тумбочке, Филипп сам перечитывает его еще раз. Дважды — тот абзац, где Кристина справляется о его здоровье и сообщает юноше, что «твой брат себя вел как настоящий герой». С улыбкой Филипп проводит пальцами по этим строкам.

— Знаешь, я тебе почти завидую, — говорит он, когда брат возвращается в комнату.

— Чему? — не понимая, спрашивает Рауль.

Филипп пожимает плечами.

— В твоем окружении есть человек, которому можно доверить свою жизнь. От которого можно не ждать удара в спину, какой-то подлости и который, окажись вы в какой-то опасной ситуации, будет действовать по чести и совести, а не спасать свою шкуру, при этом отправляя на дно тебя. Извини, мысли в слух.

За прошедшие годы он слишком сильно привык к совсем другому отношению и поведению людей. И только сейчас он начал понимать, что Рауль нашел в этой девчонке и почему так вцепился в нее, не желая обрывать контакты, как следовало бы поступить по правилам их общества еще лет семь назад.

— Крыса замуж выходит. В Перрос Гиреке. Все-таки, хорошо, что у них с Эриком все так сложилось.

— А у тебя с Адель? — тихо спрашивает Рауля Филипп.

— Я еще не писал ей. Слишком… Много всего происходило. Как думаешь, она меня простит? Все-таки, я без всякого предупреждения исчез, не сообщил ничего… Может, она вообще решила, что я передумал и…

— Может, у нее и спросишь? — чуть усмехнулся Филипп.

— Но…

— Иди, нанеси уже визит вежливости и объяснись заодно. Я не сахарный, не развалюсь, если ты меня оставишь на пару-тройку часов, — мужчина чуть усмехнулся. — Соскучился небось по своей невесте, м?

— По тебе я соскучился еще больше, — тихо произносит Рауль. — Целых десять лет скучал.

Не дожидаясь ответа Филиппа, молодой человек вышел из комнаты. Против воли руки Филиппа сжались в кулаки. Попросить, что ли, при следующей их беседе, чтобы младший брат перестал сыпать упреками? Даже если он и вел себя в прошлом неправильно, то… Еще не поздно все исправить, верно? Не поздно же?

Почему-то сейчас, в глубине души, Филипп де Шаньи отчетливо знал: все будет хорошо. Рауль помирится со своей невестой и они, как и задумывали раньше, тайком ото всех обвенчаются в какой-нибудь маленькой церкви. Дружба набирающей популярность оперной певицы и дворянина сохранится, скорей всего перейдя в формат «дружим семьями». Он сам отойдет от дел и будет заниматься воспитанием и обучением многочисленных (он надеялся) племянников, иногда посещать Оперу и различные светские мероприятия но теперь уже — действительно для развлечения, а не из деловой необходимости. Все будет хорошо.

* * *

Было очень много всего за эти дни. Много и мало… Приключений каких-то не было — это точно. Все тихо, мирно, праздники же… Были фейерверки, которые мы все-таки запустили. Был вальс в гостиной у наряженной елки под тихую мелодию, выводимую на скрипке отцом. Были обоюдные признания в любви и тихие слезы счастья, которыми он щедро меня поливал, когда думал, что я сплю. За почти две недели праздников синяки окончательно сошли с моей физиономии, в связи с чем и состоялась, собственно, торжественная церемония.

— Согласны ли вы, Кристина Дайе…

Да нет, блять, что вы, я не согласна! Я чисто по-приколу встала в шесть утра, сделала эту долбаную укладку, напялила новые чулочки, белые полусапожки, неудобное, но такое красивое платье и сейчас стою вся такая красивая, с трудом удерживая равновесие…

— Согласна, — улыбаюсь, смотрю на Эрика. Стоящая за моей спиной Джейн всхлипывает от умиления. Еще одна сентиментальная на мою голову, блин.

Потом объявили, что жених может поцеловать невесту. В этом вопросе регистрация брака мало отличалась от той, что была в моем времени. Поворачиваюсь к Эрику с улыбкой, мол, целуй.

— Кристина, мы же тут не одни… — испуганно шепчет мне он, все же наклоняясь. Впрочем, тут же отстраняясь после мимолетного касания губ. Уйти какие мы стеснительные, прямо ми-ми-ми-ми!

Когда официальная часть была закончена, мы снова отправились домой. При этом в экипаже я забралась к Эрику на колени. Ну а что, мы же муж и жена теперь, так что вообще все можно.

— Ну что, молодежь? Планы не изменились? — уточняет у нас отец.

— Неа, — фыркнула я, обвивая руками шею Эрика. Конечно, вместо традиционных посиделок в каком-нибудь ресторане прогулка по окрестностям и посиделки на морском берегу — это вообще новшество. Но с другой стороны, мы оба слишком отличаемся от окружающей местности, чтобы традиционно праздновать собственную свадьбу, нажираясь в хлам и засыпая мордами в салате.

— Кристина, а… это точно правильно? — едва слышно спрашивает Эрик, когда мы оказываемся дома и я отправляюсь переодеваться. Все-таки, подаренное отцом белое платье для прогулок совершенно не предназначено.

— Тебе эта идея нравится? — так же тихо спрашиваю его я через дверь ванной.

— Да, но… Обычно свадьба — это приглашение многих родственников и друзей. Эрик не любит толпу и он бы чувствовал себя неудобно из-за того, что все смотрели на его отвратительное лицо, но если это нужно Кристине, то…

— Кристине нужно, чтобы кое-кто заткнулся, пошел на кухню и взял с верхней полки буфета вино и пирожные. Это можно устроить? — уточняю я, выходя из ванной и окидывая свое отражение придирчивым взглядом. Одежда была подобрана хоть и привычная походная, но каким-то невероятным образом подходящая и к фигуре, и к прическе. Впрочем, я сужу по нашему времени, а с позиции нынешнего это, конечно, ужас-ужас-ужас. Но судя по тому, как замер Эрик, разглядывая меня — вкус у меня все-таки есть.

— Что? Д-да, Эрик сейчас, Эрик только…

— И переоденься, — напомнила ему я. На берегу холодно, как ни крути.

Пока дожидалась Эрика, успела собрать другие важные для наших посиделок «припасы». Запасные перчатки для каждого, носки на случай, если кто-то умудрится промочить ноги. Все-таки, уже январь месяц на улице, это вам даже в теплой Франции достаточно холодное время.

Из дому мы вышли в полном молчании, при этом я крепко держала Эрика за руку, а он привычно неуверенно сжимал мою руку и смотрел так искоса и чуть виновато.

— По теме того, как праздновать, поясняю один раз и больше к этой теме, надеюсь, возвращаться не будем. Праздник — наш. Не отца и Джейн — у них своя свадьба была для того, чтобы воплощать свои желания. И не наших мифических каких-то друзей: я бы разве что Рауля пригласила, если бы он в Перросе был, и Валериусов, если бы профессор не усвистел с женой в охапку на праздники в Англию к каким-то своим родичам. Больше у меня друзей нет. Верней — есть люди, с которыми я поддерживаю хорошие отношения и общаюсь по мере необходимости и желания, но мы находимся с ними не в тех отношениях, чтобы посвящать друг друга в подробности своей личной жизни. При этом нас с тобой обоих устраивает то, как мы решили отметить день свадьбы, и возникает закономерный вопрос: если это наш праздник и нас все устраивает, то какого черта ты вместо того, чтобы радоваться, размышляешь о том, что правильно, а что нет?

— Я больше не буду, — чуть улыбается он.

— Вот и умница, — я улыбнулась и застегнула выскочившую из петли пуговицу на его плаще, мимоходом поправив шарф. От этого простого жеста с моей стороны он, кажется, последующий час не шел, а натурально парил на высоте пары сантиметров над землей.

Дорога до берега была не особо сложной, поскольку хоть и снег, но мы оба отличаемся хорошей физической подготовкой и, вдобавок — одеты подходяще для местной погоды. Уже на берегу Эрик завел серьезный разговор. Верней, сначала мы начали обсуждать, когда лучше возвращаться в Париж с учетом того, что мне девятого числа надо быть на работе в театре, а потом Эрик и затронул эту тему.

— Кристина, как только мы вернемся в Париж, я займусь вопросами переезда. Но мне нужно знать, где бы ты хотела жить и...

Каюсь, зря я в этот момент отхлебнула винишка, поскольку этим же винишком благополучно поперхнулась и кашляла минуты две, ощущая на спине подбадривающие похлопывания и честно пытаясь не выплюнуть заодно с попавшим не в то горло вином собственные легкие. Откашлявшись, выпрямляюсь и оборачиваюсь на муженька, который явно поймал непонятную белку и воспылал жаждой деятельности.

— Кристина, Эрик ведь… Вы ведь не думали, что Эрик вечно будет держать вас в своем жутком подземелье, напоминающем склеп?

Он опять сбился на «вы». Дурной знак.

— М-м-м, вообще-то я как раз на это и надеялась.

— Н-но… Эрик всегда думал, что Кристина захочет жить в нормальном доме. Где солнечный свет, соседи и зеленая лужайка, где можно будет вдвоем вечерами гулять по улицам, где… Разве не… Это ведь… То, что ты хочешь, чтобы мы остались в этом доме, это ведь… Это же ненормально!

Он сорвался на вскрик. В золотистых глазах мелькнула растерянность. Вздохнув, я села прямо в снег и дернула Эрика за руку, чтобы примостился рядом.

— Хорошо. Давай поступим, как нормальные люди из моего времени, то есть просто обсудим, кому и почему так охота переезжать или не переезжать. Начну я, поскольку аргументы могу привести все и сразу в пользу твоего дома.

— Конечно, Кристина… В пользу дома Эрика… Странно это.

— Первое — мы живем очень близко от моей работы. С утра поспать лишние пять-семь минут намного лучше, чем эти же пять семь минут идти или ехать. Второе — мы живем в полной фортификационной безопасности. Любой, кто решит полезть к тебе в дом, либо банально заблудится, либо сдохнет от какой-нибудь ловушки. И меня это тоже устраивает, учитывая мой опыт знакомства со всевозможными грабителями местного разлива. Конечно, можно и в обычном доме наставить ловушек, как отец делает, но все равно у тебя безопасней. И еще меня невозможно выследить. Максимум, что сможет сделать особо упорный «сталкер» — довести меня до решетки на улице Скриба, а потом я эту решетку закрою изнутри и пропаду из поля зрения его радаров. Ублюдка недавнего помнишь? Так вот, кроме него есть и будет еще масса народу, которые попытаются набиться в любовники, будут докучать письмами и подкарауливать меня по углам. И не все из них будут нормальными в плане психики. Ну, то есть, одним можно вежливо сказать «извините, месье, я замужем и на интрижку не настроена», а кого-то это не остановит. И нужен тебе весь этот мусор в «нормальном» почтовом ящике, я уже молчу про всяких типов под окнами. Третий пункт… Когда я тренировалась петь здесь, в Перрос Гиреке, меня было слышно через плотно закрытые окна еще на двадцать-тридцать метров вокруг. Да и ты сам шума порядочно производишь, при этом полабать на органе тебе может прийти в голову и в три часа ночи. Какие соседи выдержат это блядство? Я уже молчу про то, что орган в обычную квартиру не протащишь.

— Эрик может купить дом.

— Небольшой дом ты сможешь купить только где-то в дальних ебенях, что мне придется кучу времени тратить на дорогу. А если большой, то во-первых, в соседях будут прилагаться снобы дворянской породы, а во-вторых — придется нанимать прислугу, чтобы содержать этот дом в порядке. Учитывая, что мы оба очень «любим» чужих в своем доме и «любим» небезосновательно, так как прислуга всякая является источником сплетен и пересудов… в общем, мне эта идея с «нормальным» домом не нравится.

— А… Мой дом точно нравится? Он похож на склеп и…

— Ну какой склеп, а? Ну не дури ты! Нормальный дом, по площади вообще супер: и не наступаем друг на друга, и ничего лишнего убирать не надо. Да и уютненько у тебя: после того, как пару недель назад что-то с вентиляцией намутил и лишняя сырость исчезла, вообще все суперски стало.

— О, ты заметила… Я старался, — Эрик чуть улыбнулся.

— В общем, мое мнение ты выслушал, теперь давай свое. Только вот аргументированное, без этого вот «Кристине понравится».

— Ну… Мне, честно говоря, все равно, где жить, лишь бы ты была рядом. Но соседи… Я знаю, что ты не стыдишься меня и того, как я выгляжу, но мне самому… Я не хочу, чтобы на меня так смотрели. Я вообще не хочу, чтобы на меня смотрели. Даже если я в маске, то мне кажется, что все знают: под ней что-то ужасное.

Я придвинулась ближе и положила руки Эрику на плечи, притягивая его к себе.

— Спасибо, — тихо прошептал он, обнимая меня в ответ.

— Так что, мы остаемся в твоем доме? — уточнила я.

— В нашем, — насупился Эрик.

— Конечно, в нашем, — тут же поправилась я. И потянулась к чужим губам.

Гуляли мы по берегу вплоть до заката. Причина прекращения прогулки банальна: начало темнеть и, вдобавок, лично мне хотелось жрать, так как пирожные это, конечно, хорошо, но мой организм привык к более серьезному питанию. Эрик-то до сих пор пожрать забывает, если не напомню и чуть ли не за шиворот к столу не потащу…

В принципе, меня наш вариант свадьбы устроил уже в том плане, что не отнял у нас силы. Обычно ведь как: пока организуешь праздник на сто-пятьсот рыл, пока соблюдешь весь этот традиционный церемониал… Полагаю, что большинство нормальных молодоженов первую брачную ночь исключительно отсыпаются.

Ужинали вдвоем, так как до времени, когда будут садиться за стол остальные, было еще около двух часов, а есть хотелось сейчас. Да, вот это еще Эрик никак не мог понять — почему в нашей семье не принято собираться за столом в определенное время. Мои объяснения о том, что метаболизм у каждого разный и отец всегда это учитывал, давая возможность домочадцам самим решать, когда они голодные, а не определять это за них, мужчина все-таки учел. Как и внял предупреждениям моим о том, что в его случае эта отмазка не прокатит.

Серьезно, меня это вот его полное пренебрежение к нуждам собственного организма первое время до жути пугало. Не спать несколько суток — легко! Не есть неделю, доведя себя чуть ли не до голодного обморока — запросто. При мне этого не было, конечно, я бы не допустила подобного, но по оговоркам Эрика о прошлой его жизни поняла, что его не просто нежелательно, а натурально опасно оставлять без присмотра.

Пустив мужа в ванную первым, я занялась разогревом ужина. Прихватив все необходимое, двинулась наверх и накрыла стол в своей комнате. К тому моменту, как я закончила выкладывать в вазочку конфеты, из ванной показался Эрик, уже переодевшийся в свою пижаму. Где он умудрился купить идентичную той, что была у него дома в Париже — ума не приложу, но сейчас я как никогда радовалась тому, что он все-таки не надевал ночной колпак, идущий с этой пижамой в комплекте. Потому что тогда бы я не выдержала и точно заржала, что привело к необходимости объяснять, что это не он смешной, а просто я с моды этого времени тащусь и никак не могу к ней привыкнуть, хотя пора бы уже за почти полтора десятилетия.

— Я быстро, — чмокнув его в макушку, я захватила сменную одежду и парадный комплектик белья, который был пошит на заказ втайне от Эрика. Откровенный такой комплектик, как раз для первой брачной ночи. А все потому, что в продаже я не нашла вообще ничего подходящего — все местное так называемое «белье» в моем гардеробе при той, прошлой жизни, котировалось как «а вот это я одену на учебу, чтобы преподаватели сочли меня очень приличным человеком».

Ополоснувшись и переодевшись, я вернулась в комнату и пододвинула Эрику тарелку с начавшим остывать супом.

— Ешь давай.

— Эрик не голоден.

Так, это что-то новенькое. Я думала, что мы это прошли еще месяц назад, когда я чуть ли не силой усаживала его за стол и заставляла есть вместе со мной.

— Что опять у тебя случилось, хороший мой?

Внутри все начало закипать.

— Эрик просто… не голоден. Вы кушайте и давайте уже спать, хорошо, Кристина?

— Спать? — уточнила я. Голос наполнился звенящей яростью и эхом отбился от стен комнаты.

— Что-то не так? — тихо спросил он меня. И мне бы вовремя вспомнить об этой нежной психике.

— У нас первая брачная ночь, а ты мне предлагаешь «спать»? Ты вообще нахера меня в жены брал, сволочь? Я зачем соглашалась на всю эту нафиг мне не нужную официальную регистрацию, чтобы мы вместе спали исключительно в прямом смысле этого слова?!

— Кристина, умоляю, тише, мы ведь в доме не одни…

— Не одни?! И хорошо! Пусть все слышат, что у меня муж, не будучи импотентом, не желает выполнять свою, между прочим, основную с точки зрения физиологии функцию.

— Кристина, пожалуйста, Эрик просто не может…

— Что не может?! Что «не может»? Мне твое «не может» за последние недельки три мозоль на бедре натерло!

— Но Кристи…

Жалкий, несуразный вид Эрика, вызывал сейчас конгитивный диссонанс. ЭТО спасло меня от тех громил? Неужели ЭТО пришло мне на помощь там, в лесу? Воспоминания о теплых объятиях человека, который первый и единственный, кто уговорил меня ехать на лошади, воспоминание о той мощи и силе, которую он в тот момент излучал… Каким он был для меня в такие моменты. Да, в другое время было всякое: истерики, неуверенность в себе, но то, каким он становился в моменты, когда был нужен мне, когда мне нужна была его помощь… Мастер Люков, Черный Ангел Мазердерана и другие не менее пафосные и значимые прозвища. Гениальные мозги, сила, какие-то чуть ли не мистические способности… И вот это… Вот ЭТО?! Жалкое подобие человека, привычно падающее ко мне в ноги.

— Да уберись ты от меня! — слезы брызнули из глаз, когда чужие руки вцепились в мою штанину.

— Простите Эрика…

И опять вот это чертово раболепство, опять вот это… Вот это ДЕРЬМО!

— Ненавижу тебя! — окончательно разрыдавшись, выскакиваю за дверь комнаты. Вихрем проношусь по лестнице вниз, сбиваю с ног Джейн и впервые в жизни даже не извиняюсь за такой поступок. Пролетаю через гостиную, хватаю плащ с вешалки и, сходу заскочив в сапоги, вылетаю за дверь. Находиться дома нет ни сил, ни желания.

Только вылетев на берег любимой бухты понимаю, что с плащом что-то не так. Что это не мой плащ. Эрика. Чееееерт! Ну да, у нас одинаковый размер и… и плащи тоже одинаковые — он купил их уже здесь, в Перросе.

Первым желанием было стащить с плеч чертову тряпку и изрезать ее лежащим в кармане ножом. Но в тот момент ко мне уже вернулось умение мыслить трезво, поэтому плащ остался на мне. А что поделать? Январь на улице.

Вернувшаяся трезвость мышления и подсказала мне, что как ни крути, а надо будет возвращаться и разъяснять, объяснять, мириться. И поменьше проявлять собственные эмоции. Я ведь сама его выбрала. И глазки видели, что покупали, так что подобное поведение можно было предугадать. А на что я надеялась? Тут уже остается либо принять таким, какой есть, либо попытаться переделать, но это если он сам захочет переделываться.

Да, а еще неплохо было бы извиниться за то, что я наговорила в запале. Все-таки, сейчас я действительно виновата.

Сколько я просидела на берегу, не знаю, но погружение в собственные мысли привело к тому, что я даже не заметила того, что сидела лицом к воде. И лишь встав на ноги и начав поворачиваться к морю спиной, чтобы уйти домой, я разглядела в лунном свете высокую и нескладную мужскую фигуру метрах в десяти от меня. И фигура эта вполне целенаправленно шатающейся походкой шла к краю обрыва.

— Эрик! — с криком кидаюсь вперед. Волосы на затылке встают дыбом от ужаса, когда я понимаю, до чего именно его можно довести случайно в сердцах сказанной фразой. Я думала, что такое возможно только во всяких розово-сопливых дамских романах. Похоже, что в жизни возможно вообще все…

— Эрик! — крик сзади и он оборачивается на этот голос. Слезы непрерывным потоком льются по щекам, застилая глаза, тело трясется, но не от холода — холода он не чувствует даже несмотря на то, что ушел из дома без верхней одежды.

— К-к-кристина… — зубы выбивают нервную дрожь, ее имя получается выговорить, но кто бы знал, каких трудов это стоило.

Ноги подгибаются и он падает на колени, закрывая лицо руками. Сжимаясь в комок, стремясь спрятаться от очередного витка скандала.

Когда Кристина вела себя ТАК, он абсолютно терялся. Когда он взял ее к себе, когда открыл свои чувства и молил о взаимности, то дал слово сам себе — рядом с ним она ни в чем не будет нуждаться. Пусть она не пожалеет, что выбрала его, пусть будет рядом, пусть будет счастлива несмотря на то, что ей приходится существовать рядом с таким уродом как он. И вот… Результат всех стараний, трудов, всей заботы и страхов сказать что-то не то — «ненавижу», в порыве ярости брошенное ему в лицо.

Может быть, есть за что ненавидеть. Всерьез она, или же нет? Наверное, всерьез. Она убежала из дома. Убежала, будто бы ей было противно находиться рядом с ним. Возможно, так и было. Странно, но он обнаружил ее в их бухте. Кристина сидела, лицом к морю, а значит — на это самое море не смотрела, вместо этого… плакала? Этого Эрик вынести уже не смог. Ясно же, что без него она будет счастлива, что без него ей будет лучше, всем будет лучше… Ее крик остановил за несколько шагов до обрыва.

— Эрик… — девушка подбегает к нему, опускаясь в снег. Обнимает, просит прощения, тихо шепчет на ухо что-то еще… Эрик не слышит. Собственный даже не плач, а вой, глушит все звуки извне. Он не осознает тот момент, когда его укутывают во что-то теплое, а после этого — ведут непонятно куда. Он лишь покорно переставляет ноги.

Лишь на полпути к дому он немного приходит в себя. Снова получает возможность говорить, пусть и хрипло, прерывисто.

— Это ведь неправда, да? — остановившись, он вынуждает остановиться и Кристину.

— Что?

— Вы не ненавидите меня… Зачем тогда… Зачем такое говорить?! Нельзя так, Кристина! Я ведь верю вам, всегда верю, за что же так…

Ноги подкосились и он едва не рухнул прямо на девушку.

— Тсссс… Дома поговорим, хорошо? Все будет в порядке, Эрик, я обещаю… Я больше никогда тебя не обижу, клянусь… — она снова прижимает его к себе. Он замечает что-то странное в ее прикосновениях, но сейчас слишком поглощен своими собственными эмоциями, чтобы понять, в чем дело. А девушка уже чуть впереди, тянет его за руку за собой, в сторону дома. Туда, где тепло и уютно, где все будет хорошо…

Сам не зная почему, Эрик идет за ней. Все-таки он ей верит. Даже несмотря на те слова, что услышал сегодня и боль от обиды, которая все еще заставляет слезы комом стоять в горле.

Только зайдя в дом он понимает, что Кристина стоит напротив него в одной только пижаме.

— Вы, что вы… ты… Ты совсем сдурела?! — голос сорвался на крик. Дрожащий, как и сам Эрик. Да, он сам выскочил из дома без плаща, но он — это одно, а Кристина — это совершенно другое. Она такая нежная, такая хрупкая, такая… В конце концов, ей надо беречь голос! А если с ней что-то случится после этой пробежки? Почему, почему он сразу не заметил, откуда была взята теплая накидка, которая все это время укрывала его, почему он не понял, не догадался и не… — Кристина… Не надо было… Не надо… Эрик не стоит, Эрик не должен…

— Заткнись! — крик Кристины прозвенел в ушах, отдавшись от стен. Рефлекторно закрыв эти самые уши руками, Эрик в который раз напомнил себе, что его жена — профессиональная оперная певица, голос которой он уже не раз оценил и, вдобавок — откорректировал в лучшую сторону за время их совместной жизни. И иногда эта «корректировка» выходила боком, поскольку со злости Кристина могла порой гаркнуть так, что падала посуда с полок серванта.

В наступившей тишине ее голос прозвучал значительно тише, но все же — намного отчетливей.

— Как думаешь, за что я тебя полюбила? Верней, в какой момент вообще начала испытывать к тебе симпатию, влечение и все в таком духе?

— Я… Я не знаю, — обескураженно произнес он. Разговор зашел куда-то не туда.

— Пошли. Тебе надо переодеться и принять ванну. Да и мне бы тоже не помешало. По пути объясню кое-что…

Тем не менее, по пути наверх они оба молчали. Видимо, Кристине нужно было время, чтобы подобрать слова. А ему говорить мешала дрожь. Недавняя истерика не в лучшую сторону сказалась на его состоянии, так что включился он в реальность происходящего только когда оказался перед дверью ванной с комплектом вещей в руках.

— Ты первая, — насупился он. Дрожь отпустила тело, но ощущение холода еще оставалось.

— Я не первая и не последняя. Заваливай давай, — практически затащив его в ванную комнату, Кристина непринужденно принялась стягивать через голову многострадальную кофту пижамы.

— П-постойте, вы… Что вы делаете? — кажется, он стоял напротив нее красный, как рак.

— От твоей истерики у меня все либидо упало ниже плинтуса, так что нет — уж точно не пытаюсь тебя совратить. Забирайся давай в воду. А, и можешь подштанники не снимать, раз ты такой стеснительный…

— Но…

— Слушай, нам обоим лучше не ждать, когда по новой нагреется горячая вода. И, кстати, если кто-то все-таки свалится завтра с простудой, то за ним следом отправится и второй. Тебе что больше нравится — вместе мотать сопли на кулак или вместе принять ванну?

— Но…

В конце концов Кристине это надоело и она просто толкнула его в эту злосчастную ванную. Пока Эрик, цепляясь за края, кое-как усаживался в воде, напротив него у противоположного края емкости красиво приземлилась в воду Кристина. Пена скрывала практически все ее тело, но Эрик грешным делом успел заметить, что нижняя рубашка у нее была кружевной, а под ней просвечивало что-то очень откровенное. Эрик бы и бельем это постеснялся назвать.

Впечатления от увиденного выбили его из колеи.

— Так о чем это я? Ах, да… За что я тебя полюбила. Пожалуй, впервые что-то такое мелькнуло, когда ты меня спас от тех мудаков. Кстати, я рассказывала, или нет, что их ко мне Лайфур подослал? Хотел дождаться, пока они меня напугают хорошенько, а потом явиться, как спаситель-рыцарь на белом коне. Конечно, он был тем еще мудаком, но явно немного шарил в психологии. Ну, согласись, веками рыцари спасали принцесс и женились на них, об этом во всех сказках вон написано… И не сказать, чтобы я была приверженкой стереотипов, но тот факт, что кто-то поставил в тот момент мою безопасность выше своей собственной, то есть лишился свойственного всему человечеству эгоизма. Потом ты так мило обо мне заботился, когда я оказалась у тебя. Истерики эти, конечно, все портили. Но я смирилась, потому что понятно, откуда ноги у этого всего растут. Ясно, что человек, которого всю жизнь травили, получил нихеровые проблемы с психикой и за один день их не разрулишь, если вообще разрулишь… — Кристина вздохнула и, откинувшись спиной на стенку ванны, вытащила из воду одну ногу. Положила ее на бортик. Эрик, затаив дыхание, наблюдал за этой маленькой розовой ступней. Больше всего хотелось взять ее в свои руки, поцеловать каждый пальчик и… О, боги, о чем он только думает. Он никогда бы не посмел… Он не посмеет.

— Ты ведь старше меня. Причем, что называется «в отцы годишься». Снова повторюсь, я не поклонница каких-либо стереотипов, но… Мне надоело быть старшей в наших отношениях, понимаешь? Надоело быть мужиком со стальными яйцами, проявлять инициативу, пробивать кулаками каменную стену, без конца что-то тебе доказывать. Хотя, черт подери, чего тебе доказывать? По-моему, тот факт, что далеко не самая доступная девчонка виснет у тебя на шее, пошла с тобой под венец и, в конце концов, сидит сейчас с тобой в одной ванне, между прочим, почти без ничего, служит достаточным доказательством того, что вот эти твои бзики на тему «я не могу», «я не посмею», «я вас недостоин», не являются аксиомой. В конце концов, решать было мне и то, что я решила… Я не хочу жалеть о своем решении, понимаешь? — она подалась вперед. — Знаешь, так, в повседневном общении, ты можешь вести себя как угодно. Я уже привыкла вытирать тебе сопли, без конца уверять в том, что я тебя люблю таким, какой ты есть, но… Но в постели, черт подери, веди себя, как мужик. Там нет равноправия, Эрик. Один — сверху, второй — снизу, как ни крути. И я не хочу доказывать что-то еще и там. Ты меня понял? — девушка нависла над ним. Мокрая рубашка была теперь абсолютно прозрачной, а под ней Эрик отчетливо разглядел кружевные треугольники, скрывающие большую часть груди, а еще — голый живот, низ которого закрывала такая же кружевная… какие-то огрызки панталон.

При виде этого зрелища в голове что-то перемкнуло и в следующий момент он подался вперед, навстречу Кристине. Что-то было такое в ее глазах, жестах, в этом чертовом костюме, в котором она была все равно, что голой…

Прижав девушку к стенке ванны, Эрик по-хозяйски запустил руки ей под рубашку, намереваясь уже рассмотреть, наконец-то, что там под этим чертовым костюмом.

Впившись в ее губы, он принялся расстегивать пуговицы. Не отрываясь от своего занятия, верней, занятий, мягко перехватил ее руки, протянутые к его собственной одежде. Голос разума подсказал, что в ванной им обоим будет чертовски неудобно и Эрик, легко выбравшись первым, просто поднял Кристину на руки. Та тут же обвила своими ногами его талию и, положив руки на плечи, потянулась снова к его губам. А следом — опять к рубашке. Да что же тебе неймется, несносная девчонка?

— Я тебя сейчас отшлепаю, — пригрозил он. Огонек заинтересованности мелькнул в голубых глазах и сбил Эрика с прослушивания начавшегося было монолога внутреннего голоса о том, что происходящее сейчас неправильно. Его место — у ее ног. Она его богиня, его муза, он не должен… Он не имеет право порочить ее своими прикосновениями и осквернять ее тело своими желаниями…

Бережно опускает девушку на кровать. Вынимает у нее из руки пуговицу от своей рубашки — девчонка все-таки умудрилась оторвать ее. После чего взмахивает рукой, и все до единой свечи гаснут, оставляя их в темноте.

— Нечестно, — практически проскулила Кристина, когда длинные ловкие пальцы Эрика пролезли под нижнюю кружевную тряпку. От одного из прикосновении девушка не сдержала стона и подалась навстречу его руке.

— Не собираюсь играть честно, — хрипло пробормотал он ей на ухо, тут же чуть прикусывая мочку.

Было даже забавно. Как она пыталась слепо нащупать хоть что-нибудь в темноте перед собой. Как извивалась, стремясь продлить мимолетные прикосновения к своему телу. Как торопила его, заводя еще больше своими стонами и похныкиваниями. Эрик и сам не запомнил, в какой момент его одежда все-таки полетела куда-то на пол, а голос разума окончательно был забит на дно подсознания кованым сапогом одного из основных инстинктов всего живого.

* * *

Проснулся он от ощущения, что кто-то, до этого мирно спящий в коконе его рук, начинает шевелиться. При воспоминаниях о прошлой ночи Эрик едва сдержал мысленный панический вопль. То, что он сделал вчера с Кристиной… Или что она с ним сделала? То, что они сделали, это было…

При воспоминании об особо пикантных моментах прошлой ночи щеки залил румянец, а тело внезапно продемонстрировало желание повторить пройденный материал. Тем более, что Кристина сейчас была такое милой: немного сонная, растрепанная и улыбающаяся такой довольной улыбкой… Ехидно так улыбающаяся.

— Мне это, — она чуть двинула бедром, заставив Эрик застонать, — считать предложением продолжить банкет?

— О, Эрик не посмеет, — мужественно взял он себя в руки. — Эрик помнит, что после вчерашнего… Было больно, да? — он мягко запустил руку под одеяло и бережно погладил Кристину по животу. В той литературе, что он успел изучить, было прямо написано, что женщинам при первой ночи с мужчиной достаются не самые приятные ощущения. И о том, что через все это пришлось пройти Кристине, свидетельствовало небольшое красное пятно на простыне, которое было хорошо видно им обоим.

— А, ты про это… Не знаю. Мне больно не было. К твоему сведению, больно будет или нет, зависит не только от самого факта девственности, но и от количества нервных окончаний в плеве, общего уровня возбужденности женщины, ее болевого порога в конце концов.

Она повернулась к нему, мягко проводя рукой по спине. Эрик сдержанно зашипел. Только сейчас понял, что его спина словно исцарапана.

— Ой, прости. Я вчера не особо там себя контролировала и, кажется, здорово тебя ободрала. Хотя ногти специально подстригла еще позавчера и вроде вырасти они не успели.

Эрик чуть усмехнулся.

— Какая трогательная забота…

— Ну, так и мне есть, у кого учиться… Заботе о ближнем своем…

Организм требовал продолжения вчерашнего. Судя по тому, как Кристина тянулась к нему и что под ней уже образовалось новое мокрое пятно — их с женой желания этим утром идеально совпали. Прикинув, что до завтрака они успеют повторить на «бис» особо понравившиеся им ночью моменты, Эрик принялся за дело.

На первый этаж они спускались, чинно держась за руки, как и подобает приличным супругам. Поверх кофты на шее Кристины был повязан легкий шелковый шарфик, основное предназначение которого состояло в маскировке засосов, а Эрик постоянно напоминал себе, что в ближайшие пару дней спиной лучше ни к чему не прислоняться, дабы избежать неприятных ощущений.

На кухне, что ожидаемо, был один Густав. При виде дочери и зятя он приветственно махнул рукой и отложил в сторону газету.

— Доброе утро. Там на плите каша и котлеты. Кстати, зятек, уважаю — мужик! Долго и громко. Но ты, пожалуйста, в следующий раз лучше не руки ей свяжи, как угрожал, а в рот кляп засунь, а то ночью спать очень хочется, а звукоизоляция здесь на оперных певиц не рассчитана… — зевнув, и прикрыв рот ладонью, Густав прошествовал мимо них, ехидно улыбаясь. Эрик почувствовал, что краска прилила не только к лицу, но и к ушам. — А, и кстати, вам двоим партзадание: зашпаклевать потолок в библиотеке, а то после вашего ночного марафона он потерял свою целостность. Не рассчитывал я, что ему придется выдерживать такие нагрузки…

Последние слова долетели до них из коридора. Кристина, ставшая пунцовой, посмотрела на Эрика и внезапно прыснула.

— Расслабься ты. Папа нас троллит просто. Зато теперь ты понимаешь, в кого я такая язвительная, — она подошла к плите и принялась возиться с кастрюлей и сковородой. Эрик медленно и очень осторожно, помня про спину, сел за стол. Благодарно кивнул Кристине, которая поставила перед ним тарелку и чашку с чаем, после чего села рядом с ним. Задумчиво ковыряя вилкой котлету, девушка наклонилась к нему чтобы что-то сказать. Эрик потянулся за чашкой.

— Хотя знаешь, есть что-то в этой идее с наручниками и кляпом…

Зря ему именно в этот момент вздумалось сделать первый глоток.

Примечание к части

Ну вот, собственно, и почти все. Следующим этапом у нас эпилог (в привычно стиле произведения — с истериками, выяснением отношений и кучей ржача).

Эрик привычно прятался в театре, ожидая окончания репетиции своей теперь уже жены. Подумать только, жены. Уже полгода прошло, а он все никак не привыкнет… Не привыкнет к этим страстным и нежным ночам, не привыкнет к собственной исцарапанной спине и извивающемуся под ним в момент высшего наслаждения женскому телу. Не привыкнет… И с каждым прожитым вместе днем ему все страшней, а этим страхом нельзя поделиться с Кристиной.

Он видит, с какой любовью она смотрит на маленькую Николь. Он помнит, как увлеченно она занималась с маленьким Мартином во время их непродолжительной жизни в Перрос-Гиреке. Он помнит слова дароги, которые тот все-таки выплюнул ему в лицо в момент их краткого разговора тет-а-тет.

«О какой любви и о какой семье может идти речь в твоем случае? Ты хоть понимаешь, что такое «семья»? Или, может, не догадываешься, кто может родиться от тебя, если родится вообще. Рано или поздно она поймет это. Рано или поздно пелена упадет с глаз околдованной тобой девушки. И тогда она уйдет».

— Да ладно? — раздался за стенкой восторженный вопль Кристины. — Кого больше хочешь, девочку или мальчика?

— Мальчика… И девочку. А потом еще или мальчика, или девочку, — Адель, завернувшая в гости к Кристине, сидит в гримерке и за обе щеки уплетает конфеты. — А потом можно еще мальчика или девочку.

— А Рауль что?

— Ну, я ему написала, но сама понимаешь: пока ему письмо придет, пока мне ответ дойдет… В общем, все очень и очень сложно, но думаю, что он все-таки будет рад. Филипп чуть ли не до потолка прыгал.

Эрик почувствовал, как бешено забилось сердце. Вот, началось! Да что же оно липнет так все одно к одному, как снежный ком. Вот только он боялся того, что… Они ведь поженились чуть ли не в один день. При этом мальчишка уже через пару недель отправился в свою экпедицию… Они молодые, им хватило этих нескольких недель, а он… Он ни на что не годится.

В саму теорию того, что проблема может быть ни в нем, а в Кристине, Эрик не верил. Вероятность была, но… Но вероятней всего «с гнильцой» именно он.

Утренний разговор с Адель стал первым звеном в цепи событий. В тот же день последовал уход на время со сцены одной из солисток. И все по той же, черт подери, причине! Естественно, что директора вызвали к себе в кабинет трех других девушек, в том числе и Кристину, и распределили между ними роли выбывшего на время сопрано. А когда Полиньи, краснея и заикаясь, тихонько отвел в сторону Кристину и шепотом спросил у нее, когда и она… То, с каким выражением лица она произнесла «Бог нам детей не дает, как видите. Оставим этот разговор»…

Этого Эрик уже не вынес. Она такая… Он ее любит. Она должна быть счастлива. С ним — не будет. Он бесполезен, абсолютно бесполезен. Даже стандартное мужское предназначение выполнить не может… О, а она просто слишком добра к бедному Эрику и не оставляет его… Пока не оставляет…

— О, Кристина… — тихо прошептал он, скользя за ней по темным коридорам оперного театра.

Он слишком слаб. Слишком слаб, чтобы отпустить. Слишком слаб, чтобы уйти самому. Даже мысль об этом причиняем нестерпимую боль. Сколько раз он уже хотел так поступить? Сколько раз хотел уйти, освободить ее от себя.

Снова готовя ужин на двоих, он не может сдержать слез. Слова дароги снова и снова звучат в ушах. Одновременно с этим какой-то другой голос, непонятно кому принадлежащий, начинает говорить ему что-то другое. Слезы льются по лицу, когда этот голос, со временем становящимся все более слабым, безуспешно пытается убедить его, что Кристина запросто могла просчитать и такой вариант, а значит… Но в ее времени люди здоровей и мужчина сорока с лишним лет считается… Как там она говорила? «Припрись в наш пенсионный фонд и скажи там, что ты старый и тебе на тот свет пора — над тобой посмеются и скажут, что на тебе подобных еще полтора десятилетия можно пахать». Да, точно… Она сама родилась у человека тридцати лет. А здесь у ее отца двое детей, а телу Густава сейчас около… пятидесяти. Она могла считать всех такими, но... Но Эрик старая и гнилая развалина, которая ни на что не способна. А Кристина… О, она просто боится его обидеть таким разговором. Она же… Она ангел. Ласковый, добрый ангел.

«Но даже милосердие ангела не безгранично, а доброта небес имеет свойство заканчиваться…»

— Заткнись!!! — Эрик схватил первую попавшуюся тарелку и с силой швырнул ее в стену. Осколки брызнули во все стороны, а этот суматошный, отчаянный жест, словно отнял все силы, заставив мужчину повалиться на колени, нелепо вытянув вперед руки в попытках ухватиться за что-нибудь. Он совсем не ожидал того, что упасть помешают теплые мягкие руки, схватившие его за плечи.

— Не, охренеть просто. Он уже на меня орет. Вышла замуж, называется, — раздался рядом ошарашенный голос Кристины. Повернув голову вправо, все еще не веря своим глазам, Эрик уставился на гору воздушных рюшечек нежно-зеленого цвета, под которыми скрывалось плечо Кристины, к которому он прижался лицом, сдавленно пробормотав.

— Прости… Я не видел, что ты пришла и… Я это не тебе, верней — не с тобой, я…

Сковородка издала угрожающе шипящий звук. Чертыхнувшись, девушка подскочила на ноги, легко увлекая Эрика за собой и усаживая его на кресло. На то, чтобы отодвинуть емкость с огня, выключить, собственно, огонь и начать раскладывать по тарелкам их вовремя спасенный обед у Кристины ушло около минуты. Эрик все это время сидел на стуле и с трудом подавлял слезы. Кристине не нравится, когда он плачет. Он не будет. Не будет…

— Эрик, блин, ты как ребенок… Что опять случилось?

При слове «ребенок» он все-таки не сдержался — сгорбился и спрятал лицо в ладонях. Если плакать беззвучно, то может, она не поймет…

— Ну что, что опять случилось, на что моя принцесса обиделась? — руки перехватывают, силой отнимая от лица. Он пытается сопротивляться, но сейчас почему-то девушка оказывается сильней. — Эрик…

— Я слышал ваш разговор сегодня. С Адель и… И с директором тоже. Вы ведь хотите этого, да? Хотите ребенка, а я… — он всхлипнул и зашелся плачем.

— Просто мечтаю, — елейным тоном произнесла Кристина. — Ведь именно для того я училась и продолжаю учиться, чтобы в итоге похерить свою карьеру на ее пике и похоронить себя под грудой сраных детских пеленок.

Если в начале тирады по сердцу словно резали ножом, то к ее концу Эрик был настолько удивлен и ошарашен словами Кристины, что даже слезы на глазах высохли.

— Это ведь каждая девушка мечтает о том, чтобы порваться до ушей, не спать потом ночами три года, если выживет при этих чертовых родах, а еще…

— Но Эрик думал… Когда вы разговаривали с Адель и тогда, с Полиньи…

— Какой же ты у меня все-таки… — судя по всему, Кристина не произнесла слово «придурок» или другие аналогичные ему по смыслу. Вместо этого девушка села к нему на колени и, непонятно как оказавшимся у нее в руках мокрым полотенцем аккуратно принялась стирать следы слез с его лица. Закончив с этим процессом, она осторожно прикоснулась губами к его лбу и тихо спросила, успокоился он, или ей бежать за графином с водой.

Водой его не поливали уже давно. Да и давно не было этих срывов. Не было ночных кошмаров, не было страха одиночества, страха потерять. Вот сейчас только снова возникло это ощущение, и Эрик сам не мог понять, что ему взбрело в голову и что такое он напридумывал.

— Поясняю по пунктам. Детей я не хочу. От слова «совсем». Верней, поправим: я не хочу обзаводиться ими сама. Если так уж припрет на чикена, то в детдомах полно готовых, можно взять мелкого лет двух-трех и сразу и члена семьи получить, и доброе дело сделать, избавив другого человека от незавидной доли воспитанника местных детдомов. А меня от всего, будь добр, избавь: в ваше время это и для здоровья пиздец как опасно… Вон, на семью Рауля посмотри. Дворяне ведь, причем очень даже небедные, а мама его в родах умерла, такие вот пироги. И нахрен мне эти риски? Молчу уже про то, что в нашем времени можно было бы с тобой под руку заявиться в какой-нибудь медцентр, прогнать на обследовании и определить, является ли твой внешний вид генетической патологией, или нет. Ну, в смысле, передастся ли это твоим детям, или же…

Он рефлекторно потянулся руками к лицу. Но почему-то под взглядом Кристины опустил ладони. То, что она говорила сейчас, не было ни обидным, ни пугающим. Да, они не знают, что у него с лицом. А такой судьбы, как та, что была у него, Эрик пожелает разве что злейшему врагу, а не родному ребенку. И пусть даже у него будут любящие родители, но… Сталкиваться с окружающим миром и каждый раз терпеть от него несправедливое отношение… Он сам часто думал о том, что лучше бы ему вообще не появляться на свет. И пусть с появлением в жизни Кристины все эти мысли сошли на «нет», но… Попадется ли такая Кристина их сыну? А если родится девочка? Для нее такая внешность в их «неравноправном времени», как выражалась Кристина — вообще приговор.

— Тогда почему же ты… Когда Адель рассказала тебе о том, что у нее будет ребенок, ты так порадовалась за нее. Неужели…

— За Адель порадовалась. Слушай, ну у каждого свои представления о счастье. Ну мечтает она о детеныше. Радуется, что детеныш будет. Бегает вон счастливая с улыбкой до ушей. И заметь, в отличие от других представителей нашего с ней пола не начинает мне полоскать мозги в стиле «а ты уже когда за маленьким? Часики-то тикают».

— А директору…

— Нет, ну ты хочешь, чтобы я в нашем гадюшнике открыто высказалась по теме, в каком именно месте я видела это все «щастьематеринства»? Да меня же сожрут с потрохами. И бесполезно, кстати, будет объяснять, что далеко не у каждой бабы на самом деле есть натуральное желание «выполнять свое женское предназначение». Вон, свою мать вспомни.

— У нее была причина меня ненавидеть, — он рефлекторно потянул руки к лицу, но Кристина их перехватила.

— Да неужели? А интересно, у моей тоже была, или как? Очнись уже от этой темы «я во всем виноват». Нет, я бы поняла еще, если бы ты был мелким живодером, который душил животных, или который бы в возрасте десяти лет изнасиловал соседскую девочку, или бы еще какой-то совсем уж трэшак вытворял. А ты просто родился с такой внешностью. И мы опять съехали с темы куда-то не туда. Короче, детей я не хочу. Нет, понимаешь, одно дело — повозиться с Николь и Мартином. Ну, так ты сам видел — сестра и брат у меня адекватные, воспитанные, вещи чужие не ломают, не истерят без повода… Ну, то есть могут где-то побеситься, и свою комнату вверх дном перевернуть, и впаяться куда-то в приключения, но все-таки какие-то рамки соблюдают. А так я тоже, знаешь ли, не с каждым ребенком соглашусь поиграть. Да и чувств теплых каких-то к детям только за то, что они дети, у меня не было никогда. Ну, то есть, когда сестра или брат при условии, что они мне никогда не делали умышленных подлян — это одно. Может, подружусь с детьми Адель и Рауля, но опять же, если они будут нормальными, а не фиг пойми какими. Может, кого-то нормального соглашусь даже под свою опеку взять. Но свой смысл жизни в этом не вижу. Кстати, я это… Ну, ты только не ругайся, просто… — начала лепетать девушка.

— Что случилось, Кристина?

— Да я тут… В общем, это…

— Кристина, не пытайся меня напугать, я уже привык ко всему и ничему не удивлюсь. Что произошло?

Вместо ответа девочка вскочила на ноги и убежала в сторону коридора. А вернулась она с двумя маленькими комочками в руках. Один из них пискнул и, подняв с трудом голову, уставился на Эрика мутными глазами.

— Просто это… Ну, их к дверям театра подкинули, а наши, кто убирает, хотели потопить. Но зачем топить, ведь они же нормальные. Вон, смотри, какие красавцы. Давай их оставим? Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста… Ну, если совсем не ко двору, то я их потом найду, кому отдать в Перросе и…

Смех Эрика эхом отдался от стен помещения. Бережно взяв из рук Кристины маленькие комочки, он задал только один вопрос:

— Ну и как назовем? Сорок кошек, начало?

— Да ну тебя! — губы девушки раздвинулись в усмешке. — Потом определимся. Сейчас надо их покормить и… У нас есть молоко?

Вечером глядя на то, как Кристина аккуратно поит котят по очереди молоком из бутылки с соской, Эрик лишь усмехается. Почему-то в глубине души он понимает — не за горами сценарий «давай оставим у себя этого мальчика/девочку».

* * *

Нью Йорк. 1907 год.

— Твою мать! — разнесся по небольшому пригородному особняку вопль, который следом был продолжен нецензурной тирадой, прерываемой смехом пополам со слезами.

Никто в жизни бы не мог подумать, что автором этого вопля является миловидная светловолосая женщина лет тридцати, которая своими карими глазами внимательно изучала страницу за страницей небольшую книгу.

— Ники, что случилось?! — раздался крик откуда-то сверху. В следующий момент по винтовой лестнице спустилась женщина лет на пятнадцать ее старше. Наверное, ее благочинные сверстницы упали бы в обморок при виде способа, которым этот спуск был произведен — женщина просто уселась филейной частью на перила, по которым и съехала вниз с несвойственной для ее возраста скоростью и одновременно — грацией.

— Я тут, короче, книгу начала читать, пока к вам ехала. Дочитала. Эрику только не показывай…

— И что же это не надо мне показывать? — раздался за их спинами бархатистый голос. Он принадлежал высокому и худощавому мужчине, при взгляде на лицо которого особо впечатлительные люди валились в обморок. Впрочем, обитатели этого особняка поголовно обладали стальными нервами.

— Эм… Ну это… — начала было Николь, пытаясь спрятать от взгляда Эрика книгу.

— Да ладно, что там такое? — уточнила у нее Кристина.

— Знаешь, мне кажется, что тебе это тоже не стоит читать… — внезапно пришла идея в голову женщине, после чего она принялась отступать назад. Но не тут-то было — супружеская чета моментально зажала ее в клещи и протянула вперед руки. Мол, отдавай сама то, что прячешь.

— Я предупреждала, — вздохнула Николь, отдавая книгу сестре.

Хлопнула дверь холла и в следующий момент в гостиную забежали пятеро детей. Самым старшими из них были медноволосые близнецы Элиза и Хильда, воспитанники Эрика и Кристины. Как и подозревал Эрик, десять лет назад Кристина просто вернулась с работы, ведя за руки двух девочек, оказавшихся дочками умершей от болезни коллеги. Дети произвели на Эрика благоприятное впечатление и в итоге они с Кристиной решили, что не будут искать им приемную семью, как изначально планировали, а просто оставят близняшек себе. Благо, что оформить в соответствии с законом удочерение удалось за кратчайший срок и без проблем. Рядом с бойкой Элизой переминался с ноги на ногу паренек на пару лет младше, бывший, по словам Кристины, точной копией Рауля в детстве. Младший сын Адель и Рауля, Ален.

А на диван тем временем примостились еще два ребенка. Николь украдкой улыбнулась своей дочери Анжеле, которая ни на секунду не выпускала из руки ладони двоюродного брата Этьена. Сын Мартина, в отличие от отца, был тем еще сорвиголовой, так что в дуэте Анжи-Этьен главным был как раз-таки младший.

Младшие дети оживленно, хоть и вполголоса, переговаривались друг с другом. Ален явно пытался, судя по жестам, рассказать Элизе об использовании какого-то приема рукопашного боя. Хильда тем временем заинтересованно смотрела на тетку.

— Что сказали? — уточнила она у нее.

— Сказали, что примут, — улыбнулась ей Николь. Преподавательница одного из художественных колледжей пару недель назад пообещала показать работы племянницы одному из коллег. — Так что готовься к вступительным.

— Йес!!! — от вопля Хильды задрожала люстра. Эльза принялась поздравлять сестру, отвлекшись от болтовни с Аланом.

— О, господи, я и не подозревал, что в этом доме может быть так шумно, — фыркнул Эрик. И улыбнулся. Кристина чинно обхватила мужа за руку.

— Так что, пойдем, почитаем, что тут от нас так спрятать хотели? Мелочь, за собой потом поправите все разбросанное.

— Окей! — нестройным хором отозвались дети. После чего Алан тихо спросил.

— А ты споешь вечером? Ты ведь обещала! Папа говорит, что ты зря ушла из театра. А мама вообще не понимает, почему ты это сделала.

— Надоело, — пожала плечами Кристина. — Но для вас вечером спою, уговорили. Но только если после вас в этой комнате будет порядок, все понятно?

— Все-все! — заверил ее Этьен, переворачивая на себя и Анжи большую корзину с игрушками.

Закрыв тяжелую дубовую дверь, супруги оказались вдали от шума гостиной.

— Да, главное, когда в гости приезжает куча детей — вовремя приколотить к потолку все, что жалко, — фыркает Кристина.

— Не жалеешь? — уточняет Эрик. Ему самому кажется ужасно странным и несправедливым, что Кристина покинула сцену. Она сама это аргументировала шуточным «даю дорогу молодым», но… Разве она старая? Да, в волосах уже заметны седые ниточки, но кого из действительно великих певиц это останавливало? Ее голос до сих пор чист и звонок, за ее талант едва не передрались три крупнейших оперных театра Америки, а она просто взяла и оставила свою карьеру на ее пике.

— Эрик. Успокойся, — поднявшись на цыпочки, она прикоснулась губами к его щеке. — Я же сказала — просто НАДОЕЛО. Все. В двадцать лет бегать по сцене было прикольно, и слушать скандалы на репетициях весело, а сейчас уже хочется относительной тишины и покоя. Тем более, отцу как раз нужна помощь с делами здесь, в Америке, так что я, считай, просто сменила род деятельности. Согласись, работать над чертежами здесь, дома, будет намного спокойней.

— Получается, мы с тобой теперь коллеги. Как их там в твоем времени называли… Фрилансеры?

— Они самые. Кстати, в этом году изобретут патефон. Или уже изобрели, но пока что не доложили общественности.

— Это намек на то, что можно готовиться к очередным записям? — усмехнулся Эрик. Они с Кристиной уже выпустили несколько альбомов с граммпластинками, которые разошлись довольно большим тиражом и принесли паре как моральное удовлетворение, так и немалую прибыль от продаж.

— Ну, это как ты захочешь… Я просто проинформировала.

Мужчина и женщина вышли на веранду. Перед этим Дайе поправила на муже плащ, заслужив очередной преданный щенячий взгляд и мимолетное касание губ к своей руке. Устроившись на небольшом диванчике и налив себе сока, Кристина и Эрик принялись за степенное чтение романа с интригующим названием «Призрак Оперы». Впрочем, степенным оно было только первые двадцать минут.

— Что?! Это откуда этот мерзкий журналишка про ту историю с шарфом узнал?! — бесилась Кристина.

— А что, это и правда было?

— Было, конечно. Еще в первое лето, когда мы познакомились. Неважно, в общем.

— Странно. А тут гляди какое внимание этому шарфу уделяется. «Я тот самый мальчик, что спас ваш красный шарф, Кристина». Ко-ко-ко, кудахтахтах, помните ли вы меня, Кристина?!

Эрик рассмеялся.

— Да уж, Рэй тут совсем идиотом каким-то показан, — фыркнула девушка и принялась читать вслух дальше.

— А мадам Валериус? Мадам Валериус-то… Выжившая из ума старушка… Надо профу отправить по почте, может, привлечет к ответственности этого козла за полоскание имени покойной жены… — на лицо Кристины набежала тень. Эрик ободряюще обнял супругу. Он знал, что она не любила такой недостоверной информации о мертвых. Ведь мертвые не могут за себя постоять, а значит — не стоит полоскать их имена в грязи.

Час спустя Кристине пришлось бежать за успокоительным и горячим чаем для мужа. Потому что Эрик не смог без слез прочитать разговор Кристины и Рауля на крыше.

— Ну все, все-все-все, хороший мой, все… — сидя у него на коленях, она гладила мужа по седым вискам и, то и дело прижимаясь губами к его лбу, повторяла снова и снова все те хорошие и теплые слова, которые обычно помогали ему прийти в себя.

— Прости… А ведь знаешь… Вот этот бред… Он ведь даже правдоподобней смотрится, чем то, что было у нас… Чем то, как мы…

Он улыбнулся ей сквозь слезы. Несмело, едва заметно. Лучистая улыбка в ответ и все-таки продолжение чтения.

Момент «кузнечика и скорпиона» уже не тронул душу Эрика. Потому что за пару минут до этого он орал во весь голос и даже разгрохал нечаянно графин.

— Я что, идиот?! Нет, Кристина, ты меня знаешь двадцать семь лет, ты мне скажи: я что, похож на идиота?! По мнению автора, я специально притащил в подвал кучу бочек с порохом?!

— А ты притащил? — Кристина невинно захлопала глазками, с трудом сдерживая смех.

— И ты меня за идиота держишь?! — прогрохотал Эрик. — Нет, ну скажи, этот идиот вообще не понимает, что тот подвал, который был у нас под домом в Опере — это канал для подземных вод?! Он вообще хоть немного изучал свойства пороха? Да там хоть в эти твои презервативы его прячь — отсыреет все к чертям собачьим за пару часов. А там бочки. Бочки с порохом, конечно! И прямо-таки несколько кварталов Парижа на воздух взлетит. Что он скурил?! Где бы я столько пороха взял, я уже молчу, что надорвался бы все это в подвале складировать?! Нет, ну в конце концов, есть различные газы, есть вещества с аналогичными свойствами, но большей устойчивостью к сырости.

— Химик ты мой доморощенный… Надеюсь, у нас в подвале никаких веществ таких не было и нет? — уточнила женщина. — А то я там собралась грибочки маринованные складировать, раз уж Мартин передал целую бочку, но теперь, похоже, буду бояться туда зайти в одиночку.

— А ты и не заходи в одиночку. Я зайду с тобой, — чуть улыбается Эрик. — Продолжаем читать?

К концу рассказа история проясняется. Теперь уже возмущается Кристина. И, кажется, кроме нового графина им понадобится еще новый заварочный чайник, сахарница и три стакана.

— Я убью этого твоего дарогу!

— Он уже умер, Кристина, судя по всему…

— Воскрешу и убью! Нет, ну даже из могилы подгадил… Вот скажи, какого черта вы с отцом его еще тогда не придушили?!

— Меня больше другое интересует, — хмыкнул Эрик.

— Что?

— Даже в Персии я не встречал такой забористой дури, которая давала бы симптомы… — он не договаривает, заходясь смехом. Кристина тут же подхватывает этот смех, стирая с глаз слезы.

— Слышь, Эрик, а прикольно было бы обмазаться какой-нибудь светящей краской, забраться в дом к этому, как его… Леру, и выдать что-то в стиле «как ты посмел тревожить призраков прошлого, бла-бла-бла»…

Они снова смеются.

— Я даже не знаю, что меня больше пугает. То, что в голову моей жене приходят такие идеи, или то, что мне эти идеи нравятся… Но есть одна проблема.

— Это какая же?

— Он живет в Париже. А туда можно добраться, если помнишь, только морем.

— Вот зачем ты напомнил… — вздохнула Кристина, передергиваясь. Судя по всему, в ее памяти еще живы воспоминания о нескольких неделях пути. О, Эрик тоже их до смерти не забудет. Его Кристине было тогда так плохо, а он сидел рядом и ничем не мог помочь. И. несмотря на то, что никаких других способов добраться в Америку не было, он все еще переживал, что его любимой пришлось пройти через этот ад.

— Эй, ну чего опять смурной такой? — женщина взяла его пальцами за подбородок, заставляя поднять голову. Он закрывает глаза и чуть приоткрывает губы, тут же чувствуя, как к ним прижимается чужая теплая и мягкая кожа. Голова привычно закружилась от восхитительных ощущений, душа запела, а за спиной выросли крылья.

Сейчас о том, как он переживал накануне их свадьбы о своем возрасте, Эрик вспоминал со смехом. Странно, но тогда он казался себе таким старым… А ведь Кристине сейчас столько лет, сколько было ему тогда. Неужели она «старая»? Вовсе нет. Да и он сам... В голове Эрика «старость» была тождественна «дряхлости». А они… Словно само время не было властно над Кристиной. А теперь и над ним. В свои семьдесят с лишним он до сих пор сохранил превосходную физическую форму и ясность рассудка. Когда они с Кристиной летом привычно выходили на пробежку, стук падающих челюстей окрестных «бабок» доставлял им обоим немало «лулзов». И, похоже, если бы у них были соседи снизу, то на них бы регулярно жаловались на ночной шум. Но соседей у них не было. И этому они оба были рады необычайно.

После вечернего выступления «для домашних» и занятий музыкой с Элизой, супружеская пара снова сидит на веранде до позднего вечера. Эрик крепко обнимает Кристину, которая улыбаясь, разглядывает мотыльков, летающих вокруг светильника. Приблизиться к самой лампочке и сжечь крылья насекомым не дает сделанный Кристиной абажур.

А они снова обсуждают планы на будущие полгода. Раньше Эрик боялся мечтать, планировать, рассуждать, но со временем и этот страх сошел на нет. Именно поэтому он сейчас принялся уговаривать Кристину согласиться отправиться с ним через месяц на один из местных курортов с весьма живописными видами. Камнем преткновения стали лошади. И только клятвенное обещание Эрика ехать в одном седле с ней и ни за что не отпускать склонило чашу весов в его пользу. Кристина уступила.

Скрипнула дверь. На веранду выскочили двое детей. Анжи и Этьен не заметили двух взрослых. Мальчик привычно обнял свою старшую на год кузину и принялся что-то ей объяснять.

— Да не бойся ты! Эти пансионы не так страшны, как их малюют. Ты, главное, помни: никому не верь, ничего не бойся, никого не о чем не проси, а если полезут, то бей сразу в нос. Ну, или меня зови. Я ведь живу совсем рядом, а в лицей только через год, так что и времени полно, и драка с уважительной причиной — это дело.

— Так-так, юный сэр, и чему же ты учишь свою кузину? — чуть хмыкнула Кристина. Мальчишка повернулся к ней. А Эрик снова поразился тому, насколько чудная эта штука, генетика. Только у этого ребенка были чудесные ледяные глаза, так похожие на глаза Кристины. Видимо, все-таки этот взгляд достался его жене и ее племяннику от предков Густава.

— А чего? Все правильно я ее учу! А то поверит еще всяким там «добрым феям», «ангелам», «добрым людям», а нам потом ее из беды вытаскивать!

— Неправда! Тетя Крыся поверила Ангелу и с ней все было очень хорошо! — возмутилась Анжелика.

Кристина опустилась на корточки перед девочкой.

— Согласна. Некоторым можно верить. Но потом. Когда они докажут, что действительно ангелы, феи и эльфы, а не бармалеи какие-нибудь. А бармалеев надо лупить. Или звать того, кто отлупит. И помнить наше правило.

— Не верь, не бойся, не проси, — повторила Анжелика. — Я помню, тетя. И верить никому не буду. Ну, кроме своих и кроме тех, кто докажет, что доверия достоен.

Дети убегают. Кристина снова садится на колени к Эрику, а мужчина привычно обнимает супругу за талию.

— Кстати, надо будет эту книжку Адель показать. Проржется хоть. Она ведь послезавтра приезжает, да? — Кристина принялась загибать пальцы на правой руке, что-то высчитывая.

— Да, послезавтра, — улыбается Эрик. — Жалко, что Рауля из-за этого чертова шторма еще две недели ждать. А я уже соскучился по нашим шахматным партиям.

— После ваших шахматных партий приходится заново набивать опустевший бар, — подначила его жена.

— Каюсь, каюсь, виноват. В следующий раз обязательно куплю напитки сам, чтобы не пришлось бегать за два дня до Рождества, — он снова целует пальчики Кристины, а та отвечает ему улыбкой и нежным поглаживанием по голове. Идиллия прерывается в тот момент, когда взгляд Эрика падает на часики Кристины.

— Два часа ночи… Вот скажи, как мы умудряемся так засидеться?

— А что такого… — жена зевнула, сворачиваясь в клубочек у него на груди.

— Ничего, если не считать того факта, что нам обоим надо завтра встать в семь.

— Блин… — Кристина хлопнула себя ладонью по лбу.

— Да-да, завтра кое-кто будет просить себя пристрелить, потом зальет в себя литр кофе, потом вспомнит, что кофе на него не действует и всю дорогу до города будет дрыхнуть…

— А кое-кто задрыхнет рядом и мы едва не проспим момент прибытия, — отбила подачу Кристина. Они снова улыбнулись друг другу, после чего Эрик легко поднял супругу на руки и направился в сторону спальни.

Завтра ему предстоит очередной насыщенный событиями день. Впрочем, последние двадцать семь лет жизнь у него была на редкость насыщенная и… счастливая? Заслужил ли он такое счастье? Может быть и нет, но кого это волнует. Главное, что свое счастье, это хрупкое светловолосое существо, обхватившее его шею руками и счастливо что-то щебечущее, он не отдаст никому. Никогда.

Примечание к части

Ох, ну я даже не знаю... С одной стороны, я рада, что дописала хотя бы один фанфик из всего количества начатых работ. С другой... грустновато расставаться с этими персонажами и этим фандомом. Сама не знаю, чем мне полюбилась идея попаданцев в этот мир, но... В общем, скоро либо продолжатся два других фанфика, либо появится новый.